Сочинения юлия цезаря как исторический источник

1. Образ Цезаря в мировой историографии. Миф о Цезаре

Гай Юлий Цезарь принадлежит к тем редким избранникам истории, чей образ не тускнеет от времени, чья слава переживает века. Выдающийся полководец, не менее выдающийся государственный деятель, разносторонний гений — таков как будто никем не оспариваемый приговор ряда поколений. В обрамлении таких эпитетов, в блеске таких оценок Цезарь вошел в историю. Но так ли это на самом деле? И всегда ли именно так считалось? Ответ на первый вопрос должна дать книга в целом, на второй попытаемся ответить в данной главе.

Как оценивали Цезаря его современники и его ближайшие потомки? Однако, прежде чем перейти к обзору их мнений и высказываний, не мешает, на наш взгляд, выяснить — если будет позволено так сказать — вопрос о ценности самих оценок, т. е. о степени их достоверности. Во–первых, объективная оценка исторического значения той или иной личности всегда дело более сложное, более тонкое и деликатное, чем оценка того или иного исторического события. Во–вторых, по разным причинам к свидетельствам как современников, так и ближайших потомков следует в таких случаях относиться cum grano salis, т. е. с сугубой осторожностью.

Свидетельства современников, безусловно, очень ценны, ибо в них сохраняется непосредственность восприятия, знание таких подробностей и ощущение таких оттенков, которые почти всегда ускользают от тех, кто не был участником или свидетелем событий. Наконец, никто в такой степени, как современник, не способен уловить и передать наиболее характерные черты обстановки, «аромат эпохи». Вместе с тем никто так часто не подвержен конъюнктурным влияниям, личным пристрастиям, а потому и не в состоянии не лицеприятно оценить значение какой–либо исторической личности в целом, том более что любой современник лишен тех объективных преимуществ, которые таит в себе ретроспекция.

С другой стороны, потомки, представители последующих поколений, всегда и в полном смысле слова — пленники ретроспекции. Они не в состоянии вырваться из–под ее власти, все их восприятие обусловлено ею, а потому они часто впадают в грех телеологических оценок, обманчиво правдоподобных выводов, опасных исторических аберраций. Судьба и посмертная репутация ряда исторических деятелей — кстати, о некоторых из них речь впереди — лучший тому пример и подтверждение.

И тем не менее свидетельства такого рода очень важны. В нашем же случае, если иметь в виду современников, то, очевидно, следует начинать с «самооценок» Цезаря, содержащихся в его собственных мемуарах. В составе так называемого «Цезарева корпуса» (Corpus Caesarianum) до нас дошел ряд произведений: «Записки о галльской войне», «Записки о гражданской войне», затем «Александрийская война», «Африканская война» и, наконец, «Испанская война». Хотя все эти произведения включены в названный «Corpus Caesariarum» и носят обычно имя Цезаря, но далеко не все о и им написаны. Безусловно, перу Цезаря принадлежат два первых мемуара (хотя последняя, т. е. восьмая, книга «Записок о галльской войне» написана Авлом Гиртием, одним из видных офицеров Цезаря), остальные произведения вышли из–под пера его соратников и приверженцев. Причем если об авторе «Александрийской войны» и «Африканской войны» высказывались различные предположения и догадки еще в самой древности (назывались имена Оппия, одного из ближайших друзей Цезаря, и того же Гиртия ), то автор «Испанской войны» не может быть назван даже предположительно. Можно лишь отметить, что сочинение дошло до нас в крайне поврежденном виде и написано, вероятно, одним из младших офицеров Цезаря, а может быть, даже вовсе и не военным (хотя, несомненно, участником событий).

О значении «Записок» Цезаря (и других произведений «Корпуса») как исторического источника будет сказано в дальнейшем , а сейчас нас интересует лишь вопрос о том, какой образ Цезаря складывается на основе знакомства с его мемуарами, какие черты своей личности, своего характера он сам подчеркивает и выделяет в «Записках» о галльской и гражданской войнах. Давно замечено, что явно тенденциозные мемуары (в особенности, конечно, «Записки о гражданской войне») весьма умело построены таким образом, что производят впечатление полной правдивости. О себе Цезарь (подобно Ксенофонту в «Анабазисе») неизменно говорит только в третьем лице, что опять–таки подчеркивает объективность и искренность изложения.

Какие же основные черты выделены в «самохарактеристике» Цезаря? В «Галльской войне» уделено много внимания военным дарованиям самого автора: быстроте его действий, мобильности, большой предусмотрительности, умению предвидеть намерения врага. Ряд крупных сражений описан вполне профессионально. Создается образ отнюдь не любителя, дилетанта, но знатока военного дела, опытного и талантливого полководца.

Частично в этом же первом произведении Цезаря, а главным образом в «Записках о гражданской войне» подчеркиваются и другие черты «самохарактеристики»: мягкость и милосердие по отношению к врагам, популярность среди солдат, необычайная преданность воинов своему полководцу. Все это опять–таки подается без всякого «нажима», иногда как бы походя, и производит впечатление полной объективности. Однако эта «объективность» и эта «скромность», как и постоянное упоминание о себе лишь в третьем лице, приобретают несколько иную окраску, если учесть, что таким не бросающимся в глаза приемом имя Цезаря в обоих произведениях упоминается 775 раз!

В итоге можно сказать, что произведения как самого Цезаря, так и других авторов, входящие в «Corpus Caesarianum», представляют собой образец своеобразного жанра, который занимал определенное место в истории античной литературы. Это жанр военных мемуаров, примечательный, между прочим, тем, что в подобного рода произведениях причудливо сочетается использование документального материала с элементами «военного романа».

Огромный интерес и значение для оценки личности Цезаря имеет богатое литературное наследие Цицерона. Цицерон не просто современник Цезаря, он тот человек, чья судьба и политическая карьера были тесно связаны с Цезарем, в значительной мере зависели от него, причем эта то более, то менее тесная связь не прерывалась на протяжении всей жизни Цезаря. Потому–то вопросу о взаимоотношениях между этими двумя столь знаменитыми и столь различными деятелями римской истории посвящена огромная литература: нет и не может быть работы, касающейся Цезаря, в которой был бы обойден вопрос о его связях с Цицероном, так же как в тех трудах, где речь идет о жизни и деятельности Цицерона, неизбежно присутствует Цезарь. Существует, кроме того, ряд исследований, специально изучающих историю их взаимоотношений .

Мы не можем, да и не должны в данном случае подробно рассматривать эту проблему. Однако есть все основания говорить о крайне терпимом, даже в какой–то мере «бережном» отношении Цезаря к великому оратору. В начале гражданской войны Цезарь пытается привлечь его на свою сторону, обращается к нему за советами и поддержкой и даже после того, как Цицерон открыто переходит на сторону Помпея и отправляется к нему в лагерь, Цезарь не зачисляет его в разряд своих врагов, а, вернувшись на родину победителем, оказывает Цицерону явное благоволение. И наконец, когда Цицерон во время последней кампании гражданской войны публикует панегирик заклятому врагу Цезаря — Катону, то всесильный диктатор не только спешит выступить с ответом, но даже как бы извиняется и просит не сравнивать это его «слово воина» с искусной речью выдающегося оратора.

Таково в самых общих чертах отношение Цезаря к Цицерону; нас же в данном случае интересует «обратный» вопрос: как относился к Цезарю и как оценивал его деятельность один из самых знаменитых его современников. Однако на вопрос, касающийся этой оценки, едва ли можно ответить однозначно. Дело в том, что, знакомясь с литературным наследием Цицерона, мы можем обнаружить по крайней мере три различные оценки, три различных образа Цезаря, сменяющих друг Друга на протяжении сравнительно недолгого времени.

Решающим рубежом, позволяющим Цицерону произвести пересмотр своих взглядов, служат иды марта, т. е. убийство Цезаря. Меняется не столько смысл или внутреннее содержание оценок, сколько их уровень. А это привносит некий качественно новый элемент. Но и до названного рубежа, т. е. и при жизни Цезаря, оценки не были качественно однородны. Все зависит от того, в какой части литературного наследия они содержатся. Есть часть, так сказать, неофициальная — переписка Цицерона с его друзьями и есть часть официальная — его речи и трактаты. Различие высказываний, оценок, характеристик как в той, так и в другой части — факт, едва ли требующий специального разъяснения.

В обширном эпистолярном наследии Цицерона, т. е. там, где он высказывается наиболее прямо и откровенно, преобладает отношение к Цезарю как к политическому интригану и авантюристу, как к человеку, стремящемуся ниспровергнуть существующий государственный строй, захватить единоличную власть. Однако самые первые упоминания в письмах о Цезаре довольно нейтральны — его имя всплывает лишь в связи со скандальным делом Клодия . Но как только определяются контуры триумвирата (не говоря уже о консульстве Цезаря), отношение заметным образом меняется. Сначала, правда, идут довольно глухие намеки и косвенно–неодобрительные высказывания, но затем все чаще и все более открыто триумвиры называются «властелинами», «несправедливыми властелинами», а затем даже говорится о «царской власти», о «надменных царях». Правда, все эти выпады и обвинения имеют скорее «коллективный» характер, а перед своим изгнанием Цицерон вынужден резко изменить курс и даже искать поддержки у тех же триумвиров, в первую очередь у Помпея.

По возвращении из изгнания наступает период сближения с триумвирами. Именно в этот период укрепляется «дружба» с Цезарем, о которой Цицерон не раз красноречиво рассказывает. Упоминаниями об этой дружбе, проявляемой к тому же с обеих сторон, пестрят и письма Цицерона к своему брату Квинту, который, кстати сказать, находился в то время в штабе Цезаря и принимал деятельное участие в военных действиях, как в Галлии, так и в Британии. Цезарь в этих письмах почтительно именуется императором, называется «самым славным и щедрым человеком» или «лучшим и могущественным человеком», а в одном из писем Квинту Цицерон прямо заявляет: «После тебя и наших детей он для меня на первом плане — до такой степени, что почти равен вам» . Все это, конечно, не без расчета на то, что подобные излияния будут доведены до сведения самого Цезаря.

Отношение, однако, снова волшебно меняется, как только возникает угроза гражданской войны. Правда, Цицерон — сторонник примирения и считает, что войны следует избегать любыми средствами, но сам он явно на стороне Помпея, т. е., как и следовало ожидать, на стороне сената. Поэтому в переписке снова берет верх его на сей раз искреннее и издавна неблагожелательное отношение к Цезарю.

Когда же развернулись события гражданской войны и обнаружилась полная к ним неподготовленность Помпея, его растерянность и беспомощность, Цицерон хотя и осуждает своего «героя» достаточно. резко, но все же и теперь остается на его стороне. Помпей называется «наш», «наш друг», «наш Помпей», а Цезарь уже больше не титулуется как «император», про него лишь глухо говорится: «он», «тот» и т. п. По мере развития военных действий характеристики и оценки становятся все более определенными. «Никогда государство не было в большей опасности, никогда у бесчестных граждан не было более подготовленного полководца», затем отмечается, что Цезарь охвачен неким безумием , и, наконец, Цицерон с негодованием восклицает: «О падший разбойник! О этот позор для государства, который едва ли можно вознаградить каким бы то ни было миром!»

Таким образом, отношение Цицерона к Цезарю во время гражданской войны (во всяком случае до явной победы Цезаря!) не вызывает сомнений: Цезарь злоумышленник против res publica, враг всех «честных» граждан, ненавистник сената, «падший гражданин». Именно этот облик возникает перед глазами того, кто знакомится с «неофициальной» частью литературного наследия Цицерона, с его обширной перепиской.

Совсем другой образ полководца и политического реформатора встает перед нами, если иметь дело с публичными выступлениями Цицерона, с теми его речами, где в той или иной мере он касается государственной деятельности Цезаря. В речи «О консульских провинциях» Цезарь прославляется как выдающийся полководец и предусмотрительный, даже мудрый государственный деятель. Не один раз говорится о «достоинстве» и «славе» Цезаря. Война в Галлии называется «величайшей». «Так неужели я могу быть недругом тому, — патетически восклицает Цицерон, — чьи донесения, чья слава, чьи посланцы изо дня в день радуют мой слух новыми названиями племен, народов, местностей!» Особая заслуга Цезаря перед римским государством заключается в том, что он, понимая, какую потенциальную угрозу таит в себе для. римлян существование Галлии, впервые начал не просто оборонительную войну, как бывало до сих пор, но войну, рассчитанную на полное подчинение Галлии. И так как Цезарь «давно совершил достаточно подвигов, чтобы стяжать славу, но еще не все сделал для пользы государства», то, заключает Цицерон, «мы не должны ни отзывать императора, горящего желанием отлично вести государственные дела, ни расстраивать весь почти уже осуществленный план ведения галльской войны и препятствовать его завершению» .

Речь «О консульских провинциях» была произнесена в 56 г., т. е. задолго до начала гражданской войны, тем более задолго до победы Цезаря. Но до нас дошли три речи Цицерона, относящиеся к тому времени, когда Цезарь стал уже полновластным диктатором (46 — 45 гг.). Как и следует ожидать, эти речи полны неумеренных восхвалений Цезаря.

Первая из речей произнесена в сенате осенью 46 г. и посвящена акту милосердия, проявленного Цезарем: разрешению возвратиться из изгнания Марку Клавдию Марцеллу, консулу 51 г., закоренелому врагу Цезаря. Поэтому в данном выступлении Цицерона — речь произносилась, кстати, в присутствии самого диктатора — восхваляется прежде всего милосердие Цезаря и доказывается, что высшая добродетель, делающая человека «богоравным», состоит в победах не над «свирепыми варварами», но над самим собой, над своим гневом и враждебным чувством по отношению к личным врагам .

Однако характеристика Цезаря не исчерпывается подчеркиванием его милосердия; наряду с этим «богоравным» качеством отмечается государственная мудрость правителя, величие его замыслов и стоящих перед ним задач. Но об этих задачах и о программе тех реформ, которые выдвигаются Цицероном в речи за Марпелла, будет сказано ниже . Интересующая нас речь издавна привлекала внимание исследователей, причем некоторые из них считали, что Цицерон в это время искренне верил в то, что Цезарь может оказаться тем вождем res publica, тем «принцепсом государства» (princeps civitatis), образ которого был им же самим нарисован в его знаменитом трактате о государстве .

Речь в защиту помпеянца Лигария была произнесена перед Цезарем на форуме в 46 г. и построена как «просьба о прощении», поскольку Цицерон не мог отрицать виновности своего подзащитного, боровшегося в Африке на стороне Помпея. И хотя Цезарь перед процессом сказал друзьям: «Почему бы и не послушать Цицерона после столь долгого перерыва, тем более что дело это уже решенное: Лигарий — негодяй и мой враг», но речь Цицерона произвела на него и всех слушателей такое неотразимое впечатление, что Лигарий был прощен и вернулся в Рим. Затем он оказался в числе заговорщиков и убийц Цезаря.

В речи за Лигария снова восхваляется главная из добродетелей Цезаря — милосердие. Говорится также «об ярком свете великодушия и мудрости». И наконец, Цицерон, пожалуй впервые, оправдывает даже самые действия и цели Цезаря в гражданской войне: «Было ли у тебя какое–нибудь иное стремление, когда ты вел войну, кроме стремления отразить бесчестие? Чего добивалось твое непобедимое войско, как не защиты своего права и твоего достоинства? А когда ты стремился заключить мир, то ты стремился к согласию с преступниками или же с честными гражданами?»

Ничем, пожалуй, в интересующем нас плане не отличается от только что рассмотренных речей и выступление Цицерона (в 45 г.) в защиту галатского царя Дейотара, обвиненного его же приближенными в покушении на жизнь Цезаря. Цицерон не только защищал Дейотара от этого обвинения, но и пытался доказать, путем применения различных хитроумных силлогизмов, что Дейотар стал помпеянцем лишь по недоразумению. В результате его выступления дело Дейотара было прекращено.

Итак, публичные выступления Цицерона, так сказать, официальная часть его литературного наследия, доносят до нас совсем иной облик Цезаря. Если бы мы имели в своем распоряжении только этот материал, то могли бы сказать, что Цицерон считал Цезаря выдающимся полководцем, мудрым государственным деятелем и реформатором, человеком редкого великодушия, который даже гражданскую войну вел скорее вынужденно, только для того, чтобы «отразить бесчестие» и защитить свои права, свое достоинство.

На самом же деле Цицерон никогда так не считал и не думал. После смерти Цезаря он получил наконец возможность выражать свое к нему отношение вполне нелицеприятно. Поэтому он и не стремится скрыть явное одобрение и даже радость по поводу мартовских ид. Если его что–то и беспокоит, то только то, что приходится «опасаться побежденных», что «Тиран пал, но тирания живет», или, говоря другими словами, Цицерон не без оснований опасается возрождения режима диктатуры, который им всегда и расценивается как тиранический. Что касается самого Цезаря, то он теперь именуется не иначе как «тиран» или «царь» (rex) . Интересно отметить, что подобная характеристика встречается уже не только в письмах Цицерона, ока переходит и в «официальную часть» его наследия. Так, трактат «Об обязанностях» — последнее крупное произведение Цицерона — имеет определенную антицезарианскую направленность.

В самом начале трактата подчеркивается, что слова Энния «нет священной общности, нет и верности при власти царской» убедительно доказаны примером Цезаря, который ради своего господства и первенствующего положения преступил «все божеские и человеческие законы». Во второй книге трактата Цезарь постоянно называется тираном, поправшим законы и свободу, гибель его вполне заслуженна; в некотором отношении он даже хуже Суллы, ибо вел войну — как выясняется, в полном противоречии с недавними утверждениями самого же Цицерона! — по несправедливой и недопустимой причине, а после своей отвратительной победы разорил целые общины .

Характеристики Цицерона и его оценки личности Цезаря после его смерти помимо своей определенности обладают еще одной особенностью. Они становятся явно ретроспективными, они основаны на каких–то итоговых заключениях, и потому в них неизбежно проступает некий налет телеологизма. Уже в первой «Филиппике», сравнивая Марка Антония с Цезарем — и, кстати, не в пользу нового кандидата в диктаторы, — Цицерон говорит, что, «замыслив царствовать», Цезарь затем «с великим трудом, ценой многих опасностей осуществил то, что некогда задумал» . В пятой «Филиппике» еще более определенно подчеркивается стремление Цезаря к единоличной власти с самых юных лет .

Поэтому, вероятно, прав Плутарх, утверждавший, что Цицерон был первым, кто начал высказывать и распространять подобную точку зрения. Во всех помыслах и образе действий Цезаря, уверял Цицерон, он якобы с давних пор усматривал его тиранические намерения. «Но когда я вижу, — добавлял он, — как тщательно уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя» . С другой стороны, Цицерон, оказывается, все же точно знал, когда и что Цезарем было задумано и даже осуществлено: «Цезарь, став консулом, утвердился в той царской власти, о которой он помышлял, еще будучи эдилом» .

Плутарх и Светоний не объясняют, когда именно эти соображения были высказаны Цицероном, но поскольку сходные высказывания в «Филиппиках» датируются вполне точно, то есть основания предполагать, что Цицерон изъявлял свое мнение столь смело и определенно уже после мартовских событий 44 г.

Итак, мы сталкиваемся еще с одним вариантом образа Цезаря. Он отличается от первого из известных нам тем, что Цезарь теперь не просто погубитель rеs publica, тиран и узурпатор, а коварная, роковая фигура, человек, который злоумышлял против государства и стремился к захвату власти чуть ли не с детских лет. Таким образом, и сам тиран и главным образом борьба против тирании приобретают некое провиденциальное значение.

Чем же объяснить столь широкий у Цицерона диапазон оценок, «богатство» и «разнообразие» характеристик? Несомненно, это объясняется в первую очередь особенностями личности знаменитого оратора. Известно, что между Цицероном писем и Цицероном речей и трактатов — дистанция огромного размера, та самая дистанция, которая в свое время так болезненно разочаровала, почти травмировала одного из самых первых и самых восторженных его почитателей — Петрарку. Не менее хорошо известно — и не только в случае с Цезарем, — что Цицерон не столь уже редко думал одно, говорил другое, а его многолетняя адвокатская практика, как и практика политических интриг, дала ему огромный опыт и умение наводить, по его же собственным словам, «тень на ясный день» .

Но очевидно, не только этими особенностями личности Цицерона следует объяснять сущность интересующих нас характеристик. Необходимо учесть и такое обстоятельство. Слишком активно был втянут Цицерон а политическую борьбу: он еще не успел осмотреться а «остыть» от накала мартовских событий 44 г., как начался новый раунд напряженных схваток, причем характер и цель борьбы для него по существу не изменились — и тогда, и теперь речь шла о борьбе против тирании, за спасение res publica. Потому–то едва ли можно требовать от Цицерона объективного отношения даже в его ретроспективных оценках, потому–то он и относился к событиям, к действующим лицам не только как наблюдатель–современник, но и как непосредственный участник событий, как ярый враг или приверженец самых действующих лиц.

И наконец, последнее. Помимо всего прочего, оценки, даваемые Цицероном, — это типичные свидетельства именно современника, «соучастника» со всеми их достоинствами и недостатками, со всем их правдоподобием, к сожалению порой слишком обманчивым. Таковы те соображения и обстоятельства, которые должны быть приняты во внимание, когда речь идет об отношении Цицерона к Цезарю.

Не меньший интерес наряду с оценками Цицерона представляют свидетельства другого современника Цезаря — историка Саллюстия. Его жизнь и политическая карьера также были связаны с Цезарем. Более того Саллюстий обычно считается типичным цезарианцем, поскольку именно Цезарь восстановил его в сенате, после того как Саллюстий был исключен из его состава за безнравственный образ жизни, поскольку он принимал участие в гражданской войнне на стороне Цезаря и был затем назначен наместником новообразованной провинции Африка.

Сохранился ряд исторических трудов Саллюстия. Нас в данном случае интересуют его «Письма к Цезарю–старцу об устройстве республики» и монография «О заговоре Катилины», так как в этих работах содержится оценка личности Цезаря и его деятельности, Интересно отметить, что, как и в случае с Цицероном, мы, имея дело с названными произведениями Саллюстия, располагаем как прижизненной, так и посмертной характеристиками Цезаря.

«Письма к Цезарю» — образец своеобразного и довольно распространенного в Риме жанра. Это отнюдь не частные письма, как не раз упоминаемые выше письма Цицерона к друзьям и родственникам, это скорее то, что мы называем «открытым» письмом, и то, что считалось в древности особым видом ораторского искусства (suasoria). Это речь с предложениями, советами, увещеваниями.

Однако «Письма» Саллюстия не только образец того или иного литературного жанра. В них изложена определенная политическая программа, которая отражает воззрения и самого Саллюстия и некоторых кругов римского общества, их отношение к Цезарю и возлагаемые на него надежды. Но к этой стороне «Писем» мы. еще вернемся ; сейчас нас интересует лишь содержащаяся в них характеристика Цезаря.

Нельзя не упомянуть о том, что подлинность «Писем», точнее говоря, принадлежность их Саллюстию неоднократно подвергалась сомнениям. В данном случае нет ни нужды, ни возможности углубляться во все тонкости этой довольно специальной дискуссии. Вполне возможно, что вопрос принадлежит к тому многочисленному кругу больших и малых проблем, которые навсегда останутся спорными. Но если это и так, то следует со всей определенностью подчеркнуть, что противниками подлинности «Писем» не приведено вплоть до настоящего времени ни одного действительно бесспорного аргумента в защиту своей точки зрения. Уже одно это соображение говорит га то, что нет достаточно серьезных оснований порывать с традицией и оспаривать авторство Саллюстия.

Обычно считается, что более раннее из «Писем» было написано еще до начала гражданской войны, а именно в 50 г. Что касается более позднего «Письма», то его датируют 46 г. и отмечают, что око написано после битвы при Тапсе, т. е. в то время, когда Цезарь уже стал единоличным правителем римского государства. Этим изменением ситуации (да и довольно длительным временным интервалом) объясняется весьма существенное различие между самими письмами, да и между оценками Цезаря, отразившимися в письмах.

Каково же отношение Саллюстия к Цезарю в более раннем «Письме»? Это письмо начинается с характерного вступления, с так называемого «домогательства благосклонности» (captatio benevolentiae), где Саллюстий после рассуждения о том, насколько трудно давать советы людям, вознесенным на вершину величия, переходит к обоснованию мотивов, все же побудивших его высказать ряд пожеланий. Прежде всего он ссылается на свое стремление к государственной деятельности и свой интерес к проблемам, связанным с жизнью государства в условиях как мира, так и войны. Это и дает ему право выступать с советами.

Попутно Саллюстий набрасывает краткую, но выразительную характеристику Цезаря. Кстати, он подчеркивает — и это свидетельствует о тонкости его психологических наблюдений — одну особенно важную и своеобразную черту личности Цезаря. Он пишет: «Я… обнаружил в тебе, наряду с другими качествами, одно чрезвычайно удивительное: ты сохраняешь величие духа при несчастных обстоятельствах еще в большей степени, чем при удаче» . Саллюстий отмечает великодушие Цезаря, выражает надежду на то, что намерения Цезаря не могут ограничиться лишь отражением врагов, но простираются дальше и затрагивают основные вопросы жизни государства. Раннее «Письмо» заканчивается новым обращением к Цезарю, которого Саллюстий усиленно призывает заняться восстановительной деятельностью.

Таким образом, в период написания раннего «Письма» Саллюстий, видимо, верил, что Цезарь и есть тот политический деятель, который способен реформировать римское общество и государство в желательном для самого автора «Письма» направлении. Этот взгляд Саллюстия на роль Цезаря, на стоящие перед ним задачи и определял отношение к нему историка накануне гражданской войны.

За те четыре–пять лет, что протекли между ранним и более поздним «Письмом», многое изменилось. Цезарь за это время не только превратился в главу римского государства, но и сумел в ходе военных действий найти возможность для проведения ряда реформ. В дальнейшем мы остановимся на вопросе об этих мероприятиях подробнее , сейчас же важно отметить. лишь тот факт, что программа реформ, намеченная Саллюстием, положительного отклика не встретила и реализована не была. Это не могло не отразиться на его отношении к Цезарю. Попытаемся на материале более позднего «Письма» проследить некоторые изменения в оценках деятельности Цезаря и в общем отношении к нему.

Позднее «Письмо» начинается также с традиционной captatio benevolentiae и с превознесения заслуг и деяний Цезаря, но здесь мы сразу сталкиваемся с замаскированным намеком, который, быть может, имеет персональный характер. «Никто, — говорит Саллюстий, — не уступит власть другому по собственному желанию, и, как бы ни был добр и милостив (clemens) тот, кто стоит на вершине могущества, он всегда вызывает опасение тем, что может употребить свою власть во зло» .

Затем Саллюстий восхваляет деяния Цезаря, его кротость во время войны, его отношение к побежденным соотечественникам. Он призывает Цезаря к проведению подобной же политики и в дальнейшем, но самая настойчивость этих призывов заставляет думать, что он скорее ожидает обратного. В этом плане обращает на себя внимание то, как Саллюстий описывает ближайшее окружение, т. е. лагерь Цезаря. Сюда, по его словам, стекаются люди, «запятнанные позором и разложением», все, кто погряз в преступной роскоши и опутан неоплатными долгами.

Далее Саллюстий еще раз возвращается к мысли, что власть, основанная на жестокости, непрочна и тягостна, ибо тот, кто внушает страх многим, и сам должен многих страшиться. Тот же, кто пользуется властью умеренно и милостиво, для того жизнь счастлива, радостна, спокойна. Снова и снова Саллюстий в этом «Письме» призывает Цезаря употребить все его могущество на пользу отечества, не прибегать к суровым приговорам и казням, но проявить истинное милосердие (vera dementia) и позаботиться в первую очередь о том, чтобы «удержать молодежь от пагубных страстей и наклонностей» .

Все эти призывы и увещевания свидетельствуют об определенном изменении отношения Саллюстия к Цезарю. Если раньше он возлагал на Цезаря далеко идущие надежды, связанные с реформой государственного строя, то теперь, в более позднем «Письме», начинают проступать черты разочарования автора как в самом герое, так и в направлении всей его деятельности. Можно ли в таком случае считать Саллюстия столь «безоговорочным» цезарианцем, как это обычно утверждается?

Конечно, нет! Закономерность подобного сомнения становится очевидной, если обратиться к другому важному и интересному свидетельству — сравнительной характеристике Цезаря и Катона в монографии Саллюстия «О заговоре Катилины». Это произведение датируется 41 г.; таким образом, монография написана и опубликована после смерти Цезаря (не говоря уже о смерти Катона!).

Саллюстий, описывая заседание сената, на котором решалась судьба заговорщиков, и даже приводя текст речей (составленных, конечно, самим Саллюстием!) Цезаря и Катона, завершает изложение развернутой сравнительной характеристикой обоих политических деятелей. Она представляет для нас интерес не только как новое свидетельство современника, к тому же прекрасно ориентирующегося в политических взаимоотношениях того времени, но и как наиболее полное, концентрированное и специально предпринятое описание личности Цезаря.

Стоит обратить внимание на самую мотивировку введения интересующей нас характеристики в повествование. Саллюстий говорит, что после долгих размышлении над историей римского народа он пришел к твердому убеждению: все успехи и достижения римлян — результат доблести отдельных выдающихся граждан. И поскольку его современниками были два поистине замечательных мужа — Марк Катон и Юлий Цезарь, то было бы несправедливо обойти их молчанием .

Характеристика начинается с указания на то, что, будучи почти равными по происхождению, возрасту, красноречию, оба мужа в равной же степени одарены и величием духа и славой, но различаются характерами, нравом. Характер и индивидуальность Цезаря определяются такими чертами: Цезарь велик благоволением и щедростью, милосердием и участием, он снискал себе славу тем, что многих поддерживал, прощал, был прибежищем для несчастных, его восхваляли за обходительность и гибкость. Он взял за правило неустанно трудиться, действовать, бодрствовать; он соблюдал и отстаивал интересы своих друзей, клиентов, часто в ущерб собственным; ради доблести он стремился к верховной власти, командованию войском, новой войне .

Нетрудно убедиться, что в характеристике Цезаря подчеркиваются такие качества, как милосердие — оно стало в дальнейшем основным лозунгом его политики умиротворения, — верность «обязательственным связям», энергия и активность. Если иметь в виду общее впечатление, то это в первую очередь образ деятеля, образ активного и честолюбивого политика — украшающие его разносторонние добродетели тоже отнюдь не созерцательного свойства.

Совершенно иным предстает перед нами образ Катона. Это образ «морального героя», Саллюстий акцентирует здесь черты нравственного совершенства. Про Катона говорится, что он всегда отличался безупречностью жизни, строгостью, твердостью, умеренностью, злодеи видели в нем свою погибель. Он не состязался в богатстве с богатыми, в интригах с интриганами, но вступал в соревнование с отважными в доблести, со скромными в стыдливости, с честными в бескорыстии, он был хорош не на словах, а на деле, и потому, чем меньше он сам искал славы, тем в большей степени она его окружала .

Эти две характеристики издавна пользовались п ныне пользуются большим вниманием в современной историографии. Особенно активно обсуждался вопрос о том, кого же из обоих деятелей следует считать героем Саллюстия, кому же он отдает предпочтение: «деятелю» Цезарю или «нравственному герою» Катону? Высказывались самые различные точки зрения. Некоторые исследователи настаивали на ток, что для явного цезарианца Саллюстия, конечно, истинным героем и образцом следует считать Цезаря, а Катон для него «слишком непрактичен». Другие не без оснований подчеркивали то обстоятельство, что к этому времена Саллюстий испытал разочарование в Цезаре, и потому ему уже больше импонировал образ нравственного героя. И наконец, высказывалась точка зрения, сводящаяся к тому, что ни Цезаря, ни Катона нельзя признать идеалом государственного деятеля в глазах Саллюстия.

Мы не можем полностью принять ни одну из изложенных точек зрения. Пожалуй, наиболее убедительной нам представляется последняя, ибо–мы готовы согласиться с тем, что ни «деятель» Цезарь, ни «моральный герой» Катон, каждый в отдельности, не могли ныне удовлетворить требованиям, которые выдвигались Саллюстием, когда перед его взором рисовался облик идеального государственного деятеля. Потому он не высказывает своего предпочтения тому или другому, потому он и не ограничивается чьей–либо одной характеристикой, поскольку ему теперь импонирует лишь некий синтезированный образ, в котором черты энергичного деятеля обязательно должны быть объединены, дополнены чертами нравственного героя. Потому–то в структурном отношении — и это, конечно, сделано намеренно, с умыслом — обе характеристики построены таким образом, что фактически сливаются в одну, а перечисление качеств и особенностей облика обоих деятелей тоже дано слитно: если названа какая–то черта характера Цезаря, то ей сразу же противопоставляется дополняющая (но отнюдь нe исключающая!) ее черта характера Катона и т. д.

Но для нас в данном случае не столь интересен вопрос об истинном герое Саллюстия, сколь интересна и важна характеристика Цезаря, как таковая. В какой степени она может считаться объективной и справедливой? Казалось бы, после того, что говорилось выше о ненадежности, о ложном правдоподобии характеристик современников, ответ на подобный вопрос не должен вызывать сомнений.

Все сказанное об оценках современников и ближайших потомков, несомненно, остается в силе. Но ведь существует понятие не только абсолютной, но и относительной объективности. Поэтому, на наш взгляд, есть основания говорить о большем беспристрастии оценок Саллюстия по сравнению, например, с высказываниями того же Цицерона. Такое расхождение не случайно и объясняется рядом причин.

Прежде всего следует учесть, что Саллюстий в отличие от Цицерона, возвратившись в Рим из своей провинции (после смерти Цезаря), уже не принимал никакого участия в политической жизни и борьбе, целиком посвятив себя занятиям историей. Одно это обстоятельство могло содействовать подведению более спокойных, а потому и более беспристрастных итогов недавнего прошлого.

Кроме того, только что изложенное рассуждение по поводу сравнительных характеристик как бы наталкивает на вывод о «нейтральном» отношении Саллюстия к Цезарю. Хотя он в этот период не безусловный цезарианец, не страстный поклонник и панегирист, и для него Цезарь теперь вовсе не идеал государственного деятеля, но вместе с тем он не испытывает к нему и никакой вражды, более того, продолжает его считать (правда, наряду с Катоном) мужем «выдающейся доблести». Такое отношение, пожалуй, может служить если не гарантией, то хотя бы какой–то предпосылкой более объективного подхода, в той, конечно, мере, в какой позволено вообще говорить об объективности личных оценок.

И наконец, в подтверждение высказанной точки зрения можно привести еще одно соображение. Дело в том, что саллюстиева характеристика, как мы знаем, ретроспективна. Сам по себе этот факт отнюдь не свидетельство большей объективности. Но ретроспекция, привнося некоторые неизбежные отступления от эталона объективности (кстати, кто и когда смог его установить?!), тем не менее «снимает» многое несущественное, наносное, преходящее. Поэтому характеристика Цезаря в «Заговоре Катилины» включает в себя какие–то более или менее устоявшиеся оценки. Это видно хотя бы из того, что в ней подчеркивается, например, милосердие Цезаря — качество, которое он в 60–х годах еще никак не мог и не имел случая проявить. Таким образом, рисуемый Саллюстием в монографии образ Цезаря (а также и Катона) — это вовсе не Цезарь времен заговора Катилины, но некий обобщенный (даже по сравнению с «Письмами»!) и итоговый портрет.

На этом следует закончить наш обзор свидетельств и высказываний современников. Мы остановились на них довольно подробно, считая, что независимо от их объективности и точности, независимо от возможности их верификации они представляют большую историческую ценность, будучи по существу единственным воспроизведением того образа Цезаря, который возникал перед глазами знавших его лично людей.

Что касается высказываний античных авторов, бывших уже не современниками, но потомками Цезаря, то мы имеем все основания остановиться на них значительно более суммарно, тем более что два самых важных и самых близких эпохе исторических произведения, содержащих к тому же, видимо, наиболее обстоятельный рассказ о событиях, утрачены. Это, во–первых, труд одного из сподвижников Цезаря — Гая Асиния Поллиона, который в основном посвящен изложению хода гражданской войны, поскольку автор был ее активным участником. Еще более огорчительна утрата такого источника, как соответствующие интересующей нас эпохе разделы грандиозного исторического труда Тита Ливия.

Не представляет в данном случае большого интереса и образ Цезаря, нарисованный Луканом (I в, н. э.) в известной поэме «Фарсалия». Обычно подчеркивается антицезарианское направление поэмы. Но справедливее, пожалуй, говорить об общих антитиранических тенденциях автора, которые направлены не столько против Цезаря, сколько против Нерона. Поэтому образ Цезаря производит впечатление искусственности, нарочитости, это не образ живого и реального человека, но лишь олицетворение тирании.

Не останавливаясь на некоторых второстепенных Источниках, обратимся к именам двух крупных историков II в. н. э. — Аппиану и Диону Кассию. В «Гражданских войнах» Аппиана, представляющих собой особый раздел его более обширного труда «Римская история», войне между Цезарем и Помпеем посвящена целая книга. Аппиан опирается на ряд важных источников, в том числе на не дошедшие до нашего времени сочинения Асиния Поллиона.

Нам не раз придется в дальнейшем ссылаться на Аппиана, сейчас же хотелось бы остановиться лишь на той оценке личности Цезаря, которая завершает его рассказ. Речь идет о сравнительной характеристике Цезаря и Александра Македонского. На закономерности такого сопоставления настаивает сам Аппиан. Он пишет о Цезаре: «…счастливейший человек во всех отношениях, гениальный, широкого размаха, справедливо сопоставляемый с Александром». И дальше утверждается: «Оба были весьма честолюбивы, воинственны, быстры в проведении своих решений, отважны в опасностях, не щадили своего здоровья и не столько полагались на стратегию, сколько на решимость и счастье» .

Аппиан дает развернутое сравнение Цезаря и Александра именно как выдающихся полководцев, выделяя их личные качества, их тактические приемы, отношение к ним войска. Отмечаются и такие общие черты, как готовность прощать врагов и оказывать им милосердие. И наконец, говорится о том, что оба выдающихся деятеля стремились к научным знаниям (Александр в Индии, Цезарь в Египте), оба весьма иронически относились к предзнаменованиям и оба все же стали жертвами сбывшихся предзнаменований .

Другое крупное произведение, в котором мы встречаем подробное изложение интересующей нас эпохи, — «Римская история» Диона Кассия. Представитель сенатской знати эпохи Антонинов, Дион Кассий работал более двадцати лет над своим огромным историческим трудом (состоящим из 80 книг). Зато его «Римская история» стала для своей эпохи таким же каноническим трудом, как в более ранние времена знаменитое произведение Ливия.

Дион Кассий пользовался широким кругом источников. В целом его изложение достоверно, хотя он склонен к риторическим эффектам и прикрасам. Основное значение труда Диона в том, что он хотя и не дает обобщенной оценки деятельности Цезаря, но за то сообщает такие факты и детали событий, которых мы не встречаем у других историков.

В заключение обзора античной традиции о Цезаре остановимся еще на двух авторах, которых и следует, видимо, считать главными создателями этой традиции. Речь идет о крупнейших представителях особого историко–литературного жанра, а именно жанра исторической биографии, — о Плутархе и Светонии. Кстати, они были современниками и жили на рубеже I — II вв. н. э.

В знаменитых «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха Цезарю посвящена специальная биография, причем она сопоставлена с биографией Александра Македонского. Однако о Цезаре упоминается и в жизнеописаниях тех деятелей, с которыми он был связан, т. е. в биографиях Помпея, Брута, Цицерона. Но конечно, образ Цезаря наиболее полно и ярко обрисован в специально посвященной ему биографии.

С самого начала Плутарх подчеркивает, что Цезарь, хотя он и обладал природным даром красноречия, предпочел стремиться к первенству благодаря власти и силе оружия. Образ Цезаря возникает прежде всего как образ — недаром он сопоставлен с Александром — выдающегося полководца. Говорится о том, что Цезарь не только «выказал себя не уступающим никому из величайших, удивительных полководцев и военных деятелей», но многих из них он по ряду Причин даже превзошел. Отмечается необычайная к нему любовь и преданность воинов. Эти чувства он сам в них воспитал своей щедростью, умелым распределением наград, а. также личной храбростью и умением вместе с иими стойко переносить трудности и лишения .

Как обычно, Плутарх отмечает такие особенности Цезаря, как стремительность его походов и передвижений, склонность к риску, неуемное честолюбие и жажду славы. Но все это опять–таки черты, характеризующие главным образом полководца. О Цезаре — политическом реформаторе, государственном деятеле Плутарх высказывается очень скупо и как бы избегая собственных оценок. В одном месте биографии, правда, говорится: «Многочисленные успехи не были для деятельной натуры Цезаря основанием спокойно пользоваться плодами своих трудов. Напротив, как бы воспламеняя и подстрекая его, они порождали планы еще более великих предприятий в будущем и стремление к новой славе, как будто достигнутая его не удовлетворяла. Это было некое соревнование с самим собой, словно с соперником, и стремление будущими подвигами превзойти совершенные ранее». Но как вытекает из следующей же фразы, все эти планы будущего, эти новые подвиги опять оказываются отнюдь не планами каких–либо государственных реформ, а новыми походами и грандиозными военными предприятиями .

На наш взгляд, есть все основания считать Плутарха создателем канонического образа Цезаря–полководца. И когда живший несколько позднее Аппиан пишет, как мы могли в этом убедиться, что Цезаря вполне справедливо сопоставляют с Александром , то, как знать, быть может, он уже находился под воздействием образа, столь ярко обрисованного Плутархом. Притягательная сила созданных им образов была так велика, что они оказали влияние, как известно, не только на античную историографию и литературу.

ДРЕВНИЕ ИСТОЧНИКИ

Не существует надёжной прижизненной биографии Цезаря. Попытка составить его жизнеописание в наши дни означает необходимость анализа массы не всегда точных и не всегда надёжных свидетельств из различных источников информации.

Римские писатели

Цезарь Гай Юлий. Галльская война. Ч. 1—7; Гражданская война. Ч. 1—3. Эти классические произведения, созданные Цезарем в равной степени для оправдания своих действий и для того, чтобы проинформировать читателя, подробно описаны в книге. 8-ю книгу «Галльской войны» написал Авл Гирций. Неизвестный автор дополнил «Гражданскую войну» книгами об александрийской, африканской и испанской войнах. Сведения, содержащиеся в последней из этих книг, недостоверны, а сама она плохо сохранилась.

Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.). Потрясающе интересная и огромная переписка Цицерона включает около 700 писем (16 книг переписки с Аттиком и 16 книг переписки с различными людьми). Письма Цицерона дают наиболее полную картину описываемого периода истории. В них представлена эволюция отношений Цицерона и Цезаря. Ценным источником информации являются также сохранившиеся письма корреспондентов Цицерона. Дошедшие до нашего времени 58 речей Цицерона, его философские труды и работы по риторике добавляют много красочных мазков к созданной картине. Памфлет, известный под названием «Commentariolum petitionis» — «Предвыборное наставление», приписываемый брату Цицерона Квинту, возможно, является образцом прозы имперского периода.

Саллюстий Крисп Гай (86—43 до н. э.). В блестящем эссе Саллюстия «Заговор Катилины» дан портрет Цезаря. Автор относится к нему не так благостно, как к Катону, но так же, как и Катон, Цезарь предстаёт в описании совершенно лишённым индивидуальности в соответствии с основной задачей автора — пригвоздить к позорному столбу вырождающуюся аристократию. В сохранившихся фрагментах «Историй» (78—67 гг. до н. э.) мы находим портрет Помпея, который представлен злейшим врагом и разрушителем Республики. Два так называемых письма к Цезарю, приписываемые Саллюстию, датируются предположительно 51—50-м и 48—46 годами, но скорее всего были написаны в эпохе империи.

Веллей Патеркул (19 до н. э. — после 30 н. э.) — автор «Римской истории» в двух книгах, включающих краткое описание жизни Цезаря, скорее восторженное, чем критичное. Тем не менее его работа содержит полезные биографические данные.

Лукан Марк Анний (39 до н. э. — 65 н. э.). Эпическая поэма Лукана «О гражданской войне», более известная под названием «Фарсалия» — это риторический и мелодраматический рассказ о войне между Цезарем и Помпеем. Отторгнутый режимом Нерона, Лукан искренне ненавидел цезаризм и его основателя.

Светоний Гай Транквилл (69—140 н. э.). Его труд «Жизнь двенадцати цезарей» начинается с части, посвящённой Юлию (несколько глав утеряны). Биография Цезаря, как и другие биографии, изобилует массой интересных подробностей, часто скандальных, но представленных в совершенно беспристрастной манере. Таким образом, в работе отсутствуют как критицизм, так и свойственная древним авторам субъективность и патетика.

Греческие авторы

Плутарх из Керонии (46 — после 120 н. э.). В его труде «Сравнительные жизнеописания», который вызывает восхищение на протяжении многих веков, есть и жизнеописание Цезаря, данное в сравнении с жизнеописанием Александра Македонского. Эта работа, основанная на большом количестве информации, тем не менее построена по довольно примитивной схеме: рождение, юность, характер, деяния, смерть; она обильно украшена рассуждениями на темы морали и выражением благородных чувств, а также анекдотами. Плутарха не интересовали исторические взаимосвязи, его задачей было создать портрет человека. «Герой там, на портрете», — писал он. Доминирующей чертой Цезаря его биограф считает амбициозность.

Аппиан Александрийский (ок. 100 — ок. 170 н. э.) — автор «Истории Рима» в 24 книгах. До наших дней дошло предисловие, 11 полностью сохранившихся книг и отрывки из остальных. Аппиана интересовали войны, и он собирал материал о завоёванных римлянами территориях. Его подход нагляден и психологичен, но изложение часто запутанно и перегружено фактами. Он добавляет ряд деталей для сравнительной характеристики Александра Македонского и Цезаря. Аппиан пользовался самыми различными источниками информации, одним из них была, очевидно, «Латинская история гражданских войн» Поллия, ныне утерянная. Поллий служил в армии Цезаря во время гражданской войны.

Дион Кассий из Никеи (ок. 160—235 н. э.) написал римскую историю от древнейших времён до своих дней в 80 книгах. Книги с 36-й по 54-ю (68—10 гг. до н. э.) сохранились полностью, остальные дошли до нас в отрывках или сокращённом виде. По сравнению с Аппианом Дион обладает более критичным и независимым взглядом на материал, но он пренебрегает деталями, и его никак нельзя назвать хорошим рассказчиком. Основным источником информации для Диона служили труды Ливия, ныне утерянные в той части, которая относится к эпохе Цезаря. В институтах республиканской власти Дион разбирался хуже, чем имперской, а его восторженное отношение к автократии наложило отпечаток на созданный им портрет Цезаря.