Тихие сказки миркина читать

Зинаида Миркина

Я родилась 10 января 1926 года в Москве у молодых революционно настроенных родителей. Отец – член партии большевиков с 1920 года, участник Бакинского подполья. Мать – комсомолка в красной косынке. В доме была атмосфера глубокой веры в идеалы революции, аскетизма, жертвы во имя своего идеала. Будучи заместителем директора Теплотехнического института, отец получал партмаксимум, т.е. вчетверо меньше, чем на его месте получал бы беспартийный. Я ребенком не слышала никакой дубовой партийной фразеологии, но партия, какой я ее чувствовала тогда, впрямь казалась мне честью и совестью своей эпохи. Так я и в школе чувствовала — может быть, под влиянием микроклимата семьи.

И вдруг – тридцать седьмой год. Половина, если не три четверти родителей моих знакомых детей были арестованы. Мама просила меня звать домой тех, у кого арестовали родителей, быть к ним особенно внимательной. Во-первых, говорила она мне, — бывают ошибки, а во-вторых, представляешь, как это страшно – жить, зная, что твои родители враги. Я только много лет спустя оценила эти слова. Да еще узнала, что отец два месяца спал, не раздеваясь, и прощался с нами не только на ночь.

В 14 лет (40-й год) я задумалась о многих несоответствиях идеологии и жизни. Из кризиса меня вывела книга Бруно Ясенского «Человек меняет кожу». Она убедила меня в том, что сам по себе энтузиазм и вера в идеалы, формирующие новые отношения людей и новую атмосферу, и есть главное, и это важнее всех материальных результатов. Я поняла, что само горение души важнее всего, что из этого горения получается. И я как бы присягнула внутренне на верность этому огню. Но через какое-то время я узнала, что Бруно Ясенский сам арестован и объявлен врагом народа…
Дальше – война. Она смыла все вопросы. Эвакуация в Новосибирск. Невероятная ностальгия по Москве в первый год. Невероятное напряжение всех подростковых сил (мне 15-16 лет). Но я до сих пор благодарна 50-й школе Новосибирска, в которой я проучилась в 9-м и 10-м классах. Это была хорошая школа с хорошими учителями. В Новосибирске у меня были первые литературные успехи, пожалуй, более громкие, чем когда-либо потом. Я была редактором школьной стенгазеты и произвела некоторую революцию в этом деле. Выходила газета на семи листах ватмана, занимала весь коридор, и вся наша школа и множество ребят из других школ ломились, чтобы ее прочитать. Но жить было тяжело, мучительный быт. Грань голода. Летом изнурительные работы в совхозе (это называлось трудфронтом)…

В сорок третьем году вернулась в Москву поступать в институт. Поступила на филфак МГУ. Долго сомневалась, имею ли я право заниматься литературой сейчас, когда страна в таком напряжении. Первый год университета дал отрицательный ответ на этот вопрос. То, чем там занимались, показалось мне пустым, суетой. И это тогда, когда гибли люди на фронте… И хотя любила я по-настоящему только литературу, была чистым гуманитарием, я сильно подумывала о том, чтобы сбежать в физику, в инженерию – быть полезной попросту, ощутимо. Только лекции Л.Е.Пинского примирили меня с филфаком. Я почувствовала, что мысль может быть не праздной, занятие литературой и историей мысли – отнюдь не суетой. И поняла я, что этот факультет меньше, чем какой-либо другой, уведет меня от души, от себя самой.

Студенческие годы были очень важным этапом моей жизни. Но, конечно, не университет, как таковой, а то, что происходило с душой, когда я в нем училась. Душа созревала. Очень трудно. Очень болезненно. Меня обступили, кажется, все проклятые вопросы, которые мучили человечество до меня. Но я понятия не имела, что они мучили многих и многих на протяжении веков. Я была одна, наедине с неведомым, с мучительной тайной бытия. Книги, хлынувшие потоком, только подводили к этой тайне, но никаких ответов из них получить я не могла. Библия, с которой я познакомилась примерно в 18 лет, очень захватила, взволновала.

Но – только Ветхий Завет. Я чувствовала идущую из него огромную космическую волну, — другой масштаб, другую меру. Новый Завет был мне непонятен. Он ничего не говорил тогда душе. Я выросла в атеистической семье и была убежденной атеисткой. Но примерно к 18-ти годам начала чувствовать, что атеизмом не проживешь, что он мал, куц. И когда прочла у Достоевского (в романе «Идиот») фразу, что все атеисты не про ТО говорят, я поняла, что это так и есть, что эта фраза как бы и из моей души взята.
Огромное место в этот период жизни заняла музыка. Мы с подругой, с друзьями по университету бегали в консерваторию по нескольку раз в неделю, с билетами и без них. И там, на галерке, происходило с душой что-то великое, ни с чем не сравнимое. Сначала это был Чайковский. Особую роль в моей жизни сыграли 5-ая и 6-ая симфонии, затем Бетховен. А когда дошло до Баха, я уже была другим человеком. Началось это с одного органного концерта, открывшего такую внутреннюю бесконечность, о существовании которой я и подозревать не могла. Я написала тогда стихи, сами по себе очень слабые, но то, что заставило их появиться на свет, было огромно. В них была такая строфа:

Бог, человеческий голос органа!
И будь ты подателем силы для битвы,
Клянусь тем аккордом, бескрайностью пьяным,
Ты больше моей не услышишь молитвы!

На первый взгляд совершенно атеистические стихи. На самом деле это было мое первое религиозное стихотворение. Бог из внешнего пространства одним рывком переместился внутрь, в мою собственную внутреннюю бездну. Из внешнего, чужого, другого существа он превратился в глубоко внутреннее, в мою собственную бездонность, в мое иное, великое «Я». Таким образом, еще не прочтя слов о том, что царствие Божие внутри нас, я уже смутно ощутила это в своем собственном опыте. Не Бога вообще, а только внешнего бога, кумира, отвергала душа и отказывалась молиться ему без любви и благоговейного трепета. Напротив, душа впервые ощутила свое божественное начало и великий трепет перед ним, благоговение, любовь.

Однако все это было еще очень смутно. Это приходило и уходило, и душа оставалась как бы в пустыне. И пустыня эта росла и росла. А «проклятые» вопросы подступали все ближе и ближе. Обступали, окружали стеной. Весь мир представлялся мне сплошною раной, сплошным страданием. Весь животный мир поедал друг друга. Да и человек ел животных, и все люди доставляли страдания друг другу. И я не могла не доставлять страданий, что меня совершенно ужасало. Ну вот хотя бы: не могла ответить на любовь и чувствовала, какое приношу страдание. От этого я сама страдала едва ли не больше, а может быть и гораздо больше, чем тот, кого я не могла принять.

Все это было ненормально, болезненно. Я ни с кем не делилась своими переживаниями и даже с виду была одной из самых веселых девочек на курсе. Вот такой парадокс. Однако жить становилось все невыносимей. И поток самообвинений все рос и рос. Как-то так получалось, что я всегда, если можно было с кого-то спрашивать, то спрашивала с себя. Считала себя виноватой перед всеми с полнейшей искренностью. Я была тогда очень далека от христианских книг, не знала никаких фраз вроде «я хуже всех», «я перед всеми виновата», но я именно так чувствовала. Плодотворным и важным мне казался только спрос с себя.

Потом я поняла, что я как бы протирала душу, как бумагу ластиком, и дотерла до дырки. Душа стала сквозной, и в нее хлынуло то, что вечно рядом, но так редко проникает внутрь нас. Плотная стена нашего эго обычно не пускает. В какой-то день эта стена вдруг рухнула. Это был совершенно особый день. День кульминации боли. Казалось, еще немного и – сердце не выдержит. Это было на даче. Была гроза. А потом взошло солнце, и ель, которая стоит перед балконом, — вся в каплях, в тысячах крупных дождевых капель – вдруг вспыхнула тысячью солнц. Это было что-то непередаваемое. Потрясение. Душевный переворот. Когда несколько лет спустя я увидела икону Феофана Грека «Преображение», я почувствовала в опрокинутых, потерявших все прежние ориентиры апостолах – то самое, пережитое мной состояние. Свет, небывалый – сверхъестества – как будто проколол сердце насквозь и не убил, а пересоздал его. Прежде всего появилась полная уверенность, сверхразумная, вне всякой логики, что Творец этой красоты — совершенен. Это сердцу открылось.

А затем произошло нечто, что не передашь прямым словом, потому что слова нашего языка однолинейны, а то, что я увидела, была многомерность. И хотя физические мои глаза не видели НИЧЕГО, кроме ослепительной красоты, внутренние мои глаза увидели Бога. И другим словом я этого не передам.

Я увидела то, чего представить себе не могла, ибо этого не знала раньше душа. – Новый облик, новый взгляд, новый строй чувств. Я почувствовала взгляд на себе, в котором была бесконечная любовь и покой в одно и то же время. Именно это скрещение любви и покоя было потрясающим. Беспредельная любовь ко мне и совершенный покой за меня, как бы трудно мне ни было.

Если бы одна любовь без покоя – это было бы бессильем. Если бы один покой без любви – равнодушием. А вот сочетание их было каким-то сверхмирным внутренним всемогуществом. И в этом взгляде, в этом новом внутреннем строе был ответ на все мои вопросы и на всю боль. Смысл мой не в том, чтобы удовлетворять мои желания, а в том, чтобы преображать их, – в той самой высоте, которую может достичь моя душа и всякая человеческая душа. На этой высоте рождается внутренний свет и всеобнимающая любовь. Сердце чувствует вечность так же ясно, как рука – твердые предметы. – Небесная твердь. И на тверди этой уже ничего не нужно извне. Душа питается из внутреннего источника и находит в нем все для утоления своей жажды и голода. Весь мир в ней, и она раскрывает его для всех.
Но сколько бы я ни говорила, все равно главное остается за словами. Меня точно подняли на великую гору и показали сразу всецелость. Мир был страшным и бессмысленным, когда виделся дробно, по частям. Ни в какой отдельной части нет смысла. Он – в тайне всецелости. Это было мое второе рождение. Мне было 19 лет.

Однако духовный опыт, который я приобрела, соседствовал с нулевым опытом жизненным, не говоря уж о житейском. Мне казалось поначалу, что никто до меня ничего подобного не испытывал, иначе все ответы на вопросы были бы найдены в миг. И вот сейчас я отвечу всем на все вопросы… Я взяла Евангелие, и оно открылось мне мгновенно. Я знала уже все, что говорилось там. Надо было пройти годам, чтобы я поняла: опыт, подобный моему, был не раз и не десять раз, что он повторялся в разных людях, но изменяя всю душу, не мог ничего изменить в мире. Что у людей еще не подготовлены ни глаза, ни уши. «Имеющий уши, да слышит…» – не имели ушей…

И это было новым, невероятным ударом. Мне казалось, что сейчас, вот сейчас я дам людям то, что им нужнее всего. Но… Людям это НЕ БЫЛО НУЖНО. Я стала тяжела для них. Они не могли и не хотели жить на той горе, которая мне открылась. Нет, не плохие и не злые, а хорошие люди, родные, любимые – явно шарахались. Им не выдержать было этого внутреннего напряжения. И я как бы стала запихивать под обычное платье развернувшиеся крылья. Это было непереносимо трудно. И физически я этого не выдержала. Примерно к пятому курсу университета я заболела. Может быть, сказалось все: напряжение военных лет, голод, и, наконец, это внутреннее великое перенапряжение.

Я слегла. Пять лет была прикована к постели. Я не могла ходить, не могла читать, я ничего не могла. И я испытывала невероятные муки. Если бы мне раньше сказали, что такое возможно, я попросила бы смерти, как высшей милости. Я и просила. Но безрезультатно. Мечтала о смерти, но о самовольной смерти не могло быть и речи. Я чувствовала одновременно с мукой, что она – мука эта – мое задание, что душа должна СМОЧЬ ЭТО ВЫНЕСТИ. Крест бывает разный. Это – мой крест. И от того, как я его вынесу, зависит что-то бесконечно важное для всех.

Может, вся моя жизнь разделилась на две части – до и во время болезни. Вторая часть длится по сей день. Хотя я давно уже и хожу и работаю. Рассказывать о том, как я научилась заново жить, не буду. Это очень трудно. Скажу только, что наверное так, как учатся ходить по канату. Я научилась. Не слишком хорошо, но научилась. И людям не видно, что я хожу по канату. Им видно, что я хожу, как и все. А то, что у всех земля под ногами, а у меня канат, этого не видно. Держусь за воздух… А, точнее – за ту самую небесную твердь. У меня появился термин – поднырнуть под болезнь. Это процесс, в чем-то напоминающий подныриванье под волны во время шторма. Я хорошо держусь в воде, пожалуй, гораздо увереннее, чем на земле. Не просто в воде, — в море, и поэтому это сравнение для меня естественно. Поднырнуть под болезнь, жить глубже болезни… Когда это удается, я живу и работаю. Мое самолечение – глубокое созерцание, выход в те просторы Духа, которые в самом деле вечны и законам этого мира не подвластны. Мы плохо себе представляем, до чего точно и верно выражение Достоевского, ставшее ходячим: мир красота спасет.

Я стала снова писать. (7 лет не писала). Писать училась заново, как и ходить. Стихи я писала с детства. В периоды «линьки» все рвала. Лет в 18 решила, что со стихами все кончено. И вдруг они начали приходить, как гроза, как буря. Это было счастье и полнота. Но потом это так же оставляло меня, как приходило.

Позже я поняла, что двигалась от одного вида творчества к другому. Определение первому дала Ахматова. Второму – Тагор. У Ахматовой есть строки о Музе: «Жестче, чем лихорадка оттреплет, а потом целый год – ни гу-гу». А у Тагора: «Я погрузил сосуд моего сердца в молчание этого часа, и он наполнился песнями».
Теперь (и давно уже) у меня так и только так. И стихи – плод глубокого созерцания. И если душа входит в тишину, в ней все отмывается, сосуд становится чистым и в него натекает нечто из источника жизни. Стихи – следы этого нечто… И, может быть, каждый настоящий стих — прикосновение к источнику жизни.

То, что я стала писать после семилетнего перерыва, очень отличалось от того, что я писала раньше. Полнота жизни приходила не стихийно, в миги творчества, а иначе. Она собственно была постоянным внутренним состоянием, нарушаемым только чем-то внешним – болезнью. Когда удавалось локализовать болезнь, «поднырнуть под болезнь», душа становилась самой собой и была как бы постоянно подключена к источнику творчества, к источнику жизни (это одно). И все-таки стихи еще долго были беспомощными, много более беспомощными, чем до семилетнего перерыва. Училась писать заново. Мастерство – это постоянный труд…

О печатании стихов в начале 50-х годов не могло быть и речи. Но удалось достать работу – поэтические переводы. Я стала переводить советских поэтов разных республик – по подстрочнику. Работа была изнурительной и часто унизительной, хотя стихов подлых я не брала никогда. Но были стихи просто плохие, не подлинные, и переводить их было мукой. Переводила я с 55-го года. Первые переводы – Сильвы Капутикян (плохие переводы, стыжусь их).

У меня были близкие друзья, которым стихи мои были очень нужны. Главная среди них подруга, оказавшая огромное влияние на все мое становление, — Лима Ефимова. Это человек, который мог бы сказать как князь Мышкин: «Я не знаю, как это можно-видеть дерево и не быть счастливым. В ней я почувствовала впервые выход в духовный простор, неограниченный своим ЭГО И хотя она за всю жизнь не написала ни строчки, я чувствовала в ней истинное творчество духа. Эта дружба была бесконечно важна для меня. Она длится до сих пор.

С тех давних лет до сих пор остались мне ближайшими друзьями Роза Сикулер и Вера Шварцман. Что касается Веры, то я считаю её гениальной словесницей.В своей школе она ставила со старшеклассниками удивительные спектакли.Мне казалось чудом, что такое можно делать вместе с детьми.

В 60-м году произошло великое событие в моей жизни – встреча с Григорием Померанцем. Его привезла летом к нам на дачу одна из моих подруг, решившая, что ему надо обязательно услышать мои стихи. Он собирал стихи для первого «Синтаксиса» Алика Гинзбурга – антологии непечатной поэзии. Это кстати был первый журнал, напечатавший (тиражом 30 экземпляров) Бродского, нескольких других поэтов, которых сейчас знают. В 4-м номере должны были быть мои стихи. Но 4-го номера уже не было – Алика арестовали…

“Синтаксис» познакомил нас с Гришей. Вошел молодой человек в белой рубашке с огромной шевелюрой (потом оказалось, что ему уже 42 года – на вид лет 28). Попросил меня почитать стихи. Я начала. И вдруг исчезло ощущение пространства и времени. Все исчезло. Я почувствовала, что так меня еще никто не слушал. Глаза его потемнели и углубились. Они смотрели куда-то вверх и внутрь, и стихи – я это видела – входили глубоко-глубоко в самую бесконечность души. Нечаянно собралось много народу. Он не давал мне отрываться, не давал маме накормить гостей. Просил читать и читать еще. Иногда просил повторить, записывал.

В феврале 61-го года мы поженились. К моменту нашей встречи духовно я была уже совсем сложившимся человеком. Сложилась уже в 19. Когда встретились – было 34. Но физически я вряд ли выжила бы, если бы не Гриша. Со мной с той поры постоянно рядом был человек, деливший мою душу, со всей ее радостью и тяжестью. Человек, которому никогда не было меня слишком много. Я была всегда нужна, и не какой-то кусочек души, я – вся.

Дальше уже все было вместе. И это было бесконечно плодотворно для нас обоих. Как-то в начале 62-го года Гриша сказал мне: «Ты нашла себя в том, как ты пишешь, а я – нет. Я нашел себя в том, как я живу, как я люблю.» Сказал он это спокойно, без тени грусти. Чувствовал, что он нашел главное. Меня бесконечно обрадовали эти слова. Была найдена правильная иерархия. Все, что от него зависит, он делает, остальное не от него. И точно какая-то фея его подслушала. С тех пор он начал писать один эссе за другим, научился «погружать сосуд своего сердца в молчание этого часа», и слова пошли сами собой.

А у меня текли реки, моря стихов, несколько поэм, потом и проза. Прежде всего сказки. А позже эссе о Достоевском «Истина и ее двойники», о Пушкине – «Гений и злодейство», о Рильке – «Невидимый собор» и книга о Цветаевой – «Огонь и пепел», и наконец роман «Озеро Сориклен». Это в какой-то мере автобиография души. Но отнюдь не только. (Может быть, это самая дорогая мне вещь из прозы).
Переводами для заработка я перестала заниматься начисто с тех пор, как мы были вместе. Гриша это отрезал. Я переводила только то, что было мне самой необходимо. Прежде всего Рильке – самый близкий мне поэт из всех. И еще я переводила немного Тагора и арабских суфиев. Это очень важная работа. Она напечатана в БВЛ, в томе «Арабская поэзия средних веков», Ибн аль Фарид и Ибн Араби. Переводы Рильке напечатаны вместе с работой о Цветаевой в книге «Невидимый собор», но больше всего вышло стихов. Наконец, вместе с Гришей была написана книга «Великие религии мира» и составлены две общие книги эссе «В тени вавилонской башни» и «Невидимый противовес» – первая часть наших общих лекций, которые мы уже более десяти лет читаем на семинаре. У нас уже появилась как бы своя община – люди, очень нуждающиеся в том же самом, в чем нуждаемся мы. После наших лекций – долгие беседы, ответы на вопросы. Нам очень дорога атмосфера глубокой подлинности, которая чувствуется на этих встречах. Мне кажется, что здесь идет настоящая духовная работа, работа по прочтению Слова, обращенного к Душе.
Мы хотим, чтобы не только физические глаза, а Душа научилась бы читать.
Потому что только она может прочесть Божье Слово.
Бог не говорит ни на одном из наших языков.
Он говорит светом, тишиной, высотой и глубиной, обнимающими нас.

Зинаида Миркина
Март 2008.

Зинаида Александровна Миркина умерла 21-ого сентября 2018 года.
Похоронена в Москве, на Даниловском кладбище.
http://pomeranz.ru/m/

Об одиночестве: https://briah.ru/read/pamyatki/444-odino4estvo
«Невидимый Собор» https://briah.ru/read/sovety/920-svyat-svyat
Тихие сказки https://briah.ru/other/tales/873-tihie-skazki
И множество её стихов в разделе «Памятки» — о душе… о жизни
https://briah.ru/read/pamyatki/978-psosnutsa-i-pogovorit

Источник

А.Плющев― Добрый вечер! У микрофона — Александр Плющев. Это программа «Особое мнение». Я бы хотел начать с анонса, но это будет продиктовано вопросом. Сначала поздороваюсь, конечно, с главным героем и гостем нашей программы Александром Прохановым. Добрый вечер, Александр Андреевич!

А.Проханов― Здравствуйте!

А.Плющев― Анонс заключается в том, что после нас с вами не хоть потом, а в 20 часов в программе «В круге Света» будет тема рассматриваться: «Церковные школы: назад в будущее?» Такой вопрос задают авторы программы. И в гостях будут — доктор психологических наук Александр Асмолов и священник писатель Андрей Кураев, а также уполномоченный по правам ребенка в Московской области Ксения Мишонова.

И, конечно, это, так или иначе, связано со взрывом в Серпухове. И он поставил вопрос о религиозных школах, возможно, издевательствах там. Естественно, сразу эти версии появились. Как, по-вашему, то, что там случилось, — это то, что могло произойти везде или среда, где это случилось, тоже имеет значение?

А.Проханов― Во-первых, это уже происходит везде. Все, что сейчас нас ужасает в связи с помповыми ружьями, приносимым в школу, ножами, которые режут учителей и товарищей, это стало субкультурой, вот что ужасно. Этому нет, может быть, реального психологического объяснения. Это поток. А с субкультурами практически невозможно бороться. Субкультуры — это то, что не поддается истреблению. Ибо если из него вырывается тот или иной лидер, на его место встает другой. Это сетевое явление.

И вот явление — приносить с собою оружие и палить по обидчиками, учителям или просто по людям-мишеням, оно стало почти нормой. Я не знаю этой статистики, но есть, наверное, резонансные дела раза два в год, помимо этого есть тихие, закрытые, неафишируемые преступления молодых людей в школах, колледжах, в университетах.

Поэтому, мне кажется, что это явление надо вписать в категорию субкультуры и исследовать его на этом уровне. В данном случае саму эту субкультуру надо понять, как она образовалась, возможно ли ее остановить, чем она подпитывается, не является ли она началом чего-то другого, более угрожающего и страшного, что охватит не только молодых людей, но и взрослых людей. Не является, может быть, прелюдией какого-нибудь терроризма, какого-нибудь нового народовольчества.

А.Проханов: Я вам скажу, что русофобия на Украине — это фактор государственной политики

Потому что посмотрите, семинарии в России, они были источником революционизма. Иосиф Виссарионович Сталин окончил семинарию.

А.Плющев― Так себе связь, скажем.

А.Проханов― Не так себе связь, а ого-го какая связь! А Белинский?..

А.Плющев― Они не все гимназии заканчивали, знаете ли. Или некоторые университеты.

А.Проханов― Университеты. Но все, так или иначе, заканчивали семинарии. Это все семинарские революционеры, это бурсаки. Удивительно, что в те царские достославные времена семинарии были источником революционных настроений. Вот что это, почему? Конечно, это может быть связано с тем, в то время церковь стала гаснуть, она стала угасать. В семинариях царил дух затхлости, печали. И молодая поросль, молодая энергетика требовала других откровений, другого восстания после этой догматики унылой. Может быть, теперь то же самое происходит?

Хотя мой опыт — я несколько бывал в православных гимназиях, это очень интересные места, — там работают, как правило, подвижники. И батюшки и учителя — это подвижники, светлые люди, одержимые, может быть, идеей спасения молодых людей.

Поэтому этот случай, с одной стороны, ужасен сам по себе, с другой стороны, интересен, что является частью субкультуры и побуждает нас изучать субкультуры. Во-вторых, действительно, посмотреть, что семинарии, в данном случае наша, и православные гимназии могут быть источником не просто вольнодумства, а радикализма социального.

А.Плющев― Интересно, что вы говорите — субкультура, но не называете субкультура чего. Обычно говорят — субкультура, и дальше следует какое-нибудь название. Я подумал, какое название. Но обычно здесь применяют два слова явно пока чужеродных для русского языка. Это «шутинг» и «колумбайн». А какое бы вы дали определение этой субкультуре одним словом или, может быть, словосочетанием?

А.Проханов― Я бы назвал эту субкультуру: «Головуотрываем». Это желание оторвать голову всему, вообще всему человечеству. Сейчас мне пришла мысль о субкультуре. Моргенштерн, например. Рэпер, который вывелся, которого хотят срезать, прижать, потому что он слишком экстравагантен. Он вообще сам по себе интересен. Но он явление субкультуры, потому что рэп — это, действительно, молодежное, много лет сохраняющееся молодежное поветрие, в недрах которого молодые люди чувствуют себя веселыми, счастливыми, у них общества, они друг друга узнают по притоптыванию. Это, в общем, своеобразные знаки. И бороться с субкультурой невозможно. Невозможно же было бороться с субкультурой Цоя, «Мы требуем перемен!» Это культура оказались сильнее и преследования и всевозможных вызовов на допросы в госбезопасность. Поэтому субкультура, она сильнее, чем силовые средства воздействия на нее.

А.Проханов: Православные гимназии могут быть источником не просто вольнодумства, а радикализма социального

Как власти гасить вредную для нее субкультуру.

А.Плющев― Только возглавить, мне кажется.

А.Проханов― Возможно. Потому что, скажем, пример Че Гевары удивительный. Это же верх революционизма, верх радикализма. Что с ними сделали? Что с Че Геварой сделала буржуазная культура? Она обволокла его, она обняла его. Она стала печатать этого человека в берете на майках на потных, на женских и на мужских. Стала именем Че Гевара называть бары, может быть, универсальные магазины. Она опошлила, обезопасила его. Но не думаю, что это уничтожило Че Гевару. Это просто создало еще один вид субкультуры.

А с субкультурой-то как бороться? Че Гевара не был субкультурой. Че Гевара был звездой, он был одиночка, он был восхитителен. Субкультура сожрала. А как с субкультурой бороться? — вот вопрос.

С субкультурой, может быть, можно бороться таким образом, если бы в недрах субкультуры возникло восстание против этой субкультуры. Если бы возник какой-то лидер, какая-то душа, новый стиль, новая форма произведений, еще более радикальная, чем субкультура. Тогда бы субкультура распалась. Одна часть потянулась бы за этим новым явлением. Другая, оскудев, стала вырождаться, погасла. Но это мой домысел.

А.Плющев― А зачем делает с ней бороться, Александр Андреевич? Вот вы то что показали,что буржуазное общество. Оно обнимает и превращает в мерч, и извлекает из этого деньги. Может быть, не самое душевное занятие, но тем не менее. Что делает авторитарное гс? Оно пытается уничтожить. В результате оно может быть уничтожено само, как нам показал опыт Советского Союза 30-летие развала которого мы тут в разных смыслах отмечаем.

А.Проханов― Вы знаете, были «Красные бригады»…

А.Плющев― Это террористическая организация.

А.Проханов― Это своеобразная террористическая субкультура, которая родилась как раз в недрах сытого буржуазного западного общества. Потому что западное общество НРЗБ провоцирует революционеров. Восстание против буржуазности, восстание против этой усредненности, сытости, против потребление. Этот бунт, это восстание, оно может произойти.

Я, кстати, думаю, что может быть, уродливые явления сегодняшнего западного мира, с моей точки зрения — господство геев, превознесение всевозможных половых сексуальных уродств, странное гендерство — это тоже связано со слишком филистерским характером этого общества. Это общество устало от усредненности, от сытости, от спокойствия. От благополучия. Оно хочет быть взорвано, оно взрывает себя само. Поэтому не всякая субкультура подавляется тоталитаризмом. Вовсе нет.

Скажем, в Советском Союзе, там не было такого слова «субкультура», но там были молодежные движения, скажем «Ворошиловские стрелки» или ОСАВИАХИМ. Все молодые люди хотели пойти в летчики вслед за Чкаловым.

А.Плющев― Но подождите, что значит, движения. Это была вполне себе государственная политика. Это была часть государственной политики. И, более того, вы еще ДОСААФ назовите, собственно, преемник ОСАВИАХИМа. Более того, оно были во многом принудительными, людей загоняли туда. Разве можно загнать в субкультуру?

А.Проханов― Субкультуры зарождаются не обязательно как протестные культуры. По всей видимости, есть фабрики субкультур. Потому что мы видим, что субкультуры фабрикуются. Что такое интернет современный? Это фабрика субкультур. По всей видимости, есть мастера, есть портные, которые шьют одежды для новых субкультур? Где это зарождается? Где этот микроб, какой-то штамм, который развивается в какую-то эпидемию субкультурную?

А.Проханов: Когда рушился Советского Союза, я переживал реликтовый ужас, ломался хребет русской истории

А.Плющев― Чайный гриб еще хорошо. Где этот чайный гриб?..

А.Проханов― Чайный гриб хорошо. Кстати, не шутите с чайным грибом.

А.Плющев― Нет. Комбуча сейчас очень популярный напиток на проклятом Западе. Все поглотил, наш чайный гриб тоже поглотил, собака.

А.Проханов― Посмотрите на себя в зеркало, Саша. Я вот на себя смотрю в зеркало и вижу чайный гриб. Вы внимательно посмотрите на себя.

А.Плющев― Я просто гриб, я без всякого чайного.

А.Проханов― Ну вот, все, что я хотел вам сказать по поводу взрывов.

А.Плющев― Мы от них довольно далеко ушли. Я хотел еще одну цитату обсудить. Не так давно патриарх Московский и всея Руси сказал, когда очередной был как раз колумбайн, шутинг: «Мы видим молодых ребят, которые, назвав самих себя богами, всех остальных — биомусором, берут в руки оружие, идут убивать», сказал патриарх, указав, что преподавание основ религии позволит узнать о религиозной традиции своего народа, сформировавшей систему нравственных ценностей. Но, видимо, не сработало.

А.Проханов― Он примерно подтвердил то, о чем мы с вами говорили. Вот атмосфера такой скуки, уныния, буржуазности, погоня за чистоганом людей возмущает. Люди протестуют самым разным образом. Одни от этого убегают, другие занимаются проповедями, а другие хотят взорвать к чертовой матери этот мир, который стал паскудным, который стал античеловечным. Это так. И патриарх прав. Но только где те огненные слова, которые изрекает священник и ведет за собой паству? Есть много хороших, добрых священников, прекрасных людей. И храм, чтобы о нем не говорили наши антицерковники или Александр Глебович Невзоров, храм — это то место на земле, где светло, гораздо светлее, чем за пределами храма. Моя жена, царствие ей небесное, ее усилиями построен у нас храм, а дочь наша стала звонарем, и она ходит каждую субботу, воскресенье звонить на колокольню нашего храма. И я знаю, какая там в храме обстановка, в этой общине небольшой, какая там доброта, свет.

Где это огненное слово, когда паства становится такой, ангелопрекрасной и идет совершать духовные подвиги. Этого нет. Отсюда и патриарший призыв учить молодых людей основам православной культуры во многом учить дидактически. Где эти учителя.

А.Плющев― Раз вы заговорили о слове, как некоем двигателе, давайте поговорим о словах, близком вам жанре, может быть, о литературе в некотором смысле. Как вам день челобитных в Российской Федерации?

А.Проханов― День челобитных? Это что, день проскрипционных списков, что ли? Я толком не знаю, что это за день челобитных.

А.Плющев― Конечно, это моя терминология. Я подумал, как бы подхватите, нет. Нет, пока еще не прижилось в Российской Федерации. Есть над чем работать.

А.Проханов: Субкультуры — это то, что не поддается истреблению

Ну как, встреча Путина со своим Советом по правам человека — разве это не День челобитных?

А.Проханов― Не знаю. Думаю, может быть, конечно. Потому что там собрались люди достаточно респектабельные. Это были не дерзновенные люди, это были законопослушные люди. Они требуют от власти соблюдения законов…

А.Плющев― Их, прямо скажем, собрали, потому что их назначают, в том числе, и президент. И многих вывели из его состава, может быть, за дерзновенность как раз.

А.Проханов― Не знаю, кого там вывели. Мне интересен только один ушедший оттуда блистательный Шевченко.

А.Плющев― Шульман Екатерина Михайловна будет, кстати, сегодня в 21 час в программе «Статус» — вот вам еще один пример. Чиков Павел — блистательный адвокат. Я согласен с вами совершенно, Шевченко тоже полезные член Совета по правам человек.

А.Проханов― Вы знаете, этот совет — я кое-что слушал о том, что там говорилось, в частности, часть речи Сокурова. Много комментариев на тот счет. Знаете, какое у меня ощущение? Что это гигантский проигрыш либерализма. Сокуров подставил всех либералов своими высказываниями.

А.Плющев― Прошу прощения, все называют Александра Сакурова Сокуровым. Более-менее, у вас есть какое-то тайное знание.

А.Проханов― Ну, японское растение, оно какое у нас?

А.Плющев― Сакура, но оно пишется через другую букву — через «А».

А.Проханов― Вот это моя вечная… Я и «корову» пишу через «А», что поделаешь.

А.Плющев― Вы, видимо, Александр Андреевич, в душе белорус.

А.Проханов― Да у меня души-то нет. Что вы ко мне пристали с душой? Белорус — да, но души у меня нету.

Повторяю, почему я так считаю. Сокуров сказал удивительную фразу. Может быть, это была оговорка, может быть, это была либеральная фронда. Он сказал, что за то, чтобы дать волю всем субъектам, самоопределению всех, по существу, народов. Пусть народы делают так, как они считают нужным.

А это главный тезис либералов, которые разрушили Советский Союз. Это главная философия и Гавриила Харитоновича Попова, и Бориса Николаевича Ельцина — распустить эти субъекты. В данном случае союза. И этот распад государства обошелся народам, русскому, прежде всего, но и всем остальным чудовищными катастрофами. То есть идея потерять государство для фрондирующей части русского народа является кромешной и самой страшной.

И когда было услышано, что Сокуров предлагает дать вольницу тому, что с таким трудом после 91-го года было собрано Путиным, мне кажется, у Путина должна была возникнуть торжествующая улыбка на лице. Не знаю, возникла она или нет. Теперь он этот раунд выиграл на тысячу процентов. Народ посмотрел на это собрание, в общем, как на людей, несущих зло.

А.Плющев― Да там собрание-то было, господи — что? Если бы все члены Совета по правам человека были как Сокуров или как Сванидзе — одно дело. А только по ним и судят, потому что они там что-то такое, действительно, дискуссионное и предложили президенту, о чем стоит разговаривать. А Совет по правам человека состоит, господи, из людей, прямо скажем, отфильтрованных.

А.Проханов― Я говорю об общественном сознании. В общественном сознании Совет по правам человека не является организацией ФСБ и не является организацией Министерства обороны и не является профсоюзной организацией.

А.Плющев― Но уже близко к тому.

А.Проханов― Я не измерял расстояние, но в общественном сознании правозащитники, которые радеют за права человека, — это либералы. В этом смысле либерализм, права, свободы. Свобода субъектов Федерации. Эта свобода, она в 91-м году кончилось жутью распада страны. И она теперь тоже толкает и ведет к тому же самому. Либералы неуемные. Мало того, что они рассекли Советский Союз на 16 частей. Они хотят рассечь и Россию на сто кусков. Поэтому повторяю…

А.Плющев― Почему на 16?

А.Проханов: Либералы неуемные. Мало того, что они рассекли СССР на 16 частей. Они хотят рассечь и Россию на сто кусков

А.Проханов― А сколько республик у нас было?

А.Плющев― 15. Или вы Болгарию заодно считаете.

А.Проханов― Приднестровье, наверное. Не знаю, что я там считаю. Я высказал свою оценку. Это был колоссальный проигрыш либерализма и, по существу доставшаяся Путину даром победа.

А.Плющев― Я, честно говоря, не понял, в чем тут проигрыш либерализма именно. Но я понимаю, о чем это. Это хороший мостик к распаду 30-летния Советского Союза. Собственно, что в нем такого трагического за исключением того, что до сих пор мы не можем определиться: была это главная геополитическая катастрофа или это был естественный процесс путь к свободе?

А.Проханов― Давайте считать, что это был путь к свободе, естественный процесс, то есть это благо. Как считает вся элита.

Я считаю, что огромным достижением в связи с распадом Советского Союза явилось образование по периферии сегодняшнего российского государства русофобских, пронатовских, оснащенных танками, ракетами, государств…

А.Плющев― Это же прямое следствие того, что с ними было в Советском Союзе, разве нет? Очевидно, совершенно. Они больше не хотят туда, в этот Советский Союз. И они бегут в НАТО, ясное дело, что еще им делать?

А.Проханов― Давайте отрежем Сибирь от сегодняшней России и отправим Сибирь в НАТО.

А.Плющев― То есть вы хотите сказать, что сейчас Сибирь находится на положении региона, с которым плохо обходятся?

А.Проханов― Нет, я хочу сказать, что если расчленить целой и воздействовать на эти части в нужном для расчленителя направлении, то эти части будут восставать против недавнего целого. И все государства, которые были созданы на развалинах Советского Союза, большинство из них, они поощрялись Россией на создание собственных суверенных государство. Это была так практика Ельцина. Ельцин радел за создание независимых, суверенных государств. Он скорбел по этому поводу.

Но эти суверенные государство создавались, естественно, на базе русофобии. Надо было оттолкнуться от чего-то, не только от советского, но и от русского. Поэтому создание русофобских государств, пронатовских — это прямое следствие распада Советского Союза.

А.Плющев― Продолжим об этом через некоторое время. Нам надо прерваться на краткие новости и рекламу. Я лишь напомню, что в 20 часов — «В круге света», «Церковные школы: назад в будущее?» В 21 час — «Статус» с Екатериной Шульман. А в 22 часа — программа «Кейс». Тем не менее, сегодня Алексей Соломин, Юлий Гусман.

НОВОСТИ

А.Плющев― Мы с Александром Прохановым, писателем продолжаем. Мы на большой теме прервались. Это был Советский Союз, соответственно, проигрыш либералов и страшная катастрофа, в результате которой образовались русофобские, как сказал Александр Проханов, государства по периметру.

Давайте продолжим эту прекрасную тему. Смотрите, по периметру. Между прочим, никакого русофобства не было в Беларуси, да и сейчас нет ровным счетом. Мне кажется, что, условно говоря, какой-нибудь Казахстан не назовешь русофобской страной. Там не было какого-то национально-освободительного движения.

А.Проханов: Это общество устало от усредненности, от сытости, от спокойствия. Оно взрывает себя само

У нас все время Владимир Путин называет Украину братским народом или вообще даже одним народом. Какая же русофобия, если один народ присутствует на территории двух государств? Я понимаю, куда вы клоните. Например, можно, с вашей точки зрения, наверняка это бросить Балтийским государствам, потому что там соответствующее национально-освободительное движение фактически было. Но бросить этот упрек Беларуси или Украине мне, в общем, странно.

А.Проханов― Вы хотите поймать Путина на оговорках? Нет, я не советую этого делать. Я вам скажу, что русофобия на Украине — это фактор государственной политики. Это тот фактор, которые, по мнению украинских философов, социологов должен цементировать украинский народ, разрушить в нем русский элемент, растворить его в элементах украинских. Поэтому русофобия на Украине, она еще гораздо более грозная и страшная, чем русофобия прибалтийская.

Теперь в такой республике как Казахстан тоже возникают эти тонкие формы, осторожные…

А.Плющев― Я замечу, 20 лет или 30 лет спустя после развала Советского Союза. 30 лет прошло!

А.Проханов― Знаете, сейчас можно предъявить претензии и к Римской империи за то, что они так жестоко обходились с галлами. И все насилия исторические, они просто всплывают рано или поздно. И здесь фактор времени ничего не значит. Наоборот, чем глубже и древнее эти обиты, тем они с большей жестокостью наказываются, и реванш является более страшным и тяжелым.

Проблема распада Советского Союза и эта идеология, которую мы с вами ведем, — это уже банальность. Об этом говорилось тысячу раз. говорил это свое, талдычил. Мне говорили примерно то же, что вы говорили. Это все стало банальностью. Это является усталостью проблемы. Поэтому я думаю, как же все-таки продвинуться чуть дальше в понимании того, что случилось?

И, мне кажется, что очень важным было понять, что там во время Беловежского соглашения 30 лет тому назад, там пролегла та грандиозная, трагическая пропасть, которая время от времени пролегает внутри русской истории. Вот эти разрывы времен, которыми характерна вся русская история и которые с таким мучением и горечью преодолевается русским имперским государственным субъектом. Этот разрыв истории произошел тогда 30 лет назад. Это очень важно. И когда рушился Советского Союза, я помню, переживал какой-то реликтовый ужас. Мне было страшно, страшнее, чем когда бы то ни было — страшнее во время моих военных одиссей, страшнее, чем во время катастроф, в которые я случайно попадал. Это был реликтовый ужас, связанный с движением этих тектонических платформ, ломался хребет русской истории.

А.Плющев― Слушайте, а что страшного? В результате, простите, Октябрьской революции, когда к власти пришли большевики и образовали потом они Советский Союз, который потом благополучно развалился, тоже сопровождалось это подобными… может быть, не на 15 частей разделилась, но Польша ушла, Финляндия ушла. Никто не плакал вообще. И не вспоминают об этом, как о какой-то геополитической катастрофе гигантской.

А.Проханов― Что вы говорите, Саша? Советский Союз собирался с помощью Конной армии. Были созданы армейские подразделения, которые входили в Тифлис, шли на Варшаву, просто не дали им взять эту Варшаву, Тухачевскому. Союз как раз собирался на развалинах царской империи. Она развалилась вся. Это самая страшная пропасть развала. И собирание этой империи итоговое, оно стоило народам колоссальных жертв и усилий. И мы собрали эту империю красную, и собрав ее, одержали эту победу.

А в 91-м году опять возник разрыв. И надо сегодня, спустя уже 30 лет, поместить себя в недра этого разрыва и понять, как долго длился этот разрыв. Он длился примерно 10 лет, а, может быть, даже больше. И понять, как государственность из той, советской эры перенеслась в нынешнюю эру. Почему не исчезло Государство российское? Оно должно было исчезнуть, оно должно было раствориться. Оно должно было перейти в сплошной лом, как ломаются льдины. Должны были уйти Кавказ, должна была уйти Татария, Якутия. Все это ломалось, скрежетало. С каким трудом это спаяно, слеплено.

А.Плющев― Мне кажется, то из разряда мифов. То есть понятно, как и почему уходили республики Советского Союза. Потому что они все-таки были странами по большому счету внутри Советского Союза, были республиками. Какая Якутия? Куда она уйдет? Какой Урал? Какая Уральская республика? О чем вы?

А.Проханов― Вы ни разу не были в Чечне во время войн? Вы на чеченских войнах были?

А.Плющев― Нет, я не был.

А.Проханов― Какая Чечня? Куда она уйдет? Подождите, а куда уйдет Дальний Восток? Дальневосточная республика? Она же была. А куда уйдет Урал? Когда все дряблое, рыхлое… Что, Ельцинское государство — это что, сталинская мощь? Все стало плыть, расплываться. В 90-е годы Россия была огромной медузой бесхребетной, которая между трех океанов высыхала на этом историческом солнце. Поэтому что вы, Саша, не лепите мне это все.

А.Плющев― Ну ладно, какая там сталинская мощь? В конце концов, сталинская мощь закончилась брежневской немощью, даже черненковской, я бы так сказал. Ну, да бог с ним.

А.Проханов― Конечно.

А.Плющев― А как? Вот так вот.

А.Плющев― Ну вот бушевская мощь закончилась байденской дряблостью. Гитлеровская мощь окончилась дряблостью Хонеккера. Вообще всякая мощь кончается дряблостью. Что уж там уж? Это же ваша Родина, Саша, Советский Союз. Вы же советский. У вас на лбу-то звездочка, я смотрю, сверкает.

А.Плющев― Есть такое: во лбу звезда горит. Но мне кажется, что сейчас мы с вами рассказываем друг другу некие сказки. Во всяком случае я от вас точно слышу. Возможно, и вы от меня слышите. Это нормальное.

И мне показалось, что как-то под Новый год все стали друг другу сказочки рассказывать, в том числе, например, президент Путин. Сказочки, я не говорю, что это обязательно ложь, но смотрится своеобразно. Путин успел нам рассказать про агентов ЦРУ, которые в 90-е годы фактически с ногами на столе сидели в правительстве. Про расчлененную Россию, которую на картах показывали всем. И про то, что сам он таксовал в 90-х.

А.Проханов: В 90-е Россия была огромной медузой бесхребетной, которая между трех океанов высыхала на историческом солнце

Я хотел вас как писателя спросить, отчего такая вдруг литературщина поперла со всех щелей? И Путин просто ежедневно нас снабжает какими-то байками, что ли, я не знаю, как сказать.

А.Проханов― Вы знаете, я принадлежу к числу этих сказочников…

А.Плющев― Да я знаю. Вы не в прошлый раз, две недели назад рассказывали про подлодку «Курск» отличную сказку тоже.

А.Проханов― Я договорю. Я объехал огромное количество оборонных предприятий, которые были уничтожены и закрыты в 90-е годы. Я был на великом «Севмаше», который сейчас выпускает «Бореи». Я знал, когда приезжал Гайдар и Ельцин, требуя закрытия этих заводов. Это сделали цээрушники, которые сидели у Чубайса. Они занимались госимуществом, они занимались уничтожением отраслей, конкурирующих с американцами. Самолетами увозили секретную документацию.

Это все сказки, я понимаю, новогодние сказки, там не было ничего этого. Совершился гигантский разгром великой советской цивилизации. Он совершился не сам по себе, это сделали не мыши, это сделал не Цой. Это сделали офицеры ЦРУ, которые сидели в Москве, которые сидели в Вашингтоне, которые сидели в Лэнгли, которые занимались проблемой обескровливания этой огромной конкурентной страны красной.

Поэтому, конечно, все это сказки, все это не так. Мы живем в чудесной, великолепной, полноценной стране, где соблюдаются права человека. Это же идеал. Вы достигли идеала. Вы разрушил Советский Союз и живете в своей свободной, восхитительной, милой стране. Как я вам завидую, что вы, наконец, добились своего либерального счастья.

Вы его не добились по одной причине — что там, внутри русской истории живет этот сгусток энергии, который преодолевает разломы исторические и воспроизводит сущности имперские на любых отрезках русской истории, в том числе, на этом. Вы этого не понимаете и не хотите с этим смириться. Отсюда и одиночные пикеты.

А.Плющев― Неожиданный вывод, собственно говоря. Вам что милее в этом смысле, широкомасштабные манифестации?

А.Проханов― Да мне просто милее ваше изумление, ваша милая моему сердцу ирония.

А.Плющев― Это так, действительно. Слушайте, а какие цээрушники? Почему мы узнаем о них только сейчас? Что вы молчали все эти годы? Сначала про подводную лодку, спустя 20 лет, теперь про цээрушников, спустя 20 лет. Где были спецслужбы, что с ними стало?

А.Проханов― Что стало со спецслужбами в виде Бобкова?

А.Плющев― Нет, в виде Путина. Почему в виде Бобкова?

А.Проханов― Ну, потому что Путин тогда был еще мелкий сошка. А вся крупная рать кагэбэшная, которая разрушала Советский Союз вместе с Крючковым…

А.Плющев― Вместе с Крючковым? Крючков же был в ГКЧП. Вы о чем сейчас?

А.Проханов― Ой, Саша, у нас не будет времени. ГКЧП… Крючков должен был арестовать Ельцина и положить конец ельцинизму. Вместо этого он не отдал приказ, уничтожил ГКЧП, а вместе с ним Советский Союз. Это длинная история о роли КГБ, Андропова в разрушении государства.

Просто я говорю, что эти, как их называют, темные рыбы истории, которая плавают в глубинах истории, время от времени всплывают. Нам, например, никто не сказал, о чем говорил Ельцин в Сиэтле, когда он прилетел, как пьяный бык мочился там на шасси, о чем он говорил? О чем говорил Горбачев в Рейкьявике с Рейганом, когда он выступил по телевизору. Лицо у Горбачева было страшное, как будто его ошпарили кипятком. Такое лицо, наверное, было у Иуды, когда он убегал из Гефсиманского сада. Нам никто об этом не рассказал. Но когда-нибудь расскажет.

А.Плющев― Безусловно. Ну, потихоньку узнаем правду, действительно. Спасибо большое! Благодарю писателя Александра Проханова. Как всегда искрометно провели 45 минут. Через 15 минут — «В круге Света».

Источник

Эрнст Гофман, который родился 24 января 1776 года, — композитор, музыкант и непревзойденный сказочник — был большим выдумщиком и интеллектуалом. В свои истории он закодировал символы, отсылки — разгадав их, воспринимаешь его сказки совсем по-другому. Вот немного тайных смыслов, которые вы могли не заметить в «Щелкунчике»

«Щелкунчик и Мышиный король» — одно из самых знаменитых произведений Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Он придумал его почти случайно, для детей своего близкого друга, а впоследствии и биографа, Юлиуса Гитцига: сказочник частенько захаживал в гости к своему товарищу и баловал ребят фантастическими историями, делал для них игрушки, а еще подарил главным героям сказки имена этих детей — Мари и Фриц.

Записал и опубликовал «Щелкунчика» Гофман незадолго до своей смерти, в 1816 году, он вошел в сборник, который считается первым собранием детских романтических сказок Германии. Читатели с восторгом приняли новую работу писателя, восхищала она и его коллег, товарищей, критиков, кому-то больше нравилась романтическая история, кому-то — ощущение сказки и волшебства, а кому-то — батальные сцены, которые прописаны с удивительной четкостью.

Что случилось в Рождество

Конечно, в первую очередь это сказка о дружбе и преданности, о том, как сбываются мечты. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд. Взрослые — скептики и реалисты, дети — мечтатели. Казалось бы, вопроса, кто прав, а кто сочиняет, нет. Но Гофман старательно выстраивает перед читателем волшебный мир, причем делает это так, что с каждой страницей ты все больше и больше веришь в правдивость рассказов маленьких героев. Соединяет два мира таинственный крестный — Дроссельмейер. Все тут двойственно: два волшебных царства — кукольное и мышиное, а само повествование — это рассказ в рассказе: главные события, которые происходят в доме Штальбаумов, временно прерываются другими, из сказки, которую рассказывает детям их крестный.

‘ YouTube / Simon Rattle’

Как и положено детям, в сочельник Мари и Фриц в предвкушении чуда и праздника. Им запрещено заходить в залу, где находятся подарки, так что они с нетерпением ждут наступления Рождества, чтобы узнать, чем же их порадует их крестный, старший советник суда Дроссельмейер, большой выдумщик и искусник в изготовлении игрушек и разных механизмов.

Мари мечтает о волшебном саде с озером и лебедями, фантазирует, как она будет гулять там и кормить птиц. Это образ идеального мира и гармонии, где царят любовь и порядок. Вода и лебеди не случайно появляются в мечтах Мари — это символы чистоты, романтической натуры и, конечно, женственности. Так Гофман ненавязчиво раскрывает перед нами внутренний мир девушки. Фриц же говорит, что сделать целый сад крестному не по силам, а самому ему больше нравятся подарки, с которыми можно играть, — вот и первое противопоставление реальности и фантазии в этой сказке.

Вечером, когда дети наконец попадают к елке, они тут же кидаются открывать подарки: там были и солдатики, и платья, и книжки — все, что только можно представить. Дроссельмейер же удивляет детей игрушечным зáмком, с зеркалами и золотом, внутри которого двигаются сотни изящных фигурок. Фрицу и Мари очень хотелось поиграть с ними, им хотелось изменить порядок движения фигурок. Но Дроссельмейер остужает пыл детей: сделать этого нельзя, этот подарок не для игры, а для любования. Как и в жизни, как бы нам чего-то ни хотелось, изменить некоторые вещи мы не в силах.

Мудрость феи-крестного

Дроссельмейер в сказке — местная фея-крестная, образ мудреца, как Дамблдор или Гэндальф. Внешне он несимпатичен, характер у него строгий. Он даже хотел забрать волшебный замок, так как посчитал, что для Фрица и Мари этот подарок не подходит. Дроссельмейер становится символом начала волшебных событий. Он, как водораздел, отделяет реальность от фантазии, неожиданно появляясь там, где, казалось бы, не мог. Например, перед сном ровно в полночь Мари видит его в часах, где обычно восседала золотая сова. Он будто предупреждает главную героиню: будь внимательна, сейчас что-то начнется!

Крестный становится главным источником знаний о Щелкунчике, новом любимце Мари, которого та пожалела (как вы помните, после неудачной колки орехов Фриц выломал ему несколько зубов) и с которым в первую же ночь она оказывается в центре заварушки с воинственными мышами.

Дроссельмейер рассказывает детям историю о жестком орехе и судьбе Щелкунчика. Кстати, замечали ли вы, какое внимание уделяет Гофман блюдам в этой сказке, особенно традиционным колбаскам, которые в Германии считаются символом домашнего уюта и достатка. Так что немудрено, что конфликт возник из-за съеденного мышами сала для сосисок.

Эта сказка не похожа на другие волшебные истории, где добро побеждает зло. Казалось бы, обычный сюжет о заколдованной принцессе, которую спасет лишь настоящая чистая любовь. Только вот все тут пропитано иронией, например, король — любитель этих самых сосисок, а королева собственноручно их готовит и отгоняет мышей. То есть кажется, что все эти герои, которые вроде бы должны вызывать у нас положительные эмоции, не такие уж и положительные, особенно учитывая, как эта сказка заканчивается.

Чтобы избавиться от колдовства, принцессе нужен был особо крепкий орех — причем она должна не просто съесть его ядро: его должен разгрызть и поднести, зажмурившись, девушке человек, никогда еще не брившийся и не носивший сапог. После ему надо отступить на семь шагов, не споткнуться и только тогда открыть глаза. Такое заковыристое условие Гофман вводит неспроста. Орех тут — символ мудрости, а в колдовстве (которое обязательно есть в немецких сказках) используется как талисман на удачу влюбленным. Сапоги и бритье тут нужны, чтобы указать на чистоту и неопытность юноши, который способен справиться с любыми трудностями, даже с самым твердым орешком на планете.

В сказке Гофмана Мышиный король действительно семиглавый. А вот в мультфильме Бориса Степанцева голов всего три

Магическое число семь встречается на протяжении всей сказки. Семерка имеет большое значение в самых разных религиях, практиках, кроме того, семь — «мужское» число, возможно, именно поэтому с ним и связано так много в истории главного мужского персонажа сказки: семиглавый Мышиный король — главный антагонист Щелкунчика, семь корон как символ победы над злом, семь шагов, которые ему надо сделать (кстати, музыка из балета «Щелкунчик» Петра Чайковского тоже впервые прозвучала седьмого числа).

И Щелкунчик (который по рассказу Дроссельмейера оказывается его племянником) на этом седьмом шагу спотыкается, потому уродство принцессы переходит на него самого, ведь условия не выполнены. Но, как говорится, все, что ни делается, — к лучшему, ведь именно после этого девушка отвергает его. А зачем искреннему и доброму юноше такая внешне прекрасная, но внутренне отвратительная спутница?

На эту тему

Тем временем Мари пытается убедить всех вокруг, что события прошлой ночи — реальны, Щелкунчик живой, а в комнате и правда была мышиная армия. Взрослым-скептикам по душе больше мнение советника о болезни девочки, что этот рассказ — или чудесный сон, или последствия горячки. Гофман же всячески убеждает читателя в том, что история Мари не выдумка. Так он говорит о двойственности всего в этом мире: порой вещи кажутся не тем, чем они являются на самом деле. Всегда нужно докапываться до истины.

Перерождение куклы и счастливый финал

Вскоре Мари пошла на поправку и стала переживать за Щелкунчика, осуждая крестного в том, что тот не помог племяннику. Дроссельмейер отвечает, что уже не в силах сделать что-то, спасти Щелкунчика теперь может только сама Мари. Ночью под покровом тьмы к девочке вновь приходит Мышиный король, который вымогает у нее сладости, обещая не трогать Щелкунчика. Вскоре аппетиты его выросли, и он стал отбирать и книжки, и платья — все, что только мог увидеть. Девушка самоотверженно и не заботясь о самой себе отдала все, что только смогла, ради защиты куклы. В конце концов она поняла, что когда Мышиный король заберет все, он загрызет ее саму.

Как вы знаете, все закончилось хорошо — Щелкунчик внутренне перерождается, решив встать на защиту Мари и победив Мышиного короля. Они оказываются в фантастической кукольной стране, которая по описанию выглядит как самая настоящая детская девчачья мечта. Тут есть и лес детских рождественских подарков, Апельсиновый ручей, Деревня медовых пряников и еще куча других потрясающих локаций. Но интересно, что и тут Гофман вплетает неожиданный символ — образ бога и рока, силы, которую людям не суждено побороть, — Кондитера, чье появление ужасно страшит всех жителей страны, да и сам Щелкунчик признается, что Кондитер — это то, что «может делать из людей все, что ему угодно».

В финале, наконец, нам кажется, расставляют все точки над «i». Реальность и фантазия окончательно сливаются в единое, когда на пороге дома появляется племянник Дроссельмейера, признающийся девушке, что он и есть Щелкунчик, и зовет ее замуж. А сама она, как лебедь, превращается в настоящую девушку и «как говорят, до сих пор царствует в прекрасной стране со сверкающими рощами, прозрачными марципановыми замками — словом, со всеми теми чудесами, которые может увидеть только тот, кто одарен зрением, способным видеть такие вещи».

Гофман был одним из самых ярких представителей немецкого романтизма, умел как никто другой соединять сказку и реальность. Музыкальный талант, который у него, несомненно, присутствовал, позволял ему чувствовать текст на каком-то особенном уровне, потому его истории так легко становятся основами для балетов и опер. Самый знаменитый — «Щелкунчик» Петра Чайковского, последний балет прославленного русского композитора. Музыкант не случайно обратился к этому сюжету: преодоление злых чар с помощью любви — один из самых любимых лейтмотивов Чайковского. Кроме того, самые разные персонажи, ожившие игрушки, подарили балету ряд сольных номеров, которые все обожают: танцы кукол (испанской, арабской, русской, китайской), танец феи Драже и, конечно, финальное па-де-де, которое влюбленные танцуют вдвоем.

‘ YouTube / Советское телевидение. ГОСТЕЛЕРАДИОФОНД России’

Кадрия Садыкова

Источник

Вчера на Ямал пришла зима, а значит, сезон благоустройства завершился и настало время подводить итоги. В этом году в регионе появявилось 92 новых сквера, парка, детских и спортивных площадок. Не считая объектов этого года, на Ямале с 2019 года уже благоустроены 182 общественные территории и 1078 дворов. Предлагаю ознакомиться с некоторыми результатами благоустройства 2020-21гг., о благоустройстве прошлых лет можно узнать здесь.

г. Лабытнанги. Один из самых необычных скверов открылся в Лабытнанги накануне Дня города. В микрорайоне Орбита строители обыграли тарелку-ретранслятор, который остался с советских времен. Его дополнили «Парадом планет» — познавательным арт-объектом. В сквере появился динопарк с интерактивными фигурами динозавров и мамонтов, детские игровые комплексы и тихие зоны отдыха.

Улица Дзержинского преобразилась, стала по-настоящему современной, красивой и объединила удобным пешеходным маршрутом центр города и большой микрорайон, где располагаются новостройки, спортивные комплексы и другие объекты благоустройства. Ранее в сквере «Молодёжный» был установлен первый за Полярным кругом светомузыкальный динамический фонтан. В продолжение концепции «Молодёжного» установили арт-объекты, где каждый — имитация кристаллов воды. При этом северный колорит передают «Ледяной тоннель», «Айсберги», «радужные кристаллы». Изюминка сквера — карта Ямала.

Провели благоустройство и в отдалённых городских микрорайонах Обском и Харпе.

Благоустройство 2020 года.

г. Муравленко. Сразу четыре общественные территории благоустроили в Муравленко за этот сезон. Строители обновили сквер имени Фармана Салманова, в микрорайоне «Солнечный» обустроили сквер Дружбы народов, впечатляет детвору игровая площадка «Космос», которая напоминает межпланетную ракету. А ещё открылась пешеходная зона «Парковый бульвар», о которой горожане давно мечтали.

Сквер «Лазурный» благоустроен в 2020 году.

Аллея лицеистов построена в 2020 году.

В 2020 году, ко Дню города, завершилась реконструкция центральной площади.

Здесь был отремонтирован памятник В.И.Муравленко и построен пешеходный фонтан.

с.Яр-Сале Ямальского района.

Парк качелей

Благоустройство в микрорайоне «Полярный».

В посёлке реализован комплексный проект архитектурной подсветки.

Теперь жителям немного веселее коротать длинную зимнюю ночь.

г. Ноябрьск. Подход к благоустройству города меняется из года в год благодаря чему появилось множество новых благоустроенных территорий. На заре «Комфортной городской среды» акцент был сделан на реализацию крупного проекта, так в городе появился «Ноябрьск-парк».

В 2020 году Ноябрьск отпраздновал свой 45-летний юбилей, поэтому благоустройство провели в исторических местах.

Центральную часть улицы Холмогорской украсила яркая инсталляция. Название улицы отсылает к родине Михаила Ломоносова, географии города и месторождению нефти, определившим судьбу города.

Реконструкции подвергся сквер «Мать и дитя», старейший сквер города. Его оставили в память о себе украинские строители дорог в далёком 1986 году.

Думаю не стоит говорить, что значит профессия геолога для нефтегазовых городов. В дань уважения к профессии в городе был создан сквер «Геологов». Сегодня в инфраструктуре города это одна из самых оживленных прогулочных зон и после реконструкции её значение только возросло.

Два новых мини-сквера оживили застройку первого капитального микрорайона города.

В уходящем сезоне акцент был сделан на объединение городских скверов в единое прогулочное пространство. Так, городской парк был продолжен сквером перед Администрацией города.

Сквер у Администрации продолжается реконстуированным бульваром.

Длина реконструированного бульвара 450 метров, помимо новых дорожек здесь реконструирован фонтан и установлено два новых пешеходных мостика через сухой лог. Обновлению подверглась и примыкающая к бульвару «Площадь Памяти», мемориал был переоблицован, а взамен громоздких стен установлены стелы, в которых, как и прежде, вмонтированы капсулы с землёй городов героев.

Реализуя масштабные и креативные проекты Ноябрьск поднял планку благоустройства на высокий уровень.

Зачастую новые зоны отдыха появляются на месте снесённых домов, как, например, игровая площадка «Мамонтёнок».

Или сквер в микрорайоне «В».

После демонтажа старых домов на ул. Лиственной, в районе школы № 5, освободилась обширная территория, в 2021 году здесь было решено устроить сквер с многофункциональными спортивной и детской площадками.

Новый сквер на ул. Космонавтов.

Ноябрьск отличается от прочих территорий Ямала обилием деревьев, и поэтому не удивительно, что именно здесь впервые заговорили о смене концепции озеленения. Эксперимент по апробации новых культур завершился и экзотичные ранее растения стали основой благоустройства города.

Теперь Ноябрьск украшают не только цветами, но и многолетними цветами и кустарниками. Только в 2020 году при реконструкции улиц Муравленко и Лиственной было высажено более 500 саженцев, в том числе венгерской сирени. Новые кустарники появились на пересечении улицы Холмогорская и проспекта Мира, а также на перекрестке Изыскателей — Цоя, где выполнена реконструкция. Новые растения появились и в Ноябрьск-парке, прошлым летом здесь высадили 126 кустарников и деревьев.

За прошедший сезон в Ноябрьске посадили три тысячи деревьев и сто тысяч цветов. Территорию 9 скверов в самых разных частях города украсили 158 яблонь. Для озеленения городских улиц в этом году впервые использовали иргу, клёны, краснолистную черёмуху и уже привычные можжевельник и барбарис.

Посадка венгерской сирени в «Сквере равных возможностей».

Каждый год на городских улицах появляются ранее неизвестные горожанам растения, а ведь всего каких-то 10 лет назад озеленение исчерпывалось лишь местными видами, привезёнными из леса. Так, реконструированный участок улицы Советской недавно украсили 2000 кустов пызыреплодника плодового. Он ценится за неприхотливость в уходе, морозостойкость, устойчивость к городской среде и быстрый рост. Ещё один очевидный плюс — растение красиво цветет.

При благоустройстве новых скверов всё чаще используют многолетние цветы и травы. А сейчас специалисты уже подготовились к новому сезону — высажены луковицы тюльпанов, нарциссов, мускари и крокусов.

В 2021 году в Ноябрьске благоустроено 11 территорий, 8 из них в рамках «Комфортной городской среды» и три по региональным программам «Ритм» и «Уютный Ямал».