Травленный волк как пишется

Herrlich
wie
am
ersten
Tag[1]

*

Судьбой я обречён какой: под сенью сна — мечты о смерти —
В кошмарных превращеньях тверди искать свободу и покой? Л.Чертков, 1962

*

Wer Wissenschaft und Kunst besitzt,

Hat auch Religion;

Wer jene beiden nicht besitzt,

Der habe Religion.[2] Goethe

*

Кто
обладает деньгами и средством их достижения, тот обладает смыслом. У того есть своя,
присущая только ему, выстраданная им религия. Кто ими не обладает — у того
пусть будет религия.

Потеряв смысл в контексте гётевской абсолютности
«слова» и даже желание им обладать, я провалился глубоко вниз, в преисподнюю, слившись
со «стадом». Отказавшись от всего, чем полноправно владел: религией денег с её
прерогативной монополией на природу вещей. И стал парадоксально свободным, чудом
(чудом ли?) избежав устрашающего бряцания кимвала катарсиса, — предопределяющего
невозможность «оттуда» выхода. Оттуда, где перевёрнутое сознание определяет
чистоту потерянного смысла.

Сокуровский
«Фауст»-2011 завладел «Золотым львом». (Сокуров вообще сегодня в тренде.) Наконец-то, хочется сказать, but… поздно,
хочется добавить вслед. Не поздно завладел, конечно, — тут предела нет. Запоздал
лет на двадцать, вот что скорбно. Но то уже от автора, художника, творца не
зависит, к сожалению.

Ох, как
не помешала бы гётевская аббревиатура Фауста — в исполнении мэтра Сокурова — именно
тогда! Когда только-только символическое упрощение реального содержания жизни
начинало реализовывать себя жестом, мимикой, откликом-эхом отторжения. Как
отражением зеркального восприятия западных ценностей, наводящих силу нашего
внимания на смысл. На глазах превращавшийся, закостеневая, в пустые слова. Присваивающие
себе титул понятия, лейбл: блистательную форму, формулу. Таящую в себе по-голливудски
великолепный, но бессодержательный иллюзион невнятиц. Выдавая патологию
восприятия — за норму.

На то,
чтобы понять тривиальную вещь, у меня ушла вся жизнь. Вру — не вся, мне нет и шестидесяти.
Так что поживём ещё, попишем, хм.

А вещь,
в принципе, вот.

В
результате ядерного взрыва смены десятилетий, эпох, мы оказались замкнутыми в некоей
онтологически смысловой монаде (оборачивающейся в причудливую парадигму
искажений). В которой есть и понятие происходящего, и его акустический образ. Есть
целый набор терминологических случайностей, but… Нет
лишь одного: действительности.

— …Я
писатель, — ни с того ни с сего ответил я мужику на муторно наглое «ты кто?». Отойдя
пару шагов в сторону от пивного ларька.

Впереди
светила армия, ранний ребёнок, заочный вуз и — тридцать лет непонятного
взросления на грани меж тюрьмой и волей. Тридцать лет…

И вот
уже начало двадцатых XXI
века(!),
— когда вдруг вспомнил тот нетрезвый разговор 82-го за кружкой жигулёвской питерской
кислятины.

Брякнув
ту «пророческую» фразу, пошатываясь. Неровно глядя на обшарпанный фронтон
Инженерного замка, вмиг забыл о ней ровно на три десятка. Не помышляя, что
«полтинник» подкатится быстро и, нежданно-негаданно став писателем, вдруг
вспомню выроненное спьяну предсказание:

Впервые я увидел воду…

Прекрасна рябь, над нею дымка.

Прохладой веет и покоем,

И я — в безбрежности пылинка.

Являясь
счастливым обладателем этого единственного четверостишья, навеянного полупьяным
Невским восторгом, я сочинял песенки, — истово рыча их в бражных сообществах. Страдая
наутро раздвоением личности: блаженно влить вовнутрь литру-другую совкового пива
и продолжить затуманенное «ершом» веселье; то ли всё-таки плестись на работу, учёбу.
А значит, быстро трезветь и встраиваться в беспробудный поток серо-суровых
сограждан. Спешащих прорваться-провалиться в распахнутое чрево раннего метро.

Часто
выбирали первое. По-коммунистически потом борясь с парткомами, комсомолами,
старостами групп. Требуя справедливости во исполнение гуманного
социалистического опциона на болезнь, отдых. Да мало ли ещё чего — больную мать,
в конце концов. Хотя все всё понимали: комсомол, с партией во главе, — пил,
бухал ещё беспробудно-изощрённее нас, простых смертных. Не подозревающих, что
вчерашняя истошно горланящая неподалёку компашка в скоро надвигающемся будущем —
группа «Кино».

Черно…

Чёрная
брежневская осень, овеянная непреодолимостью неопределённости.

Большие
важные люди в беззащитной, ослабевшей в невосполнимых муках стране.

Чёрный
Невский в грязном инее. С яркими пятнами-проблесками ирокезов, рокерских цепей
на звенящих кожанах-косухах.

Пирожки-говнотики
с начинкой из мяса, повидла. Откликающихся не вызревшей, неосознанной пока по
молодости язвой. Приглушённой утренним пивом. Разбавленным тёплой водой из
чайника ввиду раннего морозца. Прихватывающего за нос вдогонку убегающему
трамваю.

Успел! —
и пар изо рта не удивляет съёжившихся пассажиров лёгким, но неистребимым
перегаром.

Чёрт, —
и в голове крутится песня, услышанная вчера. Копошится в воспалённом мозге прокуренный
мотив. И не вспомнить слов. А вскорости зачёт по истмату, научному коммунизму.
И нутром слышится какая-то тёмная неопределённость в лицах преподавателей… Но
она пройдёт года через два-три, когда вернусь сюда после «снайперской» армии. Переведусь
на заочное. Зачем?

Об этом
узна́ю лишь через сорок долгих, пролетевших секундой лет…

Иногда
думаю, что если бы в то время мне вынесли ПЖ (пожизненное заключение, —
не путать с ПМЖ), — правда, в ходу был расстрел. То вышел бы оттуда вполне
здоровым и бодрым. Хотя здоров и бодр я только из-за того, что ПЖ мне не дали,
да и не за что.

Просто
тогда я беспробудно-молодо пил и не знал, что полстраны безоговорочно сидело и
сидит. Сегодня, увы, категорически не пью из-за вызревшей, наконец, язвы, блин.
Но знаю, — что как парилось в застенках полстраны, так и продолжает париться.

А люди
вокруг — из трёх один «оттуда», снизу, с пристеночного боку. В последнюю же пору
— чуть ли не каждый второй… Что происходит?!

Ведь и тогда
не догадывался — по причине идеологических аллегорий. Зло отрыгающихся эзоповой
семантикой. А сейчас не знаю и подавно (по той же молчаливо-родовой причине). Разве
что подождать ещё сороковник.

Чего не
хотел точно: так это не писать, если когда-то буду писать. И не выдавать, коли
уж соберусь когда-либо выдать в каком бы то ни было виде беспросветной, никому
не нужной сюсюкающе убаюкивающей чуши про бессловесно-беззащитное прошлое. Недоделанно-недое́денное
при жизни, коли то была жизнь. Так и не превратившаяся во вкусно намазанное настоящее
— в рай. Ненадгрызанный даже по старости. И что смешнее, — так и не ставший лукавой
смертью. А это важно, и к этому вернёмся.

А ведь до хохочущей твари костлявой было
подать рукой…

Героическая,
по молодости, кончина стоит непройденной пустопорожней жизни. Если тоскливо
выглядывать-шарить, шмыгая втихаря. Коверкая сущность слезящимися тщетностью глазами
из той самой пустоты-жизни, вяло одолённой, испи́той, пропито́й, — но уже
вдогонку.

Мне
надо было совсем чуть-чуть, чтобы стать человеком, выйти в люди, приосаниться.
Разобраться-привыкнуть-уяснить. Я не смог рвануть и… Остался со всеми, уподобившись
стаду.

И мне
это безмерно, безумно нравилось. Рядом были мать, живой пока отец, друзья. Было
непрерывное веселье на фоне угасающего государства. На фоне утёршейся собственными
соплями свободы, — так и не ставшей всеобщим принципом.

И я
смотрю на моих «бывших» — издалека, ведь до них не достать. Смотрю больше по ТВ
да Инету: яхты, самолёты-дирижабли. Серьёзные лица, заграничные мулатки-жёны,
платиновые кейсы. Похожие на чемоданчики для винторезов…

—
Серёга, видишь?

— Да.

—
Далеко до объекта?

— Да. Сань,
вдруг промажу?

— Тогда
лучше не возвращаться. Восемьсот пятьдесят… поправка на ветер… 3,4.

— Усёк.

Мягко
нажал, не глядя в оптику на результат. Устало склонил голову, упёршись щекой в
тёплое цевьё.

—
Готов, — Саня опустил бинокль, — уходим. Ружьё возьмём с собой.

— Велено
бросить.

— Да
пошёл он… Терять четыре штуки…

Я и
тогда задумывался о смысле происходящего. Но не со своей колокольни. А как бы с
чьей-то чужой, потусторонней. Построенной не для меня, для кого-то другого. Более
умного, смелого, что ли…

Позади институт. Забытые со школы восторги
прощания навсегда, навек. Но прощания уже по-взрослому, с хитрецой и
прижимистостью.

Только
потом понял — это было расставанием с большой страной и большими нами из той
страны, называемой юностью. Нас было много. И прощались-откланивались, каждый
по-своему, мы все: советские выпускники последних советских лет. Лёгкие и
тяжёлые на подъём, на взлёт. Мягкие и твёрдые на вкус. Произведшие
окончательный выбор — и не произведшие.

Представляете?
— до сих пор не сделал этот проклятый выбор. Тогда же, в конце 80-х, — выбор
сделал меня. Выбрав и выбраковав, отбраковав. Неприспособленного, непригодного
к райским кущам социализма. Жёстко ввернув меня саморезом в чёрную действительность.
Похожую, как сейчас помню, на ту брежневскую осень. Просветлённую чьими-то
недоразвитыми откровениями. Сказавшимися надёжнее списанного со шпаргалки
истмата.

Знаете
ли, мы откровенно радовались мнимой неоконченности выбора. Позволявшей исполнять
некую незавершённую игру в прятки с самими собой. Круто обходя тающие на глазах
извилины несформированного мировоззрения осознанием того, что мы — часть
всемирной истории. Вершащейся прямо на глазах. Творимой нами не за страх, не за
совесть и не за деньги. А — именно за ту просоленную растаявшим снегом осень. Ознаменовавшую
так и не осмысленный финал вечного советского детства.

Никогда
никого не оправдывал и не оправдываю — просто так вышло, как поётся в песне.

И за
нищетой пришло богатство. А за богатством — скотство разврата и
неприспособленности к скороспелому счастью. Грохнувшейся с неба нам (получилось
— в наказание!) — недоструганным инженерам, учёным и музыкантам. Не успевшим
свыкнуться с проигранной рулеткой в жизнь как войной с неудавшейся жизнью. Ставшим
на путь светозарного, — пропитанного фантасмагорией брехни эгоцентризма: — вбитого
в голову учёными-коммунистами. Проповедующими сердоболие и сердолюбие к
среброболящим.

…Тот
неуверенный выстрел был удачным, и я больше не мучил товарища сомнениями по
поводу «попаду — не попаду». Стрелял молча, сглотнув слюну и затаив дыхание. Думая
только о будущем.

Первая,
невыносимо большая боль пришла, когда пришлось убить Саню-напарника.

Тогда я
увидел, какая участь ожидает в итоге меня. С философствующим разумом дебилоидной
макаки. Представлявшейся самой себе человеком.

Саню
приказано было бросить. Но я пошёл поперёк, воздав последнюю честь недавнему
партнёру по криминальному ремеслу. Перетащив его с места преступления до машины.
И далее — надёжно закопав Санька в безвестной безымянной могиле. Таким образом
открыв счёт собственноручных несанкционированных похорон. Укрепив в душе
неприязнь к беспрекословной материализации приказов. Взлелеивая мысль о выходе —
желательно безболезненном.

После
этого стал работать один.

Как я туда попал?

История
настоящей романтики — не моя история (в отличие от признанных творцов
криминального прошлого). Учитывая, что пишу не роман минувшего. А — неотъемлемую
конфликтную часть современности. Зеркально отражающую нестерпимую зрачкам,
привыкшим к темноте, ярко-светлую лазурь небосвода. Равно как замшелую грязь
жизненных ухабов и луж.

И я уверен,
что не смогу предостеречь такого же ухаря, каким когда-то был сам, — задача не
в том. Ухарь обожжётся и осядет, это как пить дать.

Даже не
собираюсь соблазнять читателя дешёвым потребительским чтивом. Рассчитанным на
всеведущих простаков. Этого, сознаюсь, не умею. Да и цену не смогу справедливо рассчитать.

Задача —
сконцентрировать совокупную стоимость релевантных понятий. Выходящих, преодолевающих
значимо-видимые пределы. Соприкасающиеся со свободой выбора как свободой
вероисповедания. Так же и свободой достижения собственной истины. Где дело
обстоит намного сложней, чем может показаться на первый взгляд.

Да,
хотелось бы искромсать-изничтожить настоящее. Чтобы остаться только в прошлом —
либо только в будущем.

Это
мечта, не исполнимая «простым смертным». Подразумевая под «простым» то, что
представляю из себя сегодня: жалкое больное бездарное зрелище из неудавшихся попыток
возместить переливающуюся через край повседневность безвозвратно ушедшего лета.
Любовь, молодость, ветер перемен, счастье, честь, дружба… зачем? Ещё раз —
зачем? зачем?!

Как
шекспировские апрели, благоуханные, в небесной лазури, сгорели в трёх жарких
июлях. Так же и мы хотели, чтобы наша осень, тронутая моровой язвой умирающей
мечты, остановилась во времени. Превратившись в непрекращающееся лето прошлого.
Вгрызаясь в него, как в вечный основной смысл. Отрицая побочное, топча его в
истерике страсти. Убивая и заставляя страдать. Превращая реально пройденное в нереальность
настоящего. Постигая кажущуюся близкой вероятность спасения через чудовищные
сомнения, боль. Впитывая ненависть, как впитывали любовь. Страдание как блаженство.
Смерть как жизнь. Иногда путая их, чаще всего путая… Меняя местами. Наслаждаясь
непрерывным движением, беспокойством и тревогой — жаждой цели. Ошеломлённо находя
опошленный, лукавый смысл в том, чтобы не думать о смерти. Ведь раздумья о ней
начисто лишены смысла, даже трансцендентального, — но это в молодости. И это
прошло. Обнажив значимую величину слова, обозначающего Смерть. Придушив похабное
бесстыдство чёрного отчаяния вседневной вседозволенности. Обратив её во
вседневный страх — Казнь.

Знаете,
прожитого хватило бы на пару-тройку глав посредственной прозы. Настолько же нечувствительной,
как и никому не нужной в лавине ежесекундно обрушивающейся информации. Поэтому
писать буду не о себе, — а о Вас.

О тех,
кто сохранил душу в ущерб фаустовской ламентации по действительно естественному
миру. Где безразличие и глухота — лишь обворожительные метафоры — бессознательные
проекции на мир собственной глухоты и безразличия. И в этом самопроецировании есть
равность тому духу, который Вы познаёте сами: «Du gleichst dem Geist, den du begreifst, — nicht mir»[3].

И я не
зря вытаскиваю из тысячелетней темноты бодрствующего Фауста. Этот мир не глух и
не безразличен, если Вы не навязываете ему собственных преференций. А предоставляете
возможность выговориться о себе так, как это предоставили мне. Вытащив голышом из
экзистенциальной черноты брежневской осени.

*

Недавно спросил знакомого мента, убивал ли
он на войне? Знакомый ответил, что это было похоже на то, как всех зовут играть
в футбол — все идут и играют… «Так убивал или нет?» — «Нет», — ответил он. И я
понял, что он врёт. Что это не моего ума дело — думать о его войне.

*

…Был
голоден и честен. Став богатым, погряз в неестественном филистёрстве.

У нас
не было языка, законов. Не было никакой мудрости.

У нас
были не имена — названия. Даже когда соглашались — были против.

Мы не имели
сердец и глаз, — а лишь члены. И расчленяли природу для того, чтобы
наслаждаться собой. Превращаясь в ненасытных гурманов, поедающих друг друга. Передающих
из рук в руки расчленённую природу в виде обезображенного сознания правоты.

Тот,
кто ввёл нас в ту игру, не собирался никого уводить из купринской «ямы». Добиваясь
доверия распоряжаться нашими думами и душами, не вызывая ненависти. Потому что
он объяснил нам, — что истинно и что ложно. И мы ему верили, — следуя за ним на
его футбол.

Всегда грезил
— кто-то же должен зафиксировать хотя бы часть лихорадочной правды лживого
лихолетья. Кто-то должен объяснить на уровне подсознания, на уровне ощущений,
эмоций и боли ту беду, так и не перешедшую в такой любимый «ими» фарс. Не
стрелялками и ложными сентенциями о поколенческом безверии в русскую корневую
сущность — вековую фаустовскую печаль по былинной земной вселенской правде. А —
так, по-простому. И неужели это буду я?..

А вот
поди ж ты, угораздило.

Всю
жизнь сводил концы с концами субстанции строгого, классического употребления
понятий о мире (с его мифами). Боге, логике пройденного пути. Становящихся отстранённой
биографией… убийцы. Уповающего в итоге не столько на силу анализа, сколько на
инстинкт.

Свести
концы было нелегко, если не вымолвить «невозможно». И это было испытанием. Денатурализация
и деперсонализация мысли, рассудка и воли путём втемяшивания стереотипов
изменённого сознания как положительного знания — не заменили совокупности
инстинктов. Наоборот — укрепили их. Став сплошным негативным перечнем. Скрывавшим
за маской вспыльчивости, ветрености, — в то же время непререкаемой правоты и
мощи: — чувствительнейший иммунодефицит «гуттаперчевых мальчиков». Угрозой
ежесекундной смерти научивший нас жить «вопреки».

— Сань…

«С тех пор, как я увидел тебя впервые, но
ты так же юн»…

— Я не
мог этого не сделать… Понимаю, это бесчеловечно, безнравственно, это… Не по-людски…
Но я растерялся — слишком был занят собой и личной непонятной жизнью. Впрочем,
так же, как и ты… Ведь если б тебе приказали убрать меня, ты сделал бы то же
самое?

Моё
последнее «прости» растянулось на годы. Подкреплённые виллонствующей
уверенностью в безнаказанности и невозможности идентификации чёрного меня, нас,
аспидов. В странствующих масках инквизиторов, филантропов-узурпаторов играющих роль
гуманных людоедов: «Кто, злом владея, зла не причинит…»

Как не
вычислить пилатовским прокурорам, да и воландовским ищейкам шекспировских прототипов
Друга, Смуглой Дамы, Поэта-соперника. Как вовек не опознать таинственного W.H. Явившего
миру самого поэта. И далее, далее…

И вот что
мозг разрывало более всего — Саня не отзывался.

Он
молчал у себя в безвестной безымянной могиле и не отвечал на главный вопрос
моей жизни: так же бы он поступил или нет? так же или нет?!

— Да, выполнял
приказ, но я раскаиваюсь… И тогда раскаивался. Но сейчас, по прошествии двух
лет став матёрым убийцей, вдруг постиг, с чего началась моя ошибка…

— С
чего? — послышалось из могилы…

Не сбываются, рушатся, падают,

Как подорванная взрывчаткой башня,

Ожиданья. Уже не радуют

Надежды позавчерашние.

Все мы скопом молили небо,

В принципе, об одном и том же:

О немногом. Чтоб на потребу

Осталось трохи… там бог поможет.

Это я
напишу позже, в метафизическом неведении произошедшего со мной прошлого горя. Думая
о тех, кто остался «там».

…и там, где мы плачем ещё

над кувшином разбитым,

нам в нищую руку ключом

бьёт источник живой.

Век
назад допоёт за меня Рильке неоконченный сонет о непройденной и непонятой (вторым
мной!) жизни. К тому же толком не дожитой мной, первым. До сих пор пытающимся противостоять
неизбежности произошедшего — и не имеющего возможности загладить вину перед не
найденными никем могилами как воспоминаниями чьей-то оскорблённой, опустошённой
юности. Ставшей вечностью.

Автор
игры, создававший нам при случае новые маски, требовал волю к дисциплине и
самоограничение. Противопоставляя их стихийной витальности. Вырабатывая в нас
труднейшую и вместе с тем целительнейшую способность как бы тактического
самоотчуждения. Способность, позволявшую нам при любой ситуации раздваиваться и
наблюдать себя со стороны. Причём в высшей степени объективно и спокойно. Избегая
отождествления ситуаций с собственными масками. Каждая из которых в отведённый
ей промежуток времени насильственно узурпировала лицо. Стремясь выдать себя за
самою личность.

Это не
значило, что одно вытесняло другое. Это была временная замена, хоть и не
исключавшая прямой и быстрейший путь к концу. Если б не режиссура и юридическая
корректура, — мягко называя коррупционные связи. Но это скучно.

Веселей
произнести — «благосклонность звёзд». Освещавших наши деяния и банковские счета.
Что, в свою очередь, грубо.

Двойная
жизнь. Homines lupos — люди-волки

В
каком-то смысле «благосклонность звёзд» обернулась той самой западнёй, из
которой не суждено было ускользнуть никому — банкирам и придворным философам,
будущим олигархам и их служкам. Перешедшим впоследствии со вторых ролей на
первые путём приобщения хозяйских накоплений к списку собственных кровавых
достижений.

И Автор
игры, упомянутый выше, неважно, кто он и что сотворил (в смысле бизнеса и
финансовых вложений-достижений), в первую очередь сам оказывался прокажённым. Поверженным
в повальный психоз упоения гибелью сущего. Какими бы необыкновенными
дарованиями он ни обладал. (Что, в принципе, происходит и ныне, только в более утончённой
форме.)

Сомнений нет: это потрясало и приводило в
бешенство. Но на лицо было одно: абсолютная полифоническая включённость,
ослепительный коллектив в одном совокупном лице из ехидных масок. Траги-магический
театр перевоплощений, духовных, понятийных, смысловых. Питающий вдохновение из
неиссякаемого источника чёрного, чёрствого совкового варева той брежневской
осени.

И непонятным образом дело шло к концу…

Несомненно,
мы задыхались вместе с «процветающей» ельцинской страной, зашедшей в тупик,
выказывающей миру неестественно вычурные признаки отсутствия тупика.

От кроваво
витийствующих будущих форбсовских олигархов — до быкообразных, обвешанных рыжьём
директоров провинциальных автомоек. Мы считали себя мёртвыми, — по-гётевски
говорило наше второе инстинктивное «я». Оставляя последнее слово за
чисто моторной реакцией: первое «я» вставало, нарушая все нормы
поведения, и направлялось к выходу. Но дело шло при этом не об инерционной
выходке. А — о глотке свежего воздуха. Отсутствие которого сию же минуту
грозило разрывом сердца.

Тогда я
принял решение — надо убить Автора игры.

Категорический
отказ от всяких претензий — всё это делает меня здесь, в тиши, в высшей степени
счастливым. В человеческой помойке я обрёл самоё себя. Впервые в согласии с
самим собою стал по-школьному разумным.

Вслушиваясь
в далёкие отзвуки проносящихся сверху бентли и хаммеров. Напоминающих в
преисподней о чьей-то другой, считаемой кем-то другим реальной — жизни.

Перевирая
на ходу автора Фауста, я, как ехидный осклабившийся чёрт, беззаботно весело
хлопаю в ладоши при звуках колотящихся о мостовую и друг о друга автомобилей,
судеб, трагедий. Кажущихся кому-то большими.

Здесь
же, адски глубоко внизу выглядящими невзрачно мелочными. Мелкими, мрачными. Лишёнными
жизненного импульса. Звучащими разбитыми осколками туристического мифа.

— Сорок
пятый!

— Я.

— Почему
ещё в бараке?

—
Виноват…

Извини,
дорогой читатель, — пора на вечернее построение. Но я обязательно допишу этот
текст. Начинаю его заново аж в шестой раз — каждый раз мои бумаги изымают при
обыске контролёры. Что-то им там не нравится. Мол, романтизирую (это своими
словами) идеологию преступника, мать его за ногу через колено! (Это по их
словам.) Но ведь когда-нибудь отсюда выйду… И обязательно допишу.

— Сорок
пятый!

— Я.

— Какого
… ты там опять нацарапал-наа?

— Письмо,
гражданин начальник…

—
Письмо, твою бога…, дай сюда, …ь! ммм… ну-нааа…

—
Гражданин прапорщик, так ведь это я…

—
Молчать! На построение! Бегом… Сука-нааа…

Христа
ради, любезный читатель, не обращай внимания — всё в нашем мире когда-то затухает,
меркнет, как дольний проблеск звенящего дня.

Кончится
и эта одноглазая непруха, подхваченная необоримой стремниной явлений. Не успев даже
толком показаться в вихре несущегося потока. Впрочем, как и всё другое, тленное,
тщетное. Перелистнув очередную страницу непрожитого, но понятого нами прошлого,
наверняка нас простившего. Хотя об искуплении-амнистии узнаем не здесь. И, слава
Богу, не сейчас.

Хотелось
бы остаться анонимом, как фрейдовский несуществующий Шекспир, ведь я рассказываю
о Вас, а не о себе. Но — слева на лацкане номер, и он не скроет меня от
вечности: 5445 — это я, привет.

И я
непременно когда-нибудь допишу… Чтобы выжить.

По тропинке, мочою простроченной рыжей,

Проведут и поставят к холодной стене.

…Хорошо бы в такую погоду на лыжах

В вихрях солнца растаять в лесной белизне. Л.
Чертков

P.S.

Обладая
звериной интуицией, приснопамятный Автор нехило откупился. Я не смог отказать, поэтому
он остался жив.

Судья дал
пять лет. Так и не разгадав преступную теодицею непрошедшей по дантовой вине
рока прошлой жизни. Отчаявшись переубеждать меня в вере своей о первопричине,
начале зла.

Автор
игры сей момент — в лондо́нах. Кстати, настоятельно звал преданного Тристана
Отшельника с собой. Да я плюнул — не поехал.

Он «страшно
жалел», — как пошутил Жванецкий во времена, беспокойным краешком воспоминаний
задетые нами в недописанном пока повествовании.

И, видимо,
никогда уже не случится судьбе и всем, судьбу эту пережившим, решительно поставить
окончательную точку в безжалостно влившую, вселившую Вам, выжившим,
неистребимое зло порока. Не отпустившую грехов и даже не помышлявшую о
неделимой добродетели, великодушно побеждающей лукавую смерть. В проржавленно-просоленную
быстро растаявшим снегом — чёрную брежневскую осень.

Примечания:

[1] Из
пролога «Фауста» Гёте. Семантически можно перевести как восхваление
первозданности слова в самом буквальном смысле. В нашем случае — «сло́ва» в
гётевском, «чистом» смысловом изложении, понятии. Как не хватило «чистого»
смысла всей обсуждаемой эпохе. В принципе, в этом суть повествования, так что
нетерпеливым дальше можно не читать. Правда, сема, по Платону, есть гроб
— отсюда метаморфоза: в силе разрушения, о чём, в общем-то, и говорится, — есть
высшая сила созидания. О чём умалчивается. Ведь мы не боги.

[2] Из
«Кротких Ксений» Гёте. Перевод можно было бы выразить древнекитайской притчей:
«Ловушкой пользуются для ловли зайца. Поймав зайца, забывают про ловушку.
Словами пользуются для того, чтобы внушить смысл. Постигнув смысл, забывают про
слова. Где же найти мне забывшего слова человека, чтобы перекинуться с ним
словом?»

[3] «Ты
равен Духу, которого ты познаешь, — не мне», — говорит Дух Земли из гётевского
«Фауста».

29 ноября 1941 года, 80 лет назад, нацисты казнили диверсантку Красной Армии Зою Космодемьянскую. Эта фигура была одним из символов, использовавшихся для воспитания советской молодежи, и нет почти ни одного человека, прошедшего советскую школу, кто не знал бы этого имени. Но сегодня, когда советское прошлое стало предметом для острых споров, имя Зои Космодемьянской тоже время от времени попадает под огонь критики. Ради чего погибла Зоя Космодемьянская, в чем заключается ее подвиг и почему российская пропаганда взяла ее имя на вооружение, об этом Znak.com поговорил с историком и публицистом Борисом Соколовым. 

«Скрывать Зое было нечего, немцы били ее из чистого садизма»

— В советские годы Зоя Космодемьянская была героем, ее подвиг и даже в некотором смысле святость были неоспоримы. В наше время это оспаривается с разных сторон, хотя председатель Российского военно-исторического общества Мединский так и сказал, что она святая. А как вы трактуете ее участие во Второй мировой войне и как, соответственно, следовало бы воспринимать ее смерть?

— Естественно, я не считаю Зою Космодемьянскую святой, но ее смерть я считаю действительно героической. Дело не в ее материальном вкладе в победу — поджог конюшни с лошадьми вряд ли нанес неприятелю такой уж большой ущерб. Дело в ее мужественном поведении перед лицом неминуемой смерти, которое действительно стало символом стойкости советских людей в Великой Отечественной войне.

Зою предал товарищ из ее отряда Василий Клубков. Журналист Петр Лидов в одном из своих очерков писал: «Зою допрашивали в присутствии Клубкова. Она отказалась назвать себя, отказалась отвечать, откуда и зачем пришла. Она сказала, что не знает Клубкова и видит его в первый раз.

Борис СоколовКадр из трансляции на ютуб-канале Radio Baltkom / Mixnews

Тогда офицер поглядел на Клубкова. Клубков сказал: «Она врет, мы с ней из одного отряда. Мы вместе выполняли задание. Ее зовут Зоя Космодемьянская, с нами был еще Борис Крайнов…».

При Клубкове Зою раздели догола и били резиновыми палками, после этого она сказала: «Убейте меня, но я ничего вам не расскажу». 

Впоследствии Клубков был послан в Москву в качестве немецкого агента, был пойман и расстрелян. Так что скрывать Зое было нечего, и немцы били ее из чистого садизма. Да и им было неважно, как ее на самом деле звали, Зоя или Таня. Но мужество Зои было в том, что она не просила пощады, несмотря на побои, и перед смертью призвала соотечественников бороться с врагом.

— Но таких героически погибших в Великой Отечественной войне советских молодых людей было предостаточно, почему именно Зоя Космодемьянская стала символом непреклонности перед врагом? 

— Я думаю, то, что именно Зою Космодемьянскую сделали символическим героем войны, было во многом случайным. Здесь сыграло свою роль то, что материал о Зое попал уже упомянутому журналисту Петру Лидову, военному корреспонденту «Правды», главной газеты страны. И он много сделал для выяснения обстоятельств подвига Зои Космодемьянской и ее подлинного имени. Первый его очерк назывался «Таня», так как этим именем Зоя назвалась при допросе. Лидов был мужественный человек и честный журналист. Никаких сознательных искажений он в свои материалы не вносил. Петр Александрович Лидов сам героически погиб 22 июня 1944 года, во время налета люфтваффе на аэродром американских «летающих крепостей» под Полтавой.

— Можно ли такое поведение назвать фанатизмом, или это перебор?

— Я бы не называл это фанатизмом, это просто мужественное, героическое поведение.

«Настоящий подвиг остается подвигом, и смена идеологии на это не должна влиять»

— Будучи советским школьником, я помню возвеличивание подвига Зои Космодемьянской и примерно понимаю, зачем это делалось. Но все это понятно в рамках господствующей коммунистической идеологии. Уместен ли такой, с позволения сказать, культ в текущей ситуации и для будущих поколений? 

— Я думаю, что настоящий подвиг остается подвигом, и смена идеологии на это не должна влиять. Другое дело, сейчас никакого культа подвига Зои, какой был в советское время, уже нет и вряд ли он может быть.

— В истории гибели Зои Космодемьянской сыграли свою роль и местные жители, чье имущество пострадало от ее рук. Естественно, по меркам того времени они предатели, достойные смерти. Но война давно закончилась, и Советский Союз рухнул, можно ли с точки зрения сегодняшней ситуации принять и понять поведение тех людей?

— Я придерживаюсь мнения, что Зою схватили из-за предательства Клубкова, которой выдал немцам место рандеву группы. Крайнов туда не пришел, а Зоя была там схвачена. Двух жительниц деревни Петрищево расстреляли не за то, что они выдали Зою, а за то, что они били ее и ругали за устроенный пожар, из-за которого пострадали их дома. Думаю, что расстрел был для них чрезмерно суровым наказанием даже по меркам того времени. Может быть, их можно было сослать. Но расстрелять — это перебор.

— Удалось ли вам посмотреть фильм «Зоя», который вышел в этом году. Каково ваше мнение об этом кино и его главном персонаже? 

— Фильм я не смотрел, поэтому ничего сказать не могу. Времени и нужды не было. Отзывы читал преимущественно отрицательные, и они меня не зацепили, не вызвали желания посмотреть фильм. Вообще, среди современных российских фильмов про Великую Отечественную войну ничего интересного не встречал, в основном какие-то дешевые поделки, которые человеку, который что-то знает о войне, смотреть бессмысленно. Это примитивизация российской истории в патриотическом духе. Фильмы слабые и вряд ли пользуются популярностью.

Кадр из фильма «Зоя» (2020 год выпуска)

— Как вы считаете, каких документов не хватает в истории Зои Космодемьянской и ее соратников, чтобы вся картина стала ясной и споры бы прекратились?

— Мне кажется, что основные документы опубликованы. Споры же вокруг ее подвига носят в основе своей идеологический характер и связаны с разным отношением к советскому прошлому. Подвиг Зои Космодемьянской, в отличие от подвига 28 гвардейцев-панфиловцев, тот относительно редкий случай, когда советский пропагандистский миф и реальная картина подвига не сильно различаются между собой.

— Можно ли сегодня поставить точку в дискуссии вокруг фигуры Космодемьянской? Какое окончательное отношение стоит зафиксировать в этой истории?

— Поскольку историки придерживаются разных идеологических позиций, то дискуссии о событиях прошлого, в том числе о подвиге Зои Космодемьянской, будут продолжаться всегда. 

— Приказ № 428, который и выполняла Зоя Космодемьянская в составе диверсионной группы, по нынешним меркам спорный. Насколько он был необходим и оправданы ли жертвы во имя его выполнения? Стоит также обратить внимание, что диверсантов-комсомольцев готовили к войне всего три дня и вооружали их лишь коктейлями Молотова и пистолетами — то есть необученную молодежь отправляли на верную смерть. 

— Зоя и ее товарищи выполняли приказ Сталина (формально — Ставки Верховного Главнокомандования) от 17 ноября 1941 года о проведении тактики «выжженной земли», который требовал: «Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог… В каждом полку создать команды охотников по 20-30 человек — каждая для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника». 

Кадр из фильма «Зоя», снятого во время войны (1944 год выпуска)

Естественно, жители Петрищева были не в восторге от того, что присланные из Москвы партизаны сжигают их дома. И в первую очередь от выполнения этого приказа страдали местные жители. Немцы занимали уцелевшие дома и выгоняли их жителей на мороз. Кроме того, у немцев были палатки, были автомашины, где можно было погреться, правда, тратя на это дефицитное горючее. 

Думаю, что сколько-нибудь существенного влияния на исход битвы за Москву приказ № 428 не оказал, хотя бы потому, что сжечь сколько-нибудь значительное число деревень диверсантам не удалось. В исходе битвы сыграло главную роль соотношение сил и средств, которое в начале декабря 1941 года сложилось в пользу Красной Армии, и истощение вермахта, у которого, в частности, к концу кампании 1941 года стал ощущаться дефицит горючего. Из-за этого при отступлении немцами была брошена большая часть автотранспорта и боевой техники.

«Отечественная история возвращается к тоталитарным образцам»

— Нет ли у вас опасения, что рано или поздно все-таки будут приняты ужесточающие поправки к закону о реабилитации нацизма, в которых и любые сомнения в действиях советской власти и бойцов Красной Армии в период Великой Отечественной войны будут уголовно и административно наказуемы? Например, в начале этого года Российское военно-историческое общество уже направило заявление в Генпрокуратуру с просьбой проверить высказывания Александра Невзорова о Зое Космодемьянской и его последующем привлечении к уголовной ответственности по пункту 2 статьи 354.1 УК РФ («Реабилитация нацизма»). Вот и депутат Госдумы Виталий Милонов обратился в Роскомнадзор с жалобой на «Радио Свобода» (признано СМИ-иноагентом) в связи с публикацией вашей статьи, посвященной приказу № 270 в годы Великой Отечественной войны. На «Радио Свобода» составили протокол о публичном распространении заведомо ложных сведений о ветеранах Великой Отечественной войны (часть 4.1 статьи 13.15 КоАП). 

— Насколько я понимаю, общий политический тренд, усилившийся после принятия поправок в российскую Конституцию, привел к тому, что картина отечественной истории, причем не только периода Великой Отечественной войны, стремительно возвращается к советским тоталитарным образцам. Протокол составили из-за моей характеристики жуковской шифрограммы о расстреле семей, сдавшихся врагу, как «драконовской» и «зловещей», то есть из-за чисто оценочных суждений, тогда как все цитируемые мной документы нашли архивное подтверждение. Думаю, скоро обо всей российской истории, начиная от Рюрика до наших дней, можно будет писать только в восторженно-патриотических тонах. И нельзя будет критиковать ни Сталина, ни Берию, ни Абакумова. Ведь все они тоже ветераны Великой Отечественной войны!

— А вас это страшит? Остановят ли вас эти меры, побудят прекратить дальше выступать, писать статьи, давать интервью в том ключе, как вы это всегда делали? 

— Нет, не остановят.

— Какую тактику должны принять историки и публицисты, не согласные с советскими мифами о Второй мировой войне? 

— Тактика одна — продолжать говорить и писать то, что они считают правдой.

Фото Космодемьянской перед казньюпо легенде, снимок найден в кармане убитого немецкого офицера

— На ваш взгляд, насколько использование советского мифа о Второй мировой войне эффективно для легитимации текущего политического режима? 

— Я думаю, что главное для сегодняшнего режима — это полицейское насилие и ликвидация демократических свобод. А какие исторические мифы использовать — принципиального значения не имеет. Просто в советской историографии миф Великой Отечественной войны был наиболее разработан, как ранее были разработаны мифы Великой Октябрьской революции и Гражданской войны. Кроме того, еще живы те, кто пережил войну. Да и миф революции не годился, так как революция — это то, чего больше всего боится существующий режим. А миф Великой Отечественной войны хорош еще тем, что имеет сильную имперскую составляющую. В результате Великой Отечественной войны Советский Союз максимально расширил границы своей империи, а для путинского режима единственной идеологической опорой является имперская идеология.

— Каковы будут последствия для восприятия периода Великой Отечественной войны в связи с тем, что в определенный период она использовалась для политических целей? 

— Нам не дано предсказать, когда в России сменится власть, и тем более — какой именно будет новая власть. Но думаю, что после нынешнего гипертрофированного внимания к теме Великой Отечественной войны ей будут уделять меньше внимания. Она будет просто одной из многих исторических тем. Может быть, как раз больше внимания будут уделять революции 1917 года и Гражданской войне. Тотальной критики не будет, просто историки будут более объективно оценивать события 1941–1945 годов и в большей мере вписывать их в контекст Второй мировой войны.

Demis: В юности часто ездил в командировки на электричках. Чтобы скоротать время обычно заводили тему «как электричка разворачивается на конечной станции». Идей наплодили множество — круглая поворотная платформа, подъемный кран для переворачивания каждого вагона… Самый экзотический вариант — разогнаться и резко дать по тормозам, электричку юзом и развернёт. А однажды ехали с приятелем и детьми на море и привычно затеяли старую тему. Дети радостно вписались и принялись обогащать копилку идей. Наконец, один пассажир не выдержал, подошёл и сказал: «Дети, не занимайтесь ерундой! На конечной станции машинист просто переходит в другой конец электрички!» На что сын приятеля не моргнув глазом спросил: «А руль он, значит, с собой несёт?»

xxx: Смотрю тут зарубежный сериал, где действует русская мафия. Та ещё клюква, но босса этой самой мафии в кои-то веки играет русский актёр. То, с какой экспрессией он орёт на подчинённых: «ДЕБИЛЫ БЛЯДЬ!!!» — это отдельный вид искусства. Прям так и хочется сказать: «Оскар в студию!»
yyy: Возможно, он представляет, что орёт на сценаристов этого шедевра)
xxx: Тогда уносите Оскар, экспрессии явно недостаточно XD

yigal_s: Посмотрел Дюну. Лица, замотанные тряпками. Масочки на лицо. Трубка с кислородом в ноздрю. Всё такое родное, знакомое.

Провинциальные будни.
Доча, взрослая уже, КМС по шахматам, ведущая ЗОЖ, вечером собирается куда-то.
-Куда намылилась?
-В бар, с Валеркой несколько партий сыграть.
-Ок.
Вернулась.
-Как посидели?
-Четыре-один в мою пользу.
-И много вас там таких шахматистов было?
-Не, только я и Валерка. Остальные нормальные — пили, курили, друг другу фейсы ретушировали. В общем все как у людей.
-Я так понимаю, вы там со своими шахматами смотрелись как сатанисты на детском утреннике?
-Ну типа того.

xxx: Запустил «калькулятор идеального веса». Выяснил, что с моим весом нужно иметь рост 2 метра 8 сантиметров.
xxx: Так что у меня не избыточный вес. У меня недостаточный рост.
xxx: А это упражнениями не корректируется.

— Удалили шесть зубов мудрости? Вроде их было не больше четырёх.
— это по счету от дантиста

ccc: Вчера видел прекрасное в музыке одного вЪюноши: Vagner — O Fortuna…
kkk: дык .V — значит вендетта. жеж X)
hhh: Ремейк «V for Wagner»?
nnn: О Фортуна! LUL
nnn: Жду тогда Полёт валькирий Орфа ))
ppp: Сергей Сергеевич Шекспир — Танец рыцарей в летнюю ночь
bbb: Вы победили и выиграли новый альбом классической музыки Сальери «Toxic» XD

ййй: О, вы смотрели «Рыбку»? Кстати, да, в чёрно-белом повествовании в момент кульминации бойцовые рыбки становятся цветными точно как девочка в красном пальто в чёрно-белом гетто у Спилберга.
Только они не называют это «слямзил,» а торжественно произносят «оммаж.»
Так круче. :-))
ццц: И оба слямзили коасное в черно-белом у Эйзенштейна (красный флаг в «Броненосце Потемкин»).
ууу: Наших грабюююют!!!

ххх: Бьюсь головой в попытках понять, какой телефон хочу. Дошёл уже до гнусмаса за 60тр…
ххх: Испугался, бегу обратно.

ShadowDim:
… когда физик-ядерщик говорит Упс во время эксперимента — это страшно

z4system:
После этого он теряет дар речи…

z4system:
…я, кажется, понял, почему молчит Гордон Фримен.

xxx: Да в детстве куда только не падали: и в грязь, и в говно, и в силосную яму, и в реку, и чуть ли не в черную дыру. Ничего, только мамка поорет за грязные штаны, даст чистые — и дальше бежишь в говно падать.

«9 простых способов уложить волосы так, что фэшн дивы приняли бы вас за свою»

ххх: Иду я такая по улице, а навстречу мне Моника Белучи, и восклицает «Ба, Надюх, привет, сколько лет сколько зим…» )))
А все он, прямой пробор )))

*Обсуждение 20-летнего юбилея фильмов о Гарри Поттере*
xxx: Никогда не забуду, как одноклассник с пеной у рта доказывал мне, что Албания — это ВЫМЫШЛЕННАЯ страна, которую Джоан Роулинг специально придумала, чтобы Волдеморту было где скитаться XD
yyy: Берите выше) Роулинг её лично открыла))
zzz: И назвала в честь Альбуса Дамблдора

xxx: Дизайн проект (3D) бесплатно под ваш дизайн. Лучшие цены!
yyy: бесплатно Лучшие цены! ну ты гений маркетинга )

xxx:
А я вот даже если умею что-то помимо своих прямых рабочих обязанностей, никогда в этом начальнику не признаюсь. Один раз сделаешь, и теперь это уже твоя обязанность. Через пару месяцев ты вместо того, чтобы делать интересную работу по своему профилю или развивать скиллы в своей области, постоянно занимаешься ХУЙНЁЙ, ВСЯКОЙ ЁБАНОЙ ХУЙНЁЙ!!!

Apple разрешит пользователям ремонтировать айфоны самостоятельно.

xxx: Мы заработаем больше денег, позволив клиенту начать ремонт самостоятельно.
yyy: Доперло наконец, что клиент три айфона сломает, пока научится

xxx: Интересно, часто ли сейчас котов называют именем Кьюар?

xxx: Каша из семи злаков
xxx: Шесть покрошены, один так брошен

xxx: Не знаю зачем в Индии, а в Африке с помощью пойманой обезьяны ищут воду. Кормят её солью, отпускают и следят куда поскачет.
yyy: Откуда у них соль?
zzz: Находят с помощью обезьян. Дают обезьяне бутылку текилы и лимон и следят куда поскачет.

Видео «В Мурманской области волк прибежал во двор домов и утащил мопса».

Под видео вконтакте охуенные комменты — всех удивляет гуляющий на улице ночью мопс. Гуляющий по улице ночью волк — это норма)

xxx:
ВкусВилл должен открыть свой зоомагазин, и назвать его КусьВилл

xxx:
Про черного кота в Австралии

xxx:
Я думаю там свои приметы. Типа вот таких:
1. Встретил черного утконоса — к неудаче
2. Тебе перебежал (перепрыгал) дорогу кенгуру хвостом вперёд — к большим проблемам
3. Тебе перешёл дорогу паук птицеед с шестью пустыми вёдрами — всё пиздец, бегом в бомбоубежище!

xxx: да, про великих художников. Случай вспомнил.
Была на одном заводе бригада электронщиков — начальник и два подчинённых. Однажды надо было им сделать штук двести небольших одинаковых электронных плат. Там надо сначала рисовать лаком дорожки, потом опускать в раствор.
Один из работяг это делать умел, второй нет. Сначала работал только первый. Потом начальник решил заставить и второго, и он с большим напрягом сел рисовать. За смену нарисовал штук двадцать, и показал их первому. Тот офигел от качества и сказал, что так нельзя. Художник обиделся и они вдвоём пошли к начальнику.
Начальник где-то с минуту рассматривал, потом произнёс:
-Пикассо! Падло…

zzz: вот вам смешно, а мне вчера на собеседовании отказали потому, что я полностью привитая, мол, нам таких здесь не надо

aaa: а когда вы едете в поезде на верхнем месте, то куда ботинки деваете? У меня тут новая фобия что ботинки спиздят, просто всегда на нижних полках ездил
bbb: Да кому твои ботинки нужны? Если ссышь, то в пакет и на багажную полку
aaa: Не сразу понял, зачем ссать в пакет и забрасывать его на багажную полку, но потом как понял