Свеча горела сочинение отзыв

, . ,

Íàïðàâî îò Òðèóìôàëüíîé ïëîùàäè è äàëüøå ïî Òâåðñêîé ê Ìàíåæíîé ïëîùàäè, íàëåâî è ïðîåçæàåì Íîâóþ ïëîùàäü. Ñïðàâà – óëèöà Èëüèíêà, à íàëåâî óõîäèò ïðîäîëæåíèå Èëüèíêè, à çà íåé – Ïîêðîâêà.  äîìå 7, æèëîé äîì êîîïåðàòèâà «Âîåííûé ñòðîèòåëü», ãäå æèëà Îëüãà Èâèíñêàÿ – ìóçà Áîðèñà Ïàñòåðíàêà. Îíè ïîçíàêîìèëèñü â 1946 ãîäó. Åé ïîñâÿùåíû ñòèõè äîêòîðà Æèâàãî.

Ñíà÷àëà, êàê îáû÷íî, î òâîð÷åñòâå Ïàñòåðíàêà. Î ñòèõàõ ïî ñáîðíèêàì. Ïðè÷åì, ÿ áóäó ðàññêàçûâàòü î òîì, ÷òî ìåíÿ çàèíòåðåñîâàëî è ïîäâîäèòü èòîã ïî îòäåëüíûì êíèãàì.
Íà÷àëüíàÿ ïîðà:
«Ôåâðàëü. Äîñòàòü ÷åðíèë è ïëàêàòü!
Ïèñàòü î ôåâðàëå íàâçðûä,
Ïîêà ãðîõî÷óùàÿ ñëÿêîòü
Âåñíîþ ÷åðíîþ ãîðèò

Äîñòàòü ïðîëåòêó Çà øåñòü ãðèâåí
×ðåç áëàãîâåñò, ÷ðåç êëèê êîëåñ
Ïåðåíåñòèñü òóäà, ãäå ëèâåíü
Åùå øóìíåé ÷åðíèë è ñëåç.

Ãäå, êàê îáóãëåííûå ãðóøè,
Ñ äåðåâüåâ òûñÿ÷è ãðà÷åé
Ñîðâóòñÿ â ëóæè è îáðóøàò
Ñóõóþ ãðóñòü íà äíî î÷åé.

Ïîä íåé ïðîòàëèíû ÷åðíåþò,
È âåòåð êðèêàìè èçðûò,
È, ÷åì ñëó÷àéíåé, òåì âåðíåå
Ñëàãàþòñÿ ñòèõè íàâçðûä.
1912   
Ñîí.
«Ìíå ñíèëàñü îñåíü â ïîëóñâåòå ñòåêîë,
Äðóçüÿ è òû â èõ øóòîâñêîé ãóðüáå,
È, êàê ñ íåáåñ äîáûâøèé êðîâè ñîêîë,
Ñïóñêàëîñü ñåðäöå íà ðóêó ê òåáå.»
1913-28.

«Êàê êðûëüÿ, îòðàñòàëè áåäû
È îòäåëÿëè îò çåìëè.»

 ïîäáîðêå åñòü åùå íåñêîëüêî, íî áîëüøå ÿ íå ñ÷åë çàìå÷àòåëüíûõ ñòèõîâ. Õîòÿ, íåïëîõî äëÿ íà÷àëà.

Èç êíèãè «Ïîâåðõ áàðüåðîâ». 1914-1916.
Äóøà.
«Ñòó÷àòñÿ îïàâøèå ãîäû, êàê ëèñòüÿ,
 ñàäîâóþ èçãîðîäü êàëåíäàðåé.»

Âåñíà.
1.
«Ïîýçèÿ! Ãðå÷åñêîé ãóáêîé â ïðèñîñêàõ
Áóäü òû, è ìåæ çåëåíè êëåéêîé
Òåáÿ á ïîëîæèë ÿ íà ìîêðóþ äîñêó
Çåëåíîé ñàäîâîé ñêàìåéêè.

Ðàñòè ñåáå ïûøíûå áðûææè è ôèæìû,
Âáèðàé îáëàêà è îâðàãè,
À íî÷üþ, ïîýçèÿ, ÿ òåáÿ âûæìó
Âî çäðàâèå æàäíîé áóìàãè.»

Èç êíèãè «Ñåñòðà ìîÿ æèçíü» (Ëåòî 1917)
Ïåñíè â ïèñüìàõ, ÷òîáû íå ñêó÷àëà
Âîðîáüåâû ãîðû.
«Ãðóäü ïîä ïîöåëóè, êàê ïîä ðóêîìîéíèê!
Âåäü íå âåê, íå ñðÿäó ëåòî áüåò êëþ÷îì.»

Ó ñåáÿ äîìà
«Êàê óñûïèòåëüíî æèòü!
Êàê öåëîâàòüñÿ áåññîííî!»

Èç ýòîé êíèãè, èç 40 ñòèõîòâîðåíèé òðîíóëî òîëüêî ýòè äâà äâóñòèøèÿ. Âñå îñòàëüíîå – ôèãíÿ. Ýòî ëåòî 1917 ãîäà. Ïî ñòèõàì ïîëó÷àåòñÿ, ÷òî Ïàñòåðíàê æèë íå â Ðîññèè, à ãäå-òî â äðóãîì ìèðå. ß óæ íå ãîâîðþ òîì, ÷òî ìèðîâàÿ âîéíà åùå íå çàêîí÷èëàñü. À ó íåãî «ãðîçû», «ïîöåëóè», «æàðêîå ëåòî» è âñå òàêîå. Óäèâèòåëüíî! Ïîñìîòðèì, ÷òî áóäåò äàëüøå.

Èç êíèãè «Òåìû è âàðèàöèè» (1917-1922)
Òåìà ñ âàðèàöèÿìè
Áîëåçíü
Ðàçðûâ
ß èõ íå ìîã ïîçàáûòü
Íåñêó÷íûé ñàä
    Íåçàáâåííûé ñåíòÿáðü îñûïàåòñÿ â Ñïàññêîì.
Íå ñåãîäíÿ ëè ñ äà÷è ñúåçæàòü âàì ïîðà? (Ýòî 1918 ãîä!)
Çèìíåå óòðî (ïÿòü ñòèõîòâîðåíèé)
Âåñíà (ïÿòü ñòèõîòâîðåíèé)
Ñîí â ëåòíþþ íî÷ü (ïÿòü ñòèõîòâîðåíèé)
Ïîýçèÿ
Äâà ïèñüìà
Îñåíü (ïÿòü ñòèõîòâîðåíèé)

È íè÷åãî çàìå÷àòåëüíîãî. Óïðàæíåíèÿ äàæå íå â ñòèõîñëîæåíèè, à â ñîçäàíèè íàáîðà ñëîâ, èíîãäà íåóêëþæèå. ×èòàåòñÿ ÷åðåç ñèëó.

Ñòèõè ðàçíûõ ëåò (1916-1943)
Ãîðîä
Îòïëûòèå
Áðþñîâó
Äâàäöàòü ñòðîô ñ ïðåäèñëîâèåì
Ê Îêòÿáðüñêîé ãîäîâùèíå
Ïðèáëèæåíèå ãðîçû
«Êîãäà ñìåðòåëüíûé òðåñê ñîñíû ñêðèïó÷åé»
«Ðîñëûé ñòðåëîê, îñòîðîæíûé îõîòíèê»
Àííå Àõìàòîâîé
Ìåéåðõîëüäàì
Äðóãó
«Âñå íàêëîíåíüÿ è çàëîãè» (1936)
Ïàìÿòè Ìàðèíû Öâåòàåâîé (1943)
Ðàçâàëèâøèñü, êàê çâåðè â áåðëîãå,
Îáëàêà â áåñïîðÿäêå ëåæàò.

Âñå òàêæå. Âîçíèêëà ìûñëü: Ïàñòåðíàê ïèñàë òàêèå ñóìáóðíûå ñòèõè íè î ÷åì äëÿ òîãî, ÷òîáû íå áûëî íè ê ÷åìó ïðèäðàòüñÿ. Ïîýòîìó îí è íå áûë ðåïðåññèðîâàí. È ïîòîìó åùå åãî íå ïîñàäèëè, ÷òî îí íèêîìó íå ïåðåøåë äîðîãó, íå ëåç â ðóêîâîäñòâî.

Èç êíèãè «Âòîðîå ðîæäåíèå». 1930-1931
Âîëíû
Áàëëàäà
Âòîðàÿ áàëëàäà.
Ëåòî
Ñìåðòü ïîýòà (1930) Íåóæåëè ýòî ïðî Ìàÿêîâñêîãî? «Äâàäöàòèäâóõëåòíèé»? Íî ýòî ïîñâÿùåíî ñàìîóáèéñòâó Ìàÿêîâñêîãî.
«Ãîäàìè êîãäà-íèáóäü â çàëå êîíöåðòíîé»
«Íå âîëíóéñÿ, íå ïëà÷, íå òðóäè»
«Ëþáèòü èíûõ – òÿæåëûé êðåñò»
«Âñå ñíåã äà ñíå㠖 òåðïè, è òî÷êà»
«Ìåðòâåöêàÿ ìãëà»
«Ëþáèìàÿ, ìîëâû ñëàùàâîé»
«Êðàñàâèöà ìîÿ, âñÿ ñòàòü»
«Êðóãîì ñåìåíÿùåéñÿ âàòîé» 
Êðóãîì ñåìåíÿùåéñÿ âàòîé,
Ïîäõâà÷åííîé âåòðîì ñ àëëåé,
Ãóëÿåò, êàê ïðèçðàê ðàçâðàòà,
Ïóøèñòûé âàòèí òîïîëåé.

«Íèêîãî íå áóäåò â äîìå» (1931) Ýòî â «Èðîíèè ñóäüáû» ïîåò âíà÷àëå Ìÿãêîâ (Íèêèòèí) åùå äî áàíè. Òàðèâåðäèåâ. Íî, â ïðèíöèïå, ñòèõè -íè÷åãî îñîáåííîãî, òîëüêî çà ñ÷åò ìóçûêè.
Íèêîãî íå áóäåò â äîìå,
Êðîìå ñóìåðåê. Îäèí
Çèìíèé äåíü â ñêâîçíîì ïðîåìå
Íåçàäåðíóòûõ ãàðäèí

«Îïÿòü Øîïåí íå èùåò âûãîä».
«Âå÷åðåëî. Ïîâñþäó ðåòèâî»
«Ïîêà ìû ïî Êàâêàçó ëàçàåì»
«Î, çíàë áû ÿ, ÷òî òàê áûâàåò»
Êîãäà ñòðîêó äèêòóåò ÷óâñòâî,
Îíî íà ñöåíó øëåò ðàáà,
È òóò êîí÷àåòñÿ èñêóññòâî
È äûøàò ïî÷âà è ñóäüáà.

«Ñòèõè ìîè, áåãîì, áåãîì»
Î, ññàäèíû âêðóã æåíñêèõ øåé
Îò âåøàâøèõñÿ ôåòèøåé!
Êàê ÿ èõ çíàþ, êàê ïîñòèã,
ß, âåøàþùèéñÿ íà íèõ.

«Âåñåííåþ ïîðîþ îòî ëüäà»

Èç êíèãè «Íà ðàííèõ ïîåçäàõ» (1936-1944)
Õóäîæíèê
«Ìíå ïî äóøå ñòðîïòèâûé íîâðîâ»
«Ñêðîìíûé äîì, íî ðþìêà ðîìó»
«Îí âñòàåò. Âåêà. Ãåëàòû»
Ïóòåâûå çàïèñêè
«Íå ÷óâñòâóþ êðàñîò»
«Êàê êî÷åãàð íà áàê»
«Äûìèëèñü, âñòàâ îò ñíà»
«Çà ïðîøëîãî ïîðîã»
«ß âèäåë, ÷åì Òèôëèñ»
«Ìåíÿ á íå òðîíóë ðàé»
«Íåìîë÷íûé ïëåñê ñîëåé»
«Åëîâûé áóðåëîì»
«Íà Ãðóçèè íå ñ÷åñòü»
«Äèâÿñü, êàê âûñü æóòêà»
Çäåñü íè÷åãî èíòåðåñíîãî.

ÏÅÐÅÄÅËÊÈÍÎ
Ëåòíèé äåíü (1941)
Ñîñíû (1941) Òîæå íà îòäûõå
Ëîæíàÿ òðåâîãà (1941) Îñåíü â Ïåðåäåëêèíî? Â ýòî âðåìÿ òàì áûëà âîéíà!
Çàçèìêè (1944)
Èíåé (1941)?
Ãîðîä (1941) îïÿòü çèìà â Ïåðåäåëêèíî
Âàëüñ ñ ÷åðòîâùèíîé (1944) íåïîíÿòíî, ãäå?
Âàëüñ ñî ñëåçîé (1941)
Íà ðàííèõ ïîåçäàõ (1941) «ß ïîä Ìîñêâîþ ýòó çèìó» — åãî ýâàêóèðîâàëè â îêòÿáðå. Íå ìîæåò áûòü, ýòî îí ïèñàë çà ãîä äî ýòîãî.
Îïÿòü âåñíà (1941) Ýòî ôèêöèÿ.  ýòî âðåìÿ îí áûë â ×èñòîïîëå.
Äðîçäû (1941)
Êàêàÿ-òî ôèãíÿ. Íå ìîæåò áûòü, ÷òî ýòî âñå íàïèñàíî â 41 ãîäó, òåì áîëåå, çèìîé. Ïîñìîòðèì, ÷òî îí ïèñàë î âîéíå.

ÑÒÈÕÈ Î ÂÎÉÍÅ
Áîáûëü (1941) Îñòàâøèéñÿ ñ ñåëå ñòàðèê, îòïðàâèâøèé äåòåé â ýâàêóàöèþ.
Ñìåëîñòü (1941)
Ñòàðûé ïàðê (1941) Ðàíåíûé â ïàëàòå â ñòàðîì ïîìåñòüå äóìàåò î òîì, ÷òî íàïèøåò.
Çèìà ïðèáëèæàåòñÿ (îêòÿáðü 1943)
Ñìåðòü ñàïåðà (äåêàáðü 1943)
Æèòü è ñãîðàòü ó âñåõ â îáû÷àå,
Íî æèçíü òîãäà ëèøü îáåññìåðòèøü,
Êîãäà åé ê ñâåòó è âåëè÷èþ
Ñâîåþ æåðòâîé ïóòü ïðî÷åðòèøü.

Íåîãëÿäíîñòü (1944)
Îæèâøàÿ ôðåñêà (1944)
 íèçîâüÿõ (1944)
Ïîáåäèòåëü (1944)
Âåñíà (1944)

Èç êíèãè «Êîãäà ðàçãóëÿåòñÿ». 1956-1959
«Âî âñå ìíå õî÷åòñÿ äîéòè»
«Áûòü çíàìåíèòûì íåêðàñèâî»
Öåëü òâîð÷åñòâà ñàìîîòäà÷à,
À íå øóìèõà, íå óñïåõ.
Ïîçîðíî, íè÷åãî íå çíà÷à,
Áûòü ïðèò÷åé íà óñòàõ ó âñåõ.

Åâà
Áåç íàçâàíèÿ
Âåñíà â ëåñó
Èþëü
Ïî ãðèáû
Òèøèíà
Ñòîãà
Ëèïîâàÿ àëëåÿ
Êîãäà ðàçãóëÿåòñÿ
Õëåá
Îñåííèé ëåñ
Çàìîðîçêè
Íî÷íîé âåòåð
Çîëîòàÿ îñåíü
Íåíàñòüå
Òðàâà è êàìíè
Íî÷ü
Íå ñïè, íå ñïè, õóäîæíèê,
Íå ïðåäàâàéñÿ ñíó,
Òû — âå÷íîñòè çàëîæíèê
Ó âðåìåíè â ïëåíó!

Âåòåð (÷åòûðå îòðûâêà î Áëîêå)
Êîìó áûòü æèâûì è õâàëèìûì,
Êòî äîëæåí áûòü ìåðòâ è õóëèì,
Èçâåñòíî ó íàñ ïîäõàëèìàì
Âëèÿòåëüíûì òîëüêî îäíèì.
Íå çíàë áû íèêòî, ìîæåò ñòàòüñÿ,
 ïî÷åòå ëè Ïóøêèí èëü íåò,
Áåç äîêòîðñêèõ èõ äèññåðòàöèé,
Íà âñ¸ ïðîëèâàþùèõ ñâåò

Äîðîãà
 áîëüíèöå (ÿðêî î ìûñëÿõ óìèðàþùåãî áîëüíîãî, ïðèâåçåííîãî íà ñêîðîé).
Ìóçûêà
Ïîñëå ïåðåðûâà
Ïåðâûé ñíåã
Ñíåã èäåò Çâó÷èò â êèíîôèëüìå 1981 ãîäà «Ñòàðûé íîâûé ãîä», ñî÷èíåíèå è èñïîëíåíèå Ñåðãåé Íèêèòèí.
Ñíåã èäåò, ñíåã èäåò.
Ê áåëûì çâåçäî÷êàì â áóðàíå
Òÿíóòñÿ öâåòû ãåðàíè
Çà îêîííûé ïåðåïëåò.

Ñëåäû íà ñíåãó
Ïîñëå âüþãè
Âàêõàíàëèÿ
Çà ïîâîðîòîì
Âñå ñáûëîñü
Ïàõîòà
Æåíùèíû â äåòñòâå
Çèìíèå ïðàçäíèêè
«Òåíè âå÷åðà âîëîñà òîíüøå»
Åäèíñòâåííûå äíè. «È äîëüøå âåêà äëèòñÿ äåíü» — íàçâàíèå ðîìàíà ×èíãèçà Àéòìàòîâà 1980 ãîäà.
È ïîëóñîííûì ñòðåëêàì ëåíü
Âîðî÷àòüñÿ íà öèôåðáëàòå,
È äîëüøå âåêà äëèòñÿ äåíü,
È íå êîí÷àåòñÿ îáúÿòüå.

Ïîýìû
Âûñîêàÿ áîëåçíü. (1923-28). Ïðî 1921 ãîä: òèô, 9-é ñúåçä Ñîâåòîâ, ðå÷ü Ëåíèíà.
Ïðåäâåñòüåì ëüãîò ïðèõîäèò ãåíèé
È ãí¸òîì ìñòèò çà ñâîé óõîä.

Äåâÿòüñîò ïÿòûé ãîä (1925-26). Ðàññêàçûâàåòñÿ î ñîáûòèÿõ 905 ãîäà. Íè÷åãî îñîáåííîãî.
Ëåéòåíàíò Øìèäò (1926-27). Òîæå âñå èçâåñòíîå ïðî ëþáîâü Øìèäòà, ïðî âîññòàíèå íà «Î÷àêîâå», ñóä è êàçíü.
Ñïåêòîðñêèé (1930). Î æèçíè è ëþáâè ïîýòà Ñïåêòîðñêîãî ê íåêîåé Ìàðèè Áóõòååâîé. Äî âîéíû îíè áûëè çíàêîìû è áëèçêè. À ïîñëå ðåâîëþöèè îíà îêàçàëàñü âî âëàñòè, ñ ðåâîëüâåðîì. Íàïèñàíî ãëàäêî, â îòëè÷èå îò äðóãèõ ïîýì. Íî íè÷åãî çàïîìèíàþùåãîñÿ ÿ äëÿ ñåáÿ íå îáíàðóæèë.

Òåïåðü ÿ ïî÷èòàþ ñòèõè Þðèÿ Æèâàãî, ïîòîì óæå ïðèìóñü çà ïðîçó Ïàñòåðíàêà.
Ãàìëåò.
Ìàðò.
Íà ñòðàñòíîé.
Áåëàÿ íî÷ü.
Âåñåííÿÿ ðàñïóòèöà.
Îáúÿñíåíèÿ.
Ëåòî â ãîðîäå.
Âåòåð.
Õìåëü.
Áàáüå ëåòî.
Ñâàäüáà.
Îñåíü.
ß äàë ðàçúåõàòüñÿ äîìàøíèì,
Âñå áëèçêèå äàâíî â ðàçáðîäå,
È îäèíî÷åñòâîì âñåãäàøíèì
Ïîëíî âñå â ñåðäöå è ïðèðîäå.
Ñêàçêà.
Àâãóñò.
Çèìíÿÿ íî÷ü. Çíàìåíèòîå. Íî âñïîìèíàþòñÿ ïåðâûå åãî ñòèõè «Ôåâðàëü. Äîñòàòü ÷åðíèë è ïëàêàòü!» Òîæå ôåâðàëü. Îí ðîäèëñÿ 10 ôåâðàëÿ 1890 ãîäà.
Ìåëî, ìåëî ïî âñåé çåìëå
Âî âñå ïðåäåëû.
Ñâå÷à ãîðåëà íà ñòîëå,
Ñâå÷à ãîðåëà.
Íà îçàðåííûé ïîòîëîê
Ëîæèëèñü òåíè,
Ñêðåùåíüÿ ðóê, ñêðåùåíüÿ íîã,
Ñóäüáû ñêðåùåíüÿ.
Ìåëî âåñü ìåñÿö â ôåâðàëå,
È òî è äåëî
Ñâå÷à ãîðåëà íà ñòîëå,
Ñâå÷à ãîðåëà.
Ðàçëóêà.
Ñâèäàíüå.
*Ðîæäåñòâåíñêàÿ çâåçäà.
Ðàññâåò.
*×óäî.
Çåìëÿ.
*Äóðíûå äíè.
*Ìàãäàëèíà 1.
*Ìàãäàëèíà 2.
*Ãåôñèìàíñêèé ñàä.

Èç 25 ñòèõîòâîðåíèé òîëüêî ïàðà çàñëóæèâàåò âíèìàíèÿ. Îñòàëüíîå – íè÷åãî îñîáåííîãî. È ê êîíöó îí óäàðèëñÿ â áèáëåéñêóþ èñòîðèþ Õðèñòà. Òåì áîëåå, ÷òî ýòà èñòîðèÿ êàê-òî íå î÷åíü ñâÿçàíà ñ òåêñòîì ðîìàíà. Ïðîñòî Ïàñòåðíàê ïðèñòðîèë ñâîè íåîïóáëèêîâàííûå ñòèõè. À ó Áóëãàêîâà ðàññêàç î Ïîíòèè Ïèëàòå ãîðàçäî ëó÷øå.
È ïîñëåäíåå ñòèõîòâîðåíèå 1959 ãîäà, êàê ðåçóëüòàò òðàâëè – «Íîáåëåâñêàÿ ïðåìèÿ»:
ß ïðîïàë, êàê çâåðü â çàãîíå.
Ãäå-òî ëþäè, âîëÿ, ñâåò,
À çà ìíîþ øóì ïîãîíè,
Ìíå íàðóæó õîäó íåò.

Òåïåðü ïðîçà.
Âîçäóøíûå ïóòè (1915). Êàêîé-òî áåñïîðÿäî÷íûé ðàññêàç î ïðåáûâàíèè Ãåíðèõà Ãåéíå â Èòàëèè. Ðàçãîâîðàõ è ñâÿçè ñ êàêîé-òî Êàìèëîé. Î êàêîì-òî èòàëüÿíñêîì ïîýòå. Ôèãíÿ.
Ïèñüìà èç Òóëû (àïðåëü 1918). Òîæå êàêàÿ-òî ñáèâ÷èâàÿ ôèãíÿ.
03.12.21.
Áåçëþáüå (20 íîÿáðÿ 1918 ãîäà).  ×òî-òî íåïîíÿòíîå. Êòî-òî êóäà-òî áåæèò. Òî ëè îò êðàñíûõ, òî ëè îò áåëûõ. È ïðè ÷åì çäåñü «áåçëþáüå». Êòî, êîãî? Åðóíäà.
Äåòñòâî Ëþâåðñ (1918). Äåòñêèå ïåðåæèâàíèÿ äåâî÷êè âî âðåìÿ æèçíè â Ïåðìè è Åêàòåðèíáóðãå. Âñòðå÷è è ðàçãîâîðû ñ ðîäèòåëÿìè, áðàòîì, ïîäðóãîé è ðàçíèìè ëþäüìè. Íå ìîãó ñêàçàòü, ÷òî áûëî èíòåðåñíî ÷èòàòü.
Íåñêîëüêî ïîëîæåíèé (1919,22). Äåéñòâèòåëüíî, íåñêîëüêî ïîëîæåíèé î ëèòåðàòóðå – î ïîýçèè è ïðîçå.
Ñîâðåìåííûå òå÷åíèÿ âîîáðàçèëè, ÷òî èñêóññòâî êàê ôîíòàí, òîãäà êàê îíî —ãóáêà.
Êíèãà åñòü êóáè÷åñêèé êóñîê ãîðÿ÷åé, äûìÿùåéñÿ ñîâåñòè — è áîëüøå íè÷åãî.
Íå îòäåëèìûå äðóã îò äðóãà ïîýçèÿ è ïðîçà —ïîëþñà.
Òðè ãëàâû èç ïîâåñòè (1922). Íà ñàìîì äåëå – ÷åòûðå. È ýòî âñå êàêèå-òî îòðûâêè ïðî Ñïåêòîðñêîãî. Ôèãíÿ.
Âîçäóøíûå ïóòè (1924). Ñáèâ÷èâûé ðàññêàç î òî, ÷òî áûëî â 905 è 20 ãîäàõ.  905 îíè æèëè ãäå-òî ó ìîðÿ, è ïîòåðÿëñÿ èëè áûë óêðàäåí ìàëü÷èê. Êîãäà åãî íå íàøëè, òî îíà ïðèçíàëàñü, ÷òî ýòî íå åãî ñûí. È îí óøåë. À â 20-ì ãîäó îíà ïðèøëà ê íåìó, ÷ëåíó ïðåçèäèóìà ãóáèñïîëêîìà ñ ïðîñüáîé ïîâëèÿòü íà äåëî èõ ñûíà (èõ ñûíà!), êîòîðûé áóäåò âîò-âîò ðàññòðåëÿí. Ñûí ïîä äðóãîé ôàìèëèåé. È îí ïîïûòàëñÿ íàéòè åãî ñðåäè îñóæäåííûõ.
Ïîâåñòü (1929).  Î Ñïåêòîðñêîì. Ìåñòàìè, âðîäå áû, âñå ñâÿçíî, ïîíÿòíî. Íî âäðóã íè ñ òîãî íè ñ ñåãî ïðîèñõîäèò ïåðåêëþ÷åíèå íà äðóãîé ñþæåò, õîòÿ, è ñ òåìè æå ïåðñîíàæàìè. Íî â äðóãîì ìåñòå è â äðóãîå âðåìÿ. È â êîíöå êîíöîâ âîçíèêàåò îùóùåíèå áðåäà. È îáùàÿ îöåíêà – ôèãíÿ.
Îõðàííàÿ ãðàìîòà (ïàìÿòè Ðàéíåðà Ìàðèÿ Ðèëüêå, 1930). Íó, «ïàìÿòè Ðèëüêå» – ñîâñåì íåìíîãî, òîëüêî íà÷àëî. À äàëüøå îïÿòü îòðûâèñòûå âîñïîìèíàíèÿ î ÷åì óãîäíî, íî íå î Ðèëüêå.  îáùåì, ýòî àâòîáèîãðàôè÷åñêèå âîñïîìèíàíèÿ î ëþäÿõ, ãîðîäàõ, íàïèñàííûõ è ïðî÷èòàííûõ êíèãàõ. È ïðè ÷åì çäåñü îõðàííàÿ ãðàìîòà? À çàâåðøàþò âîñïîìèíàíèÿ î Ìàÿêîâñêîì. Îêàçûâàåòñÿ, Ïàñòåðíàê áûë ñòðàñòíûì ïîêëîííèêîì Ìàÿêîâñêîãî. Òî åñòü îí ñ÷èòàë åãî âåëè÷àéøèì, ñàìûì ëó÷øèì ïîýòîì íà÷àëà 20-ãî âåêà. Âïëîòü äî òîãî, ÷òî îí âîøåë â êîìíàòó, ãäå ïðîèçîøëî ñàìîóáèéñòâî, ÷óòü ëè íå òîãäà, êîãäà åùå íå ðàññåÿëñÿ äûì. Õîòÿ ýòî íå ñîîòâåòñòâóåò äåéñòâèòåëüíîñòè. Òàê ÷òî ÿ ïðîäîëæàþ îöåíèâàòü ïðîçó òåì æå ñëîâîì – ôèãíÿ.
Íà÷àëî ïðîçû 1936 ãîäà (1936). Âîñïîìèíàíèÿ î þíîñòè è ðåâîëþöèè íà÷àëà 20-ãî âåêà. Çäåñü áîëåå-ìåíåå ñâÿçíî. Íî íå çàõâàòûâàåò.
Ãåíðèõ Êëåéñò (1940). Ðàññêàç î æèçíè íåìåöêîãî äðàìàòóðãà íà÷àëà 19-ãî âåêà, ïðîèçâåäåíèÿ êîòîðîãî Ïàñòåðíàê ïåðåâåë è èõ èçäàëè.
 àðìèè (Ñåðèÿ î÷åðêîâ «Îñâîáîæäåííûé ãîðîä», Êîíñòàíòèíó Ôåäèíó, 1943). Ðàññêàç î ïîñåùåíèè Ïàñòåðíàêîì, Ôåäèíûì è Èâàíîâûì íåêîãî ãîðîäà íà ñëåäóþùèé äåíü ïîñëå åãî îñâîáîæäåíèÿ. Êàê-òî îòñòðàíåííî. Áóäòî ýòî ïðèåõàëè êàêèå-òî èíîñòðàííûå æóðíàëèñòû.
Ïîåçäêà â Àðìèþ (1943). Î ïîåçäêå ïèñàòåëåé âñëåä çà àðìèåé, îñâîáîæäàþùåé íàøó çåìëþ â ðåçóëüòàòå ïîáåäîíîñíûõ ñðàæåíèé 43 ãîäà.
Ïîëü-Ìàðè Âåðëåí (1944). Ïî ñëó÷àþ 100-ëåòèÿ ñî äíÿ ðîæäåíèÿ ôðàíöóçñêîãî ïîýòà. Î åãî òðàãè÷åñêîé ñóäüáå, ÿçûêå è ñòèõàõ. Èç ýòîãî ðàññêàçà, îäíàêî, íå ñëåäóåò, ÷òî Âåðëåí – «âåëèêèé ëèðè÷åñêèé ïîýò Ôðàíöèè».
Øîïåí (1945). Î÷åíü òåïëûé ðàññêàç î Øîïåíå. Ïðàâäà, äëÿ òàêîãî ÷åëîâåêà áåç ìóçûêàëüíîãî îáðàçîâàíèÿ, êàê ÿ, ìíîãîå çäåñü íå ïîíÿòíî.
Íèêîëàé Áàðàòàøâèëè (1946). Êîðîòêèé âäîõíîâåííûé ðàññêàç î êîðîòêîé æèçíè è áëåñòÿùåì òâîð÷åñòâå ãðóçèíñêîãî ïîýòà.
Çàìå÷àíèÿ ê ïåðåâîäàì Øåêñïèðà (1956). Ïàñòåðíàê ïåðåâîäèë Øåêñïèðà, íà÷èíàÿ ñ 41 ãîäà («Ãàìëåò»), äåñÿòü ëåò. È ïåðåâåë ïî÷òè âñå äðàìàòè÷åñêèå ïðîèçâåäåíèÿ.  ñâîåé ñòàòüå îí óäåëèë ìíîãî âíèìàíèÿ ðèòìó: «Ðèòì Øåêñïèðà —ïåðâîîñíîâà åãî ïîýçèè».  ÷àñòíîñòè, îá ýòîì îí ãîâîðèò ïðèìåíèòåëüíî ê «Ãàìëåòó». Îäíàêî, åñëè ïîñìîòðåòü, êàê Ïàñòåðíàê ðåàëèçîâàë â ñâîåì ïåðåâîäå ýòó ìûñëü, òî ïðîñòóïàåò ïðèñóùàÿ âñåé åãî ïîýçèè íåðàâíîìåðíîñòü ðèòìà. ×òîáû áûëî ïîíÿòíåé, ðàññìîòðèì íà÷àëî çíàìåíèòîãî ìîíîëîãà «Áûòü èëè íå áûòü»:
«Áûòü èëü íå áûòü, âîò â ÷åì âîïðîñ.
Äîñòîéíî ëü
Ñìèðÿòüñÿ ïîä óäàðàìè ñóäüáû,
Èëü íàäî îêàçàòü ñîïðîòèâëåíüå
È â ñìåðòíîé ñõâàòêå ñ öåëûì ìîðåì áåä
Ïîêîí÷èòü ñ íèìè? Óìåðåòü. Çàáûòüñÿ
È çíàòü, ÷òî ýòèì îáðûâàåøü öåïü
Ñåðäå÷íûõ ìóê è òûñÿ÷è ëèøåíèé,
Ïðèñóùèõ òåëó».

Ðàíüøå Ïàñòåðíàêà â 1933 ãîäó «Ãàìëåòà» ïåðåâîäèë Ëîçèíñêèé. Òîò æå ìîíîëîã ó íåãî çâó÷èò òàê:
«Áûòü èëè íå áûòü – òàêîâ âîïðîñ;
×òî áëàãîðîäíåé äóõîì – ïîêîðÿòüñÿ
Ïðàùàì è ñòðåëàì ÿðîñòíîé ñóäüáû
Èëü, îïîë÷àñü íà ìîðå ñìóò, ñðàçèòü èõ
Ïðîòèâîáîðñòâîì? Óìåðåòü, óñíóòü –
È òîëüêî; è ñêàçàòü, ÷òî ñíîì êîí÷àåøü
Òîñêó è òûñÿ÷ó ïðèðîäíûõ ìóê,
Íàñëåäüå ïëîòè».
Ïàñòåðíàê
Çäåñü ÿñíî ÷óâñòâóåòñÿ ðèòì. Ïîýòîìó åãî ïåðåâîäû ÿ ñ÷èòàþ ëó÷øå, ÷åì ïàñòåðíàêîâñêèå. Îäíàêî, ïîñêîëüêó, â îòëè÷èå îò Ïàñòåðíàêà,  Ëîçèíñêèé â 21 ãîäó ïðîõîäèë ïî äåëó Ãóìèëåâà (îíè áûëè äðóçüÿìè), áûë îñóæäåí â 32 ãîäó çà àíòèñîâåòñêóþ àãèòàöèþ è ðåàáèëèòèðîâàí áûë òîëüêî â 89, òî Ïàñòåðíàê ñ÷èòàåòñÿ êëàññèêîì. Äà è íîáåëåâêà òîæå «èãðàåò».
Íî, â öåëîì, ñòàòüÿ Ïàñòåðíàêà î ïåðåâîäàõ Øåêñïèðà íàïèñàíà õîðîøèì ÿçûêîì, õîòÿ òîæå êàêèìè-òî ðûâêàìè.
Ëþäè è ïîëîæåíèÿ (àâòîáèîãðàôè÷åñêèé î÷åðê). (Âåñíà 1956 – íîÿáðü 1957 ãîäà). Âíà÷àëå Ïàñòåðíàê îïðàâäûâàåòñÿ: «Â ;Îõðàííîé ãðàìîòå;, îïûòå àâòîáèîãðàôèè, íàïèñàííîì â äâàäöàòûõ ãîäàõ, ÿ ðàçîáðàë îáñòîÿòåëüñòâà æèçíè, ìåíÿ ñëîæèâøèå. Ê ñîæàëåíèþ, êíèãà èñïîð÷åíà íåíóæíîþ ìàíåðíîñòüþ, îáùèì ãðåõîì òåõ ëåò». Äà, ýòî õîðîøèé, îáñòîÿòåëüíûé ðàññêàç î æèçíè Ïàñòåðíàêà ñ ðîæäåíèÿ äî ñåðåäèíû 30-õ ãîäîâ. Òàêæå äî ýòîãî âðåìåíè Ïàóñòîâñêèé íàïèñàë «Ïîâåñòü î æèçíè». Ýòîò àâòîáèîãðàôè÷åñêèé î÷åðê Ïàñòåðíàêà íàäî ÷èòàòü äî åãî áîëåå ðàííèõ âåùåé. Òîãäà áóäóò òàì ïîíÿòíû ìíîãèå òåìíûå ìåñòà.

Íî, â öåëîì, ïîäáîðêà ýòèõ ïðîçàè÷åñêèõ ïðîèçâåäåíèé ðàçíûõ ëåò íå âäîõíîâëÿåò. È ìíîãî ðàç ÿ óïîòðåáëÿþ â èõ îöåíêå íåãàòèâíûå ñëîâà. Íåóæåëè ïîñëå âñåé ýòîé ôèãíè, ïðåäñòàâëÿþùåé èíòåðåñ òîëüêî äëÿ ëèòåðàòóðîâåäîâ, «Äîêòîð Æèâàãî» áóäåò ýïîõàëüíûì ïðîèçâåäåíèåì?
Äîêòîð Æèâàãî (1945-55). ß äóìàë, ÷òî ðàíüøå ÷èòàë «Äîêòîðà Æèâàãî». Íî, îêàçàëîñü, ÷òî íåò. Åãî îïóáëèêîâàëè òîëüêî â 88 ãîäó. Ïåðåñòðîéêà. Êîíòððåâîëþöèÿ. Âñå ðóøèëîñü. Òåìû, ïî êîòîðûì ìû ðàáîòàëè, ëèêâèäèðîâàëèñü. Òîãäà ìû ëèõîðàäî÷íî èñêàëè èñòî÷íèêè ñóùåñòâîâàíèÿ. È ìíå áûëî íå äî ÷òåíèÿ Ïàñòåðíàêà.
Òàê ÷òî ïðî÷åë ÿ åãî òîëüêî ñåé÷àñ.
Êðàòêî î òîì, ÷òî çàïîìíèëîñü èç ôàáóëû è ðàçìûøëåíèé ãåðîåâ è àâòîðà.
Íà÷èíàåòñÿ ðîìàí ñ ïîõîðîí ìàòåðè Þðèÿ Æèâàãî. Ïîñêîëüêó îòåö óæå äàâíî îò íèõ óøåë, ãóëÿë ïî âñåé ñòðàíå è ïðîìîòàë âñå èõ ñîñîÿíèå, òî îíè áåäñòâîâàëè. Þðèÿ âçÿë ê ñåáå áðàò ìàòåðè, Íèêîëàé Íèêîëàåâè÷, ñâÿùåííèê. Ïîñëå ïîõîðîí îíè ïîåõàëè íà þã, ãäå áûë ïðèõîä äÿäè. Òàì Þðèé âîñïèòûâàëñÿ âìåñòå ñ Íèêîëàåì (Íèêîé) Äóäîðîâûì, êîòîðûé ñòàðøå íà ïîëòîðà ãîäà.
 903 ãîäó îòåö Þðèÿ äîïèëñÿ äî òîãî, ÷òî âûáðîñèëñÿ èç èäóùåãî ïîåçäà è ïîãèá. Ñâèäåòåëåì ýòîãî áûë Ìèøà Ãîðäîí. À ñïàèâàë îòöà íåêòî Êîìàðîâñêèé, êîòîðûé äàëüøå íà ïðîòÿæåíèè âñåãî ðîìàíà áûë êàêèì-òî çëûì ãåíèåì äëÿ ìíîãèõ ãåðîåâ.
Äåéñòâèå ïåðåìåùàåòñÿ â Ìîñêâó, ãäå âîçíèêàåò åùå îäèí ãëàâíûé ãåðîé, Ëàðèñà (Ëàðà) – äî÷ü ïðèåõàâøåé ñ Óðàëà îáåäíåâøåé áåëüãèéêè, õîçÿéêè øâåéíîé ìàñòåðñêîé.  Åå îáõàæèâàåò Êîìàðîâñêèé, êîòîðûé êëàäåò ãëàç íà äåâî÷êó Ëàðó è, â èòîãå, åå ñîâðàùàåò.
Ïîòîì íàñòóïàåò 905 ãîä. Âîëíåíèÿ, çàáàñòîâêè. Ïîÿâëÿþòñÿ åùå ãåðîè, ñâÿçàííûå ñ âîëíåíèÿìè: ðàáî÷èé Òèâåðçèí è þíûé ñûí îäíîãî èç çàáàñòîâùèêîâ Ïàâåë (Ïàòóëÿ) Àíòèïîâ, êîòîðûé ñòàë æèòü ó Òèâåðçèíûõ. Êîãäà áûëà áîëüøàÿ äåìîíñòðàöèÿ, òî Ïàòóëÿ ïîëó÷èë íàãàéêîé îò êàçàêîâ. Íà ýòîé æå äåìîíñòðàöèè «îòìåòèëèñü» è Þðà ñ Íèêîé. Èõ, îêàçûâàåòñÿ, Íèêîëàé Íèêîëàåâè÷ ïî ïðèåçäå â Ìîñêâó ïîìåñòèë â ñåìüå Ãðîìåêî: äâà ïðîôåññîðà Íèêîëàé Àëåêñàíäðîâè÷, Àëåêñàíäð Àëåêñàíäðîâè÷ è åãî äî÷ü Òîíÿ. Îäíîêëàññíèêîì Þðû ïî ãèìíàçèè áûë Ìèøà Ãîðäîí. Æèëè îíè â ðàéîíå Àðáàòà, íà Ñèâöåâîì Âðàæêå. Þðèé ñòàë ïèñàòü ñòèõè.
Êîãäà ìàòü Ëàðû ïîïûòàëàñü îòðàâèòüñÿ, è îòåö Òîíè áûë âûçâàí ê íåé â ãîñòèíèöó, òî îí âçÿë ñ ñîáîé Þðó è Ìèøó. È òàì Þðà ïîíÿë, ÷òî ìåæäó Ëàðîé è Êîìàðîâñêèì åñòü ñâÿçü. À Ìèøà ñêàçàë åìó, ÷òî ýòî òîò ÷åëîâåê, êîòîðûé ñïàèâàë îòöà ïåðåä ñàìîóáèéñòâîì. Ëàðà ê òîìó âðåìåíè âîçíåíàâèäåëà ñâîåãî ëþáîâíèêà è ïîïûòàëàñü åãî çàñòðåëèòü íà ðîæäåñòâåíñîì ïðàçäíèêå, íî íå ïîëó÷èëîñü. Ðåâîëüâåð îíà óêðàëà ó áðàòà Ðîäè. Êîìàðîâñêèé çàìÿë ýòîò èíöèäåíò. Íà ýòîì ïðàçäíèêå áûëè è Þðà ñ Òîíåé. Ïî äîðîãå íà ïðàçäíèê Þðèþ ïðèøëè â ãîëîâó çíàìåíèòûå ñòðîêè «Ñâå÷à ãîðåëà íà ñòîëå. Ñâå÷à ãîðåëà».
Ìàòü Òîíè óìåðëà, à ïåðåä ñìåðòüþ ñêàçàëà, ÷òî îíè äîëæíû ïîæåíèòüñÿ. Åùå îíà õîòåëà çàíÿòüñÿ íàñëåäñòâîì îòöà Þðèÿ, íî îí îòêàçàëñÿ ýòèì çàíèìàòüñÿ. Ïîïóòíî âûÿñíèëîñü, ÷òî ó îòöà åñòü ñûí Åâãðàô îò êàêîé-òî æåíùèíû, æèâóùåé â Îìñêå.
Ëàðà ïîñëå ïîêóøåíèÿ ñèëüíî áîëåëà è ïåðååõàëà æèòü â äðóãóþ ñåìüþ. À ïîòîì, îíè ñ Ïàòóëåé îäíîâðìåííî îêîí÷èëè ãèìíàçèè, ïîòîì îíà âûñøèå êóðñû, à îí óíèâåðñèòåò, ïîæåíèëèñü è óåõàëè íà Óðàë (â 12 ãîäó), â ãîðîä Þðÿòèí – ðîäèíó Ëàðû. Ðîäèëàñü äî÷ü Êàòÿ. Íî êàê-òî áûëî íåëîâêî Ïàøå, è îí îòïðàâèëñÿ íà âîéíó. Êàêîå-òî âðåìÿ áûëè ïèñüìà, íî ïîòîì îíè ïðåêðàòèëèñü. Ðîçûñêè Ëàðû íà ðàññòîÿíèè íå äàëè ðåçóëüòàòà. È îíà âçÿëà îòïóñê, ïðèñòðîèëà äî÷ü è òîæå ïîåõàëà íà âîéíó ñàíèòàðêîé.
Îñåíüþ 15 ãîäà Þðèé ðàáîòàë â áîëüíèöå, à ó Òîíè áûëè òÿæåëûå ðîäû, íî îíà ñïàñëàñü. È ïðèøëî ñîîáùåíèå, ÷òî åìó èçìåíèëè êàòåãîðèþ è îòïðàâëÿþò âî ôðîíòîâîé ãîñïèòàëü. Òóäà ïðèåõàë ñ ïîäàðêàìè Ãîðäîí, îñòàëñÿ íà íåñêîëüêî äíåé. Îíè áûëè ñâèäåòåëÿìè ñìåðòè îòöà Ãàìàçåòäèíà Ãóëèóëèíà. Òàêæå òàì áûëà è ñàíèòàðêà Ëàðà, íî îíè åå íå óçíàëè. Ãàëèóëèí çíàë î ñìåðòè Àíòèïîâà (â íàñòóïëåíèè åãî çàñûïàëî âçðûâíîé âîëíîé è òåëî íå íàøëè), íî îí ñîîáùèë Ëàðå, ÷òî Àíòèïîâ â ïëåíó. Ôðîíò ïðîõîäèë ïî þãî-çàïàäíûì ãóáåðíèÿì – ìåñòàì îñåäëîñòè åâðååâ.
È âîò êàê-òî íî÷üþ ìåæäó Þðèåì è Ìèøåé ïðîèçîøåë ðàçãîâîð î òÿæêîé ñóäüáå ýòîãî íàðîäà. (Âîò çà ýòè ðàçìûøëåíèÿ î òÿæåëîé ñóäüáå åâðååâ Ïàñòåðíàêó è äàëè íîáåëåâêó. ß äàæå ïðåäïîëîæèë ñíà÷àëà, ÷òî ðàäè ýòèõ ðàçìûøëåíèé è íàïèñàí ðîìàí. Íî äàëüøå åùå åñòü îñíîâàíèÿ äëÿ ïðèñâîåíèÿ Íîáåëåâñêîé ïðåìèè. Ãîðäîí âûâåäåí êàê äðóã Æèâàãî, èìåííî ðàäè ýòèõ ðàçìûøëåíèé. È íåâàæíî, ÷òî åâðåè âîçãëàâëÿþò âñå ôèíàíñîâûå ó÷ðåæäåíèÿ ïî âñåìó ìèðó, à òàêæå ñðåäñòâà ìàññîâîé èíôîðìàöèè. Âñå ðàâíî, îíè áåäíûå è íåñ÷àñòíûå.)
Ôðîíò ñäâèíóëñÿ, è Þðèé è Ìèøà âûáèðàëèñü ÷óòü ëè íå èç îêðóæåíèÿ. Þðèé áûë ðàíåí. Ëå÷èëñÿ â ãîñïèòàëå, ãäå òàêæå áûë Ãàëèóëèí è ñåñòðà Ëàðà. Ïîñëå âûçäîðîâëåíèÿ ðàáîòàë â ãîñïèòàëå â þæíîì ãîðîäêå âìåñòå ñ Ëàðîé. «Íîâûì áûëî ÷åñòíîå ñòàðàíèå Þðèÿ Àíäðååâè÷à èçî âñåõ ñèë íå ëþáèòü åå».  Ïèñàë ïèñüìà æåíå â Ìîñêâó. Îíà ïðèðåâíîâàëà åãî ê Ëàðå. Ýòî óæå áûëî â ñåðåäèíå 17 ãîäà. Áûëà ïîëíàÿ àíàðõèÿ è íåâîçìîæíîñòü âûåõàòü. Áûëè âîëíåíèÿ, êàêàÿ-òî ñàìîïðîâîçãëàøåííàÿ ðåñïóáëèêà, óáèéñòâî ìîëîäîãî êîìèññàðà. Ëàðà, îñâîáîäèâøèñü îò îáÿçàííîñòåé ñåñòðû, óåõàëà íàçàä, â Þðÿòèí. 
À Þðèé âñå æå âûáðàëñÿ â Ìîñêâó. Ïî äîðîãå îí ïîïàë â êóïå ñ îõîòíèêîì, êîòîðûé ïîäàðèë åìó óáèòóþ óòêó.  Ýòîò îõîòíèê îêàçàëñÿ ãëóõîíåìûì, ïîíèìàâøèì ñîáåñåäíèêà ïî ãóáàì.
 Ìîñêâå Ãîðäîí è Äóäîðîâ âûïóñòèëè êíèãó åãî ñòèõîâ. Íà Ñèâöåâîì Âðàæêå âñå áûëè æèâû è çäîðîâû. Íèêîëàé Íèêîëàåâè÷, êîòîðûé äîëãî áûë â Øâåéöàðèè, âåðíóëñÿ. Ñîáðàëèñü âñå ðîäíûå è çíàêîìûå íà óòêó, êîòîðàÿ áûëà â òî âðåìÿ ðîñêîøüþ.
 Ìîñêâå åìó êàê-òî ñòàëî íåóþòíî, íåëîâêî. Äîëãî ðàçãîâàðèâàëè è ñïîðèëè ñ ÍÍ è ÀÍ. Îòâëåêàëè îò ãðóñòíûõ ìûñëåé áûòîâûå çàáîòû. Þðèé ïîñòóïèë â ñâîþ ñòàðóþ áîëüíèöó.
 êîíöå îêòÿáðÿ Ìîñêâå íà÷àëèñü áîè,  è ñòàëî íåâîçìîæíî âûéòè èç äîìà. Ïîñòàíîâëåíèå î òîì, ÷òî âëàñòü âçÿë Ñîâåò Íàðîäíûõ äåïóòàòîâ Þðèþ ïîíðàâèëîñü.
Çèìîé îíè ñîâñåì îáåäíåëè. Íèêàêîé ïîìîùè íå áûëî. Äà ê òîìó æå Þðèé çàáîëåë òèôîì.  áðåäó îí ïèñàë êàêóþ-òî ïîýìó. À êîãäà âûçäîðîâåë, òî îêàçàëîñü, ÷òî ïîìîùü èì îêàçûâàë åãî ñâîäíûé áðàò Åâãðàô. Îí ïîñîâåòîâàë èì óåõàòü èç Ìîñêâû êóäà-íèáóäü â äåðåâíþ. Îíè ðåøèëè åõàòü íà Óðàë,  â ðîäîâîé äîì â Âàðûêèíî ïîä Þðÿòèíûì.  Þðèé áûë ïðîòèâ, àðãóìåíòèðóÿ òåì, ÷òî îíè åäóò íåèçâåñòíî êóäà. Íî æåíà è òåñòü íàñòîÿëè. (Ýòî áûëî îäíèì èç âåñüìà ñïîðíûõ ðåøåíèé. Âïîëíå ìîæíî áûëî ïåðåæèòü òðóäíûå âðåìåíà â Ìîñêâå. Êñòàòè, êàê ðàç íåçàäîëãî äî îòúåçäà îíè ïîëó÷èëè êàêèå-òî ïðîäóêòû. À òàê îíè áðîñèëèñü â ñàìîå ïåêëî ãðàæäàíñêîé âîéíû. Ñàì-òî Ïàñòåðíàê æèë â Ìîñêâå è òîëüêî â 20 ãîäó ëåòîì ïðèåõàë «ïîäêîðìèòüñÿ» â ãîðîä Êàñèìîâ Ðÿçàíñêîé îáëàñòè. À íå ê ÷åðòó íà ðîãà íà Óðàë. Íî, ñ äðóãîé ñòîðîíû, Æèâàãî îí, â êîíöå êîíöîâ, óáèë, à ñàì-òî ïðîæèë 70 ëåò. Áóäåì ñ÷èòàòü ýòî ñþæåòíûì õîäîì.)
 àïðåëå îíè âûåõàëè.  Ñ òðóäîì ïîìåñòèëèñü â òîâàðíûé âàãîí, îáîðóäîâàííûé ïîëàòÿìè. Ñ ñîáîé âçÿëè êàêèå-òî âåùè äëÿ îáìåíà íà ïðîäóêòû íà îñòàíîâêàõ ñ êðåñòüÿíàìè. Åõàëè î÷åíü ìåäëåííî, ñ îñòàíîâêàìè. Êîãäà îòúåõàëè îò ñðåäíåðóññêîé ïîëîñû, òî ïîøëè íåñïîêîéíûå ìåñòà – êðåñòüÿíñêèå âîññòàíèÿ ïðîòèâ áåëûõ è ïðîòèâ êðàñíûõ.  Âñå åùå áûëî çàñûïàíî ñíåãîì.  îäíîì ìåñòå îêàçàëàñü ãîðà, êîòîðóþ ïðèøëîñü ðàçãðåáàòü âñåì ïàññàæèðàì ïîåçäà.
Êîãäà ïîäúåõàëè ê Óðàëó, ïðîøåë ñëóõ, ÷òî Þðÿòèí çàõâàòèëè áåëûå (êóäà îíè ïðèåõàëè?) è êîìàíäóåò èìè Ãàëèóëèí. Íà êàêîé-òî óçëîâîé ñòàíöèè Þðèé âûøåë ïîäûøàòü ñâåæèì âîçäóõîì, è áûë àðåñòîâàí ñîëäàòàìè, êîòîðûå ïðèíÿëè åãî çà øïèîíà è îòâåëè ê êîìàíäèðó êðàñíûõ Ñòðåëüíèêîâó. Î íåì áûëà ìîëâà, ÷òî îí ðàññòðåëèâàåò âñåõ áåç ðàçáîðà. Íî îí ðàçîáðàëñÿ è îòïóñòèë åãî.
Êîãäà ïîäúåõàëè ê Þðÿòèíó, òî òàì øëè áîè. È ïîåçä ïîøåë â îáõîä ïðÿìî ê íóæíîé èì ñòàíöèè.  ïîåçäå ê íèì ïðèìêíóë íåêèé ñâåäóùèé, àâòîðèòåòíûé ìåñòíûé æèòåëü Ñàìäåâÿòîâ. Îí ñêàçàë, ÷òî Òîíÿ ïîõîæà íà ïðîìûøëåííèêà Êðþãåðà, ò.å.  îíà åãî ðîäñòâåííèöà. (Òî åñòü àâòîð ïîñëàë èõ òóäà, îòêóäà æåíà ðîäîì, ãäå îíà èçâåñòíà êàê ïðåäñòàâèòåëü áóðæóàçèè, è åå ìîãóò ñõâàòèòü. Ïàñòåðíàê-òî âûåçæàë â Ðÿçàíñêóþ ãóáåðíèþ, ãäå ãðàæäàíñêîé âîéíû íå áûëî. À âåäü ñ÷èòàåòñÿ, ÷òî Þðÿòèí ñïèñàí ñ Êàñèìîâà.) È ìíîãî îí åùå ðàññêàçàë ïðî æèçíü â Âàðÿòèíå. ×òî áûâøèé óïðàâëÿþùèé ó Êðþãåðà Ìèêóëüöåâ èìååò îò ïåðâîãî áðàêà ñûíà Ëèâåðèÿ, êîòîðûé ñåé÷àñ ðóêîâîäèò ïàðòèçàíàìè («ëåñíûìè áðàòüÿìè»). Îíè âîþþò ñ áåëûìè, è èõ ïîääåðæèâàåò Ñòðåëüíèêîâ.
Íî äîåõàëè áëàãîïîëó÷íî. (Êñòàòè, îá ýòîé ïîåçäêå. Ïîëó÷àåòñÿ, ÷òî ïîåçä äîåõàë äî Óðàëà ïî êàêîé-òî îòäåëüíîé äîðîãå. Íå áûëî íè Âëàäèìèðà, íè Íèæíåãî Íîâãîðîäà, íè Êàçàíè. Åõàëè ìèìî êàêèõ-òî ñòàíöèé, ÷åðåç ïîëÿ è ëåñà. Ïàñòåðíàê áûë íà Óðàëå â 1916 ãîäó, â Ïåðìñêîì êðàå. Ñêîðåå âñåãî, îí â ðîìàíå îïèñûâàåò Ïåðìü – Þðÿòèí è Âñåâîëîäîâî-Âèëüâå – Âàðûêèíî. Òàì áûëà óïðàêëÿþùàÿ êîíòîðà Ñàââû Ìîðîçîâà.)
Ñåìüÿ Þðèÿ óñòðîèëàñü ó Ìèêóëüöèíûõ â ïðèñòðîéêå. Êîïàëèñü â îãîðîäå. Þðèé áûë ñ÷àñòëèâ çàíèìàòüñÿ ïðîñòîé ðàáîòîé ïî äîìó. Æåíà çàáåðåìåíåëà. Ñòàë çàïèñûâàòü âñÿêèå ìûñëè. Ïðîøåë ñëóõ, ÷òî îí âðà÷, ïðèåçæàëè áîëüíûå, íî ëåêàðñòâ íå áûëî. Ïåðåæèëè çèìó. Ê âåñíå íà ïàðó íåäåëü ó íèõ ãîñòèë åãî áðàò Åâãðàô. È ïîìîã èì.
Þðèé ñòàë åçäèòü â Þðÿòèí â ãîðîäñêóþ áèáëèîòåêó è òàì âñòðåòèë Ëàðó. Çàøåë ê íåé äîìîé. Ðàññêàçàëà, ÷òî êîãäà ãîðîä áûë ïîä áåëûìè, òî áûëè åâðåéñêèå ïîãðîìû è… Îïÿòü î òÿæåëîé ñóäüáå åâðååâ. Îíà ïðèçíàëàñü, ÷òî Ñòðåëüíèêî⠖ åå ìóæ Àíòèïîâ, íî ïîêà îí áûë â Þðÿòèíå, îíà òàê è íå ïîâèäàëàñü ñ íèì. È ÷åðåç íåêîòîðîå âðåìÿ Þðèé ñòàë îñòàâàòüñÿ íî÷åâàòü ó íåå. Âëþáèëñÿ.
Êîãäà ÷åðåç äâà ìåñÿöà ðåøèë, ÷òî íàäî ïðèçíàòüñÿ æåíå, ïðè âîçâðàùåíèè èç Þðÿòèíà â Âàðûêèíî åãî îñòàíîâèëè ïàðòèçàíû, çàáðàëè â îòðÿä, ïîñêîëüêó èõ âðà÷à óáèëè. Ïðîáûë îí ó ïàðòèçàí áîëüøå äâóõ ëåò. Òðè ðàçà ïûòàëñÿ ñáåæàòü, íî åãî ëîâèëè. Ïî íî÷àì åãî äîíèìàë ðàçãîâîðàìè Ëèâåðèé. Ó ïàðòèçàí áûëè âñÿêèå ðàçáîðêè. Èõ òåñíèëè áåëûå, áûëè áîëüøèå ïîòåðè, íî ê íèì âëèâàëèñü êðåñòüÿíå ñ îêðåñòíûõ äåðåâåíü, ïðè÷åì ñ ñåìüÿìè è ñêîòîì. È óõîäèòü îò ïðåñëåäîâàíèÿ âîéñê áûëî òÿæåëî. Íà÷àëîñü áðîæåíèå. Õîòåëè óáèòü ãëàâàðÿ Ëèâåðèÿ, íî çàãîâîðùèêîâ ïîéìàëè, ðàññòðåëÿëè.
È â îäèí èç êðèòè÷åñêèõ ìîìåíòîâ, çèìîé, Þðèé óáåæàë. Êàêèì-òî ÷óäîì äîáðàëñÿ äî Þðÿòèíà. Çäåñü áûëà ñîâåòñêàÿ âëàñòü. Ïðèøåë â äîì Ëàðû. Òàì áûëà çàïèñêà äëÿ íåãî. Îêàçûâàåòñÿ, åãî âèäåëè â ãîðîäå. À îíà ïîáåæàëà â Âàðûêèíî. È â çàïèñêå áûëî, ÷òî åãî ñåìüÿ óåõàëà â Ìîñêâó – îòöà âûçâàëè â Àêàäåìèþ. Ýòî áûëî óæå äàâíî.
Îí îñòàëñÿ â äîìå Ëàðû. Çàáîëåë è âûçäîðîâåë óæå ïîñëå âîçâðàùåíèÿ Ëàðû. Þðèé ñòàë ðàáîòàòü âðà÷îì. È áûëè îíè ñ÷àñòëèâû íåêîòîðîå âðåìÿ. Íî ïîòîì ñòàëè ñãóùàòüñÿ òó÷è. Íàä íåé ïîñêîëüêó îíà æåíà Ñòðåëüíèêîâà, êîòîðûé  ê òîìó âðåìåíè îêàçàëñÿ â îïàëå. À Þðèé – ïîñêîëüêó ïîòîìîê ôàáðèêàíòà Æèâàãî. Èç Ìîñêâû ïðèøëî ïèñüìî ñ îïîçäàíèåì 5 ìåñÿöåâ. Òîíÿ ñîîáùàëà, ÷òî ó íèõ ðîäèëàñü äî÷ü, à òàêæå, ÷òî íåñêîëüêèõ àêàäåìèêîâ è îòöà ñ ñåìüåé âûñûëàþò çà ãðàíèöó, âî Ôðàíöèþ. Ê Ëàðå è Þðèþ ïðèøåë Êîìàðîâñêèé è ñêàçàë, ÷òî íàìå÷àþòñÿ ðåïðåñèè è îíè â áîëüøîé îïàñíîñòè. Ïðåäëîæèë åõàòü ñ íèì íà âîñòîê, â äàëüíåâîñòî÷íóþ ðåñïóáëèêó, ãäå åìó ïðåäëàãàþò âûñîêèé ïîñò.
È îíè ðåøèëè âðåìåííî ñáåæàòü â Âàðûêèíî. Ñòàëè çèìîâàòü òàì. Þðèé ñòàë ïî íî÷àì âîññòàíàâëèâàòü ïî ïàìÿòè ñâîè ñòèõè è ïèñàòü íîâûå. Íî ïðîæèëè íåäîëãî. Ïîÿâèëèñü âîëêè. À Ëàðà ðåøèëà, ÷òî íàäî âîçâðàùàòüñÿ â ãîðîä.
È òóò ïðèåõàë Êîìàðîâñêèé. Îí ñêàçàë, ÷òî â Þðÿòèíå ñòîèò ïîåçä, è òàì ó íåãî åñòü ìåñòà äëÿ íåãî è åãî ñîïðîâîæäàþùèõ. Íàäî ñðî÷íî åõàòü. Þðèé íå õîòåë, íî Êîìàðîâñêèé ñêàçàë êîíôèäåíöèàëüíî, ÷òî Ñòðåëüíèêîâ ñõâà÷åí è ðàññòðåëÿí è ïîýòîìó íàäî ñðî÷íî Ëàðå áåæàòü. È óãîâîðèë åãî ñîãëàñèòüñÿ ñêàçàòü, ÷òî îí åäåò çà íèìè.
Þðèé ïðîêëèíàë ñåáÿ çà ýòî. Ñòàë ïèòü è ïèñàòü è ïåðåïèñûâàòü ñòèõè â ñîñòîÿíèè ïîìåøàòåëüñòâà. Íî â èòîãå ðåøèë, âñå-òàêè, óåõàòü â Ìîñêâó. È òóò ê íåìó ïðèøåë Ñòðåëüíèêîâ-Àíòèïîâ.  Îêàçàëîñü, ÷òî Êîìàðîâñêèé ñîâðàë.
Îíè äîëãî ãîâîðèëè. Àíòèïîâ ðàññêàçàë î ñâîåé æèçíè, î ðåâîëþöèè, î ëþáâè ê Ëàðå. ×òî îí õîòåë âåðíóòüñÿ ïîñëå êàêèõ-òî âåëèêèõ ñâåðøåíèé. Íî îïîçäàë. Îí çàíî÷åâàë ó Þðèÿ, à óòðîì çàñòðåëèëñÿ.
Þðèé ïîøåë â Ìîñêâó. Áîëüøóþ ÷àñòü – ïåøêîì, à ïðè ïðèáëèæåíèè – íà ïîåçäå. Êîå-êàê äîáðàëñÿ âåñíî 22 ãîäà. Áûëî íà÷àëî íýïà. Þðèé âÿëî ïûòàëñÿ ðåàáèëèòèðîâàòü ñâîþ ñåìüþ, à òàêæå ïîëó÷èòü ðàçðåøåíèå íà âûåçä â Ïàðèæ. Íî âñå íåóäà÷íî. ×åðåç çíàêîìîãî ïîëèãðàôèñòà èçäàâàë êíèæå÷êè ñî ñâîèìè ñòàòüÿìè ïî ìåäèöèíå è ôèëîñîôèè, è ñòèõàìè. Âîîáùå îí ñíèê è ñòàë îïóñêàòüñÿ.
Îäíàêî ýòî åùå íå áûë êîíåö. Ìàðèíà, äî÷ü õîçÿåâ â äîìå íà Ñèâöåâîì îáðàòèëà íà íåãî âíèìàíèå. È îíà ñòàëà òðåòüå æåíîé Þðèÿ. Ó íèõ ðîäèëèñü äâå äî÷êè. È óæå áûëî æàðêîå ëåòî 29 ãîäà.
Áûë ðàçãîâîð Þðèÿ, Ãîðäîíà è Äóäîðîâà, êîòîðûé íåäàâíî âîçâðàòèëñÿ èç ïåðâîé ññûëêè. Îí ðàññêàçûâàë, ÷òî ïåðåâîñïèòàëñÿ â äóõå ñîöèàëèçìà. Ãîðäîí åìó ïîääàêèâàë. À Þðèé ÷óâñòâîâàë, ÷òî äðóçüÿ, æèâÿ â êîìôîðòíûõ óñëîâèÿõ, ñòàíîâÿòñÿ ïðèñïîñîáëåíöàìè, è ìûøëåíèå èõ óïðîùàåòñÿ. À ñàìî÷óâñòâèå åãî óõóäøàåòñÿ.
È îí ñáåæàë îò âñåõ â Êàìåðãåðñêèé ïåðåóëîê, ÷òîáû ïîáûòü îäíîìó. Êîìíàòó åìó ñíÿë è îáåñïå÷èë ñðåäñòâàìè íåîæèäàííî âñòðåòèâøèéñÿ ïî ïóòè ñî âñòðå÷è ñ äðóçüÿìè åãî ñâîäíûé áðàò Åâãðàô. Îí òàêæå óñòðàèâàë åãî íà ðàáîòó â áîëüíèöó.
Þðèé ñòàë â óïîåíèè ðàçáèðàòü ñòàðûå çàïèñè è ïèñàòü íîâûå ñòàòüè, ñòèõè. È âîò â êîíöå àâãóñòà Þðèé ïîåõàë â áîòêèíñêóþ áîëüíèöó ïåðâûé ðàç. Íî íå äîåõàë. Òðàìâàé ëîìàëñÿ, áûëî î÷åíü äóøíî è îí, åëå âûðâàâøèñü èç íåãî, óïàë çàìåðòâî. Ýòî áûëî íàñëåäñòâåííîå çàáîëåâàíèå ñåðäå÷íî-ñîñóäèñòîé ñèñòåìû.
Íà ïîõîðîíû ñîáðàëèñü âñå ðîäíûå è áëèçêèå. Íî ïîÿâèëàñü åùå Ëàðà. Îíà ïðèåõàëà â Ìîñêâó äëÿ óëàæèâàíèÿ êàêèõ-òî äåë è ïîèñêà êàêîãî-òî ðåáåíêà (âîçìîæíî, äî÷åðè Êàòè, êîòîðàÿ, âèäèìî, ïðîïàëà ïðè èõ áëóæäàíèÿõ íà âîñòîêå). È ñëó÷àéíî ïðîõîäèëà ìèìî Êàìåðãåðñêîãî.  Çàøëà â êâàðòèðó, ãäå êîìíàòó ñíèìàë Àíòèïîâ ñòóäåíòîì, è çäåñü ïðîèçîøåë èõ ðàçãîâîð  íåçàäîëãî  äî òîãî, êàê îíà ñòðåëÿëà â Êîìàðîâñêîãî. Âî âðåìÿ ýòîãî ðàçãîâîðà íà ïîäîêîííèêå ãîðåëà ñâå÷à, è ìèìî ïðîåçæàë Þðèé. À òåïåðü ñòîÿë ãðîá.
Ïîñëå ïîõîðîí Ëàðà ñ Åâãðàôîì íà÷àëè ðàçáèðàòü áóìàãè Þðèÿ, íî íå çàêîí÷èëè. Îíà óøëà è ïðîïàëà. Êàê ïðåäïîëîæèë àâòîð, åå àðåñòîâàëè â Ìîñêâå, è îíà ñãíèëà â ëåãåðå. À â Ñèáèðè îñòàëàñü äî÷ü, ðîæäåííàÿ ïîñëå áåãñòâà îò Þðèÿ ñ Êîìàðîâñêèì.
Ýïèëîã. Äåëî ïðîèñõîäèò â 1943 ãîäó â ìåñòàõ, îñâîáîæäåííûõ â ðåçóëüòàòå ïîáåäû íà Êóðñêîé äóãå. Âñòðå÷àþòñÿ ëåéòåíàíò Ãîðäîí è ìàéîð Äóäîðîâ. Âûÿñíÿåòñÿ, ÷òî Äóäîðîâ åùå ðàç ñèäåë, íî áûë âûïóùåí äî âîéíû. À Ãîðäîí ïî ïîëíîé âêóñèë âñå «ïðåëåñòè» Ãóëàãà. È ïîïàë íà ôðîíò ÷åðåç øòðàôáàò è íå ïîãèá â áîÿõ.
Ñîñòîÿëñÿ ïðèìå÷àòåëüíûé ðàçãîâîð, ãäå Äóäîðîâ âûñêàçàë ìûñëè, êîòîðûå, íàâåðíÿêà, áûëè îñíîâàíèåì äëÿ ïðèñóæäåíèÿ íîáåëåâêè è ãîíåíèé Ïàñòåðíàêà:
«ß äóìàþ, êîëëåêòèâèçàöèÿ áûëà ëîæíîé, íåóäàâøåéñÿ ìåðîþ, è â îøèáêå íåëüçÿ áûëî ïðèçíàòüñÿ. ×òîáû ñêðûòü íåóäà÷ó, íàäî áûëî âñåìè ñðåäñòâàìè óñòðàøåíèÿ îòó÷èòü ëþäåé ñóäèòü è äóìàòü». «È êîãäà âîçãîðåëàñü âîéíà, åå ðåàëüíûå óæàñû, ðåàëüíàÿ îïàñíîñòü è óãðîçà ðåàëüíîé ñìåðòè áûëè áëàãîì ïî ñðàâíåíèþ ñ áåñ÷åëîâå÷íûì âëàäû÷åñòâîì âûäóìêè è íåñëè îáëåã÷åíèå, ïîòîìó ÷òî îãðàíè÷èâàëè êîëäîâñêóþ ñèëó ìåðòâîé áóêâû. (Ýòî èíòåðåñíàÿ ìûñëü, ÷òî âîéíà áûëà áëàãîì.) Ëþäè íå òîëüêî â òâîåì ïîëîæåíèè, íà êàòîðãå, íî âñå ðåøèòåëüíî, â òûëó è íà ôðîíòå, âçäîõíóëè ñâîáîäíåå, âñåþ ãðóäüþ, è óïîåííî, ñ ÷óâñòâîì èñòèííîãî ñ÷àñòüÿ áðîñèëèñü â ãîðíèëî ãðîçíîé áîðüáû, ñìåðòåëüíîé è ñïàñèòåëüíîé. (Ýòî ìîã íàïèñàòü òîëüêî ÷åëîâåê, êîòîðûé óæàñû 41 è 42 ãîäîâ ïåðåæèâàë â ýâàêóàöèè, à íå íà ôðîíòå.  óñòàõ ãîâîðÿùèõ ó÷àñòíèêîâ âîéíû – ýòî íåïðàâäà.)
Èì âñòðåòèëàñü áåëüåâùèöà Òàíÿ, êîòîðàÿ ðàññêàçàëà èì î âñòðå÷å ñ ãåíåðàëîì Åâãðàôîì Æèâàãî è î ñâîåé æèçíè â äåòñòâå. Îíè ïîíÿëè, ÷òî ýòî áûëà äî÷ü Ëàðû è Þðèÿ, êîòîðàÿ ðîäèëàñü óæå ïîñëå èõ ðàññòàâàíèÿ, â Ñèáèðè. Ëàðó óãîâîðèëè îòäàòü äî÷êó âðåìåííî â êàêóþ-òî ñåìüþ. Ýòî, âèäèìî, òîãäà, â 29 ãîäó, êîãäà îíà óåõàëà â Ìîñêâó. È íå âåðíóëàñü.
Íó, ñîáñòâåííî, íà ýòîì è âñå.

Ïîëó÷àåòñÿ, ÷òî ÿ ïðî÷èòàë ðîìàí äâàæäû. Ïðè ïåðâîì ÷òåíèè ìíå íå ïîíðàâèëîñü. Òàêîå æå ðâàíîå èçëîæåíèå, êàê è â åãî ïîâåñòÿõ, ìíîãîå íå ïîíÿòíî. À êîãäà ÿ òàê âîò ðàçîáðàë âñå, òî, âðîäå êàê, è íåïëîõî. Íî, êîíå÷íî, åñëè áû íå àíòèñîâåò÷èíà, òî, âî-ïåðâûõ,  åãî áû íå ãíîáèëè ó íàñ, è âî-âòîðûõ, íå äàëè áû íîáåëåâêó. À òàê ïîëó÷èëîñü òî, ÷òî ïîëó÷èëîñü. Äà åùå ñûãðàëî ðîëü òî, ÷òî îí îòäàë ðóêîïèñü èòàëüÿíöàì, è îíè îïóáëèêîâàëè ïåðâûìè.
Åñòü åùå íåñêîëüêî ñïîðíûõ ìåñò:
— ïîåçäêà íà Óðàë âìåñòî òîãî, ÷òîáû â îáëàñòè, áëèçêèå ê Ìîñêâå; íó, äîïóñòèì, ýòî ðîäíûå ìåñòà, íî âåäü è ðàçóì íàäî èìåòü;
— ïî÷åìó Þðèé ïîâåðèë Êîìàðîâñêîìó î ñìåðòè Àíòèïîâà, õîòÿ îí íåîäíîêðàòíî óáåæäàëñÿ â ëæèâîñòè ýòîãî òèïà;
— ïîëó÷àåòñÿ íåêèé øòàìï: Þðèÿ ïðèçâàëè íà âîéíó, è îí îñòàâèë æåíó Òîíþ  è ðåáåíêà; Àíòèïîâ òîæå áðîñèë æåíó Ëàðó è ðåáåíêà è óøåë íà âîéíó; Þðèÿ âûðâàëè èç ñåìüè ïàðòèçàíû, æåíà Òîíÿ ïðè ýòîì áûëà áåðåìåííà; Þðèé åùå ðàç áðîñèë áåðåìåííóþ æåíó Ëàðó; è åùå ðàç áðîñèë æåíó Ìàðèíó ñ äâóìÿ äåòüìè;
—  ó Þðèÿ òðè æåíû è ó ñàìîãî Ïàñòåðíàêà – òîæå òðè; ðîäèòåëè Ïàñòåðíàêà óåõàëè ïîñëå ðåâîëþöèè âî Ôðàíöèþ, à æåíà è òåñòü Þðèÿ – òóäà æå.
Âîîáùå, Ïàñòåðíàê ïèøåò òîëüêî î òîì, ÷òî îí âèäåë, è áûëî â åãî æèçíè. Íèêàêîé ôàíòàçèè!
ß ïîñìîòðåë åùå êîíñïåêòèâíî äâå ýêðàíèçàöèè ðîìàíà: ãîëëèâóäñêóþ 1965 ãîäà è ðîññèéñêóþ 2005. Àìåðèêàíöàì ïîêàçàëîñü ìàëî àíòèñîâåò÷èíû â èñõîäíîì ïðîèçâåäåíèè, è îíè åùå åå óñèëèëè. Ãåíåðàë Åâãðàô Æèâàãî îêàçàëñÿ ãåíåðàëîì ÊÃÁ, êîòîðûé ðóêîâîäèò ñòðîèòåëüñòâîì íåêîåé ÃÝÑ, âîçâîäèìîé ïî÷åìó-òî æåíùèíàìè. È òàì íàõîäèò äî÷êó Ëàðû Òàíþ. Âñå ïîâåñòâîâàíèå âåäåòñÿ îò èìåíè Åâãðàôà. Ìàòü Þðèÿ õîðîíèëè â êàêèõ-òî ãîðàõ, õîòÿ îíà óìåðëà â Ìîñêâå. È åùå ìíîãî òàì ïóòàíèöû. À Îìàð Øàðèô â ãëàâíîé ðîëè – ýòî, âîîáùå, ôèíèø. Ïðè ýòîì ôèëüì ïîëó÷èë íåñêîëüêî Îñêàðîâ. Åäèíñòâåííîå, ÷òî êðàñèò – ýòî çíàìåíèòàÿ ìóçûêàëüíàÿ òåìà. À ðîññèéñêèé ñåðèàë ñ Ìåíüøèêîâûì òîæå ìíîãîå ïåðåèíà÷èë, è ÿ äàæå íå ïîìíþ, ñìîòðåë ëè ÿ åãî â òî âðåìÿ.
È ïîñëå çíàêîìñòâà ñ ýòèìè ïîäåëêàìè ÿ ïîäóìàë, ÷òî Ïàñòåðíàê íàïèñàë îòëè÷íûé ðîìàí.

Òåïåðü î æèçíè Ïàñòåðíàêà èç Âèêèïåäèè è äðóãèõ ìàòåðèàëîâ Èíòåðíåòà.
Ðîäèëñÿ 29 ÿíâàðÿ (10 ôåâðàëÿ) 1890 ãîäà (ñ÷èòàë äí¸ì ñâîåãî ðîæäåíèÿ 11 ôåâðàëÿ) â Ìîñêâå â òâîð÷åñêîé åâðåéñêîé ñåìüå. Îòåö — õóäîæíèê, àêàäåìèê Ïåòåðáóðãñêîé Àêàäåìèè õóäîæåñòâ Ëåîíèä Îñèïîâè÷ (Èñààê Èîñèôîâè÷) Ïàñòåðíàê è ìàòü — ïèàíèñòêà Ðîçàëèÿ Èñèäîðîâíà Ïàñòåðíàê (óðîæä¸ííàÿ Êàóôìàí, 1868—1939), ïåðååõàëè â Ìîñêâó èç Îäåññû â 1889 ãîäó, çà ãîä äî ðîæäåíèÿ ñûíà. Áîðèñ ïîÿâèëñÿ íà ñâåò â äîìå íà ïåðåñå÷åíèè Îðóæåéíîãî ïåðåóëêà è Âòîðîé Òâåðñêîé-ßìñêîé óëèöû, ãäå îíè ïîñåëèëèñü. Êðîìå ñòàðøåãî, Áîðèñà, â ñåìüå ðîäèëèñü Àëåêñàíäð (1893—1982), Æîçåôèíà (1900—1993) è Ëèäèÿ (1902—1989). Åù¸ â àòòåñòàòå çðåëîñòè ïî îêîí÷àíèè ãèìíàçèè ôèãóðèðîâàë êàê «Áîðèñ Èñààêîâè÷ (îí æå Ëåîíèäîâè÷)».
Ñåìüÿ Ïàñòåðíàêà ïîääåðæèâàëà äðóæáó ñ èçâåñòíûìè õóäîæíèêàìè, â èõ ÷èñëå Èñààê Èëüè÷ Ëåâèòàí, Ìèõàèë Âàñèëüåâè÷ Íåñòåðîâ, Âàñèëèé Äìèòðèåâè÷ Ïîëåíîâ, Ñåðãåé Èâàíîâ, Íèêîëàé Íèêîëàåâè÷ Ãå.  äîìå áûâàëè ìóçûêàíòû è ïèñàòåëè, â òîì ÷èñëå è Ë. Í. Òîëñòîé; óñòðàèâàëèñü íåáîëüøèå ìóçûêàëüíûå âûñòóïëåíèÿ, â êîòîðûõ ïðèíèìàëè ó÷àñòèå À. Í. Ñêðÿáèí è Ñ. Â. Ðàõìàíèíîâ.  1900 ãîäó âî âðåìÿ âòîðîãî âèçèòà â Ìîñêâó ñ ñåìü¸é Ïàñòåðíàêîâ ïîçíàêîìèëñÿ Ðàéíåð Ìàðèÿ Ðèëüêå.  13 ëåò ïîä âëèÿíèåì êîìïîçèòîðà À. Í. Ñêðÿáèíà Ïàñòåðíàê óâë¸êñÿ ìóçûêîé, êîòîðîé çàíèìàëñÿ â òå÷åíèå øåñòè ëåò (ñîõðàíèëèñü åãî äâå ïðåëþäèè è ñîíàòà äëÿ ôîðòåïèàíî).
 1900 ãîäó íå áûë ïðèíÿò â 5-þ ìîñêîâñêóþ ãèìíàçèþ (íûíå ìîñêîâñêàÿ øêîëà ¹ 91) èç-çà ïðîöåíòíîé íîðìû, íî ïî ïðåäëîæåíèþ äèðåêòîðà â 1901 ãîäó ïîñòóïèë ñðàçó âî âòîðîé êëàññ.  1903 ãîäó 6 (19) àâãóñòà ïðè ïàäåíèè ñ ëîøàäè ñëîìàë íîãó è èç-çà íåïðàâèëüíîãî ñðàñòàíèÿ (ë¸ãêàÿ õðîìîòà, êîòîðóþ ïèñàòåëü ñêðûâàë, îñòàëàñü íà âñþ æèçíü) áûë â äàëüíåéøåì îñâîáîæä¸í îò âîèíñêîé ïîâèííîñòè. Ïîçæå óäåëèë îñîáîå âíèìàíèå ýòîìó ýïèçîäó â ñòèõîòâîðåíèè «Àâãóñò» êàê ïðîáóäèâøåìó åãî òâîð÷åñêèå ñèëû.
25 îêòÿáðÿ 1905 ãîäà ïîïàë ïîä êàçà÷üè íàãàéêè, êîãäà íà Ìÿñíèöêîé óëèöå ñòîëêíóëñÿ ñ òîëïîé ìèòèíãóþùèõ, êîòîðóþ ãíàëà êîííàÿ ïîëèöèÿ. Ýòîò ýïèçîä ïîòîì íàø¸ë ñâî¸ îòðàæåíèå â åãî êíèãàõ.  1908 ãîäó îäíîâðåìåííî ñ ïîäãîòîâêîé ê âûïóñêíûì ýêçàìåíàì â ãèìíàçèè ïîä ðóêîâîäñòâîì Þ. Ä. Ýíãåëÿ è Ð. Ì. Ãëèýðà ãîòîâèëñÿ ê ýêçàìåíó ïî êóðñó êîìïîçèòîðñêîãî ôàêóëüòåòà Ìîñêîâñêîé êîíñåðâàòîðèè. Îêîí÷èë ãèìíàçèþ ñ çîëîòîé ìåäàëüþ è âñåìè âûñøèìè áàëëàìè, êðîìå çàêîíà Áîæüåãî, îò êîòîðîãî áûë îñâîáîæä¸í èç-çà åâðåéñêîãî ïðîèñõîæäåíèÿ. Ïî ïðèìåðó ðîäèòåëåé, äîáèâøèõñÿ âûñîêèõ ïðîôåññèîíàëüíûõ óñïåõîâ íåóñòàííûì òðóäîì, ñòðåìèëñÿ âî âñ¸ì «äîéòè äî ñàìîé ñóòè, â ðàáîòå, â ïîèñêàõ ïóòè». Â. Ô. Àñìóñ îòìå÷àë, ÷òî «íè÷òî íå áûëî òàê ÷óæäî Ïàñòåðíàêó, êàê ñîâåðøåíñòâî íàïîëîâèíó». Âñïîìèíàÿ âïîñëåäñòâèè ñâîè ïåðåæèâàíèÿ, ïèñàë â «Îõðàííîé ãðàìîòå»: «Áîëüøå âñåãî íà ñâåòå ÿ ëþáèë ìóçûêó… Íî ó ìåíÿ íå áûëî àáñîëþòíîãî ñëóõà…». Ïîñëå ðÿäà êîëåáàíèé Ïàñòåðíàê îòêàçàëñÿ îò êàðüåðû ïðîôåññèîíàëüíîãî ìóçûêàíòà è êîìïîçèòîðà: «Ìóçûêó, ëþáèìûé ìèð øåñòèëåòíèõ òðóäîâ, íàäåæä è òðåâîã, ÿ âûðâàë âîí èç ñåáÿ, êàê ðàññòàþòñÿ ñ ñàìûì äðàãîöåííûì». Îäíèì èç ïåðâûõ îöåíèë åãî ïîýòè÷åñêèé òàëàíò Ñ. Í. Äóðûëèí. Ïîçäíåå íàïèñàë, ÷òî èìåííî «îí ïåðåìàíèë ìåíÿ èç ìóçûêè â ëèòåðàòóðó, ïî äîáðîòå ñâîåé ñóìåâ íàéòè ÷òî-òî äîñòîéíîå âíèìàíèÿ â ìîèõ ïåðâûõ îïûòàõ».
 1908 ãîäó ïîñòóïèë íà þðèäè÷åñêèé ôàêóëüòåò Ìîñêîâñêîãî óíèâåðñèòåòà, à â 1909 ãîäó ïî ñîâåòó À. Í. Ñêðÿáèíà ïåðåâ¸ëñÿ íà ôèëîñîôñêîå îòäåëåíèå èñòîðèêî-ôèëîëîãè÷åñêîãî ôàêóëüòåòà.
Ëåòîì 1912 ãîäà èçó÷àë ôèëîñîôèþ â Ìàðáóðãñêîì óíèâåðñèòåòå â Ãåðìàíèè ó ãëàâû ìàðáóðãñêîé íåîêàíòèàíñêîé øêîëû ïðîôåññîðà Ãåðìàíà Êîãåíà, êîòîðûé ñîâåòîâàë åìó ïðîäîëæèòü êàðüåðó ôèëîñîôà â Ãåðìàíèè. Òîãäà æå ñäåëàë ïðåäëîæåíèå Èäå Âûñîöêîé (äî÷åðè êðóïíîãî ÷àåòîðãîâöà Ä. Â. Âûñîöêîãî), íî ïîëó÷èë îòêàç (ôàêò îïèñàí â ñòèõîòâîðåíèè «Ìàðáóðã» è àâòîáèîãðàôè÷åñêîé ïîâåñòè «Îõðàííàÿ ãðàìîòà»).  1912 ãîäó âìåñòå ñ ðîäèòåëÿìè è ñ¸ñòðàìè ïîñåòèë Âåíåöèþ, ÷òî íàøëî îòðàæåíèå â åãî ñòèõàõ òîãî âðåìåíè. Âèäåëñÿ â Ãåðìàíèè ñ êóçèíîé Îëüãîé Ôðåéäåíáåðã (äî÷åðüþ ëèòåðàòîðà è èçîáðåòàòåëÿ Ìîèñåÿ Ôèëèïïîâè÷à Ôðåéäåíáåðãà). Ñ íåé åãî ñâÿçûâàëà ìíîãîëåòíÿÿ äðóæáà è ïåðåïèñêà.  1912 ãîäó îêîí÷èë Ìîñêîâñêèé óíèâåðñèòåò. Çà äèïëîìîì íå ÿâèëñÿ. Äèïëîì ¹ 20974 ñîõðàíèëñÿ â àðõèâå Ìîñêîâñêîãî óíèâåðñèòåòà.
Ïîñëå ïîåçäêè â Ìàðáóðã Ïàñòåðíàê îòêàçàëñÿ îò ôèëîñîôñêèõ çàíÿòèé.  ýòî æå âðåìÿ îí íà÷èíàåò âõîäèòü â êðóãè ìîñêîâñêèõ ëèòåðàòîðîâ. Îí ó÷àñòâîâàë âî âñòðå÷àõ êðóæêà ñèìâîëèñòñêîãî èçäàòåëüñòâà «Ìóñàãåò», çàòåì â ëèòåðàòóðíî-àðòèñòè÷åñêîì êðóæêå Þëèàíà Àíèñèìîâà è Âåðû Ñòàíåâè÷, èç êîòîðîãî âûðîñëà íåäîëãîâå÷íàÿ ïîñòñèìâîëèñòñêàÿ ãðóïïà «Ëèðèêà». Ñ 1914 ãîäà Ïàñòåðíàê ïðèìûêàë ê ñîäðóæåñòâó ôóòóðèñòîâ «Öåíòðèôóãà» (êóäà òàêæå âõîäèëè äðóãèå áûâøèå ó÷àñòíèêè «Ëèðèêè» — Íèêîëàé Àñååâ è Ñåðãåé Áîáðîâ).  ýòîì æå ãîäó áëèçêî çíàêîìèòñÿ ñ äðóãèì ôóòóðèñòîì — Âëàäèìèðîì Ìàÿêîâñêèì, ÷üÿ ëè÷íîñòü è òâîð÷åñòâî îêàçàëè íà íåãî îïðåäåë¸ííîå âëèÿíèå. Ïîçæå, â 1920-å ãîäû, Ïàñòåðíàê ïîääåðæèâàë ñâÿçè ñ ãðóïïîé Ìàÿêîâñêîãî «ËÅÔ», íî â öåëîì ïîñëå ðåâîëþöèè çàíèìàë íåçàâèñèìóþ ïîçèöèþ, íå âõîäÿ íè â êàêèå îáúåäèíåíèÿ.
Ïåðâûå ñòèõè Ïàñòåðíàêà ïî ðåêîìåíäàöèè Ñ. Í. Äóðûëèíà áûëè îïóáëèêîâàíû â 1913 ãîäó (êîëëåêòèâíûé ñáîðíèê ãðóïïû «Ëèðèêà»), ïåðâàÿ êíèãà — «Áëèçíåö â òó÷àõ» — â êîíöå òîãî æå ãîäà (íà îáëîæêå — 1914), âîñïðèíèìàëàñü ñàìèì Ïàñòåðíàêîì êàê íåçðåëàÿ.  1928 ãîäó ïîëîâèíà ñòèõîòâîðåíèé «Áëèçíåöà â òó÷àõ» è òðè ñòèõîòâîðåíèÿ èç ñáîðíèêà ãðóïïû «Ëèðèêà» áûëè îáúåäèíåíû Ïàñòåðíàêîì â öèêë «Íà÷àëüíàÿ ïîðà» è ñèëüíî ïåðåðàáîòàíû (íåêîòîðûå ôàêòè÷åñêè ïåðåïèñàíû ïîëíîñòüþ); îñòàëüíûå ðàííèå îïûòû ïðè æèçíè Ïàñòåðíàêà íå ïåðåèçäàâàëèñü. Òåì íå ìåíåå, èìåííî ïîñëå «Áëèçíåöà â òó÷àõ» Ïàñòåðíàê ñòàë îñîçíàâàòü ñåáÿ ïðîôåññèîíàëüíûì ëèòåðàòîðîì.
 1916 ãîäó âûøåë ñáîðíèê «Ïîâåðõ áàðüåðîâ». Çèìó è âåñíó 1916 ãîäà Ïàñòåðíàê ïðîâ¸ë íà Óðàëå, ïîä ãîðîäîì Àëåêñàíäðîâñêîì Ïåðìñêîé ãóáåðíèè, â ïîñ¸ëêå Âñåâîëîäî-Âèëüâà, ïðèíÿâ ïðèãëàøåíèå ïîðàáîòàòü â êîíòîðå óïðàâëÿþùåãî Âñåâîëîäî-Âèëüâåíñêèìè õèìè÷åñêèìè çàâîäàìè Áîðèñà Çáàðñêîãî ïîìîùíèêîì ïî äåëîâîé ïåðåïèñêå è òîðãîâî-ôèíàíñîâîé îò÷¸òíîñòè. Øèðîêî ðàñïðîñòðàíåíî ìíåíèå, ÷òî ïðîîáðàçîì ãîðîäà Þðÿòèíà èç «Äîêòîðà Æèâàãî» ÿâëÿåòñÿ ãîðîä Ïåðìü.  ýòîì æå ãîäó ïîýò ïîáûâàë íà Áåðåçíèêîâñêîì ñîäîâîì çàâîäå íà Êàìå.  ïèñüìå ê Ñ. Ï. Áîáðîâó îò 24 èþíÿ 1916 ã. (íà ñëåäóþùèé äåíü ïîñëå îòúåçäà èç äîìà âî Âñåâîëîäî-Âèëüâå), Áîðèñ «íàçûâàåò ñîäîâûé çàâîä „Ëþáèìîâ, Ñîëüâý è ʓ è ïîñ¸ëîê åâðîïåéñêîãî îáðàçöà ïðè í¸ì — „ìàëåíüêîé ïðîìûøëåííîé Áåëüãèå铻.
Ïàñòåðíàê îñòàâàëñÿ â Ìîñêâå íà ïðîòÿæåíèè Ãðàæäàíñêîé âîéíû (1918–1920), áåç ïîïûòêè áåæàòü çà ãðàíèöó èëè íà îêêóïèðîâàííûå áåëûìè þã, êàê ýòî äåëàëè â òî âðåìÿ ðÿä äðóãèõ ðóññêèõ ïèñàòåëåé. Íåñîìíåííî, êàê è Þðèé Æèâàãî, íà íåãî íà ìãíîâåíèå ïðîèçâåëà âïå÷àòëåíèå «áëåñòÿùàÿ îïåðàöèÿ» çàõâàòà âëàñòè áîëüøåâèêàìè â îêòÿáðå 1917 ãîäà, íî — îïÿòü æå, ñóäÿ ïî ñâèäåòåëüñòâàì ðîìàíà, è íåñìîòðÿ íà ëè÷íîå âîñõèùåíèå Âëàäèìèðîì Ëåíèíûì âîñõèùåíèåì, êîòîðîãî îí âèäåë íà IX ñúåçäå Ñîâåòîâ â 1921 ãîäó, âñêîðå îí íà÷àë èñïûòûâàòü ãëóáîêèå ñîìíåíèÿ îòíîñèòåëüíî òðåáîâàíèé è ïîëíîìî÷èé ðåæèìà, íå ãîâîðÿ óæå î åãî ñòèëå ïðàâëåíèÿ. Óæàñíàÿ íåõâàòêà ïðîäîâîëüñòâèÿ è òîïëèâà, à òàêæå ðàçãðàáëåíèÿ êðàñíîãî òåððîðà ñäåëàëè æèçíü â òå ãîäû î÷åíü îïàñíîé, îñîáåííî äëÿ «áóðæóàçíîé » èíòåëëèãåíöèè.  ïèñüìå Ïàñòåðíàêó èç-çà ãðàíèöû â 20-å ãîäû Ìàðèíà Öâåòàåâà íàïîìíèëà åìó î òîì, êàê îíà ñòîëêíóëàñü ñ íèì íà óëèöå â 1919 ãîäó, êîãäà îí ñîáèðàëñÿ ïðîäàòü íåñêîëüêî öåííûõ êíèã èç ñâîåé áèáëèîòåêè, ÷òîáû êóïèòü õëåá. Îí ïðîäîëæàë ïèñàòü îðèãèíàëüíûå ðàáîòû è ïåðåâîäèòü, íî ïðèìåðíî ñ ñåðåäèíû 1918 ãîäà èõ ïóáëèêîâàòü ñòàëî ïðàêòè÷åñêè íåâîçìîæíî. Åäèíñòâåííûé ñïîñîá çàÿâèòü î ñâîåé ðàáîòå — ýòî äåêëàìèðîâàòü åå â íåñêîëüêèõ «ëèòåðàòóðíûõ» êàôå, êîòîðûå âîçíèêëè, èëè — ïðåäâîñõèùàÿ ñàìèçäàò — ðàñïðîñòðàíèòü åå â ðóêîïèñè. Òàêèì îáðàçîì, «Ìîÿ ñåñòðà, æèçíü» âïåðâûå ñòàëà èçâåñòíà  áîëåå øèðîêîé àóäèòîðèè.
Ïîñëå ðåâîëþöèè 1917 ãîäà, â 1921 ãîäó, ðîäèòåëè Ïàñòåðíàêà è åãî ñ¸ñòðû ïîêèäàþò ñîâåòñêóþ Ðîññèþ ïî ëè÷íîìó õîäàòàéñòâó À. Â. Ëóíà÷àðñêîãî äëÿ ëå÷åíèÿ ãëàâû ñåìåéñòâà â Ãåðìàíèè è îáîñíîâûâàþòñÿ â Áåðëèíå. Îäíàêî ïîñëå îïåðàöèè Ëåîíèäà Îñèïîâè÷à Ïàñòåðíàêà ñåìüÿ íå ïîæåëàëà âåðíóòüñÿ â ÑÑÑÐ (ïîçäíåå, ïîñëå ïðèõîäà ê âëàñòè íàöèñòîâ, ñåìüÿ â 1938 ãîäó ïåðååçæàåò â Ëîíäîí). Íà÷èíàåòñÿ àêòèâíàÿ ïåðåïèñêà Ïàñòåðíàêà ñ íèìè è ðóññêèìè ýìèãðàöèîííûìè êðóãàìè âîîáùå, â ÷àñòíîñòè, ñ Ìàðèíîé Öâåòàåâîé.  1926 ãîäó íà÷àëàñü ïåðåïèñêà ñ Ð.-Ì. Ðèëüêå.
 1922 ãîäó Ïàñòåðíàê æåíèòñÿ íà õóäîæíèöå Åâãåíèè Ëóðüå, ñ êîòîðîé ïðîâîäèò â ãîñòÿõ ó ðîäèòåëåé â Áåðëèíå âòîðóþ ïîëîâèíó ãîäà è âñþ çèìó 1922—1923 ãîäîâ.  òîì æå 1922 ãîäó âûõîäèò ïðîãðàììíàÿ êíèãà ïîýòà «Ñåñòðà ìîÿ — æèçíü», áîëüøèíñòâî ñòèõîòâîðåíèé êîòîðîé áûëè íàïèñàíû åù¸ ëåòîì 1917 ãîäà.  ñëåäóþùåì, 1923 ãîäó (23 ñåíòÿáðÿ), â ñåìüå Ïàñòåðíàêîâ ðîæäàåòñÿ ñûí Åâãåíèé (ñêîí÷àëñÿ â 2012 ãîäó).  1920-å ãîäû ñîçäàíû òàêæå ñáîðíèê «Òåìû è âàðèàöèè» (1923), ðîìàí â ñòèõàõ «Ñïåêòîðñêèé» (1925), öèêë «Âûñîêàÿ áîëåçíü», ïîýìû «Äåâÿòüñîò ïÿòûé ãîä» è «Ëåéòåíàíò Øìèäò».  1928 ãîäó Ïàñòåðíàê îáðàùàåòñÿ ê ïðîçå. Ê 1930-ìó ãîäó îí çàêàí÷èâàåò àâòîáèîãðàôè÷åñêèå çàìåòêè «Îõðàííàÿ ãðàìîòà», ãäå èçëàãàþòñÿ åãî ïðèíöèïèàëüíûå âçãëÿäû íà èñêóññòâî è òâîð÷åñòâî.
Íà êîíåö 1920-õ — íà÷àëî 1930-õ ãîäîâ ïðèõîäèòñÿ êîðîòêèé ïåðèîä îôèöèàëüíîãî ñîâåòñêîãî ïðèçíàíèÿ òâîð÷åñòâà Ïàñòåðíàêà. Îí ïðèíèìàåò àêòèâíîå ó÷àñòèå â äåÿòåëüíîñòè Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ è â 1934 ãîäó âûñòóïàåò ñ ðå÷üþ íà åãî ïåðâîì ñúåçäå, íà êîòîðîì Í. È. Áóõàðèí ïðèçûâàë îôèöèàëüíî íàçâàòü Ïàñòåðíàêà ëó÷øèì ïîýòîì Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. Åãî áîëüøîé îäíîòîìíèê ñ 1933 ïî 1936 ãîä åæåãîäíî ïåðåèçäà¸òñÿ.
Ïîçíàêîìèâøèñü ñ Çèíàèäîé Íèêîëàåâíîé Íåéãàóç (â äåâè÷åñòâå Åðåìååâîé, 1897—1966), â òî âðåìÿ æåíîé ïèàíèñòà Ã. Ã. Íåéãàóçà, âìåñòå ñ íåé â 1931 ãîäó Ïàñòåðíàê ïðåäïðèíèìàåò ïîåçäêó â Ãðóçèþ (ñì. íèæå). Ïðåðâàâ ïåðâûé áðàê, â 1932 ãîäó Ïàñòåðíàê æåíèòñÿ íà Ç. Í. Íåéãàóç.  òîì æå ãîäó âûõîäèò åãî êíèãà «Âòîðîå ðîæäåíèå».  íî÷ü íà 1 ÿíâàðÿ 1938 ãîäà ó Ïàñòåðíàêà è åãî âòîðîé æåíû ðîæäàåòñÿ ñûí Ëåîíèä (áóäóùèé ôèçèê, óìåð â 1976).
 1935 ãîäó Ïàñòåðíàê ó÷àñòâóåò â ðàáîòå ïðîõîäÿùåãî â Ïàðèæå Ìåæäóíàðîäíîãî êîíãðåññà ïèñàòåëåé â çàùèòó ìèðà, ãäå ñ íèì ñëó÷àåòñÿ íåðâíûé ñðûâ. Ýòî áûëà åãî ïîñëåäíÿÿ ïîåçäêà çà ãðàíèöó. Áåëîðóññêèé ïèñàòåëü ßêóá Êîëàñ â ñâîèõ ìåìóàðàõ âñïîìèíàë æàëîáû Ïàñòåðíàêà íà íåðâû è áåññîííèöó.
 1935 ãîäó Ïàñòåðíàê çàñòóïèëñÿ çà ìóæà è ñûíà Àííû Àõìàòîâîé, îñâîáîæä¸ííûõ èç òþðåì ïîñëå ïèñåì Ñòàëèíó îò Ïàñòåðíàêà è Àííû Àõìàòîâîé.  äåêàáðå 1935 ãîäà Ïàñòåðíàê øë¸ò â ïîäàðîê Ñòàëèíó êíèãó ïåðåâîäîâ Ãðóçèíñêîé ëèðèêè è â ñîïðîâîäèòåëüíîì ïèñüìå áëàãîäàðèò çà «÷óäíîå ìîëíèåíîñíîå îñâîáîæäåíèå ðîäíûõ Àõìàòîâîé».
 ÿíâàðå 1936 ãîäà Ïàñòåðíàê ïóáëèêóåò äâà ñòèõîòâîðåíèÿ, îáðàù¸ííûå ñî ñëîâàìè âîñõèùåíèÿ ê È. Â. Ñòàëèíó. Îäíàêî óæå ê ñåðåäèíå 1936 ãîäà îòíîøåíèå âëàñòåé ê íåìó ìåíÿåòñÿ — åãî óïðåêàþò íå òîëüêî â «îòðåø¸ííîñòè îò æèçíè», íî è â «ìèðîâîççðåíèè, íå ñîîòâåòñòâóþùåì ýïîõå», è áåçîãîâîðî÷íî òðåáóþò òåìàòè÷åñêîé è èäåéíîé ïåðåñòðîéêè. Ýòî ïðèâîäèò ê ïåðâîé äëèòåëüíîé ïîëîñå îò÷óæäåíèÿ Ïàñòåðíàêà îò îôèöèàëüíîé ëèòåðàòóðû. Ïî ìåðå îñëàáåâàþùåãî èíòåðåñà ê ñîâåòñêîé âëàñòè, ñòèõè Ïàñòåðíàêà ïðèîáðåòàþò áîëåå ëè÷íûé è òðàãè÷åñêèé îòòåíîê.
 1936 ãîäó ïîñåëÿåòñÿ íà äà÷å â Ïåðåäåëêèíî, ãäå ñ ïåðåðûâàìè ïðîæèâ¸ò äî êîíöà æèçíè. Ñ 1939 ïî 1960 ãîä æèâ¸ò íà äà÷å ïî àäðåñó: óëèöà Ïàâëåíêî, 3 (ñåé÷àñ ìåìîðèàëüíûé ìóçåé). Åãî ìîñêîâñêèé àäðåñ â ïèñàòåëüñêîì äîìå ñ ñåðåäèíû 1930-õ äî êîíöà æèçíè: Ëàâðóøèíñêèé ïåðåóëîê, ä.17/19, êâ. 72.
Ê êîíöó 1930-õ ãîäîâ îí îáðàùàåòñÿ ê ïðîçå è ïåðåâîäàì, êîòîðûå â 40-õ ãîäàõ ñòàíîâÿòñÿ îñíîâíûì èñòî÷íèêîì åãî çàðàáîòêà.  òîò ïåðèîä Ïàñòåðíàêîì ñîçäàþòñÿ ñòàâøèå êëàññè÷åñêèìè ïåðåâîäû ìíîãèõ òðàãåäèé Óèëüÿìà Øåêñïèðà (â òîì ÷èñëå «Ãàìëåòà»), «Ôàóñò໠øòå, «Ìàðèè Ñòþàðò» Ô. Øèëëåðà. Ïàñòåðíàê ïîíèìàë, ÷òî ïåðåâîäàìè ñïàñàë áëèçêèõ îò áåçäåíåæüÿ, à ñåáÿ — îò óïð¸êîâ â «îòðûâå îò æèçíè», íî â êîíöå æèçíè c ãîðå÷üþ êîíñòàòèðîâàë, ÷òî «… ïîëæèçíè îòäàë íà ïåðåâîäû — ñâî¸ ñàìîå ïëîäîòâîðíîå âðåìÿ».
1942—1943 ãîäû ïðîâ¸ë â ýâàêóàöèè â ×èñòîïîëå. Ïîìîãàë äåíåæíî ìíîãèì ëþäÿì, â òîì ÷èñëå ðåïðåññèðîâàííîé äî÷åðè Ìàðèíû Öâåòàåâîé — Àðèàäíå Ýôðîí.  1943 ãîäó âûõîäèò êíèãà ñòèõîòâîðåíèé «Íà ðàííèõ ïîåçäàõ», âêëþ÷àþùàÿ ÷åòûðå öèêëà ñòèõîâ ïðåäâîåííîãî è âîåííîãî âðåìåíè.
 1946 ãîäó Ïàñòåðíàê ïîçíàêîìèëñÿ ñ Îëüãîé Èâèíñêîé (1912—1995), è îíà ñòàëà «ìóçîé» ïîýòà. Îí ïîñâÿòèë åé ìíîãèå ñòèõîòâîðåíèÿ. Äî ñàìîé ñìåðòè Ïàñòåðíàêà èõ ñâÿçûâàëè áëèçêèå îòíîøåíèÿ.
 1952 ãîäó ó Ïàñòåðíàêà ïðîèçîø¸ë ïåðâûé èíôàðêò, îïèñàííûé â ñòèõîòâîðåíèè «Â áîëüíèöå»:
«Î Ãîñïîäè, êàê ñîâåðøåííû
äåëà Òâîè, — äóìàë áîëüíîé, —
Ïîñòåëè, è ëþäè, è ñòåíû,
Íî÷ü ñìåðòè è ãîðîä íî÷íî酻
Ïîëîæåíèå áîëüíîãî áûëî ñåðü¸çíûì, íî, êàê Ïàñòåðíàê íàïèñàë 17 ÿíâàðÿ 1953 ãîäà Íèíå Òàáèäçå, åãî óñïîêàèâàëî, ÷òî «êîíåö íå çàñòàíåò ìåíÿ âðàñïëîõ, â ðàçãàðå ðàáîò, çà ÷åì-íèáóäü íåäîäåëàííûì. Òî íåìíîãîå, ÷òî ìîæíî áûëî ñäåëàòü ñðåäè ïðåïÿòñòâèé, êîòîðûå ñòàâèëî âðåìÿ, ñäåëàíî (ïåðåâîä Øåêñïèðà, Ôàóñòà, Áàðàòàøâèëè)».
Âïåðâûå èíòåðåñ Ïàñòåðíàêà ê Ãðóçèè ïðîÿâèëñÿ â 1917 ãîäó, êîãäà áûëî íàïèñàíî ñòèõîòâîðåíèå «Ïàìÿòè Äåìîíà», â êîòîðîì çàçâó÷àëà íàâåÿííàÿ òâîð÷åñòâîì Ëåðìîíòîâà êàâêàçñêàÿ òåìà.  îêòÿáðå 1930 ãîäà Ïàñòåðíàê ïîçíàêîìèëñÿ ñ ïðèåõàâøèì â Ìîñêâó ãðóçèíñêèì ïîýòîì Ïàîëî ßøâèëè.  èþëå 1931 ãîäà ïî ïðèãëàøåíèþ Ï. ßøâèëè Áîðèñ Ëåîíèäîâè÷ ñ Çèíàèäîé Íèêîëàåâíîé Íåéãàóç è å¸ ñûíîì Àäðèàíîì (Àäèêîì) ïðèåõàëè â Òèôëèñ. Òàì íà÷àëîñü çíàêîìñòâî, è ïîñëåäîâàëà òåñíàÿ äðóæáà ñ Òèöèàíîì Òàáèäçå, Ã. Ëåîíèäçå, Ñ. ×èêîâàíè, Ëàäî Ãóäèàøâèëè, Íèêîëî Ìèöèøâèëè è äðóãèìè äåÿòåëÿìè ãðóçèíñêîãî èñêóññòâà. Âïå÷àòëåíèÿ îò òð¸õìåñÿ÷íîãî ïðåáûâàíèÿ â Ãðóçèè, òåñíîå ñîïðèêîñíîâåíèå ñ å¸ ñàìîáûòíûìè êóëüòóðîé è èñòîðèåé îñòàâèëè çàìåòíûé ñëåä â äóõîâíîì ìèðå Ïàñòåðíàêà.  6 àïðåëÿ 1932 ãîäà îí îðãàíèçîâàë â Ìîñêâå ëèòåðàòóðíûé âå÷åð ãðóçèíñêîé ïîýçèè. 30 èþíÿ Ïàñòåðíàê íàïèñàë Ï. ßøâèëè, ÷òî áóäåò ïèñàòü î Ãðóçèè.  àâãóñòå 1932 ãîäà âûøëà êíèãà «Âòîðîå ðîæäåíèå» ñ âêëþ÷¸ííûì â íå¸ öèêëîì «Âîëíû», ïîëíûì âîñòîðãà:
…Ìû áûëè â Ãðóçèè.
Ïîìíîæèì Íóæäó íà íåæíîñòü, àä íà ðàé,
Òåïëèöó ëüäàì âîçüì¸ì ïîäíîæüåì,
È ìû ïîëó÷èì ýòîò êðàé…
 íîÿáðå 1933 ãîäà Ïàñòåðíàê ñîâåðøèë âòîðóþ ïîåçäêó â Ãðóçèþ, óæå â ñîñòàâå ïèñàòåëüñêîé áðèãàäû (Í. Òèõîíîâ, Þ. Òûíÿíîâ, Î. Ôîðø, Ï. Ïàâëåíêî è Â. Ãîëüöåâ).  1932—1933 ãîäàõ Ïàñòåðíàê óâëå÷¸ííî çàíèìàëñÿ ïåðåâîäàìè ãðóçèíñêèõ ïîýòîâ.  1934 ãîäó â Ãðóçèè è â Ìîñêâå áûë èçäàí ïàñòåðíàêîâñêèé ïåðåâîä ïîýìû Âàæè Ïøàâåëû «Çìåååä». 4 ÿíâàðÿ 1935 ãîäà íà 1-ì Âñåñîþçíîì ñîâåùàíèè ïåðåâîä÷èêîâ Ïàñòåðíàê ðàññêàçàë î ñâîèõ ïåðåâîäàõ ãðóçèíñêîé ïîýçèè. 3 ôåâðàëÿ òîãî æå ãîäà îí ÷èòàë èõ íà êîíôåðåíöèè «Ïîýòû Ñîâåòñêîé Ãðóçèè».  ôåâðàëå 1935 ãîäà âûøëè êíèãè: â Ìîñêâå — «Ãðóçèíñêèå ëèðèêè» â ïåðåâîäàõ Ïàñòåðíàêà (îôîðìëåíèå õóäîæíèêà Ëàäî Ãóäèàøâèëè), à â Òèôëèñå — «Ïîýòû Ãðóçèè» â ïåðåâîäàõ Ïàñòåðíàêà è Òèõîíîâà. Ò. Òàáèäçå ïèñàë î ïåðåâîäàõ ãðóçèíñêèõ ïîýòîâ Ïàñòåðíàêîì, ÷òî èì ñîõðàíåíû íå òîëüêî ñìûñëîâàÿ òî÷íîñòü, íî è «âñå îáðàçû è ðàññòàíîâêà ñëîâ, íåñìîòðÿ íà íåêîòîðîå íåñîâïàäåíèå ìåòðè÷åñêîé ïðèðîäû ãðóçèíñêîãî è ðóññêîãî ñòèõà, è, ÷òî âàæíåå âñåãî, â íèõ ÷óâñòâóåòñÿ íàïåâ, à íå ïåðåëîæåíèå îáðàçîâ, è óäèâèòåëüíî, ÷òî âñ¸ ýòî äîñòèãíóòî áåç çíàíèÿ ãðóçèíñêîãî ÿçûêà».  1936 ãîäó áûë çàâåðø¸í åù¸ îäèí ãðóçèíñêèé öèêë ñòèõî⠗ «Èç ëåòíèõ çàìåòîê», ïîñâÿù¸ííûé «äðóçüÿì â Òèôëèñå». 22 èþëÿ 1937 ãîäà çàñòðåëèëñÿ Ïàîëî ßøâèëè.  àâãóñòå Ïàñòåðíàê íàïèñàë åãî âäîâå ïèñüìî ñ ñîáîëåçíîâàíèÿìè. 10 îêòÿáðÿ áûë àðåñòîâàí, à 16 äåêàáðÿ ðàññòðåëÿí Òèöèàí Òàáèäçå. Ïàñòåðíàê íà ïðîòÿæåíèè ìíîãèõ ëåò ìàòåðèàëüíî è ìîðàëüíî ïîääåðæèâàë åãî ñåìüþ.  ýòîì æå ãîäó áûë ðåïðåññèðîâàí åù¸ îäèí ãðóçèíñêèé äðóã Ïàñòåðíàêà — Í. Ìèöèøâèëè.
Êîãäà â Ìîñêâó ïåðåä âîéíîé âåðíóëàñü Ì. È. Öâåòàåâà, ïî õîäàòàéñòâó Ïàñòåðíàêà â Ãîñëèòèçäàòå åé äàâàëè ïåðåâîä÷åñêóþ ðàáîòó, â òîì ÷èñëå èç ãðóçèíñêèõ ïîýòîâ. Öâåòàåâà ïåðåâåëà òðè ïîýìû Âàæà Ïøàâåëà (áîëüøå 2000 ñòðîê), íî æàëîâàëàñü íà òðóäíîñòè ãðóçèíñêîãî ÿçûêà.  1945 ãîäó Ïàñòåðíàê çàâåðøèë ïåðåâîä ïðàêòè÷åñêè âñåõ ñîõðàíèâøèõñÿ ñòèõîòâîðåíèé è ïîýì Í. Áàðàòàøâèëè. 19 îêòÿáðÿ ïî ïðèãëàøåíèþ Ñèìîíà ×èêîâàíè îí âûñòóïèë íà þáèëåéíûõ òîðæåñòâàõ, ïîñâÿù¸ííûõ Áàðàòàøâèëè, â òáèëèññêîì Òåàòðå èìåíè Ðóñòàâåëè. Ïåðåä îòúåçäîì èç Òáèëèñè ïîýò ïîëó÷èë â ïîäàðîê îò Íèíû Òàáèäçå çàïàñ ãåðáîâîé áóìàãè, ñîõðàíèâøåéñÿ ïîñëå àðåñòà å¸ ìóæà. Å. Á. Ïàñòåðíàê ïèñàë, ÷òî èìåííî íà íåé áûëè íàïèñàíû ïåðâûå ãëàâû «Äîêòîðà Æèâàãî». Áîðèñ Ëåîíèäîâè÷, îöåíèâøèé «áëàãîðîäíóþ æåëòèçíó ñëîíîâîé êîñòè» ýòîé áóìàãè, ãîâîðèë ïîçäíåå, ÷òî ýòî îùóùåíèå ñêàçàëîñü íà ðàáîòå íàä ðîìàíîì è ÷òî ýòî — «Íèíèí ðîìàí».  1946 ãîäó Ïàñòåðíàê íàïèñàë äâå ñòàòüè: «Íèêîëàé Áàðàòàøâèëè» è «Íåñêîëüêî ñëîâ î íîâîé ãðóçèíñêîé ïîýçèè».  ïîñëåäíåé íå óïîìèíàëèñü èìåíà áûâøèõ ïîä çàïðåòîì Ï. ßøâèëè è Ò. Òàáèäçå, íî ñòðîêè î íèõ îí âêëþ÷èë â 1956 ãîäó â ñïåöèàëüíûå ãëàâû î÷åðêà «Ëþäè è ïîëîæåíèÿ», êîòîðûé áûë íàïå÷àòàí â «Íîâîì ìèðå» òîëüêî â ÿíâàðå 1967 ãîäà.  îêòÿáðå 1958 ãîäà ñðåäè ïåðâûõ ïîçäðàâèâøèõ Ïàñòåðíàêà ñ Íîáåëåâñêîé ïðåìèåé áûëà ãîñòèâøàÿ â åãî äîìå âäîâà Òèöèàíà Òàáèäçå — Íèíà.
Ñ 20 ôåâðàëÿ ïî 2 ìàðòà 1959 ãîäà ñîñòîÿëàñü ïîñëåäíÿÿ ïîåçäêà Áîðèñà Ëåîíèäîâè÷à è Çèíàèäû Íèêîëàåâíû â Ãðóçèþ. Ïîýòó õîòåëîñü ïîäûøàòü âîçäóõîì ìîëîäîñòè, ïîáûâàòü â äîìàõ, ãäå êîãäà-òî æèëè åãî óøåäøèå äðóçüÿ; äðóãîé âàæíîé ïðè÷èíîé áûëî òî, ÷òî âëàñòè âûíóäèëè Ïàñòåðíàêà óåõàòü èç Ìîñêâû íà âðåìÿ âèçèòà â ÑÑÑÐ áðèòàíñêîãî ïðåìüåð-ìèíèñòðà Ã. Ìàêìèëëàíà, êîòîðûé âûðàçèë æåëàíèå ïîâèäàòü «ïåðåäåëêèíñêîãî çàòâîðíèêà» è ëè÷íî âûÿñíèòü ïðè÷èíû, ïî êîòîðûì òîò îòêàçàëñÿ îò Íîáåëåâñêîé ïðåìèè. Ïî ïðîñüáå Ïàñòåðíàêà Íèíà Òàáèäçå ïûòàëàñü ñîõðàíèòü åãî ïðèåçä â òàéíå, òîëüêî â äîìå õóäîæíèêà Ëàäî Ãóäèàøâèëè áûë óñòðîåí âå÷åð ñ èçáðàííûì êðóãîì äðóçåé.  ìåìîðèàëüíîé êîìíàòå êâàðòèðû ñåìüè Òàáèäçå, ãäå æèë Ïàñòåðíàê, ñîõðàíèëèñü âåùè, êîòîðûìè îí ïîëüçîâàëñÿ: íèçêèé ñòàðîìîäíûé àáàæóð íàä êðóãëûì ñòîëîì, êîíòîðêà, çà êîòîðîé îí ïèñàë.
 «Äîêòîð Æèâàãî».  ôåâðàëå 1959 ãîäà Áîðèñ Ïàñòåðíàê íàïèñàë î ñâî¸ì îòíîøåíèè ê ìåñòó, êîòîðîå çàíèìàëà ïðîçà â åãî òâîð÷åñòâå:
«…ß âñåãäà ñòðåìèëñÿ îò ïîýçèè ê ïðîçå, ê ïîâåñòâîâàíèþ è îïèñàíèþ âçàèìîîòíîøåíèé ñ îêðóæàþùåé äåéñòâèòåëüíîñòüþ, ïîòîìó ÷òî òàêàÿ ïðîçà ìíå ïðåäñòàâëÿåòñÿ ñëåäñòâèåì è îñóùåñòâëåíèåì òîãî, ÷òî çíà÷èò äëÿ ìåíÿ ïîýçèÿ.  ñîîòâåòñòâèè ñ ýòèì ÿ ìîãó ñêàçàòü: ñòèõè — ýòî íåîáðàáîòàííàÿ, íåîñóùåñòâëåííàÿ ïðîçà…»
Ðîìàí «Äîêòîð Æèâàãî» îí ïèñàë â òå÷åíèå äåñÿòè ëåò — ñ 1945 ïî 1955 ãîä. Ñòàâ, ïî îöåíêå ñàìîãî ïèñàòåëÿ, âåðøèíîé åãî òâîð÷åñòâà êàê ïðîçàèêà, ðîìàí ïðåäñòàâëÿåò ñîáîé øèðîêîå ïîëîòíî æèçíè ðîññèéñêîé èíòåëëèãåíöèè íà ôîíå äðàìàòè÷åñêîãî ïåðèîäà ñ íà÷àëà ñòîëåòèÿ äî Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû. «Äîêòîð Æèâàãî» ïðîíèçàí âûñîêîé ïîýòèêîé è ñîïðîâîæä¸í ñòèõàìè çàãëàâíîãî ãåðîÿ. Âî âðåìÿ ðàáîòû íàä ðîìàíîì Ïàñòåðíàê íå ðàç ìåíÿë åãî íàçâàíèå — «Ìàëü÷èêè è äåâî÷êè», «Ñâå÷à ãîðåëà», «Îïûò ðóññêîãî Ôàóñòà», «Ñìåðòè íåò».
Ðîìàí, çàòðàãèâàþùèé ñîêðîâåííûå âîïðîñû ÷åëîâå÷åñêîãî ñóùåñòâîâàíèÿ — òàéíû æèçíè è ñìåðòè, âîïðîñû èñòîðèè, õðèñòèàíñòâà, áûë ðåçêî íåãàòèâíî âñòðå÷åí âëàñòÿìè è îôèöèàëüíîé ñîâåòñêîé ëèòåðàòóðíîé ñðåäîé, îòâåðãíóò ê ïå÷àòè èç-çà íåîäíîçíà÷íîé ïîçèöèè àâòîðà ïî îòíîøåíèþ ê Îêòÿáðüñêîé ðåâîëþöèè è ïîñëåäóþùèì èçìåíåíèÿì â æèçíè ñòðàíû. Ý. Ã. Êàçàêåâè÷, íàïðèìåð, çàÿâèë: «Îêàçûâàåòñÿ, ñóäÿ ïî ðîìàíó, Îêòÿáðüñêàÿ ðåâîëþöèÿ — íåäîðàçóìåíèå è ëó÷øå áûëî å¸ íå äåëàòü»; Ê. Ì. Ñèìîíîâ, ãëàâíûé ðåäàêòîð «Íîâîãî ìèðà», îòðåàãèðîâàë îòêàçîì: «Íåëüçÿ äàâàòü òðèáóíó Ïàñòåðíàêó!».
Êíèãà âûøëà â ñâåò ñíà÷àëà â Èòàëèè â 1957 ãîäó â èçäàòåëüñòâå Feltrinelli. Ïî âîñïîìèíàíèÿì Îëüãè Èâèíñêîé, «êð¸ñòíûì îòöîì» ðîìàíà ñòàë ëèòåðàòóðíûé àãåíò Ñåðäæèî ĒÀíäæåëî, êîòîðûé ïðèâ¸ç íåâû÷èòàííóþ ðóêîïèñü è ïîäàë ìèëàíñêîìó èçäàòåëþ Ôåëüòðèíåëëè èäåþ âûïóñòèòü ðîìàí. Ïåðåäàâàÿ ðóêîïèñü, Ïàñòåðíàê ñêàçàë ĒÀíäæåëî: «Âû ìåíÿ ïðèãëàñèëè âçãëÿíóòü â ëèöî ñîáñòâåííîé êàçíè». Ñïóñòÿ íåêîòîðîå âðåìÿ «Äîêòîðà Æèâàãî» îïóáëèêîâàëè â Ãîëëàíäèè è Âåëèêîáðèòàíèè ïðè ïîñðåäíè÷åñòâå ôèëîñîôà è äèïëîìàòà ñýðà Èñàéè Áåðëèíà.
Èçäàíèå ðîìàíà â Íèäåðëàíäàõ è Âåëèêîáðèòàíèè (à çàòåì è â ÑØÀ â êàðìàííîì ôîðìàòå) è áåñïëàòíóþ ðàçäà÷ó êíèãè ñîâåòñêèì òóðèñòàì íà Âñåìèðíîé âûñòàâêå 1958 ãîäà â Áðþññåëå è íà ôåñòèâàëå ìîëîä¸æè è ñòóäåíòîâ â Âåíå â 1959 ãîäó îðãàíèçîâàëî Öåíòðàëüíîå ðàçâåäûâàòåëüíîå óïðàâëåíèå ÑØÀ. ÖÐÓ òàêæå ó÷àñòâîâàëî â ðàñïðîñòðàíåíèè «èìåâøåé áîëüøóþ ïðîïàãàíäèñòñêóþ öåííîñòü» êíèãè â ñòðàíàõ ñîöèàëèñòè÷åñêîãî áëîêà. Êðîìå òîãî, êàê ñëåäóåò èç ðàññåêðå÷åííûõ äîêóìåíòîâ, â êîíöå 1950-õ ãîäîâ áðèòàíñêîå ìèíèñòåðñòâî èíîñòðàííûõ äåë ïûòàëîñü èñïîëüçîâàòü «Äîêòîðà Æèâàãî» êàê èíñòðóìåíò àíòèêîììóíèñòè÷åñêîé ïðîïàãàíäû è ôèíàíñèðîâàëî èçäàíèå ðîìàíà íà ÿçûêå ôàðñè. Ôåëüòðèíåëëè îáâèíèë ãîëëàíäñêèõ èçäàòåëåé â íàðóøåíèè åãî ïðàâ íà èçäàíèå. ÖÐÓ ñóìåëî ïîãàñèòü ýòîò ñêàíäàë, òàê êàê êíèãà èìåëà óñïåõ ñðåäè ñîâåòñêèõ òóðèñòîâ.
Åæåãîäíî â ïåðèîä ñ 1946 ïî 1950 ãîä, à òàêæå â 1957 ãîäó Ïàñòåðíàê âûäâèãàëñÿ íà ñîèñêàíèå Íîáåëåâñêîé ïðåìèè ïî ëèòåðàòóðå. Â 1958 ãîäó åãî êàíäèäàòóðà áûëà ïðåäëîæåíà ïðîøëîãîäíèì ëàóðåàòîì Àëüáåðîì Êàìþ, è 23 îêòÿáðÿ Ïàñòåðíàê ñòàë âòîðûì ïèñàòåëåì èç Ðîññèè (ïîñëå È. A. Áóíèíà), óäîñòîåííûì ýòîé íàãðàäû.
Óæå â äåíü ïðèñóæäåíèÿ ïðåìèè (23 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà) ïî èíèöèàòèâå Ì. À. Ñóñëîâà Ïðåçèäèóì ÖÊ ÊÏÑÑ ïðèíÿë ïîñòàíîâëåíèå «Î êëåâåòíè÷åñêîì ðîìàíå Á. Ïàñòåðíàêà», êîòîðîå ïðèçíàëî ðåøåíèå Íîáåëåâñêîãî êîìèòåòà î÷åðåäíîé ïîïûòêîé âòÿãèâàíèÿ â õîëîäíóþ âîéíó. Ïðèñóæäåíèå ïðåìèè ïðèâåëî ê òðàâëå Ïàñòåðíàêà â ñîâåòñêîé ïå÷àòè, èñêëþ÷åíèþ åãî èç Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ, îñêîðáëåíèÿì â åãî àäðåñ ñî ñòðàíèö ñîâåòñêèõ ãàçåò, íà ñîáðàíèÿõ «òðóäÿùèõñÿ». Ìîñêîâñêàÿ îðãàíèçàöèÿ Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ, âñëåä çà ïðàâëåíèåì Ñîþçà ïèñàòåëåé, òðåáîâàëè âûñûëêè Ïàñòåðíàêà èç Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è ëèøåíèÿ åãî ñîâåòñêîãî ãðàæäàíñòâà. Ñðåäè ëèòåðàòîðîâ, òðåáîâàâøèõ âûñûëêè, áûëè Ë. È. Îøàíèí, À. È. Áåçûìåíñêèé, Á. A. Ñëóöêèé, Ñ. A. Áàðóçäèí, Á. Í. Ïîëåâîé è ìíîãèå äðóãèå (ñì. ñòåíîãðàììó çàñåäàíèÿ Îáùåìîñêîâñêîãî ñîáðàíèÿ ïèñàòåëåé â ðàçäåëå «Ññûëêè»). Îòðèöàòåëüíîå îòíîøåíèå ê ðîìàíó âûñêàçûâàëîñü è íåêîòîðûìè ðóññêèìè ëèòåðàòîðàìè íà Çàïàäå, â òîì ÷èñëå Â. Â. Íàáîêîâûì. «Ëèòåðàòóðíàÿ ãàçåòà» (ãëàâíûé ðåäàêòîð — Â. Êî÷åòîâ) 25 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà çàÿâèëà, ÷òî ïèñàòåëü «ñîãëàñèëñÿ èñïîëíÿòü ðîëü íàæèâêè íà ðæàâîì êðþ÷êå àíòèñîâåòñêîé ïðîïàãàíäû». Ïóáëèöèñò Äàâèä Çàñëàâñêèé íàïå÷àòàë â «Ïðàâäå» ñòàòüþ «Øóìèõà ðåàêöèîííîé ïðîïàãàíäû âîêðóã ëèòåðàòóðíîãî ñîðíÿêà». Ñåðãåé Ìèõàëêîâ îòêëèêíóëñÿ íà ïðèñóæäåíèå Ïàñòåðíàêó ïðåìèè îòðèöàòåëüíîé ýïèãðàììîé ïîä êàðèêàòóðîé Ì. Àáðàìîâà «Íîáåëåâñêîå áëþäî». 29 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà íà Ïëåíóìå ÖÊ ÂËÊÑÌ Âëàäèìèð Ñåìè÷àñòíûé, â òî âðåìÿ — ïåðâûé ñåêðåòàðü ÖÊ êîìñîìîëà, çàÿâèë (êàê îí âïîñëåäñòâèè óòâåðæäàë, ïî óêàçàíèþ Õðóù¸âà) ñëåäóþùåå: «…êàê ãîâîðèòñÿ â ðóññêîé ïîñëîâèöå, è â õîðîøåì ñòàäå çàâîäèòñÿ ïàðøèâàÿ îâöà. Òàêóþ ïàðøèâóþ îâöó ìû èìååì â íàøåì ñîöèàëèñòè÷åñêîì îáùåñòâå â ëèöå Ïàñòåðíàêà, êîòîðûé âûñòóïèë ñî ñâîèì êëåâåòíè÷åñêèì òàê íàçûâàåìûì «ïðîèçâåäåíèåì»…» 31 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà ïî ïîâîäó âðó÷åíèÿ Íîáåëåâñêîé ïðåìèè Ïàñòåðíàêó ïðåäñåäàòåëüñòâóþùèé íà Îáùåìîñêîâñêîì ñîáðàíèè ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ Ñåðãåé Ñìèðíîâ âûñòóïèë ñ ðå÷üþ, çàêëþ÷èâ, ÷òî ïèñàòåëÿì ñëåäóåò îáðàòèòüñÿ ê ïðàâèòåëüñòâó ñ ïðîñüáîé ëèøèòü Ïàñòåðíàêà ñîâåòñêîãî ãðàæäàíñòâà.
 îôèöèîçíîé ïèñàòåëüñêîé ñðåäå Íîáåëåâñêàÿ ïðåìèÿ Ïàñòåðíàêó áûëà âîñïðèíÿòà òàêæå íåãàòèâíî. Íà ñîáðàíèè ïàðòèéíîé ãðóïïû Ïðàâëåíèÿ Ñîþçà ïèñàòåëåé 25 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà Íèêîëàé Ãðèáà÷åâ, Ñåðãåé Ìèõàëêîâ è Âåðà Èíáåð âûñòóïèëè ñ òðåáîâàíèåì ëèøèòü Ïàñòåðíàêà ãðàæäàíñòâà è âûñëàòü èç ñòðàíû.  òîò æå äåíü «Ëèòåðàòóðíàÿ ãàçåòà» ïî ïðîñüáå ðåäêîëëåãèè «Íîâîãî ìèðà», âîçãëàâëÿåìîé íà òîò ìîìåíò À. Ò. Òâàðäîâñêèì, ïóáëèêóåò ïèñüìî Ïàñòåðíàêó, ñîñòàâëåííîå â ñåíòÿáðå 1956 ã. òîãäàøíåé ðåäêîëëåãèåé æóðíàëà è îòêëîíÿþùåå ðóêîïèñü åãî ðîìàíà. Ïèñüìî ñîäåðæàëî ðåçêóþ êðèòèêó ïðîèçâåäåíèÿ è åãî àâòîðà è ïîìèìî «Ëèòåðàòóðíîé ãàçåòû» áûëî ïîçäíåå îïóáëèêîâàíî â áëèæàéøåì âûïóñêå «Íîâîãî ìèðà».
27 îêòÿáðÿ 1958 ãîäà ïîñòàíîâëåíèåì ñîâìåñòíîãî çàñåäàíèÿ ïðåçèäèóìà ïðàâëåíèÿ Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ, áþðî îðãêîìèòåòà Ñîþçà ïèñàòåëåé ÐÑÔÑÐ è ïðåçèäèóìà ïðàâëåíèÿ Ìîñêîâñêîãî îòäåëåíèÿ Ñîþçà ïèñàòåëåé ÐÑÔÑÐ Ïàñòåðíàê áûë åäèíîãëàñíî èñêëþ÷¸í èç Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ. Ðåøåíèå îá èñêëþ÷åíèè áûëî îäîáðåíî 28 îêòÿáðÿ íà ñîáðàíèè ìîñêîâñêèõ æóðíàëèñòîâ, à 31 îêòÿáðÿ — íà îáùåì ñîáðàíèè ïèñàòåëåé Ìîñêâû, ïîä ïðåäñåäàòåëüñòâîì Ñ. Ñ. Ñìèðíîâà. Íåñêîëüêî ïèñàòåëåé íà ñîáðàíèå íå ÿâèëèñü ïî áîëåçíè, èç-çà îòúåçäà èëè áåç óêàçàíèÿ ïðè÷èí (â òîì ÷èñëå À. Ò. Òâàðäîâñêèé, Ì. À. Øîëîõîâ, Â. À. Êàâåðèí, Á. À. Ëàâðåí¸â, Ñ. ß. Ìàðøàê, È. Ã. Ýðåíáóðã, Ë. Ì. Ëåîíîâ). Ïî âñåé ñòðàíå ïðîøëè ñîáðàíèÿ ðåñïóáëèêàíñêèõ, êðàåâûõ è îáëàñòíûõ ïèñàòåëüñêèõ îðãàíèçàöèé, íà êîòîðûõ ïèñàòåëè îñóäèëè Ïàñòåðíàêà çà ïðåäàòåëüñêîå ïîâåäåíèå, ïîñòàâèâøåå åãî âíå ñîâåòñêîé ëèòåðàòóðû è ñîâåòñêîãî îáùåñòâà.
Ïðèñóæäåíèå Íîáåëåâñêîé ïðåìèè Á. Ë. Ïàñòåðíàêó è íà÷àâøàÿñÿ êàìïàíèÿ åãî òðàâëè íåîæèäàííî ñîâïàëè ñ ïðèñóæäåíèåì â òîì æå ãîäó Íîáåëåâñêîé ïðåìèè ïî ôèçèêå ñîâåòñêèì ôèçèêàì Ï. À. ×åðåíêîâó, È. Ì. Ôðàíêó è È. Å. Òàììó. 29 îêòÿáðÿ â ãàçåòå «Ïðàâäà» ïîÿâèëàñü ñòàòüÿ, ïîäïèñàííàÿ øåñòüþ àêàäåìèêàìè, â êîòîðîé ñîîáùàëîñü î âûäàþùèõñÿ äîñòèæåíèÿõ ñîâåòñêèõ ôèçèêîâ, íàãðàæä¸ííûõ Íîáåëåâñêèìè ïðåìèÿìè.  íåé ñîäåðæàëñÿ àáçàö î òîì, ÷òî ïðèñóæäåíèå ïðåìèé ôèçèêàì áûëî îáúåêòèâíûì, à ïî ëèòåðàòóðå — âûçâàíî ïîëèòè÷åñêèìè ñîîáðàæåíèÿìè. Âå÷åðîì 29 îêòÿáðÿ â Ïåðåäåëêèíî ïðèåõàë àêàäåìèê Ì. À. Ëåîíòîâè÷, êîòîðûé ñ÷¸ë äîëãîì çàâåðèòü Ïàñòåðíàêà, ÷òî íàñòîÿùèå ôèçèêè òàê íå ñ÷èòàþò, à òåíäåíöèîçíûå ôðàçû â ñòàòüå íå ñîäåðæàëèñü è áûëè âñòàâëåíû ïîìèìî èõ âîëè.  ÷àñòíîñòè, ñòàòüþ îòêàçàëñÿ ïîäïèñàòü àêàäåìèê Ë. À. Àðöèìîâè÷ (ñîñëàâøèñü íà çàâåò Ïàâëîâà ó÷¸íûì ãîâîðèòü òîëüêî òî, ÷òî çíàåøü). Îí ïîòðåáîâàë, ÷òîáû åìó äàëè äëÿ ýòîãî ïðî÷åñòü «Äîêòîðà Æèâàãî».
Òðàâëÿ ïîýòà ïðèâåëà ê âîçíèêíîâåíèþ ïîãîâîðêè: «Íå ÷èòàë, íî îñóæäàþ!». Îáëè÷èòåëüíûå ìèòèíãè ïðîõîäèëè íà ðàáî÷èõ ìåñòàõ, â èíñòèòóòàõ, çàâîäàõ, ÷èíîâíûõ îðãàíèçàöèÿõ, òâîð÷åñêèõ ñîþçàõ, ãäå ñîñòàâëÿëèñü êîëëåêòèâíûå îñêîðáèòåëüíûå ïèñüìà ñ òðåáîâàíèåì êàðû îïàëüíîãî ïîýòà.
Íåñìîòðÿ íà òî, ÷òî ïðåìèÿ áûëà ïðèñóæäåíà Ïàñòåðíàêó «çà çíà÷èòåëüíûå äîñòèæåíèÿ â ñîâðåìåííîé ëèðè÷åñêîé ïîýçèè, à òàêæå çà ïðîäîëæåíèå òðàäèöèé âåëèêîãî ðóññêîãî ýïè÷åñêîãî ðîìàíà», óñèëèÿìè îôèöèàëüíûõ ñîâåòñêèõ âëàñòåé îíà äîëæíà áûëà íàäîëãî çàïîìíèòüñÿ òîëüêî êàê ïðî÷íî ñâÿçàííàÿ ñ ðîìàíîì «Äîêòîð Æèâàãî».  ðåçóëüòàòå ìàññîâîé êàìïàíèè äàâëåíèÿ Áîðèñ Ïàñòåðíàê îòêàçàëñÿ îò Íîáåëåâñêîé ïðåìèè.  òåëåãðàììå, ïîñëàííîé â àäðåñ Øâåäñêîé àêàäåìèè, Ïàñòåðíàê ïèñàë: «Â ñèëó òîãî çíà÷åíèÿ, êîòîðîå ïîëó÷èëà ïðèñóæä¸ííàÿ ìíå íàãðàäà â îáùåñòâå, ê êîòîðîìó ÿ ïðèíàäëåæó, ÿ äîëæåí îò íå¸ îòêàçàòüñÿ. Íå ñî÷òèòå çà îñêîðáëåíèå ìîé äîáðîâîëüíûé îòêàç». Äæàâàõàðëàë Íåðó è Àëüáåð Êàìþ âçÿëè íà ñåáÿ õîäàòàéñòâî çà íîâîãî íîáåëåâñêîãî ëàóðåàòà Ïàñòåðíàêà ïåðåä Íèêèòîé Õðóù¸âûì. Íî âñ¸ îêàçàëîñü òùåòíî. Ïî ìíåíèþ Åâãåíèÿ Åâòóøåíêî, Ïàñòåðíàê â ýòèõ ñîáûòèÿõ îêàçàëñÿ çàëîæíèêîì âíóòðèïîëèòè÷åñêîé áîðüáû ìåæäó ðàçëè÷íûìè ãðóïïàìè âëàñòíîé ýëèòû ÑÑÑÐ, à òàêæå èäåîëîãè÷åñêîãî ïðîòèâîñòîÿíèÿ ñ Çàïàäîì: «Æåëàÿ ñòîëêíóòü Õðóùåâà ñ ïóòè ëèáåðàëèçàöèè è îïûòíûì íþõîì ïî÷óÿâ, ÷òî êàêàÿ-òî ÷àñòü åãî äóøè òîæå õî÷åò «çàäíåãî õîäà», èäåîëîãè÷åñêèå ÷èíîâíèêè ïîäãîòîâèëè èñêóñíî ïîäîáðàííûé èç «êîíòððåâîëþöèîííûõ öèòàò» «äàéäæåñò» â 35 ñòðàíèö èç «Äîêòîðà Æèâàãî» äëÿ ÷ëåíîâ Ïîëèòáþðî è óìåëî îðãàíèçîâàëè íà ñòðàíèöàõ ãàçåò «íàðîäíîå âîçìóùåíèå» ðîìàíîì, êîòîðûé íèêòî èç âîçìóùàâøèõñÿ èì íå ÷èòàë. Ïàñòåðíàêîì íà÷àëè ìàíèïóëèðîâàòü, ñäåëàâ åãî ðîìàí êàðòîé â ïîëèòè÷åñêîé ãðÿçíîé èãðå — è íà Çàïàäå, è âíóòðè ÑÑÑÐ. Àíòèêîììóíèçì â ýòîé èãðå îêàçàëñÿ óìíåé êîììóíèçìà, ïîòîìó ÷òî âûãëÿäåë ãóìàííåé â ðîëè çàùèòíèêà ïðåñëåäóåìîãî ïîýòà, à êîììóíèçì, çàïðåùàÿ ýòîò ðîìàí, áûë ïîõîæ íà ñðåäíåâåêîâóþ èíêâèçèöèþ. Íî ïàðòèéíîé áþðîêðàòèè áûëî ïëåâàòü, êàê îíà âûãëÿäèò â òàê íàçûâàåìîì «ìèðîâîì îáùåñòâåííîì ìíåíèè», — åé íóæíî áûëî óäåðæàòüñÿ ó âëàñòè âíóòðè ñòðàíû, à ýòî áûëî âîçìîæíî ëèøü ïðè íåïðåðûâíîì ïðîèçâîäñòâå «âðàãîâ ñîâåòñêîé âëàñòè». Ñàìîå öèíè÷íîå â èñòîðèè ñ Ïàñòåðíàêîì â òîì, ÷òî èäåîëîãè÷åñêèå ïðîòèâíèêè çàáûëè: Ïàñòåðíàê — æèâîé ÷åëîâåê, à íå èãðàëüíàÿ êàðòà, è ñðàæàëèñü èì äðóã ïðîòèâ äðóãà, óäàðÿÿ åãî ëèöîì ïî êàðòî÷íîìó ñòîëó ñâîåãî ïîëèòè÷åñêîãî êàçèíî.»
Íåñìîòðÿ íà èñêëþ÷åíèå èç Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ, Ïàñòåðíàê ïðîäîëæàë îñòàâàòüñÿ ÷ëåíîì Ëèòôîíäà ÑÑÑÐ, ïîëó÷àòü ãîíîðàðû, ïóáëèêîâàòüñÿ. Íåîäíîêðàòíî âûñêàçûâàâøàÿñÿ åãî ãîíèòåëÿìè ìûñëü î òîì, ÷òî Ïàñòåðíàê, âåðîÿòíî, çàõî÷åò ïîêèíóòü ÑÑÑÐ, áûëà èì îòâåðãíóòà — Ïàñòåðíàê â ïèñüìå íà èìÿ Õðóù¸âà íàïèñàë: «Ïîêèíóòü Ðîäèíó äëÿ ìåíÿ ðàâíîñèëüíî ñìåðòè. ß ñâÿçàí ñ Ðîññèåé ðîæäåíèåì, æèçíüþ, ðàáîòîé». Èç-çà îïóáëèêîâàííîãî íà Çàïàäå ñòèõîòâîðåíèÿ «Íîáåëåâñêàÿ ïðåìèÿ» Ïàñòåðíàê â ôåâðàëå 1959 ãîäà áûë âûçâàí ê Ãåíåðàëüíîìó ïðîêóðîðó ÑÑÑÐ Ð. À. Ðóäåíêî, ãäå åìó óãðîæàëè îáâèíåíèåì ïî ñòàòüå 1 «Èçìåíà Ðîäèíå» Çàêîíà ÑÑÑÐ îò 25 äåêàáðÿ 1958 ãîäà «Îá óãîëîâíîé îòâåòñòâåííîñòè çà ãîñóäàðñòâåííûå ïðåñòóïëåíèÿ».
Ëåòîì 1959 ãîäà Ïàñòåðíàê íà÷àë ðàáîòó íàä îñòàâøåéñÿ íåçàâåðø¸ííîé ïüåñîé «Ñëåïàÿ êðàñàâèöà», íî îáíàðóæåííûé âñêîðå ðàê ë¸ãêèõ â ïîñëåäíèå ìåñÿöû æèçíè ïðèêîâàë åãî ê ïîñòåëè. Ïî âîñïîìèíàíèÿì ñûíà ïîýòà, 1 ìàÿ 1960 ãîäà áîëüíîé Ïàñòåðíàê, â ïðåä÷óâñòâèè áëèçêîé êîí÷èíû, ïîïðîñèë ñâîþ çíàêîìóþ Å. À. Êðàøåíèííèêîâó îá èñïîâåäè. Áîðèñ Ëåîíèäîâè÷ Ïàñòåðíàê óìåð îò ðàêà ë¸ãêèõ â ïîäìîñêîâíîì Ïåðåäåëêèíî 30 ìàÿ 1960 ãîäà íà 71-ì ãîäó æèçíè. Ñîîáùåíèå î åãî ñìåðòè áûëî íàïå÷àòàíî â «Ëèòåðàòóðíîé ãàçåòå» (îò 2 èþíÿ) è â ãàçåòå «Ëèòåðàòóðà è æèçíü» (îò 1 èþíÿ), à òàêæå â ãàçåòå «Âå÷åðíÿÿ Ìîñêâà». Áîðèñ Ïàñòåðíàê áûë ïîõîðîíåí 2 èþíÿ 1960 ãîäà íà Ïåðåäåëêèíñêîì êëàäáèùå. Ïðîâîäèòü åãî â ïîñëåäíèé ïóòü, íåñìîòðÿ íà îïàëó ïîýòà, ïðèøëî ìíîãî ëþäåé (ñðåäè íèõ Íàóì Êîðæàâèí, Áóëàò Îêóäæàâà, Àíäðåé Âîçíåñåíñêèé, Êàéñûí Êóëèåâ). Àâòîð ïàìÿòíèêà íà åãî ìîãèëå — ñêóëüïòîð Ñàððà Ëåáåäåâà.
Ñåìüÿ.
Ïåðâàÿ æåíà ïèñàòåëÿ — Åâãåíèÿ Âëàäèìèðîâíà Ïàñòåðíàê (â äåâè÷åñòâå Ëóðüå, 1898—1965). Áðàê ïðîäëèëñÿ ñ 1922 ïî 1931 ãîäû.  áðàêå ðîäèëñÿ ñûí Åâãåíèé Ïàñòåðíàê (1923—2012).
Âòîðàÿ æåíà — Çèíàèäà Íèêîëàåâíà Íåéãàóç-Ïàñòåðíàê, ðàíåå æåíà Ãåíðèõà Íåéãàóçà. Áðàê áûë çàêëþ÷¸í â 1932 ãîäó.  ñåìüå Ïàñòåðíàêà âîñïèòûâàëèñü äâîå äåòåé Ãåíðèõà è Çèíàèäû Íåéãàóçîâ, â òîì ÷èñëå ïèàíèñò Ñòàíèñëàâ Íåéãàóç.  áðàêå ðîäèëñÿ âòîðîé ñûí Ïàñòåðíàêà — Ëåîíèä (óìåð â 1976 ãîäó â âîçðàñòå 38 ëåò).
Ïîñëåäíÿÿ ëþáîâü Ïàñòåðíàêà, Îëüãà Èâèíñêàÿ (îíè ñîøëèñü â 1948 ãîäó), áûëà îñóæäåíà çà «àíòèñîâåòñêóþ àãèòàöèþ» è «áëèçîñòü ê ëèöàì, ïîäîçðåâàåìûì â øïèîíàæå», à ïîñëå ñìåðòè ïîýòà — åù¸ è çà êîíòðàáàíäó, è ïðîâåëà â çàêëþ÷åíèè íåñêîëüêî ëåò (âïëîòü äî 1964), ïîòîì íà ïîëó÷åííûå ïî çàâåùàíèþ ãîíîðàðû ïðèîáðåëà êâàðòèðó â äîìå îêîëî Ñàâ¸ëîâñêîãî âîêçàëà, ãäå æèëà äî ñâîåé êîí÷èíû 8 ñåíòÿáðÿ 1995 ãîäà. Ïîõîðîíåíà íà Ïåðåäåëêèíñêîì êëàäáèùå.
Ó Áîðèñà Ïàñòåðíàêà 4 âíóêà è 10 ïðàâíóêîâ.
Ïàìÿòíèê íà ìîãèëå íåîäíîêðàòíî îñêâåðíÿëñÿ, è ê ñîðîêîâîé ãîäîâùèíå ñìåðòè ïîýòà áûëà óñòàíîâëåíà òî÷íàÿ êîïèÿ ïàìÿòíèêà, âûïîëíåííàÿ ñêóëüïòîðîì Äìèòðèåì Øàõîâñêèì.  íî÷ü íà âîñêðåñåíüå 5 íîÿáðÿ 2006 ãîäà âàíäàëû îñêâåðíèëè è ýòîò ïàìÿòíèê.  íàñòîÿùåå âðåìÿ íà ìîãèëå, ðàñïîëîæåííîé íà êðóòîì ñêëîíå âûñîêîãî õîëìà, äëÿ óêðåïëåíèÿ âîññòàíîâëåííîãî ïàìÿòíèêà è ïðåäîòâðàùåíèÿ ñïîëçàíèÿ ãðóíòà ñîîðóæ¸í ìîùíûé ñòèëîáàò, íàêðûâàþùèé çàõîðîíåíèÿ ñàìîãî Ïàñòåðíàêà, åãî æåíû Çèíàèäû Íèêîëàåâíû (óìåðëà â 1966 ãîäó), ìëàäøåãî ñûíà Ëåîíèäà (óìåð â 1976 ãîäó), ñòàðøåãî ñûíà Åâãåíèÿ Áîðèñîâè÷à Ïàñòåðíàêà (óìåð â 2012 ãîäó) è ïàñûíêà Àäðèàíà Íåéãàóçà. Òàêæå áûëà óñòðîåíà ïëîùàäêà äëÿ ïîñåòèòåëåé è ýêñêóðñàíòîâ.
Íåãàòèâíîå îòíîøåíèå ñîâåòñêèõ âëàñòåé ê Ïàñòåðíàêó ïîñòåïåííî ìåíÿëîñü ïîñëå åãî ñìåðòè.  1965 ãîäó â ñåðèè «Áèáëèîòåêà ïîýòà» áûëî îïóáëèêîâàíî ïî÷òè ïîëíîå ñòèõîòâîðíîå íàñëåäèå ïîýòà.  ñòàòüÿõ î Ïàñòåðíàêå â Êðàòêîé ëèòåðàòóðíîé ýíöèêëîïåäèè (1968) è â Áîëüøîé ñîâåòñêîé ýíöèêëîïåäèè (1975) î åãî òâîð÷åñêèõ òðóäíîñòÿõ â 1950-õ ãîäàõ óæå ðàññêàçûâàåòñÿ â íåéòðàëüíîì êëþ÷å (àâòîð îáåèõ ñòàòåé — Ç. Ñ. Ïàïåðíûé). Îäíàêî î ïóáëèêàöèè ðîìàíà ðå÷è íå øëî.  ÑÑÑÐ äî 1989 ãîäà â øêîëüíîé ïðîãðàììå ïî ëèòåðàòóðå íå áûëî íèêàêèõ óïîìèíàíèé î òâîð÷åñòâå Ïàñòåðíàêà, äà è î åãî ñóùåñòâîâàíèè âîîáùå.
 1987 ãîäó ðåøåíèå îá èñêëþ÷åíèè Ïàñòåðíàêà èç Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ áûëî îòìåíåíî.  1988 ãîäó ðîìàí «Äîêòîð Æèâàãî» âïåðâûå áûë íàïå÷àòàí â ÑÑÑÐ («Íîâûé ìèð»). Ëåòîì 1988 ãîäà áûë âûïèñàí äèïëîì Íîáåëåâñêîé ïðåìèè Ïàñòåðíàêà. Îí áûë ïîñëàí â Ìîñêâó íàñëåäíèêàì ïîýòà ÷åðåç åãî ìëàäøåãî äðóãà, ïîýòà Àíäðåÿ Âîçíåñåíñêîãî, ïðèåçæàâøåãî â Ñòîêãîëüì. 9 äåêàáðÿ 1989 ãîäà ìåäàëü Íîáåëåâñêîãî ëàóðåàòà áûëà âðó÷åíà â Ñòîêãîëüìå ñûíó ïîýòà — Åâãåíèþ Ïàñòåðíàêó. Ïîä åãî æå ðåäàêöèåé âûøëî íåñêîëüêî ñîáðàíèé ñî÷èíåíèé ïîýòà, â òîì ÷èñëå ïîëíîå ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé â 11 òîìàõ (èçäàòåëüñòâî «Ñëîâî», 2003—2005).  êîíöå XX — íà÷àëå XXI âåêà â Ðîññèè áûëè èçäàíû ìíîãî÷èñëåííûå ñáîðíèêè, âîñïîìèíàíèÿ è ìàòåðèàëû ê áèîãðàôèè ïèñàòåëÿ.
 îêòÿáðå 1984 ãîäà ïî ðåøåíèþ ñóäà äà÷à Ïàñòåðíàêà â Ïåðåäåëêèíî áûëà èçúÿòà ó ðîäñòâåííèêîâ ïèñàòåëÿ è ïåðåäàíà â ãîñóäàðñòâåííóþ ñîáñòâåííîñòü. ×åðåç äâà ãîäà, â 1986-ì, íà äà÷å áûë îñíîâàí ïåðâûé â ÑÑÑÐ ìóçåé Ïàñòåðíàêà.
 1980 ãîäó, â ãîä 90-ëåòèÿ ñî äíÿ ðîæäåíèÿ ïîýòà, àñòðîíîì Êðûìñêîé àñòðîôèçè÷åñêîé îáñåðâàòîðèè Ëþäìèëà Êàðà÷êèíà íàçâàëà àñòåðîèä, îòêðûòûé 21 ôåâðàëÿ 1980 ãîäà, 3508 — Ïàñòåðíàê  (íåì.) (ðóñ).  1990 ãîäó, â ãîä 100-ëåòèÿ ñî äíÿ ðîæäåíèÿ ïîýòà, Ìåìîðèàëüíûé ìóçåé Áîðèñà Ïàñòåðíàêà îòêðûë ñâîè äâåðè â ×èñòîïîëå, â äîìå, ãäå ïîýò æèë â ýâàêóàöèè â ãîäû Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû (1941—1943), è â Ïåðåäåëêèíî, ãäå îí æèë äîëãèå ãîäû âïëîòü äî ñâîåé ñìåðòè. Äèðåêòîð äîìà-ìóçåÿ ïîýòà — Íàòàëüÿ Ïàñòåðíàê, ïðèõîäÿùàÿñÿ åìó íåâåñòêîé (âäîâà ìëàäøåãî ñûíà Ëåîíèäà).
 2008 ãîäó âî Âñåâîëîäî-Âèëüâå (Ïåðìñêèé êðàé) â äîìå, ãäå íà÷èíàþùèé ïîýò æèë ñ ÿíâàðÿ ïî èþíü 1916 ãîäà, áûë îòêðûò ìóçåé.  2009 ãîäó, â äåíü ãîðîäà, â Ïåðìè áûë îòêðûò ïåðâûé â Ðîññèè ïàìÿòíèê Ïàñòåðíàêó â ñêâåðå îêîëî Îïåðíîãî òåàòðà (ñêóëüïòîð — Åëåíà Ìóíö). Íà äîìå, ãäå ðîäèëñÿ Ïàñòåðíàê (2-ÿ Òâåðñêàÿ-ßìñêàÿ óëèöà, ä. 2), áûëà óñòàíîâëåíà ìåìîðèàëüíàÿ äîñêà.  ïàìÿòü î òðîåêðàòíîì ïðåáûâàíèè â Òóëå íà çäàíèè ãîñòèíèöû ¸ðìàíà 27.5.2005 áûëà óñòàíîâëåíà ìðàìîðíàÿ ïàìÿòíàÿ äîñêà Ïàñòåðíàêó êàê íîáåëåâñêîìó ëàóðåàòó, ïîñâÿòèâøåìó Òóëå íåñêîëüêî ïðîèçâåäåíèé. 20 ôåâðàëÿ 2008 ãîäà â Êèåâå â äîìå ¹ 9 íà óëèöå Ëèïèíñêîãî (áûâøàÿ ×àïàåâà) áûëà óñòàíîâëåíà ìåìîðèàëüíàÿ äîñêà, à ÷åðåç ñåìü ëåò å¸ ñíÿëè âàíäàëû.  2012 ãîäó ïàìÿòíèê Áîðèñó Ïàñòåðíàêó ðàáîòû Ç. Öåðåòåëè áûë óñòàíîâëåí â ðàéîííîì öåíòðå Ìó÷êàï (Òàìáîâñêàÿ îáë.)  Ê 50-ëåòèþ ïðèñóæäåíèÿ Íîáåëåâñêîé ïðåìèè Á. Ïàñòåðíàêó, êíÿæåñòâî Ìîíàêî âûïóñòèëî â åãî ÷åñòü ïî÷òîâóþ ìàðêó. 27 ÿíâàðÿ 2015 ãîäà Ïî÷òà Ðîññèè â ÷åñòü 125-ëåòèÿ ñî äíÿ ðîæäåíèÿ ïîýòà âûïóñòèëà â ïî÷òîâîå îáðàùåíèå êîíâåðò ñ îðèãèíàëüíîé ìàðêîé. 1 îêòÿáðÿ 2015 ãîäà â ×èñòîïîëå áûë îòêðûò ïàìÿòíèê Ïàñòåðíàêó. 10 ôåâðàëÿ 2020 â ìîñêîâñêîì ñàíàòîðèè «Óçêîå» îòêðûëñÿ ìåìîðèàëüíûé íîìåð, ïîñâÿùåííûé ïðåáûâàíèþ òàì Áîðèñà Ïàñòåðíàêà.
«Äîêòîð Æèâàãî» âïåðâûå áûë ýêðàíèçèðîâàí â Áðàçèëèè â 1959 ãîäó, êîãäà áûë ïîñòàâëåí îäíîèì¸ííûé òåëåôèëüì «Doutor Jivago». Ñàìîé èçâåñòíîé â ìèðå ýêðàíèçàöèåé ðîìàíà áûë ãîëëèâóäñêèé ôèëüì 1965 ãîäà Äýâèäà Ëèíà, ïîëó÷èâøèé 5 ïðåìèé «Çîëîòîé ãëîáóñ» è 5 ñòàòóýòîê «Îñêàð». Òðåòüÿ ïîñòàíîâêà áûëà îñóùåñòâëåíà ðåæèññ¸ðîì Äæàêîìî Êàìïèîòòè (èòàë. Giacomo Campiotti) â 2002 ãîäó.
 ôèëüìå «Ñòåïåíü ðèñêà» (1968) Èííîêåíòèé Ñìîêòóíîâñêèé (èñïîëíèòåëü ðîëè ìàòåìàòèêà Àëåêñàíäðà Êèðèëëîâà) öèòèðîâàë îòðûâîê â 12 ñòðîê èç ñòèõîòâîðåíèÿ Ïàñòåðíàêà «Áûòü çíàìåíèòûì íåêðàñèâ (1956). Ñòèõîòâîðåíèå «Âî âñ¸ì ìíå õî÷åòñÿ äîéòè äî ñàìîé ñóòè» öèòèðóåòñÿ â ôèëüìå Îëåãà Åôðåìîâà «Ñòðîèòñÿ ìîñò» (1965) â èñïîëíåíèè Èãîðÿ Êâàøè. Ìàññîâûé ñîâåòñêèé òåëåçðèòåëü ïîçíàêîìèëñÿ ñî ñòèõàìè Ïàñòåðíàêà â 1976 ãîäó â ôèëüìå Ýëüäàðà Ðÿçàíîâà «Èðîíèÿ ñóäüáû, èëè Ñ ë¸ãêèì ïàðîì!». Ñòèõîòâîðåíèå «Íèêîãî íå áóäåò â äîìå…» (1931), ïðåîáðàçèâøååñÿ â ãîðîäñêîé ðîìàíñ, â ôèëüìå èñïîëíÿåò, ïîä àêêîìïàíåìåíò ãèòàðû, Ñåðãåé Íèêèòèí. Ïîçäíåå Ýëüäàð Ðÿçàíîâ âêëþ÷èë îòðûâîê èç äðóãîãî ñòèõîòâîðåíèÿ Ïàñòåðíàêà, «Ëþáèòü èíûõ — òÿæ¸ëûé êðåñò…» (1931), â ñâîé ôèëüì «Ñëóæåáíûé ðîìàí», ïðàâäà, â ôàðñîâîì ýïèçîäå, ãäå ãëàâíûé ãåðîé Àíàòîëèé Íîâîñåëüöåâ ïûòàåòñÿ âûäàòü ñòèõè ïîýòà çà ñâîè. Ïåñíÿ íà ñòèõè Á. Ë. Ïàñòåðíàêà íà ìóçûêó Ñåðãåÿ Íèêèòèíà «Ñíåã èäåò» (1957) çâó÷èò â õóäîæåñòâåííîì ôèëüìå ðåæèññ¸ðîâ Íàóìà Àðäàøíèêîâà è Îëåãà Åôðåìîâà «Ñòàðûé íîâûé ãîä» (1980) â èñïîëíåíèè Ñåðãåÿ Íèêèòèíà. «Äîêòîð Æèâàãî» áûë ýêðàíèçèðîâàí â 2005 ãîäó Àëåêñàíäðîì Ïðîøêèíûì.  çàãëàâíîé ðîëè ñíÿëñÿ Îëåã Ìåíüøèêîâ. Ýòà ýêðàíèçàöèÿ âûçâàëà íåîäíîçíà÷íûå îòçûâû êðèòèêè.
Áèáëèîãðàôèÿ.  îêòÿáðå 2005 ãîäà èçäàòåëüñòâî «Ñëîâî» âûïóñòèëî ïåðâîå ïîëíîå ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé Ïàñòåðíàêà â 11 òîìàõ (îáùèé òèðàæ — 5000 ýêçåìïëÿðîâ). Ñîáðàíèå ñîñòàâëåíî è ïðîêîììåíòèðîâàíî ñûíîì ïîýòà Åâãåíèåì Áîðèñîâè÷åì Ïàñòåðíàêîì (1923—2012) è åãî æåíîé Åëåíîé Âëàäèìèðîâíîé Ïàñòåðíàê. Âñòóïèòåëüíóþ ñòàòüþ ê ñîáðàíèþ íàïèñàë Ëàçàðü Ôëåéøìàí. Ïåðâûå äâà òîìà ñîáðàíèÿ âìåñòèëè â ñåáÿ ñòèõè, òðåòèé — ïîâåñòè, ñòàòüè, ýññå, ÷åòâ¸ðòûé — ðîìàí «Äîêòîð Æèâàãî», ïÿòûé — ïóáëèöèñòèêó è äðàìàòóðãèþ, øåñòîé — ñòèõîòâîðíûå ïåðåâîäû. Îáøèðíàÿ ïåðåïèñêà ïîýòà çàíÿëà ÷åòûðå òîìà (âñåãî 1675 ïèñåì).  ïîñëåäíåì, îäèííàäöàòîì, íàõîäÿòñÿ âîñïîìèíàíèÿ ñîâðåìåííèêîâ î Á. Ë. Ïàñòåðíàêå.  ïîëíîå ñîáðàíèå âîøëè ÷åðíîâûå ðåäàêöèè «Äîêòîðà Æèâàãî», â òîì ÷èñëå ôðàãìåíòû è âàðèàíòû, îòâåðãíóòûå àâòîðîì, ïåðâàÿ ðåäàêöèÿ ïåðåâîäà «Ãàìëåòà», âûïóùåííûå îòðûâêè èç ïîýìû «Ëåéòåíàíò Øìèäò», íåèçâåñòíûå êàòðåíû èç ïîýìû «Ñïåêòîðñêèé», ïåðåâîäû èç áåëüãèéñêîãî ïîýòà Øàðëÿ âàí Ëåðáåðãà.
Êîììåíòàðèè. Íà ìîìåíò ðîæäåíèÿ Áîðèñà Ëåîíèäîâè÷à þëèàíñêèé êàëåíäàðü îòñòàâàë îò ãðèãîðèàíñêîãî íà 12 äíåé.  äâàäöàòîì âåêå, íà ìîìåíò ïðèíÿòèÿ ãðèãîðèàíñêîãî êàëåíäàðÿ â Ðîññèè, ðàçíèöà ñîñòàâèëà 13 äíåé. Èìåííî ñòîëüêî äíåé ïî îøèáêå áûëî äîáàâëåíî ê äàòå ðîæäåíèÿ ïî ñòàðîìó ñòèëþ.
Ïàñòåðíàê â ñâî¸ì âûñòóïëåíèè îòìåòèë, ÷òî íåëüçÿ æåðòâîâàòü ñâîèì «ëèöîì ðàäè ïîëîæåíèÿ… ñëèøêîì âåëèêà îïàñíîñòü ñòàòü ñîöèàëèñòè÷åñêèì ñàíîâíèêîì… Êàæäûé, êòî ýòîãî íå çíàåò, ïðåâðàùàåòñÿ èç âîëêà â áîëîíêó.
Ò. Òàáèäçå ñêàçàë Ïàñòåðíàêó ïðè ïåðâîé âñòðå÷å: «Íå ìîæåò áûòü, ÷òîáû âû íèêîãäà íå áûëè â Ãðóçèè. ×åëîâåê, íàïèñàâøèé „…â ñèíåâå ëåäíèêà îò Òàìàðû“, äîëæåí áûë ýòî âèäåòü».
4 íîÿáðÿ 2008 ã. 50-ëåòèþ ïîñëåäíåãî ïðèåçäà ïîýòà â Òáèëèñè áûëî ïîñâÿùåíî âûñòóïëåíèå È. Åìåëüÿíîâîé «Ïàñòåðíàê è Ãðóçèÿ» â Èíñòèòóòå ãðóçèíñêîãî ÿçûêà è ëèòåðàòóðû èìåíè Øîòà Ðóñòàâåëè.
Ðóêîïèñü ñòèõîòâîðåíèÿ «Íîáåëåâñêàÿ ïðåìèÿ» Ïàñòåðíàê âðó÷èë ïîñåòèâøåìó åãî â ÿíâàðå 1959 ãîäà æóðíàëèñòó Daily Mail Ýíòîíè Áðàóíó ñ ïðîñüáîé ïåðåäàòü å¸ ñåñòðå Ëèäèè â Îêñôîðä. Îäíàêî ïî âîçâðàùåíèè â Ëîíäîí Áðàóí áåç ñîãëàñîâàíèÿ ñ ïîýòîì îïóáëèêîâàë ñòèõîòâîðåíèå â ïåðåâîäå íà àíãëèéñêèé ÿçûê, ñîïðîâîäèâ åãî ïîëèòè÷åñêèì êîììåíòàðèåì î ïðåñëåäîâàíèè àâòîðà ñîâåòñêîé âëàñòüþ.
Óæå ïîñëå îñóæäåíèÿ Î. Â. Èâèíñêîé èçäàòåëü Ôåëüòðèíåëëè ÷åðåç «Èíþðêîëëåãèþ» ïåðåâîäèë çíà÷èòåëüíûå ñóììû ãîíîðàðîâ çà ðîìàí íàñëåäíèêàì Á. Ë. Ïàñòåðíàêà: Î. Â. Èâèíñêîé, Å. Á. Ïàñòåðíàêó è Ñ. Ã. Íåéãàóçó, òàê êàê Èâèíñêàÿ, íàçâàííàÿ â âîëåèçúÿâëåíèè Ïàñòåðíàêà «åäèíñòâåííîé íàñëåäíèöåé», ñî÷ëà íåâîçìîæíûì ïðèíÿòü âñå ñóììû çà ðîìàí è äîáðîâîëüíî äâå òðåòè íàñëåäñòâà óñòóïèëà «íàñëåäíèêàì ïî çàêîíó».

Âîò òàê ÿ ïðåäñòàâëÿþ ñåáå òâîð÷åñòâî è æèçíü Áîðèñà Ïàñòåðíàêà.
 

Åñëè Âàñ, ÷èòàòåëü,  çàèíòåðåñîâàëî ýòî ïðîèçâåäåíèå, òî, ïîæàëóéñòà, íàïèøèòå ïàðó ñëîâ íà ýëåêòðîííóþ ïî÷òó atumanov46@mail.ru, èëè ïðèøëèòå ñîîáùåíèå íà íîìåð 925-700-29-04, èëè íàïèøèòå ðåöåíçèþ, åñëè Âû çàðåãèñòðèðîâàíû íà ñàéòå ïðîçà.ðó.

Средняя оценка: 3.9

Всего получено оценок: 2067.

Обновлено 26 Октября, 2021

Роман «Доктор Живаго» Пастернак написал в 1945—1955 годах. Структура произведения строится по принципу кинематографического монтажа. Книга дополнена стихотворениями главного героя – Юрия Живаго.

В романе Пастернак изобразил жизнь русской интеллигенции в сложнейший исторический период – от начала ХХ века до Великой Отечественной войны.

В центре внимания автора вопросы жизни и смерти, любви, религии, революции.

На сайте вы можете читать онлайн краткое содержание «Доктора Живаго» по главам и частям. Пересказ будет полезен для подготовки к уроку русской литературы, для читательского дневника.

  • Юрий Андреевич Живаго – главный герой произведения, доктор, поэт, писатель.
  • Живаго Антонина Александровна (Тоня Громеко) – первая жена Юрия, юрист; у них были общие дети: сын Саша и дочь Маша.
  • Лариса Антипова – жена Антипова, вторая незаконная жена Юрия Живаго; учитель в гимназии, а затем сестра милосердия.
  • Павел (Паша, Патуля) Антипов (Стрельников) – первый и законный муж Ларисы Антиповой, ставший революционным комиссаром.
  • Гордон Михаил – одноклассник и друг Юрия Живаго.
  • Комаровский Виктор Ипполитович – московский адвокат, юрисконсульт отца Юрия Живаго; знакомый Гишар и Ларисы.
  • Веденяпин Николай Николаевич – дядя Юрия Живаго.
  • Живаго Евграф Андреевич – брат Юрия по отцу, генерал-майор.
  • Иннокентий (Ника) Дудоров – сын террориста Дементия Дудорова, приятель Миши Гордона, Юрия Живаго, Павла Антипова.
  • Громеко Александр Александрович – профессор химии в Петровской Академии, отец Антонины Александровны.
  • Громеко Анна Ивановна – мать Антонины Александровны.
  • Амалия Карловна Гишар – обрусевшая француженка, мать Ларисы.
  • Галиуллин Осип Гимазетдинович – белогвардейский генерал.
  • Микулицын Аверкий Степанович – знакомый семьи Живаго, отец Ливерия.
  • Микулицын Ливерий Аверкиевич – партизанский начальник.
  • Марина Щапова – третья, незаконная жена Юрия Живаго; у них были общие дочери Капка и Клашка.

Первая книга

Часть 1

Умерла мать мальчика Юры, Марья Николаевна Живаго. После похорон воспитанием мальчика занялся дядя Николай Николаевич Веденяпин. Отец Юры давно бросил сына и жену. Мать говорила мальчику, что его отец в Петербурге, но на самом деле мужчина ездил по Сибири и за границу, кутил и размотал их миллионное состояние. Из богатой состоятельной семьи они стали бедными.

В поезде в Москву ехал со своим отцом, присяжным поверенным Гордоном, гимназист Миша Гордон. По дороге из поезда выбросился самоубийца: как заключили, он был пьян. Покойный не раз заходил к Гордонам в купе, рассказывал о двух своих семьях, сыновьях. Но за ним то и дело приходил его юрист – наглый адвокат, и уводил его пить дальше.

Часть 2

«По России прокатывались волны революции». В Москву с Урала приехала вдова Амалия Карловна Гишар с двумя детьми – сыном Родионом и дочерью Ларисою. Ларису она отдала в женскую гимназию. По совету адвоката Комаровского, друга мужа, Гишар купила швейную мастерскую Левицкой.

Как-то у знакомых в Каретном были именины. Амалия заболела и отпустила Комаровского с Ларой. После праздника Лара всю дорогу домой шла «как невменяемая» и только дома поняла, что случилось. «Теперь она — падшая». «Он был её проклятием, она его ненавидела». Их связь оставалась тайной.

Осенью на железных дорогах московского узла проходили забастовки. В семье Тиверзиных после одной из забастовок поселился Патуля Антипов – сын арестованного Павла Ферапонтовича Антипова. Мать Патули попала в больницу с тифом.

«Были дни Пресни». Семья Гишар оказалась в полосе восстания. Среди дружинников были знакомые Лары – Ника Дудоров и «реалист» Паша Антипов. Уже тогда Патуля влюбляется в девушку. Чтобы не оказаться под обстрелом, семья Лары перебралась в гостиницу.

Николай Николаевич поселил Юру в профессорской семье Громеко, где также жили товарищ и одноклассник Юры гимназист Гордон и дочь хозяев Тоня Громеко. Отец Тони, Александр Александрович Громеко, был профессором химии в Петровской Академии, был женат на Анне Ивановне.

Как-то Александра Александровича вызвали в гостиницу, и он взял Юру и Мишу с собой. Оказалось, что плохо стало Амалии Карловне: она пыталась отравиться.

Мальчики стали свидетелями того, как переглядывались между собой некая девочка (это была Лара) и взрослый мужчина:«словно он был кукольником, а она марионеткой».

Когда мальчики вышли из гостиницы, Миша сказал Юре, что это «тот самый, который спаивал и погубил твоего отца».

Часть 3

Дети скоро должны были окончить учебу. «Юра кончал медиком, Тоня — юристкой, а Миша — филологом по философскому отделению». Еще в гимназии Юра начал писать стихи.

У Анны Ивановны было воспаление легких, ее состояние ухудшилось. Как-то, во время приступа кашля женщина сказала бросившимся к ней на помощь Юре и Тоне, чтобы они обязательно поженились.

Весной 1906 года шесть месяцев связи с Комаровским «превысили меру Лариного терпения». Девушка устроилась в семью Кологривовых воспитательницей, тайно помогала деньгами Паше. Через несколько лет ей пришлось одолжить у Кологривовых крупную сумму денег, чтобы помочь брату.

Лара решила начать новую жизнь и отдать долг Кологривовым, попросив деньги у Комаровского. Лара зашла к Паше. Они беседовали в темной комнате, при свете свечи, рождественской ночью. Лара сказала, что у нее затруднения, поэтому они должны срочно повенчаться.

После случая у Анны Ивановны Юра и Тоня «словно прозрели и взглянули друг на друга новыми глазами». По дороге на елку к Светницким, когда они проезжали по Камергерскому, Юра обратил внимание на «протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон», сквозь которую просвечивал огонь свечи. «Свеча горела на столе. Свеча горела…» — шептал Юра про себя. Это была свеча в комнате Паши и Лары.

На елке у Светницких была и Лара, и Комаровский. Неожиданно раздался выстрел: Лара стреляла в Комаровского, но не попала. «Юра обомлел, увидав ее. — Та самая! И снова этот седоватый».

Неожиданно за Юрой и Тоней приехали из дома. «Они уже не застали Анну Ивановну в живых». Она умерла от удушья из-за отека легких.

Часть 4

После случившегося Лара сильно заболела, была в бреду. Комаровский снял ей комнату. Когда Лара выздоровела, они с Пашей повенчались. После венчания Лара рассказала Паше всю свою историю. Лара и Паша блестяще закончили обучение и оба получили предложение работать в одном городе на Урале.

«Была вторая осень войны». Юре, которого теперь звали доктор Живаго, его жена Антонина Александровна родила сына.

Антиповы жили в Юрятине, у них появилась дочь Катя. Лара работала в женской гимназии. Павел Павлович также преподавал в гимназии, попутно самостоятельно овладел точными науками. Его тяготили отношения с женой, поэтому он решил поступить в военное училище в Омск.

После досрочного окончания училища Антипова сразу отправили в действующую армию.

Лара сдала экзамен на звание сестры милосердия, отвезла дочь в Москву к знакомой, а сама «поступила сестрой на санитарный поезд, отправлявшийся через город Лиски в Мезо-Лаборч», чтобы отыскать Антипова.

На фронт, в лазарет, в котором служил Живаго, приехал Гордон. «В эти дни фронт зашевелился». Был взят в плен прапорщик Антипов. Документы Антипова попали к Галиуллину. Ночью деревня оказалась под обстрелом. Живаго отправил Гордона с первым эшелоном.

Юрия ранило – «его свалила с ног воздушная волна разрыва и ранила шрапнельная пулька». Живаго лечился в эвакуационном госпитале в Мелюзеевом. С ним в одной палате находился Галиуллин. Медсестрой, ухаживавшей за ними, была Лара. Галиуллин сообщил Ларе, что Антипов в плену и передал ей его вещи.

Гордон и Дудоров выпустили без разрешения Живаго его книгу, ее хвалят и прочат «большую литературную будущность».

Пришло сообщение, что в Петербурге уличные беспорядки, началась революция.

Часть 5

По мере выздоровления Юрий начал готовиться к отъезду. По дороге в Москву Живаго тревожили мысли о Тоне, родном доме, о революции, о сестре Антиповой.

Часть 6

Приехав в Москву, Юрий Андреевич сразу отправился домой. Живаго впервые видел сына: Саша родился, когда мужчину призвали. Антонина сказала, что из Швейцарии приехал Николай Николаевич. Юрий был очень рад дяде, им было о чем поговорить: «встретились два творческих характера, связанные семейным родством».

«Прошел август, кончался сентябрь. Нависало неотвратимое». «Люди в городах были беспомощны». На улицах города велись бои, нередко ранили случайных прохожих. Та зима была тяжелая, «темная, голодная и холодная».

Живаго вызвали на дом помочь женщине, больной тифом. Вскоре он сам заболел тифом и находился в бреду две недели. Чтобы Юрий быстрее поправился, Тоне помогал сводный брат Юрия – Евграф Живаго.

«В апреле того же года Живаго всей семьей выехали на далекий Урал, в бывшее имение Варыкино, близ города Юрятина».

Часть 7

Последние дни марта. Семья Живаго ехала в товарном вагоне: пассажирских не было. Поезд часто останавливали среди поля, проверяли документы. По пути на одной из станций Живаго лично встретился с беспартийным комиссаром Стрельниковым, которому за жестокость молва дала прозвище «Расстрельникова».

Вторая книга

Часть 8

Семье Живаго – Юрию, Тоне, Александру Александровичу и маленькому Саше – до Варыкино помог доехать местный старик.

Аверкий Степанович Микулицын был удивлен приезду гостей, отметив, что они для него будут обузой, что они подвергают его опасности. Но все же предоставил гостям комнату.

За чаем хозяева рассказали о жившем в Юрятине математике Антипове, а известный своей жестокостью «комиссар Стрельников – это оживший Антипов».

Часть 9

Зимой Юрий начал вести записи. Вскоре Живаго заметил, что Тоня беременна.

Юрий мечтал о том, чтобы создать что-то «капитальное» – научную или художественную работу. Как-то находясь в библиотеке в Юрятине, Живаго увидел Антипову. После ухода Лары Юрий подсмотрел в каталоге ее адрес и пошел ее разыскивать.

Увидев Живаго на улице, Лариса пригласила его к себе в квартиру. Юрий рассказал ей, как они с семьей добирались на Урал, о своей встрече со Стрельниковым. Лариса рассказала, что Галиуллин «преважною шишкой оказался при чехах» и с его помощью она многим спасла жизни. Антипова призналась, что Стрельников – это ее муж Паша, но она все равно гордилась им.

Живаго начал регулярно бывать у Ларисы. Через два месяца он впервые остался у Антиповой, соврав Тоне, что заночевал на постоялом дворе. Как-то, когда Юрий ехал к Ларисе, его на дороге остановили трое вооруженных и мобилизовали.

Части 10 – 11

«Юрий Андреевич второй год пропадал в плену у партизан». Он вместе с ними совершал переходы. Юрий трижды пытался сбежать, но все окончилось его поимкой. «Ему мироволил партизанский начальник Ливерий Микулицын».

Часть 12

«Доктору отказывали в перевозочных средствах», было сложно с лекарствами. Настала морозная зима, в лагере у людей началась цинга. Ливерий сказал Живаго, что «гражданская война окончена. Колчак разбит наголову». Живаго задумался о том, что «изуверства белых и красных соперничали по жестокости». Думая о близких, о Ларе, ночью Живаго ушел из лагеря.

Часть 13

«Исхудалый, давно не мывшийся» с котомкой за плечами и палкой, в обносках с чужого плеча, Юрий Живаго приехал в Юрятин. Доктор направился к дому Лары. Он нашел записку, адресованную ему: Лара с Катенькой поехали в Варыкино. С обратной стороны бумаги было написано:«О ваших ты знаешь. Они в Москве. Тоня родила дочку». Живаго остановился в квартире Лары.

Живаго поел и заснул. Между провалами в сон он осознавал, что болен, но не мог даже подняться с постели, тут же засыпал снова. Однажды он очнулся на чистой постели – раздет и умыт, около него сидела Лара.

«Юрий Андреевич быстро поправлялся. Его выкармливала, выхаживала Лара своими заботами». «Их любовь была велика». Лара считала, что он непременно должен вернуться к семье. Она рассказала, что Стрельников бежал и скрывается: ему как беспартийному теперь грозила опасность.

Живаго поделился с Ларой, что Комаровский был юрисконсультом его отца миллионера. Комаровский спаивал Живаго, довел его до банкротства и толкнул его к самоубийству.

Лара призналась, что все еще любит Антипова. Если бы он стал прежним Пашенькой, она бы все бросила и вернулась к нему.

Живаго принесли письмо от Тони, которое едва не затерялось. Она писала, что назвала их дочь Машей, что многих общественных деятелей и профессоров, в том числе их семью, высылают за границу.

Часть 14

В Юрятин приехал Комаровский и сообщил, что Лариса, Живаго и Стрельников в смертельной опасности. Он предложил отвезти их во Владивосток, откуда Юрий морем сможет добраться к своим, но Юрий не согласился. Живаго заметил, что Лариса беременна.

Юрий и Лара с Катей переехали в Варыкино. Они остановились в доме Микулицыных. Было видно, что в доме кто-то недавно жил. Живаго по ночам снова стал писать, записал «Рождественскую звезду», «Зимнюю ночь», другие стихотворения.

В Варыкино приехал Комаровский. Он сказал Живаго, что Стрельникова казнили. Чтобы Лара согласилась уехать с Комаровским, Юрий соврал ей, что присоединится к ним позже.

Оставшись один, Юрий «медленно сходил с ума». «Он запустил дом, перестал заботиться о себе, превращал ночи в дни и потерял счет времени». В один из дней к нему забрел Стрельников, он оказался жив. Они проговорили несколько часов.

Стрельников признавался Юрию в своих преступлениях, вспоминал Лару, размышлял о революции. Юрий сказал, что Лара его все еще любит, это произвело сильное впечатление на Павла. Стрельников остался ночевать у Живаго.

Утром Юрий нашел его недалеко от крыльца в снегу: Павел застрелился.

Часть 15

Восемь или девять последних лет жизни перед смертью Живаго «все больше сдавал и опускался, теряя докторские познания и навыки и утрачивая писательские». Обострилась его болезнь сердца. «Он пришел в Москву в начале нэпа». После очередной смены жилья Юрий забросил медицину, стал бедствовать.

Живаго начал захаживать к дворнику Маркелу Щапову, служившему ранее у семьи Живаго. Его дочь Марина стала помогать Юрию по хозяйству. «Однажды она осталась у него и не вернулась больше в дворницкую. Так она стала третьей не зарегистрированной в загсе женою Юрия Андреевича». У них пошли дети: две дочери, Капка и Клашка.

Как-то, зайдя к жившему недалеко Гордону, Живаго рассказал, что начал получать письма из Парижа от Тони. Утром после разговора к Гордону прибежала Марина – Юрий пропал. Через три дня от Живаго пришли письма, что он хочет побыть в одиночестве. Вскоре он прислал Марине крупную сумму денег.

Все это время Живаго жил рядом, ему помог брат Евграф, который также посодействовал в приеме доктора на хорошую службу. В день, когда Юрий ехал в Боткинскую больницу, в трамвае ему стало плохо. Живаго вышел и тут же упал на мостовой.

«Скоро установили, что он больше не дышит и сердце у него не работает». Среди людей, пришедших на похороны, были Евграф и случайно зашедшая Лариса (прощание с покойным происходило в бывшем доме Антиповых).

Евграф рассказал Ларисе, что ее муж Антипов на самом деле не был казнен, а застрелился. Лариса просила помочь разыскать ее второго ребенка.

«Лариса Федоровна провела несколько дней в Камергерском», начала помогать Евграфу с разбором бумаг Юрия. Как-то Лариса ушла и не вернулась: видимо, ее арестовали, и она умерла где-то в концлагере.

Часть 16

Летом 1943 года «после освобождения Орла» в войсковую часть вернулся младший лейтенант Гордон.

Бельевщица Таня, девушка-сирота, во время разговора со ставшим генерал-майором Евграфом Живаго рассказала свою историю, чем сильно заинтересовала мужчину. Он обещал ей помочь.

Гордон по рассказу Тани понял, что это внебрачная дочь Лары и Юрия, которую женщина оставила на железнодорожном разъезде сторожихе.

Прошло пять или десять лет, Гордон с Дудоровым сидели в Москве, перелистывая составленную и напечатанную Евграфом тетрадь Юрьевых писаний. «Состарившимся друзьям казалось, что эта свобода души пришла», что они вступили в «будущее» и «отныне в нем находятся».

В романе «Доктор Живаго» Пастернак подробно изобразил сложный, витиеватый жизненный путь творческой личности – врача и писателя Юрия Живаго.

Читатель становится свидетелем его нелегкой судьбы, становления его как личности и поэта, изменения его отношения к процессам в истории того периода.

Если в начале книги Живаго воспринимал революцию как нечто «евангельское», то затем он понял, что революция внесла новую, кровавую, основанную на насилии мораль, в которой нет стремления к любви и состраданию.

Советуем не ограничиваться кратким пересказом «Доктора Живаго», а прочесть полный вариант романа Бориса Пастернака.

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Чтобы попасть сюда – пройдите тест.

Средняя оценка: 3.9

Всего получено оценок: 2067.

А какую оценку поставите вы?

Доктор Живаго

Настройки

Роман-эпопея создавался автором в течение десяти лет. Его по праву можно считать шедевром мировой классики.

Автор хотел донести до читателя основную мысль, что нужно всегда оставаться самим собой, независимо от того, в каких обстоятельствах приходится жить или выживать.

Краткое содержание романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» по частям – это история судьбы одного человека в эпоху революционных реформ.

Главные герои

  • Юра Живаго – центральный персонаж. Доктор, поэт и писатель.
  • Лара Гришар (Антипова) – любовь всей жизни Живаго. Замужем за Павлом Антиповым. От связи с Юрием родила дочь.
  • Антонина Живаго (Громеко) – супруга Юрия. Двое детей. Знает о любви мужа к Ларисе, молчит и терпит.
  • Виктор Комаровский – адвокат. Любовник Лары. Подлый, развращенный человек.
  • Павел Антипов (псевдоним Стрельников) – супруг Ларисы. Участник Гражданской войны.

Первая книга

Часть 1

Пятичасовой скорый

Похороны Марии Николаевны Живаго тяжелее всех переживал ее сын Юрий. Он был совсем мальчишкой, десяти лет от роду. Прикрыв лицо руками, он безостановочно рыдал.

Его дядя, Николай Николаевич Веденяпин подошел и увел его прочь. Утром они должны уехать отсюда. Уже куплены билеты на поезд, следовавший на юг. Мать не говорила Юре правду об отце. Он промотал все их состояние, а затем бросил их.

Так из обеспеченной семьи они стали бедными.

В купе поезда ехал другой мальчик, одиннадцатилетний Миша Гордон в сопровождении отца, который переезжал на службу в Москву. Гимназист Миша несмотря на столь юный возраст был рассудителен и серьезен не по годам. Он понимал, что евреям в России жить плохо и мечтал, что когда вырастет, решит еврейский вопрос. Вдруг поезд резко остановился.

Отец Миши дернул стоп-кран. С поезда спрыгнул человек. Смерть была мгновенной. Миша узнал самоубийцу. Он несколько раз заходил к ним в купе поговорить о жизни, о семье, о сыне своем Юрии. За ним постоянно заходил его юрист и тащил в вагон-ресторан пить шампанское.

Поэтому в вагоне все пришли к выводу, что суицидник обычный алкоголик, чья смерть не представляет интереса.

Часть 2

Девочка из другого круга

По России прокатились волны революций. В Москву с Урала приезжает Амалия Гишар с двумя детьми, Родионом и Ларисой. После смерти мужа у нее осталось немного сбережений. По совету близкого друга семьи адвоката Комаровского она решает пустить их в дело и открыть швейную мастерскую.

Вскоре их семья переехала в небольшую квартиру, которая после убогих номеров «Черногории» казалась роскошью. Комаровский помимо того что охмурил Амалию, стал заглядываться на ее дочь. Он не на шутку увлекся юной девушкой. Его ухаживания сделали свое дело. Лара стала его любовницей. Она ненавидела и любила его одновременно, ругая себя за то что проявила слабость.

Рядом с их домом на Тверской строили баррикаду. Среди дружинников было два мальчика, Ника и Павел Антипов. Лара знала их и еще знала какое впечатление производит на Пашу, влюбившегося в нее без памяти. Жить здесь становилось опасно из-за постоянных обстрелов. Семья Гишар решила перебраться в гостиницу.

Юру дядя поселил в профессорскую семью Громеко. Мальчишка быстро нашел общий язык с хозяйской дочкой Тоней, а его гимназистский друг Мишка Гордон стал захаживать к ним в гости каждый день, как узнал о его приезде. Семья Громеко была образованной, культурной. Они постоянно устраивали дома музыкальные вечера, приглашая к себе известных музыкантов.

Отец Тони едет с детьми в гостиницу. Ему пришлось сопровождать туда одного виолончелиста, которого вызвали прямо с домашнего концерта. Там они встречают Амалию Карловну, пытавшуюся отравиться, но неудачно. Юра не отрывает глаз от ее дочери Лары, а Лара постоянно перемигивается со взрослым мужчиной, не обращая на него внимания.

Уже после Мишка сказал Юре, что этот мужчина спаивал в поезде его отца.

Часть 3

Елка у Свентицких

Еще год до окончания университета. Каждый выбрал свой путь. Юра решил стать медиком, Тоня юристом, Мишка филологом. Анна Ивановна подхватила воспаление легких. Ей становилось все хуже. Она просит Юру и Тоню съездить на елку к Светницким. Если вдруг она умрет, то после ее смерти они должны пообещать, что поженятся.

Ларе надоело быть содержанкой Комаровского. Она хочет устроиться на нормальную работу и не зависеть от него. Подруга помогла устроиться воспитательницей в семью Кологривовых. На четвертый год работы у них к ней заявился брат Родя, потребовав крупную сумму денег. Он проигрался, а карточный долг это святое. Все свои сбережения Лара отдает ему, а недостающую сумму занимает у Кологривова.

В их доме ее любили и о долге не напоминали. Она давно бы его отдала, если бы часть денег тайно не посылала Паше. Она решает обратиться за помощью к Комаровскому. Он не должен отказать, а если откажет, то она его застрелит. Лара знала, что он должен быть у Светницких. Перед поездкой девушка навестила Пашу.

Она настаивает на венчании. У Светницких уже были Юра и Тоня. Они весь вечер танцевали вместе. Выстрел прогремел на весь дом. Лара все-таки выстрелила в бывшего любовника, но не попала. Юра сразу узнал ее и того мужчину из гостиницы.

Известие о смерти Анны Ивановны заставило Юру и Тоню в срочном порядке покинуть гостеприимный дом.

Часть 4

Назревшие неизбежности

После случившегося Лара впала в полузабытье. Репутация Комаровского подорвана. Чтобы замять этот случай, надо спасти Лару от суда. Благодаря его усилиям она избегает наказания. Адвокат снимает девушке комнату и перевозит ее от Светницких. Долгое время приходила Лара в себя после пережитого, заработав нервную горячку.

После того, как поправилась к ней пустили Пашу. Они должны были объясниться. Финалом разговора стало решение о скорой свадьбе. Молодые люди обвенчались. Уже дома, после похода в церковь, они проговорили всю ночь. Догадки Павла подтвердились. Лара сыпала откровениями от которых его сердце то поднималось, то падало.

Через десять дней после этого ребята уезжают на Урал.

К Юре теперь обращались не иначе как доктор Живаго. Его супруга Антонина родила ему сына. Лара в Юрятине была счастлива. Ей здесь нравилось. Несмотря на то, что приходилось вертеться целыми днями, как белка в колесе. На ней весь дом и трехлетняя дочурка Катюшка. Работать супруги устроились в гимназию.

Новость о решении Паши уехать на фронт, стала неожиданностью для Лары. Вскоре она догадалась об истинной причине его отъезда. Он сомневался в ее любви к нему. После офицерских курсов, Павел оказывается на фронте. В одном из боев попадает в плен. Лара устраивается сестрой на санитарный поезд и отправляется искать мужа.

Гордон навещает Живаго. Подпоручик Галиуллин сообщает Ларе, что ее муж погиб. Гордон и Дудоров выпускают книжку Живаго втайне от него, предрекая другу блестящее литературное будущее.

Часть 5

Прощанье со старым

Живаго в письмах супруге писал, как его угнетает нынешнее состояние армии. Развал, бесчинство, массовое дезертирство, анархия. Он думал, что в Москве ситуация лучше, но приехав домой убедился в обратном.

Часть 6

Московское становище

Приехав в Москву, Юрий сразу же поехал домой, к родным. Уж очень ему хотелось взглянуть на Сашеньку, своего сына, которого ему после рождения так и не удалось увидеть. Его сразу призвали.

В Москве царила такая же разруха. Увиденное и пережитое настолько впечатлило Юрия, что он в корне пересмотрел свои взгляды на революцию. Вывел его из оцепенения визит дяди, Николая Николаевича. Им было о чем поговорить.

Люди этой холодной и голодной зимой выживали как могли. Юрий вернулся на службу в старую больницу. Однажды по вызову ему пришлось ехать к женщине больной тифом. Живаго тоже подцепил эту заразу и провалялся в бреду две недели. После выздоровления он с семьей выезжает на Урал, в бывшее имение Варыкино.

Часть 7

В дороге

Путешествовать в товарном вагоне дело малоприятное. Частые проверки документов, беспокойные соседи, трехдневная расчистка путей после снежного завала, но пугало другое.

Путь пролегал через те места, где вовсю орудовали вооруженные банды под предводительством беспартийного комиссара Стрельникова, получившего в народе прозвище Расстрельников – за особую жестокость в расправе над людьми. Живаго пришлось познакомиться с ним лично.

После того как краевой военком Стрельников ознакомился с документами доктора, которые ему предоставили в особый поезд, стоящий на путях, за ним прислали часового и повели в вагон.

Вторая книга

Часть 8

Приезд

Семья Живаго вместе с Александром Александровичем, добравшись до Варыкино, временно поселились у старика Микулицына. Аверкий Степанович был не очень рад гостям. Видел он в их приезде что-то пугающее его, представляющее опасность для родных.

Побурчав и высказав явное недовольство дед сменил гнев на милость, выделив для приезжих небольшую комнату в доме. За чаем разговор зашел о математике Антипове, преподавателе от бога. Мужчина был женат на местной учительнице. Все девчонки поголовно были в него влюблены, но после того как он добровольно ушел на фронт, известий о нем больше не было. Пропал.

Ходили по деревне слухи, что Стрельников и есть тот самый учитель, но не хватало фактов, чтобы утверждать это наверняка.

Часть 9

Варыкино

В свободное от работы время Юрий начал записывать в дневник свои мысли, откровения. Он мечтал написать что-нибудь стоящее. Тоня снова была беременна.

Однажды, в городской читальне, куда он частенько захаживал, зашла Лариса Антипова. Он ее сразу узнал, но подойти не решился. Юрий решил ее разыскать. В каталоге был ее адрес.

Встретились они у колодца, куда она пришла за водой.

Лара пригласила Юру в дом. Живаго рассказал как они добирались до Урала, как он встретил Стрельникова. Этот момент ее очень заинтересовал. Она призналась, что Паша Антипов, ее муж и есть тот самый Стрельников. Связи с ними она не поддерживает. Когда он брал Юрятин, забрасывая город снарядами, то ни разу не поинтересовался, жива его жена с дочерью или нет.

Встречи с Ларисой стали регулярными. Однажды он даже осмелился остаться у нее на ночь. Ему было стыдно перед женой, но чувства к Ларе были сильнее перед муками совести. Он решил во всем признаться Тоне, вымолить прощение и больше не встречаться с Ларой, но перед этим он должен увидеть ее еще раз. Во время поездки к Ларисе Юрия захватывают в плен партизаны.

Часть 10

На большой дороге

Живаго попадает в отряд Ливерия Микулицына. Работы у него было по горло, то сыпняк в отряде, то дизентерия. Его взгляды с Ливерием не совпадали. Он не боялся высказывать свое мнение, убеждая его, что их идеи далеки от осуществления, а цена за это слишком высока.

Часть 11

Лесное воинство

Второй год Живаго находился в плену у партизан, совершая переходы вместе с ними. Три раза его попытки к бегству оканчивались его поимкой. Больше он рисковать не стал. Ливерий и так ему мироволил. Работы у доктора не убавлялось. Поступление раненых усиливалось.

Часть 12

Рябина в сахаре

Для партизан настали не самые лучшие времена. Их теснили со всех сторон. Перевозить раненых было не на чем. Лекарств не хватало. Мысли о родных не давали покоя. Он все чаще вспоминал Тоню, сына, Лару. В лагере разыгралась цинга, но была все-таки и одна хорошая новость, Колчак отступал.

Часть 13

Против дома с фигурами

В город вошли красные. Юрию удалось сбежать из лагеря. Первым делом он направился в Юрятино, к семье, но ее там уже не оказалось. Живаго было не узнать. Уставший, голодный, худой, в чужих обносках. Он отыскал дом Лары и Катеньки. Ключ был на месте.

В дверях была записка, адресованная ему. Лара с дочкой уехали в Варыкино. Мысли перепутались в голове, усталость валила с ног. Юрий лег на кровать в чем был, а когда проснулся, увидел рядом Лару. Он был в чистой одежде, умыт.

Оказывается, он долго болел и лишь благодаря хорошему уходу и заботе Ларисы пошел на поправку. Она просит его вернуться в семью. Говорит, что до сих пор любит мужа, но Стрельников сейчас в большой опасности. Он бежал и находится в розыске. Живаго получает письмо от Тони.

Она родила дочь, назвала ее Машей. Ее семью вместе с отцом и детьми высылают за границу.

Часть 14

Опять в Варыкине

Неожиданно в Юрятино нагрянул Комаровский. Он предупреждает Живаго об опасности, угрожающей им. На его предложение уехать с ним Юрий не соглашается. Они решают отсидеться в Варыкино. Во второй свой визит Комаровский сообщил, что Стрельникова поймали и приговорили к расстрелу. Им грозит смертельная опасность.

Доктор отправляет беременную Ларису с дочкой с ним, а сам остается в полном одиночестве, медленно сходя с ума. Он запустил дом, пил, перестал заботиться о себе. В один из вечеров на пороге его дома появляется Стрельников, живой и здоровый. Всю ночь до утра они говорили на разные темы. Вспоминали прошлое, думали о будущем.

На утро во дворе дома, Живаго находит своего собеседника мертвым. Павел застрелился.

Часть 15

Окончание

Юрий отправляется в столицу. Он перестал заниматься врачебной практикой, так же как и делать свои записи. Женился на дочке дворника Марине.

В браке у них родилось двое детей, дочери Капа и Клаша. Изредка он получал письма от Тони. В один из дней Юрий пропал. Никто не знал, где он. Через три дня Марина получила от мужа письмо. Он просил не искать его.

Живаго сообщил что хочет побыть один какое-то время.

Евграф помог ему снять комнату, снабдил деньгами, выхлопотал хорошее место работы в Боткинской больнице. Во время поездки на трамвае Юре стало плохо. Он вышел из вагона на мостовую и упал. Сердце доктора остановилось.

Проститься с ним пришло много народа. Среди провожающих была и Лариса. Евграф сообщил ей, что ее муж не казнен. Он застрелился. После похорон она неожиданно исчезла. Ушла и не вернулась. Видимо ее арестовали и она умерла.

Часть 16

Эпизод

Евграф разыскал дочь Ларисы и Юрия и взял ее на попечение. Ему удалось собрать все сочинения брата для издания в будущем поэтического сборника.

Пастернак – Доктор Живаго: краткое содержание, пересказ для читательского дневника – РуСтих Кратко

После смерти матери от чахотки 10-летний Юра, сын промышленника Андрея Живаго, перешел на попечение дяди Николая Николаевича Веденяпина, сотрудника газеты, повлиявшего на мировоззрение мальчика. Живут они на юге России, и дядя часто берет Юру с собой в служебные поездки. В одной из них он знакомится с гимназистом чуть старше себя Никой Дудоровым, чьи родители революционеры-подпольщики.

Отец Юры жив, но давно бросил семью и прокутил все деньги. Свидетелем его гибели невольно стал мальчик Миша Гордон, будущий московский друг Юры.

В поезде, идущем в Москву, пьяный Живаго едет со своим адвокатом Виктором Комаровским, человеком бесчестным, поощрявшим пороки бывшего богача.

Живаго откровенничает с отцом Миши, рассказывает, что живет на две семьи, о сыновьях Юре и Евграфе. Внезапно в каком-то помрачении он бросается «на ходу с поезда».

Часть 2

В разгар русско-японской войны и первой революции вдова Амалия Карловна Гишар, мать Родиона и Ларисы (Лары), приобретает в Москве швейную мастерскую. Ее делами занимается все тот же адвокат Комаровский. Он соблазняет 16-летнюю красавицу-гимназистку Лару. Вначале ей льстит тайная связь со взрослым мужчиной, потом Лара чувствует, что ее использовали, обманули.

После забастовок железнодорожников арестованы Павел Антипов и машинист Киприян Тиверзин. В семью машиниста берут на воспитание сына арестованного – Пашу Антипова. В дни восстания на Пресне семья Гишар оказывается в гуще событий и под угрозой обстрела перебирается в гостиницу. Среди дружинников новые знакомые Лары – Ника Дудоров и влюбленный в нее Паша Антипов.

Веденяпин перед отъездом за границу привозит Юру в Москву и устраивает его в семью профессора химии Александра Громеко и его супруги Анны Ивановны. Там мальчик сдружится с Мишей Гордоном и дочкой хозяев – Тоней.

Однажды профессора вызвали в гостиницу: Амалия Гишар попыталась свести счеты с жизнью. Юра и Миша напрашиваются ехать с ним. В гостинице Юра видит заговорщическое общение Лары с Комаровским.

А Миша добавляет, что этот адвокат – тот самый, что причастен к гибели отца Юры.

Часть 3

Лара рвет отношения с Комаровским и идет воспитательницей в семью Кологривовых. Она отвечает на чувства Паши Антипова.

Учеба юных друзей близится к завершению. Юра, поэт, станет «медиком, Тоня – юристкой, а Миша – филологом по философскому отделению». Мать Тони серьезно больна. Она просит дочку и Юру пожениться, чтобы ее сердце было спокойно.

В момент, когда Юра и Тоня едут на елку к Свентицким, юноша замечает одиноко горящую свечу в одном из окон. Она горит в комнате, где Лара просит Пашу поскорее обвенчаться с ней, спасти ее от гибели (ради брата девушка решилась просить денег у Комаровского).

На празднике, не совладав с собой, Лара стреляет в Комаровского, но неопасно ранит другого человека. Юра мгновенно узнает красивую девушку из гостиницы: «Та самая!» После известия, что Анна Ивановна скончалась от отека легких, Юра с Тоней покидают праздник.

Часть 4

От потрясения Лара слегла. Комаровский, чтобы замять скандал, снимает ей комнату. После выздоровления Лара венчается с Пашей, и откровенно рассказывает свою неприглядную историю с Комаровским. Окончив учебу, оба уезжают учителями на Урал, в город Юрятин.

Идет второй год Первой мировой войны. Блестящий диагност доктор Юрий Живаго трудится во фронтовом лазарете. У них с женой Антониной родился сын Саша.

У Антиповых подрастает дочка Катя. Отношения в семье часто напряженные, Павел сомневается в глубине чувств Ларисы. Он уезжает от нее в Омск, преподавать в военном училище, потом на фронт. Там он попадает в плен.

Лариса едет разыскивать его, оставив дочь у знакомой. Она выдерживает экзамен на сестру милосердия и санитарным поездом едет в Мезо-Лаборч.

Павла считают погибшим, уверен в этом и его друг подпоручик Галиуллин, однако он жив и находится в плену.

Михаил Гордон навещает друга детства, доктора Живаго, на фронте. Вскоре после его отъезда доктора ранит «шрапнельная пулька». В госпитале под Мелюзеево за ним ухаживает Лариса. Он молчит о том, что знает ее.

Гордон и Дудоров без согласия автора издали книгу Юрия. Она высоко оценена литературной критикой и читающей публикой.

Начинаются беспорядки в столице, близятся развал армии и февральская революция.

Часть 5

В своих письмах домой Живаго упоминает Ларису Федоровну, выстрел на елке, и их встречу в госпитале. Почувствовав его неподдельный интерес, Антонина ревнует к Ларе. И неспроста: Живаго дает понять Ларе, что неравнодушен к ней, думает о ней. Она прекращает этот разговор. А вскоре оба покидают фронт.

Живаго не был дома два года. Он представляет встречу с семьей и не может забыть Лару. В поезде он знакомится с глухонемым юношей Максимом Погоревших, восторженным сторонником революции.

Часть 6

Больше нет возможности отапливать большую квартиру Громеко – и Живаго отдают часть жилья в пользование другим людям. Среди огорчений уставшего душой доктора – и реакция на него сынишки. Мальчик его не знает и дичится. Отдаляется Юрий Андреевич и от друзей – Дудорова, Гордона. Единственная радость – приезд из Швейцарии дяди Веденяпина, да общение с женой, тестем и некоторыми коллегами.

Доктор служит в московской больнице, ведет дневник, пишет стихи и прозу. В городе начинаются перебои с продовольствием. Осенью из газеты он узнает о свершившейся второй революции. Теперь в стране господствует диктатура пролетариата. Живаго разочарован в людях.

Семья голодает, а сам доктор от пациентки подхватывает тиф. На выручку неожиданно приходит молодой Евграф, сводный брат Юрия по отцу. Он снабжает их продуктами, а после советует ехать в более сытые края – на Урал. Весной семья Живаго уезжает в Варыкино.

Это местечко – совсем рядом с городом Юрятиным.

Часть 7

Однажды ночью вышедшего на станции Юрия хватают для выяснения личности. Его приводят к беспартийному фанатику-комиссару Стрельникову, «грозе целой области». Тот отпускает доктора к семье.

Вторая книга

Часть 8

Семья едет к Аверкию Микулицыну: этот старик в свое время управлял имением деда Антонины, фабриканта. Тот не рад таким гостям, боится за свою жизнь, да и сын его Ливерий – известный революционер. Однако старик выделяет им пристройку для прислуги.

Часть 9

Живаго живут тихо, работают на земле, а доктор даже немного практикует в обмен на продукты. Своим добрым попечением семью не оставляет юрист Самдевятов, знакомый из поезда.

К зиме становится ясно, что Антонина ждет ребенка. В ту же пору у доктора начинает барахлить сердце: он задумывается о том, что хорошо бы оставить после себя книгу, художественную или научную.

Он все чаще заглядывает в юрятинскую библиотеку.

Весной в пристройке появляется Евграф. Он о себе не рассказывает, но всем ясно, что это человек со связями. Евграф решает бытовые вопросы семьи.

Однажды в библиотеке Юрий видит Лару. Ее адрес он узнает из читательской карточки Лары. А потом будто бы случайно сталкивается с ней на улице. Она зовет его к себе, рассказывает о своей жизни с маленькой дочкой, делится, что знаменитый Стрельников – ее муж Паша.

Лара уверена, что он вернется домой, как только упрочит свое положение при новой власти. Такие встречи продолжались пару месяцев, пока однажды Юрий не остался у нее на ночь.

Его мучает совесть, но едва доктор принял решение признаться в неверности жене, как его схватили прямо на улице партизаны. Он служит у них медиком.

Часть 10-12

Пошел уже второй год, как Юрий в плену. Он видит, что красные и белые не уступают друг другу в зверстве. Он неоднократно бежал, но всегда был пойман. Доктору покровительствует Ливерий Микулицын. Он же объявляет пленнику об окончании Гражданской войны, разгроме Колчака. И ближайшей ночью Юрий уходит к семье.

Часть 13

Изнуренный пленом и дорогой доктор приходит в Юрятин. Он приходит в дом Лары – ее нет, она в Варыкино. Наконец, она появляется и выхаживает истощенного физически и душевно Юрия. «Их любовь была велика».

Однако Лара полагала, что Юрию следует вернуться к жене, сыну и дочери, в Москву, да и сама она скучала по своему Паше. Находится и старое письмо от Антонины, где она пишет о вынужденном отъезде во Францию. Новая власть разыскивает и беспартийного Стрельникова.

Живаго ударяется в воспоминания, всплывает и имя Комаровского. И вскоре сам адвокат появляется на пороге их дома в Варыкино.

Часть 14

Лариса ждет ребенка. Живаго самозабвенно пишет книгу. Он ищет свой стиль, особенное слово, и предчувствует, что скоро расстанется с любимой. Нагрянувший Комаровский объявляет, что Стрельников схвачен и предлагает им бежать, помочь добраться до Владивостока. Живаго отказывается, чтобы не создавать проблемы беременной Ларе и ее дочке. Наконец, Комаровский поездом увозит Лару.

Живаго пьет и пишет стихи об утраченной возлюбленной, о жизни и смерти. В 1921 году к нему неожиданно приходит Стрельников: он ищет свою семью. Оба с упоением вспоминают прошлое, детство, Лару. Антипов, похоже, знает о связи жены с доктором. Утром Живаго находит его мертвым: Антипов застрелился.

Часть 15

В последующие годы (а жить ему осталось лет 8-9) Живаго заметно сдал, сердце шалило все чаще. Он терял и «докторские познания», и писательский талант. Бедствующий Юрий прибился к семье дворника Маркела Щапова, того самого, что когда-то служил в семье Живаго. Дочка Маркела Марина становится «не зарегистрированной в загсе женою» доктора, у них родились две девочки.

Юрий неожиданно получает письма из Парижа от жены. Этой новостью он делится с приятелем Гордоном. После чего домой не идет. Марине он присылает крупную сумму денег. Оказывается, его вновь разыскал брат Евграф и пообещал место в Боткинской больнице. Юрий трамваем едет к месту службы. Ему становится плохо с сердцем, уже на мостовой он умирает. Ему в эту пору примерно 37 лет.

На похороны, организованные Евграфом, приходит и Лариса. Она в Москве в поисках второй дочери, которую оставила при бегстве какой-то сторожихе на железнодорожной станции. Отъезд с Комаровским был фатальной ошибкой. У гроба Юрия она вспоминает о том, какое сильное чувство их связывало.

Вместе с Евграфом она разбирает бумаги доктора. А однажды будто исчезает: видимо, подверглась аресту.

Часть 16

Лето 1943 года, освобожденный Орел. Два фронтовика, бывших лагерника Гордон и Дудоров критикуют просчеты Советской власти. Дудоров рассказывает о смерти от рук немцев своей невесты Христины.

На фронте осталась ее подруга бельевщица Таня Безочередева. Из ее рассказов оба вдруг понимают, что Таня – дочь того самого Юрия Живаго, их покойного друга. Ее историей интересуется и генерал Евграф Живаго.

Он признает девушку племянницей.

После войны, спустя несколько лет, Дудоров и Гордон читают изданную Евграфом книгу Юрия Живаго. Оба предаются воспоминаниям, цитируют строки, и ощущают удивительную «свободу души».

Часть 17

Двадцать пять стихотворений доктора Живаго («Гамлет», «Март», «Зимняя ночь», «Ветер», «Разлука», «Гефсиманский сад» и др.).

Читательский дневник по роману «Доктор Живаго» Пастернака

Сюжет

Юра Живаго – сирота: мать умерла от чахотки, отец, промотав целое состояние, покончил с собой. Дядя Веденяпин перед отбытием за границу, отдает мальчика в семью профессора-химика Громеко. Там мальчик находит друга – Мишу Гордона, и будущую жену Тоню.

В юные годы он мельком дважды видит прекрасную и загадочную Лару (Ларису) Гишар. Вначале как 16-летнюю любовницу адвоката Комаровского (сгубившего его отца пьянством и тратами), потом, на елке у друзей, как несостоявшуюся убийцу того же самого адвоката.

Юрий становится доктором и женится на Тоне, Лара выходит за Пашу Антипова, своего давнего поклонника. В каждой семье рождаются дети. Судьба сводит доктора и сестру милосердия Антипову на фронтах Первой мировой войны.

Однако отношения между ними завязались позже, после революции, отъезда доктора с семьей из голодающей Москвы на Урал, где в Юрятине и жила Лара. Ее муж подался в революционеры и с семьей не виделся.

Юрий и Лара встречаются, а после его похищают красные партизаны: им нужен доктор. Только по окончании Гражданской войны он вырывается на свободу. Тоня с детьми в эмиграции. Он находит Лару. Они живут душа в душу, Юрий ночами пишет книгу. Лариса ждет ребенка.

Их находит Комаровский – и увозит Лару, якобы спасая от большевиков. Ее муж Антипов (Стрельников) сводит счеты с жизнью. Юрий болеет, пьет, и сходится с дочкой дворника. В трудные моменты жизни его находит сводный брат (по отцу) Евграф. Он и устраивает Юрия на работу в больницу.

В первый рабочий день, не доехав до больницы, Юрий скоропостижно умирает от болезни сердца. Лара приходит на его похороны: она ищет их дочь, которую при побеге оставила чужим людям. Впрочем, ее тоже, похоже, арестовывают.

Племянницу Таню уже на фронтах Великой Отечественной войны берет под опеку все тот же брат Евграф Живаго. Он издает и книгу Юрия. Ее читают старые друзья доктора – Гордон и Дудоров, и вспоминают молодость.

Отзыв

Многожанровый роман о взаимоотношениях личности и эпохи, историческое полотно о событиях первой половины XX века, судьбы людей в зеркале войн и революций. История трагической любви, причудливого сплетения судеб человеческих.

Размышления о природе и предназначении искусства. Тема бессмертия через историю и искусство. Необходимость оставаться человеком в любых испытаниях, верность идеалам, стойкость, милосердие, долг, отвращение к двуличию, лицемерию.

Поиск ответов на вечные вопросы бытия.

Борис Пастернак считается ярким представителем творческой элиты времен Серебряного века.

Тяга и любовь к родине у Пастернака безграничны, и это нашло свое четкое отражение в его творчестве. А то, что он отказался от Нобелевской премии, лишь доказывает, что он любил чисто и светло. Но тогдашнее правительство не тронули чувства поэта, и оно не оценило его поступок.

Разберем по плану его произведение «Зимняя ночь».

История создания стихотворения

Этот стих появляется впервые в книге Б. Пастернака «Доктор Живаго». И в романе он стоит вначале сборника стихотворений Юрия, основного героя. Достоверно невозможно указать точное время возникновения данного произведения, а сам роман писался в течение десяти лет. Критики разделились на два лагеря – первые считают, что рассматриваемый нами стих был написан к концу всего романа, а другие – что он был сочинен в начале, а в качестве довода указывают на последнюю любовь Пастернака – Ольгу Ивинскую.

Роман на просторах Родины изначально принимался в прессе в штыки, поскольку цензура считала текст антисоветским. Однако в западных странах он снискал популярность, и поэта даже удостоили Нобелевской премии, от которой он отказался, но это, однако, его не избавило от притеснения и преследования правительством СССР. И поэтому роман увидел свет в нашей стране только в конце 80-х годов 20 века.

Жанр

Стих можно отнести к разряду философской лирики, потому что Пастернак пишет о любви и жизненных ценностях, при этом он свои раздумья перемежает с природными образами. Природа в его творчестве так же важна, поскольку именно из нее он черпал вдохновение.

Существует мнение, что стих «Зимняя ночь» написан в стиле импрессионизма. Сам по себе импрессионизм – это как смутная и расплывчатая картина, которая отражает впечатление от чего-нибудь. Отличительной чертой импрессионизма является его своеобразное и долгое как бы послевкусие, словно думы автора, которые он не описал в стихе, но о которых размышляет читатель, и в этом случае картина становится еще более неясной.

Размер стихотворения состоит из двух чередующихся ямбов – двух- и четырехстопного. Такое чередование придает стиху музыкальность. Рифмовка – перекрестная, в строках – чередующиеся мужская и женская рифмы,

Композиция

Состоит произведение из 8 строф, композиция – кольцевая, с повторением начальных и финальных строк, катрен. Построено стихотворение на антитезе, автор рисует ночную зимнюю картину, в которой холод зимней ночи переплетается с горячей страстью, олицетворяемой зажженной свечой.

Текст разделен на смысловые части, всего их 4.
В первую часть входят первые 3 катрена, в которых автор говорит о метущей по всем пределам земли метели. Эта метель еще наносила на стекла кружки и стрелы. С самого начала поэт противопоставляет холоду тепло, он сопоставляет снежинки и летнюю мошку, летящую на огонь.

Вторая часть уже горячая, в ней поэт приводит описание влюбленной пары. Описанию уделено два четверостишия, однако, оно расплывчато и неясно. Больше внимания уделено теням влюбленных.

В третьей части – соединение, в двух строфах автор объединил написанное, благодаря чему добился нечеткого и неясного образа ситуации.

Четвертая часть повторяет первое четверостишие, она заканчивает произведение, замыкая его композицию.

Образы и символы

В произведении «Доктор Живаго» главным героем выступает Юрий Живаго, и он же – лирический герой в стихах. Он заинтересован внутренним миром человека и чувствует жизнь, не особо интересуясь историческими событиями. Считается, что основой образа героя романа стал сам поэт.

Место центрального образа в произведении занимает свеча, которая символизирует собой не что иное, как защиту и жизнь, тепло и свет. И в стихотворении имеется рефрен о свече, который повторяется четырежды – с этого символа начинается произведение, им же оканчивается, на нем же писатель заостряет внимание читателя – он заменяет ее образ то образами холода и метелицы, то образом страсти, которая показана тенями от рук и ног, падающей обувью и капающим свечным воском.

Образ зимы в произведении – это образ враждебной вражеской силы. Может быть, Пастернак определил образ метели как образ правительства СССР, которое, по его мнению, сметало все к одному – «к оконной раме», «лепило кружки и стрелы». Может быть, оконная рама – тоже отдельный образ, символизирующий царивший в то время «железный занавес», который не позволял простым людям выезжать за границу.

Кроме того, явно неспроста есть в стихотворении строка о том, что в феврале мело весь месяц – вероятно, поэт имел в виду тот февраль, во время которого произошло свержение царской власти и водворение новой, советской, которая как бы нарушила мирную жизнь. Февраль является самым холодным месяцем зимы, и эта трактовка тоже имеет место быть, поскольку она не лишена обоснованности, и не противоречива по отношению к образу в стихотворении.

Антонимом образа зимы является образ страсти, выраженный любовной сценой, которую герой романа узрел сквозь окно – тени, отбрасываемые на потолок благодаря зажженному ночнику, он видит руки и ноги пары любовников. Поэт показывает, что процесс естественен и возвышен, применяя слово, производное от слова «крест» — скрещение. А предпоследняя строфа это только подтверждает, ведь в ней говорится, что жар соблазна был как ангел, и вздымал крестообразно два крыла.

Дополним образ свечи тем, что она символизирует собой и любовь. Ведь это чувство согревает и освещает своим пусть и тихим, но теплым огнем.

Темы, проблемы и настроение стиха

В произведении сплетены три извечные и насущные темы – любовь, творчество и природа. И в данном стихотворении переплетение обращено к читателям любовной темой.

Темы стихотворения отражают события, которые происходят в жизни – противостояние добра и зла, равновесие сил, любовь, которая побеждает все, возможность человека противостоять любым тяготам.
Проблематика в произведении – проблемы власти, которая оказалась нескромной, хаос, чрезмерное внимание нового строя и тотальный контроль над людьми, угнетения и гонения тех, кто неугоден той власти.

Во всем творчестве поэта прослеживается единое правило, не требующее никаких доказательств – любовь является самым чистым из всего, что есть в мире.

Настроение произведения уютное и любовное, полное надежды.

Основная тема

Смысл произведения отражает константа о свече, она символизирует поддержку человека.
Огонек, который, как бы смотрит в бурю и метель, будучи маленьким и смелым является примером отваги и стойкости. Он же символизирует и любовь, согревающую нас изнутри, и оказывающую нам поддержку. Таков смысл произведения.

Средства выразительности

При создании этого стихотворения автор использовал широкий набор выразительных средств. Отметим последовательно тропы, употребленные в тексте.

Произведение строится на антитезе, в которой противопоставлены два образа – образы тепла и холода.

Это рефрен «Свеча, горела на столе, Свеча горела».

При анализе текста мы находим инверсии – «падали два башмачка», «ложились тени», «слетались хлопья».

Аллитерации в 1-ых строфах – много звука «Л», который как бы делает происходящее более плавным и словно погружает в полет.

Эпитеты – «снежная мгла… белая», «озаренный потолок».

Сравнения – снежинки с мошкарой, жар и ангел:

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме».

«И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла…».

Метафоры – скрещенье судьбы, «воск слезами с ночника.. капал», «жар соблазна».

Олицетворение – метель, лепившая на стекле, ложившиеся тени и седая мгла.

Эти и другие средства языковой выразительности делают стих «Зимняя ночь» плавным, напевным, проникновенным.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Проза! Читаем и пишем сочинения!


Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями Глава XI В медвежьей берлоге — Сельма Лагерлёф

08.12.2016, 22:21
s70315927Резкий холодный ветер дул весь день напролет. Он бросался на стаю Акки Кебнекайсе то справа, то слева, то сзади, то спереди. Но гуси летели своей дорогой, взмахивая крыльями так же мерно, как всегда.
Не обращал внимания на ветер и Нильс. Давно прошли те времена, когда он, чуть что, вцеплялся всеми пальцами в перья Мартина. Теперь он как ни в чем не бывало сидел верхом на шее белого гуся, да еще болтал ногами, словно сидел верхом на заборе у себя во дворе.
Но ветер не сдавался. Разозлившись, что никто его не боится, он ринулся на гусей с такой силой, что в один миг разметал их ровный треугольник.
Не удержался на своем крылатом коне и Нильс. Счастье, что он был таким маленьким и легким. Нильс падал, как сухой лист, как клочок бумаги. Его кружило и переворачивало то вверх ногами, то вниз головой. Вот-вот он ударится о землю… Но земля словно расступилась под ним.
Говорят, ниже земли не упадешь. А Нильс упал. «Где же это я?» — подумал он, вставая на ноги. Кругом было темно, точно ночью. Потом глаза Нильса привыкли к темноте. Он увидел под ногами обнаженные корни деревьев, а над головой — клочок неба. Нильс понял, что свалился в какую-то глубокую яму.
Позади него что-то ворочалось, сопело, пыхтело. Нильс обернулся и увидел какую-то глыбу, поросшую длинным коричневым мохом. Вот она зашевелилась, приподнялась. В темноте сверкнули два огонька… Медведица! Лохматая бурая медведица! Ну, теперь-то ему уж несдобровать! А медведица подняла лапу и словно шутя дотронулась до Нильса.
Чуть дотронулась, — и Нильс уже лежал на земле. Медведица, переваливаясь, обошла вокруг Нильса, обнюхала его, перевернула с боку на бок.
Потом она села на задние лапы и, подцепив Нильса за рубашку, поднесла к самой морде. Она собиралась только получше разглядеть, что за непонятное существо так нежданно-негаданно откуда-то с неба свалилось в берлогу. А Нильс решил — вот сейчас, сию минуту, медведица проглотит его.
Нильс хотел крикнуть, но крик застрял у него в горле. Никогда в жизни ему не было так страшно.
Но медведица осторожно положила Нильса на землю и, повернув голову, позвала кого-то ласковым голосом:
— Мурре! Брумме! Идите сюда! Я тут кое-что нашла для вас.
Из темного угла выкатились два медвежонка. Это были совсем маленькие медвежата. Они даже на ногах держались еще нетвердо, а шерсть у них была пушистая и мягкая, как у только что родившихся щенят.
— Что, что ты нашла для нас, мурлила? Это вкусно? Это нам на ужин? — заговорили разом Мурре и Брумме.
Медведица мордой подтолкнула несчастного Нильса к своим детенышам.
Мурре подскочил первым. Не долго думая, он схватил Нильса зубами за шиворот и уволок его в угол. Но Брумме тоже не зевал. Он бросился на брата, чтобы отнять у него Нильса. Оба медвежонка принялись тузить друг друга. Они катались, барахтались, кусались, пыхтели и рычали.
А Нильс тем временем выскользнул из-под медвежат и начал карабкаться по стене ямы.
— Смотри, удерет! — закричал Брумме, которому уже изрядно досталось от брата.
Мурре на минуту остановился. Потом отвесил Брумме последнюю пощечину и полез за Нильсом. В два счета он догнал его и, подняв лапу, бросил вниз, словно еловую шишку.
Теперь Нильс угодил прямо в когти Брумме. Правда, ненадолго. Мурре налетел на брата и опять отбил у него Нильса. Брумме, конечно, не стерпел и принялся дубасить Мурре. А Мурре тоже за себя умел постоять — и дал Брумме сдачу.
Нильсу-то было все равно — у Брумме он в лапах или у Мурре. И так, и этак плохо Лучше всего и от того и от другого поскорее избавиться. И пока братья дрались, Нильс снова полез вверх.
Но каждый раз это кончалось одним и тем же. Мурре и Брумме догоняли его — и все начиналось сначала Скоро Нильс так устал, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
«Будь что будет!» — подумал он и лег посреди берлоги.
Медвежата подталкивали его лапами и кричали:
— Беги, беги! А мы будем тебя догонять!
— Не побегу! Шагу больше не сделаю! — сказал Нильс. Мурре и Брумме очень удивились.
— Мурлила! Мурлила! — закричали они. — Он больше но хочет с нами играть!
— Не хочет играть? — сказала медведица и подошла поближе.
Она посмотрела на Нильса, обнюхала его и сказала:
— Эх, дети, дети! Какая уж тут игра! Вы его совсем замучили. Дайте ему отдохнуть. Да вам и самим пора спать. Уже поздно.
Медведица улеглась. Около нее прикорнули усталые Мурре и Брумме. Нильса они положили между собой.
Нильс старался не шевелиться. Он ждал, чтобы все медвежье семейство заснуло. Вот тогда-то он непременно удерет из берлоги. Хватит с него, наигрался с медвежатами!
Медведица и ее сыновья и в самом деле скоро заснули.
В темной берлоге послышался храп на разные голоса. Медведица храпела громко, раскатисто, точно в горле у нее перекатывались камни. Присвистывая храпел Мурре, причмокивая храпел Брумме.

Они храпели так заразительно, что глаза у Нильса закрылись сами собой и он тоже заснул.
Проснулся Нильс оттого, что со стен берлоги посыпались камешки и земля. Кто-то большой и тяжелый спускался в яму.
Нильс просунул голову между лапами Брумме и Мурре. На далеком небе взошла луна. Лунный свет проник в берлогу. И прямо в пятне лунного света Нильс увидел медведя. Он был огромный. Лапы — толстые, каждая как пень. Глазки маленькие, злые. Из открытой красной пасти торчат два острых белых клыка.
— Здесь пахнет человеком! — заревел медведь.
— Глупости! — проворчала медведица. — Откуда тут взяться человеку? Ложись спать, а то разбудишь детей.
Медведь еще раз потянул носом, покачал лохматой головой и грузно опустился на землю.
Нильс поспешил спрятаться между медвежатами. И надо же такому случиться! Какая-то шерстинка — не то от шубы Мурре, не то от шубы Брумме — попала ему в нос. Нильс громко чихнул.
Хозяин берлоги вскочил и подбежал к своим детенышам. Один удар могучей лапы — и Мурре полетел вправо. Второй удар — Брумме откатился влево. А посредине остался лежать маленький Нильс Хольгерсон.
— Вот он! Вот он, человек! — зарычал медведь.
— Не трогай его! — крикнула медведица. — Не трогай! Мурре и Брумме так славно с ним играли. Они будут плакать, если ты его проглотишь. Да и какой это человек! В жизни своей не видела, чтобы человек был таким маленьким.
— А почему у него руки и ноги, как у человека? — сказал медведь. — Почему на нем вместо шерсти штаны и рубашка? Ну ладно, подождем до утра. Утром посмотрим, что с ним делать.
И медведь снова улегся. Опять стало тихо в берлоге.
Спали медведь и медведица, спали их детеныши — мохнатые медвежата Брумме и Мурре. Одному только Нильсу было не до сна.
«Вы-то можете ждать до утра, — думал он. — А мне ждать незачем. Если медведь не съест, так медвежата замучают насмерть!»
Медленно и осторожно он выбрался из-под медвежат и, цепляясь за траву и корни, полез вверх. То и дело он останавливался, оглядывался, прислушивался. Но медвежата мирно спали, и пока они видели во сне, как они играют с Нильсом, Нильс выбрался из ямы.
Кругом был густой лес, дерево к дереву, ствол к стволу. Куда идти? Как разыскать стаю? Далеко-то гуси улететь не могли. Нильс знал — ни Мартин, ни Акка его не бросят. Надо только подальше отойти от медвежьей берлоги.
Нильс посмотрел по сторонам. Налево деревья стоят как будто пореже. Может быть, там лес кончается? И Нильс пошел налево.
Он шел быстро, но осторожно — мало ли какие опасности подстерегают в лесу! На всякий случай он далеко обходил корни деревьев — ведь под корнями звери любят устраивать свои норы. А Нильсу вовсе не хотелось из медвежьих лап попасть в лапы куницы или волка.
Но обитатели леса крепко спали в этот глухой ночной час. Было совсем тихо. Только изредка поскрипывали ветки, словно ежась от ночной сырости, да где-то вверху время от времени раздавался легкий шорох. Верно, это какая-нибудь птица, отсидев во сне лапку, устраивалась поудобнее. Нильс совсем успокоился.
И вдруг он услышал какое-то шуршание и хруст. Так могли шуршать листья под лапами большого зверя. С таким хрустом могли ломаться сухие сучки, когда на них тяжело наступают… Медведь! Медведь проснулся и идет по его следу.
Нильс прижался к стволу ели.
Нет, это не медведь. У медведя не бывает рук и ног. Медведь не ходит в болотных сапогах. Это же человек! Даже двое людей! Они шли по лесной тропинке прямо к тому месту, где притаился Нильс. За плечами у каждого было ружье.
«Охотники! — подумал Нильс с тревогой. — Может, нашу стаю выследили…»
Почти у самой ели охотники остановились.
— Вот тут и устроим засаду, — сказал один. — Я их вчера неподалеку видел.
«Ну да, это они про гусей, — подумал Нильс и похолодел от страха. — Гуси, наверно, искали меня, кружили над лесом, а охотники их приметили…»
В это время охотник опять заговорил:
— У них берлога тут близко. Целое семейство в ней живет — медведь, медведица и двое медвежат.
Нильс так и открыл рот.
«Вот оно что! Они нашли моих медведей! Надо скорее предупредить медведей! Надо им все рассказать!»
На четвереньках, стараясь не высовываться из травы, Нильс отполз от ели, а потом бросился бежать назад, к берлоге.
Теперь он не думал ни о кунице, ни о волках. Он думал только о том, как бы поскорее добраться до медвежьей берлоги. И бежал, бежал со всех ног.
У входа в берлогу он остановился и перевел дух. Потом наклонился. Заглянул в яму. Тихо. Темно.
Тут Нильс вспомнил про сердитого хозяина берлоги. Ведь если бы не медведица, он непременно съел бы Нильса. Ох, до чего же не хочется самому лезть в медвежью пасть!
На одну короткую минуту Нильс помедлил. Убежать? А что будет с веселыми медвежатами Мурре и Брумме? Неужели он позволит, чтобы охотники их убили? И их мурлилу, и даже их отца! Узнала бы Акка Кебнекайсе, что Нильс мог спасти медвежье семейство и струсил, очень бы рассердилась, разговаривать бы с ним не стала. Да и что сделает ему медведь? Сразу не проглотил, так теперь-то подавно и когтем не тронет.
И Нильс решительно стал спускаться в медвежью берлогу.
Медвежата спали, сбившись в клубок. Даже не разберешь, где Мурре, а где Брумме. Вот медведица. Храпит вовсю. А вот и хозяин берлоги.
Нильс подошел к самому его уху и крикнул:
— Проснись, медведь! Вставай! Медведь глухо зарычал и вскочил.
— Что? Кто?.. Кто смеет меня будить? А, это ты? Я же говорил, что тебя надо просто-напросто проглотить! И медведь широко раскрыл свою красную пасть. Но Нильс даже не отступил.
— Не спешите так, господин медведь, — храбро заговорил он. — Конечно, проглотить меня вам ничего не стоит. Только я вам не советую. У меня для вас важные новости.
Медведь присел на задние лапы.
— Ну, выкладывай, — проворчал он.
— В лесу охотники засели, — сказал Нильс. — Я слышал, они про медвежью берлогу говорили. Вас, наверное, подстерегают.
— Так, — сказал медведь. — Хорошо, что я тебя не съел. Буди скорее Мурре и Брумме! А жену я сам разбужу. Она со сна еще злее, чем я.
Он с трудом растолкал медведицу и сразу начал командовать:
— Живо собирайся! Досиделись, пока охотники не пришли. Я же давно говорил, что уходить надо. И пещеру присмотрел хорошую подальше в горах. А ты все свое: «Жаль покидать обжитое местечко. Подождем еще. Пусть дети подрастут!» Вот и дождались! Уж не знаю, как теперь ноги унесем.
Нильс и опомниться не успел, как медведь схватил его зубами за рубашку и полез из ямы. Медведица с медвежатами карабкалась за ними.
Это было настоящее бегство!
Кто выдумал, что медведь — неповоротливый? Медведь косолапый — это правда. И ходит он переваливаясь из стороны в сторону — это тоже правда. А неповоротливым его никак не назовешь.
Медведи бежали так быстро, что у Нильса все перед глазами мелькало.
Даже Брумме и Мурре не могли угнаться за своими родителями
— Мурлила! Мурлила! Мы хотим отдохнуть! Мы все пятки себе отбили!
Пришлось медвежьему семейству сделать передышку. Нильс обрадовался этому еще больше, чем медвежата.
Ему совсем не улыбалось, чтобы медведь затащил его в свою новую берлогу.
— Господин медведь, — сказал он как можно вежливее, — я думаю, что я вам больше не нужен. Не обижайтесь на меня, но я бы хотел вас покинуть. Во что бы то ни стало мне надо найти стаю Акки Кебнекайсе…
— Стаю Акки Кебнекайсе? — удивился медведь. — А зачем тебе стая Акки Кебнекайсе? Постой, постой, я что-то припоминаю. Уж не тот ли ты Нильс, который путешествует с гусями?
— Да, меня зовут Нильсом Хольгерсоном, и я лечу с дикими гусями в Лапландию. Но вчера вечером ветер сбросил меня прямо к вам в берлогу, — ответил Нильс.
— Что же ты раньше не сказал? — заревел медведь. — Слыхал я о тебе, слыхал. Все белки и зайчата, все жаворонки и зяблики о тебе твердят. По всему лесу о тебе молва идет. А я-то тебя чуть не проглотил… Но как же ты найдешь своих гусей? Я бы помог тебе, да сам видишь, надо отвести семейство на новую квартиру. Ну, погоди, сейчас что-нибудь придумаю.
Думал он долго. Потом подошел к дереву и стал его трясти изо всех сил. Толстое дерево так и закачалось под его лапами
Вверху среди веток зашевелилось что-то черное.
— Карр! Карр! — раздался скрипучий голос. — Кто трясет дерево? Кто мешает мне спать?
— Ага, я так и знал, что кто-нибудь там да ночует. Вот тебе и проводник будет, — сказал Нильсу медведь и, подняв голову, закричал
— Эй, ворон, спускайся пониже! Мне с тобой поговорить надо.
Ворон слетел на нижнюю ветку и уставился на Нильса. И Нильс во все глаза смотрел на ворона. Это был Фумле-Друмле, атаман шайки с Разбойничьей горы.
С кем с кем, а с Фумле-Друмле Нильсу меньше всего хотелось повстречаться. Он еще хорошо помнил его твердый клюв и острые когти.
— Здор-рово, пр-риятель! — закаркал ворон. — Вот ты где бродишь! А вчера гуси весь вечер-р-р кр-ружили над лесом. Вер-рно, тебя искали.
Нильс обрадовался.
— А сейчас они где? — спросил он.
— Что я им, стор-р-рож? — сказал Фумле-Друмле. — Др-р-рыхнут где-нибудь на болоте. А мне на болоте нечего делать. У меня от сырости кости болят.
— Ладно, хватит болтать! — прикрикнул на ворона медведь. — Помоги Нильсу отыскать стаю. Не то — не будь я медведем — и тебе, и всему твоему вороньему роду плохо придется.
Фумле-Друмле слетел на землю.
— Можешь меня не пугать, — сказал он медведю. — Мы с Нильсом старые друзья-приятели. Ну, как, отправились в путь?
— А ты не потащишь меня к своей шайке? — с опаской спросил Нильс.
— Да я с ней давно рассорился, — ответил ворон. — С того самого дня, как ты гостил на Разбойничьей горе. Они ведь тогда все монетки растащили, мне ни одной не оставили.
— Хочешь, я тебе дам? — спросил Нильс. — Ту самую, что ты подарил.
— Дай, дай, дай! — закричал ворон и закружился над Нильсом.
Нильс вытащил из кармана свою серебряную монетку.
Эту монетку он хотел отдать Деревянному, но Бронзовый ему помешал.
Эта монетка могла бы спасти подводный город, если бы Нильс ее не уронил.
Так пусть она теперь порадует хоть Фумле-Друмле!
А Фумле-Друмле и верно обрадовался.
Он выхватил монетку из рук Нильса и, шумно хлопая крыльями, исчез в густых ветках дерева.
«Удрал», — подумал Нильс.
Но Фумле-Друмле уже стоял перед ним. Монетки в клюве не было. Спрятал, должно быть, в дупле.
— В дор-р-огу! В дор-р-р-огу! — закаркал Фумле-Друмле. Нильс попрощался с медведями и подошел к ворону.
— Только не вздумай нести меня в клюве! Я привык верхом.
— Вер-р-рхом так вер-р-рхом, — каркнул ворон. Нильс уселся на шею Фумле-Друмле, и они полетели.
Дикие гуси в самом деле кружили весь вечер над лесом. Они высматривали и звали своего маленького друга, но Нильс не откликался. Только когда совсем стемнело, Акка Кебнекайсе со всей стаей опустилась на землю.
Заночевать гуси решили на краю болота за лесом.
Сколько возни всегда бывало, пока гуси улягутся. И поесть надо, и поговорить хочется.
А сегодня даже самые лучшие водоросли застревали в горле. И не до разговоров было. У всех одно на уме — где-то наш Нильс? Какая беда с ним стряслась?
Акка Кебнекайсе и Мартин заснули позже всех. Старая гусыня подсела к Мартину и, тихонько похлопав его крылом по крылу, сказала:
— Он многому научился за это время. Ничего дурною с ним не должно случиться. Спи, завтра опять полетим на поиски.
Но искать Нильса не пришлось.
Как только солнце разбудило гусей и они открыли глаза, поднялся такой радостный гогот, что все лягушки в болоте переполошились.
Да и как было гусям не радоваться! Нильс — целый и невредимый — лежал на своем месте, рядом с Мартином, и спал как ни в чем не бывало.

Категория: Путешествие Нильса с дикими гусями | Добавил: Xelena
| Теги: Чудесное путешествие Нильса с диким
Просмотров: 852 | Загрузок: 0

| Рейтинг: 0.0/0

Образ интеллигенции в романе «Доктор Живаго»Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» предстает перед нами как сложнейшее, многогранное произведение, в котором своеобразие целой исторической эпохи раскрывается через судьбу отдельных героев.

За страницами, описывающими Юрия Живаго, встает собирательный образ русской интеллигенции, которая не без колебаний и духовных потерь приняла революцию. Роман — это повествование от лица человека, который не хочет вмешиваться в братоубийственную войну, который просто хочет жить, любить и быть любимым, писать стихи, лечить людей.

Трагедия Живаго — в постоянных сомнениях и колебаниях, однако в нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных и непродуманных решений. Он стоит как бы «над схваткой», ощущая громадность совершающихся помимо его воли, несущих его событий, «метущих по всей земле».

События Октябрьской революции входят в Живаго, как входит в него сама природа, он их чувствует, слышит, но не осмысляет логически, не хочет осмыслять, он воспринимает их как природный катаклизм, историческую трагедию России: «Так было уж несколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно, — огрубело, овеществлялось.

Так Греция стала Римом, так русское просвещение стало русской революцией».

Юрий Живаго проходит мучительный путь, свою Голгофу. Идеалы революции его «не воспламеняют», они кажутся ему утопичными, а самое ужасное — за них «заплачено такими морями крови, что… цель не оправдывает средства».

Он не хочет быть «материалом» в «переделке жизни», потому что, по его убеждению, «… материалом, веществом жизнь никогда не бывает.

Она сама… непрерывно себя обновляющее, вечно себя перерабатывающее начало, она сама вечно себя переделывает… Она сама куда выше… тупоумных теорий».

Что такое Россия для интеллигента Живаго, который гибельно заблудился в революции и оказался между двух лагерей точно так же, как он метался между двумя женщинами — Ларой и Тоней, — каждую из которых любил своей особой любовью? Россия — это прежде всего для него живое чувство Природы. Она тоже соткана из противоречий, полна двойственности. Живаго любит Россию, и эта любовь вызывает в нем беспредельные страдания.

Юрий Андреевич всего несколько лет прожил после гражданской войны, потому что никак не мог приспособиться к новым условиям, которые прекрасно подошли, например, его бывшему дворнику. Он не может служить, потому что от него требуют не своих мыслей и инициативы, а лишь «словесный гарнир к возвеличиванию революции и власть предержащих».

Размышления и рассуждения о революции в романе доказывают, что это не «праздник угнетенных», а тяжелая и кровавая полоса в истории нашей страны.

Сегодня, спустя много десятилетий, трудно уже сказать, что же дала она, во имя чего лилась кровь, возникло огромное русское зарубежье. Вероятно, она была неизбежна, иного стране не было дано.

Не потому ли в день октябрьского переворота многие интеллигенты восприняли его восторженно, как выход из мира лжи и тунеядства, разврата и лицемерия.

При чтении романа приходит мысль о том, что счастье нельзя навязать силой. Счастье каждый человек ищет сам, нет его готового.

И нельзя ради даже самых высоких идей жертвовать человеческими жизнями, радостями, правами, которыми человек наделен от рождения.

Так, Юрий Живаго говорит одному из устроителей человеческого счастья: «Властители ваших дум грешат поговорками, а главную забыли, что насильно мил не будешь, и укоренились в привычке освобождать и осчастливливать, особенно тех, кто об этом не просит…»

Образ интеллигенции в романе Доктор Живаго Пастернака

Поскольку творение является отображением судьбы интеллигенции, то образ данной социальной прослойки описан автором максимально детально.

  Пастернак показывает, как складывалась судьба семей до и после революционных перипетий и как повлияла гражданская война на целые поколения.

  Примечательно, что истории человеческих судеб (которые, впрочем, кажутся совершенно реальными), основываются на жизненном опыте самого писателя.

Главный герой – добродушный врач, образ которого не вписывается в существующее время.

Можно сказать, что доктор Живаго такой же «лишний человек», как Печорин либо же Обломов – хоть, безусловно, персонажи имеют разную жизненную позицию.

Примечательно, что доктор воспитан искусством и наукой – поэтому ему крайне сложно приспособиться к существующей действительности, где культурные идеалы практически не ценятся.

Именно поэтому Живаго живет в дореволюционном прошлом – в том времени, к которому он привык, в котором ориентируется. Собственно, в этом и трагедия всей тогдашней интеллигенции.

Данная прослойка была поставлена обстоятельствами в невыгодные условия, к которым многие не были готовы, потому порой единственным выходом многим казался уход в собственный мир, где еще живы все те принципы и идеи, которым следовали интеллигенты.

Первые упоминания о революции герой воспринимает с радостью. Он действительно верит, что ситуация изменится к лучшему. Но впоследствии начинает понимать, что обманут – увы, это происходит уже тогда, когда перемены произошли и отступать уже поздно.

Учитывая, что в конечном итоге надежды Юрия не оправдались, можно сказать, что относительно революции он ошибался. Однако вместе с ним обманулись и многие образованные, талантливые люди. Причем, заблуждения их обоснованы тем, что  их идеалы были крайне оторваны от реальности.

Ведь перемены, которые приходят с революцией, достигаются грязью, потом и кровью. Вставая на этот путь, человек не может остаться чистеньким. Бороться с действительностью в белых перчатках, увы, невозможно.

Однако революция не смогла уничтожить самое главное – личную гордость, верность принципам и самоуважение, которое буквально источает герой.  Живаго не желает воевать, погибать и убивать. Но это вовсе не значит, что он трус. Пассивность обусловлена лишь жизненными нормами, которые Юрий считает правильными.

Можно сказать, что как и все интеллигенты того времени, врач прочувствовал на себе все негативное влияние исторических событий.

Несколько интересных сочинений

Изображение интеллигенции и революции Б. Пастернаком (по роману “Доктор Живаго”)

Роман Бориса Пастернака “Доктор Живаго” уже давно завоевал славу как талантливое и значительное произведение о судьбе интеллигенции в эпоху революции.

В этом романе Борис Пастернак высказывает свою точку зрения, свое отношение к революционным событиям, их роли в истории, а главное – роли революции в жизни целого поколения людей, представляющих, по мнению автора, самую ценную часть общества, жизни русских интеллигентов.

В своем романе автор изображает не только картину предреволюционных событий и непосредственно революцию, но

также гражданскую войну. Причем и революция, и гражданская война предстают перед читателем не “напрямую”, а опосредованно – “через” судьбы героев романа, которые принадлежат к разным социальным сословиям и по-разному воспринимают происходящий в истории России перелом.

Интеллигенция в романе представлена главным героем, чья фамилия и послужила названием для самого произведения, и несколькими людьми из его непосредственного окружения. Юрий Живаго – врач по профессии, целитель человеческой души по призванию, лирик по натуре. Юрий Живаго воспитан наукой, искусством, прошлым укладом жизни, потому он так стремится вернуться к прежней спокойной жизни.

Его союзниками в осуществлении данного желания становятся Лара (с образом этой героини связана линия любви в романе), природа и творчество. Юрий восторженно принимает первое сообщение о революции.

И такое отношение к октябрьским событиям было характерно для большей части представителей интеллигенции, потому как на революцию ими возлагались большие надежды: в ней им виделось крушение ненавистного старого мира и начало новой, просветленной одухотворенностью жизни.

Но революция не оправдала этих надежд и стала причиной страданий Юрия, его родных, близких, друзей.

Революция насильно разлучила героя с любимыми и родными, она лишила его возможности заниматься своим делом.

Но, несмотря на все происходящее, революция не смогла сломить и уничтожить самое главное в герое – его достоинство, внутреннюю свободу, верность самому себе и своим идеалам.

Юрий Живаго, не желая воевать, предавать и убивать, отказался участвовать в военных событиях и погрузился в частную жизнь.

Может показаться, что Юрий Живаго – слабохарактерный трус, который боится смерти и перемен. Пастернак изобразил пассивного героя в активную эпоху, что возмутило многих передовых советских писателей.

Но именно такой способ изображения действительности и позволил выделить Юрия Живаго среди других литературных героев, сделать его образ наиболее соответствующим реальному собирательному типу интеллигента и отчетливо показать его ощущение революции.

Рассказывая о жизни Юрия Живаго и его семьи, Борис Пастернак изображал судьбы многих представителей данного класса, которые вынуждены были сполна ощутить на себе негативное влияние переломных исторических моментов. Причем жертвами революции стала не только интеллигенция, но и те, кто посвятил себя ей целиком, пожертвовал жизнью ради идеи: так, рушатся иллюзии мужа Ларисы, Стрельникова, и он кончает жизнь самоубийством.

Герой отказывается ломать себя, подчиниться воле революции и заниматься тем, что, на его взгляд, является безнравственным, смертоносным для всего человечества.

В своих спорах с Ливерием, командиром красных партизан, Живаго отстаивает убеждение в том, что идея насилия, даже во имя справедливости, безнравственна.

Но он не в силах убежать от суровой действительности, задыхается в ней, умирает (символичен момент смерти героя, умирающего от удушья в едущем “трамвае истории”).

Таким образом, Пастернак в своем романе выражает важную мысль о свободе личности от исторических перипетий: если в начале Юрий Живаго зависит от обстоятельств и принимает революцию, то затем он разочаровывается в ней, понимая, насколько глупым было ожидание многими перемен к лучшему, сознательно отказывается от своего участия в исторических событиях. Герой живет в определенный исторических период, он не может защитить себя от влияния страшных, развивающихся с безумной скоростью событий, но в душе он – творец, сила таланта которого противостоит истории.

Тема интеллигенции и революции в романе «Доктор Живаго» Б. Пастернака – Сочинения

Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» показывает нам состояние интеллигенции в переломную эпоху. Революции, произошедшие в начале века, круто изменили тогда жизнь каждого отдельного человека. От революционных событий, как правило, ждут перемен, кто радикальных, а кто постепенных.

Однако те, кто подталкивает общество к революционному перевороту, порой не задумываются к каким последствиям в итоге придут. Не всегда революционная мясорубка ведет только к положительным результатам. Иногда это — стихия, буря, которая сметает все на своем пути, даже не оглядываясь по сторонам.

Поэтому для некоторых это не новый этап на пути к светлому будущему, а разрушительная и трагическая случайность. Та трагедия, которую пережила интеллигенция в начале XX века, и отразилась в романе «Доктор Живаго». Сюжет произведения не концентрируётся только на случайных, интересных обстоятельствах.

Словно подводное течение исторические события, происходящие на протяжении всего романа, оказывают существенное влияние на судьбы героев. И знаменитая фраза из романа «свеча горела на столе» становится центром не только любовной истории Лары и Юры. Эта свеча становится поворотным моментом в судьбе главного героя, подобно историческим событиям того времени.

И тем и другим Живаго сначала восхищается, а потом все более разочаровывается. «Потому что даже о гибели можно писать в полную краску, только когда она обществом уже преодолена и оно вновь находится в состоянии роста», — так писал Пастернак в письме П. Н. Медведеву. Пережив эти трагические события, которые принесли не только положительные результаты, писатель обратился к перу.

Таким образом, перед читателем поэтапно воссоздается трагедия интеллигенции. Люди образованные, они понимали под революцией не только смену строя, но и духовное перерождение. Но оно, к сожалению, если и происходит, то очень точечно и локально. Поэтому, наверное, февральские события и воспринимаются в космическом масштабе, как наступивший наконец решающий перелом.

«Все кругом бродило, росло и всходило на волшебных дорожках существования. Восхищение жизнью, ..как тихий вечер, широкой волной шло, не разбирая куда, по земле и городу, через стены и заборы, через древесину и тело, охватывая трепетом все по дороге». Но доктор решает заглушить в себе действие подобного напряжения. Это историческое событие лишь предрекает последующие.

Интеллигенция чувствует это, но скорее всего до конца не осознает масштабы надвигающейся трагедии. Наоборот, космическое восприятие переходит в разряд земных. И первое, что видит человек в надвигающихся событиях — это, как правило, свобода. Такое опьяняющее ощущение свободы наполняет и Юрия Живаго.

«Подумайте: со всей России крышу сорвало, и мы со всем народом очутись под открытым небом… Свобода!.. Свобода по нечаянности, по недоразумению». Однако Живаго снова соединяет космическое и земное восприятии революции. «И не то чтоб говорили одни только люди. Сошлись и собеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы, и митингуют каменные зданья».

Все происходящие события воспринимаются интеллигенцией как перерождение и реформы именно в духовном плане. «Каждый ожил, переродился, у всех превращения, перевороты. Можно было бы сказать: с каждым случилось по две революции, одна своя личная, а другая общая». Но постепенно «великолепная хирургия» начинает приносить свои отрицательные результаты.

И интеллигенция начинает задумываться, чего ждать от этих новых преобразований. Александр Александрович напоминает Юре: «Помнишь, как это было неслыханно безоговорочно… Но такие вещи живут в первоначальной чистоте только в головах создателей и только в первый день провозглашения… Эта власть против нас».

Живаго начинает анализировать происходящее и тоже приходит к выводу, что революционные преобразования не несут желанного перерождения и преображения. «Я был настроен очень революционно, а теперь думаю, что насильственностью ничего не возьмешь. К добру надо привлекать добром».

И интеллигенция, в том числе и Юрий Живаго, понимает, что вдохновители революции смогли сделать только решающий шаг. И вся эта стихия, буря, сметающая все на своем пути, подхватывает в водоворот и нравственные ценности. Хоть и насильственно, но преобразования прошли. А что же дальше? Наверное, это самый тяжелый вопрос.

И в решении этого вопроса, хотя бы для себя, Юрий Живаго расходится во мнении с создателями революционного переворота. Он говорит об этом Ларисе Федоровне: «Построение миров, переходные периоды — это их самоцель. Ничему другому они не учились, ничего не умеют. А вы знаете, откуда суета этих вечных приготовлений? От отсутствия определенных готовых способностей, от неодаренности».

Но, испытав все «прелести» новой жизни, Юрий Живаго уже сожалеет о своем восхищении. «Неужели за это неосторожное восхищение он должен расплачиваться тем, чтобы в жизни больше уже ничего не видеть, кроме этих на протяжении долгих лет не меняющихся шалых выкриков и требований?..» Интеллигенция уже видит, к чему привела «великолепная хирургия». Однако не все это замечают.

Люди кажутся ослепленными то ли воспоминаниями о происшедшем, то ли новой жизнью. Но это ослепление обходится им дорого. Деревень нет, хлеба нет, и кругом голод. Но в газетах упорно пытаются найти виновных в голоде, перекладывая часть и своей вины на плечи спекулянтов. «Какое завидное ослепление! — думает доктор.

— О каком хлебе речь, когда его давно нет в природе? Какое забвение своих собственных предначертаний и мероприятий, давно не оставивших в жизни камня на камне? Кем надо быть, чтобы с таким неостывающим горячечным жаром бредить из года в год на несуществующие, давно прекратившиеся темы и ничего не знать, ничего кругом не видеть!» Революционные события приносят только голод, холод и ослепление во взглядах на происходящие события. Интеллигенция, как и многие другие, вначале с восхищением принимает надвигающиеся преобразования. В этом и есть ее трагедия. Ведь именно она и оказывается слепа в ожидании духовных перерождений. Глаза ее словно залеплены февральским снегом, и она идет за новым поводырем к новой России. Но мечтам не дано было осуществиться. События, происходящие в начале века, остались чужды для большей части интеллигенции. Она еще долго не могла оправиться от той трагедии, что пришлось пережить ей в те роковые времена.

История создания

Пастернак приступил к созданию своего романа практически сразу после начала войны. Шок от Великой отечественной войны, пережитые им события заставили его начать переосмысление судеб России, русского народа и русской интеллигенции, окунувшись в годы зарождения советского государства. О написании романа «Доктор Живаго» известны весьма интересные факты:

  1. Литературоведы и биографы сходятся на том, что прототипом главного героя – доктора Живаго, послужил врач Дмитрий Авдеев, с которым Пастернак познакомился в годы войны и поддерживал отношения уже после.
  2. Сам Пастернак говорил, что Живаго – это образ, в котором слились он сам, Есенин и Маяковский. Его сестра отмечала схожесть Лары и ее судьбы с историей второй жены самого Пастернака.
  3. В советских журналах публиковать роман Пастернака отказывались, и в итоге он был опубликован в Италии, потом в других европейских странах, а после роман распространился по всему миру. Он даже попал в центр внимания ЦРУ, как возможное орудие информационной войны. Вот почему «Доктор Живаго» был запрещен в СССР.
  4. «Доктор Живаго» получил признание на Западе, а Пастернака номинировали на нобелевскую премию по литературе.
  5. В СССР это вызвало бурю негодования, а Пастернак несколько лет подвергался весьма жёсткой травле, однако от Нобелевской премии так и не отказался, за что и был исключён из Союза писателей СССР.

Направление и жанр

«Доктор Живаго» явно относится к литературному направлению реализма. Места, люди и поступки, совершаемые ими, максимально приближены к реальным. Писатель стремился к детальному воссозданию атмосферы описываемого исторического периода.

Но Пастернак творил в эпоху модернизма (например, причислял себя к футуристам), поэтому его роман обладает новаторской силой. Раскрытию персонажей служит не только пейзаж или диалог, но и стихи.

Они же дополняют описание эпохи и создают настроение того или иного эпизода.

Жанр произведения — роман. Повествование охватывает обширные промежутки времени, большое количество действующих лиц. Сюжет развивается на фоне эпохального события, которое оказывает непосредственное влияние на персонажей книги.

Основная идея

Роман изображает исторические события начала двадцатого века с точки зрения русского интеллигента. Показаны все ужасы уничтожения старого и привычного образа жизни и периода становления нового. При этом автор во многом признаёт закономерность этих катаклизмов, хоть и сожалеет о непростой судьбе России и её народа.

Смысл авторской позиции в том, что глобальным процессам, происходящим в обществе, может противостоять только личность, в то время как ее социальная группа окажется жертвой перемен. Но даже личность Юрия Живаго пала под натиском революции. Он, как и Стрельников, стал заложником своего класса и не смог выйти за пределы своей социальной роли.

Это и погубило многих героев.

  1598 / 1601 / 1605-1613. Смута.

Историческое сочинение

Главная мысль романа «Доктор Живаго» заключается в необходимости оставаться человеком даже в самой ужасной ситуации, не переставать мыслить о высоком и не отчаиваться.

Юрию не хватило силы духа, чтобы оставаться тем, кем он был. Он уступает свою женщину другому, отказывается от работы и привычного образа жизни, пядь за пядью уступая свою Россию новой силе.

Темы

Тематика романа «Юрий Живаго» охватывает многие проблемные аспекты октябрьской революции и последующей жизни страны. Если ее стоит дополнить, обратитесь к Многомудрому Литрекону в х:

  • Судьба России – Пастернак в своём романе отобразил смену эпох, один из крупнейших исторических и политических катаклизмов двадцатого века. Писатель показал, как старая Россия исчезает и рушится, как ломаются судьбы и гибнут тысячи людей в преддверии зарождения нового мира. Мира, который уже никогда не смогут принять люди, заставшие ту эпоху. Символом этого разрыва становится сцена из эпилога, в которой знакомый Живаго встречает его дочь, выросшую при советской власти, и отмечает, как же она не похожа на своего отца.
  • Любовь – в романе есть две любовные линии. С одной стороны, отношения Живаго со своей семьёй, а с другой — его роман Ларисой. Юрий искренне любит свою семью, но тяга к Ларисе оказывается выше его сил. Писатель показывает не столько силу любви, сколько разрушение семьи, традиционного уклада в обществе, когда люди теряют всякую мораль и понимание того, что правильно.
  • Интеллигенция – судьбы Живаго, Ларисы, Антонины символизируют собой судьбу русской интеллигенции в начале двадцатого века. Кто-то был вынужден уехать, кто-то пропал без вести, а кто-то просто продолжил существование в чужом мире. Однако судьба интеллигентов в любом случае вырисовывается Пастернаком невзрачной, трагической и тоскливой, а ведь это интеллектуальная гордость нации…
  • Природа – пейзажи, окружающие героев, полностью соответствую депрессивному тону самого романа. Мрачные тёмные леса, снег, холод — всё это создаёт постоянное напряжение, ощущение одиночества и тоски.

Композиция и конфликт

Одной из особенностей композиции данного произведения является постоянное повторение сцен похорон, которые следуют за главным героем. Это символизирует путь самого Живаго, показывая его постепенную духовную смерть.

Основной конфликт произведения по своей сути трагичен, он раскрывает нам как противостояние одного маленького человека неудержимому колесу истории, так и судьбу целого поколения интеллигентов, заставших и эпоху монархии, и советскую власть. Революция и интеллигенция — это неравный бой, который стал основным конфликтом в романе «Доктор Живаго». Образованные и утонченные люди не вписались в диктатуру пролетариата и стали рудиментами эпохи.

Русская интеллигенция в романе «Доктор Живаго» (сочинение) – Пастернак Б.Л. Литература 20 века

В романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» нашли отражение размышления, которые автор вынашивал в себе в течение полувека. Своеобразие сюжета этой книги состоит том, что жизненный путь отдельного человека и судьба страны, охваченной войной и революцией, переплетены в повествовании неразрывно.

В образе Юрия Живаго получила развитие гуманистическая традиция русской литературы. Выбор такого героя можно расценивать как очередное обращение к идеалам добра, любви и справедливости.

Будучи по профессии врачом, Юрий Живаго пишет стихи, что говорит о его напряжённой духовной жизни. Этот герой взят автором практически из реальности: такие люди совсем не редкость в России (вспомним хотя бы А.П. Чехова, В.В. Вересаева, М.А.

Булгакова). В лице Юрия Живаго перед нами предстаёт собирательный образ подлинной русской интеллигенции, которой всегда было свойственно трепетное отношение к судьбе родной страны и чувство глубочайшей ответственности за свои мысли и поступки.

Оказавшись в центре великих исторических событий, Юрий Живаго мог воочию наблюдать стихийную, разрушительную силу революции. Как человек думающий, он одновременно осознавал и то положительное, что революция могла бы принести в жизнь России при доброй воле людей, взявших на себя ответственность за судьбы страны.

Остро переживая происходящие перемены, Юрий Живаго старался не поддаваться влиянию сиюминутных эмоций и настроений — как собственных, так и внешних, исходящих от других людей и общества в целом.

В этом, по-моему, и заключается основной жизненный принцип русского интеллигента: стремясь беспристрастно оценивать события истории, он продолжает жить, сообразуясь в своих поступках исключительно с собственной совестью.

Чтобы понять Юрия Живаго, необходимо читать его стихи: всё, что не смог сказать в книге Пастернак-прозаик, сказал Пастернак-поэт.

В стихотворениях главного героя мы видим не только его отношение к истории и взгляд на место человека в ней: по ним можно судить об основных нравственных ориентирах в творчестве самого писателя.

Для поэзии Юрия Живаго характерно обращение к библейским, новозаветным мотивам.

Сама композиция романа во многом напоминает композицию всех четырёх евангелий.

Сложное переплетение сюжета, нарушение хронологии, перенасыщенность романа событиями, несущими символический, а подчас и аллегорический смысл, — всё это роднит книгу Пастернака с евангельскими текстами.

Об этом говорит и тот факт, что в романе «Доктор Живаго» чисто повествовательные моменты могут обернуться лирическими притчами, предисловиями к философским фрагментам, а тема бессмертия — одна из главных в произведении.

С евангельскими мотивами связано и трагическое, фатальное отношение Юрия Живаго к истории и к революции в частности: «Так было уже несколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно, — грубело, овеществлялось. Так Греция стала Римом, так русское просвещение стало русской революцией».

Встреча Юрия Живаго с лицемерием жизни («Я один, всё тонет в фарисействе…»), с попыткой насильственного воздействия человека на историю, на жизни других людей, со стремлением к революционному уничтожению без дальнейшего созидания являет собой трагедию русской интеллигенции 20-х годов XX века, когда началась неравная дуэль человека с Системой.

Отношение главного героя к России исполнено горячей любви и одновременно глубокого страдания: «…

Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никак нельзя предвидеть!..».

Столь же сложными предстают в романе и взаимоотношения Юрия Живаго с двумя любимыми женщинами — Ларой и Тоней. Он так и не смог сделать выбора между ними. Да и было ли это возможно?..

Как показывает Б.Л.

Пастернак в своём романе, жизнь каждого человека включает в себя не только повседневное существование, ограниченное временем пребывания на земле, но и божественное, вневременное, бессмертное начало.

Вечная сущность человека проявляется в его творчестве и в памяти о нём других людей. «Веяние свободы и беззаботности», которое ощущает Лара у гроба Юрия Живаго, как раз и есть, на мой взгляд, ощущение бессмертия.

Источник: Школьные сочинения на “пятерку”. Для школьников и абитуриентов. – М.: ООО “Мир книги”, 2004

Сочинение Интеллигенция и революция в романе Доктор Живаго

Проблема противоречий между интеллигенцией и рабочим классом существовала всегда и во всем мире. Столкновения представителей двух социальных слоев были обсуждаемы в разные периоды истории нашей страны, но своего пика в описании, опубликовании, вынесении на всеобщее обозрение, достигли, по моему мнению, именно в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго».

Плодом мыслительной деятельности людей рабочих специальностей в 1917 году стала революция. Она описывается Пастернаком ни как историческое событие, а как филосовско-эстетичическое и морально-нравственное. Это можно увидеть на  примере солдата Памфила Палых.

Он принадлежал к тем людям, которые не были агитируемыми,  но испытывали животную ненависть к  интеллигентам, господам и военным. Их бессердечность была, словно, чудом сознательности рабочего класса, их дикость — эталоном твердости пролетариата и чутья революции.

  В то время, когда самому  доктору Юрию Андреевичу  Памфил виделся темным и замкнутым, бездушным  ненормальным выродком.

Кроме этого, во время работы над романом Пастернак в 1934 году писал отцу о том, что становится похожим на Диккенса, который в своей повести описывал Великую французскую революцию.  В своих письмах отцу Пастернак подчеркивал, что в «Докторе Живаго» он противопоставляет террор революции идеям гуманизма христианства, милосердия и возвышенность самопожертвования.

Все это говорит нам о том, что Пастернак не рассматривает  конфликт интеллигенции и революционеров в романе с позиции прав – не прав.

Пастернак пишет об истории России без оглядки на цензуру и советские законы в литературе подлинно и с христианской точки зрения.

Так в самом начале произведения дядя главного героя, Николай Николаевич Веденяпин, перечисляет необходимые для жизни понимания, такие как любовь к ближнему, свобода личности и смысл жизни, который заключается в ее жертвенности..

Таким образом, можно сказать, что сложившаяся ситуация в России начала 20 века, в романе «Доктор Живаго» Пастернаком описывается и расценивается как наивысшая точка исторической трагедии нашей страны. И в этой трагедии невозможно определить победителей и проигравших.

Нельзя говорить о том, что пострадала только интеллигенция, как нельзя утверждать и о том, что революция единственно верный путь к справедливости.

Ведь результатом противоречий, межклассовой борьбы, стали миллионы смертей, покалеченных жизней, судеб, семей и искажение мировосприятия в целом.

`

Интеллигенция и революция в романе Доктор Живаго

Популярные сочинения

Тема интеллигенции и революции в романе «Доктор Живаго» | Свободный обмен школьными сочинениями 5-11 класс

Борис Пастернак считал Великую Октябрьскую Революции переломным моментом ХХ столетия. Он воспринимал ее не как борьбу красных и белых, а как беспощадную мясорубку, где кучка людей у власти посылает на смерть сотни людей.

Сам автор писал, что в своем произведении хотел отразить образ исторической России, описать и все хорошее и все плохое.

Вместе с тем Пастернак через Живаго писал о своих взглядах на религию, искусство и судьбу человека в истории страны.

Роман «Доктор Живаго» написан от лица того, кто не выбирал чью-то сторону, кто был воспитан высокообразованными людьми, кто интеллигентен по своей сути и не может выносить жестокости и убийств.

Юрий Андреевич Живаго квалифицированный врач, пишет превосходные стихи и, кроме того, воспитывался укладом жизни прошлого века – отсюда и обилие цитат из русской классической литературы. Он не трус, не отщепенец, не предатель, он гуманист и лирик.

Революция становится его трагедией, так как он теряется и не понимает, как можно жить в мире, где людей убивают просто так или за то, что они иного сословия. Символом революции в «Докторе Живаго» стала метель – непредсказуемое движение снежинок, завывания ветра и пронизывающий холод.

Живаго говорит о революции так: «свобода по нечаянности, по недоразумению». Выходит, что к власти пришли люди, которые не готовы были править. Им не хватало образования, ума, опыта, рассудительности и в какой-то мере терпения, чтобы реализовать ту роль, которую они самостоятельно выбрали.

А люди образованные просто морально не смогли собраться, они «отшатнулись от искажений и извращений идеи, а не от самой идеи». Рабочие просто громили все, особо не раздумывая, а образованная интеллигенция слишком долго думала, когда нужно было просто делать.

В противопоставление Живаго автор вводит Павла Антипова (который затем берет фамилию Стрельников). Стрельников жесток, прямолинеен, желает быть лидером.

Он в пылу убеждений готов отказаться от семьи и детей, но в итоге понимает свою ничтожность и кончает жизнь самоубийством.

Пастернак на его примере показывает, как развращает иллюзия власти, которую легко заполучить в тумане революционной смуты.

Две жены Юрия Живаго – символы с одной стороны его взглядом, меняющихся со временем, а с другой стороны они представляют образ России. Антонина была ему и женой и другом, она поддерживала его во всем и главной для нее была семья – Юрий и Тоня были идеальной парой.

Антонина – Россия до войны и революций, Россия мирная, где семейные ценности превыше всего. Затем встреча с Ларой, которая была его пылкой первой любовью. Лара пробуждает в нем страсть, желание – она Россия в пылу революции.

И на могиле Живаго Лара говорит с ним, как с живым – символическое торжество любви над смертью, к которому Пастернак не раз возвращается на страницах романа.

С середины романа читатель вместе с доктором приходят к выводу, что не вся интеллигенция оказалась не готова к революции. Высшая культурная каста раскололась на тех, кто ждал революцию и не плохо устроился при новой власти, и тех, кто не нашел себе места.

Интеллигенция, представителем которой являлся Живаго, умирала от «отсутствия воздуха», а интеллигенция доморощенная, заурядная осталась довольна тем, что появилась возможность пройти «в верха» без труда.

В итоге вместе с потомственными, истинными интеллигентами умирала культура огромной империи.

Проблема интеллигенции в эпоху революции

Юрий Живаго – представитель русской интеллигенции. Причем он – интеллигент и по духовной жизни – поэт от Бога, и по профессии милосердной, человеколюбивой – врач; по неисчерпаемой душевности, «домашности внутреннего тепла» и по стремлению к независимости.

Юрий Андреевич воспитан наукой, искусством, укладом жизни прошлого века. Отсюда в романе столько скрытых и очевидных реминисценций из русской классической литературы. Они помогают понять героя, передать его мироощущения.

У него больше колебаний и сомнений, больше лирического отношения к событиям, чем ясных ответов и окончательных выводов. В этих колебаниях не слабость Живаго, а его интеллектуальная и моральная сила.

У него нет воли, если под волей подразумевать способность без колебаний принимать однозначные решения, но в нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных решений, избавляющих от сомнений.

Пастернак стремился осмыслить проблему русской интеллигенции, привыкшей к мысли о самостоятельной ценности каждого мыслящего человека, интеллигенции, которая «отшатнулась от искажений и извращений идеи, а не от самой идеи».

Это не видение войны из стана красных, как в “Разгроме”, “Чапаеве”, “Школе” и десятках других произведений.

Это не изображение из стана белых, как в “Тихом Доне”, “Хождениях по мукам”, фильме “Бег” ( пьесе “Дни Турбиных” Булгакова) и других.

Нет, это повествование глазами человека, который не хочет вмешиваться в братоубийственную войну, которому чужда жестокость, который хочет жить с семьей, любить и быть любимым, лечить людей, писать стихи.

«… Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси».

Так писал он в одном из стихотворений, выражая свое отношение к революции и войне.

Юрий Андреевич Живаго сын разорившегося миллионера, покончившегося с собой. Мать рано умерла.

Воспитывался у дяди, который был человеком “свободным, лишенным предубеждения против чего бы то ни было непривычного… у него было дворянское чувство равенства со всем живущим”…

Окончив с блеском университет, Юрий женится на любимой девушке Тоне, дочери профессора и внучке деятельного фабриканта. Затем любимая работа.

Он становится прекрасным врачом. Еще в университете проснулась у него любовь к поэзии и философии. Рождается сын. Все, кажется, прекрасно. Но неотвратимо врывается война. Юрий едет на фронт врачом.

Первая мировая война преддверие и исток событий еще более кровавых, страшных, переломных. Героиня романа Лариса считает, что война “была виною всего, всех последовавших, доныне постигающих наше поколение несчастий”. Эту мысль автор подтверждает судьбой многих героев. Об одном, большевике Тарасюке, мастере-золотые руки, рассказывают: ” То же самое случилось с ним на войне.

Изучил и ее, как всякое ремесло… Всякое дело у него становилось страстью. Полюбил и военное. Видит, оружие-это сила, вывозит его. Самому захотелось стать силою. Вооруженный человек -это уже не просто человек. В старину такие шли из стрельцов в разбойники. Отыми у него теперь винтовку, попробуй”. Очень характерна судьба одного красного партизана Памфила Палых.

Он открыто признается Юрию Андреевичу: ” Много я вашего брата в расход пустил, много на мне крови господской, офицерской, и хоть бы что. Числа-имени не помню, вся водой растеклась. Оголец у меня один из головы нейдет, огольца одного стукнул, забыть не могу, за что я парнишку погубил? Рассмешил, уморил он меня. Со смеху застрелил, сдуру. Ни за что.” Это было еще до Октябрьской революции.

И ведь Памфил тоже начинает с мировой войны.

Но, видно, жестокость не для всех проходит даром. Страшна его судьба. Чувствуя возмездие за сделанное, он начинает сходить с ума в тревоге за жену и детей. Наконец, помешавшись, убивает всю семью, которую любил безумно.

Страшно кончается и жизнь Антипова-Стрельникова, бывшего учителя, добровольцем ушедшего на фронт в мировую. В гражданскую он стал военачальником, слава его гремела по Сибири и Уралу. “Он стал лелеять мысль стать когда-нибудь судьей между жизнью и коверкающими ее темными началами, выйти на ее защиту и отомстить за нее.

Разочарование ожесточило его. Революция его вооружила”. “Ему дали за жестокость и фанатизм прозвище Расстрельников”. ” Он спокойно перешагнул через это, он ничего не боялся”. Но Стрельников не был партийцем, истинные лидеры революции не любили его. Поэтому, когда он выполнил свою роль, его хотят предать трибуналу.

Затравленный преследованиями, он признается Живаго: ” А мы жизнь приняли как военный поход, мы камни ворочали ради тех, кого любили. И хотя мы не принесли им ничего, кроме горя, мы волоском их не обидели, потому что оказались еще большими мучениками, чем они”. Так объясняется бессмысленность стольких жертв.

Стрельников убивает себя. Он никому уже не нужен.

Всего несколько лет прожил после гражданской войны и Юрий Андреевич, потому что никак не мог приспособиться к новым условиям, которые подошли прекрасно, например, его бывшему дворнику. Он не может служить, потому что от него требуют не свежих мыслей и инициативы, а лишь “словесный гарнир к возвеличиванию революции и власть предержащих”.

Но до окончания войны еще много пришлось перенести невзгод Живаго. Роман Б.Пастернака-это, мне думается, прежде всего книга о высокой любви. Но любовь эта горит на фоне таких страшных событий, подвергается таким жестоким испытаниям, что не выдерживает. Сначала насильно разлучают Живаго с семьей.

Его силой мобилизуют, их отправляют за границу. Потом угроза трибунала заставляет его расстаться с другой любовьюЛарой.

Описание любви Юрия и Ларисы это гимн отношениям между женщиной и мужчиной. Это нужно учить наизусть, изучать в школе, читать вслух на свадьбах. Это идеал уважения мужчины и женщины друг к другу.

Но жизнь неумолима. “Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников… кровавую колошматину и человекоубоину, которой не предвиделось конца. Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножили. От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза”.

Размышления и рассуждения о революции в романе доказывают, что это не “праздник угнетенных”, а тяжелая и кровавая полоса в истории нашей страны.

Сегодня, спустя многие десятилетия, трудно уже сказать, что же дала она, во имя чего лилась кровь, разделилась страна, возникло огромное русское зарубежье. Вероятно, она была неизбежна, иного стране не было дано. Не потому ли в день Октябрьского переворота многие интеллигенты восприняли ее восторженно, как выход из мира лжи и тунеядства, разврата и лицемерия.

Тесть Живаго говорит ему: “Помнишь ночь, когда ты принес листок с первыми декретами… это было неслыханно безоговорочно. Эта прямолинейность покоряла. Но такие вещи живут в первоначальной чистоте только в головах создателей, и то только в первый день провозглашения. Иезуитство политики на другой же день выворачивает их наизнанку. Эта философия чужда мне. Эта власть против нас.

У меня не спрашивали согласия на эту ломку”.

Вывод, который я сделала из романа, можно высказать так: всякая власть должна стремиться к тому, чтобы люди были счастливы. Но счастье нельзя навязать силой.

Счастье каждый человек ищет сам, нет его готового. И нельзя ради даже самых высоких идей жертвовать человеческими жизнями, радостями, правами, которыми человек наделен от рождения.

И хочется, чтобы нынешняя наша революция принесла как можно меньше бед.

В книге есть очень глубокая мысль.

Рассказывая о Стрельникове, автор пишет: ” А для того, чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные, и которое велико тем, что делает малое”. Я понимаю это так, что не следует думать только о всеобщем, а потому ничейном благе, но прежде всего делать добро конкретным людям, как бы мало оно не было.

В «Докторе Живаго» же Пастернак взглянул на события гражданской войны с позиции «неприсоединившегося» интеллигента. «… революция там изображается вовсе не как торт с кремом. Почему – то ее принято изображать как торт с кремом…» – это из слов автора о своем романе.

Юрий Андреевич – человек твердых убеждений, основу которых составляет взгляд на человека, как на высшую ценность жизни. Гуманистические принципы доктора ставят его выше того выбора, перед которым встает бессильный Мечик, включившийся в схватку, и не способный на жертвенность. Живаго не принимает законы этой схватки, обрекающей народ на несчастья и лишения.

С этим связано определенное понимание героем своего долга, оказывающегося сильнее личных симпатий: доктор с одинаковой заботой выхаживает раненых партизан и Сережу Ранцевича, добровольца колчаковской армии, видя в них, прежде всего страдающих людей.

У Пастернака одна из центральных проблем романа – незащищенность творческой личности, проблема свободолюбивой, ответственной личности, утверждающей, а не разрушающей жизнь.

Писатель убеждает нас в том, что интеллигенция в 20-е годы «колебаться» могла только в сторону неприятия революции. Вот только характеры этого неприятия различны: один доказывает этим свою несостоятельность, другой, наоборот демонстрирует незыблемость своих взглядов.

«Доктор Живаго»- с оглядкой на десятилетия, последовавшие за «триумфальным шествием» революции. События Октябрьской революции входят в Живаго так же, как входит в него сама природа. Он их воспринимает, как нечто независимое от воли человека, подобно явлениям природы.

Чтобы понять отношение Пастернака к событиям, надо привести сцену из романа: Купив у мальчика – газетчика экстренный выпуск с правительственным сообщением из Петрограда « об образовании Совета Народных Комиссаров, установлении в России советской власти и введением в ней диктатуры пролетариата»» Юрий Живаго, возвратясь домой, громко разговаривает:

« Какая великолепная хирургия! ( Истинное восхищение врача) Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы… это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к ее ходу.… Это всего гениальнее».

После восхищения берет свое реальная жизнь. Житейский дискомфорт иссушает Живаго, жестокость разгулявшейся красной партизанщины отталкивает его, причем отталкивает и жестокость белых. Отталкивает равнодушие новой власти к культуре.

Революция, гражданская война развязала «звериные инстинкты», «общипала догола государство». Пренебрежение законностью, культ насилия, моральное одичание – все это идет оттуда.

Критически вглядываясь в происходящее, Живаго видит, что революционным переменам сопутствует пренебрежение духовными ценностями человека во имя материального равенства, растет владычество фразы, утрачивается вера в собственное мнение.

Революционный процесс разметал среду интеллигенции и в то же время вынес ее обломки на поверхность, помещая заурядных представителей этой среды выше, чем они заслуживали: что считалось заурядным, стало выглядеть исключительным.

Пастернак всегда был чужд чистоплюйства в поэзии. Революционные события предстали перед ним во всех их обнаженной сложности, и в своем романе он и показывает противоречия в эмоциональном понимании происходящего.

Живаго – образ интеллигенции, умирает в атмосфере « отсутствия воздуха». На протяжении всего романа разразившаяся в стране революция будет постепенно «хоронить» Живаго.

«Доктор почувствовал приступ обессиливающей дурноты… Его не пропускали, на него огрызались… Он стал протискиваться через толпу на задней площадке, вызывая новую ругань, пинки и озлобление…» Пастернак реализовал метафору – отсутствие воздуха. Еще А. Блок сказал, что Пушкина «убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура». А позже он скажет уже о себе: «… Поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем, жизнь потеряла смысл».

Герои романа испытываются огнем русской революции, которую Пастернак считал поворотным событием в судьбах XX века. Они занимают по отношению к ней разные позиции – и в зависимости от занятой позиции складываются их судьбы.

Путь, который выбрал Живаго, не сулит побед в финале, не избавляет от ошибок, но только этот путь достоин человека – художника, человека – поэта. Юрий остается самим собой.

За это, словно в восполнении реальной биографии, ему и дается возможность прожить свою идеальную судьбу в биографии духовной, воплощением которой становится тетрадь его стихотворений. Именно она завершает роман.

  • Световая сказка для детей
  • Свеча горела герои рассказа
  • Свеча горела майк гелприн аргумент к итоговому сочинению цивилизация и технологии
  • Светлого как пишется правильно
  • Светло синий или светлосиний как пишется