Совершенно неподготовленный как пишется

Через два года с начала пандемии уже трудно представить такую плотность, какая бывала на ежегодных лекциях у академика Зализняка. Люди стояли на ступеньках, теснились в дверях, влезали на высоченные подоконники. Аудитория напоминала электричку в час пик. Что же в этих встречах такого сенсационного? Это чувство невероятного, восторг от прикосновения к живому миру древнего Новгорода, радость от встреч с людьми, которые его населяют, — именно в настоящем времени. Никем не отредактированная жизнь с ее сиюминутными радостями, тревогами и заботами. Это машина времени, которая уносит нас в XII век.

Прискачи на машине времени

— Самое замечательное, чему нас учат берестяные грамоты, это то, что что-то новое находится буквально в каждом документе. Я специально, с этой точки зрения как раз, готовясь к лекции, специально просмотрел: действительно такого холостого пробега, что ли, практически нет. Вот первая грамота, найденная в 2021 году, маленький совсем клочочек, а в нем термин — «перелог». Это залежная земля, временно не используемая. Первый раз встречается в берестяных грамотах это земледельческое понятие. И вообще самая ранняя фиксация слова. Так что буквально в каждой.

Возьмем последнюю грамоту из Старой Руссы, единственную в этом году. Благодаря ей мы впервые осознали, что на Руси был известен и использовался хорошо нам всем знакомый способ сокращения слов: когда пишется только начало слова, а остальное сокращается. Вот мы так сокращаем слова. Но для Древней Руси был свойствен другой способ — когда середина выбрасывается, а остаются начало и конец. К такому мы привычны. В классической палеографии такой способ называется контракция, а когда конец отбрасывается — это суспензия. И теперь мы видим, что ее примеры и раньше встречались, только мы их не замечали, а осознали благодаря новой грамоте. Так что практически любой текст что-то новое приносит! Конечно, есть более важные вещи, есть менее важные.

Пойдем дальше. Вот грамота №1137 — замечательный документ. Управляющий пишет своему господину, излагая обстоятельства поимки некоего «татя», и этого «татя» в дальнейшем те, кто его «изымали», «перемчали», доставили куда-то за пределы Новгородской земли, и потом его у них вызволили, взяли на поруки, но — добавлено — силой! Вот такая прекрасная иллюстрация тому, как действовало и нарушалось древнерусское право. И здесь же интересные вещи лингвистические, сказано про «татя», что его «перемчали за рубеж до Хотуня», «и нѣ, господине, яти их» — и нельзя, господин, схватить их! Такой оборот «и нѣ яти», он в деловой, бытовой письменности встречается впервые, до этого были только книжные примеры.

В общем, прекрасный текст с живой диалектной речью, очень яркое письмо. Достаточно сказать, что автор обращается к адресату, господину своему, и пишет: «И ныне, господине, прискочи ко мне!» — такой неожиданный способ обращения к вышестоящему лицу. Все происходит быстро в этой грамоте, татя перемчали за рубеж, господин должен прискакать — очень динамичный текст.

— Что значит «прискочи»? 

— Прискачи! Что еще? На коня сядь! Сядь на коня и прискачи! 

— То есть здесь какие-то, видимо, отношения не такие уж и подчиненные, раз повелевает господину «прискакать». 

— Ну да! Нам чувствуется здесь какая-то фамильярность, но это вопрос, была она или нет. Может быть, это мы сейчас так воспринимаем этот глагол. А автор просто хотел сказать «быстро прибудь сюда». Но само по себе требование характерное. 

Докопались до Ганзы

— Как этот сезон проходил и как вообще устроена новгородская археология? 

— Есть один чисто «академический» раскоп — Троицкий, который копают с 1972 года в собственно научных целях. И он сейчас достиг очень интересного слоя конца XII — начала XIII века — как раз эти слои (и более глубокие — XII век) на Троицком самые богатые грамотами. Но кроме того идут раскопки, вызванные какими-то градостроительными нуждами и просто частной застройкой — вот в этом году велась реконструкция Ильиной улицы, ее верхние ярусы были раскрыты, и это само по себе было зрелище чрезвычайно интересное, когда можно было на большом протяжении видеть древние мостовые конца XIV — начала XV века.

Потом это все обратно закопали, то есть глубокие, древние пласты — XII — XIII век — остались уже под пешеходной улицей. В ходе этих работ было найдено несколько грамот: та, про которую я говорил, где «господин, прискачи ко мне» и первая, про «перелог, они были именно оттуда. Потом там же на Ильиной, прямо у нашей археологической базы, сделали шурф, маленький раскопчик, чтобы проследить древние ярусы улицы, и там тоже нашли две грамоты. 

А с другой стороны, начались работы на территории, прилегающей или даже входившей в Немецкий двор на Торговой стороне — как раз рядом с Ильиной улицей находился Немецкий двор, представительство Ганзы в Новгороде, (Ганза — крупный политический и экономический союз торговых городов Северо-Западной Европы, возникший в середине XII века), ну и конечно, этот участок сулит очень интересные находки. И там были найдены две грамоты. Так что довольно разнообразна топография новгородских находок этого года. 

— Получается, где ни копни, там грамота.

— Да, так устроен Новгород! Были, конечно, раскопы без грамот, но в целом да, в пределах древней городской территории, где была уличная застройка, вероятность обнаружения грамот очень большая.

— Грамоты не хранили где-то у себя, а читали и бросали под ноги? 

— Да, конечно. Они до нас, собственно, дошли ровно потому, что их не хранили. Такой есть парадокс с древнерусскими источниками: сохранилось или то, что хранили особенно тщательно, вроде книг, которые находились в каменных храмах, или то, что, наоборот, выкидывалось и затаптывалось в грязь и таким образом консервировалось в культурном слое.

— А как вы можете так, открыть слой какого-то века и снова закрыть? Потом, когда нужно, еще раз открыть, посмотреть и опять законсервировать? 

— Есть свои интересы у города, и свои у археологов. Интерес археологов, конечно, состоит в том, чтобы исследовать соответствующую территорию на всю глубину — от поздних напластований до самых древних. Но такая возможность не всегда представляется. В этом году на Ильиной улице открыты только верхние пласты, все засыпано, и древность осталась под новой улицей. Но когда-то можно будет докопаться и до этих древних слоев, так что это в порядке вещей.

— Здесь глагол «докопаться» заключает в себе двойной смысл. 

— Докопаться — да, «докопаться» здесь в своем буквальном значении!

Грамоты гремели

— Когда вы начали заниматься грамотами и когда вы заинтересовались этой частью лингвистики?

— В 1989-м году я в первый раз оказался в Новгороде. Как-то стал понемногу приезжать и влился в новгородскую экспедицию. Это, конечно, благодаря Андрею Анатольевичу Зализняку, чьи курсы я слушал, будучи студентом, и как-то постепенно, постепенно возникло это сотрудничество, втянулся.

— Какое впечатление на вас А.А. произвел при первом знакомстве? Какое впечатление он производил на людей.

— Курс, который он нам читал, назывался «Лингвистический анализ древнерусского текста». Впечатление было невероятной силы, тем более, что я был еще совершенно неподготовленный человек и практически не знал, кто такой Зализняк. Он как-то стремительно вошел в аудиторию и, стоя у доски, развертывал формулировки, удивительные по красоте и ясности, я поражался тому, как это можно — спонтанно говорить с такой абсолютной ясностью. Это было незабываемое впечатление. Такая кристальная чистота мысли поражала больше всего, наверное. И просто личностное обаяние, исходившее от него.

— Грамоты тогда гремели?

— Да, конечно, гремели. Это было время, 1983 год, когда велась работа над томом грамот, с которого началось сотрудничество Янина и Зализняка, том, в котором была большая работа Зализняка о языке берестяных грамот, собственно, произведшая переворот в исторической русистике. Тогда как раз это все действительно гремело. Невозможно было этим не заинтересоваться.

— Насколько вообще берестяные грамоты, эта находка, изменила представление о русском языке, процессах, которые в нем происходили, и о том, из каких источников он сформировался? 

— Изменило, конечно, очень сильно, но об этом много уже говорено и писано. Ведь именно тогда этот по существу массовый источник был надлежащим образом лингвистически интерпретирован. До этого тоже занимались берестяными грамотами, но казалось, что они написаны не очень грамотно, и реальная их лингвистическая ценность казалась незначительной. Именно в силу малограмотности письма. Но когда Зализняку удалось показать, что в действительности берестяные тексты написаны в соответствии с определенными письменными нормами, только отличными от тех, которые мы знаем по памятникам книжной письменности, — тогда раскрылся их реальный лингвистический потенциал. Выяснилось, что многое из того, что казалось ошибками, в действительности — особенности до сих пор неизвестной живой речи, которая звучала в древнем Новгороде. Эти особенности как раз и описаны в книге Зализняка «Древненовгородский диалект». Но главное открытие заключалось в том, что этот диалект, его специфика по сравнению с другими говорами и диалектами, да и по сравнению со всеми остальными славянскими языками, была очень велика с самого начала письменной эпохи, уже в XI веке! — что невозможно объяснить как результат какого-то разделения или диалектного дробления единого древнерусского языка. 

Этот вывод — что новгородский диалект представлял собой особый поздний праславянский диалект, конечно, тесно связанный с другими восточнославянскими, но тем не менее обладавший уже в древнейшую эпоху таким ярким своеобразием, — это было качественно новое представление о восточнославянском языковом развитии.

Товаре вхе келе

— И еще они, наверное, совершенно изменили представление о повседневной жизни, которая была тогда? Видимо, еще не представляли, что жена мужу может написать записку или слуга — своему господину, что люди общались письменно. 

— Теоретически, конечно, можно было такое предполагать. Ясно, что какая-то коммуникация в быту происходила, и вероятно, письменность в быту использовалась. Но тут мы получаем непосредственное свидетельство. Это как раз то, что отличает нашу ситуацию от западноевропейской, ведь европейское Средневековье не оставило по себе памятников такой бытовой коммуникации. В Западной Европе единственная параллель — в Норвегии, в Бергене, где в начале 1950-х годов — заметьте, тогда же, когда были открыты и берестяные грамоты, — был раскопан комплекс из нескольких сот писем и записей на деревянных щепочках — так называемый «Бергенский архив». Это, в принципе, похожие на берестяные грамоты тексты — еще и тем, что записи делались на местном языке.  Ведь чем ситуация на Руси отличалась от той, что была в большей части стран Запада. В Западной Европе письменным языком была латынь, она требовала специального освоения — а здесь не было никакого языкового барьера, всякий новгородец, просто обученный грамоте, мог зафиксировать, записать свою речь на том языке — ну так, грубо говоря — на котором он и говорил. Это отсутствие барьера между живой речью и письменным языком — важнейшая черта древнерусской языковой ситуации.

— Насколько тот язык отличался от того, на котором мы говорим сейчас?

— Он отличался, и довольно существенно, но это были отличия, касавшиеся отдельных звеньев фонетической и грамматической системы. В принципе, это не та дистанция, которая делает непонятным текст на одном языке для носителя другого языка. С этим, кстати, связана такая проблема изучения древнерусских текстов, когда они кажутся обманчиво понятными, и создается иллюзия того, что мы понимаем, о чем речь, а на самом деле это не так. 

— Например?

— Ну вот понятна ли фраза «Товаре вхе келе»? Наверное, вы слышите, что «товаре» — это товар. 

— Ну да.

— А вот что такое «вхе», наверное, уже для неподготовленного слушателя будет непонятно.

— Непонятно!

— А это означает «Товар весь цел». Просто местоимение «весь» в древненовгородском сохраняло в основе звук «х», который был в нем в праславянском. А прилагательное «целый» содержало в корне «к», еще не перешедший в «ц» в силу так называемой второй палатализации заднеязычных, которая прошла во всех праславянских диалектах, кроме древненовгородского. А окончание именительного падежа единственного числа у слов типа «городъ»  в Новгороде было не -ъ, как всюду в славянском мире, а -е. То есть в Киеве и, скажем, Ростове, говорили «товаръ весь цѣлъ», а в Новгороде — «товаре вхе кѣле».   

— Надо же, как здорово. А вам сразу понятно, когда вы это видите?

— Ну понимаете, сейчас многое из того, что было абсолютной новостью, совершеннейшей сенсацией в 1980-ые годы, когда это все читалось впервые, стало общеизвестным, превратилось, если угодно, в рутину. Сейчас те яркие новгородизмы, которые были открыты в 1980-е годы, мы встречаем в текстах как совершенно естественное, ожидаемое явление. Другое дело, что постоянно обнаруживается что-то новое, и эта картина дополняется.

Вот, например, местоимение «кто» имело в древненовгородском вид «кето», при этом ударение было на первый слог — «кето». Это «кето» встречается в берестяных грамотах, мы уже хорошо знаем эту форму. А несколько лет назад в одной надписи в Юрьевом монастыре обнаружилась форма «кет», без конечного «о», и ее мы поняли не сразу. Между тем, с этим словом произошло то же самое, что и, например, со словом «так», которое в древности звучало «тако», а потом конечный гласный отпал. Соответственно и «кето» превратилось в «кет».  Ну вот попробуйте разглядеть в форме «кет» местоимение «кто»!

— Это задача для лингвиста.

— Может быть, главное, чего требуют от нас берестяные грамоты, это быть готовым к новому, не пройти мимо той новой лингвистической информации, которую содержит текст, не принять ее за очередную ошибку или просто не заметить. В последние годы, например, мы узнали нечто новое о том, как протекал процесс падения редуцированных гласных в древнерусском языке и как он отражался в письменности. Это главное изменение в фонетической системе славянских языков, которое произошло в XI-XII веках и в целом преобразовало звуковую систему. 

— Что именно нового? Можете привести пример?

— Вот смотрите, еще одна грамота этого года (№ 1139) письмо от Коснятина к Пёке. Очень интересные имена. Къснятинъ — это древнерусский вариант греческого имени Константин. В дальнейшем редуцированный «ъ» в корне исчез, а группа «ксн» упростилась в «сн» — и получилось «Снятин». Так вот автор этой грамоты сначала написал «Снятин», а потом вставил сверху «къ». То есть он уже в естественной своей речи произносил свое имя в позднем фонетическом варианте. Но он как бы отрефлексировал этот момент — и решил написать его полностью. Интересно, что при этом во всех остальных точках — перед нами древнерусская система до падения редуцированных.

— А что он там писал, этот Къснятин?

— Он написал очень интересное письмо. Он написал: «Се взяле еси у Гюрятѣ пять сороцьк», — то есть ты взял у Гюряты пять сорочков. «А Гюрята у мене възяле пять сороцькъ» — А Гюрята у меня взял пять сорочков (сорочок — сорок беличьих шкурок). «А възьми тамо у Гюрятѣ ты» — ты возьми там у Гюряты — «а язъ хоцу у тебе взяти» — а я возьму у тебя.  Концовка почти стихотворная, потому что ударение в глаголе было на последний слог: «взяти».

Очень яркий текст. Речь идет о том, что у автора и адресата Гюрята взял деньги в долг, по пять сорочков. И Коснятин просит Пёку взять у Гюряты долг и за себя тоже. А потом он у него возьмет свою часть. По существу, это документ, а не просто письмо. Пёка должен был явиться к Гюряте и сказать: «Вот смотри, что пишет Коснятин. Он просит меня взять у тебя и свой долг тоже». Берестяные тексты часто функционировали таким образом, как такие элементарные документы, при взаимных расчетах. 

— Человек должен был предъявить эту грамоту, это было доказательство?

— А как эта записочка была доставлена Косняте, вы можете предполагать? Ее относил посыльный или уже было что-то вроде почты? 

— Как функционировала древняя почта, мы только можем догадываться. Конечно, люди носили. Иногда мы даже знаем, как. В одной грамоте сказано: «Дитятею пришли весть» — то есть пошли весточку с ребенком, со своим сыном или дочерью. Дети могли вполне использоваться в качестве гонцов. Вообще это отдельная интересная тема, посыльные иногда упоминаются в самом тексте. Например, в одной грамоте сказано: «Вдай сему, еже рекл — верешцу  ту». «Верешца» — уменьшительное от «верешь», зерно.  «Дай этому человеку то, что он тебе сказал». А дальше уточнение: «Это зерно».  Коммуникация осуществлялась в смешанной форме: посылался гонец с устным сообщением, а в качестве дополнительного подтверждение могла быть послана грамота, которая, так сказать, авторизовала эту устную весть. 

— Как бы цифровая подпись.
— Точно, цифровая подпись! Именно так.

38 писем Якима

— Грамоты изучаются уже 70 лет, попадалось ли за это время несколько грамот от одного автора? 

— Еще бы!

— Скажем, были какие-то супер-распространители, о жизни которых более-менее что-то известно? 

— Да, есть такие персоны в этом берестяном мире, которые были особенно плодовиты. Рекорд в этом отношении принадлежит Якиму. Яким жил в конце XII века, и его рукой написано 38 — представляете, тридцать восемь! — берестяных грамот.

— Вот это да! А что он успел о себе рассказать, что вы о нем знаете благодаря этим тридцати восьми?

— Мы знаем, что это был человек из церковной среды, одна из его грамот содержит литургический текст. Но большая часть им написанного —  документы совсем иного рода. Есть маленькие записочки, указывающие цены на какие-то товары. А с другой стороны, большие деловые записи, в которых Яким предстает перед нами как управляющий в каком-то богатом боярском хозяйстве. Такой вот грамотей, секретарь при богатом боярине. Но связанный и с каким-то монастырем: упоминаются монастырские продукты. Очень характерная для своей эпохи личность. Несколько писем от него. Одно довольно симпатичное, в котором Яким пишет, что нужно раздобыть деньги — шесть гривен, а у Бориса их «не лапь взяти». «Не лапь» — интересное наречие, означает «непросто», то есть у Бориса эти шесть гривен так просто не возьмешь! Вот такие эмоции.

— Досада какая-то?

— Да, досада, а потом он говорит: «А если господин не приедет, то…». Сейчас я даже найду этот текст, уж больно он выразителен. Вот, да!  Он пишет, что про «самого»  (так он называет своего патрона) говорили, что он должен прибыть в город в «в неделю», то есть в воскресенье. А если не приедет, в воскресенье сам поеду к нему. И перед словами «сам поеду» стоит крест. Кажется, что этот крест — это выражение такого благочестивого жеста   — Яким как бы осеняет себя крестным знамением: «А если господин не приедет, то я, Господи благослови! к нему сам отправлюсь».

— Как интересно. Шесть гривен — это много было в то время?

— Да, шесть гривен — это было много. За гривну можно было корову купить. 

— Проблема была такая, что стоило написать об этом. А по каким поводам вообще могли написать? Жены писали своим мужьям, например, для чего, по какой причине?

— Есть письмо, например, в котором попадья пишет попу, хорошее письмо, минуточку… Вот оно. «Приказ к Семену от жены». А? Интересная формулировка, да? Приказ здесь, конечно, — это не совсем приказ, это такое сообщение Семену от жены. «Чтобы еси угомон доспел попросту, а мене ждучи. А я цебе целом бью». Угомон — от глагола «угомонить», то есть: «Хорошо бы ты утихомирил там всех попросту! И ждал бы меня. А я тебе бью челом». Вот такое распоряжение жены мужу по домашним делам. 

— Она куда-то уехала и оттуда пишет домой?

— Да, как-то так.  Может, она находится в селе, а муж в городе, и вот до села дошли слухи, что там что-то неладное, и надо бы как-то это все успокоить… 

— Вообще эти грамоты несколько по-другому открывают взгляд на отношения между людьми. Например, вот здесь мы видим отношения между мужем и женой, и видимо, место женщины не было каким-то таким уж подчиненным, раз она ему шлет такие приказы. 

— Да, конечно!

Сказала куница соболю

— Что становится понятно про отношения из этого письма и вообще из всего комплекса грамот? 

—  Роль женщины в древнерусском обществе — действительно тема, на которую берестяные грамоты пролили совершенно новый свет, и действительно поразительно, что уже в раннюю эпоху — в XI-XII веке — у нас есть целый ряд женских писем, из которых встает образ очень независимой, активно участвующей в экономических делах женщины, заправляющей хозяйством, распоряжающейся по дому. Есть, скажем, прекрасное письмо середины XII века от Петра к Марене. Петр, он же Петрок — очень интересная фигура, боярин, с ним тоже связано более десятка грамот. И вот он пишет своей жене — Марене: «Ци ти почне князь купце наделивати» — если князь начнет наделять купцов, «и пришлет к тебе, и ты ему молви: Ты, князь, знаешь, скольких людей унес мор этой зимой», — вот, кстати, актуальная тема. То есть он пишет жене, имея в виду, что к ней может прислать князь, и жена должна будет князю сделать такое заявление.

— Ей надо будет нечто такое резкое сказать? 

— Нет, не то чтобы резкое. Но важно, что жена Петрока выступает как его доверенное лицо, напрямую общаясь с князем. Это, конечно, новгородская знать XII века. Но мы знаем ту же Маренуи с другой стороны. Есть замечательное письмо от свахи Милуши, которая пишет Марене в связи с предстоящим замужеством ее дочери. Дочь названа семейным прозвищем «Большая коса». «Косе Великее поехати бы еи за Сновида», — то есть Большая Коса должна готовиться к тому, чтобы выйти за Сновида. Это тоже отдельная тема — брачные отношения в берестяных грамотах. Целый ряд берестяных текстов посвящены этой тематике. Есть письмо от родителей жениха, фактически — от матери, к свахе, в котором она пишет: «сын готов на твое брачное предложение, и ты поскорее прибудь сюда». Заканчивается красивой формулой: «Где мне хлеб, там и тебе!» — «там, где у меня есть пропитание, там и ты не пропадешь». Это грамота 731, можете тоже посмотреть. 

— А почему сваха называет дочь «Великая Коса»? 

— Это иносказательный язык брачного сговора. Когда приходят сваты и говорят: у вас товар, у нас купец. Это фольклорно-обрядовая традиция со своим условным языком. И она, таким образом, замечательно отражается и на бересте тоже. 
— То есть не нужно по имени называть или не в этом дело? 

— Вряд ли в этом, ведь жених — Сновид назван своим именем. В прошлом году было замечательное пополнение этого круга грамот. Причем это не берестяная грамота, а костяная.  Ее разгадала моя коллега Марина Анатольевна Бобрик. Там сказано: «Молвила куна соболи», то есть «» — и дальше некоторое число. Куница  и соболь — обрядовые «маски» жениха и невесты. В обрядовых текстах довольно часто невеста обозначается как куница, а жених предстает как соболь. То есть невеста-куница назначила цену. Перед нами документ брачного торга.  

— А почему вы сказали, что костяная грамота? 

— Потому что написана на фрагменте коровьего ребра. 

— Почему в этот раз так? 

— Это не очень понятно — почему не была использована береста. Вообще-то кость как материал для письма мы знаем, в Скандинавии есть такие находки тоже.  Вообще коровье ребро, извлеченное, скажем, из супа, вполне удобная поверхность для письма. Но возможно, что использование такого «твердого носителя» в данном случая неслучайно.

Не ошибиться в прошлом

— Чем вообще писали на бересте и была ли специально заготовленная береста? Скажем, продавались эти берестяные принадлежности? 

— Я думаю, что вряд ли продавались, но конечно, береста обрабатывалась, чтобы на ней можно было писать. Не так просто — содрал с дерева и написал. Нужно было вырезать чистый фрагмент коры, удалить лишние внешние слои. Существовал ли на новгородском торге писчебумажный ряд?  Едва ли. Хотя, кто знает… 

— Но все эти материалы были под рукой, поэтому они были доступны людям всех сословий, видимо. 

— Конечно. 

— И грамотны были тоже все, поголовно?

— Это, конечно, сильное преувеличение. По крайней мере в ранее время грамотность была распространена в первую очередь среди знати, а также купечества, которое тоже было заинтересовано в развитии такой коммуникации. Но действительно, в XIV в. грамотно было, вероятно, большинство горожан. Есть знаменитое письмо этого времени, где муж жене пишет «Отдай детей грамоте учиться» — и это среди обычных хозяйственных указаний. Письмо понемногу демократизировалось.  С этим, кстати говоря, связаны изменения в формуляре. В ранних грамотах мы довольно часто находим крест в начале письма или деловой записи. Это знак происхождения бытовой письменной традиции от традиции церковной. А в XIII-XIV веках крест в начале письма никто не ставит. С другой стороны, в адресных формах ранних писем находим слово «покланяние», это книжное, церковнославянское слово. А потом его сменяет обычный «поклон». То есть происходят какие-то изменения в характере бытовой письменной культуры, она понемногу утрачивает связь с породившей ее книжной традицией. 

— И становится доступной уже всем, и бедным, и незнатным? 

— Да. А сначала было не так. Ведь что мы знаем из летописи? В 1030-м году Ярослав пришел в Новгород и набрал триста человек детей «у попов и у старост», чтобы учить грамоте. Вот это и были первые авторы и адресаты берестяных писем — дети духовенства и знати. С этим ограниченным распространением грамотности, по-видимому, связано и то, что в ранних текстах мы довольно много персонажей можем идентифицировать с историческими лицами, в частности — с посадниками. Это связано с тем, что круг лиц, участвовавших в берестяной переписке, был сравнительно узок.  Но тем не менее он, конечно, исчислялся сотнями.

— А что для вас самое главное в грамотах? За все время, что вы работаете с ними.

— То, что это бесконечно интересное занятие. Всякий новый берестяной документ — это возможность непосредственного прикосновения к тому ушедшему миру, возможность его услышать. Представить этих людей. И задача правильно прочесть и интерпретировать этот текст — конечно, довольно ответственная. Не ту букву прочтешь — и окажется, что все не так. Помните у Брэдбери рассказ про бабочку? Тут, может быть, что-то похожее.

— Боитесь, что будущее может пойти по-другому?

— Такая опасность вряд ли существует, но надо помнить, что в прошлом лучше тоже совершать ошибок поменьше. 

Исследования берестяных грамот проводятся при поддержке Российского научного фонда (проект № 19-18-00352)