Слава богу, это – тайна
Поводом для этой небольшой статьи послужила моя переписка с Ярославом Тараном. Прочитав подборку стихов «Синий кит», он захотел откликнуться на нее. В свою очередь Ярослав предложил мне ознакомиться с его поэтическим творчеством, что вполне естественно. Однако наш разговор не выстроился. Я ответил, что вот уже давно храню молчание, когда мне показывают стихи, и только лишь благодарю. Ярослава это немного удивило, он все-таки был настроен на диалог…
Владимир Казьмин, одна из его живописных работ висит в доме Померанца и Миркиной, как-то сказал: «Каждое стихотворение стремится стать молитвой, каждая картина – иконой, каждое здание – храмом». Мне очень близок подобный взгляд. Так художественное творчество сливается с творчеством духовным. Их и невозможно разделить.
Стихотворение стремится стать молитвой, я в этом уверен, но далеко не всегда настроен на молитвенный лад сам автор. Я говорю это не в осуждение. Часто мы идем к самим себе кружным путем. Этот путь есть наше возвращение домой, а приходим мы, когда внезапно понимаем, что мы уже дома. Там где мы, там и Дом. Идти некуда и — некому. Если это случается с душой, и она хочет поделиться своим новым виденьем вещей, тогда картина становится иконой, а стихотворение — молитвой. И я не знаю (теперь не знаю, раньше знал) как оценивать молитву. Отметить ее артистизм? Но не абсурд ли это? Разобрать ее на компоненты, как это делает стиховед или литературный критик? Но для чего? Ведь молитва всё соединяет. А если это не молитва, то тогда и разговор другой, но к такому разговору я готов еще меньше.
Хотя не буду лукавить. Меня учили работать над стихом. Сначала я посещал литературную студию «ARS» при казанском университете, вел ее в ту пору поэт-шестидесятник Николай Николаевич Беляев, а затем и сам на протяжении шести лет руководил «Арсом». Мы обсуждали стихи с пристрастием, любая халтура при таких разборах отлетала, как шелуха, и, если зерно обнаруживалось, то над этим зерном хлопотали, его растили.
Однако подобный подход к стихам для меня в прошлом. Во-первых, я сам стал писать по-другому, а во-вторых, я в какой-то момент понял, что никому ничего нельзя объяснить. Если человек созревает до целостного миросозерцания, то он должен слушать не людей, а Бога. Хотя Бог частенько говорит через людей, особенно через людей, которые стараются жить не менее глубоко, чем сам автор. Именно так жили и творили Померанц и Миркина. Им трудно было найти более строгих судей друг для друга, но над этим судом раскрыла крылья такая любовь, которая всё преображала. Называли они свой творческий метод «навигацией». Это как идти по реке ночью, но без бакенов, по интуиции. Позвольте пошутить. Одна интуиция хорошо, а две – лучше. Но это, когда обнаруживается глубинное родство душ, когда это родство взращивается десятилетиями совместного предстояния Красоте и Тишине. Тогда люди понимают друг друга без слов, а если слова и произносятся, то они подобны кувшинам, через край которых переливается вечная жизнь, причем переливается с юмором, с какой-то бесконечной заботой и мягкостью, и в то же время – бескомпромиссно. Вот тогда говорить можно, тогда судить можно, тогда «разбор полетов» становится помощью неоценимой. Именно это они и называли «навигацией».
Однако и «навигация» не всегда может выручить.
Как-то я принес Зинаиде Александровне подборку своих стихов. Что-то она очень похвалила, а над чем-то предложила еще поработать. Прошло время. Та же самая подборка снова попалась ей на глаза, и теперь, читая ее, она расставила другие акценты – то, что прежде отметила, как будто бы обошла вниманием, а то, что при первом прочтении показалось ей сырым, она сочла вполне готовым. Можете себе представить, как я был растерян. Ведь ее мнение было для меня путеводным. Однако большего урока Миркина мне дать не могла. Я с огромным облегчением выдохнул. Я сказал сам себе: «Как же всё интересно устроено на свете! Бог ни на секунду не перестает говорить с нами».
Если творчество для тебя – молитва, то существуют только ты и Бог, а, точнее, нет разделения на тебя и Бога. Везде только Он, но так странно, что действует Он при этом твоими руками. Без этой «странности» нет никакого искусства, никакого творчества, никакой духовной практики, и может быть, даже вообще ничего нет.
Когда мне кто-то показывает свои стихи, я всегда благодарен этому человеку, ведь он оказал мне доверие, и огромное. Он преподнес мне дар. Но даром является и молчание, которое я храню по поводу его подношения. Я не хочу расплескивать его молитву своим несоответствием тому состоянию, в котором он ее возносил. Однако, если кто-то захотел бы высказаться о моих стихах, обсудить их, дать им оценку, то я был бы только рад отклику. Ведь в этом случае человек готовится войти в мою молитву, в мой разговор с нашим общим Сердцем. Если мне ответят молчанием – я поклонюсь, потому что я знаю, что стоит за этим молчанием, а если ответят словом – поклонюсь снова. Именно это я бы и назвал диалогом. Ведь нет диалога, если мы лишаемся права ответить благодарной тишиной.
Священник Георгий Чистяков как-то заметил, что когда мы разговариваем с самими собой, то это может быть признаком сумасшествия, а когда – с Богом, то это проявление высшей разумности. Как отличить одно от другого? На этот вопрос Чистяков не дал ответа. Но мы дадим. Когда ты благодаришь Небо и Жизнь, ты разговариваешь с Богом, когда требуешь от Неба и Жизни, ты разговариваешь с самим собой. Когда говоришь Жизни «да», ты разговариваешь с Богом, когда говоришь жизни «нет», ты разговариваешь с самим собой.
Я уверен, что настоящая поэзия не может сводиться к разговору с самим собой. Ограничусь апофатическим определением. Я совершенно точно знаю, чем поэзия не является. А что же она такое? Слава богу, это — тайна.
Уходит в прошлое 2021 год. Как обычно, в конце ноября и декабре проходит много мероприятий, на которых подводят итоги уходящего года. Одним из важных событий для любителей чтения стало подведение итогов на конкурсе изданий «Просвещение через книгу». В нем первое место в номинации «Лучшее художественное произведение» было присуждено Собранию сочинений в шести томах Александра Борисовича Кердана. Шеститомник выпущен издательством «АсПур» (Екатеринбург).
Все мы знаем, что выход в свет многотомных изданий — свидетельство того, что традиции серьезного отношения к книжному делу не исчезли. Сохраняется понимание ценности и незаменимости книжной культуры. Издатель, который берется за выпуск многотомника, осознает, как важно видеть хорошо подготовленные, серьезные издания детям, подросткам, молодежи. При подготовке такого издания учитывается много нюансов, которые обычный обыватель, даже любящий читать книги, порой и не заметит.
Безусловно, многотомник — это свидетельство творческой зрелости автора. Свидетельство того, что писатель создал много достойных произведений, которые могут быть объединены в одно большое издание из нескольких томов.
Многотомникам рады те, кто уже знаком с отдельными произведениями писателя, любит и ценит их. Издание из нескольких томов позволяет не просто прочитать отдельные произведения, но получить возможность постоянно обращаться к его творчеству, в том числе читать не самые известные, или написанные им давно. Многотомники нужны и тем, кто только открывает для себя автора, но хочет знать его в полноте, хочет составить о нем представление не на основе одного романа, нескольких рассказов или стихотворений, а именно во всей возможной полноте. И такой подход имеет много плюсов: нередко то произведение, которое по-настоящему откроет автора для читателя, которое станет любимым, затронет ум и сердце, попадается не самым первым, порой до него нужно еще дойти, читая книги, найти его. Многотомные издания позволяют сделать это быстрее.
Александр Борисович Кердан — замечательный человек, любящий свою родину и ее историю, мастерски владеет словом, читатели знают его как прозаика и поэта. В шеститомном собрании сочинений представлены проза и стихи. Первый том включает в себя два романа: «Роман с фамилией» и «Царь горы». Второй — историческую дилогию «Берег отдаленный…». В третьем томе читателей ждут романы, посвященные истории Русской Америки: «Крест командора» и «Звездная метка». В четвертом томе собраны роман «Караул», повести и рассказы. В пятом представлены стихи и поэмы. В шестом — стихи, песни, переводы, очерки и сказки. Все тома изданы с комментариями.
Самое большое впечатление на меня произвели стихи разных лет, в которых Александр Кердан пишет о матери и о любви к ней.
Стареет мама…
Грусти не тая,
Целую ее сморщенные руки…
Пока жива она –
Мальчишка я,
И время остается для науки
Любить и жить…

Фото: Pixabay
Как это верно замечено, что человек остается в чем-то ребенком, пока рядом с ним есть в земной жизни мать. Но земная жить конечна, и пожилые люди сами порой заводят разговор с родными о своем скором уходе, говорят, где что лежит. И их дети, какими бы взрослыми и даже очень зрелыми ни были по паспорту, понимают, что с уходом родителей осиротеют:
И потому сержусь сам на себя,
Что, тем беседам нашим потакая,
Как будто раньше хороню тебя
И сам свое сиротство предрекаю.
Ах, мама, погоди, я не готов
Остаться без тебя у края бездны…
Стареет мама.
И не сыщешь слов,
Когда слова бывают бесполезны.
Поэт видит мудрость и душевную красоту пожилых женщин, их безграничное умение сочувствовать, сопереживать другим людям. Они привычно живут ради других и не потеряли умение улыбаться, несмотря на свои скорби и болезни:
Кости болят, и не гнется спина…
Мама почти что все время – одна.
Смотрит в окно, где то дождик, то снег,
И провожает улыбкою всех,
Кто мимоходом спешит по делам…
Так вот, все сердце свое раздала.
Бедная мама…
Но молвишь при ней –
Скажет, что есть на Руси победней.
– Вот пожалеть-то пристало кого, –
Больше не скажет она ничего,
Лишь улыбнется прохожим в окне
Так, как она улыбнулась бы мне.
Порой к зрелому человеку приходят воспоминания детства, свежие, как будто все это было совсем недавно, только что. И кажется, что сейчас рядом окажутся уже ушедшие из земной жизни родные, что как будто сейчас увидишь их добрые улыбки, светлые взгляды. Вспоминаешь, как мама вязала тогда новый свитер, сейчас старый, чудом сохранившийся, с зашитыми дырками… Такое состояние Александр Кердан передает в поэтических строках:
Ничего в этот миг не ценя,
Кроме тронутой временем памяти,
Я в заштопанном свитере мамином
На исходе озябшего дня
На завалинке молча сижу,
На остывшее небушко синее,
На траву, что подернута инеем,
И на старый колодец гляжу…
Вещь, оставшаяся после близкого человека, вещь, сделанная его руками, как будто хранит его тепло. Берешь ее в руки — и появляются добрые воспоминания, светлые, несмотря на грусть по ушедшему из земной жизни:
Мамины перчатки душу греют,
Хоть без мамы я который год…
Когда наши близкие рядом, когда к ним можно прийти, поговорить, когда им можно позвонить, написать — это настоящее счастье. Не всегда мы это понимаем. Порой радость от того, что наши близкие здесь, недалеко, затмевает беспокойство, страх за них, и мы тогда больше тревожимся, чем радуемся: «слабые», «старые/маленькие», «здоровье подводит» и т.д. Поэт передает ощущение счастья, которое соседствует с беспокойством за дорогого человека:
Что можно быть счастливым самым,
Пока в родимой стороне,
В высотке, за аптекой прямо,
Живет моя старушка-мама,
И за нее так страшно мне…
Александр Кердан в своих поэтических строках передает чувства сына, уверенного, что конец земной жизни не означает конца существования человека, что усопшие не исчезли, не пропали насовсем, что истинная материнская и сыновняя любовь не исчезает и после кончины матери:
Мама никуда не делась
Просто скрылась вдалеке.
Песня та, что ею пелась,
У меня на языке.
Я пою теперь за маму
Невпопад, но все же – рад,
Словно шлю ей телеграмму
В тот далекий, в Божий град.
И все верю я упрямо,
Что, пока струится свет,
В граде том небесном мама
Что-то шепчет мне в ответ.
Разумеется, тема любви к матери, ее ухода из земной жизни в старости, переживаний и грусти давно зрелого, но чувствующего себя осиротевшим сына далеко не единственная в лирике Александра Кердана. В стихотворениях и прозе он затрагивает множество тем. Каждый читатель найдет то, что окажется особенно близко ему.
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции
Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)
Версия для печати
Библиографическая запись:
Стих и проза. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//137/stikh-i-proza/ (дата обращения: 6.01.2022)
Стих
Стих (др.-греч. στχος — ряд, строй), стиховедческий термин, используемый в нескольких значениях:
- художественная речь, организованная делением на ритмически соизмеримые отрезки; поэзия в узком смысле; в частности, подразумевает свойства стихосложения той или иной традиции («античный стих», «стих Ахматовой» и т. п.);
- строка стихотворного текста, организованная по определённому ритмическому образцу («Мой дядя самых честных правил»).
Стих делится на метры — группы стоп, объединённые иктом, ритмическим ударением. В стихах, состоящих из трех- и более сложных стоп, метром бывает одна стопа (напр. дактилический метр —UU). В стихах, состоящих из двусложных стоп, метром бывает группа как из одной, так из двух стоп (напр.ямбический метр U— ¦ U—); при этом икт падает на сильную долю первой стопы.
Стихи рассматриваются по составу метра и по количеству метров. Стихи принято делить сначала по составу метра (стихи с двустопным метром, стихи с одностопным метром), затем по количеству метров.
Стихи с двустопным метром
Стихи с двустопным метром, т. н. диподии (др.-греч. διποδα, двустопие):
- монометр (μονομετρος, одноразмерный)
напр. ямбический метр, U— ¦ U—
- диметр ( δμετρος, двуразмерный)
напр. ямбический диметр, U— ¦ U— | U— ¦ U—
- триметр (τρμετρος, трехразмерный)
напр. ямбический триметр, U—? ¦ U— | U—? ¦ U— | U—? ¦ U—
- тетраметр (τετρμετρος, четырёхразмерный)
напр. трохеический тетраметр —?U ¦ —U | —?U ¦ —U | —?U ¦ —U | —?U ¦ —U
- пентаметр (πεντμετρος, пятиразмерный)
напр. трохеический пентаметр, —?U ¦ —U | —?U ¦ —U | —?U ¦ —U | —?U ¦ —U | —?U ¦ —U
Стихи с одностопным метром
- тетраметр (τετρμετρος, четырёхразмерный)
напр. дактилический каталектический тетраметр, —UU | —UU | —UU | —U
- пентаметр (πεντμετρος, пятиразмерный)
напр. дактилический пентаметр (т. н. элегический пентаметр), —UU | —UU | — | —UU | —UU | —
- гекзаметр (ξμετρος, шестиразмерный)
напр. дактилический каталектический гекзаметр, —UU | —UU | —UU | —UU | —UU | —U
- гептаметр (πτμετρος, семиразмерный)
напр. Архилохов гептаметр, —UU | —UU | —UU | —UU | —U | —U | —U
- октонар (κτμετρος, восьмиразмерный)
напр. ямбический октонар, U—? | U—? | U—? | U—? | U—? | U—? | U—? | U—?
- декаметр (δκαμετρος, десятиразмерный)
напр. ионический декаметр, UU—?— × 10
Стихи с одностопным метром, то есть когда стопа одновременно является метром, могут также называться по количеству стоп:
- моноподия ( μονοποδα, одностопие)
напр. трохеическая, —U
- диподия ( διποδα, двустопие)
напр. кретическая, — U— | , то есть кретический диметр
- триподия ( τρποδα, трехстопие)
напр. хориямбическая, —UU— | —UU— | —UU—, то есть хориямбический триметр
- тетраподия ( τετρποδα, четырёхстопие)
напр. бакхическая, U—— | U—— | U—— | U——, то есть бакхический тетраметр
- пентаподия ( πεντποδα, пятистопие)
напр. кретическая, — U— | — U— | — U— | — U— | — U—, то есть кретический пентаметр
- гексаподия ( ξποδα, шестистопие)
напр. анапестическая, UU— | UU— | UU— | UU— | UU— | UU—, то есть анапестический гекзаметр
Акаталектика, каталектика
Любой стих может быть акаталектическим и каталектическим:
- акаталектический — стих, в котором все стопы сохраняются без изменений; напр. дактилический акаталектический тетраметр,—UU | —UU | —UU | —UU;
- каталектический — стих, в котором длина последней стопы уменьшена; напр. дактилический каталектический гекзаметр,—UU | —UU | —UU | —UU | —UU | —U;
Кроме того, стих может быть гиперкаталектическим, в котором длина последней стопы увеличена; напр. гиперкаталектический дактилический диметр:—UU | —UU—. Однако понятие гиперкаталектического стиха в известной мере условно, так как гиперкаталектический стих принято рассматривать как каталектический большего размера, напр. гиперкаталектический дактилический диметр как каталектический дактилический триметр, —UU | —UU | —.
Логаэдический стих
Логаэдический стих (тж. логаэд; от др.-греч. λογοιδικς — прозаически-стихотворный), в силлабо-метрическом стихосложении — стих, образованный сочетанием 3-сложных 4-морных стоп (дактиль, анапест и т. п.) с 2-сложными 3-морными (ямб, хорей и т. п.); в тоническом — стих, внутри которого ударения располагаются с неравномерными слоговыми промежутками, повторяющимися из стиха в стих. Пример силлабо-метрических логаэдов:
- Алкеев одиннадцатисложный стих, U ¦ —U | —U | —UU | —UU
- Малый сапфический стих, —U | —U | —UU | —U | —U
Силлабо-метрические логаэды изначально не рассматривались как состоящие из каких-либо отдельных стоп и считались неделимой ритмической единицей. Деление на стопы возникло для удобства анализа логаэдов, особенно сложных, напр. Большого сапфического,—U | —U | —UU ¦ — | —UU | —U | —U.
Проза
Проза (лат. prosa) — устная или письменная речь без деления на соизмеримые отрезки — стихи; в противоположность поэзии её ритм опирается на приблизительную соотнесенность синтаксических конструкций (периодов, предложений, колонов). Иногда термин употребляется в качестве противопоставления художественной литературы вообще (поэзия) литературе научной или публицистической, то есть не относящейся к искусству.
В древнегреческой литературе любая художественная словесность называлась поэзией. Однако само понятие художественности в греческой культуре было неразрывно связано с ритмичностью, и, следовательно, большая часть литературных произведений имела стихотворную форму. Позже ритмически организованную речь стали называть стихом, в противопоставление речи, не связанной с ритмом. Древние римляне, продолжатели греческой культуры, стали называть её прозой. У Квинтилиана встречается выражение oratio prosa, у Сенеки — просто prosa для обозначения речи свободной, не связанной ритмическими повторениями.
Несмотря на кажущуюся очевидность, чёткого разграничения понятий проза и поэзия не существует. Существуют произведения, не имеющие ритма, однако разбитые на строчки и относящиеся к стихам, и наоборот, написанные в рифму и с ритмом, однако относящиеся к прозе (ритмическая проза).
Первыми авторами сочинений в прозе указывают Ферекида Сиросского и милетцев. Ранее также назывался Кадм из Милета.
В Древней Греции наряду с поэзией существовала и художественная проза: мифы, предания, сказки, комедии. Эти жанры не рассматривались, как поэтические, поскольку миф для древних греков был явлением не художественным, а религиозным, предание — историческим, сказка — бытовым, комедия считалась слишком приземлённой. К прозе нехудожественной относились произведения ораторские, политические, позже научные. Таким образом в античном мире, Древнем Риме и затем в средневековой Европе проза находилась на втором плане, представляя собой литературу бытовую или публицистическую, в противопоставление высокохудожественной поэзии.
Ко второй половине средних веков положение стало постепенно изменяться. Вместе с разложением сначала античного, а затем и феодального общества разлагаются постепенно поэма, трагедия, ода. В связи с развитием торговой буржуазии, её культурным и идейным ростом, на основе культуры больших городов все больше растут и развиваются прозаические жанры. Возникают повесть, новелла, вслед за ними складывается роман. Старые поэтические жанры, игравшие основную роль в литературе феодализма и рабовладельческого общества, постепенно теряют своё основное, ведущее значение, хотя отнюдь не исчезают из литературы. Однако новые жанры, играющие основную роль сначала в буржуазных стилях, а затем и во всей литературе капиталистического общества, явно тяготеют к прозе. Художественная проза начинает оспаривать у поэзии руководящее место, становится рядом с ней, а ещё позднее, к эпохе расцвета капитализма, даже оттесняет её. К XIX веку писатели-прозаики, новеллисты и романисты, становятся наиболее заметными фигурами в художественной литературе, давая обществу те большие типические обобщения, которые в эпоху торжества поэзии дали создатели поэм и трагедий.
В число литературных жанров, традиционно относимых к прозе, входят:
- Биография — сочинение, в котором излагается история жизни и деятельности какого-нибудь лица. Описание жизни человека; жанр исторической, художественной и научной прозы. Современная биография (например, серия «Жизнь замечательных людей») выявляет историческую, национальную и социальную обусловленность, психологический тип личности, её причинно-следственные связи c социокультурным миром.
- Манифест — это программное высказывание в прозаической форме, связанное с эстетическими принципами определенного литературного направления, течения, школы, группы. Термин получил распространение в XIX веке, является довольно широким по своему значению, вследствие чего является условным и применимым к целому ряду литературных явлений — от развернутых деклараций до серьёзных эстетических трактатов, статей, предисловий. В некоторых случаях эстетические выступления писателей и литературных критиков носят характер литературных манифестов, оказывая непосредственное воздействие на историко-литературный процесс, несмотря на то, что некоторые декларации в форме манифеста оказываются кратковременными и маловлиятельными. Порой литературные манифесты и реальное содержание литературной школы не совпадают. В целом манифесты представляют собой тот или иной результат живой общественной жизни, отражающей и идейно-эстетические поиски, и процесс формирования новой литературы.
- Новелла — литературный малый повествовательный жанр, сопоставимый по объёму с рассказом (что даёт иногда повод для их отождествления), но отличающийся от него генезисом, историей и структурой. В новелле большая насыщенность событиями, чётче фабула, отчетливей поворот сюжета, приводящий к развязке. По сравнению с более развёрнутыми повествовательными формами (повесть или роман), в новелле немного действующих лиц и одна сюжетная линия (реже несколько) при характерном наличии какой-то одной проблемы. Восходит к фольклорным жанрам устного пересказа в виде сказаний или поучительного иносказания и притчи. Рассказам одного автора свойственна циклизация. В традиционной модели отношений «писатель-читатель» рассказ, как правило, публикуется в периодическом издании; накопленные за определённый период произведения затем издаются отдельной книгой как сборник рассказов. Типичная структура классической новеллы: завязка, кульминация, развязка. экспозиция факультативна. Ещё романтики начала XIX века ценили в новелле неожиданный «соколиный» поворот, так называемый «пуант», который соответствует в поэтике Аристотеля моменту узнавания, или перипетии. В связи с этим Виктор Шкловский отмечал, что описание счастливой взаимной любви не создаёт новеллу, для новеллы необходима любовь с препятствиями: А любит Б, Б не любит А; когда же Б полюбила А, то А уже не любит Б.
- Очерк — это разновидность малой формы эпической литературы, отличная от другой её формы, рассказа, отсутствием единого, быстро разрешающегося конфликта и большой развитостью описательного изображения. Оба отличия зависят от особенностей проблематики очерка. Он затрагивает не столько проблемы становления характера личности в её конфликтах с устоявшейся общественной средой, сколько проблемы гражданского и нравственного состояния «среды». Очерк может относиться и к литературе, и к публицистике.
- Парабола — (от греч. — сравнение, сопоставление, подобие) иносказательное нравоучение; термин, обозначающий близкую притче жанровую разновидность в прозе и драматургии XX века, хотя парабола, как краткая иносказательная история поучительного содержания, известна ещё со времён античности, часто встречается в христианской литературе. Это особая форма повествования, которое движется как бы по кривой (параболе): начатый с отвлечённых предметов, рассказ постепенно приближается к главной теме, а затем вновь возвращается к началу, как, например, Притча о блудном сыне в Новом Завете. Книга парабол в качестве составной части входит в «Западно-восточный диван» Гёте, как рассказ аллегорического характера встречается в европейской и русской романтической литературе. Близость к жанру параболы, многочисленные параболические вкрапления отмечаются во многих произведениях современной литературы. Парабола — неоднозначный для русского литературоведения термин, поскольку является переводным и часто заменяется термином «притча». Но есть и принципиальные различия, понять которые можно, рассмотрев несколько важнейших источников и проанализировав их различия. В отличие от притчи, парабола не подавляет предметной, ситуативной основы произведения. Если в евангельской, например, притче главное — это иносказательный план, объяснение простой по сути фабулы с точки зрения христианской морали, то в параболе оба плана равноважны. Это во многом и определяет характер жанра параболы в XX веке.
- Повесть — произведение эпической прозы, близкое к роману, тяготеющее к последовательному изложению сюжета, ограниченное минимумом сюжетных линий. Изображает отдельный эпизод из жизни; от романа отличается меньшей полнотой и широтой картин быта, нравов. Не имеет устойчивого объёма и занимает промежуточное место между романом, с одной стороны, и рассказом или новеллой, с другой. Тяготеет к хроникальному сюжету, воспроизводящему естественное течение жизни. В Древней Руси «повесть» означала любое прозаическое повествование, в отличие от поэтического. Старинное значение термина — «весть о каком-то событии» — указывает на то, что этот жанр вобрал в себя устные рассказы, события, которые лично видел или о которых слышал рассказчик. Важным источником старорусских «повестей» являются летописи («Повесть временных лет» и др.). В древнерусской литературе «повестью» называли всякое повествование о каких-либо действительных событиях («Повесть о нашествии Батыя на Рязань», «Повесть о Калкской битве», «Повесть о Петре и Февронии» и др.), чья достоверность и актуальная значимость (ценностная доминанта) не вызывали сомнения у современников. Сюжет классической повести, законы которого сложились в реалистической литературе второй половины XIX века, обычно сосредоточен вокруг образа главного героя, личность и судьба которого раскрываются в пределах немногих событий, в которых он принимает непосредственное участие. Побочные сюжетные линии в повести (в отличие от романа), как правило, отсутствуют, повествовательный хронотоп сконцентрирован на узком промежутке времени и пространства. Количество персонажей в повести, в целом, меньше, чем в романе, причем характерное для романа четкое разграничение между главными и второстепенными персонажами в повести, как правило, отсутствует или это разграничение несущественно для развития действия. Сюжет реалистической повести часто связан со «злобой дня», с тем, что повествователь наблюдает в социальной действительности и что воспринимается им как злободневная реальность. Иногда одно и то же произведение сам автор характеризовал в различных жанровых категориях. Так, Тургенев сначала называл «Рудина» повестью, а затем — романом. Названия повестей часто связаны с образом главного героя («Бедная Лиза» Н. М. Карамзина, «Рене» Р. Шатобриана, «Неточка Незванова»Ф. М. Достоевского) или с ключевым элементом сюжета («Собака Баскервилей» А. Конан Дойла, «Степь» А. П. Чехова, «Уездное» Е. И. Замятина и др.).
- Притча — это небольшой рассказ в стихах или прозе в аллегорической, назидательной форме. Реальность в притче явлена вне хронологических и территориальных примет, без указания конкретных исторических имен действующих лиц. Притча обязательно включает объяснение аллегории, чтобы читателю был ясен смысл иносказания. Несмотря на схожесть с басней, притча претендует на общечеловеческое обобщение, не обращая порой внимания на частные вопросы. Притча также является жанром эпоса: небольшого повествовательного произведения назидательного характера, содержащего религиозное или моральное поучение в иносказательной (аллегорической) форме. Основным источником притчевых структур в европейской литературе является Новый Завет. В Ветхом Завете нет ещё того чёткого жанрового образования, которое принято называть притчей. Отдельные сюжеты, например, об Иове, Аврааме и т. д. тоже можно условно назвать притчами, но в них ещё нет окончательного разделения времени и вечности, принципиально отличающего евангельскую притчу. Также притча была популярным эпическим жанром в литературе XIX—XX веков, в основе которого лежал принцип параболы; характеризуется предельной заострённостью главной мысли, выразительностью и экспрессивностью языка. К жанру притчи обращались Лев Толстой, Франц Кафка, Бертольд Брехт, Альбер Камю и др. Именно в XX веке появился термин «роман-притча». В зарубежной литературе XX века авторами, критиками и искусствоведами к произведениям такого характера принято относить, например, роман-притчу Т. Уайлдера «Мост короля Людовика Святого» (1927), философские аллегорические романы и повести-притчи П. Лагерквиста, например, «Палач»(1933), У. Голдинга «Повелитель мух» (1954) и др., И. Кальвино «Раздвоенный виконт» (1952), «Барон на дереве» (1957) и др., «Старик и море» Э. Хемингуэя (1952) — реалистическую повесть с «притчевым» подтекстом, романы «Притча» У. Фолкнера (1954), «Homo Faber» (1957), «Назову себя Гантенбайн» (1964) Макса Фриша, многие пьесы Бертольда Брехта, в частности «Добрый человек из Сычуани» и «Карьера Артуро Уи», различные утопии и антиутопии, например, «1984» (1949) и «Скотный двор» (1945) Дж. Оруэлла, «Ценой потери» (1961) Г. Грина. Также можно вспомнить и философский роман Станислава Лема «Солярис» (1961), «Кентавр» Дж. Апдайка, антифашистский, с христианскими аллюзиями роман Ф. Шанты«Пятая печать», «средневековые» повести Е. Анджеевского «Тьма покрывает землю» и «Врата рая» и т. д. В русскоязычной литературе притчеобразной поэтикой, ориентированной на изначальные, архетипические образы природы и человека, обладает, например, проза А. Платонова(«Котлован», «Река Потудань», 1937). Возродилась эта тенденция только в 1970-е годы в повестях Василя Быкова и Чингиза Айтматова. Даже этот небольшой список показывает, насколько важны в литературе XX века иносказательные, обобщенные формы и «вечные», универсальные темы и образы.
- Рассказ — малая эпическая жанровая форма художественной литературы — небольшое по объёму изображённых явлений жизни, а отсюда и по объёму своего текста.
- Роман — большое по объёму повествовательное произведение со сложным и развитым сюжетом.
- Эпопея — монументальное по форме эпическое произведение, отличающееся общенародной проблематикой. В историко-литературной науке с XIX века термин эпопея часто употребляется в расширенном значении, охватывающем любое крупное произведение, обладающее признаками эпического построения. В этом смысле различают «романы-эпопеи», где главные герои описываются на фоне крупных событий исторического значения: «Война и мир» Л. Н. Толстого, «Тихий Дон» М. А. Шолохова. В «героико-романических эпопеях» главные герои активно и целенаправленно участвуют в важных исторических событиях, в процессе которых происходит становление их личности: «Пётр I» А. Н. Толстого. Отдельно выделяют «нравоописательные эпопеи» прозаической направленности, масштабно повествующие о комическом состоянии национального общества: «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, «Мёртвые души» Н. В. Гоголя, «Остров пингвинов» Анатоля Франса.
- Эссе — прозаическое сочинение небольшого объёма и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определяющую или исчерпывающую трактовку предмета
05.03.2016, 7407 просмотров.