Тургенев муму герои рассказа

Муму. Рассказ Тургенева. В чём проблематика произведения ? Какие проблемы поднимает автор в произведении ?

2

РУДЬКО

Ответы (9):

Ïðåäñòàâëÿþ ïóáëèêàöèþ î äîìå-ìóçåå È.Ñ. Òóðãåíåâà, ïîäãîòîâëåííóþ ìîåé æåíîé äëÿ ñâîåãî áëîãà. Âîçìîæíî, ëþáèòåëÿì ñîáàê áóäåò èíòåðåñíî.

Ïðèâåò, äðóçüÿ! Íà äíÿõ íàêîíåö-òî íàøëè âðåìÿ ïîñåòèòü äîì-ìóçåé Èâàíà Ñåðãååâè÷à Òóðãåíåâà íà Îñòîæåíêå. Âïå÷àòëåíèé ìîðå, ïîýòîìó ñåé÷àñ áóäåò ìíîãî òåêñòà è ôîòîãðàôèé!

Íå óäèâèòåëüíî, ÷òî ñîáàêè èãðàþò áîëüøóþ ðîëü è â æèçíè, è â òâîð÷åñòâå Èâàíà Ñåðãååâè÷à Òóðãåíåâà. È ðå÷ü èä¸ò íå òîëüêî îá èçâåñòíîé êàæäîìó ïå÷àëüíîé èñòîðèè Ìóìó. Ýòî è ìèñòè÷åñêèé ðàññêàç «Ñîáàêà», ïîâåñòâóþùèé î òàèíñòâåííîì ïðèçðàêå, ïîñåëèâøèìñÿ ïîä êðîâàòüþ ïîìåùèêà Àíòîíà Ñòåïàíû÷à; è îäíîèìåííîå ñòèõîòâîðåíèå â ïðîçå, îïèñûâàþùåå ãåðîÿ, ïåðåæèäàþùåãî áóðþ âìåñòå ñî ñâîèì äðóãîì; ñîáàêè òóò è òàì ìåëüêàþò íà ñòðàíèöàõ ïðàêòè÷åñêè âñåõ ïðîèçâåäåíèé àâòîðà êàê íå÷òî ñàìî ñîáîé ðàçóìåþùååñÿ, êàê íåîòúåìëåìàÿ ÷àñòü áûòà ëþäåé òîãî âðåìåíè.
Íî ìû íåìíîãî óâëåêëèñü ëèòåðàòóðîé è èñòîðèåé, äàâàéòå âåðíåìñÿ ê ñîâðåìåííîñòè è äîìó Òóðãåíåâûõ íà Îñòîæåíêå.

Ìíîãèå çíàþò, ÷òî ðåàëüíûå ñîáûòèÿ, ïîëîæåííûå ïèñàòåëåì â îñíîâó äðàìû «Ìóìó», ðàçâîðà÷èâàëèñü èìåííî â äîìå íà Îñòîæåíêå, êóäà ìàòü Èâàíà Ñåðãååâè÷à ïðèâåçëà ãëóõîíåìîãî êðåïîñòíîãî Àíäðåÿ (ïðîòîòèïà Ãåðàñèìà), íî ñåãîäíÿ ìû õîòèì ðàññêàçàòü âàì ñîâñåì íå îá ýòîì. Ìû íå áóäåì ìó÷èòü âàñ è äðóãèìè âñåì èçâåñòíûìè ôàêòàìè è áàéêàìè, êîòîðûìè èçîáèëóåò èíòåðíåò è êîòîðûå òàê ëþáèìû ýêñêóðñîâîäàìè, ìû õîòèì ïðåäëîæèòü âàøåìó âíèìàíèþ òî, ÷òî óâèäåëè ìû ñàìè, è ÷òî ïðîèçâåëî íà íàñ íàèáîëüøåå âïå÷àòëåíèå!
Âíóòðè ñàìîãî äîìà íà ëåñòíèöå, âåäóùåé â ïîêîè, íàñ âñòðå÷àåò íåáîëüøàÿ êîìïîçèöèÿ èç áðîíçû «Ïðèâåòëèâàÿ Ìóìó», 2018 ãîäà, àâòîðñòâà Åëåíû Êàçàíöåâîé. Åñëè âû ïîãóãëèòå «ïàìÿòíèê Ìóìó ñêóëüïòîð Å. Êàçàíöåâà», ìíîãî÷èñëåííûå èíòåðíåò-ðåñóðñû ðàññêàæóò âàì î òîì, ñ êàêèì áëåñêîì ïðîøëî îòêðûòèå ñêóëüïòóðû Òóðãåíåâà è ñîáà÷êè, ðàñïîëîæåííîé íà óëèöå, íåäàëåêî îò äîìà-ìóçåÿ ïèñàòåëÿ, à îá ýòîé çàìå÷àòåëüíîé ôèãóðêå íà ëåñòíèöå ïî÷åìó-òî íåçàñëóæåííî óìàë÷èâàþò. Î÷åíü îáèäíî!

À çàâåðøàþò âñ¸ ýòî âåëèêîëåïèå òðè êàðòèíû 19 âåêà:

— ïîðòðåò Ïîëèíû Âèàðäî ñ áîðçîé, íàïèñàííûé â 1853 ãîäó õóäîæíèêîì Ïëþøàðîì

— êàðòèíà «Ëåæàùàÿ ñîáàêà» õóäîæíèêà Æåðàðà, äàòèðóåìàÿ 1861 ãîäîì

— ïîðòðåò Ô.È. Òîëñòîãî (ðîäñòâåííèêà Ëüâà Íèêîëàåâè÷à) ñ ñîáàêîé, ñèëüíî íàïîìèíàþùåé ìîëîññà. Õóäîæíèê Ðåéõåëü, 1846 ãîä.
Âîò òàêàÿ ïîëó÷èëàñü ìèíè-ýêñêóðñèÿ ïî äîìó-ìóçåþ âåëèêîãî êëàññèêà ðóññêîé ëèòåðàòóðû, ñòðàñòíîãî îõîòíèêà è áîëüøîãî ëþáèòåëÿ ñîáàê! Íàäåþñü, îíà âàì ïîíðàâèëàñü, è âû, áóäó÷è â Ìîñêâå, çàõîòèòå âçãëÿíóòü íà âñ¸ ýòî ñâîèìè ãëàçàìè.

Êàêîé ïîðîäû áûëà Ìóìó?

Ñóäüáà ðàññêàçà è åãî ñèìâîëû
Ðàññêàç áûñòðî ñòàë ïîïóëÿðåí. Áåëëåòðèñò Ã.Ï. Äàíèëåâñêèé ïðèâîäèë ñâîé ðàçãîâîð ñ ïðåïîäàâàòåëåì ïðèõîäñêîãî ó÷èëèùà â ãîðîäêå Áîãîäóõîâ Õàðüêîâñêîé ãóáåðíèè, ñîñòîÿâøèéñÿ ëåò ÷åðåç äåñÿòü ïîñëå ïóáëèêàöèè:

«- ×òî æå ó âàñ òåïåðü â ìîäå èç ëèòåðàòóðíîãî ìèðà?

—  êëàññàõ íå ðàç ÿ ÷èòàë ó÷åíèêàì ïîâåñòü 3 «Ìóìó»: âåðèòå ëè, âîñòîðãó ó÷åíèêîâ íå áûëî êîíöà. À êîãäà â ïîâåñòè äîõîäèëî äî òîãî, ÷òî ñîáà÷îíêó òàì ýòó íåìîé ñ ãîðÿ â âîäå óòîïèë, íàêîðìèâøè åå ïåðåä òåì áîðùèêîì, â êëàññå âîé è ðåâ îò ïëà÷à ïîäíèìàëñÿ. Âîëîñû, ñóäàðü, ó ìåíÿ ñàìîãî íà ãîëîâå âñòàâàëè äûáîì ïðè ýòîì âîëíåíèè ñëóøàòåëåé ìîèõ.
«Ìóìó» äàåò ïîâîä äëÿ ðàçëè÷íûõ èíòåðïðåòàöèé. Òàì ìîæíî ðàçãëÿäåòü è ñëàâÿíîôèëüñêóþ òåíäåíöèþ, è, ðàçóìååòñÿ, àíòèêðåïîñòíè÷åñêóþ (÷òî óñìàòðèâàëà äàæå öàðñêàÿ öåíçóðà). Ìîæíî, íàâåðíîå, ïðè áîëüøîì æåëàíèè òîëêîâàòü ðàññêàç è ôðåéäèñòñêè. Âåäü â åãî îñíîâå èñòîðèÿ íåìîãî êðåïîñòíîãî ìóæèêà Àíäðåÿ, ïðèíàäëåæàâøåãî ìàòåðè ïèñàòåëÿ Âàðâàðå Ïåòðîâíå. Ãåðîé ðàññêàçà ïîíà÷àëó çàèãðûâàë ñ ïðà÷êîé Òàòüÿíîé, è ëèøü êîãäà âîëåþ áàðûíè Òàòüÿíó âûäàëè çàìóæ çà äðóãîãî è îòïðàâèëè â äåðåâíþ, îí ïîäîáðàë ñåáå ùåíêà.  êîíöå êîíöîâ, âåðíóâøèñü èç Ìîñêâû, îí «ñîâñåì ïåðåñòàë âîäèòüñÿ ñ æåíùèíàìè, äàæå íå ãëÿäèò íà íèõ, è íè îäíîé ñîáàêè ó ñåáÿ íå äåðæèò». Òóðãåíåâó ïðèñóùå ÿñíîå èçëîæåíèå, ïðåêðàñíûé ÿçûê, ôèêñàöèÿ êîëîðèòíûõ ÷åðò áûòà, îáèõîäà, ðàçãîâîðîâ.
Áàðûíÿ áûëà âçäîðíîé, âçáàëìîøíîé, íåïîñòîÿííîé, íî íå çëîé. Ïðè íåé îáèòàëî è êîðìèëîñü ìíîãî ïðèæèâàëîê, ñîñòàâëÿâøèõ åå íåïðåìåííóþ ñâèòó. Ìíîãîëþäíîé äâîðíå áûëî ó íåå íåïëîõî. Èíûå èç äâîðîâûõ óæå ñàìè ñòàíîâèëèñü êåì-òî âðîäå ïðèæèâàë. Õîðîøî æèëîñü è ñîáàêàì, â êîòîðûõ çàÿäëûé îõîòíèê Òóðãåíåâ ðàçáèðàëñÿ ïðåêðàñíî.
Èñïàíñêàÿ ïîðîäà
Äâîðîâûé ÷åëîâåê ñòàðîé áàðûíè ãëóõîíåìîé äâîðíèê Ãåðàñèì âûòàùèë èç Ìîñêâû-ðåêè ùåíêà-ñó÷êó. ×èòàòåëþ íå âïîëíå ÿñíî: òî ëè ñîáà÷êó áðîñèëè â âîäó, ÷òîáû òàì óòîïèòü, òî ëè îíà, îòáèâøèñü îò äîìà, ñàìà òóäà ñîñêîëüçíóëà. Ïðè ïåðâîì âçãëÿäå íà íåå, áàðàõòàâøóþñÿ â òèíå ó ñàìîãî áåðåãà, Ãåðàñèì ðàçãëÿäåë òîëüêî «íåáîëüøîãî ùåíêà, áåëîãî, ñ ÷åðíûìè ïÿòíàìè. «. Äâîðíèê ïðèíåñ åå ê ñåáå â êàìîðêó, â êîòîðîé æèë îäèíîêî è óåäèíåííî, «óëîæèë ñïàñåííîãî ùåíêà íà êðîâàòè, ïðèêðûë åãî ñâîèì òÿæåëûì àðìÿêîì, ñáåãàë ñïåðâà â êîíþøíþ çà ñîëîìîé, ïîòîì â êóõíþ çà ÷àøå÷êîé ìîëîêà». «Áåäíîé ñîáà÷îíêå áûëî âñåãî íåäåëè òðè. «

Ïîíà÷àëó îíà áûëà ñëàáà, òùåäóøíà è íåêàçèñòà ñîáîé, «à ìåñÿöåâ ÷åðåç âîñåìü, áëàãîäàðÿ íåóñûïíûì ïîïå÷åíèÿì ñâîåãî ñïàñèòåëÿ, ïðåâðàòèëàñü â î÷åíü ëàäíóþ ñîáà÷êó èñïàíñêîé ïîðîäû, ñ äëèííûìè óøàìè, ïóøèñòûì õâîñòîì â âèäå òðóáû è áîëüøèìè âûðàçèòåëüíûìè ãëàçàìè».

Ïðîòèâ ïîðîäû íå ïîïðåøü!
Îáÿçàííîñòüþ Ãåðàñèìà áûëî êàðàóëèòü ïî íî÷àì. È òóò Ìóìó ñòàëà åìó âåðíîé ïîìîùíèöåé. «Íî÷üþ îíà íå ñïàëà âîâñå, íî íå ëàÿëà áåç ðàçáîðó, êàê èíàÿ ãëóïàÿ äâîðíÿæêà. òîíêèé ãîëîñîê Ìóìó íèêîãäà íå ðàçäàâàëñÿ äàðîì: ëèáî ÷óæîé áëèçêî ïîäõîäèë ê çàáîðó, ëèáî ãäå-íèáóäü ïîäíèìàëñÿ ïîäîçðèòåëüíûé øóì èëè øîðîõ. Ñëîâîì, îíà ñòîðîæèëà îòëè÷íî». Ìóìó, ðîæäåííàÿ îõîòíè÷üåé ñîáàêîé, âïîëíå îñâîèëàñü ñ ïîëîæåíèåì ñîáàêè äâîðîâîé, êàê ïðèâûêøèé ñ äåòñòâà ê òÿæåëîìó êðåñòüÿíñêîìó òðóäó Ãåðàñèì â êîíöå êîíöîâ ñòàë îòëè÷íûì äâîðîâûì ðàáîòíèêîì ïðè ãîðîäñêîé óñàäüáå.

Êðàòêîå ñîäåðæàíèå «Ìóìó» È. Ñ. Òóðãåíåâà äëÿ ÷èòàòåëüñêîãî äíåâíèêà
Èäåþ ðàññêàçà «Ñîáàêà», íàïèñàííîãî â 1864 ãîäó, àâòîðó ïîäñêàçàëî ïîâåñòâîâàíèå ìåùàíèíà, óñëûøàííîãî âî âðåìÿ íî÷åâêè íà îäíîì èç ïîñòîÿëûõ äâîðîâ. Ñ 1859 ãîäà èäåÿ íå äàâàëà Òóðãåíåâó ïîêîÿ, îí ðàññêàçûâàë î íåé õîðîøèì çíàêîìûì. Ïðè ýòîì ïîâåñòâîâàíèå áûëî íàñòîëüêî ÿðêèì è êðàñî÷íûì, ÷òî çàâëàäåëî óìàìè ìíîãèõ ñëóøàòåëåé. Ñëóõè î ñêîðîì âûõîäå íîâîãî ðàññêàçà âåëèêîãî ïèñàòåëÿ ðàñïðîñòðàíèëèñü î÷åíü áûñòðî. Îäíàêî ñ ïóáëèêàöèåé Òóðãåíåâ íå ñïåøèë. Òîëüêî ïîñëå òðåõ ïîñëåäîâàòåëüíûõ ïðàâîê è äîëãèõ ðàçìûøëåíèé, Èâàí Ñåðãååâè÷ äàë ðàçðåøåíèå íà ïóáëèêàöèþ ðàññêàçà â «Ñàíêò-Ïåòåðáóðãñêèõ íîâîñòÿõ» â 1866 ãîäó.

Ïîãðàíè÷íûé æàíð
Ýòîò æàíð, îòíîñÿùèéñÿ îäíîâðåìåííî ê ïðîçå è ïîýçèè, âîçíèê â ðîìàíòè÷åñêóþ ýïîõó êàê ðåàêöèÿ íà ñòðîãóþ ýñòåòèêó êëàññèöèçìà. Êàæäîå ñòèõîòâîðåíèå â ïðîçå Òóðãåíåâà — «Íèùèé», «Ðóññêèé ÿçûê», «Âîðîáåé» è äð. — â êàêîé-òî ñòåïåíè îïèðàåòñÿ íà ïðîèçâåäåíèÿ ïðåäøåñòâåííèêîâ: Æþëÿ Ëåôåâðà-Äåìüå, Øàðëÿ Áîäëåðà è ìíîãèõ äðóãèõ. Ñîçäàííûé ðîìàíòèêàìè æàíð èìåë ãîðàçäî áîëüøå îáùåãî ñ ëèðè÷åñêîé ïîýçèåé, íåæåëè ñ ïðîçîé, çà ñ÷åò:

×èòàéòå òàêæå:  Àíåìèÿ ó ñîáàê ïðè÷èíû ñèìïòîìû
îñëàáëåíèÿ ïîâåñòâîâàòåëüíîãî íà÷àëà;

 òî æå âðåìÿ òàêèå ñòèõè íå èìåëè ðèôìû è äàæå ðèòìè÷åñêîé îðãàíèçàöèè, ÷åì îòëè÷àëèñü îò áëèæàéøèõ «ðîäñòâåííèêîâ» ïî ëèòåðàòóðå — âåðëèáðà è

Ñêîëüêî âñåãî áûëî «ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå» Òóðãåíåâà?
Ê ìàëîé, ìîæíî ñêàçàòü, ìèíèàòþðíîé ïðîçå Òóðãåíåâ îáðàòèëñÿ óæå íà ñêëîíå ëåò, ïîñëå íàïèñàíèÿ òàêèõ øåäåâðîâ, êàê «Çàïèñêè îõîòíèêà» è «Îòöû è äåòè». Ýòèì îáúÿñíÿåòñÿ ñâîåîáðàçíûé ýïèòåò, êîòîðûì íàäåëèë ïèñàòåëü ñâîé öèêë, — «Ñòàð÷åñêîå». Ïðè æèçíè àâòîðà íàïå÷àòàëè òîëüêî 51 ñòèõîòâîðåíèå â «Âåñòíèêå Åâðîïû» â 1882 ãîäó. Îñòàëüíûå 30 ïèñàòåëü ïîäãîòîâèòü íå ñóìåë, è âûøëè îíè òîëüêî â 1930 ãîäó.

«Âîðîáåé»: ëþáîâü ñèëüíåå ñìåðòè
Íà÷íåì àíàëèç. Ñòèõîòâîðåíèå â ïðîçå Òóðãåíåâà «Âîðîáåé» çàêàí÷èâàåòñÿ ñòðîêàìè, êîòîðûå ñòàëè àôîðèñòè÷åñêèìè: «Ëþáîâü ñèëüíåå ñìåðòè». Îñíîâàíèåì äëÿ ýòîãî ñòàëà æèòåéñêàÿ ñèòóàöèÿ: âîðîáóøåê âûïàë èç ãíåçäà èç-çà ñèëüíîãî âåòðà. Ïåñ îõîòíèêà ïîäáåæàë ê ïòåíöó, êàê áû ïî÷óâñòâîâàâ äè÷ü. Îäíàêî ÷åðåç ìãíîâåíüå äðóãîé âîðîáåé áðîñèëñÿ íà çåìëþ, ÷òîáû çàùèòèòü óïàâøåãî ñîðîäè÷à.

Ñìåëûé ïîñòóïîê âûçûâàåò ó ðàññêàç÷èêà ÷óâñòâî áëàãîãîâåíèÿ. Äëÿ õðàáðîé ïòè÷êè ñîáàêà ìîãëà ïîêàçàòüñÿ íàñòîÿùèì ÷óäîâèùåì, íî íåêàÿ ñèëà çàñòàâëÿåò åå ïîêèíóòü áåçîïàñíîå óêðûòèå è âçãëÿíóòü â ëèöî îïàñíîñòè. Ýòó ñèëó ðàññêàç÷èê íàçûâàåò ëþáîâüþ, íà êîòîðîé äåðæèòñÿ âñÿ æèçíü. Îñîçíàíèå ýòîãî ïðèõîäèò äàæå ê Òðåçîðó — è ñëó÷àåòñÿ ÷óäî: ñîáàêà, êîòîðàÿ â íåñêîëüêî ðàç áîëüøå ñâîåé æåðòâû, îòñòóïàåò ïåðåä ëþáîâüþ…
Òàêèå òåìû ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå Òóðãåíåâà, êàê ëþáîâü, ïîáåäà åå íàä ñìåðòüþ, çâó÷àëè íåîäíîêðàòíî. Çäåñü æå ïîä÷åðêèâàåòñÿ, ÷òî ýòîìó ñâåòëîìó ÷óâñòâó ïîêîðÿåòñÿ âñÿ ïðèðîäà, âåñü Óíèâåðñóì äâèæåòñÿ èì.
Îñíîâíûå ïåðñîíàæè
Ïåðñîíàæè ïîâåñòè «Ìóìó» îòðàæàþò îáðàçû ëþäåé âðåì¸í êðåïîñòíîãî ïðàâà. Õàðàêòåðèñòèêà ãåðîåâ:

«Ñîáàêà»: îäíà è òà æå æèçíü æì¸òñÿ äðóã ê äðóãó
×åëîâåê, â îòëè÷èå îò ñîáàêè, ñïîñîáåí ê ñàìîñîçíàíèþ. «Îíà ñàìà ñåáÿ íå ïîíèìàåò», — ãîâîðèò ãåðîé-ðàññêàç÷èê î òîâàðèùå ïî íåñ÷àñòüþ. Íî ÷åëîâåêó, êàê âûñîêîèíòåëëåêòóàëüíîìó ñóùåñòâó, èçâåñòíî î ãðÿäóùåé ñìåðòè.  ýòîì ñîñòîèò îäíîâðåìåííî åãî ïðîêëÿòèå è áëàãîñëîâåíèå. Íàêàçàíèåì ÿâëÿþòñÿ ïîäîáíûå ìîìåíòû ðàçî÷àðîâàíèÿ è ñòðàõà ïåðåä ëèöîì íàäâèãàþùåéñÿ ãèáåëè. Áëàãîñëîâåíèå — âîçìîæíîñòü, íåâçèðàÿ íà íåîòâðàòèìóþ êîí÷èíó, îòûñêèâàòü ñìûñë æèçíè è ìåíÿòü åå ðóñëî â çàâèñèìîñòè îò ðåçóëüòàòîâ ýòîãî ïîñòîÿííîãî ïîèñêà.

Àêòóàëüíîñòü èñòîðèè
Ïîñëå òîãî êàê ðàññêàç÷èê óìîëê, Àíòîí Ñòåïàíû÷ âíîâü ïîïûòàëñÿ ñôîðìóëèðîâàòü ìûñëü î íåñîâìåñòèìîñòè ïðîèñøåñòâèé ñâåðõúåñòåñòâåííîãî õàðàêòåðà è «çäðàâîãî ðàññóäêà». Íî íà ýòîò ðàç íèêòî èç ïðèñóòñòâóþùèõ åãî íå ïîääåðæàë.

Ãëàâíàÿ ìûñëü íåîáû÷íîé, íî íå âûäóìàííîé èñòîðèè çàêëþ÷àåòñÿ â ïðèçûâå îòíîñèòüñÿ ê îêðóæàþùåé äåéñòâèòåëüíîñòè ñ ìàêñèìàëüíûì âíèìàíèåì è ñåðüåçíîñòüþ, â ðåæèìå îíëàéí. Íåîáõîäèìî íàáëþäàòü è àíàëèçèðîâàòü ëþáûå ÿâëåíèÿ, áåç êàòåãîðè÷åñêîãî îòðèöàíèÿ è ïîâåðõíîñòíûõ ñóæäåíèé. «Ìåùàíèøêî ïî íàðóæíîñòè» ìîæåò îêàçàòüñÿ íåçàóðÿäíîé ëè÷íîñòüþ, à áåññëîâåñíîå æèâîòíîå — ïðîÿâèòü ñåáÿ êàê ñàìûé ëó÷øèé äðóã.

Ãèìí ðóññêîìó ÿçûêó
Êàê ïîêàçàë àíàëèç, ñòèõîòâîðåíèå â ïðîçå Òóðãåíåâà «Ðóññêèé ÿçûê» îòêðûâàåò åùå îäíó òåìó öèêëà — ïàòðèîòè÷åñêóþ.  íåáîëüøîì ïðîèçâåäåíèè (áóêâàëüíî íåñêîëüêèõ ñòðî÷êàõ) àâòîð âìåñòèë âñþ ñâîþ ãîðäîñòü çà ðóññêèé ÿçûê, âïèòàâøèé ÷åðòû âåëèêîãî íàðîäà, êîòîðûé îñòàâàëñÿ íåïîêîëåáèìûì â äíè ëþáûõ èñïûòàíèé. Âîò ïî÷åìó òàê âàæíî åùå ñî øêîëüíîé ñêàìüè ïîñåùàòü êàæäûé óðîê ëèòåðàòóðû. Òóðãåíåâ ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå ñîçäàåò ïðåäåëüíî ýìîöèîíàëüíûìè, è â «Ðóññêîì ÿçûêå» ýòîò ïàôîñ äîñòèãàåò àïîãåÿ.

Îáðàòèì âíèìàíèå íà ýïèòåòû. Àâòîð íàçûâàåò ðóññêèé ÿçûê âåëèêèì, ìîãó÷èì, ïðàâäèâûì è ñâîáîäíûì. Êàæäîå èç ýòèõ îïðåäåëåíèé èìååò ãëóáîêèé ñìûñë. Ðóññêèé ÿçûê âåëèê è ìîãó÷, ïîòîìó ÷òî â íåì çàëîæåíû áîãàòûå ðåñóðñû äëÿ âûðàæåíèÿ ìûñëè. Ïðàâäèâ è ñâîáîäåí — ïîòîìó ÷òî òàêèì ÿâëÿåòñÿ åãî íîñèòåëü, íàðîä.

Ðå÷ü — ýòî ÿâëåíèå, êîòîðîå íå äàåòñÿ îòêóäà-òî ñâåðõó, åå òâîðÿò ëþäè, ñ÷èòàþùèå åå ðîäíîé. Ðóññêèé ÿçûê, ìíîãîãðàííûé è êðàñèâûé, ñîîòâåòñòâóåò íàøåìó íàðîäó, èñêðåííåìó, ìîãó÷åìó è ñâîáîäîëþáèâîìó.

Äðóãèå ïåðåñêàçû è îòçûâû äëÿ ÷èòàòåëüñêîãî äíåâíèêà
Ãëàâíûé ãåðîé ðàññêàçà È.Ñ.Òóðãåíåâà «Ñîáàêà» — îòñòàâíîé ãóñàð, à íûíå ÷èíîâíèê, Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷. Ñëó÷èëàñü â åãî æèçíè íåâåðîÿòíàÿ èñòîðèÿ, î êîòîðîé îí ïîâåäàë êàê-òî â êðóãó çíàêîìûõ. Èñòîðèÿ ýòà áûëà ñâÿçàíà ñî ñâåðõúåñòåñòâåííûìè ñîáûòèÿìè.

Êîãäà íà÷àëèñü ýòè íåâåðîÿòíûå ñîáûòèÿ, ãåðîé ðàññêàçà ïðîæèâàë â ñâîåì ïîìåñòüå. Íè ñåìüè, íè äåòåé ó íåãî íå áûëî. Îäíàæäû íî÷üþ, â òåìíîòå, îí óñëûøàë, êàê ïîä åãî êðîâàòüþ âîçèòñÿ ñîáàêà. Äåëî áûëî â ñåëüñêîé ìåñòíîñòè, è Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷ ðåøèë, ÷òî ñîáàêà çàáåæàëà åù¸ äí¸ì ñî äâîðà, äà ïîä êðîâàòüþ è ïðèòàèëàñü. Îí ïîçâàë ñëóãó, íî òîò íèêàêîé ñîáàêè ïîä êðîâàòüþ íå íàøåë.

Ñòîèëî ñëóãå âûéòè, êàê ñîáàêà âíîâü ñåáÿ ïðîÿâèëà øóìîì è âîçíåé. Íî ñòîèëî çàæå÷ü ñâå÷ó, êàê æèâîòíîå íåîáúÿñíèìûì îáðàçîì èñ÷åçàëî. È íå òîëüêî ñàì õîçÿèí ïîìåñòüÿ ñëûøàë ñîáàêó â òåìíîòå, íî è åãî ñëóãà è äàæå ïðèãëàøåííûé ãîñòü.

Ïî ñîâåòó çíàêîìîãî Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷ óåõàë íà âðåìÿ â ãîðîä, ãäå îñòàíîâèëñÿ íà ïîñòîÿëîì äâîðå. Íî è òàì, â ïåðâóþ æå íî÷ü, ó íåãî ïîä êðîâàòüþ íà÷àëà âîçèòüñÿ íåâèäèìàÿ ñîáàêà. Ïî ñîâåòó õîçÿèíà ïîñòîÿëîãî äâîðà ãåðîé ðàññêàçà îòïðàâèëñÿ â ãîðîä Áåë¸â, ê îäíîìó ñòàðöó. Êîãäà òîò âûñëóøàë ýòó íåâåðîÿòíóþ èñòîðèþ, òî ñêàçàë, ÷òî ýòî ïðåäîñòåðåæåíèå è ïîñîâåòîâàë ãåðîþ ðàññêàçà çàâåñòè ñîáàêó.

Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷ êóïèë â Áåë¸âå ùåíêà, íàçâàë åãî Òðåçîðîì è ïðèâ¸ç ê ñåáå â ïîìåñòüå. Ïîñëå ýòîãî òàèíñòâåííàÿ ñîáàêà ïåðåñòàëà ñåáÿ ïðîÿâëÿòü. Êîãäà ùåíîê âûðîñ, îí âåçäå íåðàçëó÷íî ñëåäîâàë çà ñâîèì õîçÿèíîì. È âîò îäíàæäû, ïðèäÿ â ãîñòè ê çíàêîìîé, Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷ íåîæèäàííî áûë àòàêîâàí áåøåíûì ïñîì. Òîëüêî âìåøàòåëüñòâî Òðåçîðà ñïàñëî åãî îò ãèáåëè. Òóò-òî è âñïîìíèë îí î ñîâåòå ñòàðöà è îáî âñåé ýòîé ñâåðõúåñòåñòâåííîé èñòîðèè.

Òàêîâî êðàòêîå ñîäåðæàíèå ðàññêàçà.

Ãëàâíûé ñìûñë ðàññêàçà «Ñîáàêà» ñîñòîèò â òîì, ÷òî ÷åëîâåê, ñòîëêíóâøèñü ñ íåïîíÿòíûì ÿâëåíèåì, äîëæåí ñîõðàíÿòü áëàãîðàçóìèå è çäðàâîìûñëèå, à íå â êîåì ñëó÷àå íå ïàíèêîâàòü.  íåîáúÿñíèìûõ ñèòóàöèÿõ íàäî îñòàâàòüñÿ ÷åëîâåêîì ðàçóìíûì è ïðåäïðèíÿòü âñå âîçìîæíûå äåéñòâèÿ äëÿ ðàçðåøåíèÿ ïðîáëåìû, ÷òî è ñäåëàë ãëàâíûé ãåðîé. Ðàññêàç È.Ñ.Òóðãåíåâà «Ñîáàêà» ó÷èò íàñ âíèìàòåëüíî îòíîñèòüñÿ ê ïðåäîñòåðåæåíèÿì, êîòîðûå èñõîäÿò êàê îò ëþäåé, òàê è îò ñàìîé Ïðèðîäû.

 ðàññêàçå ìíå ïîíðàâèëñÿ ãëàâíûé ãåðîé, Ïîðôèðèé Êàïèòîíû÷, êîòîðûé ñóìåë íàéòè òîãî, êòî îáúÿñíèë åìó ïðè÷èíó ñâåðõúåñòåñòâåííîãî ÿâëåíèÿ, è òàêæå ñóìåë ïðàâèëüíî âîñïîëüçîâàòüñÿ ïðåäîñòåðåæåíèåì, äàííûì åìó ñâûøå.

Âïåðâûå îïóáëèêîâàíî: ÑÏá Âåä, 1866, ¹ 85, 31 ìàðòà (12 àïðåëÿ), ñ. 1—2.

×èòàéòå òàêæå:  Åñëè ñîáàêà ñúåëà êóñîê èãðóøêè
Ïå÷àòàåòñÿ ïî òåêñòó Ò, ÏÑÑ, 1883 ñ óñòðàíåíèåì ÿâíûõ îïå÷àòîê, íå çàìå÷åííûõ Òóðãåíåâûì.

Ðàññêàç ìåùàíèíà çàïîìíèëñÿ Òóðãåíåâó.  çàìåòêå, íàïå÷àòàííîé â «Ñ.-Ïåòåðáóðãñêèõ âåäîìîñòÿõ», À. Ñ. Ñóâîðèí (ïñåâäîíèì Íåçíàêîìåö) âñïîìèíàåò î âñòðå÷å ñ Òóðãåíåâûì â 1861 ãîäó è îá óñòíîì åãî ðàññêàçå: «Â òîò æå âå÷îð îí ðàññêàçàë ñâîþ „Ñîáàêó”. Ðàññêàç ýòîò áûë òàê æèâîïèñåí è óâëåêàòåëåí, ÷òî ïðîèçâîäèë îãðîìíîå âïå÷àòëåíèå. Êîãäà âïîñëåäñòâèè ÿ ïðî÷èòàë åãî â ïå÷àòè, ìíå îí ïîêàçàëñÿ áëåäíîé êîïèåé ñ óñòíîãî ðàññêàçà Òóðãåíåâà» (ÑÏá Âåä, 1870, ¹ È, È ÿíâàðÿ, ñ. 1).

Îäíî èç ïåðâûõ óïîìèíàíèé î ðàáîòå íàä ðàññêàçîì, êîòîðûé áûë íàïèñàí áûñòðî, çà äâà äíÿ, ñîäåðæèòñÿ â ïèñüìå Òóðãåíåâà ê Ï. Âèàðäî îò 23 ìàðòà (4 àïðåëÿ) 1864ã. èç Ïàðèæà: «Öåëûé äåíü ÿ íå äâèíóëñÿ ñ ìåñòà è ëåã â÷åðà èëè âåðíåå ñåãîäíÿ óòðîì â 4 ÷àñà. ß íàïèñàë íå÷òî âðîäå ìàëåíüêîé íîâåëëû ïîä íàçâàíèåì „Ñîáàêà”, çàêîí÷ó åå ñåãîäíÿ. Ýòî áûë èñòèííûé àçàðò: êàæåòñÿ, ÿ ïðîñèäåë çà ñâîèì ïèñüìåííûì ñòîëîì áîëåå 12 ÷àñîâ».

Ýòî àâòîðñêîå ñâèäåòåëüñòâî ïîäòâåðæäàåòñÿ çàïèñüþ íà òèòóëüíîì ëèñòå ÷åðíîâîãî àâòîãðàôà: «Ñîáàêà. (Îòðûâîê). Èâ. Òóðãåíåâ. 3-ãî — 5-ãî àïð./22-ãî — 24 ìàðòà 1864. Ïàðèæ».

Âåðîÿòíî, Òóðãåíåâ ÷èòàë ðóêîïèñü ïî ÷åðíîâèêó è ïîñëå îáñóæäåíèÿ ïðîäîëæàë ïðàâêó â òîì æå ÷åðíîâèêå: äëÿ àâòîãðàôà õàðàêòåðíî îáèëèå çà÷åðêíóòûõ âàðèàíòîâ (â îñíîâíîì ñòèëèñòè÷åñêèõ) è âñòàâîê íà ïîëÿõ. Íàïðîòèâ, âòîðàÿ ðóêîïèñü îòëè÷àåòñÿ íåçíà÷èòåëüíîé ïðàâêîé, èìååò ëèøü äâå âñòàâêè. Íî ïîñëåäíèé ñëîé ÷åðíîâîãî àâòîãðàôà è òîæäåñòâåííûé åìó òåêñò âòîðîé

1 Ñì. òàêæå: Àáðàìîâ È. Ñ. Èç çàáûòûõ ðîäñòâåííûõ âîñïîìèíàíèé îá È. Ñ. Òóðãåíåâå.— Çâåíüÿ, ò. 8, ñ. 262—264.

À. Ìàçîí îïèñûâàåò òðè ðóêîïèñè — «òðè ïîñëåäîâàòåëüíûõ ñïèñêà»: «ïåðâûé ÷åðíîâèê, îáèëüíî ïîêðûòûé ïîïðàâêàìè è âñòàâêàìè» — 17 ïðîíóìåðîâàííûõ ëèñòîâ; «âòîðîé ÷åðíîâèê, ñ ïîïðàâêàìè è äîïîëíåíèÿìè ìåíüøåãî ÷èñëà» — 19 ïðîíóìåðîâàííûõ ëèñòîâ; «ñïèñîê (ðåäàêöèÿ), ïî÷òè ÷èñòûé, íî ñîäåðæàùèé, îäíàêî, íåñêîëüêî ñóùåñòâåííûõ äîïîëíåíèé» (Mazon, p. 66—67).

Òåêñòîëîãè÷åñêèé àíàëèç ýòèõ òðåõ àâòîãðàôîâ ñâèäåòåëüñòâóåò î òîì, ÷òî ðóêîïèñè ñìåíÿþò äðóã äðóãà è â íèõ âèäíà ïîñëåäîâàòåëüíàÿ ïðàâêà.  ïåðâîé áåëîâîé ðóêîïèñè, êîòîðóþ Òóðãåíåâ â äàëüíåéøåì ñ÷åë íåîáõîäèìûì äàòü íà øèðîêîå îáñóæäåíèå ñâîèì ëèòåðàòóðíûì äðóçüÿì, èìååòñÿ ïîäçàãîëîâîê (â ÷åðíîâèêå îí îòñóòñòâóåò): «Ñîáàêà. (Îòðûâîê èç ñîáðàíèÿ ðàññêàçîâ ïîä çàãëàâèåì: Âå÷åðà ó ã-íà Ôèíîïëåíòîâà)»; îí óïîìèíàåòñÿ â ïèñüìå Òóðãåíåâà ê Äîñòîåâñêîìó îò 28 äåêàáðÿ 1864 ã. (9 ÿíâàðÿ 1865 ã.).

Âòîðàÿ ïîëóáåëîâàÿ ðóêîïèñü, äàòèðîâàííàÿ àâòîðîì 1864 ãîäîì, ýòîãî ïîäçàãîëîâêà óæå íå èìååò.  íåé âîñïðîèçâåäåí ïîäçàãîëîâîê ÷åðíîâîãî àâòîãðàôà: «Ñîáàêà (Îòðûâîê)». Ïåðâûé åå ñëîé (çà èñêëþ÷åíèåì íåçíà÷èòåëüíûõ èçìåíåíèé ñòèëèñòè÷åñêîãî õàðàêòåðà) ñîâïàäàåò ñ ïîñëåäíèì ñëîåì ïåðâîãî áåëîâîãî àâòîãðàôà.

2 Ñì.: Ïåðìèíîâ Ã. Ô. «Ñîáàêà». ×åðíîâîé àâòîãðàô.— Ò ñá, âûï. 3, ñ. 28—44.

3  äíåâíèêîâîé çàïèñè À. Í. ßêîáè îò 17 àïðåëÿ ñò. ñò. 1864 ã. ïî ïîâîäó «Ñîáàêè» ñêàçàíî: «î÷åíü íàèâíàÿ» (ñì.: Ëîáà÷-Æó÷åíêî Á. Á. Òóðãåíåâ è Ì. À. Ìàðêîâè÷.— Ò ñá, âûï. 5, ñ. 377).

Äüÿêîâà ìíå ãîâîðèëà, ÷òî ñëûøàëà íîâóþ Âàøó ïîâåñòü „Ñîáàêà”. Êàê áû ýòî ïîñêîðåé å¸ ïîñìîòðåòü» (Ò ñá, âûï. 4, ñ. 394).

Îêîëî 18 (30) àïðåëÿ 1864 ã. Òóðãåíåâ îòîñëàë ðàññêàç Àííåíêîâó â Ïåòåðáóðã, íî òîò óæå âûåõàë çà ãðàíèöó, è ðóêîïèñü õðàíèëàñü ó H. H. Òþò÷åâà.

Ëåòî 1864ã. Òóðãåíåâ ïðîâåë â Áàäåí-Áàäåíå. Çäåñü â êîíöå ìàÿ îí âñòðåòèëñÿ ñ Â. Ï. Áîòêèíûì è ïðî÷èòàë åìó «Ñîáàêó». «Ìíå êàæåòñÿ, òîí, âçÿòûé òîáîþ â ðàññêàçå „Ñîáàêà”,— ïèñàë Áîòêèí 23 ìàÿ (4 èþíÿ),— íå ñîâñåì âåðåí, íå íàèâåí, ñ òåíäåíöèÿìè ðàññìåøèòü, êàêàÿ-òî íåîïðåäåëåííàÿ ñìåñü òðàãè-êîìè÷åñêîãî, èç êîòîðîé íå âûõîäèò íè òðàãè÷åñêîãî, íè êîìè÷åñêîãî». È äîáàâëÿë: «Â èñêóññòâå íè÷åãî íåò õóæå ìåæåóìêîâ» (Áîòêèí è Ò, ñ. 202—203). Îòçûâ, âèäèìî, íå óáåäèë Òóðãåíåâà, è îí ðåøèë ïðî÷åñòü ðàññêàç Àííåíêîâó: «Îòëàãàþ äî ëè÷íîãî ñâèäàíèÿ îïèñàíèå ïðåáûâàíèÿ Âàñèëèÿ Ïåòðîâè÷à çäåñü, ÷òåíèå „Ñîáàêè” è ïð.»,— ñîîáùàë îí ñâîåìó ëèòåðàòóðíîìó ñîâåò÷èêó â ïèñüìå îò 21 ìàÿ (2 èþíÿ) 1864 ã. Í. Â. Ùåðáàíþ Òóðãåíåâ ïèñàë 13 (25) èþíÿ: «Ñ ÷åãî Âàì ïîêàçàëîñü, ÷òî ÿ „Ñîáàêó” õî÷ó ïîìåñòèòü âî „Äíå”. ß åå íèãäå íå ïîìåùó äî âûõîäà â ñâåò èçäàíèÿ ìîèõ ñî÷èíåíèé».

Âñòðå÷à ñ Àííåíêîâûì â Áàäåí-Áàäåíå è ÷òåíèå «Ñîáàêè», ñóäÿ ïî ïèñüìàì Òóðãåíåâà, ñîñòîÿëèñü â êîíöå èþíÿ — íà÷àëå èþëÿ 1864 ã. Óñòíûé îòçûâ Àííåíêîâà íåèçâåñòåí, íî, åñëè ñóäèòü ïî åãî ïîñëåäóþùèì ïèñüìàì, îí áûë áëàãîïðèÿòåí.

Ðåøàþùóþ ðîëü â êîëåáàíèÿõ Òóðãåíåâà ñûãðàëî ïèñüìî Áîòêèíà îò 4 (16) íîÿáðÿ 1864ã. èç Ïåòåðáóðãà: «Îòçûâû ÷èòàâøèõ òâîþ „Ñîáàêó” âñå î÷åíü íåóòåøèòåëüíû. È — ñóäÿ ïî âïå÷àòëåíèþ, îñòàâëåííîìó âî ìíå òâîèì ÷òåíèåì åå,— ÿ âïîëíå ðàçäåëÿþ ýòè îòçûâû. Îíà ïëîõà, ãîâîðÿ îòêðîâåííî, è, ïî ìíåíèþ ìîåìó, ïå÷àòàòü åå íå ñëåäóåò. Äîâîëüíî îäíîé íåóäà÷è â âèäå „Ïðèçðàêî┻ (Áîòêèí è Ò, ñ. 219).

Ýòî ðåøåíèå êàçàëîñü Òóðãåíåâó îêîí÷àòåëüíûì.  òî æå âðåìÿ ñëóõè î íîâîì ðàññêàçå ðàñïðîñòðàíèëèñü î÷åíü øèðîêî.  ãàçåòàõ «Le Nord» (1864, 27 íîÿáðÿ), «Ðóññêèé èíâàëèä» (1864, ¹ 266, 1 (13) äåêàáðÿ), â æóðíàëå «Êíèæíûé âåñòíèê» (1864, ¹ 23, 15 äåêàáðÿ) ïîÿâèëèñü ñîîáùåíèÿ, ÷òî «Ñîáàêà» âñêîðå áóäåò íàïå÷àòàíà. Ãàçåòà «Ñåâåðíàÿ ïî÷òà» ïèñàëà â çàìåòêå «Ëèòåðàòóðíûå íîâîñòè»:

«Íàø äàðîâèòûé ïèñàòåëü È. Ñ. Òóðãåíåâ, â íàñòîÿùåå âðåìÿ æèâóùèé â Ïàðèæå, íàïèñàë íîâóþ âåùü ïîä íàçâàíèåì „Ñîáàêà”. Ãîâîðÿò, ÷òî È. Ñ. Òóðãåíåâ ïðåäïîëàãàåò íàïèñàòü öåëûé ðÿä þìîðèñòè÷åñêèõ ðàññêàçîâ, ïîäîáíûõ „Ñîáàêå”. ×èòàâøèå íîâîå ïðîèçâåäåíèå ã. Òóðãåíåâà óòâåðæäàþò, ÷òî ýòî âåùü ïðåëåñòíàÿ, õîòÿ è íå èç êàïèòàëüíûõ ïðîèçâåäåíèé àâòîðà.  ïåòåðáóðãñêîé êîððåñïîíäåíöèè ãàçåòû „Nord” ñîîáùàþò, ÷òî „Ñîáàêà” áóäåò íàïå÷àòàíà ⠄Ðóññêîì âåñòíèêå” â íà÷àëå áóäóùåãî ãîäà» (Ñåâåðíàÿ ïî÷òà, 1864, ¹ 262, 28 íîÿáðÿ, ñ. 2).

Íà âòîðîå ïèñüìî Äîñòîåâñêîãî (îò 13 ôåâðàëÿ ñò. ñò. 1865 ã.) Òóðãåíåâ îòâåòèë 21 ôåâðàëÿ (5 ìàðòà ) 1865 ã. ñòîëü æå íåïðåêëîííûì îòêàçîì: «ß íå ïîòîìó íå ðåøàþñü ïå÷àòàòü „Ñîáàêó” — ÷òî ýòî âåùü ìàëåíüêàÿ — à ïîòîìó, ÷òî îíà ìíå, ïî îáùåìó ïðèãîâîðó äðóçåé ìîèõ — íå óäàëàñü».  ïèñüìå ê Àííåíêîâó îò 11 (23) ìàðòà îí íàçâàë «Ñîáàêó» «ïîêîéíîé»; íå ïîìåñòèë îí ðàññêàç è â «Ñî÷èíåíèÿ», èçäàííûå â 1865 ãîäó.

Òóðãåíåâ óñòóïèë: «×óâñòâèòåëüíîå ïèñüìî Êîðøà ïîäåéñòâîâàëî íà ìåíÿ,— ïèñàë îí Àííåíêîâó 28 ôåâðàëÿ (12 ìàðòà) 1866 ã.,— è Âàøè ñëîâà âñåãäà ïðèíèìàþòñÿ ìíîþ ñ äîëæíûì óâàæåíèåì — à ïîòîìó ñîãëàøàþñü íà íàïå÷àòàíèå „Ñîáàêè» â ôåëüåòîíå „Ñ.-Ïåòåðáóðãñêèõ âåäîìîñòåé”, ñ îäíèì óñëîâèåì, ÷òîáû Âû ïðîäåðæàëè êîððåêòóðó — è â ñëó÷àå íóæäû âûêèíóëè áû ëèøíåå. Ñåãîäíÿ æå íà÷íó ïåðåïèñûâàíèå ýòîãî ïðîäóêòà è ÷åðåç ïÿòü, øåñòü äíåé âûøëþ».

Âòîðàÿ ïîëóáåëîâàÿ ðóêîïèñü, î êîòîðîé ãîâîðèëîñü âûøå, áûëà â äàëüíåéøåì ïîäâåðãíóòà ïðàâêå, â îòäåëüíûõ ìåñòàõ çíà÷èòåëüíîé. ×åðíèëà ïðàâêè — èíûå, ÷åì òå, êîòîðûìè íàïèñàíà ðóêîïèñü. Ñëåäîâàòåëüíî, ïðàâêà ïðîèçâîäèëàñü â äðóãîå âðåìÿ. Òî÷íî îïðåäåëèòü ýòî âðåìÿ çàòðóäíèòåëüíî, íî åñëè ïðåäïîëîæèòü, ÷òî òîë÷êîì ê äîðàáîòêå ðàññêàçà ïîñëóæèëè ïèñüìà Êîðøà è Àííåíêîâà, òî ïðàâêó ìîæíî îòíåñòè ê 1866 ãîäó.

4 Ñì. ïèñüìî Ô. Ì. Äîñòîåâñêîãî ê Òóðãåíåâó îò 14 äåêàáðÿ ñò. ñò. 1864 ã.— Äîñòîåâñêèé, Ïèñüìà, ò. 1, ñ. 380—381.

«Ñîáàêà» ïîÿâèëàñü â «Ñ.-Ïåòåðáóðãñêèõ âåäîìîñòÿõ» 31 ìàðòà (12 àïðåëÿ) 1866 ã. ñ äàòîé — îøèáî÷íîé èëè ìàñêèðóþùåé — 1863 ã. è ïåðåïå÷àòûâàëàñü áåç êàêèõ-ëèáî ñåðüåçíûõ èçìåíåíèé âî âñåõ ïîñëåäóþùèõ ñîáðàíèÿõ ñî÷èíåíèé Òóðãåíåâà.

5 Ñì. âàðèàíòû áåëîâûõ àâòîãðàôî⠗ Ò, ÏÑÑ è Ï, Ñî÷èíåíèÿ, ò. 9, ñ. 390—395.

×èòàéòå òàêæå:  Áðèíäë îêðàñ ó ñîáàê
7 Ñì. îá ýòîì: Áÿëûé Ã. À. Òóðãåíåâ è ðóññêèé ðåàëèçì. Ì.; Ë., 1962, ñ. 207—208, 214—215; Çåëüäõåéè-Äåàê Æ. «Òàèíñòâåííûå ïîâåñòè» Òóðãåíåâà è ðóññêàÿ ëèòåðàòóðà XIX âåêà.— Studia Slavica, Budapest, 1973, t. XIX, fasc. 1—3, p. 362; Typüÿí M. A. «Òàèíñòâåííûå ïîâåñòè» Â. Ô. Îäîåâñêîãî è È. Ñ. Òóðãåíåâà è ïðîáëåìû ðóññêîé ïñèõîëîãè÷åñêîé ïðîçû. Àâòîðåô. êàíä. äèññ, Ë., 1980, ñ. 19—20.

8 Ñì.: Passage Charles E. The Russian Hoffmanists. The Hague, 1963, p. 192—194.

9 Ñì. óêàç. âûøå àâòîðåôåðàò M. A. Òóðüÿí, ñ. 19—20.

Èìåííî íà ýòó îñîáåííîñòü «òàèíñòâåííîãî» â ðàññêàçå îäíèì èç ïåðâûõ îáðàòèë âíèìàíèå Ô. Ì. Äîñòîåâñêèé.  åãî Çàïèñíîé òåòðàäè (1875—1876 ãã.) ñîäåðæèòñÿ ïîìåòà: «Òóðãåíåâ. „Ñîáàêà”. Ýòþä ìèñòè÷åñêî â ÷åëîâåêå» (Ëèò Íàñë, ò. 83, ñ. 409). Ïî ïîâîäó ðåàëèñòè÷åñêîãî áûòîâîãî êîëîðèòà ðàññêàçà Äîñòîåâñêèé îòîçâàëñÿ â ýòîé æå Çàïèñíîé òåòðàäè âåñüìà êðèòè÷åñêè: «Â ïîâåñòè „Ñîáàêà” ñîâñåì íå óìååò âûâîäèòü ðàññêàç÷èêîâ, íå çíàåò áûòà. Íèêòî íå ãîâîðèò â îáùåñòâå: ìèëîñòèâûé ãîñóäàðü ìîé, è íèêòî íå ãîâîðèò: áåæàë, òàêèå ëàíñàäû äåëàë, ÷òî ó Íàïîëåîíà ïåðâàÿ òàíöîâùèöà, êîòîðàÿ â äåíü åãî àíãåëà òàíöóåò, íå äîãíàëà áû. NB. Î÷åíü âûäåëàííî è ïðèäóìàíî. Òàê íå ãîâîðÿò» (òàì æå, ñ. 376). Íèæå Äîñòîåâñêèé çàïèñûâàåò: «Ã-í Òóðãåíåâ ñëèøêîì ìàëî çíàåò äåéñòâèòåëüíîñòè (èç ïîâåñòè „Ñîáàêà”) è ìíîãî ñî÷èíÿåò íàîáóì» (òàì æå, ñ. 378).

Ñäåðæàííàÿ îöåíêà «Ñîáàêè» Ë. Òîëñòûì ïðèâîäèòñÿ â âîñïîìèíàíèÿõ Ñ. Ë. Òîëñòîãî: «Â îäèí èç âå÷åðîâ Èâàí Ñåðãååâè÷ ÷èòàë ñâîé ðàññêàç „Ñîáàêà”. Îí ÷èòàë âûðàçèòåëüíî, æèâî è ïðîñòî — áåç âû÷óðíûõ èíòîíàöèé. Íî ñàìûé ðàññêàç íè íà êîãî, â òîì ÷èñëå íà ìîåãî îòöà, áîëüøîãî âïå÷àòëåíèÿ íå ïðîèçâåë» ( Òîëñòîé Ñ. Ë. Î÷åðêè áûëîãî. Èçä. 4-å èñïð. è äîï. Òóëà, 1975, ñ. 301).

Îòçûâû ñîâðåìåííîé õóäîæíèêó êðèòèêè áûëè íåçíà÷èòåëüíû è ìàëî÷èñëåííû. Ëèøü H. H. Ñòðàõîâ äîâîëüíî ïîäðîáíî îñòàíîâèëñÿ íà ðàññêàçå â ñòàòüå «Ïîñëåäíèå ïðîèçâåäåíèÿ Òóðãåíåâà», óâèäÿ â íåì ñâîåîáðàçíóþ ïðîáëåìó — êîíòðàñò «ÿâëåíèé áîëåå âûñîêîãî ïîðÿäêà» ñ «ïîøëîñòüþ ðóññêîãî áûòà»: «Ïîøëîñòü ðóññêîãî áûòà, îáùàÿ íèçìåííîñòü íðàâîâ è õàðàêòåðîâ ñîñòàâëÿåò íåîáûêíîâåííî ÿðêèé êîíòðàñò ñ ïîðûâàìè ñèëüíûõ ñòðàñòåé, ñ èñêëþ÷èòåëüíûìè ñîáûòèÿìè è ëèöàìè, â êîòîðûõ êàê áû îòêðûâàåòñÿ èíàÿ ïðèðîäà, ìèð ÿâëåíèé áîëåå âûñîêîãî ïîðÿäêà. Âîò äåâóøêà, èñïîëíåííàÿ ñàìîîòâåðæåíèÿ è ïëàìåííîé ðåëèãèîçíîñòè. Êóäà æå óøëè ýòè ñèëû? Îíà ñòàëà ñïóòíèöåþ ãðÿçíîãî è äèêîãî þðîäèâîãî. Âîò ôàíòàñòè÷åñêîå ÿâëåíèå Ñîáàêè, äîñòîéíîå âîïëîòèòü â ñåáå ãëóáîêèé ñìûñë, áûòü ñòðàøíûì îòêðîâåíèåì ÷åëîâå÷åñêèõ òàéí. Ñ êåì æå îíî ñëó÷èëîñü? Ñ ïîøëÿêîì-ïîìåùèêîì, ê êîòîðîìó îíî òàê æå èäåò, êàê ê êîðîâå ñåäëî. Äà ìàëî òîãî — â ýòîì ÷óäå íåò íèêàêîãî ñìûñëà íè äëÿ íåãî, íè äëÿ íàñ» (Çàðÿ, 1871, ¹ 2, îòä. II, ñ. 27—28).

Ï. È. Âåéíáåðã (ïñåâäîíèì Ìåëàíõîëèê) îòêëèêíóëñÿ íà ðàññêàç ýïèãðàììîé «È. Ñ. Òóðãåíåâó», íàïå÷àòàííîé â «Áóäèëüíèêå» (1866, ¹ 25, 12 àïðåëÿ, ñ. 100), â êîòîðîé âûñìåèâàëàñü íåçíà÷èòåëüíîñòü òåìû ðàññêàçà.

Ï. Í. Òêà÷åâ (Ïîñòíûé) ñ÷èòàë, ÷òî ïîçäíèå ðàññêàçû è ïîâåñòè Òóðãåíåâà, â òîì ÷èñëå «Ñîáàêà», ñòîÿò íà óðîâíå ðàííèõ ïîâåñòåé ïèñàòåëÿ: «È òàì, è çäåñü æèâàÿ îáðèñîâêà èíäèâèäóàëüíûõ îñîáåííîñòåé õàðàêòåðà, îòñóòñòâèå òèïè÷íîñòè, îòñóòñòâèå òâîð÷åñêîé ôàíòàçèè, êðàéíÿÿ ñêóäîñòü âûìûñëà» (Äåëî, 1872, ¹ 12, îòä. II, ñ. 66).

 êîíöå XIX â. ðàññêàç Òóðãåíåâà âíîâü ïðèâëåê âíèìàíèå êðèòèêè. Ä. Ñ. Ìåðåæêîâñêèé, äëÿ êîòîðîãî îáùåñòâåííàÿ çíà÷èìîñòü òâîð÷åñòâà Òóðãåíåâà îòîäâèãàëàñü íà çàäíèé ïëàí, âûñîêî îöåíèâàë ðÿä ïîçäíèõ ïðîèçâåäåíèé ïèñàòåëÿ, â òîì ÷èñëå è «Ñîáàêó».  íèõ îí âèäåë Òóðãåíåâà — «âëàñòåëèíà ïîëóôàíòàñòè÷åñêîãî, åìó îäíîìó äîñòóïíîãî ìèðà» ( Ìåðåæêîâñêèé Ä. Ñ. Î ïðè÷èíàõ óïàäêà è î íîâûõ òå÷åíèÿõ ñîâðåìåííîé ðóññêîé ëèòåðàòóðû. ÑÏá., 1893, ñ. 44—46).  ïîëåìèêó ñ Ä. Ñ. Ìåðåæêîâñêèì î ïîñëåäíèõ ïðîèçâåäåíèÿõ Òóðãåíåâà è î ðàññêàçå «Ñîáàêà» âñòóïèë Í. Ê. Ìèõàéëîâñêèé. Âîçðàæàÿ ïðîòèâ òàêîãî ïîíèìàíèÿ ðàññêàçà Òóðãåíåâà, Ìèõàéëîâñêèé ïèñàë: «ß äîñòîâåðíî çíàþ, ÷òî ê îáëàñòè ðåëèãèè ðàññêàçàííûé ⠄Ñîáàêå” àíåêäîò íå èìååò ðîâíî íèêàêîãî îòíîøåíèÿ» (Ðóñ áîã-âî, 1893, ¹ 2, îòä. II, ñ. 65).

 ïèñüìàõ Â. ß. Áðþñîâà ê ñåñòðå Í. ß. Áðþñîâîé îò 27 èþëÿ è 4 àâãóñòà 1896 ã. ñîäåðæèòñÿ êðèòè÷åñêàÿ îöåíêà «ôàíòàñòè÷åñêèõ ðàññêàçîâ» ïèñàòåëÿ: «×òî êàñàåòñÿ „Ñîáàêè”, òî ýòîãî ÿ íå ïîñòèãàþ âîâñå» (ñì.: Òóðãåíåâ è åãî ñîâðåìåííèêè, Ë., 1977, ñ. 183— 184). Âûñîêî îòîçâàëñÿ î õóäîæåñòâåííîì ñîâåðøåíñòâå ðàññêàçà À. Ï. ×åõîâ. «Î÷åíü õîðîøà „Ñîáàêà”: òóò ÿçûê óäèâèòåëüíûé,— ïèñàë îí À. Ñ. Ñóâîðèíó 24 ôåâðàëÿ ñò. ñò. 1893 ã.— Ïðî÷òèòå, ïîæàëóéñòà, åñëè çàáûëè» ( ×åõîâ À. Ï. Ïîëí. ñîáð. ñî÷. è ïèñåì. Ïèñüìà, ò. 5. Ì., 1977, ñ. 174).

10 Ñì.: Ãîðîõîâà Ð. Ì. Ê èñòîðèè èçäàíèÿ ñáîðíèêà Òóðãåíåâà «Nouvelles moscovites».— Ò ñá, âûï. 1, ñ. 257—260.

 1870ã. âûøåë âûïîëíåííûé Â. Ðîëüñòîíîì àíãëèéñêèé ïåðåâîä «Ñîáàêè» â æóðíàëå «Temple Bar», 1870, t. XXVIII, p. 474—488. Ýòîò ïåðåâîä âûçâàë ðåöåíçèþ â æóðíàëå «The illustrated London news», 1870, t. LVI, ¹ 1583, p. 217, ïîëîæèòåëüíî îöåíèâàâøóþ ðàññêàç: «Óêðàøåíèåì íîìåðà ÿâëÿåòñÿ „Ñîáàêà”, ðàññêàç Òóðãåíåâà, ïðåêðàñíî ïåðåâåäåííûé ñ ðóññêîãî Â. Ðîëüñòîíîì. Ýòî ðàññêàç î ñâåðõúåñòåñòâåííîì è â ýòîì îòíîøåíèè ÷ðåçâû÷àéíî âûðàçèòåëåí, íî åùå áîëåå èíòåðåñåí îí ñâîåé ñàòèðè÷åñêîé íàïðàâëåííîñòüþ».

Ñòð. 232. . «.âëåïèëè ñòàíèñëàøêó».— Îðäåí ñâ. Ñòàíèñëàâà, îäèí èç íèçøèõ îðäåíîâ Ðîññèéñêîé èìïåðèè.

(Ìàòåðèàë èç Èíòåðíåò-ñàéòà).

Иван Тургенев — Муму:
Краткое содержание

На окраине Москвы, в доме с колоннами, жила старая богатая барыня. Муж ее давно умер, сыновья служили в столице, в Петербурге, дочки вышли замуж. Барыня держала в доме много слуг (дворни). Все они были людьми крепостными, и находились в полной власти своей хозяйки. Среди них ростом (около двух метров) и силой выделялся глухонемой дворник Герасим. Он явился в город из родной деревни, где «за четверых» пахал в поле.

Первое время он тосковал по деревне, потом привык. Теперь он чистит двор, рубит дрова да следит, чтоб в дом не пробрались воры. Живет Герасим в каморке над кухней. Слуги его побаиваются, но он никого не обижает. Герасиму нравится робкая, худенькая, белокурая прачка Татьяна лет двадцати восьми, замученная тяжелой работой. Герасим стал ее защитником. Однажды «принагнул» ручищей кастеляншу, обижавшую Татьяну, чем неожиданно развеселил барыню и получил от нее рублик. Утешал он Татьяну и подарочками (пряником, лентой для волос). Так прошел год. Герасим собирался взять у барыни разрешение жениться. Дворецкий Гаврила обещал ему новый кафтан, чтобы явиться к хозяйке в лучшем виде.

Между тем, барыня надумала отдать Татьяну в жены башмачнику Капитону Климову: может, в семье он бросит пить. Гаврила, которому поручили хлопотать о свадьбе, покорная невеста и «забубенный» жених – все боятся реакции Герасима на эту новость. Гаврила прибегает к хитрости. Он знает, что глухонемой не выносит пьяных и подговаривает Татьяну пройти мимо него шатаясь, изображая «хмельную». Когда Герасим увидел ее такой, он сам отвел любимую к пьянице Капитону. Через год, однако, башмачник спился, и горемычную семейную пару барыня велела отправить в дальнюю деревеньку. Тогда-то впервые без всякого страха Татьяна попрощалась со своим единственным защитником, приняла от него в подарок платочек. Проводив ее, Герасим побрел вдоль реки и приметил в тине тонущего щенка. Герасим вытащил его и принес в каморку. Вскоре кроха выросла в умную «ладную собачку испанской породы» (спаниель). Герасим назвал ее Муму и «любил без памяти». Она охраняла двор и без причины никогда не лаяла. Слуги ласково прозвали ее Мумуней.

Спустя год барыня приметила под кустиком милую собачку и велела привести ее в дом. Но когда хотела ее приласкать – Муму оскалила зубы. Барыня нахмурилась. Потом пожаловалась, что ей всю ночь не спалось из-за лая – и распорядилась, чтобы от собаки избавились. Тайком от Герасима лакей Степан продает Муму за полтинник в Охотном ряду. Он просит нового хозяина привязывать ее. Герасим сбился с ног, разыскивая свою любимицу, но на вторую ночь она явилась сама, «с обрывком на шее». Дворник смекнул, что Муму изгнали по приказу барыни – и решил ее ото всех прятать. Однажды ночью собака облаяла пьяного за забором – и ее услыхала барыня. Поднимается переполох, к барыне зовут лекаря с успокоительными каплями. Утром Герасим нехотя впустил Гаврилу к себе и узнал о приказе барыни. Дворник знаком показал, что сам уничтожит Муму.

В лучшем своем кафтане Герасим повел собаку в трактир, где накормил ее мясными щами. «Две тяжелые слезы выкатились вдруг из его глаз». Прихватив пару кирпичей, он садится с собакой в лодку. Уже за городом он набросил на шею собаке петлю, приладил к веревке кирпичи и, зажмурившись, бросил Муму в воду. Он не услышал ни жалобного визга, ни рокового всплеска воды. Затем Герасим самовольно ушел со двора, вернулся в родную деревню, «домой», и сразу вышел косить траву. Барыне было жаль терять такого работника. Но раз он не сбежал, а при деле – пусть этот «неблагодарный человек» там и остается. Вскоре барыня умерла. А Герасим с тех пор жил совсем один, женщин сторонился и больше «ни одной собаки у себя» не держал.

Читательский дневник по рассказу «Муму» Тургенева

Сюжет

По приказу старой барыни-вдовы из деревни в Москву привозят глухонемого Герасима, высокого крепкого мужика. Был он землепашцем – стал дворником. Работает он честно, и заглядывается на тихую прачку Татьяну. Но в жены она достается башмачнику Капитону – так решила барыня. Она же прогнала пьяницу Капитона вместе с женой с глаз долой, в деревню. Герасим проводил их, а на обратном пути разглядел в реке щенка, белого с черными пятнами. Герасим вырастил Муму. Однажды хотела барыня ее погладить – та зарычала. Ее продали по приказу барыни, но Муму прибежала домой. Вскоре барыня повторила приказ – и Герасим сам утопил в реке свою любимицу. После чего без разрешения пешком ушел в родную деревеньку. Барыня оставила его в покое, и он зажил там трудовой жизнью, избегая женщин и не заводя больше собак.

Отзыв

В основе рассказа – события, которые произошли в доме матери писателя. Во времена крепостного права крестьяне были в полной власти помещиков. Хозяева зачастую не видели в них людей и распоряжались их судьбами. Герасим – собирательный образ терпеливого русского крестьянина. Тема труда и безделья, любви, дружбы, доброты, преданности, умения держать слово, одиночества, смирения и внутреннего протеста. В любых испытаниях важно оставаться человеком.

Краткое содержание рассказа «Муму» И. С. Тургенева

Микропересказ : Жестокая барыня разлучает глухонемого слугу с любимой женщиной и заставляет утопить собачку — единственного друга. Выполнив приказ барыни, слуга возвращается в родную деревню.

Деление пересказа на главы — условное.

Знакомство с барыней и Герасимом

На одной из глухих московских улиц, в доме с колоннами, полном дворни, лакеев и приживалок, жила старая барыня.

Барыня — старая и богатая вдова, деспотичная, властная и жестокая самодурка

Дочери её давно вышли замуж, и барыня доживала последние годы уединённо. Самым заметным человеком в её доме был Герасим.

Герасим — дворник в доме барыни, глухонемой с рождения, высокий, могучий, добрый, верный, трудолюбивый

Барыня привезла его из своей деревни, где Герасим считался лучшим работником. Выросший на земле, Герасим долго тосковал и с трудом привык к городской жизни. Обязанности свои он исполнял исправно — окрестные воришки обходили дом барыни стороной. Дворня тоже побаивалась глухонемого, но Герасим их не трогал, считал за своих. Жил он в отдельной каморке над кухней.

Барыня разлучает Герасима с любимой женщиной

Прошёл год. Барыня, имевшая неограниченную власть над дворней, решила женить своего башмачника. Тот был горьким пьяницей, но барыня считала, что после свадьбы он остепенится. В жёны ему она выбрала Татьяну и поручила дворецкому довести дело до свадьбы.

Татьяна — прачка барыни, 28 лет, худенькая и белокурая, робкая и забитая

Татьяна нравилась Герасиму. Дворник неуклюже ухаживал за ней, защищал от издёвок и ждал нового кафтана, чтобы в приличном виде прийти к барыне за разрешением жениться на Татьяне.

Дворецкий долго раздумывал над проблемой: барыня жаловала Герасима, но какой муж из глухонемого, да и решение своё хозяйка не переменит. Боялся могучего дворника и «жених». Дворецкий втайне надеялся, что барыня забудет о своей прихоти, как уже бывало не раз, однако барыня спрашивала о свадьбе каждый день.

Наконец дворецкий вспомнил, что Герасим терпеть не мог пьяных, и придумал хитрость: подговорил Татьяну притвориться хмельной и пройтись перед дворником. Хитрость удалась — Герасим отказался от Татьяны, и та вышла замуж за башмачника.

Прошёл ещё один год. Башмачник окончательно спился, и барыня отправила его с Татьяной в дальнюю деревню. Герасим подарил Татьяне красный платок, купленный для неё же год назад, и собрался её проводить, но на полпути повернул назад.

Герасим спасает собачку и привязывается к ней

Возвращаясь вдоль реки, Герасим увидел в воде тонущего щенка, выловил его, отнёс в свою коморку и выходил. Щенок вырос в «очень ладную собачку». Герасим назвал её Муму — это было единственное слово, которое он мог произнести.

Муму — маленькая собачка с длинными ушами, пушистым хвостом и большими выразительными глазами, умная и преданная

Муму всюду сопровождала глухонемого, сторожила двор по ночам и никогда не лаяла понапрасну. Дворня тоже любила умную собачку.

Год спустя барыня выглянула в окно и заметила Муму. В тот день на барыню нашёл «весёлый час» — она смеялась, шутила и требовала того же от своих приживалок. Те боялись такого настроения хозяйки: «эти вспышки у ней продолжались недолго и обыкновенно заменялись мрачным и кислым расположением духа».

Муму понравилась барыне, и она велела привести её в покои, но испуганная собачка, забившись в угол, начала рычать на старуху и скалить зубы. Настроение у барыни быстро испортилось, и она велела увести Муму.

Барыня велит утопить любимицу Герасима

Всю ночь барыня не спала и пребывала в мрачном расположении духа, а наутро заявила, что ей мешал заснуть собачий лай, и велела избавиться от Муму. Лакей продал собачку на рынке. Герасим забросил свои обязанности и долго искал Муму и, не найдя, начал тосковать. Через сутки собачка вернулась к нему сама с обрывком верёвки на шее.

Герасим успел сообразить, что Муму пропала по приказу барыни — жестами ему рассказали о происшествии в барских покоях. Он попытался спрятать собачку, но напрасно — ночью Муму залаяла, барыня устроила истерику, и дворецкий поклялся ей, что скоро собаки «в живых не будет».

Дворецкий отправился к Герасиму и жестами передал ему приказ барыни. За его исполнение дворник взялся сам. Одев свой лучший кафтан, он сытно накормил Муму в трактире, затем взял лодку и выплыл на середину реки. Попрощавшись с единственным другом, Герасим обвязал шею Муму верёвкой с привязанными к ней кирпичами и бросил в воду.

Герасим возвращается в родную деревню

Вернувшись домой, Герасим быстро собрал вещи и ушёл пешком в родную деревню. Он торопится, «как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования на чужой стороне, в чужих людях».

Через три дня Герасим уже был на месте, и староста с радостью его принял. В Москве же Герасима долго искали. Обнаружив бывшего дворника в деревне, барыня хотела выписать его назад, но передумала — «такой неблагодарный человек ей вовек не нужен».

Герасим до сих пор бобылём живёт в своей ветхой избушке, на женщин даже не глядит и «ни одной собаки у себя не держит».

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Краткое содержание Тургенев Муму

В Москве в одном доме, проживала одна барыня почтенных лет. И было у не много прислуги. Но очень выделялся среди них ее дворник по имени Герасим. Это был крепкий, высокий мужчина, прямо богатырь. Только он не мог разговаривать, был немой от рождения.

Барыня эта была сурового нрава и мнила, что она лишь может знать, как существовать ее прислуге. И вот как то взбрело ей в голову, что ее башмачнику Капитону стоит жениться. Он очень сильно пил, и она решила, что жене удастся справиться с этим его пристрастием. Для роли жены подобрала она башмачнику прачку Татьяну. Татьяна была молода и красива, имела мягкий характер и была очень послушной. Красота ее не бросалась в глаза из-за ее скромности.

Дворник Герасим был влюблен в прачку. Он всячески пытался обратить на себя ее внимание. Подметал возле нее, когда она шла, одаривал подарками, какими имел возможность. А когда заметил, что Капитон к ней проявляет интерес, дал ему понять что не стоит этого делать. В это же время сам Герасим, уже собирался просить руки Татьяны у старой барыни. И тут-то у башмачника и Гаврилы дворецкого закралось опасение, что как узнает, Герасим про помолвку убьет он и его Капитона и саму Татьяну. Поэтому решили они схитрить. Дал указание Татьяне прогуляться рядом с Герасимом вроде она пьяна, знали они что тот пьяных терпеть не может. И дворик как это увидел, глазам не поверил и был в смятении. Удалился в свою коморку и просидел целый день там. После не смотрел даже в сторону Татьяны. Год спустя Капитон, который стал напиваться все сильнее и Татьяна отъезжали из дома барыни в деревню и Герасим подарил ей напоследок платок, а та его расцеловала.

Однажды прогуливаясь по берегу реки, набрел Герасим на щенка. Взял к себе накормил, обогрел, оставил жить у себя. Дал ему имя Му-му. Щенок вырос красивой собакой. Дворник быстро привязался к ней. Как то барыня увидела собаку и захотела ее разглядеть, пыталась накормить, но та только оскалилась на нее. Барыня была е себя и велела удалить собаку из дома. Ее отвезли на рынок и продали. Герасим тосковал.

И вот как-то ночью Му-му сбежала от новых хозяев и вернулась к Герасиму. Он был очень рад. Но понимал, что барыня, если узнает, не успокоиться и отберет собаку. Поэтому прятал е и ночью только выводил во двор. Но как-то собака залаяла, барыня узнала и дала приказ утопить ее. Герасим погоревал, отвез, Му-Му на речку привязал кирпичи, посмотрел на нее и бросил в воду. После этого собрал вещи и уехал к себе в село, и не привязывался больше ни к кому.

Рассказ Муму учит уважать людей. Ни один человек, ни в праве, вершить судьбу другого против его воли.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Тургенев. Все произведения

Муму. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Эрнест Сетон-Томпсон – знаменитый писатель и художник-анималист. Стоял у истоков движения скаутов в США, активно занимался общественной деятельностью.

Автор поселился в гостинице во Владыкавказе, где и должен был прожить дня три, пока не придет оказия – это полроты солдат-пехотинцев и несколько пушек, под прикрытием которых шли обозы.

Заколдованный замок в названии это усадьба, которую показывают глазами трех детей, Джеральда, Джеймса и Кэтлин. Они находят замок во время учебы во время школьных каникул

Сюжет произведения «Барышня-крестьянка» разворачивается на фоне деревенского пейзажа в имениях двух русских помещиков Берестова Ивана Петровича, практически разорившегося англомана, любителя проказ своей дочери Лизы

Роман знаменитого американского писателя показывает нам нравы и обычаи жителей Северной Америки. Особенно четко прослеживается основная мысль творения — дружба людей разных наций помогает преодолеть все препятствия на пути.

Современному читателю после прочтения произведения Тургенева зачастую непонятно, почему Герасим утопил Муму. Ведь если логически подумать, путей решения проблемы было гораздо больше. Тем не менее герой выбрал именно такой вариант. Поэтому стоит детально разобраться, почему Герасим утопил Муму, а не взял с собой в деревню, не отдал собаку какому-то другому человеку. Эта информация обязательно пригодится школьникам в 5 классе при написании сочинения.

Муму Тургенев: почему Герасим утопил Муму?

Рассказ Муму довольно печальный и уже многие годы попросту не может никого оставить равнодушным. Всем прочитавшим это произведение, прекрасно известен сюжет рассказа. Поэтому стоит лишь детально разобраться, почему Герасим утопил Муму.

Прежде всего стоит уточнить, что написан был данный рассказ в середине 19 века. Тогда еще крепостное право не отменили. Оно же по сути являлось настоящим рабством. Один человек распоряжался жизнями других, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Например, помещик имел полное право продать принадлежавшего ему крестьянина, разлучив его с семьей. Например, только жену или же ребенка. На данный момент такое даже представить невозможно, но тогда это было нормой. У крепостных попросту не было права на собственное мнение. Они полностью подчинялись помещикам и беспрекословно выполняли их приказы. Помимо этого, они практически круглосуточно трудились и не могли при этом плоды трудов оставить себе.

Именно в таких ужасных условиях приходилось жить Герасиму. Он был прислугой при помещице. В какой-то момент она отдала ему страшный приказ. Женщина сказала, что ее укусила собака и велела утопить животное. При этом сильный, бравый мужчина, который с легкостью способен одним ударом уложить каждого кто находится в доме, беспрекословно слушает помещицу и идет к реке. Так почему Герасим утопил собаку Муму?

Прежде всего, стоит сказать, что он являлся крепостным и попросту не мог ослушаться. Так велел закон. Да и воспитание у него было особое. С ранних лет ему внушали мысль, что богачам в обязательном порядке следует подчиняться. В его голове даже мысли не было, что можно взять и ослушаться.

Кроме того, Герасим являлся невероятно добрым. Он отчетливо понимал, что если не сделает так, как ему велели, пострадает не только он сам, но и другие крепостные. Отдать кому-то собаку или же спрятать где-то ее он не мог. Ведь она была ему безумно предана и в любом случае вернулась.

Помимо этого, сама по себе система не дала мужчине права выбора. Он воспитывался в ней и отчетливо знал, что ослушание является ужасным грехом. Поэтому и совершил столь страшный поступок.

Вот таким получился ответ, почему Герасим утопил Муму. Правда, несмотря на печальный финал, произведение является поучительным. Оно учит, что ни при каких обстоятельствах нельзя отдавать самое дорогое. Даже если при этом сильно боишься возможного наказания.

Почему Герасим утопил Муму, сочинение 5 класс

В своем сочинении попытаюсь разобраться, почему Герасим утопил Муму. Ведь он мог просто отдать ее и уйти куда подальше от столь злых и жестоких людей. Для него эта собака была самым близким, дорогим существом. Только она его искренне любила. Он взял ее совсем маленькой и сам вырастил.

Смысл в данном произведении заложен достаточно более глубокий, чем может показаться изначально. События разворачиваются в период, когда еще действовало крепостное право. Его можно приравнять к рабству. Простых работников унижали, вовсе не считали людьми. При этом богачи чувствовали собственную безнаказанность и творили все что им вздумается.

В данном произведении рассказывается о барыне. Она считала, что крепостные обязаны подстраиваться под нее и выполнять абсолютно все ее указания. Она считала, что является центром вселенной, каким-то божеством в глазах подчиненных. При этом автор рассказа был убежден, что все без исключения люди являются равными. Именно по этой причине он грезил отменой крепостного права и описал в своих произведениях, насколько ужасными являются эти законы. Они погубили огромное количество людей, уничтожили множество надежд. Муму при этом является примером того, насколько убийственной на самом деле есть крепостная система. Герасим здесь выступает в роли простого слуги. Он не может ослушаться барыню, но при этом не лишается человечности. Именно об этом Тургенев писал в своем произведении Муму и становится ясно, почему Герасим утопил своего питомца. Он показал, что в смерти животного виноват не простой крепостной, а барыня и система как таковая.

Почему Герасим утопил Муму краткий ответ

Дать краткий ответ, почему Герасим утопил Муму, вполне реально. Он жил в страшное время, когда крепостные попросту не имели права на собственное мнение, полностью подчинялись богачам. Именно помещики распоряжались их судьбами. Поэтому, когда барыня отдала ему такой приказ, ослушаться ее он не мог. Причем переживал Герасим не только за свою судьбу, но и за других слуг. Ведь если бы он не выполнил приказ, пострадали бы и они. Ему пришлось делать невероятно сложный выбор. Он собственноручно уничтожил самое дорогое и близкое для себя существо. Поступить иначе попросту не мог. Ведь его с ранних лет приучали во всем повиноваться богачам. Вот почему Герасим утопил собаку Муму. Другого выхода у него не было. Или же он его в меру своего воспитания попросту не видел.

1

Барин должен быть избыточно сыт; барин не может жить иначе; депрессия, в которую может впасть, будет связана с тонкими душевными движениями, недоступными тогдашним другим людям: крестьянам, например.

Впрочем, понятие «депрессия» не использовалось: сплин, меланхолия были в ходу…

Тургенев, случайно забредающий в лачугу, Тургенев, видящий живые мощи; крестьянская женщина, умирающая так, чтоб об этом был написан гениальный, меняющий сознание, бьющий по мозгам и всему психическому составу рассказ.

Нет, разумеется, она умирает просто потому, что умирает; она, иссохшая, превратившаяся в живые мощи, не знает и не догадывается какая болезнь её ест, но, постепенно, следуя вектору оной, ибо другие ей не предложены, она точно врастает в духовные пространства, закрытые для большинства, приоткрытые Тургеневу, как великому писателю.

Она умирает.

Яснее делаются, увеличиваются её глаза.

Глаза – есть зеркало души: формула, низведённая на уровень штампа, банальности – и не делающаяся от того менее правильной.

Можно вглядеться в глаза сербского патриарха Павла: они кажутся всевидящими, хоть он и не познал долгого, мучительного умирания.

Справедливости ради нужно добавить, что подобной силы глаза в жизни встречаются крайне редко; много их можно увидеть разве что на феноменальных холстах Эль Греко, живописавшего святых и Христа.

Женщина из рассказа умирает, иссыхает, видит Ваню, жениха своего – он сияет, возможно, это не Ваня, это сам Христос, уже ждущий страдалицу.

Как редко можно встретить в жизни подтверждение феномена: страдание очищает!

В основном страдание делает человека мелочным, озлобленным и жаждущим избавиться от него: но тут, в рассказе, оно именно изымает, вымывает всё негодное из внутреннего состава женщины, оставляя лёгкую, лучащуюся суть, которой телесная болезнь не страшна.

Можно обрести веру, прочитав сердцем сердца подобный рассказ.

Можно её и потерять: если только страдание уводит в духовную высоту, какая же любовь могла создать систему жизни?

Ни то, ни другое не отменяет уникальной высоты тургеневского рассказа, раскрывающего такие бездны, с которыми большинство не соприкасаются в мире.

2

Этот «Polonais» был — Дмитрий Рудин.

Финальная фраза, запоминающаяся наизусть, бередящее сознание разворачивающейся ретроспекцией жизни: воистину – не судите о ней, пока не грянул финальный выстрел.

Он грянет не для всех, но в романе Тургенева именно он является последней, завершающей характеристикой персонажа: яркого, в чём-то нерешительного, пылкого полемиста, истового спорщика…

Рудин – от руды, как будто: и много мощной, духовной руды заложено в персонаже, много – достаточно, чтобы погибнуть ярко…

Живописанная Тургеневым усадебная жизнь не имеет аналогов: не похожа на толстовскую, слишком круто заваренную, чрезмерно поэтическая, с непременным зарождением чувства – иногда взаимного, иногда нет.

Тургенев лучше других писал именно зарождение любви, первые волны необыкновенной поэзии, томительные и прекрасные сумерки, охотно предоставлявшие свой фон для людского счастья.

Впрочем, с ним всегда худо – в дальнейшем.

«Накануне» имеет некоторый метафизический пласт: человек вечно пребывает в этом состояние, вечно ожидает грядущего, вечно…

Инсаров больше герой, чем неудачник; он – из когорты пламенеющих героев Тургенева, как Базаров, чей нигилизм вполне созвучен настроениям молодых людей многих времён.

Вопрос «Отцов и детей» не имеет ответа: всегда будет непонимание, даже при взаимной любви.

Базаров шумит: он уверен в победе… и своей, и прагматизма, он решителен, пока смерть не заглядывает в коридоры его жизни, чтобы вступить туда властно…

И снова – пейзажи усадьбы мерцают таинственно, и жизнь такая будет вечной, вечной.

Лаврецкий, имеющий многие черты самого Тургенева, воспитывающийся удалённо от отчего дома; тётка, жёсткая нравом; возвращение героя в Россию; кузина, её дочери…

Разговоры, разговоры.

Усадьбы, усадьбы…

Вероятно, главная сила Тургенева раскрывалась в космосе коротких рассказов: таких шедевров, как «Сияющие мощи», или «Муму», по которому, лучше, чем по трудам историков и этнографов, можно воссоздать весь ад крепостного позорного права.

Романы Тургенева во многом избыточно злободневны; тем не менее, и они будут читаться художественной историей тогдашней жизни, выполненной столь поэтическими красками, что порою не оторваться.

3

Инсаров умрёт.

Да.

Конечно.

Такой герой должен умереть, захлебнувшись невозможностью (на тот момент) свободы – для обожаемый Родины.

Сперва не понравившийся Елене, после, проявивший в Царицыно незаурядную смелость, постепенно становящийся её возлюбленным, — таким, за которым невозможно не последовать, ибо жив он только мечтою об освобождение Болгарии.

Елена сама – сильная, яркая, цельная, с долей светлой мечтательности.

Но ведь… Накануне…

Есть некое таинственное мерцание уже в название тургеневского романа: мерцание метафизического свойства – человек вечно находится накануне чего-то важного, судьбоносного, основного – так он ощущает.

С зудом ожидания, надеждой на счастье, желанием подстегнуть время человек теряет ценность каждого мгновения, не верит в значение всякого момента жизни.

К тому же у спора, которым открывается роман – между учёным и скульптором о месте человека в природе не будет разрешения: пока не сможем раздвинуть собственное зрение настолько, чтобы картина мироздания открылась объёмно, и стало ясно, насколько человек всего лишь звено в бесконечной цепи разнообразных существ.

Не венец творения.

Не царь природы.

Хотя и наиболее развитый вид на земле.

Интересно перечитать «Накануне» именно с этой точки зрения: нелепости постоянно пребывания в недрах накануне – нелепости, мешающей жить…

…а Болгария, в конце концов, обретёт свободу – только Инсаров не увидит оного…

4

Идеальная грамотность и выразительность, к сожалению (а может быть, провиденциально, к счастью!) не всегда совпадают – и тяжелостопная мощь Льва Толстого призвана подчеркнуть то, что необходимо подчеркнуть, а взвихрённая, турбулентности подобная стилистика Достоевского именно такова, потому что проводил он сложнейшими лабиринтами (куда там известным, историческим!) своих героев.

Думается только Тургенев и Чехов смогли совместить градус абсолютной грамотности и высокой – высочайшей! — выразительности, давая образцы стилистики столь же нежные, сколь и насыщенные раствором глубины человеческой, — и философской.

Осмысление жизни у Тургенева даётся и через образ, и через пейзаж, и… через осознание той запредельности, что сквозит за роскошью русского заката, или восхода…

Череда романов – как своеобразная энциклопедия тогдашней жизни – со всем её напряжением, срывами, проблемами, и – срывами в проблемы, какие возможно и невозможно решить; галерея образов ярка и разнообразны: чувствования оных людей включают все краски психологического спектра, но избыточность злобы дня, пожалуй, играет двойственную роль: ту, когда иные части романов отмирают вместе с умиранием злобы.

Хотя… как знать – не возрос ли сегодняшний, мертвенно-чёрный прагматизм из тогдашнего нигилизма, носящего оттенок столь же воинственный, сколь и спекулятивный.

Тем не менее, кажется, что именно в рассказах и повестях Тургенев выразил душу свою – и ту часть души народной, какая наиболее ему импонировала с большею силой, нежели в романах.

И здесь – сияние вершин очевидно: ибо рассказ «Живые мощи» — один из лучших в обширном пантеоне русского рассказа.

Кротость и всеприемство, умение за болезнью, разъедающей, уничтожающей плоть увидеть радость выводят героиню крохотного рассказа в роскошный духовный дворец, где собраны лучшие женские персонажи русской литературы.

Поэзия языка, поэзия прозы пышным сиреневым кустом-шатром распускается в рассказе.

О! ряд их значителен, замечателен у Тургенева – большинство совмещают и языковое богатство и тонкое строение образа, а разнообразие последних гарантирует их вечное бытование в недрах литературы.

Тургенев, широко давая образцы непопулярного жанра стихотворения в прозе, точно раскрывал новые страницы языковых возможностей, и жаль, что жанр не получил толком дальнейшего развития.

Юбилей классика всегда несёт отпечаток формальности, имеет налёт банального глянца – тем не менее, в случае с Иваном Сергеевичем Тургеневым жизнь оказывается сильнее, ибо благоуханный аромат его прозы не теряет силы и в наши дни.

5

Чертопханов и Недопюскин столь же не похожи друг на друга, как Бювар и Пекюше: и нету людей ближе, как они же. Задачи, которые ставил перед собой Тургенев, были схожи с теми, что возвышались перед Флобером, общее было и в архитектуре их языка.

«Записки охотника» добавили цвета к русской словесной палитре, особенно оттенков лилового и фиолетового.

В закрученные прагматизмом времена едва ли кто-нибудь заплачет над «Муму», однако восстановить позорную картину крепостного права по небольшому рассказы можно вполне отчётливо.

Роса на траве, дрожащая паутинка между ветвей: тонкость природы становится тонкостью словесной вязи, а метафизические верхотуры «Живых мощей» слишком не доступны для мозга.

У кого ныне достанет души прочувствовать бездну рассказа?

Суммарный свод «Записок охотника» включает столько нюансов русской жизни, что будто развёрнут художественный каталог оттенков природы, нравов, характеров, закатов, ночного костра, страхов, разговоров: бесконечного былого космоса…

6

Утро, вырезанное из тумана и сырости, утро сырое, нивы печальные…

Звучит густой, грустный, знаменитый романс, звучит, продолжая по-прежнему бередить некоторые души, хотя уже и не столь многие; звучит, отзываясь естественным узнаванием: схожие ощущения знакомы…

Тургенев был хорошим поэтом…

Он писал стихи тревожные, и наполненные субстанцией тайны: словно жизнь ему была непонятна настолько, что оставалось только дивиться, прислушиваясь к сложным вибрациям окрестного мира, и тонким – собственного психического состава:

Брожу над озером… туманны

Вершины круглые холмов,

Темнеет лес, и звучно-странны

Ночные клики рыбаков.

Полна прозрачной, ровной тенью

Небес немая глубина…

И дышит холодом и ленью

Полузаснувшая волна.

Литые, точно сделанные строки; ясно и чётко выписанные картины.

Он писал в основном о природе, переживая её, как гигантскую панораму, в которую вовлечён человек – малой единицей, правда, способной чувствовать, отображать…

Он писал о природе грозовой и спокойной: и всегда отражающейся в душе; он тонко чувствовал – автор знаменитых романов и рассказов; достаточно тонко для того, чтобы писать хорошие стихи…

Поэтическое наследие его не велико, но оно изящно и уверенно дополняет огромное прозаическое…

Плюс вновь и вновь звучит романс: Утро туманное…

7

Сносящий всё бурлящий поток — и жизни, и языка: характерный признак космоса Достоевского.

И – противоположный космос: упорядоченно-поэтичный, с подчёркнутым вниманием к каждому слову…

Полюс Тургенева.

Как они могли общаться в жизни?

Впрочем, некогда изданная в ныне памятном только библиофилам издательстве «Academia» книга об их взаимоотношениях носила подзаголовок: История одной вражды…

Дело, конечно, не в характере личных узлов, а в том, что Достоевский и Тургенев представляли два типа отношения к реальности: вместить всё – и выделить одно, ради сияния общего…

Каждый был силён именно на своём поле, но наличие двух, несопоставимых, обогатило мировую литературу настолько, что сложно переоценить…

8

Лаврецкий постарел – как, впрочем, и Тургенев, давший ему столько черт.

Он постарел благородно, по-дворянски, ибо мир дворянского гнезда есть единица мировосприятия Тургеневым жизни: лучшая единица.

Хотя в романе произойдёт много коллизий, но все практически будут идти на фоне дворянского пейзажа, и то, что уходит он, стирается наполняет такой горечью, которая представляет феномен той жизни пронизанным светлой гармонией грусти…

Лаврецкий, воспитываемый жестокой тётей, удалённо от своего дома, сын отца-англофила и матери, умершей рано…

…вот он уже в Москве; в опере, в одной из лож он замечает прекрасную Варвару Павловну, вот он уже женат, молодожёны едут в Париж…

Шелест атласа, бархатные отливы…

Лаврецкий, воспитанный жестокой женщиной, как Тургенев – крутой и жестокой матерью, непременно постареет.

Он вернётся в Россию, навестит кузину, живущую с двумя дочерьми; начнутся любовные коллизии…

Гнездо: белый родовой дом с колоннами; лес, таинственно темнеющий сзади.

Или пестреющий, если стяги подняла роскошная, византийская осень.

…но у Тургенева сложно найти исторические аллюзии; и метафизика его очень земного толка: жизнь, как она есть: в тех формах, какие ему были хорошо известны.

Плюс гармония языка, и уже упомянутой грусти.

В общем, Лаврецкий постарел, и, вспоминая былое, едва ли считает свою жизнь неудачей: но и причины для радости сложно найти.

А то, что все дворянские гнёзда будут разорены – пока невозможно представить.

9

Редко получается: писать абсолютно грамотно, и при этом предельно выразительно; это «редко» мощно проявляется у Тургенева, чей язык гармоничен и кристально ясен, чёток, красив…

Это же отливается и в драматургии, в своеобразном мире, создававшимся им для театрального воплощения реальности, в «Месяце в деревне» — прежде всего.

Отношения множатся: грани магического кристалла жизни, вмещённого в драматургическое повествование, сверкают, и получается…не треугольник, нет – четырёхугольник любовный, трактующий сложность человеческих отношений всё тем же предельно ясным языком высокой выразительности.

Необыкновенная свежесть исходит от пьесы: словно не стареющей, какие бы изменения время не вносило в человеческий антураж, во взаимоотношения людей, в мировосприятие жизни…

Жизнь всегда усложняется: наша слишком не похожа на ту, что вели персонажи Тургенева почти двести лет назад.

И всё равно – мы слышим их, мы находим определённые отголоски их реальности в своей, перегруженной скоростями и технологиями.

Комедия «Нахлебник» — с точным механизмом действия, с репликами, вычерченными до последней остроты и чёткости; «Провинциалка», «Завтрак у предводителя»…

Театр Тургенева богато характеризует человека, открывая такие бездны, которые порой и не подразумеваешь за породой людской…

10

Сложно определить стихотворение в прозе, как жанр: тем не менее, перечитывая Тургенева ощущается именно жанровая отчётливость – не говоря о необыкновенной тонкости и чрезвычайной поэтичности: сама субстанция поэзии разлита в кратких, таких знаменитых – когда-то, по крайней мере, — текстах.

Гармония и поэзия дышат в них: сколь монументально представлен векам «Русский язык»! – о! как будто вся невероятная сложность языкового устройства просвечена произведением: от малыша, чья нейронная сеть только даёт команду расшифровать первые коды слов: до старика, собирающего в единое целое свои воспоминания…

Мы рождаемся в язык: не только в физическое бытование.

Метафизически звучащая «Истина и правда», не менее метафизическая «Куропатка»…

Много осмысления жизни в кратких тургеневских перлах: много и приятия её – какой дана, пусть мучает болезнями, и отсутствием ответов на многие вопросы.

…на думу – тяжёлую думу – ответит исполин дуб – лёгким шорохом в сплошной листве…

Шкала тонкости восприятия мира не разработана в психологии: возможно, непонятно пока, как её разрабатывать, но стихотворения в прозе Тургенева именно дают наглядное представление о том, насколько волшебно-тонким может быть восприятие жизни.

И поэтичным, конечно.