Сочинение по произведению красный смех

/ Краткие содержания / Андреев Л.Н. / Красный смех

    ОТРЫВКИ ИЗ НАЙДЕННОЙ РУКОПИСИ  — Рассказ (1904)

    «…безумие и ужас. Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге — шли десять часов непрерывно, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами…» Рассказчик — молодой литератор, призванный в действующую армию. В знойной степи его преследует видение: клочок старых голубых обоев в его кабинете, дома, и запыленный графин с водой, и голоса жены и сына в соседней комнате. И еще — как звуковая галлюцинация — преследуют его два слова: «Красный смех». Куда идут люди? Зачем этот зной? Кто они все? Что такое дом, клочок обоев, графин? Он, измотанный видениями — теми, что перед его глазами, и теми, что в его сознании, — присаживается на придорожный камень; рядом с ним садятся на раскаленную землю другие офицеры и солдаты, отставшие от марша. Невидящие взгляды, неслышащие уши, губы, шепчущие Бог весть что… Повествование о войне, которое он ведет, похоже на клочья, обрывки снов и яви, зафиксированные полубезумным рассудком. Вот — бой. Трое суток сатанинского грохота и визга, почти сутки без сна и пищи. И опять перед глазами — голубые обои, графин с водой… Внезапно он видит молоденького гонца — вольноопределяющегося, бывшего студента: «Генерал просит продержаться еще два часа, а там будет подкрепление». «Я думал в эту минуту о том, почему не спит мой сын в соседней комнате, и ответил, что могу продержаться сколько угодно…» Белое лицо гонца, белое, как свет, вдруг взрывается красным пятном — из шеи, на которой только что была голова, хлещет кровь… Вот он: Красный смех! Он повсюду: в наших телах, в небе, в солнце, и скоро он разольется по всей земле… Уже нельзя отличить, где кончается явь и начинается бред. В армии, в лазаретах — четыре психиатрических покоя. Люди сходят с ума, как заболевают, заражаясь друг от друга, при эпидемии. В атаке солдаты кричат как бешеные; в перерыве между боями — как безумные поют и пляшут. И дико смеются. Красный смех… Он — на госпитальной койке. Напротив — похожий на мертвеца офицер, вспоминающий о том бое, в котором получил смертельное ранение. Он вспоминает эту атаку отчасти со страхом, отчасти с восторгом, как будто мечтая пережить то же самое вновь. «И опять пулю в грудь?» — «Ну, не каждый же раз — пуля… Хорошо бы и орден за храбрость!..» Тот, кто через три дня будет брошен на другие мертвые тела в общую могилу, мечтательно улыбаясь, чуть ли не посмеиваясь, говорит об ордене за храбрость. Безумие… В лазарете праздник: где-то раздобыли самовар, чай, лимон. Оборванные, тощие, грязные, завшивевшие — поют, смеются, вспоминают о доме. «Что такое «дом»? Какой «дом»? Разве есть где-нибудь какой-то «дом»?» — «Есть — там, где теперь нас нет». — «А где мы?» — «На войне…» …Еще видение. Поезд медленно ползет по рельсам через поле боя, усеянное мертвецами. Люди подбирают тела — тех, кто еще жив. Тяжело раненным уступают места в телячьих вагонах те, кто в состоянии идти пешком. Юный санитар не выдерживает этого безумия — пускает себе пулю в лоб. А поезд, медленно везущий калек «домой», подрывается на мине: противника не останавливает даже видный издалека Красный Крест… Рассказчик — дома. Кабинет, синие обои, графин, покрытый слоем пыли. Неужели это наяву? Он просит жену посидеть с сыном в соседней комнате. Нет, кажется, это все-таки наяву. Сидя в ванне, он разговаривает с братом: похоже, мы все сходим с ума. Брат кивает: «Ты еще не читаешь газет. Они полны слов о смерти, об убийствах, о крови. Когда несколько человек стоят где-нибудь и о чем-то беседуют, мне кажется, что они сейчас бросятся друг на друга и убьют…» Рассказчик умирает от ран и безумного, самоубийственного труда: два месяца без сна, в кабинете с зашторенными окнами, при электрическом свете, за письменным столом, почти механически водя пером по бумаге. Прерванный монолог подхватывает его брат: вирус безумия, вселившийся в покойного на фронте, теперь в крови оставшегося жить. Все симптомы тяжкой хвори: горячка, бред, нет уже сил бороться с Красным смехом, обступающим тебя со всех сторон. Хочется выбежать на площадь и крикнуть: «Сейчас прекратите войну — или…» Но какое «или»? Сотни тысяч, миллионы слезами омывают мир, оглашают его воплями — и это ничего не дает… Вокзал. Из вагона солдаты-конвоиры выводят пленных; встреча взглядами с офицером, идущим позади и поодаль шеренги. «Кто этот — с глазами?» — а глаза у него, как бездна, без зрачков. «Сумасшедший, — отвечает конвоир буднично. — Их таких много…» В газете среди сотен имен убитых — имя жениха сестры. В одночасье с газетой приходит письмо — от него, убитого, — адресованное покойному брату. Мертвые — переписываются, разговаривают, обсуждают фронтовые новости. Это — реальнее той яви, в которой существуют еще не умершие. «Воронье кричит…» — несколько раз повторяется в письме, еще хранящем тепло рук того, кто его писал… Все это ложь! Войны нет! Брат жив — как и жених сестры! Мертвые — живы! Но что тогда сказать о живых?.. Театр. Красный свет льется со сцены в партер. Ужас, как много здесь людей — и все живые. А что, если сейчас крикнуть: «Пожар!» — какая будет давка, сколько зрителей погибнет в этой давке? Он готов крикнуть — и выскочить на сцену, и наблюдать, как они станут давить, душить, убивать друг друга. А когда наступит тишина, он бросит в зал со смехом: «Это потому, что вы убили брата!» «Потише», — шепчет ему кто-то сбоку: он, видимо, начал произносить свои мысли вслух… Сон, один другого страшнее. В каждом — смерть, кровь, мертвые. Дети на улице играют в войну. Один, увидев человека в окне, просится к нему. «Нет. Ты убьешь меня…» Все чаще приходит брат. А с ним — другие мертвецы, узнаваемые и незнакомые. Они заполняют дом, тесно толпятся во всех комнатах — и нет здесь уже места живым.

Добавил: Walei

/ Краткие содержания / Андреев Л.Н. / Красный смех

Смотрите также по
произведению «Красный смех»:

• Полное содержание

Команда Литероведа предлагает своим читателям аргументы из жизни и литературы для сочинения на тему «Проблема мужества и стойкости человека на войне» для аргументации итогового сочинения по направлению «Забвению не подлежит», а также сочинения-рассуждения на ОГЭ и ЕГЭ по русскому языку. Данные примеры взяты из разных источников: это и произведения художественной литературы, и высказывания великих людей, и пословицы и поговорки, сложенные русским народом, а также пример из реальной жизни. Они помогут раскрыть тему сочинения и получить высокие баллы.

Аргументы

1. Мужество и война – вечные спутники. Часто мужество человека проявляется именно на войне.
2. Человек проявляет мужество и стойкость, защищая то, что ему по-настоящему дорого, то, что он любит.
3. Мужество и стойкость – качества, присущие не только мужчинам, но и женщинам и детям тоже.
4. Мужество и стойкость – важные качества характера человека, показатели благородства, чести и достоинства.
5. Невозможно победить такого человека, который не потерял мужество.

«Судьба человека»

Тема проблемы мужества – это основная идея рассказа Михаила Шолохова «Судьба человека». Самоотверженность и мужество – это основные понятия, которые характеризуют главного героя Андрея Соколова. Наш персонаж способен переступить через все препятствия, которые ему уготовила судьба, пронести свой крест с высоко поднятой головой. Эти качества он показывает не только во время военной службы, но и в плену.

Казалось, что самое страшное уже позади, но беда не приходит одна, впереди еще одно очень тяжелое испытание – смерть родных ему людей. Теперь в Андрее говорит самоотверженность, он собрал свои последние силы в кулак и посетил то самое место, где когда-то была тихая и семейная жизнь.

Эпитеты к слову мужество

Несокрушимое, незаурядное, беспримерное, непоколебимое, неколебимое, гражданское, беззаветное, неукротимое, недюжинное, исключительное, геройское, стоическое, военное, немалое, новое, необычайное, последнее, хладнокровное, подобное, непреклонное, обычное, необыкновенное, прежнее, завидное, отличное, личное, собственное, выдающееся, политическое, отчаянное, душевное, несомненное, человеческое, героическое, необходимое, поразительное, особое, солдатское, замечательное, редкое, огромное, неслыханное, особенное, изрядное, высокое, стойкое, настоящее, подлинное, природное, невиданное, суровое, удивительное, великое, воинское, определенное, нравственное, моральное, невероятное, большое, спокойное, известное, былое, безграничное, благородное, истинное, достаточное.

Эпитеты к слову человек

Честный, смелый, мужественный, стойкий, агрессивный, пьяный, порядочный, талантливый, креативный, старый, молодой, креативный, бездарный, светловолосый, кареглазый, высокий, низкий, умный, глупый, аккуратный, скромный, трусливый, понимающий, тонкий, ленивый, трудолюбивый, романтичный, черствый, темноглазый, русский, хороший, чудесный, прекрасный, отрицательный, гадкий, мрачный, веселый, грустный, удачливый, счастливый, здоровый, галантный, интеллигентный, городской, сельский, деревенский, любимый, любящий, милый, уважаемый, обожаемый, светлый, волоокий, простой, чопорный, светский, дружелюбный, воинственный,

Эпитеты к слову война

Великая, химическая, всенародная, тотальная, защитная (устар.), сухопутная, народная, революционная, освободительная, ракетно-ядерная, ответная, превентивная, отечественная, позиционная, праведная, подводная, священная, партизанская, справедливая, оборонительная, авантюристическая, наступательная, агрессивная, молниеносная, бандитская, морская, безрассудная, мировая, безумная, междоусобная (междуусобная), бессмысленная, маневренная, братоубийственная, локальная, грабительская, колониальная, грязная, коалиционная, завоевательная, империалистическая, завоевательская, гражданская, захватная (устар.), воздушная, захватническая, водородная, несправедливая, бактериологическая, позорная, бактериальная, разбойническая, атомная, разбойничья, счастливая, безрезультатная, неотступная, бесплодная, злая, большая, жадная, всемирная, злая, глобальная, яростная, длительная, чудовищная, долголетняя, холодная, затяжная, ужасная, локальная, тяжкая, малая, тяжелая, молниеносная, тайная, небывалая, суровая, невиданная, страшная, неудачная, смертельная, победная, скрытая, разрушительная, победоносная, разорительная, проигранная, опустошительная, удачная, ожесточенная, успешная, нещадная (устар.), беспощадная, кровопролитная, бесчеловечная, кровавая, варварская, истребительная, горестная, испепеляющая, горькая, изнурительная, горячая, злодейская, губительная, зловещая, жестокая.

Аргументы из литературы

1. А.Т. Твардовский «Василий Теркин». О мужестве и героизме во время войны написано немало произведений. Особенно волновала эта проблема тех писателей и поэтов, которые сами прошли по пыльным и трудным дорогам войны. Среди них и известный советский поэт А.Т. Твардовский, прошагавший через всю войну военным корреспондентом. Поэма «Василий Теркин», написанная между боями, сразу заслужила любовь читателей. Интерес к книге не остывает до сих пор. Поэт знакомит нас с простым русским солдатом Василием Теркиным, мужественным, смелым, находчивым, стойким воином. За свои душевные качества он и полюбился читателям. Фамилия Теркин подчеркивает, что герой – тертый калач, голыми руками его не возьмешь. Действительно, он не сдается даже в самых опасных и трудных ситуациях. В главе «Переправа» мы с волнением следим за героем, переживаем, переплывет ли он холодную реку. Но Теркин не только смог перебраться на другой берег, к своим, и передать важную информацию, но и сохранил чувство юмора, шутит, смеется. Когда нужно, Василий Теркин может взять ответственность на себя, заменить погибшего командира. Не сдается он более сильному физически немецкому солдату в главе «Поединок». Он стойко сопротивляется противнику, собирает всю силу и побеждает фашиста, ударив гранатой по голове, а потом приводит после ночной разведки «языка» с ценной информацией. В какие бы обстоятельства ни попал герой, он проявляет стойкость и мужество, поэтому уверен победе, о чем и говорит старому солдату в главе «Два солдата». И читатель не сомневается в том, что Теркин сдержит свое слово и освободит родную землю от врагов, ведь мужество и стойкость, характерные для героя, – это основа победы.
2. Б. Васильев «А зори здесь тихие». «У войны – не женское лицо», – часто слышим мы эту фразу. Действительно, кажется, что с самых древних времен участниками войн и сражений являются только мужчины, однако события Великой Отечественной войны доказывают, что женщины, если нужно, тоже встают на защиту родной земли рядом с отцами и братьями и проявляют не меньшее мужество и не меньшую стойкость, чем они. Об этом рассказывает Б.Л. Васильев в повести «А зори здесь тихие». Молодые девушки-зенитчицы, некоторые из них еще вчерашние школьницы, уходят на войну и вкладывают все свои силы, чтобы противостоять фашистским захватчикам. У каждой из героинь была своя судьба, свои планы и цели, но война безжалостно отобрала у них все самое ценное и дорогое, а их заставила взять в руки оружие. Не все из девушек ясно понимают, что такое война, не все из них видели смерть, но они полны ненависти к врагу и желания отомстить за вероломство, смерть близких, страдания и слезы. Никому из этих пяти девушек не суждено было выжить, не суждено дождаться победы над врагом и вновь увидеть мирное небо. Героизм, мужество, стойкость, внутренняя сила героинь поражает. Кажется, в этих хрупких женских образах не может быть столько силы, но в самые решительные и ответственные моменты она появляется. Дочь офицера, красивая, смелая, ловкая Женя Комелькова мужественно погибает, защищая Васькова и Риту Овсянину. Скромная, тихая Лиза Бричкина, выросшая в лесу и знавшая все приметы, погибает в болоте, спеша за подкреплением для отряда. В перестрелке с немцами получает смертельное ранение и Рита. Понимая, что умирать ей придется мучительно и долго, девушка выстрелила себе в висок, перед смертью попросив Васкова позаботиться о ее сыне. Погибают Соня Гурвич и Галя Четвертак, не успевшие насладиться жизнью, исполнить свои мечты, стать матерями. Каждая из девушек внесла свой вклад и приблизила конец войны. Своим примером они доказали, что смелость и мужество характерны не только для сильного пола, но и для хрупких и слабых женщин.
3. К.Г. Паустовский «Робкое сердце». Небольшие рассказы К.Г. Паустовского всегда интересны для читателей. Они потрясают до глубины души, заставляют о многом задуматься и даже поменять отношение к жизни или по-новому взглянуть на некоторых людей. В рассказе «Робкое сердце» автор повествует о простой, скромной женщине Варваре Яковлевне, которая была фельдшером туберкулезного санатория в приморском городке. Она в одиночку воспитывала племянника Ваню, сына своей умершей сестры, такого же робкого и тихого мальчика, как и она сама. Ваня грезил о самолетах, он вырезал из консервных жестянок пропеллеры, запускал их при помощи катушки и шнура в воздух, и эти жестянки летели в сад к соседу, Егору Петровичу, недовольному тем, что изобретения соседского мальчишки ломали его помидоры и цветы. Потом Ваня вырос, его взяли в армию, в Летную школу в Подмосковье. Так сбылась его мечта летать. Когда началась война, письма и телеграммы от Ивана перестали приходить, а однажды в крымский городок Карантин вошли немцы, а через некоторое время был сбит советский самолет, а летчика взяли в плен. Этим летчиком был Иван Герасимов, племянник Варвары Яковлевны. Но он уже не был похож на того мальчика с робким сердцем, который ломал у Егора Петровича на огороде саженцы. Немцы решили казнить дерзкого летчика, а когда вели его по улице к месту казни, Иван шел спокойно, без тени застенчивости во взгляде, без капли страха в глазах, будто его ведут не на смерть, а просто погулять по центральной улице города. Иван мужественно встретил смерть, ни на секунду не дрогнув, не потеряв стойкости духа, до конца уверенный в победе русского народа. Его подвиг вдохновил других летчиков, которые разбомбили немецкие батареи и дали возможность войти в оккупированный город нашему десанту. Образ героя доказывает, что внешность может быть обманчива. С виду тихий и робкий человек, может в решительные минуты проявить колоссальное мужество и стойкость.
4. Б.Л. Васильев «В списках не значился». Война – страшное испытание для любого народа. Она не только несет смерть, страдания и слезы, но и устраивает серьезные испытания на прочность, мужество и стойкость. Главный герой романа «В списках не значился» В.Л. Васильева эти испытания с честью выдержал. Девятнадцатилетний Николай Плужников – выпускник военного училища, вчерашний курсант. Окончив учебу, он мог остаться в училище на должности командира учебного взвода, продолжить учебу в Военной академии, но Николай отказывается и его отправляют на службу в Брестскую крепость. На новое место службы он попадает в ночь на 22 июня 1941 года, его не успели даже занести в списки, как началась война. Девять долгих месяцев Николай стойко противостоит врагу, устрашая его ночными вылазками, которые наводят на немцев такой ужас, что им даже кажется, что ночью в крепости оживают все погибшие и выходят биться из подвалов. Плужников ставит перед собой задачу, отыскать и собрать вместе всех, кто уцелел при налете на крепость. Кажется, что герой не знает, что такое страх. Он стойко борется за каждый клочок цитадели, совершает то, что другим не под силу. Один за другим погибают его боевые товарищи, но Плужников не утрачивает силы духа, стойкости, совершая ночные вылазки. До последней минуты жизни он верит в победу. Ослепшего, еле живого, седого, его находят в апреле 1942 года. От скрипача-переводчика он узнает, что гитлеровская армия разбита под Москвой и выходит из своего укрытия с мыслью о выполненном долге. Через строй немецких солдат он идет прямо, как на параде, а враги отдают ему честь. Плужников погибает, как герой, мужественный и стойкий, не сдавшийся до последнего вдоха.
5. М.А. Шолохов «Судьба человека». Мужество и стойкость – главные качества, без которых не может коваться победа. Они являются ее основой, фундаментом. Только стойкий и мужественный солдат способен добиться поражения врага, вынести все тяготы военного времени, выстоять. В этом нас убеждают многие произведения русских и зарубежных писателей. Одно из самых любимых многими произведений о войне – рассказ «Судьба человека» М.А. Шолохова, в котором автор рассказывает о непростой жизни русского солдата Андрея Соколова. Повествование о его жизни начинается с довоенного времени, когда герой только создал семью, обустраивал свой быт, воспитывал детей, гордился их успехами. Но все это в одночасье перечеркнула война, на которую герой уходит в самые первые ее дни. Андрей Соколов попадает в плен, и его увозят в концлагерь, где он проявляет всю свою стойкость и мужество. Многие погибали от невыносимых условий: приходилось много трудиться на каменоломнях, за невыполнение плана в четыре кубометра жестоко наказывали. Многие от таких условий умирали. Однажды Соколов не сдержался и сказал, что фашистским гадам нужна выработка в четыре кубометра, а узникам на могилу достаточно и одного. Нашелся предатель, который донес на него, поэтому героя вызвали в кабинет к коменданту лагеря. Сцена допроса Соколова у Мюллера одна из самых сильных в произведении. Она потрясает читателя, держит его в напряжении. Андрею Соколову предлагают выпить за победу немецкого оружия, но герой отказывается от этого предложения, нисколько не страшась того, что его за этот отказ могут казнить. Однако за свою смерть он пьет, не закусывая, желая показать сильному и властному врагу свое достоинство и честь, чем вызывает немалое уважение у немецкого коменданта. Проявив мужество и отвагу, он смог вырваться из концлагеря и, убив важного немецкого майора, доставил важную информацию своим. Благодаря своей исполинской стойкости русский солдат не сломался и от известия о гибели жены и дочек, выстоял он и после известия о гибели сына в последние дни войны. Соколов не только не очерствел сердцем, но и смог пригреть и усыновить мальчика-сироту, которому дарил всю свою нерастраченную любовь. Его внутренние качества – стержень, который помогает удержаться герою под тяжестью ударов судьбы.
6. Л.Н. Толстой «Война и мир». Бородинское сражение – одно из самых важных исторических событий прошлого нашей страны. К нему не раз обращались многие поэты и прозаики, среди которых и Л.Н. Толстой, истинный патриот и известный русский писатель. В романе-эпопее «Война и мир» автор описывает не только отношение народа и власти к этому сражению, но и само сражение. Толстой, всегда считавший, что дух армии, его настроение играют огромную роль в исходе любой битвы, доказывает, что Бородинское сражение – нравственная победа русских. Он вводит в произведение план сражения и большинство сцен показывает глазами совершенно ничего не понимающего в военном деле Пьера. Безухов встречает под Можайском обоз раненых, а также мужиков-ополченцев, разговаривает с Борисом Друбецким, Кутузовым, Долоховым и понимает, что народ настроен решительно, так как враги топчут его землю, лишают его жизни и крова. А когда тебя хотят лишить свободы и дома, тогда нужно действовать решительно. На батарее Раевского Пьер видит, как солдаты и офицеры выполняют свой долг, они ни минуты не стоят без дела, все время заняты: подносят к пушкам снаряды, заряжают орудия. Они шутят и над собой, и над Пьером. И читатель понимает, что это их щегольство, смех, шутки вовсе не попытка замаскировать трусость, а наоборот, проявление истинной стойкости и мужества. И Пьер, чувствуя их настроение, тоже захотел стать одним из них, участвовать в общем деле, сделать свой вклад, поэтому предложил подносить снаряды. Мучаясь от того, что его испугала кровавость происходящего, граф ругает себя и восхищается солдатами, насколько они тверды и спокойны в своих действиях, как мало они говорят и как много делают. Он будто заражается от них их духом, стойкостью. Читая сцены Бородинского сражения, мы утверждаемся в мысли, что ее исход полностью зависел от мужества и стойкости русских солдат, от их глубокого патриотизма. Хоть на минуту дрогни они – исход сражения был бы другим.

Проблема героизма по тексту Катаева. Сочинение ЕГЭ.

По тексту Катаева. Больше месяца горсточка храбрецов защищала осаждённый форт от беспрерывных атак с моря и воздуха…

Как часто на войне люди совершают подвиги? Что толкает их на это? О чём думают они в последние минуты своей жизни? Эти и другие вопросы возникают у меня после прочтения текста В.Катаева.

В своём тексте автор ставит проблему героизма. Он рассказывает о «горстке храбрецов», которые больше месяца защищали осаждённый форт от беспрерывных атак. Закончились снаряды, на исходе продовольствие. Немецкий контр-адмирал предложил им сдаться, выдвинув ряд условий. Писатель обращает наше внимание, что целую ночь гарнизон форта шил флаг. Моряки пошли к кирхе. Но не для того, чтобы сдаться. А чтобы выполнить последнюю боевую задачу: уничтожить как можно больше врагов и умереть. «Тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха». Над ними развевался громадный красный флаг. Проблема, которую поднимает автор, заставила меня ещё раз задуматься о героизме и его истоках.

Позиция автора мне понятна: героизм – это проявление высшей степени мужества, это способность расстаться с жизнью, выполняя боевое задание. На героический поступок способен человек по-настоящему любящий свою родину, готовый пожертвовать жизнью ради её спасения. Автор восхищён мужеством моряков.

Я разделяю точку зрения автора. Героизм – это отвага, благородство, умение жертвовать собой. На героические поступки способны люди, для которых такие понятия, как любовь к родине, долг, – не пустые слова. Мы, читатели, восхищаемся героизмом советских моряков. Как шли они на последнее боевое задание – на смерть. Как мужественно и храбро умирали. В художественной литературе о войне писатели часто описывают солдатский подвиг, как высшую степень мужества, попробую это доказать.

В повести Б.Л.Васильева «В списках не значился» подвиг совершает молодой лейтенант Николай Плужников. Накануне войны он прибыл в Брестскую крепость, у него были большие планы на будущее. Но война перечеркнула всё. Почти девять месяцев лейтенант оборонял крепость, отдавая себе приказы и выполняя их. Его боевое задание – уничтожать врага. С этим заданием, пока были силы, он успешно справлялся. Когда он вышел наверх, перед нами почти слепой седой человек с отмороженными пальцами. Немецкий генерал отдаёт честь русскому солдату, его мужеству и героизму.

В рассказе М.А.Шолохова «Судьба человека» мы встречаем Андрея Соколова, водителя, отца и мужа. Война перечеркнула и его планы. Плен, неудачный побег, когда догнали с собаками, которые чуть не загрызли насмерть, удачный побег, удалось даже прихватить с собой языка, важного немецкого офицера. Андрей узнаёт о гибели семьи, он теряет сына в последний день войны. Всё перечеркнула и отняла война. Не просто всё это было вынести. Но он нашёл в себе силы, чтобы усыновить Ванюшку, такого же одинокого, как и он. Перед нами герой, человек с большой буквы.

Таким образом, чаще всего с героизмом мы встречаемся в экстремальных ситуациях, например, на войне. Человек поставлен в условия выбора: честь и смерть или жизнь и бесчестие. Не каждый способен на подвиг. Поэтому во все времена каждая страна гордится своими героями и бережно хранит память о них. Они это заслужили.

Аргументы из жизни

1. О мужестве, стойкости и героизме русских солдат в годы Великой Отечественной войны рассказывают их подвиги. Многие из читателей слышали имя летчика-испытателя М.П. Девятаева, который в феврале 1945 года смог вырваться из фашистского концлагеря, угнать немецкий бомбардировщик, поднять его в небо и добраться до своих. Самолет М.П. Девятаева сбили в июле 1944 года за линией фронта. Летчик выпрыгнул с парашютом и попал в плен к немцам. Через несколько месяцев его перевезли в концлагерь Пенемюнде, где испытывали немецкие ракеты. На военной базе, на берегу моря, был аэродром, на котором военнопленные восстанавливали взлетную полосу, засыпая воронки от снарядов. Каждый раз, видя «Хейнкель-111», Девятаев мечтал о побеге. Постепенно в его голове созрел план, воплотить который помог счастливый случай. Побег был столь дерзким, что немцы не сразу сообразили, что за штурвалом сидит военнопленный. Сколько мужества, стойкости, смекалки и смелости нужно иметь, чтобы угнать фашистский бомбардировщик под носом у фашистов. Немцы бросили в погоню все истребители, но угнанный самолет не нашли, так как Девятаев, как опытный летчик, предположил, что искать будут вдоль моря, поэтому направил «Хейнкель» по другому пути: сначала на север, в сторону моря, а потом на восток. За линией фронта самолет попал под обстрел советской зенитной артиллерии, поэтому летчик принял решение посадить самолет «на брюхо». Советские солдаты были удивлены видом найденных в самолете «живых трупов». Они сообщили своим координаты Пенемюнде и принципы маскировки в нем. В истории Второй мировой войны подвиг русского солдата М.П. Девятаева не имеет аналогов по своему замыслу и невероятной сложности исполнения.

Сочинение на тему героизм аргументы

Не знаю,поможет ли,ну хотя бы направит в нужное русло,что ли,найденное мною на просторах нета. Известной американской поэтессе и писательнице Элеонор Мэрри Сартон, известной миллионам читателей как Мэй Сартон, принадлежат часто цитируемые слова: «Мысли как герой – и ты будешь вести себя как порядочный человек».Много написано о роли героизма в жизни людей. Эта добродетель, имеющая ряд синонимов: мужество, доблесть, отвага, проявляется в нравственной силе ее носителя. Моральная сила позволяет ему следовать действительному, реальному служению родине, людям, человечеству. В чем заключается проблема истинного героизма? Аргументы можно употребить разные. Но главное в них: подлинный героизм не слеп. Различные примеры героизма являются не просто преодолением неких обстоятельств. Все они имеют одну общую черту – привносят в жизнь людей чувство перспективы.Сегодня в обывательской психике, к сожалению, преобладает искаженное понятие о героизме. Современные люди с головой погружены в свои проблемы, в свой маленький эгоистичный мирок. Поэтому для их сознания принципиально важны свежие и нетривиальные аргументы по проблеме героизма. Поверьте, нас окружают герои. Мы просто их не замечаем из-за того, что наши души близоруки. Не только мужчины совершают подвиги. Присмотритесь – женщина, по приговору медиков, неспособная родить в принципе – рожает. Героизм может проявиться и проявляется нашими современниками у постели больного, за столом переговоров, на рабочем месте и даже у кухонной плиты. Нужно просто научиться это видеть.Жертвенность отличает настоящий героизм. Борис Леонидович Пастернак в «Докторе Живаго», предельно честном произведении о своем поколении, пишет о доблести как о высшей эмблеме человечества. По мнению писателя, не в насилии, а в добродетели раскрывается проблема истинного героизма. Аргументы свои он высказывает устами дяди главного героя, Н. Н. Веденяпина. Тот считает, что зверя, дремлющего в каждом из нас, не в состоянии остановить укротитель с хлыстом. Но это по силам проповеднику, жертвующему собой. Богата рассуждениями о сущности героизма русская классическая литература. Лев Николаевич Толстой в своем романе-эпопее «Война и мир» поднял целый ряд философских вопросов. В образ князя Андрея, идущего по пути воина, писатель вложил свои особые аргументы. Проблема героизма и мужества мучительно переосмысливается и эволюционирует в сознании молодого князя Болконского. Его юношеская мечта – совершить подвиг – уступает пониманию и осознанию сути войны. Быть героем, а не казаться, – так изменяются жизненные приоритеты князя Андрея после битвы под Шенграбеном.Штабной офицер Болконский понимает, что настоящим героем этого сражения является командир батареи капитан Тушин. Скромный, теряющийся в присутствии начальства. Объект насмешек адъютантов. Батарея маленького и щуплого невзрачного капитана не дрогнула перед непобедимыми французами, нанесла им урон и дала возможность основным силам организовано отступить. Тушин действовал по наитию, приказа – прикрывать тыл армии – он не получал. Понимание сути войны – таковы были его аргументы. Проблема героизма переосмысливается князем Болконским, он круто меняет свою карьеру и при содействии М. И. Кутузова становится командиром полка. В битве под Бородино он, поднявший полк в атаку, получает тяжелое ранение. Тело русского офицера со знаменем в руках видит объезжающий Бородинское поле Наполеон Бонапарт. Реакция французского императора – уважение: «Какая прекрасная смерть!» Осмысление сущности подвига присутствует и в ряде произведений американских классиков. Роман «Убить пересмешника» изучают в школах все маленькие американцы. Он содержит оригинальное рассуждение о сущности мужества. Звучит эта мысль из уст адвоката Аттикуса, человека чести, берущегося за справедливое, однако отнюдь не прибыльное дело. Его аргументы к проблеме героизма звучат следующим образом: мужество – это когда берешься за дело, при этом заранее зная, что проиграешь. Но все-таки берешься и идешь до конца. И иногда все-таки удается выиграть. В истории российского народа был период, когда героизм стал воистину массовым. Тысячи воинов обессмертили свои имена. Конечно же, забыть и не донести новым поколениям такие образцы героизма – преступлению подобно. Это следует делать на примере советской «военной» литературы.Фронтовог­о корреспондента газеты «Правда» Бориса Полевого потрясла история летчика 580-го полка истребителей Маресьева Алексея. Зимой 1942 года над небом Новгородской области он был сбит. Раненный в ноги пилот 18 суток ползком добирался до своих. Он выжил, добрался, однако ноги его “съела” гангрена. Последовала ампутация. В госпитале, где лежал Алексей после операции, также находился политрук Сергей Воробьев. Ему удалось зажечь Маресьева мечтой – вернуться в небо как летчик-истребитель. Превозмогая боль, Алексей учился не просто ходить на протезах, но и танцевать. Апофеозом повести является первый воздушный бой, проведенный летчиком после ранения.Медкомиссия «капитулировала». За войну реальный Алексей Маресьев сбил 11 вражеских самолетов, причем большую их часть – семь – после ранения. Советскими писателями убедительно раскрыта проблема героизма. Аргументы из литературы свидетельствуют – подвиги совершали не только мужчины, но и женщины, призванные служить. Повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» поражает своим драматизмом. В советском тылу высадилась крупная диверсионная группа фашистов, насчитывающая 16 человек.Героически гибнут молодые девушки (Рита Осянина, Женя Комелькова, Лиза Бричкина, Соня Гуревич, Галя Четвертак), служащие на 171 железнодорожном разъезде под командованием старшины Федота Васкова. Однако они уничтожают 11 фашистов. Оставшихся пятерых старшина обнаруживает в избушке. Одного убивает, а четверых пленит. Далее сдает пленных своим, теряя сознание от усталости.Повесть Михаила Александровича Шолохова “Судьба человека” знакомит нас с бывшим красноармейцем – водителем Андреем Соколовым. Просто и убедительно раскрывается писателем проблема мужества и героизма. Аргументы, трогающие за душу читателя, искать долго не приходилось. Практически в каждую семью война принесла горе. У Андрея Соколова его было в избытке: в 1942 году погибли жена Ирина и две дочери (бомба попала в жилой дом). Сын чудом остался жив и после этой трагедии добровольцем ушел на фронт. Сам Андрей воевал, попал в плен к фашистам, бежал из него. Однако его ожидала новая трагедия: в 1945 году, 9 мая, снайпер убил сына.Сам Андрей, потеряв всю свою семью, нашел в себе силы начать жизнь «с чистого листа». Он усыновил беспризорного мальчишку Ваню, став для него приемным отцом. Этот нравственный подвиг опять наполняет его жизнь смыслом. Таковы аргументы к проблеме героизма в классической литературе. Последняя действительно способна поддержать человека, пробудить в нем мужество. Хотя она не в состоянии помочь ему материально, зато возводит в его душе границу, через которую Зло переступить не может.

Аргументы из народной мудрости

1. «Устоишь сегодня – завтра вздохнешь свободно», – гласит русская пословица. В ней говорится о том, что если человек проявляет мужество и стойкость сегодня, то есть в настоящем, то в будущем он испытает радость свободы.
2. «Стойкость горька, но плод ее сладок», – говорится в русской пословице. В ней имеется в виду, что выстоять, проявить мужество непросто, но плод стойкости всегда сладок.
3. «Стойкость — основа победы», – говорится в чеченской пословице. Чеченский народ считает, что победа основывается на стойкости. Если человек проявляет мужество, готов вынести тяжкие испытания, значит он обязательно одержит победу.
4. «Стойко бейся за каждый овраг и лес, чтобы враг нигде не пролез», – утверждает русская пословица. Она учит стойко биться за свою землю, защищать каждый ее кустик, каждый овраг и озеро, чтобы враг не имел возможность
5. «Стойкий солдат не знает слова «назад», – говорит в пословице карельский народ. Он утверждает, что стойкий солдат никогда не повернет назад, а стойко и мужественно будет биться до конца.
6. «Мужество смелых познается на поле боя», – говорится в таджикской пословице. В ней имеется в виду, что боле боя – это лучшее место для проверки стойкости и мужества солдат. Именно на войне проявляются эти ценные качества.
7. «Мужество украшает человека», – говорится в армянской пословице. По мнению армянского народа, мужество является украшением любого человека, особенно если это мужество проявляется в бою.
8. «Человеку с мужеством никакое дело не страшно», – говорится в русской пословице. Она утверждает, что человеку, чье сердце наполнено мужеством, по силам любое дело.
9. «Если есть у тебя мужество, дело не будет тяжелым», – гласит русская пословица. Она убеждает нас в том, что дело не будет тяжелым для того человека, чье сердце обладает мужеством.
10. «Бой не опасен, если ты мужеством красен», – говорится в пословице. Она утверждает, что для того, кто обладает невероятным мужеством, ни один бой не будет казаться опасным.

Сочинение Проблема подвига, героизма и самоотверженности

В предложенном для анализа тексте Ю.Я. Яковлев поднимает проблему подвига, героизма и самоотверженности. Именно над ней он и размышляет.

Эта проблема социально-нравственного характера не может не волновать современного человека.

Писатель раскрывает эту проблему на примере рассказа об одном учителе истории, у которого была возможность спасти свою жизнь, но узнав о том, что жители Крагуеваца погибают, среди которых были и его ученики, он решил быть с детьми в их предсмертный час, чтобы им не так было страшно и смягчить картину ужаса, которая развертывалась перед ними: «Он боялся опоздать и всю дорогу бежал, и когда попал в Крагуевац, то еле держался на ногах. Он отыскал свой класс, собрал всех своих учеников. И к этому пятому классу пристроились еще много детей, потому что, когда рядом учитель, не так страшно».

А также писатель показывает мужественность, бесстрашие и самоотверженность учителя, его любовь к детям, как он воодушевил их, преподав им свой последний урок: «»Дети, – сказал учитель, – я рассказывал вам, как умирали за родину настоящие люди.

Теперь пришел наш черед. Идемте! Начинается ваш последний урок истории». И пятый класс пошел за своим учителем».

Авторская позиция ясна: Ю.Я. Яковлев считает, что под подвигом можно понимать не только спасение жизни других людей, но и помощь в предсмертный час, например, стать примером для подражания и поддержкой, особенно если для этого придется пожертвовать своей жизнью.

Я полностью согласна с авторской позицией и также считаю, что самоотверженность по отношению к другим людям по праву можно считать настоящим подвигом, потому что она требует усилий, плата за которых бывает нередко высока.

Данная проблема находит отражение в художественной литературе. Например, в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» Соня Мармеладова жертвует собой, живя по «желтому билету», чтобы прокормить больную чахоткой мачеху, ее малолетних детей и своего отца-пьяницу. Соня помогает Раскольникову превозмочь себя, делит его участь, отправляясь вслед за ним на каторгу. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

На протяжении всего романа Соня совершает неоднократные подвиги, пытаясь спасти и спасая жизни дорогих и близких для нее людей, что характеризует ее как высоконравственную личность, сильную духом.

Другим примером может служить рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль», в частности, легенда о Данко, которую рассказывает старуха Изергиль. Данко, чтобы доказать свою любовь к людям, разорвал грудь, достал свое горящее сердце и побежал вперед, держа его как факел, тем самым вывел людей из тёмного леса. Данко – это воплощение бескорыстной, возвышенной и жертвенной любви к людям, он совершил подвиг, пожертвовав собой ради их спасения.

Таким образом, можно сделать следующий вывод: под подвигом понимается не только спасение жизни других, но и помощь, самопожертвование.

Полезный материал по теме:

1. Проблема подвига, героизма, отваги людей в годы войны
2. проблема самоотверженности на войне
3. Проблема человеческого подвига
4. Проблема истинного героизма на войне
5. Проблема героизма (по тексту Б. Л. Васильева )

Афоризмы

1. «Мужественный человек обычно страдает, не жалуясь; человек же слабый жалуется, не страдая», – утверждал французский лексикограф и философ Пьер Буаст. По его мнению, мужественный человек стойко, не жалуясь, переносит удары судьбы, страдает молча. Слабый человек жалуется, не страдая, то есть не способен переносить жизненные трудности в одиночку.
2. «Истинное мужество обнаруживается во время бедствия», – считал французский философ, прозаик, сатирик, поэт, историк и публицист Вольтер. Он утверждал, что мужество человека всегда проявляется в бою.
3. «Мужество больше проявляется не в том, чтобы затеять драку, а в том, чтобы уметь избежать ее», – говорил американский кинематографист Максвелл Андерсон. Он считал, что по-настоящему мужественный человек думает не о том, как победить в драке, а о том, как ее избежать.
4. «Мужество – добродетель, в силу которой люди в опасности совершают прекрасные дела», – писал древнегреческий философ Аристотель. Он справедливо называл мужество добродетелью. Обладая мужеством, люди совершают благие дела в моменты опасности.
5. «Мужество делает ничтожными удары судьбы», – считал греческий философ Демокрит. По мнению мыслителя, у мужества огромная сила. Она способна делать удары судьбы ничтожными.
6. «Смелость, граничащая с безрассудством, заключает в себе более безумия, нежели стойкости», – утверждал испанский писатель Мигель де Сервантес Сааведра. По мнению прозаика, смелость, которая граничит с безрассудством, нельзя назвать стойкостью. Такая смелость похожа на безумие.
7. «Мужество – страж и опора всех остальных добродетелей, и тот, кто лишен мужества, вряд ли может быть твердым в исполнении долга и проявить все качества истинно достойного человека», – говорил английский педагог и философ Джон Локк. Он считал, что одно из самых ценных качеств человека – мужество. Человек, лишенный мужества, не может быть твердым в исполнении долга, не может проявлять качества по-настоящему достойного человека.
8. «Никто не может считать себя действительно побежденным, пока он не потерял мужества», – утверждал британский энциклопедист, политик Джон Леббок. По его мнению, человек, который обладает мужеством, не может считаться побежденным. Одержать победу над таким человеком можно только в том случае, если он перестанет быть стойким.
9. «Ничто на свете не заслуживает такого удивления, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья», – считал римский философ, поэт и государственный деятель Сенека Младший. Он утверждал, что человек, который умеет мужественно и стойко переносить несчастья, заслуживает удивления и восхищения других людей.
10. «Золото испытывается на огне, а мужество – в беде», – говорил Сенека Младший, римский философ, поэт и государственный деятель. Он сравнивал золото с мужеством и утверждал, что настоящее мужество испытывается в бою, в беде, в войнах и сражениях, так же, как и золото испытывается в огне.

/ Полные произведения / Андреев Л.Н. / Красный смех

    Красный смех

    Отрывки из найденной рукописи

    Часть I

    Отрывок первый

    …безумие и ужас.

    Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге, — шли десять часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами. Стоял зной. Не знаю, сколько было градусов: сорок, пятьдесят или больше; знаю только, что он был непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. Солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне. И не смотрели глаза. Маленький, сузившийся зрачок, маленький, как зернышко мака, тщетно искал тьмы под сенью закрытых век: солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом входило в измученный мозг. Но все-таки так было лучше, и я долго, быть может, несколько часов, шел с закрытыми глазами, слыша, как движется вокруг меня толпа: тяжелый и неровный топот ног, людских и лошадиных, скрежет железных колес, раздавливающих мелкий камень, чье-то тяжелое, надорванное дыхание и сухое чмяканье запекшимися губами. Но слов я не слыхал. Все молчали, как будто двигалась армия немых, и когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на его тело, падали, молча поднимались и, не оглядываясь, шли дальше, — как будто эти немые были также глухи и слепы. Я сам несколько раз натыкался и падал, и тогда невольно открывал глаза, — и то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым бредом обезумевшей земли. Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и лошади отделились от земли и беззвучно, студенисто колыхались — точно не живые люди это шли, а армия бесплотных теней. Огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья, на каждой металлической бляхе зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных штыков. А иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах покачивается не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар, тяжелый и легкий, чужой и страшный. И тогда — и тогда внезапно я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике — на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы — так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый графин. Знаю, что я остановился, подняв руки, но кто-то сзади толкнул меня; я быстро зашагал вперед, раздвигая толпу, куда-то торопясь, уже не чувствуя ни жара, ни усталости. И я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые ряды, мимо красных, обожженных затылков, почти касаясь бессильно опущенных горячих штыков, когда мысль о том, что же я делаю, куда иду так торопливо — остановила меня. Так же торопливо я повернул в сторону, пробился на простор, перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот шершавый, горячий камень был целью всех моих стремлений. И тут впервые я почувствовал это. Я ясно увидел, что эти люди, молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноя, качающиеся и падающие, — что это безумные. Они не знают, куда они идут, они не знают, зачем это солнце, они ничего не знают. У них не голова на плечах, а странные и страшные шары. Вот один, как и я, торопливо пробирается сквозь ряды и падает; вот другой, третий. Вот поднялась над толпою голова лошади с красными безумными глазами и широко оскаленным ртом, только намекающим на какой-то страшный и необыкновенный крик, поднялась, упала, и в этом месте на минуту сгущается народ, приостанавливается, слышны хриплые, глухие голоса, короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное движение. Уже час сижу я на этом камне, а мимо меня все идут, и все так же дрожит земля, и воздух, и дальние призрачные ряды. Меня снова пронизывает иссушающий зной, и я уже не помню того, что представилось мне на секунду, а мимо меня все идут, идут, и я не понимаю, кто это. Час тому назад я был один на этом камне, а теперь уже собралась вокруг меня кучка серых людей: одни лежат и неподвижны, быть может, умерли; другие сидят и остолбенело смотрят на проходящих, как и я. У одних есть ружья, и они похожи на солдат; другие раздеты почти догола, и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть. Недалеко от меня лежит кто-то голой спиной кверху. По тому, как равнодушно уперся он лицом в острый и горячий камень, по белизне ладони опрокинутой руки видно, что он мертв, но спина его красна, точно у живого, и только легкий желтоватый налет, как в копченом мясе, говорит о смерти. Мне хочется отодвинуться от него, но нет сил, и, покачиваясь, я смотрю на бесконечно идущие, призрачные покачивающиеся ряды. По состоянию моей головы я знаю, что и у меня сейчас будет солнечный удар, но жду этого спокойно, как во сне, где смерть является только этапом на пути чудесных и запутанных видений. И я вижу, как из толпы выделяется солдат и решительно направляется в нашу сторону. На минуту он пропадает во рву, а когда вылезает оттуда и снова идет, шаги его нетверды, и что-то последнее чувствуется в его попытках собрать свое разбрасывающееся тело. Он идет так прямо на меня, что сквозь тяжелую дрему, охватившую мозг, я пугаюсь и спрашиваю: — Чего тебе? Он останавливается, как будто ждал только слова, и стоит огромный, бородатый, с разорванным воротом. Ружья у него нет, штаны держатся на одной пуговице, и сквозь прореху видно белое тело. Руки и ноги его разбросаны, и он, видимо, старается собрать их, но не может: сведет руки, и они тотчас распадутся. — Ты что? Ты лучше сядь, — говорю я. Но он стоит, безуспешно подбираясь, молчит и смотрит на меня. И я невольно поднимаюсь с камня и, шатаясь, смотрю в его глаза — и вижу в них бездну ужаса и безумия. У всех зрачки сужены, — а у него расплылись они во весь глаз: какое море огня должен видеть он сквозь эти огромные черные окна! Быть может, мне показалось, быть может, в его взгляде была только смерть, — но нет, я не ошибаюсь: в этих черных, бездонных зрачках, обведенных узеньким оранжевым кружком, как у птиц, было больше, чем смерть, больше, чем ужас смерти. — Уходи! — кричу я, отступая. — Уходи! И как будто он ждал только слова — он падает на меня, сбивая меня с ног, все такой же огромный, разбросанный и безгласный. Я с содроганием освобождаю придавленные ноги, вскакиваю и хочу бежать — куда-то в сторону от людей, в солнечную, безлюдную, дрожащую даль, когда слева, на вершине, бухает выстрел и за ним немедленно, как эхо, два других. Где-то, над головою, с радостным, многоголосым визгом, криком и воем проносится граната. Нас обошли! Нет уже более смертоносной жары, ни этого страха, ни усталости. Мысли мои ясны, представления отчетливы и резки; когда, запыхавшись, я подбегаю к выстраивающимся рядам, я вижу просветлевшие, как будто радостные лица, слышу хриплые, но громкие голоса, приказания, шутки. Солнце точно взобралось выше, чтобы не мешать, потускнело, притихло — и снова с радостным визгом, как ведьма, резнула воздух граната. Я подошел. Отрывок второй …почти все лошади и прислуга. На восьмой батарее так же. На нашей, двенадцатой, к концу третьего дня осталось только три орудия, — остальные подбиты, — шесть человек прислуги и один офицер — я. Уже двадцать часов мы не спали и ничего не ели, трое суток сатанинский грохот и визг окутывал нас тучей безумия, отделял нас от земли, от неба, от своих, — и мы, живые, бродили — как лунатики. Мертвые, те лежали спокойно, а мы двигались, делали свое дело, говорили и даже смеялись, и были — как лунатики. Движения наши были уверенны и быстры, приказания ясны, исполнение точно, — но если бы внезапно спросить каждого, кто он, он едва ли бы нашел ответ в затемненном мозгу. Как во сне, все лица казались давно знакомыми, и все, что происходило, казалось также давно знакомым, понятным, уже бывшим когда-то; а когда я начинал пристально вглядываться в какое-нибудь лицо или в орудие, или слушал грохот, — все поражало меня своей новизною и бесконечной загадочностью. Ночь наступала незаметно, и не успевали мы увидеть ее и изумиться, откуда она взялась, как уже снова горело над нами солнце. И только от приходивших на батарею мы узнавали, что бой вступает в третьи сутки, и тотчас же забывали об этом: нам чудилось, что это идет все один бесконечный, безначальный день, то темный, то яркий, но одинаково непонятный, одинаково слепой. И никто из нас не боялся смерти, так как никто не понимал, что такое смерть. На третью или на четвертую ночь, я не помню, на одну минуту я прилег за бруствером, и, как только закрыл глаза, в них вступил тот же знакомый и необыкновенный образ: клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин на моем столике. А в соседней комнате — и я их не вижу — находятся будто бы жена моя и сын. Но только теперь на столе горела лампа с зеленым колпаком, значит, был вечер или ночь. Образ остановился неподвижно, и я долго и очень спокойно, очень внимательно рассматривал, как играет огонь в хрустале графина, разглядывал обои и думал, почему не спит сын: уже ночь, и ему пора спать. Потом опять разглядывал обои, все эти завитки, серебристые цветы, какие-то решетки и трубы, — я никогда не думал, что так хорошо знаю свою комнату. Иногда я открывал глаза и видел черное небо с какими-то красивыми огнистыми полосами, и снова закрывал их, и снова разглядывал обои, блестящий графин, и думал, почему не спит сын: уже ночь, и ему надо спать. Раз недалеко от меня разорвалась граната, колыхнув чем-то мои ноги, и кто-то крикнул громко, громче самого взрыва, и я подумал: «Кто-то убит!» — но не поднялся и не оторвал глаз от голубеньких обоев и графина. Потом я встал, ходил, распоряжался, глядел в лица, наводил прицел, а сам все думал: отчего не спит сын? Раз спросил об этом у ездового, и он долго и подробно объяснял мне что-то, и оба мы кивали головами. И он смеялся, а левая бровь у него дергалась, и глаз хитро подмаргивал на кого-то сзади. А сзади видны были подошвы чьих-то ног — и больше ничего. В это время было уже светло, и вдруг — капнул дождь. Дождь — как у нас, самые обыкновенные капельки воды. Он был так неожидан и неуместен, и мы все так испугались промокнуть, что бросили орудия, перестали стрелять и начали прятаться куда попало. Ездовой, с которым мы только что говорили, полез под лафет и прикорнул там, хотя его могли каждую минуту задавить, толстый фейерверкер стал зачем-то раздевать убитого, а я заметался по батарее и что-то искал — плащ, не то зонтик. И сразу на всем огромном пространстве, где капнул дождь из набежавшей тучи, наступила необыкновенная тишина. Запоздало взвизгнула и разорвалась шрапнель, и тихо стало, — так тихо, что слышно было, как сопит толстый фейерверкер и стукают по камню и по орудиям капельки дождя. И этот тихий и дробный стук, напоминающий осень, и запах взмоченной земли, и тишина — точно разорвали на мгновение кровавый и дикий кошмар, и когда я взглянул на мокрое, блестящее от воды орудие, оно неожиданно и странно напомнило что-то милое, тихое, не то детство мое, не то первую любовь. Но вдалеке особенно громко прозвучал первый выстрел, и исчезло очарование мгновенной тишины; с тою же внезапностью, с какою люди прятались, они начали вылезать из-под своих прикрытий; на кого-то закричал толстый фейерверкер; грохнуло орудие, за ним второе — и снова кровавый неразрывный туман заволок измученные мозги. И никто не заметил, когда прекратился дождь; помню только, что с убитого фейерверкера, с его толстого, обрюзгшего желтого лица скатывалась вода, — вероятно, дождь продолжался довольно долго… …Передо мною стоял молоденький вольноопределяющийся и докладывал, держа руку к козырьку, что генерал просит нас удержаться только два часа, а там подойдет подкрепление. Я думал о том, почему не спит мой сын, и отвечал, что могу продержаться сколько угодно. Но тут меня почему-то заинтересовало его лицо, вероятно, своею необыкновенной и поразительной бледностью. Я ничего не видел белее этого лица: даже у мертвых больше краски в лице, чем на этом молоденьком, безусом. Должно быть, по дороге к нам он сильно перепугался и не мог оправиться; и руку у козырька он держал затем, чтобы этим привычным и простым движением отогнать сумасшедший страх. — Вы боитесь? — спросил я, трогая его за локоть. Но локоть был как деревянный, а сам он тихонько улыбался и молчал. Вернее, дергались в улыбке только его губы, а в глазах были только молодость и страх — и больше ничего. — Вы боитесь? — повторил я ласково. Губы его дергались, силясь выговорить слово, и в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное. В правую щеку мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло меня — и только, а перед моими глазами на месте бледного лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют на плохих вывесках. И в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какая-то улыбка, беззубый смех — красный смех. Я узнал его, этот красный смех. Я искал и нашел его, этот красный смех. Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был красный смех. Он в небе, он в солнце, и скоро он разольется по всей земле, этот красный смех! А они, отчетливо и спокойно как лунатики…

    

    Отрывок третий

    …безумие и ужас.

    Рассказывают, что в нашей и неприятельской армии появилось много душевнобольных. У нас уже открыто четыре психиатрических покоя. Когда я был в штабе, адъютант показывал мне…

    Отрывок четвертый

    …обвивались, как змеи. Он видел, как проволока, обрубленная с одного конца, резнула воздух и обвила трех солдат. Колючки рвали мундиры, вонзались в тело, и солдаты с криком бешено кружились, и двое волокли за собою третьего, который был уже мертв. Потом остался в живых один, и он отпихивал от себя двух мертвецов, а те волоклись, кружились, переваливались один через другого и через него, — и вдруг сразу все стали неподвижны.

    Он говорил, что у одной этой загородки погибло не менее двух тысяч человек. Пока они рубили проволоку и путались в ее змеиных извивах, их осыпали непрерывным дождем пуль и картечи. Он уверяет, что было очень страшно, и что эта атака кончилась бы паническим бегством, если бы знали, в каком направлении бежать. Но десять или двенадцать непрерывных рядов проволоки и борьба с нею, целый лабиринт волчьих ям, с набитыми на дне кольями так закружили головы, что положительно нельзя было определить направления.

    Одни, точно сослепу, обрывались в глубокие воронкообразные ямы и повисали животами на острых кольях, дергаясь и танцуя, как игрушечные паяцы; их придавливали новые тела, и скоро вся яма до краев превращалась в копошащуюся груду окровавленных живых и мертвых тел. Отовсюду снизу тянулись руки, и пальцы на них судорожно сокращались, хватая все, и кто попадал в эту западню, тот уже не мог выбраться назад: сотни пальцев, крепких и слепых, как клешни, сжимали ноги, цеплялись за одежду, валили человека на себя, вонзались в глаза и душили. Многие, как пьяные, бежали прямо на проволоку, повисали на ней и начинали кричать, пока пуля не кончала с ними.

    Вообще все показались ему похожими на пьяных: некоторые страшно ругались, другие хохотали, когда проволока схватывала их за руку или за ногу, и тут же умирали. Он сам, хотя с утра ничего не пил и не ел, чувствовал себя очень странно: голова кружилась, и страх минутами сменялся диким восторгом — восторгом страха. Когда кто-то рядом с ним запел, он подхватил песню, и скоро составился целый, очень дружный хор. Он не помнит, что пели, но что-то очень веселое, плясовое. Да, они пели — и все кругом было красно от крови. Само небо казалось красным, и можно было подумать, что во вселенной произошла какая-то катастрофа, какая-то странная перемена и исчезновение цветов: исчезли голубой и зеленый и другие привычные и тихие цвета, а солнце загорелось красным бенгальским огнем.

    — Красный смех, — сказал я.

    Но он не понял.

    — Да, и хохотали. Я уже говорил тебе. Как пьяные. Может быть, даже и плясали, что-то было. По крайней мере, движения тех трех походили на пляску.

    Он ясно помнит: когда его ранили в грудь навылет и он упал, еще некоторое время, до потери сознания, он подрыгивал ногами, как будто кому подтанцовывал. И теперь он вспоминает об этой атаке со странным чувством: отчасти со страхом, отчасти как будто с желанием еще раз испытать то же самое.

    — И опять пулю в грудь? — спросил я.

    — Ну вот: не каждый же раз пулю. А хорошо бы, товарищ, получить орден за храбрость.

    Он лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и провалившимися глазами, — лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об ордене. У него уже начался гнойник, был сильный жар, и через три дня его должны будут свалить в яму, к мертвым, а он лежал, улыбался мечтательно и говорил об ордене.

    — А матери послал телеграмму? — спросил я.

    Он испуганно, но сурово и злобно взглянул на меня и не ответил. И я замолчал, и слышно стало, как стонут и бредят раненые. Но, когда я поднялся уходить, он сжал мою руку своею горячею, но все еще сильною рукою и растерянно и тоскливо впился в меня провалившимися горящими глазами.

    — Что же это такое, а? Что же это? — пугливо и настойчиво спрашивал он, дергая мою руку.

    — Что?

    — Да вообще… все это. Ведь она ждет меня? Не могу же я. Отечество — разве ей втолкуешь, что такое отечество?

    — Красный смех, — ответил я.

    — Ах! Ты все шутишь, а я серьезно. Необходимо объяснить, а разве ей объяснишь? Если бы ты знал, что она пишет! Что она пишет! И ты не знаешь, у нее слова — седые. А ты… — Он с любопытством посмотрел на мою голову, ткнул пальцем и, неожиданно засмеявшись, сказал: — А ты полысел. Ты заметил?

    — Тут нет зеркал.

    — Тут много седых и лысых. Послушай, дай мне зеркало. Дай! Я чувствую, как из головы идут белые волосы. Дай зеркало!

    У него начинался бред, он плакал и кричал, и я ушел из лазарета.

    В этот вечер мы устроили себе праздник — печальный и странный праздник, на котором среди гостей присутствовали тени умерших. Мы решили собраться вечером и попить чаю, как дома, как на пикнике, и мы достали самовар, и достали даже лимон и стаканы, и устроились под деревом — как дома, как на пикнике. По одному, по два, по три собирались товарищи и подходили шумно, с разговорами, с шуткой, полные веселого ожидания, но скоро умолкали, избегая смотреть друг на друга, ибо что-то страшное было в этом сборище уцелевших людей. Оборванные, грязные, почесывавшиеся, как в жестокой чесотке, заросшие волосами, худые и истощенные, потерявшие знакомое и привычное обличье, мы точно сейчас только за самоваром, увидели друг друга — увидели и испугались. Я тщетно искал в этой толпе растерянных людей, знакомые лица — и не мог найти. Эти люди, беспокойные, торопливые, с толчкообразными движениями, вздрагивающие при каждом стуке, постоянно ищущие чего-то позади себя, старающиеся избытком жестикуляции заполнить ту загадочную пустоту, куда им страшно заглянуть, — были новые, чужие люди, которых я не знал. И голоса звучали по-иному, отрывисто, толчками, с трудом выговаривая слова и легко, по ничтожному поводу, переходя в крик или бессмысленный, неудержимый смех. И все было чужое. Дерево было чужое, и закат чужой, и вода чужая, с особым запахом и вкусом, как будто вместе с умершими мы оставили землю и перешли в какой-то другой мир — мир таинственных явлений и зловещих пасмурных теней. Закат был желтый, холодный; над ним тяжело висели черные, ничем не освещенные, неподвижные тучи, и земля под ним была черна, и наши лица в этом зловещем свете были желты, как лица мертвецов. Мы все смотрели на самовар, а он потух, отразил на боках своих желтизну и угрозу заката и тоже стал чужой, мертвый и непонятный.

    — Где мы? — спросил кто-то, и в голосе его были тревога и страх.

    Кто-то вздохнул. Кто-то судорожно хрустнул пальцами, кто-то засмеялся, кто-то вскочил и быстро заходил вокруг стола. Теперь часто можно было встретить этих быстро расхаживающих, почти бегающих людей, иногда странно молчаливых, иногда странно бормотавших что-то.

    — На войне, — ответил тот, что смеялся, и снова захохотал глухим, длительным смехом, точно он давился чем-то.

    — Чего он хохочет? — возмутился кто-то. — Послушайте, перестаньте!

    Тот еще раз подавился, хихикнул и послушно смолк. Темнело, туча наседала на землю, и мы с трудом различали желтые, призрачные лица друг друга. Кто-то спросил:

    — А где же «Ботик»?

    «Ботик» — так звали мы товарища, маленького офицера в больших непромокаемых сапогах.

    — Он сейчас был здесь. Ботик, где вы?

    — Ботик, не прячьтесь! Мы слышим, как пахнет вашими сапогами.

    Все засмеялись, и, перебивая смех, из темноты прозвучал грубый негодующий голос:

    — Перестаньте, как не стыдно. Ботик убит сегодня утром на разведке.

    — Он только сейчас был здесь. Это ошибка.

    — Вам показалось. Эй. за самоваром, скорей отрежьте мне лимона.

    — И мне! И мне!

    — Лимон весь.

    — Что же это, господа, — с тоскою, почти плача, прозвучал тихий и обиженный голос — А я только ради лимона и пришел.

    Тот снова захохотал глухо и длительно, и никто не стал его останавливать. Но скоро умолк. Хихикнул еще раз — и замолчал. Кто-то сказал:

    — Завтра наступление.

    И несколько голосов раздраженно крикнули:

    — Оставьте! Какое там наступление!

    — Вы же сами знаете…

    — Оставьте. Разве нельзя говорить о другом. Что же это!

    Закат погас. Туча поднялась, и как будто стало светлее, и лица стали знакомые, и тот, что кружился вокруг нас, успокоился и сел.

    — Как-то теперь дома? — неопределенно спросил он, и в голосе его слышна была виноватая в чем-то улыбка.

    И снова стало страшно, и непонятно, и чуждо все — до ужаса, почти до потери сознания. И мы все сразу заговорили, закричали, засуетились, двигая стаканами, трогая друг друга за плечи, за руки, за колена — и сразу замолчали, уступая непонятному.

    — Дома? — закричал кто-то из темноты. Голос его был хрипл от волнения, от испуга, от злобы и дрожал. И некоторые слова у него не выходили, как будто он разучился их говорить. — Дома? Какой дом, разве где-нибудь есть дом? Не перебивайте меня, иначе я начну стрелять. Дома я каждый день брал ванны — понимаете, ванны с водой — с водой по самые края. А теперь я не каждый день умываюсь, и на голове у меня струпья, какая-то паршь, и все тело чешется, и по телу ползают, ползают… Я с ума схожу от грязи, а вы говорите — дом! Я как скот, я презираю себя, я не узнаю себя, и смерть вовсе не так страшна. Вы мне мозг разрываете вашими шрапнелями, мозг! Куда бы ни стреляли, мне все попадает в мозг, — вы говорите — дом. Какой дом? Улица, окна, люди, а я не пошел бы теперь на улицу — мне стыдно. Вы принесли самовар, а мне на него стыдно было смотреть. На самовар.

    Тот снова засмеялся. Кто-то крикнул:

    — Это черт знает что. Я пойду домой.

    — Домой?

    — Вы не понимаете, что такое дом!..

    — Домой? Слушайте: он хочет домой!

    Поднялся общий смех и жуткий крик — и снова все замолчали, уступая непонятному. И тут не я один, а все мы, сколько нас ни было, почувствовали это. Оно шло на нас с этих темных, загадочных и чуждых полей; оно поднималось из глухих черных ущелий, где, быть может, еще умирают забытые и затерянные среди камней, оно лилось с этого чуждого, невиданного неба. Молча, теряя сознание от ужаса, стояли мы вокруг потухшего самовара, а с неба на нас пристально и молча глядела огромная бесформенная тень, поднявшаяся над миром. Внезапно, совсем близко от нас, вероятно, у полкового командира, заиграла музыка, и бешено-веселые, громкие звуки точно вспыхнули среди ночи и тишины. С бешеным весельем и вызовом играла она, торопливая, нестройная, слишком громкая, слишком веселая, и видно было, что и те, кто играет, и те, кто слушает, видят так же, как мы, эту огромную бесформенную тень, поднявшуюся над миром.

    А тот в оркестре, что играл на трубе, уже носил, видимо, в себе, в своем мозгу, в своих ушах, эту огромную, молчаливую тень. Отрывистый и ломаный звук метался, и прыгал, и бежал куда-то в сторону от других — одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. И остальные звуки точно оглядывались на него; так неловко, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежали они разорванной толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие к черным ущельям, где еще умирали, быть может, забытые и потерянные среди камней люди.

    И долго стояли мы вокруг потухшего самовара и молчали.

    Отрывок пятый

    …я уже спал, когда доктор разбудил меня осторожными толчками. Я вскрикнул, просыпаясь и вскакивая, как вскрикивали мы все, когда нас будили, и бросился к выходу из палатки. Но доктор крепко держал меня за руку и извинялся:

    — Я вас испугал, простите. И знаю, что вы хотите спать…

    — Пять суток… — пробормотал я, засыпая, и заснул и спал, казалось мне, долго, когда доктор вновь заговорил, осторожно поталкивая меня в бока и ноги.

    — Но очень нужно. Голубчик, пожалуйста, так нужно. Мне все кажется… Я не могу. Мне все кажется, что там еще остались раненые…

    — Какие раненые? Вы же весь день их возили. Оставьте меня в покое. Это нечестно, я пять суток не спал!

    — Голубчик, не сердитесь, — бормотал доктор, неловко надевая фуражку мне на голову. — Все спят, нельзя добудиться. Я достал паровоз и семь вагонов, но нам нужны люди. Я ведь понимаю… Голубчик, умоляю вас. Все спят, все отказываются. Я сам боюсь заснуть. Не помню, когда я спал. Кажется, у меня начинаются галлюцинации. Голубчик, спустите ножки, ну, одну ножку, ну, так, так…

    Доктор был бледен и покачивался, и заметно было, что если он только приляжет — он заснет на несколько суток кряду. И подо мною подгибались ноги, и я уверен, что я заснул, пока мы шли, — так внезапно и неожиданно, неизвестно откуда, вырос перед нами ряд черных силуэтов — паровоз и вагоны. Возле них медленно и молча бродили какие-то люди, едва видимые в потемках. Ни на паровозе, ни в вагонах не было ни одного фонаря, и только от закрытого поддувала на полотно ложился красноватый неяркий свет.

    — Что это? — спросил я, отступая.

    — Ведь мы же едем. Вы забыли? Мы едем, — бормотал доктор.

    Ночь была холодная, и он дрожал от холода, и, глядя на него, я почувствовал во всем теле ту же частую щекочущую дрожь.

    — Черт вас знает! — закричал я громко. — Не могли вы взять другого…

    — Тише, пожалуйста, тише! — Доктор схватил меня за руку.

    Кто-то из темноты сказал:

    — Теперь дай залп из всех орудий, так никто не шевельнется. Они тоже спят. Можно подойти и всех сонных перевязать. Я сейчас прошел мимо самого часового. Он посмотрел на меня и ничего не сказал, не шевельнулся. Тоже спит, вероятно. И как только он не упадет.

    Говоривший зевнул, и одежда его зашуршала: видимо, он потягивался. Я лег грудью на край вагона, чтобы взлезть — и сон тотчас же охватил меня. Кто-то приподнял меня сзади и положил, а я почему-то отпихивал его ногами — и опять заснул, и точно во сне слышал обрывки разговора:

    — На седьмой версте.

    — А фонари забыли?

    — Нет, он не пойдет.

    — Сюда давай. Осади немного. Так.

    Вагоны дергались на месте, что-то постукивало. И постепенно от всех этих звуков и оттого, что я лег удобно и спокойно, сон стал покидать меня. А доктор заснул, и когда я взял его руку, она была как у мертвого: вялая и тяжелая. Поезд уже двигался медленно и осторожно, слегка вздрагивая и точно нащупывая дорогу. Студент-санитар зажег в фонаре свечу, осветил стены и черную дыру дверей и сказал сердито:

    — Какого черта! Очень мы сейчас им нужны. А его вы разбудите, пока не разоспался. Тогда ничего не сделаешь, я по себе знаю.

    Мы растолкали доктора, и он сел, недоумело поводя глазами. Хотел опять завалиться, но мы не дали.

    — Хорошо бы сейчас водки хлебнуть, — сказал студент.

    Мы хлебнули по глотку коньяку, и сон прошел совсем. Большой и черный четырехугольник дверей стал розоветь, покраснел — где-то за холмами показалось огромное молчаливое зарево, как будто среди ночи всходило солнце.

    — Это далеко. Верст за двадцать.

    — Мне холодно, — сказал доктор, ляскнув зубами.

    Студент выглянул за дверь и рукой поманил меня. Я посмотрел: в разных местах горизонта, молчаливой цепью, стояли такие же неподвижные зарева, как будто десятки солнц всходили одновременно. И уже не было так темно. Дальние холмы густо чернели, отчетливо вырезая ломаную и волнистую линию, а вблизи все было залито красным тихим светом, молчаливым и неподвижным. Я взглянул на студента: лицо его было окрашено в тот же красный призрачный цвет крови, превратившейся в воздух и свет.

    — Много раненых? — спросил я.

    Он махнул рукой.

    — Много сумасшедших. Больше, чем раненых.

    — Настоящих?

    — А то каких же?

    Он смотрел на меня, и в его глазах было то же остановившееся, дикое, полное холодного ужаса, как и у того солдата, что умер от солнечного удара.

    — Перестаньте, — сказал я, отворачиваясь.

    — Доктор тоже сумасшедший. Вы посмотрите-ка на него.

    Доктор не слышал. Он сидел, поджав ноги, как сидят турки, и раскачивался, и беззвучно двигал губами и концами пальцев. И во взгляде у него было то же остановившееся, остолбенелое, тупо пораженное.

    — Мне холодно, — сказал он и улыбнулся.

    — Ну вас всех к черту! — закричал я, отходя в угол вагона. — Зачем вы меня позвали?

    Никто не ответил. Студент глядел на молчаливое, разраставшееся зарево, и его затылок с вьющимися волосами был молодой, и когда я глядел на него, мне почему-то все представлялась тонкая женская рука, которая ворошит эти волосы. И это представление было так неприятно, что я начал ненавидеть студента и не мог смотреть на него без отвращения.

    — Вам сколько лет? — спросил я, но он не обернулся и не ответил.

    Доктор покачивался.

    — Мне холодно.

    — Когда я подумаю, — сказал студент, не оборачиваясь, — когда я подумаю, что есть где-то улицы, дома, университет…

    Он оборвал, точно сказал все, и замолчал. Поезд почти внезапно остановился, так что я ударился о стену, и послышались голоса. Мы выскочили.

    Перед самым паровозом на полотне лежало что-то, небольшой комок, из которого торчала нога.

    — Раненый?

    — Нет, убитый. Голова оторвана. Только, как хотите, а я зажгу передний фонарь. А то еще задавишь.

    Комок с торчавшей ногой сбросили в сторону; нога на миг задралась кверху, будто он хотел бежать по воздуху, и все скрылось в черной канаве. Фонарь загорелся, и паровоз сразу почернел.

[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]

/ Полные произведения / Андреев Л.Н. / Красный смех

Смотрите также по
произведению «Красный смех»:

• Краткое содержание

    «Кричать об ужасах войны, чтобы заставить людей думать о Жизни».

(По произведению Л.Н. Андреева «Красный смех»)

                        Искусство экспрессионизма как «искусство крика».

План урока.

— Стихотворение Л.Василевского «Красный смех», посвященное Л.Андрееву (1905 г.)

В духоте кровавого угара
Умирают месяцы и дни
Целый год кровавого кошмара,
Долгий год бессмысленной резни
Льется кровь — горячая, живая
Стон стоит над скорбною землей,
Умирают люди, проклиная,
И уносят ненависть с собой.
Крик ворон над мертвыми телами
В нищете убогая земля
Вспоены горючими слезами
Без людей забытые поля.
Стынет мозг и сердце цепенеет,
И, шумя трепещущим крылом,

Красный смех безумья мрачно реет
Над пустым, измученным умом.
Во имя правды и любви,
Во имя света и природы,
Напрасно пролитой крови,
Вотще поруганной свободы —
Да будет прерван красный пир,
Да идет эта чаша мимо
Терпеть и жить — невыносимо
Да будет мир!

— «Моя тема — безумие и ужас» Безумие и ужас — формула, которой Андреев определил смысл кровавых событий, содержание войны и тему своего рассказа. «безумие и ужас» — таково начало рассказа.

— «Красный смех» был написан за девять дней, в состоянии необычайного нервного напряжения, доходящего до галлюцинаций. Андреев боялся оставаться один, и Александра Михайловна, жена писателя, молча просиживала в кабинете целые ночи без сна.

— Андреев видел свою задачу не в описании реальных событий, а в отражении эмоционального субъективного отношения к ним. Ему необходимо было выразить свои трагические переживания так, чтобы его услышали. «Красный смех» называют исповедью потрясенной души, но эта исповедь нужна, чтобы достучаться до сердца читателя, пробудить дремлющие чувства равнодушной, сытой, самоуверенной толпы. Это стремление криком отчаяния и ужаса разбудить равнодушную толпу, вызвать сострадание к человеческому горю. Как талантливый экспериментатор, Андреев ищет новые художественно-выразительные средства и приходит к экспрессионизму, который часто характеризуют как «искусство крика».

— Экспрессионизм как литературное направление начал свое развитие в творчестве именно этого русского писателя гораздо раньше, чем в западноевропейской литературе. «Экспрессионизм (от лат. expressio — выражение) направление искусства и литературы, развивающееся в Германии примерно с 1905 по 1920-е гг. и отразившееся в культуре ряда других стран. Термин впервые употребил в печати в 1911 году Х. Вальден — основатель экспрессионистского журнала «Штурм». Экспрессионизм возник как отклик на острейший социальный кризис первой четверти XX века. Протестуя против мировой войны и социальной несправедливости, против бездуховности жизни и подавленности личности социальными механизмами, мастера экспрессионизма совмещали протест с ужасом перед хаосом бытия. Кризис современной цивилизации предстал в произведениях экспрессионизма одним из звеньев апокалиптической катастрофы. Принцип всеохватывающей субъективной интерпретации действительности, возобладавшей в экспрессионизме, обусловил тяготение к абстрактности, обостренной эмоциональности, фантастическому гротеску».

— Поэтика экспрессионизма, художественные приемы, способствующие выражению «предельного» состояния личности: отчаяния, понимания бесперспективности жизни, нашли яркое отражение в рассказе Л.Андреева «Красный смех» (1904).

— В нем восемнадцать отрывков, именно отрывков: потрясенное сознание не в состоянии осмыслить действительность, восприятие лишено целостности — отсюда «разорванность композиции»: обрывки фактов, мыслей, чувств. Рассказчик не в состоянии собрать воедино свои представления о войне. Автор намеренно не пытается создать единую картину.

— Первая часть — это чувственное восприятие войны. Поэтому автор с самого начала поражает восприятие читателя цветом: «солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне», «солнцекровавым светом входило в измученный мозг», «огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела заостренных штыков», «кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть» и т.д. — красный, желтый, черный; звуком: «тяжелый неровный топот, скрежет железных колес, тяжелое неровное дыхание, сухое чмяканье запекшимися губами, страшный, необыкновенный крик» и т. д. «то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым бредом обезумевшей земли».

-Демонстрация произведений Гойи «Ужасы  войны» под «Военный реквием» Б.Бриттена

«Безумие и ужас» — слова, ставшие рефреном первой части рассказа. Безумными кажутся мечты: «А хорошо бы, товарищ, получить орден за храбрость. Он лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и провалившимися глазами, — лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об орденеи через три дня его должны будут свалить в яму, к мертвым, а он лежал, улыбался и мечтательно говорил об ордене». Безумными становятся военные действия: «и нашей гранатой, пущенной из нашей пушки нашим солдатом, оторвало мне ноги. И никто не мог объяснить, как это случилось».

— Безумие и ужас войны оказываются и в том, что воспоминания о доме не спасительны, и после каждого из них — ужасающее описание смерти. «это было безбожно, это было беззаконно. Красный Крест уважается всем миром, как святыня, и они видели, что это идет поезд не с солдатами, а с безвредными ранеными, и они должны были предупредить о заложенной мине. Несчастные люди, они уже грезили о доме»

И ни забота близких, ни горячая ванна не могут сделать человека прежним «Я писал великое, я писал бессмертное — цветы и песни. Цветы и песни» Но тщетны усилия героя вернуться к созиданию. Безумная война разрушила главную ценность — человека.

— Вторая часть — рациональное восприятие войны — стремление понять её смысл. «Война беспредельно владеет мною и стоит как непостижимая загадка, как страшный дух, который я не могу облечь плотью. Я даю ей всевозможные образы, но ни один образ не дает мне ответа, не исчерпывает того холодного, постоянного, отупелого ужаса, который владеет мною»

— В первой части — восприятие чувственное, во второй — рациональное, но не случайно рассказчики — родные братья. Побывал на войне или нет, видел ужасы войны или читал о них в газетах — результат оказывается один. Единственный результат войны — сумасшествие.

-Демонстрация произведений Гойи «Ужасы  войны» под «Военный реквием» Б.Бриттена

— Для экспрессионизма невозможен спокойный взгляд со стороны: автор и образ живут одним эмоциональным порывом. Л.Андреев почти насильственно вовлекает читателя в круг собственных переживаний, заставляет его чувствовать то, что чувствует сам. Читатель не просто сопереживает героям, усилиями автора он становится на их место, думая, ощущая, воспринимая войну так, как это необходимо писателю. Эту задачу решает язык произведения: герои его кричат, бьются, мечутся, то произносят  патетические монологи, то ограничиваются страшными безумными выкриками.

— Почему рассказ о русско-японской войне имеет такое неожиданное название?

Оно возникло как обозначение галлюцинации одного из героев, стало символизировать смех самой залитой кровью земли, сходящей с ума!

Первоначально Андреев хотел назвать свой рассказ «Война». Но напряженные нервы всякое происшествие воспринимали предельно остро, словно в нем сконцентрирована всеобщая беда. Неподалеку от Никитского сада, в каменоломне, взрывом изуродовало двух турок, приехавших на заработки. Писатель видел, как несли одного из них: «Весь он, как тряпка, лицо — сплошная кровь, он улыбался странной улыбкой, так как был без памяти. Должно быть, мускулы как-нибудь сократились и получилась эта скверная красная улыбка».

Эта красная улыбка перерастает в грандиозный внереальный образ произведения о войне. Впервые мы видим его в конце второго отрывка: «Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был красный смех. Он в небе, он в солнце, и скоро он разольется по всей земле, этот красный смех!» «Само небо казалось красным, и можно было подумать, что во вселенной произошла какая-то катастрофа, какая-то странная перемена и исчезновение цветов: исчезли голубой и зеленый и другие привычные и тихие цвета, а солнце загорелось красным бенгальским огнем.

— Красный смех, — сказал я»

— В шестом отрывке обезумевший от ужаса войны доктор кричит: «Отечеством нашим я объявлю сумасшедший дом. И когда великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкой и господином, — какой веселый смех огласит вселенную!

— Красный смех! — закричал я, перебивая. — Спасите! Опять я слышу красный смех!»

И так от отрывка к отрывку. Красный смех объективен и реален, он имеет свое лицо, его видят разные герои. Он приобретает вселенский масштаб.

И в последнем отрывке мы видим картину Апокалипсиса: «Все грохотало, ревело, выло и трещало. Рев и выстрелы словно окрасились красным светом. Ровное огненно-красное небо, без туч, без звезд, без солнца. А внизу под ним лежало такое же ровное темно-красное поле, и было покрыто оно трупами.

— Их становится больше, — сказал брат.

А за окном в багровом и неподвижном свете стоял сам Красный смех.

— Таким образом, художественным воплощением войны стали не бои, горы трупов, море крови, а образ Красного смеха. Именно он несет основную смысловую и выразительную нагрузку, став символом безумия войны, символом всей земли, сходящей с ума.

— Сам Л.Н.Андреев не очень надеялся, что рассказ его будет напечатан, и планировал издать его самостоятельно с офортами Гойи «Ужасы войны»

— Казалось бы, что может быть общего в восприятии мира и войны испанским художником, живущим в начале 19 века и русским писателем начала века 20?У Л.Андреева кошмарные картины кровопролития такие, какими они запечатлены в потрясенной, вывихнутой психике. В духе Гойи. И художник, и писатель достигают необыкновенной экспрессии нагнетением жутких подробностей, деталей, выхваченных из кровавой, бредовой сумятицы.

— Но как для Гойи важно заставить людей задуматься о Правде, о воскресшей Истине, о Жизни, так и Андреев кричит об ужасах войны, чтобы заставить людей думать о Жизни.

-Демонстрация произведений Гойи «Ужасы  войны» под «Военный реквием» Б.Бриттена

— И.Северянин

УМАЛИШЕННАЯ

На днях Земля сошла с ума

И, точно девка площадная,

Скандалит, бьет людей, в дома

Врывается, сама не зная —

Зачем ей эта кутерьма.

Плюет из пушек на поля

И парится в кровавых банях.

Чудовищную чушь меля,

Извиртуозничалась в брани

Умалишенная Земля.

Попробуйте спросить ее:

“В твоей болезни кто в ответе?”

Она завоет: “Сети – в лете!

Лишил невинности мое

Святое тело Маринетти!..

Антихрист! Антихрист! Маклак!

Модернизированный Иуда!

Я немогу… Мне худо! Худо!”

Вдруг завопит и, сжав кулак,

От себя бросится, – отсюда.

Она безумна – это факт.

Но мы безразумны, а это —

Не сумасшествие. Поэты,

Составимте об этом акт

И устремимся на планеты,

Где все живое бьется в такт.

1914

— Картина В.Верещагина «Апофеоз войны».

— Война всегда есть варварство. Война — главный стыд и грех человечества.