Разбирала я тут на днях семейный архив и нашла пожелтевшие странички неоконченной сказки, написанной 45 лет назад. Автор достиг максимума в своей карьере, защитил докторскую, стал профессором, но сейчас его нет с нами. Позволю себе опубликовать эту сказку сейчас, в новогодние каникулы.
Все ссылки на УК и УПК соответствуют тому времени. Все герои и события, а также место происшествия – вымышленные.
Сергеев, ты почему не работаешь?
(самая настоящая сказка)
Глава первая
Случилось так, что все, кто находился в 11 часов 32 минуты в помещении N-ского отделения, в нарушение всех законов физики и правил перевозки людей и багажа оказались на необитаемом острове. То, что остров необитаем, все решили с самого начала, но потом выяснилось, что, к великому сожалению, мы ошиблись.
Я не берусь как-то объяснить это чудовищное событие, у меня это до сих пор в сознании не укладывается. Не могу также полностью присоединиться к убеждению Гархипкина, который до настоящего времени уверен, будто причиной всему моя разболтанность. Короче, выводов делать я не собираюсь, а просто правдиво и честно опишу все, пусть решают потомки, правда это или выдумка…
Итак, в 11 часов 32 минуты все, кто был в стенах управления, вместе с этими стенами и всем казенным барахлом, начиная с бланков протоколов и кончая шофером Григорьичем вместе с тарантасом, оказались на острове где-то в зоне тропиков. А в помещении в это время были замначальника Гархипкин, его зам зама Кузнечиков, следователь Сладков, завканцелярией Романова, курьер Мякишева, шофер Кравченко, он же Григорьич, девушка, которую в это время допрашивал Сладков; сидевший в кабинете Гархипкина, а, может, стоявший, работник ЛОМ на станции N капитан Бондарь и я. Всего девять человек.
Первым чудесную смену климата уловил успевший опохмелиться Григорьич. Он тосковал, глядя в окно. И когда на месте гаража возникла пальма, а вдалеке заголубел океан, Григорьич пожалел, что пьянствовал вторую неделю.
«Сейчас черти появятся», – уверенно подумал он.
Чертей не было, а буйная растительность не исчезала.
«Пойду проветрюсь», – сказал себе Григорьич и вышел.
Его тарантас стоял на месте, но не замызганном асфальте, а среди высокой и сочной травы, на тряпичной крыше лежал откуда-то упавший кокосовый орех.
«Все, – подумал Григорьич, – отправят лечиться».
Он пальцем потрогал кокос, понюхал его, а затем залез в машину и, вцепившись в баранку, притих.
Вскоре из здания вышел замначальника Гархипкин. Думая о чем-то своем, он устроился в машине рядом с перепуганным Григорьичем и сказал:
– В управление!
Григорьич ошалело посмотрел на начальника, и скупая мужская слеза скатилась по синюшным щекам.
«Будет мне второй выговор, – пронеслось в его мозгу. – Как мне доехать до управления среди этих чертовых пальм?»
Тем временем Гархипкин, успевший оглядеться вокруг и знавший, что вчера он не пил, понял, что пальмы существуют не только в голове преданного шофера. Он вылез из машины и, раздвигая руками африканскую растительность, стал обходить отделение вокруг. Осталось именно отделение: пять кабинетов и коридор. Больше ничего не было – ни остальных отделов, ни гаражей, ни его собственного дома с квартирой на третьем этаже. Большие ярко окрашенные птицы шумно летали над головой представителя закона, гудел океан, бросая мягкие волны на чистый прибрежный песок. В голове Гархипкина, никогда не бывавшего в Малороссии, вертелось: «Це дело трэба разжувати».
Пока Гархипкин совершал обход, пытаясь переварить случившееся, потрясенные борцы за укрепление законности вывалили на крыльцо. Я стоял среди плотной кучки людей, вдыхая воздух, наполненный морской влагой и запахами джунглей. Через лобовое стекло тарантаса сверкали безумные глаза Григорьича. Подошел, снимая с плеч лианы, Лаврентьич (так за глаза называли замначальника).
– Всех прошу в мой кабинет, – произнес он.
Часа три мы все высказывали свои мысли по поводу случившегося, но ничего толком не придумали. Заключительное слово сказал Лаврентьевич:
– Я уверен, что это явление временное. Все встанет на свои места, поэтому ничего не должно меняться. Все должно остаться по-прежнему. Разговоров теперь хватит, все идут по своим местам и работают.
Глава вторая
К вечеру, к глубокому изумлению Гархипкина, ничего не изменилось. В 6 часов 12 минут Николай Иванович Кузнечиков продефилировал мимо канцелярии, вышел за порог и быстро исчез в джунглях. Капитан милиции Бондарь, оправившись после потрясения, деловито рвал с деревьев апельсины и совершенно хладнокровно поедал их, разбрасывая вокруг кожуру. Григорьич не вылезал из тарантаса. Девушка, которую допрашивал Сладков, плакала на крыльце. Добрая Егоровна утешала ее, обещая завтра показать живого крокодила.
Быстро спускалась ночь. Ярко горели звезды, да волчьим светом блистали в ночи Григорьичевы глаза.
Из кладовки выволокли двуствольное ружье и патронташ.
Завканцелярий Люба отпечатала график дежурств, Гархипкин подписал его, и, оказавшийся в списке первым Бондарь с двустволкой в руках встал на крыльце, зорко всматриваясь в темноту.
Ночь была светлой. Вскоре к зданию подошла внушительных размеров обезьяна, посмотрела на милицейскую форму Бондаря и убралась восвояси. С громким криком из джунглей прибежал Николай Иванович Кузнечиков. Его шевелюра развевалась в ночи, как флаг.
Гархипкин не сомкнул глаз всю ночь. Каждые полчаса он вставал и шел проверять посты.
«Главное – бдительность, – размышлял он, – а потом все встанет на места».
На крыльце Бондарь разговаривал со Сладковым. Бондарь рассказывал:
– Эта обезьяна ничего страшного не сделает, постоит да уйдет. Она уже раз приходила…
Гархипкин в это время как раз подошел к ним. Он все слышал и затаил про Бондаря плохое чувство.
«Вот где твоя сущность проявилась, – думал он о Бондаре, – не успели оказаться на острове, он уже меня обезьяной окрестил. Завтра он у меня поплачет!»
Я напрасно пытался уснуть, хотя устроил себе великолепную постель из сдвинутых стульев. За стенами кричала дикая птица, ей вторил из своего тарантаса Григорьич. Женский пол затаился в канцелярии, кто-то из них плакал. Из кабинета зам зама доносился дробный лязг зубов, прерываемый короткими стонами.
Глава третья
Рассвело. Яркие краски проступили вокруг, начисто убивая желание работать. Движение внутри заметно оживилось. Я и Сладков шлялись по кабинетам, Бондарь спал в дверях, обняв двустволку как женщину. Гархипкин что-то сосредоточенно писал.
Второй день начался более спокойно, чем кончился первый. Все несколько привыкли к новой жизни. В канцелярии застучала пишущая машинка, Егоровна подметала пол. Девушка поглядывала на Сладкова.
Ровно в девять часов курьер пригласила всех в кабинет начальника. Григорьича ввели под руки. Я подумал, что скоро, наверное, его придется связывать.
С большой речью выступил тов. Гархипкин. Он вкратце повторил сказанное вчера, что все это – явление временное, долго пилил до конца не проснувшегося Бондаря за плохую профилактику преступлений среди подростков.
Время от времени Николай Лаврентьевич тоскливо смотрел на безмолвные телефоны, снимал трубки, дул в них. Он чувствовал себя без телефонов круглой сиротой. Неимоверным усилием воли он заставил себя перебороть желание куда-нибудь позвонить и закончил свое выступление довольно оптимистично:
– Короче, товарищи, мы должны ориентироваться в трех направлениях: первое – устройство временной жизни в этой местности, второе – налаживание контактов с местными органами власти. Сергеев, перестань смеяться, у тебя через два дня истекает срок по делу. Я вот посмотрю, где ты будешь его продлевать. И наконец, третье направление, и самое главное, – это работа, работа и еще раз работа! Я не допущу, чтобы сроки по делам нарушались. Кстати, Сладков, ты возбуди дело и по данному факту, ну и по факту того, что мы здесь. Возбуди по 206-й, там видно будет. Учти, по хулиганству месячный срок. Поручи вон Бондарю, пусть устанавливает виновных. Это ему не обезьяной обзываться. Теперь слушайте мой приказ № 23 от такого-то такого-то: в силу сложившейся обстановки в целях установления места нахождения N-ского отделения приказываю: курьеру Мякишевой и завканцелярией Романовой выйти к морю и пойти в разные стороны по берегу. Если в определенной точке они встретятся, считать нашим местонахождением остров. Если не встретятся, значит – материк. Выход Мякишевой и Романовой назначить на 14 часов 30 минут. Завканцелярией выписать командировочные удостоверения и выдать аванс как в сельской местности, без взимания страхового сбора. Шоферу Кравченко содержать в исправном виде автомобиль. Возложить обязанности по добыванию пищи на следователя Сладкова, дела Сладкова для окончания передать Сергееву. Зам зама Кузнечикову наладить контакт с местными властями, Бондарю – обеспечение безопасность членов коллектива. Чрезвычайные полномочия возложить на замначальника Гархипкина, ответственность за его действия – на следователя Сергеева. Решить вопрос о дальнейшей судьбе девушки, которую вызвал Сладков. Ты, Сладков, по-милицейски работаешь. Вот ты ее вызвал, оторвал от работы, она теперь без дела болтается. Распишитесь все, что ознакомлены с приказом. Теперь так: Сергеев, иди работай, Кузнечикову и Сладкову разведать окружающую местность и доложить. Все свободны.
Я собрал кипу дел и уплелся в кабинет. Какое-то сомнение насчет приказа грызло мою душу. Как-то жаль было Мякишеву, да и Романову тоже. Под веселое щебетание гигантских птиц я вынес постановление о возбуждении дела по факту совершения неустановленными лицами исключительно циничного хулиганства, в результате которого отделение лишилось возможности осуществлять возложенные на него обязанности, составил карточку, затолкал ее в бутылку, написал сверху: «Город N, ххх», и, добравшись по золотому песку до океана, далеко забросил в воду.
Вернувшись, долго слышал стенания Николая Лаврентьевича, который некстати вспомнил, что сегодня исполком, где ему выступать. Судорожными движениями он хватался за телефонную трубку, тряс ее так, словно хотел вытрясти из телефона его электронную душу. Не ко времени попался я ему на глаза. Среди всей суматохи товарищ Гархипкин не забыл, что я третьего дня задержал одного субчика.
– Ну что, – спросил он, – будем арестовывать? Веди его сюда, я сам с ним побеседую, погляжу на него. Что? А это уж твое дело, где ты его возьмешь. Без личной беседы никаких арестов. Все, иди.
С полным равнодушием я вынес постановление об освобождении из КПЗ, также засунул в бутылку, написал: «N, ххх, Чипизубову». И забросил вслед за карточкой в бушующие волны океана. От нечего делать (товарищ Гархипкин категорически запретил выходить в рабочее время) я еще раз допросил девушку, которую вызвал Сладков.
В обеденный перерыв все вышли на свежий воздух. Бондарь, как сфинкс, стоял с двустволкой на крыльце. Сладков и Кузнечиков еще не вернулись из разведки. Григорьич медленно приходил в себя, жалкое подобие улыбки бродило на его бледных устах. Солнце стояло прямо над головой, жара была невыносимая. В джунглях отовсюду слышались возбужденные голоса, раздавался треск разбиваемых кокосовых орехов: мы питались. Бананы, мандарины и апельсины были поблизости в изобилии. Кокосовые орехи падали систематически. Николай Лаврентьевич, забыв про исполком, с помощью палки, взятой в правую руку, усердно сбивал апельсины и складывал в кучку. Затем помыл руки в роднике и принялся за трапезу, складывая шкурки в расстеленную газету «N-ский рабочий».
Девушка плескалась в океане. На душе было темно.
Через томительных полчаса все собрались на берегу. Курьер Мякишева и завканцелярией Романова стояли в центре бледные, с котомками за плечами, сжимая в руках командировочные удостоверения, с подлинной подписью и печатью. В графе «»ель командировки» находчивая рука Николая Лаврентьевича начертала: «Географические изыскания». Прощание было недолгим, и вскоре согбенные спины слабого пола исчезли в голубой дали.
Товарищ Гархипкин сделал отметку в плане работы: Мякишева и Романова приступили к исполнению возложенных на них обязанностей. Девушка также была пристроена. Минуту подумав, Николай Лаврентьевич издал приказ № 24, в котором принял временно на должность курьера и по совместительству завканцелярией вызванную Сладковым девушку. Еще немного поколебавшись, дописал: «С оплатой по штатному расписанию». На просьбу девушки об авансе разрешил взять два кокосовых ореха сверх нормы, а для себя сделал заметку, что необходимо составить опись имеющихся продуктов и строго придерживаться рациона.
Продолжение следует.