Текст

(1)Давно замечено, что полная неграмотность нравствен­но выше полуграмотности. (2)Это касается и интеллигенции. (З)Полуграмотная интеллигенция искажает и уродует язык.

(4)Я задумался об этом в связи с наступающим хамством. (б)Небольшой пример. (б)Насколько я помню из литерату­ры, в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века слово «дерзость» имело отрицательный смысл. (7)Говорили: «Повар надерзил. Пришлось отправить его на конюшню». 250

(8)Уже у Даля, конечно, в связи с развитием живого языка, это слово имеет два практически противоположных смысла: (9)«Дерзость — необычайная смелость. (Ю)Дерзость — необычайная наглость и грубость».

(11)С начала двадцатого века положительный смысл это­го слова в сущности становится единственным. (12)Чем больше хамство побеждало в жизни, тем более красивым это слово выглядело в литературе. (13)И уже невозможно ему вернуть первоначальный смысл. (14)Иногда люди, не заме­чая комического эффекта, противопоставляют это слово первоначальному смыслу. (15)«Наглец, но какой дерзкий», — говорится иногда не без восхищения.

(16)Таким образом, слово «дерзость» — небольшая фило­логическая победа большого хамства…

(17)Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассу­док, что, садясь писать, надо писать честно. (18)Если мы са­димся писать с мыслью писать честно, мы поздно задума­лись о честности: поезд уже ушел.

(19)Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. (20)Таким образом, писатель, садясь пи­сать, только дописывает уже написанное его жизнью. (21)Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. (22)Далыпе можно только дописывать.

(23)Писатель не только, как и всякий человек, создает в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно вос­производит его на бумаге. (24)Ничего другого он воспроизве­сти не может. (25)Все другое — ходули или чужая черниль­ница. (26)Это сразу видно, и мы говорим — это не художник.

(27)Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окру­жающей среды. (28)И это есть наращивание этического па­фоса, заработанное собственной жизнью. И другого источ­ника энергии у писателя просто нет.

(29)Виктор Шкловский где-то писал, что обыкновенный человек просто физически не смог бы за всю свою жизнь столько раз переписать «Войну и мир». (ЗО)Конечно, не смог бы, потому что у обыкновенного человека не было такого первого грандиозного акта творчества, как жизнь Толстого, породившая эту энергию.

(31)Живому человеку свойственно ошибаться, споты­каться. (32)Естественно, это же свойственно и писателю. (ЗЗ)Может ли жизнь писателя, которая в первом акте самой жизни прошла, как ошибка и заблуждение, стать предметом изображения во втором акте творчества на бумаге?

(34)Может, но только в том случае, если второй акт есть покаянное описание этого заблуждения. (Зб)Искренность покаяния и порождает энергию вдохновения.

(По Ф. Искандеру)

Сочинение

Отражается ли в произведении искусства личность твор­ца? Что является главнейшим актом творчества для худож­ника? Над этими вопросами меня заставил задуматься текст известного российского писателя Ф. Искандера.

Автор обращается к вечной проблеме миропонимания в искусстве. Актуальность поставленного вопроса не вызывает сомнений, поскольку с древнейших времен человек в искус­стве отражает свое мировоззрение и миропонимание.

Писатель говорит о том, что «для всякого художника первым главнейшим актом творчества является сама жизнь». Действительно, в отрыве от жизни невозможно соз­дать по-настоящему талантливое произведение. Писатель только отражает на бумаге то, что жизнь уже сама давно осмыслила и «написала».

Ф. Искандер убежден, что писатель отражает в творчест­ве свое понимание мира, следовательно, он отражает свою личность, свое отношение ко всем серьезнейшим вопросам бытия. Что же, по мнению, писателя, представляет собой правильное творческое миропонимание? Это, бесспорно, стремление и воля к добру, «бесконечный процесс самоочи­щения и очищения окружающей среды». Следовательно, только если писатель нацелен, настроен на созидающее доб­ро, будет обогащаться его творчество, «наращиваться» пафос произведений. Ф. Искандер подчеркивает, что другого ис­точника вдохновения, кроме созидания добра и внутренней духовной работы, у писателя просто нет.

Главная мысль текста состоит в том, что творчество вовсе не является результатом фантазии и воображения писателя. Оно — закономерный итог познания творцом сложностей и противоречий жизни. В основе его — желание созидать, а не разрушать, непрекращающаяся внутренняя работа творца по очищению собственной души от всего разрушительного: лжи, невежества, коварства, желания славы.

Невозможно не согласиться с позицией автора: настоя­щим художником можно назвать лишь того, чьи произведе­ния взывают к добру как к основе миропорядка; того, кто постоянно совершенствует самого себя и в произведениях отражает результаты глубинной внутренней работы души.

Можно привести ряд примеров из литературы, свиде­тельствующих о том, что художник всегда занят серьезней­шей внутренней работой по познанию мира и самого себя в нем. Так, в одной из «Маленьких трагедий» А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери» великий композитор кажется Сальери «гулякой праздным». Действительно, на первый взгляд ка­жется, что Моцарт совсем не усерден в творчестве в отличие от Сальери. Но как заблуждался Сальери: Моцарт не гулял, не проводил праздно жизнь, он изучал ее, накапливал яркие и самобытные впечатления в непосредственном общении с людьми, в то время как Сальери в тиши уединения старался многочасовыми занятиями постичь то, что можно постичь исключительно в водовороте жизни.

Образ великого Моцарта привлекал не только А. С. Пуш­кина. Понять личность этого выдающегося композитора пы­тались и после А. С. Пушкина еще не раз. Так, К. Г. Паустов­ский в рассказе «Старый повар» говорит о том, что Моцарт видит источник своего творчества исключительно в жизни, в ярких впечатлениях ее. Свое видение жизни композитор пе­редает тем, кто слушает его творения. Моцарт, приступая к игре на клавесине, говорит слепому повару: «Слушайте и смотрите». Прочитав рассказ, невольно задумываешься, представил ли старик себе сад, небо, рассвет или на самом деле прозрел под влиянием музыки? Хочется верить, что ми­ропонимание композитора несомненно могло повлиять на яр­кость и точность картин, которые представил себе незрячий человек. Моцарт был счастлив, потому что отдал свой талант людям, принося им радость и созидая добро.

Итак, понимание искусства как целенаправленного добра и творческого созидания, огромная внутренняя работа ху­дожника над собой — вот источник творчества любого вели­кого творца. Другой энергии, кроме энергии самой жизни со всеми ее радостями, бедами, тревогами и печалями, у ху­дожника нет и никогда не будет.

Проблема творческих прозрений

Ф. М. Достоевского

Текст

(1)Чуть не век Достоевского корили за то, что герои у него говорят одинаково, но в конце концов, приняв этот «недостаток» или «порок» за аксиому, ему — простили.

(2)Смирились.

(3)Да, говорят! (4)Да, одинаково или почти одинаково. (5)(Стоило бы только добавить: одинаковая и небывалая до сих пор сила, невероятное напряжение слов.)

(6)Но что это? (7) «Недостаток»? (8) «Недосмотр»? (9) «Порок»?

(Ю)Когда человека пропороли ножом, когда он вдруг страшно обжегся, когда рушится, горит его дом, когда то же самое случается с другим, третьим, четвертым, то не будут ли все они чувствовать, думать, кричать одинаково? (11)А у Достоевского почти каждый герой смертельно болен духов­ной болью за весь мир, за себя, за другого, за всех, а потому так часто кричат все они и одинаково — почти одинаково — говорят, кричат, стонут, шепчут, молчат, одним одержимы, одним живут, во имя одного умирают. (12)Последние вопро­сы решают, на «последнем аршине пространства», в послед­ний час, когда есть еще последний выбор.

(13)Любой внимательный читатель наберет десятки та­ких совпадений, любой исследователь Достоевского знает их сотни. (14)Это — язык смертельной боли, язык последних вопросов, язык решающего выбора между всегубительным преступлением и всеспасительным подвигом, язык главных слов, язык смерти и жизни — буквально, не переносно, не метафорически!

(15)Ведь и у каждого человека случаются моменты, когда «свои собственные», казалось бы, абсолютно неповторимые «главные слова» (правды, лжи, надежды, страдания, самооб­мана) он слышит вдруг из уст других людей, и — вздрагива­ет, и — узнает их то в ужасе, то в стыде, то в счастье.

(16)Но XX век принес — приносит — решающее доказа­тельство, страшное и обнадеживающее доказательство истин­ности открытия Достоевского: сама реальность заговорила вдруг на его языке. (17)А. Адамович и Д. Гранин, авторы «Блокадной книги», беседуя с уцелевшими ленинградскими блокадниками, были потрясены: (18)«Жизнь словно начита­лась Достоевского!» (19)И самое потрясающее в том, что большинство этих людей заговорили языком Достоевского, не подозревая об этом, «цитировали» его, не зная, не читая, не помня, не «подслушивая»! (20)А ведь даже блокада, даже вся минувшая война, даже худшие из концлагерей, даже Хиро­сима и Нагасаки — все это лишь слабые, бледные наброски той картины всемирной гибели, которая и грозит стать ре-

Альностью. (21)Но эта угроза и заставляет простых смертных заговорить вдруг языком гениального пророка-гуманиста.

(22)Сколько написано о решающей проверке теории Эйнштейна, когда в 1919 году две астрономические экспе­диции (в Бразилии и Западной Африке) сфотографировали Солнце во время его полного затмения и обнаружили пред­сказанное отклонение лучей света в поле тяготения Солнца. (23)Триумф! (24)Но предчувствия, предсказания, открытия Достоевского прошли ничуть не менее серьезную проверку. (25)И не надо быть гением, чтобы увидеть это, не надо ни­каких экспедиций и даже — никаких телескопов: все «за­тмения», все «отклонения» стали видны вооруженным гла­зом. (26)А ведь реальное значение открытий Достоевского несравненно важнее открытий, скажем, Эйнштейна, кото­рый сам это и признавал, сам на этом настаивал.

(27)«Всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху — c… Прежде всего!»

(28)Теперь уж буквально — всем, буквально — воздуху, буквально — не хватает. (29)Не хватает именно потому, что еще раньше (как это предвидел, предчувствовал Достоев­ский), и давно уже, перестало хватать воздуху правды, воз­духу нравственного.

(30)И все больше людей ощущают это, все больше дума­ют, кричат об этом, хотя и на разные голоса.

(По Ю. Карякину )

Сочинение

Творчество Федора Михайловича Достоевского — одно из вершинных достижений русской классической литературы — справедливо уподобляют космосу. Созданный писателем художественный мир столь грандиозен по масштабам мысли и чувства, глубине духовных проникновений и прозрений, что представляет собой своего рода вселенную. К осознанию этой истины стремится Ю. Карякин, современный публи­цист и исследователь творчества Ф. М. Достоевского.

В предлагаемом для анализа тексте Ю. Карякин обраща­ется к сложнейшей философской проблеме осмысления твор­ческих прозрений Ф. М. Достоевского. Актуальность назван­ной проблемы бесспорна, поскольку и сегодня, в XXI веке, творчество этого величайшего русского мыслителя до сих пор осознано не в полной мере, и, вероятно, человечеству потре­буется еще очень много времени, чтобы понять, оценить всю философскую глубину пророчеств писателя-гуманиста.

Ю. Карякин, рассуждая о глубине пророческих откры­тий автора «Преступления и наказания», говорит о том, что «у Достоевского почти каждый герой смертельно болен ду­ховной болью за весь мир». Вероятно, этим, по мнению ав­тора текста, объясняется душевная неуспокоенность героев, их невероятное по силе желание найти ответы на «прокля­тые» вопросы жизни.

Говоря о том, что все открытия и предсказания должны пройти обязательную проверку временем, Ю. Карякин спра­ведливо утверждает, что «предчувствия, предсказания, от­крытия Достоевского прошли ничуть не менее серьезную проверку временем», чем, скажем, открытия Эйнштейна. По мнению автора, значение творческих пророчеств великого мыслителя для человечества имеют несравнимо большую ценность, чем труды великого математика. Чем это объяс­нимо? Безусловно, тем, что открытия и пророчества Ф. М. Достоевского находятся в нравственной плоскости че­ловеческого бытия. А без нравственности, без «нравственно­го воздуху», без «воздуху правды» люди жить не могут.

Ю. Карякин приходит к выводу: величие и значимость творческих пророческих открытий Ф. М. Достоевского по­стоянно доказывается самой жизнью, самой реальностью тех нравственных угроз, о которых говорят, кричат, плачут, мучительно размышляют герои великого русского писателя.

Невозможно не согласиться с мнением автора текста: Ф. М. Достоевский пророчески осмыслил многие сложней­шие вопросы человечества. Именно поэтому в сложнейшие периоды жизни нации кажется, что самые обычные, реаль­ные люди говорят словами героев писателя.

Можно привести ряд примеров из художественных произ­ведений Ф. М. Достоевского, подтверждающих глубину твор­ческих прозрений писателя. Так, в романе «Братья Карама­зовы» в уста своего героя Алеши Карамазова автор вложил пророческие слова о том, куда приведет человечество тяга к бесконечному накопительству: «Мир говорит: «Имеешь по­требности, а потому насыщай их… И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных — зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали. Куда пойдет сей невольник, если столь привык уто­лять бесчисленные потребности свои, которые сам же навы­думывал? В вечном одиночестве он. И достигли того, что ве­щей накопили больше, а радости стало меньше». Нравы многих моих современников, их душевную и духовную опус­тошенность подтверждают эти слова писателя.

Не менее значимы для человечества и прозрения писате­ля о счастье как о единственном состоянии духа, которое продлит жизнь на Земле. «Люди могут быть прекрасны и счастливы, если не потеряют способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным со­стоянием людей», — говорит Ф. М. Достоевский в одном из писем. Бесспорно, пророческие слова: для того чтобы сохра­нить жизнь, не погрязнуть в нравственном ничтожестве, не привести общество к полному распаду, люди должны нау­читься строить свою жизнь на основах духовности, нравст­венности, уважения достоинства личности.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что Ф. М. Достоевский в своих трудах предвидит и предчувству­ет ответы, которые составляют цель глубинных, философ­ских исканий всего человечества. Ответы на многие «веч­ные» вопросы, над которыми издревле бьется человеческое сознание, выдающийся художник и мыслитель оставил в своих произведениях, которые сегодня воспринимаются как пророчество, как дар и задание непрестанного совершенст­вования человека.