Сочинение на тему бесы пушкин

Булгарин как один из первых критиков Пушкина

Одним из первых критиков Пушкина при его жизни стал Ф. Б. Булгарин. Закончив Петербургский кадетский корпус, Булгарин перебежал на сторону наполеоновской армии и принимал участие в походе на Россию. После поражения Наполеона, он вернулся в Петербург и начал заниматься профессиональной журналистикой. Обладая качествами журналиста и литературного критика, он достаточно быстро сошелся с прогрессивными литераторами, в том числе, Бестужевым, Грибоедовым, Релеевым. Однако уже тогда его беспринципность приводила к конфликтам с либеральными друзьями.

Готовые работы на аналогичную тему

• Курсовая работа Критика Пушкина 490 руб.
• Реферат Критика Пушкина 280 руб.
• Контрольная работа Критика Пушкина 230 руб.

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту Узнать стоимость
В ситуации усиления цензуры Булгарин вновь прибегнул к измене и стал тайным осведомителем полиции. На начальных этапах своего сотрудничества с полицией внешне он поддерживал Пушкина, ограничиваясь доносами и намеками.

При поддержке властей Булгарину удалось достичь монопольного положения в русской литературе и журналистике. В его руках оказалась газета «Северная пчела», журналы «Северный архив», «Сын отечества».

Борьба обострилась после начала выхода «Литературной газеты», в издании которой принимал участие Пушкин и его соратники. Целью издания была не пропаганда художественного направления или общественно-политической концепции. Газета ставила своей целью борьбу за литературную нравственность. Пушкин боролся за профессионализацию литературы, юридическое положение писателя, чистоту нравственной атмосферы литературы и литературных нравов. Несмотря на то, что «Литературная газета» с её узкими литературными целями не могла составить конкуренцию «Северной пчеле», Булгарин встревожился, что привело к публикации многочисленных критических статей на страницах его изданий.

Требуется вычитка, рецензия учебной работы? Задай вопрос преподавателю и получи ответ через 15 минут! Задать вопрос

В своих критических заметках Булгарин обращался к двум реципиентам:

• демагогически – к читателям, стараясь подорвать авторитет поэта в глазах читателя и демократически настроенной молодёжи;
• доносительно – к правительству.

Положение существенно усугублялось тем, что Булгарин был не единственным критиком выдающегося поэта.

Литературные критики о произведениях Пушкина

Литературные критики о произведениях Пушкина “Душа сказала мне давно: Ты в мире молнией промчишься! Тебе всё чувствовать дано, Но жизнью ты не насладишься.” Веневитинов. В. Г. Белинский: “Пушкин принадлежит к числу творческих гениев, тех величайших исторических фигур, которые, работая для настоящего, приготовляют будущее, следовательно, не могут принадлежать только одному прошлому” . С этим суждением остаётся только согласиться. Необходимо добавить, что гений Пушкина, на мой взгляд, заключается не только в бессмертии сюжетов его произведений: мало кто из писателей пытается ответить в одном произведении сразу же на несколько вопросов. Другими словами, берутся за решение какой- либо одной показать глупость народной жизни, “закулисную” жизнь светского общества, бессмысленное бытие народа и т.д. А Пушкин в данном произведении делает многочисленные лирические отступления, в которых и размышляет на многочисленные темы. Поэтому почерпнуть из этого творения можно очень многое. Начнём с начала – сюжет: вот уж поистине жизненная ситуация. Это далеко не любовный треугольник, даже не знаю, как и назвать. Есть чему поучиться! После прочтения волей- неволей задумываешься о том, какая всё- таки сложная эта штука- жизнь: никогда не знаешь где найдёшь, где потеряешь (у Онегина, наоборот, он потерял, а лишь потом нашёл, но было поздно) . Пушкин очень много рассуждает о жизни. Он показывает жизнь большого города с многочисленными балами и развлечениями, город с “парадного подъезда” , где всегда весело и шумно. И сквозь это проводит тему одиночества, какого- то отчуждения, причём делает это так, что самому читателю становиться грустно. А ведь так на самом деле: смотришь на город- все куда- то торопятся, смеются, кричат, разговаривают и шутят – короче – город живёт шумной и бурной жизнью. А стоит лишь чуть- чуть приглядеться – там задумчивое лицо с бездонными глазами, здесь люди с рассеяно- отчуждёнными выражениями лиц. Невольно вспоминается отрывок из стихотворения Рылеева: “С тяжкой грустью, с чёрной думою Я с тех пор один брожу, И могилою угрюмою Мир печальный нахожу. Всюду встречи безотрадные! Ищешь, суетный, людей, А встречаешь трупы хладные Иль бессмысленных детей…” Хотя, учитывая мои годы, можно сказать, что ЭТО не так уж и заметно. Следующее “новшество” – это язык. Конечно, муза Пушкина была вскормлена и воспитана творениями предшествующих поэтов (можно сказать более – она приняла их в себя, как “своё законное состояние и возвратила их миру в новом, преображённом виде” (Белинский) ) , но то, как он ею лепит настроение читателя, возвышает его к божественным началам, и в очередной раз доказывает, что им (автором) руководит гений. Его язык чертовски привлекателен. Где надо – там короткие, лаконичные предложения (ибо “краткость – сестра таланта” ) ; где необходимо дать полное описание, там появляется вязкая, текучая речь, словно рождественская ёлочка, обвешенная гирляндами прилагательных. Красота! И с её помощью Пушкин, как человек, познавший высший свет и высокие чувства, любовь и страсть прелюбодеяния, мастерски действует на восприятие читателя. Он открыл новые возможности, которые дарит нам речь. Нужно лишь научиться пользоваться ею, ибо ещё Цицерон сказал – “Речь дана всем, ум- удел немногих.” В этом произведении автор показал нам высокое знание античности и истории. А это, в очередной раз, доказывает, что история учит многому: это ведь не книжный ум, а жизненная школа, где в роли преподавателей выступают «великие мира сего». К сожалению, это поздно начинаешь осознавать. Спускаемся на землю и переходим к “людской” теме. “Будучи многою суетою смущаем во многих хлопотах, связанных со средним образованием, и из- за телесных недомоганий великих, бывающих у меня постоянно” (Библия) , не помня я названия романа и имени персонажа, в котором происходил конфликт высоких намерений с низменными действиями. Так вот Пушкин подкинул ещё “материал для размышления” (вообще, такие действия присущи величайшим) : очевидно, что речь пойдёт о Евгении. Прочитал я роман, отложил книгу и подумал: “Так какой же на самом деле Онегин?” Может это игра Пушкина показать главного героя, этого “страдающего эгоиста” , в начале с одной точки зрения, потом с другой, а затем- с третьей? Или же настолько глубока натура Евгения, что даже сам автор предаёт его на суд читателю? В жизни ведь получается аналогично – у каждого есть свои закоулки души и, следовательно, каждый может быть непонятым. Есть о чём призадуматься! Прочтя роман, понимаешь, что озлобленный ум есть тоже признак высокой натуры, ибо такой человек не доволен не только окружающими, но и самим собой. И ещё, как- то дико понимать, что существуют люди, подобные Онегину, которые не знают, что им надо. Вообще, читая этот роман, меняешь угол зрения на многие вещи. В некотором смысле, это произведение можно назвать философским. В своих философских отступлениях автор показывает быт того времени, при этом даёт оценку, размышляет, пытается найти ответы на многие коренные вопросы бытия. И в этих ответах находишь очень много нового для себя. С чем- то можно согласиться, а с чем- то и поспорить. Закончить сие творение хочу словами вышеуказанного величайшего мастера пера, но с учётом возможностей быстрорастущего гения нижеподписавшегося: “Пересмотрел всё очень строго: Противоречий очень много, Но их исправить не хочу. Цензуре долг свой заплачу, И учительницам на съеденье Плоды трудов своих отдам. Иди же к школьным берегам Новорождённое творенье, И заслужи мне славы дань: Одни пятёрки, шум и брань!” P. S. душевно надеюсь, что шума и брани будет не очень много. Не сочту за дерзость мысль о том, что брани совсем не будет.”

Тема необъятна,

Н. А. Полевой – критик Пушкина

Полевой – талантливый и энергичный самоучка сумел сделаться заметным литератором, руководителем журнала «Московский литератор». По своей сути Полевой был романтиком и в конце 20-х годов он начал свой «поход» против представителей «дворянской» литературы, к которой он относил и Пушкина. «Бунт» Полевого носил исключительно литературный характер, однако, в условиях последекабрьского усиления цензуры, он прозвучал набатом и вышел далеко за пределы литературной сферы.

Полевой – ярый сторонник декабристов, в позиции и творчестве Пушкина он видит «измену» декабристской традиции, свободолюбивым идеалам. Он подвергает поэта критике за то, что последний покинул бунтарство ради ничтожной действительности.

По мнению критика, произведения Пушкина не имеют деятельностного характера, не мотивируют массы на свершения, на протест, более того, круг литературных героев поэта ограничивается дворянским сословием, что делает произведения «оторванными» от действительности.

Правдивый образ русского общества в романе

Критик отмечает, что со стороны поэта было подвигом так смело и правдиво изобразить русское общество того времени на примере холодного, эгоистичного светского франта Евгения Онегина.

Но на этом восхищение Белинского не заканчивается, он был потрясен тем, как реалистично и одновременно поэтически воспроизведен образ русской женщины в лице Татьяны Лариной.

Поэтом умело показано, что жизнь женщина сосредоточена в жизни сердца, но к сожалению, общество заставило ее искать наиболее драматический выход для своей натуры, чтобы любить – ей необходимо всем жертвовать.

Настолько реальное, но при этом художественно воспетое изображение русской женщины, привело в восторг Белинского, так как в русской литературе это было сделано впервые, и при этом – настолько гениально.

Белинский восхищался изящной формой поэзии Пушкина, он часто говорил в своих «пушкинских» статьях о точности и необычайной выразительности его стихотворений, которая не теряет глубокого смысла и нравственного характера от эстетической красоты.

В этом и состоял феномен творчества Александра Сергеевича, земные и гуманистические темы его поэзии подняты в такой выразительной и по-настоящему воздушной форме, которые восхищают читателей своей красотой и гениальностью, но от этого не теряют ценности для человеческого сердца и души.

Характер поэзии Пушкина

/И.В. Киреевский. Нечто о характере поэзии Пушкина/

Отдавать себе отчет в том наслаждении, которое доставляют нам произведения изящные, есть необходимая потребность и вместе одно из высочайших удовольствий образованного ума. Отчего же до сих пор так мало говорят о Пушкине? <…> Отчего никто до сих пор не предпринял определить характер его поэзии вообще, оценить ее красоты и недостатки, показать место, которое поэт наш успел занять между первоклассными поэтами своего времени? Такое молчание тем непонятнее, что здесь публику всего менее можно упрекнуть в равнодушии. Но, скажут мне, может быть, кто имеет право говорить о Пушкине?

Там, где просвещенная публика нашла себе законных представителей в литературе, там немногие, законодательствуя общим мнением, имеют власть произносить окончательные приговоры необыкновенным явлениям словесного мира. Но у нас ничей голос не лишний. Мнение каждого, если оно составлено по совести и основано на чистом убеждении, имеет право на всеобщее внимание. Скажу более: в наше время каждый мыслящий человек не только может, но еще обязан выражать свой образ мыслей перед лицом публики, если, впрочем, не препятствуют тому посторонние обстоятельства, ибо только общим содействием может у нас составиться то, чего так давно желают все люди благомыслящие, чего до сих пор, однако же, мы еще не имеем и что, быв результатом, служит вместе и условием народной образованности, а следовательно, и народного благосостояния: я говорю об общем мнении. К тому же все сказанное перед публикой полезно уже потому, что сказано: справедливое — как справедливое; несправедливое — как вызов на возражения.

Но, говоря о Пушкине, трудно высказать свое мнение решительно; трудно привесть к единству все разнообразие его произведений и приискать общее выражение для характера его поэзии, принимавшей столько различных видов. Ибо, выключая красоту и оригинальность стихотворного языка, какие следы общего происхождения находим мы в «Руслане и Людмиле», в «Кавказском пленнике», в «Онегине», в «Цыганах» и т. д.? Не только каждая из сих поэм отличается особенностью хода и образа изложения <…>; но еще некоторые из них различествуют и самым характером поэзии, отражая различное воззрение поэта на вещи, так что в переводе их легко можно бы было почесть произведениями не одного, но многих авторов. Эта легкая шутка, дитя веселости и остроумия, которая в «Руслане и Людмиле» одевает все предметы в краски блестящие и светлые, уже не встречается больше в других произведениях нашего поэта; ее место в «Онегине» заступила уничтожающая насмешка, отголосок сердечного скептицизма, и добродушная веселость сменилась здесь на мрачную холодность, которая на все предметы смотрит сквозь темную завесу сомнений, свои наблюдения передает в карикатуре и созидает как бы для того только, чтобы через минуту насладиться разрушением созданного.

В «Кавказском пленнике», напротив того, не находим мы ни той доверчивости к судьбе, которая одушевляет «Руслана», ни того презрения к человеку, которое замечаем в «Онегине». Здесь видим душу, огорченную изменами и утратами, но еще не изменившую самой себе, еще не утратившую свежести прежних чувствований, еще верную заветному влечению, — душу, растерзанную судьбой, но не побежденную: исход борьбы еще зависит от будущего. В поэме «Цыганы» характер поэзии также совершенно особенный, отличный от других поэм Пушкина. То же самое можно сказать почти про каждое из важнейших его творений.

Но, рассматривая внимательно произведения Пушкина, от «Руслана и Людмилы» до пятой главы «Онегина», находим мы, что при всех изменениях своего направления поэзия его имела три периода развития, резко отличающихся один от другого. Постараемся определить особенность и содержание каждого из них и тогда уже выведем полное заключение о поэзии Пушкина вообще.

►

Новое в блогах

Писать о Пушкине – такое занятие может показаться странным и лишённым оригинальности. Уже вроде столько писано, говорено, столько раздалось в адрес гениального поэта похвал. Но при всём при том, главного до сих пор о внутренней пружине его творчества – о его вере и сомнениях, о его убеждениях так и не сказано. Одни исследователи и критики представляют Александра Сергеевича каким-то небожителем, парнасцем, спокойным олимпийцем, идеальным, не омрачённым бурями жизни, классиком, жрецом чистого искусства. Другие определяют поэта как выразителя настроений элиты дворянского правящего класса. Отмечали, правда интерес поэта к истории и общественной жизни т.н. простого народа, но осознаётся обычно это влечение лишь как некий характерный этнографизм, исходящий из его реалистической концепции восприятия мира. Именно А.С.Пушкина, более чем кого-либо иного, принято представлять как стороннего наблюдателя мимотекущей жизни. И даже когда выносят суждение о его связи с декабристами, о критике им политики императора Александра I , тут же прибавляют обыкновенно, что в Николае I поэт видел для себя единственного собеседника при дворе и души в нём не чаял. В советское время установилась прочная тенденция обвинять Александра Сергеевича в недостаточной революционности взглядов на преобразования в обществе – вплоть до прямых обвинений в недостаточной любви к ближним. Очень часто приходится также слышать о непомерной любви поэта к прекрасному полу, о его южном африканском темпераменте, заставлявшем его против своей же воли менять один за другим предметы увлечений. Молва светская и при жизни не щадила великого поэта, а уж после предустроенной «светом» безвременной гибели его ещё более усиливается окончательно очернить в глазах простого народа. И поныне усердствует в нравственном порицании русского гения клир православной церкви, с которым у А.С.Пушкина не сложились отношения с самого раннего лицейского периода и до последних лет творческой жизни. Возникает закономерный вопрос, почему же так тенденциозны и строги к поэту все, безо всякого исключения, казалось бы ценители и почитатели его? Чем Александр Сергеевич вызывает их раздражение и что в нём, как в человеке им никогда не будет понято и почему? Понять – значит простить, а Пушкину не могут простить его отношения к жизни, ближним и Богу именно потому, что не понимают его до конца, и хотя и видят красоту и бесспорные вершины его поэтического дара, это ещё более заставляет недоумевать по поводу причин его возникновения, характера и мощи его. Александр Сергеевич вроде бы не религиозен, не мистик и не философ, не посещает православный храм, разве что по особой нужде во избежание кривотолков. С другой стороны дворянин Пушкин не демократ, не революционер, не просвещенец и не западник, как его приятель А.А.Чаадаев. Но о «барстве диком» и о самодержавии рассуждает без должного почтения. С одной стороны «самовластительный злодей – тебя, твой трон я ненавижу», а с другой «где капля блага, там на страже уж просвещенье иль тиран». В поэме «Цыганы» в монологе Алеко чтим: «презрев оковы просвещенья»…«и пышной суеты наук»…«когда б ты знала неволю душных городов»… «там люди в кучах за оградой (церковной?)… любви стыдятся, мысли гонят, торгуют волею своей, главы пред идолами клонят и просят денег да цепей»… Великому поэту отказали в серьёзности его творчества и никто не догадался до сих пор указать на его религиозные истоки. А между тем Александр Сергеевич выражал своё религиозное мировоззрение неоднократно, постоянно и последовательно, но это современниками воспринималось как детская шалость, не более того. И по сей день никто не решается дать оценку его «Гавриилиаде», «Сказке о попе и его работнике Балде»… Можно с уверенностью утверждать, что не было ни одного года в жизни поэта, чтобы Александр Сергеевич не вспомнил в стихах и прозе, в письмах, исторических исследованиях и драматургии с нескрываемой иронией и сарказмом о церкви и не посвятил разоблачению её лицемерия свои искренние мысли и произведения. С этого начал русский гений и этим кончил. Но между тем Александр Сергеевич искренно считал, что «Религия – создала искусство и литературу – всё, что было великого с самой глубокой древности; всё находится в зависимости от религиозного чувства… Без него не было бы ни философии, ни поэзии, ни нравственности»… Если бы Пушкин был атеистом как поэты социального направления, или хотя бы как Вольтер и Руссо, а у нас Радищев, это было бы понятно. Но мы определённо знаем, что всё было как раз наоборот. Тогда зададимся вопросом, почему же никому из тьмы почитателей великого русского поэта не пришло на ум поискать его пушкинскую богословскую концепцию в таком открытом для живого ума и непосредственного чувства, отлитых в безупречную форму творчества? Зачем было вопреки очевидности создавать легенды о его любви к просвещению и страсти к революционно социальным преобразованиям с одной стороны, и о его умеренности во взглядах, любви к монарху и преданности православию с другой? Ведь и о том и о другом направлении мыслей поэт высказывался весьма часто и определённо и до конца? Что же причиной тому, что нахваливая и слева и справа литературную форму, гению отказывали и отказывают в глубине её содержания? Первое, что приходит на ум – это банальная зависть… но такого объяснения явно не достаточно и ежели задуматься всерьёз, становится понятно, что пушкинская лоза не доступна лисьему хитрому социальному плоскому рассудку той самой литературной черни, которой Александр Сергеевич как и церкви посвятил немало обличительных строк. Да, все они не видят для себя в нём пользы. И не видят именно потому, что пользы ищут именно и только для себя. Русский простой народ без всякой пользы просто умеет любить своего поэта. Народ любит Александра Сергеевича хотя бы за то одно, что он никогда и нигде не лицемерил. Не лице-мерил, т.е. не измерял своей личностью народную жизнь, но искренно любил её, восхищался ею, и если и бранил ближних своих, то из чувства досады за несовершенства Рода своего. И вот именно эта глубина общения поэта со своим народом и рождает недоумение в «румяных критиках, насмешниках толстопузых». «Где здесь глубина смысла, где точка зрения авторская, где личность?» — вопрошают они, — «где полёт мысли Гёте, правда характеров Шекспира, где страстное обличение Байрона, где романтическая страсть Шиллера?»… Здесь есть иное понимание жизни, которая не делится на высокую и низкую. Здесь есть открытость искреннего и потому всегда покойного чувства. Здесь есть Свобода и полёт незамутнённого страстями воображения и Небесная Правда Слова и Истина, что «от земли воссияет» (Пс.84), выраженная простым и понятным делом на земле. Здесь есть живое прикосновение к Тайне Неба, пространству и времени на земле, магия места и урочного часа. Но самое главное, что есть у Пушкина, это понимание Полноты Жизни в единении с отцами и матерями своими, приятие задач Рода и ответственности перед ним.

Наиболее точно и ёмко пишет о сути произведений Пушкина солдат Великой Отечественной войны еврей Д.С.Самойлов (Кауфман) в своём «Общем Дневнике»: «…Недаром Пушкин, самый великий наш гений, всю жизнь занимался историей пугачёвщины, которая и есть история русского идеализма. В которой и содержится вся несовместимость русского идеализма с русским практицизмом. Русский бунт в форме Веры и Жертвы – вот что интересовало Пушкина. Пушкин со страстным приятием жизни, Гоголь со столь же страстным неприятием исследуют один и тот же вопрос. В «Истории пугачёвского бунта» и в «Мёртвых душах» Пугачёв и Манилов оказываются явлениями одного и того же порядка! Практическая идея всегда на втором плане, всегда – мечта. А на деле азиатская идея Веры и Жертвы. Литература – это не …самовитое, пусть хоть и тончайшее раскрытие личности – а Служение и Жертва и постоянное радостное обновление Духа, обновление его в форме опыта мысли и чувствования, и создание атмосферы обновления вокруг самой толщи народа, нации, человечества. Не было ли это всегда сутью нашего искусства с его рождения – с Пушкина?». Так конгениально Пушкину пишет россиянин Давид Самойлов. Но как же право надоели все эти штатные и записные магистры и профессора словесности, все эти квартиранты «Пушкинского Дома – Академии Наук» (А.А.Блок) – все эти бесчисленные Эйхенбаумы, Айзенштоки, Эфросы, Гессены, Лотманы, Мейлахи, Смидовичи, Благие, Терцы, Синявские, Радзинские – все эти «бесы разны, бесконечны, безобразны в мутной месяце игре…закружились, завыли», сбивая нас , русских, с нашего Родового пути, раскрыли нечистые рты с жёлтыми корявыми зубами… и «не видно не зги»…только «звон колокольчика» ещё не оставил нас в полном одиночестве перед этими «кроткими и смиренными» «голубями зубастыми», воркующими над пушкинским необъятным наследием, надрывая русскую «языческую» и «дикую» азиатскую душу… Это именно о них писал величайший русский поэт XX столетия, прозаик и философ Б.Л.Пастернак :

«Кому быть живым и хвалимым, Кто должен быть мёртв и хулим, — Известно у нас подхалимам Влиятельным только одним. Не знал бы никто, может статься, В почёте ли Пушкин иль нет, Без докторских их диссертаций, На всё проливающих свет…».

И да не решатся они обвинять русскую литературу в шовинизме и национальной ограниченности лишь на том только основании, что россияне не хотят, чтобы привыкшие к деньгам, к презренной пользе липкие пальцы торгашей брались за перо, тревожа чистую светлую память нашего великого поэта! … Нет, что ж, мы не против… «Будь жид и тоже не беда, беда, что скучен твой роман»… Более того, надо признать, что именно евреи Д.Самойлов и Б. Пастернак дали нам самое глубокое понимание творчества нашего русского гения и с успехом продолжили искания его, проходя по Родовому пути им найденному. Дело не в национальном вопросе. Просто сегодня нужно каждому мыслящему человеку иметь ясное представление о том, что у старых и нынешних «новых русских» торгашей и их западных идейных вдохновителей и учителей их же «ветхо» и «ново» заветной веры есть все основания и по смерти глубоко и страстно ненавидеть нашего великого поэта. Так еврейский русскоязычный поэт В.Шали после перестройки по его же словам «стал чувствовать себя также уютно, как Дантес в России после убийства Пушкина». И это наверно потому так для него стало уютно и хорошо, что нам, гражданам великой страны плохо стало. Здесь работает закон сохранения материи и энергии на социальном уровне, в точности также, как и на физическом, только и всего. Как занимательно читать русскому человеку тонкие умные рассуждения о гениальности Пушкина великого Проспера Мериме! Но почему мы позволяем кому бы то ни было рыться на страницах наших литературных журналов в исподнем нашего русского гения и более того откровенно лгать, сознательно и злонамеренно искажать его творчество, тем самым нанося нам – его потомкам и духовным чадам пощёчины?! Что, мы их быдло купленное, точнее «искупленное» их «Господом» — «тираном несправедливым, еврейским богом, угрюмым и ревнивым» («Гавриилиада»)? Ежели так, то тогда наше молчаливое согласие с ними понятно, но иначе ему нет оправдания.

Они довольны собой и своим, принадлежащим только им, «богоизбранным», Господом, коему как умеют рабски прислуживают в надежде на «мздовоздаяние велико» на Небеси, получая немалый ссудный процент от своей официальной, признанной и призванной к употреблению «веры» здесь, теперь и сейчас. Что им А.С.Пушкин и Т.Г.Шевченко? Африканский мавр и крепостной! Мало были они наказаны за глупые революционные взгляды, негодные и непотребные властям увлечения и фантазии! За то, что они любили и были любимы, за то, что, не опасаясь очевидных последствий говорили правду в глаза, тогда, когда надо было «валять дурака только с домашними, запирая за собою двери» покрепче?! О, многоликая, мудрохитрая, презренная и озлобленная чернь! С какой неутомимой страстью ты проклинаешь всё, что тебе недоступно, всё, на что ты не способна, с каким низменным злорадством копаешься ты в исподнем белье великих самодостаточных пророков, тщась выискать у них родные себе нечистоты и вдыхать их аромат полной грудью, определяя его для себя, яко «воню благоухания духовного»! Эврика! Изнайшли! Вот оно в чём дело! Гении не только жрали и пили на пиру жизни, но и ходили в отхожее место… «Оказывается» именно там и проявилась их всечеловеческая сущность?! И как она похожа у пророков разных народов! Но в таком случае они же ничем не отличаются и от нас, и мы, «бездарные, многие, думающие нажраться лучше как», можем без зазрения совести вытереть о них ноги в обличительном «творческом экстазе». Но русский поэт и тут опередил их, «и Хвостова жёсткой одой трёт, хоть и морщится, свою грешную дыру», яко не согласен «баловать её детской модой» общеупотребительных социальных извращений. Трёт и матерится, пишет эпиграммы, пародии, «ни перед кем не кланяется в пояс», любит живую смелую народную речь с такими сочными её определениями как «бл.дь», «ё» и протчая. Какое право имеют не печатать и сейчас т.н. «непристойные» выражения гениального поэта на доступном всем «великом и могучем» русском языке? Что хотят быть «святей Папы Римского»? Не хотят печатать стихи Великого Поэта – пусть не печатают, но разрушать и более того, совершенно сознательно осквернять его творческое наследие никому не позволено. Стихи Пушкина покрываются бесчисленными отточиями, яко борцы за нравственность в русской литературе и по сей день хранят девственность поэта и его юных читателей. А стоило бы во весь голос провозгласить, что только первый и единственный на Руси поэт А.С.Пушкин смело рифмовал слово «поп» со словом «ё.» и эту рифму находим вполне убедительной во всех отношениях и полноценной: « Ты помнишь ли, как были мы в Париже, И наш казак иль полковой наш поп Морочил вас, к винцу подсев поближе, И ваших жён похваливал да ё.? Хоть это нам не составляет много, Не из иных мы прочих, так сказать; Но встарь мы вас наказывали строго, Ты помнишь ли, скажи нам, бл.дь?» И вот поймите нас, не знаем как вас назвать, чтобы вам понравилось, мы русские люди уверены, что употребляя сии хлёсткие слова А.С.Пушкин ни за что на свете не согласился бы ввести в литературную русскую речь такие ублюдочные словечки как «путана», «киллер», «брокер», «дистрибьютер», «шоп», «шоу», «бизнес», «тинэйджер», «евромайдан»… Пушкин и Шевченко с пеной у рта не стали бы спорить как наша демократическая перестроечная интеллигенция на животрепещущую тему, чем отличается «порно» от «эротики», ибо есть сему «демократическому таинству» русское народное бытовое определение – бл.дство, вполне доступное пониманию всех и вся. Всё это банально, но приходится упоминать об этом, потому как «сионские мудрецы» и их русские, «освящённые» чужеземной верой последователи всячески усиливаются извратить прямые смыслы и причины возникновения лёгкого жанра в наследии русских поэтов и вернуть славянским гениям брошенные в них копья и стрелы. Пушкина хвалили. Но иная похвала хуже нецензурной брани. Ему определяли пребывание во втором эшелоне в «табеле о рангах» мировой словесности, «ставили его на место» — на полочку рефлектирующих по поводу, восхищались умением и ловкостью его откликаться на мелочи, перенимать чужой опыт, реагировать чутко на сиюминутные коллизии жизни.

И через много уже лет и Ф.М.Достоевский, немало сделавший для возобновления почитания памяти Пушкина, всё же видит основную природу его гения в основном во «всемирной отзывчивости»… Из изображений Пушкиным отрицательных типов Достоевский выводит болезнь русской интеллигенции и даёт рецепт её лечения: он в смирении и в труде личности над собою, в усмирении самого себя – и только так де обретается свобода. И тогда именно так многие и многие вслед за тонким русским психологом изображали Пушкина «либералом», «консерватором», «светским человеком», «монархистом», «поэтом-гуманистом» и даже «носителем идеи о достоинстве человеческой личности» (А.Н. Пыпин)… ??!

Но вот в начале XX века М.О.Гершензон «выявляет» в поэзии Пушкина «не сознаваемую им конечно систему идей» отрицающую личность, и строит на этом основании всю свою статью, называя её «Мудрость Пушкина». «Сколько усилий было потрачено», — пишет Гершензон, — «чтобы забелить это чёрное варварство Пушкина! Печатали: «там на страже – Непросвещенье иль тиран», или «Коварство, злоба иль тиран», «Иль самовластье иль тиран», и в песне Алеко: «Не знает нег и пресыщенья». Но теперь мы знаем, что Пушкин написал именно так». И вот, «формулируя имманентную философию» Пушкина и считая сие занятие «нашим законным правом – формулировать его умозрение, подобно тому как можно начертать на бумаге план готового здания», Гершензон приходит к выводу, что «личности Пушкин не знает и не видит её самозаконной (?) воли», что «Пушкину не было дано ни ангельской полноты, ни той, противоположной, которую он знал в Петре, Наполеоне, Байроне», что «Пушкин – язычник и фаталист», что «человек в глазах Пушкина – лишь аккумулятор и орган стихии, более или менее ёмкий и послушный»… И не дано Гершензону понять, а почему такие же , как и он цензоры иудейско –христианского толка заменяли «непросвещеньем» — просвещенье, и готовы были скорее напечатать слова «коварство, злоба» и даже «иль самовластье» — это в самодержавной-то России!??, чем оставить гениальное пушкинское совмещение просвещения с тираниею: «Мир опустел…Теперь куда же Меня б ты вынес, океан? Судьба людей повсюду та же: Где капля блага, там на страже Уж просвещенье иль тиран» (1824). Явно с сожалением констатирует Гершензон, что Пушкин написал именно так, находя этому литературному феномену эзотерические объяснения, выкопанные им же из таинственных глубин варварской психики Пушкина. Гершензону – сему «зверю тростному» (пс.67) – «книжнику скорописцу» — увы, не приходит в голову возможность усомниться вместе с великим поэтом в пользе просвещения , прав и свобод личности, которые «не дорого ценил» А.С.Пушкин и принять его концепцию Духовной Свободы, хотя бы как инструмента, временно пригодного для исследования творчества Пушкина. И, ежели предыдущие критики, начиная от «лакея, болвана и семинариста» Надеждина, Фаддея Булгарина и Белинского тщились представить Пушкина самонадеянным эгоистом и мелким человеком, то теперь в нём захотели увидеть африканского дикаря с бурлящими и опустошающими языческими страстями, омертвившими в душе поэта волю и мысль, соделавшими его готовым на любую экзальтацию, даже самого постыдного для европейски развитой личности скотского чувства, лишь бы существовать любым способом, не чувствуя охлаждения души. В этом направлении, указанном весьма талантливо М.О.Гершензоном немало потрудились над интерпретацией творчества Пушкина его еврейские русскоязычные сородичи им же несть числа: укажем Б.М.Эйхенбаума с его «Болдинскими побасенками Пушкина», В.В.Вересаева(Смидовича) «В двух планах»… Так вот значит, где она — причина озлобления и неприятия Пушкина – это нежелание поэта самоутверждаться в просвещённой интеллигентско-европейской народническо-разночинской среде, просвещать свой Род русский сомнительными общеевропейскими (талмудическими точнее) социально-духовными демократическими ценностями, от которых у малоразвитых разночинцев «закружилась голова»? Но всё же надо отдать должное превооткрывателю новой стихийно-огненной концепции творчества Пушкина. Гершензон по крайности оставил поэту «огненный треножник» и свободу. В заключение своей незаурядной статьи , Гершензон пишет:

«Неусыпно бушует в русской душе необъятная стихийная сила и хочет свободы, чтобы ничто не стесняло её, и в то же время томится по гармонии, жаждет тишины и покоя. Как примирить эти два противоположные желания? Запад давно решил трудную задачу: надо обуздать стихию разумом, нормами, законами. Русский народ, как мне кажется, ищет другого выхода и предчувствует другую возможность; неохотно, только уступая земной необходимости, он приемлет рассудочные нормы, всю же последнюю надежду свою возлагает на целостное преображение духовной стихии, какое совершается в огненном страдании, или в озарении высшей правдой, или в самоуглублении духа. Только так, мыслит он, возможно полное сочетание свободы с гармонией. Запад жертвует свободою ради гармонии, согласен умалять мощь стихии, лишь бы поскорее добиться порядка. Русский народ этого именно не хочет, но стремится целостно согласовать движение с покоем. И те, в ком наиболее полно воплотился русский национальный дух бились в этой антиномии. И Лермонтов, и Тютчев, и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, они все обожают беззаконную, буйную первобытную силу, хотят её одной свободы, но и как тоскуют по святости и совершенству, по благолепию и тишине, как мучительно, каждый по иному, ищут выхода! В этом раздвоении народного духа Пушкин первый с огромной силой выразил волю своей страны».

Браво, Гершензон! Только вот Запад жертвует свободою не ради гармонии, законов и порядка общественной жизни, как это уже ныне всем известно, но ради пользы и денег, как это ясно в простоте душевной поведал задолго до Гершензона Пушкин! Запад согласен умалять своё человеческое достоинство, отказаться и от чести и совести, но не ради общественной Справедливости и Законов Рода, и не ради общественного порядка даже, но ради власти над себе подобными и присвоения личностью материальных благ.

Но милейший Гершензон лукаво ошибается, когда именует первородную силу беззаконной! Буйной таковая сила может быть, но беззаконной — никогда и никак! Именно эту Высшую Правду чувствует русская душа, ей озаряется – ищет в Ней углубление Духа, принимает страдания, предчувствуя Преображение духовной стихии в целостном согласии движения личности с покоем Родовых отношений, принимая праведный путь на Родовой стезе. Да, мы русские, в отличие от европейцев, «только уступая земной необходимости принимаем рассудочные нормы», и это воистину так потому, что «нормы» европейского( еврейского точнее) рассудка изначально греховны по своей сути и необходимы лишь для тех, кто ради личного эгоизма или общественного этатизма готов на любые нечестивые приёмы подавления Свободы естества, данные Отцом Небесным: свободы личной и народной. Свобода западного субъекта права, свобода личности была у пушкинского Мазепы, но она ничего общего не имеет со Свободой естественного и природного Богом данного существования: «Не многим, может быть известно, ………………………………………. Что он не ведает Святыни, Что он не помнит Благостыни, Что он не любит ничего, Что кровь готов он лить как воду, Что презирает он Свободу, Что нет Отчизны для него»

У тех, кто «презирает Свободу», и у кого и для кого «нет Отчизны», несмотря на философскую эрудицию, которую конечно нельзя отнять и у Гершензона, никогда не будет, и в принципе и не может быть понимания сочинений нашего великого поэта.

Основные мотивы лирики А. С. Пушкина. Чтение наизусть одного из стихотворений.

ПЛАН ОТВЕТА

1. Слово о поэте.

2. Вольнолюбивая лирика.

3. Тема поэта и поэзии.

4. Философская лирика.

5. Пейзажная лирика.

6. Тема дружбы и любви.

7. Значение лирики А. С. Пушкина.

1. В историю России А. С. Пушкин вошел как явление необычайное. Это не только величайший поэт, но и основоположник русского литературного языка, родоначальник новой русской литературы. «Муза Пушкина», по словам В. Г. Белинского, «была вскормлена и воспитана творениями предшествующих поэтов». На протяжении всего своего творческого пути поэт был с «веком наравне», оставаясь великим оптимистом, светлым жизнелюбцем, великим гуманистом, объединяющим людей высокой нравственности, благородства, возвышенных чувств.

Поэзия, драматургия, проза, критические статьи, заметки и письма — все виды литературы, к которым прикасался А. С. Пушкин, несут на себе печать его гения. Поэт оставил потомкам неувядаемые образы вольнолюбивой, философской, любовной, пейзажной лирики. Но никто не писал так много в прозе и стихах о Поэте, о его гражданской позиции, об отношениях с миром, как Пушкин. Он первый показал читающей публике «поэзию во всей ее очаровательной красоте», научил уважать и любить литературу.

Вольнолюбивая лирика.

Первая четверть XIX века — время появления новых политических идей, зарождения декабристского движения, подъема общественной мысли после победы в войне 1812 года.

В 1812 году А. С. Пушкин поступает в Царскосельский лицей. Именно здесь начинается творческая жизнь юного поэта. Настроения, вызванные войной 1812 года, идеи освободительного движения были близки Пушкину и находили благодатную почву в среде лицеистов. На развитие свободомыслия Пушкина большое влияние оказали произведения Радищева, сочинения французских просветителей XVIII века, встречи с Чаадаевым, беседы с Карамзиным, общение с друзьями-лицеистами — Пущиным, Кюхельбекером, Дельвигом.

Лицейские стихи Пушкина проникнуты пафосом свободы, мыслью о том, что народы благоденствуют только там, где нет рабства. Эта идея ярко выражена в стихотворении «Лицинию» (1815).

Свободой Рим возрос, а рабством погублен!

В петербургский период лирика Пушкина особенно насыщена свободолюбивыми политическими идеями и настроениями, ярче всего выраженными в оде «Вольность», в стихах «К Чаадаеву» и «Деревня». Ода «Вольность» (1817) с сокрушительной силой обличала самодержавие и деспотию, властвовавшие в России:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы,

Упрек ты Богу на земле.

Поэт призывает «на тронах поразить порок» и к воцарению Закона:

Владыки! вам венец и трон

Дает Закон — а не природа;

Стоите выше вы народа,

Но вечный выше вас закон.

Ненавидя тиранию, он восклицает:

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Ода «Вольность» написана стихом, близким к одам Ломоносова и Державина,- это высокий, торжественный стих, подчеркивающий важность темы. В стихотворении «К Чаадаеву» (1818) внутренний сюжет развивает мысль о гражданском взрослении человека. Любовь, надежда, тихая слава, одушевляющие юношу, уступают место самоотверженной борьбе с «самовластьем»:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Пушкин видит силы, препятствующие освобождению отчизны. «Гнет власти роковой» противостоит порывам «нетерпеливой души». Лучшее время жизни поэт призывает посвятить отчизне:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

В стихотворении «Деревня» (1819) Пушкин страстно заклеймил основы крепостного строя — беззаконие, произвол, рабство, обнажил «страдание народов». В стихотворении контрастно противопоставлены идиллическая первая часть и трагическая вторая. Первая часть «Деревни» — приготовление к гневному приговору, который произнесен во второй части. Поэт поначалу замечает «везде следы довольства и труда», так как в деревне поэт приобщается к природе, к вольности, освобождается «от суетных оков». Безграничность горизонта — естественный символ свободы. И только такой человек, которому деревня «открыла» свободу и которого сделала «другом человечества», способен ужаснуться «барству дикому» и «рабству тощему».Поэт негодует:

Почто в груди моей горит бесплодный жар

И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

Этот «грозный дар» мог бы заставить очнуться Россию, разбудить народ, приблизить свободу, которой достоин человек.

Не призывом, а вопросом завершается стихотворение

«Деревня»:

Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный

И рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Свобода уже видится поэту не далекой «звездой пленительного счастья», а «прекрасной зарей». От пылкого послания «К Чаадаеву» и горького гнева «Деревни» Пушкин движется к сомнению, продиктованному нетерпением («Кто, волны, вас оставил…»), к кризису 1823 года («Сеятель»), вызванному тем, что Пушкин оказывается свидетелем подавления и гибели европейских революций. Он не уверен в готовности народов к борьбе за свободу:

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя —

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды…

К петербургским годам относятся и эпиграммы Пушкина на Аракчеева и других реакционных деятелей александровского царствования. Именно в эти годы Пушкин становится выразителем идей передовой молодежи своего времени, прогрессивных национальных чаяний и антикрепостнических народных настроений. В период южной ссылки поэзия Пушкина отразила подъем революционных настроений в среде декабристов, она полна откликов и намеков, связанных с освободительным движением. В послании «Дельвигу» (1821) Пушкин подтверждает:

Одна свобода мойкумир…

В послании «В. Л. Давыдову» (1821) он выражает надежду на близость революции. В том же году поэт пишет стихотворение «Кинжал». Призывающее к борьбе с самовластием путем прямого, революционного насилия:

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,

Свершитель ты проклятий и надежд,

Ты кроешься под сенью трона,

Под блеском праздничных одежд.

……………………………………

Немое лезвие злодею в очи блещет,

…………………………………

Воспоминанья величавы:

Там угасал Наполеон.

Там он почил среди мучений.

И вслед за ним, как бури шум,

Другой от нас умчался гений,

Другой властитель наших дум.

Исчез, оплаканный свободой,

Оставя миру свой венец…

В элегии «К морю» жажда свободы-стихии сталкивается с трезвым сознанием «судьбы людей», которые живут по своим законам. А пока поэту остается только одно — сохранить память о прекрасной неукротимой стихии:

В леса, в пустыни молчаливы

Перенесу, тобою полн,

Твои скалы, твои заливы,

И блеск, и тень, и говор волн.

Тема свободы в самых разных вариациях проявляется и в стихотворениях «Зачем ты послан был и кто тебя послал?», «К Языкову», «Разговор книгопродавца с поэтом», «Заступники кнута и плети» и др. На протяжении всей жизни А. С. Пушкин был верен идеалам декабризма. Он не скрывал своей духовной связи с декабристским движением. И поражение декабристов 14 декабря 1825 года не подорвало преданности поэта свободе. Друзьям-декабристам, сосланным в Сибирь, он пишет послание «Во глубине сибирских руд» (1827), в котором выражает веру в то, что

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

А в стихотворении «Арион» свою преданность друзьям он подтверждает словами:

Я гимны прежние пою…

Хотя поэт и остался один, он верен друзьям, верен идеалам свободы.

В стихотворении «Памятник», подводя итог своей жизни, творчеству, поэт говорит, что потомки будут его помнить за то, что «в жестокий век восславил… свободу и милость к падшим призывал».

Тема поэта и поэзии

Тема поэта и поэзии проходит через все творчество А. С. Пушкина, получая с годами различную трактовку, отражая изменения, происходящие в мировоззрении поэта.

Знаменательно, что в своем первом печатном произведении, послании «К другу стихотворцу» (1814), Пушкин говорит о том, что не всякому дано быть настоящим поэтом:

Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрипя, бумаги не жалеет.

Хорошие стихи не так легко писать…

Да и судьба, уготованная истинному поэту, нелегка, и путь его тернист:

Судьбой им не даны ни мраморны палаты,

Ни чистым золотом набиты сундуки.

Лачужка под землей, высоки чердаки —

Вот пышны их дворцы, великолепны залы…

Их жизнь — ряд горестей…

Пушкину-лицеисту чужд образ казенного «угрюмого рифмотворца» («К Галичу», 1815), «скучного проповедника» («Моему Аристарху», 1815) и мил образ вольнолюбивого поэта-мыслителя, огненно-сурового обличителя пороков:

Хочу воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок…

В стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824) поэт и книгопродавец в форме диалога высказывают свое отношение к поэзии. Взгляд автора на литературу, на поэзию здесь несколько приземлен. Возникает новое понимание задач поэзии. Герой стихотворения поэт говорит о поэзии, приносящей душе «пламенный восторг». Он избирает свободу духовную и поэтическую. Но книгопродавец заявляет:

Наш век торговли; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

И книгопродавец и поэт по-своему правы: законы жизни распространились и на «священную» область поэзии. И поэта вполне устраивает позиция, которую предлагает ему книгопродавец:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Пушкин рассматривает свой труд-поэзию не только как «детище» вдохновения, но и как средство к существованию. Однако же на вопрос книгопродавца: «Что ж изберете вы?» — поэт отвечает: «Свободу». Постепенно приходит понимание того, что никакая политическая свобода невозможна без свободы внутренней и что только духовная гармония даст человеку почувствовать себя независимым.

После расправы с декабристами Пушкин пишет стихотворение «Пророк» (1826). Миссия пророка прекрасна и страшна одновременно: «Глаголом жечь сердца людей». Очищать мир от скверны невозможно без страданий. Поэт — избранник, провидец и учитель, призванный служить своему народу, быть вещим, мудрым, поднимать на борьбу за правду и свободу. Мотив избранничества звучит здесь особенно сильно. Поэт выделяется из общей массы. Он выше ее. Но это избранничество покупается муками творчества, ценой великих страданий. И только «Бога глас» дарует герою его великий путь.

Процесс преображения человека есть не что иное, как рождение поэта. «Открылись вещие зеницы» для того, чтобы видеть окружающий мир, «жало мудрыя змеи» дано вместо языка, а вместо трепетного сердца — «угль, пылающий огнем». Но и этого недостаточно, чтобы стать избранником. Нужна еще высокая цель, идея, во имя которой творит поэт и которая оживляет, дает смысл всему тому, что он так чуткослышит и видит. «Бога глас» повелевает «жечь сердца людей» поэтическим словом, показывая подлинную правду жизни:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Стихотворение имеет аллегорический смысл, но в данном случае поэт утверждает божественную природу поэзии, а это значит, что и ответственность поэт несет только перед Творцом.

В стихотворении «Поэт» (1827) также появляется мотив божественного избрания поэта. И когда нисходит вдохновенье, «божественный глагол до слуха чуткого коснется», поэт ощущает свою избранность,ему становятся чужды суетные забавы света:

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы…

В стихотворениях «Поэту», «Поэт и толпа» Пушкин провозглашает идею свободы и независимости поэта от «толпы», «черни», понимая под этими словами «светскую чернь», людей, глубоко равнодушных к истинной поэзии. Толпа не видит пользы в творчестве поэта, ведь оно не приносит никаких материальных благ:

Как ветер, песнь его свободна,

Зато как ветр она бесплодна:

Какая польза нам от ней?

Такое отношение «непосвященной» толпы вызывает раздражение поэта, и он с презрением бросает толпе:

Молчи, бессмысленный народ,

Поденщик, раб нужды, забот!

Несносен мне твой ропот дерзкий,

Ты червь земли, не сын небес…

……………………………………

Подите прочь — какое дело

Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело,

Не оживит вас лиры глас!

Поэзия — удел избранных:

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Так формулирует Пушкин цель, во имя которой поэт приходит в мир. «Звуки сладкие» и «молитвы», красота и Бог — вот те ориентиры, которые ведут его по жизни.

Тем же настроением проникнуто стихотворение «Поэту» (1830). Пушкин призывает поэта быть свободным от мнения толпы, которая никогда не поймет избранника:

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Пушкин призывает поэта быть требовательным к своему творчеству:

Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд…

Размышляя о назначении поэзии в судьбе поэта, Пушкин сравнивает себя с эхом (стихотворение «Эхо», 1831). Эхо откликается на все звуки жизни, оно, как и поэт, влюблено в мир:

На всякий звук

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг.

В этих словах слышится готовность принять мир во всех его проявлениях, даже тогда, когда «нет отзыва». Для поэта главное — служение вечным ценностям: добру, свободе, милосердию, а не прихоти «толпы» и «черни».

Именно об этом напишет Пушкин в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836):

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Пушкин в этом стихотворении ставит поэзию выше славы царей и полководцев, ибо она ближе к Богу:

Веленью Божию, о муза, будь послушна.

Человек смертен, а творения его духа обретают вечную жизнь:

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит.

Философская лирика

Предметом поэзии Пушкина всегда была сама жизнь. В его стихах мы найдем все: и реальные портреты времени, и философские размышления о главных вопросах бытия, и вечное изменение природы, и движения человеческой души. Пушкин был больше чем прославленный поэт мирового масштаба. Это был историк, философ, литературный критик, великий человек, являющий собой эпоху.

Жизнь поэта в лирике увидена «сквозь магический кристалл» прекрасного и человечного. Мера прекрасного для него заключалась в самой жизни, в ее гармонии. Пушкин чувствовал и понимал, сколь несчастлив человек, не сумевший построить свою жизнь по законам красоты. Философские раздумья поэта о смысле и цели существования, о жизни и смерти, о добре и зле звучат в стихотворениях «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» (1829), «Телега жизни» (1823), «Анчар» (1828), «Сцена из Фауста» (1825), «О нет, мне жизнь не надоела…» и других. Поэта преследует неотвратимая грусть и тоска («Зимняя дорога»), мучает душевная неудовлетворенность («Воспоминание», 1828; «Безумных лет угасшее веселье», 1830), страшит предчувствие надвигающихся бед («Предчувствие», 1828).

Но все эти невзгоды не привели к отчаянию и безысходности. В стихотворении «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» поэт говорит:

Печаль моя светла.

В стихотворении «Элегия» (1830) трагические нотки первой части

Мой путь уныл,

Сулит мне труд и горе

Грядущего волнующее море…

сменяются порывом к жизни несмотря ни на что:

Но не хочу, о други, умирать,

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

В стихотворении «К Чаадаеву» (1818) отражены мечты Пушкина о переменах в России:

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Тема бесконечности бытия и преемственности поколений, нерасторжимой связи прошлого, настоящего и будущего звучит в стихотворении «…Вновь я посетил…» (1835), которое Пушкин написал во время своего последнего приезда в Михайловское. Созерцание родных мест, русской природы рождает в нем воспоминания и настраивает на философские размышления. Вид трех сосен, «молодой семьи», «племени младого, незнакомого», навеял Пушкину мысли о вечности бытия. Это не только радость вечного обновления жизни, но и уверенность в том, что человеку дано возрождение в следующих поколениях. В лирике 30-х годов, когда творческие силы поэта достигли высшего расцвета, переживания лирического героя Пушкина стали особенно разнообразны: сердечная тоска и светлое прозрение, боль одиночества и мысли о поэтическом призвании, наслаждение природой и нравственно-философские искания. Но лирику последних лет пронизывает печаль:

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздается близ меня…

Но поэт не поддается унынию и находит опору в «лелеющей душу гуманности», видя в ней проявление общечеловеческого жизненного опыта:

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое! не я

Увижу твой могучий поздний возраст,

Когда перерастешь моих знакомцев

И старую главуих заслонишь

От глаз прохожего. Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум…

Пушкин был не только гениальным поэтом, но и зрелым человеком, гражданином, наделенным широтой философского, трезвостью политического и конкретностью исторического мышления.

Пейзажная лирика.

Пейзажная лирика занимает важное место в поэтическом мире А. С. Пушкина. Он был первым русским поэтом, который не только сам познал и полюбил прекрасный мир природы, но и открыл его красоту читателям.

Поэзия для Пушкина — это не только слияние с миром природы, но и полная гармония, растворенная в «вечной красоте» этого мира. Именно природа в ее вечном круговороте творит самого художника. В своих стихах поэт так же многозвучен и сложен, как природа. К романтическим произведениям А. С. Пушкина, содержащим картины природы, можно отнести такие стихотворения, как «Редеет облаков могучая гряда», «Погасло дневное светило…», «К морю» и другие. В стихотворении «Погасло дневное светило» (1820) поэт передает грустное состояние души лирического героя, стремящегося в своих воспоминаниях к «брегам печальным туманной родины». Сумрак вечера превратил море в «угрюмый океан», который навевает грусть, тоску и не излечивает «прежних сердца ран».

А в стихотворении «К морю» (1824) поэт рисует «торжественную красу» моря, вдохновляющую поэта:

Как я любил твои отзывы,

Глухие звуки, бездны глас,

И тишину в вечерний час,

И своенравные порывы!

Свободной стихии моря противостоит «скучный, неподвижный брег». Стихия моря олицетворяла свободу, приверженцем которой был Пушкин. Прощаясь со «свободной стихией», поэт дает клятву в верности ей:

Прощай же, море! Не забуду

Твоей торжественной красы

И долго, долго слышать буду

Твой гул в вечерние часы…

В стихотворении «Зимнее утро» (1829) отражена гармония состояния природы и настроения человека. Когда вечером «вьюга злилась», подруга поэта «печальная сидела», но с изменением погоды настроение тоже меняется. Здесь Пушкин рисует замечательную картину зимнего утра:

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит,

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит.

А. С. Пушкин был настоящим поэтическим живописцем природы, он воспринимал ее зорким взглядом художника и тонким слухом музыканта. В стихотворении «Осень» (1833) А. С. Пушкин многозвучен и сложен, как и сама природа. Поэт не любит времен года, кажущихся ему однотонными, однообразными. Зато каждая строка, создающая образ любимого времени года — осени, наполнена любовью и восхищением:

Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса —

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса…

Поэту осень мила «красою тихою, блистающей смиренно», «из годовых времен он рад лишь ей одной». Осенью поэт испытывает подъем душевных, физических и поэтических сил:

И забываю мир — и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне…

……………………………………………

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута — и стихи свободно потекут.

«Гаснет краткий день», но «пробуждается поэзия». «Пробуждается поэзия» только тогда, когда сам поэт «жизни полон».

А. С. Пушкин написал стихотворение «…Вновь я посетил…» (1835) во время своего последнего приезда в Михайловское. Созерцание знакомых, родных мест русской природы рождает в нем воспоминания и настраивает на философские размышления. Он рисует реальный пейзаж Михайловского, но не ради деталей, а для подготовки читателя к восприятию своих размышлений. Природа вдохновила поэта на написание этого стихотворения, навеяла Пушкину мысли о вечности бытия.

Поэт обращается к потомкам с надеждой, с верой в их лучшее предназначение. Он завещает им те благородные стремления, высокие идеалы, служению которым была посвящена жизнь лучших умов его поколения. И финал стихотворения открывается строфой, в которой звучит радость:

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое!..

Обращение поэта к свежей сосновой поросли передает эстафету воспоминаний — эту «связь времен» — грядущим поколениям.

Стихотворение «…Вновь я посетил…» пронизано чувством связи разных эпох человеческой жизни, поколений, природы и человека.

Тема дружбы и любви.

В лицее зарождается присущий Пушкину культ дружбы. На протяжении всей жизни поэта меняется содержание и значение дружбы. Что объединяет друзей? В стихотворении «Пирующие студенты» (1814) дружба для Пушкина — счастливый союз вольности, радости. Друзей объединяет беззаботное настроение. Пройдут годы, и в стихотворении

Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе — фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Все тот же ты для чести и друзей.

……………………………………………

Мы встретились и братски обнялись.

Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

Дружба для Пушкина — щедрость душевная, благодарность, доброта. И выше уз дружбы для поэта нет ничего.

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен —

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Все те же мы нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Тяжело переживал поэт неудачу восстания декабристов, среди которых было много его друзей и знакомых. «Повешенные повешены, — писал он, — но каторга ста двадцати друзей, братьев, товарищей ужасна». Поэт пишет друзьям своим стихотворение «Во глубине сибирских руд…», поддерживая их в трудные минуты, и послания «К Чаадаеву», «И. И. Пущину», «К Языкову» и другие. В стихотворении «19 октября» (1827) глубокое переживание за судьбы друзей вдохновляет Пушкина:

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И та мрачных пропастях земли!

Последней лицейской годовщине Пушкин посвящает стихотворение «Была пора: наш праздник молодой…». Здесь сопоставлены начало жизни и ее конец; время меняет чувства, облик, историческую панораму века, но нерушима верность редеющему год от года лицейскому братству, его светлым мечтам и надеждам.

Всему пора: уж двадцать пятый раз

Мы празднуем лицея день заветный.

Прошли года чредою незаметной,

И как они переменили нас!

Недаром — нет! — промчалась четверть века!

Не сетуйте: таков судьбы закон;

Вращается весь мир вкруг человека, —

Ужель один недвижим будет он?

Любовная лирика Пушкина — это искренность, благородство, восторг, восхищение, но не ветреность. Красота для поэта — «святыня» (стихотворение «Красавица»).

В лицее любовь предстает поэту как одухотворяющее страдание («Певец», «К Морфею», «Желание»).

Мне дорого любви моей мученье —

Пускай умру, но пусть умру любя!

В период южной ссылки любовь — слияние со стихией жизни, природы, источник вдохновения (стихотворения «Редеет облаков летучая гряда», «Ночь»). Любовная лирика Пушкина, отражая сложные перипетии жизни, радостные и горестные, приобретает высокую искренность и задушевность. Стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» (1825) — гимн красоте и любви. Любовь не только обогащает, но и преображает человека. Это «чудное мгновенье» — стихия человеческого сердца. Любовь оказывается не убитой ни томленьями «грусти безнадежной», ни «тревогой шумной суеты». Она воскресает, и мгновенье оказывается сильнее, чем годы.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Явление «гения чистой красоты» внушило поэту и восхищение идеалом, и упоение любовью, и просветленное вдохновение. Без любви нет жизни, божества и вдохновенья.

Грусть, разлука, страдания, безнадежность сопутствуют самым лучшим любовным стихам Пушкина, достигшим вершин сердечности и поэтичности: «Не пой, красавица, при мне…» (1828), «Я вас любил…» (1829), «На холмах Грузии…» (1829), «Что в имени тебе моем-?..» (1830), «Прощание» (1830). Эти стихи чаруют переливами подлинно человеческих чувств — безмолвных и безнадежных, отвергнутых, взаимных и торжествующих, но всегда безмерно нежных и чистых.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Каждым своим стихотворением о любви Пушкин как бы говорит, что любовь, даже безответная, неразделенная, — огромное счастье, облагораживающее человека.

7. Творчество А. С. Пушкина, многообразное по темам и жанрам, является совершенным отражением одного из величайших этапов русской истории. Окруженный толпой врагов, которые не могли простить ему смелую независимость, сдавленный железным контролем Николая I, он не сдался, не отступил и до конца продолжал следовать своей «дорогою свободной». Он знал, что его подвиг смогут оценить будущие поколения и с думой о них создавал свои бессмертные произведения. В начале творческого пути в одном из стихотворений он вопрошал:

Мои летучие посланья

В потомстве будут ли цвести?..

А незадолго до смерти, как бы подводя итог своего творчества, выразил твердую уверенность в том, что к нему «не зарастет народная тропа». Мечта Пушкина о «нерукотворном памятнике» сбылась, а его творчество во всех поколениях будет пробуждать «чувства добрые». Лирика Пушкина дала все основания Гоголю сказать:

«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».

Билет № 16

Веленью божию, о муза, будь послушна». Пророческая миссия поэта в лирике А. С. Пушкина (на примере 2-3 произведений). Чтение наизусть одного из стихотворений поэта (по выбору учащегося).

Тема поэта и поэзии в лирике А.С. Пушкина.

Тема творчества (о назначении поэта и поэзии) привлекала многих поэтов. Она занимает значительное место и в лирике Пушкина. О высоком предназначении поэзии, ее особой роли говорит он не в одном стихотворении: «Пророк» (1826), «Поэт» (1827), «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836). Поэзия — трудное и ответственное дело, считает Пушкин. А поэт отличается от простых смертных тем, что ему дано видеть, слышать, понимать то, чего не видит, не слышит, не понимает обыкновенный человек. Своим даром поэт воздействует на него, он способен «глаголом жечь сердца людей». Однако талант поэта не только дар, но и тяжелая ноша, большая ответственность. Его влияние на людей столь велико, что поэт сам должен быть примером гражданского поведения, проявляя стойкость, непримиримость к общественной несправедливости, быть строгим и взыскательным судьей по отношению к себе. Истинная поэзия, по мнению Пушкина, должна быть человечной, жизнеутверждающей, пробуждать добрые гуманные чувства.
В стихотворениях «Свободы сеятель пустынный…» (1823), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту»
(1830), «Эхо» (1831), «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836) Пушкин рассуждает о свободе поэтического творчества, о сложных взаимоотношениях поэта и власти, поэта и народа.
«Пророк — это идеальный образ истинного поэта в его сущности и высшем призвании__
Все то житейское содержание, что наполняет сердца и умы занятых людей, весь их мир должен стать для истинного поэта пустынею мрачной… Он жаждет духовного удовлетворения и влачится к нему. С его стороны больше ничего и не требуется: алчущие и жаждущие насытятся…
Поэт-пророк изощренным вниманием проник в жизнь природы высшей и низшей, созерцал и слышал все, что совершается, от прямого полета ангелов до извилистого хода гадов, от круговращения небес до прозябания растения. Что же дальше?.. Кто прозрел, чтобы видеть красоту мироздания, тот тем мучительнее ощущает безобразие человеческой действительности. Он будет бороться с нею. Его действие и оружие — слово правды… Но для того, чтобы слово правды, исходящее из жала мудрости, не язвило только, а жгло сердца людей, нужно, чтобы само это жало было разожжено огнем любви… Кроме библейского образа шестикрылого серафима, в основе своей взято из Библии и последнее действие этого посланника Божия:
И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул.
Библии принадлежит и общий тон стихотворения, невозмутимо-величавый, что-то недосягаемо возвышенное… Отсутствие придаточных предложений, относительных местоимений и логических союзов при нераздельном господстве союза «и» (в тридцати стихах он повторяется двадцать раз)… приближают здесь пушкинский язык к библейскому…» (В. Соловьев).

8. Стихотворения А.С. Пушкина

о любви. Чтение наизусть одного из них. (Билет 6)

Любовная лирика Пушкина исполнена нежных и светлых чувств к женщине. Лирического героя стихов о любви отличают самоотверженность, благородство, глубина и сила чувства. Тема любви, раскрывающая широкую палитру переживаний человека, отражена в стихотворениях «Погасло дневное светило…» (1820), «Я пережил свои желанья…» (1821), «Храни меня, мой талисман…» (1825), «К***» («Я помню чудное мгновенье…», 1825), «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» (1829), «Я вас любил: любовь еще, быть может…» (1829) и др.
Любовь и дружба — главные чувства, изображаемые Пушкиным. Герой лирики Пушкина прекрасен во всем — ибо честен и требователен к себе.
Любовь в лирике Пушкина — это способность подняться над мелким и случайным. Высокое благородство, искренность и чистота любовного переживания с гениальной простотой и глубиной передано в стихотворении «Я вас любил…» (1829). Это стихотворение — образец абсолютного поэтического совершенства. Оно построено на простом и вечно новом признании: «Я вас любил». Оно повторяется три раза, но каждый раз в новом контексте, с новой интонацией, передающей и переживание лирического героя, и драматическую историю любви, и способность подняться над своей болью ради счастья любимой женщины. Загадочность этих стихов — в их полной безыскусственности, обнаженной простоте и в то же время невероятной емкости и глубине человеческого эмоционального содержания. Поражает свойственное очень немногим бескорыстие любовного чувства, искреннее желание не просто счастья не любящей автора женщине, но новой, счастливой любви для нее.
Практически все слова употреблены поэтом в своем прямом значении, единственное исключение — глагол «угасла» по отношению к любви, и то эта метафоричность не выглядит каким-то «выразительным приемом». Огромную роль играют параллели и повторы однотипных конструкций: «безмолвно, безнадежно»; «то робостью, то ревностью»; «так искренно, так нежно». Эти повторы создают энергию и одновременно элегическую наполненность поэтического монолога, который заканчивается гениальной пушкинской находкой — исповедь сменяется страстным и прощальным пожеланием: «…Как дай вам Бог любимой быть другим». Кстати, сочетание «дай вам Бог» часто используется в контексте прощания.

Назовите известного поэта, добровольцем отправившемся на фронт в 1914 году.

Основные принципы организации медико-психологической помощи заключаются в поэтапной сортировке, эвакуации и соответствующей терапии пострадавших.

Стихотворения, посвященные теме поэта и поэзии, — немногочисленны. Одно из первых обращений Ф.И. Тютчева к этой теме вызвано впечатлением от пушкинской оды «Вольность»:

Огнем свободы пламенея

И заглушая звук цепей,

Проснулся в лире дух Алцея —

И рабства пыль слетела с ней.

От лиры искры побежали

И вседробящею струей,

Как пламень божий, ниспадали

На чела бледные царей.

Многое в тютчевском понимании поэзии оказывается близким Пушкину, автору знаменитой «Вольности» (1817): прежде всего утверждение свободы как высшей ценности для поэта, как источника поэзии. Подобно Пушкину, Тютчев стремится установить и литературную преемственность поэта, возводя ее к древнегреческому поэту-тираноборцу Алкею (Алцею). Уподобление поэтических строк пламени — грозящему и очищающему — также роднит двух поэтов. И все же некоторые строки тютчевского стихотворения полемичны по отношению к пушкинским. Выражая свое восхищение гражданской смелостью автора «Вольности», Тютчев тем не менее утверждает и свое понимание роли поэта: его цель не только в том, чтобы независимо и свободно вещать «святые истины», но и в том, чтобы примирять сердца, смягчать их, нравственно преображать людей:

Счастлив, кто гласом твердым, смелым,

Забыв их сан, забыв их трон,

Вещать тиранам закоснелым

Святые истины рожден!

Воспой и силой сладкогласья

Разнежь, растрогай, преврати

Друзей холодных самовластья

В друзей добра и красоты!

Но граждан не смущай покою

И блеска не мрачи венца,

Певец! Под царскою парчою

Своей волшебною струною

Смягчай, а не тревожь сердца!

В своей книге, посвященной Тютчеву, Г.А. Чагин объясняет появление этих строк тем, что юный поэт, видимо, «сам испугался своей смелости, отчего во второй строфе стихотворения его тираноборческий пафос сменился трусливым советом старшему собрату по перу «своей волшебною струною смягчать, а не тревожить сердца» власть держащих» . Но это объяснение вряд ли будет правильным: в раннем стихотворении выразилось убеждение, которое будет характерно и для более поздних стихотворений: Тютчев не принимал радикальных — революционных путей улучшения жизни страны и общества. Эта неизменная позиция объясняет и неприятие декабристского восстания (выразившееся в стихотворении, обращенном к декабристам, — «Вас развратило Самовластье (14 декабря 1825)», 1826, и воспевание поэзии как «елея», источника утешения людей («Поэзия», начало 1850).

Характерно тютчевским (и принципиально значимым для следующего поэтического поколения — символистов) станет понимание поэзии как источника познания мира: поэзия дает «ключ от храма природы» («Весеннее приветствие стихотворцам»). Поэзия осознается как небесный голос, явственный только поэту-избраннику, и потому гениальный поэт-современник Пушкин назван «богов органом живым» (в стихотворении «29 января 1837»).

Важной представляется и другая мысль Тютчева: приобщение поэта к миру природы делает его неподвластным людским законам, но зависимым от тех таинственных сил, которые управляют Вселенной. В стихотворении 1839 г. «Не верь, не верь поэту, дева» поэт — носитель «огня палящего», который он возжигает и в любящем его сердце; и даже венец на голове поэта может обжечь. Мысль о неспособности поэта владеть своими страстями выражает и другое сравнение: поэт, утверждает Тютчев, «всесилен, как стихия». Это уподобление стихии объясняет парадоксальное соединение в поэте чистоты и разрушительной силы: у поэта «чистая рука», но в то же время он «невольно» несет гибель той, кто полюбит его. Характерна и другая метафора: поэт уподобляется пчеле, но источник «меда» его поэзии — любящее сердце: именно вызванное поэтом губительное чувство любви становится источником поэзии:

Его ты сердца не усвоишь

Своей младенческой душой;

Огня палящего не скроешь

Под легкой девственной фатой.

Поэт всесилен, как стихия,

Не властен лишь в себе самом;

Невольно кудри молодые

Он обожжет своим венцом.

Вотще поносит или хвалит

Его бессмысленный народ…

Он не змеею сердце жалит,

Но как пчела его сосет.

Твоей святыни не нарушит

Поэта чистая рука,

Но ненароком жизнь задушит

Иль унесет за облака.

Как уже отмечено исследователями, Тютчев в своих стихотворениях создает образ «романтического поэта с его мечтой о высокой любви и независимым отношением к большому Свету». Поэт одинок в человеческом мире, живя по своим законам. «Одержимый своей мечтой о «неземной» любви и лишь порой «доступный страстям людей», поэт противопоставляет любви к «земным кумирам» — «боготворенье всемогущей красоты» женщины. Но в понятие «всемогущей красоты» для Тютчева входит и «живое слово» — прозвучавшая в речах «земных кумиров» истина, на которую мгновенно откликается, отзывается поэт. Эта мысль прозвучала в стихотворении 1840 г. «Живым сочувствием привета»:

<...>Всю жизнь в толпе людей затерян,

Порой доступен их страстям,

Поэт, я знаю, суеверен,

Но редко служит он властям.

Перед кумирами земными

Проходит он, главу склонив,

Или стоит он перед ними

Смущен и гордо боязлив…

Но если вдруг живое слово

С их уст, сорвавшись, упадет,

И сквозь величия земного

Вся прелесть женщины блеснет,

И человеческим сознаньем

Их всемогущей красоты

Вдруг озарятся, как сияньем,

Изящно-дивные черты, —

О, как в нем сердце пламенеет!

Как он восторжен, умилен!

Пускай любить он не умеет —

Боготворить умеет он!

Высшее назначение поэзии, как утверждает Тютчев и в позднем своем творчестве, — в примирении людей, в примирении вражды земной («Поэзия», начало 1850), в преображении мира, возвращении ему гармонии. Поэзия, по Тютчеву, — небесная гостья, само воплощение гармонии, того «строя», который Тютчев осмыслял как одну из основ Вселенной, но рождается она среди небесного смятения, среди «пламенного раздора» стихий. Поэтов Тютчев называет «сынами» небесной гостьи:

Среди громов, среди огней,

Среди клокочущих страстей,

В стихийном пламенном раздоре,

Она с небес слетает к нам —

Небесная к своим сынам,

С лазурной ясностью во взоре<...>

Мир человеческий исполнен, по Тютчеву, того же «пламенного раздора», он также уподобляется поэтом буйной стихии, но не огню, а воде — «бунтующему морю», гибельному, непредсказуемому, опасному. Назначение поэзии и состоит в том, чтобы внести в эту буйную человеческую стихию благость и примирение, даровать людям утешение:

И на бунтующее море

Льет примирительный елей.

Каноном понимания труда поэта в русской литературе являются строки Пушкина из его произведения . Метафорическое обозначение миссии поэта как служения, обозначенное Александром Сергеевичем в нем, стало своеобразной эстетической декларацией и даже манифестом, поддержанными в дальнейшем как в классической, так и в постклассической литературе России.

Поэт как пророк

Начало такого прочтения можно найти у М.Лермонтова, сравнивающего слова поэта с кинжалом в золотых ножнах, который покрывается ржой презрения, если не задействован в работе у «спящего пророка». Михаил Юрьевич призывает к тому, чтобы речь поэта гремела, как вечевой колокол — всегда.

«Поверх зубов вооруженными войсками» называл свои произведения В.Маяковский, сравнивая поэзию с действенным оружием и считая творчество активной и результативной силой.

Поэт как гражданин и заступник

Гражданское служение поэта, выраженное в очень торжественной риторике оратора, наиболее полное явлено в произведениях . Здесь слова поэта отождествляются с «голосом его совести», когда он не может быть «холодным душой» по отношению к своей Отчизне. у Николая Алексеевича связывается с такими абсолютами, как честь и любовь, в отстаивании которых достойный гражданин должен, не мешкая, «идти в огонь» и гибнуть «безупречно».

В то же время гражданственность у Некрасова была понимаема и как народное заступничество. Даже обращаясь к своей Музе, поэт называет ее родной сестрой для избиваемой на площади крестьянки. Безмолвный, не могущий выразить свой протест народ – он был для Некрасова реальным выражением гражданственности, а его социальная проблематика – настоящим содержанием творчества.

Гражданскую причастность к жизни своей страны и даже мира демонстрировал в произведениях и В.Маяковский, сражаясь с бюрократией, равнодушием, рутиной и т.д.

Наша презентация темы

Таким образом, в отечественной литературной традиции тема поэта и, соответственно, самой поэзии:

• Выражалась в различном понимании задач
• Изменялась по историческим условиям
• Прямо соотносилась с реальной национальной проблематикой
• Имела глубокое врастание в сердцевину отечественной культуры
• Отождествлялась с самыми высокими и вечными идеалами

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость — поделитесь

Он исповедовался в своих стихах,

невольно увлеченный восторгом

А.С. Пушкин.

Тема поэта и поэзии
мне была интересна всегда, потому что я тоже пытаюсь писать стихи. И хотя меня
нельзя назвать поэтом, я уже испытывал то чувство радости, когда отдельные
слова неожиданно начинают складываться в строфы, а они, в свою очередь, в
стихотворение. Иногда у меня возникает вопрос: что чувствовали такие гении
русской литературы, как Державин, Пушкин, Лермонтов? Какие мысли приходили к
ним в то далекое время, какими был их взгляд на общество, как он соотносился с
их внутренним миром?

Ответить
на этот вопрос, не познакомившись с творчеством великих литераторов,
невозможно.

В
мою жизнь А.С. Пушкин вошел еще в детстве. Дошкольником я наслаждался его
стихотворениями, сказками… Они поразили меня своей красотой и полнотой
содержания, неиссякаемой энергией жизни, искренностью и напевностью. Сам
открытый всему миру, Пушкин сумел свой стих сделать открытым читателю.

Став
старше, я узнал М.Ю. Лермонтова. Несмотря на то, что его поэзия очень
отличается от поэзии Пушкина, она обладает удивительной силой эмоционального
воздействия. «Бородино» завораживает искренней естественностью патриотизма,
«Парус» — тревогой поисков и желанием свободы, «Мцыри» — непреклонностью
порыва, волей героя, не сломленной трагическим поединком с обстоятельствами… С
тех пор имена этих великих поэтов для меня неразрывны:

Пушкин – радуга на всей
земле,

Лермонтов – путь млечный над
горами…

(Вл. Набоков)

Поэзия Г.Р. Державина возникла для меня
гораздо позже, когда я задумался, откуда берет начало творчество Пушкина и
Лермонтова и их знаменитых последователей, которым наслаждаются по сей день.

Именно
Державин сделал русскую поэзию
XVIII
—
XIX
веков такой, которую сейчас мы так любим и
красотой которой так восхищаемся. До этого поэты-соотечественники только
рассуждали в стихотворной форме о смерти, старости и разных нравоучительных
предметах. Одописцам полагалось прятать свою личность, будто их устами глаголет
сама истина.

Державин
выступил в литературе на закате классицизма и, чутко относясь к новым
поэтическим веяниям, не мог остаться правоверным классиком. Освободившись от
сковывавших его пут нормативности, редкостный талант Державина развернулся с
молниеносной быстротой и поэтической силой. Организующим центром поэзии
Державина все больше становится образ автора, единый во всех произведениях. И
как человек, а не условно-отвлеченный «пиит», он видит личностные недостатки
вельмож, их «небесно-голубые взоры».

В
своем творчестве Державин уделяет большое внимание теме поэта и поэзии. Говоря
о поэзии, он подчеркивает ее истинное предназначение:

Сей дар богов лишь к чести

И к поученью их путей

Быть должен обращен, не к
лести

И темной похвале людей.

Та же героиня (Фелица) должна «вознести с
собой» в «храм славы» «скудельный образ» поэта («Мой истукан»). Но в других
произведениях Державин мог пафосно провозгласить:

Врагов
моих червь кости сгложет,

А
я Пиит и не умру.

Целиком теме поэтического бессмертия
посвящены два державинских подражания римскому поэту Квинту Горацию Флакку:
«Лебедь» и «Памятник». Из них наибольшую известность имеет второе.

Так!-
весь я не умру, но часть меня большая,

От
тлена убежав, по смерти станет жить,

И
слава возрастет моя, не увядая,

Доколь
славянов род вселенна будет чтить.

В понятие
державинского бессмертия входит память народа о его славном творческом пути.
Ведь поэзия стихотворца имела общественное назначение.

Всяк
будет помнить то в народах неисчетных,

Как
и безвестности я тем известен стал…

Причину своего поэтического бессмертия
Гораций объясняет лаконично и скромно: он первый переложил на итальянский лад
греческие напевы. Объяснение Державина просторнее и относится уже не только к
чисто поэтическим заслугам, хотя и к ним тоже:

Что
первый я дерзнул в забавном русском слоге

О
добродетелях Фелицы возгласить,

В
сердечной простоте беседовать о Боге

И
истину царям с улыбкой говорить.

В заключении Державин добавляет важную
мысль:

О,
Муза! возгордись заслугой справедливой,

И
презрит кто тебя, сама тех презирай…

Ее в
дальнейшем подхватил и развернул Пушкин в своей вариации на ту же тему –
знаменитом стихотворении «Я памятник себе воздвиг…»

Являясь продолжателем поэтического дела
Державина, А.С. Пушкин, однако, нередко критикует его, так как имеет иной
взгляд на жизнь и отличную от державинской гражданскую позицию поэта.
Придворный стихотворец в душе был довольно консервативен, он ставил превыше
всего государство, во главе которого должен быть мудрый царь. В его мире добро
есть добро, зло есть зло, а если бунтовщики потрясают основы державы, то это
тоже зло, с которым надлежит бороться.

Немудрено, что свобода Державина кажется
продекабристски настроенному Пушкину тяжелой и неуклюжей. Он назовет стихи
предшественника «дурным переводом с какого-то чудесного подлинника – оценка
нелестная, но понятная. Пушкина, который дал отечественной поэзии меру красоты,
должны были раздражать причудливые громады державинских од.

Но именно Державину Пушкин был обязан
главным своим достижением – освобождением от наперед заданных правил при выборе
поэтического слова. Державинская тяжесть стала пьедесталом для пушкинской
легкости. Побежденный учитель уступил место победителю-ученику.

Активное творчество Пушкина началось еще
в лицее. Во время обучения начала формироваться его гражданская позиция,
которая предназначалась служению делу освобождения России от давящей
государственной системы, стремлению поэта к независимости в творчестве,
признанию поэтического труда как тяжелой работы. («Дельвигу, 1817 г., «К Н.Я.
Плюсковой, 1818 год.)

Особый интерес представляет ода
«Вольность», написанная в 1817 году. В ней поэт выступает против деспотизма
самовластия и крепостного права.

Тираны
мира! трепещите!

А
вы мужайтесь и внемлите,

Восстаньте,
падшие рабы!

Ода представляет собой пример гражданской
лирики, образцы которой Пушкин мог найти у Радищева и Державина. Она проникнута
романтическим пафосом. Но по сравнению с Державиным, Пушкин провозглашает в ней
ответственность царей перед законом, которая является залогом вольности
народов.

Осознавая истинное предназначение поэта
и поэзии, видя его в служении своему народу и Отечеству, автор болезненно
переживает несовершенство своего поэтического языка в эмоциональном воздействии
на читателя.

Как добиться духовного освобождения
народа, раскрыть ему глаза на уничтожающий человеческое достоинство порядок
вещей, где царит «рабство дикое» и «рабство тощее»?(«Деревня») С горечью и
надеждой восклицает поэт:

Почто
в груди моей горит бесплодный жар,

И
не дан мне судьбой витийства грозный дар?

Но как бы ни трудна была сверхзадача
поэзии, А.С. Пушкин неуклонно стремится достигнуть ее, находя точные
изобразительные средства для воплощения духовных идеалов высокого накала души.

Так,
в стихотворении «Кинжал» Пушкин осуждает массовый террор якобинцев и
одновременно славит «карающий кинжал» в качестве «тайного стража» свободы,
«последнего судии позора и обиды». Многими декабристами это стихотворение было
воспринято как призыв к свержению самодержавия.

После
разгрома восстания декабристов в лирике Пушкина начинают все сильнее звучать
философские мотивы – раздумья о смысле и цели жизни, о поэте и его назначении,
об отношениях между поэтом и обществом. Вольнолюбивую душу угнетает наличие
жандармской цензуры, признающей только официальную литературу, отвергающей все
живое, смелое, прогрессивное. В стихотворении «Послание цензору» автор
утверждает стремление творить по законам, самим над собой установленными,
отвергая бесполезную цензуру:

Докучным евнухом ты бродишь
между муз;

Ни чувства пылкие, ни блеск
ума, ни вкус,

Ни слог певца «Пиров», столь
чистый, благородный,-

Ничто не трогает души твоей
холодной.

А.С. Пушкин искренне пытался пробудить в
народе вольнолюбивые мотивы, чувство собственного достоинства, но тщетно: его
разочарование в служении обществу отразилось в стихотворении «Свободы сеятель
пустынный».

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Так завершается преображение пророка: поэт
приходит к мысли, что он должен не просто утешать, радовать людей и доставлять
им наслаждение своим творчеством, а наставлять читателя, вести его за собой.

Однако
при всепобеждающей доброте поэта, идиллии в отношениях А.С. Пушкина с
читателями никогда не было. Вспомним «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824
год):

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувство
воздаянья!

Между тем, в Пушкине всегда жила надежда на
читательское признание. Эта надежда звучит как пророчество, вырывающееся
вопреки трагическому одиночеству поэта при жизни.

На
закате своей недолгой жизни А.С. Пушкин, будто предчувствуя скорую кончину,
решает подвести итог своей поэтической деятельности. Этим итогом стало
стихотворение «Я памятник себе воздвиг…» (1836 г.). Стихотворец в первых же
строках раскрывает свой секрет поэтического бессмертия и высвобождения из
плена: смерть земная открывает жизнь вечную:

Нет, весь я не умру – душа в
заветной лире

Мой прах переживет и тленья
убежит –

И славен буду я, доколь в
подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

И долго буду тем любезен я
народу,

Что чувства добрые я лирой
пробуждал,

Что в мой жестокий век
восславил я свободу,

И милость к падшим призывал.

В этих строках утверждается гуманистическая
идея творчества. Поэт, по мнению Пушкина, должен пытаться сделать людей лучше,
не упрекать их в невежестве и темноте, а указывать им путь истинный. И здесь он
обязан слушать только веление собственного сердца…

Веленью Божию, о муза, будь
послушна,

Обиды не страшась, не требуя
венца;

Хвалу и доброту приемли
равнодушно,

И не оспоривай глупца.

«Памятник» начался бунтом, а закончился
заклинанием, призывом к смирению, но к такому смирению, которое отторгает
всякую зависимость от суеты (обиды, венца, хвалы, клеветы). Это стихотворение –
подвиг поэта, запечатлевший всю красоту его личности.

По-своему решает тему поэта и поэзии М.Ю.
Лермонтов. Подхватив эстафету своего предшественника, он создал более широкий и
сложный образ поэта. Эта сложность объясняется теми условиями жизни, которые
были связаны с последствиями разгрома декабристов. «Нет двух поэтов столь
существенно различных,- писал В.Г. Белинский,- как Пушкин и Лермонтов. Пушкин –
поэт внутреннего чувства души; Лермонтов – поэт беспощадной мысли, истины.
Пафос Пушкина заключается в сфере самого искусства как искусства; пафос поэзии
Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе человеческой личности».
Благородная и светлая поэзия Пушкина развивалась на почве надежд и доверия к
жизни, веры в безграничные возможности человека. И напряжение народных сил в
Отечественной войне 1812 года, и подъем национального самосознания питали эту
надежду и веру.

На смену светлому и непосредственному,
открытому взгляду на мир, на смену упоению жизнью приходит эпоха разочарования,
скепсиса и «тоски по жизни». На смену эпохе Пушкина приходит эпоха Лермонтова.
Эти эпохи разделил 1825 год, год восстания и разгрома декабристов. И в поэзии
Лермонтова с первых же строк звучит тема одиночества.

«В… лирических произведениях
Лермонтова,- писал В.Г. Белинский,- виден избыток несокрушимой силы духа и
богатырской силы в выражении; но в них уже нет надежды, они поражают душу
читателя безотрадностью, безверьем в жизнь и чувства человеческие, при жажде
жизни и избытке чувств… Нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни; но везде
вопросы, которые омрачают душу, леденят сердце… Да, очевидно, что Лермонтов –
поэт совсем другой эпохи и что его поэзия – совсем новое звено в цепи
исторического развития общества…»

Пушкину довелось испытать горечь
непонимания, и голос его иногда звучал, как глас вопиющего в пустыне.
Поэт-пророк не всегда был понятен окружающим в своих предсказаниях, и его
поэзия порой вызывала вопрос: «Какая польза нам от ней?»

Лермонтов изведал не только одиночество
и непонимания. Он уже фигура отчетливо трагическая. Гибель поэта в мире зла
неминуема. Это подсказывала Лермонтову и судьба его гениального
предшественника. Стихотворение «Смерть поэта» написано по горячим следам
событий и под непосредственным впечатлением от них. Хотя речь идет о
трагической судьбе конкретного человека, Лермонтов трактует происходящее как
проявление вечной борьбы добра со злом и жестокостью. Поэт гибнет от рук
ничтожных людей. Он – гордая, независимая личность, дивный гений, явление
небывалое и потому чужеродное в среде, живущей завистью, алчностью, клеветой,
погоней за счастьем, понимаемым как богатство, высокие звания и чины,
привилегированное положение в обществе… Столкнулось небесное с земным, низкое с
высоким, «лед с пламенем».

Поэт-пророк – это образ, введенный в
литературный обиход Пушкиным. Такой же он и у Лермонтова. Появляется у него и
образ карающего кинжала. В стихотворении «Поэт» Лермонтов строит лирическую
композицию на сравнении своего коллеги по перу с кинжалом, вспоминая те далекие
времена, когда страстное слово поэта оказывалось в сердцах слушателей, когда
творчество его было служением, а не мукой одиночества:

Бывало,
мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял
бойца для битвы.

Он
нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как
фимиам в часы молитвы.

Твой
стих, как божий дух, носился над толпою,

И
отзвук мыслей благородных

Звучал,
как колокол на башне вечевой

Во
дни торжеств и бед народных.

Но пустота и черствость окружающего мира
заставляют поэта уйти в себя, отказаться от высокого служения людям, а это, как
считает Лермонтов, равнозначно заржавевшему клинку кинжала. Призывая
стихотворца услышать зов времени, Лермонтов впервые в своем творчестве
употребит образ «осмеянного пророка».

Проснешься
ль ты опять, осмеянный пророк

Из
золотых ножон не вырвешь свой клинок,

Покрытый
ржавчиной презренья?

Как и в стихотворении «Поэт», в
«Журналисте, Читателе и Писателе» возникает тема пророчества. «Пророческая
речь», «осмеянный пророк» — эти настойчиво повторяющиеся образы получат
трагическое завершение в стихотворении «Пророк», которое станет итогом
размышлений Лермонтова о судьбе и предназначении настоящего поэта. Он
сознательно избирает стихотворную форму пушкинского «Пророка». Его произведение
написано тем же размером и звучит как прямое продолжение стихотворения Пушкина,
у которого «Бога глас» взывает к пророку:

Восстань пророк, и виждь, и
внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!

Вот главное назначение провидца, его долг
перед миром и перед собой. И не важно, как воспримут его слова те, кому они
предназначены. Лермонтов услышал призыв предшественника и последовал ему:

С тех пор, как вечный судия

Мне дал всевиденье пророка

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

И правды чистые ученья.

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья…

Лермонтовский пророк, посыпав голову пеплом,
бежит подальше от людей в пустыню, где его благодарно слушает лишь звезды да
бессловесная тварь. Когда же он изредка появляется «шумном граде», то
умудренные старцы показывают на него пальцами, внушая детям:

Смотрите ж, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и
бледен.

Смотрите, как он наг и
беден,

Осмеянный пророк, на которого показывают
пальцем, как на юродивого,- страшный образ. Его ждет лишь печаль и тоска. По
сравнению с пушкинским героем он движется лишь назад. Для Пушкина провидец –
носитель слова Божьего, исполненный всего самого чистого и светлого. В
стихотворении же Лермонтова, пророк, не отказываясь от дара всевышнего, несет
тяжкий крест непонимания, жестокости и презрения окружающих, пробираясь сквозь
толпу и обращая к ней поучительную речь.

В
эпоху государственной нестабильности Лермонтов остался хранителем и
продолжателем высоких заветов предшественников. Его поэт-пророк является
носителем возвышенных истин. Поэтические идеалы по-прежнему соотносятся с идеалами
пушкинского времени. Его стихи полны горечи, чувства одиночества, разобщенности
в царстве произвола и мглы, как назвал Николаевскую эпоху Герцен. Это сообщило
поэзии Лермонтова характер трагический.

Вопрос
о том, каким должен быть поэт, какова его роль в обществе, каковы задачи
поэзии, всегда волновал и будет волновать сторонников искусства для народа.
Поэтому тема назначения стихотворца – центральная тема не только поэзии
XIX
века, она
пронизывает и творчество современных поэтов, для которых судьба Родины и народа
– их судьба.

Г.Р.
Державин, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов как представители передовых кругов
русского общества
XVIII
—
XIX
веков возглавили
дальнейшее движение литературы вперед, определили ее последующее развитие.

Русская
действительность, духовная близость Пушкина к декабристам были той школой, в
которой сложились взгляды поэтов на сущность искусства, на место и роль поэзии
в жизни общества. Учитывая то обстоятельство, что великие стихотворцы писали в
разное время, можно говорить о своеобразном представлении каждого из них о
своей поэтической музе.

Образ
державинской музы оставался неизменным на протяжении всего его творчества. Её
отличала добродушная натура, простота, домашность и приватность.

А.С.
Пушкину муза казалась «подругой ветреной», «вакханочкой», «барышней уездной, с
печальной думою в очах, с французской книжкою в руках», а чаще всего она была
призвана «глаголом жечь сердца людей».

М.Ю.
Лермонтов создал свой поэтический образ музы, резко отличающийся от пушкинской.
Сначала она полна печали и разочарования, а затем – страстно желает найти себя
и свое место в жизни, исполненная веры и надежд.

Для
Державина поэт есть некая вариация священного забавника, задача которого
«истину царям с улыбкой говорить», шутя и балагуря учить правителей,
предостерегать их и поправлять – «и в шутках правду возвещу».

Для
Пушкина цель поэзии – поэзия. Пророческое призвание стихотворца освобождает его
от необходимости приносить стихами какую-либо житейскую пользу. Он бескорыстно
служит лишь Богу («Веленью Божию, о муза, будь послушна…) и гармонии. Поэзия
сродни самой жизни, она столь же непредсказуема.

Гораздо
глубже и трагичнее воспринимает и поэзию, и действительность М.Ю. Лермонтов.
Поэтический анализ души приводит стихотворца лишь к новым и новым вопросам – и
так до тех пор, пока его жизнь не оборвалась. Как поэт неразрешимых сомнений
вошел он в историю русской литературы.

Однако
такие индивидуальные взгляды на творчество не умаляют основного – истинного
назначения поэта и поэзии, назначения, которое стихотворцы видели в служении
своему народу, Отечеству. Во всем, о чем бы ни писали они, сказывался передовой
человек времени, сказывалось не примирение с действительностью, а активная воля
и стремление к уничтожению всего, что притесняло, подавляло, калечило народ и
жизнь личности.

Преклоняясь
перед великим предшественником, идти по его следам, но идти, бунтуя,
продолжать, но не подражать – вот одно из замечательных свойств, отличающих
личности истинных Поэтов.

Список
использованной литературы.

1.
В.
Ходасевич «Державин»

2.
П.
Палмарчук «Слово и дело Державина»

3.
И.
Подольская «Державин»

4.
С.
Андреевский «Лермонтов»

5.
В.
Белинский «Стихотворения М.Ю. Лермонтова»

6.
И.
Андроников «Образ поэта»

7.
В.
Недзвецкий «Поэт и его судьба»

8.
В.
Непомнящий «Лирика Пушкина»

9.
В.
Гуминский «Жизнь пушкинского «Памятника» во времени»

10.
Б.
Бобылев «Не требуя венца…»

11.
Ф.
Достоевский «Пушкин»

12.
Н.
Гоголь «Несколько слов о Пушкине»

13.
Н.
Сечина «А.С. Пушкин. Лирика»

Тема поэта и поэзии проходит через все творчество А. С. Пушкина, получая с годами различную трактовку, отражая изменения, происходящие в мировоззрении поэта.

Знаменательно, что в своем первом печатном произведении, послании «К другу стихотворцу» (1814), Пушкин говорит о том, что не всякому дано быть настоящим поэтом:

Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрипя, бумаги не жалеет.

Хорошие стихи не так легко писать…

Да и судьба, уготованная истинному поэту, нелегка, и путь его тернист:

Судьбой им не даны ни мраморны палаты,

Ни чистым золотом набиты сундуки.

Лачужка под землей, высоки чердаки —

Вот пышны их дворцы, великолепны залы…

Их жизнь — ряд горестей…

Пушкину-лицеисту чужд образ казенного «угрюмого рифмотворца» («К Галичу», 1815), «скучного проповедника» («Моему Аристарху», 1815) и мил образ вольнолюбивого поэта-мыслителя, огненно-сурового обличителя пороков:

Хочу воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок…

В стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824) поэт и книгопродавец в форме диалога высказывают свое отношение к поэзии. Взгляд автора на литературу, на поэзию здесь несколько приземлен. Возникает новое понимание задач поэзии. Герой стихотворения поэт говорит о поэзии, приносящей душе «пламенный восторг». Он избирает свободу духовную и поэтическую. Но книгопродавец заявляет:

Наш век торговли; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

И книгопродавец и поэт по-своему правы: законы жизни распространились и на «священную» область поэзии. И поэта вполне устраивает позиция, которую предлагает ему книгопродавец:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Пушкин рассматривает свой труд-поэзию не только как «детище» вдохновения, но и как средство к существованию. Однако же на вопрос книгопродавца: «Что ж изберете вы?» — поэт отвечает: «Свободу». Постепенно приходит понимание того, что никакая политическая свобода невозможна без свободы внутренней и что только духовная гармония даст человеку почувствовать себя независимым.

После расправы с декабристами Пушкин пишет стихотворение «Пророк» (1826). Миссия пророка прекрасна и страшна одновременно: «Глаголом жечь сердца людей». Очищать мир от скверны невозможно без страданий. Поэт — избранник, провидец и учитель, призванный служить своему народу, быть вещим, мудрым, поднимать на борьбу за правду и свободу.

Мотив избранничества звучит здесь особенно сильно. Поэт выделяется из общей массы. Он выше ее. Но это избранничество покупается муками творчества, ценой великих страданий. И только «Бога глас» дарует герою его великий путь.

Процесс преображения человека есть не что иное, как рождение поэта. «Открылись вещие зеницы» для того, чтобы видеть окружающий мир, «жало мудрыя змеи» дано вместо языка, а вместо трепетного сердца — «угль, пылающий огнем». Но и этого недостаточно, чтобы стать избранником. Нужна еще высокая цель, идея, во имя которой творит поэт и которая оживляет, дает смысл всему тому, что он так чуткослышит и видит. «Бога глас» повелевает «жечь сердца людей» поэтическим словом, показывая подлинную правду жизни:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Стихотворение имеет аллегорический смысл, но в данном случае поэт утверждает божественную природу поэзии, а это значит, что и ответственность поэт несет только перед Творцом.

В стихотворении «Поэт» (1827) также появляется мотив божественного избрания поэта. И когда нисходит вдохновенье, «божественный глагол до слуха чуткого коснется», поэт ощущает свою избранность,ему становятся чужды суетные забавы света:

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы…

В стихотворениях «Поэту», «Поэт и толпа» Пушкин провозглашает идею свободы и независимости поэта от «толпы», «черни», понимая под этими словами «светскую чернь», людей, глубоко равнодушных к истинной поэзии. Толпа не видит пользы в творчестве поэта, ведь оно не приносит никаких материальных благ:

Как ветер, песнь его свободна,

Зато как ветр она бесплодна:

Какая польза нам от ней?

Такое отношение «непосвященной» толпы вызывает раздражение поэта, и он с презрением бросает толпе:

Молчи, бессмысленный народ,

Поденщик, раб нужды, забот!

Несносен мне твой ропот дерзкий,

Ты червь земли, не сын небес…

……………………………………

Подите прочь — какое дело

Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело,

Не оживит вас лиры глас!

Поэзия — удел избранных:

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Так формулирует Пушкин цель, во имя которой поэт приходит в мир. «Звуки сладкие» и «молитвы», красота и Бог — вот те ориентиры, которые ведут его по жизни.

Тем же настроением проникнуто стихотворение «Поэту» (1830). Пушкин призывает поэта быть свободным от мнения толпы, которая никогда не поймет избранника:

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Пушкин призывает поэта быть требовательным к своему творчеству:

Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд…

Размышляя о назначении поэзии в судьбе поэта, Пушкин сравнивает себя с эхом (стихотворение «Эхо», 1831). Эхо откликается на все звуки жизни, оно, как и поэт, влюблено в мир:

На всякий звук

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг.

В этих словах слышится готовность принять мир во всех его проявлениях, даже тогда, когда «нет отзыва». Для поэта главное — служение вечным ценностям: добру, свободе, милосердию, а не прихоти «толпы» и «черни».

Именно об этом напишет Пушкин в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836):

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Пушкин в этом стихотворении ставит поэзию выше славы царей и полководцев, ибо она ближе к Богу:

Веленью Божию, о муза, будь послушна.

Человек смертен, а творения его духа обретают вечную жизнь:

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит.

---

УРОК 34
ПИСЬМЕННЫЙ ОТВЕТ
НА ПРОБЛЕМНЫЙ ВОПРОС ПО ЛИРИКЕ А. С. ПУШКИНА
УРОК РАЗВИТИЯ РЕЧИ 3

Основное содержание урока.

Создание текста на литературном материале с использованием своего жизненного и читательского опыта.

Основные виды деятельности.

Составление плана ответа на вопрос. Устный или письменный ответ на проблемный вопрос. Нахождение ошибок и редактирование черновых вариантов собственных
письменных работ.

I. Создание текста на литературном материале
с использованием своего жизненного и читательского опыта

Создание письменного ответа на один из проблемных вопросов:

1. Как отразился в лирике Пушкина мотив свободы и служения Родине?

2. Каким изображено любовное чувство в интимной лирике поэта?

3. Почему дар поэта Пушкин считает пророческим?

4. Как отражены в лирике Пушкина философские проблемы смысла жизни, смерти и бессмертия?

II. Составление плана ответа на проблемный вопрос.

Полный развёрнутый письменный ответ в объёме не менее 200 слов на один из проблемных вопросов (с использованием цитирования).

Нахождение ошибок и редактирование черновых вариантов собственных письменных работ.

Домашнее задание

Письменно ответить на вопрос 7 из раздела учебника «Размышляем о прочитанном» (после стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»).

Прочитать поэму А. С. Пушкина «Цыганы».

Индивидуальные задания.

Прочитать и подготовить краткие сообщения о южных поэмах А. С. Пушкина.

Следующий урок: А. С. Пушкин. «Цыганы». Урок внеклассного чтения 4 >>>

Источник: Беляева Н. В. Уроки литературы в 9 классе. – М.: Просвещение, 2014.

К-во Просмотров: 1759

Найти или скачать Стихотворение А.С. Пушкина «Бесы» (восприятие, истолкование, оценка).