Сочинение на тему башкортостан на башкирском языке 6 класс

Хедлайнером очередной встречи клуба интеллектуалов «Миллиард.Татар» выступил башкирский активист Руслан Сулейман. В настоящее время он получает дополнительное высшее образование в Канаде, а по окончании учебы готов вернуться в Башкортостан и, ни много ни мало, побороться за пост главы родной республики. По мнению спикера, его конкурентами в этом вопросе могут оказаться, помимо Радия Хабирова, человек из «Роснефти» и экс-мэр Уфы. Также он рассказал о своих непростых отношениях с вице-премьерами РБ Азатом Бадрановым и Илшатом Тажитдиновым и поделился своими мыслями о непрекращающихся татаро-башкирских спорах. Не обошел стороной наш гость и свою жизнь за океаном.

Участники:
Арслан Минвалеев, журналист, сооснователь проекта «Миллиард.Татар»;
Камиль Насибуллов, старший научный сотрудник Центра исламоведческих исследований АН РТ, кандидат психологических наук;
Тимур Рахматуллин, журналист, сооснователь проекта «Миллиард.Татар»;
Руслан Сулейман, башкирский активист;
Рустем Шакиров, журналист, сооснователь проекта «Миллиард.Татар».

«Я понимаю, с какими договоренностями нынешнее руководство Башкирии приехало в Уфу»

Арслан Минвалеев. Руслан, расскажите немного о себе.

Руслан Сулейман. Я родился в Абзелиловском районе Башкортостана. Деревня у нас маленькая, называется Тал-Кускарово. Учился в одной школе, потом в другой. Папа всю жизнь был директором школ, и мы с ним «путешествовали».

В 14 лет поступил в башкирско-турецкий лицей в Уфе. Это был первый набор, 1992 год. Папа как-то домой приходит, говорит: «Турки открывают школу. Ты хочешь там учиться?». Я говорю: «Да!» Почему? Интересно было посмотреть на иностранцев.

А.М. Да, Союз только рухнул, все начали смотреть за рубеж.

Р.С. Никогда никого из иностранцев прежде не видел, даже турок. Было такое ощущение, что это что-то эксклюзивное. Даже не стал спрашивать, кто они такие. Потом этот вопрос как-то утих. И летом отец опять говорит: «Они проводят экзамены». Я: «Все, поехали».

Поступил, отучился там четыре года. Потом учился в УГАТУ. Все перепробовал в жизни. Больше бизнесом пытался заниматься, но бизнесмен из меня получился не самый хороший. Могу начать хорошо, но когда дело подходит к тому, что надо кого-то подвинуть, а в России, к сожалению, бизнес порою так и делается, я стопорюсь, не могу себя перебороть. Люди говорят, что надо быть настойчивым, идти вперед, а я здесь торможу, я думаю просто: как буду отвечать на том свете? И получается, что в тех условиях, в которых бизнес делался в России, мне было тяжело работать.

С другой стороны, я всегда знал, что я «госник» по сути. У меня с девятого класса был такой настрой, что я хочу быть президентом Республики Башкортостан. Везде открыто об этом говорю.

Тимур Рахматуллин: Да, читаем в Фейсбуке про ваши планы.

Р.С. В девятом классе лицея, помню, писал сочинение под названием «На пути к лучшему процветающему Башкортостану». Выиграл с ним конкурс сочинений, мне подарили плеер. Он, правда, не работал, но неважно…

А.М. Так вот как началось, с неработающего плеера.

Р.С. Потом, в 10-11-м классах, я вел «Тетрадь реформ»: как можно улучшить жизнь населения, записывал какие-то реформы, частью из них позже делился в Фейсбуке. Они касались больше муниципальных вещей, потому что про республиканский уровень я тогда еще даже не думал. Например, о раздельном сборе мусора я писал уже в 1994 году. О том, как выловить собак, их стерилизовать. Никто не подсказывал эти задумки по улучшению жизни населения, я еще тогда каким-то образом это увидел. А когда переехал в Канаду, то увидел, что все это, оказывается, уже давно реализуется. Можно было просто копипаст сделать, бесплатно.

А.М. Не набивая шишек, подсмотреть все, что есть.

Р.С. Потом я похоронил мысль стать президентом. После школы уделял внимание в основном духовным вещам, религии. Думал, что политика портит человека, что надо откинуть все материальное. Это было очень большой ошибкой для меня.

И события на Куштау в прошлом году опять все перевернули. Жил, никому не мешал, никого не трогал, была какая-то общественная деятельность. Но в Башкирии у меня очень много друзей, душа всегда болела за родную землю, и после Куштау я просто не выдержал.

Я когда-то контактировал с первыми государственными деятелями республики. С [Муртазой] Рахимовым тоже встречался пару раз, когда был ребенком. И издалека казалось, что это какие-то мегаменеджеры, у которых есть некие суперспособности. А когда оказался рядом, увидел, что они обычные люди, которым либо повезло, либо они реально упорные, либо у них есть какое-то лобби, благодаря которому они добрались до власти.

Я подумал – а почему бы и нет? И решил вернуться к своей мечте. Эти 20 лет не пропали даром: с момента, когда я поступил в университет, и до Куштау, это было большим опытом. Много чем пытался заниматься в Уфе: у меня было кожевенное производство, молочное производство, соответственно, в этих темах разбираюсь. Я даже пытался печатать рекламную газету, причем, здесь в Казани, на Декабристов, 2. Я посмотрел – вроде везде есть рекламные газеты. У меня была газета «Час пик», потом это название у меня украли. Мы делали мозговой штурм…

А.М. Вы еще и журналист?

Р.С. Нет, я не журналист, я просто посчитал тираж, умножил все – о, как деньги можно заработать! Но я не подумал о том, как тяжело собирать объявления. Выдержал два-три тиража и закрылся, потому что деньги закончились. Два выпуска даже не смог оплатить, честно скажу. Потом на меня вышли бандиты, отобрали в счет оплаты мобильный телефон — понятно, себе его забрали.

А.М. Вот и первое знакомство с казанцами.

Р.С. Да, интересно было. Помогал в проектах, писал бизнес-планы. Я думаю, эти 20 лет не прошли даром, потому что во всех темах я хотя бы чуть-чуть разбираюсь. Ну и после Куштау я уже просто не выдержал, потому что вижу страдания – пусть это будет громко сказано — всего населения Башкортостана. Я вижу, что творится «за ширмой», понимаю, с какими договоренностями нынешнее руководство приехало в Уфу и что они там пытаются делать.

И взвесив все «за» и «против», по сути, положив на кон — наверное, опять будет громко сказано — свою жизнь, и рискуя многим, честно… Пока особых движений не делал, но я понимаю, что рискую абсолютно всем. Также вижу, что власти что уже начали какое-то противодействие. В частности, [председатель Государственного Собрания — Курултая Башкортостана] Константин Толкачев сказал, что пост главы Башкортостана не может занимать человек, у которого есть вид на жительство, гражданство другой страны и счет в иностранном банке. Эти движения я рассматриваю как такие детские попытки, потому что если я поставил себе цель попытаться стать ради блага Башкортостана и всех его жителей главой, то, естественно, я просто откажусь от иностранного гражданства либо от вида на жительство, и пойду на выборы.

Есть план А, есть план B, есть планы C и D. Обычно у меня в последнее время так и бывает, как в ситуации с Куштау. Поэтому я думаю, что бы там не предприняли, мы найдем какой-то выход из ситуации. Возможно, я пойду [выдвигаться в главы Башкортостана], возможно, кто-то другой, но я буду рядом, мы постараемся сделать все возможное. Не ради каких-то политических благ. Я вот говорю: хочу делать политику без политики, а именно ради довольства Всевышнего, ради процветания жителей Республики Башкортостан. Очень громко сказано, я понимаю, но…

Т.Р. То есть, вы все, переехали на родину?

Р.С. Нет, я еще не переехал, мне надо закончить учебу в Университете Оттавы. Моя специализация — «Защита прав человека и разрешение международных конфликтных ситуаций». Думаю, что получить западное образование тоже будет очень полезно, потому что можно сравнивать.

А.М. Вы будете как бы правозащитник из Канады.

Р.С. Звучит для России не совсем правильно на фоне протестов прошлого года.

Т.Р. Например, «шпион», «агент Запада»!

Р.С. Да, на фоне Алексея Навального. Плюс пытаюсь понять, что такое стройка (я работаю обычным карпентером (плотник. – прим. ред.), мы возводим каркасные дома), вижу, насколько эффективно все это устроено в Канаде, как и вообще любой вид производства, разговариваю с людьми, делюсь опытом и думаю, что некоторые моменты, которые там есть, можно привнести сюда, как-то синтезировать. Не все, конечно, надо нести с Запада, даже, наверное, половину стоит отбрасывать. Но есть вещи, которые нам помогут, особенно в части эффективности производства. Может быть, вы видели [в соцсетях], как я строю стену, пять минут – и стена готова. Там другие скорости, другая система оплаты, сама индустрия подстроена под строительство совсем по-другому. То есть приходят доски миллиметр в миллиметр, все идеально.

Я не был дома четыре года, мы уехали 14 августа 2017-го. Вот ровно через четыре года вернулись домой, буквально на месяц. Здесь я проводил турне с группой иностранных туристов-пенсионеров. Они были два дня в Казани, потом съездили в Чебоксары, Болгар, Уфу. Затем поехали в родную деревню Заки Валиди в Ишимбайском районе, побывали в музее, потом в деревню Елимбетово Стерлибашевского района, где какое-то время жил Мирсаид Султан-Галиев, человек нон-грата для Башкортостана. Попытались найти его корни, нашли кое-что, хотя в Башкортостане про него нет никакой информации. Поговорили с историком, который нашел, где стоял дом Султан-Галиева, сколько лет он там прожил, чем занимались его родители, и потом, когда этот историк, Марат агай, какой-то там хай поднял, оказалось, что его семья переезжала по многим деревням в этой же местности – Стерлибашевский, Федоровский, Миякинский районы. А потом уже он уехал в Казань и здесь сделал карьеру.

В Архангельском районе жили в юрте один день, покатались на лошадях, спустились в пещеру. Затем поехали в Оренбург, в «Караван-Сарай». Показал Самару, и потом приехали в Казань. И для меня это было полезно, потому что я посещал «места силы», как говорится.

«Вице-премьер республики считает меня личным врагом»

А.М. Зарядились перед выборами, да?

Р.С. По поводу выборов сразу отмечу – это будет максимум через три года, потому что мне надо закончить университет, потом приехать. Что будет в это время в России, я пока не знаю. Возможно, Хабиров уйдет осенью, а может, и нет – неважно. Если он не уйдет, значит, ему осталось три года, на следующих выборах мы с ним зацепимся.

А.М. Вы понимаете, что такое выборы?

Р.С. Понимаю, конечно. Просто не хочу шаблонно мыслить. Куштау показал, что мы можем разрывать шаблоны, и я думаю, что мы и здесь сможем разорвать. Если у нас будет 10 тысяч «львов», мы это сделаем.

Т.Р. Ну вы же сами знаете, как победу на Куштау теперь приписывают себе власти республики и их придворные воспеватели.

Р.С. А я не приписываю — ребята победили. Это уже политики, я почувствовал, что многие ребята захотели выдвинуться в президенты после этого. Но когда я заявил о своем решении, они сказали: «Руслан, если ты идешь, мы идем с тобой». Многих я до этого никогда не видел, не встречал даже, я их знаю только по Фейсбуку, но у меня есть идея со всеми ними встретиться. Но еще один момент – они в основном политики, а не госдеятели, поэтому многих из них я не могу представить в качестве президента. Они политики, они могут какой-то хай поднимать.

А.М. А есть вариант встроиться в существующую команду? Например, Артур Идельбаев решил развивать туризм, и у него что-то получается.

Р.С. Идельбаев – друг Хабирова, он мог встроиться. Я никак не могу, то есть во власти нет никого, кто бы мог меня поддержать. Вице-премьер республики считает меня личным врагом, хотя я его врагом не считаю.

А.М. Азат Бадранов?

Т.Р. Или Илшат Тажитдинов?

Р.С. У меня с ним [с Тажитдиновым] тоже давние отношения… Там была такая ситуация: приезжали инвесторы, а он при Хамитове как раз стал курировать тему инвестиций. Я завел их к нему… Что за отношение вообще к инвесторам? В Татарстане Шаймиев, Минниханов едут с цветами в аэропорт, тепло встречают гостей, а тут нехорошо получилось. Я во власти в Башкирии, честно говоря, вообще не вижу нормальных людей, к сожалению. Поэтому при этой власти и при той политической системе, которая сложилась, это пока просто невозможно.

Т.Р. С Бадрановым давно знакомы?

Р.С. Давно. Я делал шаги ему навстречу, потому что он в Москве курировал студентов.

Т.Р. Имеете в виду возглавлял землячество?

Р.С. Да, землячество. Я как раз жил там в то время, был директором по развитию одной телекоммуникационной компании четыре года. Ну невозможно с ним работать. Мы же идейные люди, а они – политические.

А.М. Когда телеграм-каналы, а вслед за ними и отдельные СМИ, упоминают ваше имя, напоминают и про вашу связь с турецкими лицеями. Говорят, что вы лидер общины «Нурджулар», запрещенной в России организации, члены которой являются личными врагами Эрдогана.

Р.С. Во-первых, понятия Эрдоган и «Нурджулар» никак не вяжутся, в этих утверждениях столько противоречий. Во-вторых, лидером или членом организации «Нурджулар», которую в России признали экстремистской, я никогда не был. А всех, кто учился в турецких лицеях, связанных с движением «Хизмет» Фетхуллаха Гюлена, стали приписывать к запрещенному в России «Нурджулар». Стали в Башкирии заводить уголовные дела, сажать людей.

И я посчитал, что пока мне не совсем безопасно здесь оставаться. При этом хотелось получить какой-то опыт работы за рубежом. И я немного исчерпал себя в России, подумал, что надо пока переехать и набраться опыта в западных странах.

Что касается Азата Бадранова, то лично к нему у меня вообще нет никаких претензий. Это человек-карьерист, который, я считаю, готов плясать под любую власть, которая придет. И у него нет какой-то своей четкой человеческой позиции по тем или иным вопросам, твердой, стабильной, чтобы идти с ней по жизни. Поэтому таких людей остается только пожалеть. Именно при той власти, которая сегодня сложилась в Башкортостане, такие люди идеально встраиваются в систему. Я просто знаком с несколькими главами администраций, даже с главами муниципальных образований – они, как под копирку, все такие мини-Хабировы.

А.М. Это нормально, это система. Ну он должен копировать шефа.

Р.С. Они убирают со своего пути всех нежелательных людей. Например, опять дергают ребят с Куштау. А если они дернут Фаиля Алсынова – это уже мало никому не покажется.

Т.Р. Его же уже дергали не раз.

Р.С. Дергали, но не так. Например, если пресс будет больше и попытаются посадить, тогда может возникнуть такая мини-гражданская война. Они понимают, до какого предела можно дергать или вытягивать людей, а до какого нельзя. Дальше, к сожалению, будет хуже, потому что точка невозврата еще не пройдена. Я не знаю, что делать. Оставить решать вопрос Всевышнему, либо подождать, пока они сами себя догрызут, и мы сможем сделать что-то полезное для республики. У меня есть время. Жалко, что люди страдают, этот момент для меня очень больной.

«На пост главы Башкирии готовят Урала Латыпова»

А.М. Мы с ребятами знакомство с Башкирией начали где-то в апреле. Съездили в Уфу и провели круглый стол, это была наша первая встреча. До этого мы со стороны видели Куштау, для нас это было что-то потрясающее, сам масштаб события. Вы сейчас сказали про Алсынова — если Алсынова «закрыть», то мало не покажется, так?

Р.С. Это мое ощущение. Я никогда его не видел, никогда с ним не здоровался, я его не знаю, честно. Но я вижу, что это реальный патриот.

А.М. Вот откуда эта энергия? Башкирия стала таким, скажем, очагом напряжения для Москвы и для Хабирова. Откуда башкиры питают эту энергию, что их сплачивает? Этот всплеск на Куштау – только самый яркий из них. Понятно, они бывают и в районах, в Сибае периодически происходят экологические протесты.

Р.С. Я думаю, что это заложено генетически. Если вы читали историю башкирских восстаний, они происходили каждые 20 лет, пока муфтият не перенесли в Уфу, только после этого все немного успокоилось. Понятно, что после Второй мировой войны все это иссякло, даже, может, чуть пораньше, но все-таки, я думаю, генетически все это сидит. Я сам задавался этим вопросом – почему так? Петр I говорил: чтобы в Российской империи не было проблем, надо истребить два народа – чеченцев и башкир. То есть 300-400 лет назад они все это прекрасно понимали.

В то же время нельзя сказать, что башкиры – это какое-то отделение. Это вообще, по сути, умеренные люди, которые взрываются, когда сильно припекает. Я сам такой же: я такой ходячий мини-Куштау, на меня можно капать-капать-капать, и в последний момент я неожиданно взрываюсь, невозможно предсказать, что со мной будет дальше.

И народ, по сути, примерно такой же. Он долго готов терпеть, но когда нужно, настолько быстро мобилизуется, что никто этого не ожидает. На Куштау же за ночь собрались. Был телеграм-канал «Куштау», я видел, как он разрастается – и вдруг 32 тысячи человек. Кинули клич, и за день собрались 10 тысяч человек – это абсолютно немыслимая вещь. Возможно, затронули что-то святое, возможно, где-то что-то сидит, что в любой момент может выскочить.

Рустем Шакиров. А там были только башкиры?

Р.С. По наблюдениям очевидцев, 70% были башкиры, 30% – люди других национальностей. Насколько я знаю, только с моего Абзелиловского района поехало около 70 машин, с Зауралья. Просто собрались и поехали. Вот эту энергетику Куштау я в том году прочувствовал, но не совсем близко. Но когда я прилетел в Уфу, я почувствовал это очень сильно.

Такое ощущение есть в турецком Чанаккале, где они воевали. Там есть место, где 500 тысяч человек стали шахидами. Примерно то же самое чувство, когда подъезжаете к Куштау. Там были другие исторические события, войны, еще в древние века. Возле Куштау 28 башкирских дивизий собрались и поехали бить Наполеона, а потом возвратились туда же. Видимо, там присутствует какая-то духовная атмосфера, из-за которой получилось именно так мобилизовать людей. Объяснить не могу. Я думаю, это национальная черта. У всех наций есть какая-то черта. У башкир есть наивность, но и одновременно воинственность, когда достают.

Интересные вещи я услышал. Я приехал в Уфу, поехал на такси, парень оказался куштаувец. Говорит: «Мы приехали из деревни с Урала». Рассказывал, что было очень много людей, как они бились. Но меня удивила другая ситуация. Он рассказал про старика, который был на их стороне, на стороне защиты, а с той стороны, говорит, был полицейский-майор — его сын. И вот они стоят, смотрят друг на друга, и отец говорит сыну: «Не дай бог ты кого-нибудь тронешь – откажусь от отцовства». Это напомнило мне битву при Бадре, когда отцы пошли против сыновей или наоборот. К сожалению, все это бывает.

Мудрость правителя должна состоять как раз в том, чтобы этого не допустить. Хабиров не должен был допускать такого. Понятно, что он приехал в Башкирию уже с условием, что он отдаст Куштау. Что бы он ни говорил, он продал шихан, уже когда летел в Уфу в качестве главы. И не только шиханы, но Крыктытау, 10 месторождений, потому что у башкир практически ничего не осталось.

Рахимов каждые выборы что-то отдавал, к сожалению, хотя, считаю, был хорошим президентом. В какое-то время у него не хватило мудрости так же передать власть, как в Татарстане, это большое упущение. «Башнефть» уже забрали, «Салаватнефтеоргсинтез» (ныне «Газпром нефтехим Салават». – прим. ред.) забрали, сеть предприятий забрали. Осталось много полезных ископаемых по всему хребту Урала, и теперь их начали отдавать. Сейчас это не получилось, Хабиров отдает мелкие вещи – золотой прииск, еще что-то. К сожалению, пока этот человек будет присутствовать, проблемы у нас так и будут продолжаться, народ так и будет страдать.

Т.Р. Не этого, так другого человека поставят, с таким же условием.

Р.С. Я понимаю. Знаю даже, кого сейчас готовят на пост главы Башкирии.

Т.Р. И кого же?

Р.С. Насколько мне известно, Урала Латыпова из «Роснефти». У Игоря Сечина, как я понимаю, были определенные ожидания от Хабирова, а глава Башкортостана их не оправдал, поэтому осталась некоторая обида. Урал Латыпов – человек из службы безопасности «Роснефти». Насколько мне известно, готовят его. Хотя я с ним не встречался, по сути, это опять будет такой же человек.

Второй претендент на должность главы республики – бывший мэр Уфы Ирек Ялалов, сейчас сенатор. Он давно в этой надежде обивает пороги Кремля.

Т.Р. У Игоря Ивановича Сечина есть свой человек – Тимербулат Олегович Каримов.

Р.С. Я думаю, он уже не поедет в Башкирию. К сожалению, на нас смотрят, как на индейцев, из которых можно высасывать все. Но сознание народа изменилось, и они должны понимать, что перегибать палку уже не стоит. Народ будет стоять, и будет стоять до смерти.

Р.Ш. У нас в Татарстане считается, что Урал Латыпов – татарин.

Р.С. У нас считается, что Хабиров – тоже не башкир.

А.М. Да, нам уже рассказали, что он «тептяр». Зато Шаймиев, дескать, «башкир». Когда мы приезжаем в Уфу, нам говорят: «У вас все получилось, потому что Шаймиев – башкир».

«Со стороны башкир началось. Потом вижу — татарская сторона тоже втянулась»

Р.С. Возможно, но это неважно. По поводу взаимоотношений башкир и татар. У меня жена – чистая татарка, я очень ею доволен. Она из Стерлибашевского района, но ее предки переехали из Татарстана, когда были гонения Ивана Грозного. Об этом ее дедушка рассказывал.

А.М. «Северо-западная», значит.

Р.С. Нет, они юго-западные. Я думаю, все это успокоится после переписи населения.

Я хочу вам рассказать, как перепись населения проходит в Канаде. Каждому приходит письмо, на каждый почтовый ящик, с просьбой принять участие и ссылкой на сайт. В течение недели вы заходите на сайт Statistics Canada, просто делаете клик, отвечаете на пять вопросов – все, это считается перепись населения. Если вы его не заполняете – штраф 500 долларов. И все. Вся Канада в течение недели зашла, отметилась, вышла.

Ни в одних новостях, нигде про перепись населения не было ни одного слова. Но они провели ее идеально. Зачем это сделали? Перед вакцинацией надо было понять, сколько у них проживает людей, сколько привито, сколько не привито. Понять срез. Сейчас, благодаря развитию цифровых технологий, не надо долго планировать.

Никаких миллиардов мам не вбухивали, расходы были только на отправку бумажных писем всем жителям Канады. Почта у них работает просто идеально, они все ею пользуются. Ко мне каждый день падает несколько писем. В России не упало ни одного письма за 10 лет.

Канадцы очень законопослушные. То же самое с вакцинацией.

Т.Р. Пятьсот баксов за отказ прививаться?

Р.С. Нет, штрафа нет. Но сейчас началось принуждение. Не узнаю Канаду, честно говоря. 80% сразу привились двумя дозами, потому что они доверяют правительству на 100%.

Кстати, на сайте переписи заполняете графы про национальность, языки. Дома мы говорим на башкирском, татарском, русском, турецком, английском. И они видят срез – сколько, какой процент населения, какие. Все делается очень просто.

Здесь же я больше вижу хайп. Конечно, началось со стороны башкир. Потом вижу, что татарская сторона тоже втянулась, есть и политический момент. Впрочем, я не много в этом разбирался. Рустам Минниханов сказал, что нам нечего делить. Я считаю, не надо было пускаться в погоню за этим. Почему? Потому что политически активных людей – 1-2%.

Вся движуха с вложением огромных денег, печатанием чего-то, пропагандой стоит миллионы рублей. Но эффект будет совсем маленький, потому что все для себя уже решили, как они будут записываться. И здесь бОльшую роль играет, во-первых, кто твои родители. Во-вторых, у нас традиционный уклад – национальность пишут по отцу. В-третьих, для людей, которые не определились, очень важно, какая сторона как себя ведет.

У меня есть знакомые девчонки, у которых папа – башкир, а мама – татарка, и есть разочарование в башкирах, потому что папа бросил семью и ушел. И сейчас дети назло записываются татарами. Так что у каждой нации очень важен именно личный пример в семье. И люди, которые не определились, так и запишутся. Поэтому я считаю, что если человек чтит свою нацию, он должен вести себя очень аккуратно. Потому что это отражается на детях, у которых появляется какая-то обида на нацию, и они переходят в другой «стан». Мне не важно, куда они перейдут – в татары или башкиры. Мы все созданы Всевышним, Аллах на том свете точно не спросит, башкир ты или татарин, чтобы ввести в рай. У нас спросят только наши деяния.

С другой стороны, надо понимать, что каждый человек любит свою нацию больше, это однозначно. Это нормальное явление, так и должно быть. Но политизация вопроса совсем не про это. Когда смотришь из Канады, у меня было ощущение, что национальное самосознание сильно растет и у башкир, и у татар, Куштау это показал. Но я заметил проблему с языками. Я думал, этой проблемы сейчас нет, думал, везде открываются школы и все хорошо. Но когда я приехал в райцентр Аскарово, на 90% башкирское село, и увидел таких коренных башкир, которые переехали туда из деревни… Мама везет коляску, в коляске сидит годовалый ребенок и говорит с мамой на русском, а та на ломаном русском ему отвечает. Я увидел, что это проблема. Видимо, либо их YouTube воспитывает, они просто смотрят мультики, либо все еще считается модным говорить на русском.

И я, конечно, немного в шоке. Я посетил несколько ресторанов в Башкортостане, специально говорил там на башкирском, вчера в Казани переключился на татарский. И вижу, что девчонка знает татарский, но со мной говорит на русском. Типа, это круто. Я немного в шоке от того, что русский все еще считается языком, на котором круто разговаривать. Думал, это давно в прошлом, но, к сожалению, оказывается совсем не так. Когда в абсолютно башкирской деревне с ребенком стараются говорить на русском, это удивляет. Дети уже не будут говорить по-башкирски, уже через поколение у нас будут проблемы. У меня у самого дети плохо говорят, это моя недоработка. Но вчера я был настолько злой, что решил, что буду их учить.

Р.Ш. Башкирскому все-таки?

Р.С. Жена говорит на татарском, я на башкирском, мы прекрасно понимаем друг друга. Мин татарча сөйләшәм (я разговариваю по-татарски. – прим. ред.). В шутку говорю: если в Башкирии моя политическая карьера не сложится, я приеду сюда и начну ее здесь, потому что в Башкирии я вижу много ярких ребят, которые готовы пойти в политику. В Татарстане я среди молодежи их не вижу. У вас есть преемственность власти, ваша республика реально лучше живет. Я даже по дворам это вижу. Но это вас успокаивает, это плохо.

А.М. Усыпляет.

Р.С. Достойных ребят, которые могли бы возглавить республику не сегодня, так завтра, здесь, я думаю, тоже много. Но из-за того, что здесь все хорошо, они ведут себя спокойно. Хотя можно было двигаться вперед еще быстрее, это мое ощущение. Если еще Марат Хуснуллин станет премьер-министром [России], вы вообще успокоитесь.

«Если у меня не получится, есть еще 10 тысяч пацанов, у кого-то из них получится»

Р.Ш. Хотелось бы еще о Канаде поговорить. У нас на сайте недавно вышло интервью башкирки Айгуль Гимрановой-Лион.

Р.С. Знаю ее, в Америке живет.

Р.Ш. Да, в Лос-Анджелесе. И она, в частности, рассказывает как раз о том, что дети башкирских и татарских мигрантов уже не знают национальных языков. Как с этим в Оттаве? Насколько большая диаспора, башкирская и татарская, и насколько они этим «горят»?

Р.С. В семьях, я заметил, дети говорят на башкирском и татарском. Мои дети просто еще маленькие, но у меня есть друзья, которые переехали до меня, у них дети побольше, они в этой среде побыли подольше, и прямо настырно пытаются говорить на родных языках. Нас там немного, мы даже Сабантуй спокойно организовываем. Мы, шесть друзей, практически одновременно туда переехали, поэтому друг друга поддерживаем, живем на соседних улицах. Стараемся собираться раз в неделю — чай попить, печеньки покушать хотя бы. Поэтому там национальное самосознание развито довольно сильно.

А.М. Там и государство, наверно, поощряет?

Р.С. В Канаде поощряется. США – это один большой котел, в котором все варятся. А Канада – это котел, внутри которого много котлов, которые тоже варятся, и они обращают внимание на себя. Конечно, там нет курсов татарско-башкирских языков, но они всячески способствуют тому, чтобы ты развивался, чтобы внутри Канады ты мог проживать в своей культуре. Например, есть турецкий культурный центр, мы туда ходим. У меня дети даже летом посещают там лагерь, учат суры, говорят на турецком. Зато турецкий выучат, все равно башкирский и татарский гораздо ближе, и им будет легче. Мы общаемся там больше с тюркоязычными. Очень много друзей-киргизов, казахов. Башкиры, татары, понятно, постоянно все вместе.

Мой братишка Ильсур живет в Англии, он сейчас защищает докторскую на тему «Диверсификация экономики моногородов». Таких городов в России, насколько мне известно, около двухсот. И когда в них рушится одно производство, весь город оказывается у разбитого корыта. Как с этим бороться, как диверсифицировать бизнес – как раз на эту тему его докторская работа. Я надеюсь, в будущем он тоже будет очень полезен нашей команде. По сути, он круче меня, но у меня смелости больше, видимо.

А.М. Готов ли он переехать из Великобритании?

Р.С. Ситуация с кадрами у меня следующая. Я присматриваюсь к людям, со многими даже не знаком лично, но вижу потенциал в том или ином направлении: министр того-то, либо глава, либо реально хороший хозяйственник. Пока просто присматриваюсь, но со многими пока не встречаюсь и им открыто об этом не говорю, потому что боюсь их подставить. Ведь когда наступит время, их начнут душить. Либо сейчас задушат, чтобы потом они не выходили. Поэтому пока я волк-одиночка, скажем так, с мыслями внутри себя.

Я голову на стол положил, поэтому мне без разницы. Просто у каждого человека должна быть большая цель, к которой надо идти. Все мы, в конце концов, умрем, поэтому ради довольства Всевышнего и процветания республики, жителей Башкортостан я положу свою голову, проблем нет. Звучит круто, конечно.

Т.Р. Путь Навального не боитесь пройти?

Р.С. Я чуть-чуть больше соблюдаю субординацию и не влияю на такие большие массы людей, как Навальный, поэтому ситуация чуть другая. Может быть, наоборот, такие люди как раз понадобятся в будущем, я не знаю, что произойдет завтра.

Воспитания нэфса (собственного эго, – прим. ред.) у руководителей, к сожалению, нет. Они не познали, что такое человек, как надо держать ответ на том свете, что все люди уйдут либо в рай или в ад. Раз этого понимания нет, то нет понятия ответственности, и к человеку можно относиться просто как к куску мяса и делать с ним что угодно. Это очень неправильно. Понятно, что когда-нибудь будет какой-то справедливый высший суд, где всех нас рассудят. Но пока люди с отсутствием такой ответственности находятся у власти, ничего хорошего нельзя ожидать, и наша жизнь, к сожалению, ничего не стоит. Разрешение ситуации вижу опять-таки в вопросе религии. Когда у людей будет понимание существования Всевышнего, и они будут держать ответ за все свои деяния, когда будет боязнь перед адом, только в этом случае что-то может поменяться.

Мне тоже говорят: «Власть, деньги тебя испортят, если ты вдруг станешь президентом». Но они верят. Мне перед событиями на Куштау ребята, которые работают на уровне замминистра, писали: «Руслан, все уже решено». Я говорю: «Нет, 100% отстоим, вообще никаких сомнений». Поэтому когда вера есть, Всевышний поможет, я думаю, мы можем горы свернуть. Если у меня не получится, есть еще 10 тысяч пацанов. У кого-то из них получится.

Продолжение следует

Фото: Рамиль Гали