Сочинение на тему образ петра великого в поэме пушкина медный всадник

Шиляева Елена Геннадьевна,  учитель русского
языка и литературы 

МБОУ
многопрофильного лицея

города
Кирово-Чепецка Кировской области

Старославянизмы в русском языке 

(на примере поэмы А. С. Пушкина
«Медный всадник»)

Старославянизмы – слова, заимствованные
из старославянского языка, древнейшего славянского литературного языка,
созданного Кириллом и Мефодием и их учениками во второй половине IX века.
Старославянский язык – это язык древнейших богослужебных книг, переведённых с
греческого языка. После крещения Руси в 988 году старославянский язык стал
одним из стилей древнерусского литературного языка и оказывал на протяжении
веков огромное влияние на складывающийся на народной основе русский
литературный язык.

Фонетические
признаки (приметы) старославянизмов:

1)           
неполногласные сочетания —ра-^[1],
-ла-, -ре-, -ле- между согласными (соответствуют русским полногласным
сочетаниям —оро-, -оло-, -ере-, -ело-): град, ограда,
заградить (ср.: город, огород, загородить), глас, провозгласить,
согласный (ср.: голос, голосить), среда, посреди
(ср.: середина), влечение, привлекать (ср.:
волочить), шлем (ср. ошеломить);  

2)           
сочетания ра-, ла- в начале слова перед согласным
(соответствуют русск. ро-, ло-): равный (ср.: ровный), разный
(ср.: в розницу), ладья (ср.: лодка);

3)           
сочетание жд (соответствует русск. ж): вождь
(ср.: вожак), невежда (ср.: невежа), чуждый (ср.: чужой),
рождать (ср.: рожать), между (ср.: меж); в
некоторых корнях такое жд  чередуется с д: побеждать
– победить, победа; рассуждать – судить, суд;

4)           
щ (соответствует русск. ч): освещать (ср.: свеча),
возвращу (ср.: ворочу), мощь (ср.:

мочь), дщерь (ср.: дочь); в некоторых
слова такое щ чередуется с т: посвящать –
посвятить, укрощать – укротить, ропщу – роптать;

5)           
а в начале слова (соответствует русск. я): агнец
(ср.: ягнёнок), аз (ср.: я);

6)           
е в начале слова (соответствует русск. о): единица,
един (ср.: один);

7)           
ю в начале слова (соответствует русск. у): юродивый
(ср.: уродливый), юг (ср.: др.русск. уг, отсюда ужин),
юноша (ср.: др.- русск. уноша).

Словообразовательные
признаки (приметы) старославянизмов:

1)      приставки: 

ü 
из-/ис- (соответствуют русск. вы-): избрать
(ср.: выбрать), излить (ср.: вылить), испить (ср.:
выпить), исход (ср.: выход);

ü  низ-/нис-: низвергнуть,
низложить, ниспадать, снисходительный;  ü
во-, со-, воз-/вос-: вооружить, собор, воздать,
восторг; 2) суффиксы:

ü 
-ствиj-: действие, шествие;  ü
-ениj-, -аниj-: моление, терзание;  ü
-знь: болезнь, жизнь;  ü
-чий: кормчий, ловчий; 

ü 
-тв(а): битва, молитва; -ын(я)
у слов с отвлечённым значением: гордыня, святыня, твердыня;

3)           
суффиксы действительных причастий настоящего времени -ущ-,
-ющ-, -ащ-, -ящ-:              

будущий (ср.: будучи), везущий (ср.: везучий),
воюющий, лежащий (ср.: лежачий), горящий (ср.: горячий);

4)           
сложные слова с первыми частями благо-, бого-, добро-, зло-,
жертво-, суе-: благодарить, богослов, добродетель,
злословить, жертвоприношение, суеверие.

Старославянизмами являются многие
слова, обозначающие религиозные понятия: воскресение, господь,
грех, креститель, пророк, святой,
страсть («страдание»), творец и др. Кроме того,
старославянского происхождения многие слова, не имеющие внешних отличительных
примет: близнец, брак («замужество»), вторник, истина,
клевета, мечта, начальник, ответ,
порок, свидетель, снабдить, убийца,
художник и др.

Большинство старославянизмов и сегодня,
и во времена А. С. Пушкина имеют книжную окраску, отличаясь торжественным,
приподнятым звучанием: младость, брег, длань, воспеть,
священный, нетленный, вездесущий и т. п.

От таких старославянизмов резко
отличаются те, которые стилистически не выделяются на фоне остальной лексики
(многие из них вытеснили соответствующие древнерусские варианты, продублировав
их значение): шлем, сладкий, влага; ср. устаревшие
древнерусские: шелом, солодкий, волога.

Особую группу составляют
старославянизмы, употребляемые наряду с русскими вариантами, получившими в
языке иное значение: прах – порох, предать – передать,
глава (правительства) – голова, гражданин – горожанин
и т. д.

В первой четверти XIX века процесс
формирования русского литературного языка заканчивается. Наиболее полно «единая
общенациональная норма литературного выражения» представлена в текстах
произведений А. С. Пушкина, в связи с чем многие лингвисты назы-

вают Пушкина родоначальником современного русского
литературного языка. По словам             Г. О. Винокура, «именно… в
художественном языке Пушкина и нашёл русский национальный язык ту воплощающую
форму, которая была целью всех сложных событий, происходящих в нём с конца XVII
века» [4, с. 221].

Пушкин завершил длительную эволюцию
литературного языка, используя все достижения русских писателей нового времени,
творивших до него: М. В. Ломоносова,            Г. Р. Державина, Н. М.
Карамзина, И. А. Крылова, В. А. Жуковского. Например, Пушкин так характеризовал
стиль произведений М. В. Ломоносова: «Слог его, цветущий и живописный, заемлет
главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от
счастливого слияния оного с языком простонародным». В творчестве самого А. С.
Пушкина процесс демократизации русского литературного языка нашёл наиболее
полное отражение, так как в его произведениях произошло гармоническое слияние
всех жизнеспособных элементов русского литературного языка с элементами живой разговорной
речи.

Пушкинская оценка старославянизмов
исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет
старославянизмы довольно часто, преимущественно под влиянием поэзии М. В.
Ломоносова и Г. Р. Державина, то позднее он заметно отходит от многих
старославянизмов, значительно сокращая их употребление. М. Горький писал в 1909
году:            «Пушкин первый настойчиво вводил в язык полногласность: он
перестал писать брада,              власа, глад и писал борода, волосы, голод;
но когда тема стихотворения требовала каких-то особенных, железных слов, он не
стеснялся брать их из славянского языка».

Возврат к старославянизмам
обнаруживается в творчестве поэта в 30-е годы: например, внимательный читатель
заметит, что в поэме «Медный всадник», написанной в 1833 году, достаточно много
старославянизмов. 

Старославянский язык с давних пор
традиционно называют также славяно-российским (славяно-русским), подразумевая,
что русский язык – достойный потомок старославянского языка.

А. С. Пушкин вообще не считал старославянский и русский
разными языками. В статье

«О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова»
содержится замечание             Пушкина о том, что это не два самостоятельных
языка, а два наречия одного славянорусского языка: «Простонародное наречие
необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились,
и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» [4, с. 238].

В поэме «Медный всадник» присутствует
два разнородных начала: одическое (торжественное, высокое) и элегическое
(обыденное, приближенное к разговорной речи). Это кажущееся на первый взгляд
противоречие вполне соответствует идейному замыслу поэмы – показать
символическое столкновение рядового «маленького» человека и неограниченной
могущественной силы самодержавного государства. Поэтому Пушкин тяготеет к
одической возвышенности там, где звучит тема Петра, и возвращается к
элегической задумчивости, когда касается темы Евгения.

Именно для одизации речи необходимы старославянизмы. 

Наибольшее количество старославянизмов
(более 5 %) используется во Вступлении к поэме, описывающем новую столицу и
выражающем чувства к Санкт-Петербургу, в первой части при описании наводнения и
во второй части, содержащей описание потрясения Евгения и его бунта.

В самом начале поэмы возникает величественный образ Петра
I:

На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих
полн, И вдаль глядел.

Хотя в этой части из 89 слов всего 3
старославянизма (пред^[2], неслася, суждено), но
обозначение персонажа местоимением «он» (местоимение в тексте поэмы
выделено курсивом) без предшествующего прямого его именования подчёркивает
исключительность, единственность и величественность фигуры исторического
деятеля. Прежде всего благодаря этому достигается торжественность
повествования.

При описании новой столицы используются старославянизмы с
явными приметами: Прошло сто лет, и юный град,

Полнощных стран краса и диво, Из тьмы
лесов, из топи блат Вознёсся пышно, горделиво.

В этом отрывке есть и слова с
неполногласием (град, стран, блат), и слово, в котором на
месте русского Ч употребляется старославянское Щ (полнощных). Нужно
отметить, что старославянизмы ставятся в рифму (град – блат), чем
ещё более усиливается их ключевое звучание.

Предпоследняя строфа Вступления написана в форме
развёрнутого повеления: Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как
Россия,

Да умирится же с тобой И побеждённая
стихия;

Вражду и плен старинный свой

Пусть
волны финские забудут И тщетной злобою не будут Тревожить вечный сон
Петра!

В этих 8 строчках содержится 6
старославянизмов! Хотя бы на этом примере можно проиллюстрировать обилие
старославянизмов во Вступлении.

Таким образом, в создании
величественного образа новой столицы, Санкт-Петербурга, роль старославянизмов
значительна: они составляют около 8 % от общего количества слов.

В первой части поэмы старославянизмы
активно используются (около 6 % от общего количества слов) при описании
центрального события поэмы – наводнения: «брега», «Нева всю ночь рвалася
к морю против бури», «пред нею всё побежало», «переграждённая
Нева», «возмущённая глубина» и т. п. Пространство конкретного города,
Петербурга, преображается в бесконечное, безбрежное пространство всемирного
потопа, «последнего катаклизма»:

Осада!
приступ! злые волны, Как воры, лезут в окна. Чёлны С разбега стёкла бьют
кормой.

Лотки под мокрой пеленой,

Обломки хижин, брёвны, кровли,

Товар запасливой торговли,

Пожитки бледной нищеты,

Грозой снесённые мосты, Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!

Народ

Зрит Божий гнев и казни ждёт.

Увы! всё гибнет: кров и пища!

Особенно много старославянизмов (около
11 % от общего количества слов) встречается во второй части поэмы при описании
«Медного всадника» и его погони за Евгением. 

Когда Евгений грозит «горделивому истукану»,
его образ обретает черты подлинной героичности. В эти минуты жалкий, смиренный
обитатель Коломны, потерявший кров, нищий бродяга, облачённый в истлевшие
лохмотья, совершенно перерождается: в нём вспыхивают сильные страсти,
ненависть, отчаянная решимость. Им овладевает высокое безумие: мысли героя от
житейского круга впервые восходят к размышлениям о России, о государстве, об
олицетворяющем их памятнике «строителю чудотворному». В этой сюжетной точке
Евгений становится и морально, и политически сопоставим с Петром I, так как
выражает определённую социальную позицию. Поэтому языковые средства, которыми
описывается бунт Евгения, однородны с теми, которыми Пушкин пользовался, рисуя
величественный образ основателя Петербурга: «он скоро свету стал чужд»,
«одежда ветхая на нём рвалась и тлела», «и так он свой несчастный век влачил,
ни зверь, ни человек, ни то ни сё, ни житель света, ни призрак мёртвый»,
«по сердцу пламень пробежал», «обуянный силой чёрной» и т. п. По
поводу этого места поэмы В. Я. Брюсов заметил: «Торжественность тона, обилие
славянизмов («чело», «хладной», «пламень») показывают, что «чёрная сила»,
которой обуян Евгений, заставляет относиться к нему иначе, чем раньше. Это уже
не «наш герой», который «живёт в Коломне, где-то служит»; это соперник
«грозного царя», о котором должно говорить тем же языком, как и о Петре» [2].

Остальные эпизоды поэмы содержат
сравнительно небольшое количество старославянизмов (не более 4 % от общего
количества слов). 

Первая часть начинается с описания
осенней природы и рассказа о жизни Евгения и содержит всего 3 %
старославянизмов. Из 12 старославянизмов, употреблённых в этой
части,               4 встречаются в самом начале: Над омрачённым Петроградом 
Дышал ноябрь осенним хладом.

Плеская шумною волной

В края своей ограды стройной,

Нева металась, как больной В своей постеле
беспокойной.

В финале поэмы идёт сниженное
повествование о пустынном острове, на который наводнение, играя, занесло ветхий
домишко: …Над водою

Остался он, как чёрный куст.

Его прошедшею весною Свезли на барке. Был он пуст И
весь разрушен. У порога

Нашли безумца моего

И тут же хладный труп его Похоронили ради
бога.

В этой части содержится всего 3
старославянизма (воскресенье, безумец, хладный), причём
только один с явной приметой (неполногласием) – хладный. 

Эти старославянизмы вторгаются в
обыденный тон повествования и соединяют «прозаические» отрывки с одической, высокой
тональностью всей поэмы. 

Этим же объясняется почти полное
отсутствие старославянизмов в конце Вступления к поэме:

Была ужасная пора,

Об ней свежо воспоминанье… Об ней, друзья
мои, для вас Начну своё повествованье.

Печален будет мой рассказ.

Формально в этом отрывке содержится 1
старославянизм со словообразовательной приметой – приставкой вос-. Но слово
«воспоминанье» активно употребляется в языке и сегодня, поэтому, возможно, оно
не несёт никакой стилистической нагрузки.

Таким образом, старославянизмы играют
важную роль в поэме А. С. Пушкина                   «Медный всадник»

1) в
создании торжественной, высокой, поэтической тональности речи; 2) в придании стилистического
единства всему произведению.

Пушкин, употребляя в своих
произведениях старославянизмы, руководствовался выработанным им принципом
соразмерности и сообразности: «Истинный вкус состоит не в безотчётном
отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и
сообразности» [7, с.
441]. Требование
«соразмерности» — это
прежде всего требование соотнесённости слова со всем смысловым контекстом:
каждый «оборот» рассматривается Пушкиным в зависимости от того, в какой мере
способствует слово выражению замысла всего произведения. Именно такое
требование предъявлял Пушкин к отбору лексических единиц для поэмы «Медный
всадник».

Употребление старославянизмов в поэме не
являлось случайным, иначе соотношение старославянизмов и общего количества слов
во всех частях поэмы было бы примерно одинаковым. Пушкин целенаправленно вводил
старославянизмы в текст произведения, отдавая предпочтение старославянизмам с
книжной окраской, явно воспринимающимся как устаревшие слова.

Разбирая архив А. С. Пушкина, В. А.
Жуковский не мог не поделиться неизгладимо сильным впечатлением от рукописей
поэта: «С каким трудом писал он свои лёгкие, летучие стихи! Нет строки, которая
бы не была несколько раз перемарана. Но в этом-то и заключается тайна прелести
творения» [12, с. 13]. 

Выбор и употребление слов подчинялся
Пушкиным только одной цели – наиболее точному выражению смысла, идеи
произведения или его отдельных мотивов. Основную идею поэмы «Медный всадник»
верно отметил первый критик пушкинских произведений В. Г. Белинский: «Эта поэма
– апофеоз Петра Великого». Грандиозный замысел требовал и соответствующих
высоких средств выражения, одними из которых являются старославянизмы. 

Использованная
литература

1.           
Борев Ю. Б. Искусство интерпретации и оценки [Текст]: Опыт
прочтения «Медного всадника». – М.: Советский писатель, 1981.

2.           
Брюсов В. Я. Медный всадник. Режим доступа: http://az.lib.ru,
свободный. – Загл.                  

с экрана.

3.           
Касаткин Л. Л., Клобуков Е. В., Лекант П. А. Краткий справочник
по современному русскому языку [Текст] / Под ред. П. А. Леканта. – М.: Высшая
школа, 1991. –            с. 7 – 8, 50 – 52.

4.           
Ковалевская Е. Г. История русского литературного языка [Текст]:
Учебное пособие для студентов ун-тов и пед. ин-тов. – М.: Просвещение, 1992. –
с. 220 – 263.

5.           
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка
[Текст]: 72500 слов и 7500 фразеол. выражений / Российская АН. Ин-т рус. яз.;
Российский фонд культуры. – М.: Азъ Ltd., 1992.

6.           
Пушкин. А. С. Сочинения [Текст]. В 3-х т. Т. 2. Поэмы; Евгений
Онегин; Драматические произведения. – М.: Художественная литература, 1986. – с.
172 – 184.

7.           
Пушкин А. С. Сочинения [Текст]. В 3-х т. Т. 3. Проза. – М.:
Художественная литература, 1987.

8.           
Розенталь Д. Э., Голуб И. Б., Теленкова М. А. Современный русский
язык [Текст]: Учебное пособие для студентов-филологов заочного обучения. – М.:
Высшая школа,

1991. – с. 79 – 81.

9.           
Русские писатели о языке [Текст]: Хрестоматия / Под ред. А. М
Докусова. – Л.: Учпедгиз, 1955.

10.       
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка [Текст]. В 4 т.
/ Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачёва. – М.: Прогресс, 1986 – 1987.

11.       
Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий
этимологический словарь русского языка [Текст]. Пособие для учителя / Под ред.
Чл.-кор. АН СССР С. Г. Бархударова. – М.: Просвещение, 1971.

12.       
Энциклопедический словарь юного литературоведа [Текст] / Сост. В.
И. Новиков. –    М.: Педагогика, 1988.

Образ Петра I в творчестве А.С. Пушкина второй половины 1820-х г

Путь достижения высоких идеалов, по которому пошли декабристы, Пушкин считает гибельным и обреченным. Его друзья, пылкие романтики свободы, не учли реальную силу самодержавия, опирающуюся на веру народную, на тысячелетнюю историческую традицию. Пушкин все решительнее склоняется к мысли, что общественные перемены в России возможны только при опоре на эту могущественную государственную систему, способную вести страну по пути решительных преобразований. Историческая личность великого реформатора Петра I наглядно это показала.

Тема Петра — с одной стороны, преобразователя России, создателя новой и могущественной русской государственности, а с другой, самодержавного деспота — издавна привлекала внимание Пушкина, нашла свое первое отражение в его «Исторических записках» 1822 г. и получила дальнейшее развитие в незавершенном романе «Арап Петра Великого» (1826—1827). В «Полтаве» она предстала апофеозом дела Петра, торжеством преобразованной им России над ее извечным врагом Швецией и королем Карлом XII — одним из самых прославленных полководцев начала XVIII в., перед которым трепетала вся Европа. Ситуация во многом аналогичная той, которая сложилась в результате победоносного окончания для России войны 1812 г., и в изображении Пушкина несомненно ориентированная на нее.

«Медный всадник» — поэма национально-историческая, но ее действие приурочено к современности и развертывается в Петербурге в тревожные дни грозного ноябрьского наводнения в 1824 г.

Петербург «Медного всадника» — это не только реалистически выписанное место связанного с наводнением повествовательного действия и не только созданная Петром столица преобразованной им русской государственности, но также и образно-символическое средоточие ее исторических судеб, во многом еще проблематичных.

Образ Медного всадника столь же многозначен, как и образ Петербурга. Но сверх того и откровенно фантастичен, поскольку превращает под конец монумент Петра в активно действующее лицо, разгневанное бунтом Евгения и преследующее его всю ночь своим «тяжело-звонким скаканьем». Фантастика имеет психологическую, а тем самым и реалистическую мотивировку, будучи плодом больного воображения Евгения. Как и всякая реалистическая мотивированная фантастика, она имеет символический, до конца логически не определимый смысл, подсказываемый, однако, символикой самого фальконетова памятника Петру. Его композиция воплощает традиционное для искусства эпохи абсолютизма, но известное уже искусству Возрождения уподобление всадника державному владыке, а его коня — подвластному государству или народу

В поэме Пушкина уподобление приобретает новое, нетрадиционное в силу его двойственности значение — апологетическое, но далеко не полностью применительно к всаднику, и намекающее на проблематичность грядущих судеб пришпоренного им и стремительно несущегося коня:

Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?

В этом вопросе, ответа на который поэма не дает, — проблемный ее эпицентр. К кому же обращен вопрос? По существу — к русскому народу и государству, текстуально же к Коню, «поднятому на дыбы» Медным всадником — символическим двойником Петра. В смятенном и неприязненном восприятии «бедного» Евгения Медный всадник — «горделивый истукан»; в нем он узнает того, кто в грозные часы наводнения неизменно и

…неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Ужасен он в окрестной мгле!

Ужасен, но вместе с тем величествен и загадочен:

Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?

(5, 147)

Но это впечатления и мысли уже не героя поэмы, а ее автора. «Железная узда», «Поднял на дыбы», да еще «над самой бездной» — далеко не с лучшей стороны характеризуют дело Петра. Во Вступлении же к поэме Петр и его дело предстают в совершенно ином свете. Вступление написано в форме взволнованно-лирического монолога автора, восхищенного красотой и величием парадного фасада Петербурга — «военной столицы» созданной Петром Российской империи.

Лирическая часть Вступления завершается апофеозой Петру и его делу, незыблемость которого — залог национального достоинства и величия («самостояния») обновленной им России:

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,

Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!

(5, 137)

Следующий за тем «печальный рассказ» об «ужасной поре» петербургского наводнения является сюжетно-образной конкретизацией «тщетной злобы» враждебной Петру и побежденной Петром (Петербургом) разбушевавшейся стихии «финских волн». Что же значит эта стихия? Только ли слепую и грозную природную силу или нечто большее и подразумеваемое? Если только первое, то как и в каком смысле она побеждена и пленена Петром? Ведь весь «печальный рассказ» об «ужасной поре» ее разрушительного действия свидетельствует об обратном. Кроме того (и главное): если наводнение, с которым неразрывно связан сюжетный каркас повествования, не означает ничего, кроме самого себя, то «Медный всадник» оказывается не национально-исторической поэмой, а чем-то подобным петербургским повестям «натуральной школы». Нужно отметить, что поэма Пушкина предвосхищает многие элементы поэтики «натуральной школы» — принципы сочувственного изображения «маленького человека» и резкого обнажения социальных контрастов петербургской действительности, жертвой которой и является «маленький человек», по большей части мелкий чиновник. Но Евгений «Медного всадника» — «маленький человек» и чиновник особого сорта. Он такой же, как и автор, «родов дряхлеющих обломок, И по несчастью, не один» («Моя родословная»), но в отличие от автора забывший о своих родовых прерогативах и превратившийся, как и многие ему подобные, в настоящего «мещанина», заурядного и смиренного российского обывателя эпохи николаевской реакции. Об этом говорят «светлые мечты» Евгения дослужиться до «местечка» и обрести тихую семейную пристань, сочетавшись законным браком с такой же бедной, как он сам, и любимой им Парашей. О Параше мы не знаем ничего, кроме того, что она бедна и проживает с овдовевшей матерью в «ветхом домике» на окраине Петербурга. Но мы знаем, что экономическая, политическая, духовная деградация дворянства явилась, по убеждению Пушкина, прямым и роковым следствием петровских реформ, лишивших обновленную ими Россию социальной силы, которая могла бы ограничить самодержавный произвол и возглавить дальнейший национальный прогресс. Представляется, что именно это несомненное для Пушкина противоречие реформ Петра и образует проблемное ядро символического сопряжения сюжетно-образной ткани петербургской поэмы Пушкина со всем комплексом волновавших его проблем настоящего, прошлого и будущего России. «Мещанское», обывательское смирение, характеризующее Евгения в начале поэмы, в дни наводнения оборачивается его беззащитностью. Перед чем? По прямому, «натуральному» смыслу повествования — перед разбушевавшейся стихией «финских волн». Но их разрушительная стихия страшна не только мелкому петербургскому люду, к которому принадлежат Евгений и его возлюбленная, но и «новой столице» преобразованной Петром русской государственности, самому Петербургу, «волей роковой» того же Петра основавшемуся «под морем».

«Воля» Петра, противоречивость его деяний и есть точка символического сопряжения всех сюжетно-образных компонентов повествования о бедном петербургском чиновнике, как натуральных, так и фантастических, с историческими, во многом загадочными судьбами послепетровской России.

В этой связи следует обратить внимание на то обычно не учитываемое обстоятельство, что экспрессивное изображение наводнения выдержано в стиле традиционного для русской литературы первой трети XIX в., в том числе и для творчества Пушкина, метафорического уподобления исторических потрясений — мятежа, бунта, иноземного нашествия — «грозе», «буре», «морскому волнению» или просто «волнам». Правда, в «Медном всаднике» имеет место, казалось бы, обратное — уподобление разбушевавшейся природной стихии грозному историческому потрясению. Но суть дела от этого не меняется, ибо ассоциативная связь между прямым и переносным значением уподобления остается той же. И пренебрегать ею нельзя. Помимо прочего она проясняет и подразумеваемую семантику упомянутой во Вступлении к поэме «вражды» к Петру, «тщетной злобы» плененных им «финских волн». Финских — значит иноземных, что заставляет вспомнить следующие строки стихотворения Пушкина «Бородинская годовщина» (1831):

Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотри ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали…

(3, 275)

«Полтава» как историко-героическая и социально-психологическая  поэма

Эта историческая поэма продолжала тему Петра I, начатую “Стансами” и продолженную в написанном вслед за ними романе “Арап Петра Великого”. Образ Петра I возник в эту пору в связи с надеждами Пушкина на просвещенного монарха, каким поэту казался Николай I.

В 1827 году Пушкин приступает к работе над историческим романом «Арап Петра Великого», основанном на семейных преданиях о своем прадеде по материнской линии – питомце, «крестнике» и помощнике великого государя Абраме Петровиче Ганнибале, который, в оценке Пушкина, был царю «наперсник, а не раб». В сознании Пушкина, конечно, возникала при этом аналогия с его собственным положением при Николае I. Однако прямых аллюзий он не Допускал. В задуманном им романе он хотел дать образец подлинного историзма в подходе к изображению событий прошлых эпох. Это ему удалось. Хотя роман остался незаконченным, в написанных шести с небольшим главах его Пушкин дал колоритную и верную картину быта и нравов петровского времени. Схвачен период крутой исторической ломки страны, парадоксальные переплетения «нового» со «старым», уловлена двойственность самой петровской «новизны», таящей в себе зерна дальнейших и положительных, и отрицательных явлений русской жизни. Пушкин использует исторические документы, подлинные анекдоты и бывальщины того времени, искусно вплетая их в повествование и создавая с их помощью неповторимый аромат эпохи. В своем романе Пушкин опирается на традиции популярного тогда в России и во всем мире английского автора исторических романов Вальтера Скотта. Пушкина привлекает его манера писать историю «домашним» образом, от лица современника самих исторических событий. Глазами «наперсника» Абрама Ганнибала рисуется в романе фигура Петра, сведенная Пушкиным с «одических» небес, на которые ее подняли поэты XVIII века, на грешную землю. Белинский ставил главы исторического романа Пушкина «неизмеримо выше и лучше всякого исторического романа, порознь взятого и всех их, вместе взятых». Однако дальнейшую работу Пушкина над романом остановил замысел большой исторической поэмы из петровского периода, работу над которой он начал в 1828 году.

Приступая к работе над «Полтавой», Пушкин подключался к почти вековой традиции создания героической поэмы о Петре. Начиная с неоконченных «Петриды» Кантемира и «Петра Великого» Ломоносова, «Петриады» создавались одна за другой в конце XVIII – начале XIX века эпигонами классицизма. Но ко времени Пушкина этот жанр классической эпопеи полностью изжил себя. В начале XIX века начинает складываться жанр другой, романтической исторической поэмы. Сперва это были романтические поэмы молодого Вальтера Скотта на сюжеты средневековой истории, потом исторические поэмы Байрона, среди которых выделяется «Мазепа» (1819). Эту традицию подхватил и развил Адам Мицкевич в поэмах «Гражина» и «Конрад Валленрод». Наконец, тему борьбы Мазепы и Петра с позиций декабристской романтики затронул К. Рылеев в поэме «Войнаровский».

Белинский считал, что в поэме «Полтава» Пушкин механически соединил традиции классической поэмы о Петре с романтической поэмой байронического типа. Однако критик в данном случае глубоко ошибался. В «Полтаве» Пушкин, обогащенный опытом подлинного историзма, создал произведение нового типа – реалистическую историческую поэму, синтезирующую элементы эпопеи, романтической поэмы, трагедии и романа. Причем именно романическая фабула – история беззаконной любви Марии и Мазепы – позволила Пушкину дать историческую картину минувшего века с реалистической глубиной и достоверностью. Поэт сказал: «Мазепа действует в моей поэме точь-в-точь как и в истории, а речи его объясняют его исторический характер». Обольщение стариком-гетманом своей крестницы и казнь ее отца Пушкин воспринял как «разительную историческую черту», психологически объясняющую характер Мазепы и саму историческую эпоху, его породившую: «Сильные характеры и глубокая трагическая тень, набросанная на все эти ужасы, вот что увлекло меня», – говорил Пушкин.

В предисловии к первому изданию «Полтавы», имея в виду своих предшественников, Пушкин писал: «Мазепа есть одно из самых замечательных лиц той эпохи. Некоторые писатели хотели сделать из него героя свободы, нового Богдана Хмельницкого. История представляет его честолюбцем, закоренелым в коварствах и злодеяниях… Лучше было бы развить и объяснить настоящий характер мятежного гетмана, не искажая своевольно исторического лица». Пушкин развивает образ Мазепы во всей трагической его глубине. При этом он следует традиции романа Вальтера Скотта, соединявшего романическую фабулу с повествованием о важнейших исторических событиях эпохи. После трагической истории любви Марии и Мазепы звучит как мажорный финал описание Полтавского боя. И здесь личное, частное входит в общее, историческое. «Злодей в личной жизни, Мазепа выступает и как злодей политический, – отмечает Д. Д. Благой. – Обманщик и предатель своей возлюбленной в 3-й и последней песне поэмы – картина Полтавской битвы – предстает как обманщик и предатель своей страны и своего народа. ‹…›

Петр как исторический деятель и как личность – полная противоположность и Карлу, и Мазепе. Карл – „воинственный бродяга“, исторический авантюрист, который возмечтал по-своему повернуть ход исторических событий – разорвать на куски и подчинить себе созидающееся могучее многонациональное государство:

Изменник Мазепа в своих действиях движим только личными честолюбивыми замыслами, и он одинок: украинские народные массы его не поддержали, за ним пошла только небольшая кучка его приверженцев. Петр делает свое дело для народа вместе со всей „Россией молодой“. Из душного и мрачного мира мелких интересов, эгоистических целей и узколичных страстей – „отвратительного“ мира Мазепы, в котором, по словам Пушкина, нет „ничего утешительного“, поэт выводит нас в 3-й песне поэмы на просторы большого национально-исторического и народного подвига. ‹…› Все, что движимо узколичными эгоистическими целями, хищными и корыстными страстями, преходит, теряется без остатка. Только большими делами на благо родины и народа исторический деятель может создать себе во веки нерушимый „огромный памятник“ – вот что говорит нам Пушкин не только сюжетом, образами, но и самой композицией своей героико-патриотической поэмы…» Пушкин избирает здесь трудный период царствования Петра и показывает, как, преодолевая внутреннюю смуту и давая сокрушительный отпор внешним врагам, Петр создает мощную и процветающую державу.

После публикации в 1829 году «Полтавы» появилась резко отрицательная рецензия на нее Н. И. Надеждина, положившая начало устойчивому непониманию творчества Пушкина-реалиста. Это непонимание усиливается с выходом в свет романа «Евгений Онегин». Даже многие литературные друзья поэта, оставшиеся в своих эстетических убеждениях романтиками, не чувствуют тех поэтических открытий, которыми сопровождается творчество позднего Пушкина.

“Полтава”, несмотря на ее исторический характер, тесно связана с современностью не только своей философией, но и сюжетом.

Речь идет о явной ошибке Петра I, поверившего Мазепе и не поверившего Кочубею, сообщившему царю об измене гетмана. В историю Мазепы включен рассказ о “бунте” Кочубея, который построен так, чтобы вызвать у читателя ассоциации с недавними событиями декабря 1825 г. и последующими репрессиями. Богатый и знатный Кочубей, принадлежавший к аристократическим родам Украины, проявил исключительную решимость и организовал нечто вроде заговора против всесильного гетмана, любимца Петра I. Он хотел защитить честь, достоинство, собственные права и думал о счастье своей родины. Но замысел его был раскрыт, а за этим последовала жестокая, мучительная и несправедливая казнь его и близких к нему людей. В поэме она выдвинута в самый центр повествования и изображена особенно красочно, подчеркнуто эмоционально, с рядом запоминающихся многозначительных деталей.

Историей Кочубея “Полтава” включалась в число злободневных произведений. Заговор, действия Кочубея, неправая казнь получают особое смысловое наполнение – не только личного, но и общественного значения. Здесь слились обе линии повествования – историческая и личная. Поскольку казнь Кочубея – очевидная ошибка Петра I, то Пушкин намекал ею на такую же ошибку Николая I, казнившего декабристов. С точки зрения Пушкина, декабристы выступили в защиту своих исконных прав родового, аристократического дворянства, которое было унижено и отстранено от управления страной. В этом смысле мятеж декабристов, в котором приняли участие отпрыски родовитых аристократических семейств, был в глазах Пушкина отчасти исторически оправдан. Следовательно, в “Полтаве” содержался и урок Николаю I, и назидание ему: император призывался к союзу с древнейшими родами, к союзу с древней аристократией.

В “Полтаве” возникнет и другая идея, которая получит развитие в более позднее время. Речь идет об идее “милости”, о “прощении” царем своих врагов-учителей. Мстительному и жестокому Мазепе, не умеющему прощать, противопоставлен милосердный русский царь, прощающий обиды и поднимающий кубок за врагов, научивших его воевать. Эта идея также связана с побуждением, обращенным к Николаю I, помиловать декабристов. В дальнейшем творчестве Пушкина она будет сопряжена с идеей гуманизма, в духе которого Пушкин наметит разрешение исторических, социальных и иных противоречий.

Образ Петра I – поэма “Медный всадник” А.С.Пушкина – очень своеобразен, совершенно не похож на типичные авторские работы. Пушкин раскрывает образ правителя очень спорно, разнопланово. В тексте переплетаются два основных образа: один представляет собою мощь, силу, всевластие (Пётр I). Другой – ничтожность, незначительность, безликость (Евгений). Эти два образа совершенно необходимы, ведь Медный Всадник – кумир самого автора должен быть оттенён представителем человеческих масс, воплощением бессильной, слабой части Петербурга – простого человека из низов.

Значение образа Петра I в поэме “Медный всадник”

С одной стороны, Пётр 1 – великий деятель: он перевернул русскую историю, ускорил развитие всех областей науки, культуры. Просветительство, реформы, стремление поднять свою страну на новый уровень – это безусловные заслуги , значение которых огромно. С другой стороны, Пётр – самодержавец, он тиран и самодур. Его сложный характер, горячая натура, минутные прихоти погубили множество человеческих судеб. Его деспотичное правление, о котором ходят легенды нельзя рассматривать, как всеобщее благо. Интересы народа – не то, на что ориентировался монарх, ему чужды судьбы мелких простых людей.

Образ Петра символичен и многосторонен: и во времена царствования монарха едва ли волновали судьбы простых людей, а век спустя – плоды деятельности Петра продолжают рушить жизни жителей города.

Личность царя в поэме

Отношение автора к исторической личности

В художественном тексте нет явного отношения автора к Петру 1, скорее – к его заслугам. Несомненно, для Пушкина монарх был кумиром, как величайшая историческая личность, как деятель и просветитель. Однако, автором не затрагивается характеристика человеческих качеств Петра I. Как личность историческая – он велик, но сугубо человеческая составляющая образа – холодна, пуста, сурова. Здесь чувствуется философия автора: такой великий гениальный человек не может быть близок народу – эта жертва, которая необходима.

В любом масштабном деле невозможно обойтись без ущемления чьих-то интересов. Медный всадник – олицетворение тирании, абсолютной монархии, самодержавия – но это цена величия и славы. «Ужасен он в окрестной мгле! Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта!». Пушкин искренне восторгается правителем, но показывает его истинное лицо. Он подобен стихии: невозможно представить, что придёт на ум этому человеку, он непредсказуем, жесток, груб и милостив одновременно.

Материал будет полезен при подготовке к сочинению по поэме А. С. Пушкина “Медный всадник”.

Полезные ссылки

Посмотрите, что у нас есть еще:

Тест по произведению

1. Вопрос 1 из 11

   К какому литературному жанру относится произведение Пушкина «Медный всадник»?</h3>

   • <label>Рассказ;</label>
   • <label>Этюд;</label>
   • <label>Поэма;</label>
   • <label>Баллада.</label>

(новая вкладка)

«Медный всадник» — произведение, проникнутое символизмом. В своем творении А. С. Пушкин заключил глубокий смысл. Поэму пытаются расшифровать не только историки и литературоведы, но и обычные читатели. Неоднозначен и образ Петра 1.

Поэма «Медный всадник» была написана А.С. Пушкиным в 1833 году. При жизни поэта она так и не была опубликована. Николай Первый противостоял выходу произведения в печать, поскольку посчитал, что Петр Первый неправомерно представлен в виде тирана и самодержца. Существует версия, что Пушкин противопоставил образ реформатора Петра правлению Николая Первого. Но и в самом образе Петра автор видит противоречивость, он отмечает в нем и деспота и великого человека, сыгравшего значительную роль в истории Отечества.

С самых первых строк произведения перед читателями предстает образ великого реформатора, который повелевает «заложить град назло надменному соседу» среди сурового края болот и озер.  Петербург, построенный Петром Первым, противопоставляется Москве. Новый город был призван внести изменение в устоявшийся и устаревший образ жизни, который задавала на тот момент Москва. Пушкин воспевает построенный город: «Красуйся град Петра и стой неколебимо», по его словам, пред ним «померкла даже старая Москва».

Образ Петра 1 заключен в величественном изваянии Медного Всадника, который взлетев на высокую скалу на своем бронзовом коне, возвышается над своим грандиозным творением. Пушкин смело называет его «властелином Судьбы», «державцем полумира». Сверхчеловеческая мощь явно преувеличена, на ее фоне появляется скромная личность второго героя – Евгения, в котором представлен собирательный образ столичных граждан. Покоритель стихий и заурядный представитель общества встретились на берегу Невы, олицетворяя собой две крайности: непомерную человеческую мощь и сведенный до ничтожества образ столичной безликой толпы. Город, который был создан по воле Петра, стал чуждым для людей, он иссушает их души.

Пушкин сочувствует бедному Евгению, пораженному мощью Петра Великого, но и цель деяний Петра ему понятна, его желание «стать твердой ногой при море», стихия смирилась под властью самодержца, столица утверждена, есть защита с моря, Россия становится великой державой. Но какой ценой все это достигнуто?

В этом противостоянии видится несоответствие интересов одного человека целям и задачам всего государства. Должна ли воля одного, отдельного взятого человека из толпы покорится воле всего государства, действительно ли счастье каждого человека связано с благополучием всей страны? Такой вопрос был поставлен автором. Сам Пушкин не дает на него точного ответа, он предлагает читателю сделать выводы самостоятельно. Истина, как это часто бывает, находится посередине, без человека государства нет, но и учесть интересы каждой отдельно взятой личности не представляется возможным. Возможно, в этом заключена дилемма произведения.

(9)

Полный анализ поэмы «Медный всадник»

Образ Петра дается в поэме Пушкина «Медный всадник» дважды: во вступлении и во второй части поэмы. В первом случае он реальное лицо, во втором — «кумир на бронзовом коне», «Медный Всадник».

Пётр во вступлении к поэме изображен как великий государственный деятель, который, завоевав в войне со шведами берега Финского залива, правильно учел всю важность постройки в устье Невы новой столицы государства. Этого требовали и военно-политические цели («Отсель грозить мы будем швецу»), и задачи европеизации России, борьбы с ее отсталостью («Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно»), и торговые, экономические соображения, диктующие необходимость выхода к морю морского пути в чужеземные страны («Сюда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам»).

Основанием Петербурга на невских берегах Пётр творил величайшей важности государственное дело, обнаружил гениальное предвидение. Прошло сто лет, и юный град. Из тьмы лесов, из топи блат Полнощных стран краса и диво. Вознесся пышно, горделиво …

Описывая далее красоту и блеск столицы, Пушкин поет настоящий гимн Петербургу, который цветущим своим состоянием оправдывает великую преобразовательную деятельность Петра, наглядно раскрывает все великое значение петровских реформ, начавших новый период в истории России.

Акт исторической необходимости, основание Петербурга, объяснен в поэме, выражаясь словами Пушкина, сказанными им о «государственных учреждениях» Петра, как «плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости» («Вражду и плен старинный свой пусть волны финские забудут»).

Но Пётр был в то же время и первым представителем той деспотической абсолютной монархии, которая в лице Николая I достигли своего наивысшего развития, отчетливо обнаружив противоречие своих интересов интересам демократических масс.

Олицетворением абсолютной монархии во всей ее мощи и является Пётр во второй части поэмы — «кумир на бронзовом коне». Он не живой человек, наделенный конкретными человеческими качествами, а воплощение идеи дворянской государственности. Он «мощный властелин судьбы», «державец полумира», олицетворение государственной силы.

В «Медном всаднике» Петр показан в обстановке мирного государственного строительства. Он изображается в поэме в два исторических момента, разделенных целым столетием. В начале поэмы мы видим Петра как реальную историческую фигуру, как царя-строителя, размышляющего на берегу Финского залива об основании новой столицы:

Основание Петербурга рассматривается в поэме как акт исторической необходимости, обусловленный и военно-политическими задачами России, и её географическим положением. Гениальное предвидение Петра оправдалось: Петербург действительно стал для России «окном в Европу». Цветущее состояние столицы через сто лет после её основания явилось лучшим оправданием замыслов Петра.

Во второй части поэмы Пётр дан в образе «Медного Всадника», «кумира на бронзовом коне», гордо возвышающегося над возмущённой Невой в дни страшного наводнения в Петербурге в 1824 году. Памятник Петру — символический образ деятельности царя-реформатора.

О мощный властелин судьбы!Не так ли ты над самой безднойНа высоте, уздой железнойРоссию поднял на дыбы?

восклицает Пушкин.

Вся поэма проникнута горячим сочувствием к Петру и его делу и является, по меткому замечанию Белинского, настоящей «апофеозой Петра».

Поэт с восторженным изумлением останавливается перед его гигантским образом, нашедшим себе воплощение в памятнике скульптора Фальконе.

В данном произведении автор попытался обратить внимание читателя на проблему, волнующую людей той эпохи – конфликт государства и личности человека. Образ и характеристика Петра I в поэме «Медный всадник» будут представлены в двух обличьях. С одной стороны Петр сильный и смелый человек, производящий реформы на благо народа, с другой самовластный самодур, заставляющий слушаться и слепо подчиняться.

Образ и характеристика

Образ Петра I в поэме А.С. Пушкина олицетворяет собой государство и безграничную власть над народом. Петр I историческая личность. Именно он является основателем Петербурга, города на Неве. В противовес государю стоит обычный работяга Евгений, чьи надежды на счастливую жизнь оказались разбиты.

В самом начале поэмы Петр предстает в образе реформатора, в голове которого

«полно великих дум». Выбирая место для столицы, Петр в первую очередь думал о величии и богатстве государства, но никак не о людях, живущих в нем. Ему удалось осуществить мечту, построить город на Неве, ставшим одним из красивейших городов мира. «Красуйся град Петра и стой неколебимо».»Поднявшийся из тьмы лесов, из топи блат». Столица Российской империи оказалась чужой для народа. Ему не было места среди этих колонн и величественных памятников. «По оживленным берегам громады стройные теснятся…теснился кучами народ».

Во вступлении к первой части имя Петра не упоминается. Пушкин называет создателя Петербурга «он».

«На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полон». Позже становится понятным, что идея построить город у берегов буйной реки была обречена на провал. Неуравновешенная река выражала свой протест в виде страшных наводнений, посылаемых на народ.

Петербург был идеальным городом для богатых и знатных людей. На судьбы простых смертных ему было плевать. Он просто растаптывал их, как ненужную вещь. Петр старался улучшить жизнь тех, у кого и так все было хорошо. От его реформ страдали обычные люди, бессильные что-либо изменить.

Во второй части произведения Петр предстает в образе каменного истукана. Памятник, расположен на Сенатской площади. Медный всадник словно взлетел на высокую скалу на бронзовом коне, чтобы сверху любоваться своим творением. Пушкин перенесет Петра Великого на сто лет вперед, превратив одушевленный образ любимого героя в его изваяние. Величие и мощь Медного всадника невольно внушают страх каждому, кто сталкивается с ним нос к носу. Недаром автор награждает его возвышенными эпитетами «властелином Судьбы», «державцем полумира».

Пушкин идеализировал Петра, сравнивая его с полубогом, параллельно давая понять насколько мелок и ничтожен Евгений в сравнении с ним. Они столкнулись на берегу реки, представляя собой две крайности. Одна из них мощь и сила, другая безличие и жалость.

В финальной части произведения Медный всадник ожил, пустившись в погоню за Евгением. Эта сцена еще раз дает понять, что простой человек, не в силах вести борьбу с государством в одиночку. Это как капля в море.

Отношение автора к Петру двояко. Он уважает его и критикует одновременно. Император предстает символом русского государства, безразличного к интересам людей и обслуживающего только само себя.

Добавить в избранное

Император Петр I является центральным героем поэмы «Медный всадник» Пушкина.В этой статье представлен цитатный образ Петра I в поэме «Медный всадник» Пушкина: характеристика, описание персонажа, а также сравнительный анализ образов Петра I и Евгения. Смотрите: Краткое содержание поэмыВсе материалы по поэме «Медный всадник»

Петр I в поэме «Медный всадник» Пушкина: образ, характеристика

Если присмотреться к характеристике двух героев «Медного Всадника», станет явным, что Пушкин стремился всеми средствами сделать одного из них — Петра — сколько возможно более «великим», а другого — Евгения — сколько возможно более «малым», «ничтожным». «Великий Петр», по замыслу поэта, должен был стать олицетворением мощи самодержавия в ее крайнем проявлении; «бедный Евгений» — воплощением крайнего бессилия обособленной, незначительной личности. Петр Великий принадлежал к числу любимейших героев Пушкина. Пушкин внимательно изучал Петра, много о нем думал, посвящал ему восторженные строфы, вводил его как действующее лицо в целые эпопеи, в конце жизни начал работать над обширной «Историей Петра Великого». Во всех этих изысканиях Петр представлялся Пушкину существом исключительным, как бы превышающим человеческие размеры. <…> Однако Пушкин всегда видел в Петре и крайнее проявление самовластия, граничащее с деспотизмом. <…> В «Медном Всаднике» те же черты мощи и самовластия в образе Петра доведены до последних пределов. Открывается повесть образом властелина, который в суровой пустыне задумывает свою борьбу со стихиями и с людьми. Он хочет безлюдный край обратить в «красу и диво полнощных стран», из топи болот воздвигнуть пышную столицу и в то же время для своего полуазиатского народа «в Европу прорубить окно». В первых стихах нет даже имени Петра, сказано просто:

На берегу пустынных волн // Стоял Он, дум великих полн. <…>

Герой повести — не тот Петр, который задумывал «грозить Шведу» и звать к себе «в гости все флаги», но «Медный Всадник», «горделивый истукан» и прежде всего «кумир». Именно «кумиром», то есть чем-то обожествленным, всего охотнее и называет сам Пушкин памятник Петра … Во всех сценах повести, где является «Медный Всадник», изображен он как существо высшее, не знающее себе ничего равного. На своем бронзовом коне он всегда стоит «в вышине»; он один остается спокойным в час всеобщего бедствия, когда кругом «все опустело», «все побежало», все «в трепете». <…> Говоря об этом кумире, высящемся над огражденною скалою, Пушкин, всегда столь сдержанный, не останавливается перед самыми смелыми эпитетами: это — и «властелин Судьбы», и «державец полумира»… Высшей силы это обожествление Петра достигает в тех стихах, где Пушкин, забыв на время своего Евгения, сам задумывается над смыслом подвига, совершенного Петром:

О, мощный властелин Судьбы! // Не так ли ты над самой бездной, // На высоте уздой железной // Россию поднял на дыбы?

Образ Петра преувеличен здесь до последних пределов. Это уже не только победитель стихий, это воистину «властелин Судьбы». Своей «роковой волей» направляет он жизнь целого народа. <…> И сам поэт, охваченный ужасом перед этой сверхчеловеческой мощью, не умеет ответить себе, кто же это перед ним.

Ужасен он в окрестной мгле! // Какая дума на челе! // Какая сила в нем сокрыта!

Таков первый герой «петербургской повести»: Петр, Медный Всадник, полубог. Пушкин позаботился, чтобы второй герой, «бедный, бедный мой Евгений», был истинною ему противоположностью. Пушкин нашел неуместным рассказывать о предках того героя, который, по замыслу повести, должен быть ничтожнейшим из ничтожных, … лишил его «прозвания», то есть фамилии… Длинная родословная заменилась немногими словами:

Прозванья нам его не нужно, // Хотя в минувши времена // Оно, быть может, и блистало…

Образы Петра I и Евгения в поэме «Медный всадник»  Пушкин постарался совершенно обезличить своего героя. <…>  Таков второй герой «петербургской повести» — ничтожный коломенский чиновник, «бедный Евгений»… В начале «Вступления» Пушкин не нашел нужным назвать по имени своего первого героя, так как достаточно о нем сказать «Он», чтобы стало ясно, о ком речь. Введя в действие своего второго героя, Пушкин также не назвал его, находя, что «прозванья нам его не нужно». Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить определенного облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, «ужасное». Нет облика и у «бедного» Евгения, который теряется в серой, безразличной массе ему подобных «граждан столичных». Приемы изображения того и другого, — покорителя стихий и коломенского чиновника, — сближаются между собою, потому что оба они — олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества…»(Источник: статья В.Я. Брюсова «Медный всадник» (1909 г.))Это был анализ образа Петра I в поэме «Медный всадник» Пушкина: сравнительный анализ образов Петра I и Евгения. Смотрите: Все материалы по поэме «Медный всадник»Используемые источники:

• https://obrazovaka.ru/sochinenie/mednyy-vsadnik/petr-pervyy-v-poeme-obraz.html
• https://poetpushkin.ru/poemy/obraz-petra-1-v-poeme-mednyj-vsadnik.html
• https://info-shkola.ru/obraz-petra-v-poeme-mednyj-vsadnik/
• https://frigato.ru/harakteristiki-geroev/2072-harakteristika-petra-i-mednyy-vsadnik.html
• https://www.literaturus.ru/2016/06/obraz-petr-evgenij-mednyj-vsadnik-pushkin.html