В России, по данным демографов, недавно была зафиксирована самая высокая смертность с 1945 года: число умерших в России за последние 12 месяцев превысило 2,4 млн человек. Естественная убыль населения, без учета миграции, за последний год почти достигла 1 млн человек (более 990 тысяч).
С самого начала пандемии коронавируса родные погибших в России сталкивались со сложностями при организации похорон: очередями в моргах, длинными сроками ожидания выдачи тел, ростом цен на похоронные услуги и нехваткой мест на кладбищах. Как изменилась работа похоронного бизнеса в России за пандемию? Журналисты Север.Реалий расспросили об этом родных умерших и самих похоронных агентов.
«В похоронном агентстве я взяла последний гроб и два венка»
Виктория Соколова из Петрозаводска похоронила свою маму в начале 2021 года. В посмертном эпикризе женщины указано три диагноза: инфаркт мозга, инсульт мозга, ковид. Маме Виктории было 85, но она, по словам Виктории, была «полна энергии».
Соколова вспоминает, что в тот момент местные власти «деликатно молчали» про масштабы смертности в регионе. Поэтому для Виктории было полной неожиданностью, что ждать похорон пришлось больше недели.
«В больницу я звонила сама, узнавала про документы. Мне никто не звонил, видимо, врачи сильно загружены были. Похоронили маму только на восьмой день. Везде были очереди, – рассказывает Соколова. – В морг я пришла к 15:00, но заключение получила только в 19:00. На кладбище тоже была небольшая очередь. И это Сулажгора, где только возможно подзахоронение. Думаю, что в Вилге очередь больше. И это все зимой, в морозы».
«В мэрии, на почте все то же самое. Много умерших. В похоронном агентстве я взяла последний гроб и два венка», – рассказывает Виктория.
Только в Карелии, где живет Соколова, смертность за два неполных коронавирусных года выросла почти на 40%. Такие выводы можно сделать из статистики, опубликованной региональным управлением ЗАГС. В 2019 году в республике было зарегистрировано 8814 смертей – в среднем 735 в месяц. А за десять месяцев 2021 года в Карелии зарегистрировали уже 10138 смертей, что означает, что умирают более тысячи человек в месяц. Таким образом, средняя месячная смертность в регионе выросла на 37%. В столице республики, Петрозаводске, дела обстоят еще хуже: там средняя месячная смертность выросла на 48%, или в полтора раза за два года.
Аналогичная ситуация и в других регионах России. В Калининградской области за 2020 год зарегистрировали 13 289 смертей, при том, что в 2019 году, до эпидемии, этот показатель составлял лишь 12 011. В Москве количество захоронений во время эпидемии коронавируса выросло на 25-30%, как и смертность, рассказывал в интервью РБК глава похоронной службы «Ритуал» Артем Екимов: за 9 месяцев 2020 года в городе произошло 87,2 тысячи погребений. В 2021 году смертность немного снизилась – до 85,5 тысячи погребений. Но до эпидемии коронавируса, с января по сентябрь 2019 года, в Москве похоронили лишь 77,7 тысячи человек, а в 2018 году еще меньше – 76,1 тысячи.
«Хороним по три-четыре человека в день, в некоторые дни покойные – только жертвы COVID-19»
Высокий скачок смертности подтверждают все руководители муниципальных похоронных контор Петрозаводска. Как рассказал местному изданию «Петрозаводск говорит» директор предприятия «Ритуал» Сергей Гриненко, из-за роста смертности им пришлось изменить график работы агентства: похороны агенты вынуждены начинать раньше, а заканчивать позже.
«У заведующих кладбищами раньше было время заняться бумагами, а сейчас они работают, как на конвейере. Недавно одна заведующая жаловалась, что у нее перегорела лампочка, а времени оформить заявку на ее замену нет», – говорит Гриненко.
По словам руководителя муниципального предприятия «Мемориал» Дмитрия Данильева, из-за коронавируса между ними и частными конторами почти исчезла конкуренция, которая раньше была весьма жесткой.
«И у них переполнен траурный зал, и у нас. Расписание очень плотное. Настолько, что погребения не успевают проводить на третий день, как положено по традиции. Некоторые похороны переносятся на выходные дни – так тоже раньше не делали, – говорит Данильев. – Коронавирус стал одной из главной причин смертности. МУП «Мемориал» хоронит по три-четыре человека в день, и в некоторые дни покойные – это только жертвы COVID-19″.
О таком же напряженном графике сообщают похоронные службы и в других регионах.
«Количество ритуальных агентств за год увеличилось на 20%. И ритуальные агенты покупают себе хорошие машины, так как никто без работы не сидит, – рассказывает представитель похоронного агентства из Калининградской области Алексей Татаренков. – Как умирало какое-то количество людей до пандемии: домашние трупы, суицид, ДТП, онкология, сердечники, так они и умирают. Но к ним прибавилось такое же количество людей, умерших от пандемии».
По его словам, в этом году к высокой смертности минздрав Калининградской области подготовился лучше, чем в прошлом.
«Если в том году мы даже не знали, куда складывать трупы, не было даже подготовлено помещение под такое количество умерших, то в этом году привезли и установили большой холодильник, – рассказывает Татаренков. – Бригады, которые перевозят тела, снабжены индивидуальными пакетами для трупов, чего в прошлом году не было. По вскрытиям нет таких больших задержек. Судмедэксперты работают в три смены, а еще год назад работали в одну».
Очередь в морг, польские гробы и нехватка мест на кладбищах
В прошлом году Калининградская область также столкнулась с нехваткой гробов. Раньше их завозили в регион из Москвы, Новосибирска и соседней Польши. Но в Польше, как и в России, смертность тоже резко выросла, в результате чего польские производители перестали продавать гробы в соседние страны. Из-за нехватки гробов родственникам умерших еще недавно приходилось ожидать поставок по несколько дней, замечает Татаренков. Все эти факторы увеличивали сроки захоронения вплоть до двух недель.
В этом году польские компании увеличили мощности производства, поэтому перебоев с поставками гробов нет. Единственная проблема, которая ожидает Калининград, по словам Татаренкова, – нехватка мест на кладбищах. Об этой проблеме ранее говорили агенты и в других регионах:
«У нас есть устное распоряжение власти не продавать дополнительный участок земли под захоронение. По федеральному законодательству о похоронном деле, муниципальное кладбище (а они все в Калининграде муниципальные) обязано предоставить дополнительный метр земли под родственные захоронения. А в Калининграде кулуарно решили не продавать второй участок земли, что есть прямое нарушение закона о похоронном деле, идет ущемление прав населения, – объясняет Татаренков. – Но народ у нас не возмущается, никуда не пишет, ни в прокуратуру, ни в органы власти, поэтому как-то так. Это все произошло именно во время пандемии: у нас просто не хватает земли под захоронения».
Исполнительный директор Союза похоронных организаций и крематориев (СПОК) России Елена Андреева подтверждает, что все объекты инфраструктуры, связанные с ритуальными услугами и хранением тел, в том числе и медицинские объекты, например морги, уже почти два года работают в напряженном режиме из-за увеличенной смертности.
«Эта проблема по всей России существует, особенно когда идут волны. В период лета мы все наблюдали эту ситуацию, – говорит Андреева. – У нас есть необходимость расширять материально-техническую базу: строить хранилища и увеличивать количество моргов. В настоящий момент это проблема, потому что тел очень много. Мы говорили и до пандемии о том, что нам надо развивать инфраструктуру, но сейчас это очевидно: у нас не хватает объектов, чтобы справляться с периодами нагрузки».
Андреева подчеркивает, что в России необходимо улучшать количество и качество работы моргов.
«В Петербурге в бюро судебно-медицинской экспертизы (морг №1) начала действовать электронная очередь. Теперь нет такого, чтобы ждали на улице, – рассказывает она о нововведениях. – Конечно, время ожидания увеличилось, но город справляется. В некоторых регионах ситуация гораздо хуже, возникают вопросы с очередями, качеством и количеством хранения тел».
Полностью текст опубликован на сайте Север.Реалии
(774 слова) Михаил Юрьевич Лермонтов снискал популярность не только на поприще поэзии и писательства, но и в драматургии. В число известных его произведений входят 3 романа, 6 драм. Он написал около 400 стихотворений, 30 поэм. В основе его творчества лежат личные, гражданские и философские мотивы.
В этой статье мы займемся характеристикой персонажа знаменитого произведения писателя «Герой нашего времени», а именно одного из центральных его героев – Грушницкого.
По мере раскрытия внутреннего мира и мировоззрения главного героя романа Григория Печорина автор показывает своим читателям, какие проблемы были острыми в его время. Нам он представил обыкновенного представителя высшего света из дворян, молодого человека интересной внешности. Вместе с его образом автор указал и факторы, повлиявшие на формирование его личности, например, люди, окружавшие молодого Печорина. И рассматриваемый нами Грушницкий как раз и относился к таким людям, и во многом психика Печорина сложилась под его влиянием.
Грушницкий – это сослуживец и друг Григория Александровича, они ровесники. Однако Грушницкий находится в чине офицера и имеет относительно небогатое состояние, хоть и является дворянином. Он привлекателен, обладает смуглой кожей, темными волосами и красивым лицом, имеет хорошее образование, а также он знает и исполняет все правила этикета, которые приняты в его обществе, и полностью освоил французский язык. Благодаря этим показателям он во многом преуспевает, и особенный успех имеет среди женщин – о нем у них благосклонное впечатление, ведь он всегда мил и учтив, тактичен и остроумен. А офицер это впечатление регулярно использует для своей выгоды.
Но если вчитываться в диалоги этого персонажа с другими, то становится заметно, что он любитель громких и высоких выражений ни о чем, о пустом. То есть, он уже изначально показан нам как тщеславный персонаж – и это, действительно, так, у него завышенная самооценка, и он гордится той бессмыслицей, о которой говорит и заявляет.
Грушницкий считает, что о нем напишут роман, и он будет в нем главным героем. И в связи с этим мы наблюдаем его романтические наклонности, доходящие порой до настоящего фанатизма – персонаж чувствует себя важным и неповторимым, он разжигает в себе пламя высоких чувств, которых на самом деле нет. А для самого себя он думает, что презирает общество.
Офицер настолько вжился в придуманную роль, что даже в форменной одежде отдает предпочтение не принятой для его чина форме юнкеров, а ходит в обычной солдатской шинели. Грушницкий считает, что такая простота в образе добавляет ему романтичности и делает исключительным в глазах людей. Он влюблен сам в себя, и в нем нет ничего естественного, все создано им самим, иными словами – искусственный человек, он лишь кажется тем, кем не является на самом деле.
Однако, заметно, что он не особо умен, да и отваги в нем нет, зато есть место малодушию – даже в бои он идет с закрытыми глазами. А поскольку жизнь он проживает легко и не задумываясь, то и в людях он не умеет разбираться и не знает, кто из них что из себя представляет. Из-за этого он не чувствует, что его главный враг – его сотоварищ Печорин.
Вообще же, поначалу Грушницкий создает впечатление о себе, как о романтичном, милом и слегка глупом молодом максималисте. И видно, что он старается обратить на себя внимание, быть в его центре, метя попасть в более высокое и выгодное положение.
Но рассматриваемый персонаж показывает и свои негативные качества – он способен на предательство и обман, может и отомстить из-за мелочи. Например, после того, как ему отказала во взаимности княжна Мэри, он принимается распускать о ней порочащие сплетни. А поскольку он знает о симпатии главного героя к княжне, то старается избегать прямого конфликта с ним и, говоря о девушке, пользуется лишь тем, что намекает и ссылается на слухи. Однако его это не спасает, и он становится соперником Печорина на дуэли. И там он проявил свои подлые качества и страх – боясь, что выстрел Печорина станет удачным, он ломает пистолет главного героя. Только случайно Печорин узнал о том, что оружие испорчено, и этим самым он вскрыл обман, затеянный Грушницким.
А поскольку главный герой – человек благородный, то он предлагает завершить дуэль миром. Но Грушницкий отказывается, поскольку знает, что если согласится на предложение Печорина, то опозорится на все свое сословие, и не видать ему столь желанных им благ. В итоге Печорин убивает его. Для Грушницкого мнение социума оказалось важнее, чем собственная жизнь.
Заметно, что сам автор не питал к Грушницкому особых симпатий и не хотел ярко показывать хорошие черты персонажа, тем более, что им в его душе почти не оставалось места – ведь герой стал полностью зависимым от общества, к которому принадлежит, и теперь не он был хозяином своей жизни, а именно общество. Именно из-за этого Грушницкий и погиб. Но, если бы он не стал считаться с мнением общественности, а поступил бы разумно, то остался бы жив. И пусть о нем бы не написали романа, но персонаж остался бы верен себе. А так его жизнь – пуста и бессмысленна.
Краевая клиническая больница переживает сложные времена: ротация управленческих кадров, волна врачебных бунтов за зарплату и против нагрузки, пятикратный рост количества дежурных по городу дней, пандемия коронавируса, подкосившая не только моностационары, безвременье между главврачами и безуспешный поиск кандидата через правительственный кадровый проект «Забайкальский призыв».
Очередь на «расстрельное» место не стояла. Но не прошло и года, минздрав всё же смог найти руководителя в клиничку, по просьбам трудящихся — своего.
Дмитрий Нардин пришёл в клиническую больницу в 1989 году медбратом, застав в кресле главврача Владимира Яковлева (застрелен в собственном дворе в 1993-м), главврача Игоря Лиханова (возглавлял больницу до 2013 года, после чего ушёл в заксобрание региона спикером, скончался в феврале 2021-го), главврача Виктора Шальнёва (арестован в декабре 2020-го и осуждён на 9 лет строгого режима за взятки при закупке медоборудования).
Теперь это его кресло.
Не сказать, что наша беседа далась Дмитрию Борисовичу легко. Но надо отдать ему должное, он согласился на встречу и нашёл ответы на все вопросы.
«Нет, я Забайкалью предан»
— Кто был лучшим главным врачом?
— Во-первых, первым двум главным врачам царство небесное – их уже с нами нет. Во-вторых, со всеми было интересно работать. Просто у каждого были свои трудности.
— А больницы, вы считаете, при ком была на самом высоком уровне?
— Тут трудно оценивать, потому что времена были разные. Но каждый отработал на «пятёрку».
— Что вы успели поменять в больнице с момента прихода?
— Срок пока небольшой, глобальных перемен нет.
— Кого-то уволили?
— Из врачей никого не увольнял. Другое дело, что есть доктора, которые сами уходят — при мне трое. Сегодня подписал очередное заявление. Переезжают на другое место жительства.
— Не уговариваете остаться?
— Я говорю: «Жалко, конечно, что вы уходите». Ну так сложились обстоятельства. Врачей много уволилось, как и других специалистов по всему Забайкальскому краю. Просто люди уезжают. У нас и в целом населения было больше, когда в девяностых годах здесь стояли воинские части. А потом, когда они стали уходить, соответственно, стало меньше.
— Сколько врачей вам не хватает?
— Укомплектованность в пределах 80%. Это более или менее нормальная цифра. Конечно, ниже 80 быть не должно.
Единственное, сейчас у нас трудности с анестезиологами: руки есть, операционные есть – анестезиологов не хватает, некому дать наркоз. Поэтому бывает, что хирурги начинают делить анестезиологов. Это не совсем хорошая ситуация, но про неё все знают.
— А в прошлом году какая была укомплектованность?
— Она всё время примерно на одном уровне. Это один из критериев, по которому когда министерство оценивает работу руководителя.
— Кто приходит на смену?
— Молодёжь.
— Это же не равноценная замена?
— Молодёжь толковая. У нас хорошие наставники, учителя, так что они быстро учатся. Но сейчас есть такая тенденция — они когда заканчивают медакадемию, многие сразу же уезжают. Мы их учим 6 лет, а они сразу уезжают — процентов 30.
— Что, по-вашему, с этим делать?
— Ничего не делать, продолжать жить. Всегда же есть мотивация. Конечно, человек поедет туда, где ему будет комфортнее, где больше зарплата, где социальные условия намного лучше, чем в Забайкальском крае. Молодёжь можно понять.
— Но условный Сахалин, кажется, по условиям для жизни не критично лучше по комфорту, чем Забайкалье, но там в полтора раза больше выплаты, например, земским докторам…
— Я был на Сахалине, был на Камчатке – мне эти места очень понравились. И если бы я был молодым человеком и сегодня заканчивал медакадемию, не исключено, что я тоже мог туда уехать.
— Бросить Забайкалье?
— Нет, я Забайкалью предан. Но я бы понял человека, который бы бросил. Потому что там природа, море.
Средняя по больнице зарплата
— Какая средняя зарплата в клинической больнице?
— Существует дорожная карта, это определяющая: у нас один из самых высоких показателей, в пределах 78 тысяч рублей.
— Кто получает 78?
— Врачи. Это средняя зарплата врача. Тем, кто выполняет высокотехнологические операции, кто дополнительно занимаются хозрасчётной деятельностью, идёт отдельная доплата.
— Какой максимум?
— Может быть около 100 тысяч и выше.
— Это больше, чем у вас или меньше?
— Есть доктора, которые получают больше. Если они занимаются плюсом хозрасчётной деятельностью и выполняют высокотехнологичные операции, у них зарплата будет выше. В зависимости от отделений, от объёмов операций.
Высокотехнологичные — это когда не надо ехать в другие федеральные центры и делать эту операцию, если можно её сделать здесь. Большей частью мы владеем этими операциями. Более того, мы на территории края делаем многие операции, которые должны относиться к высокотехнологичной медицинской помощи. Например, что касается кардиохирургии, мы работаем на аорте. Они проходят как обыкновенная специализированная помощь, просто при распределении объёмов высокотехнологичной медицинской помощи по территории России, нам эти операции под неё не завели.
— Можете минимальную зарплату назвать?
— Трудно сказать, потому что кто-то работает на ставку, кто-то совмещает. Но для тех, кто работает на ставку, включая терапевтов, средняя зарплата – в пределах 50 тысяч.
— То есть в клинической больнице нет врачей, которые, работая на полную ставку, получают меньше, чем 50 тысяч рублей?
— Нет.
Нет, врачам в карман никто не платит
— Правда ли, что у вас за, например, установку кардиостимулятора надо заплатить лично врачу?
— Нет, конечно.
— Что вы делаете, когда выявляются такие факты?
— При мне не выявлялось, не было жалоб со стороны больных, что он заплатил врачу.
— Вы же понимаете, что они не будут жаловаться. Просто, например, врач, который тебе будет операцию на сердце делать, да даже на колене, сказал, что надо заплатить.
— Нет. Такого нет.
— Если я приведу вам человека, который платил за, например, замену сустава?
— Тогда пусть правоохранительные органы с этим разбираются.
— Ведётся ли какая-то профилактическая работа с врачами в этом направлении?
— Конечно.
— То есть основания её вести всё-таки у вас есть?
— Само собой: на сегодняшний день в коллективе работает 1 728 человек. Конечно, мы работаем на профилактику. Мы проводим обходы, идём с руководством, с начмедами, заходим в каждую палату, беседуем с больными, спрашиваем, удовлетворены ли они, как к ним относятся доктора, младший, средний персонал; спрашиваем, хорошо ли кормят, и спрашиваем в том числе, платили ли они деньги или нет. Такие вопросы задаются в каждой палате каждому пациенту. И они говорят, что нет, не платили.
— Вы считаете это достаточным для уверенности?
— Ну, я же не буду больного пытать. Но при мне таких случаев не было и, дай бог, не будет.
«Каждый должен отвечать за свои поступки»
— А вы не боитесь сесть?
— Я такой прозрачный, что за себя не боюсь. Но бывает всякое, бывают системные ошибки, где-то что-то можно не уследить, где-то поставить неверно подпись – я к этому очень серьёзно отношусь, поэтому все документы очень тщательно проверяю. Моя совесть в этом плане чиста, я спокойно работаю и знаю, что буду дальше работать.
— Что будет происходить, если вам, чисто теоретически, позвонят из минздрава и скажут покупать не тот томограф, который вы планировали, а какой-то подороже?
— Такого не может произойти.
— Да, я понимаю. Но давайте представим, что произошло.
— Ну, я знаю проблемы больницы, что нужно приобретать, мы планируем эти покупки, заранее к ним готовимся. Если мы собираемся покупать компьютерный томограф, мы изучаем рынок поставщиков, характеристики и покупаем тот томограф, у которого нужные характеристики.
— Да. И вот вы его выбрали и хотите купить, а вам говорят: «Купи другой, подороже».
— Во-первых, это делается в интересах больницы. Во-вторых, это и в интересах минздрава, чтобы был куплен именно тот аппарат, который действительно нужен, при этом, желательно, был и подешевле, и с нужными характеристиками. Мы же не с одними поставщиками работаем – их как минимум три. Выбираем того, кто предложит лучше и выгоднее.
— Кто у вас курирует закупки – вы или кто-то из ваших подчинённых?
— Специалисты. Но последняя подпись будет моя. И всё равно все серьёзные покупки, тяжёлая аппаратура согласовывается через министерство и департамент закупок. Там система такая, что купить не совсем нужное невозможно.
— Как, по-вашему, при такой идеальной системе под уголовные дела при закупе медоборудования только за последний год залетели сразу несколько главных врачей в Забайкалье?
— Ну, если судом это доказано, наверное, как-то умудряются обходить систему. Но я уверен, что это очень сложно: обойти и в угоду себе совершить покупку. Такого априори не должно быть.
— Как в коллективе относятся к вашему предыдущему главному врачу Виктору Шальнёву? Как относитесь лично вы?
— Как руководителя можно воспринимать по-разному, важно отношение как к человеку. Мне кажется, к нему нормально относились. Сейчас уже трудно об этом говорить. Я с Шальнёвым работал много лет, мы были в очень хороших отношениях и чисто по-человечески мне реально его очень жалко – сейчас ему не позавидуешь. Но коль уж он совершил это деяние, каждый должен отвечать за свои поступки. По-другому никак.
«Решил свою жизнь изменить»
— Как в целом вы сейчас оцениваете обстановку в коллективе с точки зрения морального климата?
— Летом были трудности, небольшие шатания: доктора были немного недовольны, высказывали какие-то свои мнения. Особенно, когда появилась информация, будто к нам приедет другой главврач, из Иркутска. Был ли он, ещё неизвестно, но народ начал по традиции возмущаться. Все хотели, чтобы был наш, читинский, а лучше, чтобы был из нашей больницы.
— А правда, что было написано письмо на минздрав, подписанное коллективом ККБ, с просьбой назначить своего?
— Да, правда.
— Вы его подписывали?
— Я просто не мог его подписать, потому что работал изолированно – полтора года был заведующим в провизорном отделении. И меня это не коснулось. Я не мог это подписать, потому что я не общался ни с кем, у меня даже вход был другой: я заходил на территорию провизорного отделения совершенно в другом месте.
— У вас что, нет общих чатов в WhatsApp?
— Я только потом про это узнал, когда это уже всё совершилось. И когда Оксана Владимировна (Оксана Немакина — и.о.министра здравоохранения региона — ред.) пришла и представила меня как руководителя (собрались доктора, заведующие отделениями, был достаточно большой коллектив), меня встретили доброжелательно, аплодисментами.
— Зачем вы согласились?
— Решил себя попробовать в другом качестве. Честно говоря, решил свою жизнь изменить, и она реально изменилась.
— В лучшую сторону или худшую?
— Тяжело, но мне интересно. Это же самое главное.
— С кем советовались перед принятием решения?
— С супругой. Она сказала: «Давай».
— Ну то есть не сказала: «Не надо ни в коем случае, тебя и так не бывает дома»?
— Она у меня сама главный врач детского клинического центра. У неё восемь поликлиник, и я знаю, что это такое: любая команда – она уезжает в министерство в любое время дня и ночи. Я знал, на что иду.
— То есть фактически у вас теперь семья двух главврачей?
— Да. Её помощь, конечно, неоценима. У неё большой опыт, и я по многим вещам советуюсь.
— Были люди, которые предлагали вам не соглашаться?
— Да, многие говорили: «Зачем тебе эта головная боль?» Наверное, в 90-е годы было проще становиться главным врачом. А сейчас, с учётом того, что в Забайкальском крае 10 человек имеют те или иные судимости, это уже рискованная, скажем так, должность. Многие даже отговаривали. Но потом те же друзья, которые отговаривали, поддержали.
— Почему вы при этом своём желании и готовности возглавить больницу больше полугода это своё желание не высказывали?
— Я понимал, что это тяжело. Кроме того, у меня было своё отделение кардиохирургии, которым я заведовал с 2007 года. Меня всё устраивало и всё нравилось. Но захотелось себя попробовать в другом качестве.
— Вы по деньгам выиграли?
— Нет, проиграл. В том числе потому что работал во многих местах консультантом, а, будучи главврачом, совмещать это невозможно, и пришлось отказаться. Но всех денег не заработаешь. Видимо, наступает какой-то момент с возрастом, когда надо что-то менять.
— А в чём выиграли?
— В том, что мне интересно.
Можно было сказать: «Всё! Будет по-другому»
— За кого вы болели на «Забайкальском призыве» (очный этап кадрового правительственного проекта прошёл в конце августа, первоначально считалось, что трёх финалистов будет собеседовать лично губернатор региона Александр Осипов, но по факту никто из участников больницу не возглавил — ред.)?
— Юлия Николаевна Зверочкина (заместитель главного врача ККБ по лечебной работе — ред.) и Евгений Борисович Порушничак (заместитель главного врача ККБ по хирургии, на момент очного этапа — и.о. главврача). Это мои люди, я им доверял больше, чем другим, и понимал, что если выбирать из этих людей, то их.
— В какой степени они сейчас играют роль в управлении больницей?
— Так же выполняют свои должностные обязанности. Они мне помогают, само собой.
— У вас нет ощущения, что кто-то из вашей команды управляет больницей наравне с вами или вместо вас?
— Вы имеете в виду — за меня? Нет. Такого нет.
Понятно, что ещё рано говорить о чём-то конкретном на этой должности. Можно было прийти, ударить кулаком по столу и сказать: «Всё! Будет по-другому».
— А вам свойственно такое?
— Пока не приходилось и, дай бог, что не будет. Многие считают меня довольно-таки мягким человеком, спокойным, но я могу быть жёстким.
— А ваша работа подразумевает жёсткость?
— Да, конечно.
— Начмедов не будете увольнять?
— Пока ещё присматриваюсь к людям как внутри команды, так и со стороны. Не исключено, что кто-то будет привлечён.
— А кто?
— Пока рано об этом говорить.
— Насколько, на ваш взгляд, система «Забайкальского призыва» подходит для поиска главврачей?
— Мне трудно судить. Александр Михайлович такой опыт предложил. Выбирать-то надо было среди кого-то. И это отдали на откуп губернатора и министерства, чтобы люди посмотрели, кто из себя что представляет. Ну, в принципе, почему бы и нет. Стоит попробовать.
— Ну, это успешный опыт или неуспешный?
— Я в «Призыве» не участвовал, но тестирование проходил.
— А опыт успешный или неуспешный?
— Получается, не совсем успешный, раз выбрали не среди участников, хотя тоже полезный и интересный. Но решение было принято на уровне правительства, когда посмотрели, оценили всех кандидатов и остановились на мне.
От сердца умирают чаще, чем от ковида
— Правда ли, что после письма на минздрав о том, чтобы назначили своего, минздрав искал зачинщиков бунтов и проводил комиссию по этике?
— Нет, но комиссия была проведена по нашему кодексу, она даже была не одна. На ней разбирали позицию инициаторов, в том числе выступления по телевидению. Но всё закончилось хорошо. Просто каждый член комиссии высказал своё мнение. Санкций никаких не было. Никого увольнять за эти вещи и не собирались, и не будет такого. Зачем?
— Как вы лично оцениваете эту волну бунтов в коллективе, которые выплескивались и в медиа?
— Может быть, было недопонимание между нашими работниками и министерством. Но главный врач для этого и нужен, чтобы не было недопонимания между коллективом и минздравом. Сотрудники решили, что их где-то не понимают на высоком уровне, и поэтому организовали вот эти мероприятия в виде письма в минздрав. А вообще этого недопонимания не должно было быть изначально. Как можно работать без министерства, без руководителей, которые делают там свою работу и делают её хорошо?
— Как обстановка сейчас?
— Спокойная.
— Кому-то повысили зарплату?
— Зачем?
— Ну были в том числе недовольства зарплатой. В частности, травматологи у вас собирались коллективно уволиться из-за якобы низкой зарплаты.
— Зарплаты повысились не благодаря этим выступлениям, а потому что мы всё равно их повышаем согласно дорожной карте. Это планомерные подвижки. Не было таких условий, что, если вы не повысите зарплату, мы все уволимся.
— Как будто как раз такие и были. Стал бы с ними беседовать губернатор, если бы у них не было условий.
— Я был тогда в провизорном отделении и никакого отношения к этому не имею. Просто это всё прошло мимо меня. Но сейчас всё хорошо.
— Травматологи остались работать?
— Остались. Если кто нашёл себе более привлекательное место, то ушёл. У нас же много частных клиник, туда часто уходят.
— А вы не связываете эти бунты с тем, что у вас с коронавирусом увеличилось количество экстренной медицинской помощи, снизилось количество плановой и в том числе стало меньше возможности зарабатывать как-то иначе?
— Я согласен. Конечно, идёт разделение на тех, которые работают в моностационаре, – у них больше зарплата, и тех, кто делает всё остальное.
Я уважаю ребят в моностационаре, они делают свою работу. Так получилось, что они вынуждены отказаться от плановой помощи. Они об этом сами жалеют, потому что те же хирурги стали меньше делать операций. А хирург должен каждый день делать операции, чтобы оставалась механическая память, когда руки помнят.
Нам, действительно, было тяжело. Работы стало в два раза больше. Зарплата осталась той же, а у медиков в моностационаре стала больше. Конечно, моим докторам это было обидно.
— Я правильно понимаю, что эта ситуация не поменялась?
— Работать-то надо. Если молодёжь может себе позволить уйти, когда что-то не нравится, здесь коллектив состоявшийся, зрелый, прикипели к больнице. Конечно, в какой-то степени мы заложники этой ситуации. Тем не менее, если уже определились, что надо жить и работать в Забайкальском крае, значит, надо здесь жить и работать.
— Считаете вы, что надо строить инфекционку, чтобы освободить горбольницу под экстренную помощь, а клиническую освободить от дежурств?
— Это решение должно принимать министерство.
— Безусловно, но у вас же может быть своя позиция.
— Да, считаю. На период, когда случаются эти пандемические ситуации, конечно, нужно открывать специализированную инфекционную больницу. А нам продолжать дальше работать, потому как такое ощущение, что с коронавирусом многие забыли, что есть другие болячки. На сегодняшний день умирают, в первую очередь, от сердечно-сосудистых заболеваний, потом уже идёт ковид. А сначала инфаркты, инсульты, это не поменялось. Их-то надо продолжать лечить.
— Могла бы чисто теоретически клиничка стать моностационаром, если бы минздрав, условно, решил открывать основной стационар на основе ККБ?
— Нет. Дело в уникальных операциях, которые нигде не делаются. Это операции на сердце. Это травматологические операции, урологические, нейрохирургические, глазные. Их невозможно остановить или сократить.
Мы используем генно-инженерные новые методы. Они дорогостоящие, но они очень помогают нашим больным. Ещё 10 лет назад это было невозможно. Поэтому все те операции, которые дают возможность населению не уезжать в федеральные центры, делаются здесь.
— Можно ли назвать ККБ сегодня флагманом региональной медицины?
— Да. Была флагманом, флагманом и остаётся.
— Готовы вы сами сегодня оказаться пациентом клинической больницы?
— Конечно, готов.
— Например, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог, что-то случилось и вас везут по дежурству сюда — у вас есть какие-то сомнения, страхи?
— Нет, конечно, более того, я знаю всех хирургов Забайкальского края, у нас толковые ребята. У меня нет никаких сомнений и страхов, даже если меня везут в другие больницы — в железнодорожную, в первую городскую. Без проблем. Просто здесь свои стены.
Наши больные обходятся дороже
— Что сейчас с кредиторской задолженностью больницы, действительно ли она уменьшается? Если да, то за счёт чего?
— Это работа всего нашего состава, в том числе планово-экономического отдела, бухгалтерии. Уменьшается только потому, что нормально поставлена работа. На ноль мы всё равно не уйдём.
— Почему? Говорят, у Горяева (Николай Горяев — бессменный главврач краевой больницы №4 — ред.) в Первомайске вообще нет и не было никогда кредиторской задолженности?
— Нам сложнее: у нас больше объёмов, затрат на больных больше, потому что есть тяжелобольные. Они лежат в реанимациях по два месяца. Соответственно, они нам дороже обходятся. Как правило, нам привозят больных со всех районных больниц, мы их потом здесь выхаживаем. Почему и кредиторка вырастает.
— Какой вы себе ставите план по кредиторской задолженности?
— Ещё раз говорю, на ноль не получится выйти. В любом случае в конце года и начале года кредиторка всегда будет расти, потому что нужно закрывать все финансовые дела, нужно рассчитаться со всеми поставщиками, которые нам доставляют оборудование. Нужно обязательно в этом году закрыть, потому что, если мы вовремя не закроем долги, у нас потом идёт просрочка и начинаем платить уже те деньги, которые не должны.
— Сколько она сейчас?
— Мне вчера озвучили цифры, которые мне немного не понравились. Всё зависит ещё от расчётов, которые идут у нас с территориальным фондом. Если ТФОМС всё выплатит нормально, будет небольшая. Если что-то пойдёт не так, будет приемлемая. И мы уже в конце первого квартала будем от неё отходить.
Парад министров
— Вам какой министр здравоохранения больше всего нравился? Вы их застали больше, чем главврачей.
— Я начинал работать при Рогожникове, но не сильно его знал (Вячеслав Рогожников, председатель областного комитета здравоохранения до 1996 года, в настоящее время советник руководителя Федерального медико-биологического агентства, возглавляет Главную медицинскую комиссию по медицинскому освидетельствованию кандидатов в космонавты, космонавтов и инструкторов-космонавтов — ред.).
С Борисом Петровичем (Борис Сормолотов, председатель комитета здравоохранения области, первый министр регионального здравоохранения, с 2013 года работает в частной медицине — ред.) мы в очень хороших отношениях и сейчас остаёмся, я учился с его сыном в студенчестве. Временами даже доставалось от него, когда он приходил в общежитие к нам. Он такой, жёсткий человек, но с ним интересно. Я, действительно, уважаю и люблю его.
С Михаилом Николаевичем (Михаил Лазуткин, возглавлял минздрав в 2013—2016 годы, в 2019-м приговорён к 12 годам колонии строгого режима по обвинению в получении взяток на сумму более 14 миллионов рублей — ред.) тоже были хорошие отношения, на уровне заведующего отделения я с ним не очень контактировал. Если мы где-то пересекались, всё было нормально.
С Сергеем Олеговичем (Сергей Давыдов, министр здравоохранения с 2016 по 2019 год, основатель в Чите частной клиники «Академия Здоровья» — ред.) тоже хорошие отношения были. Он преподавал у нас в своё время, сейчас иногда встречаемся на семейных мероприятиях.
С Кожевниковым (Валерий Кожевников — экс-министр здравоохранения Бурятии, управлявший минздравом региона до начала пандемии коронавируса, с 2020 года возглавляет республиканский противотуберкулёзный диспансер Бурятии — ред.) тоже хорошие отношения, потому что с ним я был давно знаком. Он учился вместе с моим братом, они из одной команды.
С Анной Михайловной (Анна Шангина — предпоследний министр здравоохранения, ушла в отставку в феврале 2021 года, работает в Национальном медицинском исследовательском центре кардиологии Минздрава России — ред.) тоже очень хорошие отношения, тем более, мы столько с ней отработали: она была главным кардиологом, я – главный сердечно-сосудистый хирург, поэтому мы с ней часто общались в этом плане и здесь, по работе, и когда она была в министерстве. И даже сейчас, если я ей позвоню, она всегда возьмёт трубку.
Ну то есть у меня со всеми хорошие отношения.
Екатерина Шайтанова
Привет! Меня зовут Андрей Литвиненко и я имею почти 15-летний опыт разработки на PHP. Уже около трех месяцев я активно пишу на Go и хочу поделиться наблюдениями, которые отметил для себя. Возможно, этот текст будет полезен тем, кто сейчас знаком с PHP и подумывает познакомиться с Go.
В разное время я работал на разных позициях, начиная от джуниор-разработчика и заканчивая Руководителем Отдела продуктовой разработки. А сейчас я принял вызов и присоединился к команде платформенного бэкенда NUT.Tech для разработки низкоуровневого проекта на Go. Про этот язык программирования я конечно же слышал, но никогда до этого мне не приходилось сколько-нибудь серьезно с ним работать.
Возможно некоторые мои наблюдения могут вызвать вопросы или даже негодование у аудитории, но я описываю свои личные первые впечатления от знакомства с этим языком программирования. И я буду очень рад, если под статьей развернется дискуссия, из которой я почерпну что-то о новом для себя языке программирования.
Строгая типизация. PHP тоже сейчас идет в сторону строгой типизации, особенно с 7 версии языка, но это все еще опционально и во многих существующих проектах до сих пор этого нет. В Go только строгая типизация. И мне это нравится. Благодаря строгой типизации, во-первых, отлавливаются все ошибки несоответствия кода на этапе компиляции, а во-вторых, это заставляет заранее думать о выборе правильного типа.
У языка достаточно простой синтаксис. Читать код легко, конструкций, типов, выражений не так много. Все можно изучить в течение одного-двух дней при помощи обширной документации и примеров из интернета.
Golang – это функциональный язык, и в нем нет полноценных средств ООП. Все ограничено интерфейсами и типами-структурами. Наследования реализации нет. И мне его не хватает. Очень непривычно, когда нет возможности расширить реализацию. Из-за этого складывается ощущение, что в программах, написанных на Go, много «копипаста».
Пакеты. Очень отдаленно похожи на неймспейсы в PHP, но есть свои особенности. Все файлы одного пакета находятся в единой области видимости. Это, с одной стороны, удобно, а, с другой стороны, может вызывать недопонимание — нужно ли разделять функционал на файлы или писать все в одном. Из-за этого часто можно увидеть файл на 1000 строк с нескольким десятком и даже сотней функций. А в некоторых библиотеках нередко наблюдается ситуация, когда весь код написан в файлах, которые расположены в корневой папке проекта.
В PHP я привык файлами разделять классы: один файл — один класс, и поначалу это сбивает с толку.
В Go хорошая поддержка документации публичных пакетов. Если писать документацию в правильном формате, то после публикации своего пакета, например, на GitHub.com, документация этого пакета автоматически появится на https://pkg.go.dev.
Нравится, что есть инструменты тестирования из коробки. Легко сразу начать писать тесты к своей программе.
Единый стандарт написания кода. Есть готовые инструменты для проверки синтаксиса (gofmt).
Многопоточность. Для разработчика на PHP непривычная штуковина. Интересная, мощная, но очень опасная. Нужно постоянно писать код с оглядкой на то, где будет выполняться та или иная функция; использовать локи, чтобы не было состояний гонки в памяти. И тут, кстати, очень хорошо могут помочь тесты, которые большинство таких проблем могут отловить и подсветить.
Горутины и каналы. Горутины — это функции, которые работают параллельно с другими функциями, а каналы – это способы общения между горутинами. Так как в PHP нет многопоточности, то и горутин с каналами тоже нет совсем.
Мне очень не нравится, что в Go нет возможности что-либо замокать для создания эффективных тестов. Очень непривычно и неудобно. Может быть, я еще не познал дзен, но иногда, чтобы протестировать работу какой-то функции, необходимо модифицировать ее таким образом, чтобы она была доступна для теста (например, когда часть логики функции зависит от результата выполнения функции, которая вызывается в тестируемой).
Иногда мне не хватает каких-то простых и таких привычных для PHP-разработчиков функций в стандартных библиотеках (или я их плохо искал). Например, определение минимального/максимального числа. Сортировка массива.
С массивами вообще, мне кажется, в PHP все намного проще. В PHP, в отличие от Golang, массив может быть и собственно массивом, и списком, и хеш-таблицей, и словарем, и коллекцией, и очередью, и стеком. И это иногда очень удобно.
И так как есть такая унификация структуры данных, есть и единые функции для получения элементов массивов, их сортировки и других манипуляций. В Go же карты несортированные: язык не гарантирует порядок элементов в карте. И об этом нужно помнить.
Примеры того, чего мне не хватает из «стандартного» функционала работы с массивами (тут я подразумеваю скорее карты): проверка вхождения элемента в карту, сортировка карты по значениям и т.п.
Также очень сильно не хватает исключений (Exception) и возможности их перехватывать и обрабатывать. Приходится городить конструкции с возвратом ошибок из функций.
Нравится возможность из функции возвращать несколько значений. Но мне почему-то кажется, что это сделано именно для того, чтобы была возможность возвращать и ошибку, и результат выполнения. Для человека, который привык к ООП, это странно. Для меня привычно правило «один метод — одно действие — один результат».
Оператор defer. Очень интересный оператор, который позволяет задать действия, которые необходимо выполнить в конце работы функции. Причем неважно в каком месте происходит возврат.
В конце этого текста могу сказать, что нужно вспомнить фразеологизм «Ехать в Тулу со своим самоваром»: PHP и Golang – это совсем разные языки программирования. У них разная философия и области применения. При изучении нового языка не нужно стараться подгонять его под свои знания и пытаться из Go сделать PHP. Если эту ситуацию рассматривать через призму прохождения пяти стадий принятия неизбежного, то я нахожусь где-то между Депрессией и Принятием ☺
Венчурный инвестор Павел Черкашин рассказал РБК Трендам, как технологии могут улучшить человека, почему нет смысла жить в биологическом теле дольше 120 лет и в какие тренды будущего выгодно вкладываться уже сейчас
Об эксперте: Павел Черкашин, основатель и управляющий партнер венчурного фонда Mindrock Capital. В 2000-х годах успешно запустил и продал несколько ИТ-компаний в России, был топ-менеджером в «Microsoft Россия» и Adobe.
В 2013 году переехал в Кремниевую долину (США) и инвестирует там в высокотехнологичные стартапы. Под управлением Mindrock Capital сегодня находится около $300 млн проинвестированного капитала. Среди недавних инвестиций — вложения в SpaceX Илона Маска, шведскую финтех-компанию Klarna, образовательные платформы Coursera и Udemy.
«Возьмем клетки мозга и вырастим из них компьютер»
— Последнее время вы общаетесь с учеными и предпринимателями, которые занимаются технологиями для усовершенствования человека, и планируете запускать фонд для инвестиций в такие технологии. По каким направлениям сегодня вообще можно усовершенствовать людей?
– Первое направление — это улучшение и ускорение работы мозга. Такие технологии способны дать человеку сильные конкурентные преимущества. Пилоты дронов, военные, спецслужбы давно пользуются подобными методами. Но сейчас такие эксперименты превращаются в конкретные продукты.
Например, недавно я общался с компанией, которая разрабатывает имплант, усиливающий интуицию живого существа примерно на 60%.
Есть базовая когнитивная функция, которая находится у нас в самом центре мозга. Условно говоря, это первые клетки, из которых эволюционировал наш мозг. Они выдают базовые колебания на частоте четырех герц и обеспечивают то, что мы воспринимаем как свое мышление. Если дать в эту точку чуть больше энергии, то эта функция усиливается. Человек лучше видит картину в целом и лучше осознает себя и окружающую его действительность.
Это касается не только людей, но и домашних животных. Первый прогресс здесь будет именно с животными. Представьте, что собаку можно подтянуть до уровня, когда она сможет полноценно «разговаривать».
Или возьмем конный спорт. Проходит десять лет, прежде чем наездник и лошадь начинают понимать друг друга на уровне мысли. Представьте, что мы им эту функцию дадим изначально. Лошади можно дать имплант, наезднику — шлем, электроды, а между ними поставим нейронную сеть.
Даже с существующим уровнем технологий мы получаем систему, способную обеспечить «телепатию» между человеком и животным. Тогда ты сможешь со своей собакой или лошадью, а в перспективе и с другими людьми общаться силой мысли.
Другой пример — оптимизация сна. Есть стартапы, которые утверждают, что могут сократить необходимое время сна до двух—четырех часов. Это высвобождает огромное количество времени, для того чтобы работать, делать интересные вещи, развлекаться.
— Похоже на фантастику. Какие еще направления по усовершенствованию человека привлекают вас как инвестора?
– Второе направление — это все, что связано с сенсорами, нашей способностью более точно воспринимать действительность. Например, собака может идентифицировать у своего хозяина многие болезни просто по запаху дыхания. И уже есть реальный стартап, который на основе изучения клеток носа собаки создает сенсор, способный по дыханию определять состояние человека.
Павел Черкашин
(Фото: пресс-служба)
В Америке давно тренируют собак для диабетиков. Животное чует приближение приступа раньше, чем это могут определить самые современные гаджеты, и сразу несет инсулин. Представьте себе такого уровня технологию, только в виде десятицентового чипа. Ценность этого решения будет измеряться миллиардами.
Система сможет каждую секунду контролировать здоровье человека. Съел не то — и она сразу сообщает, что в организме сбой и нужно принять меры.
Третье направление связано с тем, что мы не только человека улучшаем за счет технологий, но и технологии — за счет человека. Теоретически можно взять клетки человеческого мозга и вырастить из них компьютер, который по своим возможностям будет превышать возможности любой вычислительной машины.
Это штука сложная, не на ближайшую перспективу. Я пока не видел стартапов, которые показали бы работающие прототипы в этой области. Но направление привлекает огромное внимание. Ведь если мозг человека — самая высокоэффективная вычислительная система, то, создав что-то подобное, мы сделаем существенный скачок в технологиях.
«Размоются границы между телом и сознанием»
— Появится ли в обозримом будущем прямой интерфейс между мозгом и компьютером?
— Сейчас мы подходим к точке создания компьютерного интерфейса. Например, Марк Цукерберг из Facebook придумал виртуальную метавселенную. Но мы все понимаем, что конечная цель этого — построение полноценной матрицы.
В какой-то момент размоются границы между тем, где находится физическое тело и где — сознание. И человек сможет сказать: спасибо, в этом мире я все видел и получил, теперь дайте мне возможность подключить электроды, лечь в ванну и жить в выдуманной вселенной.
Для нас это выглядит дикостью, но через два поколения это будет обычная история.
Павел Черкашин
(Фото: пресс-служба)
— То есть мы движемся в сторону цифровых личностей?
— Я допускаю, что хотя бы один из моих правнуков будет полностью цифровой личностью.
Предположим, мой внук встретит кого-то, с кем захочет разделить свой генофонд. Не имеет значения, мальчик это или девочка. Ты просто берешь гены двух людей, оцифровываешь их, отправляешь в облако. Программа эмулирует процесс создания цифрового эмбриона из этих двух наборов генов, как это делает природа с живыми клетками. Дальше на вычислительных мощностях ты просчитываешь новую личность от момента, когда она была эмбрионом, до точки, когда она осознает себя.
Еще не до конца понятно, как должен идти этот процесс эволюции в части математики, ученые сейчас работают над этим. Но если вычислительные мощности продолжат развиваться с той же скоростью, то через 20 лет это станет возможным.
И тогда мы будем жить в обществе, где придется признавать права цифровой личности, лошади, собаки. Люди смогут сами решать, хотят ли они жить в человеческом теле или существовать только в цифровой форме. Причем в такой форме они смогут существовать вечно, и если захотят, то, например, путешествовать к звездам в любой момент.
«Мозговой имплант сохранит ясность мысли до 120 лет»
— Появление цифровых личностей — это вопрос десятилетий. А когда мы получим, например, импланты, ускоряющие работу мозга?
— Когнитивные импланты начнут испытывать на людях уже в следующем году. Этим занимается и Neuralink Илона Маска, и стартап Braingrade, в который мы инвестировали.
Тестирование начинают на людях, у которых нет альтернативы. Это, например, полностью парализованные пациенты, не имеющие возможности как-то иначе коммуницировать с внешней средой.
Думаю, в течение года-двух появится человек, который до этого вообще не мог общаться, а теперь сможет рассказать свою историю на YouTube. Илон Маск уже показал шимпанзе, которая играла в видеоигры силой мысли. Представьте эффект, когда живой человек сможет это подтвердить. Как только этот момент будет пройден, люди посмотрят и скажут: а что, так можно было?
– …Но тут придет церковь и скажет, что нельзя.
— Придет куча народу, которая выступит против. Но пока мы находимся в парадигме более или менее свободного общества, всегда найдется и тот, кто скажет «да», и тот, кто скажет «нет».
Тут важно помнить, что эти технологии не просто улучшают человека в перспективе. Они решают конкретные текущие задачи уже сейчас. Например, мозговой имплант решает проблему болезни Альцгеймера, позволяет дольше сохранить здравый рассудок. С помощью этой технологии мы можем рассуждать и мыслить до 100–120 лет так же, как и большую часть сознательной жизни. И эта технология позволит лечить Альцгеймер уже через один-два года.
Павел Черкашин
(Фото: пресс-служба)
— А как же регуляторы, хоть та же FDA в Америке?
— Может быть, пройдет еще десять лет, прежде чем это можно будет внедрять, потому что включится вопрос согласований. Но здесь есть интересная тенденция, связанная с глобализацией.
Был прецедент с Establishment Labs — компанией, которая сделала инновационные импланты для женской груди с датчиком. Он позволяет врачу без рентгена считывать, какая модель установлена. Компания запустила процесс регистрации в США, но он будет завершен только к 2030 году. Поэтому разработчики параллельно пошли в Южную Корею, Бразилию, Россию — на основные рынки пластической хирургии. За пару лет стали лидерами на этих рынках, провели сверхуспешное IPO.
То есть необязательно дожидаться, когда американский регулятор что-то одобрит. Если компания приходит с продуктом и может доказать, что он безопасен для людей, то всегда найдутся рынки, где государства более открыты к новым технологиям.
— Вы мыслите на несколько поколений вперед. Но сейчас наипервейшая задача — справиться с ковидом. Еще есть рак, ВИЧ-инфекция, сердечно-сосудистые заболевания. С этими болезнями мы как-то будем бороться? Или в портфеле ваших компаний нет таких решений и они неинтересны?
— Вылечить эти болезни — первостепенное дело, никто не спорит. В них сейчас вкладывают все, туда идут триллионы долларов. Я думаю, мы сможем эти болезни победить. Правда, когда это произойдет, непонятно.
Но если я брошу свои силы на задачи, которые последние 50 лет пытаются решить миллионы людей, то неясно, в чем здесь моя ценность. Например, Стэнфорд уже лечит лейкемию со 100-процентной эффективностью, хотя если вы пойдете в районную поликлинику, то вам скажут, что лейкемия неизлечима.
Это касается и многих других заболеваний. Стадия исследований уже закончена, идут клинические испытания, регистрация продуктов. Моя же работа лежит в поле конвертации научных изысканий в область практического применения.
«Не надо пытаться хакнуть код природы»
— Могут ли новые технологии существенно продлить срок жизни человека?
— Я считаю, что нет смысла продлевать биологическую жизнь человека дольше, чем до 120 лет. Если мы добьемся бессмертия тела, на этом эволюция остановится. Ведь именно смерть создает смену поколений и позволяет делать апгрейд биологических версий.
Природа понимает, что такое существо, как человек, захочет эту систему хакнуть. Поэтому заложила в нее множество ограничений. На мой взгляд, не надо пытаться взломать код природы. Лучше сделать так, чтобы мы до 120 лет прожили весело, в трезвом сознании.
— Мы сможем менять себе какие-то запчасти, чтобы дотянуть до этого срока дееспособными?
— Десять лет назад компания Samumed разработала метод, который направляет стволовые клетки по любому нужному пути. Условно говоря, делаешь инъекцию в старое колено, и проходит артрит, потому что стволовые клетки начинают заново выстраивать твой организм.
Один из инвесторов Элхалил Бинебин признавался, что в тот день, когда они увидели результат испытаний на животных, он понял, что незачем больше ограничивать себя в употреблении алкоголя и мяса. Когда у них закончатся клинические испытания, на рынке появится средство, которое будет делать нас моложе. По сути, мы залатаем свои грехи новыми технологиями.
Павел Черкашин
(Фото: пресс-служба)
Кроме того, человечество начнет выращивать органы. Это вопрос еще нескольких лет инженерной работы, потом еще 10–20 лет испытаний. И можно будет поставить 3D-принтер в больнице, загрузить в него данные и собрать, скажем, сердце человека.
— Вы готовы инвестировать только в улучшение человека и качества жизни? Стартап по созданию бессмертия вас не привлечет?
— Привлечет, если он предложит цифровое бессмертие. Я уверен, что в течение моей жизни появится технология, которая позволит оцифровать мое сознание. Настолько, что после моей смерти оно осознает себя, как я. Понятно, что это буду не я, а другая личность, попроще. Но у нее будут мои воспоминания, и она будет ощущать себя мной.
Вот это ощущение может быть бессмертным. А биологическое тело — зачем оно моим детям и внукам?
Вопрос даже не в том, что это тело будет дряхлым и о нем надо заботиться. Общаясь со своими детьми, я вижу, насколько они быстрее, осознаннее, добрее. Это лучшая версия меня, следующая ступень эволюции. Зачем мне конкурировать с ними за ресурсы? Пусть они занимаются физическим миром, а я отойду в цифровой.
«Очевидна тенденция: будущее всегда лучше, чем прошлое»
— Тему метавселенных и цифровых личностей поднимаете не только вы или Цукерберг, но и политики. Не законсервирует ли быстрое развитие технологий диктаторские режимы? Лидеры будут жить вечно, и в будущем на смену авторитаризму придет «аватаризм».
— Я много об этом думал, у меня нет четкого ответа. Но если посмотреть на ход истории, то очевидна тенденция: будущее всегда лучше, чем прошлое. Идеи диктаторов держатся на невежестве людей, готовых их поддерживать. Я понимаю опасения по поводу того, что в условной метавселенной можно дольше держать людей в невежестве. Но мне кажется, что это будет больше в сторону игр и развлечения, фана. Холодильник рано или поздно победит телевизор.
— А этот фан не станет жвачкой, которая как раз займет людям мозги и не позволит преодолеть невежество?
— Вопрос в том, что мы жуем. По сути, мы устроены так, чтобы пережевывать информацию, из нее строить знания и из этого знания получать счастье.
Представьте себе онлайн-игру, в которую играют одновременно 100 млн детей. Каждый из них решает собственную оптимизационную задачу — пытается пройти по лабиринту, справиться с монстрами. Система, которая ставит задачи игрокам, может использовать интеллектуальный ресурс этих 100 млн человек, для того чтобы решать сложные оптимизационные задачи.
В какой-то момент игры превратятся в вычислительные системы, где можно делать полезную работу. Тогда возникает вопрос: что делает игрок — занимается ерундой и жует жвачку или выполняет полезную работу, участвуя в коллективном вычислении?
Самой главной функцией человека в обществе будущего станет потребление. Кто-то должен потреблять все то барахло, которое роботы для нас произведут. И если человек не хочет ничего делать, кроме как потреблять, это должно быть его законное право как живого существа.
Павел Черкашин
(Фото: пресс-служба)
«В космосе куда палку ни воткни, все будет расти»
— Журнал РБК отмечает свое 15-летие, и когда мы планировали последний номер, то поняли, что на момент нашего запуска в мире еще не было айфонов. Как думаете, что может стать новым «айфоном» в следующие 15 лет?
— Думаю, мозговой имплант — очень хороший кандидат, потому что он сможет заменить айфон и стать универсальным коммуникатором с внешним миром.
Еще одно направление для прорыва — космос. Связь, выработка электричества, дата-центры — вся эта инфраструктура выйдет на орбиту.
Кроме того, водительские права через 15 лет будут экзотикой. Все машины станут электрическими и будут сами передвигаться по шоссе. А сам факт наличия живого водителя на дороге уже послужит сигналом тревоги. Машины будут сообщать друг другу: осторожно, на дороге живой водитель.
Если мы соберемся на такое же интервью через 15 лет, то точно приедем на созвон на самоуправляемых машинах. Хотя бы у одного из нас будет имплант, и он сможет общаться силой мысли. И с большой вероятностью кто-то из наших знакомых уже побывает в космосе. Да и сам звонок, скорее всего, будет идти через космос.
— Во что имеет смысл вкладываться на ближайшую перспективу?
— Можно смело инвестировать в финансовые технологии и во все, что ориентировано на обогащение людей. Инновации здесь уже закончились, но процесс зарабатывания на них только начался. В этом плане интересны компании типа Klarna, которая в Швеции подсадила 60% населения на свое приложение, а теперь победно шествует по миру. Сейчас эта компания стоит $45 млрд, а через десять лет может стоить триллион.
Кроме того, можно вкладываться в уже упомянутый космос. Технологии готовы, все остальное — исключительно вопрос индустриализации, конкретных сценариев использования. Тут куда палку ни воткни, все будет расти.
И, конечно, стоит инвестировать в технологии, связанные со здоровьем. Для меня это в меньшей степени химия, которая может убить инфекцию или неправильную клетку. И в большей степени — понимание, как наш организм работает и как улучшить его работу, перевести на следующий уровень с точки зрения ощущения счастья.
— А как же образование?
— Успех в образовании состоит из двух компонентов — знания и мотивации. Информации сейчас везде достаточно, но мотивации не хватает. До конца обучающих курсов доходят в среднем 5–7% учащихся. Пока никто вопрос с мотивацией не решил, это довольно сложная психологическая задача.
И здесь я жду появления технологий искусственного интеллекта и сенсоров, которые смогут определять, что я знаю, а чего не знаю. Такая система в интересной развлекательной форме будет маленькими кусочками подсовывать мне те знания, которых мне не хватает. Появление подобных решений возможно в следующие год-два, и это станет революцией в образовании.
Но в целом любые инвестиции я оцениваю с одной простой точки зрения. Увеличивает ли эта технология уровень счастья человека или не увеличивает? И если ответ утвердительный, то у технологии большие шансы взлететь.