Я беременна от своего сына рассказ

К сожалению, до сих пор велик процент будущих мам, у которых предстоящие роды не вызывают ничего, кроме панического ужаса. Их единственная мечта — кесарево сечение:
уснул, проснулся, а у тебя уже ребенок. Но бывает и так, что оперативное родоразрешение становится единственным выходом. Сегодня у нас в гостях мама Аня, которая хотела родить своего малыша сама, но судьба распорядилась иначе. Это рассказ о кесаревом сечении «без купюр».

-Первого ребенка я рожала сама. Это было 10 лет назад. Многое уже позабылось, да, было сложновато, но на этот раз я тоже настраивалась на естественные роды.
На 39-40 неделях я наблюдалась в Областном роддоме и постоянно видела, как девочки уходили на роды и вскоре появлялись с малышами на руках. Ходить было тяжело, и я торопила время: быстрей бы и мне «отстреляться» и вновь стать мамой.

Хотя это был мой второй ребенок, для меня было очень важно во время беременности ходить на курсы подготовки к родам. Из рассказов акушера мы хорошо поэтапно представляли весь процесс родов и знали: да, придется перетерпеть, пострадать немножко, но ребеночек страдает больше, и надо лишь потрудиться вместе с ним ради него. Конечно, кесарево сечение для многих было привлекательно: никаких тебе страданий, заснул, проснулся, а тебе уже младенца показывают. Со мной в палате было много девчонок, которые шли на второе кесарево.

Я часто слышу возгласы: вот, сейчас всех режут! Ничего подобного. И, кстати, интересно, что врачи не спешат делать операцию, не назначают конкретную дату, а заставляют ходить вплоть до начала родового процесса: многие идут на кесарево со схватками, ноющими ощущениями в низу живота. Ив то же время операций делается очень много).

Мои соседки по палате постоянно менялись, одни рожали, на их место поступали другие. И, помню, пришла девочка лет 16-17. Она сразу категорично заявила: «Мне будут делать только кесарево!» Мы все начали дружно отговаривать: «Да ты что, это же и ребенку опасно, и тебе зачем этот шов?!» Но страх был настолько силен, что свои позиции она не сдавала…

7 марта перед праздником меня отпустили домой, а вечером у меня поднялась температура. На следующее утро я позвонила своему врачу и сказала: мне плохо, температура 39еС, я пью парацетамол. Врач успокоил: ребенку ничего не грозит, принимайте парацетамол и приходите завтра. Все 8 марта я была, что называется, никакая, а вечером отошли воды. И мы вынуждены были поехать в больницу. Слава Богу! Если бы не отошли воды, все могло бы быть еще хуже.

В 4-м роддоме, куда мена направили из-за температуры, меня посмотрели три врача, и только третий сказал: «Малышу не хватает кислорода до такой степени, что на каждой схватке у него останавливается сердечко. Необходимо экстренное кесарево».

Трое суток после операции я провела в реанимации, лежа под капельницей, с катетером в руке, ничего не ела, не пила. Физическая боль была настолько сильной, что отвлекала меня даже от переживаний за здоровье малыша. Переживали мои близкие: за меня, за ребенка. А я не могла ни встать, ни вздохнуть, ни охнуть. Боль поглотила меня абсолютно, ее снимали наркотиками, какими-то болеутоляющими препаратами, но я все равно все чувствовала.
На следующий день ко мне пришла педиатр и сказала, что ребенка увозят в Детскую областную больницу, где как раз освободилось место: врачи подозревали, что у малыша внутриутробная пневмония. Педиатр предупредила: если я хочу увидеть сына (до этого я его не видела, потому что в 4-мроддоме во время кесарева делается не местный, как в областном, а общий наркоз), то надо идти сейчас.
Операций кесарева сечения в роддоме — конвейер. В реанимации 4 койки, и они постоянно были заняты. Вместе с моей соседкой, которой операцию сделали на час позже, мы пошли посмотреть малыша. До палаты я доползла буквально по стенке, посмотрела, какой он красивущий, сладкий… и мне стало плохо. Я упала в обморок, меня долго приводили в себя, водили перед носом нашатырем…

А сейчас? Сейчас мне грустно. Я знаю, что кесарево можно делать только 2 раза. И осознавать то, что можно родить еще только одного ребенка, хотя есть уже двое, — и все, лимит исчерпан тяжело. А ведь кто-то делает первое кесарево, так и не пройдя через естественные роды, в очень юном возрасте… А если мы захотим еще троих детей? Да и интервал после кесарева перед второй беременностью должен быть два года. И я с ужасом думаю: а если я забеременею, что делать ?

Разрез во время операции делают ниже пупка в районе паха. Он небольшой, и ребенка, насколько я знаю, через него выдавливают. Кстати, у малыша был сильнейший синяк, который только недавно сошел. Когда снимали шов, было очень больно. Трое суток в реанимации я ничего не ела, не пила, и молоко не вырабатывалось — не с чего. И ребенок автоматически стал искусственником. Так как малыша не приложили к груди, матка естественным образом не сокращалась. Врачи посоветовали кормить грудью, а у меня молока и не было почти. С первых дней ребенок на смесях, отдельно от меня, потом в больнице. Ему еще и трех месяцев нет, а я уже не кормлю грудью.

Вокруг шва у меня мертвая зона, очень болезненная, сильно тянет с боков. Сам по себе шрам — это не очень приятно, а еще и живот словно нависает над швом, не убирается (а ведь когда я родила старшего сына, буквально сразу после родов у меня стал идеально плоский живот!). Я видела девочек, которым сделали второе кесарево, а они остались «беременными» — с животами, как на 6-7 месяце. Я смотрела и удивлялась: это ж надо, какая скорая мамочка на руках совсем крошечный малыш, а она уже опять забеременела. А оказывалось, что ей только два дня назад второе кесарево сделали…

Но самое ужасное после операции — боль. У меня ребенку скоро три месяца, а болезненные ощущения до сих пор не прошли. Что такое молодая мама? Тебя выписали из роддома, и ты с ребенком на руках вернулась в квартиру, где голодная семья и пыль в три слоя. Тебе надо спускать коляску с 3-8-го этажа, таскать сумки с продуктами. Чтобы встать с дивана, первое время я долго собиралась с силами, и через боль, держась одной рукой за живот, другой за спинку дивана, потихонечку вставала. Ходила, скрючившись, подсознательно оберегая живот. А как тяжело брать на руки ребеночка! Естественно, ни о какой личной жизни и не думаешь представить страшно.

Сейчас мы с Ванечкой ходим на массаж. И массажистка говорит, что кесарята до 3-х лет стабильно — пациенты невропатолога. А скольким малышам во время операции задевают головки, глазки, носики! От резкой смены давления у многих новорожденных лопаю тся сосудики (когда ребенок идет естественным образом, через родовые пути, давление меняется постепенно): у моего племянника сосудики лопнули на лбу, между бровками, а у моего сынули — на носике. Хотя он самый красивый малыш на свете…
Да, в моем случае кесарево было спасением, тут даже речи быть не может: это было сделано во благо. Но ведь есть здоровые девчонки, которым Богом дано благополучно родить самим. Зачем им кесарево? Жизнь меняется: пройдет несколько лет, захочется вновь стать мамой — а уже нельзя…

Прокомментировать рассказ нашей героини мы попросили главного врача Областного роддома, главного акушера-гинеколога Калининградской области. Заслуженного врача РФ Юрия Михайловича АВАКЬЯНА.

— Много ли операций кесарева сечения сейчас делается?

— В центральных московских клиниках 40-45%, в Америке до 50%. У нас в роддоме 27%, и то мы считаем, что это много. Но у нас и патологии больше, и контингент особый. Оптимально 15-16%.

— Когда женщина сама выбирает такой способ появления малыша на свет, по вашему мнению, это хорошо или плохо?

— Желание женщины на сегодняшний день является одним из показаний к операции кесарева сечения. Хорошо это или нет, судить не берусь. Все зависит от индивидуальных особенностей будущей мамы, от ее настроя, психологического статуса. Существует такое понятие как доминанта беременности, доминанта родов, которая выражает настрой на благополучное окончание беременности и самостоятельные роды. Она может быть создана самой женщиной на основе ее собственных взглядов на жизнь, прочитанной литературы, окружения. Но у некоторых женщин под влиянием нашего брата или «страшилок», рассказанных знакомыми, вместо нее формируется боязнь родов, страх боли и т. д.

— Вы отговариваете женщин от кесарева сечения?

— Пытаемся. Если нет показаний для оперативного родоразрешения, если женщина здорова, то мы стараемся объяснить, что роды через естественные родовые пути оптимальный вариант (для последующего грудного вскармливания и т. д.) Процент успеха — 50 на 50: убедить удается лишь каждую вторую. Но бывает и наоборот: женщине показано кесарево сечение, а она хочет рожать сама.

— Вы беретесь за такие роды?

— Конечно. Ведь это желание женщины. И только по жизненным показаниям, например, в случае кровотечения, мы можем отказать в ее просьбе.

— В Областном родильном доме во время операции кесарева сечения делается местный наркоз?

— Да, как правило, операции мы делаем, применяя эпидуральную, спинномозговую анестезию. Женщина находится в полном сознании. После извлечения ребеночка показывают маме, она его целует. Потом малыша относят в детскую палату, а женщина спит, отдыхает. Но в случае тяжелой формы гестоза мы вынуждены делать общий наркоз, чтобы не было осложнений.

— Действительно ли в случае планового кесарева вы не торопитесь с операцией и ждете начала родового процесса?

— Есть научные разработки о том, что если женщине дать возможность начать рожать, то анатомически меняется нижний сегмент матки, проще проводить оперативное родоразрешение, да и ребеночку легче адаптироваться. Но все индивидуально. Если мы видим на УЗИ, что ребенок страдает, то, естественно, мы ничего не ждем.

— А что касается обезболивания после операции?

— После общего наркоза обезболивание приходится делать первые трое суток каждые 3-4 часа, после эпидураль-ной анестезии первые сутки каждые 4-5 часов. Хотя некоторые особо чувствительные женщины сами просят сделать им обезболивающий укол.

— Если мама после кесарева попросит оставить ребеночка с ней в палате, это возможно?
— Ради Бога.

— Юрий Михайлович, вы обратили внимание
на слова нашей героини о том, что три дня в реанимации она не ела, не пила…
— Возможно, она просто сама не хотела кушать. Мы даем женщине попить сразу после перевода в палату. И встают у нас мамочки после операции, боль на фоне наркоза практически не чувствуется, да и доза самого обезболивающего намного меньше, чем при проведении общего наркоза. Кормить же мы начинаем буквально на вторые сутки.

— А когда мама может кормить малыша после операции кесарева сечения?

— Сразу. Некоторые женщины говорят: «Нет молока». Молоко-то есть, только в первые дни это молозиво, хоть несколько капель, но оно есть. И эти капли необходимы ребенку, и их вполне достаточно. Смеси мы начинаем давать только по показаниям, если мамочка по состоянию здоровья не может кормить сама.

— Возможны ли естественные роды после кесарева?
— Возможны. Все зависит от того, по каким показаниям была сделана первая операция. У нас в роддоме самостоятельно рожает после операции небольшой процент женщин, но в принципе, если есть такая возможность, мы стараемся, чтобы женщина родила сама. Но многие мамочки боятся и отказываются от естественных родов.
Если же есть показания по экстрагенитальной патологии, например, то речь однозначно идет о повторном кесаревом сечении и даже о перевязке маточных труб, с чем, кстати, многие не согласны (по религиозным, идеологическим соображениям и т. д.), и бывает так, что приходят рожать и в третий раз.

— То есть третье кесарево возможно?

— И третье, и четвертое. Безусловно, с каждой последующей беременностью при наличии рубца на матке риск патологии, риск невынашивания беременности, риск для здоровья мамы и ребенка возрастает. Но это не абсолютное показание.

— Действительно ли после операции кесаревасечения необходимо выдержать двухлетнюю паузу перед следующей беременностью?

— Желательно полтора-два года. Даже если роды проходят нормально, через естественные родовые пути, все равно около года-полутора лет должен проходить период восстановления. Ведь роды это стресс для всего организма: для нервной, эндокринной системы, для полового аппарат.
Поэтому дело не только в рубце.

— А рубец, кстати, делается не косметический?

— Это дело техники. У нас косметика. И швы мы не снимаем, так как используем материал, который рассасывается.

— Присутствуют ли на операции папы?

— Очень редко. Мы не запрещаем. На родах они присутствуют часто, а на операцию особо не рвутся.

— Юрий Михайлович, а теперь женский вопрос:действительно ли после второго кесарева остается
«беременный» животик?

— Совсем не обязательно. Иногда это зависит от оперативной техники наложения швов. Но некоторые мамы
и после вторых, третьих кесаревых приходят в форму.Если женщина за собой ухаживает, никакого живота не
будет.

— Юрий Михайлович, вы подчеркнули слова о том, что все «кесарята» становятся пациентами
невропатолога.

— Это неправильно. И после естественных родов ребеночек может родиться кривошеий или с дисплазией тазобедренных суставов. И далеко не все «кесарята» должныпроходить курсы массажа.

---

Беседовала Ирина ШЕЛЫГИНА

Региональный Фонд поддержки материнства и детства «Сотворение»
г.Калининград

Foto: Pexels.com

В рамках проекта «Не отворачивайся! Поддержи и участвуй!» мы уже успели поговорить с представителем социальной службы, психотерапевтом, экспертами по ресоциализации, начальниками тюрем и различными специалистами, но нередко мы забываем, что у каждого заключенного есть своя история и кто-то, кто ждет его дома. Мать, отец, бабушки и дедушки, браться и сестры, соседи, друзья и знакомые.

Мы поговорили с двумя семьями, которые ждут возвращения своих сыновей. Имена и места изменены.

Янис ждет своего сына из тюрьмы уже семь лет, но с радостью рассказывает, что уже в ближайший месяц он будет дома — досрочное освобождение.

Элина ждет сына уже шесть с половиной лет, возможно, ей придется ждать еще три года, но она очень надеется на досрочное освобождение.

На вопрос о том, что он планирует прежде всего делать, встретив сына, Янис только смеется и отвечает, что не думал об этом. «Я очень рад, что этот процесс, в основном, уже закончился. У него наконец-то начнется новая, намного более полноценная жизнь. Больше всего, конечно, рад он сам, но и мы, родители, радуемся».

Элина хочет просто побыть вместе с сыном. «Первое, что я хотела бы сделать вместе с сыном? Наверное… я даже не знаю. Возможно, всем вместе побыть дома вместе с малышами. Просто наслаждаться тем, что мы семья и можем снова быть вместе».

В обеих семьях нет единого мнения о том, достаточны ли возможности для регулярных встреч с заключенными родственниками. «Управление мест заключения очень хорошо урегулировало этот вопрос. Если не считать периода Covid, то мы встречаемся очно — это и короткие посещения, и долгие разговоры, и семейные дни. По крайней мере раз в месяц. Этого вполне достаточно!» — считает Янис. Элина не согласна: «Предусмотренная законом возможность общаться с семьей и близкими достаточно ничтожна. Заключенные неизбежно начинают общаться с другими преступниками, находящимися в тюрьме. Они больше общаются между собой, чем с близкими и любимыми … именно эти ограниченные возможности общения с членами семьи затрудняют процесс ресоциализации!»

На вопрос, как их жизнь изменилась, когда сын оказался в тюрьме, Янис отвечает: «Это было большим испытанием для нашей семьи. Одно событие привело к другому. Конечно, мы тоже на что-то влияли, но были еще внешние, роковые силы. Этого тоже никто не может избежать. Но нужно справляться. Нужно научиться жить дальше и решать проблемы, не впадая в панику, а решая все систематически. Даже если все и не будет до конца хорошо, то по крайней мере можно будет жить полноценно. И нам, и ему».

Элина отвечает, что в начале было нелегко — главным образом из-за отношения окружающих.

Я лично почувствовала, как менялось отношение общества. Для моей старшей дочери первые два года, проведенные братом в тюрьме, тоже были трудными. Самое начало

Когда Элина оказалась в этой ситуации, ей больше всего помогли и поддержали именно друзья и соседи. Янис, в свою очередь, благодарен государству. «Во-первых, спасибо государственной политике. Те, кто оказался в тюрьме и отсидел свой срок, могут попытаться вернуться в общество. Им дается такая возможность. Во-вторых, Управление мест заключения с помощью различных программ помогает заключенным освоить необходимые для работы навыки, а также понять, почему они совершили конкретное преступление. У них есть возможность не просто сидеть в камере, а думать, почему так произошло и как теперь жить дальше. Понять, что в нормальном обществе нельзя себя вести, как хочется, так как за это можно получить наказание. В-третьих, помогла вера в себя. Быть сильным!»

Те, у кого в семье также произошла беда и кто теперь также ждет кого-то, Янис желает веры и выдержки: «Нужно верить самому себе и тому, кто отбывает наказание. Оба должны работать над улучшением ситуации. И тогда будет хорошо. Будет также трудно, но все равно — нужно жить и радоваться жизни, данным возможностям».

Элина, в свою очередь, считает, что не нужно винить себя в ошибках других людей, даже самых близких. «Я из своего опыта могу посоветовать не винить себя, если кто-то из родственников совершил преступление. И, конечно, сейчас, оглядываясь назад, я отчетливее вспоминаю, что негативное отношение было только со стороны одной соседки. Все остальные родственники и друзья восприняли это нормально. В других слоях общества, в том числе в высших, семьи тоже потрясает новость о том, что их ребенок нарушил закон и подвергается наказанию.

Матери, работающие на высоких должностях, сталкиваются с такими же проблемами, как я со своим сыном. Но тогда у меня лично было ощущение, что меня осуждает все общество

Завершая беседу, Янис хочет поблагодарить работников тюрьмы. «Раньше у меня было совсем другое представление о работе мест заключения, о заключенных. Теперь же, видя, как все происходит, я понимаю: если только есть желание, человек в тюрьме может работать над собой и ему помогают специалисты, чтобы по окончании срока он мог найти свое место в жизни. Большое спасибо Управлению мест заключения, которое об этом думает и заботится.»

Элина повторяет, что любит своего сына. Каких бы глупостей он ни натворил, любовь есть и остается, так как поддержка очень важна.

Никого другого этот человек так не интересует, как семью. Важна поддержка, важно любить и навещать. Конечно, в тюрьме с ним работают, но работники тюрьмы — это работники тюрьмы, а семья — это семья. Я рада, что в тюрьме есть семейные дни, когда мы все как люди чувствуем себя вместе, в позитивной атмосфере

Элина подчеркивает, что, отбывая короткие сроки, заключенные все-таки понимают, что не хотят возвращаться в тюрьму. «Нормальному человеку страшно примерно месяц, затем он привыкает. Не будем учитывать наркоманов или людей с другими зависимостями. При отбывании длительных сроков любой перестает бояться и больше не считает наказание за нарушение закона суровым. Длительные сроки за небольшие дела скорее портят людей, чем дисциплинируют».

Статья опубликована в рамках кампании Управления мест заключения «Ресоциализация — не отворачивайся, поддерживай, участвуй»

Кампания по информированию общества «Не отворачивайся! Поддерживай и участвуй! Ресоциализация заключенных и лиц, отбывших наказание» реализуется в рамках проекта «Повышение эффективности системы ресоциализации» при финансовой поддержке Европейского Социального фонда.

Вокруг кувезов суетились врачи. Младенцы весили по 950 граммов. Отец Антоний, в джинсах и свитере, держал в руках стакан с простой водой из-под крана и кропил сына и дочь тремя пальцами через узкое окошко. В этот день, 13 января, Церковь вспоминала преподобную Меланию — святую, которая родила недоношенного ребенка. Лука и Аня тоже появились на свет преждевременно.

— Оля у меня худенькая, хрупкая, беременность была очень тяжелой, тем более за полтора года до этого у нас родилась Гликерия. Схватки начались на 26-й неделе. Мы приехали в роддом, и оказалось, что уже два сантиметра раскрытия. Задержать роды сумели на двое суток. Шоковое состояние… Как будто все не с нами происходило, — рассказывает отец Антоний.

Дети не закричали и не задышали, их унесли в реанимацию. Дежурный врач не скрывал, что двойняшки будут с инвалидностью: «Таких обычно оставляют. Можете отказаться, зачем вам это нужно?» Но матушка Ольга на эту тему даже не стала разговаривать. В роддоме она пролежала неделю: с мужем давали видеться только на несколько минут у кувеза. Когда ее выписали, звонить в реанимацию разрешали не больше одного раза в день. Так продолжалось около месяца.

«Доктор, у них будет ДЦП или нет?»

— Мы позвоним, а потом целые сутки не знаем, живы они или нет. Ты набираешь номер, а у тебя сердце бьется: что скажут сейчас? — отец Антоний подается вперед и сжимает ладонь. — Ведь если что-то случилось, не всегда сообщают сразу. Это был такой стресс, я прямо помню, как у меня мозг болел от перенапряжения. Искренне скажу, я не хотел в это верить, я боялся. Сможем ли мы это все выдержать? Я чувствовал, как ко мне подкатывает ропот, но, с другой стороны, понимал, что полностью должен довериться Господу.

Пять месяцев Луку и Аню выхаживали в больнице. На выписке отец Антоний задал врачу «наивный» вопрос: «Доктор, скажите, пожалуйста, все-таки у них будет ДЦП или нет?» Утешая, врач дала надежду, что девочка, возможно, восстановится. Как вести себя дальше и что вообще делать с младенцами, никто родителям не говорил. Дети едва умели глотать. Аню сначала кормили сцеженным молоком, потом приучили к груди. Лука еле-еле пил из бутылочки.

— Это было так тяжело… Он лежит на боку, ты держишь бутылочку минут 50. А сколько кормлений в день должно быть? Мы сначала не додумались, что можно сделать конструкцию из пеленок, чтобы бутылка держалась сама и он сосал ее хоть два часа. Несколько недель я стоял у кроватки, он пил очень медленно. Я срывался и думал, что, если так будет всегда, просто свихнусь. Как это выдержать? 

Первый год родители забывали о себе и спали по два часа в сутки.

Позже стало ясно, что у двойняшек тетрапарез — тяжелая форма ДЦП: они не держали голову, не сидели и не ползали. Лука появился на свет первым и пострадал больше сестры, у него произошло внутрижелудочковое кровоизлияние четвертой степени. Из-за этого вскоре началась гидроцефалия — осложнение, при котором у ребенка растет голова.

«Пункция», «шунт временный», «шунт регулируемый», «стентирование», «катетеры» — все эти слова стали для отца Антония и матушки Ольги привычными, их сын перенес четыре нейрохирургические операции. У Ани таких серьезных проблем, как у брата, не было: из-за гипоксии в мозге образовались кисты, но со временем они рассосались. Дети страдали ретинопатией — недоразвитостью сосудов глаз — и косоглазием. У Луки атрофировался зрительный нерв, врач оценивал его зрение на 4%, хотя мальчик хорошо различал, кто к нему подходит. Чего еще только не было…

—Ты над ними постоянно трясешься. У родителей обычно великая радость ухаживать за новорожденными. А за детьми с ДЦП нужно ухаживать, как за грудными, всю жизнь. Каждое утро: памперс снял, попу помыл, перевернул, лицо умыл, памперс надел, в стульчик посадил, сделал кашу, покормил. Когда там ныть — не знаю. Но мы с Олей понимаем, что мы есть друг у друга, у нас есть Христос, мы Ему доверяем и чувствуем молитвы других людей, поэтому нам легче.

До трех лет двойняшки не говорили. Аня могла показать рукой, что у нее болит, а Лука — нет. Девочка в три года сказала первое «ма». Сейчас она уверенно говорит «да» и «не», а раньше просто мотала головой. 

Лука произносил разные звуки, но главным словом было «папа». Даже когда отец Антоний только звонил в дверь, Лука уже радовался. Но если это вдруг приходила старшая сестра или кто-то другой, он очень расстраивался. Впервые мальчик осознанно позвал маму в пять лет 25 июля — через год в этот же день его сердце остановилось.

— Обычно дети уже в 8 месяцев начинают лепетать что-то вроде «ма-ма-ма», у Луки, мне кажется, было то же самое, но просто намного позже из-за его недоношенности, — задумывается матушка Ольга. — Он даже смеяться начал в три года, а до этого мы видели только его улыбку.

Сначала Лука и Аня «не общались», даже когда лежали рядом на большом ковре. До полутора лет они не переворачивались и научились это делать только во время реабилитации. С трех лет дети стали более подвижными: теперь брат и сестра начали дотрагиваться друг до друга руками. Лука проказничал, отбирая у Ани игрушки. Мог схватить ее за волосы и поспорить из-за еды. Матушка Ольга понимала, что делает он это специально: недовольная Аня прикрикивает — а ему весело.

«В дороге мы узнали, что у сына остановилось сердце»

В три года у детей из-за вируса появились фебрильные судороги. Аня переносила их легче, для Луки же искали препараты за границей, несколько раз его забирали в реанимацию. Из-за лекарств мальчик приходил в себя трое суток: становился расслабленным, не ползал и ничего не ел. Родители боялись, что в своем развитии он вернется назад и забудет все, что умел делать.

— Ужасно, когда видишь, что ему плохо, и не знаешь, чем помочь, — вспоминает матушка Ольга. — В таких состояниях я молилась, особенно Луке Крымскому — в честь него мы назвали сына. Это была не просто молитва, это крик души.

Потом начались дистонические атаки: Луку тошнило и выгибало назад, как тетиву. Первый раз врачи просто поставили ему капельницу физраствора с глюкозой, после чего все прошло. Через год атаки повторились, как раз в это время больницы перепрофилировали под коронавирус. Родители вызвали скорую, но из-за пандемии увозить ребенка со слабыми легкими было рискованно. Вскоре Лука поправился.

Однажды он уснул и неожиданно впал в кому. Уже в больнице реаниматолог, проверив пульс, взял мальчика на руки и побежал в реанимацию — наступила клиническая смерть. Луку спасли, подключили к аппарату ИВЛ, но из-за длительной гипоксии ничего другого сделать уже не смогли. Три с половиной месяца он пролежал в коме, родители приходили в реанимацию каждый день.

В середине июля митрополит Тихон (Шевкунов) позвал своих воспитанников в Псково-Печерский монастырь. Измотанные отец Антоний и матушка Ольга поняли, что невыносимо устали, и согласились поехать на несколько дней помолиться за сына и отдохнуть, тем более у каждого близился день ангела. Нашлись «любезные христиане», которые осудили их за то, что они бросили ребенка на три дня.

— Господь словно выдернул нас из этой страшной атмосферы, — продолжает отец Антоний. — Когда мы причащались по священническому чину в алтаре, владыка Тихон влагал нам в руку часть Тела Христова и в этот момент говорил определенные слова. Я еле услышал, как он почти шепотом произнес: «Младенец Лука». Может быть, он так помолился. Меня это очень тронуло.

Во время панихиды у гроба архимандрита Иоанна (Крестьянкина) в мыслях у отца Антония прозвучало: «А ты уверен, что выздоровление Луки — самый лучший вариант для него и для вас?»

— Я не говорю, что это слова отца Иоанна. Я понимал, что с Лукой все тяжело, и верю, что это был ответ из духовного мира через мое психическое состояние.

После причастия родителям позвонили из реанимации и сказали, что сына срочно отправляют на вертолете в домодедовский хоспис. А когда отец Антоний и матушка Ольга были в дороге, раздался еще один звонок: сердце Луки остановилось. Он ушел в день памяти иконы «Яко мы с тобою» — той самой, которая стояла на подоконнике у него в палате. 

— Дедушка Игорь больше всех любил Луку. Мы хотели похоронить сына рядом с ним, в Химках, но у нас не было таких больших денег. Мы об этом написали пост в Instagram, и люди, которые следили за Лукасиком, полюбили его за эти голубые глаза, за его доброту, за его страдания, молниеносно все собрали.

«Я бы хотел сейчас подержать его на руках»

— Отец Антоний, вы говорили, что обращались к Богородице, пока Лука лежал в реанимации. Опишите это состояние, когда вы вот так же ничем, кроме молитвы, не могли помочь своему ребенку.

— Я молился именно Божией Матери, потому что Ее Сын тоже страдал, Она это глубоко понимает и чувствует. На самом деле мы с Олей переживали такое состояние на протяжении всех шести лет. Вот Лука родился, вот ему голову вскрывают четыре раза, вот у него судороги… Теперь мы видели, что случилось нечто очень страшное. И даже если бы он вышел из комы, его жизнь была бы еще тяжелее. 

Да, мы просили Бога спасти его, помочь ему выздороветь, но глубинно понимали: «Господи, как Ты решишь». Как вообще просить в такой ситуации? Господи, оставь его, чтобы он еще дольше страдал? Он и так страдает. Хочешь или не хочешь, но оставь, чтобы он просто лежал и смотрел в потолок? Родитель тоже должен иметь милосердное сердце. Луке — ему уже ничего не нужно было, только Царствие Небесное…

— Ну, «любезные христиане» спросят у вас: «Что же, теперь вообще не молиться за тяжелобольных?»

— Обязательно молиться, конечно. Если христианин молится, когда кто-то умирает, мне кажется, он исполняет заповедь любви к своему ближнему. Мы не можем не желать человеку Богом определенного счастья, смерть — противоестественное явление. Но в то же время мы с Олей молились, как Христос в Гефсиманском саду: «Отче, не моя воля, но Твоя». Два года назад в коме лежал мой папа, здоровый спортсмен. Честно скажу, тогда мне было намного тяжелее произнести вот это «как Ты захочешь». Потому что… не знаю, это реальность.

— Когда врачи благодаря достижениям современной медицины спасают недоношенных детей, кто-то выживает для полноценной жизни, а кто-то становится инвалидом. Насколько такие жертвы оправданы?

— Это слишком тяжелая тема… Мы не можем все познать. В любом случае, все, до чего доходит медицина, — это воля Божия. Но как пользоваться тем, что Бог попустил, — уже другой вопрос. Даже среди врачей-реаниматологов есть разные мнения. Да, ты спасаешь, но для страшной, полной горестей жизни. Я пришел к выводу, что это просто неизбежная реальность падшего человечества. Последствия первородного греха — смерть и болезни. 

И возможно, врачам нужен период, чтобы научиться спасать таких младенцев в более сохранном состоянии, чем сейчас, но сколько лет на это уйдет? Жертвами развития будут миллионы детей, которые вынуждены страдать до конца своих дней. И у меня нет правильного ответа. С точки зрения христианства это сложный вопрос. Да, для христианина временная жизнь на земле менее ценна и важна, чем жизнь вечная. Но есть люди, которые считают, что главное в этой вселенной — жизнь здесь, даже если она настолько печальна, что человек, кроме как глазками посмотреть в потолок, больше и не может ничего.

— А когда родители выбирают лечение, при котором тяжелобольные дети месяцами и годами просто существуют на аппаратах? Ради чего искусственно поддерживать такую жизнь, если она всем приносит одни страдания?

— Это оголенный нерв. Адекватно родитель не может рассуждать в этой ситуации… А попробуй скажи: «Нет, не лечите». Святитель Филарет Московский говорит, что Промысл Божий проявляется не только через исполнение заповедей и Его благой воли. Промысл Божий состоит в том, что неправильные явления в жизни человечества все равно обращаются в добро и свет. В событиях, в которых мы не можем до конца разобраться, тоже есть духовная польза. Господь это попускает, и мы видим, что через жизнь таких детей-инвалидов мир вокруг преображается.

Не всегда, но очень многих они трогают, люди задумываются о тленности своей жизни, их сердца становятся мягче, милосерднее. Люди начинают быть более благодарными за то, что они могут просто сами взять и попить кофе. Понимаете? В этом тоже есть свой смысл. Есть размышления древних святых отцов о том, что тогда христиане спасались великими подвигами, а в последнее время будут спасаться болезнями и скорбями. Может быть, и болезнями близких в том числе.

— Вы искали ответ на вопрос, почему болеют дети? Часто родители в горе приходят к священнику, и фраза «по грехам вашим» добивает их окончательно.

— Конечно, добивает. Даже Святейший Патриарх сказал, что если еще хоть один священник так выразится, то ему не поздоровится. Я много об этом размышлял, мой ответ такой: никогда нельзя Промысл Божий ограничивать лишь в одну сторону, все намного сложнее.

Друзья мои, если бы Господь воздавал нам за наши грехи, мы бы все уже давно были преданы казни.

Кто видит, как его душа обременена греховными помыслами, желаниями, деяниями, просто осознает: «Слушай, да я вообще не достоин ничего хорошего. И я буду еще говорить, кому что достается за его грехи?»

Но еще раз повторю, что Промысл многогранен, Господь может дать испытание болезнью детей — условно, попустить «за грехи родителей», — для того, чтобы этим родителям и родственникам стать ближе к Богу, задуматься о вечной жизни. Но это очень ограниченное мое объяснение. Как сказал один оптинский Преподобный: «Господь взращивает личный крест на почве сердца каждого христианина для спасения его души». Не наказывает, но попускает в соответствии с деяниями семьи, ее настроениями и страстями.

— Вы сами отпевали Луку?

— Нет, я не смог. Помню, что со мной было, когда отпевали папу, я соучаствовал как священник. Мне доставалась ектения, во время нее я лил сопли. Не хотел это снова делать при всех. Лукасика отпевали мои друзья. На место погребения его несли одни священники — как праведного младенца, страдальца.

— Вам трудно принять смерть сына, но вместе с тем вы вспоминаете слова Христа о том, что противиться воле Господа — соблазн. В этот момент в вас говорит отец или священник?

— Я не могу разорвать эти ипостаси в своей жизни. Отец, священник — это не какие-то разные роли. Я рассуждаю просто как христианин. Повторились те же эмоции, которые я испытал, когда дети только родились. С одной стороны, радость, потому что я стал отцом, а с другой — ропот на Бога и недоверие к Нему. Но если бы я предался унынию, тогда случилось бы кораблекрушение моей веры. Я не позволил себе это сделать и счастлив, что Господь помог мне, иначе я был бы крайне несчастным человеком и не увидел всех Его ответов. Я бы просто утонул в отчаянии и жалел только себя и свою жизнь.

— Почему вы испытываете чувство вины перед Лукой и Аней?

— Как бы все ни происходило, все равно возникают мысли, как будто бы ты сделал не все, что нужно. Никакой родитель не скажет, что беременность прошла идеально. Где-то перегрузились, где-то перенервничали. Потом начинаешь вспоминать и прикапываться: это можно было бы обойти, туда не поехать, этого не делать. Но это жизнь.

— Что бы вы сказали Луке сейчас, если бы он вас услышал?

— Если бы можно было, я бы его на руках подержал. Плакал бы и просил прощения. Лука меня любил больше всех, только лишь меня ждал — он мозг всем вскрывал, пока меня не было дома. Как только я приходил, наступала тишина. Но все равно, понимаете, были тяжелые состояния, когда я не выдерживал и срывался. Буду откровенным, не всегда хватало любви… Не всегда хватало терпения физически выдерживать его несовершенства. Мне за это очень больно, и я очень сильно каюсь. Но верю, что он меня любит и прощает. Знаю, Лука за нас молится… Еще я бы попытался его развеселить, как обычно веселил. Стал бы его щекотать. Ничего не стоило сделать так, чтобы он заулыбался. 

«Мы отпразднуем день рождения и поедем на могилу к Луке»

Аня часто вспоминает брата. Когда ей сказали, что Луку увезли в реанимацию, она заплакала. Каждый день девочка протягивает: «Лука…», — а потом вопросительно смотрит на маму. Матушка Ольга снова и снова повторяет один и тот же рассказ: «Лука ушел к Богу, он молится за нас в раю». Иногда родители видят, что слов мало. «Анют, ты хочешь к братику?» И тогда они собираются на кладбище.

У Ани очень хорошая память, она помнит все, что нравилось Луке. Когда слышит по радио его любимую песню или смотрит на игрушку, называет его имя. Услышав, что у нее скоро день рождения, тоже добавляет: «Лука». В этом году Ольге было непросто, потому что праздник проходил без сына. Лика, старшая дочь, сказала: «Ну, мы отпразднуем, к нам приедут гости, а потом поедем к Луке на могилу». И Аня заулыбалась: «Да».

Родители говорят, что с Ликой им очень повезло: она легко могла остаться одна, а повзрослев, начала помогать маме и папе. Когда мы зашли в зал, она сидела на диване в обнимку с младшей сестрой и показывала ей кукол.

— Лика, что любите делать с Аней?

— Играть, танцевать… мультики смотреть — очень даже. А еще мы любим есть бабушкины вкусняшки. Торты там всякие. Аня любит на реабилитацию ездить.

— Да-а-а, — смеется Аня. Она вообще постоянно улыбается при виде меня и Сергея, нашего фотографа.

— Ты же только вернулась, опять хочешь? — удивляется Лика.

И правда. Отец Антоний еще с порога показал нам длинный ряд неразобранных пакетов у шкафа в прихожей — это как раз все, что Аня брала с собой в поездку.

В белом платье, как у принцессы, она сидит, опираясь на подлокотник дивана, ее ноги лежат на коленях у сестры, а голова наклонена вправо. Я неловко спрашиваю у Ани, пойдет ли она ко мне на руки. Девочка хитро смотрит в сторону и что-то едва шепчет. Стесняется?

— Она сказала «да», — переводит Лика.

Беру Аню вертикально — так, чтобы она могла выглядывать через мое плечо. Весит она 15 килограммов.

— Что, нелегкая? — усмехается рядом отец Антоний.

— Ну… Не скажу, что очень тяжелая.

— Через пару минут скажете. Можете взять, как маленькую.

— А как? Я боюсь.

— Не бойтесь. Вы лучше садитесь на диван, ноги ей можно тоже туда положить, например. Ну вы сами придумайте.

А мне страшно, что Ане будет неудобно, пока я соображаю, как лучше ее перехватить, ведь она сама не сядет, не будет держать спину и обнимать вас рукой за шею. Но оказывается, что ей очень даже весело. «Странная тетя какая-то», — наверное, думает она. В итоге опускаю ребенка на диван, потом сажусь сама, перекладываю себе на колени, а потом снова поднимаю, как если бы собиралась укачивать перед сном — вот теперь держать потруднее.

Когда мои эксперименты заканчиваются, родители помогают посадить Аню в инвалидное кресло. Лика приносит большие цветные мелки и раскраску «Три кота»: один мелок она зажимает в ладони сестры и помогает водить им по бумаге.

— Давай папу-кота раскрасим, Анюш. Он какой? Рыжий?

Вижу, что это занятие у нее самой вызывает большой азарт. Вот Лика отпускает руку, и Аня как бы невзначай оставляет легкую линию вдоль всего листа.

— Ты же видишь контур? За него не залезай.

Инвалидное кресло можно катать по всему дому, вместе с матушкой Ольгой мы идем в детскую. У стены друг за другом стоят две кровати, но девочки спят вместе: Аня — у стены, Лика — с краю.

— У нас уже места нет, Аня меня все время на край сталкивает.

— А просыпается ночью?

— Недавно проснулась из-за Патрика (кот породы бурма. — В.С.), он тут носился, бегал-бегал, Аня прямо ночью смеялась.

— Из-за того, что Аня почти не бывает в вертикальном положении, у нее вывих тазобедренного сустава, — рассказывает матушка Ольга. — Поэтому она иногда просыпается, чтобы ее перевернули. Раньше легко переворачивалась на бок сама, сейчас ей бывает сложно. Ортопеды говорят: «Ломайте и гипсуйте». Но гипс накладывают минимум на полгода, а те, кто делает такие операции, потом повторяют их еще несколько раз. Поэтому однозначного решения здесь нет.

Пока Лика уже на новом месте продолжает раскрашивать мультяшных героев, Аня дает одну ладошку мне, другую — маме. Руки у нее на удивление сильные, мои три пальца она сжимает очень крепко.

— На реабилитации у нас была терапия рук. Видите, чем больше она хочет сделать какое-то движение, тем больше рука зажимается, — поднимает матушка Ольга правую руку дочери. — Но сейчас руки мягче, чем раньше. Понятно, что о мелкой моторике речь вообще не идет, но хотя бы можно работать над крупной.

В Чехии девочка научилась показывать свои части тела — ей тогда было три года, это ее первое большое достижение.

— Анюш, покажи, где у тебя носик? А где животик? А где уши? — просит Лика.

И Аня обдуманными движениями заносит руку туда, куда нужно.

— А как ты понимаешь, что Аня хочет?

— Ну если хочет пить, она говорит: «Аа». Если мультик: «Ко». Иногда я ее спрашиваю подряд, а она повторяет «нет-нет».

Мне интересно, как же Аню из этого стула достать. Пытаюсь ее приподнять, но это совсем не такая простая задача. Взять ее с дивана было легче, потому что мы сидели, а здесь приходится особенно напрягать руки.

— Надо сзади вообще стоять и за подмышки вытаскивать. Я помогу с ногами, — командует Лика. — Лука легче был. Худенький такой… Все с него сползало.

Вдвоем с Ликой мы справляемся, и я отношу ее сестру родителям в соседнюю комнату.

— Все, мы подружились. Забираю с собой.

— Не вопрос, отдаем на недельку. Поедешь, Анют? — подмигивает отец Антоний.

— Не…

«Каждый день видишь, что твой ребенок — заложник своего тела»

— Матушка Ольга, мне запомнились ваши слова о том, что особым детям нужна особая мама и что вы учитесь быть ей каждый день, несмотря на боль. Особая мама — она какая?

— У каждой все равно свой опыт, нет единого пути. Наверное, наша общая черта в том, что мы замечаем мелочи и радуемся им. Чтобы малыш чему-то научился, ты должна быть его руками и глазами, должна его считывать. Чаще всего у детей с тяжелой формой ДЦП на какое-то достижение может уйти вообще целый год, и обычный человек не увидит в этом чего-то серьезного.

— А были ситуации, когда вам казалось, что вы плохая мать?

— Иногда кажется и до сих пор. Я переживала, потому что рядом были дети с похожими повреждениями, которые более быстро восстанавливались: вот они сели, поползли, пошли. Я не могла на это смотреть, чувствовала и боль, и сожаление, и обиду. Была подписана на их мам, потом отписалась. Ну ведь мы тоже занимаемся каждый день, а ничего не происходит! Полтора года не было вообще никаких продвижений.

Но потом появились люди, которые помогали нам с реабилитацией. Мы уже не стремились к каким-то быстрым результатам. Ну не сели они, ну ползут — и слава Богу. Они смеются, откликаются на наши слова, они нас любят. Я поняла, что нужно радоваться тому, что есть. Господь давал примеры других детей. Знала мальчика, который в 5 лет ушел, и мама даже улыбки от него не дождалась.

— В больнице вы смутились, услышав слово «инвалид». Почему лучше «просто мальчик с ДЦП»? Дело разве в лексике?

— Есть мамы, которых это совершенно не задевает, но мне было не очень приятно. Думаю, это следствие всего нашего пути. Возможно, я бы и по-другому восприняла, если бы почувствовала другие краски в интонации. В ней было пренебрежение. Как будто если ребенок инвалид, то он пустышка, а если ты его принимаешь и растишь, ты странная.

Когда мы были на реабилитации за границей, я видела более внимательное, отзывчивое отношение. Чаще всего эта разница ощущалась в аэропорту. Однажды мы стояли в очереди, люди нас не пропускали и возмущались, почему мы лезем вперед. К нам повернулась американская семья. Увидев наших детей, они — что для меня всегда важно — поздоровались с ними. Я всегда подчеркиваю: какой бы ни был тяжелый ребенок, вы все равно должны понимать, что он личность и что маме было бы очень приятно, если бы поздоровались не только с ней. Они сказали еще несколько добрых слов и сразу же пропустили нас.

— Как вас изменило рождение Луки и Ани?

— Я научилась благодарить. Никогда так не благодарила Бога, как с рождением этих детей, и даже когда было особенно тяжело и плохо. Как говорит Феофан Затворник: если ты не умеешь любить — делай дела любви. Здесь было так же. «Господи, значит, это нужно, значит, это полезно». Мне кажется, ты просто чаще обращаешься к Богу, если, конечно, не отворачиваешься от Него.

Я узнала, что во мне есть безграничное терпение. Если мне даны такие дети, то я могу это все принять и понести. С одной стороны, так. Но с другой — Господь поддерживал. Ну невозможно здесь справиться своими силами. Врач не так давно посмотрела мои анализы и сказала, что вообще не понимает, как я хожу, радуюсь и что-то делаю. Было много дефицитов, очень сильная анемия. Понятно, что ты живешь в постоянном стрессе, недосыпаешь, думаешь о том, как улучшить их состояние. Мой ответ ей был: «С Божией помощью». Конечно же, я стараюсь исповедоваться и причащаться при первой возможности, для меня это живая вода.

— Как относитесь к тем, кто отказывается от своих детей?

— Когда сталкивалась с тяжелыми состояниями своего сына, я ловила себя на мысли, что никогда не буду осуждать такую маму. Значит, это ее путь. Растить особых детей очень-очень тяжело. Легко осудить на словах… Вообще, самое трудное — смотреть, как страдает твой ребенок. Ты каждый день видишь, что он заложник своего тела. Ну это сложно, правда. Не каждый может понести этот крест. 

— Для чего вашей семье были даны Лука и Аня, как вы думаете?

— В этом году, в ноябре на реабилитации я увидела все эти инвалидные коляски — приехало около двухсот семей — и поняла, что очень люблю таких детей. Они как ниточка между нами и духовным миром, мы не так чувствуем его, как они.

Особый ребенок — напоминание о том, что впереди вечность.

Я рада, что в моей жизни был этот путь. Да, он был тяжелым. По-человечески и по-матерински я бы хотела его себе облегчить. Хотела, чтобы у меня были здоровые двойняшки, и вообще всегда мечтала, что у меня будет пятеро малышей. Но, видимо, нужны мамы, которые будут открывать мир особых детей и учиться с ним общаться.

— Что вы испытали, когда Луки не стало?

— Нельзя описать одним словом, это был путь принятия длиной в 3,5 месяца, пока Лука лежал в коме. Если бы все произошло резко, я тогда была бы совершенно не готова. К этому в принципе невозможно подготовиться. Нам с мужем не хватило этого времени, мы бы еще ходили. Отпускать — тяжело. И я благодарна врачам, которые говорили, что чудо всегда возможно.

Но мы как родители знали, что, если он вернется, нам будет еще труднее. Мы привыкли, что Лука — он Лучик, всегда улыбается, и понимали, что даже эта улыбка может исчезнуть. Но я была бы счастлива принять его и таким — не просто на словах, а по-настоящему, всем сердцем. Вместе с тем я молилась: «Господи, если нужно, я готова отпустить. Как бы это ни было больно и с какими бы слезами я это ни говорила, но я не хочу держать его здесь ради себя». Если ему нужно уйти в вечность, как я могу быть несчастлива за своего ребенка, который навсегда будет с Богом?

— Вы часто повторяете, что смерти нет. Когда к вам пришло это осознание?

— У меня уже был пример моей сестры, которая болела раком крови с 7 лет. Было два рецидива, и тогда мы пришли с мамой к осознанной вере. Моя мама изменилась из-за болезни Юли и ее ухода, она стала монахиней. Я видела, как вера помогла ей преодолеть это горе. Она поняла, что дороже вечной жизни нет ничего. Да, и ей, и мне тяжело. Наверное, это путь принятия длиною в жизнь. Моя мама плачет до сих пор, несмотря на то, что прошло уже более 15 лет. Но она плачет с надеждой и верой, что встретится с Юлей.

Я не могу сказать, что Юля и Лука умерли. Мне это режет слух. Они ушли в вечность. Я с ними говорю и знаю, что они меня слышат. А почему нет? Я прошу у Бога тоже быть в раю — вместе с ними и со Христом.

Фото: Сергей Щедрин

Текст был впервые опубликован 9 февраля 2021 г.

Стоя перед зеркалом и вытираясь после душа я размышляла о своем. Суша волосы полотенцем случайно бросила взгляд в зеркало. «…Мда, годы свое взяли…» сказала я сама себе, рассматривая свое голенькое тело. Моя грудь, хоть и красивой округлой формы, с идеальными ореолами и красивыми сосочками, обвисла. Появился вполне заметный животик. «Зато просвет между ляжками все еще есть», успокоила я себя. И вправду, мои ляжки и в особенности попка всегда были очень хороши. Аппетитные ляжечки, правильной формы, перетекающие в округлую попку, вполне солидных и пропорциональных размеров, сохранилась лучше всего остального. Вертясь перед зеркалом и рассматривая ее я обнаружила, что она еще вполне упруга, нигде не висит и в целом смотрится очень даже ничего. «И не скажешь, что попка пенсионерки» пронеслось в голове. Да, я уже пару лет как вышла на пенсию по возрасту. Хотя эта аппетитная попка, как и другие части моего тела не удостаивались мужского внимания за долго до преступления пенсионного порога. С мужем мы разошлись очень давно. Он быстро превратился в представителя категории «лучше без мужа вообще, чем с таким». Ну или изначально и был таким, просто я дура не разглядела. И натерпевшись от него, я была настолько рада избавиться, что не заикнулась ни об алиментах, ни о чем другом. Да, единственное хорошее что он сделал для меня – это сделал мне сына, которого я вырастила и воспитала сама. Именно ради сына я так и осталась одна, не подпустив к себе ни одного мужчины за все эти годы. Не хотелось, чтобы сын рос с чужим человеком. Смею предположить, что жертва оказалась оправданной. Мой сынок вышел на славу. Высокий красавец, с идеальными чертами лица, пухлыми губками, широкими плечами. Одним словом, мужчина с картинки, с которым мы так и прожили эти два с лишним десятилетия. «Ээх, повезет же той, кому он достанется… а вот мамке его не повезло…» сказала я сама себе под нос, слегка сжав при этом свою упругую попку, на которую прям не могла налюбоваться в зеркало.

«Красивая, красивая ты у меня, мамулик», вдруг услышала я голос сына, который стоял перед слегка раскрытой дверью, и с видимым смущением и кроткой улыбкой, но любовался мной. Я настолько ушла в свои мысли, жалея себя и пропадающую красоту, что не заметила, как он вернулся домой с работы. Мне показалось, что я стала просто багровой от смущения и максимально резко прикрыла полотенцем свои прелести и молча опустив голову даже не знала, что сказать. Сын, почувствовав неловкий момент, пошел по коридору дальше в свою комнату.

— Покормишь меня, мамочка, а то умираю с голоду.

— Конечно, сынок, — выдавила я из себя, прикусив губы от стыда. Интересно, как долго он стоял там, что успел увидеть… Теперь будет думать, что его мать – извращенка, которая сама себя трогает, лапает себя за попку и разглядывает ее в зеркало. Но с другой стороны, я получила комплимент. И комплимент от души, иначе не застрял бы перед полураскрытой дверью в мою комнату сынок. Никогда не щеголяла перед сыном голышом. Так что, это, наверное, первый раз, когда он увидел меня в костюме Евы. Накинув на себя халатик, я отправилась на кухню, кормить сына. И почему-то от этой мысли, вертящейся в голове, мне стало чуть полегче: «я ему понравилась», и на моих губах появилась кроткая улыбка, сама не знаю почему.

Сын переодевшись в домашнее, пришел на кухню, где я уже все приготовила. Мы вели себя как ни в чем не бывало, однако мне было немного стремно смотреть ему в глаза. Положив перед сыном десерт, я налила чаю и себе, и прислонившись к столешнице потягивая чай я наконец посмотрела на него. Сын жевал с удовольствием и залипал в телевизор. А я в свою очередь залюбовалась им, и как будто в первый раз посмотрела на собственного сына глазами женщины, а не матери. «Красавец он у меня» — пронеслось в голове. «А какие руки, сильные с большими ладонями». Мне почему-то всегда нравились большие сильные мужские руки. Наверное, это так приятно, когда такие руки крепко обнимают, берут нежно за лицо, опустившись задерживаются на груди, сжимают ее. Замечтавшись я закрыла глаза и в этот момент я прямо-таки ощутила сжатия сиськи и открыв глаза снова бросила взгляд на ладони сына. И неожиданно для самой себя перед глазами возникла картина как это руки сына сжимали мою попку там перед зеркалом. Сжимали сильно и гладили ее, поднялись по моей спине, прижимая к себе. Скользнула выше и взяла меня за грудь, пальчиками взяв мой сосочек. Я буквально ощущала его руки на себе и мне это так понравилось. Я будто погрузилась в транс, в котором мечтала о прикосновениях своего родного сына. Выйти из него меня заставило то, что сынок доев встал из-за стола. Я резко взглянула в глаза сыну и мне стало дико стыдно за свои грязные мыслишки. Резко отвернувшись к шкафу я попыталась сделать вид как будто ищу что-то в шкафу. Сынок пройдя мимо меня положил тарелки в мойку и приобнял меня благодаря. Он обнял меня за животик, слегка обнял и наклонился к моей шее поцеловать меня в щечку. В то мгновение я почти обмякла в его руках и с наслаждением подалась в его короткие объятия. Чмокнув маму, сын направился в свою комнату собираться на встречу с друзьями. А я осталась наедине с бардаком, который творится у меня в голове. Я не могла понять, были ли эти объятья от сына – как обычно, или они несли капельку интимного подтекста. Как он взял меня за животик и слегка прижал к себе. Или наклоняясь чтоб чмокнуть меня в щечку я ощутила его дыхание на своей шее. Я не могла понять, придумываю ли я, пытаясь отыскать какой-то интимный подтекст в его действиях, чтобы оправдать как-то свои мыслишки. Или же это были обычные объятья сына, поблагодарившего мать за вкусный ужин. И что в целом произошло со мной. Я мысленно почти отдалась ему. Что со мной? Видимо многолетнее воздержание взяло свое. Шутка ли прожить пару десятилетий с небольшим без прикосновения мужчины. Ведь именно столько прошло с моего развода. Но все это время вполне спокойно переносила это отсутствие мужского тепла. Видимо на старости лет приперло – подумала я. Но он же мой сын, это противоестественно. Если уж приперло, то при желании всегда можно найти с кем. С кем угодно, но не с собственным плодом чресл. Но по иронии судьбы именно собственный сынок – первый мужчина за двадцать с лишним лет, к которому потянуло. Что уж греха таить – которого захотела! От легкого поцелуя в щечку которого по телу пробежала дрожь. Лишь его прикосновений захотелось. Ни чьих бы то ни было больше. Ведь это самый близкий мне на свете человек.  Даже больше того – единственный близкий мой человечек. Мой сыночка, которого я вырастила и воспитала. И кроме него я не позволю никому коснуться себя. Кроме него я никого не хочу! Но и с ним нельзя.

Я старалась разложить все по полочкам, но в голове была полная неразбериха. Меня безумно потянуло к собственному сыну, будто бы его взгляд на меня обнаженную дал мне понять, что он не только мой сын, но и мужчина. Прекрасный мужчина. И осознав это, я будто влюбилась в него с первого взгляда. Но это не правильно. Нам нельзя. Хотя почему нельзя? Что нам действительно нельзя – так это делать детей. Рожать заведомо нездоровых малышей – сравни греху. А двое людей которые заведомо любят друг друга больше жизни, которые близки настолько, насколько это только можно себе представить, плохо ли то что их тянет стать еще чуточку ближе? Еще сильней любить друг друга? Разве это плохо?

Я пыталась оправдать свое неожиданное, но при этом безумное влечение к нему. Человек всегда может найти оправдание, если очень хочется. Да и взаимно ли это? Мой мальчик – красавец, не обделенный женским вниманием. Правда со своей последней девушкой он расстался пару месяцев назад, и все это время был один. Не знаю уж был ли у него секс за это время, но рискну предположить, что нет. Потому что не так давно, я почти застукала его мастурбирующим в своей комнате сидя перед компьютером. Видимо и ему не хватает женского тепла. И почему-то от этой мысли я ощутила, будто бы что-то может быть. Ведь это глупо, что два любящих друг друга человека, самых близких друг другу, не могут помочь друг другу преодолеть эту проблему и окружить друг друга не только моральной, но и физической любовью. «Почему нет?» — задавалась я вопросом. И кроме банального «так не принято» ответов не приходило в голову. «Но кем принято? Почему я не могу любить своего сына еще и так?» …

За время моего внутреннего монолога сын успел собраться и выйти из дома. Я закрыв входную дверь, сама не знаю почему, решила заглянуть в его комнату. Взяла его толстовку, висящую на спинке стула, поднесла ее к лицу и глубоко вдохнула ее. Запах моего сыночка наполнил мою грудь… Это было новое ощущение. Он точно так же продолжал быть моим сыном, но плюсом к этому он стал и мужчиной к которому меня безумно тянуло. Я села на стул продолжая вдыхать запах из толстовки, и заметила, что компьютер не выключен. Пошевелив мышь я открыла свернутый браузер, в котором были открыты несколько вкладок. Одна из них сразу привлекла мое внимание, хоть и не владею иностранными языками, но слово «sex» разобрала без труда. Открыв ее я просто была лишена дара речи: на остановленном на паузу видео молодой парень занимался любовью с женщиной, гораздо старше него, предательски напоминающей меня. Похожая прическа, похожее телосложение, разве все же помладше меня лет на пяток да сиськи поздоровей. Неужели он смотрел это видео и представлял меня? Я была взволнована, очень рада, но в то же время и напугана. Напугана тем, что это возможно и реально. А вдруг я не оправдаю его ожиданий. Он же не успел разглядеть мое тело в деталях, лишь очертания. Вдруг ему не понравится, и я окажусь слишком старой. Да и я не смогу повторить того, что творит баба на видео, не задеру так высоко ноги, а с оральных ласок я вообще никогда не пробовала. Я же явно не смогу повторить то, что вытворяла у меня перед глазами актриса на видео, достаточно профессионально сосущая и облизывающая большой член. Я попыталась замести следы на компьютере, вернув все как было, повесила обратно толстовку и вышла из комнаты сына. Боялась я еще и того, что я могла все это себе придумать. Вдруг сын и не думал ни о чем таком, и даже не взглянет на меня как женщину, даже не рассматривает меня как сексуальный объект. Но я точно знала, что меня к нему влечет и думать ни о чем другом я не могла. В голове крутилось лишь как все может быть волшебно у нас. Мать и сын и в то же время влюбленные мужчина и женщина. И в пределах нашей квартиры может сложиться наш, пусть и неправильный по общепринятым взглядам мирок счастливого безумия.

Пару часов пролетели почти незаметно для меня, и сын вернулся с прогулки с друзьями. Я не зная, как себя вести и боясь сделать какую-то глупость ушла в свою комнату. Было уже достаточно поздно, и мы собирались ложиться. Сын пройдя мимо моей комнаты направился в ванную, и я решила проверить интересно ли ему увидеть меня обнаженной. Раздевшись до трусиков я прикрыла дверь в свою комнату, оставив лишь щель в пару сантиметров, и встав спиной к двери стала мазать тело ночным тоником, поставив ножку на край кровати. А маленькое зеркальце поставила на тумбочке так чтобы в его отраженье была видна щель в двери. «Заглянет или нет» крутилось в моей голове. Эти минуты ожидания пока он выйдет из ванной и направится по коридору к себе мимо моей комнаты тянулись как часы. Наконец раздался щелчок туалетной двери и шаги стали приближаться. Я максимально отвернувшись от двери постаралась принять как можно более интригующую позу, и краем глаза уставилась в зеркало и не сводила глаз с него. Наконец силуэт сына прошел перед моей дверью, и мне показалось он заглянул в щелку моей комнаты, но прошел дальше. Я остановилась безумно разочарованная собой и в голове пронеслось что я дура, которая понапридумывала себе. Однако через пару секунд в щели двери снова показался сын, вернувшийся обратно бесшумно. Мое сердце забилось с такой частотой, что мне казалось оно сейчас выпрыгнет у меня из груди. Я продолжила мазаться тоником втирая его в ляжки, в края попки, а сын стоял и заглядывал в щелку. Я чувствовала, что мне тяжело дышать от волнения, но старалась не подавать виду. Намазав обе ножки под пристальным взглядом в щель я решилась на сумасшествие, повернувшись спиной к двери я спустила со своей попки трусики и стала втирать крем в нее. Я чувствовала его пронзающий взгляд, чувствовала стук своего сердца, который как мне казалось было слышно даже у соседей, но мне хотелось, чтобы он увидел меня. Тогда я «уронила» колпачек крема на пол, и насколько у меня получилось эротично нагнулась чтобы показать свою попку ему. Конечно в полумраке, царившем в комнате разглядеть каждую складочку ему не удалось, однако он продолжал смотреть, а значит я хоть в какой-то степени привлекаю его. Потянувшись положить крем на полку я увидела боковым зрением, как голова сына исчезла из приоткрытой двери и услышала шорохи по направлению к его комнате. Спугнула… я конечно расстроилась, но главное я поняла: я могу быть привлекательна для него. Довольно улыбаясь как чеширский кот, я легла в свою постель. Обняв одеяло я закрыла глаза, и мое воображение рисовало возможный сценарий, если бы я не спугнула его. Вдруг бы он решился и распахнув дверь вошел в комнату. Подошел ко мне сзади, как на кухне, обнял меня, уже не так робко. Как бы мне хотелось очутиться в его крепких объятьях. Прижаться к нему. Ощущать его руки. Ерзая на кровати от мыслей, вертящихся в голове я впервые за долгие годы чувствовала возбуждение. Лишь в этом состоянии, когда я сжимала ножки лежа в своей холодной постели я внутри смогла признать себе: «Я хочу своего сына. Хочу отдаться ему. Хочу быть его женщиной. Хочу ощущать его». За стеной скрипнула кровать. Он тоже не спал. Возможно он сейчас, так же, как и я лежит там возбужденный и думает обо мне. Представляет меня… нас… Сердце снова забилось с бешеной скоростью. Какая же глупая ситуация. Мы оба хотим этого. Хотим быть сейчас рядом друг с другом, но не можем. По причинам, не понятным ни ему ни мне. Просто потому что так не принято. И из-за этих предупреждений два любящих друг друга человека, любящих всесторонне, не могут сделать того, чего они оба хотят. Но что же делать? Встать и пойти к нему? Господи, нет, мои ноги подкосятся. Я не наберусь такой смелости. Он тоже не решится, не зная, как я могу отреагировать и боясь меня обидеть. Я продолжала сжимать свои ножки и ворочаться. «я так не смогу» сказала я сама себе, но все должно получиться как будто, само собой. Нужно только как-нибудь уснуть сегодня. А завтра мама придумает что-то.

Не знаю сколько прошло времени, прежде чем я уснула, но открыв глаза я увидела свет пробивающийся сквозь занавеску. Звуки, доносящиеся из кухни, дали понять, что сын уже завтракает перед уходом на работу. Я не торопясь поднялась, накинула на себя халат, и пошла на кухню. По сонным глазам сына я поняла, что он тоже долго не мог заснуть. Второй ночи такого мучения я не выдержу. И не позволю, чтобы мой любимый сын так же мучился. Глядя на моего красавчика, жующего бутерброт, я твердо решила, что вечером, когда о вернется с работы я дам ему понять, что он может сделать этот шаг и переступить линию. Сделать свою мать еще и своей женщиной.

— После работы сразу домой, сынок?

— Пожалуй. А почему спрашиваешь?

— Хочется приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин под бокальчик вина, порадовать сыночка, посидим. Хочешь?

— Хочу, — он довольно улыбнулся, еще не подозревая, что помимо вкусного блюда, мама планирует порадовать сына еще кое чем.

Дверь захлопнулась за ним, и я решила не терять ни минуты. Нужно вспомнить как это – мужчина. Как к готовиться ко встрече с ним. Для моего сыночка все должно быть идеально. Особенно учитывая, что я далека от идеала. В экстренном порядке записавшись на маникюр/педикюр, я выпив кофе отправилась прикупить обертку, в которой планирую преподнести себя своему любимому. Гардероб нижнего белья пенсионерки не особо располагает экземплярами, в которых можно показаться мужчине. Уже долгие годы он формировался учитывая главный критерий – удобство. А учитывая, что все эти годы мое белье не видел никто кроме меня самой, красоваться было не перед кем. Поэтому решила разбавить набор панталон чем-нибудь хоть немного напоминающим эротичность. Женщина на видео в компьютере сына была в кружевных чулках, стрингах, которые ей даже не пришлось снимать, оказалось достаточно лишь сдвинуть ниточку в сторону, и туфлях на высоком каблуке. Как же сейчас будет смешно продавщице в магазине белья подбирать пенсионерке стринги, которые утонут в ее заднице и эротичные чулки. В магазине я объяснила это тем, что у меня с моей дочерью одинаковый размер, и дочь готовит сюрприз мужу на годовщину. Я выбрала черные стринги с кружевами спереди, в комплекте с лифчиком, кружева которого были почти прозрачными настолько, что отчетливо были видны соски с их ореолами. Высокие чулки с кружевной полоской на конце и туфли на 10 см шпильке. Никогда таких не носила, но нужно было сокращать разницу в росте в сыном, да и в целом мне очень понравилось, как смотрелась моя попка на таких каблуках. Оплатив наряд шлюхи, и посетив все процедуры я прибежала домой. Все приготовления как ужина, так и десерта в виде престарелой мамы я успела вовремя. И вот накрыв на стол, поставив на него бутылочку вина с двумя бокалами, я нарядилась в купленное сегодня белье, специально подшитую на спех юбку из старых запасов одежды которую давно не носила. Захотелось укоротить ее, так как в гардеробе никакой раскрепощенной одежды уже давно не имеется. Непривычно для себя я сделала ее слегка выше колена с небольшим разрезом в области правой ноги и кофты, слегка прозрачной на спине и относительно прилегающей.

И вот снова мое сердце начинает биться сильней и сильней, с минуты на минуту сын будет дома. Сразу показаться ему в таком виде открывая дверь, или ждать его уже в комнате. Решив удивить его максимально, я отперла дверь, отправилась в зал. Войдя домой я отправила его умываться переодеваться и лишь готовым заходить в зал. Удивленный он все же послушался и спустя пару минут вошел в зал где стол был накрыт, а его мать шла к нему навстречу пытаясь изобразить походку модели по подиуму в непривычно короткой для нее юбке и в туфлях на каблуках в доме. Сын был сильно удивлен увидеть меня в таком наряде:

— в честь чего такая красота, мамулечка?

— просто хорошее праздничное настроения, хоть праздника и нет. Почему бы не создать его самим для себя? – протянула ему бутылку вина и штопор. Сквозь смущение от своего наряда, от своего, абсолютно не свойственного мне поведения, от страха, что он все же отреагирует не так, как мне бы хотелось, я пыталась соблазнить своего родного сына. Мы чекнулись бокалами, наполненными вином:

— за праздник, — сказал сын

— за наш праздник, — робко поправила его я, и не справившись со смущением я опустила глаза и предложила садиться кушать, пока не остыло.

Мы болтали на банальные темы, а я подливала нам вина. Не то чтобы я пыталась напоить его. От пары бокалов вина он бы не опьянел, да и я сама хотела быть в трезвом уме, разве что для храбрости и капельки раскованности. А учитывая, что с алкоголем я на «вы», пары бокалов вина мне вполне достаточно. Ужин близился к концу, я понимала, что сейчас я должна сделать какой-то шаг и от этих мыслей мое сердце билось с бешеной скоростью. Я была взволнована, как никогда в своей жизни до этого, но в то же время алкоголь сделал меня чуть смелее. Поцеживая вино я любовалась им, смотрела на его губы, шею, плечи и мне не терпелось к ним прикоснуться. Мне хотелось обнять его и самой раствориться в его крепких объятьях.

— давай потанцуем, — предложила я, — поставь что-нибудь медленное.

Сын слегка удивился, но молча полез в телефон выбирать музыку. Я встала и медленными шагами на своих каблучках направилась к нему. Заиграла какая то музыка, сын положил телефон на стол, а я обняла его за шею. Сынок слегка взял меня за талию, это было не то. Но лучшего момента не будет, и я поняла, что должна дать ему понять, что готова. Я прижалась к нему сильней, прижавшись одной грудью к его руке, приобнимающей меня, и положила голову ему на плечо. Сын обнял меня в ответ чуть сильней, но он явно не понимал, что происходит. А я потихоньку начинала сходить с ума от его робких прикосновений. Прижавшись к его шее я запустила одну руку с его шеи ему на затылок, проводя пальцами по его волосам и прижала его лицо к своей шее. Ощутив его горячее дыхание, я тяжело вздохнула и будто слегка обмякла в его руках. И в этот момент сын будто бы стал догадываться, что сейчас ему все позволено. Он прижимаясь своим лицом к моей шее поцеловал меня в плечо. Мое тело будто перестало меня слушаться и подалось ему навстречу. Я сильней прижала его голову к себе, ноготками легонечко царапая его голову под волосами и водя пальцами по ней. Сын стал покрывать мое плечо все еще робкими поцелуями, медленно двигаясь к шее. Я выгнулась в его руках, и он прижал меня к себе обнимая за спину. Поцелуи медленно двигались к шее, мое дыхание сбилось я задышала тяжело. Я больше не могла сдерживаться и когда его поцелуи в шею почти дошли до уха я стала поворачиваться лицом навстречу его лицу. Поцелуй в область челюсти, щечку, и вот наконец наши губы коснулись и сразу слились в поцелуе. Моя вторая ладонь легла на щеку сына гладя ее, а из груди вырвался сладкий сон. «Господи это происходит… как же волшебно он целуется…» проносилось у меня в голове. Мой сын медленно целовал мои губы слегка посасывая их, а я томно дышала и гладила его по лицу и прижимала к себе за затылок. Не знаю сколько длился этот поцелуй. Секунд десять, наверное, хотя мне они показались целой вечностью. Райской вечностью… Сын остановился и слегка отстранился от меня взяв меня двумя руками за лицо заглядывая мне в глаза и будто спрашивая «что происходит, мамочка?». Я была потеряна этой паузой, потупив взгляд смотрела на него и не знала, как себя вести. Почему он остановился… Я была напугана, а он заглядывал в мои глаза, пытаясь понять. Я провела ладонью по его щеке, большим пальцем слегка коснувшись его сладких губ, пару мгновений назад целовавших меня. Не сказав ни слова, он поцеловал мой палец, взяв рукой мою ладонь поцеловал ее несколько раз, и снова взял меня второй рукой за лицо. А мой мозг отключившись видимо полностью просто дал мне команду прижать сына к себе. Он послушно подался, будто только этого и ожидая, и мы снова слились в поцелуе. Гладя мое лицо он стал целовать меня уже смелее, по-хозяйски, вторая его рука легла мне на талию и прижимала мое тело к его. Я с удовольствием подавалась и даже слегка выгнулась в его крепких объятьях. Он крепко прижимал меня к себе прижимая меня за талию. Я слегка приподнялась на носочки, и его рука скользнула на мою попку и сразу крепко сжала мою правую ягодицу. Я не в силах больше сдерживать себя застонала чувствуя его руку на попке. Догадавшись что видимо это чувствительная область его матери сынок запустил мне на попку и вторую руку, и сжимая ее достаточно крепко он прижимал меня к себе слегка приподнимая меня. Я была не в силах больше терпеть. Мне хотелось ощутить его на лежащим на себе. Тяжесть его тела, придавливающего меня к кровати. Я не столько мечтала о самом факте проникновения его члена в меня, сколько хотела отдаваться ему в руки. Раствориться в его ласках, прикосновениях. Хотя что уж греха таить, ощутить сына в своем лоне, произведшем его на свет, я тоже безумно хотела. Никем не тронутое больше двадцати лет тело, сейчас покорно трепетало в крепких объятьях моего родного любимого сына. Я сделала шаг назад, объятья сына слегка ослабли, и я взяв его за руку не отворачиваясь сделала шаг в направлении коридора, ведущего в мою комнату. Сын покорно пошел за мной. Я вела своего сына в свою спальню на свою кровать чтобы отдаться ему. Я была настолько возбуждена, что не думала ни о чем кроме того, что сейчас получу своего мужчину. Я была счастлива, но знала, что буду еще счастливее, когда на нас не останется всей той одежды. Мы зашли в спальню и на подходе к кровати он крепко обнял меня со спины, не дав мне развернуться. Я таяла в его руках будто мороженое. Какое же это блаженство. Крепкие руки сына обняли меня. одна медленно двинулась к моей груди и взяв ее в ладонь сквозь лифчик сжала ее достаточно крепко. С моих уст сорвался томный стон, я запустила руку к его голове, которая наклонилась целовать меня в шею, ушко, а вторая рука начала движение по моему животику ниже. «Да сынок… да…», — и вот его рука очутившись на моем лобке и крепко водя по нему прижимает меня к нему. Я ощутила, как сын прижался к моей попке и начал слегка тереться об нее. «Боже, неужели то, что я чувствую попкой это он… Неужели это член моего сына… Какой же он огромный», — пронеслось в моей голове. Потому что мне показалось, что к моей попке прижималась огромная деревянная скалка или что-то вроде того. Я не могла больше терпеть. Убрав его руки с себя я развернулась лицом к нему и взялась за футболку сына. Даже на каблуках мне не хватало роста стянуть ее с него, но мы с этим справились. Сразу же вслед полетела и моя кофта, наскоро стянутая моим сыном с меня, и я села на кровать. Сынок наклонился ко мне, наши губы снова слились в поцелуе, а его рука легла мне на коленку и направилась вверх. Задрав мою юбку достаточно высоко, чтобы раздвинуть мои ножки он взяв меня за спину уложил меня на кровать и сам расположился сверху стоя на коленях. Я заползла повыше на кровать, чтоб мы могли расположиться на ней по удобней, а сын тем временем задрал юбку на мне освободив мою попку из-под нее, и ему взору открылось мое самое сокровенное, в праздничной упаковке. Тоненькая полосочка стринг едва ли скрывала мои набухшие от возбуждения половые губы, а ляжки украшали кружевные чулки. Несколько секунд сын разглядывал мое лоно и положив ладонь на мою мокрую киску лег на меня, он сдвинул в сторону полоску трусиков и медленно гладил ее пальцами жадно целуя мои губы, будто даже покусывая их. Его язык проник в мой рот, это были новые ощущения для меня, но мне понравилось ощущать его. Мы целовались, и он ласкал мою киску. И тут я ощутила, как он медленно надавливает пальцем на мою киску чтобы войти в нее. Я схватила его руку за запястье чтобы остановить его, и сын прервался в поцелуе.

— не пальцем, сыночек мой… столько лет воздержания должны прерваться ИМ, а не твоими пальчиками…

— у тебя был кроме папы кто-то, мамочка?

— никогда, сынок. Ни до, ни после. Ты сейчас станешь моим вторым мужчиной. Вторым и последним, любимый мой!

Сын улыбнулся, развязывая шнурок своих штанов. Сев на кровать он стянул их с себя, а я тем временем приподняла спину и расстегнула застежку лифчика сняв плечики, но не оголяя свои сиськи. Тем временем сын уже снова стоял передо мной расстегивая юбку сбоку. Она подалась быстро и послушно стянулась с меня, и сынок оперевшись на руки сынок навис надо мной целуя мои руки, придерживающие лифчик, приложенный сверху на мою грудь. Я ощутила, как что-то коснулось моего лобка. Резко взглянув вниз я даже в полумраке увидела огромный член моего сына слегка раскачивающийся от его движений с просто огромной головкой.

— какой он у тебя большой, сыночка, — с ноткой страха в голосе сказала я. А он точно в меня поместится?

— не бойся мамочка, я буду очень медленно и аккуратно. Я никогда не сделаю тебе больно. Если скажешь остановиться сразу остановлюсь, лишь бы тебе было хорошо.

На этих словах я впилась в губы сына поцелуем. Любимый мой сыночек, такой заботливый, родной мой. Только искренне любящий мужчина способен на такое отношение. Счастье наполняло меня. Я любила его всем сердцем… Как сына, как мужчину, как только возможно. Любила безумно того, кто убрав лифчик с моей груди, оторвавшись от моих губ опустился чуть ниже. Он взял губами мой сосок, чуть сжал его губами проведя по нему языком. Я просто взвыла от удовольствия и двинулась тазом навстречу сыночку. Просить его дважды не пришлось, запустив ручку мне между ножек, погладив ляжечки, сынок раздвинул мои ножки и сдвинул в сторону полоску моих трусиков. Мне едва ли хватало воздуха дышать от возбуждения, я оперевшись на ноги приподнимала таз буквально двигалась навстречу сыну. И вот ощутила его. Безумно огромный и горячий он коснулся моих половых губ. Сын провел им по ним сверху вниз слегка приоткрыв вход в собственную мать. Провел вверх, и еще раз вниз по моей киске. Я чувствовала, что готова просто взорваться, и истекаю собственными соками от возбуждения.

— Ну же, не дразни мамочку. Войди в меня, прошу…, — простонала я. Огромная головка его члена стала медленно проникать в меня. Сынок не торопясь надавливал на него. Медленно, миллиметр за миллиметром его огромный член проникал в мою писю. Сын входил в свою мать. Я закинула голову и казалось просто выла как раненая львица. Он начал двигаться во мне, с каждым следующим движением проникая глубже и глубже в меня. По ощущениям мне между ног будто въезжал состав метро. Но нет, это мой сынок трахал меня, обнимая меня за попку и целуя меня в шею, покусывая ушко, водя по нему язычком меня трахал мой любимый. Я стонала, как не стонала ни разу с его отцом, и не испытывала такого ни разу до этого в своей жизни. Громадина из штанов сыночка медленно, но уверенно растягивала мамину киску изнутри. Сынок нежно трахая меня наконец достал до маминой матки. в момент, когда его головка надавила на ее стенку мне показалось что у меня искры пошли из глаз. Еще движение, и он еще сильней упирается в нее. По ощущениям, его член будто достал мне до мозга… Я чувствую мое тело в конец теряет контроль, мои ноги начинают трястись. Я обнимаю ими сына за спину, а он чуть ускорившись, продолжает проникать в меня. Я буквально повиснув на сыне обвив его всеми конечностями просто хриплю от сумасшедших ощущений. Он проникает в меня, снова и снова, и через считаные движения меня просто затрясло, сердце сжалось, и я чуть не задушила в объятьях своего сыночка. Придерживая меня за попку и прижимая в ответ к себе сынок остановился внутри меня дав мне время прохрипеть… я обмякла под ним и дышала так, будто пробежала кросс. Сын не выходя из меня лежал на мне и смотрел мне в глаза с безумно самодовольной улыбкой. Я разглядывала его, не в силах сказать ни слова.

— это… это… это что сейчас было? — еле как выдавила из себя.

— ты кончила, мамочка. Тебе понравилось?

Мои ноги все еще дергались в судорогах, дыхание не могло выровняться. Но я была безумно счастлива. Я лежала под собственным сыном. Практически голая я и полностью голый он, его огромная дубинка, все еще была внутри меня, я испытала первый в своей жизни оргазм с мужчиной. И этот мужчина – мой сын…

— я люблю тебя! – не в силах налюбоваться им вымолвила я.

— и я тебя люблю…

Он взял мою щечку в свою ладонь и поцеловал меня. Мои руки снова обвили шею моего мужчины, а язык моего сына снова проник в мой ротик. Коснувшись его своим языком, я ощутила, как сын взял мой язык своими губами и стал будто посасывать его. «он даже целуется божественно…» подумала я, и ощутила, как «состав» в моей киске снова начал движение. Сынок продолжил медленно, не торопясь трахать меня. он слегка приподнялся и задрал мои ножки раздвинув их, устроился между ними и продолжил входить в меня, я смотрела на него, опускала взгляд вниз и пыталась увидеть проникающий в меня член сына. Он взял меня за грудь, сжимал ее, сжимал сосок и трахал меня. Я стонала в полный голос, абсолютно забыв об окружающем мире, о соседях за стеной, которые скорее всего были в шоке. Но не меня не волновало абсолютно ничего, кроме моего мужчины с которым мы занимались любовью. Не знаю сколько это продлилось, но сынок снова лег на меня, крепко прижал меня к себе и ускорился, я была готова визжать от удовольствия, мои ноги снова затряслись, я снова закинув ножки ему на спину отдавалась ему. Движение, еще, еще… и я ощутила мощную струю ударившую в меня изнутри… «Боже, он кончил… кончил в меня…» я чувствовала как его член сокращается во мне и продолжает наполнять меня своим семенем… меня снова накрыло оргазмом, я сжимала сына в объятьях изо всех сил, а тяжело дыша продолжал по инерции делать неглубокие движения внутрь меня. Этот оргазм оказался будто даже ярче чем предыдущий. Я распластавшись продолжала тяжело дышать, как и мой любимый, слегка приподнявшийся на руки надо мной…

— все хорошо, мамочка?

— да мой родной, — пытаясь отдышаться, с довольной улыбкой сказала протянув руку и глада сыночка по лицу. Он стал медленно вынимать из меня свой член, и я ощутила, как из меня стали вытекать мои внуки. Не хотелось перепачкать свежую постель, специально застеленную под такое событие я резко попыталась рукой закрыть свою киску, и потянулась чтобы встать.

— ой и наполнил ты мать своей спермой, — с шуточной укоризной бросила я сыну. Попытавшись встать я ощутила, что ноги то с трудом держат меня, и не до конца отошли от сумасшествия, которое мне устроил мой сын.

— проводить, мама?

— нет, я справлюсь, отдышись, — и потихоньку направилась в ванную рукой прикрывая свое влагалище. Выходя из комнаты я бросила короткий взгляд на молодого красивого мужчину, который только что оттрахал меня и наполнил до ушей спермой. Он лежал, явно довольный собой и улыбаясь провожал меня взглядом, разглядывая меня, и поглядывая на попку своей матери, которая какие-то минуты назад была в его ладонях. Я стянула с тебя остатки наряда шлюшки и зашла в душ. Мои ноги все еще были немного ватными, периодически немного тряслись. Струи воды упали на мое тело и смывали с него прикосновения, капельки пота и следы поцелуев моего сына.

«Как же это было волшебно… Теперь мне наконец стало ясно за что так любят секс. Как я прожила без этого всю свою жизнь. Это же надо, впервые кончить с мужчиной выйдя на пенсию. И почему я не сделала этого раньше. Мы всю жизнь прожили вдвоем в нашей квартире. Никто никогда не мешал. Хоть с утра до ночи могли кувыркаться. Почему? Какая же я дура. Я потеряла столько лет счастья с мужчиной, которого сама же родила, видимо для самой себя… Нет конечно, мне придется его отпустить, я ведь хочу женить его на хорошей девочке, нянчить внуков… Но может и тогда сынок захочет иногда найти время для мамочки… Но не хочу думать о плохом сейчас… Это было сказочно. И в этой сказке я могла жить долгие годы. Хотя бы в день совершеннолетия надо было затащить его на себя. Лечь под него и ублажать. Отдаваться ему снова и снова. Лет с десять безумства… Эх… Как жаль, что мы безвозвратно потеряли эти годы. Но у нас есть сегодня… И надо жить сегодняшний день…» подытожила я свой внутренний монолог порицания себя за глупость вытираясь перед зеркалом. И лишь в этот момент я задумалась, как же я сейчас взгляну ему в глаза? Мне было страшно и неловко. Но я не спеша вышла из ванной. Робкими шагами я подошла к двери в свою спальню и застыла перед ней не решаясь войти. Но войти именно туда мне нужно было в любом случае, хотя бы для того чтобы взять халатик. Решила накинуть его и направиться в кухню. Но войдя в комнату я увидела счастливую довольную улыбку сыну лежащего на кровати. Увидев, что я тянусь за халатом, он приподнялся:

— Не надо, мамочка, халат будет лишним, иди ко мне, — показал он на кровать рядом с собой.

Я промямлила что-то вроде «мне надо зайти на кухню, поставить чайник, что-то проверить», но меня остановила настойчивое «Маам!» … Я остановилась и робко взглянула на него.

— Иди ко мне, мам, — протянул в моем направлении мой сын. Я медленными шагами пошла в его сторону, пока он поднявшись сел на край кровати. Когда я подошла он взял меня за бедра и придвинул вплотную к себе поцеловав меня в животик. В этот момент мои страхи меня покинули, «все нормально» пронеслось в моей голове, и я стала гладить ладонями по его волосам и затылку. Он раздвинув полы моего халата жадно прижался к моему телу. Потянув за подол он оставил меня абсолютно голой и взяв меня за ляжки слегка стал сжимать их поглаживая и продолжал покрывать поцелуями мой животик.

— Что с тобой мамочка? Почему ты хотела убежать?

— Не знаю. Немного боялась взглянуть тебе в глаза после того, чем мы только что занялись. Боялась, что ты плохо подумаешь обо мне, будешь жалеть о том, что это произошло. Ну и боялась, что тебе могло не понравиться с такой старушкой…

Оборвав меня на этих словах сын потянул меня на себя сильно и строго. Он отодвинувшись вглубь кровати уложил меня рядом с собой, а сам лег рядом на бок оперев голову на руку и строго смотрел на меня:

— Не смей! Никогда больше в жизни не смей называть себя так, и тем более думать прочие подобные глупости. Я долгие годы мечтал о тебе, родная моя! Мечтал о том, чтобы прикоснуться к тебе. Моя мамочка самая красивая на свете. Ты всегда привлекала меня, но я не знал, как заикнуться тебе об этом. Сегодня сбылась моя самая сокровенная мечта, мам. И если ты не жалеешь об этом, то я самый счастливый человек на свете, мамочка моя, — поглаживая все это время мое бедро с внутренней стороны произнес сын, но на этих словах я его оборвала:

— Конечно не жалею, сынок. Почему же мы так долго друг друга мучали. Почему ты не намекнул как-то мне, родной.

— А как бы ты отреагировала? Я боялся обидеть тебя.

А я и сама не знаю, как бы я отреагировала, если бы мой сын подошел ко мне и сказал, «мама я хочу трахнуть тебя» задумалась я.

— Это уже не важно сынок, с сегодняшнего дня я твоя, а ты мой, так ведь? – потянувшись обнять его я сказала.

— Конечно, — с нескрываемым удовольствием он заявил, и подавшись в мои объятья сын лег на меня сверху слегка раздвинув мои ноги. Мы слились в поцелуе, наши губы, языки, мы целовали, покусывали друг друга, касались языками и посасывали их друг другу. Я не знала правильно ли я все это делаю, потому что никогда не целовалась с языком, но мне просто хотелось съесть его. Да и сыну похоже нравилось это. Я чувствовала, как он заводился, все сильнее прижимая меня, взяв меня за попку и сжимая ее. Я снова почувствовала его крепнущий с каждым мгновением член, который стал касаться моих ляжек и лобка.

Сын на оторвался от моих губ и вдруг стал разглядывать меня, мои губы, шею, грудь.

— Господи, как же я мечтал об этом. Я не верю, что это не происходит на самом деле. Мам, скажи, что это не сон

— Это не сон, сынок, — улыбаясь и тая от его слов сказала я

— Это не потому что ты выпила?

— Нет, я еще вчера поняла, что хочу тебя и не справлюсь с собой. Пол ночи лежала на этой кровати сжимая ножки и думала о тебе, вспоминала как ты разглядывал меня, пока я мазалась кремами и тониками

— А как ты увидела меня? ты же стояла спиной

— А мамочка все видела, — ехидно улыбнулась я

— Блиииин, я до утра не мог уснуть, я ведь в первый раз так свободно видел тебя почти целиком. До этого лишь кусочек сиськи, кусочек попки. Я часами лежал вспоминал каждый изгиб твоего тела и представлял, как я его касаюсь, глажу, целую, — сильно сжав мои ляжки сын лег на меня опустившись лицом к моей шее. Я запрокинув голову подставилась под его поцелуи. Он покрывал ими мою шею, взял губами мочку моего уха, провел по нему язычком, поиграл мочкой слегка лизнув ее, опустился к плечу, покрывал поцелуями ключицы, складку подмышки медленно двигаясь к моей груди. Я инстинктивно выпятила свои сиськи, чуть приподняв их ладонями и прижав чуть друг к другу, чтобы они выглядели чуть крупней и аппетитней, по почти сразу они перешли в крепкие ладони моего любимого. Он сжимал их и взял сосок левой груди своими губами. Он посасывал его, будто снова пытался найти молоко в них, которое будучи младенцем жадно высасывал из этих самым сисек. Прижав мои груди друг к другу он стал водить языком по образовавшейся полоске, лизать их и продолжать покрывать поцелуями. Я подавалась на каждое его движение. Я отдавалась ему и позволяла делать с собой все что ему только хочется, но главное мне нравилось это ощущение. Ощущение, как мой мужчина овладевает мной! Сынок продолжая зацеловывать меня, оказался около треугольника между ног его мамочки. Все это время я дышала и так томно, а сейчас у меня вообще перехватило дыхание. Сын очень медленно и нежно целуя самое начало моих ног и нежно и ласково водя языком по полоскам этого треугольника. Он аккуратно и нежно раздвинул мои ножки, и я инстинктивно прикрыла ладонью свою киску, он опустившись чуть ниже шире раздвинул мои ноги. Стал покрывать поцелуями внутреннюю часть моих ляжек, водил по ним языком прижимаясь щеками к ним. Моему блаженству не было предела, я сжимала свою грудь и тяжело дышала подаваясь ему навстречу. Полизав и перецеловав мои ляжки он уперся носом в мою ладонь, прикрывающую мою киску, изнывающую от возбуждения. Поцеловав ладонь, он нежно взял ее и отвел в сторону. Проведя пальчиком по моим половым губам он облизал его вместе с соком, сочащимся из его матери. Опустился к ней и провел медленно по ней кончиком языка. Я взвизгнула от этих безумных ощущений. По моему телу пробежала дрожь, будто меня ударило током. Снова его язык коснулся моей киски. Прошел по одной стороне снизу-вверх, потом по другой. Мой любимый неторопливо лизал мои половые губы, и наконец провел языком по входу в мое лоно. Снова и снова он не торопясь лизал его и впился в мои половые губы половыми губами будто целуясь с ними. Проведя пальчиком по киске, он слегка вставил его вовнутрь меня, совершив пару движений я ощутила, как следом вовнутрь меня проник его горячий язык. Я была не в состоянии думать ни о чем, я просто подавалась тазом навстречу ему сильно сжимая свою сиську и играя набухшим соском. Сын трахал мою киску языком, а его рука обвив мою ногу стала раздвигать половые губки в самом начале. Оторвавшись от киски он поднялся чуть выше, раздвинул складочки на моей киске он провел языком по моему клитору. Все мое тело содрогнулось в этот момент, а в глазах потемнело. На секунду мне показалось, что я потеряла сознание от безумного удовольствия, захлестнувшего меня. Нащупав языком клитор, он взял его легонько губами и стал лизать его, слегка посасывать и дразнить языком. Я стала дрожать в под ним, каждое движение его языка отдавалось во всем моем теле. На лбу проступил пот, а сама я стонала просто в голос положив руку сыну на затылок и прижимая его сильней к своей киске. Сын поняв, что его мама на пике ускорился, но все так же нежно лизал его, посасывая. Я выгнулась в спине и приподняла голову от подушки. Сын смотрел мне в глаза продолжая лизать меня. Меня затрясло, я начала биться в конвульсиях изо всех сил прижимая лицо сына в свою киску, и наконец получила разряд. Мои ноги моментально выгнулись до самых пальцев, спина выгнулась назад, а я просто хрипела, как раненная лошадь. Сынок медленно не торопясь водил языком по киске, по ее половым губкам, будто бы прощаясь с ней. Но я точно знала что прощается он с ней ненадолго.