Я хочу тебя хочу рассказы

21 Дек 2021, 08:29

Трое мужчин, содержащихся в новосибирском СИЗО-1, пожаловались на издевательства. Один рассказал, что сотрудники повредили ему руку после жалоб на плохое самочувствие, другой заявил, что его избили заключенные, а администрация учреждения грозилась «оборвать его жизнь в любой момент», третий — объявил голодовку и вскрыл вены после неоказания ему медпомощи.

В декабре 2021 года трое заключенных новосибирского СИЗО-1 написали обращения о пыточных условиях содержания в учреждении. Родственники одного из них предоставили Тайге.инфо копии писем. Редакция рассказывает о жалобах арестованных.

Голодовка и члены ОНК

Заключенный новосибирского СИЗО-1 Сергей Кобец объявил голодовку и вскрыл вены в знак протеста, сообщили Тайге.инфо его родственники.

В качестве причин голодовки Кобец указал ограничение доступа к личным вещам, подделку документов администрацией учреждения, подписанных якобы самим заключенным, отказ в назначении курса лечения травмы грудного отдела и другие. Он отказался принимать пищу, пока к нему не приедет прокурор Новосибирска Роман Сивак.

«По вполне понятным основаниям регистрация письменного заявления [о голодовке] в журнал не занесена», — рассказал заключенный в обращении, подписанным им и еще двумя заключенным.

14 декабря Кобеца перевели в одиночную камеру и дали ему подписать рапорт, в котором говорилось, что он якобы дал устные показания о голодовке из-за «несогласия с режимом содержания».

«Таким методом администрация СИЗО в очередной раз скрывает истинные причины голодовки, приходится идти на крайние меры», — уточнил Кобец.

Тайга.инфо уже писала о Сергее Кобеце, который весной 2021 года жаловался на избиение и издевательства со стороны сотрудников СИЗО-1. В знак протеста он несколько раз объявлял голодовку, дважды «вскрывался» и зашивал себе рот, но не получил медицинской помощи. Мужчина обращался в службу собственной безопасности ФСИН и к уполномоченной по правам человека. Он жаловался на неоказание помощи и незаконную принудительную госпитализацию в туберкулезный диспансер.12 октября в СИЗО-1 приезжали члены ОНК Новосибирской области вместе с прокурором по надзору, которые проверяли «информацию о нарушении прав» Кобеца. По словам родственницы Сергея, комиссия попросила разрешения у сокамерников сфотографировать их кровати, потому что «красиво заправлены». Однако ни одного вопроса про невыдачу лекарств заключенному не задали. Позже прокурор и председатель ОНК Евгений Анисимов пригласили его побеседовать в присутствии начальства СИЗО. На его рассказы Анисимов ответил: «Мы вам поможем, пожалуйста, всегда пишите нам, не режьтесь только»

«Анисимов забыл подписать мое согласие на обработку персональных данных. То есть моего личного дела Анисимов даже не касался, так как не имел на это права. После проверки ОНК отчиталась, что содержащихся под стражей хорошо кормят, а медпомощь — высший класс», — передали слова Кобеца родственники.

Материалы проверки направили в отдел Следственного комитета по Дзержинскому району, которые рассматривал следователь Чеботарев. Он, по словам заключенного, даже не опросил его и свидетелей, не потребовал журнал регистрации травм у СИЗО и медсанчасти и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела

«После вынесения указанного постановления следователем Чеботаревым через 10 суток замруководителя следственного отдела Латыпов передал мне документ, в котором указал, что по моему заявлению все еще ведется проверка. Интересно получается: следователь отказывает в возбуждении дела, а его начальник даже не знает об этом», — возмутился Кобец.

Из ответа ФСИН 17 ноября и Минздрава 29 октября заключенному следует, что лечат его в стационаре МСЧ-11 и туберкулезной больнице ЛИУ-10, куда Кобеца якобы поставили на учет с 6 июля 2018-го «с хроническими заболеваниями».

«Вот только МСЧ-54 ФСИН предоставили ложные сведения для проверки, потому что хронических болезней у меня никогда не было, а в тубдиспансер меня увезли в недобровольном порядке абсолютно здоровым, — рассказал заключенный. — В МСЧ-11 же вообще отсутствуют стационарные условия. И если бы они тут были, страшно представить, сколько бы заключенных оставили тут свои жизни с такими начальниками как [врио начальника медсанчасти Зоя] Кречетова, но зато точно знаю, что первый в этом списке был бы я. Без реагирования Москвы тут не разберешься. Как процветал беспредел, прикрывающийся формальными отписками, так и будет. Надеюсь, это не закончится для меня летальным исходом в стенах СИЗО».

«Будешь писать жалобы — тебя поместят в карцер»

Второй заключенный, заявивший об издевательствах в СИЗО-1 — 34-летний Дмитрий Клементьев. Утром 22 апреля 2021-го его собирались этапировать в суд. Перед этим он сказал сотруднику СИЗО Железнову, что плохо себя чувствует, и попросил вызвать медика. За три с половиной часа никакой помощи мужчина не получил, рассказали родственники Кобеца.

«Железнов пригласил других сотрудников СИЗО, которые применяли ко мне необоснованную физическую силу, заломали мне руки за спиной в разные стороны, хотя я даже не сопротивлялся. Надели наручники, специально застегнули их слишком жестко, отчего я испытал сильную физическую боль. В спецмашине меня посадили в одиночный отсек — „стакан“», — рассказал в письме Клементьев.

По словам заключенного, сотрудники, когда заталкивали его в «стакан», видели, что он зацепился левым предплечьем за замок камеры и получил рваную рану. Клементьев сказал об этом Железнову, но тот ответил, что ему **** [наплевать], и он «отпишется», после чего пнул заключенного по копчику.

Только после того, как Клементьева привезли в Новосибирский областной суд, сотрудники конвоя вызвали скорую. Больше четырех часов у него шла кровь из раны. Когда заключенный вернулся в СИЗО, то обратился к администрации, но сотрудники пригрозили ему: «Будешь писать жалобы — тебя поместят в карцер, подумай над этим хорошо, ведь тебе еще отбывать срок».

Тем же вечером Клементьев написал две жалобы и передал их дежурному корпуса. К заключенному вызвали сотрудника оперативного отдела СИЗО, но тот сказал, что заявление не примет, и ушел.

23 апреля перед очередным этапом в суд Клементьева досматривал Железнов. Он нашел у заключенного документ с жалобой, разозлился и дважды ударил его кулаком в висок. В суде Клементьеву снова вызвали скорую, медики зафиксировали ушиб. Сотрудники СИЗО снова заявили ему: «Мы-то отпишемся, что бы ни случилось, а тебе будет еще хуже».

Очередное написанное Клементьевым на Железнова заявление «о превышении должностных полномочий» дежурный сотрудник ему вернул и предложил отправить через ящик для писем, а также «наотрез отказался» регистрировать документ в журнале.

«Все заявления о противоправных действиях сотрудников администрации так и не дошли до адресатов, так как не покинули территорию СИЗО и исчезли бесследно», — отметил Клементьев в письме.

После жалоб к заключенному приехал тот же следователь из Дзержинского райотдела С К Чеботарев, который отказался возбуждать дело по заявлению Сергея Кобеца. Он опросил заключенного и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Но следователь, по словам Клементьева, не стал смотреть записи с камер наблюдения и с регистраторов сотрудников ФСИН.

«Постановление Чеботарева об отказе в возбуждении дела находится в обжаловании. Зато вместо приобщения справки от „скорой“ и рапорта конвоя суда о ране он [следователь] приложил справку от МСЧ-11 с ложной информацией о якобы самопорезах», — считает заключенный.

После допроса Клементьева администрация СИЗО поставила его на профилактический учет как «склонного к членовредительству и суициду».

Насилие в кабинете администрации

12 ноября сотрудники СИЗО-1 вызвали в кабинет 25-летнего Михаила Семенова «для проведения беседы». В помещении оказались еще трое заключенных, с которыми у него были конфликты. Семенов пытался уйти, но сотрудники перегородили ему выход и оттолкнули от двери, говорится в письме.

«Далее заключенные начали оказывать на меня психологическое и моральное давление, с периодичностью нанося мне удары по разным частям тела, лица и ног, отчего я испытывал сильную физическую боль на протяжении 20−30 минут, в то время когда сотрудники администрации молча наблюдали за всем происходящим в кабинете, даже не пытаясь вмешаться», — рассказал Семенов.

При этом оперативники просили заключенных бить мужчину так, чтобы не осталось синяков, уточнил Семенов. После нападения сотрудники администрации предупредили заключенного, что он может умереть в СИЗО: «Хочешь жить — молчи».

Семенова вернули в камеру, а всех, кто с ним содержался, перевели в другую. Он попытался вызвать фельдшера из МСЧ-11, но медик отказался, потому что врио начальника медсанчасти Зоя Кречетова якобы дала указание «ничего у него не регистрировать».

«Фельдшер закрыл форточку на дверях моей камеры и ушел, оставив меня мучиться с острой болью в левой части тела. Ко мне не приходили врачи, сколько бы я ни пытался вызвать их в камеру», — пожаловался заключенный.

15 ноября Семенова этапировали в суд, туда же вызвали и скорую помощь. Медики диагностировали ссадины за ушами и перелом ребра. Заключенного хотели отвезти в больницу, но судья отказала, потому что «нужно провести заседание». Мужчина рассказал обо всем супруге.

«После того, как меня вернули в СИЗО, конвой высказал администрации, что те скрыли мои травмы. Также конвой написал рапорт о том, что „скорая“ всё зафиксировала, — уточнил Семенов. — Тут же сбежались работники медсанчасти и стали уговаривать меня подписать бумагу, якобы я сломал ребро, потому что выпал из окна. Я не стал подписывать. Врачи психанули и ушли, бросая мне разные угрозы».

Несколько жалоб «в разные инстанции» написала и жена заключенного. После этого, по словам Семенова, на него начал давить «спецконтингент черной масти». Мужчину якобы заставляли писать «нужные» показания, иначе с ним «произойдет несчастный случай».

«Некоторое время я отказывался, но после разговора с управлением, когда осознал, что они все заодно и далеко не шутят, начал делать так, как они хотят. Единственное, чего я не выполнил — оговор своей супруги. Позже я понял, что они хотели напугать ее уголовной ответственностью за дачу якобы ложных показаний», — добавил заключенный.

Перед тем как давать «нужные» показания, Семенова снова увезли в суд, где он попросил жену записать видео с его рассказом, но конвой запретил. Заключенному все же удалось передать запись своему адвокату.

«Всё может быть по справедливости, если материалы проверки направить не в отдел СК по Дзержинскому району, а в другой правоохранительный орган, не относящийся к территории СИЗО», — подчеркнул Семенов.

Семенов утверждает, что в отделе СК по Дзержинскому району, все дела о «превышении должностных полномочий» сотрудниками СИЗО-1 остаются «без выявленных нарушений», после чего выносится постановление об отказе в возбуждении.

«В основном, следователем Чеботаревым почему-то», — отметил заключенный.

Тайга.инфо обратилась за комментарием в ГУФСИН по Новосибирской области.

Ирина Беляева

НА ПЕРЕМЕНЕ

Яков Шехтер

Рассказ взят из цикла о реховотской синагоге «Ноам алихот».
Действующие в нем лица уже знакомы читателю по предыдущим рассказам. Для тех,
кто еще не успел познакомиться с героями, реб Вульф – глава совета синагоги, а
Нисим и Акива – члены этого совета.

Кто мне скажет, что такое реальность? – воскликнул реб Вульф,
хлопая рукой по столу. – Вот этот стол, – он еще раз стукнул по лакированной
коричневой столешнице, словно отбрасывая возможность разночтения. – Он
действительно квадратный на четырех ногах или таким представляется? А может, на
самом деле он круглый, зеленый и железный?

– И вообще, не стол, а пень, – заметил Нисим. – А ты не реб
Вульф, а просто Вульф, волк из леса. И мы не молиться тут собрались, а выть на
луну.

– Не нужно утрировать, – поморщился реб Вульф. – У Рамбама
написано: «во всем держаться середины». А тебя, Нисим, вечно бросает с одной
обочины на другую.

Уже темнело за окнами, отходил еще один, шумный,
пронизанный беспощадным средиземноморским зноем день. Несмотря на середину
хешвана, жара не выпускала из объятий Землю Израиля. Верхушки старых тополей во
дворе синагоги «Ноам алихот» багровели в лучах заходящего солнца, но в самой
синагоге царили бархатные сумерки. Только что закончилась дневная молитва –
«Минха», и до начала вечерней «Маарив» оставалось каких-нибудь полчаса. Уходить
не имело смысла, прихожане разбрелись по большому залу, разбившись на привычные
группки, и вполголоса, словно боясь неосторожным возгласом нарушить очарование
подступающей темноты, толковали о делах уходящего дня.

Правление синагоги, как обычно, перебралось в малый зал. В нем
холодно мерцал белый свет неоновых ламп, и можно было разговаривать в полный
голос. На большой перемене между «Минхой» и «Мааривом» всегда тянуло на
рассказы об удивительных событиях и странных, будоражащих воображения
происшествиях.

– Действительность напоминает мне шуршание сахарного
тростника, – неспешно произнес третий член совета Акива, экзотический еврей с
острова Свободы. – Его режут, а он только шуршит. Кричать надо, а он шуршит.
Даже в последнюю секунду боится показаться вульгарным.

– Это он о Вульфе, – ответил развеселившийся Нисим, указывая
подбородком в сторону председателя.

– Что есть молитва, как не крик о помощи? – возразил реб
Вульф. – Для крика не обязательно широко раскрывать рот. Безмолвный плач может
изменить реальность быстрее, чем рычание. Там, – он оторвал от стола тяжелую
ладонь и многозначительно поднял вверх указательный палец, – всегда распахнуты
ворота для слез, но не для скандалов.

– Я расскажу вам историю, – продолжил он после короткой паузы,
– которая не уходит из моей головы. Собственно, из-за нее я и задал свой первый
вопрос.

Несколько лет назад я оказался на цфатском кладбище
кабалистов. Но молиться в тот раз мне хотелось на могиле Йосефа Каро,
составителя главного свода наших законов. Я, видите ли, – тут реб Вульф скромно
потупился, – много лет вместе с покойным раввином Штарком изучал «Шулхан Орух».
Пока раввин сидел рядом, все было понятно, но когда после его смерти я
попробовал сам разбираться в тонкостях закона, то дело пошло куда хуже. Скажем
прямо, не пошло вовсе. И вот я решил помолиться на могиле у автора «Шулхан
Оруха» и попросить Небеса о помощи.

Нисим и Акива переглянулись. У обоих мелькнула одна и та же
мысль: так вот почему реб Вульф столь упорно отказывается искать преемника
покойному раввину! Мы-то думали, будто в нем еще не утихла привязанность любви,
а оказывается, он попросту готовит место для себя самого!

– Забегая вперед, замечу, что помощь я не получил, – произнес
председатель, словно отвечая на немой вопрос. – Видимо, есть такие области, где
помимо небесной поддержки надо еще иметь голову на плечах.

Реб Вульф сокрушенно покачал тем, что, по его мнению, якобы
отсутствовало.

– Могила рабби Йосефа Каро расположена почти у подножия горы, а
выход с кладбища – у самой вершины. Закончив молиться, я двинулся к выходу и,
проходя возле могилы Аризаля, заметил стоявшую отдельно от других женщин
немолодую девушку. Стиль ее одежды свидетельствовал о глубокой религиозности, а
непокрытая голова – о застарелом девичестве. Была она некрасива: не уродлива, а
просто некрасива – какая-то нескладная фигура бочонком, короткие руки,
красноватое лицо. Молилась она самозабвенно, и не составляло никакого труда
догадаться, о чем были ее просьбы. Я прошел мимо и вдруг пожалел ее, бедняжку,
за что-то обреченную на слезы, угасание надежд, холодную, одинокую старость.
Вряд ли она сама виновата, видимо, тут наложились грехи предков, прошлые жизни,
а впрочем, возможно и ее собственные прегрешения. Кто знает, кто может оценить?!

Я пожалел ее, непонятно почему, пожалел внезапно и остро, да
так, словно ее боль и горечь стали на несколько секунд моими собственными. Не
останавливаясь, я прошептал несколько слов, короткую молитву, просьбу к
Вершителю судеб и Владыке предназначений.

«Властелин мира, – прошептал я, – если есть у меня хоть
какая-то заслуга молитвы на святом месте упокоения праведника, пусть она
поможет этой девушке найти суженого».

На цфатском кладбище кабалисто

в подъем, как вы знаете, довольно крутой, к тому же на моем
правом ботинке развязался шнурок, и я остановился привести его в порядок и
попутно перевести дух. Девушка закончила молиться и обогнала меня. Поднималась
она быстро, нерастраченная энергия легко вела ее казавшееся неуклюжим тело. Я
привел в порядок шнурок и тихонько тащился вслед, опасаясь поскользнуться на
гладких камнях, отполированных тысячами подошв. Рассматривать поднимающуюся
перед вами женщину неприлично, поэтому все мое внимание сосредоточилось на том,
куда поставить ногу.

Вдруг где-то наверху послышались возбужденные голоса. Я поднял
голову. Девушка, сияя, обменивалась поцелуями с несколькими женщинами. Их
возбужденные голоса отчетливо разносились над охряной сухостью старых могил.
Первые же долетевшие слова заставили меня насторожиться. Болтливость наших
женщин не нуждается в дополнительном описании и, пока я поднимался, проходил
мимо и неспешно отдалялся от девушки, непринужденно болтавшей со знакомыми, я
узнал о ее жизни даже больше, чем хотел бы. Впрочем, среди чепухи и конфетной
пыли я разобрал главное, то, ради чего она пришла сегодня на кладбище.

Оказывается, этим вечером должны состояться ее «эрусин»,
долгожданная помолвка, и она пришла поблагодарить Всевышнего за то, что Он
услышал ее просьбы и послал ей суженого: самого умного, самого доброго, самого
благочестивого человека на свете.

Реб Вульф обвел глазами притихших собеседников.

– И я не могу понять, что же случилось в те минуты на древнем
кладбище? Я ошибся, самонадеянно придумав незнакомому человеку несуществующую
судьбу, или, – реб Вульф на секунду остановился, – или моя молитва была
услышана и Всевышний в мгновение ока изменил реальность, переделав задним
числом судьбы многих людей!

– Теперь понятно, почему ты не преуспел в «Шулхан Орухе»! –
воскликнул Нисим. – Помощь тебе выделили, а ты ее подарил девушке! Поступок,
конечно, благородный – так себя вели галантные кавалеры времен Ренессанса, но
что отдал, то отдал.

– Охо-хо, – вздохнул реб Вульф. – Я после того случая не раз и
не два к рабби Йосефу возвращался. А толку никакого.

– Ничего себе, никакого! – удивился Нисим. – Девушку замуж
выдал – и мало! Может, это самый лучший поступок за всю твою жизнь

– Надеюсь, – тихонько проговорил реб Вульф, – очень надеюсь,
что не самый.

– А реальность изменять, – продолжал Нисим, – дело самое
обыкновенное. Каждый мой шаг меняет реальность. Вот возьму сейчас и поломаю
этот стол, и тут же наступит иная действительность.

– Поломаешь – будешь чинить, – произнес реб Вульф. – А речь
идет не об изменении материальной структуры мира, тут мы все большие мастаки
ломать и портить, а о куда более тонких трансформациях. Ретроактивное
вмешательство в причинно-следственный механизм – не простая штука.

– Простая не простая, а вот какая история со мной произошла, –
Нисим, явно подражая реб Вульфу, несколько раз шлепнул ладонями по столешнице.
– Дружок есть у меня, Ури. Мы с ним на Суэцком канале, в войну Судного дня, у
«Китайской фермы» оборону держали. Там, под огнем египетским, казалось, будто
лучше друга нет и не будет, а как война кончилась – разбежались. Разные люди,
разные жизни.

Н-да…. И понесла его нелегкая в Майами, красивого хлеба
искать. А жизнь во Флориде действительно распрекрасная. Богатая, сытая жизнь, и
приятель свой кусочек от нее урвал, хоть и работал всего диспетчером в каком-то
супере, заказы между поставщиками распределял. Но работал, как видно, честно, а
честность в наше время товар редкий и оплачивается хорошо.

А с год назад встречаю нашего командира взвода.

– Помнишь, – спрашивает, – Ури?

– Как не помнить, – говорю, – друзья ж все-таки.

– Рак, – говорит, поймал. – Облучают на всю катушку. Борода
уже выпала.

Н-да… Бороду Ури носил роскошную: рыжую и закрученную
колечками, тугими, будто из проволоки, и блестевшими, точно надраенная медь. На
канале ее сразу заставили сбрить, внимание, сказали, снайперов привлекает. Ну
да ничего, потом снова отросла.

– Так вот, – говорит командир, – ни волоска не осталось. И
сколько ему вообще осталось, никто не знает. А может, и не осталось уже.

– Вот что, – говорю, – пошли, лечить Ури будем. Есть средство
древнее, дедами завещанное. «Лехаим» надо сделать за больного товарища. Не
напиться бездумно, а поработать, словно коэн у жертвенника. Со смыслом и
значением.

– Я ж не пью, – давай командир отнекиваться. – Ты ведь знаешь,
пиво еще туда-сюда, а больше ничего.

– Отставить пиво, – приказываю. – Только арак. Представь, что
жизнь товарища в твоей руке. И ты этой самой рукой не поднимешь рюмку?

Н-да…. Поднял, и еще как поднял. Арак нужно пить из
морозильника, холод превращает его в тягучий, искрящийся кристалликами бальзам.
И употребили мы за скорейшее выздоровление Ури литровую бутылку этого бальзама.
Командир держался молодцом. Только под конец бутылки пил уже не за Ури, а за
его бороду. Чтоб увидеть ее в былом великолепии и блеске.

Когда он рухнул на диван и отключился, я позвонил его жене.
Объяснил, мол, неожиданная встреча боевых друзей, так что ночевать ее муж
останется у меня.

Н-да… А через пару дней встречаю другого дружка из взвода.

– Слышал, – спрашиваю, – про Ури?

– Слышал, – говорит. – Рак у него был, облучали бедолагу. Но,
слава Всевышнему, – выкарабкался. И борода отросла. Такая же, колечками.

Нисим победоносно посмотрел на реб Вульфа.

– Если это не ретроактивное вмешательство в
причинно-следственный механизм, то что, что это тогда?

– Почему ты всегда ищешь объяснений? – вдруг спросил Акива, до
сих пор не вымолвивший ни единого слова. – Что за неуемная страсть к препарированию?
Весь мир должен быть разрезан, взвешен, обмерен и растолкован. Причем
немедленно, в рамках одной беседы. Так не бывает, реальность сложнее нашего
представления о ней.

– А как иначе? – недоумевающе спросил Нисим. – Зачем тогда все
истории? Приводим примеры, чтоб через них понять правило.

– Я не об этом, – поморщился Акива. – Понимать тоже можно
по-разному. Ты пытаешься из любой капли вытянуть всемирный закон. Я же
предпочитаю разложить примеры на столе, словно детский пазл, и пристально
рассматривать их. Не спеша, не торопясь с объяснениями. И тогда вдруг картинка
сама собой сложится в мозгу. Но ярче и красочней, чем поспешная зарисовка.

– Есть и такой способ, – согласился Нисим. – Но иногда он ни к
чему. Смотри, сейчас я расскажу историю, которая не требует долгого
разглядывания. Закон сам выпрыгивает из нее, как Ренессанс из Средневековья.

Н-да… Это произошло на ашдодском пляже, отдельном пляже для
мужчин, во время каникул в ешивах. Два «авреха» из Бней-Брака решили немного
развеяться, отдохнуть от непрерывного учения. Погрелись на песочке, зашли в
воду. А разговор ведут все о том же, обсуждают незаконченную тему из Талмуда.
Проходил мимо третий «аврех», прислушался к разговору.

– Во, – говорит, – неплохо устроились! Вы бы еще стендер
сюда притащили. Плавать надо, двигаться. На то он и отпуск, чтобы тело напрячь,
а голову отпустить.

Ну, пустились они плавать. Как уж там вышло, не знаю, но один
из «аврехим» начал тонуть. Друг его за волосы тянет, не дает на дно уйти, а сам
на помощь зовет. Подоспели спасатели, вытащили, давай откачивать. И хоть
бедняга под водой пробыл всего ничего, а захлебнуться успел.

Примчалась «скорая», тело к аппарату подключили, начали
работать. Врач хлопочет, хлопочет, а санитар, тоже с кипой на голове, подходит
ко второму «авреху» и советует тихонечко:

– Вы свидетельство о смерти сразу потребуйте, на месте. Меньше
волокиты, и на вскрытие не повезут.

– Какое вскрытие? – бледнеет друг. – Какое свидетельство, он
же и утонуть толком не успел!

– Успел, не успел, – говорит санитар, – а сердце остановилось.

Тут и врач подходит с видом сокрушенным и беспомощным.

– Все, – говорит, – в Его руках. А что в моих, я уже
перепробовал. Не помогает. Сообщите семье.

Отвернулся «аврех» и, как был в плавках и без шляпы, обратился
к Всевышнему.

– Год своей учебы отдаю, – просит, – заслугу целого года
учения, только оживи друга.

Проходит несколько секунд, и вдруг – о чудо – утопленник
начинает кашлять.

Врач с изменившимся лицом бежит к телу. Санитар вдогонку. Всю
аппаратуру прицепляют заново, и через десять минут, «покойник» открывает глаза.

Н-да… И это не россказни, не сказки досужие, это я сам, сам
видел. Была тебе одна объективная действительность, как вдруг – р-раз, и совсем
другая. И объективная, заметь, ничуть не меньше предыдущей. Так-то вот оно так,
– торжествующе заключил Нисим. – А пазлы… Пазлы пусть дети собирают.

Реб Вульф взглянул на часы.

– До вечерней молитвы осталось пятнадцать минут. Одну историю
еще рассказать можно.

– Пожалуй, – не спеша, произнес Акива, – я попробую это
сделать. Попробую разложить перед вами пазл. – Он иронично посмотрел на Нисима.
– А вы уж собирайте, как сумеете.

В стародавние времена жил на Кубе знаменитый раввин. В его
роду причудливым образом переплелись мудрецы и книгочеи с удачливыми купцами и
любителями дальних странствий. Глава рода за несколько лет до изгнания сумел
покинуть Испанию, и не просто покинуть, но и вывезти из нее все богатство. Его
потомки, осевшие в Брабанте, вовремя поддержали Вильгельма Оранского, а спустя
полвека, получив особые льготы, перебрались на Кубу. Формально раввин считался
главой торгового дома этой огромной, богатой и удачливой семьи, но на самом
деле предпочитал ни во что не вмешиваться, а провести отведенные ему годы в
синагоге над книгами. Именно годы, – повторил Акива,– я не оговорился. Старшие
дети в семье, наследники рода, умирали очень рано, самому везучему удалось
перевалить за тридцать два года. Раввина, о котором я веду рассказ, звали
Овадия, он женился, по обычаю своего рода очень рано и к тридцати годам уже
готовил к замужеству старшую дочь. Дальнейшее, – тут Акива остановился и достал
из сумочки небольшую тетрадь, в толстом переплете из потрескавшейся коричневой
кожи, – пусть расскажет сам раввин. В молодые годы мне довелось работать в
гаванском архиве и, перебирая бесконечные папки с документами, я наткнулся на
подшивку «Еврейских древностей». Так было написано на коробке, в которой
хранились всякого рода бумаги, относящиеся к еврейскому населению Кубы. Среди
них я обнаружил письмо раввина Овадии. Я переписал его и снабдил объяснениями.
Тогда мне казалось очень важным опубликовать этот документ, но в те времена
такой шаг был довольно опасным, а когда времена изменились, мой интерес угас, и
письмо так и осталось в старой записной книжке. Вы, – Акива обвел глазами
столпившихся вокруг стола прихожан, – его первые слушатели.

Он сосредоточенно полистал тетрадь, разыскивая нужную
страницу, поправил очки и принялся читать негромким, чуть скрипучим голосом.

– «Слуге Всевышнего, другу моей души, наставнику и гаону рабби
Шабтаю ибн-Атару, раввину Галапагосских островов.

Прежде всего я хотел бы узнать о здоровье достопочтимого
раввина, и лишь после этого просить разрешения вручить ему вселяющий трепет
рассказ, о котором я прошу не сообщать никому на свете. Спрячьте это письмо
подальше от людских глаз, но лучше всего, закончив, искромсайте его так, чтобы
ни одна человеческая душа не смогла его увидеть.

Волосы мои побелели, лицо обращено к востоку , а душу
наполняет южный ветер . Коридор подходит к концу, уже видна
гостеприимно распахнутая дверь во дворец . Смерть появилась в
моем окне, и пришло время поведать об истории, случившейся в те далекие дни,
когда жизнь, казалось, была завершена.

Все мои предки на протяжении нескольких столетий умирали, едва
достигнув порога тридцатилетия. Откуда пришло к нам это проклятие сынов Эли ,
никто не знает. Я родился в первый день месяца нисан, когда луна в полном
ущербе и, видимо, поэтому постоянно ощущал смутное томление, неутоленную жажду.
Именно эта жажда заставила просидеть, не разгибаясь, над книгами более двадцати
лет и сделала меня тем, кем сделала.

Ко дню своего тридцатилетия я прибыл, словно Мошиах, на белом
осле , завершив, насколько это возможно,
все свои земные дела. Осталось лишь одно: выбрать из двух кандидатов наиболее
достойного жениха для моей старшей дочери. Ей исполнилось пятнадцать, и спустя
год она должна была стоять под хупой. Помолвку я хотел сделать лично, успев до
того срока, когда угомонится звук мельницы .

Оба жениха учились у меня в ешиве, оба были достойными
молодыми людьми, выделяясь из всех прочих утонченностью души и способностями к
постижению Закона. Первый принадлежал к известной на Кубе семье земельных арендаторов,
второй, превосходивший его памятью и способностью к быстрому схватыванию
материала, происходил из португальских геров, бежавших на Кубу, чтобы принять
на себя ярмо заповедей.

Впрочем, про обоих я мог засвидетельствовать, что они подобны
выбеленной известью яме : каждый мог составить счастье моей
дочери, и оба одинаково были близки ее сердцу.

Однако мое предпочтение склон

ялось к первому из кандидатов. Не потому, что во мне существует
предубеждение против собирателей колосков , хотя
в нашей семье очень тщательно относились к чистоте родословной, а потому лишь,
что потомок португальцев казался мне чуть грубее.

Размышляя об этом, я отправился спать в ночь моего
тридцатилетия и вдруг провалился в необычайно глубокий сон. Во сне ко мне
явился величественный человек с утонченными чертами лица и длинной бородой.

– Что с тобой будет, Овадия? – вопрошал он, укоризненно
покачивая головой. – Чем все это кончится?

Я проснулся, обеспокоенный, но, полежав немного, снова заснул.
И вновь передо мной явился незнакомец. На сей раз он действовал более
решительно. Схватив меня за руку, он почти кричал:

– Почему ты спишь? Почему не взываешь к помощи Небес?

Я вскочил с постели весь в поту и долго не мог успокоиться.
Только через час, разобрав страницу Талмуда и отвлекшись от сновидения, мне
удалось прийти в себя. Осторожно улегшись в постель, я прикрыл глаза.

Незнакомец возник сразу после того, как опустились веки. Рядом
с ним стояли два спутника, и хоть выглядели они весьма сурово, но говорили
спокойно и вразумительно.

– Это не сон, – сказал один из них. – Это истинное видение.

– Посмотри на меня, Овадия, – произнес незнакомец. – Посмотри
внимательно.

Я посмотрел и вдруг понял, что передо мной основатель нашего
рода. Как и откуда пришло ко мне это понимание – не знаю, ведь его портрет не
сохранился. Видимо, когда человек падает в яму , с
Небес протягивают ему помощь, открывая закрытое.

– Ты пришел, чтобы возвестить о моей смерти? – спросил я,
содрогаясь от ужаса.

– Нет, – покачал головой предок, – хоть она и близка. Но ты можешь
ее избежать.

– Как, скажи как!

– Я не могу открыть тебе всего, Будущий мир и ваш разделены
преградой, и не в моих силах разрушить стену. Я могу только намекнуть – «Бава
Кама» .

– «Бава Кама»?

– Да, «Бава Кама». Постара

йся понять, о чем идет речь. Уже много лет я прихожу во сне к
моим потомкам, но ни один из них не смог догадаться. В этом истинная причина их
ранней смерти. Подумай, подумай хорошенько!

Тут я набрался смелости и попросил его, чтобы он мне все
разъяснил. По-видимому, я сказал это громче, чем собирался, и, внезапно
проснувшись, обнаружил, что и эта встреча происходила во сне.

Спать я уже не мог. Всю следующую неделю я провел, словно в
Судный день , не выходя из синагоги. Мне уже не
раз приходилось учить «Бава Кама», но тут я окунулся в трактат до верхушек
волос. Рамбам, Рашбам, рабейну Там, Риф, Рош, Райвед
крутились перед моими глазами даже в коротких промежутках сна. К следующей
субботе я выучил трактат почти наизусть, но ни на йоту не продвинулся в понимании
того, о чем намекал мой предок.

Субботнюю молитву я проплакал, накрывшись с головой таллисом,
так, чтобы окружающие не видели моих слез. Когда все разошлись по домам на
кидуш, я снова открыл «Бава Кама», но через несколько минут заснул, сморенный
недельным постом и бессонницей.

И тут мне снова открылся мой предок, на этот раз облаченный в
белые одеяния. Я был очень взволнован и пристально вглядывался в его
величественное и суровое лицо. Он приблизился и сказал, что слезы, столь щедро
пролитые мной во время молитвы, смягчили Высшее Милосердие, и он послан, чтобы
объяснить мне, как можно отменить вынесенный приговор.

– Ищи в старых книгах, – сказал он, пристально смотря на меня.
– Ищи в старых книгах.

Открыв глаза, я долго размышлял, о каких старых книгах могла
идти речь. У нас в семье сохранились манускрипты, вывезенные из Испании, но я
еще в детстве прочитал их несколько раз. Трактата «Бава Кама» среди них не
было.

После окончания субботы я тщательно перебрал всю библиотеку,
но кроме уже знакомых мне книг ничего не обнаружил. О чем же хотел сказать мой
предок, какую загадку мне предстоит разрешить?

Я не мог ни есть, ни спать, ни заниматься учебой. «Старые
книги, старые книги», – вертелось в моей голове. Пятикнижие, Талмуд, раввинские
респонсы вполне соответствовали этому определению. Сбитый с толку и
раздосадованный, я пошел спать.

Предок поджидал меня сразу за порогом сна. Его лицо излучало
свет, и он снова был одет во все белое.

– Сколько времени ты будешь обременять меня своей судьбой?! –
сердито спросил он.

Я хотел объяснить ему, что не представляю, в чем дело, но не
смог, и заплакал. Слезы текли из моих глаз обильно и долго, и все это время
предок молчал, сурово глядя на меня. Наконец мне удалось выдавить несколько
жалких слов объяснения, и от них я зарыдал так сильно, что проснулся.

Не знаю почему, но мне показалось, будто решение загадки
совсем близко. Я вскочил с постели, вымыл руки и
поспешил в библиотеку. Подойдя к громадному книжному шкафу, я остановился,
словно Моше перед кустом . Догадка осенила меня внезапно,
точно вложенная кем-то извне.

Дела нашего торгового дома велись очень тщательно. Это была
традиция, подкрепленная Законом. Все доходы и расходы скрупулезно вносились в
гроссбухи, в конце каждой страницы вписывался отчет, а сами страницы были
пронумерованы и сшиты так, чтобы нельзя было ни вытащить, ни переменить. Иногда
я перелистывал эти гроссбухи, дивясь на разные почерки разных людей, ведших
записи на протяжении многих десятков лет. В мои обязанности главы торгового
дома входила тщательная еженедельная инспекция этих записей, но я полностью полагался
на управляющего и переложил на него и эту заботу.

Стоя перед шкафом, я вдруг сообразил, что гроссбухи тоже
называются книгами и имеют непосредственное отношение к «Бава Кама». Едва
дождавшись утра, я поспешил в контору. Управляющий был весьма удивлен моим
ранним приходом. Еще больше удивила его просьба показать гроссбухи.

Распахнув двери старинного шкафа, в котором хранились отчеты
за многие десятилетия, я дрожащими руками вытащил самую первую книгу. На каждой
странице красовалась подпись основателя нашего рода, и начиналась книга еще в
Испании. Как видно, предыдущие книги он не смог или не сумел вывезти.

Я уселся за стол, раскрыл гроссбух и принялся за тщательное
изучение, исследуя каждую запись с таким тщанием, словно передо мной лежал
«Хошен Мишпат» . Страницы были мелко испещрены
записями о разного рода финансовых операциях. Разобраться, кто, кому, сколько и
на каких условиях продал, купил или ссудил, было невозможно, я совершенно не
представлял, о каких товарах и сделках идет речь. Но меня это не смущало,
где-то в глубине царила абсолютная уверенность, что я сразу узнаю искомое.

Спустя полчаса я обнаружил отметку о ссуде, полученной моим
предком от португальского богача. В отличие от всех других записей сумма была
обведена красными чернилами. Я принялся перелистывать книгу, но нигде не
обнаружил ничего похожего. Красные чернила больше не появлялись. Следовательно,
подумал я, они должны что-то означать.

В каком случае, продолжал я размышлять, выделяют запись о
ссуде? Только в одном – если ее забыли или не смогли вернуть.

Обнаружить это было легче легкого. Я пролистал все гроссбухи
на пятьдесят лет вперед и нигде не обнаружил записи о возврате долга
португальцу. Значит, мы остались должны. Но сколько сегодня придется заплатить
мне, прямому наследнику должника, если удастся отыскать потомков богача?

Перечитав условия, я ужаснулся. За минувшие столетия
сравнительно небольшая сумма превратилась в целое состояние. Ее возврат не
разорит наш торговый дом, но сильно пошатнет его устойчивость. Да и кому
возвращать, где отыскать наследников португальского богатея? Сколько лет
прошло, сколько войн пронеслось над Португалией!

Эти мысли не оставляли меня до вечера. Укладываясь в постель,
я точно знал, что предок уже поджидает меня за смутной границей сна. И не
ошибся!

Вид его был суров: брови насуплены, кожа над переносицей
собралась в морщины.

– И ты еще медлишь! – вскричал, завидев меня. – Ты
раздумываешь? Немедленно просыпайся и рассылай посланцев во все концы
Португалии.

– Может быть, – робко попросил я, – стоит подождать до
рассвета? Нехорошо будить людей в столь неурочное время.

– Корабль на Лиссабон отплывет из Гаваны в шесть часов утра.
Следующий придет только через месяц. И кроме того, – он слегка смягчил голос и
посмотрел на меня с нескрываемой гордостью, – ты должен был умереть этой ночью.
Твоя проницательность отсрочила приговор: тебе подарили полгода. Если долг не
будет возвращен, приговор вступит в силу, и все пойдет по заведенному кругу.
Другой мой праправнук, способный разгадать тайну, родится только через тридцать
шесть лет.

Так я и поступил. Все дела, в том числе и свадьбу дочери, я
отложил до завершения вопроса. Спустя три месяца посланцы вернулись. Трое с
пустыми руками, двое с обрывками сведений, а один с радостной вестью: потомки
давно разорившихся португальских богачей двадцать лет назад переселились на
Кубу.

Дальнейшие поиски не составили трудов и, к своему величайшему
изумлению, я узнал, что один из женихов моей дочери, сын португальских геров, и
есть тот, кому необходимо вручить долг.

В первый же день после свадьбы я отвел зятя в свой кабинет и
без лишних слов вручил ему сумму, в точности соответствующую величине долга.
Молодой муж, удивленный и обрадованный столь щедрым приданым, не знал, как благодарить,
а я помалкивал, не желая до поры до времени придавать гласности эту
удивительную историю.

Предка своего я больше не видел, очевидно, мои действия
оказались правильными, и порукой тому тот преклонный возраст, до которого я
дожил благодаря помощи Всевышнего.

Воздух Кубы напоен суевериями, возможно, виной тому сама
почва, пропитанная тысячелетним идолопоклонством туземных племен. Даже в
еврейской среде постоянно крутятся нелепые россказни о духах, нечистой силе,
бесах, демонах и прочей ерунде. Поэтому я так и не решился обнародовать
событие, о котором рассказываю вам, спустя столько лет.

Жернова моей мельницы затихают, Всевышний благословил меня,
словно Авраама , отца нашего, доброй старостью, и
близок день, когда я предстану перед Судом праведным. Будущее меня страшит,
беспрестанные сомнения терзают мою душу: был ли
я достаточно усерден в изучении Закона
и выполнении заповедей? Прошу вас, молитесь о моей доле в Будущем мире,
потому, что Б-г благосклонен к вашим молитвам.

Ваш друг, преданный вам душой и сердцем, в слезах пишущий эти
строки».

Акива захлопнул тетрадь. Несколько секунд в комнате висело
молчание, затем реб Вульф прокашлялся и негромко объявил:

– Чувство реальности подсказывает мне, что наступило время
молитвы.

Все шумно поднялись, затопали и столпились у дверей, учтиво
пропуская друг друга.

В главном зале уже включили верхний свет. Огромная люстра
сверкала и переливалась тысячами острых, перламутровых лучиков. И так хорошо,
так радостно было открывать книгу, привычно отыскивая нужную страницу, громко
отвечать «Омейн», низко кланяться, ощущая всем телом свое живое, крепкое
присутствие на благословенной и доброй земле, что молитву того вечера тотчас
подхватили ангелы и немедленно вплели в сияющую корону Всевышнего.

Ежемесячный
литературно-публицистический журнал и издательство.

Дети
пророка Эли, служившего во временном Храме в Шило, вели себя недостой-ным
образом, и поэтому их потомки на протяжении многих поколений умирали в ран-нем
возрасте.

Осел –
«хамор» – созвучно со словом «хомер» – «материя». Обычно под этим
подразумевается материальная основа человека, его тело. Восседание на осле
означает властвование над страстями, а масть осла, напоминающая выбеленную
временем ткань, означает, что Овадии удалось не только подчинить их своей воле,
но лишить силы, подобно тому, как лишаются яркости выгоревшие под солнцем
краски.

Намек на
фразу из книги царя Соломона «Коэлес»: «И закроются ворота на рынке, когда
угомонится звук мельницы, и пробудится от щебета птиц, и станут презренны все
поющие».

Один из
разделов кодекса законов «Шулхан Орух», разбирающий имущественные отношения.

Намек на фразу из Пятикнижия: «И скончался Авраам, умерев
в доброй старости, – мудрец, удовлетворенный жизнью».

Крутяк! 2

Каждый год я с нетерпением жду 1 сентября. Все думают, что я скучаю по учебе. На самом деле я скучаю по одноклассникам и переменам.

Перемена! Какое классное слово. Как много оно в себя включает. Вот чем отличается перемена от урока? Например, на математике только решаешь, на русском языке пишешь по правилам, на физкультуре бегаешь. А на перемене можно сделать домашнюю работу, выучить правила, побегать по коридорам, постоять в углу, сбегать в столовую и еще много чего интересного.

У меня есть любимые занятия на переменах. На самой большой перемене, которая 20 минут, я люблю бывать в школьной библиотеке. Наш библиотекарь Татьяна Ивановна нас всех приветливо встречает и усаживает за столы. В библиотеке много книг для всех возрастов. Малыши читают тонкие книжки, мне они уже не интересны. Я люблю детские энциклопедии. В энциклопедии можно прочитать обо всем. Мне нравятся энциклопедии о динозаврах, спорте и животных. Когда нам задают дополнительные задания, я всегда хожу в библиотеку. Я беру книги читать домой. Мне кажется, чтение помогает улучшить оценки.

На следующей перемене я обязательно хожу в нашу столовую. Как там вкусно пахнет! Повара все в белых халатах и колпаках. Они быстро всех обслуживают. Дежурные ходят между столами и убирают грязную посуду. Я даже в очереди в столовой люблю стоять. В это время я выбираю, что я буду кушать. Я люблю пирожки с картошкой или яблоками. Пирожки очень вкусные и получаются как у мамы. После того, как я поем, всегда говорю поварам спасибо.

А на маленьких переменах я люблю бегать по коридорам. У нас в школе 3 этажа, но я успеваю везде. Правда, за это наказывают. Меня даже выставляли на линейке. Но я все равно бегаю. Когда на улице тепло мы с мальчишками на перемене выходим на улицу. Осенью собираем желтые листья и шуршим ими. В парке за школой большая аллея. Осенью там столько листьев! Листья разные: круглые, овальные и даже фигурные листья. Получаются красивые букеты. Мы их потом девчонкам дарим. Они очень довольны.

Весной на перемене мы берем в руки почки деревьев. Пальцы потом склеиваются между собой и тетрадные листы прилипают. Зато как пахнет! Будущим летом. Иногда мы даже успеваем нарвать подснежников. Тогда на столе у учителя стоит маленький букетик.
Я очень люблю перемены. В школе без них никак не обойтись. Мне бы хотелось, чтобы перемены были больше, чем уроки. Но я знаю, что так нельзя. В школе нужно учиться. Уроки я тоже люблю, просто с нетерпением жду каждую перемену. Свои перемены я никогда не забуду.

Ещё больше сочинений на тему: «На перемене»

Перемена – это небольшой перерыв между уроками. Она создана для того, чтобы ученики и учителя могли отдохнуть, пообедать восстановить силы и­ могли переключиться на другой предмет.

Все ученики очень любят перемены и иногда на особо скучных уроках считают минуты до начала перемены, чтоб отдохнуть и немного повеселиться. На перемене можно что-то обсудить со своими друзьями, проветрится.

В нашей школе обычно перемены длятся десять минут, но есть две длинные, одна длится пятнадцать минут, а другая двадцать минут. На переменах мы переходим из одного кабинета в другой, на другой урок, а потом идем отдыхать. Ранней осенью, когда еще тепло, или весной, когда уже тепло, можно проводить перемены на улице, наслаждаясь последними теплыми лучами солнца. Мы выходим на улицу, болтаем о том, о сем, дурачимся, в общем, делаем то, что на уроках нельзя. Зимой мы редко выходим в школьный двор, только когда выпадает много снега, мы играем в снежки и играем с одноклассниками в салки по снегу – это очень весело.

На больших переменах мы идем в столовую обедать или в библиотеку за книгами. Некоторые делают домашнее задание, которые задали на следующий день, чтоб не терять время зря, а некоторые списывают домашнее задание на следующий урок, потому что дома не выполнили, бывает и такое. Во время перемены школа наполняется большим количеством звуков: грохотом, хохотом, криком, пением. Малыши куда-то мчатся, врезаясь в высоких старшеклассников, которые объясняют им, что нельзя бегать по школе. Хотя и сами иногда нарушают это правило, поэтому в нашей школе организованно дежурство учителей и учеников старших классов. Они стоят в коридорах на переменах и делают замечания нарушителям. Таким образом, учеников приучают к ответственности и дисциплине. Особо «отличившихся» учеников объявляют на линейке в конце рабочей недели, чтоб им было стыдно.­

Мне больше нравится длинные перемены, потому что можно дольше отдыхать и общаться с друзьями из других классов.

Источник: sdamna5.ru

Перемена ‒ это всего несколько минут, но каких сладких и долгожданных для любого ученика. Это неотъемлемая часть школьной жизни. И за эти короткие мгновения между уроками успевает произойти столько, сколько никогда не произойдет за сорок минут самого насыщенного и интересного урока. Перемена ‒ это маленькая жизнь, которая может многому научить.

Все, что случается на переменках бывает радостным, светлым, добрым, а может быть грустным, обидным, болезненным и даже горьким. Есть случаи смешные, глупые, забавные, а есть очень поучительные и эмоциональные. Даже, если ты предпочел совсем не выходить из класса на перемене, это не значит, что с тобой ничего не произойдет в эти минуты отдыха от занятий. У каждого школьника есть огромная коллекция историй, произошедших с ним и его товарищами на переменах.Я хочу рассказать одну из них.

Прозвенел звонок, домашнее задание мы уже получили, поэтому историк нас задерживать не стал. Толпа моих одноклассников хлынула к выходу, меня этим напором тоже вынесло в школьный холл. Постепенно все это пространство заполнили ученики разных классов, снующие как муравьи. И вот мы с товарищами видим такую картину: один второклассник ударил другого, и тот заплакал. Можно было пройти мимо, знаем как это бывает, сами такими были. Но Ванька не удержался, ему было обидно за маленького мальчика, у него ведь брат такого возраста. И мы подошли к ребятам поговорить. Оказалось, что драчун был обижен не меньше, так как пострадавший отнял у него диск с любимой компьютерной игрой, который он принес в школу, чтобы похвастаться.

Поговорили мы с малышами по душам. Пришлось им объяснять и то, что кулаками спор не решается, и то что хвастаться нехорошо, и то, что чужое без спросу не берут хорошие люди, да и, что вообще ссора ‒ это последнее дело. В общем, помирили. Диск был возращен на родину, точнее к законному владельцу, а среди друзей снова воцарилась гармония. А мы остались очень довольны собой, ведь мы помогли младшим товарищам, пусть даже совсем немного. Быть полезным и чувствовать себя взрослым ‒ это вдвойне приятно.

В качестве заключения я хочу сказать, что на перемене можно не только отдыхать, играть и развлекаться. Нужно быть внимательным друг к другу и младшим ученикам. Ведь кому-то из них может потребоваться твоя помощь, пусть даже самая маленькая.

Источник: ensoch.ru

Какой должна быть школьная перемена и почему? Я думаю, школьная перемена должна быть для всех разной. Один хочет тихо посидеть в кресле и расслабиться, послушать нежную музыку, сопровождаемую шелестом волн и криком чаек. Другому нужно плотно поесть. Третьему — побегать с мячом или поиграть в настольный теннис. Мы все разные и не можем желать одного и того же. Значит, в школе обязательно должна быть комната психологической разгрузки. В ней — тишина, звуки из шумного коридора не будут проникать благодаря хорошей изоляции. Цветы, аквариум, мягкие диваны и кресла, музыкальные центры с наушниками — всё это поможет за несколько минут снять стресс, отдохнуть. Буфет — необходимость для учеников. Причём он должен работать так, чтобы не было очередей. Иначе всю перемену простоишь за булкой и стаканом чая, а потом будешь всё это не прожёвывать, а стремительно проглатывать. Наконец, специальный малый спортзал для желающих активно отдыхать на перемене. Здесь — стол для тенниса, мячи, скакалки, гантельки, простейшие тренажёры типа велосипеда или беговой дорожки. Надеюсь, всё это появится в нашей школе в ближайшее время. Так хочется на переменах не бродить уныло по коридорам и не сидеть в шумном классе!

М

ы
с Мишкой так заигрались в хоккей, что совсем забыли, на каком мы находимся свете, и когда спросили одного проходящего мимо дяденьку, который час, он нам сказал:

— Ровно два.

Мы с Мишкой прямо за голову схватились. Два часа! Каких-нибудь пять минут поиграли, а уже два часа! Ведь это же ужас! Мы же в школу опоздали! Я подхватил портфель и закричал:

— Бегом давай, Мишка!

И мы полетели как молнии. Но очень скоро устали и пошли шагом.

Мишка сказал:

— Не торопись, теперь уже все равно опоздали. Я говорю:

— Ох, влетит… Родителей вызовут! Ведь без уважительной же причины.

Мишка говорит:

— Надо ее придумать. А то на совет отряда вызовут. Давай выдумаем поскорее!

Я говорю:

— Давай скажем, что у нас заболели зубы и что мы ходили их вырывать.

Но Мишка только фыркнул:

• У обоих сразу заболели, да? Хором заболели!.. Нет, так не бывает. И потом: если мы их рвали, то где же дырки?
  Я говорю:

— Что же делать? Прямо не знаю… Ой, вызовут на совет, родителей пригласят!.. Слушай, знаешь что? Надо придумать что-нибудь интересное и храброе, чтобы нас еще и похвалили за опоздание, понял?

Мишка говорит:

— Это как?

— Ну, например, выдумаем, что где-нибудь был пожар, мы как будто ребенка из этого пожара вытащили, понял? Мишка обрадовался:

— Ага, понял! Можно про пожар выдумать, а то еще лучше сказать, как будто лед на пруду проломился, и ребенок этот — бух!.. В воду упал! А мы его вытащили… Тоже красиво!

— Ну да, — говорю я, — правильно! Но пожар все-таки лучше!

— Ну нет, — говорит Мишка, — именно что лопнувший пруд интереснее!

И мы с ним еще немножко поспорили, что интересней и
храбрей, и не доспорили, а уже пришли к школе.

А
в раздевалке наша гардеробщица тетя Паша вдруг говорит
:

— Ты где это так оборвался, Мишка? У тебя весь воротник без пуговиц. Нельзя таким чучелом в класс являться. Все равно уж ты опоздал, давай хоть пуговицыто пришью! Вон у меня их целая коробка. А ты, Дениска, иди в класс, нечего тебе тут торчать!

Я сказал Мишке:

— Ты поскорее тут шевелись, а то мне одному, что ли, отдуваться?

Но тетя Паша шуганула меня:

— Иди, иди, а он за тобой! Марш!

И вот я тихонько приоткрыл дверь нашего класса, просунул голову, и вижу весь класс, и слышу, как Раиса Ивановна диктует по книжке:

— «Птенцы пищат…»

У
доски стоит Валерка и выписывает корявыми буквами: «Птенцы пестчат
«

Я
не выдержал и рассмеялся, Раиса Ивановна подняла глаза и увидела меня. Я сразу сказал:

— Можно войти, Раиса Ива-новна?

— Ах, это ты, Дениска, — сказала Раиса Ивановна. — Что ж, входи! Интересно, где это ты пропадал?

Я
вошел в класс и остановился у
шкафа. Раиса Ивановна вгляделась в меня и прямо ахнула:

— Что у тебя за вид? Где это ты так извалялся? А? Отвечай толком!

А
я еще ничего не придумал и не могу толком отвечать, а так, говорю что попало, все подряд, только чтобы время протянуть:

— Я, Раиса Иванна, не один… Вдвоем мы, вместе с Мишкой… Вот оно как. Ого!.. Ну и дела. Так и так! И так далее.

А Раиса Ивановна:

— Что, что? Ты успокойся, говори помедленней, а то непонятно!
Что случилось? Где вы были? Да говори же!

А я совсем не знаю, что говорить. А надо говорить. А что будешь говорить, когда нечего говорить?

Вот я и говорю:

— Мы с Мишкой. Да. Вот… Шли себе и шли. Никого не трогали. Мы в школу шли, чтоб не опоздать. И вдруг такое! Такое дело, Раиса Ивановна, прямо ох-хо-хо! Ух ты! Ай-яй-яй.

Тут все в классе рассмеялись и загалдели. Особенно громко — Валерка. Потому что он уже давно предчувствовал двойку за своих «птенцов». А тут урок остановился, и можно смотреть на меня и хохотать. Он прямо покатывался. Но Раиса Ивановна быстро прекратила этот базар.

— Тише, — сказала она, — дайте разобраться! Кораблев! Отвечай, где вы были? Где Миша?А у
меня в голове уже началось какое-то завихрение от всех этих приключений, и я ни с того ни с сего брякнул:

— Там пожар был!

И сразу все утихли. А Раиса Ивановна побледнела и говорит:

— Где пожар?

А
я:

— Возле нас. Во дворе. Во флигеле. Дым валит — прямо клубами. А мы идем с Мишкой мимо этого… как его… мимо черного хода! А дверь этого хода кто-то доской снаружи припер. Вот. А мы идем! А оттуда, значит, дым! И кто-то пищит. Задыхается. Ну, мы доску отняли, а там маленькая девочка. Плачет. Задыхается. Ну, мы ее за руки, за ноги — спасли. А тут ее мама прибегает, говорит: «Как ваша фамилия, мальчики? Я про вас в газету благодарность напишу». А мы с
Мишкой говорим: «Что вы, какая может быть благодарность за эту пустяковую девчонку! Не стоит благодарности. Мы скромные ребята». Вот. И мы ушли с Мишкой. Можно сесть, Раиса Ивановна?

Она встала из-за стола и подошла ко мне. Глаза у нее были серь езные и счастливые. Она сказала:

— Как это хорошо! Очень, очень рада, что вы с Мишей такие молодцы! Иди садись. Сядь. Посиди…

И я видел, что она прямо хочет меня погладить или даже поцеловать. И мне от всего этого не очень-то весело стало. И я пошел потихоньку на свое место, и весь класс смотрел на меня, как будто я и вправду сотворил что-то особенное. И на душе у меня скребли кошки. Но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался Мишка. Все повернулись и стали смотреть на него. А Раиса Ивановна обрадовалась.

— Входи, — сказала она, — входи, Мишук, садись. Сядь. Посиди. Успокойся. Ты ведь, конечно, тоже переволновался.

— Еще как! — говорит Мишка. — Боялся, что вы заругаетесь.

— Ну, раз у тебя уважительная причина, — говорит Раиса Ивановна, — ты мог не волноваться. Все-таки вы с Дениской человека спасли. Не каждый день такое бывает.

Мишка даже рот разинул. Он, видно, совершенно забыл, о чем мы с ним говорили.

— Ч-ч-человека? — говорит Мишка и даже заикается. — С…с…спасли? А кк…кк…кто спас?

Тут я понял, что Мишка сейчас все испортит. И я решил ему помочь, чтобы натолкнуть его и чтобы он вспомнил, так ласковенько ему улыбнулся и говорю:

— Ничего не поделаешь, Мишка, брось притворяться…

Интересные рассказы Виктора Голявкина для младших школьников. Рассказы для чтения в начальной школе. Внеклассное чтение в 1-4 классах.

Виктор Голявкин. ТЕТРАДКИ ПОД ДОЖДЁМ

На перемене Марик мне говорит:

— Давай убежим с урока. Смотри, как на улице хорошо!

— А вдруг тётя Даша задержит с портфелями?

— Нужно портфели в окно побросать.

Глянули мы в окно: возле самой стены сухо, а чуть подальше — огромная лужа. Не кидать же портфели в лужу! Мы сняли ремни с брюк, связали их вместе и осторожно спустили на них портфели. В это время звонок зазвенел. Учитель вошёл. Пришлось сесть на место. Урок начался. Дождь за окном полил. Марик записку мне пишет:

Пропали наши тетрадки

Я ему отвечаю:

Пропали наши тетрадки

Он мне пишет:

Что делать будем?

Я ему отвечаю:

Что делать будем?

Вдруг вызывают меня к доске.

— Не могу, — говорю, — я к доске идти.

«Как же, — думаю, — без ремня идти?»

— Иди, иди, я тебе помогу, — говорит учитель.

— Не надо мне помогать.

— Ты не заболел ли случайно?

— Заболел, — говорю.

— Ас домашним заданием как?

— Хорошо с домашним заданием.

Учитель подходит ко мне.

— А ну, покажи тетрадку.

— Что с тобой происходит?

— Придётся тебе поставить двойку.

Он открывает журнал и ставит мне двойку, а я думаю о своей тетрадке, которая мокнет сейчас под дождём.

Поставил учитель мне двойку и спокойно так говорит:

— Какой-то сегодня ты странный…

Виктор Голявкин. НЕ ВЕЗЁТ

Однажды прихожу я домой из школы. В этот день я как раз двойку получил. Хожу по комнате и пою. Пою и пою, чтоб никто не подумал, что я двойку получил. А то будут спрашивать ещё: «Почему ты мрачный, почему ты задумчивый? »

Отец говорит:

— Что это он так поёт?

А мама говорит:

— У него, наверное, весёлое настроение, вот он и поёт.

Отец говорит:

— Наверное, пятёрку получил, вот и весело человеку. Всегда весело, когда какое-нибудь хорошее дело сделаешь.

Я как это услышал, ещё громче запел.

Тогда отец говорит:

— Ну ладно, Вовка, порадуй отца, покажи дневник.

Тут я сразу петь перестал.

— Зачем? — спрашиваю.

— Я вижу, — говорит отец, — тебе очень хочется дневник показать.

Берёт у меня дневник, видит там двойку и говорит:

— Удивительно, получил двойку и поёт! Что он, с ума сошёл? Ну-ка, Вова, иди сюда! У тебя, случайно, нет температуры?

— Нет у меня, — говорю, — никакой температуры…

Отец развёл руками и говорит:

— Тогда нужно тебя наказать за это пение…

Вот как мне не везёт!

Виктор Голявкин. ВОТ ЧТО ИНТЕРЕСНО

Когда Гога начал ходить в первый класс, он знал только две буквы: О — кружочек и Т — молоточек. И всё. Других букв не знал. И читать не умел.

Бабушка пыталась его учить, но он сейчас же придумывал уловку:

— Сейчас, сейчас, бабуся, я тебе вымою посуду.

И он тут же бежал на кухню мыть посуду. И старенькая бабушка забывала про учёбу и даже покупала ему подарки за помощь в хозяйстве. А Гогины родители были в длительной командировке и надеялись на бабушку. И конечно, не знали, что их сын до сих пор читать не научился. Зато Гога часто мыл пол и посуду, ходил за хлебом, и бабушка всячески хвалила его в письмах родителям. И читала ему вслух. А Гога, устроившись поудобней на диване, слушал с закрытыми глазами. «А зачем мне учиться читать, — рассуждал он, — если бабушка мне вслух читает». Он и не старался.

И в классе он увиливал как мог.

Учительница ему говорит:

— Прочти-ка вот здесь.

Он делал вид, что читает, а сам рассказывал по памяти, что ему бабушка читала. Учительница его останавливала. Под смех класса он говорил:

— Хотите, я лучше закрою форточку, чтобы не дуло.

— У меня так кружится голова, что я сейчас, наверное, упаду…

Он так искусно притворялся, что однажды учительница его к врачу послала. Врач спросил:

— Как здоровье?

— Плохо, — сказал Гога.

— Что болит?

— Ну, тогда иди в класс.

— Почему?

— Потому что у тебя ничего не болит.

— А вы откуда знаете?

— А ты откуда знаешь? — засмеялся врач. И он слегка подтолкнул Гогу к выходу. Больным Гога больше никогда не притворялся, но увиливать продолжал.

И старания одноклассников ни к чему не привели. Сначала к нему Машу-отличницу прикрепили.

— Давай будем серьёзно учиться, — сказала ему Маша.

— Когда? — спросил Гога.

— Да хоть сейчас.

— Сейчас я приду, — сказал Гога.

И он ушёл и не вернулся.

Потом к нему Гришу-отличника прикрепили. Они остались в классе. Но как только Гриша открыл букварь, Гога полез под парту.

— Ты куда? — спросил Гриша.

— Иди сюда, — позвал Гога.

— А здесь нам никто мешать не будет.

— Да ну тебя! — Гриша, конечно, обиделся и сейчас же ушёл.

Больше к нему никого не прикрепляли.

Время шло. Он увиливал.

Приехали Гогины родители и обнаружили, что их сын не может прочесть ни строчки. Отец схватился за голову, а мать за книжку, которую она привезла своему ребёнку.

— Теперь я каждый вечер, — сказала она, — буду читать вслух эту замечательную книжку своему сыночку.

Бабушка сказала:

— Да, да, я тоже каждый вечер читала вслух Гогочке интересные книжки.

Но отец сказал:

— Очень даже напрасно вы это делали. Наш Гогочка разленился до такой степени, что не может прочесть ни строчки. Прошу всех удалиться на совещание.

И папа вместе с бабушкой и мамой удалились на совещание. А Гога сначала заволновался по поводу совещания, а потом успокоился, когда мама стала ему читать из новой книжки. И даже заболтал ногами от удовольствия и чуть не сплюнул на ковёр.

Но он не знал, что это было за совещание! Что там постановили!

Итак, мама прочла ему полторы страницы после совещания. А он, болтая ногами, наивно воображал, что так и будет дальше продолжаться. Но когда мама остановилась на самом интересном месте, он опять заволновался.

А когда она протянула ему книгу, он ещё больше заволновался.

Он сразу предложил:

— Давай я тебе, мамочка, вымою посуду.

И он побежал мыть посуду.

Он побежал к отцу.

Отец строго сказал, чтобы он никогда больше не обращался к нему с такими просьбами.

Он сунул книгу бабушке, но она зевнула и выронила её из рук. Он поднял с пола книгу и опять отдал бабушке. Но она опять выронила её из рук. Нет, раньше она никогда так быстро не засыпала в своём кресле! «Действительно ли, — думал Гога, — она спит или ей на совещании поручили притворяться? » Гога дёргал её, тормошил, но бабушка и не думала просыпаться.

В отчаянии он сел на пол и стал рассматривать картинки. Но по картинкам трудно было понять, что там дальше происходит.

Он принёс книгу в класс. Но одноклассники отказывались ему читать. Даже мало того: Маша тут же ушла, а Гриша вызывающе полез под парту.

Гога пристал к старшекласснику, но тот щёлкнул его по носу и засмеялся.

Вот что значит домашнее совещание!

Вот что значит общественность!

Он вскорости прочёл всю книгу и много других книг, но по привычке никогда не забывал сходить за хлебом, вымыть пол или посуду.

Вот что интересно!

Виктор Голявкин. В ШКАФУ

Перед уроком я в шкаф залез. Я хотел мяукнуть из шкафа. Подумают, кошка, а это я.

Сидел в шкафу, ждал начала урока и не заметил сам, как уснул.

Просыпаюсь — в классе тихо. Смотрю в щёлочку — никого нет. Толкнул дверь, а она закрыта. Значит, я весь урок проспал. Все домой ушли, и меня в шкафу заперли.

Душно в шкафу и темно, как ночью. Мне стало страшно, я стал кричать:

— Э-э-э! Я в шкафу! Помогите!

Прислушался — тишина кругом.

— О! Товарищи! Я в шкафу сижу!

Слышу чьи-то шаги. Идёт кто-то.

— Кто здесь горланит?

Я сразу узнал тётю Нюшу, уборщицу.

Я обрадовался, кричу:

— Тётя Нюша, я здесь!

— Где ты, родименький?

— В шкафу я! В шкафу!

— Как же ты, милый, туда забрался?

— Я в шкафу, бабуся!

— Так уж слышу, что ты в шкафу. Так чего ты хочешь?

— Меня заперли в шкаф. Ой, бабуся!

Ушла тётя Нюша. Опять тишина. Наверное, за ключом ушла.

Пал Палыч постучал в шкаф пальцем.

— Там нет никого, — сказал Пал Палыч.

— Как же нет. Есть, — сказала тётя Нюша.

— Ну где же он? — сказал Пал Палыч и постучал ещё раз по шкафу.

Я испугался, что все уйдут, я останусь в шкафу, и изо всех сил крикнул:

— Я здесь!

— Кто ты? — спросил Пал Палыч.

— Я… Цыпкин…

— Зачем ты туда забрался, Цыпкин?

— Меня заперли… Я не забрался…

— Гм… Его заперли! А он не забрался! Видали? Какие волшебники в нашей школе! Они не забираются в шкаф, в то время как их запирают в шкафу. Чудес не бывает, слышишь, Цыпкин?

— Слышу…

— Ты давно там сидишь? — спросил Пал Палыч.

— Не знаю…

— Найдите ключ, — сказал Пал Палыч. — Быстро.

Тётя Нюша пошла за ключом, а Пал Палыч остался. Он сел рядом на стул и стал ждать. Я видел сквозь

щёлку его лицо. Он был очень сердитый. Он закурил и сказал:

— Ну! Вот до чего доводит шалость. Ты мне честно скажи: почему ты в шкафу?

Мне очень хотелось исчезнуть из шкафа. Откроют шкаф, а меня там нет. Как будто бы я там и не был. Меня спросят: «Ты был в шкафу?» Я скажу: «Не был». Мне скажут: «А кто там был?» Я скажу: «Не знаю».

Но ведь так только в сказках бывает! Наверняка завтра маму вызовут… Ваш сын, скажут, в шкаф залез, все уроки там спал, и всё такое… как будто мне тут удобно спать! Ноги ломит, спина болит. Одно мученье! Что было мне отвечать?

Я молчал.

— Ты живой там? — спросил Пал Палыч.

— Живой…

— Ну сиди, скоро откроют…

— Я сижу…

— Так… — сказал Пал Палыч. — Так ты ответишь мне, почему ты залез в этот шкаф?

— Кто? Цыпкин? В шкафу? Почему?

Мне опять захотелось исчезнуть.

Директор спросил:

— Цыпкин, ты?

Я тяжело вздохнул. Я просто уже не мог отвечать.

Тётя Нюша сказала:

— Ключ унёс староста класса.

— Взломайте дверь, — сказал директор.

Я почувствовал, как ломают дверь, — шкаф затрясся, я стукнулся больно лбом. Я боялся, что шкаф упадёт, и заплакал. Руками упёрся в стенки шкафа, и, когда дверь поддалась и открылась, я продолжал точно так же стоять.

— Ну, выходи, — сказал директор. — И объясни нам, что это значит.

Я не двинулся с места. Мне было страшно.

— Почему он стоит? — спросил директор.

Меня вытащили из шкафа.

Я всё время молчал.

Я не знал, что сказать.

Я хотел ведь только мяукнуть. Но как я сказал бы об этом…

Виктор Голявкин

Как я под партой сидел

Только к доске отвернулся учитель, а я раз — и под парту. Как заметит учитель, что я исчез, ужасно, наверное, удивится.

Интересно, что он подумает? Станет спрашивать всех, куда я делся, — вот
смеху-то будет! Уже пол-урока прошло, а я всё сижу. «Когда же, — думаю,
— он увидит, что меня в классе нет?» А под партой трудно сидеть. Спина
у меня заболела даже. Попробуй-ка так просиди! Кашлянул я — никакого
внимания. Не могу больше сидеть. Да ещё Серёжка мне в спину ногой всё
время тычет. Не выдержал я. Не досидел до конца урока. Вылезаю и говорю:

Извините, Пётр Петрович.

Учитель спрашивает:

В чём дело? К доске хочешь?

Нет, извините меня, я под партой сидел…

Ну и как, там удобно сидеть, под партой? Ты сегодня сидел очень тихо. Вот так бы всегда на уроках.

В шкафу

Перед уроком я в шкаф залез. Хотел мяукнуть из шкафа. Подумают, кошка, а это я.

Сидел в шкафу, ждал начала урока и не заметил сам, как уснул.
Просыпаюсь — в классе тихо. Смотрю в щелочку — никого нет. Толкнул
дверь, а она закрыта. Значит, я весь урок проспал. Все домой ушли, и
меня в шкафу заперли.

Душно в шкафу и темно, как ночью. Мне стало страшно, я стал кричать:

Э-э-э! Я в шкафу! Помогите! Прислушался — тишина кругом.

О! Товарищи! Я в шкафу сижу! Слышу чьи-то шаги.

Идёт кто-то.

Кто здесь горланит?

Я сразу узнал тётю Нюшу, уборщицу. Я обрадовался, кричу:

Тётя Нюша, я здесь!

Где ты, родименький?

В шкафу я! В шкафу!

Как же ты. милый, туда забрался?

Я в шкафу, бабуся!

Так уж слышу, что ты в шкафу. Так чего ты хочешь? Меня заперли в шкаф.
Ой, бабуся! Ушла тётя Нюша. Опять тишина. Наверное, за ключом ушла.

Пал Палыч постучал в шкаф пальцем.

Там нет никого, — сказал Пал Палыч. Как же нет? Есть, — сказала тётя Нюша.

Ну, где же он? — сказал Пал Палыч и постучал ещё раз по шкафу.

Я испугался, что все уйдут, я останусь в шкафу, и изо всех сил крикнул:

Я здесь!

Кто ты? — спросил Пал Палыч.

Я… Цыпкин…

Зачем ты туда забрался, Цыпкин?

Меня заперли… Я не забрался…

Гм… Его заперли! А он не забрался! Видали? Какие волшебники в
нашей школе! Они не забираются в шкаф, в то время как их запирают в
шкафу! Чудес не бывает, слышишь, Цыпкин?

Слышу…

Ты давно там сидишь? — спросил Пал Палыч.

Не знаю…

Найдите ключ, сказал Пал Палыч. — Быстро.

Тётя Нюша пошла за ключом, а Пал Палыч остался. Он сел рядом на стул и
стал ждать. Я видел сквозь щёлку его лицо. Он был очень сердитый. Он
закурил и сказал:

Ну! Вот до чего доводит шалость! Ты мне честно скажи, почему ты в шкафу?

Мне очень хотелось исчезнуть из шкафа. Откроют шкаф, а меня там нет.
Как будто бы я там и не был. Меня спросят: «Ты был в шкафу?» Я скажу:
«Не был». Мне скажут: «А кто там был?» Я скажу: «Не знаю».

Но ведь так только в сказках бывает! Наверняка завтра маму
вызовут… Ваш сын, скажут, в шкаф залез, все уроки там спал, и
всё такое… Как будто мне тут удобно спать! Ноги ломит, спина
болит. Одно мученье! Что было мне отвечать?

Я молчал.

Ты живой там? — спросил Пал Палыч.

Живой…

Ну сиди, скоро откроют…

Я сижу…

Так… — сказал Пал Палыч. — Так ты ответишь мне, почему ты залез в этот шкаф?

Кто? Цыпкин? В шкафу? Почему?

Мне опять захотелось исчезнуть.

Директор спросил:

Цыпкин, ты?

Я тяжело вздохнул. Я просто уже не мог отвечать.

Тётя Нюша сказала:

Ключ унёс староста класса.

Взломайте дверь, — сказал директор.

Я почувствовал, как ломают дверь, — шкаф затрясся, я стукнулся больно
лбом. Я боялся, что шкаф упадёт, и заплакал. Руками упёрся в стенки
шкафа, и, когда дверь поддалась и открылась, я продолжал точно так же
стоять.

Ну, выходи, — сказал директор. — И объясни нам, что это значит.

Я не двинулся с места. Мне было страшно.

Почему он стоит? — спросил директор.

Меня вытащили из шкафа.

Я всё время молчал.

Я не знал, что сказать.

Я хотел ведь только мяукнуть. Но как я сказал бы об этом?..

Секрет

У нас от девчонок секреты. Мы ни за что на свете не доверяем им свои
секреты. Они по всему свету могут разболтать любую тайну. Даже самую
государственную тайну они могут разболтать. Хорошо, что им этого не
доверяют!

У нас, правда, нет таких важных секретов, откуда нам взять их! Так мы
их сами придумали. У нас был такой секрет: мы зарыли в песок пару пулек
и никому не сказали об этом. Был ещё секрет: мы собирали гвозди.
Например, я собрал двадцать пять самых разных гвоздей, но кто знал об
этом? Никто! Я никому не проболтался. Сами понимаете, как нам трудно
приходилось! Через наши руки прошло столько секретов, что я даже не
помню, сколько их было. И ни одна девчонка не узнала ничего. Они ходили
и косились на нас, разные кривляки, и только о том и думали, чтобы
выудить у нас наши тайны. Хотя они у нас ни разу ни о чём не
спрашивали, но это ведь ничего не значит! До чего хитрые всё-таки!

А вчера я хожу по двору с нашей тайной, с нашим новым замечательным
секретом и вдруг вижу Ирку. Я прошёл мимо несколько раз, и она на меня
покосилась.

Я ещё походил по двору, а потом подошёл к ней и тихо вздохнул. Я
нарочно несильно вздохнул, чтобы она не подумала, что я специально
вздохнул.

Я ещё раза два вздохнул, она опять только покосилась, и всё. Тогда я
перестал вздыхать, раз никакого от этого толку нету, и говорю:

Если бы ты знала, что я знаю, ты бы прямо здесь, на месте, провалилась.

Она опять покосилась на меня и говорит:

Не беспокойся, — отвечает, — не провалюсь, как бы ты сам не провалился.

А мне-то чего, — говорю, — проваливаться, мне-то нечего проваливаться, раз я тайну знаю.

Тайну? — говорит. — Какую тайну?

Смотрит на меня и ждёт, когда я ей начну рассказывать про тайну.

А я говорю:

Тайна есть тайна, и не для того она существует, чтобы каждому эту тайну разбалтывать.

Она почему-то разозлилась и говорит:

Тогда уходи отсюда со своими тайнами!

Ха, — говорю, — вот ещё не хватало! Твой двор это, что ли?

Мне прямо смешно даже стало. Вот ведь до чего докатились!

Мы постояли, постояли, потом вижу — она снова косится.

Я сделал вид, что уйти собрался. И говорю:

Ладно. Тайна при мне останется. — И усмехнулся так, чтобы она поняла, что это значит.

Она голову даже ко мне не повернула и говорит:

Нету у тебя никакой тайны. Если у тебя какая-нибудь тайна была бы, ты
бы давно уже рассказал, а раз ты не рассказываешь, значит, ничего
такого нету.

Что, думаю, она такое говорит? Ерунду какую-то? Но, честно говоря, я
немножко растерялся. И правда, ведь могут мне не поверить, что у меня
есть какая-то тайна, раз, кроме меня, никто не знает о ней. У меня в
голове здорово всё перемешалось. Но я сделал вид, что у меня там ничего
не перемешалось, и говорю:

Очень жалко, что тебе доверять нельзя. А то я бы тебе всё рассказал. Но ты можешь оказаться предательницей…

И тут я вижу, она опять на меня одним глазом косится.

Я говорю:

Дело тут не простое, ты это, надеюсь, прекрасно понимаешь, и
обижаться по всякому поводу, я думаю, не стоит, тем более если бы это
был не секрет, а какой-нибудь пустяк, и если бы я тебя знал
получше…

Говорил я долго и много. Почему-то у меня такое желание появилось — долго и много говорить. Когда я кончил, её рядом не было.

Она плакала, прислонившись к стене. Её плечи дрожали. Я слышал всхлипыванья.

Я сразу понял, что она ни за что на свете не может оказаться
предательницей. Она как раз тот человек, которому спокойно можно всё
доверить. Я это сразу понял.

Видишь ли… — сказал я, — если ты… дашь слово… и поклянёшься…

И я ей рассказал весь секрет.

На другой день меня били.

Она разболтала всем…

Но самое главное было не то, что Ирка оказалась предательницей, не то,
что секрет был раскрыт, а то, что потом мы не могли придумать ни одного
нового секрета, сколько мы ни старались.

Никакой горчицы я не ел

Сумку я спрятал под лестницу. А сам за угол завернул, на проспект вышел.

Весна. Солнышко. Птички поют. Неохота как-то в школу. Любому ведь надоест. Вот и мне надоело.

Смотрю — машина стоит, шофёр что-то в моторе смотрит. Я его спрашиваю:

Поломалась?

Молчит шофёр.

Поломалась? — спрашиваю.

Он молчит.

Я постоял, постоял, говорю:

Что, поломалась машина?

На этот раз он услышал.

Угадал, — говорит, — поломалась. Помочь хочешь? Ну, давай чинить вместе.

Да я… я не умею…

Раз не умеешь, не надо. Я уж как-нибудь сам.

Вон двое стоят. Разговаривают. Подхожу ближе. Прислушиваюсь. Один говорит:

Как с патентом?

Другой говорит:

Хорошо с патентом.

«Кто это, — думаю, — патент? Никогда я про него не слышал». Я думал,
они про патент ещё скажут. А они про патент ничего не сказали больше.
Про завод стали что-то рассказывать. Один заметил меня, говорит другому:

Гляди-ка, парень как рот раскрыл.

И ко мне обращается:

Что тебе?

Мне ничего, — отвечаю, — я просто так…

Тебе нечего делать?

Вот хорошо! Видишь, вон дом кривой?

Пойди подтолкни его с того боку, чтоб он ровней был.

Как это?

А так. Тебе ведь нечего делать. Ты и подтолкни его. И смеются оба.

Я что-то ответить хотел, но не мог придумать. По дороге придумал, вернулся к ним.

Не смешно, — говорю, — а вы смеётесь.

Они как будто не слышат. Я опять:

Не смешно совсем. Что вы смеётесь?

Тогда один говорит:

Мы совсем не смеёмся. Где ты видишь, что мы смеёмся?

Они и правда уже не смеялись. Это раньше они смеялись. Значит, я опоздал немножко…

О! Метла у стены стоит. И никого рядом нету. Замечательная метла, большая!

Дворник вдруг из ворот выходит:

Не тронь метлу!

Да зачем мне метла? Мне метлы не нужно…

А не нужно, так не подходи к метле. Метла для работы, а не для того, чтобы к ней подходили.

Какой-то злой дворник попался! Метлы даже жалко. Эх, чем бы заняться?
Домой идти ещё рано. Уроки ещё не кончились. Ходить по улицам скучно.
Ребят никого не видно.

На леса строительные залезть?! Как раз рядом дом ремонтируют. Погляжу сверху на город. Вдруг слышу голос:

Куда лезешь? Эй!

Смотрю — нет никого. Вот это да! Никого нет, а кто-то кричит! Выше стал подниматься — опять:

А ну слезь!

Головой верчу во все стороны. Откуда кричат? Что такое?

Слезай! Эй! Слезай, слезай!

Я чуть с лестницы не скатился.

Перешёл на ту сторону улицы. Наверх, на леса смотрю. Интересно, кто это
кричал. Вблизи я никого не видел. А издали всё увидел — рабочие на
лесах штукатурят, красят…

Сел на трамвай, до кольца доехал. Всё равно идти некуда. Лучше буду кататься. Устал ходить.

Второй круг на трамвае сделал. На то же самое место приехал. Ещё круг
проехать, что ли? Не время пока домой идти. Рановато. В окно вагона
смотрю. Все спешат куда-то, торопятся. Куда это все спешат? Непонятно.

Вдруг кондукторша говорит:

Плати, мальчик, снова.

У меня больше денег нету. У меня только тридцать копеек было.

Тогда сходи, мальчик. Иди пешком.

Ой, мне далеко пешком идти!

А ты попусту не катайся. В школу, наверное, не пошёл?

Откуда вы знаете?

Я всё знаю. По тебе видно.

А чего видно?

Видно, что в школу ты не пошёл. Вот что видно. Из школы ребята весёлые едут. А ты как будто горчицей объелся.

Никакой я горчицы не ел…

Всё равно сходи. Прогульщиков я не вожу бесплатно.

А потом говорит:

Ну уж ладно, катайся. В другой раз не разрешу. Так и знай.

Но я всё равно сошёл. Неудобно как-то. Место совсем незнакомое. Никогда
я в этом районе не был. С одной стороны дома стоят. С другой стороны
нет домов; пять экскаваторов землю роют. Как слоны по земле шагают.
Зачерпывают ковшами землю и в сторону сыплют. Вот это техника! Хорошо
сидеть в будке. Куда лучше, чем в школу ходить. Сидишь себе, а он сам
ходит да ещё землю копает.

Один экскаватор остановился. Экскаваторщик слез на землю и говорит мне:

В ковш хочешь попасть?

Я обиделся:

Зачем мне в ковш? Я в кабину хочу.

И тут вспомнил я про горчицу, что кондукторша мне сказала, и стал
улыбаться. Чтоб экскаваторщик думал, что я весёлый. И совсем мне не
скучно. Чтобы оп не догадался, что я не был в школе.

Он посмотрел на меня удивлённо:

Вид у тебя, брат, какой-то дурацкий.

Я ещё больше стал улыбаться. Рот чуть не до ушей растянул.

Что с тобой?

Что ты мне рожи строишь?

На экскаваторе покатайте меня.

Это тебе не троллейбус. Это машина рабочая. На ней люди работают. Ясно?

Я говорю:

Я тоже хочу на нём работать.

Он говорит:

Эге, брат! Учиться надо!

Я думал, что это он про школу. И опять улыбаться стал.

А он рукой на меня махнул и залез в кабину. Не захотел со мной разговаривать больше.

Весна. Солнышко. Воробьи в лужах купаются. Иду и думаю про себя. В чём дело? Почему это мне так скучно?

Путешественник

Я твёрдо решил в Антарктиду поехать. Чтоб закалить свой характер. Все
говорят, бесхарактерный я, — мама, учительница, даже Вовка. В
Антарктиде всегда зима. И совсем нет лета. Туда только самые смелые
едут. Так Вовкин папа сказал. Вовкин папа там был два раза. Он с Вовкой
по радио говорил. Спрашивал, как живёт Вовка, как учится. Я тоже по
радио выступлю. Чтобы мама не волновалась.

Утром я вынул все книжки из сумки, положил туда бутерброды, лимон,
будильник, стакан и футбольный мяч. Наверняка морских львов там
встречу, — они любят мяч на носу вертеть. Мяч не влезал в сумку.
Пришлось выпустить из него воздух.

Наша кошка прогуливалась по столу. Я её тоже сунул в сумку. Еле-еле всё поместилось.

Вот я уже на перроне. Свистит паровоз. Как много народу едет! Можно
сесть на какой угодно поезд. В конце концов, можно всегда пересесть.

Я влез в вагон, сел, где посвободней.

Напротив меня спала старушка. Потом со мной сел военный. Он сказал: «Привет соседям!» — и разбудил старушку.

Старушка проснулась, спросила:

Мы едем? — и снова уснула.

Поезд тронулся. Я подошёл к окну. Вот наш дом, наши белые занавески,
наше бельё висит на дворе… Уже не видно нашего дома. Мне стало
сначала немножко страшно. Но это только сначала. А когда поезд пошёл
совсем быстро, мне как-то даже весело стало! Ведь еду я закалять
характер!

Мне надоело смотреть в окно. Я снова сел.

Тебя как зовут? — спросил военный.

Саша, — сказал я чуть слышно.

А что же бабушка спит?

А кто её знает!

Куда путь держишь? —

Далеко…

В гости?

Надолго?

Он со мной разговаривал как со взрослым, и за это очень понравился мне.

На пару недель, — сказал я серьёзно.

Ну что же, неплохо, — сказал военный, — очень даже неплохо.

Я спросил:

Вы в Антарктиду?

Пока нет; ты в Антарктиду хочешь?

Откуда вы знаете?

Все хотят в Антарктиду.

И я хочу.

Ну вот видишь!

Видите ли… я решил закаляться…

Понимаю, — сказал военный, — спорт, коньки…

Да нет…

Теперь понимаю — кругом пятёрки!

Да нет… — сказал я, — Антарктида…

Антарктида? — переспросил военный.

Военного кто-то позвал сыграть в шашки. И он ушёл в другое купе.

Проснулась старушка.

Не болтай ногами, — сказала старушка.

Я пошёл посмотреть, как играют в шашки.

Вдруг… я даже глаза раскрыл — навстречу шла Мурка. А я и забыл про неё! Как она смогла вылезти из сумки?

Она побежала назад — я за ней. Она забралась под чью-то полку — я тоже сейчас же полез под полку.

Мурка! — кричал я. — Мурка!

Что за шум? — закричал проводник. — Почему здесь кошка?

Эта кошка моя.

С кем этот мальчик?

Я с кошкой…

С какой кошкой?

Он с бабушкой едет, — сказал военный, — она здесь рядом, в купе.

Проводник повёл меня прямо к старушке..

Этот мальчик с вами?

Он с командиром, — сказала старушка.

Антарктида… — вспомнил военный, — всё ясно… Понимаете
ли, в чём тут дело? Этот мальчик решил махнуть в Антарктиду. И вот он
взял с собой кошку… И ещё что ты взял с собой, мальчик?

Лимон, — сказал я, — и ещё бутерброды…

И поехал воспитывать свой характер?

Какой плохой мальчик! — сказала старушка.

Безобразие! — подтвердил проводник.

Потом почему-то все стали смеяться. Даже бабушка стала смеяться. У неё
из глаз даже слёзы пошли. Я не знал, что все надо мной смеются, и
потихоньку тоже смеялся.

Бери кошку, — сказал проводник. — Ты приехал. Вот она, твоя Антарктида!

Поезд остановился.

«Неужели, — думаю, — Антарктида? Так скоро?»

Мы сошли с поезда на перрон. Меня посадили па встречный поезд и повезли домой.

Михаил Зощенко, Лев Кассиль и др. — Заколдованная буква

Когда-то была у Алёши двойка. По пению. А так больше не было двоек.
Тройки были. Почти что все тройки были. Одна четвёрка была когда-то
очень давно.

А пятёрок и вовсе не было. Ни одной пятёрки в жизни не было у человека!
Ну, не было так не было, ну что поделаешь! Бывает. Жил Алёша без
пятёрок. Рос. Из класса в класс переходил. Получал свои положительные
тройки. Показывал всем четвёрку и говорил:

Вот, давно было.

И вдруг — пятёрка. И главное, за что? За пение. Он получил эту пятёрку
совершенно случайно. Что-то такое удачно спел, и ему поставили пятёрку.
И даже ещё устно похвалили. Сказали: «Молодец, Алёша!» Короче говоря,
это было очень приятным событием, которое омрачилось одним
обстоятельством: он не мог никому показывать эту пятёрку, поскольку её
вписали в журнал, а журнал, понятно, на руки ученикам, как правило, не
выдаётся. А дневник свой он забыл дома. Раз так, значит, Алёша не имеет
возможности показывать всем свою пятёрку. И поэтому вся радость
омрачилась. А ему, понятно, хотелось всем показывать, тем более что
явление это в его жизни, как вы поняли, редкое. Ему могут попросту не
поверить без фактических данных. Если пятёрка была бы в тетрадке, к
примеру за решённую дома задачу или же за диктант, тогда проще
простого. То есть ходи с этой тетрадкой и всем показывай. Пока листы не
начнут выскакивать.

На уроке арифметики у него созрел план: украсть журнал! Он украдёт
журнал, а утром его принесёт обратно. За это время он может с этим
журналом обойти всех знакомых и незнакомых. Короче говоря, он улучил
момент и украл журнал на переменке. Он сунул журнал себе в сумку и
сидит как ни в чём не бывало. Только сердце у него отчаянно стучит, что
совершенно естественно, поскольку он совершил кражу. Когда учитель
вернулся, он так удивился, что журнала нет на месте, что даже ничего не
сказал, а стал вдруг какой-то задумчивый. Похоже было, что он
сомневался, был журнал на столе или не был, с журналом он приходил или
без. Он так и не спросил про журнал: мысль о том, что кто-то из
учеников украл его, не пришла ему даже в голову. В его педагогической
практике такого случая не было. II он, не дожидаясь звонка, тихо вышел,
и видно было, что он здорово расстроен своей забывчивостью.

А Алёша схватил свою сумку и помчался домой. В трамвае он вынул журнал
из сумки, нашёл там свою пятёрку и долго глядел на неё. А когда уже шёл
по улице, он вспомнил вдруг, что забыл журнал в трамвае. Когда он это
вспомнил, то он прямо чуть не свалился от страха. Он даже сказал «ой!»
или что-то в этом роде. Первая мысль, какая пришла ему в голову, — это
бежать за трамваем. Но он быстро понял (он был всё-таки
сообразительный!), что бежать за трамваем нет смысла, раз он уже уехал.
Потом много других мыслей пришло ему в голову. Но это были всё такие
незначительные мысли, что о них и говорить не стоит.

У него даже такая мысль появилась: сесть на поезд и уехать на Север. И
поступить там где-нибудь на работу. Почему именно на Север, он не знал,
но собирался именно туда. То есть он даже и не собирался. Он на миг об
этом подумал, а потом вспомнил о маме, бабушке, своём отце и бросил эту
затею. Потом он подумал, не пойти ли ему в бюро потерянных вещей,
вполне возможно, что журнал там. Но тут возникнет подозрение. Его
наверняка задержат и привлекут к ответственности. А он не хотел
привлекаться к ответственности, несмотря на то что этого заслуживал.

Он пришёл домой и даже похудел за один вечер. А всю ночь он не мог уснуть и к утру, наверное, ещё больше похудел.

Во-первых, его мучила совесть. Весь класс остался без журнала. Пропали отметки всех друзей. Понятно его волнение.

А во-вторых, пятёрка. Одна за всю жизнь — и та пропала. Нет, я понимаю
его. Правда, мне не совсем понятен его отчаянный поступок, но
переживания его мне совершенно понятны.

Итак, он пришёл утром в школу. Волнуется. Нервничает. В горле комок. В глаза не смотрит.

Приходит учитель. Говорит:

Ребята! Пропал журнал. Какая-то оказия. И куда он мог деться?

Алёша молчит.

Учитель говорит:

Я вроде бы помню, что приходил в класс с журналом. Даже видел его на
столе. Но в то же время я в этом сомневаюсь. Не мог же я его потерять
по дороге, хотя я очень хорошо помню, как я его взял в учительской и
нёс по коридору.

Некоторые ребята говорят:

Нет, мы помним, что журнал лежал на столе. Мы видели.

Учитель говорит:

В таком случае куда он делся?

Тут Алёша не выдержал. Он не мог больше сидеть и молчать. Он встал и говорит:

Журнал, наверное, в камере потерянных вещей…

Учитель удивился и говорит:

Где? Где?

А в классе засмеялись.

Тогда Алёша, очень волнуясь, говорит:

Нет, я вам правду говорю, он, наверное, в камере потерянных вещей… он не мог пропасть…

В какой камере? — говорит учитель.

Потерянных вещей, — говорит Алёша.

Нечего не понимаю, — говорит учитель.

Тут Алёша вдруг почему-то испугался, что ему здорово влетит за это дело, если он сознается, и он говорит:

Я просто хотел посоветовать…

Учитель посмотрел на него и печально так говорит:

Не надо глупости говорить, слышишь?

В это время открывается дверь, и в класс входит какая-то женщина и в руке держит что-то завёрнутое в газету.

Я кондуктор, — говорит она, — прошу прощения. У меня сегодня
свободный день, и вот я нашла вашу школу и класс, и в таком случае
возьмите ваш журнал.

В классе сразу поднялся шум, а учитель говорит:

Как так? Вот это номер! Каким образом наш классный журнал оказался у
кондуктора? Нет, этого не может быть! Может быть, это не наш журнал?

Кондукторша лукаво улыбается и говорит:

Нет, это ваш журнал.

Тогда учитель хватает у кондукторши журнал и быстро листает.

Да! Да! Да! — кричит он, — Это наш журнал! Я же помню, что нёс его по коридору…

Кондукторша говорит:

А потом забыли в трамвае?

Учитель смотрит на неё широко раскрытыми глазами. А она, широко улыбаясь, говорит:

Ну конечно. Вы забыли его в трамвае.

Тогда учитель хватается за голову:

Господи! Что-то со мной происходит. Как я мог забыть журнал в
трамвае? Это ведь просто немыслимо! Хотя я помню, что нёс его по
коридору… Может, мне уходить из школы? Я чувствую, мне всё
труднее становится преподавать…

Кондукторша прощается с классом, и весь класс ей кричит «спасибо», и она с улыбкой уходит.

На прощание она говорит учителю:

В другой раз будьте внимательней.

Учитель сидит за столом, обхватив свою голову руками, в очень мрачном
настроении. Потом он, подперев руками щёки, сидит и смотрит в одну
точку.

Я украл журнал.

Но учитель молчит.

Тогда Алёша опять говорит:

Это я украл журнал. Поймите.

Учитель вяло говорит:

Да… да… я понимаю тебя… твой благородный
поступок… но это делать ни к чему… Ты мне хочешь
помочь… я знаю… взять вину на себя… но зачем это
делать, мой милый…

Алёша чуть не плача говорит:

Нет, я вам правду говорю…

Учитель говорит:

Вы смотрите, он ещё настаивает… какой упорный
мальчишка… нет, это удивительно благородный мальчишка… Я
это ценю, милый, но… раз… такие вещи со мной
случаются… нужно подумать об уходе… оставить на время
преподавание…

Алёша говорит сквозь слёзы:

Я… вам… правду… говорю…

Учитель резко встаёт со своего места, хлопает по столу кулаком и кричит хрипло:

Не надо!

После этого он вытирает слёзы платком и быстро уходит.

А как быть Алёше?

Он остаётся весь в слезах. Пробует объяснить классу, но ему никто не верит.

Он чувствует себя в сто раз хуже, как если бы был жестоко наказан. Он не может ни есть, ни спать.

Он едет к учителю на дом. И всё ему объясняет. И он убеждает учителя. Учитель гладит его по голове и говорит:

Это значит, что ты ещё не совсем потерянный человек и в тебе есть совесть.

И учитель провожает Алёшу до угла и читает ему нотацию.

……………………………………………


Copyright: Виктор Голявкин

09.12.2021 14:59:40, Распереживалась

86 комментариев