Умна и образована как пишется

Михаил Соколов― Сегодня гость программы «Цена революции» — профессор, доктор исторических наук Виктора Козодой. И повод для беседы нам даёт новая книга Виктора Козодоя о казахском политике Алихане Букейханове. И я тут сразу замечу, что до 25-го года казахов в Российской империи, потом в советской России называли кыргызами, чтоб не путаться, так сказать, вы должны это знать. Добрый вечер, Виктор Иванович! Ну, и я уверен, что…

Виктор Козодой― Здравствуйте!

М. Соколов― … 99% слушателей не знает о Вашем герое. Это лидер политического объединения Алаш-Орда. Вот в сегодняшнем Казахстане, я так понимаю, его считают фактическим создателем казахской нации. Почему?

В. Козодой― Ну, скорее всего, не нации, а как предвестника независимости, так скажем, те, которые… люди пытались сделать сейчас, вернее, так интерпретировать как независимое государство. Это действительно ли был национального движения Алаш и руководитель руководящего органа Алаш-Орда, который был организован. Здесь нельзя путать два таких состояния: движение Алаш и Алаш-Орда — это исполнительный орган. Это действительно один из сейчас самых авторитетных признанных, наверное, лидеров в Казахстане, такой национальный герой, которому посвящается очень много, ну, там НРЗБ материалов и так далее. Памятники. Вокруг имени которого пытаются действительно объединить, скажем, народ, нацию, государство. Тем более вот сейчас только что отпраздновали 30-летие Казахстана. Это тоже занимало такое достойное место.

М. Соколов― Скажите, а вот Вы почему взялись книгу о Букейханове? Что Вас подвигло на этот проект?

В. Козодой― Михаил, ну, как всегда, это дело случая. И такая случайность. Дело в том, что это все началось в конце 19-го года, в ноябре, я тогда планировал… закончил очередную книгу про Гучкова о его похождениях в Болгарии. И у меня возникла, так сказать, некая пауза для выбора новой темы. И у меня были большие планы в отношении такой Сибирской тематики. Это Сибирь 18-го года, гражданская война, революция. Тематика связана с антибольшевистским переворотом мая-июня 18-го года и связана с личностью такой… таким персонажем как Гришин-Алмазов, забытой герой Сибири, так скажем, вождь Сибири. И вот у меня такие думки возникли, и тут меня приглашают в ноябре 19-го года почитать лекции в одном из университетов Казахстана, участвовать в Павлодаре там целый месяц. И вот занимаясь, я думал, что будем собирать материалы, в том числе и там. Что касается Сибири, я там кое-что нашёл, потому что все было очень тесно связано. И время было определённое, я стал заниматься в библиотеках и вышел на такой вот интересный момент, в библиотеках Казахстана очень много материалов, связанных с историей, и в частности такого движения Алаш, национальное такое движение, и по Букейханову стали материалы. Я, конечно, ранее слышал про это, но не в такой степени. Не предавал даже как бы такого большого значения, потому что всё-таки у нас пути исторического познания с Казахстаном несколько иные. А потом как-то мне стало в голову приходить о том, что для того, чтобы лучше разобраться в истории вот Сибири того периода, без знаний по истории Алаш, а стало быть и его лидера Букейханова, ну, наверное, невозможно. Я начал накапливать материал. Накапливать, накапливать. И в декабре 19-го года были Таврические чтения в Санкт-Петербурге, такая известная конференция научная. И там профессор Николаев, один из организаторов, говорит: «Читаю тебя в «Фейсбуке» про Букейханова. Нам это очень интересно». Я сначала даже удивился, а потом он говорит, ну, он же был депутатом Государственной думы Российской империи. Это, говорит, наш герой. Ну, вот я вернулся опять в Павлодар, стал собирать материалы, пообщался с коллегами, и вот что-то мне все больше и больше стал интересовать этот персонаж, и я окончательно определился, что надо, наверное, сделать такую книгу отдельную, тем более что стимулом мне для моей деятельности служило то, что в России у нас нет ни одной такой книги о его, — да, — по его биографии, так сказать, подумав…

М. Соколов― А вот давайте мы… Давайте мы о биографии тогда сразу. Вот собственно, что можно сказать о детстве и юности вашего героя? Кажется, он даже был потомком Чингисхана, — да? — но из обедневшей семьи.

В. Козодой― Да, он был действительно потомком. Такой знатный род. Потомок Чингисхана. А дальше у него в биографии, ну, как обычно, мальчик такой из знатной, но не очень богатой семьи родился недалеко от Каркаралинска, ныне это Карагандинская область Казахстана. В детстве он получил такое образование сначала, условно говоря, степное, домашнее. Затем он отец отвёз в Каркаралинск, где начались его… Это место такой крепости. Не очень большая. Всего 2 тысячи человек населения. И вот он там начинал свои первые шаги. Медресе. Затем, значит, ушёл, перешёл сам в русско-киргизскую школу. Правильно говорили, что это… сейчас там, наверное, говорить русско-казахская. Русско-киргизская школа, где он там учился. Затем училище. Все на месте получил специальность сапожника. Причём интересный момент, что в это же время в этой же школе, там училище обучался и будущий лидер, генерал, будущий генерал Корнилов. Он прям родом оттуда. Там очень вот интересный такой посёлок, городец, хоть и маленький, но там ещё много таких известных людей вышло, в том числе потом генерал Карбышев, очень известный там. Семья такая большая.
И вот достигает когда он 16-летнего возраста, за особые успехи, отличия его направляют учиться в Омск, Омское техническое училище, где она отучился 4 года. Его в двадцать лет опять-таки за такие успехи его довольно хорошие, позитивные его направляют на учёбу в Лесной императорский институт в Санкт-Петербурге, и он уезжает в Санкт-Петербург, и в 24 года, получается, что он получает довольно такое приличное, хорошее образование, становится человеком таким образованным.
Он уже в это время пробует писать в газеты как публицист. Становится таким действительно довольно… У него очень хорошее перо. Если мы посмотрим его публикации, статьи в газетах, я их очень многие смотрел, у него очень такой живой, яркий был язык, причём прекрасное знание русского языка. Это Достоевский, Толстой, Салтыков-Щедрин. Он уже чуть позже выступал редактором газеты. Он такой полемист, публицист. Очень острый язык, где он там своих политических оппонентов развенчал буквально. И вот у него начинались такие первые такие шаги, где он… Я в книге отмечаю, что он работал и жил на стыке 2-х культур. Эта культура степняков, казахов и русская культура. И вот он в себе это очень так грамотно, хорошо объединил и объединял.

М. Соколов― А на него повлияло общение вот с сибирскими областниками там в Омске? Там Вы, по-моему, Потанина упоминаете.

В. Козодой― Ну, он когда вернулся затем после окончания обучения в Сибирь сначала небольшое, ну, там время он был в Тобольске, затем в Омске буквально с 1895 года до 1900 фактически 8-9-го годов прожил в Омске. Такой уже сибиряк стал. И с 1896 года он стал членом западного сибирского отдела Русского графического общества императорского, которое в то время было так очень сильно влиянием такого движения сибирских областников, и в частности вот Григория Потанина. Этот период времени на него оказал очень такое большое влияние и идейное, и культурное. От сибирской областников он взял одно из самых главных таких направление — это знание об автономии, потому что вот областники, они выступали, пропагандировали всяческие идеи… Вот сибирское областничество — это сибирская автономия, создание сибирский автономии в рамках российского государства. И Букейханову эта идея очень понравилась. И не только ему, а очень многим молодым людям, которые получили образование в российских университетах. Таких был не один десяток. Они учились в Москве, Казани, Томске, значит, Санкт-Петербурге, Варшаве даже. Все воспитывались под идеей вот сибирских областников, сибирской автономии, причём не только вот это были представители казахской интеллигенции и других народов, в частности и Башкирии, вот Заки Валидов, которого, кстати, тоже Букейханов познакомил с Потаниным. Они были в переписке. В своих воспоминаниях он говорит, что вот если бы сибирская автономия образовалась, то Башкирия могла бы войти в состав этой автономии. Но это как такие мечты и планы, что, естественно было не реализуемо в тот период времени. Но тем не менее как бы можно говорить об идейном таком культурном влиянии. Это очень важный такой момент. И вот эта идея была.
Но там была главная проблема в отличии, может быть, даже от Сибири у казахской интеллигенции. Дело в том, что на тот период времени, конец 90-х годов XIX века Казахстан, он не представлял из себе единого субъекта. На этой территории это современного Казахстана она была поделена на ряд генерал-губернаторов, на области. Не было единого центра принятия решений, не было единого административного центра, единого центра притяжения, так сказать, в силу и политических, и общественных. То есть был период такой разобщённости организационной, административной и политической. И поэтому прежде, чем говорить об автономии, о чем впоследствии это стала одна из самых главных идей, необходимо было решить вот вопрос субъектности, субъектности территорий, чем, собственно говоря, Алихан Букейханов и стал заниматься в начале, потому что в начале ХХ века не было такого термина для определения как Казахстан. Называли там степной край, киргизский край. В основном это было 3-4 области. Ну, не более того. И вот Алихан Букейханов, я в книге это показываю, что он фактически 1-й, кто дал научно-теоретическое обоснование вот субъектности, будущей субъектности Казахстана. На основе переписи населения 1897 года, на основе изысканий, чем там тоже занимался, он вычленил, выделил ряд областей с преимуществом проживанием населения… вот где проживали казахи. Их оказалось около десятка. И вот он практически с 10-го года начал этим делом заниматься. И… А уже позже в 1917 году, в декабре, уже после большевистского переворота, когда возникла идея об образовании киргизской автономии, казахской, которая была названо автономия Алаш, и вот определяли по своей программе территорию, то в основу как раз и положили вот эти идеи, научно-теоретические проработки именно как раз вот Алихана Букейханова. В этом смысле, конечно, мы можем говорить о том, что он заложил вот эти вот основы.

М. Соколов― Виктор Иванович, а вот политически, когда началась революция 5-го года, к кому он примкнул? Я так понимаю, к кадетской партии. И, в общем, при поддержке был избран в 1-ю Государственную думу.

В. Козодой― Значит, да. Вообще, наверное, когда началась 1-я русская революция или российская революция, 905-й год, он оказался буквально там в таком эпицентре. Я даже так пишу, что наступило его время, время таких людей как он. Внутренний темперамент. И он было членом съезда московского, где вот были земские собрания… Ну, и не земские. Да, земства собирались, общественники. Вот. Тогда в конце 905-го года очень сильные такие происходили определения, особенно после манифеста 17 октября. Вот на одном из этих съездов, где по сути дела прошло деление на будущих кадетов и будущих октябристов. Общественники сильно между собой поссорились. И Букейханов, он примкнул к кадетам. С начала 906-го года, когда началась избирательная кампании, вернее, ну, первые такие моменты образования, он был арестован, и фактически 4 месяца он находился в тюрьме под подозрением, без предъявления там всяких каких-то обвинений, претензий. На всякий случай. Потому, что это были области, где было введено военное положение, и действовала такая упрощённая система административного командования, так скажем, административного произвола.
Вся его судьба политическая до 18-го года она была связана именно как раз с партией кадетов. Это, конечно, был большой плюс для него в том плане, что он вошёл, так можно сказать, в элиту или контр элиту политической оппозиции, причём во всей Российской империи, потому что это была одна из сам крупнейших партий и самая такая влиятельная, которая вот в феврале-марте 17го года они фактически и пришли к власти. И он, несмотря на все эти годы, когда партии переживала и момент такого падения, и крушения, ну, каких-то, он был вместе с этой партии. Более того в 16-м году он стал членом центрального комитета этой партии. То есть фактически вошёл в руководящие…

М. Соколов― Секунду.

В. Козодой― … этой партии. И НРЗБ партии кадетов, потому что выборы были по куриям, по округам. И он шёл по своей, так сказать, национальной курии. 176 выборщиков голосовали. И он там по сути дела единогласно был избран. Хотя он там активно занимался пропагандой партийной программы. Они даже перевели на свой язык. Потом переложили акыны программу партии, ну, вот на песни, где вот мероприятия, где революционные мероприятия проходили в такой… на лошадях проезжали там по НРЗБ кадетская партия, что была. Вот такая интересная была избирательная технология. И в 906-м году он был избран в состав, стал членом 1-й Государственной думы. Вот это даёт основание говорить, и я об этом говорил и пишу, что он был не просто политиком, даже вот как Вы сказали, изначально такого… казахским, или сейчас бы сказали казахстанским. Он был вообще политиком общероссийского, общеимперского уровня, общегосударственного, потому что и депутат Государственной думы, и член центрального комитета кадетской партии. Я считаю, что даёт основание как раз для подобных утверждений.

М. Соколов― Да. Вот вопрос, я так понимаю, что это одно из главных событий между 1-й и 2-й русской революции для будущего Казахстана — это среднеазиатское восстание 16-го года, когда кочевники выступали против трудовой мобилизации на фронт, там в прифронтовую зону. Вот какую позицию Букейханов занимал в этот момент?

В. Козодой― Это, конечно, один из таких самых сложных, наверное, непростых вопросов. Вообще в отношении восстания 16-го года, даже вот в историографии нынешней нынешнего Казахстана, там выделяются три группы: 1) те, кто… те, кто являлся сами членами там, так скажем, органов управления или самоуправления, они, конечно, безусловно, поддержали указ царя о мобилизации на работы и всячески поддерживали, и способствовали администрации претворению в жизнь этого указа. Некая часть выступила категорически против вплоть до вооружённого вот выступления. Букейханов относился к тем, кто говорил о том, что надо исполнять этот указ не потому, что там как бы, может быть, и поддерживать царя, а сколько это бессмысленно безоружному народу выступать против армии. Это очень опасно. Это вредно. Это неправильно. Надо согласиться, тем более что это отправляли не на войну, а на тыловые работы. И вот такую позицию он поднимал. Это, кстати, дало потом повод, когда большевики стали обвинять, что и Букейханов, и его сторонники, они поддержали царский указ. Но это не совсем так. Он как человек образованный, грамотный, прагматик прекрасно понимал, к чему это может привести и делать этого не стоит. Они обращались с воззваниями, с обращениями, проводили определённые мероприятия, съезды, там совещания, чтоб этого не было. И когда откладывали… То есть говорили каким образом, в том числе в администрацию обращались, что мобилизация проходит необдуманно, что летом нельзя её проводить, когда идут определённые работы, надо заниматься этим позже, составить грамотно списки как этого… по возможности максимально избежать злоупотреблений. А затем он вступил в связь, в отношения с тылом западного фронта и где начал там организовывать и организовал так называемый народнический отдел, задача которого была через Земгор, через любого способствовать вот тем, кто мобилизован, кто оказался в тех местах, способствовать их, значит, там расселению, медицинскому обслуживанию, питанию. Ну, и такими вот бытовыми вопросами. То есть он тем самым показал, что он народ-то не бросает, а вместе с ними пытается решать вот эти вот проблемы. Собственно говоря, они так довольно удачно и действовали. Я должен сказать, что вот эта тактика Букейханова, она оказалась, наверное, самая грамотная и самая правильная. Почему? Во-первых, вывели людей из-под удара. А, во-вторых, уже с весны 17-го года не так много времени прошло, началась их назад… демобилизация, так скажем, после февральской… мартовской революции 17-го года Временное правительство приняло решение всех вернуть домой. Точные цифры, они мало поддаются подсчёту, но исследователи, кто занимается специально этой тематикой, говорят о том, что таким образом на фронт… на тыловые работы вернее, было мобилизовано от 120 до 220 тысяч человек. То есть вот это те люди, которые там оказались. А там Букейханов ещё занимал такую интересную позицию, он говорит, да, вы не бойтесь, отправляйте там своих сыновей, что, во-первых, это не война, их там не будут убивать, хотя многие там говорили, что именно так, что это очень полезно даже молодым людям оторваться от родных мест, побывать в других местах, посмотреть, как люди живут, какой у них там образ жизни и так далее. То есть расширение кругозора, что ничего в этом плохого такого особого и нет.

М. Соколов― Хорошо. А как складывалась биография Букейханова уже в период правления Временного правительства, так сказать, сделал ли он политическую карьеру уже в 17-м году?

В. Козодой― Насчёт карьеры, наверное, сложно говорить, но тем не менее как бы дело в том, что, конечно, в ходе февральской революции к власти пришли практически его соратники политические, с которыми он там больше десятка лет сотрудничал и работал. И даже есть такой момент: он в это время был в Минске. И когда пришла информация об отречении Николая и формировании Временного правительства, когда зачитывали список членов правительства, он говорит: «Во! Все мои друзья стали министрами, — говорит. — Чего же я здесь-то делаю?» Его, кстати, довольно быстро пригласили в Петроград. Он туда приехал. И в марте уже в конце решением Временного правительства он был назначен комиссаром Временного правительства в Тургайскую область. А через какое-то время он фактически стал исполнять обязанности губернатора Тургайской области. Тургайская область — это как раз непростой такой был регион, где как раз был центр вот того восстания, о котором мы говорили, 1916 года, где очень тяжёлые такие происходили столкновения вооружённые. Его направили именно туда, хотя он сам-то из другого места, там больше Семипалатинск, вокруг этого все было связано. Но тем не менее вот как бы его направили туда.

М. Соколов― А в выборах… в выборах в Учредительное собрание он принимал как… участие как кадет? Или они уже создали свой список вот этой «Алаш»?

В. Козодой― С июля 17-го года, ну, вообще по сути дела все лето 17-го года, они, конечно же, жили и не только они, вся российская, наверное, интеллигенция, политические силы жили идеей, это был такой консенсус, как Вы знаете, выборов в Учредительное собрание, что вот сейчас мы изберём Учредительное собрание, как они там все порешают, и все будет правильно. Но встал естественно вопрос, как быть вот национальному движению. В июле… Там стали проводиться целый ряд съездов по областям, и в июле 17-го года на одном из съездов было принято решение о создании отдельной киргизской партии. Ну, решение такое было принято, но до дела особо как бы дело и не дошло. А мы можем говорить о движении «Алаш» как таковом. Вот партией она так и не была организована. Хотя в историографии казахстанской очень много говорят о партии, но на самом деле никто не располагает документами. Во-первых, не было проведено учредительного съезда. Не было программы, устава, членства и так далее. Только вот кроме желания назвать, что эта партия. Я исхожу из того, что это всё-таки было некое такое избирательное объединение, которым занимался как раз Алихан Букейханов. А суть-то в чем была? Почему, может быть, и не нужно была особо партия? Потому что в соответствии с положением, которое было принято Временным правительством о выборах в Учредительное собрание, там не требовалось, чтобы выдвигали кандидатов именно от партий. Там было требование о том, чтобы… Кто может выдвигать кандидата на выборы? Это группа избирателей по округам. Вот группа избирателей от 100 человек. Что, собственно говоря, ну, не делало необходимым создание партии. Тем не менее вот задача была поставлена вроде как партию создавать. Но организационных таких начал не прошло. У них была своя газета «Казах», которая издавалась с 913-го года. Она была довольно популярной. И вот октябре месяце от имени редакции было оповещено, что все, кто нас поддерживает, наши избирательные списки, давайте будем называть «Алаш».
Ну, я вот на самом деле смотрел целый ряд списков. Где-то на самом деле называлось «Алаш», где-то было написано «киргизская партия», где-то вообще без таких вот наименований, просто вот список и все вот идёт. То есть что-то единого такого не было. Хотя вот требование такое… ну, не требование, а пожелание, оно было сформулировано. Вообще по документам, вот сейчас в историографии это тоже очень много там было дискуссий, некоторые исследователя говорили о том, что в связи вот с этими планами создания партии в июле и Букейханов категорически заявил своё несогласие с партией кадетов. У них разногласия. Он там вышел. Ну, на самом деле это не соответствовало действительности, потому что на общесибирском съезде, который проходил в Омске в октябре 17-го года, в анкете своей, если анкета — подлинник, она находится на хранении в томском архиве, я вот её вводил в научный оборот, он там чётко написал, что он член партии КД, кадетской партии. Ну, это вот октябрь 17-го года. Хотя ряд… там несколько человек его соратников, ну, из киргизской, казахской интеллигенции, делегаты этого съезда, они написали «Алаш». И я вот по первости пока ещё вникал в эту ситуацию, для меня было такое недоумение, почему он кадет, эти — «Алаш», и вот такое разногласие проходило. Вообще он… 1-е такое твёрдое упоминания, что он выходит из партии кадетов — это декабрь 17-го года. То есть уже после большевистского переворота и после до того, как большевики обозначили… был принят декрет об объявлении кадетов партией врагов народа, а её лидеров — это лидера врагов народа.

М. Соколов― Скажите, а вели… вёл ли вот как лидер этого движения «Алаш» Букейханов переговоры с большевиками, со Сталиным как наркомом национальностей там уже о создании какой-то автономии или признаний их как политической сила? Когда это было все?

В. Козодой― Там на самом деле была довольно такая сложная ситуация. Вот говорим, конец октября или по-другому начало ноября, когда большевики взяли власть в Петрограде. Вот в декабре в Оренбурге Букейханов с коллегами своими, соратниками, пользуясь тем, что там власть захватил Дутов, при поддержке атамана Дутова они в Оренбурге проводят свой съезд. Это задача была образования автономии «Алаш». Но в ходе длительных этих дебатов было принято решение не провозглашать сейчас, вот то есть в декабре 17-го года автономию как таковую, но был образован такой исполнительный орган «Алаш-Орда». Ну, так она фигурировала. И взяли месяц… А Букейханов там был избран председателем Алаш-Орды на, кстати, альтернативной основе. И взять месяц на переговоры с другими авторами, в частности это с казаками, как они отреагируют на создание вот этой автономии Алаш. Затем с другими областями, в частности там Сырдарьинский съезд. Вот. Я ещё там напомню, что в ноябре 17-го года была образована Туркестанская автономия, которая в таком соприкосновении находились и говорили, зачем образовывать Алаш? Если бы уже есть, давайте вступайте к нам. Букейханов этого не хотел, говорил, нет, это вы к нам вступайте. То есть не могли там договориться. А в феврале эта автономия была большевиками разгромлена. И остался такой нелёгкий выбор. С конца января 18-го года Букейханов вынужден был скрываться, потому что большевики объявили на него охоту с тем, чтобы его задержать, арестовать.
И вот лидера, ну, скажем, движения «Алаш» и руководители Алаш-Орды встали перед выбором, а что делать дальше, и пришли к такому выводу, что пойти на компромисс, договориться попытаться с большевиками, в частности о признании советской власти условно, если им дадут возможность создать свою автономию. И вот в апреле начались телеграфные, по-моему, переговоры по телеграфу с тем, чтобы вот обсудить предложение. В начале вроде как бы со Сталиным, что вроде да, все не возражают. Это все внешне выглядело. На самом деле ещё в том же начале апреля Сталин в интервью газете «Правда», он чётко дал понять, что есть так называемая буржуазно-националистические правительства, автономии которые создаются в их интересах, и нам с ними не по пути. Нам главное взять у них сейчас эту форму — автономия и дальше всех их подальше, и наполнить это своим содержанием. Вот такая идея была. То есть по сути дела одни большевики не хотели достигать какого-то компромисса. Ну, с другой стороны, Михаил, мы уже знаем, ситуация какая была в начале 18-го года, так называемое триумфальное шествие советской власти, когда каких-то таких серьёзных сопротивлений не было. И они просто не считали нужным с кем-то там договариваться, что мы настолько сильны, народ за нас и так далее. Ситуация принципиально поменялась вот после событие мая-июня 18-го года, когда в Сибири произошёл этот антибольшевистский переворот.

М. Соколов― Но вот как повёл себя Ваш герой, так сказать, поддержал он этот чехословацко-эсеровский переворот? Там пошёл на Уфимское совещание?

В. Козодой― Я бы так категорически не говорил по поводу чехословацко-эсеровского, потому что все было на самом деле сложнее. Я надеюсь, что я всё-таки закончу эту тему, оформлю. И мы тогда, может быть…

М. Соколов― Про Гришина-Алмазова. Хорошо.

В. Козодой― Да, про Гришина-Алмазова я поговорю, потому что на самом деле все гораздо сложнее, чем вот так вот кажется. Я могу сказать, что Гришин-Алмазов, он с весны начал создавать сеть своих организаций, вернее, их не просто образовывать, а объяснять. Была создана целая система, и в том числе в Семипалатинске был представитель его организации, которая начал работать как раз со степняками. И представитель Алихана Букейханова вступил в связь с этой организацией в сентябре месяце. Ой, Господи! В Семипалатинске. И довольно активно занимались. Я вот как раз в книге и описываю, что в тот период времени, в апреле Букейханов, они бы выбрали, ну, параллельно два пути. С одной стороны переговоры с большевиками, а когда и стали чувствовать, что там такой затык, зато вступили в контакты вот с антибольшевистскими силами.

М. Соколов― Ну, антибольшевистские силы всё-таки взяли власть, Сибирское правительство. Комуч. Вот как всё-таки сложились отношения алашевцев с этими структурами?

В. Козодой― Там была такая идея о том, чтобы… Сразу обращение во временное сибирское правительство о том, ну, как скажем, о взаимном признании. Вот до юридического такого признания дело не дошло в силу разных причин. И, ну, во-первых, временное сибирское правительство, они сами себя там не отделяли от России, они многие там не понимали, как может быть автономия в составе автономии, если мы сами автономия. И вот там крючкотворы занимались… Это не Гришин-Алмазов. Другие, так скажем, люди, уже гражданские, многие адвокаты и так далее, как бы все это происходило, такая ситуация. Тем не менее контакты были, и в частности были самые главные контакты — это по организации войска «Алаш» было обращение, как раз к Гришину-Алмазову как командующему Сибирской армией. Эти были переговоры, они такие непростые, они такие были сложные, потому что непосредственным исполнителем стал… был генерал Иванов-Ринов, а он был участником подавления вот восстания 16-го года, там в Туркестане у него были свои личностные такие негативные… негативное восприятие. У казахских представителей к нему было такое отношение. Но одним словом они там не договорились. Это как раз был целый такой набор объективных, субъективных факторов. Затем была попытка разговаривать с Комучем как конкурентами временного сибирского правительства, и те сказали, мы вас признаем, вы признавайте нас и так далее. Но тем не менее как бы дело дошло в сентябре, вот как раз совещание, уфимское совещание и воссоздание всероссийской власти. И там Алихан Букейханов и как от себя и от «Алаш-Орды», он подписал итоговый документ, и фактически он являлся один из авторов или участников, учредителей, так скажем, вновь образованной или воссозданной всероссийской власти. Тут довольно такой…

М. Соколов― Ну, власть-то эта недолго, конечно, продержалась. Колчаковский переворот происходит. И что с Букейхановым после этого переворота?

В. Козодой― С Колчаком, ну, как бы сразу изначально фактически не заладилось, потому что 18 ноября был переворот, и уже в конце ноября Букейханов встречается со своими сторонниками, говорит, что вот такая ситуация, как бы нам тут не совсем понятно. Им, конечно, непонятны были лозунги Колчака о том, что ничего мы там сейчас особо делать не будем, надо дождутся победы над большевиками, а потом будет там дальше видно, и целый ряд ещё целый таких моментов. Все это привело к тому, что в начале 19-го года наш Алихан Букейханов был арестован колчаковскими властями, правда, ненадолго. Вскоре его отпустили, но тем не менее. Ситуация на фронтах уже принципиально менялась. Красная армия наступала. И там начался такой процесс интересный, что вообще договорились с Колчаком вроде того, нам вообще не по пути, надо опять искать компромисса с советами, с советской властью. Я должен сказать, что уже вот в 19-м году, особенно в 20-м году после вот этого антибольшевистского переворота, после гражданской войны большевики принципиально по-другому начали к этому вопросу относиться. И все, какие возможности были, они очень активно это использовали. И вот, например, когда Красная армия, она на восток проходила, вот те территории, которые занимала, там, где были алашординцы, они вступали в контакт и, в общем-то, переходили на сторону советской власти довольно активно.

М. Соколов― То есть амнистия была объявлена даже им, я так понимаю.

В. Козодой― Им была дважды объявлена амнистия. Для одних — в начале 19-го года, для других, кто там позже вступил, — в 20-м году. И сам Алихан Букейханов там в конце 19-го года, когда уже Красная армия подходила и в Сибирь, он был арестован, но недолго, потому что сразу там многие выступили сторонники, говорят, они же амнистию… давайте мы ему тоже амнистию сделаем, его отправим, и он уехал в степь и до летам там в степи находился. После чего его призвали… советская власть в Оренбург. Он там приехал, как раз начался процесс образования Киргизский автономной советской вот социалистической республики. А вот здесь был очень интересный момент, Михаил, понимаете, вопрос какой, что вот в этот период — 20-й год уже у большевиков вопроса по поводу образования единой автономии киргизско-казахской — да? — не стояло. Там вопрос был, ну, в нюансах по границам, по территориям где-то там, потому что очень такая серьёзная конкурентная борьба была групповая, с другими представителями боролись. Но тем не менее как бы что казахи должны иметь собственную автономию, уже вопрос такой не стоял. И с этим, в общем-то, были все согласны. Как бы через это прошло. Самое интересное, что когда был подписан декрет, а затем был учредительный съезд, вот эта автономия, в качестве гостя туда был приглашён и Алихан Букейханов. Он там присутствовал и наблюдал, как его идея или их идея, так скажем, получили конкретное воплощение, потому что как бы там ни было, они впервые получили автономию, пусть на советско основе, но тем не менее это был первый этап такой. Я вот у себя пишу, что это была, конечно, такая победа личная Алихана Букейханова, но как победителя его там, конечно, никто не считал, и пытались победителя уже задвинуть. Большевики поступали, как бы там ни было, довольно грамотно. Они взяли вот эту форму, объявили её своей, что, собственно говоря, они часто делали, как, например, с декретом о земле. Взяли идеи эсеров в своё время, объявили это своим декрет и вполне неплохо себя чувствовали. Здесь то же самое было. Взяли идеи алашевцев по поводу автономии, причём если посмотреть по территории, то по сути дела это за основу взяли как раз те идеи, те наработки, которые они уже, алашевцы, наработали и провозгласили автономию. А Алихан Букейханов с конца 20-го года стал советским служащим. Он работал, ну, как амнистированный работник народного комиссариата по земледелию вот автономной республики в Оренбурге.

М. Соколов― Ну, то есть потом-то его вообще в Москву фактически выслали без права жить вот в этом стеклом крае, в автономии, то есть как от его идеи отсекли. Да?

В. Козодой― Ну, дело… Вот понимаете, вопрос какой? Я когда работал в центральном государственном архиве республики Казахстан, как раз смотрел материалы вот этого комиссариата. Там работали десятки, потом сотни людей. Я как старый бюрократ доставал анкеты, личные дела работников посмотреть. И вот там образовательный уровень у многих работников этого наркомзема там грамотный, пишут в графе «Образование», умеет читать, там умеет писать. Ну, у кого-то среднее. С высшим образованием как у него это были, ну, буквально там единицы.

М. Соколов― Ну, понятно. То есть, в общем, ценный кадр. Поскольку мы идём уже к завершению, я просто скажу, что он погиб во время большого…

В. Козодой― … раздражение у многих вызывало.

М. Соколов― Ну, понятно. Так…

В. Козодой― НРЗБ там.

М. Соколов― Да, что Алихан Букейханов погиб во время Большого террора уже. Я хотел последний вопрос задать: как он увековечен в современном Казахстане?

В. Козодой― Да, в последние годы как раз память о нем очень активно сохраняется. В ряде городов установлены памятники. Вот в этом году в столице, в Нурсултане открыт памятник львам «Алаша», так называемый. В ряде городов, в частности вот в Семипалатинске, сейчас он называется Семей большой памятник красивый. Есть университет, которому присвоено имя Алихана Букейханова, где я стал… вернее, меня избрали почётным профессором этого университета. Ряд школ носит имя Алихана Букейханова. В Караганде один из самых крупных районов города, ему было сейчас присвоено имя Алихана Букейханова. То есть он так очень не активно входит в память, издаются там ряд статей, и вот литература появляется более-менее. То есть он по сути дела сейчас один из самых, наверное, таких исторических деятелей. Я думаю, что неспроста, когда в январе этого года президент Токаев выступал со статьёй «Независимость превыше всего», то из всех исторических деятелей он упомянул именно Алихана Букейханова и про движение «Алаш».

М. Соколов― Ну, что ж? Спасибо. Я благодарю нашего гостя, профессора Виктора Козодоя, автора книги «Алихан Букейханов: человек-эпоха», но и, так сказать, кавалера какого-то ордена почёта, я так понимаю, казахского…

В. Козодой― Дружбы.

М. Соколов― Дружбы. Вот. Которым награждён, видимо, и за эту работу. Спасибо большое. Всего доброго! Эту передачу вёл Михаил Соколов. До свидания!

Издательство АСТ представляет книгу Марии Бобылевой и Юлии Подлубновой «Поэтика феминизма».

Феминистская поэзия — важный, новаторский и очень интересный сегмент современной поэзии. Она отражает и перерабатывает всё самое острое, что есть на сегодня в феминистской повестке, и делает это блестяще. Авторы этой книги — журналистка и литературный критик — с разных сторон подходят к тому, что такое современная русскоязычная фемпоэзия, объясняют, откуда она взялась, где и как ее читать. А главное — знакомят с поэтессами и их стихами. Если вы не любите поэзию, эта книга для вас: вы прочитаете эти стихи, и они навсегда перевернут ваши представления о поэзии. Если вы любите классическую поэзию — эта книга тоже для вас: вы удивитесь и по‑новому посмотрите на мир и на саму поэзию. Ну, а если вы интересуетесь феминизмом, книга станет вашей отдушиной и, возможно, вдохновением.

Предлагаем прочитать фрагмент вошедшего в книгу исторического очерка феминистской поэзии.

Революция поставила крест на прежней богемной жизни, форсировала идеи эмансипации. Советская гендерная повестка 1920-х годов определялась, с одной стороны, курсом государства на «новый быт» и освобождение женщины от кухонного и семейного «рабства», с другой — необходимостью включения женщины в экономические отношения и внутреннюю политику государства. Утверждение равных прав мужчин и женщин закреплялось в декретах первых месяцев работы советской власти, равноправие полов было прописано в Конституции 1918 года. На включение женщины в политику и трудовые отношения была направлена партийная и публицистическая деятельность всё тех же Надежды Крупской, Александры Коллонтай и других видных большевистских деятелей. Показательно, например, как в 1920-е годы представительницы культуры Серебряного века, поэтессы активно вовлекались в журналистику, отказывались от индивидуализированных тем и приемов и начинали писать очерки и статьи на заказ газеты, государства. Примеры Ларисы Рейснер, Мариэтты Шагинян, Марии Шкапской, Веры Инбер, Аделины Адалис, Елизаветы Полонской более чем показательны.

Собственно, эта увлеченность реалиями и языками производства и в целом включенность в механизмы порождения советской риторики нивелировали гендер пишущего. По большому счету не имело значения, кто выступал автором газетного материала или — в 1930-е годы — соцреалистического текста — женщина или мужчина. Оказывалось важно, чтобы текст документировал некоторый фрагмент реальности или моделировал реальность в соответствии с советским каноном.

Женская субъектность в советское время оказалась так же не особо нужна и востребована в художественных практиках, как и любая иная субъектность.

Даже когда женщины говорили от женского лица и поднимали темы, которые опознавались как женские, это никоим образом не могло изменить расклады в советской культуре, выстроенной по патриархальной модели. Кого бы мы сейчас ни вспоминали: писательницу, лауреата трех сталинских премий Веру Панову или голос блокадного Ленинграда Ольгу Берггольц, знаменитую «шестидесятницу» Беллу Ахмадулину или юного гения 1980-х Нику Турбину — по большому счету все они существовали внутри патриархатной советской литературы.

Но что, пожалуй, действительно удалось женщинам в русской культуре — это оставить массу убедительных документальных свидетельств о времени: записок, дневников, мемуаров.

В ХХ веке таковы книги «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «На берегах Невы», «На берегах Сены» Ирины Одоевцевой, «Курсив мой» Нины Берберовой, воспоминания Надежды Мандельштам, дневники и записки Лидии Чуковской, Лидии Гинзбург и других.

Даже литературный андеграунд, развивавшийся параллельно с советской официальной культурой по своим законам, не отменял патриархальные установки литературного пространства. Например, имена поэтесс Елены Шварц или Ольги Седаковой вписывались в продолжительные ряды мужских авторов «второй культуры». Что же удивляться, что отечественные 1970–1980-е практически пропустили, не заметили «вторую волну» феминизма?

Впрочем, некоторые идеи феминизма всё же циркулировали в самиздате. Не случайно в 1980 году на обложке американского журнала Ms. оказались советские феминистки из диссидентских кругов, выпустившие в 1979 году альманах «Женщина и Россия», который сейчас называют «главным документом феминистского протеста в советской истории»[1].

В 1981 году всё те же редакторы организовали выпуск журнала «Мария» (Ленинград — Франкфурт-на-Майне, 1981, вышло 5 номеров). Но что же это был за феминизм? Современный критик Елена Георгиевская пишет о журнале: «Позиция феминистского гнева отрефлексирована слабо: редакция предлагает женщинам защитить человечество любовью, точнее, даже так: Любовью. Это вполне в духе нью-эйджевского феминистского спиритуализма…»[2] Однако даже такие робкие выступления не остались незамеченными: часть редакторов и авторов журнала оказались арестованными (Наталья Лазарева, Наталья Мальцева), другим пришлось уехать из страны (Наталии Малаховской, Юлии Вознесенской, Татьяне Горичевой, Татьяне Мамоновой). Феминистского ренессанса в СССР в это время так и не случилось.

Случился он в некотором роде уже позже, после перестройки, отменившей жесткие идеологические установки «долгих семидесятых» и ликвидировавшей культурную изолированность страны. В СССР наконец-то заговорили о феминизме, осваивая одновременно идеи «второй» и «третьей» волн. При этом вне каких-либо прямых влияний западного феминизма в 1988 году была образована женская литературная группа «Новые амазонки», куда вошли писательницы Светлана Василенко, Лариса Ванеева, Нина Горланова, Валерия Нарбикова, Ирина Полянская, Нина Садур, поэтесса Нина Искренко и другие. Как утверждала одна из ее основательниц, Светлана Василенко, «это первая группа в России за всю ее долгую историю женщин-писателей, осознавших, что они являются именно женщинами-писателями и что они творят именно женскую литературу»[3]. Заметьте, ни о каких новых феминитивах в то время еще не задумывались. Группа написала несколько манифестов, пытающихся объяснить, что такое женская проза, женская литература, выпустила сборники «Не помнящая зла» (1990) и «Новые амазонки» (1991) и постепенно, в течение нескольких последующих лет, распалась.

Тем не менее термин «женская проза» прижился. Его стали активно употреблять критики, литературоведы и все, кто так или иначе обращался к творчеству женщин, чья видимость в литературе существенно повысилась. Людмила Петрушевская, Людмила Улицкая, Татьяна Толстая, Ольга Славникова, Дина Рубина и многие другие то причислялись к тем, кто уверенно работает в парадигматике женской прозы, то решительно вычитались оттуда. Важнее, пожалуй, что за долгие годы в фокусе внимания пишущих о литературе оказались женская субъектность, женская оптика, феминность и всё, что связано с женской картиной мира.

В конце 1990-х годов женщины завоевали пространство детектива: в топы продаж вышла Александра Маринина с весьма феминистической по своим моделям поведения Настей Каменской, а затем все рекорды продаваемости побила Дарья Донцова.

В 1990–2000-е годы феминизм прочно закрепился в отечественной гуманитаристике: философия, социология, литературоведение и прочие науки активно обращались к вопросам женского творчества и женского письма. Важны научные работы Ирины Жеребкиной, Катрионы Келли, Ирины Савкиной, Марии Михайловой, Натальи Пушкаревой, Марины Абашевой, Светланы Воробьевой и других.

В 2015 году Нобелевскую премию в области литературы получила белорусская писательница, пишущая на русском языке, Светлана Алексиевич.

Думается, женские достижения в современной литературе можно перечислять еще долго — вплоть до того, что одним самых востребованных сегодня драматургов является Ярослава Пулинович, самым известным литературным критиком — Галина Юзефович. Но, опять-таки, это уводит наш разговор в сторону.

Что же происходило в поэзии, феминистская история которой остается до сих пор ненаписанной? «Как девочка, сильный и смелый, / Как девочка, сын мой, расти!», — писала Марина Бородицкая в 1984 году, словно бы предвосхищая стихотворение Наталии Санниковой 2018 года, написанное в качестве римейка на стихотворение Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка»: «некрасивые девочки девяностых, / где вы теперь, кто вам целует пальцы? / это мой сын не играл с вами, / прелестный мальчик, / которого все принимали за девочку, / потому что у него «большие глаза»».

Важнейшими фигурами постсоветского поэтического феминизма считаются Марина Тёмкина и Анна Альчук[4]. Анна Альчук (1955–2008) была поэтессой, художницей, осознанной феминисткой, занималась концептуальным искусством. В опросе, проведенном журналом «Воздух», она убеждала: «Я думаю, что пора перестать стесняться слов «поэтесса», «художница», если они существуют в русском языке». Марина Тёмкина (1948 г. р.), перебравшаяся в США в 1979 году, уже к 1990 годам выработала определенный набор идентичностей: «я поэт политический, постсоветский, / эмигрантский, русско-еврейский, феминистский». Начиная с 1990-х в ее текстах появляется востребованная в современной поэзии тема травмы и посттравматического письма.

«Женское письмо имеет в России большую историю, однако по-прежнему многие женщины-писательницы и поэтессы XIX–XX веков не вписаны в литературный канон, — говорит поэтесса и создательница «Ф-письма» Галина Рымбу. — Что касается феминистской поэзии, то есть такой, которая включает в себя не только «женский опыт» (хотя проговаривание женского опыта для феминистского письма тоже очень-очень важно), но и работу с идеями, политиками, понятиями феминизма, такой, которая может и деконструировать, и перезахватывать формы, темы и методы фаллологоцентрического, патриархатного письма. История такой поэзии в России начала свой отсчет в русскоязычном контексте сравнительно недавно — с фигур и практик Анны Альчук и Марины Тёмкиной. В 1995 году Марина Тёмкина выпускает книгу «Каланча: Гендерная лирика», в 1990-е же экспериментальная поэтесса и художница Анна Альчук обращается в своем творчестве к феминистским идеям и мировоззрению. Ее тексты — уже позже — Ирина Сандомирская назвала «аннаграматическим феминизмом». Это наши точки отсчета. Кстати, можно упомянуть исследователя феминистской и женской поэзии Николая Винника. На примере поэзии XIX века он задается вопросами: «Возможна ли феминистская поэзия без феминизма политического? Какие темы, мотивы и ракурсы женской поэзии XIX века заслуживают внимания в этом смысле?» Эти вопросы открывают очень интересные возможности для феминистской ревизии литературы XIX века. Собственно, как-то он выступал с докладом «Была ли феминистская поэзия в России XIX века?» на одном из семинаров «Ф-письма» в Петербурге. Разговор получился впечатляющим».

«Большое количество женских имен в литературе были вымыты из истории, — говорит поэтесса Оксана Васякина. — И сейчас постепенно начинают возвращать забытых женщин (например, этим занимается издательский проект common place в своей серии «Ѳ»). К сожалению, в самой истории женского письма нет преемственности, каждое новое поколение изобретает всё заново».

В 1990–2000-е годы в поэзию пришло много женщин, да и в целом видимость и культурная значимость женских поэтических практик неизменно повышалась. Елена Фанайлова, Мария Степанова, Полина Барскова, Мария Галина и другие — эти имена были неизменно на слуху у всякого, кто любил и читал современную словесность. Тем не менее показательно, как в 2006 году Александр Скидан, размышляя о женской поэзии, задавался вопросами: «Почему по-английски выражение women poets или women writing не режет слух, а их русские кальки воспринимаются как в лучшем случае эвфемизм? Как вообще маркируется пол/род в нашем языке и какой гендер за этим, пардон, стоит? Почему сами женщины первые протестуют против идентификации их как женщин (поэтесс)? Почему Анна Глазова и Ника Скандиака прибегают к модальностям, не позволяющим однозначно определить пол пишущей/пишущего? Почему у Анны Горенко, Александры Петровой, Евгении Лавут, Марианны Гейде и многих других субъект высказывания, лирическое «я» (не путать с персонажным «я» баллад Марии Степановой, хотя сам факт использования ею брутальной мужской речевой маски тоже наводит на размышления) с подозрительной частотой выступает в мужском обличье…»[5]

Илья Кукулин, размышляя о поэзии 1990–2000-х, замечает, что процесс формирования и развития фемпоэзии в это время шел волнами, но при этом не сопровождался феминистскими декларациями, а потому в ситуации отсутствия фемкритики оказался недостаточно заметен. «Именно в поэзии сложилась наиболее выраженная феминистская эстетика, но она оказалась наименее отрефлексированной — по сравнению с прозой и драматургией»[6].

Время фемпоэзии, которая осознаёт сама себя, еще не наступило, но неизменно приближалось.

Женская поэзия не равно фемпоэзия

Не вся женская поэзия — это фемпоэзия. Вера Полозкова не фемпоэтесса. Сетевые дивы вроде Ах Астаховой и Солы Моновой — тоже. Если женщина пишет стихи о любви, отношениях и своих треволнениях, но ее оптика не феминистская, то и стихи эти феминистскими назвать нельзя. Даже если поэтесса находится где-то в спектре ЛГБТ+.

Фемпоэзия — сегмент актуального поля поэзии, в котором наряду с постановкой фемповестки (борьба за права женщин, борьба с насилием, принцип «личное — это политическое») поднимаются вопросы гендерной идентичности, происходит поиск стратегий женского и квирписьма. Женская поэзия (как и женская проза) — понятие очень неопределенное, к тому же до сих пор оно выглядит как стигматизирующее: вот есть поэзия как таковая, а вот — женская поэзия. В то время как фемпоэзия имеет более или менее четкие координаты, связанные с социальной позицией и идентичностью авторок, и некоторые эстетические параметры, которые в целом присущи актуальной поэзии, будь то практики документирования, опыты трансгрессии, физиологизм и прочее.

Оказаться в гетто женской поэзии, кажется, боятся сами женщины. Поэт и критик Александр Скидан в статье «Сильнее Урана» приводит высказывание одной из составительниц антологии современной русской поэзии Crossing Centuries: The New Generation in Russian Poetry Лоры Д. Уикс: «Большая часть русских женщин-поэтов сопротивляются идентификации себя как женщин. Да, в России существует активное, ярко выраженное феминистское движение, у которого долгая традиция. Да, гендерно окрашенной лирики становится всё больше и больше. Однако большинство женщин-поэтов избегают вступать в этот заколдованный круг из страха, что их женскость будет отвергнута как «женственность», а их поэзия будет сведена к «женскому опыту». Они бы с куда большей охотой предпочли быть поэтами без рода, работающими в области универсального опыта. Достичь этого высокого статуса означает преодолеть определенные барьеры, как, например, тот факт, что распространение поэзии — в частном, равно как и в публичном пространстве — контролируют по большей части мужчины. Кроме того, существует и барьер в виде самого языка. Русский язык несет в себе грамматические признаки — в прошедшем времени глаголов и во всех прилагательных, — которые автоматически указывают род говорящего как мужской либо женский. В результате история голосов русских женщин всегда была в некотором смысле игрой: использовать доступные им маски-вуали как серию уловок, достаточно отвлекающих мужской взгляд, чтобы успеть передать послание и убедиться, что их поэзия привлечет серьезное внимание»[7].

«В 90-е не появилось значительных поэтов-«мужчин». И тем не менее такое ощущение, что к «голосам» этих поэтов — Станислава Львовского, Александра Анашевича, Михаила Гронаса, Григория Дашевского, тех же Дмитрия Воденникова и Василия Ломакина — примешивается что-то неуловимо «женское». И наоборот, у Александры Петровой, Анны Горенко, Елены Фанайловой, Марии Степановой, Евгении Лавут, Анны Глазовой, Ники Скандиаки, Марианны Гейде, Натальи Курчатовой и многих других отчетливо прослушивается «неженский», мягко говоря, тембр», — пишет Александр Скидан, все-таки замечая, что «нерв» современной русской поэзии переместился в «женскую» поэзию, поэзию «женщин»[8].

Женская поэзия неизбежно связана с гендерной проблематикой, которая в условиях патриархата максимально вытеснена из поля поэзии.

«Нельзя сказать, что многие ведущие поэтессы четырех последних десятилетий не обращались к данной проблематике: напротив, Елена Шварц, Кари Унксова, Татьяна Щербина, Нина Искренко, Елена Фанайлова, Анастасия Афанасьева, Ксения Маренникова, Татьяна Мосеева активно и последовательно подчеркивали гендерное измерение собственного творчества, — полагает поэт и критик Денис Ларионов. — Тем не менее долгое время эта черта их письма словно бы не замечалась, оказываясь на периферии читательского и экспертного внимания. Причем гендерная проблематика в творчестве названных выше поэтесс вытеснялась не только из поля зрения литературной критики (которая стремится интенсивно восполнить этот пробел сегодня), но и академической науки…[9]

И тем не менее в 1990–2000-е развернулась настоящая гендерная революция. Критик Людмила Вязмитинова, наблюдающая за премией для молодых авторов «Дебют», была вынуждена констатировать: «В молодой российской поэзии гендерные составляющие всё более значимы; можно даже сказать, что они отражают глубинные изменения в культуре. Это легко прочитывается в подборках финалисток «Дебюта –2001» — например, у Дины Гатиной (Энгельс): «Мне откусили два ребра / и выдали мою мужчину». Удивительное впечатление производит стихотворение Анны Русс (Казань) «Мой «, в котором описанная выше «неэгоистическая» метафизика вырастает именно на основе гендерного самоанализа — при том, что данный текст имеет форму традиционного лирического стихотворения. <…> Еще две финалистки 2002 года — Юлия Идлис (Москва) и Наталья Ключарева (Ярославль) — вновь демонстрируют поэзию, работающую с гендерной проблематикой, что подтверждает мнение о значимости специфически «женской» оптики для развития современной поэзии»[10].

Критик Александр Чанцев идет дальше и пишет о лесбийской литературе 1990–2000-х: «Не один пример «розовой» лирики можно найти у авторов, участвовавших в премии «Дебют», сама деятельность которой направлена не только на поиск наиболее талантливых представителей «молодой» литературы, но и на определенное выделение и фиксацию наиболее актуальных тенденций в этой самой литературе»[11].

Гендерная проблематика в поэзии 2000-х годов становится популярной. Восходит звезда поэтессы Веры Полозковой, пишущей любовную лирику наразрыв:

Я больная. Я прокаженная.
Мой диагноз — уже пароль:
«Безнадежная? Зараженная?
Не дотрагиваться — Люболь».

Одна за другой выходят книги Веры Павловой, про которую критики говорили, что «слишком она расчетливо откровенна в своих эротических признаниях»[12]. Павлова могла написать:

Мою подругу
лишил невинности
студент духовной академии
указательным пальцем
правой руки.
Когда он ее бросил,
она поверила в Бога.

Но при этом поэтесса никогда не симпатизировала феминизму. Известно ее интервью, данное Юрию Куроптеву и пермской газете «Звезда», где на вопрос, что она думает о феминизме и фемпоэзии, Павлова ответила: «Ничего я о нём думаю. Не имеет ко мне никакого отношения! Глупости какие-то (смеется). Даже думать об этом не хочу! Ну, какие-то глупые тётки отстаивают своё право быть человеком. А кто мешает? Будь!»

Это показательный ответ, как показательна стигматизирующая гендер риторика, которую разворачивали критики вокруг поэзии Полозковой и Павловой. Она отнюдь не нова. Известны слова Александра Блока о поэзии Ахматовой: «Она пишет стихи как перед мужчиной, а надо как перед Богом». Подобная риторика неизбежно маргинализирует женское письмо.

Многие из названных поэтесс продолжают писать, выпускать новые книги, определять лицо современной поэзии, а потому сейчас, в самой современной поэзии, мы имеем множество поэтик, практик женского письма, существующих на равных началах: от Анны Глазовой до Веры Полозковой, от Анны Русс до Ах Астаховой.

При этом бывает и такое, что у поэтесс, не считающих себя феминистками, встречаются вполне феминистские произведения. «Есть версия феминистской повестки, предъявляемая персонально Лидией Юсуповой, — говорит Илья Кукулин. — Но есть и отдельные феминистские мотивы, встречающиеся у поэтесс, которые формально не проходят по ведомству феминизма — это, например, Евгения Лавут и Мария Степанова. Поэма Степановой «Девочки без одежды», например, вполне может быть определена как феминистская, хотя Степанова к феминисткам себя не причисляет».

Всегда есть то, что говорит: разденься
И покажи, сними и положи, ляг
И раздвинь, дай посмотреть,
Открой, потрогай его, ты посмотрела?
Всегда есть комната с горизонтальной
Поверхностью, всегда стоишь там как дерево,
Всегда лежишь как дерево, как упало,
С глухими запрокинутыми ветками,
Между пальцами земля, во рту пальцы,
Яблоки не уберегла.
(Мария Степанова «Девочки без одежды»)

1 декабря начался III этап Межрегиональной просветительской акции: «Литературный квест. Знаем ли мы пьесу «Чайка» А.П. Чехова?» Подготовили квест ГОУ ВПО «ГИИЯ» и РО ООО «АССУЛ – ДНР». Акция проводится с целью привлечения детей и взрослых к регулярному знакомству с произведениями русских классиков и популяризации творчества А. П. Чехова. К 125-летию создания произведения.

Участниками этой акции могут стать школьники, студенты, учителя, преподаватели — все ценители русской литературы и творчества писателя.
Ссылка на тест: docs.google.com будет действительна 1–20 декабря 2021 года.
В период с 21 по 27 декабря 2021 года будут подведены итоги Акции и рассылка Сертификата участника.

Ответы на тест Знаем ли мы пьесу «Чайка» А.П. Чехова?

Ниже 30 вопросов по пьесе «Чайка», на каждый вопрос даны варианты ответов, необходимо найти правильный.

В кого из героев влюблена Маша?

в Треплева
в Дорна
в Тригорина

Кулответ: в Треплева

Как себя характеризует Тригорин?

киевский мещанин
провинциальный беллетрист
столичный театрал

Кулответ: провинциальный беллетрист

Назовите город, в который хочет поехать Нина по приглашению на работу

Елец
Москва
Париж

Кулответ: Елец

Судьба Нины Заречной — это судьба

провинциальной актрисы
провинциальной учительницы
богатой наследницы

Кулответ: провинциальной актрисы

Назовите жанр пьесы А.П. Чехова «Чайка»

драма
комедия
трагедия

Кулответ: комедия

Кто и кому дарит на память медальон, на котором вырезаны инициалы и название книжки — «Дни и ночи»?

Сорин – Нине
Нина-Тригорину
Тригорин – Аркадиной

Кулответ: Нина-Тригорину

С творчеством каких писателей Треплев сравнивает творчество Бориса Тригорина?

с творчеством Некрасова и Мопассана
с творчеством Дюма и Тургенева
с творчеством Толстого и Золя

Кулответ: с творчеством Толстого и Золя

Сколько лет статский советник Петр Николаевич Сорин прослужил по судебному ведомству?

25
20
28

Кулответ: 28

Почему Треплев останавливает спектакль?

по техническим причинам
по причине зрительского невнимания
по погодным причинам

Кулответ: по техническим причинам

Кем по профессии является Семен Семенович Медведенко?

врачом
учителем
управляющим

Кулответ: учителем

В кого из героев влюблена Нина?

в Треплева
в Сорина
в Тригорина

Кулответ: в Треплева

Одежду какого цвета предпочитает Маша?

белого
серого
черного

Кулответ: черного

К кому обращены данные строки: «Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей, ты единственная надежда России… У тебя столько искренности, простоты, свежести, здорового юмора… Ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица или пейзажа, люди у тебя как живые»?

Тригорину
Медведенко
Дорну

Кулответ: Тригорину

Кто из героев первым упоминает о чайке?

Нина Заречная
Аркадина
Треплев

Кулответ: Нина Заречная

Кто из героев убил чайку?

Треплев
Тригорин
Дорн

Кулответ: Треплев

Где происходят события в пьесе?

в городском доме Аркадиной
в квартире Тригорина
в усадьбе Сорина

Кулответ: в усадьбе Сорина

Кто из героев будет мужем Маши?

Дорн
Сорин
Медведенко

Кулответ: Медведенко

Чья жизнь в представлении Нины Заречной — «…интересная, светлая, полная значения…»?

Тригорина
Треплева
Аркадиной

Кулответ: Тригорина

Как, по мнению Треплева, нужно в пьесе изображать жизнь?

какой она является в реальности
какой должна быть
какой представляется в мечтах

Кулответ: какой представляется в мечтах

Какому женскому персонажу пьесы соответствует данное описание «Бесспорно талантлива, умна, способна рыдать над книжкой, отхватит тебе всего Некрасова наизусть, за больными ухаживает, как ангел…Нужно хвалить только ее одну, нужно писать о ней, кричать, восторгаться ее необыкновенною игрой…»?

Маше Шамраевой
Нине Заречной
Ирине Аркадиной

Кулответ: Ирине Аркадиной

Что случается в конце пьесы с Константином Треплевым?

он женится на Нине
он уезжает куда глаза глядят, не желая более возвращаться
он застрелился

Кулответ: он застрелился

Константин Треплев считает, что современный театр — это

рутина, предрассудок
повседневно обновляющееся искусство
эксперимент над содержанием и формой

Кулответ: рутина, предрассудок

Пытаясь писать пьесы для «нового» театра, Константин Треплев искал

новые стили изложения мысли
новые формы театрального действа
славы, известности, финансового успеха

Кулответ: новые формы театрального действа

По мнению Нины в пьесе Треплева непременно должны быть

живые лица и любовь
блага жизни, которые представляются в мечтах
«Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде… словом, все…»

Кулответ: живые лица и любовь

Как относится Треплев к современному театру?

уважает
критикует
восхищается

Кулответ: критикует

О чем мечтает Нина Заречная?

стать актрисой
выйти замуж за Тригорина
стать учительницей

Кулответ: стать актрисой

Почему между Аркадиной и ее сыном Константином напряженные отношения?

из-за финансовых проблем в семье
из-за конфликта в политических взглядах
из-за ее отношений с беллетристом Тригориным

Кулответ: из-за ее отношений с беллетристом Тригориным

Кем когда-то страстно желал стать Сорин, но у него не удалось?

литератором
артистом
художником

Кулответ: литератором

Кем по профессии является Тригорин?

врачом
учителем
писателем

Кулответ: писателем

Как подписывала письма к Треплеву Нина Заречная?

Незнакомка
Чайка
Нина

Кулответ: Чайка

Ещё интересные квесты от АССУЛ читайте на нашем сайте.

Команда Литеровед.ру подготовила два варианта итогового сочинения по теме: «Любовь как путь самопознания». В качестве аргументов использовались произведения авторов: И.А. Бунина, А.И. Куприна, И.С. Тургенева.

Вариант 1

Благодаря любви люди познают себя. Об этом говорили многие авторы в своих произведениях. Таким ярким примером из русской литературы можно выделить творчество И.А. Бунина. Для него любовь занимала особое место в жизни, поэтому так часто отражалась и в его творчестве. Если познакомиться с его произведениями, то станет понятно, что для автора значила любовь. Он показывает это великое чувство как яркую вспышку, которая возникает между мужчиной и женщиной. Более того. Автор не скупится на детали, благодаря которым раскрывает все прелести данного чувства в полной мере.

Если взять примером произведение «Чистый понедельник», то мы увидим удивительную картину. Главная героиня произведения сумела разобраться в себе и понять свое истинное призвание лишь благодаря чувству любви. Пока жизнь не свела её со своим избранником, девушка долгое время занималась самоанализом.

Девушка жила размеренной жизнью, училась, не брезговала светскими мероприятиями, но в то же время большое количество времени посвящала религии и проводила в монастырях. Она тщетно пыталась разобраться в себе и найти тот самый правильный путь в своей жизни. Девушка все никак не могла решиться принять окончательное решение.

Принять окончательное решение ей помогает ночь, проведенная наедине с любимым человеком. Лишь познание самых ярких моментов жизни и проявления любви помогли ей окончательно определиться в жизни. Она познала все радости мирской жизни, получила непередаваемые впечатления, после чего с уверенностью приняла решение, что вполне сможет обойтись без этого всего. Она смело отрекается от мирской жизни, понимая, что она её совершенно не держит. Своему решительному выбору девушка должна быть благодарна своему любимому человеку, который помог ей найти свой путь в жизни.

Но бывает и так, что любовь обрушивается на человека как гром среди ясного неба. С её появлением привычный уклад жизни рушится, все переворачивается верх дном. Но эта сумбурность помогает человеку понять, что жизнь без любви не имела смысла и не приносила никакого удовлетворения. Хорошим примером этому может послужить произведение И.А. Бунина «Солнечный удар».

Главные герои знакомятся на палубе судна и моментально влюбляются друг в друга. Но все было не так просто. Героиня состояла в браке и имела ребенка, а герой направлялся к своей возлюбленной. Но чувство, так не вовремя поразившее их обоих, вытеснило на второй план их привязанности. Герои спускаются на берег и проводят вместе ночь. Утром героиня поспешно покидает своего возлюбленного и отправляется к своей семье. Она даже не оставляет никаких своих данных, оборвав любую связь. Герой же понимает, что ему никто больше не нужен, кроме этой женщины. Ему больше не интересна его невеста, да и любое место, где нет его мимолетной знакомой, не представляет для него никакого интереса. Но так же он понимает, что время упущено. Но произошедшее помогло офицеру понять, что то, что он имел до этого – это совершенно не то, что ему необходимо.

Из этого можно сделать вывод, что лишь любовь способна раскрыть нас настоящих. Великое чувство любовь помогает человеку найти себя настоящего, а так же понять свой дальнейший жизненный путь. Благодаря любви совершаются самые невероятные поступки, раскрываются глаза, и появляются новые цели и стремления.

Вариант 2

Благодаря великому чувству любви человек получает возможность намного лучше узнать себя самого. Когда мы влюблены – мы раскрываем свои самые настоящие и искренние стороны характера и своей души. Меняется наше мировоззрение, мысли и взгляды. До момента влюбленности эти чувства мы прячем глубоко внутри себя, и даже сами не подозреваем о них. И лишь полюбив, мы раскрываемся полностью, обнажая свою душу и сердце. Доказательством тому являются множество примеров в литературе.

Обратимся к повести А.И. Куприна «Гранатовый браслет». Вера вела тихую, комфортную и размеренную жизнь. Семейная жизнь была комфортной и идеальной, хотя первоначальный запал чувств уже остался в прошлом. Жили они достаточно состоятельно, хотя и без особого шика. Семья занимала высокое положение в обществе, что тоже приносило определенные привилегии в их жизнь. Казалось бы, что ещё нужно?

Но в то самое время читатель подмечает, что главная героиня находится в постоянной полудреме. Складывается впечатление, что у этой холодной и спокойной женщины и вовсе нет никаких чувств. Впечатление лишь усиливается после разговора с генералом Аносовым. Он прямо говорит, что не считает семью Веры и Василия идеальной, поскольку в ней отсутствует любовь.

Так случилось, что героиня потеряла настоящую и искреннюю любовь, которая бывает далеко не у каждого. Телеграфист Желтков искренне любил эту женщину и писал ей анонимные письма, но Вере все это было не интересно. Она не рассматривала всерьез этого кавалера. Но благодаря этим самым искренним эмоциям и чувствам, Вера понимает, насколько не интересна её собственная жизнь. Она пуста, поскольку в ней нет никакого запала. Но, к сожалению, что такое настоящая любовь она поняла слишком поздно. Когда Желткова уже не было в живых. В итоге героиня меняется из-за страданий, которые полностью изменили её сознание. К ней приходит понимание.

Но бывают в жизни случаи, когда любовь становится испытанием. Она настолько меняет мировоззрение человека, что он не в силах совладать с этим. Подобную ситуацию описывает И.С. Тургенев в романе «Отцы и дети».

Главного героя совершенно невозможно назвать романтичной натурой. Да и к противоположному полу он относится ровно, не испытывая никаких эмоций. Его больше интересовал внешний вид женщины, нежели внутренний. Да и зачем ему было узнавать её душу, если он их просто использовал?

Базаров был убежден в том, что является нигилистом, поэтому общепринятые каноны относительно семьи, брака, любви и поэзии, считал глупостью. Гораздо больше героя интересовала наука, нежели какие-то там чувства.

Но его мировоззрение резко изменилось после одной роковой встречи. Анна Одинцова сумела задеть Безарова, затронув струны его души. Женщина была красива собой и достаточно умна. Поскольку данное чувство было герою не знакомо. То он испытывал муки, стараясь побороть внезапно возникшее чувство. Более того, он очень изменился внутренне – его все раздражало, он испытывал чувство ревности. Он не мог узнать сам себя, что очень сильно его раздражало. Он не мог позволить признаться, что чувства оказались сильнее его устоявшихся взглядов на жизнь. Герой всеми путями старается скрыть то, что с ним происходит. Но когда он разочаровался в любви и себе самом, это сыграло с ним очень злую шутку. Эмоции буквально убивали его. Он узнал настоящего себя, испытал те чувства, которые постоянно отрицал, а в конечном итоге просто не смог принять себя настоящего.

Из этого можно сделать вывод, что благодаря любви мы полностью раскрываемся и узнаем себя настоящих. И не всегда это открытие становится радостным, бывает и так, что человек не готов познакомиться с настоящим собой. Ведь любовь рушит прежние устои, взгляды, убеждения, показывая всю огромную силу чувств. Но не стоит бояться этого, ведь не полюбив, мы никогда не сможем узнать себя настоящего.

Доцент факультета истории Юлия Сафронова рассказала медиапроекту «Стол» о своей книге «Екатерина Юрьевская. Роман в письмах», второе издание которой вышло в Издательстве Европейского университета в Санкт-Петербурге (2021).

Книга представляет собой первую научную биографию Екатерины Юрьевской, морганатической супруги российского императора Александра II. Этот роман длился 14 лет и начался в 1866 году, когда императору Александру II было 47 лет, а княжне Екатерине Долгорукой — 18. В основе исследования лежит переписка. Это не только письма Александра и Екатерины, которыми они обменивались на протяжении четырнадцати лет, но также корреспонденция членов императорской фамилии, представителей семьи Долгоруковых, чиновников различных ведомств, так или иначе причастных  к этой истории

Приводим отрывок из интервью:

– Юлия, с какими сложностями вы столкнулись, изучая переписку пары?

– Сложностей было много — начиная с жанра. Перед тем как начать книгу, я прослушала курс о том, как писать биографии, после чего стало понятно, что обычные приемы работать не будут. За четырнадцать лет романа Александра II и Кати накопилось множество писем, текст выстраивался по крупинкам, из которых бы не получилась классическая биография. У нас есть шаблоны восприятия этой истории, созданные еще в XIX веке.

– В XIX веке об этой паре тоже многое говорили и много ее критиковали. Кто стал генераторами мифов об «Александре и Кате»?

– Создатели мифов — французский дипломат Морис Палеолог, написавший книгу, в которой роман русского царя больше всего похож на сказку про Золушку, и княгиня Марта Бибеску со своим скандальным сочинением «Катя — голубой демон царя Александра». Кстати, эта книга значительно больше известна на Западе, чем в России, по ней снято два фильма. Книга Палеолога далека от реальности, потому что писалась как коммерческий проект, а публика требовала романтики. Обратная сторона медали — тексты недоброжелателей. О том, как придворные не приняли новую семью в Зимнем дворце, рассказала фрейлина Александра Толстая. Она написала сначала брошюру, потом книгу в ответ на известную книгу Виктора Лаферте 1882 года, которую сейчас совершенно безосновательно издают как собственное сочинение княгини Юрьевской. В этом тексте было много несообразностей: якобы только по приказу Екатерины Долгоруковой царю наконец починили камин в кабинете, и если бы охрана выполняла ее инструкции, Александр II был бы жив. Главной сенсацией текста стало то, что Александр II хотел дать стране Конституцию. Кто бы ни был автором, а версий много, очевидно, что она была чьим-то политическим проектом, но сама Катя текст не писала, поскольку была не слишком умна и после смерти мужа многие месяцы пребывала в истерическом состоянии, постоянно жаловалась на проблемы со зрением и мечтала о смерти. Ответ Александры Толстой был однозначным: брошюра глупа, факты неверны, а сама женитьба царя на любовнице — знак полного морального падения когда-то великого императора.

– У вас была этическая дилемма при цитировании интимных писем?

– Да. Я поняла, что о некоторых вещах говорить не буду. Меня интересовало, не что именно они делали в постели, а как они учились говорить об этом.

– Вы сказали о языковой игре. Интимный язык пары богат на эвфемизмы. Это вынужденная мера, чтобы пощадить стыдливость говорящего, или примета времени?

– Чувствительность темы очень осложняла поиск языка. Для меня как исследователя несколько лет работы над книгой были чудовищно скучными. Если люди общаются каждый день, они используют одни и те же слова. Постепенно восторг новизны проходит, все нежные слова уже придуманы, словарь любви застывает. Когда я читала письма в архиве, поначалу поразилась, насколько подробно и много они пишут об интимных вещах, но потом пришло утомление. Сейчас я могу написать десяток писем от лица Александра II. Они годами использовали одни и те же слова и выражения, поскольку «впились друг в друга, как кошки». Вряд ли дело только в стыдливости, скорее в естественной потребности любой пары придумывать слова, помноженной на эпоху, когда медикализированный язык говорения о сексуальной сфере не был общедоступным.

– Чем вас заинтересовала Екатерина Юрьевская?

– Так сложилась, что я занималась народовольцами, писала о революционерах 1870-х, то есть эпоха Александра II много лет была в центре моих научных интересов. Я доцент Европейского университета, который располагался в особняке на Гагаринской. Там жила княгиня Юрьевская после смерти царя. Когда писала, с удивлением поняла, что семья Екатерины, мягко говоря, бедной не была. История Кати — еще и о том, как русские дворянские семьи периода Великих реформ вымогали у царя деньги. Когда эпоху видишь ближе, через судьбы конкретных людей, она оказывается совсем не героической и не романтической — вопреки нашему представлению о времени Великих реформ.

Полная версия материала доступна по ссылке.