ß ðåøèë íàïèñàòü îá èçâåñòíûõ òèòóëàõ, ñóùåñòâîâàâøèõ â Ðîññèéñêîé èìïåðèè. Ñàìè ïî ñåáå îíè íè äëÿ êîãî íå ñåêðåò. Íî åñëè íàáðîñàòü ïðîñòóþ è êðàñèâóþ ñõåìó, îíà, íàâåðíîå, êîìó-òî áóäåò èíòåðåñíà.
Âûñøèå òèòóëû â Ðîññèè ïðèíàäëåæàëè èìïåðàòîðñêîé ôàìèëèè. Òîëüêî îíè äàâàëè ðåàëüíûå ïðèâèëåãèè. Ýòî (â ïîðÿäêå ñòàðøèíñòâà):
1. öåñàðåâè÷;
2. âåëèêèå êíÿçüÿ;
3. êíÿçüÿ èìïåðàòîðñêîé êðîâè.
Äâîðÿíå èç äðóãèõ ñåìåé ìîãëè îáëàäàòü ñëåäóþùèìè òèòóëàìè:
1. ñâåòëåéøèå êíÿçüÿ;
2. êíÿçüÿ;
3. ãðàôû;
4. áàðîíû;
5. êíÿçüÿ òàòàðñêèå.
Äðóãèå òèòóëû ìàðêèç, ãåðöîã ðåäêî âñòðå÷àëèñü â Ðîññèè. Âñå îíè (çà åäèíñòâåííûì èñêëþ÷åíèåì) áûëè ïîæàëîâàíû çàïàäíûìè ìîíàðõàìè, õîòÿ íîñèòåëè òàêèõ òèòóëîâ ìîãëè èìåòü ðóññêèå êîðíè. Îáû÷íî èìïåðàòîðû ðàçðåøàëè ïîëüçîâàòüñÿ è â Ðîññèè èíîñòðàííûìè òèòóëàìè. Ôîðìàëüíî ìàðêèç çàíèìàë ìåñòî íà îäíó ñòóïåíü âûøå ãðàôà, à ãåðöîã íà îäíó ñòóïåíü âûøå ìàðêèçà.
 ðåàëüíîé æèçíè íà «èåðàðõèþ» ðîññèéñêèõ òèòóëîâ íå îáðàùàëè îñîáîãî âíèìàíèÿ. Ñàìè ïî ñåáå îíè íå äàâàëè ïðèâèëåãèé, íå áûëè ñâÿçàíû ñ îïðåäåëåííûìè çåìåëüíûìè âëàäåíèÿìè (êàê â ôåîäàëüíîé Åâðîïå).
 áîëüøèíñòâå çàïàäíûõ ñòðàí òèòóë ïåðåäàâàëñÿ òîëüêî ñòàðøåìó íàñëåäíèêó (ñèñòåìà ìàéîðàòà).  Ðîññèè êðîìå èñêëþ÷èòåëüíûõ ñëó÷àåâ ýòî áûëî íå òàê. Ñ äðåâíîñòè êíÿæåñêîå çâàíèå ïðèíàäëåæàëî îò ðîæäåíèÿ ëþáîìó ïîòîìêó êíÿçÿ ïî ìóæñêîé ëèíèè. Êîãäà â Ðîññèè ïîÿâèëèñü ãðàôû è áàðîíû, ýòî ïðàâèëî ðàñïðîñòðàíèëè è íà íèõ. Ïîñêîëüêó è èìóùåñòâî äåëèëè ìåæäó âñåìè ñûíîâüÿìè, íîñèòåëè ãîðäûõ òèòóëîâ ñ íåìàëîé âåðîÿòíîñòüþ ìîãëè îáåäíåòü.
«Êíÿçüÿ òàòàðñêèå» (à òàêæå ìîðäîâñêèå, êàëìûöêèå) ñ÷èòàëèñü ìëàäøèì òèòóëîì â èìïåðèè è çàíèìàëè ìåñòî ïîñëå áàðîíîâ. Ýòè ïîòîìêè ïëåìåííîé çíàòè âîñòî÷íûõ íàðîäîâ, êàê ïðàâèëî, íå ñèëüíî âûäåëÿëèñü èç ñðåäû ïðîâèíöèàëüíîãî äâîðÿíñòâà. Âïðî÷åì, ÷åòûðå ñàìûõ çíàòíûõ ðîäà òàòàðñêîãî ïðîèñõîæäåíèÿ Þñóïîâû, Óðóñîâû, Ìåùåðñêèå, Ñèáèðñêèå äàâíî âîøëè â ñîñòàâ àðèñòîêðàòèè è ïîëó÷èëè äîñòîèíñòâî «êíÿçåé ðîññèéñêèõ», òî åñòü íîðìàëüíûõ êíÿçåé.
Áàðîíû ïîÿâèëèñü â Ðîññèè ïîñëå ïåòðîâñêèõ çàâîåâàíèé. Òèòóë áûë î÷åíü øèðîêî ðàñïðîñòðàíåí â «îñòçåéñêîì» äâîðÿíñòâå (íåìåöêàÿ çíàòü Ïðèáàëòèêè), à ýòà ãðóïïà äâîðÿí, çàíÿëà â èìïåðèè âåñüìà çàìåòíîå ìåñòî. È èìïåðàòîðû ïðèçíàëè óæå ñóùåñòâóþùèå òèòóëû.
Èíîãäà ñàìè èìïåðàòîðû æàëîâàëè òèòóë áàðîíà. Ïåðâîå òàêîå ïîæàëîâàíèå ñîñòîÿëîñü â 1710 ãîäó: áàðîíîì ñòàë ñîðàòíèê Ïåòðà I Øàôèðîâ. Îäíàêî è â Ðîññèè áàðîí îñòàâàëñÿ ïðåèìóùåñòâåííî «íåìåöêèì» òèòóëîì, è áîëüøèíñòâî ïîæàëîâàííûõ âûøëè èç íåìåöêîãî äâîðÿíñòâà. Äðóãàÿ ëþáîïûòíàÿ òðàäèöèÿ äåëàòü áàðîíàìè â÷åðàøíèõ êóïöîâ. Åùå â XVIII âåêå ýòîò òèòóë ïîëó÷èëè èçâåñòíûå ñåìüè êóïå÷åñêîãî ïðîèñõîæäåíèÿ Ñòðîãàíîâû è Ñîëîâüåâû.
Ïåðâûé ðóññêèé ãðàô ïîÿâèëñÿ â 1706 ãîäó: ýòî áûë ôåëüäìàðøàë Øåðåìåòåâ. Òèòóë è â äàëüíåéøåì ïðèîáðåòàëè äâîðÿíå, äîñòèãøèå âûñøèõ ÷èíîâ.  XIX âåêå òàêóþ íàãðàäó î÷åíü ÷àñòî ïîëó÷àëè ìèíèñòðû ïðè îòñòàâêå. Òàêèì îáðàçîì, ãðàôàìè áûëè âûñøèå ñàíîâíèêè èìïåðèè èëè èõ äåòè, âíóêè.
Íà ïðàêòèêå ýòî çíà÷èëî, ÷òî ãðàô ïî÷òè íàâåðíÿêà áûë áîãàò è âëèÿòåëåí.  îòëè÷èå îò ìíîãèõ êíÿçåé, êîòîðûå íîñèëè òèòóë ñ íåçàïàìÿòíûõ âðåìåí èõ ïðåäêè ìîãëè ñîòíè ëåò íàçàä îáåäíåòü ïðè ðàçäåëå íàñëåäñòâà. Õîòÿ ôîðìàëüíî òèòóë êíÿçÿ ñ÷èòàëñÿ âûøå ãðàôñêîãî.
Êíÿçüÿ ñóùåñòâîâàëè ñî âðåìåí Êèåâñêîé Ðóñè. Äî ïåòðîâñêèõ ðåôîðì ýòî áûë åäèíñòâåííûé ðóññêèé òèòóë. Äî Ïåòðà I öàðü íèêîìó íå ìîã äàðîâàòü êíÿæåñêîãî äîñòîèíñòâà êíÿçåì ìîæíî áûëî ëèøü ðîäèòüñÿ. Êíÿçüÿìè íàçûâàëèñü ïîòîìêè ñóâåðåííûõ ïðàâèòåëåé êàêîé-òî òåððèòîðèè ÷àùå âñåãî, ðóññêèõ óäåëüíûõ êíÿçåé. Ïîòîìó â áîëüøèíñòâå îíè áûëè ïîòîìêàìè Ðþðèêà èëè Ãåäèìèíà (õîòÿ íåêîòîðûå Ðþðèêîâè÷è â XIV — XV âåêàõ ïîòåðÿëè êíÿæåñêîå çâàíèå).
Âî âðåìÿ Ïåòðà I ñóùåñòâîâàëî ïîëñîòíè ðîäîâ êíÿçåé-Ðþðèêîâè÷åé, ýòîò îãðîìíûé êëàí íàñ÷èòûâàë íåñêîëüêî ñîò âçðîñëûõ ìóæ÷èí. Îäíè êíÿçüÿ áûëè áîÿðàìè è áîãà÷àìè, äðóãèå ïðåâðàòèëèñü â îáû÷íûõ ïîìåùèêîâ, êòî-òî ñîâñåì ðàçîðèëñÿ.  XVII âåêå íåêîòîðûå êíÿçüÿ Âÿçåìñêèå ñëóæèëè ñåëüñêèìè ñâÿùåííèêàìè, íåêîòîðûå êíÿçüÿ Áåëîñåëüñêèå áûëè ïðèæèâàëàìè (âåñüìà íåîæèäàííî, èáî ê XIX âåêó Áåëîñåëüñêèå, ïîòîìêè óäåëüíûõ êíÿçåé Áåëîçåðñêà, âíîâü âîéäóò â ÷èñëî áîãàòåéøèõ ëþäåé Ðîññèè).
Ïîçäíåå ïîÿâèëèñü «æàëîâàííûå» êíÿçüÿ. Ïåòð I ñäåëàë êíÿçåì Ìåíøèêîâà è ñîçäàë ïðåöåäåíò. Áûëè ñëó÷àè, êîãäà êíÿæåñêèì òèòóëîì æàëîâàë ðóññêèõ âåëüìîæ èìïåðàòîð Ñâÿùåííîé Ðèìñêîé èìïåðèè.
Ñî âðåìåíè Ïàâëà I ðîññèéñêèå èìïåðàòîðû âíîâü íà÷èíàþò æàëîâàòü äâîðÿí êíÿæåñêèìè òèòóëàìè. Ïîñêîëüêó íîìèíàëüíî òèòóë êíÿçÿ îñòàâàëñÿ ñòàðøå ãðàôñêîãî, òàêèå ìèëîñòè áûëè ðåäêè. Ìîæíî îòìåòèòü, ÷òî êíÿçüÿìè ñäåëàëèñü Ñóâîðîâ è Êóòóçîâ, íî òîëüêî â êîíöå æèçíè, ïîñëå ãëàâíûõ ïîäâèãîâ.
Ñâåòëåéøèé êíÿçü âûñøèé òèòóë, êîòîðûé ìîã ïîëó÷èòü ÷åëîâåê, íå ïðèíàäëåæàùèé ê èìïåðàòîðñêîé ôàìèëèè. Ñâåòëåéøèé êíÿçü ýòî êíÿçü ñ òèòóëîì «ñâåòëîñòè» (òîãäà êàê áîëüøèíñòâî êíÿçåé îñòàâàëèñü òîëüêî «ñèÿòåëüñòâàìè»). Òàêèõ áûëî î÷åíü íåìíîãî, è ÷àùå âñåãî òèòóë ñâåòëîñòè ïîëó÷àëè òå, êòî óæå îáëàäàë êíÿæåñêèì òèòóëîì. Ìîæíî îòìåòèòü, ÷òî Êóòóçîâ ñòàë íå òîëüêî êíÿçåì Ñìîëåíñêèì, íî è ñâåòëîñòüþ. À âîò Ñóâîðîâ òèòóë ñâåòëîñòè íå ïîëó÷èë, ñâåòëåéøèìè êíÿçüÿìè ñòàëè òîëüêî åãî âíóêè. Èç èçâåñòíûõ ëè÷íîñòåé ñâåòëåéøèì êíÿçåì áûë Ïîòåìêèí, áëèçêèé èìïåðàòðèöå Åêàòåðèíå Âåëèêîé.
Êíÿçüÿìè èìïåðàòîðñêîé êðîâè íàçûâàëèñü ïðàâíóêè è áîëåå îòäàëåííûå ïîòîìêè èìïåðàòîðîâ. Ýòîò òèòóë áûë ââåäåí òîëüêî â 1885 ãîäó.
Âåëèêèé êíÿçü ýòî ñûí èëè âíóê èìïåðàòîðà (åñëè îí íå ÿâëÿåòñÿ íàñëåäíèêîì ïðåñòîëà).
Öåñàðåâè÷ íàñëåäíèê ïðåñòîëà.
Ãðàôû, áàðîíû, ãåðöîãè åñòü â áîëüøèíñòâå çàïàäíûõ ñòðàí Áûâàþò è áîëåå ðåäêèå òèòóëû íàïðèìåð, áàðîíåò (ëèøü â Âåëèêîáðèòàíèè). Íî ìû ñåé÷àñ ïîãîâîðèì î íåîáû÷íûõ, åäèíè÷íûõ ñëó÷àÿõ. Ïðàâà íà ýòè òèòóëû èìåëè ïðåäñòàâèòåëè îäíîãî-äâóõ àðèñòîêðàòè÷åñêèõ ðîäîâ. Èëè îäèí ÷åëîâåê íà ïëàíåòå.
Âñå îíè ñâÿçàíû ñ âûñøåé çíàòüþ Çàïàäíîé Åâðîïû. Î íåêîòîðûõ óíèêàëüíûõ òèòóëàõ âû óæå ñëûøàëè, à î äðóãèõ, âîçìîæíî, óçíàåòå âïåðâûå.
Êàïòàëü Áþøà
Ïåè-äå-Áþø ìåñòíîñòü â ãàñêîíñêèõ Ëàíäàõ. Ñåé÷àñ òàì øóìÿò õâîéíûå ëåñà, íà îêåàíñêèõ îòìåëÿõ ðàçâîäÿò óñòðèö, íà êóðîðòàõ îòäûõàþò ïàðèæàíå. Íî åùå äâåñòè ëåò íàçàä ýòà çåìëÿ áûëà áîëüøèì áîëîòîì, æèòåëè ðåäêèõ äåðåâóøåê ïåðåäâèãàëèñü íà õîäóëÿõ.
Òî áûë ãëàâíûé ìåäâåæèé óãîë Ôðàíöèè. Âëàäåëüöû ýòîãî ìåäâåæüåãî óãëà íåñêîëüêî âåêîâ áûëè åäèíñòâåííûìè â ìèðå êàïòàëÿìè. Êàê è ïî÷åìó âîçíèê òàêîé òèòóë?
 XIII âåêå íåñêîëüêî êðóïíåéøèõ ôåîäàëîâ Àêâèòàíèè íàçûâàëèñü «ãëàâíûìè ñåíüîðàìè» (capitales domini), â ïðîñòîðå÷èè captal. Êàê ïðàâèëî, òî áûëè âèêîíòû è ãðàôû, êðîìå íèõ êàïòàëÿìè ñ÷èòàëèñü òîëüêî ÷åòâåðî íåòèòóëîâàííûõ ñåíüîðîâ. Ïîçäíåå ëèøü êàïòàëè Áþøà óäåðæàëè ýòî çâàíèå è ïðåâðàòèëè åãî â óíèêàëüíûé òèòóë.
Ïîñëåäíèé êàïòàëü, Ôðàíñóà Àìàíüå äå Ðþà, óìåð â 1803 ãîäó.
Î òîì, êàê äåëüôèí ïðåâðàòèëñÿ â äîôèíà
Ëþäè äàâíî îòíîñÿòñÿ ñ ñèìïàòèåé ê ýòîìó áëàãîðîäíîìó æèâîòíîìó. Äåëüôèí àññîöèèðîâàëñÿ ñ äîáëåñòüþ, îòâàãîé è äàæå ñ Õðèñòîì.  ïåðâîé ïîëîâèíå XII âåêà ïðîçâèùå Äåëüôèí ïîëó÷èë ãðàô Àëüáîíà è Ãðåíîáëÿ Ãèã IV. Êàê ðàç â ýòî âðåìÿ åâðîïåéñêàÿ çíàòü îáçàâîäèëàñü ãåðáàìè, è ãðàô Ãèã âåëåë èçîáðàçèòü äåëüôèíà íà ñâîåì ùèòå.
Ñûí åãî, Ãèã V, ñòàë íîñèòü òèòóë äîôèíà (òî åñòü äåëüôèíà) Âüåííñêîãî. Òèòóë ïåðåäàâàëñÿ ïî íàñëåäñòâó äî ñåðåäèíû XIV âåêà, ïîêà äîôèí Óìáåðò II íå ïðîäàë êîðîëþ Ôðàíöèè ñâîè îãðîìíûå âëàäåíèÿ (Äîôèíå). Ïî óñëîâèþ ñäåëêè, òèòóë äîôèíà ñîõðàíèëñÿ è ñòàë ïðèíàäëåæàòü íàñëåäíèêó ôðàíöóçñêîãî ïðåñòîëà.
Âïðî÷åì, ñûí êîðîëÿ áûë íå åäèíñòâåííûì âî Ôðàíöèè äîôèíîì! Ìàëî êòî çíàåò, ÷òî êðîìå äîôèíà Âüåííñêîãî ñóùåñòâîâàë åùå è äîôèí Îâåðíñêèé. Ïîòîìêàìè Ãèãà IV ïî æåíñêîé ëèíèè áûëè ãðàôû Êëåðìîíà. Îíè òîæå óíàñëåäîâàëè «äåëüôèíèé» ãåðá è â XIII âåêå ïðèíÿëè òèòóë Îâåðíñêèõ äîôèíîâ. Òèòóë ïåðåäàâàëñÿ ïî íàñëåäñòâó íåñêîëüêî âåêîâ, â íîâîå âðåìÿ îí ïðèíàäëåæàë ôðàíöóçñêèì ïðèíöàì êðîâè. Ïîñëåäíèì äîôèíîì Îâåðíñêèì áûë Ëóè-Ôèëèïï, ãåðöîã Îðëåàíñêèé è ïîñëåäíèé â èñòîðèè êîðîëü Ôðàíöèè.
Îäèí ìåñüå íà âñþ ñòðàíó
Âî Ôðàíöèè áûëî ìíîãî ìåñüå è (êàê ïðàâèëî) òîëüêî îäèí Ìåñüå. Òàê âåëè÷àëè áðàòà êîðîëÿ, ñëåäóþùåãî çà íèì ïî ñòàðøèíñòâó. Ïðàâäà ñëó÷àëîñü, ÷òî ó ìîëîäîãî êîðîëÿ áûë íå òîëüêî áðàò, íî è äÿäÿ áðàò ïîêîéíîãî ìîíàðõà.  ýòîì ñëó÷àå ñòàðøåãî çâàëè «âåëèêèì ìåñüå», ìëàäøåãî «ìàëûì ìåñüå». Æåíà ìåñüå íîñèëà òèòóë ìàäàì.
Î ïðèíöàõ êðîâè
Òèòóë ïðèíöà êðîâè ñåé÷àñ èçâåñòåí øèðîêî, ÷òî íå îòìåíÿåò åãî óíèêàëüíîñòè. Ïðèíàäëåæàë îí ëèøü ôðàíöóçñêîìó êîðîëåâñêîìó äîìó è ðàñïðîñòðàíÿëñÿ íà ïðÿìûõ ïîòîìêîâ ñâÿòîãî Ëþäîâèêà. Êàæäûé èç íèõ òåîðåòè÷åñêè (ïî ïðåñå÷åíèè âñåõ ñòàðøèõ âåòâåé ðîäà) èìåë ïðàâî íà ïðåñòîë.
Ýðöãåðöîã
×òî ìû âñå òîëüêî ïðî Ôðàíöèþ? Ãåðìàíèÿ íå îòñòàåò, òàì òîæå âñòðå÷àþòñÿ óíèêàëüíûå äâîðÿíñêèå òèòóëû. Òèòóë «ýðöãåðöîã» øåñòü âåêîâ èñïîëüçóåò îäíà ñåìüÿ â ìèðå Ãàáñáóðãè. Ïðàâäà, ïðèäóìàëè ýòî ñëîâî íå îíè.
Åùå â X âåêå Áðóíî Âåëèêèé (ìëàäøèé áðàò èìïåðàòîðà Îòòîíà I) áûë àðõèåïèñêîïîì Êåëüíà è îäíîâðåìåííî ãåðöîãîì Ëîòàðèíãèè. Åñëè ñîåäèíèòü òèòóëû àðõèåïèñêîïà è ãåðöîãà, òî êòî ïîëó÷èòñÿ? Êîíå÷íî, «àðõèãåðöîã» ( archidux )! Èìåííî òàê Áðóíî è íàçûâàëè.
Ãàáñáóðãè âñïîìíèëè ïðî ýòîò òèòóë ÷åðåç ïîëòûñÿ÷åëåòèÿ. Åãî ïîëó÷àëè ìëàäøèå ðîäè÷è èìïåðàòîðà àðõèãåðöîãè Àâñòðèéñêèå. Íà íåìåöêîì ýòîò òèòóë çâó÷èò êàê «ýðöãåðöîã». Ñ XVI âåêà ýðöãåðöîãàìè ñòàëè íàçûâàòü âñåõ ïðåäñòàâèòåëåé äèíàñòèè, êðîìå èìïåðàòîðà.
Ïôàëüöãðàô
Êîãäà-òî áûëî íåñêîëüêî ïôàëüöãðàôîâ.  íîâîå âðåìÿ ýòîò òèòóë èñïîëüçóþò ïðåäñòàâèòåëè îäíîé êíÿæåñêîé ñåìüè Âèòòåëüñáàõîâ. À ÷òî îí çíà÷èò?
Ïôàëüöãðàô ýòî íåìåöêèé ïåðåâîä ëàòèíñêîãî comes palatinus «ãðàô äâîðöà», ãðàô, îáëå÷åííûé îñîáûì äîâåðèåì ìîíàðõà.  îòñóòñòâèå êîðîëÿ èëè èìïåðàòîðà îí ìîã óïðàâëÿòü åãî äâîðöîì è çåìëÿìè, âîçãëàâëÿë ñóä. Òèòóë ñóùåñòâîâàë â Ãåðìàíèè, Èòàëèè è Àíãëèè, íî ñîõðàíèëñÿ òîëüêî ó íåìöåâ.
Íåìåöêèå ãðàôû-ïàëàòèíû ïôàëüöãðàôû ïðåäñòàâëÿëè èíòåðåñû êîðîíû â ãåðöîãñòâàõ Øâàáèÿ, Áàâàðèÿ, Ñàêñîíèÿ è Ëîòàðèíãèÿ. Âëàñòü èìïåðàòîðà ñëàáåëà, è ñî âðåìåíåì ïôàëüöãðàôû îêàçàëèñü íå íóæíû.  XIV âåêå îñòàëñÿ òîëüêî îäèí ïôàëüöãðàô Ðåéíñêèé (áûâøèé Ëîòàðèíãñêèé). È âñå-òàêè ïîñëåäíèé òèòóë ïðèîáðåë îãðîìíîå çíà÷åíèå.
Ïôàëüöãðàôû Ðåéíñêèå ñîáðàëè ïîä ñâîåé ðóêîé ìíîãî çåìåëü íà Ñðåäíåì Ðåéíå è âîøëè â ÷èñëî êóðôþðñòîâ (ñåìü êðóïíåéøèõ ôåîäàëîâ, èçáèðàâøèõ èìïåðàòîðà). Èõ âëàäåíèÿ Êóðïôàëüö ñòàëè îñîáûì ðåãèîíîì Ãåðìàíèè.
Òèòóë ïôàëüöãðàôîâ Ðåéíñêèõ ìíîãî âåêîâ ïðèíàäëåæèò äèíàñòèè Âèòòåëüñáàõîâ. Ïðåäñòàâèòåëè ìëàäøèõ âåòâåé ýòîãî ðîäà òàêæå íåðåäêî íàçûâàëèñü ïôàëüöãðàôàìè.
Óíèêàëüíûé ÷åøñêèé òèòóë
 çàêëþ÷åíèå ñêàæåì îá óíèêàëüíîì äâîðÿíñêîì òèòóëå, êîòîðûé ñóùåñòâîâàë â ×åõèè: âëàäàðæ Ðîæìáåðêñêîãî äîìà. Âî âðåìåíà Ãóñèòñêèõ âîéí, â íà÷àëå XV âåêà, îãðîìíóþ ïîëèòè÷åñêóþ ðîëü èãðàë ìîëîäîé ôåîäàë Îëüäðæèõ èç Ðîæìáåðêà. Îëüäðæèõ ïîääåðæèâàë òî îäíó, òî äðóãóþ ñòîðîíó ñ áîëüøîé âûãîäîé äëÿ ñåáÿ. Ïîñòåïåííî ïîä åãî âëàñòüþ ñîñðåäîòî÷èëèñü îãðîìíûå òåððèòîðèè íà þãå ×åõèè.
Îäíîâðåìåííî ýòîò ïðåäïðèèì÷èâûé äâîðÿíèí ñôàáðèêîâàë íåñêîëüêî äåñÿòêîâ ôàëüøèâûõ ãðàìîò ñ ðàçëè÷íûìè ïðèâèëåãèÿìè. Ãðàìîòû (ÿêîáû) èñõîäèëè îò ÷åøñêèõ êîðîëåé. Íà ñêëîíå ëåò Îëüäðæèõ óáåäèë þíîãî êîðîëÿ Ëàäèñëàâà Ïîñòóìà ïîäòâåðäèòü ïîäëèííîñòü ãðàìîò, è òàêèì îáðàçîì ôàëüøèâêè îáðåëè þðèäè÷åñêóþ ñèëó.
Êîðîëþ ïðèøëîñü ïðèçíàòü òèòóë «âëàäàðæ Ðîæìáåðêñêîãî äîìà», êîòîðûé Îëüäðæèõ ñàì ñåáå ïðèñâîèë â 1418 ãîäó. Ýòîò äâîðÿíñêèé òèòóë ïðîñóùåñòâîâàë ïî÷òè äâåñòè ëåò, ïîêà Ðîæìáåðêñêèé äîì íå âûìåð.
Äàííàÿ çàìåòêà ìîæåò áûòü èíòåðåñíà äëÿ ëþäåé, èíòåðåñóþùèõñÿ èñòîðèåé. Òèòóëû çíàòè â ðàçâèòûõ ñòðàíàõ Çàïàäà è â öàðñêîé Ðîññèè â ïðîøëîì èìåëè î÷åíü âàæíîå çíà÷åíèå äëÿ âûñòðàèâàíèÿ èåðàðõèè ñ îïðåäåëåíèåì òîãî, êòî êîìó ïîä÷èíÿåòñÿ. Ìíå ëè÷íî óçíàòü âñå ýòî áûëî èíòåðåñíî. À âàì?
99 лет назад был подписан Договор об образовании СССР. Следующий 2022 год — год столетия Советского Союза. Эта круглая дата вполне может стать началом методичного собирания и практического переосмысления колоссального советского опыта. Первые ласточки данного научного, бесстрастного, неполитического подхода уже появились. Такова, например, книга «Кристалл роста. К русскому экономическому чуду» (авторы — Александр Галушка, Артур Ниязметов, Максим Окулов).
Советская эпоха ознаменовала попытку построения общества, основанного на равновесии принципов рациональности и справедливости. В нынешнем мире, где более миллиона людей верят в теорию плоской Земли, где чтут «Новую хронологию» Фоменко или доказывают с пеной у рта, что в XIX веке разразилась мировая война с применением ядерного оружия, — в этом мире советский опыт кажется занесённым как бы с другой планеты.
Впереди маячит призрак нового феодализма, вместо борьбы классов мы наблюдаем борьбу кланов, а власть и собственность в мире принадлежит организованным преступным группировкам. Как говорится, какой уж тут общественно полезный труд!
Однако именно в этой ситуации обладание структурированным и осмысленным советским опытом может дать огромное конкурентное преимущество в жестокой схватке за будущее.
В период разрушения СССР профессиональные деструкторы, знатоки НЛП, забросили в общественное сознание словосочетание «советский эксперимент». Мол, пора уже прекращать экспериментировать на людях, пора вернуться от искусственных условий существования к природе, сиречь к капитализму, феодализму, трайбализму и далее по списку.
Сегодня пришло время пересмотреть этот подход и начать использовать понятие «советский эксперимент» в конструктивном ключе. Прежде всего, необходимо заявить, что эксперимент был успешен, и его значение для истории мировой цивилизации существенно. Как в любом эксперименте, должны быть описаны условия его проведения и полученные результаты. Эти результаты должны быть осмыслены и в соответствующих обстоятельствах применены к сегодняшним реалиям.
В советское время процесс улучшения производства назывался рационализацией. Современное Российское государство, нынешняя экономическая модель и законодательство могут быть рационализированы при помощи бесценного советского опыта.
Известно, что изучением советского наследия плотно занимаются в КНР. Советские методы управления и советские стандарты стали хорошим подспорьем экономического процветания Поднебесной. Опыт СССР скрупулёзно исследуют также в США и в некоторых странах Евросоюза. Говорят, что система образования в Финляндии скопирована с советской.
При этом в Российской Федерации — наследнице СССР — общественно-государственное устройство советского периода глубоко не изучается, систематические научные исследования по этому направлению не ведутся, конференции не проводятся, диссертации (кроме как по истории СССР) не защищаются. Отдать советское время исключительно историкам и публицистам — непозволительная роскошь. Это не только неразумно, но и опасно, поскольку образ советского в глазах новых поколений подвергается чудовищному искажению: СССР представляется как «царство грязи и насилия». Подобный взгляд на наше прошлое разрушителен и представляет угрозу для современного Российского государства.
Как известно, борьба за умы ведётся на поле культуры. Поэтому могут и должны быть изучены и внедрены в жизнь советские практики в области культурной политики. Это не потребует переворота всей экономической модели, но позволит создать гуманитарные технологии в целях усовершенствования общества и укрепления государства.
Хорошо бы знать ответы на такие вопросы: что такое система творческих союзов, как она помогала создавать и организовывать культурное пространство? Что такое художественные советы и как влияли они на решение властей в области архитектуры, кинематографа и монументального искусства? По какому принципу велось государственное финансирование тех или иных программ в области культуры? Какова система оценки эффективности государственных учреждений и институтов, связанных с культурой? Что такое госзаказ? Каким образом, с помощью каких моделей удалось достичь грандиозного результата в образовании, поднять уровень просвещения народов СССР на недосягаемую для других обществ высоту?
Сегодня государственная политика в области культуры частично следует советским принципам, но, так сказать, в извращённой форме. Государственное финансирование театров и кинематографа продолжается, но часто художники на государственные деньги выполняют заказ не государства, а других заинтересованных лиц или структур, откровенно враждебных нашему обществу и нашей цивилизации. При государственно-частном финансировании почему-то всегда в первую очередь блюдутся частные интересы. А между тем, голая коммерциализация и отсутствие целеполагания в культурной политике разрушают страну.
Николай Семёнович Бабин родился 19 декабря 1931 года в селе Песчаноконское в Ростовской области. Учился в 1948–1951 гг. в Краснодарском художественном училище, в 1955–1958 гг. — в Московском областном художественно-педагогическом училище памяти 1905 года у К. Истомина, Л. Шитова. С 1950-х годов постоянно работал в области плаката, сотрудничал с издательствами «Изобразительное искусство», «Плакат», с творческой мастерской «Агитплакат», с Мастерской наглядной агитации. В 1978 году получил звание Заслуженного художника РСФСР.
Чествуя сегодня патриарха советского агитационного плаката Николая Семёновича Бабина, мы ещё раз пристально вглядываемся в наше прошлое и не перестаём восхищаться мастерством и уровнем советской художественной культуры.
В истории советского плаката Бабин занимает особое, почётное место. Наверное, его можно назвать летописцем Красной эры. В его работы словно выплеснулись все энергии, все пласты советского времени. Революция и Великая Отечественная, освоение целины и прорыв в космос, индустриализация и БАМ. Бурлящая жизнь Страны Советов во всех её проявлениях и оттенках. Свершившаяся мечта о преодолении отчуждения, Царство Труда, наш Красный рай. Герои бабинских плакатов — творцы нового мира: комсомольцы и первопроходцы, рабочие и учёные. И Ленин, грозный, как Прометей, создатель первого в мире социалистического государства. Поэзия коммунистического пути в будущее, футуристический прорыв у Бабина налицо.
Работы Бабина покоряют своей красотой и мощью, и вместе с тем необходимой простотой. Но эта доступность не легковесна, просто слова и образы слиты в плакатах воедино. Яркость картины не закрывает, но, наоборот, выявляет содержание, устанавливает смысл.
Редакция «Завтра» сердечно поздравляет своего друга и старшего товарища! Крепкого здоровья вам, дорогой Николай Семёнович!
двойной клик — редактировать галерею
80 лет назад, 16 ноября 1941 года у разъезда Дубосеково — это рядом с Волоколамском — бойцы 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка во главе с политруком Клочковым в ходе 4-часового боя уничтожили 18 вражеских танков и сорвали планы немецкого командования по взятию Москвы. Этот бой вошел в историю как подвиг 28 панфиловцев и стал одним из символов героизма обороны столицы. Впрочем, массовый героизм проявляли тогда на всей линии фронта, об этом свидетельствуют все имеющиеся архивные документы. В том числе и Третьего Рейха.
День 16 ноября 1941-го года остался в истории после подвига панфиловской дивизии. Отступать им было некуда — позади Москва. А впереди — непобедимая до той поры гитлеровская армия. Этот бой, где защитники столицы дрались с врагом насмерть, и будучи объективно слабее, его остановили, стал очевидным примером героизма советского солдата. Горстка людей смогла отбить атаку танковой колонны. Но спустя время началась контратака на сам подвиг. Сначала взялись за цифру, что панфиловцев не могло быть 28. А следом и всю историю начали пытаться выставить вымыслом советской пропаганды.
«Я бы советовал людям, которые ведут подобного рода дискуссии, съездить в Кубинку, встать напротив немецкого танка, который не едет на тебя и за котором не бегут немецкие солдаты. Вот просто постоять и о многом подумать. А потом открывать свои рты, по поводу был подвиг — не был. Они ценой своих жизней остановили врага. И то что сегодня происходит — это абсолютное скотство», — говорит публицист Армен Гаспарян.
Потому что никто из историков не ставит под сомнение ни факт боя — это было под Волоколамском. Ни существование самой 316-ой стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Панфилова. Единственное, что очевидно нужно признать — советских героев, изменивших ход войны под Москвой, было больше, чем 28. Но не намного. Тот бой был выигран, а война с памятью продолжается. И работают орудия крупного калибра — влиятельная немецкая газета Die Welt в годовщину обороны Москвы выпустила статью, где рассказала о шикарном пире, который устроил Сталин, пока герои умирали.
«Сталин созвал гостей на типичное для него застолье с икрой, жареными поросятами, дичью и мороженным, а также огромным количеством коньяка, водки и вина. В общей сложности провозгласили 32 тоста, в основном за скорую победу над гитлеровской Германией», — пишет газета.
Автор Флориан Штарк сообщает читателю, что Сталин устроил в Кремле «пирушку» ради посланников из США и Великобритании, рассчитывая на помощь союзников. Всё это показано как слабость советского руководства, которое напивалось в судьбоносный для страны момент. Во время наступления 78 дивизий вермахта на Москву. А простые солдаты нехотя шли защищать столицу, подгоняемые войсками НКВД. Ни о каком героизме советских людей на фронте нет ни слова. Причины поражения Германии, по мнению Флориана Штарка, очевидны. Виновато плохое снабжение частей и отвратительная погода.
Не нужно считать генералов Третьего рейха глупцами. Они знали, что в октябре в России дожди, а в ноябре уже выпадает снег. Война затянулась. В планах была быстрая прогулка, такая же, как получилось в Европе. Но вермахт встретился с ожесточённым сопротивлением. Люди бились за свою землю насмерть. Вот почему не получилось. А традиция списывать свои поражения в России на генерала Мороза у европейцев была ещё до Наполеона. Ведь как-то нужно объяснить, почему лучшие армии Европы раз за разом оказываются разгромлены варварами с востока.
Красная Армия активно сражалась. И что бы ни писали в своих мемуарах немецкие генералы, советский солдат дошел до Рейхстага. Освободив свою страну, и большую часть Европы. Потому что Германия в той войне была самым жестоким агрессором в истории человечества и получила ровно то, чего заслуживала. Ценой миллионов жизней советских людей. Просто в Берлине, да и в целом в Европе, многие предпочитают об этом не вспоминать. А ещё точнее, слишком не превозносить заслуги России. Хотя на официальном уровне многие политики произносят красивые и прочувствованные слова.
«Говоря о том, что мы поддерживаем суверенитет и целостность Украины, мы не хотим демонстрировать свою враждебность России и не хотим в стратегическом плане окружать или ослаблять эту великую страну. В этот год памятных дат ни в коем случае нельзя забывать, что именно русская кровь позволила нам разгромить нацизм», — заявил Борис Джонсон.
Но иногда нужно уметь читать между строк — эту речь британский премьер Борис Джонсон произнёс на банкете лорд-мэра Лондона, но обращался, прежде всего, к европейцам. Суть его позиции в том, что, несмотря на прошлые заслуги России, Великобритания выступит «плечом к плечу» с союзниками, в том числе с Польшей и Украиной, против, как они говорят, агрессивной России. Впрочем, атаки против истории начались гораздо раньше и до всех событий 2014-го года. В Европе есть силы, жалеющие, что Гитлеру не удалось раздавить этих красных дикарей.
«Вы поймите, нацистская пропаганда нового сама по себе ничего не придумала. Она взяла все это из многочисленных работ, которые были написаны до этого. И помножила на наследие русской политической эмиграции, которая добавила туда образ сатанинского большевика в черной кожаной куртке. В одной руке у него нагайка, чтобы пороть женщин. В другой — маузер, чтобы расстреливать всех. Вот это вот всё сложить, и получится типичное представление о том, что было тогда. Сейчас примерно то же самое. Подло грозят Украине. Не любят Прибалтику. Шантажируют Молдову», — рассуждает Армен Гаспарян.
Подобная статья в Die Welt далеко не первая в Европе. Попытки переписать историю Второй мировой войны начались, едва завершились боевые действия. Но тогда это не работало — слишком много людей видели всё своими глазами. Активная атака на память началась несколько десятилетий назад, со стороны англосаксов и тех государств, где сотрудничали с Гитлером. А теперь и в Берлине не стесняются смещать акценты. Цель всего этого — сделать СССР не победителем, а страной, которая ровно так же, как и гитлеровская Германия, ответственна за начало Второй мировой войны. И пусть каждый факт из этих псевдодоказательств опровергается историками — знают об этом немногие. Die Welt в Германии и Европе читают миллионы. В том числе люди, принимающие решения. А войны прошлого пытаются переиграть, только ради того, чтобы обеспечить себе победу в будущем.
Пётр Вершинин, Екатерина Симанович, «В центре событий», «ТВ Центр».
Все самое интересное — в нашем канале «Яндекс.Дзен»
Еще больше новостей — у нас в Telegram
Накопление географических знаний
Примитивные карты обнаружены исследователями на стенах пещер Каменного века. Разумеется, эти чертежи они касались ближайших к людям локаций, были «региональными».
От века к веку (в результате сезонных перекочевок, глобальных миграций, рыболовных и купеческо-разбойных плаваний, а еще охотничьих вылазок и военных кампаний) сведений об окружающем мире становилось больше. Египтяне и «люди моря» (ахейцы, предки этрусков, финикийцев и филистимлян) составляли навигационные карты Средиземья. С помощью них они торговали и воевали. Существовали и касты «морских охранников» караванов.
Мало того, разрабатывались схемы материковых участков. Имеются глиняные дощечки, напоминающие о топографических изысканиях шумеров, эламитов, ассирийцев и хеттов. По сути, античный мир Средиземноморья накануне Великой Колонизации ориентировался на представления переднеазиатских и египетских мореходов. Те уже транслировались финикийцами.
Многое открыли сами эллины (к примеру, земли, связанные с Черным морем и Меотским озером). Они же начали наносить на карту прибрежные части Кавказа (1-е цивилизации знали только Закавказье, Малый Кавказ и Армянское нагорье).
Уже в поздние римские времена Западу стал известен Китай (Дальний Восток). Поднебесная, наоборот, открыла Римскую империю. Что касается Сибири: Предуралье и Зауралье Геродот населял не людьми, а антропоморфными существами. «Отец истории» мыслил мифами скифов. Вот почему даже в Средневековье за евразийскими степями и Сибирью было закреплено «адское» прозвище. Тартария. Этот термин бытовал по картам и в XIX столетии.
Представление о частях света
В древности география начиналась не с той ее классической фазы, что описана выше. А с ее наиболее примитивных (бытовых) аспектов. Людям надо было как-то обозначить «лево», «право», «зад» и «перед». Но уже в категории глобальных векторов. Ведь в мезолите изобретение прогрессивных охотничьих приспособлений (в том числе и транспортных – лодки-долбленки) позволило нашим предкам перемещаться на огромные расстояния от родных деревенек. Каждый народ обозначал восток, запад, юг и север по-своему. «На полночь». «Вода». «Закатывание». «Восхождение». «Холодно». «Огонь». «Страна Солнца», «Земля Предков». «Враги». «Смерть».
Что касается указания на современные «материки» (изолированные части Света), то первую схему их расположений (а заодно наименований) закрепил Птолемей (ученый-энциклопедист 2 века). Но это еще не были континенты в сегодняшнем понимании. Ливия (ныне Африка) имела действительно географический рубеж (море). Но Европа и Азия с 7 в. до н.э. по 6 век отделялись точками, идущими к северу от центра Средиземноморья. Причем 1-я все время перемещалась восточнее (одновременно с продвижением античной колонизации в данном направлении).
Традиционно азиатскими частями считались Скифия, Сарматия, Парфия и Армения. В раннем Средневековье европейский рубеж дошел до Меотиды и устья Дона (Скифия стала Европой).
Границей Азии и Африки (Ливии, «белой» с греческого) была Терра Инкогнита (неизвестная земля).
Первый календарь
Древнейший артефакт, связанный с определением времени годового цикла, обнаружен на территории Египта. Находка датирована 5 тыс. до н.э. Устройством пользовались до формирования здесь царств, когда слова «фараон» не было в помине. Надо было точно определять начало разлива Нила – готовиться к этой природной катастрофе. Что у других?
Календарный круг везде выкладывали из камней. Где-то из довольно больших, да еще поставленных вертикально. Так появились кромлехи. Останки самого известного обнаружены на плато Солсбери (Великобритания). Времена года определяла каста жрецов (они же были астрономами). Неким научным центром Бронзы исследователи признали городище Аркаим. Странно, но не везде для определения начала Цикла за отсчет брали положение Солнца и Луны. В том же Египте, например, годом являлся промежуток между восходами Сириуса.
Сначала год состоял всего из 2 частей – Лета и Зимы (их даже часто называли отдельными годами). Затем обитатели планеты начали различать весну и осень. И образовались уже 4 сезона.
От плоской до шарообразной Земли
Плоским наше родное космическое тело представляли египтяне, вавилоняне, ранние индуисты, буддисты и племена северной половины Европы. И, наоборот, античный мир Запада стал фиксировать результаты наблюдений, благодаря которым выяснилось, что Земля шар. Да еще крутится вокруг Солнца, а не наоборот. Первым такой вывод сделал в 4 в. до н.э. философ Аристотель. Задался вопросом, почему корабль скрывается за горизонтом не весь, а частями – будто бы скатываясь вниз.
То, что Земля вертится, объявил через 100 лет некий Аристарх с острова Самос. Ему не поверили.
Появление понятий широта и долгота
Зато все оценили труд его современника Эратосфена, придумавшего для удобства моряков сетку координат. Подробности «Географии» дошли до нас через устные пересказы. Нулевой меридиан стал проходить через Гринвич не сразу. В середине XVI века Меркатор провел его через Канары.
География древних людей про Австралию, обе Америки и Антарктиду вообще ничего не знала. Указанные области открывали уже в 15-19 столетиях. И вот почему восточное полушарие (Евразию) до сих пор в литературе называют Старым Светом. Америку – Новым. А Австралию «Страной Вверх Тормашками» (из-за ее погодных сезонов, строго противоположных всем евразийским).
Что Путин сделал с Россией в 2021 году?
В связи с ежегодной пресс-конференцией президента России политические итоги года обсуждают эксперты – лидер Либертарианской партии Михаил Светов и главный редактор сайта «Рабкор» Борис Кагарлицкий.
Интервью публицистов Александра Скобова и Зои Световой.
Ведет передачу Михаил Соколов.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: Сегодня в нашей московской студии гость Борис Кагарлицкий, главный редактор сайта «Рабкор». С нами на связи лидер Либертарианской партии России Михаил Светов, соответственно, политики левого социал-демократического и праволиберального толка, что позволяет нам посмотреть на текущую ситуацию в России и за ее пределами с разных сторон. У Владимира Путина свой итог года, он его дает на пресс-конференции, а у нас будет, видимо, свой.
Я бы начал с одного из ключевых событий прошедшего года – это протестное движение, весенние акции в защиту Алексея Навального. И в опросах по итогам года, которые проводятся социологами, они, естественно, выходят на первое место в памяти людей. О них напомнит наш корреспондент Иван Воронин.
Михаил Соколов: Вот такие воспоминания об одном из ключевых событий прошедшего года. Какова роль этих протестов, уже ушедших в историю, в прошлом, что они дали и что они не дали?
Борис Кагарлицкий: Я думаю, пока рано говорить, что они дали, я думаю, можно говорить о том, что они не дали. Они не дали подъема общественного движения. Действительно, было ощущение не только у инициаторов протестов, но и у многих участников, что это начало какого-то большого выступления, большой волны общественного подъема. Этого подъема не было, причин тут много, потом задним числом когда-нибудь поймем. Я думаю, здесь два момента очень важных. Первый момент состоит в том, что все-таки сама команда Навального сделала очень грубую и очень жесткую ошибку, а именно, они пытались представить все происходящее исключительно только как выступление в поддержку Навального, тем самым крайне сузив тематику и сузив социальную базу и так далее. С другой стороны, все недооценили, насколько власти готовы использовать сложившуюся ситуацию для того, чтобы начать уже систематическое искоренение оппозиции как таковой.
Михаил Соколов: То есть пандемия помогла?
Борис Кагарлицкий: Я думаю, пандемия здесь не то что ни при чем, обстоятельство очень важное, но если бы пандемии не было, ее бы придумали. Ее не надо было придумывать, она действительно является очень большой социальной и политической, даже в каком-то смысле моральной катастрофой, причем глобального характера. Мы сейчас прекрасно понимаем, что если она кончится, она, кстати говоря, по медицинской логике должна кончиться как раз в предстоящем году, то будет проблема, как быть, потому что вся пандемия уже институционализирована. Все это, во-первых, очень нужно, и не только в России, это очень выгодно. Сейчас Собянин сказал, что он продлевает запрет на митинги, пикеты и так далее, даже на одиночные. Пандемия кончится, а запреты останутся, они никуда не денутся. Порождены они не пандемией, они порождены общественным раскладом сложившимся. Тут еще и пандемия – это замечательное оправдание, чтобы все это сделать именно так. Я в любом случае считаю, что действительно все участники этих протестов, я тоже тогда был на улицах, все-таки ожидали, что события будут развиваться несколько иначе. Не могу сказать, что слишком оптимистично я был настроен, но я ожидал несколько более активного выступления людей.
Михаил Соколов: А с другой стороны, и иного уровня репрессий, видимо?
Борис Кагарлицкий: Важно именно количество людей и устойчивость движения. Я, кстати, был во время всего этого дела в Иркутске, а не в Москве, могу сказать, что четко в провинции, за пределами Москвы и Петербурга, было видно, что призыв, что мы выходим только за Навального, резко все заузил. Люди были настроены выходить за социальные и политические изменения, за демократизацию, за освобождение политзаключенных, широкий спектр разных требований, зачастую не совсем одинаковый.
Михаил Соколов: В регионах тоже своя повестка есть.
Борис Кагарлицкий: Это упорное, просто упертое повторение команды Волкова, что это только Навальный, ни о чем, кроме Навального, – это привело к тому, что люди просто были демотивированы. Это было видно как явный фактор разрушения.
Михаил Соколов: Хотя в провинции впервые было столько выступающих.
Борис Кагарлицкий: Обратите внимание – сначала вышли как раз. Ведь было два крупных выступления, первое выступление, все опросы говорили, люди говорили: да, конечно, надо освободить Навального, но вообще мы вышли не за Навального. А дальше приводили десять причин, почему они вышли. Второй уже меньше, а потом просто сказали: если все сводится к тому, что только Навальный, – это ваши проблемы. И еще одна важная деталь, что сделала команда Волкова. Они посчитали, что можно протест включить и так же его рубильником выключить, тем самым показывая власти, не кому-то другому, а именно власти: видите, как мы все хорошо контролируем. Но протест можно один раз выключить, но если один раз его выключили рубильником в политическом режиме, то второй раз вы его уже не включите.
Михаил Соколов: Жизнь, может быть, потом включит. Давайте мы Михаила Светова послушаем об исторической роли этого события.
Михаил Светов: Я на самом деле свое отношение к произошедшему описал еще несколько месяцев назад. Я написал, что Путин победил в этом отрезке политического цикла, он достиг всех поставленных перед собой целей. Оппозиция, гражданское общество, к сожалению, не добились ничего, наоборот, потерпели очень тяжелое поражение как в лице потери одного из лидеров протеста Алексея Навального, так и в общей правовой ситуации, где гражданские права были окончательно свернуты. Сегодня этот страх, которого еще не было два года назад, у гражданского общества глубоко внутрь впитался. Мотивировать людей выходить на улицы сегодня, конечно, становится значительно труднее. Поэтому итог, если подводить итог этим событиям, то Путин победил, были совершены тяжелейшие политические ошибки.
Частично я согласен с тем, что сказал Борис, но не со всем. Мне кажется, фактор китайского коронавируса был значителен в развитии этих событий. Конечно, дата возвращения Алексея Навального, под которую были приурочены все эти массовые протесты, на мой взгляд, была выбрана фатально неудачно. Это был просто какой-то случайный зимний день в разгар морозов, задолго до выборов, где ситуация могла бы быть более накалена, более интересной. Но это уже стоит воспринимать не как политику, а как историю, потому что новая политическая реальность сложилась, с ней просто нужно начинать работать, как с данностью.
Михаил Соколов: На ваш взгляд, чего все-таки испугалась власть, так поднимая градус репрессий, – фильма о «дворце Путина» или действительно людей на улице?
Михаил Светов: Мне очень не нравится, когда говорят о том, что власть чего-то испугалась. Власть ничего не испугалась, она достигла поставленных перед собой целей теми методами, которые ей были доступны, и в этих категориях размышляет. Здесь нет никакого страха. Страх – это если бы они вели себя как-то иначе, если бы они пошли на уступки, если бы они были вынуждены идти на диалог. Здесь нет никакого страха, здесь есть методичное уничтожение врага и упоение собственным превосходством политическим и силовым. Поэтому не надо называть это страхом – это просто систематическое уничтожение противника.
Михаил Соколов: Давайте мы разнообразим нашу дискуссию и послушаем Петербург, Александр Скобов, известный публицист тоже такого левого направления и правозащитник.
Елена Поляковская: Почему оппозиция в минувшем году потерпела поражение? Что произошло, по вашему мнению?
Александр Скобов: Я не считаю, что что-то такое в оппозиции произошло, что вызвало это поражение. К этому последовательно шли все обстоятельства. Дело в том, что у нас происходит коренная трансформация режима, превращение его из изначально авторитарного уже в достаточно тоталитарный. При таком режиме просто не остается места для легальной оппозиции, она зачищается, уже загоняется в состояние диссидентского движения в Советском Союзе.
Елена Поляковская: Какую роль в этой ситуации сыграла посадка Алексея Навального, его возвращение и, соответственно, тюремный срок реальный?
Александр Скобов: Алексей Навальный, с моей точки зрения, совершил гражданский и человеческий подвиг. Он, по сути дела, пожертвовал собой ради того, чтобы хотя бы попытаться как-то расшевелить наше общество, поднять его на протест, поднять его на сопротивление наступающей фактически уже фашистской диктатуре. В любом случае Алексей Навальный останется символом сопротивления, останется политзаключенным номер один в России, кто бы что ни говорил из его недоброжелателей по этому поводу.
К сожалению, у общества потенциала протестного не хватило, чтобы эти протесты продолжать уже в очень жестких условиях, когда цена за участие в таких протестах была уже очень высока.
Елена Поляковская: Можно ли сегодняшнюю КПРФ в том виде, в каком она существует, считать оппозицией?
Александр Скобов: Нет, конечно, ее нельзя считать оппозицией. Это имитационная оппозиция, это муляж оппозиции. Это партия, полностью встроенная в имитационно-манипулятивную систему. Никогда внутри этой партии не удастся подвинуть ту группу верноподданнически настроенных партийных бонз, которые бессменно эту партию возглавляют на протяжении уже десятков лет. Но другое дело, что внутри КПРФ могут возникать какие-то отдельные группы, может быть течения, люди, они никогда не смогут в ней взять верх, я тут не питаю иллюзий, которые все-таки будут пытаться как-то более независимо себя вести.
Елена Поляковская: Как вам видится в дальнейшем судьба российской оппозиции, что с ней в ближайшее время будет?
Александр Скобов: В ближайшее время с ней не будет ничего хорошего. Будут репрессии, практически невозможна никакая легальная оппозиционная деятельность. Я не знаю, насколько она сможет в этих условиях хотя бы силы копить какие-то. В основном сейчас оппозиция будет перемещаться в эмиграцию.
Михаил Соколов: Действительно происходит коренная трансформация политического режима в России или мы видим тот же самый процесс, который чуть-чуть ускорился?
Борис Кагарлицкий: Трансформация на самом деле происходит. Другое дело, что она, конечно, вынужденная. Я отчасти согласен с Михаилом, сказавшим, что называть все это страхом неправильно. Это не страх, но, тем не менее, это вынужденные действия. Той же самой власти было бы гораздо комфортнее и спокойнее действовать мягкими методами, они действовали так десятилетиями. С чего они вдруг начали так резко изменять алгоритм свой работы?
Михаил Соколов: Можно же было жить с Навальным. «Навальный разоблачает, а мы не обращаем внимания».
Борис Кагарлицкий: «А мы игнорируем». Иногда кого-то могут посадить для острастки.
Михаил Соколов: Или убить.
Борис Кагарлицкий: Как получится.
Я имею в виду, что, конечно, это вынужденная эволюция. Если действительно они чего-то боятся, то они боятся не реальной оппозиции и реального протеста, они боятся некоей неопределенности в развитии событий, и они боятся друг друга – это самое главное. Мировая экономическая ситуация изменилась, мировая экономическая конъюнктура неблагоприятна сейчас для той модели развития, которая сложилась в России. Сырьевая экономика в условиях глобальной нестабильности, глобальной экономической стагнации не может процветать – это очевидно. Если они чего-то боятся, они боятся дестабилизации, которая может прийти и изнутри власти тоже, то есть они могут перегрызться между собой – это очень серьезная проблема. Именно поэтому зачищают как раз оппозицию. Друг друга зачищать еще не начали, непонятно, кого и как, за что кто кого зачистит, а оппозицию надо зачистить превентивно, потому что нужно создать условия, когда ни одна группировка внутри власти не сможет попытаться столкнуться с какой-то оппозицией и в свою сторону привлечь какое-то массовое общественное движение. Это четко задача, которая поставлена, она в значительной мере решена.
Михаил Соколов: Был затронут в этой беседе сюжет с компартией, которая получила от Навального и его сторонников достаточно приличную поддержку. Это погубило «Яблоко» на выборах, не знаю, сколько они потеряли.
Коммунисты, если считать без фальсификаций, почти догнали «Единую Россию», во многих регионах даже обошли, чего вообще давно не бывало. Что с ними будет происходить, будут ли они жертвами репрессий, как такой потенциальный, хоть и не очень активный, конкурент «партии власти»?
Борис Кагарлицкий: Я как раз проводил кампанию в Иркутске и в Якутии, отчасти в Магадане. В Якутии КПРФ победила, причем с хорошим отрывом, «Единую Россию». Правда, надо сказать честно, тут не только наша заслуга, тут еще пожары сыграли немаленькую роль, просто разоблачив власть.
Михаил Соколов: И власть, которая не могла вовремя принять меры в связи с этим.
Борис Кагарлицкий: Пожары выявили недееспособность власти, которая не могла ничего делать, кроме как делать заявления и пугать. С пожарами, с конкретикой работать не могут. Там общество начало тушить пожары – это очень важная вещь. Люди стали собираться, покупать оборудование, как-то сами организовывать добровольные пожарные дружины, чтобы тушить. Если говорить в целом про КПРФ, да, картина достаточно драматичная. Потому что есть ряд деятелей КПРФ, причем деятелей достаточно заметных, как Вячеслав Мархаев в Бурятии, Сергей Левченко в Иркутской области.
Михаил Соколов: Рашкин, который пострадал от лося.
Борис Кагарлицкий: Валерия Федоровича, конечно, очень жалко. Мне кажется, он сам изрядно себе навредил. Я его поддерживал, он сделал много хорошего во время избирательной кампании, он действительно попытался протестовать против электронного голосования, фальсификаций, он попытался сделать жест достаточно сильный. Но заметим, что это был жест даже не московской КПРФ – это был жест конкретно Рашкина. Было видно, что даже московская организация за ним не поднялась полноценно. Поняв, что он в достаточной мере изолирован, по нему начали бить. А дальше Валерий Федорович сам сделал ошибку с этой охотой. Не хочу комментировать.
Михаил Соколов: То есть КПРФ все-таки попадет под топор или нет? Или отдельные деятели?
Борис Кагарлицкий: Я бы сказал, что КПРФ сейчас под прицелом, причем прицелом снайперским. Бить будут не по площадям, как показала история с Ракшиным, могут индивидуально бить по конкретным политикам. И это действительно очень опасно.
Михаил Соколов: Что вы думаете о ситуации с оппозицией, которая попала в Думу? Есть итог выборов, который мы знаем, есть официальные итоги, есть итоги, пересчитанные с учетом фальсификаций электронного голосования. Можно понять, какая реальная картина была бы при честных выборах, она была бы не столь радостная для «партии власти». Ваш взгляд сейчас ретроспективный на эту кампанию, которая прошла на наших глазах?
Михаил Светов: Я на самом деле снова вынужден согласиться с Борисом в его оценке произошедшего, что, конечно, то, почему власть так отреагировала на уличные протесты, связано как раз с тем, чтобы ни одна из башен Кремля, ни одна из групп, которая сейчас каким-то образом причастна к власти, не могла сделать ставку на улицу, таким образом дестабилизировать ситуацию. Здесь я полностью согласен, что касается КПРФ и будущего конкретно их.
У нас есть перед глазами опыт 2011 года, когда партия «Справедливая Россия» прекрасно устояла, сохранила свое положение в Думе, просто доказав свою лояльность и исторгнув из своих рядов тех бузотеров, людей, которые сделали ставку на улицу. Мы помним Гудковых и Пономарева.
Та же самая судьба сегодня складывается у Рашкина. Все остальные заново присягнут действующей власти, будут выполнять такую функцию номинальной оппозиции в парламенте, как они ее выполняли последние 20 лет. Поэтому я ничего не жду от людей, которые сегодня находятся в парламенте, в первую очередь потому, что ставка на улицу в очередной раз доказала свою несостоятельность, в очередной раз доказала, что если вы попытаетесь, вас ждут такие последствия, что вы еще очень много раз пожалеете, что вы попытались это сделать. Это урок, который, к сожалению, сейчас усваивается как улицей, которая зализывает раны, так и людьми, которые попытались ее поддержать.
Михаил Соколов: А что вы скажете о партии «Новые люди»? Все-таки вы либерал, они себя позиционировали как таких умеренных, но либеральных политиков, получили больше 5%. Может быть, от них будет какая-то польза?
Борис Кагарлицкий: Все действующие лица, которые находятся сегодня в Государственной думе, – это люди, серьезно ветированные правительством. Люди, которые там находятся исключительно по причине своей гиперлояльности действующему режиму. Даже относительно независимые игроки, как Поклонская, например, из этой системы очень легко исторгаются, когда начинают вести какую-то независимую игру. Без всяких симпатий к политической программе Поклонской, она была похожа на живого человека, она иногда высказывалась наперекор действующей политики власти, это ее довело до Кабо-Верде. Поэтому я абсолютно не верю, что от «Новых людей» можно что-то ждать, хотя видно, что этот запрос на смену элит, запрос на какие-то новые лица на этих выборах удовлетворяли, но удовлетворяли в интересах Кремля, в интересах действующего режима.
Михаил Соколов: «Умное голосование» – это был сильный ход, оно тоже пугает или не пугает Кремль?
Михаил Светов: «Умное голосование» – это был способ консолидировать протестный голос для того, чтобы вбить клин в действующую систему. Коммунистическая партия в этом смысле была как раз заложницей «умного голосования», потому что ставка была сделана именно на эту партию. Именно поэтому сейчас основной осадок политический падает на нее. Но удастся ли этот успех повторить в следующий раз, я глубоко сомневаюсь. Улица демотивирована, то, что было доступно, та мобилизационная сила, которая была доступна Навальному, она недоступна команде, которая осталась без него сегодня.
Михаил Соколов: Борис, а вы что скажете об «умном голосовании»? История с ним закончилась? Будут же какие-то следующие выборы, в конце концов, в регионах, потом выборы мэра Москвы. Этот козырь Навального играет на политическом поле следующих лет или эта тоже уже карта бита?
Борис Кагарлицкий: Начнем с того, что эффект «умного голосования» самой командой Навального очень сильно преувеличен. Мы делали анализ, не зная в 2018 году, как разложится «умное голосование», мы показали тогда 23 округа, в которых независимо от «умного голосования» по московским выборам оппозиция была способна побеждать, в 20 из них она и победила. То есть даже без учета «умного голосования» тенденции были бы те же самые. Надо понимать, что избиратели на самом деле тоже не идиоты, они прекрасно понимают, какой кандидат более перспективный. Как раз наоборот в ряде случаев «умное голосование» дезориентировало избирателя. Избиратель тяготел к одному избирателю, «умное голосование» развернуло часть голосов к другому кандидату, в итоге, как в известном случае с Романом Юнеманом, он не прошел, а прошел представитель «Единой России». Другое дело, что я бы тоже не голосовал за Юнемана.
Михаил Соколов: Я понимаю, вам умеренный националист явно не близок.
Борис Кагарлицкий: Если уж ставить задачу – кто угодно, только не «Единая Россия», тогда, наверное, Юнеман. Я бы просто так задачу не ставил, я не считаю, что кто угодно, лишь бы не «Единая Россия». Потому что бывают люди, которые ничем не лучше. Конечно, «умное голосование» не работает в условиях тотальной фальсификации. Во-вторых, «умное голосование» оказалось преувеличенным по раскрутке, по пиару проектом. В-третьих, сама команда Навального сейчас не имеет того авторитета, который был, когда был сам Навальный. Они, конечно, прикрываются именем Навального, но одно дело, когда он сам как-то гарантирует, что это его решение, другое дело, когда его нет. Проблема в том, что на местах в регионах действительно есть местные политики, некоторые из них вопреки тому, что говорит Михаил Светов, попали в Думу, другой вопрос, насколько они будут свободны в своих действиях, но политики с самостоятельной позицией. Это чаще всего КПРФ, но не только КПРФ. Самое главное, что они сейчас находятся в мучительных поисках тактики. Выборы 2022 года кое-где будут, не очень важные выборы, а в 2023 году новая волна выборов уже важных.
Михаил Соколов: А потом Путин опять.
Борис Кагарлицкий: Давайте не будем говорить из принципа, давайте забудем эту дату. Спокойнее, безопаснее эту цифру не произносить.
Михаил Соколов: Хорошо, давайте про 2036-й сразу.
Борис Кагарлицкий: 2095-й, неважно. Я сейчас говорю о другом, я говорю о том, что сейчас условно легальная оппозиция находится в очень сложном положении, потому что они могут выиграть на выборах, но все равно у них украдут эту победу. Чтобы защитить победу, нужно выходить за рамки, за флажки. Выходить за флажки – это значит, можно потерять то, что есть. Вот такая ситуация.
Михаил Соколов: То есть тупик?
Борис Кагарлицкий: Я бы сказал, тактическая дискуссия.
Михаил Соколов: Электронное голосование, как оно сработало? Это теперь абсолютное оружие власти, такая штука, которая съест любую фигуру на политической шахматной доске? Вы что-то боретесь, работаете с избирателями, они идут голосовать, а там электронным способом рисуют все что угодно.
Борис Кагарлицкий: Если честно, да. Мы сами все время говорим во время кампании, что если все придут, все как один проголосуют, хотя бы 60% избирателей придет, проголосует, то тогда никакое электронное голосование не справится, потому что люди физически здесь. В результате у нас получится 125%, все пойдет вразнос. Давайте честно говорить, сегодня, по крайней мере, на региональные выборы нельзя ожидать, что придет 60–70% избирателей. Значит, на этом этапе электронное голосование все перекроет. А как будет дальше – это зависит от состояния общества.
Михаил Соколов: Михаил, ваш взгляд на это абсолютное оружие или не совсем абсолютное оружие власти? За этот год они его отточили до такой степени, чтобы охватить всю страну и сделать вообще бессмысленным участие в выборах?
Михаил Светов: Мне на самом деле странно слышать тезис о том, что сделать бессмысленным участие в выборах. Мне кажется, что про выборы было более-менее понятно все эти годы. Гораздо более важным является, действительно, насколько тверд путинский консенсус, насколько люди еще готовы терпеть. Если люди готовы терпеть 20–30 лет, то в принципе совершенно не важно, какое количество фальсификаций происходит, важен тот статус-кво, который ощущается в обществе. Сегодня мы видим, что пропутинский статус-кво побеждает, люди не чувствуют себя мотивированными выходить на улицу, не ощущают, что есть какие-то реальные альтернативы Путину. Пока такой образ мыслей у них сохраняется, Путин себя будет чувствовать достаточно уверенно. Сами выборы, сам процесс голосования здесь уже вторичен, потому что те фальсификации, которые раньше делались на бумагах, теперь будут делаться менее заметно с помощью электронного голосования. Но принципиально подход к выборам в нашей стране сейчас не меняется, мне кажется.
Михаил Соколов: А как же все-таки быть с фактами? Например, именно из-за фальсификаций в 2011 году люди вышли на улицу в Москве, в Петербурге.
Михаил Светов: И в 2011 году уже стало понятно, что независимо от количества фальсификаций результаты выборов пересмотрены не будут. В этом же суть основная. Мы уже привыкли к этим фальсификациям, мы уже их ожидаем, они встроены по умолчанию в ту систему, которая существует. Люди с ними смирились как с чем-то, если не несправедливым, то по крайней мере с некоей особенностью системы. Сейчас это все переносится на уровень электронного голосования, чтобы меньше людей раздражать. Станет сложнее ловить за руку фальсификаторов, станет проще делать вбросы – это самая опасная часть электронного голосования, что можно вбрасывать, потому что никто никогда не проверит, какой процент голосов реально живым людям принадлежит. Можно свободнее заниматься вбросами, но сама природа системы не изменится. 10 лет мы эти вбросы фиксировали, 10 лет мы их ловили за руку, я сам больше пяти раз был наблюдателем на выборах, никакого эффекта это не возымело, потому что стаус-кво был сильнее.
Михаил Соколов: Еще один вопрос, который мне кажется важным, все-таки про Алексея Навального, который находится в тюрьме, ограничен в своих политических возможностях. Тем не менее, держал голодовку, получил Сахаровскую премию, передает оттуда какие-то тексты. Что с ним будет, какова его роль, если он уцелеет, конечно?
Борис Кагарлицкий: Во-первых, он должен уцелеть. Во-вторых, думаю, что в качестве морального лидера, по крайней мере, значительной части оппозиции он состоялся и на этом месте останется, находясь в тюрьме, скорее, укрепит свои позиции. В качестве человека, который когда-то на каком-то этапе реально сможет претендовать на власть, тут другой вопрос. Сам Алексей Анатольевич, видимо, считает, что это неразрывно связано, что если ты становишься моральным лидером, то ты становишься и политическим лидером. Это в реальной политике не совсем так.
Михаил Соколов: Бывает. Гавел, например, пожалуйста.
Борис Кагарлицкий: Гавел, наверное, да, здесь может выступить в качестве альтернативы. Более понятная аналогия – это, конечно, Нельсон Мандела. За Нельсоном Манделой кроме морального авторитета стояли достаточно серьезные политические и общественные силы. И кстати говоря, с Гавелом немножко более сложная история, Гавел был компромиссной фигурой, не столько моральным лидером, сколько компромиссной фигурой. Моральных лидеров в Чехословакии было много, выбрали одного, наиболее компромиссного, наиболее удобного для того расклада сил, который сложился.
Поэтому как раз пример, который опровергает идею, что стать моральным лидером достаточно, чтобы стать потом претендентом на власть. Потому что мы видим, что моральная позиция Навального укрепилась, отношение к нему у многих людей, которые к нему относились критически, стало теперь лучше хотя бы потому, что если человек сидит в тюрьме, негоже его критиковать. Я много за что могу его критиковать, но сейчас этого не будут делать, потому что он сидит в тюрьме, а я на свободе в данный момент. В этом смысле, да, у него очень сильные козыри. Но организационная политическая база у него в значительной мере разрушена, более того, на мой взгляд, она никогда не была достаточно большой. Потому что замеры показывали гипотетическую «партию Навального».
Михаил Соколов: И она проходила в Думу.
Борис Кагарлицкий: Безусловно, она проходила в Думу. Более того, она проходила в Думу примерно на равных с другими партиями, где-то 11–12% голосов набирала. Но это все-таки недостаточно для политического триумфа, если нет широкой коалиции.
Михаил Соколов: Михаил, что вы скажете по этому сюжету? Алексей Навальный пожертвовал собой, сказал Александр Скобов. Пожертвовал – и что?
Михаил Светов: И что – это вопрос, который будет висеть в воздухе еще очень много лет. К сожалению, мой прогноз, что Алексей Навальный из тюрьмы не выйдет до тех пор, пока Путин этого не захочет, либо пока Путин не уйдет по той или иной причине. Поэтому, какое у него будущее политическое в путинской системе, на мой взгляд, вообще никакого. В послепутинской системе – это уже вопрос открытый. И как эта перемена произойдет, тоже остается сейчас смотреть и работать над этим. Потому что из тюрьмы его выпустят либо за границу, либо после ухода Путина, либо потому, что Путин этого захочет, никакого четвертого варианта не существует.
Михаил Соколов: Этот год интересен еще тем, что власть не только с политической оппозицией борется с увлечением, но и с правозащитными структурами, с гражданским обществом, с обществом «Мемориал», с исторической памятью, которая власти, Кремлю и другим людям не нравится. Я думаю, что здесь мы должны послушать человека, который хорошо в этой теме разбирается. Слово журналисту Зое Световой.
Зоя Светова: Ситуация в области права даже хуже, чем была в Советском Союзе. Потому что я имею в виду, что в отношении адвокатов не было таких преследований, которые происходят сейчас, адвокатов объявляют «иностранными агентами», они вынуждены уезжать. Конечно, мы помним, что в 1970-е годы политические адвокаты тоже уезжали за границу, но все-таки такого как сейчас беспредела судебного, мне кажется, в какой-то степени не было тогда. Сейчас очень ситуация похожа на то, что было именно в андроповскую эпоху, но как-то чуть-чуть мы сдвигаемся даже ближе к сталинскому времени. Может быть я преувеличиваю, но ощущение черноты присутствует.
Елена Поляковская: Вчера суд в Москве не изменил меру пресечения ректору Шанинки Сергею Зуеву. Почему слова президента о том, что он не видит смысла держать его под стражей, не возымели своего действия?
Зоя Светова: Очень сложно эту ситуацию объяснять, есть несколько версий. Возможно, завтра будет пресс-конференция Владимира Путина и там ему зададут вопрос про Сергея Зуева, может быть он что-нибудь скажет, после этого следствие отпустит Зуева под подписку о невыезде. Во всяком случае, я бы не исключала этой возможности. Мне трудно представить, что то, что мы видели на заседании Совета по правам человека – это был спектакль, срежиссированный Путиным, когда он сказал, что нужно его отпустить, а потом ничего не произошло, ни следствие не отпустило, следователей просили адвокаты, апеллируя к словам Путина, и суд не отпускает тяжелобольного ректора Шанинки.
Мне просто трудно согласиться с теми комментаторами, которые говорят, что Путин вообще ничего не решает, что его слово больше ничего не значит. Возможно, это был такой спектакль, что публично Путин говорит «отпустите его», а когда все правозащитники из Совета по правам человека ушли, он говорит силовикам, что не надо никого отпускать, пусть еще сидит. Мы не имеем информации, мы только можем фантазировать, домысливать, придумывать какие-то версии. Но то, что его не отпустили – это, конечно, безобразие, это беспрецедентно.
Если сравнивать даже это дело с делом Кирилла Серебренникова, когда отпустили все-таки тяжелобольного Алексея Малобродского, когда Путин что-то говорит, какая-то реакция поступала. Но с другой стороны давайте вспомним и другие случаи с «Новым величием», когда в ЕСПЧ задавали вопросы Путина, и после этого в деле ничего хорошего не было. На это нельзя надеяться.
Елена Поляковская: Сразу два суда должны принять решение по международному и правозащитному «Мемориалу». Как вам кажется, можно ли надеяться на то, что общественное возмущение сыграет здесь свою роль?
Зоя Светова: Мне очень не хочется быть Кассандрой, мне очень не хочется делать прогнозы. Потому что я в последнее время очень сильно ошибаюсь, поскольку я человек, который всегда надеется на лучшее, несмотря на то, что я уже 20 лет работаю судебным журналистом, очень много видела обвинительных приговоров. Я опасаюсь, что по делу правозащитного центра «Мемориал» будет отрицательное решение, то есть его закроют, суд примет решение о его ликвидации.
Что касается международного «Мемориала», тут может быть решение все-таки о том, чтобы не ликвидировать его. Насколько я понимаю, у суда есть возможность сказать о том, что наказание несоизмеримо с деянием. То есть нельзя ликвидировать международный «Мемориал» за те, грубо говоря, недочеты, защита «Мемориала» международного доказывает, что они выполняли все указания прокуратуры и Минюста.
Что будет в реальности, я вам сказать не могу, это мы узнаем или 28 декабря, если решение будет вынесено в этот день. Нельзя не сказать о том, что 27 декабря будет оглашение приговора по делу Юрия Дмитриева. Юрий Дмитриев, человек, которого судят уже пять лет – это глава карельского «Мемориала». Прокуратура попросила для него 15 лет лишения свободы.
Михаил Соколов: Борис, как вы видите ситуацию? Это активизация наступления на общество? В конце концов, каждую пятницу объявляют очередных «иностранных агентов», журналистов, организации. Так все и будет день за днем все больше и больше «врагов народа» во всяких списках?
Борис Кагарлицкий: Пока на самом верху что-то не переменится, так и будет, естественно. Причем заметим, что в сталинское время 7% оправдательных приговоров в обычных судах, сейчас 1%, и господин Бастрыкин жалуется, что это много, надо понизить. Даже формальные правовые вещи не работают больше. Например, случай, когда меня арестовывали, материалы, приложенные к обвинению, противоречили обвинению. То есть меня обвиняют в том, что я организовывал митинг, приводят в качестве примера пост, где этот митинг даже не упомянут вообще. Судья говорит: в обвинении это сказано, значит это есть. То есть сам факт обвинения уже является доказательством обвинения. Иными словами, даже Вышинский такие замечательные вещи не мог придумать.
Михаил Соколов: Он хотел, чтобы признание было, чтобы вы сказали «да, я согласен с обвинением», тогда все хорошо.
Борис Кагарлицкий: Тут вообще никакого доказательства нет, сам факт обвинения уже сам по себе является доказательством. Это, что называется, новелла в юриспруденции, такого раньше не было нигде, даже в сталинском Советском Союзе. Что касается дела Зуева, тут еще интересный момент. На мой взгляд, это история тоже борьбы между башнями, условно говоря, структурами во власти. Понятно, что люди, связанные с администрацией, пытаются это дело смягчить, пытаются, если возможно, Зуева отпустить под домашний арест, какие-то силовые структуры наоборот им сопротивляются, поэтому беднягу Сергея Эдуардовича гоняют туда-сюда, то домашний арест, то обратно в СИЗО. Ни тех, ни других, не только тех, кто его хочет засадить, но даже тех, кто его защищает, уже не очень волнует его личная судьба, потому что они между собой разбираются. Это просто инструмент для их собственной игры между собой.
Михаил Соколов: А «Мемориал», «иностранный агент», за что страдает?
Борис Кагарлицкий: Я думаю, что это как раз часть общей линии на тотальную зачистку. С Зуевым другая история, он же не оппозиционер, не создатель какого-то неправительственного объединения, организации.
Михаил Соколов: Какой-то подозрительный вуз все-таки с точки зрения тех людей, которые хвалят Сталина.
Борис Кагарлицкий: Я там преподаю. Причем здесь Сталин? Это не про Сталина дело – это про то, что какие-то идут разборки на достаточно высоком уровне. В данном случае понятно, что Зуев попал под раздачу, я не думаю, что Зуев кому-то лично очень помешал. Сейчас уже он становится заложником ситуации.
Михаил Соколов: В этой ситуации, кстати, одна деталь очень неплохая. Буквально на днях министр промышленности и торговли России Денис Мантуров открыто совершенно, такого еще не было за многие годы, хвалил Иосифа Сталина.
Михаил Соколов: Это выглядит примерно так, если бы кто-то сейчас в Германии начал говорить, что Гитлер преобразователь немецкой экономики, построил автобаны, народный автомобиль и все прочее. Михаил, что вы скажете об атмосфере в отношениях власти и гражданского общества в этом году?
Михаил Светов: Это атмосфера полной безнаказанности. Почему бы им не хвалить Сталина, если преступления Сталина не были по-настоящему осуждены, люди, которые в них участвовали, не потерпели никаких последствий в 1990-х годах, когда шанс на это был. Постоянно звучит вопрос: почему они делают то, почему они делают это? Потому что могут, и они это хотят, у них в подкорке лежит, что им за это ничего не будет. За последние 80 или 90 лет ничего и не было, ни за одно преступление мы наших правителей не наказали, над ними не было никаких судов, то есть не было никакой ответственности. Именно поэтому ситуация будет все больше и больше усугубляться.
Здесь совершенно неважно, являетесь ли вы оппозиционером или вам всю жизнь казалось, что ваша хата с краю. Мы уже видим дело Юры Хованского, который в СИЗО находится полгода за песню, которую спел в 2012 году, это и Моргенштерн, который до последнего рассказывал, как в России жить хорошо, а потом оказалось, что у него бизнес отбирают, и он вынужден был уехать через Минск в Дубай. Поэтому система себя так ведет, потому что может – это единственный ответ, который нужно на все давать.
Единственный шанс на то, что что-то изменится – это надежда на то, что люди наконец поймут, в каком страшном положении они оказались, начнут сопротивляться. А если не начнут сопротивляться, значит система все делает правильно. Почему бы им не максимизировать власть, почему бы им не максимизировать количество сконцентрированных в своих руках ресурсов, если этому никто не сопротивляется, если эти ресурсы сами идут в руки. Логика власти совершенно ясна, она на поверхности.
Михаил Соколов: Сюжет войны и мира очень важный. Ощущение такое, что страна стоит на пороге войны то ли с Украиной, то ли со всем западным миром. Конечно, Владимир Путин говорит, что мы за мир боремся и мирные предложения выдвигаем, но звучит это как-то очень странно.
Михаил Соколов: Отступать некуда, позади Москва – такое настроение у Владимира Путина. Как вы объясняете это сочетание мирных предложений, которые вряд ли будут приняты Западом, поскольку выглядят ультимативно, и таких фантазий на тему, что Украина чуть ли не нападет на Крым, бог знает что учудит, находясь под защитой НАТО или Запада.
Борис Кагарлицкий: Обострение внешнего конфликта – это довольно стандартный сценарий в условиях внутреннего кризиса, причем в данном случае кризис глобальный. Не хочу ничего хорошего сказать про нашу власть, но сейчас все элиты во всем мире ведут себя примерно одинаково. Почему-то мне кажется, что все-таки какие-то границы у них есть. Конечно, они готовы побряцать оружием, пошуметь по этому поводу, попугать.
Может быть у них еще есть некоторая историческая память, они помнят, чем это кончилось после сараевского выстрела в 1914 году, кончилось не очень хорошо, как известно. Мне кажется, они на грани балансируют. Проблема не в том, что они хотят войны, они хотят балансировать на грани, но когда балансируешь на грани, то по неосторожности можно сорваться. Кстати говоря, в 1914 году ровно то же самое случилось в Сараево, немножко перешли грань, дальше четыре года воевали, известно, чем кончилось.
Михаил Соколов: Требуют какую-то зону безопасности для России, особых интересов.
Борис Кагарлицкий: Никто ничего не сделает ни с той, ни с другой стороны, я думаю, все так и будет висеть. Подвешенное состояние на грани войны с точки зрения власти, с точки зрения пропаганды, с точки зрения ее внутренних интересов – это нормальное, даже кому-то кажется хорошее положение. Проблема не в том, что они хотят реально начать войну, мне кажется, нет. Они, кстати, к ней совершенно не готовы, просто не смогут выиграть. Проблема в том, что они хотят балансировать на грани, а балансируя на грани, можно сорваться.
Михаил Соколов: Была же серия малых войн разнообразных, за счет чего Россия приобрела разные, Донбасс — раз, до этого была Осетия, Абхазия, Приднестровье под контролем и так далее.
Борис Кагарлицкий: Я сказал свою точку зрения: на большую войну они не готовы, а риск очень велик. Поэтому скорее всего они удержатся на грани.
Михаил Соколов: Михаил, что вы скажете об обострении мировой обстановки и высокой температуре на южных границах?
Михаил Светов: Я тоже согласен, что большой войны они не хотят. Есть желание просто пошантажировать Запад. Майкл Макфол вчера в Твиттере написал, что Путин – это политик XXI века, который застрял в XIX веке. Но на самом деле это приговор, конечно, не России – это приговор в первую очередь Западу, который на такие вызовы просто разучился отвечать. Сейчас Россия и Китай вместе возвращают эпоху силовой политики, где принципиальна не только доступная тебе сила, доступный тебе ресурс, но и то, как ты ими готов пользоваться. Очевидно, что воли у Путина сегодня больше, но риск, конечно, всегда есть перегнуть, начать большую войну, которую Россия, конечно, не вытянет. Это будет большая ошибка.
Мне кажется, до последнего будет сохраняться напряженная обстановка, потому что она Путину выгодна. Путин вообще расцветает в хаосе, который сам же создает. Но насколько долго удастся эту игру тянуть – вопрос. Главное, это вопрос, который зависит очень сильно от воли Запада, который, кажется, сегодня ее всю растерял, но может быть он чем-то удивит.
Михаил Соколов: А как Запад, на ваш взгляд, должен был бы отвечать на бесконечные угрозы, маневры, накопления войск и требования, которые обращены к нему, чтобы некоторые страны пожертвовали своим суверенитетом?
Михаил Светов: Как минимум нужно было не рисовать так много «красных черт». Потому что если ты рисуешь красную черту», ты должен ее соблюдать. Когда ты рисуешь одну за другой и при этом ничего не совершаешь – это, конечно, развязывает очень сильно руки, потому что это заставляет того же самого Путина, тот же самый Китай несерьезно относиться к тем заявлениям и глубокой озабоченности, которую сегодня любят высказывать по любому поводу международные институты. То есть слово должно начать что-то весить.
Сегодня, конечно, провернуть тот фарш, который проворачивался последние 10 лет, назад практически невозможно, потому что коготок застрял. Там, где оказать сопротивление было достаточно легко 10-15 лет назад, сегодня это сделать гораздо труднее. Поэтому сегодня хороших ходов у Запада не осталось, Путин здесь доминирует на шахматной доске политической.
Михаил Соколов: Внутриполитический эффект постоянной военной мобилизации, которая происходит сейчас, каким он будет в наступающем году?
Борис Кагарлицкий: Я думаю, что никаким. Дело в том, что людям это неинтересно, люди устали.
Михаил Соколов: То есть их цены будут волновать?
Борис Кагарлицкий: Тема Украины волновала и обоснованно волновала людей в 2014-15 году, сейчас уже нет, людей утомила. Главное, ситуация вокруг Украины не такая, как в 2014 году. В 2014 году можно было объяснить, было понятно, за что можно повоевать, а сейчас нет, сейчас это непонятно, и это не сработает.
Михаил Соколов: То есть власти придется объясняться, например, за рост цен и не удастся прикрыться военными тревогами?
Борис Кагарлицкий: Власть вообще не будет объясняться, но другое дело, что будут чувствовать и думать люди. Это мы узнаем очень скоро.