Умберто эко автор рассказа оно

Время на чтение: 10 минут

История создания

Идея для этого рассказа зародилась у Чехова ещё на заре его становления как писателя, в непростой период жизни, когда его отец разорился, оставив семью без денег.

Зарабатывая частными уроками, а позже находясь в Москве практически без средств к существованию, молодой писатель мог в полной мере прочувствовать равнодушие людей к чужим проблемам.

Его наблюдения нашли отражение в целой серии коротких рассказов, среди которых и «В аптеке».

• Произведение было написано всего за несколько часов как газетная зарисовка, «летучая заметка» для «Петербургской газеты» — одного из первых массовых печатных изданий в России.
• В числе её читателей были и аристократы, и учителя, и врачи, и провизоры и все они хотели видеть себя героями газетных историй.

Текст имел подзаголовок «Сценка» и в газете был выпущен под псевдонимом автора А. Чехонте.

Чехов не включил его в свой полный сборник, он вышел только в первом издании собрания сочинений «Пёстрые рассказы» в 1886 году.

Краткое содержание

Поздно вечером заболевший домашний учитель Егор Алексеич Свойкин от доктора направился прямо в аптеку, чтобы не терять даром времени. Его поразила богатая лестница с дорогими коврами, особый лекарственный запах и атмосфера аптеки со всеми микстурами и склянками.

За конторкой стоял провизор — солидный, строгий и выхоленный господин. Высоко подняв голову, он читал газету, лежащую на конторке. За проволочной решёткой находился кассир, который считал мелочь. В глубине помещения по ту сторону прилавка копошились две тёмные фигуры, занятые приготовлением порошков и микстур.

Свойкин передал провизору рецепт. Тот дочитал в газете до точки и только после этого пренебрежительно взял его, обратился к ассистентам на латыни, те ответили на немецком.

Оказалось, что всё будет готово только через час. Пришлось ждать, присев на диван. Свойкину было тяжело: горло горело, руки и ноги ломило, в голове был туман.

Стук мраморной ступки ассистентов только усугублял положение.

Чтобы отвлечься от своего состояния, он попытался пару раз заговорить с провизором, но тот молчал. Свойкин задумался, к чему такие люди напускают на себя учёный вид. В здоровом состоянии не замечаешь их сухих физиономий и чёрствости, а как заболеешь, можно и ужаснуться… Его ожидание мучительно.

Наконец, ему выдали микстуры и велели внести в кассу рубль шесть копеек. Но у Свойкина с собой не было шести копеек. Он сказал, что завтра донесёт или пришлёт эти деньги, но провизор отчеканил, что этого нельзя. Больному было тяжело ходить, а послать за деньгами некого, однако провизор ответил: «Это не моё дело». В конце концов, учитель решил сходить домой за деньгами.

Добираясь до своего номера, он несколько раз присаживался отдыхать. Дома, взяв медяки, он прилёг на минутку, понимая, что должен подняться и вернуться в аптеку.

Но болезнь взяла своё, монеты выпали из его руки, и он уснул тревожным сном, в котором ему снилось, что он уже пришёл в аптеку и опять разговаривает с провизором.

Характеристика главных героев

В произведении два главных героя — пришедший в аптеку человек и провизор. Их описание и характеристика:

1. Егор Алексеич Свойкин — домашний учитель. Интеллигентный, вежливый, общительный. О его внешности и возрасте ничего не упоминается, но можно понять, что он практически весь свой век вынужден учить детей в богатых семьях и неизвестно, изменится ли когда-нибудь его судьба. Обращаясь к провизору, он говорит, что ему ещё повезло заболеть в столице, а не в деревне, где нет аптек. Из этого можно сделать вывод, что раньше ему подолгу приходилось жить в деревне. Он страдает от равнодушия окружающих и не понимает, к чему некоторые люди напускают на себя столь важный учёный вид.
2. Безымянный провизор — высокий мужчина, солидный, со строгим лицом и выхоленными бакенбардами. Всё в этом человеке начиная от небольшой плеши на голове и заканчивая длинными розовыми ногтями выутюжено и вылизано. Высоко закинув голову и нахмурившись, глядя свысока вниз, он читает за конторкой газету. Педантичный, высокомерный и бесчувственный. Для него имеют значения только строгое выполнение его функций, правила, согласно которым он не может фамильярничать с клиентами, и товарно-денежные отношения.

Также среди персонажей присутствуют молчаливый кассир, считавший мелочь, и ассистенты, которые за весь рассказ произносят только одно слово «Ja!» на немецком.

Весь аптекарский персонал предстаёт здесь «людьми из другого мира», которые корчат из себя этаких жрецов науки с чёрствыми физиономиями.

Жанр и композиционные особенности

Прочитав краткое содержание произведения, можно определить, что его жанр — рассказ, так как это текст небольшого объёма, в нём ограниченное число персонажей, а сюжет строится на каком-то одном эпизоде из жизни главного героя. Направление — реализм, поскольку Чехов описывает случай, который вполне мог произойти в реальной жизни.

Произведение строится на контрастах: общительный и добрый Свойкин противопоставляется холёному и безэмоциональному провизору из аптеки, разговорчивость контрастирует с молчанием.

Герои говорят на разных языках, причём вначале в буквальном (когда звучат реплики на латыни и немецком), а в конце в переносном смысле (Свойкин говорит о своей болезни, провизор — о невозможности отпустить товар в кредит).

Сюжет истории последовательный, события идут одно за другим. Композиция:

1. Завязка: учитель приходит в аптеку.
2. Развитие действия: он ждёт и старается завязать разговор.
3. Кульминация: выясняется, что у него не хватает шести копеек, чтобы забрать заказ.
4. Развязка: Свойкин возвращается домой за деньгами и тревожно засыпает.

Интересно, что финал произведения остаётся открытым: неизвестно что случилось с героем наутро, сходил ли он снова в аптеку или, может быть, даже умер из-за своего тяжёлого состояния.

Таким образом, в этом небольшом «проходном» газетном рассказе намечаются две важнейших черты будущих шедевров малой прозы Чехова: открытый финал и то, что благие намерения его героев зачастую имеют совершенно противоположные последствия (Свойкин не хотел «терять время попусту», поэтому сразу пошёл от врача в аптеку, но время всё равно было потеряно).

Проблематика, темы и основная мысль

Анализ «В аптеке» Чехова показывает, что основная проблема рассказа — равнодушный канцеляризм, против которого яро выступает автор.

Аптечный персонал в этой истории считает, что механическое выполнение рабочих обязанностей — это и есть профессиональный долг, хотя на самом деле прежде всего они должны были оказать реальную помощь и поддержку больному человеку.

Тем более что провизоры и фармацевты — это профессии, близкие профессии врача. Человеческое здоровье не должно быть для них пустым звуком.

Но провизор открыто не желает замечать состояние больного, заставляя его ждать целый час, а затем и не отдавая такие важные ему лекарства из-за отсутствия каких-то шести копеек.

«Это не моё дело», — жёстко отвечает он на слова о состоянии клиента. Более того, он даже не желает вступить с ним в простой диалог, хотя разговор облегчил бы его мучительное состояние.

Из-за этого провизор совершенно теряет человеческий облик, превращаясь в бесчувственное создание.

Бесчувствие, жестокость, равнодушие, высокомерие и халатность — со всем этим борется с помощью своего рассказа «В аптеке» Чехов. В сочинении ЕГЭ можно рассмотреть немало других проблем и тем этого произведения, актуальных даже в современном обществе. Среди них:

• обезличивание человека в большом городе;
• замыкание каждого в своём собственном мире и безразличие людей к бедам друг друга;
• сведение отношений к простым функциям (клиент — продавец) и, как следствие, неумение слышать человека и вообще видеть в нём личность.

Таким образом, нужно уметь сочувствовать и сопереживать — такую главную мысль вкладывает в своё произведение «В аптеке» Чехов.

Аргументы к сочинению помогают понять, что вне зависимости от положения в обществе, социальной значимости и профессиональных навыков, люди прежде всего должны оставаться людьми — именно на этом базируются человеческие взаимоотношения.

А.П. Чехов «В аптеке»: описание, герои, анализ рассказ

Произведение «В аптеке», как и другие рассказы Чехова, носит глубокий смысл. Автор раскрывает перед читателем, как важно не потерять в себе чувство сострадания к другим людям в наши дни.

Хотя рассказ и небольшой по своему содержанию, но в нем раскрыта проблема человека, знающего себе цену, но потерявшего свое человеческое подобие из-за неумения сострадать и помочь ближнему. Все сводится к простым отношениям, которые заключаются в купле-продажи.

В случае недостатка у человека материальных средств, его фактически бросают умирать, не желая ни о чем слушать. В лице провизора можно увидеть личность, которая руководствуется строгими правилами, не имея снисхождения к проблемам своих клиентов.

История создания рассказа

Небольшой рассказ А. Чехова «В аптеке» был написан им за несколько часов в 1885 году под именем А. Чехонте. Создал произведение автор в качестве маленькой зарисовки для «Петербургской газеты» в разделе «Летучие заметки». Первый подзаголовок назывался «Сценка».

Эту газету читали аристократы, врачи, провизоры и влиятельные люди, которые искали в каждом новом издании что-то о себе. Интересно, что А.Чехов рассказ не добавил в свой полный сборник.

Рассказ «В аптеке» видел свет лишь в первом издании собрания сочинений «Пестрые рассказы» в 1886 году.

Жанр и композиционные особенности

Прочитав краткое содержание произведения, можно определить, что его жанр — рассказ, так как это текст небольшого объёма, в нём ограниченное число персонажей, а сюжет строится на каком-то одном эпизоде из жизни главного героя. Направление — реализм, поскольку Чехов описывает случай, который вполне мог произойти в реальной жизни.

  Рецензии на книгу «Маятник Фуко» Умберто Эко

Произведение строится на контрастах: общительный и добрый Свойкин противопоставляется холёному и безэмоциональному провизору из аптеки, разговорчивость контрастирует с молчанием. Герои говорят на разных языках, причём вначале в буквальном (когда звучат реплики на латыни и немецком), а в конце в переносном смысле (Свойкин говорит о своей болезни, провизор — о невозможности отпустить товар в кредит).

Сюжет истории последовательный, события идут одно за другим. Композиция:

1. Завязка: учитель приходит в аптеку.
2. Развитие действия: он ждёт и старается завязать разговор.
3. Кульминация: выясняется, что у него не хватает шести копеек, чтобы забрать заказ.
4. Развязка: Свойкин возвращается домой за деньгами и тревожно засыпает.

Интересно, что финал произведения остаётся открытым: неизвестно что случилось с героем наутро, сходил ли он снова в аптеку или, может быть, даже умер из-за своего тяжёлого состояния.

Таким образом, в этом небольшом «проходном» газетном рассказе намечаются две важнейших черты будущих шедевров малой прозы Чехова: открытый финал и то, что благие намерения его героев зачастую имеют совершенно противоположные последствия (Свойкин не хотел «терять время попусту», поэтому сразу пошёл от врача в аптеку, но время всё равно было потеряно).

Анализ рассказа

Описание

Домашний учитель Свойкин Егор Алексеич, который был у доктора, решил зайти в аптеку, чтобы не терять лишнего времени. Его поглощает загадочная атмосфера аптеки с кучей микстур, баночек, пузырьков, а также особый лекарственный запах.

Он отдает приписанный доктором рецепт провизору, который имеет особый внешний вид: «Начиная с маленькой плеши на голове и кончая длинными розовыми ногтями, всё на этом человеке было старательно выутюжено, вычищено и словно вылизано, хоть под венец ступай».

Провизор ответил, что лекарство будет готово только через час. Он постоянно делает важный вид, не отвлекаясь на попытки Свойкина заговорить с ним.

Он приказывает что-то своим ассистентам на немецком языке и продолжает водить пальцем по газете. Свойкин пытается как-то отвлечь себя, его нестерпимо мучают боли. Учитель тяжело заболел.

Он пытается донести это провизору, чтобы тот ускорился с приготовлением лекарства, но тот игнорирует его.

В итоге, когда все готово и приходит время расчета, у больного не хватает 6 копеек. Свойкин просит отдать ему лекарство и обещает занести завтра деньги.

Провизор же отказывает клиенту: «Сходите домой, принесите шесть копеек, тогда и лекарства получите». Свойкин приходит домой, из-за мучительных болей он уже не может подняться с кровати и засыпает.

Ему снится, что он пришел в аптеку снова и получил свое лекарство.

Характеристика главных героев

В произведении два главных героя — пришедший в аптеку человек и провизор. Их описание и характеристика:

1. Егор Алексеич Свойкин — домашний учитель. Интеллигентный, вежливый, общительный. О его внешности и возрасте ничего не упоминается, но можно понять, что он практически весь свой век вынужден учить детей в богатых семьях и неизвестно, изменится ли когда-нибудь его судьба. Обращаясь к провизору, он говорит, что ему ещё повезло заболеть в столице, а не в деревне, где нет аптек. Из этого можно сделать вывод, что раньше ему подолгу приходилось жить в деревне. Он страдает от равнодушия окружающих и не понимает, к чему некоторые люди напускают на себя столь важный учёный вид.
2. Безымянный провизор — высокий мужчина, солидный, со строгим лицом и выхоленными бакенбардами. Всё в этом человеке начиная от небольшой плеши на голове и заканчивая длинными розовыми ногтями выутюжено и вылизано. Высоко закинув голову и нахмурившись, глядя свысока вниз, он читает за конторкой газету. Педантичный, высокомерный и бесчувственный. Для него имеют значения только строгое выполнение его функций, правила, согласно которым он не может фамильярничать с клиентами, и товарно-денежные отношения.

Также среди персонажей присутствуют молчаливый кассир, считавший мелочь, и ассистенты, которые за весь рассказ произносят только одно слово «Ja!» на немецком.

Весь аптекарский персонал предстаёт здесь «людьми из другого мира», которые корчат из себя этаких жрецов науки с чёрствыми физиономиями.

Главные герои

Свойкин Егор Алексеич – домашний учитель, который сильно заболел. О возрасте и внешности его ничего не говорится. Пытается завести разговор с провизором в аптеке и найти понимание, когда у него не хватило денег рассчитаться за лекарство.

Провизор аптеки – безмолвный, педантичный во всем, высокомерный и бесчувственный человек, у которого на первом месте только взаимовыгодные отношения, а не сочувствие и бескорыстные поступки.

Ассистенты провизора и кассир – безликие особы, которые отвечают одну фразу: «Ja!».

А.П. Чехов очень тонко рассматривает глубину души человека. Сочинение «В аптеке» показывает, как один человек нуждается в неотложной помощи, а другой открыто не хочет замечать данный факт.

Первый пытается как-то войти в словесный контакт со вторым для того, чтобы отвлечься от мучающих болей и горячки.

В лице провизора можно увидеть бесчувственное создание, которое теряет свой человеческий облик по причине отказа входить в положение больного.

Сострадать – вот главная идея рассказа. Без умения сострадать другим людям, мы становимся ничем. Несмотря на свое положение в обществе, социальную значимость и профессиональные навыки, люди должны помогать друг другу.

В конце произведения автор оставляет его незавершенным. Из-за этого, читатель сам может только предполагать, что в итоге случилось с больным. Умер он или на утро сходил в аптеку, этот вопрос автор нарочито оставляет открытым.

Вот к чему может привести результат человеческого недопонимания и бесчувствия.

Аптекарша

Скоро рассвет.

Все давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б-ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идет к ней — и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно… так досадно, что даже плакать хочется, а отчего — опять-таки неизвестно.

Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу… Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля.

Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.

Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле… Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).

Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса.

«Это офицеры от исправника в лагерь идут», — думает аптекарша.

Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше… Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на окна.

— Аптекой пахнет…- говорит тонкий.- Аптека и есть! Ах, помню… На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал.

— М-да…- говорит толстый басом.- Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая.

— Видел. Мне она очень понравилась… Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?

— Нет, вероятно, не любит,- вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря.- Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась… Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит… Ему небось что женщина, что бутыль с карболкой — все равно!

— Знаете что, доктор?- говорит офицер, останавливаясь.- Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.

— Выдумал — ночью!

— А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте!

  Анализ стихотворения «Прозаседавшиеся» (В.В. Маяковский)

— Пожалуй…

Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босою ногу туфли и бежит в аптеку.

За стеклянной дверью видны две тени… Аптекарша припускает огня в лампу и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце.

Входят толстяк-доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот.

Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.

— Что вам угодно?- спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье.

— Дайте… э-э-э на пятнадцать копеек мятных лепешек!

Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен.

— Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует,- говорит доктор.

— Тут ничего нет особенного…- отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова.- Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю.

— Тэк-с… А у вас миленькая аптечка! Сколько тут rазных этих… банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!

— Дайте на десять копеек соды!- говорит доктор.

• Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.
• есть зельтерская вода?
• — Есть,- отвечает аптекарша.

— Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!

Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью.

— Фрукт!- говорит доктор, подмигивая.- Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако… слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать.

Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнована.

— Тсс… тише,- говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылку, роняет штопор.- Не стучите так, а то мужа разбудите.

— Ну, так что же, если и разбужу?

— Он так сладко спит… видит вас во сне… За ваше здоровье!

— И к тому же,- басит доктор, отрыгивая после сельтерской,- мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького.

— Чего еще выдумали!- смеется аптекарша.

— Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем… вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum?

— Есть.

— Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда!

— Сколько вам?

— Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим… Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se…

Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.

— А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum. Впрочем, в присутствии… э-э-э… оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку.

— Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно!- говорит Обтесов.- Честное слово! Я отдал бы жизнь!

— Это уж вы оставьте…- говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо.

— Какая, однако, вы кокетка!- тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски.- Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены!

унца два красного вина.

— Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили,- говорит она,- а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.

«В глушь! в Саратов!» Однако нам пора. Очень рад познакомиться… весьма! Сколько с нас следует?

Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.

— Двенадцать рублей сорок восемь копеек!- говорит она.

1. Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается.
2. — Ваш муж сладко спит… видит сны…- бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши.
3. — Я не люблю слушать глупостей…

— Какие же глупости? Наоборот… это вовсе не глупости… Даже Шекспир сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!»

• — Пустите руку!
• Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки.
• Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего — она и сама не знает… Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают ее участь.

Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок.

— Что? Кто там?- вдруг слышит аптекарша голос мужа.- Там звонят, а ты не слышишь!- говорит аптекарь строго.- Что за беспорядки!

Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку.

— Чего… вам?- спрашивает он у Обтесова.

— Дайте… дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек.

С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку…

Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор… Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане.

— Как я несчастна!- говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать.- О, как я несчастна!- повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами.-И никто, никто не знает…

-Я забыл пятнадцать копеек на прилавке,- бормочет аптекарь, укрываясь одеялом.- Спрячь, пожалуйста, в конторку…

И тотчас же засыпает.

Краткое содержание рассказа Антона Чехова «В аптеке» и отзыв для читательского дневника | Литерагуру

Начинается сюжет с того, что главному герою Егору Свойкину, работающему учителем, плохо. Он захворал и попал на прием к доктору, после чего пошел за лекарством. Ибо ему все хуже. И это заметно – он бредит.

Его бред и весь больной внешний вид не находит отзыва у продавца-провизора, тот не идет ему навстречу – не спешит с приготовлением лекарств и не дает лекарства в долг, хоть и видит, что человеку плохо.  И не хватает на лекарство каких-то 6 копеек.

Тогда учитель попытался подойти к делу по-другому, сказал, что ему повезло заболеть в городе, поскольку в деревне бы ему  не помогли.  Однако, попытка разговорить и вызвать сострадание провизора провалилась.

Внимание  учителя обостряется, он начинает видеть несоответствия в жизни – баночки, которые не нужны, наплевательское отношение образованного медика-продавца к клиентам, которых у него всегда много. И от увиденного ему становится жутко – он понял, что его болезнь не вызывает у медиков никаких эмоций, сплошь безразличие.

Учитель начинает умолять провизора продать ему лекарства скорее, потому что ему становится только хуже, на что провизор в грубой форме требует, чтобы Свойкин не облокачивался на прилавок. И в долг давать тоже отказывается – нужно было заплатить рубль и шесть копеек, а учитель взял, думая, что хватит, лишь рубль.

Все-таки пришлось Свойкину идти за деньгами домой. Пока шел, сделал пять остановок, настолько плохо ему было.

Дома ему стало еще хуже, он даже не мог встать с постели, а потом он начал бредить. И в бреду он разговаривал с провизором.

Отзыв

Несмотря на то, что рассказ короток, в нем весьма наглядно показана проблема равнодушного отношения к людям. А такое отношение может быть чревато в данном случае смертью в муках от болезни – а все из-за равнодушия аптекаря.

Писатель говорит нам в своем рассказе, чтобы мы оставались достойными называться людьми в любой ситуации. Ведь главной мыслью в произведении является проявление человеческих чувств – милосердия, сочувствия и иных моральных ценностей. А врачам и людям, чья деятельность связана со здравоохранением и не только, проявлять эти качества необходимо регулярно, ибо работа такая.

Автор во всех своих произведениях поднимает проблему равнодушия так или иначе, каждый раз по-разному, чтобы показать ее масштаб и многогранность – люди порой настолько эгоистичны или глупы, что не слышат других людей, внимание уделяют лишь себе. А жизненная рутина лишает их души человечности, выхолащивает из людей все человечные качества. Творчество Чехова является для нас своеобразным предупреждением.

В рассмотренном рассказе «В аптеке» нам представлены заболевший учитель, который отличается дружелюбным и мирным нравом, и аптекарь, который является полной противоположностью учителя – ему плевать на людей и их страдания.

Для него есть инструкция, по которой он действует, и он, как робот, свято блюдет предписанное ею.

Даже не дает умирающему лекарство, которое может спасти ему жизнь, лишь из-за того, что у умирающего не хватает каких-то несколько копеек.

Мне рассказ понравился. Он несет большой поучительный смысл и затрагивает важные проблемы, существующие в обществе.

«В аптеке», анализ рассказа Чехова

Произведение «В аптеке», как и другие рассказы Чехова, носит глубокий смысл. Автор раскрывает перед читателем, как важно не потерять в себе чувство сострадания к другим людям в наши дни.

Хотя рассказ и небольшой по своему содержанию, но в нем раскрыта проблема человека, знающего себе цену, но потерявшего свое человеческое подобие из-за неумения сострадать и помочь ближнему. Все сводится к простым отношениям, которые заключаются в купле-продажи.

В случае недостатка у человека материальных средств, его фактически бросают умирать, не желая ни о чем слушать. В лице провизора можно увидеть личность, которая руководствуется строгими правилами, не имея снисхождения к проблемам своих клиентов.

Герои рассказа

В рассказе два говорящих героя (учитель и провизор), один бессловесный (кассир) и ещё два персонажа с одной репликой у каждого («Ja!» — т.е. «Да!» по-немецки) – фармацевты.

Егор Алексеич Свойкин – домашний учитель. В рассказе отсутствует его портрет, он безлик. Да и возраст его читателям неизвестен и, по сути, не важен, ведь он весь свой век мыкается по богатым семьям, где детям требуется домашний учитель, и такая судьба, видимо, ждёт его до скончания лет.

Свойкин заболел и пришёл в аптеку за выписанными доктором лекарствами. Обращаясь к провизору, он говорит о том, что ему повезло заболеть в столице, а не в деревне, «где нет докторов и аптек!» Из чего читатель должен сделать вывод, что Свойкину приходилось подолгу жить в деревне, обучая помещичьих детей.

Впрочем, столица не помогает Свойкину решить проблему.

Безымянный провизор – человек из другого мира.

Этот «высокий господин с солидно закинутой назад головой, строгим лицом и выхоленными баками», «маленькой плешью на голове» и «длинными розовыми ногтями» вместе со всем аптекарским персоналом олицетворяет для Свойкина «науку», «средневековье», ведь они пишут по-латыни и говорят по-немецки (на самом деле говорят только «Ja!», и очень возможно, что никаких других немецких слов не знают).

В аптеке. а. п. чехов

На главную

Все авторы

Главная → А. П. Чехов → В аптеке

Иллюстрация П. Пинкисевича к рассказу А. Чехова «В аптеке»

Был поздний вечер. Домашний учитель Егор Алексеич Свойкин, чтобы не терять попусту времени, от доктора отправился прямо в аптеку.

«Словно к богатой содержанке идешь или к железнодорожнику, — думал он, забираясь по аптечной лестнице, лоснящейся и устланной дорогими коврами. — Ступить страшно!»

Войдя в аптеку, Свойкин был охвачен запахом, присущим всем аптекам в свете. Наука и лекарства с годами меняются, но аптечный запах вечен, как материя. Его нюхали наши деды, будут нюхать и внуки. Публики, благодаря позднему часу, в аптеке не было.

За желтой, лоснящейся конторкой, уставленной вазочками с сигнатурами, стоял высокий господин с солидно закинутой назад головой, строгим лицом и с выхоленными бакенами — по всем видимостям, провизор.

Начиная с маленькой плеши на голове и кончая длинными розовыми ногтями, всё на этом человеке было старательно выутюжено, вычищено и словно вылизано, хоть под венец ступай. Нахмуренные глаза его глядели свысока вниз, на газету, лежавшую на конторке. Он читал. В стороне за проволочной решеткой сидел кассир и лениво считал мелочь.

По ту сторону прилавка, отделяющего латинскую кухню от толпы, в полумраке копошились две темные фигуры. Свойкин подошел к конторке и подал выутюженному господину рецепт. Тот, не глядя на него, взял рецепт, дочитал в газете до точки и, сделавши легкий полуоборот головы направо, пробормотал:

— Calomedi grana duo, sacchari albi grana quinque, numero decem![1]

— Ja![2] — послышался из глубины аптеки резкий, металлический голос.

Провизор продиктовал тем же глухим, мерным голосом микстуру.

— Ja! — послышалось из другого угла.

Провизор написал что-то на рецепте, нахмурился и, закинув назад голову, опустил глаза на газету.

— Через час будет готово, — процедил он сквозь зубы, ища глазами точку, на которой остановился.

— Нельзя ли поскорее? — пробормотал Свойкин. — Мне решительно невозможно ждать.

Провизор не ответил. Свойкин опустился на диван и принялся ждать. Кассир кончил считать мелочь, глубоко вздохнул и щелкнул ключом. В глубине одна из темных фигур завозилась около мраморной ступки. Другая фигура что-то болтала в синей склянке. Где-то мерно и осторожно стучали часы.

Свойкин был болен. Во рту у него горело, в ногах и руках стояли тянущие боли, в отяжелевшей голове бродили туманные образы, похожие на облака и закутанные человеческие фигуры.

Провизора, полки с банками, газовые рожки, этажерки он видел сквозь флер, а однообразный стук о мраморную ступку и медленное тиканье часов, казалось ему, происходили не вне, а в самой его голове… Разбитость и головной туман овладевали его телом всё больше и больше, так что, подождав немного и чувствуя, что его тошнит от стука мраморной ступки, он, чтоб подбодрить себя, решил заговорить с провизором…

— Должно быть, у меня горячка начинается, — сказал он. — Доктор сказал, что еще трудно решить, какая у меня болезнь, но уж больно я ослаб… Еще счастье мое, что я в столице заболел, а не дай бог этакую напасть в деревне, где нет докторов и аптек!

  «Сердца трех» — краткое содержание романа Джека Лондона

Провизор стоял неподвижно и, закинув назад голову, читал.

На обращение к нему Свойкину он не ответил ни словом, ни движением, словно не слышал… Кассир громко зевнул и чиркнул о панталоны спичкой… Стук мраморной ступки становился всё громче и звонче.

Видя, что его не слушают, Свойкин поднял глаза на полки с банками и принялся читать надписи… Перед ним замелькали сначала всевозможные «радиксы»: генциана, пимпинелла, торментилла, зедоариа и проч. За радиксами замелькали тинктуры, oleum’ы, semen’ы, с названиями одно другого мудренее и допотопнее.

«Сколько, должно быть, здесь ненужного балласта! — подумал Свойкин. — Сколько рутины в этих банках, стоящих тут только по традиции, и в то же время как всё это солидно и внушительно!»

С полок Свойкин перевел глаза на стоявшую около него стеклянную этажерку. Тут увидел он резиновые кружочки, шарики, спринцовки, баночки с зубной пастой, капли Пьерро, капли Адельгейма, косметические мыла, мазь для ращения волос…

В аптеку вошел мальчик в грязном фартуке и попросил на 10 коп. бычачьей желчи.

— Скажите, пожалуйста, для чего употребляется бычачья желчь? — обратился учитель к провизору, обрадовавшись теме для разговора.

Не получив ответа на свой вопрос, Свойкин принялся рассматривать строгую, надменно-ученую физиономию провизора.

«Странные люди, ей-богу! — подумал он. — Чего ради они напускают на свои лица ученый колер? Дерут с ближнего втридорога, продают мази для ращения волос, а глядя на их лица, можно подумать, что они и в самом деле жрецы науки.

Пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат… В здоровом состоянии не замечаешь этих сухих, черствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и ужаснешься, что святое дело попало в руки этой бесчувственной утюжной фигуры…»

• Рассматривая неподвижную физиономию провизора, Свойкин вдруг почувствовал желание лечь, во что бы то ни стало, подальше от света, ученой физиономии и стука мраморной ступки… Болезненное утомление овладело всем его существом… Он подошел к прилавку и, состроив умоляющую гримасу, попросил:
• — Будьте так любезны, отпустите меня! Я… я болен…
• — Сейчас… Пожалуйста, не облокачивайтесь!
• Учитель сел на диван и, гоняя из головы туманные образы, стал смотреть, как курит кассир.

«Полчаса еще только прошло, — подумал он. — Еще осталось столько же… Невыносимо!»

Но вот, наконец, к провизору подошел маленький, черненький фармацевт и положил около него коробку с порошками и склянку с розовой жидкостью… Провизор дочитал до точки, медленно отошел от конторки и, взяв склянку в руки, поболтал ее перед глазами… Засим он написал сигнатуру, привязал ее к горлышку склянки и потянулся за печаткой…

«Ну, к чему эти церемонии? — подумал Свойкин. — Трата времени, да и деньги лишние за это возьмут».

Завернув, связав и запечатав микстуру, провизор стал проделывать то же самое и с порошками.

  Школа для дураков — краткое содержание романа соколова

— Получите! — проговорил он наконец, не глядя на Свойкина. — Взнесите в кассу рубль шесть копеек!

Свойкин полез в карман за деньгами, достал рубль и тут же вспомнил, что у него, кроме этого рубля, нет больше ни копейки…

— Рубль шесть копеек? — забормотал он, конфузясь. — А у меня только всего один рубль… Думал, что рубля хватит… Как же быть-то?

— Не знаю! — отчеканил провизор, принимаясь за газету.

1. — В таком случае уж вы извините… Шесть копеек я вам завтра занесу или пришлю…
2. — Этого нельзя… У нас кредита нет…
3. — Как же мне быть-то?
4. — Сходите домой, принесите шесть копеек, тогда и лекарства получите.
5. — Пожалуй, но… мне тяжело ходить, а прислать некого…
6. — Не знаю… Не мое дело…
7. — Гм… — задумался учитель. — Хорошо, я схожу домой…

Свойкин вышел из аптеки и отправился к себе домой… Пока он добрался до своего номера, то садился отдыхать раз пять… Придя к себе и найдя в столе несколько медных монет, он присел на кровать отдохнуть… Какая-то сила потянула его голову к подушке… Он прилег, как бы на минутку….

Туманные образы в виде облаков и закутанных фигур стали заволакивать сознание… Долго он помнил, что ему нужно идти в аптеку, долго заставлял себя встать, но болезнь взяла свое.

Медяки высыпались из кулака, и больному стало сниться, что он уже пошел в аптеку и вновь беседует там с провизором.

А. П. Чехов, 1885

• Далее →
• Благодарим за прочтение произведения Антона Павловича Чехова «В аптеке»!
• Читать все произведения Антона Чехова На главную страницу (полный список произведений)
• © «Онлайн-Читать.РФ» Обратная связь

Сюжет и композиция

Свойкин прямо от доктора, поздним вечером, «чтобы не терять попусту времени», отправился в аптеку. После часового ожидания ему приготовили нужные лекарства, но у него не хватило шести копеек на их оплату.

Провизор, несмотря на болезненный вид Свойкина, отказался подождать шести копеек до завтра и отправил за ними учителя домой. Придя домой, учитель нашёл несколько медных монет в столе, упал в бреду на постель и уснул.

Рассказ заканчивается так: «Медяки высыпались из кулака, и больному стало сниться, что он уже пошёл в аптеку и вновь беседует там с провизором».

Таким образом, в этом «проходном» газетном рассказе намечены две важнейшие черты будущих шедевров чеховской малой прозы: благие намерения персонажа исполняются с точностью до наоборот (не хотел «терять попусту время», но время всё равно было потеряно); финал остаётся открытым (неизвестно, что случилось со Свойкиным наутро: выздоровел ли он и без лекарств, сходил ли снова в аптеку или, может быть, умер?).

История написания

Рассказ описывает человеческие отношения, завязанные на купле и продаже. Когда денег критически не хватает, приходится выживать. Никто не хочет слушать о проблемах бедняка. Снисхождение чуждо главному герою произведения.

эта проблема считалась особо актуальной

Обвинять автора в быстроте написания очерка невозможно. Главная тема и идея зарождались в его голове еще на заре творческого пути. Но тяжелый жизненный период перечеркнул возможность и желание описать случай более детально.

Может быть, это произошло из-за способности прочувствовать тогда всю жестокость и бесчувственность общества.

Но после тяжелого периода писателем был создана целая серия рассказов, посвященных общественным проблемам, приводящим к падению народного духа.

Стилевые особенности

Основной стилевой приём рассказа – контраст между многословием Свойкина, который от нечего делать в ожидании лекарств пытается поговорить с провизором, и безмолвием провизора в середине рассказа.

В начале рассказа герои буквально говорят на разных языках (провизор вслух читает рецепт по-латыни, фармацевты из двух разных углов отвечают ему по-немецки); в конце, замыкая рамку рассказа, герои «говорят на разных языках» в переносном смысле: учитель – о своей болезни, фармацевт – о том, что аптека не отпускает товаров в кредит.

• Анализ рассказа А.П. Чехова «Ионыч»
• «Смерть чиновника», анализ рассказа Чехова, сочинение
• Как вы понимаете термин «футлярный человек»?
• «Белолобый», анализ рассказа Чехова
• «Гриша», анализ рассказа Чехова
• «Горе», анализ рассказа Чехова
• «Дома», анализ рассказа Чехова
• «Не в духе», анализ рассказа Чехова
• «После театра», анализ рассказа Чехова
• «Ариадна», краткое содержание произведения Чехова
• «Ариадна», анализ рассказа Чехова
• «Альбом», анализ рассказа Чехова
• «Святая простота», анализ рассказа Чехова
• «Тоска», анализ произведения Чехова, сочинение
• «Толстый и тонкий», анализ рассказа Чехова

По произведению: «В аптеке»

По писателю: Чехов Антон Павлович

  Рецензии на книгу «Метель. Повести Белкина» Александр Пушкин

История создания рассказа

Небольшой рассказ А. Чехова «В аптеке» был написан им за несколько часов в 1885 году под именем А. Чехонте. Создал произведение автор в качестве маленькой зарисовки для «Петербургской газеты» в разделе «Летучие заметки». Первый подзаголовок назывался «Сценка».

Эту газету читали аристократы, врачи, провизоры и влиятельные люди, которые искали в каждом новом издании что-то о себе. Интересно, что А.Чехов рассказ не добавил в свой полный сборник.

Рассказ «В аптеке» видел свет лишь в первом издании собрания сочинений «Пестрые рассказы» в 1886 году.

В нем можно выделить несколько основных композиционных моментов:

1. Благие намерения приводят к потере драгоценного времени.
2. Открытость финала рассказа. Можно лишь догадываться, пошел Свойкин в аптеку поутру, попал в больницу, выздоровел или умер. Исход может быть таким, каким его позволяет представить фантазия читателя.

Рассказчик использует необычные приемы, позволяющие почувствовать разницу между центральными персонажами. Первый — многословный человек, ведущий беседу с провизором, пока ожидает лекарства, несмотря на плохое самочувствие.

Второй — молчаливый аптекарь, говорящий на нескольких языках, не демонстрирующий своих способностей.

Свойкин — доверчивый и несколько наивный мужчина, надеющийся, что провизор поймет его ситуацию и подождет до завтра шестикопеечный долг. Но аптекарь — черствый и жестокий человек, неспособный поверить на слово клиенту.

Литературное направление и жанр

произведение можно отнести к жанру газетной зарисовки

Реалистичный рассказ достоверно изображает действительность не только того времени, но и современности. Типичные образы контрастируют друг с другом, отличаясь характером и жизненной позицией. Слова и действия персонажей выглядят максимально натуралистично. Кажется, что подобные события происходят на каждом шагу ежедневно.

Повествование охватывает небольшой промежуток времени, поэтому в нем мало действующих лиц и событий. Писатель сделал это намеренно, чтобы минимизировать важные детали и подчеркнуть обыденность происходящего.

Александр Марков

Владимир Иванович Даль (1801–1872) для нас прежде всего — лексикограф, но так было не всегда: для современников он был одним из самых популярных писателей-очеркистов и собирателей фольклора, тогда как на его Словарь долго смотрели как на слишком специальное издание. Почему прижизненная репутация так расходится с посмертной? На этот вопрос можно ответить либо целой книгой, либо кратко, в трех эпизодах, как и решили мы.

Эпизод первый: друг Пушкина против пушкинской традиции

Современники больше читали Даля-беллетриста, чем Даля-лексикографа и исследователя. Многие художественные произведения Даля кажутся полемикой с Пушкиным. Так, его небольшая повесть «Цыганка» (1830) имеет сюжет, противоположный истории Алеко: русский повествователь, наоборот, содействует счастью героини с ее избранником. Само понимание памяти в этой повести становится другим, чем у Пушкина: это уже не романтическая конгениальность старого цыгана Овидию, а бытовой фольклорный обычай. Главная героиня повести Кассандра знает, что ее назвали в честь бабушки, чему ужасается образованный повествователь, знаток мифологии.

Для Даля эта бытовая память спасает от страшной судьбы троянской Кассандры или пушкинского Евгения из «Медного Всадника». Его «Жизнь человека, или Прогулка по Невскому» (1843) — ответ и на поэму Пушкина, и на только что вышедшую «Шинель» Гоголя. Маленький человек в этой повести боится шума столицы, воспетого в первой главе «Онегина» блеска, и, будучи подкидышем, он предпочитает ограничить свой мир Невским проспектом, ни разу не увидев Неву — но и не сойдя с ума и прожив изрядное для своего нищенского существования число лет. На место патетического героя пришел герой обычный, только страшащийся аристократической бесхозяйственности.

Вообще, физиологические очерки Даля, то есть журналистские репортажи, показывают и некоторый его собственный страх перед мегаполисом и регулярным порядком сверху, оборачивающимся беспорядком на местах. Например, он пишет о денщике, весь календарь которого состоит не из церковных праздников или сельскохозяйственных работ, а из назначения новых капралов, но при этом к войне он готов меньше всех. Или, в другом очерке, о столичном дворнике, у которого в комнате всегда не прибрано, потому что это единственное место, где дворник бывает, а квартальный надзиратель — нет. Поэтому Даль был убежден, что порядок должен возникать снизу, как необходимое свойство правильно организованного хозяйства, без избыточной бдительности капралов и квартальных надзирателей, и его Словарь, как мы еще докажем, должен был стать главным инструментом нового порядка.

Такой спор с Пушкиным, участие в разных, в том числе враждующих изданиях, не мешал дружбе Пуш­кина и Даля, вместе ездивших по Оренбуржью для сбора сведений о Пугачеве. Норму систематизации фольклора они создавали вместе. Считается, что Пушкин подсказал Далю сюжет «Сказки о волке и Георгии Храбром». Сказка проста: волк не может совладать со своей страстью, в результате зверям, среди которых есть и медведь-костоправ, приходится разгребать последствия алчности и невоспитанности зверя. Георгий Победоносец выступает как культурный герой, обучивший зверей навыкам общежития и обуздания страстей, но с волком справиться не получается, потому что любые ограничения, любой вызов только усиливает его азарт. В результате волка приходится облечь в шкуру собаки, сделать неуклюжим и как бы бездарным, чтобы он перестал задирать овец из азарта. Это своего рода зеркальный ответ на сказку, которую рассказывает Емельян Пугачев в «Капитанской дочке», считающий себя вправе из азарта проливать кровь. Так Даль отвечает Пушкину — время гениев и разбойников прошло, наступило время мещан, которым нужно просто научиться не быть карикатурой на себя.

Дружба Пушкина с Далем началась с прочтения Пушкиным его переработок сказок 1832 года — это издание, запрещенное цензурой, было сохранено Жуковским, передавшим Пушкину один из экземпляров. В отличие от традиционных собраний сказок, часто в лубочных переработках, всех этих историй Бовы Королевича в разных сборниках вроде «Лекарство от задумчивости» (слово «задумчивость» было многозначным, означая и тоску, и рассеянность, и нечто вроде депрессии), в этих сказках были характеры, никак не вписывавшиеся в сказочный мир, но напоминавшие о темных сторонах мещанства колониальной эпохи. Так, Иван-дурак, в сказках всегда прожорливый, здесь стал завоевателем, Шемяка, нечестный судья, стал авантюристом, — сказочный мир трещал по швам от этих новых деятелей, принадлежавших уже эпохе романа. Сказка «Могучан царевич» — вариант того же сюжета, что и «Сказка о царе Салтане», где тоже есть и бочка, плывущая по морю, и белка, грызущая орешки, но только сам этот царевич не получает ничего в дар, но всего добивается сам. Цензура испугалась политической смелости сказок, а Пушкин все понял и подарил Далю список «Сказки о попе и работнике его Балде», где тоже, при всем сказочном антураже, столкнулись совсем не сказочные герои.

Благодаря Далю мы лучше можем понять и пушкинские сюжеты, например, стихотворения про мертвеца, которого притащили сети. Как писал Даль в одном из этнографических очерков, детям полагалось, если они увидят водяного, прибежать в избу и начать кричать, тогда крик изгонит из дома другого вредителя, домового. Тогда сюжет пушкинского стихотворения — не просто страх перед неизбежной смертью, а одиночество человека перед смертью в мире, покинутом фольклорными персонажами. Но в чем-то Даль ведет диалог, например, и с баснописцем Крыловым: его московские предания слишком уж похожи на его басни, например, что в Москве нет сорок, потому что когда-то сорока стащила сыр у бедняка и за это была навечно выслана из города. Сюжет Лафонтена и Крылова оказывается историей немилосердия и милосердия, создающей философию Москвы, города, знавшего и голод, и высылки из него, но не забывшего о долге милосердия.

Эпизод второй: практичность против всеобщей грамотности

Мы обычно представляем Даля по портрету В. Г. Перова, выполненному в год смерти писателя — так как портрет был тогда чем-то вроде репортажа или интервью со знаменитостью, то живописцы, как нынешние журналисты, пытались застать знаменитого человека, пока он не умер. Но Даль вовсе не был любителем посидеть в широком кресле: он был матросом, военным врачом, путешественником, чиновником и советником Министерства внутренних дел, собиравшим необходимые материалы, например, о русских сектах — как позднее это делал Мельников‑Печерский. Его просветительство, например, в книге «Матросские досуги» (1853), прямо следовало из навыков самоорганизации: объясняя простецам основы физики и космологии, Даль на примерах из мировой и отечественной военно-морской истории показывал, что дисциплина и ремесленная выучка стоят выше всего. Даже в поздних очерках «Новые картины из быта русских детей» он не умиляется жизни крестьянских детей, но обсуждает вопросы гигиены, здоровья и правильной организации труда.

С 1849 года Даль работал управляющим Нижегородской удельной конторой, иначе говоря, ответственным за улучшение быта государственных крестьян губернии, продолжая собирать фольклор с помощью корреспондентов. Само по себе такое собирание не было новинкой: молодой Гоголь в письмах из Петербурга просил родителей присылать ему сюжеты сказок и образцовые устные выражения, чтобы насытить ими свои первые рассказы. Особенность Даля только в том, что он и сам ездил по доверенным ему землям (можно сказать, он — первый организатор этнографических экспедиций, — правда, состоявших из одного человека), и переписывался с корреспондентами из других губерний, создавая свод пословиц, а после и Толковый Словарь.

Собрание пословиц Даля поражает рифмованностью и ритмичностью, говорящей не только о точности записи и умении воспринимать на слух разные диалекты, но и об особом чувстве ритма народной речи. Например, «Наг поле перейдет, а голоден — ни с места» — здесь явно слышны сложные созвучия нагой-поле-голод, которые сильнее, чем концевая рифма в авторской поэзии. Нужно заметить, что многие записанные в экспедициях поговорки тоже имеют ключи в прозе Даля: так, очерк «Уральский казак» изображает именно жизнь казака в голодной местности, которому приходится голодать по целым суткам и из-за этого ходить на рыбалку, как на войну, чтобы совместными усилиями нескольких добытчиков поймать больше рыбы. Поэтому поговорка сообщает не о том, что голодный лишается сил (банально) и даже не о том, что ему стыдно просить, еще стыднее, чем ходить нагим (сомнительно), но о том, что если голодный и двинется с места, то лишь на решающий бой. Когда в прошлом году писатель Владимир Сорокин в книге авторских стилизаций фольклора «Русские народные пословицы и поговорки» изобрел собственную пословицу «Голод как леденец — хоть за щеку и положишь, да на поминки не отложишь», он просто ввел героя, который готов к смерти и способен находить удовольствие в самых скудных условиях жизни, как тот самый уральский казак, полностью угадав ход мыслей Даля. Но собрание пословиц долго не могло пройти цензуру, а тем временем писатель-хозяйственник оказался в центре скандала.

В 1858 году в газете «Санкт-Петер­бургские ведомости» Даль опубликовал статью, удивившую современников. Он говорил в ней, что «грамота дается людьми» несовершенными и корыстными, и поэтому простое обучение всех крестьян грамоте без их умственного и нравственного развития может привести только к росту общественных противоречий. Статью не приняли ни славянофилы, ни западники. К. С. Аксаков возра­зил, что грамота дана, наоборот, святыми, Кириллом и Мефодием, поэтому обучение грамоте есть и косвенная религиозно-нравственная проповедь. Н. Г. Чернышевский был очень сердит и даже усомнился в диалектологических знаниях Даля, — в том, что он действительно понимает говоры, раз считает, что можно заменить обучение грамоте простым техническим развитием деревни. Конечно, Чернышевский был неправ: Даль во многих своих рассказах очень искусно передавал диалекты, например, в самом ярком морском рассказе о капитане Кроме лучше всех изобразил говор русского немца в духе «Это карашо для ничего», в смысле «в этом нет ничего хорошего». Просто знаменитому критику, несколько колониально смотревшему на вещи, показалось, будто Даль не знает, что все жители и народности нуждаются в интеллектуальном развитии. А Ф. М. Достоевский рассудил в том духе, что нестроения происходят, когда грамотность является привилегией, и всеобщая грамотность как раз создаст гражданский мир.

Конечно, мы можем подозревать всего лишь некоторое прекраснодушие нашего трудолюбивого автора, полагавшего, что прежде всего следует обучать профессиональным навыкам и общественной нравственности, а грамотность будет только одним из знаний в таком профессиональном росте. Но не все так просто. Юмор Даля очень часто связан с грамматикой. Например, в одном из ранних рассказов он говорит о девочке: «Она была не выше русского букваря». Однако именно чрезмерной власти юмора, когда неграмотные будут смеяться над грамотными и наоборот, когда людей разделит школа, он и боялся больше всего и уж точно не меньше, чем порядка сверху. Да, его рассуждения о людях, которые из деревни ушли, а до города не дошли, стали полуобразованными маргиналами, — несправедливые и злые, вроде советских карикатур на «стиляг» в журнале «Крокодил». Но за этим стояло его твердое убеждение, что народу нужно освоить множество практических инструментов; чтение книг — владение новой сельскохозяйственной техникой и навыки дискуссии и совместного принятия решений стоят в одном ряду.

Практический ум Даля проявился в его переработках сказок для самых маленьких, в книге «Первая первинка полуграмотной внуке» (1870). Так, сказка «Репка», в отличие от привычной нам версии А. Афанасьева 1864 года, воспевает труд и техническую модернизацию: репку не удалось вытянуть даже совместными усилиями, пришлось применить заступ, но также она не влезла в горшок, понадобилась чугунная сковорода, тогда еще едва ли представимая в крестьянской избе. Или сказка «Теремок» превращается из накопления абсурда, когда все более крупные звери набиваются в маленький теремок, из народного абсурдизма — в краткую лекцию о колониальном порядке: звери в теремке жалуются медведю на дурное поведение поселившегося в теремке хищного волка, и медведь, наводя порядок, нехотя сносит весь теремок. Это не сатира, как у Щедрина, а строго продуманная лекция, в чем-то предвосхищающая нынешний пост­колониализм, требующий от жителей бывших колоний прежде всего самоорганизации и самостоятельного просвещения без заимствования языка угнетателей.

Эпизод третий: живой великорусский язык против бесхозяйственности

В 1859 году Даль вышел на пенсию, переехал в Москву и окончательно посвятил себя работе над Словарем. Конечно, толковые словари привычного нам типа стали создавать еще в начале XVII века: «Сокровищница кастильского или испанского языка» (1611) Себастьяна де Коваррубиаса и итальянский словарь Академии Отрубей во Флоренции (1612). Но для романтической эпохи образцом словарной работы стал проект братьев Якоба и Вильгельма Гримм, который в Германии принято называть просто «Der Grimm». Знаменитые филологи получили заказ от издателей на словарь в 1838 году, однако закончен Словарь был только специалистами Прусской академии наук в 1860 году. Даль, в отличие от братьев Гримм, работая днями и ночами, смог довольно быстро завершить свое детище.

Главный принцип национальных словарей — этимологический: он должен не просто объяснять значение незнакомого слова, но указывать на его происхождение, приводить однокоренные слова, синонимы, антонимы, примеры употребления, чтобы мы понимали, как и примерно когда данное слово стало необходимой частью языка. Даль явно стремился не столько отражать, сколько стимулировать развитие языка и утверждение в нем слов как необходимых, окружая каждое слово целым пучком однокоренных, приводя пословицы и поговорки, специальные и технические употребления слова, вплоть до рецептов и инструкций, как изготавливать какую вещь быта. На последнем надо остановиться подробнее: вопреки расхожему представлению о Дале, который непрерывно путешествовал по деревням и записывал на листки диалектные речения, часть работы он делал кабинетно, на основе уже существовавших специальных словарей, таких, как «Промышленно-фабричный словарь» Бурнашева (1843–1844) или «Ботанический словарь» Анненкова (1859), а также очерков и художественной литературы.

Конечно, подвиг любознательного путешественника, чуткого к диалектным словам и народным обычаям, всегда предшествовал чтению, и хотя у Даля были с молодости корреспонденты, помогавшие собирать редкие слова, большую часть он записывал сам из живых разговоров с крестьянами. Но «Толковый словарь живого великорусского языка» не состоялся бы без чтения. О некотором «промышленном» характере словаря говорят и придуманные Далем славянские соответствия для заимствований: когда он предлагал вместо «аксиома» говорить «самоистина», вместо «автомат» — «самодвига», а вместо «эгоизм» — «самотность», то он, конечно, держал в уме продуктивность немецкого Selbst- в образовании сложных слов и некоторую хозяйственную основательность: как можно, не ощущая себя, ощущать, что происходит вокруг?

Современная наука показала, насколько часто слова, взятые Далем из диалектов, нашли впоследствии точные соответствия в еще неизвестных Далю письменных памятниках, и значит, насколько добросовестно и пытливо он узнавал, как по-разному может называться одно и то же, невольно извлекая на свет самые древние названия. При этом Даль, в отличие от В. и Я. Гримм, был достаточно равнодушен к внешней форме словаря: дизайн издания создавало Общество любителей российской словесности при Московском университете, председателем которого в годы выхода томов (1863–1866) был патриарх изучения древнерусской истории и словесности Михаил Петрович Погодин. Для этого создателя первого «Древлехранилища» (музея древностей допетровской эпохи) образцом филолога был Павел Йозеф Шафарик, создатель чешской грамматики и каталога славянских древностей — в проекте Даля он видел что-то подобное: доказательство того, что восточные славяне так же с незапамятной древности живут и хозяйствуют на своей земле, и язык их отражает все хозяйственные навыки, которые, будучи правильно каталогизированы в виде словаря, и приведут страну к процветанию. Замечательно, что Даль ограничил Словарь «великорусскими» словами, исключив украинизмы и белоруссизмы как не принадлежащие великорусскому миру смыслов и значений и считая, что им нужно посвятить отдельные исследования.

Таким образом, издание Словаря преследовало не столько филологическую, сколько патриотическую экономическую цель — научить правильно распоряжаться ресурсами и инструментами на основании учета всех местных особенностей семейной, гражданской и экономической жизни, отразившихся в языке. Такой цели уже не ставил перед собой редактор новой версии Словаря И. А. Бодуэн де Куртенэ, который в начале ХХ века фактически создал свой словарь, расширив и дополнив Даля. Бодуэн де Куртенэ считал, что смыслы слов создаются в текущей «речевой деятельности», поэтому в словаре нужно представить все слова, не исключая грубых, бранных и редких. На место технической практичности Даля Бодуэн де Куртенэ поставил любознательность диалектолога — но поневоле и создал словарю Даля репутацию прежде всего сокровищницы диа­лектов, самого большого склада слов с местным колоритом, вопреки тому, как мыслил словарь сам Даль. Но память о техническом и энциклопедически-практическом характере словаря сохранялась в культуре: с наступлением цифровой эпохи он чуть ли не первым из больших словарей был оцифрован с возможностью поиска: так Даль стал вновь частью нашего умственного хозяйства, и останется таковым.

Давным-давно, когда японская анимация подавала не только признаки жизни, но и большие надежды, в далёкой галактике «Живого Журнала» в который раз обсуждалась «Ева» — и равнодушных не было. Ломались копья Лонгина, наносились Первые, Вторые и даже Третьи Удары, камня на камне не оставалось от Токио-3. Шла в ход тяжёлая артиллерия — вопрос «о чём это?». «Вот уж «Евангелион“ — аниме ни о чём, — сказала фантаст Катерина Кинн. — Куча закомплексованных придурков выясняет отношения на фоне конца света, а уж финал — две серии психоаналитического бреда без внятного конца». Я скептически хмыкнул — но слова эти запомнил.

Шли годы. Япония уступала культурное поле боя Китаю, аниме теряло позиции, конец света неумолимо приближался, куча закомплексованных придурков совсем распустилась, психоаналитический бред заполонил мир. Один только «Евангелион» не сдался: его создатель Хидэаки Анно решил осуществить буквально перестройку проекта, Rebuild of Evangelion, в четырёх частях. Первые три вышли в срок: в 2007, 2009, 2012 годах. Четвёртый планировалось выпустить в 2013-м. Потом в 2015-м. Потом ещё когда-нибудь…

И — вот оно, счастье: 23 января 2021 года полнометражное аниме «Евангелион 3.0 + 1.0: трижды во времени» должно наконец выйти. Через двадцать пять лет и три месяца после того, как на TV Tokyo показали самую первую серию самого первого «Евангелиона». Синдзи, Рэй, Аска, Каору, Гэндо, Мисато, старик Фуюцки. SEELE, NERV и даже WILLE. Ангелы и ЕВЫ. Центральная Догма. Абсолютный Страх, комплементация человечества и (не)удавшийся Апокалипсис. Новая песня Хикару Утады на титрах. Будто вернулись старые добрые времена…

«Окей, бумер, — скажут мне, — а о чём это?»

Как объяснить, о чём «Война и мир», «Властелин колец», «Мастер и Маргарита», «Улисс», «Звёздные войны»? В том числе о том, что до них мир был одним, а после — другим. О трансформации реальности.

Сериал «Евангелион» точно так же поделил свою область искусства на «до» и «после». Просто «Еве» не повезло с областью искусства — по ряду причин движение анимешников и сочувствующих за считаные годы подрастеряло былую бодрость. Бумеры выросли, зумеры, кажется, если и смотрят аниме, то без особого энтузиазма. Миядзаки и Синкай — ещё как-то. Огромные боевые человекоподобные роботы на батарейках — вы серьёзно? У нас феминизм и новая этика на дворе, хватит в бирюльки играть… Что значит «классика»?

ЕВА жрёт много энергии и питается либо от провода (сзади), либо от батарейки

Сводить «Еву» к роботам — всё равно что «Властелина колец» к эльфам. Разница, правда, в том, что Толкин поневоле сделался крёстным отцом потока фэнтези, в котором нет ничего, кроме условных эльфов. Хидэаки Анно, наоборот, подвёл черту под жанром «меха» с его поточными «Железными людьми #28», «Мазингерами Зет», «Макроссами» и «Гандамами». Преемственность, скажем, между «Гандамом» и «Евой» очевидна, — но только Анно снимал сериал, в котором всё не то, чем кажется. Железные гиганты, появляющиеся в «Евангелионе» и называемые ЕВАМИ, — не очень человекоподобные и не очень роботы. И сражаются непонятно с кем — вместо честных злых инопланетян, желающих покорить непокорное человечество. И герои не геройские. И не очень понятно, что тут у вас происходит…

Другими словами, «Евангелион» проделал с анимешниками тот же фокус, который провернули в своё время Умберто Эко с читателями детективов, Филип Дик с любителями фантастики и Сервантес с фанатами рыцарских романов: «Вот тебе, дорогой читатель, книга, от которой ты ждёшь того же, чего и от сотни предыдущих книг такого рода. Она выглядит как то, что ты любишь, похожа на то, что ты любишь, в ней тоже расследуют убийство / летают по космосу / сражаются с великанами. Но вообще-то это совсем другая книга. Только ты это поймёшь, когда будет слишком поздно. Когда ты уже усвоишь то, что я хочу тебе сказать…»

Глава института NERV Гэндо Икари, для которого что угодно — «не вопрос»

Феномен «Евангелиона» в том, что он изначально был задуман как троянский конь. Ну да, боевые человекоподобные, кровища по колено, «всё летает и взрывается»… Ладно, давайте по порядку.

2015 год от Рождества Христова (для 1995 года — все еще будущее) и 15-й от Второго Удара, катастрофы, когда в ледяные пустоши Антарктиды упал метеорит. Льды растаяли, каждый второй погиб, на планете вечное лето. Наступил идиллический Апокалипсис: трава зеленеет, вокруг тихо-мирно, шуршат-звенят цикады… (Японцы всегда помнят, что стрекот цикад слышен в конкретное время года; в «Еве» цикады поют однообразно и без умолку, и для японца это тревожный знак — но не для нас, северных варваров.) Город Токио погиб, столицу перенесли в Токио-2, а ещё есть подземный Токио-3, в котором расположен институт NERV, владеющий фантастическими ресурсами и окутанный завесой секретности. Руководит им некто Гэндо Икари, бородатый неулыбчивый мужчина в очках, видимо, большой учёный.

К нему-то и едет в первой серии главгерой. Синдзи Икари, четырнадцать лет, рано лишился матери (она погибла во время секретного эксперимента) и был оставлен отцом на попечение чужих людей. Зачем Синдзи вдруг понадобился отцу — он не знает. Чем занимается NERV — не знает. Что за кошмарное чудовище выходит из моря, давит танки, взрывает вертолёты и упорно движется в направлении Токио-3 — не знает. Что за девочка с синими волосами возникает на миг на дороге и исчезает — не знает. И, конечно, не знает Синдзи того, что через считаные минуты отец прикажет ему лезть в контактную капсулу и управлять боевым роботом ЕВОЙ, которая должна убить первого за много лет Ангела, атакующего Землю и желающего её уничтожить…

«Все на одного, да?» Ангел Сакиил — первый, которого наблюдает с небезопасного расстояния Синдзи

Зритель тоже ещё не знает, что на этой картинке всё либо не так, либо с двойным дном. Не метеорит упал в Антарктиде в 2000 году. Не зря это событие назвали Вторым Ударом, был и Первый, возможно, будет Третий. То, чем занимается NERV с точки зрения властей, — не совсем то, чем занимается NERV на самом деле. Об этом ведают только Гэндо Икари, киборг в кресле-каталке Кил Лоренц и члены совсем уже тайной организации SEELE, жаждущей устроить миру кранты, а людям — нечто под названием комплементация человечества. Это, если вкратце, буквально понятая «Ода к радости», звучащая в сериале на музыку, естественно, Бетховена:

Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Там, над звёздною страной, —
Бог, в любви пресуществлённый!

Фридрих Шиллер «Ода к радости», перевод И. Миримского

Такие вот боевые роботы.

Коллективный снимок сотрудников секретного института NERV где-то между Вторым и Третьим Ударом

Ни NERV, ни SEELE не знают, какие в этой игре ставки у самого Гэндо Икари. Кстати, Гэндо улыбается — а точнее, усмехается, — довольно часто, но так, чтоб никто не видел; нам это показывают уже в первой серии. Трагедия семьи Икари имеет самое непосредственное отношение к сюжету.

Ангелы тоже не то чтобы хотят уничтожить мир — это только побочный эффект. Вообще, всякая новая истина, которую мы узнаём, оказывается здесь лишь побочным эффектом следующей. Никто не говорит всю правду — ни Гэндо, ни его верный заместитель Фуюцки, ни капитан Мисато Кацураги, вечно весёлая (нет) и очень умная, ни глава научотдела NERV Рицко Акаги, холодная и расчётливая (нет) и тоже очень умная.

Хуже того, всей правды никто и не знает. Даже всезнающий Гэндо. Даже удивительный пингвин Пэн-Пэн, живущий дома у Мисато.

Но главное — все планы внутри планов внутри планов, касающиеся человечества с начала времён и до конца, меркнут в сравнении с тем адом, который заключён в душе обычного японского школьника Синдзи. А также его товарищей по несчастью, детей, пилотирующих роботов-ЕВ: молчаливой, закрытой, неземной Рэй Аянами — и взбалмошной, вечно орущей «Анта бака!» («Ты дурак!»), слишком земной Аски Лэнгли Сорю.

Тут нет ни одного нормального героя (с теми, кто есть, довольно быстро разделываются) — у каждого в сердце травма на травме сидит и травмой погоняет, особенно у детей. Синдзи беспрерывно страдает от одиночества и в то же время панически боится с кем-либо сдружиться — такая вот «дилемма дикобраза». Аска не остановится ни перед чем, лишь бы доказать, что она — лучшая, и в какой-то момент, конечно, это всему миру выйдет боком. Рэй — не от мира сего, но при этом всегда готова выполнить любой приказ Гэндо Икари. Впрочем, может статься, и это всего лишь кажимость.

«Анта бака!» («Ты дурак!») — коронная фраза Аски

«Евангелион» бесконечно обманчив, иллюзорен, лабиринтоподобен. Это и героический эпос, и комедия положений, и мыльная опера, и семейная мелодрама, и детектив (причём на вопрос «кто убил?» нам прямо не ответят), и роман (анти)взросления, и фантастический боевик, и философско-мифологический постапок, и — местами — чистый new weird. Число слагаемых постоянно растёт, а целое всегда остаётся куда больше их суммы.

История, которая начинается с избитой формулы «роботы против инопланетян», быстро рушит все рамки — включая пресловутую четвёртую стену, — чтобы добраться до зрителя. Итог — стереоскопическая мистерия со зрителем в главной роли. Режиссёр аккуратно подводит героя, себя и тебя к «черте, за которой провал». Потом — в двадцать пятой и двадцать шестой сериях — декорации исчезают, и вы трое начинаете судорожно искать выход.

Если бы вы могли стать Богом, говорит нам Хидэаки Анно, если бы вы могли пересотворить реальность по своему хотению — каким стал бы мир?

Отец «Евангелиона» Хидэаки Анно с актрисами озвучки Юрико Ямагути (Рицко) и Котоно Мицуиси (Мисато) / Joseki100 from Reddit

Сперва режиссёр задал этот вопрос себе. «Евангелион» начался с желания разобраться с самим собой, с тотальным выгоранием, через которое Анно прошёл в начале девяностых, когда из отаку превратился в творца аниме на основанной им с друзьями студии Gainax. Он вряд ли хотел произвести в индустрии революцию, или остаться в истории, или хотя бы просто заработать денег.

«Говорят, что жить — значит меняться, — написал Анно за три месяца до премьеры. — Начиная работать над сериалом, я хотел, чтобы по его завершении персонажи и мир преобразились. Таково моё искреннее устремление. Мне вполне по силам вложить в „Евангелион“ всего себя — человека, который за четыре года потерял всё и не мог ничего сделать. Эти годы я только и делал, что убегал, я был не мёртв, но и не жив. Я приступил к работе с одной мыслью: „Не убегать! Не убегать!..“»

Эти слова — реплика Синдзи, которому постоянно хочется сбежать от Токио-3 в нормальный мир. Только нормального мира нет. Ни снаружи, ни, главное, внутри — от себя не убежишь. Остаётся остаться, стать Богом и пересотворить себя. И вот когда в конечном итоге это случается, разница между Икари Синдзи, Хидэаки Анно, зрителем и Богом исчезает. И провал исчезает тоже. Происходит чудо.

Генетическая связь «Евангелиона» с западной фантастикой очевидна. Концепция «спасти мир могут только дети» отсылает среди прочего к «Игре Эндера» Орсона Скотта Карда (стоит сказать, что в первом аниме Анно, «Ганбастер», есть не только юные пилоты роботов, но и насекомоподобные пришельцы, точно как в «Эндере»). Комплементация человечества — аллюзия на «инструментализацию человечества» Кордвейнера Смита, а заодно, как свидетельствует сам Анно, на «Конец детства» Артура Кларка, где люди в финале тоже слились в некий сверхразум. Второе название последней серии «Зверь, кричавший „я“ в сердце мира» переиначивает название рассказа Харлана Эллисона «Зверь, кричавший о любви в сердце мира». Причём у Анно зверь кричит «ай», что означает «я» по-английски и «любовь» по-японски.

Но это мелочи. Как и, например, не очень понятная игра с фамилиями героев: почти все они — или названия кораблей императорского флота Японии Второй мировой, или как-то связаны с морем: Икари — якорь, Кадзи — руль, Кил — киль, Нагиса — берег. При этом корабли, появляющиеся в сериале, частично названы по пьесам Шекспира — ну а почему бы и нет?

Или вот религиозная мифология. Взять иудаизм с христианством: действующие лица в совокупности образуют Древо Сфирот, компьютеры Центральной Догмы носят имена трёх волхвов, свитки Мёртвого моря пророчествуют о комплементации, копьё Лонгина прибивает Лилит к кресту (простите, спойлеры), а ещё есть комната Гафа (место обитания нерожденных душ) и ключ Навуходоносора (пока непонятно). Связь названия с Евангелием тоже очевидна.

У пилота Рэй Аянами есть тайна, на которую прозрачно намекает этот кадр

Но найдутся и те, кто поспорит: каббала там для отвода глаз, а вообще-то «Ева» построена на традиционной японской религии синто. Синдзи, Рэй и Аска — боги Сусаноо, Аматэрасу и Удзумэ, отпрыски божественных супругов Идзанаги и Идзанами (Адама и Лилит?), копьё Лонгина — Небесное Копьё из мифа о сотворении Японского архипелага… А кто-то скажет, что показанный в «Еве» конец света — не христианский, а буддийский… Или что толковать сериал нужно по Фрейду и Юнгу…

Серьёзно ли сам Анно относится к мифологической подкладке своего творения — вопрос. Вот Ангелы с их именами опять же из иудаизма. В оригинале они не Ангелы («тэнси»), а Апостолы («сито»). Мы называем их Ангелами вслед за американцами, и режиссёр американской озвучки сериала Мэтт Гринфилд говорил, что это была вовсе не ошибка перевода, а прямое указание Gainax. Ситуацию запутывает опенинг «Тезис жестокого ангела» Ёко Такахаси — в нём-то речь об ангеле, «тэнси». Причём в песне быть «жестоким ангелом» призывают «мальчика», то есть Синдзи, который с Ангелами сражается.

И что всё это значит? Видимо, только то, что в «Еве» вся мифология довольно туманна и зыбка, так что Апостолы без проблем заменяются на Ангелов. Элемент декорации, не более. Перетолковывать «Еву» через каббалу, христианство, синтоизм, что-то ещё — всё-таки заблуждение.

Куда любопытнее оценить «Еву» как оммаж большому кинематографу. С точки зрения формы телесериал хоть и делает вид, что следует анимешным канонам, но усы у него отклеиваются (и Гэндо усмехается, незаметно так). Один пример: совершенно поразительные сцены, в которых статичный кадр не меняется минуту и дольше. Да, конечно, это в первую очередь дёшево. Но ведь и глаз не оторвать! Драматургия выстроена так, что, когда Синдзи решает остаться в Токио-3 и они с Мисато смотрят друг на друга под стрекот цикад и бубнеж радиоточки, или когда ЕВА, которой управляет Синдзи, сжимает Каору в железном кулаке, никак не решаясь его убить, каждая секунда статики только добавляет напряжения. Переживания, не проявленные ни в чём, зрителю тем не менее ясны — ты бы на месте героя застыл точно так же.

Самый странный Ангел телесериала — Лелиил: его тело — всего лишь тень от других измерений

К слову, до сих пор ходят упорные слухи, будто скудный бюджет повинен в удивительном по любым меркам финале телесериала. Двадцать четыре серии герои так или иначе приключались, бились с Ангелами, куда-то бежали, и вдруг за страшной — физически и эмоционально — кульминацией последовал резкий обрыв. Вместо чаемого Апокалипсиса анимешникам показали что-то среднее между чередой абстрактных картинок и визуализацией группового психотерапевтического сеанса. Анимешники были в шоке. Они неистовствовали. Они хотели гигантских человекоподобных роботов. Один отаку послал режиссёру письмо, состоявшее из предложений «Анно, коросу!!!» («Анно, убью!!!»). Это послание вставили потом в фильм «Конец Евангелиона».

Но нет, дело было не в бюджете (или не только в нём). Просто Анно шёл намеченным курсом — последовательно превращал анимешный сериал в высокое искусство. Как завещал нам Умберто Эко: «Текст должен стать устройством для преображения собственного читателя. Ты думаешь, что тебе нужен секс или криминальная интрига, где в конце концов виновного поймают? И как можно больше действия?.. Отлично. Так я тебе устрою много латыни, и мало баб, и кучу богословия, и литры крови…. И ты в конце концов у меня взвоешь… И тут-то ты уже будешь мой…»

Двадцать пятая и двадцать шестая серии, как ясно из их содержания, описывают конец света — но внутри Синдзи, Аски и Рэй. Психологический конец света, скажем так. О том, что в это самое время происходило снаружи героев, Анно чуть позже снял роскошный, кошмарный, величественный, крышесносный и ломающий уже все анимешные конвенции «Конец Евангелиона». Это полтора часа мультипликации, которую мог бы сотворить Иероним Босх, родись он на пять веков позже. Это один шок за другим, быстро вгоняющие нас в состояние, близкое к отчаянию Синдзи, на которого свалилась сомнительная удача — решать, погибнет человечество или нет. Это странная мистическая космогония с участием удивительных сущностей.

Анно не пощадил никого, ни героев, ни зрителей, ни себя. Кто хотел финал с экшеном и кровью? Ну, если не боитесь…

Разукомплектованный Бог

Кто идёт на врага «свиньёй», кто «клином», а кто Древом Сфирот / Gainax

Согласно учению каббалиста XVI века Ицхака бен Шломо Лурии безличный Бог породил десять «лучей», или «цифр», на иврите — сфирот (в единственном числе «сфира»). Потом появился изначальный человек, Адам Кадмон, но свет, исходивший из его глаз, был таким сильным, что сосуды сфирот разбились. Венец, Мудрость и Разум Бога ещё держались, но остальные семь сфирот «ушли в пустоту и увязли в хаосе», а следом рухнули первые три. Так случились рассеяние божественного света. Задача человека — вернуть сфирот к источнику и восстановить гармонию.

Собирание сфирот уже напоминает описываемую в «Евангелионе» комплементацию человечества, но этим Хидэаки Анно не ограничился. Древо Сфирот (или Сефирот) — каббалистическая схема, на которой все десять «лучей» образуют нечто вроде дерева, — мелькает в «Еве» постоянно: в опенинге, на потолке кабинета Гэндо, в одной из самых мощных сцен «Конца Евангелиона». И, похоже, не зря — все главные герои в этой схеме есть:

• Кетер Элион, Высшая Корона Бога, — Гэндо Икари, основатель и глава NERV;
• Хохма, Мудрость Бога, — Кадзи Рёдзи, таинственный помощник Гэндо;
• Бина, Разум Бога, — Кодзо Фуюцки, правая рука Гэндо;
• Хесед, Любовь и Милосердие Бога, — Мисато Кацураги, глава отдела планирования операций NERV;
• Гвура, Могущество и Правосудие Бога, — Рицко Акаги, глава технического отдела NERV;
• Тиферет, Красота и Сострадание Бога, — Юи Икари, жена Гэндо;
• Нецах, Победа и Вечность Бога, — Аска, пилот ЕВЫ-02, Второе Дитя;
• Год, Величие и Сияние Бога, — Рэй, пилот ЕВЫ-00, Первое Дитя;
• Йесод, Основание в Боге, — Синдзи, пилот ЕВЫ-01, Третье Дитя;
• Малхут, Царство Божие, — Адам и все Ангелы, включая Каору Нагису.

По горизонтали три высшие сфиры — это руководство NERV; второй уровень — три женщины и три аспекта женского начала: материнство, учёность, любовь; третий — три ребёнка, каждый — пилот ЕВЫ. По вертикали главный столп — семья Икари; левый и правый столпы, Колонна Суровости и Колонна Милосердия, определяют характер персонажа. Все герои несут в себе качества своей сфиры: Аска стремится к победе, Фуюцки — голый разум, у Рэй имя означает не только «ноль» по-японски, но и «луч» по-английски… По отдельности они ограничены и неполны, но вместе образуют разукомплектованного Бога. Неслучайно девиз NERV — строчка из поэмы Роберта Браунинга «Пиппа проходит»: «Бог в своих небесах — и в порядке мир!»

На тот момент Хидэаки Анно можно было, казалось, всё. Как он эту возможность использовал — другой вопрос. Снял романтический аниме-сериал «Его и её обстоятельства» (в первых сериях которого есть отсылки к «Еве»), несколько артхаусных фильмов, кино про Годзиллу, поработал актёром озвучки у самого Миядзаки, стал героем пары комиксов (в том числе своей супруги Моёко Анно) и одного аниме (Shirobako).

А параллельно со всеми этими важными занятиями продолжал «Евангелион». Ибо есть истории, которые невозможно перестать рассказывать, если уж начал, и ты это делаешь во всех жизнях, всех альтернативных мирах, всех временных потоках. Ибо история — это ритм, а ритм не умирает. Ибо история — это ты. Как про Роджера Желязны говорили, что он, видимо, будет писать «Хроники Амбера» в будущих воплощениях, так и Анно будет творить «Евангелион» без конца: «Я размышлял о том, смогу ли наполнить фильм тем, что чувствую сам. Я знаю, это жестоко, сложно и бессмысленно, — но именно к этому я стремлюсь. И я не знаю, каков будет результат… История во мне ещё не закончена».

Кошмары Хидэаки Анно в фильме «Конец Евангелиона»

Циники скажут: это всё очень благородно, но дело всё-таки в бюджетах и деньгах. Возможно, они правы. Как отмечал генеральный менеджер Gainax Ясухиро Такэда в своих довольно скучных мемуарах, «всё, на чём стояло название „Евангелион“, разлеталось как горячие пирожки». Закономерно, что на обложке американского издания книги Такэды стоит кадр из «Евы», а с корешка на нас глядит Рэй Аянами. Это тоже обманка: «Еве» в книжке посвящены три абзаца ни о чём.

«Евангелион» в силу своей популярности не мог не стать франшизой, которая породила огромное количество всего: комиксы, игры, радиопьесы, купальники, одеколоны, трусы, подушки для обнимания, пижамы в виде Пэн-пэна… С другой стороны, «Евангелион» в силу своей сути не мог не стать мультивселенной. Намёки на это есть уже в сериале. Начинается всё с видения Синдзи в двадцать шестой серии, когда он переносится в мир, в котором нет ни боевых роботов, ни планов внутри планов, ни Второго Удара. Синдзи, Рэй и Аска — школьники, Мисато — учительница, Гэндо и Юи — муж и жена, самые обычные люди. Этот возникающий посреди ужаса и отчаяния мир прекрасен просто невыносимо, и очень хочется оказаться в нём вместе с героями. Даже не сразу соображаешь, что этот мир — наш собственный.

Отпочковавшаяся от «Евангелиона» игра Girlfriend of Steel и манга Angelic Days рассказывают ровно о таком мире, и это далеко не единственная «школьная» вселенная франшизы. А есть ещё вселенные, где Синдзи — детектив, где ЕВЫ — лошади, где голые Синдзи и Каору сражаются в море LCL (неважно). Есть рекламный клип, в котором Кадзи привозит из Германии не Адама, а супербритву, Гэндо сбривает бороду — и устраивает, извините, Shave Impact (Бритвенный Удар). Есть попытки скрестить «Еву» с помидорами, годзиллами, трансформерами, синкансэнами (скоростными поездами) и катанами. Есть короткометражка, в которой актёры озвучки играют своих персонажей в современном, ничуть не фантастическом Токио, причём в этом мире Синдзи отсутствует.

Кстати, за «Евангелион» пыталась браться студия Weta, та самая, что работала над «Властелином колец» и «Кинг-Конгом», — но дальше эскизов с подозрительно взрослыми Рэй и Аской дело, слава японскому богу, не пошло.

В фильмах Rebuild of Evangelion Ангелы похожи на сериальных, но ещё страшнее

Многое из этого творилось из любви к деньгам, многое сорвалось в пропасть пародии — но мультивселенная всё-таки получилась. Фанаты насчитывают в ней до 37 параллельных миров, связанных друг с другом. Недаром в манге Campus Apocalypse Каору рассказывает Синдзи о бесконечно ветвящихся мирах, которые складываются в дерево Иггдрасиль. А сам Каору, будучи и человеком, и Ангелом, может переходить из мира в мир — ну или пересылать другим версиям себя свою память. «Ева», как говорил Анно, — история, которая повторяется. Отсюда — упомянутая выше перестройка всего проекта, Rebuild of Evangelion в четырёх фильмах, последний из которых должен выйти в январе. Первые три называются «Ты (не) один», «Ты (не) пройдёшь» и «Ты (не) исправишь», и с ними вышла удивительная история.

Сначала Анно планировал всего лишь обновить канон, так что «Ты (не) один» почти не отличается от телесериала — разве что современной анимацией да незначительными сюжетными отклонениями. Действие в нём развивается неспешно, даже Аска не успевает появиться.

В «Ты (не) пройдёшь» она наконец добирается до места, как и новая героиня Мари, очередная пилотесса очередной ЕВЫ. Тут сюжет вдруг переходит на галоп и сворачивает в многоуровневую метафизическую бойню со страшенными абсурдно-геометрическими Ангелами и бог знает чем ещё. После такого становится ясно: о старом каноне можно смело забыть.

«Ты (не) исправишь» — пока что самая странная часть эпопеи. Начинается она с воскресения Синдзи, который четырнадцать лет пребывал на орбите внутри чёрного тессеракта — в какой-то нечеловеческой форме. Если вы уже ощущаете привкус безумия, приготовьтесь: Анно обрушит на вас его водопады.

Третий фильм — о том, что было и что вообще бывает после конца. Ничего хорошего — и ничего понятного. Надо думать, что в финале второго фильма Синдзи всё-таки сбежал, случился Третий Удар, осуществилась комплементация, но почему-то не до конца; Мисато и Рицко воюют с NERV во главе своей организации, WILLE, и плавают-летают на корабле «Вундер»; Мисато угрожает Синдзи смертью, Аска его ненавидит, Гэндо Икари хранит в подземелье гигантскую голову Рэй с пустыми глазницами. Всё это никак не объясняется — и сам Синдзи, медленно сходящий ввиду перечисленного с ума, знать ничего не хочет. (Никогда такого не было — и вот опять.)

Старая «Ева» против новой: первая улыбка Рэй в телесериале и фильме «Евангелион 1.0»

Понятно, что «Ева» слетела с рельсов окончательно и несётся теперь незнамо куда — особенно если учесть, сколько лет понадобилось Анно (а также Кадзуе Цурумаки и Кацуити Накаяме, сорежиссёрам четвёртой части), чтобы закончить «Трижды во времени».

Само собой, Анно изрядно поиграл и с формой Rebuild’а. Первые три фильма обозначены иероглифами «дзё-ха-кю» — так в музыке гагаку, театрах но, кабуки и дзёрури, чайной церемонии, фехтовании кэндо и иных японских искусствах называются части древнего канона: неспешное начало — стремительное развитие — быстрый конец. Что до четвёртого фильма, он долго жил под вопросительным знаком, а теперь носит на груди значок музыкальной нотации «правая реприза (повторение)» — то есть «повторить с самого начала».

Осталось добавить, что в этом году телесериал 1995 года вышел на Netflix в новом дубляже, которым фанаты остались недовольны: и слово NERV звучит не так, и в разговоре Синдзи с Каору убрали намёк на большое светлое чувство, заменив «я тебя люблю» на «ты мне нравишься», и песню Fly Me to the Moon отрезали, видимо, чтобы не платить роялти. Вот они, гримасы капитализма.

Но это всё — экономика, средства, а цель у Хидэаки Анно была и остаётся совсем другой. Он рассказывает историю. О чём?

«Fly me to the Moon» («Полетим на Луну»), — как бы говорит нам Рэй Аянами

В финале «Конца Евангелиона» несчастный подросток Синдзи Икари, став (примерно) Богом, оказывается на развилке: продолжать комплементацию или тормозить? Кажется, легче самоубиться и слиться со всеми, чем страдать, однако Синдзи делает выбор в пользу боли — не потому что мазохист, а потому что, если все мы сольёмся в один большой космический дух, исчезнет не только страдание, но и радость.

Это очень человеческий, но и очень японский выбор. В Стране восходящего солнца понимают: индивидуальность не бывает сама по себе, она всегда обретается только при посредстве самобытных индивидуальностей других людей. Я — не я, пока не отражаюсь в других людях и не вижу это (искажённое) отражение. У японского философа Эсюна Хамагути есть концепция «кандзин», «человек-между»: мы становимся собой только в контексте других. То есть зависим от них, и для этого у японцев есть особое слово — «амаэ», зависимость от чужой благожелательности. Амаэ всегда причиняет боль.

Аска 3.0: с пиратской повязкой на глазу и такая же упрямая и вредная, как раньше

Грубо говоря, когда поговорить не с кем, говорить и не о чем. Как ни больно Синдзи общаться с себе подобными, он разворачивает комплементацию вспять. Синдзи оказывается на берегу моря рядом с Аской, Ближней, Другой, человеком, от которого зависит и в котором отражается. И сразу начинает ближнего душить — на уровне инстинкта. Страдание возвращается в мир. Аска произносит знаменитые последние слова: «Кимоти варуй» — «[мне] плохо», а по смыслу — «тошно».

Собственно, вот. Жизнь есть боль, жизнь есть страдание, жизнь прекрасна, жизнь печальна, и в нагрузку к ней всегда идёт Аскино «тошно». Но выход есть, и не в том, чтобы «умереть, уснуть и видеть сны, быть может», и не в том, чтобы с гиканьем совершить коллективное самоубийство. Он в том, чтобы как-то, ну, справиться. Хотя бы постараться. Унять в себе истеричного дитятю. Протянуть руку. Поговорить. Обнять. А то и полюбить. Только вообразите: полюбить…

Стоит ради такого рассказывать «историю о том, как куча закомплексованных придурков выясняет отношения на фоне конца света»? Но ведь это самое точное из всех возможных определений Истории Человечества. Именно куча, именно придурков, именно закомплексованных — и ровно на фоне конца света, личного и всеобщего. И конец света споткнётся только о того, кто решит что-то изменить. Как мальчик Синдзи.

Вот почему «Евангелион» будет вечно. Пока мы живы, нам иногда бывает тошно. А что делать?

В статье использованы материалы автора, опубликованные в журнале «АнимеГид» в 2005 и 2007 годах.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Журналист, поэт, переводчик.

Показать комментарии