Типы текстов текст объяснение объяснительное сочинение резюме толкование определение

Язык представляет собой сложное общественное явление: это — система систем, находящихся в движении и развитии. Как средство общения язык существует для целесообразной передачи общественно значимой информации: в нем находят свое выражение запас человеческих знаний, достижения цивилизации, волевые побуждения, чувственно-эмоциональные состояния.

Приспосабливаясь к потребностям общества, язык призван наилучшим образом обслуживать общение человека в разных сферах его общественной жизни. Те или иные сферы общения обеспечиваются определенным набором речевых средств. Так появилось понятие функциональных стилей речи — достаточно устойчивых, целесообразно организованных типов функционирования и употребления языка, которые обслуживают разные стороны жизни и деятельности человека и отличаются друг от друга специфическими характеристиками, вызываемыми различиями в тематике, целях высказывания, адресате речи, условиях общения.

Обычно выделяют пять основных функциональных стилей: научный, официально-деловой, публицистический, разговорный, художественный. Чтобы показать многообразие стилистических возможностей языка в зависимости от ситуации общения, целей и задач коммуникации, основной акцент в пособии делается на двух стилях — научном и официально-деловом.

Лингвистические особенности научного стиля речи

Язык научно-технической литературы выделяется по его особенностям в отдельный стиль речи, так называемый — научный стиль речи.

Наука как форма общественного сознания характеризуется тем, что в ней преследуется цель наиболее точного, логичного, однозначного выражения мысли. Основной формой мышления в области науки является понятие, а языковое воплощение динамики мышления выражается в суждениях и умозаключениях. Назначение науки — вскрывать закономерности. Отсюда -обобщенный и абстрагированный ход мышления. Из этого вытекают основные черты научной речи: объективность, абстрактность, интеллектуальность и сжатость (краткость).

Внутри системы научной речи выделяется несколько ее подстилей:

Собственно научный (академический) — принятый для написания научных трудов, диссертаций; научно-информативный или научно-деловой — это стиль патентных и технологических описаний; учебно-научный — подстиль учебной литературы; научно-популярный и др.

Отличительными признаками собственно научного подстиля являются точность передаваемой информации, убедительность аргументации, логическая последовательность изложения, лаконичность формы с подчеркнутой направленностью адресату — специалисту. Общение между специалистом и неспециалистом вызывает к жизни иную, чем в собственно научном подстиле, организацию языковых средств, рождается другой подстиль научной речи, когда научные данные нужно преподнести в доступной и занимательной форме, не упрощая науку, но в то же время и нс перегружая изложение труд-нодосгупным материалом, — эю научно-популярный подстиль.

Особое место занимает научно-деловой подстиль. К языку научно-деловой корреспонденции предъявляются весьма жесткие требования: стереотипность композиции, максимальная стандартизация языковых средств, унификация синтаксических конструкций. Основное назначение этого вида литературы — сообщение научной информации с максимально точным объективным описанием имеющихся фактов и (что важнее) правовая, юридическая защита этой информации.

Учебно-научный подстиль от других подстилей научной литературы отличается прежде всего тем, что адресатом являются еще не специалисты, но будущие специалисты. Тематически этот вид научной литературы ограничен изложением основ науки. Это изложение носит обучающий характер, изобилует определениями, примерами, сравнениями, пояснениями, толкованиями и др.

Научный стиль речи (также, как литературный язык) развивался в течение длительного времени, и тот научный стиль, который принят в настоящее время, сформировался в начале XX столетия. Для сравнения приведем пример из труда М.В, Ломоносова, который бы мы сейчас назвали «По технике безопасности»: «Человека мокрою парусиной одевают, который с долгим и с одного конца расколотым шестом, где горящая свеча прикреплена, на брюхе до самых страшных мест в яме ползком доходит и вперед подвигается к тому месту, где сей загорающийся воздух находится, отчего упомянутый воздух немедленно загорается с треском наподобие пушечного выстрела и из шахты выйдет. Воздух очистится, а человеку большого вреда или никакого не приключится затем, что он лицо близко к земле держит».

Языковые особенности научного стиля по разделам лингвистики:

Морфология, синтаксис, лексика, словообразование.

Наиболее существенным для языка науки является лексика. Словарный состав научного стиля речи резко отличается от других наличием терминов. Под термином понимается слово, словосочетание или аббревиатура, выражающие определенное научное понятие в данной системе терминологии или науки. К терминам предъявляются особые требования. Термин должен быть однозначен и стилистически нейтрален. Собственно термин — это условный и условленный знак науки.

В качестве терминов употребляются не только заимствованные слова, как например, вектор, интеграл, диссоциация^ гидролиз и др. Много терминов, в основе которых лежат русские корни, например, в геологии, горном деле: залежь, жила, сжатие, изгиб, растяжение, прочность, кровля (или крыша) слоя, подошва слоя. Два последних примера (крыша, подошва слоя) показывают, как происходит терминирование слов общелитературного языка. Ресурсы даже самого богатого языка ограничены. Язык оказывается вынужденным разносить бесчисленное множество вновь возникающих научных понятий по готовым языковым единицам. Образование терминов идет по пути развития многозначности слов. Например: земная кора, пустая порода, открытый способ разработки полезных ископаемых.

Грамматические особенности научного стиля речи.

Языку науки, как показывают исследования, присуща ярко выраженная избирательность использования и устойчивость использования разных морфологических категорий, словоформ, словосочетаний и типов предложений, которые создают «морфолого-синтаксическое лицо» данного подвида общелитературного языка. Предпочтение, отдаваемое употреблению определенных морфологических категорий, составляет специфическую черту не какой-либо отдельной науки, а характерную примету научно-технического языка в целом.

Язык науки носит номинативный характер, т.е. наука называет, определяет. В языке науки господствуют имена существительные и прилагательные, оттеснившие глагол на третье место.

Морфологическая избирательность затрагивает не только характер распределения частей речи, но и сферу распределения их значений.

Наиболее частотным в научном стиле речи является родительный падеж. Известно, что в современном русском языке словоформы отличаются многозначностью, особенно в родительном, творительном и предложном падежах. Однако в научной сфере падежные формы реализуют лишь некоторые, весьма немногочисленные значения.

Формы родительного падежа развивают в научной сфере, прежде всего определительные отношения — они составляют до 40% употреблений. Это проявляется в широком употреблении как имен собственных: закон Ньютона, таблица Менделеева, теорема Гауса и т. п., так и в словосочетаниях тина: сила трения, сила тяжести, закон преломления света, теория комплексных чисел.

Достаточно распространенным является значение форм родительного падежа в словосочетаниях с отглагольными существительными, например, возникновение гамма лучей, создание идеи бесконечно малых чисел и др. Особенность этих словосочетаний состоит в способности образовывать цепочки родительных падежей, чтобы точно назвать объект исследования.

Рассмотрим избирательность значений предложного падежа. В разговорном и художественном стилях наиболее употребительны сочетания с предлогами о, в, на. В научном стиле формы предложного падежа чаще употребляются с предлогом при и имеют условно-временное значение, например, при нагревании, при образовании, при скважинных способах добычи, при подземной добыче угля и др. Также употребительны в этом значении эквиваленты при котором, при этом.

Та же тенденция к избирательности значений проявляется при употреблении глаголов. Глаголы «утрачивают» часть своих значений, специализируясь в употреблении лишь в одном, реже двух значениях. Наиболее частотными для языков разных наук являются глаголы: влиять, возникать, возрастать, выяснять, зависеть, изменяться, измерять, иметься, использовать, различать, соответствовать, развиваться и др.

Абсолютное большинство глаголов в научной речи десемаитизируется полностью или частично, т.е. глаголы утрачивают свое основное значение и выступают в роли связочных: быть, являться, называться, становиться, оставаться, считаться, обладать, отличаться, определяться, заключаться, составлять, служить, представлять собой, характеризоваться и др.

Морфология глагола также иллюстрирует избирательное употребление вида и времени. Большинство глаголов употребляется в форме настоящего времени несовершенного вида. Так выражается вневременное, атрибутивное (определительное) значение глагола, или длительность, постоянность действия и значение констатации факта.

Специфика синтаксиса научной речи состоит в том, что синтаксический и логико-грамматический уровни предложения здесь меньше расходятся, чем в иных стилях, синтаксический уровень в большей мере «приспосабливается» к потребностям выражения логической структуры мысли. Проведенный анализ свидетельствует о разветвленности подчинительных связей, а также о сложносоставности синтаксиса, когда предложения «нанизываются», «прилепляются» друг к другу и как бы блокируются, создавая синтаксические построения, не свойственные другим стилям, но обеспечивая четкость сингаксических связей и ясность структурной организации даже больших периодов.

Связность текста создается разнообразными языковыми средствами. Кроме союзов и союзных слов используются указательные местоимения, прилагательные, причастия, например: искомый угол, в данном случае, изложенное относится, из предыдущего известно, укажем следующее, с этой целью, на этом основании и др. Эти средства связи получили название «емкие слова». Научная речь по количеству языковых единиц, используемых в качестве средств связности, существенно отличается от художественной литературы: на 100 предложений в научном тексте приходится 34 единицы средств связи, в художественном — 18,

Для научной речи характерны следующие качества:

1. — объективность (разные точки зрения, отсутствие субъективизма, безличность языкового выражения, сосредоточенность на предмете).
2. — логичность (последовательность и непротиворечивость) (особых синтаксических конструкций) (сложные предложения с придаточными причины, условия, следствия, предложения с вводными словами во-первых, наконец, следовательно, итак и др.) и типичных средств межфразовой связи (повторы, синимы);
3. — доказательность – (цепочки рассуждений, аргументации положений и гипотез;
4. — точность (использование терминов, однозначных слов
5. — обобщенность и отвлеченность (абстрагирование),  
   А) отбор слов (преобладание имен существительных над глаголом, общенаучные слова, имена существительные с абстрактным значением. Б) употреблении форм слов (глаголы настоящего времени во «вневременном» значении, возвратные и безличные глаголы, преобладание форм 3-го лица глагола, форм несовершенного вида), в использовании синтаксических конструкций (неопределенно-личные предложения, страдательные обороты);
6. — насыщенность фактической информацией.
7. — наличие большого количества терминологической лексики.

Внутри системы научной речи выделяется несколько ее подстилей:

–       собственно научный (академический) — принятый для написания научных трудов, диссертаций;

–       учебно-научный — подстиль учебной литературы (предметно-логическая последовательность и постепенно развертывающаяся манера изложения; «сжатая полнота», которая выражается в том, что, с одной стороны, излагается только часть накопленной информации о предмете данной науки, а с другой — эта часть является базовой, и в ней предмет изложения характеризуется равномерно и разносторонне).

–       научно-популярный (данные нужно преподнести в доступной и занимательной форме, не упрощая науку, но в то же время и не перегружая изложение труднодоступным материалом)

–       научно-информативный или научно-деловой — это стиль патентных и технологических описаний;

Академическое красноречие — род речи, помогающий формированию научного мировоззрения, отличающийся научным изложением, глубокой аргументированностью, логической культурой. К этому роду относятся вузовская лекция, научный доклад, научный обзор, научное сообщение, научно-популярная лекция.

Отличительными признаками научного подстиля являются:

точность передаваемой информации,

убедительность аргументации,

логическая последовательность изложения,

лаконичность формы с направленностью адресату — специалисту.

Стили, отличаются системой языковых средств. Эти средства образуют определенную стилевую окраску. Основная функция научного стиля — сообщение информации, а также доказательство ее истинности.

Лекция, например, обладают всеми чертами, присущими научному стилю:

1. логической строгостью, объективностью,
2. последовательностью в изложении мысли,
3. точностью формулировок,
4. использованием научных синтаксических стандартов,
5. наличием терминологической и абстрактной лексики,
6. множеством готовых, устойчивых словосочетаний (типа: подвергнуть эксперименту, аналитический разбор),
7. лекторского «мы»,
8. небольшой экспрессивной окрашенностью,
9. использованием в первую очередь логических средств воздействия и убеждения,
   объективным подходом к изложению и т. д.

Используется в лекциях и разговорная лексика и фразеология. Сюда входят слова и фразеологизмы, употребляющиеся в непринужденном разговоре, придающие речи неофициальное звучание.

Языковые особенности научного стиля проявляются в морфологии, синтаксисе, лексике, словообразовании. Наиболее существенным для языка науки является лексика. Словарный состав научного стиля речи резко отличается от других наличием терминов.

Грамматические особенности научного стиля речи

Языку науки присуща:

1. избирательность и устойчивость использования разных морфологических категорий, словоформ, словосочетаний и типов предложений.
2.  Наиболее частотным в научном стиле речи является родительный падеж (закон Ньютона, таблица Менделеева, теорема Гауса).
3. Избирательность значений проявляется при употреблении глаголов. Глаголы «утрачивают» часть своих значений, специализируясь в употреблении лишь в одном, реже двух значениях ( наиболее частотными для языков разных наук являются глаголы: влиять, возникать, возрастать, выяснять, зависеть, изменяться, измерять, иметься, использовать, различать, соответствовать, развиваться и др.
4. Морфология глагола также иллюстрирует избирательное употребление вида и времени. Большинство глаголов употребляется в форме настоящего времени несовершенного вида. Так выражается вневременное, атрибутивное (определительное) значение глагола, или длительность, постоянность действия и значение констатации факта.
5. Синтаксический и логико-грамматический уровни предложения меньше расходятся, чем в иных стилях, синтаксический уровень «приспосабливается» к потребностям выражения логической структуры мысли.
6. Сложносоставность синтаксиса, когда предложения «нанизываются», «прилепляются» друг к другу .
7. Связность текста создается разнообразными языковыми средствами. Кроме союзов и союзных слов используются указательные местоимения, прилагательные, причастия.

Термин — это слово или словосочетание, обозначающее понятие специальной области знания или деятельности.

Специфические особенности термина

1. 1)               системность;
2. 2)               наличие дефиниции;
3. 3)               тенденция к однозначности в пределах своего терминологического поля;
4. 4)               стилистическая нейтральность;
5. 5)               отсутствие экспрессии.
6. 6)               В толковых словарях, термины сопровождаются пометой (спец.).

В соответствии с особенностями той деятельности, которую обслуживает специальный язык, выделим пять относительно самостоятельных лексических группировок терминов:

1. — Термины, именующие сферу деятельности ( названия научных дисциплин, отраслей техники, технологии производства; наименования проблем науки науковедение, информатика, кибернетика, физика элементарных частиц, физика газов и жидкостей, физика твердых тел)
2. — Термины, именующие объект деятельности: наука (научный труд, научное творчество), язык (языкознание), литература (литературоведение),
3. — Термины, именующие субъект деятельности: науковед, информатик, кибернетик, генетик, цитогенетик, микробиолог, эколог, гидробиолог,
4. — Термины, именующие средства деятельности, (орудия деятельности) датчики, преобразователи, микропроцессоры, терминалы, модуляторы  (процессы деятельности): телеуправление, радиолокация, радиоуправление, диагностика (диагностика средств вычислительной техники) (методы деятельности): методы сбора информации, методы обработки и анализа информации, аннотирование, реферирование (продукты деятельности), металлы, металлические сплавы, искусственные волокна, пластмассы, полимеры, теория автоматического проектирования, языки программирования; микропроцессоры, терминалы, запоминающие устройства.

Нормативные требования к термину –

1. системность терминологии,
2. независимость термина от контекста,
3. краткость термина,
4. абсолютная и относительная однозначность,
5. простота и понятность.

В жанровом отношении научный стиль довольно разнообразен.

Здесь можно выделить: статью, монографию, учебник, рецензию, обзор, аннотацию, научный комментарий текста, лекцию, доклад на специальные темы, тезисы и др.

Каждый из жанров научного стиля имеет свои особенности и индивидуальные черты.

Тезисы.

1. Содержательное соответствия заранее объявленной проблемой теме, содержательной актуальности и ценности информации. Среди типичных нарушений, какими являются, например, подмена тезисов текстом сообщения, резюме, рефератом, аннотацией, проспектом, планом и т. д.
2. Тезисы имеют и строго нормативную содержательно-композиционную структуру. В ней выделяются 1) преамбула; 2) основное тезисное положение, 3) заключительный тезис.
3. Четкое логическое деление тезисного содержания подчеркивается рубрикацией, а в некоторых случаях — и выделением абзацев под одной рубрикой.

Выделяются три основных типа текста: описание, рассуждение и повествование. В описании преобладают прилагательные, в повествовании — глаголы, рассуждение строится на основе условных и причинно-следственных конструкций.

Описание (текст-характеристика).

Повествование используется для передачи информации о действиях и событиях, развивающихся в хронологической последовательности: биографических справках, в изложении сведений по истории изучения научной проблемы, последовательной смене этапов, стадий изменения или развития какого-либо объекта или последовательности работы механизмов и др.

Рассуждение в научной речи имеет вариант — доказательство. Оба типа текста имеют следующую схему построения: посылка (тезис) — аргументы — вывод. Различие между рассуждением и доказательством состоит в том, что в рассуждении в качестве вывода может появиться новое умозаключение, которого не было в посылке, а в доказательстве подтверждается или отрицается с помощью аргументов то умозаключение, которое вынесено в качестве тезиса, т.е. вывод или повторяет или отрицает тезис.

Описанные выше характеристики научной речи с ее распределением грамматических категорий, с ее лексико-семантической специализацией составляют специфику научного стиля в целом. Они универсальны, используются в любом русском научном тексте, взятом из разных естественно-технических областей знания.

Экстралингвистические особенности научного стиля речи

При рассмотрении лингвистических особенностей научного стиля речи единицами наших наблюдений были слово и словосочетание. Об экстралингвистических особенностях стиля следует говорить, анализируя оформление и выражение мысли. Единицами наших наблюдений будут абзац и текст.

Текст представляет собой диалектическое единство формы и содержания как две неразрывно связанные стороны речевого произведения. Смысл управляет процессом порождения текста и тем самым организует его внешнюю форму. Понимание текста идет в обратном направлении: через внешнюю языковую форму читающий или слушающий формулирует для себя смысл текста и раскрывает его структуру.

Понимание структуры текста бывает сопряжено с некоторыми трудностями, требует некоторых усилий, короче говоря, прочитанное или услышанное может быть не понято. Приведем цитату:

«Каждый, кто следил за работой собственной мысли, знает, что, слушая лекцию или читая произведение, можно без особого труда понять ту или иную фразу. Но чтобы интерпретировать, понять и усвоить целое, нужен особый, сложный и притом действительно творческий труд, ибо от этого труда не может освободить никакое чудо. Этим целым является текст — высший уровень (организации языковых единиц), для которого необходима своя система понятий, так как связи между разными предложениями не имеют, как правило, никаких знаковых словесных обозначений и носят чисго смысловой характер».

Со времени этого высказывания прошло уже более четверти века. В настоящее время исследованы лексические и грамматические средства связи, которые и отражают логику изложения и подчинены ей. Логика изложения организует весь текст. Перед лингвистами стояли вопросы, по каким законам выстраивается этот строго мотивированный ряд, где одно положение с необходимостью вытекает из другого, каким образом смысл организует весь текст, не существуют ли какие-либо типовые модели организации текста. Известно, что моделирование — это и есть процесс познания, эти понятия тождественны.

Современная лингвистика выявила основные закономерности построения научного текста. Стереотипность текста, конечно понятие относительное, она обусловлена многими факторами, поэтому каждый тип текста требует и своего «подхода». Для анализа структуры учебного научного текста разработано два основных подхода.

В основе первого лежит стереотипность содержания, которое передается определенными языковыми средствами. В зависимости от этого выделяются гри основных типа текста: описание, рассуждение и повествование. В описании преобладают прилагательные, в повествовании — глаголы, рассуждение строится на основе условных и причинно-следственных конструкций. Но в учебной научной литературе они получают качественно новое значение и имеют множество подтипов.

Было бы ошибочно думать, что тексты описательного типа имеют свободный порядок следования частей. Соединение частей в них не является чисто механическим. Научное описание в них происходит под определенным углом рассмотрения, опирается на определенные принципы систематизации и отбора элементов описываемого объекта или явления. В отборе элементов описания есть своя логика.

К типу текстов-характеристик относятся тексты-классификации. Для любой классификации важно не только выделение групп исследуемого класса объектов, но и определение принципов или критериев, по которым данная классификация составлена.

Повествование как способ изложения в различных науках используется для передачи информации о действиях и событиях, развивающихся в хронологической последовательности: биографических справках, в изложении сведений по истории изучения какой-либо научной проблемы, в характерных для науки текстах о процессах, т.е. последовательной смене этапов, стадий изменения или развития какого-либо объекта.

Текст типа рассуждение в научной речи имеет вариант — доказательство. Оба типа текста имеют следующую схему построения: посылка (тезис) — аргументы — вывод. Различие между рассуждением и доказательством состоит в том, что в рассуждении в качестве вывода может появиться новое умозаключение, которого не было в посылке, а в доказательстве подтверждается или отрицается с помощью аргументов то умозаключение, которое вынесено в качестве тезиса, т.е. вывод или повторяет или отрицает тезис.

Второму способу построения текста соответствует и второй подход к анализу его структуры. В его основе лежит логико-смысловое раскрытые содержания текста. Научный текст может иметь самую разнообразную логизированную последовательность смысловых частей (блоков) с различными типами логической связи между ними. Это наиболее трудные для выявления их структуры типы текстов. Определить схему построения таких текстов помогает знание наиболее частотных элементов в структуре научного текста: изменение, условия, причины, цели, недостатки, преимущества, различия, соотношение, функционирование и др.

Основы компрессии текста

Компрессия текста необходима при составлении рефератов, тезисов, аннотаций, рецензий и основана на раскрытии смысловой структуры текста-первоисточника.

Работа над компрессией текста способствует и более глубокому его пониманию. Только тот текст по-настоящему осмыслен, основное содержание которого можно представить в сколь угодно сжатой форме. Читая текст, необходимо выделять смысловые части (подтемы текста) и определить связи между ними, так как компрессия осуществляется путем членения текста и называния (наименования) этих вычленяемых блоков. Иными словами, умение работать с научных текстом во многом зависит от понимания его смысловой структуры.

Видами компрессии текста являются аннотация, тезисы, реферат, рецензия. Они различаются не только степенью сжатия или развернутости содержания первоисточника, но и использованием стандартных клише при оформлении вторичного текста.

Аннотация — краткое сообщение о содержании источника. Аннотация сообщает, о чем говорится в статье, книге.

Реферат — это композиционно организованное обобщенное изложение содержания статьи, ряда статей, книги. В отличие от аннотации реферат информирует о том, что именно, что существенное содержится в источнике и излагает его основное содержание, раскрывает основные концепции,

Тезисы излагают основные мысли лекции, доклада, сочинения. В отличие от реферата тезисы могут иметь конспективный характер.

Рецензия — это письменный разбор, предполагающий, во-первых, комментирование основных положений, толкование авторской мысли; собственное дополнение к мысли, высказанной автором; во-вторых, обобщенную аргументированную оценку и, в-третьих, выводы о значимости работы.

Из видов компрессии текста в курсовых и дипломных работах, в диссертациях наиболее широко используется реферативное изложение тех научных положений, которые были исследованы к моменту написания собственной работы, поэтому более подробно остановимся па составлении реферата.

Составление реферата — это не простое сокращение текста за счет исключения отдельных абзацев источника. Реферирование — творческая работа. Еще М.В. Ломоносов определял работу по реферированию как «труд тяжелый и весьма сложный, которого цель не в том, чтобы передать вещи известные и истины общие, но чтобы уметь схватить новое и существенное в сочинениях, принадлежащих иногда людям самым гениальным».

Реферативное изложение должно быть сжатым. Реферат не должен превращаться в «ползанье» по тексту. Цель реферирования — создать «текст в тексте». Следует избегать обильного цитирования. Реферат — это не конспект, разбавленный «скрепами» типа «далее автор отмечает». Постоянное цитирование превращает реферат в конспект.

Составлению реферата предшествует внимательное чтение текста и выделение в нем основной информации. Это-главное в любом виде компрессии текста. Способствует этому выделение ключевых слов и предложении в каждом абзаце текста. Ключевыми словами являются научные термины или словосочетания и положения, характерные для языка данной науки, которые в логической последовательности уже сами по себе схематично передают основное содержание текста. Кроме того, следует знать строение абзаца. Каждый абзац имеет абзацный зачин, далее идет главная абзацная фраза, затем комментирующая часть, в которой раскрывается утверждение главной абзацной фразы. Заканчивается абзац выводом. Иногда абзацный зачин является и главной абзацной фразой, а вывод, если комментирующая часть занимает два или более абзаца, может быть выделен в отдельный абзац. В зависимости от объема реферата текст обычно сокращается за счет комментирующей части абзаца.

Вы уже знаете, что тема текста раскрывается в подтемах, которые являются аспектами рассмотрения данной темы в конкретном тексте. Аспекты рассмотрения темы формулируются в главной абзацной фразе каждого абзаца. Таким образом, ключевыми для определения основных мыслей текста являются главные абзацные фразы.

Выделив ключевые слова и главные абзацные фразы, можно приступать к составлению реферата. Как было сказано, реферат — это вторичный текст, это текст в тексте, поэтому для выявления позиций автора, создавшего новый текст по отношению к первоисточнику, используются специальные стандартные выражения (клише), вводящие логический контекст самого реферата и раскрывающие структуру текста.

Выбор клише зависит от содержания текста-источника. Убедимся в этом на формулировании первого предложения реферата. Текст может представлять собой: анализ, изложение теории, классификацию, обзор, оценку, характеристику и др. В зависимости от этого формулируется первая фраза реферата. Например:

• — Статья представляет собой обзор различных направлений …
• — В статье обобщается опыт …
• — В книге описана методика …
• — В статье обосновывается принцип …
• — В работе анализируются различные подходы к решению проблемы …

Или самая общая: В статье рассматриваются вопросы …

Продолжение указанных клише, т.е. формулирование сути статьи и ее основных проблем, осуществляется на основе ключевых слов и главных абзацных фраз источника.

Уже в первом предложении реферата для обозначения общего содержания или композиции текста-источника используются так называемые слова обобщенно-абстрактного значения: обзор, подходы, методика и др., которые нередко отсутствуют в источнике, т. е. автор статьи не использовал их при написании своей работы. Однако знать эти слова необходимо, они должны находиться в активном запасе каждого читающего научную литературу.

Лексику с абстрактным значением, используемую при реферировании, можно условно разделить на три группы.

Первая группа — это слова, которые должны отразить структуру (или композицию) текста-источника, Кроме вышеприведенных, используются следующие: взгляды (кого? на что?), заданы, изложение (чего?), (основные) положения, основы (теории), опыт (работы), процессы (чего?), ход (развития) и др.

Вторую группу составляют слова, обозначающие (называющие) наиболее частотные элементы структуры научного текста: аргументация, доказательства (гипотеза), иллюстрация (выдвинутого тезиса), историческая справка, объяснение (наблюдаемых явлении), описание (прибора, опыта}, причины, условия (прогресса), цели (производимых действий), факты, данные, примеры, сведения, обобщения, (щенка (результатов), выводы и др. Эта лексика обычно включается в ткань текста, легко выделяется из него и более активизирована в речи. Эти слова входят в состав клише, которые используются в реферате для передачи содержания отдельных частей текста-источника. Например:

• — Автор подробно исследует причины (условия) возникновения
• — Особое внимание автор уделяет комментированию полученных результатов…
• — Важное значение имеют данные, свидетельствующие о …
• — Автор считает необходимым привести дополнительную аргументацию …
• — Изложенное позволяет автору прийти к выводу (о том, что)… и др.

К третьей группе относятся слова, которые характеризуют или оценивают суть содержания отдельных частей текста-источника, но не использованы автором. Эта лексика имеет различную частотность употребления, и нередко при создании вторичного текста выбор нужного, более точного и емкого слова представляет значительные трудности для реферирующего.

К более частотным в употреблении следует отнести следующие: значение, изменение, недостатки, особенности, различия, критика и др. К менее частотным — аспекты изучения, закономерность, концепция, .механизм, необходимость, совокупность, соотношение, тенденции, функционирование и др. Эти слова входят в состав клише, в которых передаются особенности и важность всего источника информации или отдельных его частей. Например:

•  — Этот вопрос изложен в двух своих основных аспектах …
• — Приведенными рассуждениями вскрывается механизм ….
• — Подвергнута критике концепция …
• — Приведенные факты позволяют говорить о тенденциях …
• — Рассматриваемое соотношение следует оценивать как …
• — Совокупность указанных целей дает представление о…

Механизм раскрытия смысловой структуры текста тесно связан с поиском и использованием в реферате слов с обобщенно-абстрактным значением. Эти слова, как вы заметили, обычно употребляются в сочетании с другими словами (чаще всего существительными в родительном падеже), которые и конкретизируют значение всей фразы (мысли).

Таким образом, составление реферата строится на глубоком смысловом анализе текста, а целью обучения (равно и самообучения) реферированию становится формирование сложного интеллектуального аналитико-синтетического умения по извлечению актуальной информации для читающего как специалиста в определенной области знаний.

Протопресвитер Александр Шмеман (1921-1983) — выдающийся пастырь, мыслитель, педагог и проповедник, ­автор научно-богословских сочинений и эссеистской прозы, много сделавший для Православной Церкви в Америке. Осмысление его богословского и литургического наследия, ставшего важной частью церковной науки XX века, особенно актуально в связи со столетием со дня рождения пастыря, которое приходится на этот год.

Фундаментальные богословские труды протопресвитера Александра были посвящены главным образом вопросам церковной истории, постижению истоков и сокровенного смысла православного богослужения и церковных таинств. О том, что сам профессор считал главным в своем богословии, о значении его идей для современной богословской науки рассуждает кандидат богословия, доцент кафедры богословия Московской духовной академии священник Антоний Борисов (№ 12, 2021, PDF-версия).

Различать Божественное и человеческое

Протопресвитер Александр Шмеман для многих представителей православного духовенства и мирян является примером священнослужителя, открытого для всего нового, жертвенно служащего Богу и людям, ищущего действенные способы достучаться до умов и сердец современников.

Подобное мнение о нем сложилось не только благодаря многочисленным печатным трудам покойного пастыря. Воспоминания людей, знавших богослова лично, прямо указывают на его подлинно христианское отношение к жизни и своему служению. По словам его близкого друга, тоже уже покойного, Н.А. Струве, последние дни земной жизни отца Александра были наполнены покаянием с готовностью полностью принять волю Божию: «Полтора года назад Господь посетил Своего верного слугу тяжелым испытанием: болезнью, оставляющей мало надежды на выздоровление. О. Александр не только переносил ее с полным терпением и смирением, но до самых последних дней не переставал ощущать радость и благодарить Бога за все. Роковая болезнь дала о. Александру положить печать подлинности тому, что было сердцевиной его проповеди и священства за целую жизнь: Всегда радуйтесь. За все благодарите (1 Фес. 5:16, 18)»¹.

Вклад отца Александра Шмемана в развитие богословской науки является огромным. Именно благодаря ему в нашей Церкви сегодня обсуждаются многие действительно актуальные вопросы. Любые же обвинения в обновленчестве и модернизме, звучащие в адрес покойного, по словам священника Владимира Вукашиновича, «поверхностны и неточны»: «Шмеман стоит не только на позициях, крайне далеких от всякого либерального модернизма, но даже в отдельных случаях крайне умеренных и консервативных»².

На чем же тогда зиждется убежденность некоторых людей в наличии у протопресвитера чуть ли не протестантских симпатий? Как кажется, на факте проявленного им однажды дерзновения. В предисловии к своему самому, как принято подчеркивать, «научному» труду — «Введению в литургическое богословие» он вспоминает, как отважился снять определенного рода табу: запрет, который касался использования историко-критического подхода к изучению «сферы богослужения, литургической жизни, литургического опыта»³.

Во многом благодаря отцу Александру православный исследователь получил определенного рода свободу в рассуждении над тем, что в нашем богослужении является проявлением богооткровения, а что — исключительно человеческим вкладом. Избавление от табу, снятого литургистом, позволило существенно расширить границы деятельности богослова-исследователя, который теперь оказался способен изучать иные области церковной науки с позиции того, с чем он в данный момент имеет дело, — с Преданием (формой богооткровения) или с преданиями (человеческими обычаями той или иной степени древности)⁴.

Почему это важно и необходимо? По одной простой причине. Здравое различение Предания и преданий позволяет православному христианину избежать перекоса в одну из сторон, отклонения от святоотеческого «царского» пути. Низведение Предания до уровня преданий неминуемо превращает духовную жизнь в квазирелигиозность постмодерна, презрительно относящуюся к традициям и обрядам, — отсутствие живого чувства Откровения делает ­самого человека мерилом духовности и тем самым лишает эту духовность Божественного содержания. В том случае, если предания возводятся на уровень Предания, мы получаем иной, но не менее печальный результат. Подобное отношение превращает церковное сообщество в клуб с особенными правилами поведения, гардеробом, питанием и др. Причем каждый из перечисленных элементов возводится в статус чуть ли не догмата.

Главный ориентир

В каждом отдельном случае и вне зависимости от избранной области (догматика, библеистика, каноника, но прежде всего в области литургической) при стремлении определить, что же перед нами — Божественное или человеческое, мы оказываемся перед непростой задачей. Как отделить вечное от временного? Как актуализировать внешнюю оболочку традиции, не нанеся ущерб ее духовной сердцевине? Как кажется, и в данном случае помочь может отец Александр, не только обозначивший указанную проблему, но и давший инструментарий для ее преодоления.

Автор в своих произведениях неоднократно упоминает идею «отнесенности к главному», которой пронизано его богословское и проповедническое наследие. «Отнесенность» — основное ощущение автора, с детства определившее его религиозный опыт, «интуиция о присутствии в этом мире чего-то совершенно, абсолютно иного, но чем потом все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится»⁵. Сам профессор не смог дать понятию «отнесенности» какого-то строгого фиксированного определения⁶. Хотя явным образом суть этого явления ощущается при чтении строк, посвященных А.И. Солженицыну: «Символом этой отнесенности в романе «В круге первом», например, является Рождество. <…> Зачем понадобилось Солженицыну это Рождество? <…> Но вот, оно есть, оно вспыхнуло своим светом вначале, и его свет незримо озаряет всю эту, казалось бы, мучительную безнадежную повесть. И оно есть в повести потому, что для Солженицына оно есть в мире. <…> …Чтобы отнести всех этих страдающих и умирающих людей к главному — чтобы ясным стало изображение вечности, зароненное каждому»⁷.

Отсутствие четкого определения «отнесенности» не мешает указать на одно из главных и определяющих его свойств, а именно христологичность. Иными словами, установление и поддержание в лице Господа Иисуса связи между Божественным и человеческим; присутствие благодаря пришествию Спасителя в материальном мире жизни Духа, Который не растворяется в тварной реальности, не бежит от нее, но оживотворяет изнутри того, кто в Боге нуждается и к Нему стремится. «Отнесенность» есть еще и та таинственная, но ощутимая связь, которая присутствует в Православии между Преданием и преданиями. В пастырском аспекте она («отнесенность») должна поддерживаться Церковью в «рабочем» состоянии прежде всего в формате богослужения для сохранения (наряду с упомянутыми в Символе веры) главного для отца Александра свойства Церкви — «литургичности», которая во Христе зиждется и только в Нем и благодаря Ему существует.

Именно «литургичность» в понимании автора превращает Церковь из «экклесии» (человеческого собрания) в Тело Христово (1 Кор. 12:27) — ту Богочеловеческую структуру, которую, по замечанию протопресвитера Николая Афанасьева, характеризует таинственное выражение «эпи то авто» (ἐπὶ τὸ αὐτό) (Деян. 2:1, 44, 47 и др.), означающее «на то же самое» и чаще всего переводимое на русский язык как «в одно место». «Эпи то авто», в разъяснении протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «было техническим термином для обозначения евхаристического собрания. Специального слова в те времена не существовало, возможно, и потому, что первохристиане избегали прямо говорить о таинствах в смысле «обрядов», а понимали саму Церковь прежде всего в сакраментальном смысле. Церковь осуществляет себя, становится сама собою, когда ее члены сходятся вместе для свершения общего действа»⁸.

Это общее действо — Литургия — в основании своем и имеет для ученого идею «отнесенности» как опыта встречи с Тайной и выражение данного опыта при помощи верных символических средств. Символических в смысле античного σύμβολον — разломанной монеты или статуэтки, знака, позволяющего двум незнакомым до того лицам опознать друг друга⁹. Верное соотношение закона веры и закона молитвы (lex orandi lex est credendi) достигается только в том случае, если культурные коды нашего богослужения работают в соответствии с идеей «отнесенности» и становятся «мостиками» для верующего, позволяющими достичь главной цели — совершения литургического акта через личное словесное приношение в пространстве общей молитвы церковного собрания.

Тайна Божества, находящаяся в самой сердцевине жизни Церкви, принципиально отличает христианство от прочих религиозных течений, прежде всего гностицизма. Если гностики кичились обладанием некоей тайны, ограничивая доступ к ней всех прочих, то в лице Православия мы видим иное. «В контексте христианства под понятием «тайна» не подразумевается обозначение только того, что является непостижимым и таинственным, загадкой или неразрешимой проблемой. Напротив, тайна есть то, что открывает себя нашему пониманию, но что мы никогда не поймем до конца»¹⁰. Эти слова митрополита Каллиста (Уэра) указывают на еще одно свойство «отнесенности», имеющее не только возвышенное богословское, но и вполне практическое значение — когда тайна Божия в лице Церкви присутствует в мире, освящает его, но миру не подчиняется и в нем не растворяется.

Об этом отец протопресвитер, в частности, говорил во время беседы в г. Гринвилл (штат Делавэр, США) 22 мая 1981 года. Выступление это впоследствии переведено в текстовый формат и озаглавлено «Между утопией и эскапизмом». Здесь американский протопресвитер указывает на две серьезные опасности, возникающие перед Церковью, если она по какой-то причине утрачивает стремление к «отнесенности» или отказывается от нее. Исходом подобного выбора становится либо бездумное стремление к несуществующему «завтра» (утопии), либо бегство от мира, замыкание в пространстве самоценных представлений и субкультурных установок. И то и другое, по его мнению, противоречит евангельскому учению о Церкви как о Царстве ­Божием, которое Спасителем сравнивается или с дрожжами (Мф. 13:33), или с семенем (Мф. 13:31-32). И то и другое, чтобы принести плоды, должно быть помещено в мертвую до времени среду и преобразить ее изнутри¹¹.

Утопия и эскапизм на подобное просто не способны. Первая, представляющая собой «максимальную проекцию в будущее»¹², готова пожертвовать «сегодня» ради «поющего завтра». Но никто не ответит вам на вопрос — «С какой стати завтра должно петь? Ведь люди будут умирать, кладбища расширяться и т.д.»¹³. Никто и ничто по-настоящему не волнуют утописта здесь и сейчас. Он всем готов пожертвовать, все разрушить ради выдуманного им завтра. Странным дополнением к подобной установке отцу Александру видится не менее опасное ­явление — эскапизм, или бегство от действительности. Его он описывал следующим образом: «Уход от действительности начинается с некоего умственного расположения и продолжается как поиск разного рода духовного опыта. Всем известно, что Бога не найдешь на Бродвее в Нью-Йорке, Бога нужно искать на синих горах в Индии, в ашрамах, в методах созерцания»¹⁴.

Эскапист подобно утописту бежит от сегодня, но не ради достижения мифического завтра, а ради замыкания в пространстве выдуманной им действительности, никак не соотносящейся с реальной историей. Насколько подобное опасно, свидетельствует, например, опыт старообрядческого раскола XVI века: «Флоровский считал, что для старообрядцев вместе с реформами Никона кончилась священная история, и потому они уходили «из истории в пустыню». Но на самом деле не столько уход из истории, «внеисторичность», был следствием раскола, сколько, наоборот, раскол — следствием вне­­историчности русской жизни»¹⁵.

Указанное обстоятельство вновь демонстрирует огромную опасность утраты обозначенной доктором богословия «отнесенности», которая (утрата) неминуемо заводит Церковь в ловушку, способную изъять человека или целую общность людей из живой истории, превратив их либо в гоголевского Манилова, равнодушного к настоящему, либо в носителей специфического субкультурья, напрочь оторванного от страданий дня сегодняшнего.

Сохранить верность Откровению

Шмемановская «отнесенность» призывает заботливо относиться к вопрошаниям истории, настаивает на освящении времени. Сын Божий однажды стал участником истории, но при этом не оказался ее пленником. В Спасителе миру была явлена освящающая и исцеляющая сила Божия, переданная Им Церкви и через нее указующая миру, что однажды для него наступит конец и одновременно полное изменение: «Вне эсхатологии невозможна христианская доктрина зла. Либо сам мир становится злом, либо же оно отождествляется с чем-то одним в мире (социальными структурами и т.д.). И то, и другое — ересь. Христа не нужно ни для ухода в мироотрицающий буддизм личного «спасения», ни для «социальной революции»»¹⁶.

Идея «отнесенности» не была выведена протопресвитером на основании каких-то сугубо теоретических изысканий, а имела вполне ощутимую опытную духовную основу. В «Дневниках» отец Александр Шмеман упоминает, что его память сохранила и разделила пройденную жизнь на четыре этапа: тридцатые годы — юность в Париже и причастность к лучшему периоду русской эмиграции; сороковые — война и закат прежнего мира, обретение семьи и рукоположение; пятидесятые — творчество и служение; шестидесятые — жертвенная вовлеченность в жизнь Православной Церкви в Америке и смерть друзей, единомышленников.

Наступившие семидесятые, а затем и восьмидесятые привели отца Александра к мысли: «И вдруг: такое сильное ощущение, что прошлого-то гораздо больше, чем будущего, что все отныне будет итогами, раскрытием того, что уже было, уже дано» (курсив из оригинала. — А.Б.)¹⁷. Уверенность в правильности выведенной им идеи «отнесенности» приходит к отцу Александру ровно в тот момент, когда внутри него возникает ощущение бренности жизни перед лицом Божественной вечности. С высоты прожитых лет он явственно понимал, насколько важно не поддаваться очарованию временного, человеческого и не пытаться заместить им Богооткровенное: «…изучение истории Церкви, конечно, должно освобождать человека от порабощения прошлому, типичного для православного сознания. Но это так в идеале, увы. Помню, как медленно я сам освобождался от идолопоклонства Византии, Древней Руси и т.д., от увлечения, от «игры»»¹⁸.

«Исторический путь Православия» — еще один монументальный труд автора — почти каждой своей страницей показывает и доказывает, насколько опасной является догматизация второстепенного, обусловленная все той же утратой чувства «отнесенности». Вместо того чтобы придать статус неизменной богооткровенной истины смысловому ядру учения, вновь и вновь осуществляется попытка догматизации культурной оболочки, временного контекста керигмы. Это прекрасно видно на примере всех наиболее известных ересей и расколов. Все они в той или иной степени становились следствием неспособности ряда мыслителей пожертвовать собственными культурными предпочтениями ради сохранения верности Откровению.

Арианство, несторианство, монофизитство в различных своих более «легких» проявлениях (например, монофелитства и иконоборчества) строятся на концептах, заимствованных из тех или иных философских систем и возведенных в статус догмата. Римский католицизм, безусловно, является результатом поместного представления о роли апостола Петра и природе церковного первенства¹⁹. Имеющийся исторический опыт позволяет согласиться с выводом, который делает внимательный читатель «Дневников» покойный профессор МДА Н.К. Гаврюшин: «Множество верующих, не исключая и представителей духовенства, часто понимают христианство как некую совокупность правил, норм, ритуалов… которую охотно отождествляют с церковным Преданием. При таком номистическом, или законническом, разумении веры внешнее оказывается неизбежно важнее внутреннего. То, что в конкретный исторический момент времени было свидетельством живого творчества духа, воспринимается благочестивыми, но не вошедшими в разум Истины верующими как закон, обязательные вериги, ибо подлинно духовного мерила у них нет, а передать оное из рук в руки невозможно: его необходимо стяжать»²⁰.

Указанное, впрочем, не означает, что богослов имел к временному выражению тайны Божественной вечности какое-либо презрение. Наоборот, идея «отнесения» помогала отца Александру видеть в литургическом наследии Церкви настоящую сокровищницу средств выражения богатства христианской веры. Но ему было важно, чтобы все это богатство не лежало мертвым грузом, а работало. Чтобы между человеческими преданиями и Божественным Преданием имелось напряжение «отнесенности», не позволяющее Церкви говорить с людьми на исключительно «своем» языке, сосредотачиваться на «своих» проблемах. Православие, по мнению протопресвитера, призвано прислушиваться к вопросам каждого нового поколения и уметь в том числе говорить на языке секулярной культуры. Богословие Церкви должно быть отвечающим, а не нападающим или защищающимся. В наше время недостаточно также лишь в одностороннем порядке возвещать людям некие истины. Надо отвечать на их вопросы. И ответы на эти вопросы должны быть выражены в таких культурных кодах, которые близки и понятны современным слушателям.

Именно в этом смысловом поле следует понимать неприятные на первый взгляд слова профессора: «Только в Церкви можно найти полный образ Христа. Это и есть дело богословия — и больше ничего. Но его одинаково заслоняют и «поп», и «богослов». Один поставил ставку (беспроигрышную) на вечную нужду человека в «священности», другой Самого Христа превратил в «проблему»»²¹. Здесь церковный историк пусть и резко, но в точности повторяет суть апостольской мысли, что никакой человек не имеет права занимать собой место Христа Спасителя или препятствовать общению с Ним, Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5).

Практические предложения по реализации идеи «отнесенности» обнаруживаются в наследии публициста применительно к двум литургическим реформам: произошедшему глобальному изменению богослужебного уклада в Римско-Католической Церкви и, наоборот, несостоявшейся фиксации литургической традиции Православной Церкви в Америке по образцу дореволюционного лекала. В отношении первого отец Александр пишет неутешительные вещи. Модернистский кризис, развернувшийся у католиков на рубеже XIX-ХХ веков, не только, по мнению автора, не понудил Рим внутренне измениться, но, наоборот, усугубил имеющееся положение дел, когда вместо здоровых преобразований в лице II Ватикана произошла уступка сиюминутной выгоде запросов мира сего: «И за это Церковь (Католическая) расплачивается теперешней катастрофой. <…> Церковь ответила утверждением себя как голого авторитета (reductio ad absurdum) и как абсолютизма формул, то есть того же авторитета. И через несколько десятилетий лопнула — Ватикан II и вакханалия: разложение «авторитета»»²².

Искать в богослужении Христа

Католические реформы середины ХХ века стали для Шмемана не реализаций «отнесенности», не попыткой явить миру истинное эсхатологическое лицо христианства, присутствующего здесь, но говорящего о несводимом к земной реальности Царстве Божием, а еще одним не­удачным опытом «очищения»: «Не случайно «постватиканская» Церковь протестантизируется (отказ от авторитета, от понятия “ереси”, от тональности «объективности»). <…> Протестантизм был попыткой спасти веру, очистить ее от ее религиозной редукции и метаморфозы. Но он это сделал ценой отказа от эсхатологии, замены ее «спасением» предельно личным, индивидуальным. И потому — в сущности — отказом от Церкви…»²³

Легко указывать соседу на его неправоту. Значительно сложнее разбираться с собственными проблемами. Тут богослов, надо сказать, реалии нашей церковной жизни критикует нещадно: «На глубине Православие, мне кажется, давно уже «протестантизируется»: «верит» в нем каждый по-своему, но соединены все «религией», то есть храмом и обрядом. Отсюда двойное движение: если от религии к «вере», то к расцерковлению, к уходу в личную религию; если от «веры» к религии — то к Православию, Типикону, кадилу и иконам. Оба движения «неполноценны»: в одном торжествует индивидуализм (отрицание Церкви), в другом — «религия» (редукция Церкви) и, в сущности, тоже индивидуализм»²⁴.

На практике (если говорить прежде всего о богослужении) подобное положение дел проявляет себя в одновременно существующем сохранении Типикона и неследовании ему, в переносе суточных форм богослужения на не предназначенное им время (служение утрени вечером, а вечерни утром), в сокращении служб на основании мнения настоятеля, служащего в данный день рядового священника, регента или даже чтеца. Перечислять эти проявления литургического кризиса можно и дальше, но все они приводят, по мнению отца Александра, к последствиям двух типов: 1) сведению богослужения до уровня службы-схемы (поскольку требования «догматизированного» Типикона в полной мере исполнить невозможно) или 2) игнорированию устава как такового, превращению его в «фон» для выделения отдельных ярких песнопений или иных богослужебных элементов («концертов»).

И здесь вновь выходит на передний план идея «отнесенности»: насколько сложившееся в литургической области положение дел позволяет человеку по-настоящему соприкоснуться с эсхатологической природой Церкви как зачатка грядущего Царства Божия? Если и позволяет, то с большими затруднениями. Отец Александр признает, что Православной Церкви необходима литургическая реформа, но не в духе той, что прошла сначала в протестантизме, а затем в католицизме. В данном случае его мнение в общем и целом совпадает с позицией его современника протоиерея Георгия Флоровского, одного из выразителей принципов «неопатристического синтеза», сводимого к вдохновляющему девизу «вперед — к отцам».

Церкви, по мнению богослова, необходимо вернуться к «православному пониманию Божественной литургии как общего моления, общего приношения, общего благодарения и общего причащения»²⁵. Что на практике означает следующее: «…когда мы вернемся от наших новых и сомнительных обычаев к подлинной православной традиции, открывающейся нам в наших литургических текстах и комментариях отцов, будет исправлено прискорбное положение дел, преобладающее сегодня, при котором верующие более посетители, чем участники богослужения»²⁶.

Литургическая реформа, таким образом, для автора не сводится к каким-то внешним действиям («Существуют проблемы, которые нельзя решить с помощью указов или инструкций. Они никогда не разрешали никаких реальных проб­лем и не похоже, что разрешат их когда-либо в будущем»²⁷). Невозможно преодолеть кризис в области богослужения, редуцировав его до чего-то одного — подвергнув, например, изменению язык службы²⁸ или ее структуру. Речь идет о более глубокой вещи — «богослужение по самой своей природе должно быть понятно и осмысленно и в каждой своей части, в каждом слове, и в целом. Спешим оговорить со всей силой: речь идет совсем не о приспособлении его ко вкусам верующих или «к духу нашего времени», еще менее — о его «упрощении». На наших глазах совершалось достаточно много попыток такого рода «модернизации» службы, и известно, к чему они приводят»²⁹.

Проблема заключается в утрате частью духовенства и мирян понимания христоцентричности богослужения. Иными словами, утраты той самой «»отнесенности» всего к «другому», эсхатологизма самой жизни и всего в ней, который антиномически делает все в ней ценным и значительным. Источником же этого эсхатологизма, тем, что делает это «просвечивание», эту «отнесенность» возможными, является таинство Евхаристии, которым поэтому изнутри и определяется Церковь и по отношению к самой себе, и по отношению к миру, и по отношению к каждому отдельному человеку и его жизни. <…> …Для того чтобы этот опыт («проходит образ мира сего») стал возможным и реальным, нужно, чтобы в этом мире был дан также и опыт того самого, к чему все «отнесено» и относится, что через все «просвечивает» и всему дает смысл, красоту, глубину и ценность: опыт Царства Божия, таинством которого является Евхаристия»³⁰.

Что же делать и как же быть? Проанализировать имеющееся положение дел с точки зрения идеи «отнесенности». Помогает ли нынешний уклад церковных традиций (в том числе богослужебных) совершить богослужебному собранию то, к чему призывают его слова анафоры: «Еще приносим Ти словесную сию и безкровную Службу, и просим, и молим, и мили ся деем: низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащыя Дары сия»? И если находится то, что оказывается пусть древним и привычным, но в конечном счете «средостением», мешающим «отнесенности к главному», Церковь призвана пастырски задуматься над тем, что для нее важнее — человек или суббота?

Православное христианство ставит перед всеми нами нетривиальную задачу: вместо овна или голубицы мы должны предложить Богу «словесное приношение», осуществить в пространстве соборной молитвы Евхаристии свой собственный литургический акт, который абсолютно ничем не похож на языческо-магическое действо. Не о семейном счастье или успехе в карьере призваны мы молиться на Евхаристическом богослужении, но искать и находить в нем Самого Христа, ибо сказано: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и все это приложится вам (Мф. 6:33). Иначе опыт Церкви будет «заменен опытом храма плюс индивидуальной религии, изнутри лишенной всякой веры в смысле «осуществления ожидаемого и уверенности в невидимом»»³¹

Наше словесное приношение Богу, с одной стороны, должно опираться на многовековую литургическую традицию Церкви, а с другой — призвано стать выражением всецелого стремления к Отцу Небесному: духом, умом, чувствами, всей душой и всем телом. Эта полная посвященность, осознанность и устремленность основываются на все той же «отнесенности» — стремлении стать частью церковной реальности соединения вечного и временного, явленного миру во Христе Спасителе Царства будущего века. «Спасение только в углубленном, церковном, соборном и пастырском продумывании и медленном пояснении самой сущности православного богослужения»³², пастырскому разъяснению духовного феномена которого, той самой «отнесенности к главному», посвятил многие годы своего служения приснопамятный протопресвитер Александр Шмеман.

Священник Антоний Борисов

¹ Струве Н. Православие и культура. 2-е изд. М.: Русский путь, 2000. С. 204.

² Вукашинович В., свящ. Литургическое возрождение в ХХ в. История и богословские идеи литургического движения в Католической Церкви и их взаимоотношение с литургической жизнью Православной Церкви. М.: Христианская Россия, 2000. С. 157-158.

³ Шмеман А., протопр. Введение в литургическое богословие. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1996. С. 9.

⁴ «Если мы обратимся к апостольским посланиям, то увидим как бы два понимания церковного Предания: Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы на­учены или словом или посланием нашим (2 Фес. 2:15); Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас… (2 Фес. 3:6). В этих двух отрывках апостол Павел немного по-разному использует этот термин. В первом отрывке он говорит о преданиях во множественном числе, во втором он говорит о единственном Предании. Это выражение позволило православным богословам развить следующую идею: в Церкви есть Предание и предания. Что же такое предания? Это древние обычаи, которые получены со времен апостольских от Христа через апостолов и сохраняются до нашего времени» (Малков П. Введение в литургическое предание: Таинства Православной Церкви. 4-е изд. М.: Изд-во ПСТГУ, 2016. С. 11).

⁵ Шмеман Александр, протопр. Дневники. 1973-1983.  М.: Русский путь, 2005. С. 51.

⁶ «Что такое, в чем эта «отнесенность»? Мне кажется, что именно этого я никак не могу объяснить и определить, хотя, в сущности, только об этом всю жизнь говорю и пишу (литургическое богословие). Это никак не «идея»: отталкивание от «идей», все растущее убеждение, что ими христианства не выразишь. Не идея «христианского мира», «христианского общества», «христианского брака» и т.д. «Отнесенность» — это связь, но не «идейная», а опытная. Это опыт мира и жизни буквально в свете Царствия Божия, являемого, однако, при посредстве всего того, что составляет мир: красок, звуков, движения, времени, пространства, то есть именно конкретности, а не отвлеченности. И когда этот свет, который только в душе, только внутри нас, падает на мир и на жизнь, то им уже все озарено, и сам мир для души становится радостным знаком, символом, ожиданием» (Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 52).

⁷ Шмеман А., протопр. Беседы на радио «Свобода». Т. 2. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. С. 429.

⁸ Мейендорф И., протопр. Введение в святоотеческое богословие. Минск: Лучи Софии, 2007. С. 17.

⁹ «Греческие святые отцы называли Тело Христа, хлеб, на Евхаристии символом. Но они ни в коем случае не имели в виду, что это означает (как понимают это на Западе) чисто символическое присутствие Христа в Евхаристии. Они использовали слово «символ» для обозначения того, что западные теологи имеют в виду под понятием «реальное присутствие». Символ указывает на то, что одна реальность может не только означать другую реальность, но и являть и передавать ее нам, и поэтому символ — больше, чем знак. Я знаю, что химическая формула Н2О означает воду, хотя никакой воды в самой формуле нет. У символа нет подобных ограничений, он участвует в той реальности, на которую указывает. Символ не просто умозрителен и воображаем, он — онтологичен и экзистенциален. Это — реальность, которая во всей полноте выражается, является и сообщается через другую реальность» (Шмеман А., протопр. Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 242-243).

¹⁰ Каллист (Уэр), епископ Диоклийский. Православный путь. СПб.: Алетейя, 2005. С. 21.

¹¹ «Как закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукою, и не только прикасается, но даже смешивается с нею (потому и не сказано — «положи», но — «скры»), так и вы, когда вступите в неразрывную связь и единение со врагами своими, тогда их и преодолеете. И как закваска, будучи засыпана мукою, в ней не теряется, но в скором времени всему смешению сообщает собственное свойство, так точно произойдет и с проповедью. Итак, не страшитесь, что Я сказал о многих напастях: и при них вы просияете и всех преодолеете» (Иоанн Златоуст, свт. Толкование на Евангелие от Матфея: В 2-х кн.  Книга вторая. М.: Cибирская Благозвонница, 2010. С. 11).

¹² Шмеман А., протопр. Вера и Церковь: Сборник.  М.: Книжный клуб Книговек, 2021. С. 437.

¹³ Там же. С. 438.

¹⁴ Там же. С. 441.

¹⁵ Хондзинский П., прот. «Ныне все мы болеем теологией»: Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. С. 27.

¹⁶ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 159.

¹⁷ Там же. С. 126.

¹⁸ Там же. С. 124.

¹⁹ Выступая в качестве наблюдателя перед участниками II Ватиканского собора, отец Александр констатировал следующее: «В структуре Церкви, безусловно, существует некоторый плюрализм, однако здесь о нем ничего не сказано. Здесь другие приоритеты… и что касается ex sese. В документе (догматической конституции Lumen gentium. — А.Б.) полномочия епископата постоянно рассматриваются как уступка, тогда как папе принадлежит безоговорочная власть. Каждое положение, касающееся епископата, имеет обязательную ссылку на папу и его полномочия» (История II Ватиканского собора. Т. III: Сформировавшийся собор / общ. ред. Дж. Альбериго, А. Бодрова, А. Зубова. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2005. (История Церкви). С. 85).

²⁰ Гаврюшин Н.К. Русское богословие. Очерки и портреты. Н. Новгород: Изд-во Нижегородской духовной семинарии, 2011. С. 638-639.

²¹ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 72.

²² Там же. С. 157.

²³ Там же. С. 348.

²⁴ Там же.

²⁵ Шмеман А., протопр. К вопросу о литургической практике (письмо моему епископу) / Текст: электронный // URL: http://pravoslavie.by/page_book/bogosluzhenie-i-tainstva.

²⁶ Там же.

²⁷ Там же.

²⁸ «Переводчиками движет наивное убеждение, что если «знать» греческий, церковнославянский и английский, то даже с такими шедеврами православной гимнографии, как Великий канон святого Андрея Критского или Акафист Пресвятой Богородице, «не будет проблем». Но, сказать по правде, результаты выходят порой самые плачевные. В лучшем случае мы получаем вялые, невнятные и «сомнительные» (с точки зрения английского языка) тексты вроде следующих: «Не хвались, ибо ты есть плоть, и троекратно ты отречешься от Меня, — от Меня, Кого все создание благословляет и прославляет во все времена»; «Ты подведешь Меня, Симон Петр, — говорит Господь, — едва лишь произнесется это слово о тебе, хоть ты в себе и уверен, и служанка, приблизившись весьма скоро, поверг­нет тебя в смятение». В худшем же случае появляются примерно такие строки: «Телица рыдала, созерцая Тельца, повешенного на древе»» (Шмеман А., протопр. Проблемы Православия в Америке: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 488-489).

²⁹ Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 175.

³⁰ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 58.

³¹ Там же. С. 348.

³² Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика. С. 176.

«Церковный вестник»/Патриархия.ru