Тема лишнего человека в рассказе тургенева гамлет щигровского уезда 10 класс

Тутлыкова Л.О. Тема лишнего человека в произведениях И.С. Тургенева: дипломная работа

Доступные файлы (1):

n1.docx

1   2   3   4

2.3. ГАМЛЕТ ЩИГРОВСКОГО УЕЗДА – ВАРИАНТ РУССКОГО ГАМЛЕТА

До «Дневников лишнего человека» в свет выходит рассказ И.С. Тургенева «Гамлет Щигровского уезда». Герой, от которого ведётся повествование, был приглашён на обед, устраиваемый богатым помещиком и охотником Александром Михайлычем. После обеда он остаётся ночевать у хозяина и его располагают с немного чудаковатым на вид человеком, который не называет своего имени, но рассказывает о своей жизни. В конце своего повествования он даёт себе имя: «А уж если вы непременно хотите мне дать какую-нибудь кличку, так назовите… назовите меня Гамлетом Щигровского уезда. Таких Гамлетов во всяком уезде много, но, может быть, вы с другими не сталкивались…» [4, с.109]. Таким образом, Тургенев проводит некоторую параллель своего героя с шекспировским, а также с общим образом Гамлета, бытующим в европейской культуре.

Л. Выготский, в своей работе психология искусства делает подробный анализ образа Гамлета в истории культуры. «”Гамлет — мистик. И потому, что вся его судьба определена голосом из бездны (Тень отца), голосом, в реальности которого он не сомневается. И потому, что он страдает от насилия мысли над волей, и потому более всего, что его трагедия заключена не в этой власти мысли над волей, но в том, что он, погруженный в обыденность, взирает на жизнь свысока и в то же время не перестает из глубины слышать голос бездны. Не говоря уже о фатальности совершающихся событий…”. Гамлет — мистик; но в чем же трагедия, если он взирает на жизнь свысока? Во всяком случае, глубокое замечание это позволяет перейти к главной мысли всей статьи: она меняет основной взгляд на Шекспира в России. По его мнению, эпоха Белинского протекала вне непосредственных связей с Шекспиром, как в 40-е годы. («У Белинского отношение к Шекспиру было больше энтузиазмом перед личностью, чем проникновением в его поэзию».) Но, главное, глубоко неверна привычная связь Тургенева с Шекспиром; его подчас карикатурное понимание Гамлета в статье «Гамлет и Дон-Кихот» («то кровь кипит») указывает на его глубокую неродственность этому типу. И его герои (Рудин, Гамлет Щигровского уезда и проч.) близки не Гамлету Шекспира, а его изуродованному и приниженному в толкованиях двойнику. Как бы ни посмотреть на Гамлета, но, если только изобразить его в рост шекспировскому, всякая близость исчезает» [17].

В условиях русской действительности не может существовать шекспировского Гамлета. В первую очередь, этому мешает повышенный индивидуализм героя. Наш Гамлет, взирая на уродство мира, не может оставаться мистиком и полностью отречься от общества, его породившего. Он и на себе несёт отпечаток этого уродства, и страдает от этого, и метается – не способный ни отречься, ни переменить чего-либо, и закрыть на увиденное однажды ясно тоже не способный. Поэтому тургеневский Гамлет не решает вопроса «Быть или не быть?», он хотел бы быть и одновременно убеждён что никогда не выберет положительного решения, так как не чувствует в себе смелости и силы.

Однако от идейного содержания перейдём к связи сюжета «Гамлета…» с биографических фактов автора. Своего героя Тургенев поселил именно в Щигровском уезде Курской губернии неслучайно: там находилось одно из тургеневских имений — Семеновка. Более того, как известно, в черновом автографе рассказа вместо Щигровского был назван Чернский уезд, что прямо указывало на автобиографичность тургеневского произведения: в Чернском уезде Тульской губернии находилось родовое имение отца писателя — село Тургенево и несколько имений, принадлежавших Лутовиновым. Описывая жизненный путь своего вымышленного героя, Тургенев достаточно последовательно, шаг за шагом воспроизводит события и факты своей биографии. Многие жизненные ситуации, о которых тургеневский Гамлет рассказывает своему случайному собеседнику, находят подтверждение в документальных свидетельствах, касающихся биографии Тургенева. Автора рассказа и его героя сближает многое: деревенское детство, раннее увлечение поэзией; матушка, занимавшаяся воспитанием сына «со всем стремительным рвением степной помещицы». Герой тургеневского рассказа вспоминает о дяде-опекуне, ограбившем племянника. Дядя И.С. Тургенева, Н.Н. Тургенев, в течение нескольких лет был управляющим Спасским имением. У В.П. Тургеневой и ее сыновей были основания сомневаться в бескорыстии Н.Н. Тургенева.

Таким образом, повествование о лишнем человеке приобретает здесь двойное звучание. С одной стороны – это ирония над жизнью главного героя. Она подчёркивается постоянным его упоминанием о собственной неоригинальности. Поэтому претензии на исключительность становятся смешными тогда, когда оказывается, что таким образом поступало большое количество людей, мыслящих согласно одной и той же логике. Исключительность лишнего человека превращается здесь в типичный синдром, болезнь, повсеместно укоренившийся в головах людей. Люди, ищущие поначалу высоких идеалов, позже разочаровываются в них и остаются наедине с собой, а трагизм сменяется при этом иронией.

В повести, смеясь над собой и собственной жизнью, главный герой, по сути, повествует нам жизнь лишнего человека, который остался в итоге одиноким и никому не нужным, которого, в общем-то, никто и не замечает. Причём он говорит о том, что он не оригинален, а типичен. Что он делал как все и поэтому стал таким, какой есть. Тема лишнего человека, типа людей, именуемых здесь Гамлетами, обретает, в отличие от вышерассмотренных произведений, ироническую окраску. Лишние люди предстают здесь как типичные, неоригинальные элементы повседневности. Здесь раскрываются и причины робости таких персонажей, как, к примеру, Чулкатурин. Вот что говорит о себе герой: «Я, видите ли, робок, и робок не в ту силу, что я провинциал, нечиновный, бедняк, а в ту силу, что я страшно самолюбивый человек» [4, с.110]. Эгоистичность порождает боязнь что-либо совершить — так в первую очередь герой думает о том, как это воспримут окружающие. То есть вскрывается некоторая двуличность лишнего человека: с одной стороны он отрекается от общества, но с другой – дрожит над его мнением. Такое неокончательное отчуждение от общества, как это уже говорилось выше, присуще русскому варианту Гамлета.

Просматривается и типичный жизненный путь героя: неустойчивая жизнь в юности, без денег; потом увлечение кружком. «Кружок — это ленивое и вялое житье вместе и рядом, которому придают значение и вид разумного дела; кружок заменяет разговор рассуждениями, приучает к бесплодной болтовне, отвлекает вас от уединенной, благодатной работы, прививает вам литературную чесотку; лишает вас, наконец, свежести и девственной крепости души» [4, с.119]. Вот какое определение даётся всему этому явлению. В этом видится взгляд человека, разочаровавшего и рассмеявшегося над собственной жизнью и прежними своими идеалами. Далее следует поездка в Европу и знакомство с немецкой философией. И последним этапом – история любви с печальным исходом.

Но не одной иронией пропитана вся повесть. Несомненно, что Гамлет вызывает большие симпатии в сравнении с Чулкатуриным. Попробуем разобраться в причинах такого отношения. Немаловажен, во-первых, факт немалой степени автобиографичности, о которой было сказано. Во-вторых, и сам герой сам иронизирует по поводу собственной персоны, осознавая всю никчёмность собственных стараний и гипертрофированную самовлюблённость. В тургеневском рассказе отсутствуют описания наружности и костюма главного героя. Вместе с тем существенно, что единственная упомянутая деталь одежды — бумажный колпак, который держит в руке, постоянно жестикулируя, тургеневский герой. Деталь почти комическая или, во всяком случае, достаточно уничижительная. Летом 1881 г. Тургенев в Спасском-Лутовинове рассказывал Я. П. Полонскому, как однажды, в Париже, во время приступа тоски, он соорудил себе из шторы «длинный — аршина в полтора — колпак. надел его себе на голову, стал носом в угол и стою… Веришь ли, тоска стала проходить, мало-помалу водворился какой-то покой, наконец, мне стало весело» [5, с.21]. Таким образом, можно убедиться в сочувствии автора к Гамлету, а иронию принять как способ освобождения от гнетущего покинутого состояния. Получается, что с одной стороны, автору кажется смешным поведение Гамлета, его образ жизни, но с другой стороны – он понимает мотивы поступков своего героя. Высмеивая его, он одновременно его и защищает, делая его искренним в своих приговорах, чудаковатым и при этом полностью одиноким. Важен, также, и контекст основного рассказа Гамлета.

Повесть начинается с описания общества, которое, по утверждению Гамлета, не замечает его. Но что оно, собственно, собой представляет? Оно состоит людей, большей частью, не блещущих умом, безоговорочно верящих лишь в иерархию чинов, дрожащих от страха за собственную шкуру или разливающихся желчью по поводу каждого, любящих хорошенько набить себе брюхо и посмеяться над глупой шуткой. Вот как описывается Тургеневым главное событие того вечера: «Лупихин опять захохотал… Но вдруг тревожное волнение распространилось по всему дому. Сановник приехал. Хозяин так и хлынул в переднюю. За ним устремились несколько приверженных домочадцев и усердных гостей… Шумный разговор превратился в мягкий, приятный говор, подобный весеннему жужжанью пчел в родимых ульях. Одна неугомонная оса — Лупихин и великолепный трутень — Козельский не понизили голоса… И вот вошла наконец матка — вошел сановник. Сердца понеслись к нему навстречу, сидящие туловища приподнялись; даже помещик, дешево купивший у Лупихина лошадь, даже тот помещик уткнул себе подбородок в грудь. Сановник поддержал свое достоинство как нельзя лучше: покачивая головой зад, будто кланяясь, он выговорил несколько одобрительных слов, из которых каждое начиналось буквою а, произнесенною протяжно и в нос, — с негодованием, доходившим до голода, посмотрел на бороду князя Козельского и подал разоренному штатскому генералу с заводом и дочерью указательный палец левой руки» [4, с.36].

На фоне такой картины даже жалкая жизнь Гамлета приобретает некоторую благородность, глупую ошибку умного человека. Таким образом, Гамлет обретает шутовской образ, который, хоть и считается дураком этого общества, и говорит сам о себе подобным образом, однако при этом понимает гораздо больше тех, кто нашёл своё место в жизни, засел там и окончательно оглупел. История Гамлета Щигровского уезда при подобном сочетании обретает драматическое звучание в шутовском исполнении, самоиронию с оттенком искреннего сожаления и понимания того, что теперь уже ничего изменить нельзя.
2.4. ЯКОВ ПАСЫНКОВ КАК ЛИРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА

В 1855 году был написан «Яков Пасынков». Образ главного героя создавался похожим на Белинского, на такого, каким был он описан в воспоминаниях Тургенева: он «был идеалист в лучшем смысле слова. В нем жили предания того московского кружка, который существовал в начале тридцатых годов и следы которого так заметны еще доныне …> По понятию Белинского, его наружность была такого рода, что никак не могла нравиться женщинам; он был в этом убежден до мозгу костей, и, конечно, это убеждение еще усиливало его робость и дикость в сношениях с ними. Я имею причину предполагать, что Белинский, с своим горячим и впечатлительным сердцем, с своей привязчивостью и страстностью, Белинский, все-таки один из первых людей своего времени, не был никогда любим женщиной. Брак свой он заключил не по страсти. В молодости он был влюблен в одну барышню, дочь тверского помещика Б-на; это было существо поэтическое, но она любила другого и притом она скоро умерла. Произошла также в жизни Белинского довольно странная и грустная история с девушкой из простого звания; помню его отрывчатый, сумрачный рассказ о ней… он произвел на меня глубокое впечатление… но и тут дело кончилось ничем» [59, с.309].

Тема лишнего человека раскрывается здесь на основании двух героев: один из них тот, от чьего лица ведётся повествование, другой – сам Яков Пасынков. Об этом свойстве повести пишет в своей работе О.В. Дедюхина: «В повести “Яков Пасынков” поднимается проблема “лишнего человека”. Яков Пасынков, с одной стороны, противостоит рассказчику, предоставляющему собой типичного “лишнего человека”, с другой – сам является носителем черт, характерных для этого типа героя. Ему свойственны романтическая отвлечённость, практическая беспомощность и несостоятельность. Однако Якова Пасынкова отличает стремление быть просветителем хоть одной женской души. В этом герое Тургеневым воспеваются лучшие черты романтической натуры: возвышенность душевных порывов, способность мечтать, великодушие, верность своему идеалу» [22, с.11]. Однако мы не совсем согласны с автором данных строк, считая, в первую очередь, Якова Пасынкова представителем типа лишних людей. И этому подтверждением может служить схожесть этого героя с реальным человеком – В.Г. Белинским, который сам не раз говорил о сходстве собственных переживаний с переживаниями литературного героя Лермонтова, а именно, Печорина. Е.И. Кийко, автор комментариев к некоторым произведениям И.С. Тургенева писал следующее о сходстве выдуманного героя и реального человека: «Яков Пасынков увлечен Шиллером и с восторгом читает его «Rйsignation» (1784) — одно из наиболее популярных в студенческих философских кружках стихотворений. Характерно, что Белинский в пору увлечения немецкой идеалистической философией неоднократно писал об этом же произведении. Любимое музыкальное сочинение Пасынкова — «Созвездие». Этот факт тоже не случаен. Песни Шуберта были очень любимы в кружке Станкевича и в частности Белинским. По внешнему облику Яков Пасынков (узкие плечи и впалая грудь, болезненный вид) также напоминает Белинского. Тургенев подчеркивал неуклюжесть и светскую неловкость своего героя, перевернувшего в гостиной у Злотницких столик. Аналогичный случай произошел и с Белинским, который в гостиной князя В. Ф. Одоевского опрокинул столик и пролил при этом стоявшее на нем вино» [26].

Такое богатство сходных черт не может быть случайным, и параллель, которая проводится между Яковом Пасынковым и Белинским, делает первого носителем образа лишнего человека. Однако, несомненно, данный герой выделяется на фоне остальных лишних людей, представленных в творчестве Тургенева. Во-первых, здесь нет и налёта, какой бы то ни было, иронии, чего не скажешь даже об образе Лаврецкого из «Дворянского гнезда», который, несёт на себе отпечаток переломанных судеб его предков и родителей. Во-вторых, ставится под сомнение его ненужность. Этому герою и в самом деле удаётся сеять мир вокруг себя, улаживая ссоры и дуэли, восстанавливая душевный порядок своего друга, возлюбленной и даже того, кто ему как человеку не сильно то и приятен. Это говорит об открытости героя и его преданности людям. Романтичность героя не становится предметом насмешек, более того, она кажется необычайно естественной чертой Якова Пасынкова. Кийко говорит следующее об этом аспекте: «Работая над образом Якова Пасынкова, Тургенев постепенно дополнял первоначальную канву, стремясь усилить романтическую окраску психологического облика героя и подчеркнуть его внутреннее благородство. Так, в окончательном варианте текста он полнее раскрыл душевную чистоту и искренность веры Пасынкова в добро, истину, науку, любовь вписал рассуждение героя о достоинствах поэзии Пушкина и Лермонтова и дополнил его биографию эпизодом первой любви к юной немке» [26].

И в самом деле, история первой любви Пасынкова полна благородства и романтической наивности, которая, в отличие от многих других подобных историй, не переходит потом в желчные высказывания, дуэли, бессмысленные и даже безнравственные поступки. «Предметом его страсти была племянница Винтеркеллера, белокурая, миленькая немочка, с пухленьким, почти детским личиком и доверчиво-нежными голубыми глазками. Она была очень добра и чувствительна, любила Маттисона, Уланда и Шиллера и весьма приятно произносила стихи их своим робким и звонким голосом. Любовь Пасынкова была самая платоническая; он видел свою возлюбленную только по воскресеньям (она приезжала играть в фанты с Винтеркеллеровыми детьми) и мало с ней разговаривал; Помню я также скорбь его и уныние, когда вдруг распространилось известие, что фрейлейн Фридерике (так ее звали) выходит замуж за герра Книфтуса, владельца богатой мясной лавки, очень красивого и даже образованного мужчину, и выходит не из одного повиновения родительской воле, но и по любви. Очень тяжело было тогда Пасынкову, и особенно страдал он в день первого посещения молодых. Бывшая фрейлейн теперь уже фрау Фридерикс, представила его, опять под именем lieber Herr Jacob, своему мужу Пасынков пожал господину Книфтусу руку и пожелал ему (и искренно пожелал — я в этом уверен) полного и продолжительного счастья. Это происходило при мне. Помню я, с каким удивлением и сочувствием глядел я тогда на Якова. Он казался мне героем!..» [7, с.310].

Тургеневу важно также было подчеркнуть созерцательность натуры Пасынкова, и он вставил дополнительное рассуждение героя на эту тему. Тургенев много работал и над местом рассказа, где идет речь о том, что и в зрелом возрасте Пасынков не изменился и остался “весел душой”. Так в черновом автографе первоначально было: “и жизненный холод, горький холод опыта — он не коснулся нежного цветка, таинственно расцветшего в сердце доброго Якова”» [26].

Таким образом, впервые лишний человек вызывает в творчестве Тургенева невольное восхищение, но не критику. Однако и такой человек не находит себе места в этом мире, оставляя на этой земле лишь преданного ему друга. В целом, описание Якова Пасынкова в некотором смысле уходит от чистого реализма, в нём появляются лирические ноты, связанные с личными переживаниями автора. К примеру, рассмотрим эпизод, в котором друзья видятся спустя долгую разлуку: «Он немного постарел в последние семь лет; морщины, тонкие, как след иглы, кой-где пробороздили лоб его, щеки слегка впали, и волосы поредели, но бороды почти не прибавилось, и улыбка его осталась та же; и смех его, милый, внутренний, словно задыхающийся смех, остался тот же…» [7, с.312]. Здесь мы видим раздвоенное ощущение от увиденного рассказчиком Якова: внешность его отражает все трудности, которые ему пришлось пройти, но при этом душевные силы и ясность ума не покидают его. При этом в речи рассказчика чувствуется тревога за друга и радость за то, что тот, не смотря ни на что, остался прежним.

Свежесть идей и подхода к типу лишнего человека, которые ознаменовали повесть, не остались без внимания. Появление нового рассказа Тургенева было встречено сочувственно также и «Современником». В «Заметках Нового поэта» (И. И. Панаева) говорилось о том, что, создавая «Якова Пасынкова», «г. Тургенев имел счастливую мысль вступиться за романтизм. Вступаться за невинно угнетенных и притесненных — всегда подвиг, и уже одна эта мысль заслуживает полного сочувствия и одобрения» [26]. Сказав далее о насущной необходимости разоблачения «торжествующего положительного человека», новый поэт писал, что «такой подвиг может совершить только такой талант, каким владеет, например, автор „Записок охотника“, ибо для этого подвига необходим, кроме тонкого анализа внутренних ощущений и глубокого поэтического чувства, еще собственный жизненный опыт… Только тот, кто сам поэт, кто пережил все эти романтические порывания, стремления и верования, — только тот может вступиться за них горячо и с успехом» [26].

Приветствуя появление «Якова Пасынкова», критик «Современника» считал, однако, что этот рассказ — «только намек на такой подвиг; это небольшой эскиз, набросанный для будущей картины, эскиз бойкий, но в котором мысль автора еще можно только угадывать» [26]. В художественной незавершенности «Якова Пасынкова» Тургенева, очевидно, обвиняли и в личной беседе его литературные друзья. Учтя критические замечания, Тургенев при подготовке «Якова Пасынкова» к изданию в сборнике «Повестей и рассказов» (1856) дописал несколько страниц, посвященных главному герою.

Таким образом, Яков Пасынков – является таким представителем типа лишних людей в творчестве Тургенева, который несёт в себе все возможные положительные человеческие черты, но при этом всё также остаётся ненужным обществу в целом. Причины этого не столь ясны в повести Тургенева, и сложно определить: вина ли это главного героя или общества. Однако такой парадокс сам по себе несёт определённое художественное и философское значение, ставя не точку, а многоточие в истории с явлением лишних людей. Так как, с одной стороны, становится ясным то, что общество нуждается в подобных людях, однако что-то удерживает обе стороны от взаимного общения.
Подведём итоги по первой главе. Мы рассмотрели три повести «Дневник лишнего человека», «Гамлет Щигровского уезда» и «Яков Пасынков», а также переписку Тургенева с Герценом. В ходе анализа были сделаны следующие выводы.

Итак, как говорилось об этом выше, именно с выходом в свет «Дневников…» начинается широкое распространение понятия «Лишнего человека». В течение всех дневниковых записей Чулкатурин доказывает то, что он является самым настоящим лишним человеком. Он представляет в своём повествовании ряд неудавшихся и поломанных отношений с родителями, с приятелями, с простыми обывателями и, в особенности, с женщинами. Любовь, пришедшая к нему как шанс на душевное спасение, только вконец ломает Чулкатурина, доказывая ему в очередной раз его ненужность. Но перед лицом самой смерти вдруг отступают от него все проблемы, и он видит свою жизнь, как в первый раз – прекрасной и дорогой его сердцу. И, впервые за долгие годы, почувствовав желание просто жить, он уходит из жизни.

В истории переписки Тургенева и Герцена идейные расхождение всё-таки в итоге взяли верх над крепкой дружбой, вынудив обоих почти на три года разорвать всякие отношения. Тургенев в характере лишнего человека видит те черты, которые могут его сделать пропагандистом революции в народе: это принадлежность к интеллигенции, недовольство реальной обстановкой, европейский склад ума и понимание родства с европейским миром. Но, до тех пор, пока он будет лишним человеком, он ничего не сможет сделать. Он убеждён в том, что Россия должна в развитии следовать Европе. Герцен же видит в лишнем человеке неспособность к переменам, привычке к комфорту душевному и физическому. Он живёт свободно лишь в уме, лишь порывами, однако не способен на реальные действия. Однако Тургенев и своему другу указывает на его нерешительность и срединное положение между Европой и Востоком. Таким образом, идеи оказывали влияние на судьбы не только в произведениях Тургенева, но и в существовавшей тогда действительности.

В «Гамлете Щигровского уезда» тема лишнего человека имеет как ироническое начало, так и чувство сопереживания с героем, понимание мотивов его поступков. На фоне представленной картины общества – которая состоит из людей, большей частью, не блещущих умом, безоговорочно верящих лишь в иерархию чинов, дрожащих от страха за собственную шкуру или разливающихся желчью по поводу каждого, любящих хорошенько набить себе брюхо и посмеяться над глупой шуткой – даже жалкая жизнь Гамлета приобретает некоторую благородность, глупую ошибку умного человека. Таким образом, Гамлет обретает шутовской образ, который, хоть и считается дураком этого общества, и говорит сам о себе подобным образом, однако при этом понимает гораздо больше тех, кто нашёл своё место в жизни, засел там и окончательно оглупел. История Гамлета Щигровского уезда при подобном сочетании обретает драматическое звучание в шутовском исполнении, самоиронию с оттенком искреннего сожаления и понимания того, что теперь уже ничего изменить нельзя.

Образ Якова Пасынкова создавался похожим на Белинского, на такого, каким был он описан в воспоминаниях Тургенева. Впервые лишний человек вызывает в творчестве Тургенева невольное восхищение, но не критику. Однако и такой человек не находит себе места в этом мире, оставляя на этой земле лишь преданного ему друга. В целом, описание Якова Пасынкова в некотором смысле уходит от чистого реализма, в нём появляются лирические ноты, связанные с личными переживаниями автора. Таким образом, Яков Пасынков – является таким представителем типа лишних людей в творчестве Тургенева, который несёт в себе все возможные положительные человеческие черты, но при этом всё также остаётся ненужным обществу в целом.

Итак, мы видим, что в начале творческого пути тема лишнего человека у Тургенева имеет характер иронии, которая в «Дневниках…» звучит с большим отторжением героя от автора, а в «Гамлете…» смягчается пониманием и сочувствием участи героя. Причины такого сочувствия можно найти в переписке Герцена и Тургенева, в которой последний высказывается о том, что те люди смогут вести успешную пропаганду революции в стране, которые имеют черты, присущие характеру лишнего человека. И ещё с большим сочувствием относится Тургенев к Якову Пасынкову, последний приобретает в повести лирическое звучание.

3 ГЛАВА. ЛИШНИЙ ЧЕЛОВЕК В РОМАНАХ ТУРГЕНЕВА
3.1. ОБРАЗ РУДИНА: РАЗНОПЛАНОВАЯ ТРАКТОВКА ПОЛОЖЕНИЯ ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА

Роман начинается в доме Дарьи Михайловны Ласунской, которая ожидает у себя важного человека из Петербурга. Пандалевский, секретарь хозяйки дома, говорит следующее об ожидаемом госте: «Некто Муффель, барон, камер-юнкер из Петербурга. Дарья Михайловна недавно с ним познакомились у князя Гарина и с большой похвалой о нем отзываются, как о любезном и образованном молодом человеке. Господин барон занимаются также литературой, или, лучше сказать… ах, какая прелестная бабочка! извольте обратить ваше внимание… лучше сказать, политической экономией. Он написал статью о каком-то очень интересном вопросе — и желает подвергнуть ее на суд Дарье Михайловне» [6, с.31]. Однако сам Муффель не приезжает, вместо себя он посылает вместе со своей статьёй некоего Рудина. Именно с данного случая начинается знакомство людей салона Ласунской и читателя с Дмитрием Николаевичем. Но первое разочарование, которое испытывает хозяйка дома, быстро уходит. Рудин очень быстро впечатляет её своими рассуждениями и блистательностью ума. Завоёвывает он и сердца молодых людей, оказавшихся в тот вечер в том же доме: Басистова – учителя младших детей хозяйки и Натальи – дочери Ласунской. Однако сам факт случившейся путаницы играют интересную роль в построении образа Рудина. Уже с самого начала он является за кого-то, принося чужую статью, являясь только передающим нечто, сотворённое другим.

После появления в доме Рудина читатель знакомится с ещё одной персоной – Михайло Михайлычем Лежнёвым, старым другом Рудина. В отличие от Дмитрия Николаевича, Лежнёв никогда не поражал Ласунскую своими умениями и вообще являлся крайне редким её гостем, выражался всегда откровенно и в общении часто чем-то походил на медведя, забредшего в домик, где всё сделано из фарфора. Не зря автор наделяет его таким медвежьим именем. Сама Ласунская определяет его следующим образом: «Да, богатый, хотя одевается ужасно и ездит на беговых дрожках, как приказчик. Я желала залучить его к себе: он, говорят, умен; у меня же с ним дело есть…» [6, с.29]. При этом видно, что, несмотря на то, что Ласунскую не устраивает его внешний вид, этот человек вызывает у неё уважение к его уму и надёжности.

Итак, при рассмотрении Рудина нельзя обойти Лежнёва. Оба эти старых приятеля имеют и общие черты, и в то же время являются полными противоположностями. Особенности их характеров, отражаясь друг от друга, делаются при этом ярче и нагляднее. Начнём с молодости обоих героев, когда они состояли в одном и том же кружке, возглавляемым неким Покорским. Лежнёв, вспоминая прошедшее, говорит о нём следующее: «Покорский жил в маленькой, низенькой комнатке, в мезонине старого деревянного домика. Он был очень беден и перебивался кое-как уроками. Бывало, он даже чашкой чаю не мог попотчевать гостя; а единственный его диван до того провалился, что стал похож на лодку. Но, несмотря на эти неудобства, к нему ходило множество народа. Его все любили, он привлекал к себе сердца. Вы не поверите, как сладко и весело было сидеть в его бедной комнатке! У него я познакомился с Рудиным» [6, с.37]. Таким образом, мы видим, что у обоих друзей был, если так можно выразиться, общий идейный наставник, передавший им любовь к правде, веру в справедливость и честность. Однако в каждом эти зёрна дали разные побеги и плоды. Но об этом позже.

Обратимся к реалиям времени, в котором был написан роман, так как указанный Тургеневым кружок и в самом деле существовал. Вот что об этом говорит Г. Бялый: «Современники без труда узнали в кружке Покорского кружок Н. В. Станкевича, возникший в Москве в начале 30-х годов и сыгравший большую роль в истории русской общественной мысли. После краха декабристского движения, когда передовая политическая идеология преследовалась и подавлялась, появление философских интересов среди образованной молодежи имело особенно важное значение. Какой бы отвлеченной ни была философская мысль, все равно в конечном итоге она объясняет жизнь, стремится найти ее общие законы, указать идеал человека и пути его достижения; она говорит о прекрасном в жизни и в искусстве, о месте человека в природе и в обществе. Молодые люди, объединившиеся вокруг Станкевича, от общих философских вопросов прокладывали пути к пониманию современных задач, от объяснения жизни они переходили к мысли о необходимости ее изменения. В этот кружок входили замечательные юноши; среди них, кроме главы кружка Станкевича, были Виссарион Белинский, Михаил Бакунин, Константин Аксаков и некоторые другие молодые люди, не столь даровитые, но, во всяком случае, незаурядные» [16, с.15]. В связи с этим Рудин и Лежнёв приобретают современное звучание и с точки зрения общественно-философской жизни России того времени.

Рассмотрим, как же сказался на них тот кружок и возглавляющий его Покорский. С первого взгляда кажется, что именно Рудин в большей степени перенял проповедующиеся там идеи и воззрения, вечно находясь в поисках истины, борющийся за него всеми правдами и неправдами. Этим-то он и поражает юную Наталью – свежестью и свободой своих мыслей, верой в высокие идеалы, сказочностью проходящих перед её внутренним взором образами. Переживания умственные быстро преобразуются в ней сильные чувства: «Не как девочка болтала Наталья с Рудиным: она жадно внимала его речам, она старалась вникнуть в их значение, она повергала на суд его свои мысли, свои сомнения; он был ее наставником, ее вождем. Пока — одна голова у ней кипела… но молодая голова недолго кипит одна. Какие сладкие мгновения переживала Наталья, когда, бывало, в саду, на скамейке, в легкой, сквозной тени ясеня, Рудин начнет читать ей гетевского «Фауста», Гофмана, или «Письма» Беттины, или Новалиса, беспрестанно останавливаясь и толкуя то, что ей казалось темным! Она по-немецки говорила плохо, как почти все наши барышни, но понимала хорошо, а Рудин был весь погружен в германскую поэзию, в германский романтический и философский мир и увлекал ее за собой в те заповедные страны» [6, с.32]. Кажется, что Рудин, набравшись опыта и сил, самоотверженно пустился в путь, чтобы проповедовать молодым, ещё только встающим на ноги людям о великих истинах.

И как на фоне Рудина первоначально блекнет образ Лежнёва (не зря наделяет автор этого героя такой «лежачей» фамилией). Он не красноречив, спокоен, словно бы кружок Покорского остался для него в глубоком прошлом. Однако каким уважением проникаешься к нему при первом же разговоре. Как ясно, без всяких приукрашиваний, он говорит. Как легко ему без злобы и желчи говорит только то, что он и в самом деле думает и знает.

Интересны отношения двух друзей с окружающими людьми. С одной стороны, кажется, что Рудин всего себя отдаёт на служение человечеству. Однако служа этому абстрактному понятию, он не учитывает, что оно состоит из частных людей, окружающих его. Он общается с ними на языке каких-то высших идеалов; оставаясь внутренне холодным, он поступает с ними бесчеловечно. При разговоре с Ласунской он следующим образом характеризует Рудина: «Он замечательно умный человек, хотя в сущности пустой… » [6, с.36]. Однако пустоту эту он не считает столь уж ужасным качеством, так как, в сущности, все люди пусты. Но есть такое его свойство, которое губит всё и вся вокруг: «холоден, как лед, и знает это и прикидывается пламенным. Худо то, — продолжал Лежнев, постепенно оживляясь, — что он играет опасную игру, опасную не для него, разумеется; сам копейки, волоска не ставит на карту — а другие ставят душу…». Воспламеняя своими идеями остальных, он сам не участвует в этом процессе, не несёт ответственности за сказанное, на деле словно бы отрекаясь от собственных сказанных слов.

Лежнёв же, напротив, живёт с окружающими его, реальными людьми. Говоря мало, он берёт ответственность за сказанное. Это проявляется и в разговоре с другом, и в отношениях с женщиной (вдовой Липиной). Рудин, хоть и говорит возвышенные слова о любви, при первой же трудности отступает. Здесь, так же, как и в «Дневнике лишнего человека», главный герой подвергается испытанию любви и так же не проходит его. В развитии отношений юной Натальи и Рудина мы как раз можем наблюдать тот процесс, когда Дмитрий Николаевич, зажигая своего слушателя, сам остаётся холоден. Все его слова о высокой любви воспринимаются Натальей как истина. Она то и в самом деле готова жертвовать для этого светлого чувства всем, чем может. Рудин же, узнав о том, что Дарья Михайловна не согласна на их брак, сразу же отступает. При этом с помощью Натальи, он видит своё малодушие и трусость. Вот что происходит с Рудиным после их решающего разговора: «Он был очень пристыжен… и огорчен. «Какова? — думал он. — В восемнадцать лету… Нет, я ее не знал… Она замечательная девушка. Какая сила воли… Она права; она стоит не такой любви, какую я к ней чувствовал… Чувствовал?.. — спросил он самого себя. — Разве я уже больше не чувствую любви? Так вот как это все должно было кончиться! Как я был жалок и ничтожен перед ней!»» [6, с.78]. Но Рудин, в отличие от Чулкатурина, осознаёт аморальность своих поступков. Это и вызывает к нему сочувствие. Если Чулкатурин ослеплён своим горем и не понимает, что злоба его смешна и уродлива, что он сам унижает других, считая себя превыше всего, то Рудин, хоть и был слеп до этого и не понимал, к чему могут привести все эти высокие разговоры с Натальей. Однако и в нём шевельнулась совесть, и проснулись человеческие чувства. Этот факт немаловажен в рассмотрении истории развития типа лишнего человека в романах И.С. Тургенева.

Однако во всех поступках Рудина, разрушающих чужие судьбы, нет холодного расчёта. Здесь всё намного сложнее. Как говорит Лежнёв, он лучше поступает, чем Пигасов, который, имея богатство, только умеет, что язвить да подкалывать. Предмет разговоров Рудина сам по себе и в самом деле прекрасен. В этом есть какое-то трагическое звучание невозможности существования высшей истины, невозможностью с этой истиной жить счастливо и гармонично с окружающим миром.

Таким образом, что можно сказать о Рудине как лишнем человеке? Исключает его из общества идеальность его речей и холодность и некоторая трусость его души. Умение красиво сказать, но неумение что-то сделать ради своего идеала. Как и во всех остальных историях о лишних людях, Тургенев доводит жизнеописание до самого конца, вплоть до его смерти. Но как меняется отношение к Рудину в эпилоге! Снимается всё смешное с его характера, всё ненужное. Рудин остаётся верен своим идеалам и продолжает свою деятельность, так и не построив себе дома и не создав семьи. «Он так и остался нищим, он гоним властями; в эпилоге романа прежний обвинитель Рудина Лежнев горячо защищает своего друга от его самообвинений. “Не червь в тебе живет, не дух праздного беспокойства: огонь любви к истине в тебе горит…” В эпилоге снимается с Рудина все смешное, все мелкое, и образ его предстает наконец в своем историческом значении. Лежнев преклоняется перед Рудиным как перед “бесприютным сеятелем”, “энтузиастом»”, Рудины, по его мнению, нужны…» [16, с.11].

Таким образом, тема лишнего человека в рассматриваемом нами романе приобретает два значения. С одной стороны, ненужность этого человека показывается, как неумение и нежелание действовать, следовать собственным идеям. Он не принят был людьми из-за разлада мыслей и дела, из-за холодности и неспособности участвовать в жизни других людей, не прибегая к абстрактным размышлениям и выводам. Однако описание последующей жизни Рудина по-иному может трактовать этот образ. Он остаётся верен своему бесприютному образу жизни, он в какой-то мере становится верен своим идеям. И здесь появляется другой мотив отчуждения его других людей. Это неспособность принять высокие идеалы, жить вместе с ними изо дня в день. Тут рождается трагическая ситуация, в которой светлые мысли и убеждения погибают под напором действительности, которая диктует совсем другие правила.

Итак, в образе Рудина собрались два вида характеристики его личности: как пустослова и холодного оратора и как энтузиаста, проповедующего идеи, неспособные ужиться с действительным миром. Подобное раздвоение появляется в теме лишнего человека после того, как он помещается в общественный контекст. Несмотря на его отчуждение, лишний человек и окружающее его общество находятся в определённой взаимосвязи, то налаживая общения, то причиняя друг другу вред. Как бы Рудин не был далёк от всех своей первоначальной холодностью, он сумел, сам того не осознавая, сломать или круто повернуть сразу несколько судеб. И в финале, хоть он и говорит о своей ненужности, однако его друг видит в нём носителя тех идей, которые нужны для преобразования действительности.
3.2. ЛАВРЕЦКИЙ КАК НОВАЯ СТУПЕНЬ РАЗВИТИЯ ОБРАЗА ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА В РОМАНАХ И.С. ТУРГЕНЕВА

Несомненно, в образе Лаврецкого тип лишнего человека вновь обретает новое звучание. Интересным для нашего анализа является то, что своеобразный характер Лаврецкого обосновывается его воспитанием, а его лишнее положение — родословной. Не зря этому уделяется столько внимания.

Итак, вначале мы узнаём о прадеде Лаврецкого – Андрее. «Богаче и замечательнее всех Лаврецких был родной прадед Федора Иваныча, Андрей, человек жестокий, дерзкий, умный и лукавый. До нынешнего дня не умолкла молва об его самоуправстве, о бешеном его нраве, безумной щедрости и алчности неутолимой» [4, с.319]. Жена была ему под стать – это была цыганка: мстительная и вспыльчивая, которую он, однако, всё-таки уморил. Следующим представителем рода стал Пётр, совсем не похожий на своего отца – простой барин, «крикун и топотун» [6, с.326] — как выражается о нём автор. В жёны отец ему выбрал безропотную смиренницу Анну Павловну. В этой семье появляются два ребёнка: Глафира и Иван, отец Фёдор Ивановича. С истории этих детей и начинается то разделение, которое потом приведёт к тому, что Фёдор Иванович уже окончательно станет чужим и для своей семьи, и для других. Ивана отправляют на воспитание к его тётке, которая одевает его как куклу, нанимает ему для обучения француза, ученика Жан-Жака Руссо, а также собирается отдать ему в наследство всё своё имущество. Но планы Ивана рушатся, когда его тётушка переписывает всё на француза, которой потом успешно сбегает.

Таким образом, мы видим чужеродность Ивана в собственной среде, когда он возвращается в имение к отцу. Он уже воспитан был по-иному и всё здесь ему кажется унылым, убогим и грязным. Однако это, всё же, является его домом. Будущей матерью главного героя становится Маланья – простая девушка. Вместе они убегают из дома, венчаются, она рожает Ивану сына – Фёдора. Но первые порывы любви быстро сменяются у Ивана безразличием, и он благополучно уезжает ото всех в Петербург. Прежде чем перейти к истории воспитания Фёдора, обратим внимание на специфику его родословной. Во-первых, наблюдается неравноправность в отношениях с супругами в каждом колене. Жёнами Лаврецких являются: мстительная цыганка, потом, напротив, смиренная Анна Павловна, а мать Фёдора – и вовсе бесправное существо, в итоге брошенное и обманутое. Тетя Фёдора – Глафира, женщина жёсткая и суровая, вовсе не создаёт своей семьи. И вообще, все семейные отношения, в общем, построены на лжи, деспотизме и унижении. Таким образом, о любви и о каких-то человеческих отношениях здесь и речи идти не может. Поэтому Лаврецкому, по сути, сама его родословная диктует неудачи в любовных отношениях, что и происходит в его жизни.

Далее, важно понимать, что Фёдор не сам по себе, и даже не только из-за воспитания становится чужаком. Уже его отец вдруг теряет своё место, находясь в срединном положении. Разлад между родителями, их неравноправие также оказывает огромное влияние на формирование личности главного героя. Но перейдём к специфическому воспитанию Фёдора. Будучи ещё совсем маленьким, он полностью отдаётся на воспитание своей тётке Глафире, чему никак не может воспротивиться его мать в силу своего положения в доме Лаврецких. «Ему не было восьми лет, когда мать его скончалась; он видел ее не каждый день и полюбил ее страстно: память о ней, об ее тихом и бледном лице, об ее унылых взглядах и робких ласках навеки запечатлелась в его сердце; но он смутно понимал ее положение в доме; он чувствовал, что между им и ею существовала преграда, которую она не смела и не могла разрушить. Отца он дичился, да и сам Иван Петрович никогда не ласкал его; дедушка изредка гладил его по головке и допускал к руке, но называл его букой и считал дурачком. После смерти Маланьи Сергеевны тетка окончательно забрала его в руки. Федя боялся ее, боялся ее светлых и зорких глаз, ее резкого голоса; он не смел пикнуть при ней; бывало, он только что зашевелится на своем стуле, уж она и шипит: «Куда? Сиди смирно». По воскресеньям, после обедни, позволяли ему играть, то есть давали ему толстую книгу, таинственную книгу, сочинение некоего Максимовича-Амбодика, под заглавием «Символы и эмблемы»»[6, с.330]. Что мы видим в этом положении Фёдора. Он уже с детства ощущает свою ненужность: строгое и сухое к себе отношение тётки, невнимание отца, жалость и даже некоторую неприязнь деда. Единственное существо, которое любило его всем сердцем, умирает, когда ему ещё и восьми не было. И в этом чужеродном для него мире он хранит в себе светлый образ, воплощение доброты и любви. Таким образом, мать становится для него тем человеком, который закладывает в него эту веру в светлые чувства, в доброту и честность, которая не раз потом сыграет решающую роль в жизни Фёдора. Но к чувству чужеродности и при этом веры в доброту и любовь примешиваются новые его качества, теперь уже воспитанные вернувшимся из Англии отцом. «»Я из него хочу сделать человека прежде всего, un homme, — сказал он Глафире Петровне, — и не только человека, но спартанца». естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодною водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду, ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления; «Система» сбила с толку мальчика, поселила путаницу в его голове, притиснула ее; но зато на его здоровье новый образ жизни благодетельно подействовал: сначала он схватил горячку, но вскоре оправился и стал молодцом. Отец гордился им и называл его на своем странном наречии: сын натуры, произведение мое. Когда Феде минул шестнадцатый год, Иван Петрович почел за долг заблаговременно поселить в него презрение к женскому полу, — и молодой спартанец, с робостью на душе, с первым пухом на губах, полный соков, сил и крови, уже старался казаться равнодушным, холодным и грубым» [6, с.343].

Итак, именно на этом этапе жизни Лаврецкого, он обретает те представления о высоких идеалах, которые являются признаком каждого представителя типа лишнего человека в романах И.С. Тургенева. Однако в случае с Лаврецким можно наблюдать его отличие от Чулкатурина и Рудина. Если у прежних героев Тургенева мы наблюдали повышенное самолюбие и сознание своего нравственного превосходства, то у Лаврецкого в связи с его детством, в котором он видел безоговорочную любовь своей матери, а также её страдания и унижение, самолюбие смягчается и почти исчезает из-за умения сострадать. Вспомним, как у Чулкатурина вместо сострадания к его убитой горем возлюбленной он испытывал лишь радость и даже злорадство, сам поражаясь своим чувствам. Или, как Рудину сложно было понять чувства брошенной им Натальи, а также поверженного им соперника, страдающего от ревности и отверженной любви. И как Лаврецкий чуток к Лемму, одинокому старику, живущему со своими разбитыми надеждами. Как он разбирается в людях, сразу же видя пустоту в Пуншине и любовь к мелодрамам Марьи Дмитриевны Калитиной.

Показательны и его отношения с первой женой Варварой Павловной. Благодаря воспитанию своего отца, которое укоренило в нём презрение к женскому полу, он до поры до времени держался бобылём. Тем легче ломить было его волю появлением в его жизни юного прекрасного создания, которому он слепо доверился и впоследствии жестоко обманулся. И вот, впервые появляется в романе Лаврецкий уже по прошествии некоторого времени, после всех перипетий жизни. Сюжетная линия Федора Ивановича начинается, по сути, с возвращения к корням, к дворянскому своему гнезду, в котором он, неся бремя ошибок его предков, учится заново жить. «В то самое время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе, как весенний снег, и — странное дело! — никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины» [6, с.369]. Состояние чужеродности проявляется в главном герое ощущением обречённости, безвыходности, когда не видно впереди перспектив будущего. И снова, как и во всех историях о лишних людях Тургенева, герой с помощью любви обретает себя и своё место в этом мире. Будучи взрослым мужчиной, Лаврецкий и любит совсем по-иному, понимая, что он ответственен за все свои поступки, осознавая последствия и цену этого чувства вообще. Однако возраст и испытанные им злоключения не делают его циничным. Он не лукавит, говоря о своей любви к Лизе. «Лаврецкий не был молодым человеком; он не мог долго обманываться насчет чувства, внушенного ему Лизой; он окончательно в тот же день убедился в том, что полюбил ее. Не много радости принесло ему это убеждение» [6, с.372].

Но и в этой истории всё заканчивается полным одиночествам героя, подтверждающим его лишнее положение в этой действительности. В отличие от двух предшествующих романов, причины такого исходы не определены полностью. Мотивы поведения героев сплетаются в сложный клубок, не дающий одностороннего ответа. С одной стороны это сам случай, свёдший женатого Лаврецкого и Лизу. С другой стороны это набожность и честность Лизы, которая любя Лаврецкого всей душой, не может быть с ним, имеющим, хоть и такую, жену и ребёнка. При этом набожность Лизы не отуманивает ей глаза, Варвара Павловна с первого же взгляда вызывает у неё неприязнь. По сути, и Лаврецкого, и Лизу приводит к одиночеству их безответная вера в честность, в высокие идеи.

И снова, как и в эпилоге «Рудина», можно наблюдать здесь трагическое положение действительности, в котором люди, верящие в высокие идеи, не могут жить счастливо. Несомненно, в отличие от Рудина, Лаврецкий полностью оправдан автором. Если эпилог «Рудина» окрашен пессимистическими красками, то «Дворянское гнездо» представляет нам дом, в котором разворачивались основные событие, спустя некоторое время, в котором беззаботно существует новое поколение хозяев. «Но дом Марьи Дмитриевны не поступил в чужие руки, не вышел из ее рода, гнездо не разорилось: Леночка, превратившаяся в стройную, красивую девушку, и ее жених — белокурый гусарский офицер; сын Марьи Дмитриевны, только что женившийся в Петербурге и вместе с молодой женой приехавший на весну в О…; сестра его жены, шестнадцатилетняя институтка с алыми щеками и ясными глазками; Шурочка, тоже выросшая и похорошевшая — вот какая молодежь оглашала смехом и говором стены калитинекого дома. Все в нем изменилось, все стало под лад новым обитателям. Безбородые дворовые ребята, зубоскалы и балагуры, заменяли прежних степенных стариков; там, где некогда важно расхаживала зажиревшая Роска, две легавых собаки бешено возились и прыгали по диванам; на конюшне завелись поджарые иноходцы, лихие коренники, рьяные пристяжные с плетеными гривами, донские верховые кони; часы завтрака, обеда, ужина перепутались и смешались; пошли, по выражению соседей, «порядки небывалые»» [6, с.477].

Всё заканчивается картиной обновления, радости и свежести. И как на их фоне выделяются Лиза, постриженная в монахини, и одинокий Лаврецкий, так и не построивший себе своего гнезда. Таким образом, тема отчуждённости главного героя приобретает у Тургенева иное звучание. Одинок тот, кто не имел дома и не смог построить нового. Вся история рода Лаврецких только разрушала то самое дворянское гнездо. Однако робкие попытки Анны Павловны и любовь Маланьи к сыну всё-таки на время спасли Фёдора Ивановича от полного разрушения личности и системы ценностей. Это выразилось в его двух попытках создать свою семью, живя при этом честно. Однако не только семья Лаврецких, но и весь действительный мир словно бы стал искоренять понятие семьи и её ценности. Поэтому Лаврецкий потерпел крушение, оставшись лишним человеком до конца своей жизни.

Таким образом, мы видим, что здесь лишний человек, помещённый в контекст общественной жизни, которая проявляется в семейных, родственных отношениях, обретает иное звучание. Открываются причины отчуждения героя, его несостоятельности и при этом такого склада ума, в котором вместе с холодными абстрактными идеями существуют и вера в любовь и доброту.
Чтобы яснее понять роль И.С. Тургенева в развитии литературного типа лишнего человека, нам нужно будет вернуться к более ранним произведениям, в которых появляется впервые тип лишнего героя в русской литературе и провести сравнительный анализ.

Онегин и Печорин начинают тему лишних людей в русской литературе. Их обоих принято считать отражением времени и существующего порядка. Онегиным завладели скука и ирония ко всему окружающему, которые не дали ему войти в колею самой жизнью, сделав его безучастным ко всему происходящему. Наиболее точно охарактеризовал его Белинский, назвав Онегина «страдающим эгоистом».

Образ Печорина продолжает тему лишнего человека. В связи с этим героем встаёт вопрос о причинах разочарованности героя. Это или болезнь века, или причины кроются в излишней мечтательности героя? Если верить названию романа и точки зрения В.Г. Белинского и его последователей, то всё-таки Печорин является героем своего времени, следствием такого устройства жизни.

Внимание И.С. Тургенева с условий жизни, с явления вообще переходит на личность самого человека, в котором происходят попытки найти причины, по которым он вдруг становится ненужным, лишним, безучастным к жизни.

Гамлет Щигровского уезда определяет проблему в своей неоригинальности и обыденности. Стать лишним, по его мнению, стать легче всего, для этого не требуется ни таланта, ни особого склада ума. Таким образом, исключительные лишние герои Пушкина и Лермонтова становятся обыденным явлением действительности, они безвольны и пессимистичны.

Чулкатурин представлен человеком, ослеплённым собственным эгоизмом и чувством значимости своей персоны. Он мыслит высокими идеалами, а между тем на деле ведёт себя подло и малодушно, желчно выражаясь обо всех, ни ставя страдающих как он ни в грош, радуясь горю своих любимых людей. Только осознание собственной смерти способно излечить, прояснить его ум, поэтому, только поняв, наконец, что теперь он точно умрёт совсем уже скоро, Чулкатурин начинает ценить жизнь, жадно разглядывая грязные стены и убогую обстановку, считая высшим счастьем видеть всё это.

В образе Рудина мы видим попытки действовать и преобразовывать, что отличает его от Онегина и Печорина. Из пустослова он превращается в конце романа в человека, не предавшего своих идеалов и оставшегося вместе с ними в одиночестве. Таким образом, в проблеме лишнего человека появляется вопрос о существовании высоких идеалов в действительной жизни.

Лаврецкий – человек без дома, без корней. Если причинами того, что Онегин или Печорин не могут наладить человеческих отношений, являлись их личные качества, свойства, особенности их устройства, то Лаврецкий, помимо всего этого, несёт на себе отпечаток его рода. Причём здесь же даётся ответ на то, как человек может избежать одиночества. Выходом из этого является создание семьи, «гнезда» — картину всего этого мы можем наблюдать в финале романа, когда описывается время, наступившее через несколько лет позже основных событий. Если Тургенев начинал тему лишнего человека с ироничных или шутовских нот, а позже вносил и сатирическое звучание (в «Дневниках…»), то частично в «Рудине» и ещё яснее в «Дворянском гнезде» судьба лишнего человека наполняется драматическими поворотами. Психологически оправдывается поведение героя: за счёт сложных сюжетных линий, за счёт объяснения его характера воспитанием, положением в обществе и т.д.
Подведём итоги по второй главе, в которой мы рассмотрели лишних людей в романах Тургенева. При этом были проанализированы такие произведения, как: «Рудин» и «Дворянское гнездо». В ходе анализа мы получили следующее.

В романе «Рудин» тема лишнего человека приобретает два значения. С одной стороны, ненужность этого человека показывается как неумение и нежелание действовать, следовать собственным идеям. Он не был принят людьми из-за разлада мыслей и дела, из-за холодности и неспособности участвовать в жизни других людей, не прибегая к абстрактным размышлениям и выводам. Однако описание последующей жизни Рудина по-иному может трактовать этот образ. Он остаётся верен своему бесприютному образу жизни, он в какой-то мере становится верен своим идеям. И здесь появляется другой мотив отчуждения его от других людей. Это неспособность принять высокие идеалы, жить вместе с ними изо дня в день. Тут рождается трагическая ситуация, в которой светлые мысли и убеждения погибают под напором действительности, диктующей совсем другие правила. В образе Рудина собрались два вида характеристики его личности: как пустослова и холодного оратора и как энтузиаста, проповедующего идеи, неспособные ужиться с действительным миром.

Положение Лаврецкого как лишнего человека объясняется тем, что он не имеет под собой основания, фундамента, истории семьи. Его родословная состоит из унижений, ненависти, непонимания, раскола. Поэтому сам Лаврецкий, пытаясь построить собственную семью и дом, ничего не достигает. В его судьбе оказывают решительное влияние: воспитание отца, которое учит его мыслить высокими идеями и презирать женщин, и любовь матери, которая готова всё отдать своему сыну. Такая гремучая смесь в одном человеке приводит к трагическому финалу. Всё заканчивается картиной обновления, радости и свежести. И как на их фоне выделяются Лиза, постриженная в монахини, и одинокий Лаврецкий, так и не построивший себе своего гнезда. Таким образом, тема отчуждённости главного героя приобретает у Тургенева иное звучание. Одинок тот, кто не имел дома и не смог построить нового.

Таким образом, мы видим, что здесь лишний человек, помещённый в контекст общественной жизни, обретает иное звучание. Открываются причины отчуждения героя, его несостоятельности и при этом такого склада ума, в котором вместе с холодными абстрактными идеями существуют и вера в любовь и доброту.

Основным отличием тургеневских лишних людей от образов Печорина и Онегина в первую очередь является акцент автора на причинах отчуждённости героев, особенно в романах. В ранних повестях лишние люди Тургенева отличаются шутовским исполнением, ироничным и, одновременно, сочувственным тоном.

1   2   3   4

Проблема рассказа – лишние люди в обществе. Словами Гамлета выражаются истины, которые разделяет Тургенев. 

Повествование идет от лица рассказчика, который по приглашению знатного помещика приехал на званый ужин. На месте его селят с чудаковатым человеком, который рассказывает о своей жизни. Мужчина не назвал своего имени, только в конце попросил называть его Гамлет Щигровского уезда. 

Примечательно, что писатель не дал читателю картину внешности главного героя.  История жизни Гамлета Щигровского уезда, как и полагает судьба маленького человека,  состоит из бедности, увлечение демократических взглядов и печальной  любви. Герой осознает свою никчемность и смеется над собой.

В облике Гамлета Тургенев изобразил  конфликт образованного, доброго человека, лучшие качества которого завяли, не найдя выражения  ни в полезной деятельности, ни в искусстве, ни в любви.

Скриншоты книги

Скачать книгу

Тургенев «Гамлет Щигровского уезда»скачать книгу в формате epub, 45.7 КбТургенев «Гамлет Щигровского уезда»скачать книгу в формате fb2, 67 КбТургенев «Гамлет Щигровского уезда»скачать книгу в формате pdf, 205.6 Кб

Тургенев «Гамлет Щигровского уезда» в кратком изложении

Источник: https://rasskazy-turgeneva.ru/rasskaz-turgeneva-gamlet-shhigrovskogo-uezda-1848/

Гамлет Щигровского уезда (Примечания)

Вернуться в оглавление записок охотника

Примечания

Впервые опубликовано: Совр, 1849, № 2, отд. I, с. 275–292 (ценз. разр. 31 янв.), под № XV, вместе с рассказами «Чертопханов и Недопюскин» и «Лес и степь». Общая подпись: Ив. Тургенев.

Беловой автограф рассказа неизвестен. Черновой автограф хранится в ГПБ (ф. 795, ед. хр. 9).

В настоящем издании в текст ЗО 1880 внесены следующие исправления:

, строка 18. Вместо «вечноцехового» — «вечного цехового» (по черн. автогр., Совр и ценз. рукоп.).

, строка 18. Вместо «Фирса Клюхина» — «иностранца Фирса Клюхина» (по Совр).

, строка 25. Вместо «присоединился» — «присоседился» (по черн. автогр. и ценз. рукоп.).

, строка 16. Вместо «с вами, с вовсе» — «с вами, вовсе» (по Совр и ценз. рукоп.).

, строки 30–31. Вместо «На деле-то» — «А на деле-то» (по всем источникам до ЗО 1880).

, строка 42. Вместо «уже тогда» — «уже и тогда» (но ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1874).

, строка 23. Вместо «злая» — «скверная» (по черн. автогр., в котором слово «злая» зачеркнуто и сверху написано: «скверная»; этот эпитет не был, однако, пропущен в Совр цензурой).

, строка 25. Вместо «не можно» — «невозможно» (по черн. автогр., Совр, ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1869).

, строка 13. Вместо «Василий Васильевич» — «Василий Васильич» (по черн. автогр., Совр, ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1869).

, строка 3. Вместо «жизнь» — «жызнь» (по ценз. рукоп., где буква «ы» вписана вместо «и» и подчеркнута Тургеневым).

, строка 12. Вместо «из-за угла» — «из угла» (по черн. автогр. и Совр).

«Гамлет Щигровского уезда» создавался весной и летом 1848 г., после некоторого перерыва в работе над «Записками охотника» (последний предшествовавший ему рассказ «Смерть» написан в конце 1847 г.). Рассказ закончен вчерне не ранее последних чисел мая 1848 г.

(на последнем листе автографа — начало письма с датой: «Paris, Dimanche, 28 Mai 48»). В черновой редакции рассказ назывался «Обед», так как первоначально содержание его ограничивалось описанием обеда «у богатого помещика и охотника Александра Михайлыча Г***».

Несколько позднее (судя по характеру письма и другим палеографическим признакам) дописана остальная часть, помеченная в черновике: «К „Обеду“». В конце лета или в начале осени рассказ был прислан в Петербург, в редакцию «Современника». 12 (24) сентября 1848 г.

Некрасов сообщал Тургеневу свое впечатление от «Гамлета…», а также «Чертопханова и Недопюскина»: «Ваши два последние присланные рассказа принадлежат к удачнейшим в „Записках охотника“» (Некрасов, т. X, с. 115).

Публикация рассказа пришлась на самый разгар цензурных гонений, связанных с революционными событиями во Франции и других европейских странах. При печатании в «Современнике» рассказ был сильно сокращен и искажен цензурой. О цензурных увечьях, по словам Э. Гонкура, сам Тургенев говорил Ф. Бюлозу (см.: Гонкур Э. и Ж. Дневник. М., 1964. Т.

II, с. 429, 682). Здесь говорится, что Тургенев уступил цензуре, изъяв из рассказа «четыре или пять фраз, придававших произведению своеобразие». Была опущена вся его первая часть — сатирическое описание дворянского обеда с сановником.

Цензурные искажения вносились в текст в отсутствие автора, который жил тогда за границей и не имел возможности как-либо сглаживать наносимые цензурой увечья. Оставшееся от первой части начало рассказа было присоединено к остальному тексту неуклюжей связкой: «Однако я начал не с тем, чтобы описывать гостей Александра Михайлыча и его обед.

Дело в том, что кое-как дождался я вечера…». Слова «дворяне» и «помещики» повсюду изымались и заменялись социально обезличенным обозначением «гости». В результате цензурного вмешательства в ряде случаев саркастический смысл текста исчезал.

Так, в описании двух военных «с благородными, но слегка изношенными лицами» (249, 32–33) печаталось: «с весьма благородными лицами»; устранено было насмешливое противопоставление качеств людей «решительных, но благонамеренных» (249, 35).

Рассказ о тупом студенте Войницыне не был пропущен в «Современник» в связи с тем, что в начале 1849 г. ожидались новые меры правительства по ограничению социального состава студенчества сыновьями дворян. Университетская тема вызывала в этих обстоятельствах особую настороженность цензуры. По журнальной редакции герой «Гамлета…» поступал не в университет, а в «пансион» (261, 34, 39; 262, 4).

Цензура выкинула из рассказа Тургенева описание бедной обстановки сельской церкви (269, 18–20) и богослужения в ней (269, 23–28). Слово «шамшил» (269, 25) в отношении дьячка не было допущено и до 1865 г. заменялось: «читал».

Определение «русский» отовсюду устранялось (263, 41 — было: «русскими поручиками») или заменялось (259, 27: «русскому» — «нашему брату»; 260, 20–21: «русской жизни» — «окружающей тебя жизни»). Вместо слов: «намеки на печальную красоту русской природы» печаталось: «намеки на красоту природы» (265, 42–43).

Доцензурные чтения во всех этих случаях не были восстановлены потом Тургеневым. Точно таким же образом устранялись приурочивания действия к Москве и другим русским городам: слова «in der Stadt Moskau» (262, 13) были изъяты; вместо: «один проезжий москвич» (270, 34) печаталось: «один проезжий».

Следы вмешательства цензуры видны и во многих других разночтениях журнальной публикации (см. раздел «Варианты» в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. IV).

В «Гамлете Щигровского уезда» Тургенев обратился к новой для «Записок охотника» теме о судьбах русской дворянской интеллигенции, вынужденной в условиях политического бесправия в стране уходить в скорлупу замкнутых кружков, жизнь которых, при большой идейной напряженности, носила умозрительный характер, была оторвана от практики. Неожиданное на первый взгляд «нападение» Тургенева на московские философские кружки 30-х и 40-х годов, со многими участниками которых он поддерживал тесные дружеские отношения, соответствовало взглядам и Белинского, и Герцена, и молодого Салтыкова, остро критиковавшего «кружковую замкнутость» в своих первых повестях, «…я от души рад, — писал Белинский M. Бакунину 26 февраля 1840 г., — что нет уже этого кружка, в котором много было прекрасного, но мало прочного; в котором несколько человек взаимно делали счастие друг друга и взаимно мучили друг друга» (Белинский, т. 11, с. 486). «Хуже всего то, — писал он Н. А. Бакунину 9 декабря 1841 г., — что люди кружка делаются чужды для всего, что вне их кружка» (там же, т. 12, с. 77). В переписке Белинского содержится много таких суждений о «москводушии», как он называл увлечения кружковых идеалистов, и все они почти буквально повторяются отзывами о кружке тургеневского героя, прототипом которого послужил И. П. Клюшников — «Мефистофель» кружка Станкевича. Н. Л. Бродский в указанной выше (с. 415) работе «Белинский и Тургенев» убедительно показал, что как самая тема «Гамлета…», так и ее разработка были подсказаны Тургеневу Белинским, возглавившим в 40-е годы борьбу против кружкового идеализма, романтизма и узости.

В «Гамлете Щигровского уезда» обращает на себя внимание совпадение обстоятельств жизни героя с фактами из биографии самого Тургенева: Московский университет и университет в Берлине, путешествие по Италии, философские кружки, деревенское уединение и т. п. Эти совпадения — чисто внешние: автор поставил своего героя в хорошо знакомые, им самим пережитые обстановку и обстоятельства. Но за мучительной рефлексией «Гамлета» чувствуется размышление Тургенева и над своей собственной судьбой.

Затронутая Тургеневым тема вызвала в литературных кругах современников живые и разнообразные отклики. Н. А. Некрасов в письме от 27 марта (8 апреля) 1849 г.

сообщал Тургеневу, что напечатанные во 2-м номере «Современника» рассказы «изрядно общипаны, но весьма понравились публике» (Некрасов, т. X, с. 129). Редактор «Современника», как сказано выше, причислял рассказ к «удачнейшим в „Записках охотника“».

Такое же мнение высказывал И. С. Аксаков в письме к Тургеневу от 4 (16) октября 1852 г. (Рус Обозр, 1894, № 8, с. 476, 482).

Автор «Обозрения русской литературы за 1850 г.» (Совр, 1851, № 2, отд. III, с. 57, 61) отмечал высокую цельность, резкость и глубину выведенного здесь характера. По отзыву Ап.

Григорьева, «столько же комическое, сколько трагическое» лицо Гамлета изображено Тургеневым «так истинно и просто», что «вызывает на многие вопросы» (Отеч Зап, 1850, № 1, отд. V, с. 18).

Анонимный рецензент «Москвитянина» выразил свое недовольство стремлением Тургенева представить в одном лице «современное болезненное развитие в крайней степени», некоторой «уродливостью героя», которая казалась ему неправдоподобной (см.: Москв, 1851, № 1, с. 137). Однако на типичность Гамлетов для русской действительности указывал Н. Г.

Чернышевский в статье о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина, в которых в роли Гамлета выступал Буеракин: «Видно, немало у нас Гамлетов в обществе, когда они так часто являются в литературе, — в редкой повести вы не встретите одного из них, если только повесть касается жизни людей с так называемыми благородными убеждениями» (Чернышевский, т. IV, с. 290–291). По свидетельству П. В. Анненкова, «старый Гизо, прочитав „Гамлета Щигровского уезда“ Тургенева, увидал в этом рассказе такой глубокий психический анализ общечеловеческого явления, что пожелал познакомиться и лично поговорить о предмете с его автором» (Анненков, с. 338). Создание «Гамлета Щигровского уезда» воспринималось как творческий подвиг писателя. «Надо быть чрезвычайно большим художником, — писал в 1883 г. Н. К. Михайловский, — чтобы с таким блеском, как это сделал Тургенев, написать несколько новых вариаций на тему, эксплуатированную гигантами творчества» (Михайловский Н. К. Соч. СПб., 1897. Т. 5, с. 812).

…у богатого помещика и охотника, Александра Михайлыча Г ***. — Прототипом этого персонажа послужило реально существовавшее лицо, сведения о котором приводил М. И. Пыляев в своей книге: «Замечательные чудаки и оригиналы» (СПб., 1898, с.

260–266), где это лицо выведено под инициалами: «Н. К-ий». Этот сказочно богатый орловский помещик один из домов своей усадьбы превратил в гостиницу для своих друзей-охотников, которые съезжались к нему сотнями.

Особенной странностью К-го была неприязнь к женщинам, которые в усадьбу его не допускались.

Этих господ, для красоты слога, называли также бакенбардистами. (Дела давно минувших дней, как изволите видеть.) — Указом от 2 апреля 1837 г.

Николай I запретил ношение бороды и усов гражданским чиновникам (Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. СПб., 1838. Т. XII, с. 206).

Это запрещение распространилось и на студенчество, вследствие чего ко времени написания рассказа бакенбарды у студентов давно уже вышли из употребления.

…лишь бы взятки брал да колонн, столбов то есть, побольше ставил для наших столбовых дворян! — Лупихин употребляет здесь каламбур, основанный на ложной связи понятия «столбовой дворянин» со «столбами», «колоннами». Столбовой дворянин — потомственный дворянин старинного рода.

Сановник приехал. — И. Делаво, пользовавшийся, как сказано, советами Тургенева, дал к этим словам примечание: «Эта внушительная фигура была, вероятно, губернатором» (Delaveau, p. 371).

На полях чернового автографа против описания встречи сановника Тургенев записал имена: «кн. Васильчиков, граф Блудов, граф Уваров».

Эта запись — прямое свидетельство того, что прототипами тургеневского «сановника» были виднейшие представители николаевской бюрократии.

…с негодованием, доходившим до голода, посмотрел на бороду князя Козельского… — В указе от 2 апреля 1837 г.

«О воспрещении гражданским чиновникам носить усы и бороду» говорилось, что «государь император, сверх доходящих до его величества из разных мост сведений, сам изволил заметить, что многие гражданские чиновники, в особенности вне столицы, дозволяют себе носить усы и не брить бороды .

Его императорское величество изволит находить сие совершенно неприличным…» (Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. СПб., 1838. Т. XII, с. 206). Французский посол де Барант в официальной депеше из Петербурга от 6 апреля 1837 г.

объяснил издание этого указа личным раздражением Николая, вызванным браком Елены Мекленбургской с ненавистным ему герцогом Орлеанским, носившим бороду (Souvenirs du baron de Barante. Paris, 1895. T. V, p. 557–558). Взгляд тургеневского «сановника» отражал, таким образом, поведение его коронованного хозяина.

«Моей судьбою очень никто не озабочен». — Цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Завещание» (1840): «Моей судьбой, сказать по правде, очень никто не озабочен».

…Mon verre n’est pas grand, mais je bois dans mon verre, сказал кто-то. — Из «Посвящения Альфреду Т.» драматической поэмы «Coupe et les livres» («Уста и чаша») А. Мюссе (1832).

…какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? — «Энциклопедия философских наук» (1817) — одно из главных произведений Гегеля, усиленно штудировавшееся в московских философских кружках 30-х годов.

…послушай-ка наших московских — не соловьи, что ли? — Да в том-то и беда, что они курскими соловьями свищут, а не по-людскому говорят… — А. Е. Грузинский («Литературные очерки», с. 240) полагал, что здесь имелся в виду М. А.

Бакунин, ко времени публикации рассказа бывший уже политическим эмигрантом, вследствие чего выписанные слова не были допущены в «Современнике» цензурой.

Однако с гораздо большим основанием в упоминании «наших московских» следует видеть намек на славянофилов, с их отвлеченным философствованием, с их искусственным, далеким от живой народной речи языком.

Помнится, Шиллер сказал где-то: Gefährlich ist’s den Leu zu wecken… — Неточная цитата из «Песни колокола» («Das Lied von der Glocke») Ф. Шиллера.

…снюхивался с отставными поручиками… — По свидетельству Е. М. Феоктистова, под «отставными поручиками» имелся в виду член кружка Станкевича Н. Г. Фролов (1812–1855) — см.: Т сб (Кони), с. 164.

Из пажеского корпуса Фролов был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк, откуда вышел в отставку, почувствовав влечение к научным занятиям. См. характеристику его в кн.: Панаев И. И. Литературные воспоминания. Л.

, 1950, с. 215–224.

…постоял в Риме перед Преображением, и перед Венерой во Флоренции постоял… — «Преображение» — картина Рафаэля в Ватикане; «Венера во Флоренции» — так называемая Венера Медицейская работы неизвестного скульптора во флорентинском музее Уффици (см. стихотворение Тургенева «К Венере Медицейской» (1837) и примеч. к нему: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 11–12, 442–444).

…на стене известный портрет белокурой девицы с голубком на груди и закатившимися глазами… — В ту пору широкой известностью пользовались картины французского живописца Ж. -Б.

Грёза (1725–1805), создавшего целую серию слащаво-сентиментальных «головок», часто дополненных изображением сидящих на груди «птичек».

Одна такая «Грёзова головка: девушки с голубем» висела среди фамильных портретов в имении Лутовиновых — с. Холодове (см.: Житова, с. 82).

…смешно же замужней женщине томиться безымённой тоской и петь по вечерам: «Не буди ты ее на заре». — Неточно цитируемое начало романса «На заре ты ее не буди» на слова А. А. Фета. Музыка приписывается А. Е. Варламову.

В одной трагедии Вольтера — какой-то барин радуется тому, что дошел до крайней границы несчастья. — Французские комментаторы «Записок охотника» — Л. Жуссерандо и А. Монго не дают этому месту удовлетворительного объяснения.

По мнению Л. Жуссерандо[120], в комментируемом тексте содержится, возможно, намек на известные стихи из трагедии Вольтера «Меропа» (акт II, сц. VII):

Quand on a tout perdu, quand on n’a plus d’espoir

La vie est un fardeau et la mort un devoir[121].

Со своей стороны, А. Монго полагает[122], что «рассказчик» весьма смутно вспоминает тут не Вольтера, а Расина: а именно отчаяние Ореста в конце трагедии «Андромаха» (акт V, сц. 5):

Grâce aux Dieux! Mon malheur passe mon espérance!

• Oui, je te loue, ô Ciel! de ta persévérance…
• Au comble les douleurs tu m’as fait parvenir…
• Hè bien, je meurs content, et mon sort est rempli[123].

…лихорадочно твердящих слово «жызнь»… — В черновом автографе вместо «жызнь» — «свобода!».

…назовите меня Гамлетом Щигровского уезда. — В черновом автографе вместо «Щигровского» — «Чернского». 

120. Tourguéniev. Récits d’un chasseur. Recueil complet des esquises et récits publiées de 1847 à 1876. Traduction nouvelle et intégrale avec commentaire par Louis Jousserandot. Paris, 1929. p. 379.

121. Если всё погибло, если нет больше надежды, / Жизнь становится бременем, а смерть — долгом (франц.).

122. Tourguéniev Ivan. Mémoires d’un chasseur (Zapiski okhotnika). 1852. Trad. du russe avec une introduction et des notes par Henri Mongault. Paris, 1929. V. II, p. 491.

123. Слава богам! Мое несчастье превосходит мое ожидание! / Да, я шлю хвалу тебе, Небо, за твое постоянство… / Ты довело меня до предела страдания… / Что же, я умираю довольным, судьба моя свершилась (франц.).

Вернуться в оглавление записок охотника

Источник: http://turgenev-lit.ru/turgenev/proza/zapiski-ohotnika/gamlet-schigrovskogo-uezda-primechaniya.htm

Образ Гамлета в интерпретации Тургенева

ОБРАЗ «ГАМЛЕТА»  В 
ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ И

ИНТЕРПРЕТАЦИИ И.С.ТУРГЕНЕВА.

В русской «шекспириаде» особо следует отметить произведения И.С.

Тургенева, с которыми в первую очередь связывают начало процесса освоения отечественной культурой художественной системы английского национального гения, что предполагает «включение в национальное культурное пространство шекспировских тем, образов, сюжетов и мотивов» Это — рассказ «Гамлет Щигровского уезда» И.С.Тургенева (1849) и статья «Гамлет и Дон-Кихот» (1860).

 Именно в связи 
с этими произведениями литературоведом 
В. А. Луковым был введен термин «шекспиризация», который предлагается отличать от термина «шекспиризм», введенного в середине XIX века П. В.

Анненковым, которому принадлежит первая работа, всецело посвященная проблеме влияния Шекспира на Пушкина. Под «шекспиризмом» Пушкина и других отечественных писателей (прежде всего Ф. М.

Достоевского) в отечественном литературоведении понимается художественно–эстетический комплекс идей, который характеризует шекспировское видение и понимание истории и современности, прошлого и будущего.

Шекспиризм проявлялся в осознании художественных открытий английского драматурга, в масштабности изображения происходящего, в накале и титанизме страстей, в концепции человека и истории, в осмыслении роли случая в истории, в смешении стилей, совместимого и несовместимого, прозы и стиха и т. п

 «Шекспиризация»  
же проявляется прежде всего 
в диалоге с художественным мировидением великого драматурга, в «переакцентуазии» (М.

Бахтин) его образов и тем, в ассимиляции образов гения апперципирующей массой обыденного сознания. В этом отношении И.С. Тургенев в своем «Гамлете Щигровского уезда» явился пионером.

Рассказ этот был опубликован в 1849 году в журнале «Современник» в рамках цикла «Записки охотника».

      В «Гамлете Щигровского уезда» Тургенев обратился к новой  для  «Записок охотника» теме о судьбах рефлектирующей русской  дворянской  интеллигенции, о людях, которые громко и блистательно начинают свою общественную карьеру в столичных кружках и собраниях, но быстро сходят на нет, уединяются в провинции  и  не находят уже здесь ни признания. ни понимания,  по гоголевскому изречению, «ни в городе Иван, ни в селе Селифан». Тургенев подводит читателя к мысли о духовной несостоятельности столичной интеллигенции,  жизнь кружков которой,  при   большой   идейной   напряженности,   носила умозрительный характер, была оторвана от  практики.  Неожиданное  на  первый взгляд «нападение» Тургенева на московские философские кружки  30-х  и  40-х годов, со  многими  участниками  которых  он  поддерживал  тесные  дружеские отношения, соответствовало взглядам и  Белинского,  и  Герцена,  а также  молодого Салтыкова, остро  критиковавшего  «кружковую  замкнутость»  в  своих  первых повестях. «…я от души рад, — писал Белинский М. Бакунину 26  февраля  1840 г., — что нет уже этого кружка, в котором много было  прекрасного,  но  мало прочного; в котором несколько человек взаимно делали счастие  друг  друга  и взаимно мучили друг друга» 1

. «Хуже всего  
то,  — писал великий критик  в другом письме Н. А. Бакунину 9 декабря 1841 г.

, — что люди кружка делаются  чужды для всего, что вне их кружка»2  В переписке Белинского содержится много таких суждений о «москводушии», как  он  называл увлечения кружковых  идеалистов,  и  все  они  почти  буквально  повторяются отзывами о кружке тургеневского героя, прототипом которого  послужил  И.  П. Клюшников —  «Мефистофель»  кружка  Станкевича. 

Н.  Л.  Бродский3    убедительно показал,  что как самая   тема «Гамлета…», так и  ее  разработка  были  подсказаны  Тургеневу  Белинским, возглавившим в 40-е годы борьбу против кружкового  идеализма,  романтизма  и узости.

      В «Гамлете Щигровского уезда»  также тобращает  на  себя  внимание  совпадение обстоятельств  жизни  героя  с  фактами  из  биографии   самого   Тургенева: московский университет и  университет  в  Берлине,  путешествие  по  Италии,философские кружки, деревенское уединение и т. п.  Эти  совпадения  —  чисто внешние: автор поставил своего героя в хорошо знакомые, им  самим  пережитые обстановку  и  обстоятельства.  Но  за  мучительной   рефлексией   «Гамлета» чувствуется размышление Тургенева и над своей собственной судьбой.

     Затронутая 
Тургеневым тема вызвала в 
литературных кругах  современников горячие и разнообразные отклики.

      Автор «Обозрения русской литературы за 1850 г.» отмечал высокую цельность,  резкость  и  глубину выведенного  здесь  характера.  По  отзыву  Ап.  Григорьева,   «столько   же комическое, сколько трагическое»4 лицо Гамлета изображено  Тургеневым  «так истинно и просто», что «вызывает на многие вопросы» Анонимный  рецензент   «Москвитянина»   выразил   свое

недовольство стремлением 
Тургенева представить  в  одном  лице  «современное болезненное развитие в крайней  степени»,  некоторой  «уродливостью  героя», которая казалась ему неправдоподобной.

Следует признать, что сдержанная характеристика рассказа Тургенева в издаваемом М.П.

Погодиным журнале «Московитянин», несмотря на отрицательную оценку этой позиции в советском литературоведении, не лишена оснований  с художественной точки зрения: «Гамлет Щигровского уезда» вряд ли можно отнести к числу шедевров великого русского классика.

В защиту подхода Тургенева 
к вопросу «русского гамлетизма» выступил Н.Г.

Чернышевский в статье о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина, в которых в роли Гамлета выступал Буеракин: «Видно, немало у нас Гамлетов в  обществе, когда они так часто  являются  в  литературе,  —  в  редкой  повести  вы  не встретите одного из них, если только повесть  касается  жизни  людей  с  так называемыми благородными убеждениями»5

По  свидетельству  П.  В.  Анненкова,  «старый   Гизо,   прочитав   «Гамлета Щигровского  уезда»  Тургенева,  увидал  в  этом  рассказе  такой   глубокий психический анализ общечеловеческого явления, что  пожелал  познакомиться  и лично поговорить о предмете с его  автором»6.

 
Вообще, резонанс, вызванный этим произведением, был непропорционален его эстетическим достоинствам и, во многом, был вызван фрондирующими настроениями, обычными для либеральной интеллигенции во все времена .

С этим, например, связано то, что написание «Гамлета Щигровского уезда»  воспринималось  как  творческий подвиг писателя. «Надо быть чрезвычайно большим художником, — писал  в  1883 г. Н. К.

Михайловский, — чтобы с таким блеском,  как  это  сделал  Тургенев, написать несколько  новых  вариаций  на  тему,  эксплуатированную  гигантами творчества»7.

С меньшим сочувствием среди либерально и революционно настроенной интеллигенции была встречена статья И.С.

Тургенева «Гамлет» и  «Дон Кихот» (1860), где писатель вновь, уже в рамках «чистой» публицистики, обращается к открытой им теме.

Вместе с тем, по утверждению современных исследователей, оппозиция «Гамлет и Дон Кихот», выдвинутая И. С. Тургеневым, в дальнейшем получает в русском самосознании «статус культурной константы»8.

В ней он противопоставляет знаменитых литературных героев, так как, в то время как Гамлет колеблется и сомневается, Дон-Кихот полон решимости бороться против мирового зла и «моря бедствий», с которыми они оба столкнулись.

Оба они рыцари, воодушевленные гуманистическим принципом самоопределения. Однако у них есть одно кардинальное различие, которое выражается, по мнению писателя, в их взгляде на вопрос о жизненном идеале.

Таким образом, для Гамлета цель собственного бытия существует внутри него самого, тогда как для Дон-Кихота — в ком-то другом.

С точки зрения Тургенева, все мы принадлежим к тому или иному типу людей. Одни существуют для своего собственного «я», это эгоисты, как принц Датский, другие, напротив, живут для других под знаменем альтруизма, как рыцарь Ламанчский. Симпатии писателя на стороне последнего.

Однако это не значит, что Гамлет для него резко отрицателен. По Тургеневу, шекспировский герой не уверен в существовании добра: «Отрицание Гамлета сомневается в добре, но во зле оно не сомневается и вступает с ним в ожесточенный бой».

Действительно, несмотря на скептицизм, принца сложно обвинитьв равнодушии, а это уже является его достоинством.

Больше того, согласно Тургеневу, все существование строится на сочетании центростремительной и центробежной сил, т. е. эгоизма и альтруизма: «Эти две силы косности и движения, консерватизма и прогресса, суть основные силы всего существующего».

Будущее за людьми, которые смогли бысовместить размышления и действие, но прогресс был бы невозможен, главным образом, без таких чудаков, каким был Дон-Кихот. Все дело в том, что им не хватает именно гамлетовской интеллектуальности. Гамлеты, по его мнению, превалируют в жизни, но их раздумья и рефлексия бесплодны, т. к.

они не способны повести за собой народные массы, а у Дон-Кихотов всегда найдется свой верный Санчо Панса. Горацио же лишь «ученик» Гамлета, который следует за ним и перенимает скептицизм принца.

Статья Тургенева вызвала 
живой отклик многих критиков и писателей, которые по своему отношению к 
ее содержанию были зачастую прямо 
противоположны.

В основном не соглашались с его идеализацией «донкихотства», но были и те, кто выступал против его интерпретации Гамлета как законченного эгоиста, например, А. Львов. Принято считать, что в Гамлетах Тургенев видел т. н.

«лишних людей», когда как революционных демократов он обрядил в доспехи Дон-Кихота. Так,. А.

Добролюбов резко негативно относился к тому, что Тургенев косвенно назвал революционность «донкихотством», утверждая, что Дон-Кихотами нужно называть тех, кто надеется что-то изменить к лучшему, не прибегая к активным действиям. Многим все же импонировала мысль, что Дон-Кихот способен повести за собой людей. Позже «гамлетизм», в тургеневском его понимании, стали приписывать народническому движению, а «донкихотство» — разночинцам.

Так или иначе, в своем диалоге с Шекспиром, в трактовке образа Гамлета Тургенев и в рассказе, и в статье выходит за чисто художественные рамки, переводя диалог с английским классиком из философско-символической области в сферу массового общественного сознания.. Это позднее  вызывает уничижительные замечания Л.С.

Выготского по поводу тургеневской способности к восприятию подлинной глубины шекспировского образа и такому его  художественному перевоплощению, которое соответствовало бы масштабу оригинала.

Выготский,  в частности, пишет: «глубоко неверна привычная связь Тургенева с Шекспиром; его подчас карикатурное понимание Гамлета в статье «Гамлет и Дон-Кихот» указывает на его глубокую неродственность этому типу. И его герои /Рудин, Гамлет Щигровского уезда и пр.

/ близки не Гамлету Шекспира, а его изуродованному и приниженному в толкованиях двойнику. Как бы ни посмотреть на Гамлета (здесь имеется в виду тургеневский образ, М.Б), но если изобразить его в рост шекспировскому, то всякая близость исчезает»9

Отдавая должное блеску аргументации и высокой объясняющей силе анализа Л.С. Выготского, заметим, что в его оценках нарушен принцип: «судить писателя по законам, признаваемым им над собой».

«Неродственность» Тургенева и Шекспира очевидна, но и специфика задач решаемых русским прозаиком при ассимиляции образов великого драматурга к  отечественной почве была совершенно иной, чем, например, у А.С.

Пушкина или Ф.М. Достоевского.

Усвоение русской литературой XIX века художественных открытий Шекспира проявилось в двух основных тенденциях – «шекспиризации» и «шекспиризме»: для большинства русских писателей шекспиризация выразилась в подражании образцам, освоении тем, образов, мотивов, сюжетов – одним словом, поэтики гениального британца; для Пушкина и Достоевского и «нескольких избранных»10 увлечение Шекспиром выразилось в конгениальном развитии шекспировской традиции.

И.С.Тургенев внес выдающийся вклад в «шекспиризацию» русской 
литературы: именно он положил начало этому процессу, в результате которого образы великого английского драматурга вошли в широкий обиход отечественной беллетристики и публицистики, стали явлением литературного процесса и фактором массового культурного сознания.

Литература

1. Алексеев М. П. Пушкин и Шекспир. // Пушкин: Сравнит.-историч. исследования. Л.: Наука, 1972
2. Анненков П. В. Литературные воспоминания. М.; Л., 1960
3. Бродский Н.Л. «Белинский и Тургенев» //. «Белинский — историк и теоретик литературы».  М.-  Л.,  1949, 
4. Выготский Л.С. Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира./ Л.С.Выготский Психология искусства – М., 1965.
5. Н. В. Захаров. Идея «шекспиризма»в русской литературе xix века: введение в проблему// Шекспировские штудии VII: сборник научных трудов. материалы круглого стола, 07 декабря 2007 года / Отв. ред. Н. В. Захаров, Вл. А. Луков; Моск. гуманит. ун-т. Ин-т гуманит. исследований. — М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2007
6. Левин Ю. Д. Некоторые вопросы шекспиризма Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы. Т. VII. Пушкин и мировая литература. М.–Л.: Наука, 1974
7. Левин Ю. Д. Русские переводы Шекспира // Мастерство перевода. 1966. М.
8. Луков В. А. «Шекспиризация» как принцип-процесс // XV Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сб. статей и материалов. М, 2003
9. Луков В. А.. Шекспиризация (к теории и истории принципов-процессов) Шекспировские штудии: Трагедия «Гамлет»: Материалы научного семинара, 23 апреля 2005 года / Моск. гуманит. ун-т. Ин-т гуманит. исследований. — М., 2005.
10. Луков В. А, Захаров Н. В. Шекспиризация и шекспиризм // Энциклопедия гуманитарных наук,2008, №3. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.zpu-journal.ru/zpu/2008_3/Lukov&Zakharov.pdf
11. Луков В.А., Захаров Н. В.,. Гайдин Б. Н Гамлет как вечный образ русской и мировой культуры. Монография. – М.: Издательство Московского гуманитарного университета, 2010
12. Урнов Д. М. Споры о Шекспире: Пушкин и Шекспир // Шекспир: Движение во времени. М.: Наука, 1968.
13. Шекспир и русская культура. М. — Л., 1965
14. . Чернышевский Н.Г. Губернские очерки Щедрина / Полн. собр. соч. Т. 4. – М., 1948
15. Щедровицкий Петр .Трагедия о Гамлете, принце Датском, Л. Выготского. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.ckp.ru/biblio/s/shedr/hamlet.htm

Источник: https://www.stud24.ru/literature/obraz-gamleta-v-interpretacii-turgeneva/469813-1784231-page1.html

Гамлет Щигровского уезда

Во время одной из моих поездок я получил приглашение отобедать у богатого помещика и охотника, Александра Михайлыча Г***. Александр Михалыч не был женат и не любил женщин, общество у него собиралось холостое и жил он на широкую ногу. В тот день он ожидал важного сановника и испытывал волнение, несовместимое с его богатством.

Почти все гости были мне незнакомы. Я начинал скучать, когда ко мне подошёл Войницын, недоучившийся студент, проживавший в этом доме неизвестно в каком качестве. Он познакомил меня с местным остряком Петром Петровичем Лупихиным, человеком маленького роста, с высоким хохлом и желчными чертами лица.

Я выслушал его язвительные замечания о присутствующих на обеде.

Продолжение после рекламы:

Вдруг тревожное волнение распространилось по всему дому: приехал сановник. Через несколько минут всё общество отправилось в столовую. Сановника усадили на почётное место и в течении всего обеда с благоговением ему внимали. После обеда всё общество село за карты. Я кое-как дождался вечера и отправился на покой.

Из-за обилия гостей никто не спал в одиночку. Я никак не мог заснуть. Мой сосед заметил это и завёл со мной разговор. Он начал сетовать на отсутствие в нём оригинальности, а потом предложил рассказать историю своей жизни.

Родился он от небогатых родителей в Щигровском уезде Курской губернии. Отца он не помнил, его воспитанием занималась матушка. Брат его умер в младенчестве.

Когда ему стукнуло 16 лет, матушка прогнала гувернёра, отвезла сына в Москву, записала в университет и умерла, оставив сына на попечение дяде, стряпчему Колтуну-Бабуре. Уже тогда он замечал в себе недостаток оригинальности.

В университете он не пошёл своей дорогой, а, как все, вступил в кружок, в котором гибло всё самобытное и оригинальное. Таким образом он прожил в Москве 4 года.

Брифли существует благодаря рекламе:

Когда ему исполнился 21 год, он вступил во владение тем, что осталось от его наследства — дядя обобрал его дочиста. Оставив управляющим вольноотпущенного Василия Кудряшова, он уехал в Берлин, где провёл 6 месяцев, так и не узнав европейской жизни.

Случай привёл его в дом одного профессора. Он влюбился в одну из дочерей профессора, от чего у него периодически начинало сосать под ложечкой, и по желудку пробегала холодная дрожь. Не выдержав такого счастья, он убежал и ещё 2 года скитался по Европе.

Вернувшись в Москву, он возомнил себя оригинальнейшим человеком, нашлись и те, кто поддержал это заблуждение. Вскоре на его счёт была пущена сплетня, которая заставила его уехать. Он удалился к себе в деревню и занялся хозяйством.

По соседству жила вдова-полковница с двумя дочерьми. Однажды он посетил их, и через 6 месяцев женился на одной из дочерей. Софья была добрейшим существом, но в неё так въелись привычки старой девы, что она так и не смогла стать женой и хозяйкой.

На четвёртый год Софья умерла от родов вместе с ребёнком.

После смерти жены он поступил на службу в губернском городе, но долго служить не смог и вышел в отставку. Со временем он смирил свою гордыню, утихли амбиции. О нём стали отзываться, как о пустом, выдохшемся человеке, а исправник говорил ему «ты». С его глаз спала завеса, и он увидел семя таким, какой он есть — ничтожным, ненужным, неоригинальным человеком.

Имени своего он мне не назвал, сказал только: «Назовите меня Гамлетом Щигровского уезда». На другое утро в комнате его уже не было. Он уехал до зари.

Источник: https://briefly.ru/turgenev/gamlet_shchirgovskogo_uezda/

Краткое содержание Гамлет Щигровского уезда Тургенева для читательского дневника

Рассказчика приглашает на званый обед богатый помещик Александр Михайлович. Мужчина был холост и не любил женский пол. В своем поместье Александр Михайлович жил на широкую ногу. На обед должен был приехать высокопоставленный сановник.

Александр Михайлович, несмотря на свое высокое положение, испытывал волнение. Автор рассказа не был знаком с присутствующими на обеде. Ему становилось скучно. В этот момент к автору подсел, студен Войницын, живший в доме в неопределённом положении. Студент познакомил гостя с Липухиным.

Человек небольшого роста с желтоватым лицом высказал язвительные остроты в адрес гостей.

Приехал сановник. Ему выделили почетное место за столом, и весь вечер старались угодить высокому гостю. К вечеру мужчины переместились за игральный стол. Рассказчик ушел спать.

На ночлег гости размешались по два человека в комнате. Сосед рассказчика предложил ему послушать о своей прожитой жизни.

Был он родом из Курской губернии Щигровского уезда. Воспитанием детей занималась мать. Брат умер в маленьком возрасте. В шестнадцать лет мать отправила сына в университет, сама вскоре умерла. Попечителем юноши стал дядя Колтуну-Бабуре. Молодой человек прожил в Москве четыре года.

В двадцать один год, он вступил в оставшееся, после опекуна, наследство. Вскоре молодой человек уехал в Берлин, где устроился управляющим. Там прожил полгода. Был влюблен в дочь знакомого профессора. Не выдержав нахлынувшего счастья, сбежал и два года ездил по Европе.

Возвратившись в Москву, возомнил себя оригинальным человеком. Были и такие, кто поддерживал его заблуждение. Пошли нехорошие сплетни. Пришлось уехать в поместье.

Там он женился на одной из дочерей вдовы полковника. Жена Софья была прелестной девушкой. Но задатки старой девы не дали ей стать любящей женой и хорошей хозяйкой.

На четвертом году жизни Софья умерла во время родов, малыш тоже не выжил.

После этого мужчина устроился на службу. Через некоторое время вышел в отставку. У него изменился характер. Меньше стало амбиций и гордости. О нем говорили, как о пустом, несостоятельном человеке. Даже привратник обращался к нему на «ты». Сам он стал ощущать себя ничтожным, забытым, неинтересным человеком.

Утром его уже не было в комнате. Даже имя свое не сказал. Просто просил называть его – «Гамлетом Щигровского уезда».

Рассказ учит читателя тому, что в жизни нужно выбрать одну дорогу, а не метаться по разным сторонам.

Источник: http://chitatelskij-dnevnik.ru/kratkoe-soderzhanie/turgenev/gamlet-shchigrovskogo-uezda

5 «Записки охотника» Тургенева как цикл. Проблема национал-го характера (3-4 произв-я)

1й цикл(1й этап)
рассказов – 1847г.(«Хорь и Калиныч»), 2й
этап – нач.50х гг. («Певцы», «Свидание»,
«Бежин луг», «Однодворец Овсянников»,
«Гамлет Щигровского уезда»), 3й этап —
послед.рассказы – 1870е гг. («Конец
Чертопханова»,«Живые мощи», «Стучит!»).
Всего в сборнике 25 очерков — это группа
рассказов, где на 1м плане обличение
крепостнич-ва.

«Записки охотника»
— это цикл, это единое целое со скрепляющими
элементами – автор-повествователь –
1 из них, а еще 1 элемент, делающий цикл
– лирич-ое настроение. Конец описывает
то настроение, кот. охватывает весной.

Текст построен на разных типах настроения
(то лирич-е, то иронич-е). Лиризм – скрепа,
делающая цикл циклом. «Зап.охотника» —
пости-жение национ-й жизни. Он берет
вечные для мировой лит-ры, универс-ые
ситуации, Т. помещает их в рус.

контекст.

Т.

изображ-т в
непривлекат-м виде помещиков-крепостников
разных рангов и ориентаций, начиная от
«известного хлебосола, богатого вельможи
старого веку» графа Петра Ильича
(«Малиновая вода») – само-дура, любителя
псовых охот, банкетов, фейерверков,
катаний, и заканч-ая помещиками нового
времени – владельцем степного конного
завода Анастасеем Иван-ем Чернобаем(«Лебедянь»)
или ростовщиком Гар-пенченко, скупающим
дворянские имения с аукциона(«Однодворец
Овсянников»). Жесткость и эгоизм
помещиков, их самодурство и вопиющие
пренебрежение к крестьянам, нежелание
считать мужика ч-ком, роскошь и расточит-ов,
обеспечиваемые ценой ущемления жизненных
интересов народа.

Смешное зрелище
– помпезный выезд помещиков-самодуров
на охоту. В очерке «Малиновая
вода»
граф Петр Ильич, любитель пышных пиров
при оглушит-ом громе музыки, превратил
свой выезд на охо-ту в торжественную
церемонию.

Какое убожество мысли ичув-ва
кроется за этим псевдорыцарским
вели-колепием русского барина.

Культурный
горизонт этого ч-ка ограничив-ся
выписыванием «ладеколона» из Парижа,
содержанием «матресок» и устройством
банкетов для солидных столич-х особ.

Наиб. глубины
обобщения достигает Т. в обрисовке
«гуманного» помещика Пеночкина
(«Бурмистр»),
в кот. гениально воплощены черты либерала
на западноевроп-й манер. Пеночкин-
мол.помешик, гвардей-ий офицер в отставке.

Его дом построен по плану франц-го
архитектора, люди одеты по-англ-ки. Он
ч-к вос-питанный, образов-й, побывав-й в
высшем свете, опрятный. Он любит музыку,
говорит мягким и прият-ным голосом,
держит завитого камердинера в голубой
ливрее с гербовыми пуговицами.

Это
воплощение культурности, цивилизации,
высшей гуманности не под стать
какому-нибудь грубому Зверкову.

Когда
за-валилась телега и задним колесом
придавило желудок повару, «гуманный»
Пеночкин, «мерзавец с тонки-ми манерами»,
нисколько не беспокоиться о здоровье
ч-ка, велел лишь спросить, целы ли у него
руки.

7Формир-ние романной концепции в повестях Тург. «Андрей Колосов», «Гамлет Щигровского уезда», «Дневник лишнего ч-ка»

Тург. усиленно
пытается найти положит-го героя эпохи.
Еще в нач.40-х гг.он искал героя, обладающего
цельной, сильной натурой,общ-го деятеля,
ч-ка необыкн-го.

В повести «Андрей
Колосов» писателю удалось нарисовать
лишь контуры такого героя и противопоставить
цельного ч-ка Колосова многочисл-м
слабовольным дворянским интеллигентам,
смешным и жалким подражат-м Гамлета.
Это противопоставле-ние дано преимущ-но
в плане этическом. Рус.

гамлетизм имел
свою нац-ю специфику и выливался в разные
формы: от уездных, поверхностных
гамлетиков и трагически надломл-х до
благородного и противореч-го Рудина.
Существ-й шаг в решении проблеиы
рус.гамлетизма – очерк «Гамлет Щигровского
уезда» и «Дневник лишнего ч-ка».

В этих
произ-ях развенч-ся 2 разновидности
рус.гамлетизма => героя к нев в них
преобладают разные тона: в «Гам.
Щигр.уезда» — сатирич., в «Дневн.» —
элегические.

«Гам.Щигр.уезда».
в центре повест-я Василий Васильевич –
саморазоблачающийся рус.Гамлет, не
нахо-дит себе места в жизни. Тург.осужд-т
непрактич-ть дворянской интеллигенции
40-х гг., их неприспособл-ть к жизни,
ослеплен-ть философией Гегеля. Автор
отмеч-т факт сущ-ния в жизни такого
героя, как Вав. Вас., и подвергает его
резкому сатирич.

разоблачению, указывая
на соц-е причины и условия воспитания,
кот.порождали рефлексию в рус.интеллигентах
и делали их неспособными к практич.деят-ти.
«Лишний ч-к» изображен здесь в
сатирич.свете. В суждениях о рус.жизни:
он видит одарен-ть. Рус ч-ку свойственны
тоска, смертность, загнанность, забитость.В
рус.ч-ке отсутст-т прочная психол.основа.

Комплекс самоуничижения, озлобл-ти,
понимания, что тебе в мире нет места,
связан с Гамлет-и комплексом.

«Днев.лишн.ч-ка».
Герой Чулкатурин вызыв-т у чит-ля
сочувствие. Болезненно восприним-т мир,
всю жизнь ищет приюта, везде чувст-т
себя лишним.Его отвергает любимая
женщина, оттесняют другие, менее тонкие,
но более решит-е люди. Это приводит героя
к неверию в себя, к мучит-му самоанализу.

Он оказал-ся способным лишь махнуть
рукой на свое будущее и печально созерцать
собств.несчастья. его, жизнь, трогат-е
прощание с садом, сама смерть – прозвучало
грустным элегич-м аккордом в этом
произ-нии. Гл. герой говорит, что лишний
не в соц.системе, а в обст-вах. Ему кажется,
что его место занято.

Термин «лишний
ч-к» рассматр-ся не только в соц.контексте,
но речь идет и о духовном изъяне, кот.
не позволяет найти контакт с жизнью.
Герой осознает себя лишним в
философ.ключе.Герой – блестящий
интеллектуал, он красноречив, но плохо
рассказ-т о чем-то конкретном. Те жизненные
факторы и соц.условия, кот.

искалечили
и разбили впечатлит-ю, слабую и нервозную
натуру Гамлета Щигр.уезда, довели до
отчаяния и смерти Чулкатурина, были
представлены Тург. в их настоящем свете,
без сатирич.акцента и без трагич. надлома
в «Рудине». Все то, над чем судорожно
смеялся Гамлет Щигр.

уезда (кружки,
гегелевская филосо-фия, красноречие),
о чем с болью и надломом говорил
Чулкатурин, в романе «Рудин» приобретает
политич.окраску и как бы сливается в
противореч-м образе Рудина.

8Проблематика
романа Тургенева «Рудин». Образ главного
героя. Смысл двух финалов романа.
Комментарий второго финала в романе
«Новь». В р-не «Рудин»
Т.

говорил
о разрыве му теорией и практикой, му
словом и делом в жизни дворян-й
интеллигенции, продемонстир-л симпатии
к представит-м оиберализма, склонным к
реформатор-му постепенству(образ
Лежнева). С позиций Лежнева Т. посмо-трел
на крайний радикализм рудинско-баку-нинского
толка, пытаясь объективно вскрыть все
положит-е и отрицат-е стороны. Т.

писал,
что в Рудине представлении «довольно
верный портрет Бакунина». В этом р-не
Т. вернулся к опыту лермонт-го р-на «Герой
нашего времени». Моноцентрично – 1 герой
в разных обстоят-вах. Сначала можно
предположить, что диалогоч-й конфликт
му Рудиным и Пегасовым, но нет. Рудин
не сопоставим с ним, не может с ним
спорить. Т.

чз детали высказ-т отнош-ю
к герою. В Рудине нет светскости – это
способ отметить дисгар-монию в характере
героя, «он интеллигент, но что-то не
так». Каждый персонаж относится к Рудину
по-разному. Все противоречия как в
характере Рудина, так и в оценке его
деятел-ти надо рассматривать как
отраже-ние жизн-х противоречий той поры.

Надо сводить типич-й образ Рудина только
к прототипы Ба-кунину, т.к. Рудин, как и
всякий тип, значительно шире сво-его
прототипа. Рудин умен, талантлив,
благо-роден, в нем не угас огонь любви
к истине, он умеет разжечь огонь в др.

людях (Наталья, Басистов), с увлечением
гов-т о высоком призвании ч-ка, о значении
науки и просвещения, о будущем своего
народа, критикует скептицизм, клеймит
позором малодушие и лень, лю-бит музыку,
ценит поэзию, красоту, готов всегда
«жертвовать своими личными выгодами»,
обладает способ-тью схватывать в проблеме
главное.

Рудин честен, искренен в своих
отнош-ях с Натальей Ласунс-кой, горяч и
остроумен, находчив и неприми-рим в
спорах с Пигасовым, кот. разбивает в
полемике по всем статьям, увлекает всех
своим красноречием. Героическая, хотя
и бесполезная, гибель Рудина на па-рижских
баррикадах, рассказанная в эпилоге
р-на, гов-т о благородстве героя.

В этом
проявл-ся симпатия Т. к мыслящим
представителям передовой дворян-й
молодежи 40х гг. Рудин заметно отлич-ся
от др. дворян-го общ-ва(Пандалевского,
Пигасова, Дарьи Мих-ны Ласунской), в нем
обнаруж-ся отрицат-е черты – следствие
его отвлеченного воспита-ния как в
дворян-й семье, так и в кружке Покорского
(Стан-кевича), но и свидет-ют о том, что
Т. как художник предощущал приближ-ся
соц-ое банкрот-во дворян-ва.

Термин «лишний
ч-к» принадл-т
Т. Повесть «Дневник лишнего ч-ка»(1852).
Здесь герой гов-т, что лишний не потому,
что лишний в соц.системе, а лишний в
жизн-х обстоят-вах, ему кажется, что его
место занято. Этот термин рассматр-ся
не только в соц. контексте, не речь идет
и о духов-м изъяне, кот.

не по-зволяет
найти контакт (Бельтов, Онегин, Печорин).
Р-н проживает жизнь в слове. Он хорошо
гов-т, но плохо рассказ-т, как только о
конкретном гов-т. Он косноязычен. Р-н
постоянно обращ-ся к истине (это Дон
Кихот). Наталья мыслит более зрело, что
люди более старшего возраста. Она смотрит
на Р-на, как на ч-ка, кот. готов на все
ради истины.

Рудин – лишний ч-к («Неужели
мне нет места на земле?»). Наталья –
способна на жертвы. Она влюбл-ся в него,
1 его сторона раскрыв-ся в объяснении с
Натальей. Он призн-ся, что любит. «Да, я
счастлив», — Гамлет-кие черты, невозм-ть
отдаться своему чув-ву полностью. Р-н
не противостоит ситуации.

Наталья ждала
призыва идти за ним, но Р-н пасует перед
трудностями и уезжает. Для Натальи
тяжелейшее испытании – его малодушие.
Для Р-на высшая ценность – свобода.
Мотив ски-тальца. Он сам назыв-т себя
«вечный жид» Он странств-ая натура. Р-н
думал, что любовь к Наталье помо-жет ему
останов-ся на одном месте. Мотив дома,
гнезда.

Р-н – «инвалид мысли», он
переоценивает свою жизнь, систему
ценностей. Эти люди обречены на скитания,
им нет места, у них нет своего гнезда.

Смысл 2 финалов
р-на. 1й
финал –
на почтовой станции мы видим Рудина в
потрепанной одежде. Лошадей нет в его
сторону. Начальник станции гов., что
ямщик едет в противоположную Рудину
сторону, но он соглашается, гов., что ему
все равно. Все указывает на то, что ему
некуда ехать, у него нет своего «гнезда»,
своего дома, места. Подчеркивается
скитальчество Р-на. Т.

осмысливает
скитальчество Р-на двояко «Рудин не
знает России, но это не вина его, а беда»,
гов-т Лежнев. Рудин не пускает корней в
национал-ю почву, он никогда не умел
создавать свой фундамент. 2й
финал –
Рудин оказ-ся в революц-м Париже на
баррикадах. Разгром восстания, последний
его день (26июня 1848г.). Баррикада разбита
неск-ми пушечными выстрелами, а защитники,
кот.

ее защищали, сбегают. На самой
вершине появился Рудин. «В одной руке
держит красное знамя, в др.-кривую и
тупую саблю,и кричал что-то…». Знамя
явно будет мешать в бою, впрочем глупо
идти на баррикады одному против стрелков
с ружьями. Р-н и не собир-ся вступать в
бой. Венгерский стрелок убивает его.
Р-ин гибнет безымянным.

Обычно в
литературоведении такой финал трактуется
как героический и трагичес-кий. Но его
смерть на баррикадах не делала его
последоват-м и активным революционером
и не могла иметь реальной пользы, но
придавала новый смысл и законченность
его жизни. Этот финал – ответ на споры
о будущем России с членами редакции
«Совре-менника». Р-ин, в формулировке
Т., — «сложный самоубийца».

Он поехал
туда, где идет война (револю-ция), и
получил то, что искал – пулю в сердце.

Источник: https://studfile.net/preview/5582287/page:3/