Я помню рассказы о войне

    Íå îòïóñêàåò ìåíÿ ïàìÿòü î âîéíå.

    Íàâåðíîå, ñòðàííî ñëûøàòü òàêîå îò ÷åëîâåêà, ïîÿâèâøåãîñÿ íà Ñâåò Áîæèé â 1964 ãîäó. Âîéíà äàâíî óæ îòãðåìåëà. Æèçíü íàëàäèëàñü. Íó, ïî÷òè íàëàäèëàñü. Âî âñÿêîì ñëó÷àå, ýòî áûëà ïóñòü è òðóäíàÿ, íî æèçíü. À íå îæèäàíèå ñìåðòè.

    À íè÷åãî ñòðàííîãî íåò. Ïðîñòî ÿ î÷åíü õîðîøî ïîìíþ ðàññêàçû î âîéíå. Ñêóïûå è îòðûâî÷íûå, ïîðîé ñèëüíî îòëè÷àâøèåñÿ îò òîãî, ÷òî ìû  ÷èòàëè â êíèãàõ è ñëûøàëè ïî ðàäèî. À ïîçäíåå, âèäåëè ïî òåëåâèçîðó.

    ß õîðîøî ïîìíþ, êàê â ïîðûâå äåòñêîé ëþáâè ÿ ïîäáåæàë ê äåäó Âàñèëèþ, ñèäÿùåìó íà ñòóëå  ó ïå÷êè, îáõâàòèë åãî ðó÷îíêàìè è ñòàë ñæèìàòü è òðÿñòè. À îí çàñòîíàë îò áîëè. ß îòñòðàíèëñÿ â èñïóãå. Ïîäîøëà áàáóøêà è ïîÿñíèëà, ÷òî íåëüçÿ òàê äåäóøêó òðÿñòè.

  — Ïîòèìó íèéçÿ? – èñêðåííå óäèâèëñÿ ÿ.
 
  — Äåäóøêó íåìöû ïî ãîëîâå ïàëêàìè áèëè â ëàãåðå! Âîò ãîëîâà è áîèòñÿ ñ òîé ïîðû âñÿêîãî ñîòðÿñåíèÿ! – ïîÿñíèëà áàáóøêà.

   Ýòî áûëî äëÿ ìåíÿ øîêîì. Êàê ýòî òàê – ïàëêîé ïî ãîëîâå! Ýòî áîëüíî! È âîîáùå. ×åëîâåê ÷åëîâåêà – ïàëêîé ïî ãîëîâå! Äà åùå ìîåãî äåäóøêó. Äîáðîãî, õîðîøåãî, ëþáèìîãî. ß õîðîøî ïîìíþ, ÷òî ñ òîãî ìîìåíòà ÿ ñòàë èõ íåíàâèäåòü. Êîãî? Òåõ, ñ ïàëêàìè!

   Â äåòñêèõ ñêàçêàõ ìíîãî ñòðàøíîãî. Íàïðèìåð, êîãäà Áàáà-ßãà Èâàíóøêó íà ëîïàòå, äà â ïå÷ü!

   Íî êîãäà äåäóøêó ïî ãîëîâå…Ýòî ñîâñåì äðóãîå. Ýòî áëèæå. È âîñïðèíèìàåòñÿ ñîâñåì îñòðî. Ïðÿìî â äåòñêîå ñåðäöå, è íà âñþ æèçíü.
 
   Âîò ïîòîìó è íå îòïóñêàåò ìåíÿ ïàìÿòü î òîé ñòðàøíîé âîéíå. ß õîðîøî ïîìíþ ëþäåé, ïåðåæèâøèõ åå.  Óöåëåâøèõ, íå ïåðåìîëîòûõ â  ñîøåäøåé ñ óìà ìÿñîðóáêå. Ïîìíþ èõ ðàññêàçû. Ïîìíþ íàòðóæåííûå ðóêè, óñòàëûå ëèöà è ãëàçà, â êîòîðûõ ïîðîé ÷èòàëîñü âñå, ÷òî íåëüçÿ çàáûòü.

   À ñîâñåì íåäàâíî   ìîÿ òðîþðîäíàÿ ñåñòðà Ëàðèñà Àíàòîëüåâíà âäðóã âñïîìíèëà äÿäþ Ëåíüêó.

— À ó íåãî îðäåí áûë ñ âîéíû! – ñêàçàëà îíà.

  ß ñ äåòñòâà ïîìíèë äÿäþ Ëåíüêó, îäíîãî èç ïëåìÿííèêîâ ìîåãî äåäóøêè. 

  Äÿäÿ Ëåíüêà ïðèõîäèë èíîãäà ê äåäóøêå â äîì. Ðàçãîâàðèâàëè. Äåä æàëåë ïëåìÿííèêà, óâåùåâàë, íî äàâàë ðóáëèê. Òàê ñëó÷àåòñÿ ïîðîé,  ÷òî íå ñëîæèòñÿ ñåìüÿ, è ÷åëîâåê ïðèâûêàåò ê ãîðüêîé. À ãîðüêàÿ óðîäóåò è ñîêðàùàåò æèçíü. Äÿäÿ Ëåíüêà áûë äîáðûì è íå âðåäíûì ìóæèêîì. Ìóæèêîì, ó êîòîðîãî íå ñëîæèëîñü.  Îäíèì èç òåõ ìíîãèõ, î êîì ÿçûê íå ïîâåðíåòñÿ ñêàçàòü, ìîë, ñàì âèíîâàò.

   ß îòûñêàë èíôîðìàöèþ î äÿäå Ëåíüêå. 

   Àëåêñåé Äìèòðèåâè÷ Ñòåïàíîâ. Ðîäèëñÿ â äåðåâíå Ïðóæêè Îïî÷åöêîãî ðàéîíà.  òîé ñàìîé äåðåâíå, îòêóäà âñÿ ìîÿ ðîäíÿ ïî ëèíèè ìàìû.
Òåïåðü ýòî Ïñêîâùèíà. À äî âîéíû ñ÷èòàëîñü Êàëèíèíñêîé îáëàñòüþ. Ñîâñåì ó ãðàíèöû ñ Ëàòâèåé.
   Êîãäà ê ðîäíîìó ïîðîãó ïîäêàòèëà êîâàíûìè ñàïîãàìè âîéíà, áûëî Àëåêñåþ 15 ëåò. Íå ïðèçâàëè. Äàëüøå – æèçíü â îêêóïàöèè.  èþëå 1944 ãîäà Êðàñíàÿ àðìèÿ îñâîáîäèëà Îïî÷êó. Âñåõ ìóæ÷èí, ñïîñîáíûõ äåðæàòü îðóæèå, ìîáèëèçîâàëè â äèâèçèè 2 Ïðèáàëòèéñêîãî ôðîíòà.  Ãðóïïû àðìèé “Cåâåð” îòñòóïàëè â Ïðèáàëòèêó, è íóæíî áûëî èõ åñëè íå óíè÷òîæèòü, òî õîòÿ áû íåéòðàëèçîâàòü, îáåñïå÷èâ íàïðàâëåíèå ãëàâíîãî óäàðà – íà Áåðëèí!

   Ïðèçâàëè è Àëåêñåÿ, êîòîðîìó èñïîëíèëîñü âîñåìíàäöàòü.  èþëå 1944 ïðèçâàëè.   ñîñòàâå 256 ñòðåëêîâîé äèâèçèè – ïðÿìèêîì ïîä Ìàäîíó. Ãîðîä åñòü òàêîé â Ëàòâèè. Ìàëî êòî ñëûøàë î íåì. Íî â Îïî÷êå ýòî íàçâàíèå ïîìíÿò è çíàþò ìíîãèå.  êíèãå Ïàìÿòè ìíîãî ôàìèëèé áîéöîâ, ñëîæèâøèõ ãîëîâû â áîÿõ ïîä Ìàäîííîé.

  Ìàäîíñêàÿ íàñòóïàòåëüíàÿ îïåðàöèÿ. Ñóðîâàÿ, òÿæåëàÿ, íåîäíîçíà÷íàÿ. Î íåé ðåäêî óïîìèíàþò è ìàëî ãîâîðÿò è ïèøóò. Äèâèçèè âåðìàõòà ñèëüíî çàêðåïèëèñü è äðàëèñü îñòåðâåíåëî. Òå ñàìûå äèâèçèè, ÷òî â 1941 òîïòàëè Ïñêîâùèíó. Ìåñòà ïîä Ìàäîííîé áûëè òðóäíûå, áîëîòèñòûå. Íà êàæäîé êî÷êå è îñòðîâêå – óêðåïëåííàÿ îãíåâàÿ òî÷êà.   Â àâãóñòå 1944 ãîäà Àëåêñåþ ïîâåçëî. Êîãäà íà÷àëñÿ îáñòðåë, Àëåêñåé è áîéöû, ÷òî áûëè ïîìîëîæå, óñïåëè óêðûòüñÿ â ëåñó. Îäíàêî, îñêîëêè äîñòàëè ñïèíó. Ðàíåíèå. Íî ìíîãèå òîãäà ïîãèáëè. Òàê ÷òî , áåçóñëîâíî, ïîâåçëî. Õîòÿ íå óñïåë íè ïîâîåâàòü, íè íàãðàäó ïîëó÷èòü. Íî óñïåë îñòàòüñÿ â æèâûõ.

  À â ìàðòå ñîðîê ïÿòîãî âî âðåìÿ íàñòóïàòåëüíîé îïåðàöèè ïîä ãîðîäîì Ñàëäóñ (ýòî óæå Êóðëÿíäèÿ) ìëàäøèé ñåðæàíò Àëåêñåé Ñòåïàíîâ ñîâåðøèë ïîäâèã. ß ïðîñòî ïðèâåäó âûäåðæêó èç íàãðàäíîãî ëèñòà:

   “…ëè÷íî áëîêèðîâàë ïóëåìåòíóþ òî÷êó ïðîòèâíèêà, ïðè ýòîì óíè÷òîæèë äâóõ ãèòëåðîâöåâ, áëàãîäàðÿ ÷åìó áûëî âçÿòî â ïëåí äâà íåìöà.”

   Êîðîòêî, ïî-âîåííîìó ÷åòêî. À ïðåäñòàâüòå ñåáå çåëåíîãî ïàöàíà, óíè÷òîæèâøåãî ïóëåìåòíóþ òî÷êó è íåéòðàëèçîâàâøåãî ÷åòâåðûõ ìàòåðûõ ìóæèêîâ, ïðîøåäøèõ âñþ âîéíó.

   Äà, çðÿ îðäåíà íå äàâàëè. Àëåêñåÿ íàãðàäèëè îðäåíîì Cëàâû.  À ñêîëüêî áûëî òàêèõ ãåðîåâ! Âåäü ñòðàøíî èäòè íà ïóëåìåò!  À êàê ñòðàøíî âñòóïèòü â ðóêîïàøíóþ ñõâàòêó ñ ôðèöàìè!  Íå â êîìïüþòåðíîé èãðóøêå! Â ðåàëüíîì áîþ, ãäå íà êîí ïîñòàâëåíà æèçíü!

   Ñêîëüêî èõ áûëî ïîñëå âîéíû, òàêèõ ãåðîåâ! Îò èíûõ è õîëìèêà ìîãèëüíîãî íå îñòàëîñü. Êòî-òî íà äåðåâÿííîé íîãå, êòî-òî ñîâñåì áåç íîã íà ñàìîäåëüíîé òåëåæêå, êòî-òî ñ èçðàíåííûì îñêîëêàìè òåëîì, êàê äÿäÿ Ëåíüêà.  Äðóãèå ìó÷èëèñü ãîëîâîé èç-çà ïîñëåäñòâèé êîíòóçèè èëè àêêóðàòíîñòè íåìåöêèõ äóáèíîê.  Êàê äåä ìîé ìó÷èëñÿ. Êñòàòè, äåäóøêà ìîé, Âàñèëèé Ïåòðîâè÷ Ïåòðîâ òîæå ïîä Ìàäîííîé  áûë. Çà áîè ïîä Ñàëäóñîì íàãðàæäåí  ìåäàëüþ  çà “Áîåâûå çàñëóãè”. À äî Îòå÷åñòâåííîé âîéíû â Ôèíëÿíäèè ïîáûâàë. Ïîíÿòíîå äåëî, íå òóðèñòîì, à â äîëæíîñòè ìëàäøåãî êîìàíäèðà. Âåðíóëñÿ ñ ìåäàëüþ “Çà îòâàãó”.

   Âòîðîé äåä, îò êîòîðîãî è ôàìèëèÿ ìîÿ, îñòàëñÿ òàì. Ó õóòîðà Ýñïåðè Ìàäîíñêîãî óåçäà. Óìåð â ãîñïèòàëå îò ðàí. Â ñåíòÿáðå 1944 ãîäà.
   Âîò ïîòîìó è íå îòïóñêàåò ìåíÿ ïàìÿòü î òîé âîéíå. È êàê â  ïåñíå ïîåòñÿ :

  “ Âñå, ÷òî áûëî íå ñî ìíîé – ïîìíþ!”

   À Âû ïîìíèòå?

                Ìàðò 2021.

Прослушать подкаст можно здесь

Американский след — излюбленный «костыль», с помощью которого пытаются объяснить очень многие события XX и XXI веков. Любят его использовать и для объяснения развала Советского Союза. Впрочем, трудно спорить с тем, что во время противостояния в холодной войне и США, и СССР разными способами пытались друг друга ослабить. Но был ли этот фактор решающим в процессе сворачивания советского проекта? Стоит ли считать внешнее давление ключевым в этом процессе?

Журнал «Эксперт» завершает серию подкастов, приуроченных к тридцатилетию распада Советского Союза. В обсуждении последнего, седьмого мифа — о том, что СССР развалили силы «коллективного Запада», — приняли участие Дмитрий Евстафьев, политолог, кандидат политических наук, профессор департамента интегрированных коммуникаций факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ, и Андрей Шадрин, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России XX‒XXI веков исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Тихон Сысоев: Давайте сразу начнем с самого животрепещущего вопроса: виноват «коллективный Запад» в развале Советского Союза или нет? Что в этом мифе, на ваш взгляд, правдивого, а что ложного?

Дмитрий Евстафьев: Я начну с того, что поделюсь своим личным наблюдением относительно второй фазы процесса перестройки, которая началась после 1987 года. На мой взгляд, он очень многое объясняет, в том числе тот миф о роли «коллективного Запада», который мы собрались обсуждать.

В сентябре 1987-го я вместе с группой сокурсников, изучавших арабский язык, уехал на языковую стажировку в страну, которая тогда называлась Великая Ливийская Арабская Народная Джамахирия. Тогда ее возглавлял ныне покойный Муаммар Каддафи. Вернулись мы оттуда в августе 1988 года, то есть почти через год. И я вам могу сказать, что выезжали мы из одной страны, а вернулись в другую.

Изменение было очень интересное. Помимо того что покидали мы страну, где еще были продукты, а когда вернулись, их не стало, было очень важное изменение в том, что сейчас называется повесткой дня.

Мы выезжали из страны, где повестка дня была сконцентрирована на экономике: обсуждали законы кооперации, «ускорение», научно-технический прогресс и так далее. А вернулись в страну, в которой экономика уже никого не интересовала — все обсуждали только политику, только межнациональные отношения, карабахский конфликт.

И тут же у меня возникает простой вопрос к тем людям, которые сегодня раскручивают миф о зловредном Западе, развалившем СССР: это что, тоже Запад сделал?

Т. С.: Переключил с экономики на политику?

Д. Е.: Да. Или все-таки это продукт совершенно ошибочной и вредной политики партийного и государственного аппарата, который запутался в экономике, не смог ничего сделать и попытался это компенсировать «замечательными» политическими реформами, которые привели известно куда?

Уже потом, в 1990-е годы, я услышал от одного американца, который играл очень важную роль во внешней политике США и стоял у истоков нынешнего разворота политики в отношении Китая. Он мне тогда сказал, что случившееся в СССР было для них полной неожиданностью. Они-то, добавил он, готовились к серьезному противостоянию с Советским Союзом, но никто не ожидал, что все просто так одномоментно разрушится.

Поэтому к этому мифу, на мой взгляд, нужно относиться именно как к мифу. Более того, думаю, что этот миф — наша моральная компенсация за нашу же неспособность признать, что почти все, что связано с развалом Советского Союза, было связно с проблемами самой системы. Хотя, безусловно, западные спецслужбы свою роль тоже играли, и американцы нас если не развалить, то ослабить, конечно же, хотели.

Кстати, любопытно, что к концу 1980-х годов, в начале 1990-х, было ощущение, что в этом как бы внешнем развале главную роль играют даже не американцы, а немцы и арабские страны, которые насаждали здесь разного рода фонды. Например, те же исламские фонды начали расти внутри СССР в это время как грибы после дождя — вспомните хотя бы знаменитую сеть Фонда короля Фахда. Мы видели, как усиливается влияние исламского мира, например в той же Центральной Азии.

Т. С.: А зачем это понадобилось арабскому миру?

Д. Е.: Они заполняли идеологический вакуум, который был связан с нашим уходом из Афганистана и с тем, что мы импортировали афганскую нестабильность к себе в Центральную Азию, на что к тому же наложилось ослабление влияния самой компартии.

В шаге от геополитической ничьей в холодной войне

Андрей Шадрин: Я согласен с Дмитрием Геннадиевичем. Доля участия Запада в процессе распада СССР относительно небольшая. Хотя, конечно, ощущение все большего проникновения западного мира в страну в конце 1980-х ощущалось все сильнее.

Нам посылали гуманитарную помощь, расширялись самые разные контакты по линии культуры и образования. А уже в 1990 году группы наших студентов и аспирантов из МГУ стали уезжать в США. Некоторые из них, кстати, рассказывали потом, что в первые же дни с ними проводились разные беседы — грубо говоря, их склоняли к сотрудничеству, но, кстати, далеко не всех.

Я хорошо помню свои ощущения, когда уже в начале 1992 года услышал новость о том, что Джордж Буш-старший во время рождественских каникул поздравил американский народ с победой в холодной войне, тем самым поставив заслугу в развале СССР именно Соединенным Штатам. Я был искренне возмущен этому, потому что это никак не вписывалось в мои представления. Уже тогда я понимал, что развал Советского Союза — это не результат внешнего давления, а результат целого ряда глубинных процессов.

Т. С.: А какую точку отсчета вы бы здесь обозначили?

А. Ш.: Думаю, все началось уже после смерти Сталина, начиная с марта 1953 года. Именно тогда произошел отказ от прежней единой сталинской стратегии, от прежней идеологии, которая сформировалась в конце 1940-х годов, которые в общем-то были описаны в известной статье «Экономические проблемы социализма в СССР». Уже тогда система стала постепенно терять жесткость и устойчивость.

Д. Е.: Вы знаете, мне кажется, что вся проблема этого мифа о зловредных американцах, которые развалили Советский Союз, заключается еще и в том, что мы путаем вторую половину 1980-х годов и первую половину 1990-х. Но если разобраться, станет ясно, что это разные периоды. Конечно, в период между 1991 и 1996 годом Россия во многом находилась под внешним управлением.

Т. С.: То есть это правда, что, условно, американцы первое время давали команды постсоветскому правительству в Москве?

Д. Е.: Конечно. Я лично был свидетелем того, как формировалось одно из правительств при Борисе Ельцине. Как один потенциальный вице-премьер, которого не назначили в правительство, позвонил Томасу Пикерингу (посол США в России в 1993–1996 годах. — «Эксперт»), а тот позвонил Ельцину. И этого человека назначали вице-премьером.

Тем не менее повторюсь: даже на очень проамериканских людей — а я общался в довольно специфическом кругу, — сам момент развала произвел чудовищное впечатление. И они тогда начали «чесать репу» и думать: как так получилось-то и что теперь с этим делать? Ведь на территории уже бывшего СССР сложилась очень турбулентная ситуация. В итоге американцы, по сути, влезали в это пространство, пытаясь все это хоть как-то упорядочить.

Тогда у них было два главных страха — ядерное оружие и приход военного диктатора, который всех просто перевешает и все эти неоперившиеся молодые демократии за месяц приведет к покорности. В этом смысле я считаю, что 1993 год, то есть разгром двоевластия в бывшей Российской Советской Федеративной Социалистической республике, объявившей себя Российской Федерацией, был связан именно с тем, что для американцев это двоевластие было неприемлемо. Они жестко ввязались и привели к порядку эту власть, и поэтому, естественно, сделали ставку на Ельцина.

Но не стоит путать это с ситуацией в 1986, 1987, 1988 и даже 1989 году. В это время главным фактором распада был именно раздрай в советской элите, когда три группы — хозяйственный аппарат, партийный и аппарат госбезопасности — просто передрались вдрызг. Еще до того, как пошел раскол «центр — регионы».

А. Ш.: Даже насмерть и разрушились внутри себя. Кстати, может быть, вы помните, что в то время существовало что-то вроде анекдота или даже мифа о том, что чуть ли не сам КГБ и придумал уничтожить Союз?

Д. Е.: Миф об операции Андропова под названием «Голгофа».

А. Ш.: Да, он имел очень широкое хождение. Считалось, что КГБ решил таким образом показать советским людям, какую жизнь они получат без коммунистов. Мол, почувствуйте, что такое нищенское существование, почувствуйте, что значит оказаться под властью американцев. Другими словами, раз народ перестал ценить завоевания социализма, то надо дать ему понять, что такое жизнь без этого социализма.

Д. Е.: И это, кстати, понятно, потому что рационально объяснить, почему компартия вдруг взяла и выстрелила себе не в ногу, а в прямо голову, то есть без промежуточных фаз, просто невозможно. Это за гранью понимания.

А. Ш.: Конечно, сами американцы до последнего считали, что Советский Союз — это действительно сильное государство

Д. Е.: А потом Советский Союз прямо на их глазах достает пистолет и застреливается. Без видимых для этого поводов. Помните эту замечательную фразу, которую после Беловежских соглашений произнес Сапармурат Ниязов. Он сказал по-русски: «В связи с постигшей нас независимостью».

А. Ш.: Интересно, что и в эстонском учебнике по истории прямо написано, что наступление независимости от СССР стало для страны полной неожиданностью. Понимаете? Они просто не были к этому готовы.

Д. Е.: Я вам больше могу сказать: советская элита так, по-видимому, и не поняла, насколько близко она тогда была как минимум к геополитической ничьей в холодной войне. Но она была абсолютно ослеплена своей партийно-бюрократической игрой и ничего, кроме нее, не видела.

А. Ш.: Именно так. И все эти мысли, что распад Советского Союза было благом для человеческой цивилизации, что это был исторический подвиг, которые были усвоены, а затем транслировались партийной элитой, возникли уже после развала.

Т. С.: Это очень похоже на механизм сублимации, на своеобразное вытеснение.

А. Ш.: Согласен. Я убежден, что никаких мыслей о развале Советского Союза не было и в помине как минимум до 1987 года. И то эти мысли едва ли обрастали конкретными планами.

Нужно было продержаться экономически

Т. С.: Дмитрий Геннадиевич, вы сказали, что СССР был очень близок к геополитической ничьей в холодной войны. На чем основывалось такое видение перспективы?

А. Ш.: На соотношении сил.

Д. Е.: Это во-первых. А во-вторых, факторы слабости Советского Союза и США на начало 1980-х годов были более чем сравнимы. Конечно, ослабление СССР стало постепенно нарастать к концу 1980-х годов на фоне Польши и Афганистана, хотя оно не было критическим. Но на начало 1980-х годов у американцев горела вся Латинская Америка. Им буквально нужно было спасать уже не свой задний двор, но дом.

Конечно, американцам удалось методами информационных и политических манипуляций сделать из антиимпериалистической революции в Иране революцию антисоветскую. Но сделали они ее к 1983 году, а на начало 1980-х все еще было в руках СССР. Нужно было сделать только две вещи.

Первое — завершить запланированный проект разворота сибирских рек и таким образом обеспечить водой Центральную Азию. И второе — продержаться социально-экономически, не допустив нарастания социальных проблем, затрагивавших экономически активные группы населения. И в этом смысле андроповская политика, при всем моем критическом к ней отношении, по наведению порядка в торговле, на рынках, по облегчению доступа колхозных товаров на рынок, была правильной. Она демонстрировала обществу наличие сильной власти и понимание социальных проблем.

Может, нужно было еще облегчить ограничения для кооперативов. Хотя, кстати, облегчение для кооперативного движения было заметно уже при Черненко в 1984-м, когда совершенно дохлые московские магазины «Центросоюза» вдруг начали оживать.

А. Ш.: Я бы тоже хотел кое-что добавить в защиту Андропова. Все-таки при проведении реформы без наведения порядка не обойтись. И первая задача, которая тогда ставилась, — наведение порядка на производстве. Это делалось. А второе, без чего тоже, на мой взгляд, нельзя было приступать к реформам, — борьба с коррупцией, с хищениями, я имею в виду борьбу за производственную дисциплину. Такая кампания тоже была запущена, но продлилась недолго — в течение декабря 1982 года.

Более того, экономическая программа Андропова предполагала переход к многоукладности, к распространению концессий, к очень серьезному повышению материальной заинтересованности. И все это было нацелено на повышение производительности труда. В этом смысле, мне кажется, и здесь все было выстроено правильно. Другое дело, что, увы, эта программа не была доведена до конца.

Д. Е.: Да, но страна, конечно, была беременна реформами.

Социализм был «строем компьютера»

Т. С.: Давайте все-таки прыгнем назад — на внешний контур. Уже было сказано про карту, которую разыграли американцы по отношению к Тегерану. Мне в связи с этим вспоминается и Китай, вернее, история с «трехсторонней дипломатией» Генри Киссинджера, которому во многом удалось за счет сближения с коммунистическим Китаем вбить клин между Москвой и Пекином. Считается, что это создало очень серьезное напряжение для Москвы: ей пришлось еще больше расплескивать свое внимание и ресурсы. На ваш взгляд, можно ли этот фактор подключать к процессу распада СССР?

Д. Е.: Охлаждение отношений с Китаем произошло сильно до Генри Киссинджера. А Киссинджер лишь использовал то, что и Москва, и Пекин перестали видеть друг друга союзниками. Кстати говоря, даже в такие наиболее конфронтационные времена никто в СССР Китай из числа стран социализма не исключал, а вот они нас из числа стран социализма исключали. Поэтому критическим моментом в истории советско-китайских отношений, я думаю, была война с Вьетнамом.

А. Ш.: Да, 1979 год.

Д. Е.: И здесь, кстати, Советский Союз был поставлен перед очень жестким выбором. Он его сделал и, думаю, этот выбор был правильным в тех условиях.

Т. С: В чем этот выбор заключался?

Д. Е.: Либо согласиться с абсолютным доминированием Китая в Юго-Восточной и Северо-Восточной Азии, либо самостоятельно делать ставку на развитие стран социалистической ориентации, которые находились в этих регионах, в качестве основных союзников Москвы. То есть Китай обозначил свои претензии на лидерство в субрегиональном масштабе, причем в формате, с которым Советский Союз согласиться не мог.

И тогда мы начали строить Байкало-Амурскую магистраль. А это, помимо чисто экономических моментов, было демонстрацией: мы никуда не уйдем. Кстати, именно в это время началось и активное развитие горнодобывающего и обогатительного комплекса под названием «Эрдэнэт» — так мы показывали китайцам, что не уйдем и из Монголии.

Поэтому игра была довольно серьезная и обоюдоострая. Не нужно думать, что Советский Союз многие внешнеполитические действия производил от недомыслия, хотя, конечно, он допустил целый ряд ошибок.

Т. С.: Каких, например?

Д. Е.: Например, недооценил антисоветский потенциал революции в Иране и переоценил марксистский потенциал в Латинской Америке. А еще мне кажется, что Советский Союз слишком глубоко залез в Африку. Можно было ограничиться поддержанием национально-освободительных движений, но влезать так, как мы влезли туда в конце 1970-х годов, нельзя было. Заметьте, на Африку даже сегодня ни у кого нет ресурсов. Ни у Китая, ни у США.

Но главные проблемы все равно были внутри. И главная из них в том, что советская номенклатура не оценила значение компьютеров. Хотя, к слову, именно академиком Виктором Глушковым были сформулированы принципы облачных вычислений — за сорок лет до того, как это вошло в большой бизнес. А социализм даже в тех реалиях — со всеми извращениями и коррупцией — был «строем компьютера».

Это был строй, который мог существовать экономически только при огромной цифровизации. Судите сами: количество отслеживаемых показателей в планировании по сравнению с временами Сталина увеличились в тысячи раз. Но тут мы опять возвращаемся к статье Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», где он говорит про товарность.

Норковые шапки, колбаса и харч

А. Ш.: Это принципиальный здесь момент, потому что спор, предшествующий этой статье, велся вокруг вопроса товарно-денежных отношений. По идее, регулятором для них должен стать закон стоимости. Но нужно ли его применять или стоит совсем от него отказаться? Сталин в своей статье со всеми оговорками сказал, что закон стоимости действует. А это означает, что нужно идти по пути продолжения строительства социализма, используя экономические методы капиталистической системы.

Д. Е.: Одним из которых было выравнивание цен, но одновременно сокращение товарности, то есть вытеснение некоторых категорий социально важных товаров из сферы товарно-денежных отношений.

А. Ш.: И конечно же, введение многоукладности. Не будем забывать, что при Хрущеве колхозы были преобразованы в совхозы, хотя Сталин был противником этого. Он считал, что колхозный строй должен существовать до тех пор, пока себя не изживет. То же касается и приусадебных хозяйств. Когда говорят, что при Сталине все гасилось, то это просто вранье. По сути, сталинская модель представляла собой достраивание капитализма.

Т. С.: То есть речь в каком-то смысле шла о «докручивании» НЭПа?

А. Ш.: Не совсем, но в целом цель была примерено такой.

Д. Е.: Я бы сказал так: «докручивание» НЭПа в условиях наличия серьезной политической власти и промышленной и сырьевой базы.

А. Ш.: Да, кстати, такого развития артелей и частного предпринимательства, как при Сталине, вы нигде больше в истории СССР не увидите. Не случайно все первые холодильники, телевизоры, радиоприемники были фактически изготовлены частными предприятиями.

Т. С.: В этом смысле сталинская экономическая модель была гибридной.

Д. Е.: Конечно. Точнее, это было смешанное многоукладное хозяйство.

А. Ш.: Да, и оно выстраивалось именно для того, чтобы подготовить вступление в социализм.

Т. С.: Выходит, от марксистских канонов никто не отступал. Но тут, кстати, вспоминается и другой миф, тоже связанный с тем, что мы сегодня обсуждаем. О том, что, когда СССР в 1970-е годы попал на «нефтяную иглу» и стал превращаться в периферийную зону мир-системы, Рейган договорился с саудовцами, чтобы те снизили цены на нефть. И это косвенно привело к обрушению советской экономики. Как к этому конструкту стоит относиться?

Д. Е.: Это не совсем миф. Действительно, такие договоренности были, но они были частью большого фронта войны с Советским Союзом. Если бы было только падение цен на нефть, мы бы легко это пережили. А вот та зона, куда американцы никак не могли проникнуть и влиять, — это товарный дефицит, который реально подтачивал советскую систему изнутри. Особенно продовольственный.

В то время ходил такой анекдот. Встречается кагэбэшник с цээрушником. И кагэбэшник говорит цээрушнику: «Все-таки расскажите, а борщевик — это ваша идея?» «Нет», — отвечает тот. «А что ваше? Что вы нам подкинули?» «Агропром», — отвечает ему цээрушник. И это, кстати, очень тонкое и точное народное восприятие, не замутненное, что называется, интеллигентскими изысками.

А. Ш.: И все эти разговоры про то, что рыба гниет с головы. Очень остро ощущаюсь, как с каждым днем изнутри системы росло неприятие власти.

Д. Е.: А помните все эти рассказы про спецраспределители? Про норковые шапки, колбасу, харч, которые стали элементом социальной идентификации. Ведь все эти анекдоты про богатеев из номенклатуры в конечном счете сводились к тому, что они просто едят лучше. Но именно это рождало самое глубокое недовольство. Ну и скажите: где здесь ЦРУ?

А. Ш.: Да, и в этом смысле миф, который мы обсуждаем, по сути, снимает ответственность с тех, кто реально развалил СССР. Уже с этой точки зрения я считаю этот миф вредным. А Запад на самом деле так и не победил.

Д. Е.: Но это выяснилось уже потом. И вот это «потом» нужно было еще прожить. Кстати, Запад понял, что не победил окончательно, раньше нас. Мы-то это поняли только в 2007 году, после мюнхенской речи президента Владимира Путина. А они — примерно в 2002-м или 2003-м годах. Это очень четко прослеживается по публикациям в серьезных экспертных журналах. Тогда они проанализировали структуру политических групп и просто не нашли там людей, которые должны будут строить «прекрасную Россию будущего» в том виде, как они ее мыслили.

По сути, главным триггером для этого стало удаление Михаила Ходорковского, после чего они начали внимательно изучать наш политический ландшафт. И тогда пришли к выводу, что они не победили. Но что это означает для нас? Что в следующий раз «1991 года» не будет. Если мы проиграем, если мы сдадимся, это будет означать полный разгром. Нас разнесут просто в пыль. Нам ничего не оставят.

«Люди просто ерничали и шутили»

Т. С.: Дмитрий Геннадиевич, а каким вы запомнили тот день, когда Советский Союз развалился? И изменилось ли ваше отношение к этому событию спустя тридцать лет?

Д. Е.: У меня очень тяжелые воспоминания уже о декабре 1991 года, о которых я пока промолчу. А что касается моего отношения, то изменилось оно в том, что тогда я не мог себе представить, насколько глубокой трагедией будет распад СССР. Причем именно в социокультурном плане.

Посмотрите на то, что осталось от Советского Союза за пределами России. Это просто полная социокультурная деградация. А сколько за этой простой, казалось бы, констатацией человеческих трагедий. Миллионы. И вот тогда я этого не осознавал, а теперь — тридцать лет спустя — осознаю.

А. Ш.: Мне в те дни было, конечно, очень трудно представить, что СССР может развалиться. Но я очень хорошо запомнил 19–24 августа 1991 года, то есть ГКЧП. Для меня это событие было, наверное, самым сильным потрясением.

Я был тогда на даче и когда узнал о том, что произошло, то днем приехал в Москву. Пока я ехал в автобусе, а потом в метро, слышал обрывки разных разговоров. Я был потрясен реакцией людей на это событие. Она была абсолютно безразличной. Люди смотрели на него как бы со стороны. Они ерничали. Они отпускали шуточки. На их глазах происходили необратимые процессы, но людей это абсолютно не беспокоило. Как будто бы они были сторонними наблюдателями, обычными зрителями.

2021-12-07T05:59:00+03:00

2021-12-07T11:31:37+03:00

2021-12-07T05:59:00+03:00

2021

https://inosmi.ru/politic/20211207/251066048.html

Эти три урока Китай извлек из распада СССР

Эти три урока Китай извлек из распада СССР

Политика

Новости

ru-RU

https://inosmi.ru/docs/terms/terms_of_use.html

https://россиясегодня.рф

В сегодняшнем геополитическом дискурсе доминирует тема растущей многополярности — в отличие от времен 30-летней давности, когда в мире главенствовали две сверхдержавы: США и… ИНОСМИ, 07.12.2021

политика, сша и канада, сша, английский, россия, сша, китай, ссср

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25106/60/251066032.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25106/60/251066031.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25106/60/251066030.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25106/60/251066029.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24444/91/244449177.jpg

https://inosmi.ru/inoblog/20210524/249779002.html

https://inosmi.ru/politic/20201217/248766594.html

https://inosmi.ru/inoblog/20191227/246533875.html

https://inosmi.ru/military/20170123/238575988.html

В сегодняшнем геополитическом дискурсе доминирует тема растущей многополярности — в отличие от времен 30-летней давности, когда в мире главенствовали две сверхдержавы: США и бывший СССР. По сути дела, в первой половине XX века, когда некогда великие империи, такие как Российская, Османская, Австро-Венгерская, Британская и Французская, превратились в демократии современного типа, социалистические республики и коммунистические диктатуры, мир стал свидетелем масштабного геополитического преобразования. Это преобразование продолжается, и оно особенно очевидно и примечательно в случае с Китаем.

До относительно недавнего времени внешнеполитический аппарат США отказывался признавать довольно неожиданный подъем Китайской Народной Республики (КНР) в качестве почти сверхдержавы, наблюдаемый в последние полтора десятилетия. Вплоть до 2016 года, когда президентом был избран Дональд Трамп, сменявшие друг друга администрации США (независимо от правящей партии) преуменьшали растущую стратегическую и военную мощь Китая.

Резкое и запоздалое осознание экономической и военной мощи Китая способствовало (по крайней мере, отчасти) выводу войск США из Афганистана и Ирака и перераспределению большего количества ресурсов в Индо-Тихоокеанский регион для противодействия агрессивному поведению Китая. Многие аналитики связывают внезапный подъем Китая с его значительным экономическим ростом, ориентированным на экспорт, и уверенным руководством Си Цзиньпина. Однако одним из важнейших факторов, обеспечившим растущую стратегическую гегемонию Китая, о котором редко говорят, является его беспрецедентная готовность и стремление учиться на ошибках СССР.

КНР и ее лидеры обратили особое внимание на стратегические ошибки, которые в конечном итоге привели к распаду Советского Союза три десятилетия назад. Эти ошибки можно разделить на три категории.

Толерантность по отношению к либеральным ценностям граждан

В середине 1980-х годов Михаил Горбачев, тогдашний генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, а затем президент СССР, выступал за глобализацию российской экономики и управляемую либерализацию политики страны — политики, реформы в рамках которой получили известность соответственно как гласность и перестройка.

В результате этих реформ российский народ (взгляды многих из представителей которого были ограничены социалистическими представлениями о жизни) внезапно оказался под влиянием западного потребительского образа жизни, гражданских свобод и свободы мысли и выражения. В некоторых слоях населения либерализацию в СССР воспринимали как признак слабости, создающей благодатную почву для дестабилизации политической обстановки и этнонационализма, а также враждебного отношения к коммунистической централизованной системе управления.

Что же касается Китая, он очень строго контролирует распространение информации и ограничивает свободу слова как на цифровых, так и на нецифровых платформах. Поэтому неудивительно, что Китай даже сегодня не пускает на свою цифровую территорию сеть «Фейсбук», поскольку руководство страны считает эту платформу неконтролируемым инструментом свободы слова и самовыражения.

Кроме того, Коммунистическая партия Китая (КПК) запустила знаменитый «Великий китайский файрволл» — межсетевой защитный экран, целью которого является постоянное наблюдение за всем китайским интернетом. Система глубокой проверки пакетов (DPI), то есть, глубокой фильтрации трафика, позволяет спецслужбам КПК читать и подвергать цензуре личную электронную переписку, сообщения и любые другие формы цифровой связи. Еще одним важным шагом в этом конкретном направлении является недавно принятая политика КПК в отношении персональных данных.

Провальная государственная экономическая политика

Когда холодная война вступила в свою заключительную фазу, социалистическая экономическая модель СССР оказалась на грани краха из-за высоких издержек, связанных с опосредованными войнами, колебаний цен на нефть и природный газ и ограниченных возможностей увеличения государственных налоговых поступлений. Тяжелая экономическая ситуация также способствовала недовольству населения социалистической моделью экономического развития и связанными с ней различными лишениями.

Что же касается Китая, то после своих прежних неудач в виде провального «Большого скачка» 1950-х годов, он перешел на более высокий путь экономического роста, приняв последовательную стратегию «государственного капитализма». Экономические реформы, проведенные Дэн Сяопином (Deng Xiaoping) в конце 1970-х годов, заложили прочную основу и в конечном итоге привели к вступлению Китая в 2001 году во Всемирную торговую организацию в качестве «нерыночной экономики». Извлекая уроки из экономических ошибок СССР, Китай воспользовался своим вступлением в ВТО скорее для того, чтобы стать мировым производителем потребительских товаров, используя практику демпинга, предоставляя китайским компаниям неустанную государственную поддержку, благодаря которой они создали гигантские производственные базы, осуществлять контроль за ценами и поддерживать намеренно слабую систему защиты интеллектуальной собственности.

В отличие от СССР, Китай скрывал свои истинные геополитические амбиции, чтобы добиться стратегической поддержки и уступок от разных стран, особенно от США и европейских государств. Тесная связь китайской экономики с экономиками других стран и ее сильный внутренний рынок сегодня сводят на нет любые скоординированные международные усилия по сдерживанию геополитических амбиций Китая. Китай наращивает свою мощь в области производства полупроводников, компьютерных микросхем, добычи редкоземельных элементов, квантовых вычислений и искусственного интеллекта, чтобы сохранить свои стратегические позиции по отношению к США.

Участие в опосредованных конфликтах

Как США, так и СССР использовали прокси-войны в качестве стратегического инструмента для распространения своих идеологий во всем мире. Эти опосредованные войны велись почти в каждом географическом регионе. США, как высокоиндустриальная и капиталистическая экономика, были в состоянии справиться с экономическими издержками на ведение этих прокси-войн в отличие от СССР, экономика которого находилась в сложном положении из-за необходимости финансировать конкурентоспособные вооруженные силы.

После своей короткой войны с Вьетнамом в 1979 году Китай в опосредованных войнах, требующих значительных вложений материальных средств, не участвовал. Учитывая ошибки СССР, Китай постепенно создает инструменты и механизмы для ведения нетрадиционных или гибридных войн в виде кибератак и информационной войны, которые зачастую трудно доказать с точки зрения страны, с территории которой они ведутся. В продвижении экспансионистских притязаний Китая на Южно-Китайское море особенно конструктивной оказалась стратегия строительства насыпных островов.

Короче говоря, Китай, извлекая уроки из ошибок СССР, совершенных во время холодной войны, в тактическом плане очень тщательно маскирует свои «бреши» — будь то в Синьцзяне, Тибете, Гонконге или Тайване, преследуя свои более широкие стратегические цели. Поэтому другие государства, особенно соседи Китая и другие заинтересованные страны, такие как США, поступили бы целесообразно, если бы они учли прекрасную способность Китая приспосабливаться на основе ошибок других социалистических и коммунистических республик. К тому же, понимание этого может в значительной степени помочь этим странам выработать эффективные стратегические меры в ответ на агрессивное поведение Китая.    

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Наткнулся вчера на статью про 131-ю Майкопскую бригаду, и… И до шести утра читал про новогодний штурм Грозного. Читал, рассматривал фотографии, разглядывал карты и спутниковые снимки, пытаясь найти знакомые места, названия, здания.

Потом все ночь снилась война.

Не моя война, какая-то выдуманная.

Давно такого не было.

Война мне вообще не снится. Никакая. Даже мой расстрел.

Я не вскакиваю больше в холодном поту, не ищу судорожно автомат, не бегу на шум, не перебираю в уме имена, не помню дней, не помню дат. У меня все хорошо. Кошмары мне снятся совсем другого плана.

А тут что-то накрыло.

И вот две вещи меня поразили совершенно. Пробили, как штырем от затылка до копчика.

Видео дня

Я ж все это знал. Я годами жил в этом. Это была моя работа, мой круг общения, моя жизнь. Мои люди. Я знал чуть не каждую фотографию с этой войны, кто её сделал, когда, при каких обстоятельствах, кто на ней изображен, какова судьба этих людей. Я все это изучал. Годами.

А тут — ничего. Абсолютный ноль. Как все стерли ластиком из мозга — провели резинкой, и ни одной извилины с памятью не осталось.

Читал, и только при прочтении вспоминал — да я ж тут был. Я был в этом месте. Я его помню. Я помню это депо, помню эту крестообразную больницу, помню этот перекресток и частный сектор. И перед глазами вставали моменты, которые, оказывается, все еще лежат где-то в глубинах моей памяти, в каких-то дальних ящичках, но которые я не доставал оттуда настолько давно, что даже забыл про само существование этих ящичков.

Если бы не прочитал — все, этого больше нет в моей памяти. Нет в моей жизни.

Читал, как о совершенно чужих событиях.

Я теперь совершенно другой человек.

Эта война не имеет ко мне вообще никакого отношения.

Читал, и не понимал — при чем тут я?

Почему я знаю эти места?

Откуда…

У меня нет рефлексий, нет воспоминаний, забылись даже такие моменты, которые, казалось, не забудутся никогда. Ползал по гугл-карте, рассматривал спутниковые снимки города, и ничего уже не понимал. Ничего не узнавал.

За эти двадцать лет прошло уже столько всего, столько всего эта долбаная страна наворотила нового, столько новых войн начала и столько людей убила, что те все ваши майкопские бригады, самарские полки, площади минутки — все это провалилась в такую глубокую черную яму…

И второй момент. Сторона, с которой я себя ассоциировал при прочтении.

Я ж ветеран этой вашей сраной имперской захватнической войны. Я ж в вашей армии на ваших танках, с вашим автоматом этого еб*ного Калашникова пришел на чужую землю захватывать её, «приводить к покорности», возвращать в родную гавань, сажать обратно на поводок империи, «восстанавливать конституционный строй», как вы написали у меня в моем военном билете.

Да, меня не спрашивали. Это не было моим желанием.

Но тем не менее я — был.

Был вашим солдатом.

Но я был рабом. У меня не было свободы выбора. Я не выбирал, на чьей стороне мне быть.

Прошло двадцать лет. Я теперь не раб. И никогда больше им не буду.

У меня появилась свобода выбора. Свобода выбирать сторону.

И теперь, читая об этой войне, я понимаю, что «мои» для меня — совсем другие.

Я совсем с другой стороной теперь себя ассоциирую.

«Моя страна виновата, но это моя страна» — этого нарратива в моем мировоззрении больше не существует. Вообще.

Вы — не моя страна. Я не выбирал вас. моя жопа просто родилась на одной грядке с вашими, но вы — не мои. И никогда ими не были.

Вы — просто виноваты.

Вы страна убийца, страна захватчик, страна ублюдок.

А я теперь — по другую сторону.

По которую и был бы изначально, если бы у меня была свобода выбора уже тогда и я не был бы рожден рабом в этой вашей долбаной империи.

А вы, мои бывшие «мои» — вы захватчики. Вы агрессоры. Вы оккупанты.

Вы — враги.

И читая про ваши подвиги, про ваш героизм, про ваши страдания и смерти, я понимаю только одно, ловлю себя только на одной мысли — мало.

Еще надо.

Еще.

На форуме в Вильнюсе Виктор Шендерович сказал, что я — Власов. Напомнил мне о судьбе предателя, так сказать.

Нет, ребятки. Вы вообще так ничего и не поняли.

Я не Власов.

Власову пришлось выбирать между Гитлером и Сталиным. Между Злом и Злом.

Сегодня Сталин — это Россия.

А кто Гитлер?

Кто вот то второе зло, между которым и которым приходится выбирать? Может, Украина? Может, кырымлы? Может, Грузия, которую вы оккупировали? Европа? Евросоюз? НАТО? Литва? Которую хотите оккупировать?

КТО???

Нет никакого второго зла. Есть только вы. Только одно долбаное зло.

А все остальные — это добро.

И я — на стороне добра.

Против зла.

А вы всё там мечетесь в своих нравственных метаниях. И все пытаетесь найти второе зло, чтобы оправдать себя со своими кокошниками, березками и Чистыми прудами.

Нет, ребятки. Не выйдет.

Вы — просто зло.

Единственное.

И все.

И Власов, на самом деле — гораздо ближе к вам. Он же воевал не против России. Он же воевал исключительно против большевизма. А Россию он хотел восстановить. Великую Прекрасную Россию Будущего.

Ровно то, о чем блеете вы в своих инфантильных мечтаниях!

Он хотел все тот же Совецкий Союз, только без Сталина и расстрелов «а нас то за что». То есть, с расстрелами, конечно — но других. Всяких там бандеровцев, украинских националистов, литовских лесных братьев, кулаков и прочих вредных элементов. Но русским-то бабушкам чтоб пенсии исправно и коррупции не было!

Так что Власов сегодня — это сейчас все эти ваши штабы Навального с умным голосованием.

Использующие вражеские буржуинские силы и средства, чтобы скинуть современного Сталина и восстановить Прекрасную Русскую Россию Будущего.

С Крымом-не-бутербродом и деньгами, которые пойдут не на особняки на озере Комо, а на Сильную Прекрасную Демократическую Имперскую Армию Будущего.

Вы ж даже не понимаете всего бреда этой конструкции. Не осознаете его.

Всего бреда этих ваших хотелок.

А я не хочу этого. Я хочу — совсем не этого.

Единственное, чего я хочу от вашей страны — это чтобы долбаный Мордор перестал существовать. Просто. Перестал. Существовать. И все.

Мне не нужна другая Россия. Мне не нужна вообще никакая Россия.

Потому что Россия — в любом её проявлении, хоть царском, хоть большевистском, хоть нынешнем — это империя.

А мне нужна маленькая — и вот тогда действительно свободная и демократическая — Московия.

Как Италия после Римской Империи.

Как Германия после Третьего Рейха.

Как Московия после Мордора.

И — Свободный Татарстан. Свободные Башкирия и Бурятия. Свободный Кавказ. Приморская Народная республика. Вот там можете алкоголиков с автоматами на блок-постах себе натыкивать сколько влезет. Отдельное государство Саха-Якутия.

Поморская народная республика. Независимая Карелия. Адыгея, Калмыкия и Черкессия.

Корче — всё, по часовой стрелке, что вы завоевали, захватили, изгадили, выжгли, а теперь на голубом глазу считаете своим, исконно русским, искренне не понимая, что тут не так.

Так что нет, ребятки. Я совсем не Власов.

Я хуже Власова.

Ну, в ваших глазах.

Потому что в глазах зла добро — всегда зло.

Так что да. Для вас я — зло.

Потому что зло — это вы. Ваш Мордор.

А я хочу, чтобы его не было.

Как и сорок миллионов человек в когда-то наиболее интегрированной с вами стране. Всего десять лет назад интегрированной почти полностью. Как и девять миллионов человек в наиболее интегрированной с вами стране сейчас. Но они уже просыпаются. И тоже скоро станут вас ненавидеть. Как еще миллионы и миллионы человек по периметру — от стран Балтии до Казахстана.

Как сорок миллионов поляков, которые тоже были когда-то завоеваны вашей империей, а теперь там власовец на власовце и власовцем погоняет.

Как девять миллионов чехов.

Как пять миллионов финнов.

Умеете вы, ничего не скажешь.

Все, что вы умеете делать выше всяких похвал — это создавать врагов из своих соседей.

Да что там, из соседей — даже из своих бывших солдат!

Так что да. Для вас мы — зло. И нас много. Ооочень много.

Готовьтесь. Уже не так уж и долго осталось.

С Новым годом!

Рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других
советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов
о войне — какой они ее запомнили. Один абзац — одна чья-то история.

…Мои солдаты всегда получали сапоги, но в один раз вдруг выдали
ботинки с обмотками, и ребята забастовали: «Мы не пехота, не будем в
ботинках ходить». А это было как раз после Курской дуги. Тяжелые бои
прошли, и мы быстро двигались вперед, почти не останавливаясь. И в одном
месте оказалось столько перебитых немцев, что все мои солдаты
поснимали с них для себя сапоги. Я даже технику подглядел, которой их
научила трофейная команда. Между ног для упора вставлялась палка, и
одновременно сдирали сапоги с трупа. Так потом я прямо не знал, куда
деваться от этого позора. Например, как-то мы двигались походной
колонной, и вдруг меня догоняет один из знакомых офицеров: «Ты не
чувствуешь трупного запаха?» — «Вроде нет». — «А вот ты знаешь, я как
мимо твоей батареи прохожу, так сразу чувствую», вроде как от этих
немецких сапог. Но вообще, немецкие сапоги мы почти не брали, и вот
почему. Я обратил внимание на то, что почти у всех наших солдат был
высокий подъем ноги, а у немцев почему-то почти все сапоги были
рассчитаны на низкий подъем, и именно поэтому они нам и не подходили.
Когда под Сталинградом мы захватили немецкий аэродром, то на складе
нашли большой запас шикарных хромовых сапог. Но сколько я их там не
перемерил, и даже на размер больше, но ни одна пара мне так и не
подошла. Одеть-то я их еще как-то мог, но уж очень сильно они жали в
подъеме.

…Почему люди очень боялись
попасть в плен и готовы были сражаться до последнего, и даже покончить с
собой? Потому что плен — это позор, к тому же родственники помимо
позора могли подвергнуться еще и репрессиям — это был тоже очень
весомый фактор. Патриотизм, вера в победу, романтика — это все,
конечно, хорошо, и так оно на самом деле и было. Мы готовы были умереть
ради спасения Родины, но и фактор страха не учитывать тоже нельзя…

…И вдруг с удивлением вижу, что в нашу сторону во весь рост идут
командир полка, за ним начальник артиллерии полка, ПНШ — 2, комендант
штаба полка, в общем, человек семь всего, наверное. И я когда это все
увидел, то мне аж не по себе стало. Потому что там нам постоянно
досаждал снайпер. И после этого я вдруг вижу, что наш командир полка,
правда, я потом понял, что все они были подвыпившие, идет в полный рост.
И я еще в недоумении его спросил: «Товарищ подполковник, вы куда?» —
«Ааа, такой сякой. Трех паршивых фрицев боитесь», и пошел вперед, через
нашу траншею прямо в сторону немцев… Но я же им крикнул: «Там же
немцы!» Но нет, он все равно пошел на нейтральную полосу в полный рост, а
за ним и все остальные. И на нейтралке их всех из пулемета и
положили…

…У русских самый лучший пароль — это мат. Тебе
дают пароль, когда идешь на задание, а если задержался, пароль
поменяли. Ты возвращаешься и начинают свои обстреливать. Единственное,
что помогало — это мат. Как начнешь его крыть, так сразу огонь
прекращается.

…В отношении тех наших людей, что попали в
плен, я и тогда считал, и сейчас считаю, что в каждом случае нужно было
разбираться отдельно. Выяснять, как попал, при каких обстоятельствах,
как проявил себя в плену. У меня ведь был один одноклассник, который
прошел плен, и на примере его трагической истории я видел всю
несправедливость такого общего отношения к нашим пленным. Его звали
Анвар Нигматулин, до войны он был студентом политехничекого института,
но в начале войны его призвали в армию, он попал на фронт, и уже летом
1941 года был ранен в живот и попал в плен. И когда я после
ярославского госпиталя вернулся домой, то мы с приятелем пошли к нему в
гости, и у нас состоялась очень тяжелая встреча… Он жил в какой-то
халупе, и во время нашего разговора я заметил, что он очень грустный, и
даже наше появление его не особо обрадовало. Но потом мы понемногу
разговорились, он нам рассказал ужасные вещи, что ему довелось пережить
в плену, а потом и говорит: «Вот я по вам вижу, что Родина вас
наградила и относится к вам как к родным детям, зато ко мне отнеслась,
как мачеха… Вы знаете, что мне каждую неделю приходится отмечаться в
МГБ? А о том, что я в плену заработал чахотку и едва живу им вообще до
лампочки… Ну, вы же меня знаете, разве я предатель? И потом у меня
ведь два побега, и есть люди, которые могут это все подтвердить, но
нет, там даже не хотят разбираться…» Он чуть не плакал, когда все это
рассказывал… Эта печальная встреча оставила у меня на душе очень
тяжелый осадок… А вскоре я узнал, что он умер…

…В первый раз это было, когда я еще служил в
трибунале 175-й дивизии. Ночью случилась какая-то тревога, то ли
разведка немцев действовала, то ли что-то еще, но в общем одна
стрелковая рота покинула свои позиции. Естественно, стали искать
виновника, кто поднял панику. В конце концов, указали на одного парня,
но даже тогда было понятно, что его просто назначили стрелочником, ведь
все побежали и он тоже. К тому же я помню, выяснилось, что он был
комсомолец, но… Зачитали приговор, там это было очень быстро… И вот
когда он уже стоял перед автоматчиками, то вдруг крикнул: «Да
здравствует Сталин, да здравствует Родина!» Но его все равно
расстреляли…

…На Кубани сделали для танков проход в минном
поле, и был получен приказ не останавливаясь войти в прорыв. Перед
нами, через этот проход под сильным немецким огнем прошли кавалеристы.
Весь проход был завален трупами людей и лошадей. Да и раненых вынести
еще не успели, а тут приказ –«Вперед!»…Мы и прошли по этому месиву.
После боя, когда вместе с механиком. монтировкой с траков счищали уже
не поймешь чье мясо. я думал. что мои нервы не выдержат этого.
Понимаете, по раненым шли…

…Обычно в пехоте кормили
стандартно — суп гороховый или из пшенки, гороховая каша из
концентрата, перепадала нам и американская тушенка. Другие бывшие
офицеры рассказывают, что получали положенный офицерам доппаек, так я
за всю войну ни разу никакого доппайка в глаза не видел и не получал.
Питался, как и мои бойцы, с батальонного котла, но может ротный
старшина в котелок мне гущи побольше подкидывал, как офицеру и своему
командиру, и не более того. Трофеи выручали, «подножный корм». Шли
маршем, и батальонный повар накопал в поле картошки, закинул ее в
мундире в котел, хотял бойцов накормить, ничего другого не было. Но марш
шел без остановок, на ходу он не доглядел, вся картошка разварилась и
превратилась в кашу, пополам с песком. На привале он начал раздавать
картошку, а есть ее уже было невозможно, бойцы стали возмущаться, и как
раз мимо шел комполка. Ему пожаловались, мол, на обед помои какие-то
дали. Он подошел к полевой кухне, взял в руки котелок с картошкой,
попробовал, и… стал горячую картошку рукой размазывать по лицу
несчастного, ни в чем не виноватого повара… Чему удивляться, наш
комполка был человеком крутого нрава, иногда в атаку комбатов палкой
гнал, мог и ударить своей «дубиной» или кулаком любого офицера… В то
время мордобой со стороны старших командиров и постоянный грубый мат на
подчиненных ни у кого удивления не вызывали, таких, с позволения
сказать, «офицеров с высокой личной культурой» было немало…

…Приказ передали, когда рассвело, и мы уже были на виду. При отходе у
нас был один убитый и трое раненых. Из-за дурости начальства потеряли
людей. Но так редко бывало. Потому я и полюбил разведку, что там сам
думаешь, а не пьяный дядя за тебя.

…Подползаю к дому, слышу
немецкую речь, пьяный немецкий галдеж, возле дома сидит женщина и
плачет. Я на нее наставляю револьвер и говорю: «Ползи ко мне» — «Да
откуда ты на мою голову взялся?! Да немцы в доме, дети в лесу, что я
делать-то с тобой буду?» — «Ползи говорю, а то убью». Она была где-то
моей матери ровесница 37-38 лет. Она подползла, я ее обнял «Ползи —
говорю — к нашим». Она знала куда ползти и уже наутро мы вышли к
переднему краю, услышали русскую речь.»Ну — говорю — оставайся или
поползешь обратно?» — «Обратно, у меня дети там». И по сей день жалею,
что не сказал ей спасибо.

…С немцами переругивались. Можно
было увидеть и такое — Валентин Буц вылезает на бруствер, садится возле
пулемета, закуривает самокрутку, и разговаривает с немецким
пулеметчиком! Говорю ему – « Буц, немедленно спустись в траншею! Тебя
же сейчас немцы «снимут»! Он отвечает – «Все в порядке, командир, я тут
с одним немцем познакомился – и, сложив ладони рупором, кричит – Карл!
Карл!». С немецкой стороны доносится – «Момент, нихт шпрехен!
Фельдфебель комт!». А бывало и так — Валентин стреляет из пулемета по
противнику, оттуда отвечают огнем , но показалось ему, что эта
пулеметная дуэль — пустая, только зря патроны тратят. Валентин кричит
немцам – Эй! Фриц! Какого черта стреляешь!? Неожиданно оттуда отчетливо
доноситься – Я не Фриц, я Карл! – Давай не будем стрелять!- Гут!-
согласился Карл. Но война есть война. Я быстро Буца в сторону
отодвинул, мол, ты здесь еще натуральное братание , прямо на глазах у
«особиста» устрой, и дал длинную очередь по немецким позициям. Карл орет
со своей стороны – Нит гут! Мы же договорились!

…Помню, что
колонна идет, а солдаты прямо на ходу спят и храпят. И если вдруг
неожиданно останавливались, то задние наскакивали на впереди идущих.

…Уже где-то в Белоруссии пехота взяла в плен пять немцев, но их
передали мне, потому что у них совершенно негде было их держать. А там
как раз была такая обстановка, что я не мог отправить их в тыл. Поэтому
недели две они прожили в расположении моего учебного дивизиона. И что
вы думаете? Они с моими солдатами вроде даже как подружились, и никто к
ним никакой агрессии не проявлял… А уж как они были рады тому, что
война для них уже закончилась.

…На железнодорожной станции
стояли цистерны со спиртом, вся дивизия перепилась. Потом надо было
дальше атаковать, так немцы в узком проходе между двух озер поставили
два пулемета и всю дивизию на месте больше суток держали, отражая атаки
нашей пьяной пехоты… Народу там положили… лучше не вспоминать…

…В нашем 3-ем танковом полку был капитан – политрук, вроде на
должности парторга или полкового агитатора, который своим мужеством и
самоотверженностью заставил меня в корне поменять свое мнение о
комиссарах. Этот капитан, мог спокойно не ходить в бой, он не был
включен в состав какого-либо экипажа, но сам, по своей личной
инициативе, залезал в «шерман» шестым, и хоть, скрючившись в три
погибели в неописуемой тесноте, он не мог нам ничем в бою помочь, но сам
факт, что политрук с нами, идет навстречу смерти, вызывал наше
неподдельное восхищение.

…С нами медсестра в разведку ходила,
москвичка Валя, девка была огонь, попробуй не взять раненого. Она
сразу пистолет вытаскивает: «Я тебя пристрелю!» Но Валя, медсестра,
несчастливая была, что ни познакомится с офицером, его убьет.

…Как-то я находился на своем НП на передовой, было затишье, поэтому
мы с командиром роты прямо в окопе решили сыграть в шахматы. Прямо там в
окопе положили доску на ящик из под патронов, играем, и вдруг
внезапный артналет, немцы такое часто практиковали, да и мы потом тоже.
И этому парню осколком срезало верхнюю часть головы, причем, вся это
масса мозга упала прямо на шахматную доску… С тех пор я в шахматы не
играл ни разу, потому что когда вижу шахматную доску, то у меня перед
глазами сразу всплывает эта ужасная картина…

…Когда
говорят, что на передовую приезжали фронтовые бригады, то у меня это
всегда вызывает улыбку. Вот сколько я не был на фронте, но ни разу и
близко не видел ни одной бригады артистов, дальше КП дивизии они ни-ни.

…У меня была одна знакомая связистка. Она была совсем
молодая девушка, 24-го года, сталинградка. И вдруг за что-то на нее
взъелся ее командир взвода. Наверное, все-таки она не оправдала
каких-то его определенных надежд, потому что потом я про него как о
человеке слышал плохие отзывы. И когда у нас однажды запланировали
разведку боем, то пойти с наступающими он назначил именно ее… Но
получилось так, что этот разговор состоялся при мне, и я видел, как она
чуть не плача пыталась объяснить, что ей будет тяжело выполнить такое
задание. А он ей говорил: «Ничего, ничего, голубушка. Привыкай, ты же
солдат, а у меня других людей нет…»

…Уже после завершения боев я лежал в блиндаже,
но все никак не мог заснуть. Стояла настолько непривычная для фронта,
какая-то гнетущая тишина, от которой действительно можно было
оглохнуть. Буквально ни единого выстрела, ни разрыва снаряда или мины. И
вдруг раздалась автоматная очередь, одна, вторая, и я мгновенно
заснул. А утром мне рассказали, что один из моих солдат измученный
вшами, скинул нижнюю рубаху и стал ее расстреливать из автомата… Все,
конечно, посмеялись, а я его даже поблагодарил: «Спасибо, браток, а то
бы я так и не заснул».

…Два раза в день, утром рано и
вечером поздно дядя Володя и дядя Андрюша привезут кухню. По-разному
бывало, когда хорошо кормили, а когда по восемь дней ничего нет. Жрать
было нечего. А с минами и патронами проблем не было, можно набирать в
округе, сколько хочешь, и из немецких пулеметов стреляли, а мы мины
немецкие использовали, даже немецкие минометы захваченные. Но оружие у
них лучше было, прицельнее, оптика хорошая.

…Выгрузили меня
и одного раненого солдата, нацмена, занесли в какое-то здание, и
положили на нары. А на грудь нам положили по бутерброду с маслом, и
что-то еще. А мне и так плохо, есть не могу и не хочу, к тому же и рука
еще не действовала, как и нога, она была недвижима. И вот так я лежал и
наблюдал за ним. Он то украдкой посмотрит на мой паек, то отвернется.
Опять посмотрит, отвернется. А потом вдруг взял его резко и съел. И я
его за это не осуждаю, он видно очень голодный был.

…Я
понимал важность образования, и именно поэтому всегда старался
подбирать себе пополнение из молодых ребят с образованием. Например, на
Курской дуге нам прислали много узбеков, но мне удалось выбрать человек
десять, восемь из которых были молодые ребята, окончившие десять
классов. Все они были грамотные ребята, которыми я был доволен. Недаром
говорят, что войну выиграла молодежь и десятиклассники, в частности,
все-таки образование очень многое значит.

…Военкову было
35-40 лет. У него был свой портной, парикмахер, фаэтон, ездовой. Как
барин жил. Начальство у него было куплено дорогими трофеями. На задания
он не ходил. Как-то раз на этом Гроне раздухарился и решил пойти в
поиск. Я с ребятами договорился: «Плывем на лодке. Я на середине лодку
переворачиваю. Вы выплываете, а его топлю.» Он уже в лодку вступил, а
потом передумал и на берег…. А схлестнулись мы с ним из-за медсестры
Нины. Я однажды полез к ней. Она говорит: «Я еще девушка». Я знал, что
меня все равно убьют и связывать свою судьбу с ней не собирался, но
решил ее сохранить. Она приходила ко мне, мы спали вместе. Никто к ней
не лез — с разведкой никто связываться не хотел. А командир роты
положил на нее глаз.

…Один раз на наш дозор из четырех
человек выскочил немецкий бронетранспортер. Солдаты, что сидели в нем,
бросили ребятам пачку папирос и поехали дальше. Ни они, ни мы не
стреляли.

…Я всю войну «отбрыкивался» от предложений
вступить в партию. Но вскоре после войны в армии появились «новые
правила игры». У меня, усиленно отмечая нашу Победу, ушел в глубокий
запой командир батареи, и из этого запоя он не вернулся. Мне какое-то
время пришлось командовать батареей вместо него. Замполит полка поднял
шум – «Почему батареей руководит беспартийный? Как такое может
произойти?».И меня в приказном порядке отправили «поступать в
большевики».

…В запасной полк приехали «покупатели»,
проводить курсантский набор в Ташкентское пехотное училище имени
Ленина. Я со своими 7-ю классами школы считался образованным,
подходящим кандидатом на учебу, и меня вместе с другими «грамотными»
привели на «отборочную комиссию». В комнате висела школьная доска и два
подполковника проводили набор. Я зашел, мне дают в руки мел и говорят —
«Напиши Н2О», написал, — «Что это?», я усмехнулся — «Вода» — «Молодец,
ты принят в училище».

…За «стрельбу по своим» в бою, всех поголовно
под трибунал не отдавали. Так бы в артиллерийских частях офицеров бы не
осталось. Покажите мне хоть одного человека провоевавшего в пехоте
хотя бы полгода, который скажет, что никогда не получал «огневого
гостинца» от своих артиллеристов, «катюш» или штурмовиков с ИЛ-2. Ведь
на поле боя зачастую невозможно ничего понять.

…31/12/1944
дивизион взял с боем польское село. Мы, управленцы, немного
задержались, пока связь смотали и так далее. Подъезжаем к селу, а там
все пьяные «в стельку», даже часовых не выставили… В деревне бойцы
захватили немецкие грузовые машины набитые доверху рождественскими
подарками для солдат вермахта. А в каждом подарочном ящике была чекушка
рома. Ну, и тут началось, сами понимаете. Новый Год все-таки. А то был у
меня на памяти случай, еще в моем «первом» полку. Весь полк напился, а
немцы, перешли в контратаку…

…Дают тебе приказ, допустим – «
К 12-00 выдвинуться к деревне такой-то, занять и оборудовать НП и
начать корректировку», и при этом тебе говорят, что наш пехота уже
взяла этот населенный пункт и твердо в нем закрепилась. Но ты уже
«тертый калач», и прекрасно знаешь, что такое на фронте – «фальшивый
доклад», и как это нередко уже было, нашей пехоты нет в этой деревне и в
помине, и никогда не было.

…Его угораздило попасть в
танкисты. Но он откровенно боялся залезать в танк, опасался сгореть
заживо. Дело доходило до смешной, но абсурдной ситуации. Он в атаку
бежал за своим танком, сзади. Его почти силой затащили в танк. Через
метров двести в танк прямое попадание. Этому старшему лейтенанту
оторвало голову, но в последней предсмертной конвульсии, его руки
намертво схватили за ногу раненого механика — водителя танка. Механик с
трудом вырвал свою ногу из рук уже обезглавленного трупа офицера.

…Боли я не почувствовал, но понял, что ранен в поясничную
область, как потом оказалось, был задет и позвоночник. Пытаюсь встать, а
ноги не действуют. Лежу, как говорится «скучаю», и ясно понимаю, что
мне «конец»: двигаться я не могу, и помочь мне абсолютно некому, вокруг
ни души…. А в таких ситуациях только в кино кричат: «Санитары!» У нас в
батальоне, например, была только одна девушка-санинструктор, два
пожилых санитара, и всего одна санитарная повозка. Ну, сколько человек
они могли спасти? Поэтому выживали, в основном, те раненые, которые
сами могли добраться до медсанбата…. Но мне крупно повезло! Вдруг
вылетает из-за поворота открытый «Виллис». В нем были водитель и два
офицера с рацией. Они меня спрашивают: «Солдат, где тут немцы
контратакуют?» Я как смог показал направление, они передали это по
рации и…. развернулись, чтобы уехать… Я закричал: «Ребята, заберите
меня отсюда!» Они посмотрели на меня как-бы решая, стоит ли…. Один из
них говорит: «Х.. с ним», и правда, что тогда стоила солдатская жизнь?
Ничего! Но второй сказал: «Давай возьмем его». И они меня все-таки
подобрали, и отвезли в тыл. Но медсанбат, в который меня привезли, уже
почти был готов к эвакуации, и меня не хотели принимать…. А мне было
уже очень плохо, и, набравшись последних сил, я заявил тому санитару:
«Сейчас пристрелю тебя, и мне за это ничего не будет», у меня еще была с
собой винтовка. Угроза подействовала, и меня отправили в прифронтовой
госпиталь.

…Шли уличные бои во Львове. Не самые жестокие
бои, а так, терпимо. Стояла ясная погода, и тут, вдруг, по городу текут
ручьи. Да не простые, а пивные…В центре города стоял пивной завод, в
его больших подвалах, в огромных дубовых чанах, хранилось пиво. Бойцы,
узнав об этом, спускались в подвалы, автоматными очередями
простреливали чаны и пили пиво, хлеставшее струей, из пулевых
отверстий, доходя до бессознательного состояния. Когда пиво залило
подвал, там немало народу просто захлебнулось…

…Мне запомнилось, эпизод, как раз под Москвой
было, уже не в моготу было мне, физически не в моготу. Уже искать и
копать могилы некогда, всех своих уложишь. Но эта яма. В ней еще
шевелились. Еще живые. Вот так было. И Сталинград еще. Еще шевелились в
яме. А других ям мы не заготавливали. Чтобы выкопать яму, подготовка
нужна соответствующая. Вот эта мне запомнилась штука. Потом ездил под
Сталинград посмотреть, как там. По три человека на полк оставалось. В
полку по три, четыре, пять человек – а так-то три тысячи! В общем,
когда заткнули эти ямы, столько было людей… Неприятно это. Я сейчас
думаю, может быть, эти ямы-то и сыграли роль. Мы брали масштабом, по
счету, количеством мы брали. Не честно. Потому, что техники мало было.
Это ужас. В училище еще учили: «Вперед», да «Вперед».

…У
меня был ординарец, пожилой мужик в возрасте 55 лет, отец 4-х детей. Я
перед самой переправой прогнал его из нашей лодки, мне очень не
хотелось, чтобы его дети стали сиротами. Так он мне несколько раз
передал на плацдарм котелок с жареными грибами. Как он их умудрился без
масла пожарить, не знаю… Но это была самая вкусная вещь, которую я
когда-то в жизни ел.

…И добыл я себе в этот день с одного
немца очень красивый никелированный «мадьярский» пистолет. Слава об
этом пистолете быстро разнеслась среди наших офицеров. Вдруг приходит
ко мне сам комиссар полка и спрашивает – «Что у тебя там за пистолет
такой особенный? Подари мне его». Нет, думаю, хоть и не жалко мне было
этой «мадьярской игрушки», но лучше немцам этот пистолет отдам, чем
замполиту. Не любил я комиссаров… К этому времени, все мои былые
восторги в адрес коммунистической партии безвестно канули в Лету. А
этот замполит уж больно паршивым человеком был. Говорю ему – «Да нет у
меня уже этого «трофея». Я его на «наган» обменял». Он нахмурился,
ушел. Но кто-то видимо «доложил» комиссару, что пистолет по — прежнему у
меня… Началось награждение за днепровский плацдарм. Всех моих ребят
наградили орденами или медалями «За Отвагу», а я все жду, вроде и мне
положено. В соседнем полку капитану- связисту за то, что просто починил
перебитую связь, дали Героя Союза, а я то два раза связь через реку на
плацдарм проложил. На Героя не рассчитывал, но ордена ждал. Вдруг
вызывает меня сам командир полка и интересуется – «Что там у тебя за
история с замполитом ? Он твой наградной лист в клочья порвал».
Показываю ему трофейный пистолет, и рассказываю в чем дело. Командир
полка сразу меня предупредил, что зря я с этим комиссаром связался. А
вскоре меня начал замполит давить со всем усердием, что в полку офицеры
уже спорили, что произойдет раньше – или немцы Борока убьют, или его
замполит в штрафбат быстрее определит. Комиссар у нас был активный, он и
командира полка «подсидел», без зазрения совести, «подставил его по
полной программе». И когда после Житомира, командир полка уходил из
нашей части, то забрал меня с собой в армейский резерв, прекрасно
понимая, какие неприятности меня ждут впереди, если я останусь воевать в
полку рядом с этим комиссаром. Спас, одним словом.

…Там был
еще один эпизод, который породил во мне желание жить. Когда нас только
привезли в Уфимский госпиталь, то раненых сначала мыли. Происходила
эта процедура так: в одной хорошо протопленной комнате десяток молодых
здоровых девушек, совершенно обнаженных, только в небольших клеенчатых
передничках, отмывали раненых от окопной грязи, срезали старые повязки и
промывали раны. Я достался молодой чернявой украинке Оксане, вижу ее
как сейчас. До сих пор не знаю, с умыслом или нет, была продумана эта
процедура, но молодые, горячие тела этих девушек, их ласковые руки,
вернули многим раненым желание жить…

…У нас никого не
награждали, только братскими могилами. Собирали всех погибших, давали
троекратный залп, и идем дальше…. Ведь кого тогда могли наградить?
Того, кто в течение долгого времени мог остаться в живых, т.е.
штабисты, артиллеристы. А мы, пехота, были хворостом, который
подбрасывали в огонь войны.

…Большая группа офицеров
встречала вместе Новый 1945 й год, с нами были девушки-связистки из
штаба полка. Все знали, что у Иосифа прекрасный голос, он великолепно
пел, и после войны все прочили ему карьеру оперного певца. Выпили
несколько тостов. Стали просить Каплан чтобы он спел, Иосиф не был
против. Одна сержантка, к которой комбат Дмитриев был неравнодушен,
подсела к Каплану и приобняла его за плечи, слушая песню. А Дмитриев
уже был «готов», как говорится, лыка не вязал. И посередине песни
прозвучал выстрел. Комбат, сидевший напротив Каплана, вытащил пистолет
из кобуры и в упор застрелил ротного выстрелом в голову…
Приревновал… Дмитриева обезоружили, с него сорвали погоны, и…
оставили служить рядовым в штабе полка. Не судили!.. Начальники
пытались все списать на «случайный выстрел». Я несколько раз подходил к
начштаба , подполковнику Шутову и спрашивал -«Почему Дмитриев ходит
свободным, а не находится в штрафбате? Он же, гнида, своего офицера
убил!», на что Шутов мне неизменно отвечал — «Мы его после войны судить
будем».

…Где-то в районе Полтавы мы двигались походной
колонной и вдруг нас остановили, и построили в каре. Смотрим, выносят
на носилках парня лет восемнадцати, щупленького такого. Оказывается, он
был самострел, и прострелил себе ногу. Испугался видно войны. И его
прямо лежачего, он ведь ни встать, ни повернуться не мог, громко
стонал, смершевец в затылок и застрелил… Но и этот случай на всех нас
тоже произвел не воспитательное, а скорее отрицательное впечатление…
Даже жалость к нему была, хоть он и был самострел.

…Помню, что мы залегли в небольшом садике, и
тут прибежал посыльный от командира батальона с приказом атаковать. В
этот момент раздался взрыв, посыльного убило, а мне несколько осколков
пробило левую руку и попали в грудь… Подскочила медсестра,
перевязала, но в медсанбат у Волги я шел уже сам. Переправа
осуществлялась только в темноте, и пока мы ее ждали я удивленно спросил
откуда столько бревен плавает в Волге… А мне отвечают: «Да какие
бревна, это же люди…»

…В боевой обстановке, когда из-за
больших потерь очень сильно менялся состав, люди просто не успевали
хорошо познакомиться, не то что подружиться. Мы, одесситы, естественно,
старались держаться вместе, поддерживали друг друга. Но и нашу
компанию постепенно выбили…. Я оставался последним.

…Как-то
раз мне пришлось присутствовать при допросе сбитого немецкого летчика.
Ему задавали вопросы, но он все время молчал, и ничего не говорил.
Тогда ему переводчик говорит: «Это же серьезное дело, вас же могут и
расстрелять». А он в ответ только процедил пренебрежительно: «Мне
наплевать на смерть…»

…У нас хороший парень был татарин.
Переправлялись в лодке по тросу. Она перевернулась. Он выбрался на
немецкий берег, а мы выплыли на наш. Он решил перебраться обратно
пристегнувшись ремнем к тросу. Его течением завертело. То голова
появится, то ноги. Он кричал: «Пристрелите меня!» На следующую ночь,
когда поплыли на тот берег, то его тело не могли от троса отстегнуть,
так его закрутило. Пришлось ремень отрезать…

…Офицеры за
мной не ухаживали – как они могли за мной ухаживать, если у меня взвод
солдат? Ко мне не подступишься. В нашей дивизии я не знаю и не помню
женщин, которые бы крутили романы с офицерами. Не знаю, может быть,
что-то такое было в санроте, но я же с ними не общалась. Я все время со
своими ребятами была. Это мои солдаты от меня бегали. Иногда бывало
так, что рядом был банно-прачечный отряд, и солдаты туда бегали. Я
ругала их за это.

…В то утро 12 октября 44-го, когда
разбомбили нашу роту, мы увидели, что один наш боец, парень с Украины,
Вася его звали, а фамилия, кажется Ивасюк, встал на колени и молится.
Мы его спрашиваем, что случилось, все-таки эта была необычная картина. А
он говорит: «Приснилось, что сегодня меня убьют». И точно, в тот день
при налете он погиб….

…Вася взял троих «корешей», которым
терять было нечего, и в «бл…ход». Получаем приказ срочно выйти из
города. Побежал в немецкий дом искать своего заряжающего, а там
«картина»…Вася «на немке пыхтит», а штрафники, где-то нашли опахала и
машут ими над Васей, при этом — «ржут как кони». Говорю им – «Приказ
на движение дали, сворачивайтесь». Иванов мне в ответ –« Не лишай
радости, может, через час сгорю в танке!». Сидим в танке, я ему начинаю
«пропаганду пропихивать и мораль читать», мол нельзя так, мы же
советские люди, солдаты-освободители, если поймают — под трибунал
пойдешь, зачем тебе бесславно «пропадать ни за грош». А он мне –
«Вспомни концлагерь, который мы освободили». В Польше ворвались в
лагерь смерти, а там уже живых не было, только на земле лежали
обтянутые кожей скелеты, с желтой шестиконечной звездой на лагерной
робе. Больше я не пытался найти аргументы в защиту немцев.