«Дальше отступать некуда, позади Москва!» — так поняли в Европе главный посыл президента РФ Владимира Путина, который он озвучил на пресс-конференции 23 декабря уходящего года. Авторитетный чешский военный эксперт Ярослав Штефец даже предложил сделать паузу в травле российского медведя. По мнению Штефеца, наступил момент, когда НАТО должно оттабанить назад. Ведь разъяренный медведь обычно не церемонится с настырными загонщиками.
Впрочем, очевидно, что альянс не уйдет из Восточной Европы. Поэтому вопрос о вторжении российской армии на Украину мировые СМИ уже решили положительно и лишь ждут час «Икс». Хотя, до недавнего времени не было единодушия в вопросе — зачем оно, топорное вторжение, вообще нужно? Какая-такая назрела стратегическая необходимость?
После пресс-конференции Владимира Путина среди западных аналитиков возобладало мнение, что Кремлю до изжоги надоела бесплодная дипломатия. Москва хочет быстро поставить точку. Военная операция призвана мгновенно и безжалостно выжечь каленым железом подселившиеся на Украине структуры НАТО и превратить страну в буферную зону между Россией и Североатлантическим альянсом.
Читайте также
Ковид — друг олигарха
Государство, которое закрывает больницы и довело медиков до нищеты, не может говорить про заботу о населении
Резонно, конечно, но не все так очевидно. Создавать «буферные зоны» приемлемо за Полярным кругом, в глухих болотах и тундре, но цивилизованная страна с населением около 42-х миллионов человек не может быть просто «буферной зоной». Одной только вооруженной рукой нельзя контролировать вторую по площади страну Европы, пусть даже родственную России по этническому составу.
Тем более, после 2014 года немалая часть населения Украины настроена, мягко говоря, враждебно по отношению к РФ. Должна быть некая всеобъемлющая идея, способная примирить украинцев (в том числе — упертых националистов) с российским административным и военным присутствием.
Так как Москва загадочно молчит, интеллектуалам приходится самим выдумывать спасительные «скрепы» для будущего протектората. В расчете на долгое сожительство России и Украины после семейной ссоры, аналитики выделяют несколько важных факторов, которые нельзя игнорировать. Наоборот, миролюбивая пропаганда должна их всячески подсвечивать и оттенять.
Первый фактор — родоплеменная общность. Большинство населения Великой, Малой и Белой Руси принадлежат к славянам, имеют совместное историческое и культурное наследие. Это является основой тысячелетнего интуитивного братства славянских государств, куда бы ни дули переменчивые политические ветры.
Второй — православная вера. Предки украинцев, россиян и белорусов в свое время отказались от язычества и приняли византийскую форму христианства. Православие до сих пор является доминирующей религией и объединяющим фактором на территории России, Белоруссии и Украины.
Разумеется, нельзя умалить и значение 70-ти лет совместного существования народов в границах СССР. Несмотря на сложности этого периода, Украина, по итогам, стала развитой промышленной территорией. А коренное славянское население советских республик многократно перемешалось, местами до однородного состояния.
Отмечается также один любопытный психологический момент: Киев, древняя столица Киевской Руси с IX по XIII век, якобы, до сих пор, на уровне подсознания воспринимается жителями славянских земель как законная метрополия. А прочие столицы, вроде Москвы и Минска — просто удачливые выскочки. Подлинный князь может быть только Князем Киевским, поэтому-де россиянам так важен административный контроль над Украиной. О перспективах гипотетического объединения России и Украины рассказал политолог Алексей Резванцев.
Читайте также
Вашингтон заходит с «шестерок»
Своими «миролюбивыми» действиями президент США Байден откровенно провоцирует Третью мировую войну
— Славянская культура, православие, советское наследие, Киев «мать городов русских» — могут ли эти составляющие сформировать спасительную идеологию, которая склеит расколотую Русь?
— Первые три пункта сильно опорочены стараниями украинских националистов. Россиян, как мы знаем, на Украине модно называть выползнями из чухонских болот. Московитов там считают финно-угорцами, то есть — отказывают даже в кровном родстве. Религия потеряла объединяющую силу: с 2018 года украинская православная церковь стала независимой от Московского Патриархата. А из всего богатого спектра советского наследия на Украине чаще всего вспоминают о пресловутом Голодоморе.
Однако, мысль о Киеве, как о будущей столице славянских территорий — разумеется, под управлением России, представляется очень свежей. В большой партии противостояния с коллективным Западом такой ход со стороны России будет убийственным ментальным ударом. Шах и мат. Полная перезагрузка исходных условий игры, сродни основанию Константинополя. Гениальный циник Никколо Макиавелли стоя аплодировал бы такому дерзкому политическому фокусу. Тем более, этот шаг, действительно, может способствовать объединению славян.
Лет 30 назад мы еще жили в литературоцентричной стране. Все везде читали: в метро, в автобусе. Сейчас тоже читают. Только телефоны. Может ли школьная литература исправить эту ситуацию? Нужно ли пятиклассникам читать «Муму», а шестиклассникам – «Тараса Бульбу»? Каким должно быть итоговое сочинение и какими – эссе в ЕГЭ? Об этом «Профилю» рассказала учитель московской школы «Интеллектуал» Ирина Лукьянова.
Травмированные классикой
– Можно ли сохранять в школьной программе старый добрый массив классических текстов? Или надо быть реалистами и просто стремиться к тому, чтобы дети хотя бы что-то читали и понимали текст?
– Это один из самых больных вопросов. У нас есть партия травмированных классикой и партия ею размахивающих. Травмированные говорят: скинем «Муму» и «Тараса Бульбу» с парохода современности, все это уныло, отстало от жизни и ранит чувства детей. А вторая партия твердит про духовно-нравственные ценности, патриотизм, которые непременно надо воспитывать при помощи классики. Конечно, классика отвечает человеку на важные вопросы о его жизни, но молодой человек не всегда понимает, почему он должен искать ответы на свои вопросы в жизни поручиков, титулярных советников, коллежских асессоров. Почему считается, что у них те же проблемы, что и у него? Хотя некоторые читатели обнаруживают, что у них, в общем-то, проблемы те же, что у одного датского принца.
А еще поборники классики предлагают пользоваться литературой как учебником по прикладной этике. Чтобы, когда замужняя женщина влюбляется в неженатого мужчину, она могла бы ему вовремя сказать: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна». При этом у современных детей очень высокая потребность смотреть на героев с точки зрения популярной психологии. И если раньше подростки могли ассоциировать себя с Печориным и находить его очень близким себе, то сейчас они все чаще говорят: Печорин – это токсичный нарцисс, мизогин и такая себе «редиска». Им интересно выяснять, должна или не должна была Наташа бежать с Курагиным. Но литература – это не набор психологических кейсов.
Обе стороны этого спора вместе с водой выплескивают ребенка. Ведь литература – это еще и искусство. Но тут возникает вопрос: не пора ли указать литературе ее скромное местечко рядом с рисованием, МХК и прочим пением?
— Получается, что школьный предмет «Литература» до сих пор жив только потому, что его считают хранилищем духовно-нравственных ценностей. А если признать, что это «просто» искусство, то ее место в конце строя?
– Не совсем. В принципе, сама литература – очень сложный предмет. С одной стороны, она появляется в начальной школе как просто чтение. Вроде как ребенок должен научиться читать для души. Но воспитывают его на бесконечно унылых дидактичных текстах, где практически всё про родную природу. И ребенок не очень понимает, какое это имеет к нему отношение.
– Вспоминается Плещеев: «Осень наступила, высохли цветы, и глядят уныло голые кусты»…
– Я люблю Плещеева. Но ребенку, особенно городскому, нельзя все время рассказывать исключительно о природе. У него могут быть и другие интересы.
Кроме того, этот школьный предмет пытается выполнять задачи филологические. То есть воспитывать литературоведа и историка литературы. И здесь тоже огромное поле для размышлений: надо ли давать все эти синекдохи и гиперболы, нужны ли ребенку сведения о журнальной полемике в XIX веке, о славянофилах и западниках, надо ли ему читать Белинского, Добролюбова и их противников?
Дети любят «Черного человека» и Асадова
– А как современные школьники воспринимают поэзию?
– Многие из них к окончанию школы так и не научаются понимать стихи, не чувствуют, как они сделаны, зачем написаны. А если мы посмотрим, какие стихи школьники (да и взрослые) постят в соцсетях, то увидим, что, чем проще автор, чем более простые мысли он высказывает максимально простым слогом, тем он популярнее.
– Кого дети предпочитают из поэтов?
– По моим наблюдениям, из классиков – Есенина: он наш, русский, простой, понятный. Скажем, на олимпиадах, если дети на вечере поэзии читают стихи, то непременно кто-то декламирует Асадова, кто-то – местного поэта про родимый край, обязательно Бродского, и всегда три-четыре человека хотят исполнить наизусть «Черного человека» Есенина. От начала до конца. Он созвучен подростковому возрасту.
– Странный набор авторов. Особенно Асадов, стихи которого считались пошлыми.
– А теперь – совсем нет.
После ХIХ века ничего не было
– Нужно ли следовать хронологической канве при изучении литературы? Начинать с древности, потом – сентиментализм, романтизм, реализм.
– У хронологического подхода есть свои перекосы. Античность изучают в пятом классе, и от «Илиады» с «Одиссеей» в голове у детей остаются две-три картинки, два сюжета. Античность остается просто непонятой, а с другой стороны, происходит огромный перекос в сторону ХIХ века, который мы читаем в 8–9–10-м классах. Зарубежная литература обрывается на романтизме, и дальше на нее времени не остается. А огромный русский ХХ век и ХХI, почти четверть которого уже прошла, остаются на 11-й класс. Но выпускникам не до литературы. И мы еле успеваем добраться до «оттепели». Трех часов в неделю нам не хватает, да и дети ходят на уроки нерегулярно: они разъехались по олимпиадам, готовятся к ЕГЭ, уходят на семейное обучение, чтобы сосредоточиться на нужных предметах. В итоге в голове у выпускника остается та самая русская классика, с тем представлением, что после Толстого и Достоевского уже больше ничего не было. И русский «критический реализм» – венец развития литературы. А всё, что на него не похоже, – это какое-то вредное «дегенеративное искусство».
– И все-таки вы придерживаетесь хронологического подхода.
– Да. Это мне помогает лучше структурировать материал. Что касается сентиментализма или романтизма, то, думаю, ничего плохого в знакомстве с ними нет. Тогда дети поймут, почему «Бедная Лиза» кажется им такой смешной и нелепой. Интересно понять и почему «Станционный смотритель», написанный Пушкиным всего через несколько десятилетий после «Бедной Лизы», – это почти современная проза, а «Бедная Лиза» – устаревшая. И увидеть, что за это время произошло с русским языком и что сделал Пушкин. Это вроде бы исторические вопросы, но они помогают нам понять место Пушкина в русской литературе. Если же мы будем «Бедную Лизу» преподносить как учебник морали (девушки, не целуйтесь с Эрастами, у которых розовые губы, не давайте погибнуть своей невинности), то ничего, кроме хохота, это у детей не вызовет. А если им рассказать о сентиментализме, они узнают, что это было за направление в культуре Европы, как выражалось в музыке, в живописи, даже в садово-парковой культуре. Нелишнее понимание для культурного человека. Интересно, кстати, и обсудить, что в сегодняшней популярной культуре восходит к сентиментализму.
– Далеко не каждый школьник понимает, зачем ему становиться «культурным человеком».
– Увы, это так. Произошло огромное расслоение школ. Для многих классов вопрос сентиментализма совершенно лишний. Там задача учителя – вообще научить школьника получать от чтения хоть какую-то радость и пользу.
– При этом у нас говорят, что должны быть единая образовательная программа и единое образовательное пространство.
– Этого категорически нельзя делать. Наоборот, надо, чтобы у учителя оставалась возможность соизмерять требования программы с потребностями своего класса. Чтобы над нами не стоял этот ужас: вы обязаны пройти всю программу, освоить все методические единицы и т. д. В этом смысле достаточно прогрессивным был прошлый ФГОС (Федеральный образовательный стандарт), в котором были прописаны требования к школьнику на выходе и давалась примерная программа. Это были три списка – A, B и C. Обязательные произведения, обязательные авторы и группы произведений, из которых можно выбирать. А теперь ты на свой страх и риск работаешь, до первого бдительного родителя, который заподозрит какой-то компромат в том, что ты даешь на уроке.
«Зачем Герасим утопил Муму»
– Что бы вы исключили из программы, а что, наоборот, включили?
– Ну, пока нам даже новый ФГОС оставил немножко простора для маневров и капельку вариативности. Все-таки учителю важно иметь немного свободы. Я, например, не очень люблю с детьми читать прозу о войне в 11-м классе. Меня ею в школе перекормили. По долгу службы я это делаю, конечно, но предпочла бы читать с ними стихи о войне.
Или – я терпеть не могу «Тихий Дон». Хотя у меня был ученик, который его очень любил и даже сделал проект «Мысль народная в «Войне и мире» и в «Тихом Доне»». В программе про «Тихий Дон», так же как про «Архипелаг ГУЛАГ», стыдливо пишут, фрагментами. Все-таки нобелевские лауреаты.
– Я у вас в Facebook читала дискуссию о том, нужно ли проходить «Муму» и «Тараса Бульбу». Ведь это травмирует детскую психику.
– Я не уверена, что детям стоит читать «Муму». Это вовсе не детский рассказ. Он не только о несвободе, но и о конфликте лояльностей. Но сейчас ребенку уже не понять, что это такое, когда Герасим так осознает себя слугой своей госпожи, что для него служение ей – его задача в жизни.
Грустные уроки: почему у географии запредельно низкий статус в школе
У нас сейчас нет такого типа взаимоотношений. И когда барыня, которой он всецело предан, заставляет его убить единственное любимое и родное существо, человеческую душу здесь раздирает совершенно страшный конфликт лояльности. Герасим выбирает, как герой классицизма, примат долга над страстью и идет топить несчастную Муму. А сделав это, понимает, что утратил все самое любимое, самое дорогое. И наступает полное опустошение, потому что теперь ему вообще терять нечего. У него ничего не осталось, и он от всего свободен, в том числе и от барыни, которая вынудила его совершить такое чудовищное насилие над собой. Как ребенок в пятом классе может понять вот это, я не знаю. В 11 лет он понимает одно: какая-то дура барыня дураку Герасиму приказала утопить собачку, и он утопил. Нет бы сразу ушел с ней в деревню. Естественно, любому нормальному ребенку жалко только Муму. А того, что делает крепостное право с человеческой душой, в этом возрасте и не разглядеть, и не понять. Рассказ проходит мимо них и только зря мучает своей жестокостью по отношению к Муму.
– А «Тарас Бульба»? Его сейчас, как и раньше, проходят?
– Проходят, конечно: «Нет уз святее товарищества». Но у меня вот сидит на уроке мальчик из еврейской семьи и читает, как они там собираются «перерезать всех жидов» или как младенцев в огонь кидают. И он спрашивает: а мы должны это в школе проходить? Не все же читают в приглаженном виде из хрестоматии. Да и сама идея «я тебя породил, я же и убью» тоже не очень симпатична школьникам. Далеко не все воспринимают Тараса Бульбу как образец для подражания. Просто современные дети не видят большой доблести в том, чтобы устроить набег на мирные села и разорить их, устроить осаду города и уморить там всех голодом. Чтобы они вообще способны были выносить все описанные зверства, надо очень много говорить об историзме мышления, о том, что мы не можем применять сегодняшние этические мерки и сегодняшнее международное право ко вчерашнему и позавчерашнему дню.
Можно, с другой стороны, упростить все и пытаться на примере этого текста говорить о патриотизме и товариществе, как это делалось в нашем детстве. Некоторым детям вполне достаточно увидеть в Тарасе былинного богатыря. А другие задают неожиданные вопросы. Одна шестиклассница спросила, помнится: а вот смотрите – в «Ромео и Джульетте» тот же самый конфликт. Они принадлежат к враждующим кланам, полюбили друг друга. Осознали, что они отдельные люди, а не только часть рода. За что же мы осуждаем Андрия? И другие дети сказали: за то, что он, полюбив женщину из другой семьи, поднял меч против своей.
«Гарри Поттер» помогает анализировать прозу
– Нужна ли в школе современная литература? На нее же времени не остается.
– Современная литература – и русская, и зарубежная – нужна всегда. Кстати, если мы хотим обсуждать какие-то этические или психологические проблемы, то современная детская литература гораздо удобнее, чем классика. Там и конфликты ближе к пониманию нынешних детей, и обстановка ближе к современной. И проще показывать, как текст сделан – с точки зрения литературоведческой.
– Пользуетесь ли вы «Гарри Поттером»?
– Очень много. Когда объясняю законы эпоса, например. Потому что Роулинг прекрасно работает с архетипами, мастерски строит сюжет, свою вселенную. Так же, как и Толкиен во «Властелине колец». Современные дети это читали и знают. Но не обязательно хвататься за эпопею. Можно брать маленькие рассказы современных писателей, можно – небольшие стихотворения. По субботам я веду кружок для шестиклассников. На творчестве современных писателей мы изучаем, как устроено литературное произведение, учимся анализировать тексты.
Сочинения полезные и вредные
– Как вы относитесь к нынешним сочинениям. Будь то итоговое в 11-м классе или эссе в ЕГЭ по русскому и литературе. Я знаю, что, для того чтобы получить хорошие баллы за эссе по русскому, нужно понимать, по каким критериям оно будет оцениваться, и соответствовать им. Ни о каком творчестве тут и говорить нельзя. В ЕГЭ по литературе по-другому?
– Примерно так же. Там только нужно написать пять сочинений: четыре маленьких и одно большое. Если ты не знаешь критериев оценивания, твой предел – балла 72. Это пятерка, но в топовый вуз ты с таким баллом не попадешь.
Леонид Кацва: «Без знания истории всегда рискуешь стать жертвой манипуляции»
Когда вводилось нынешнее итоговое сочинение, которое пишут в декабре 11-классники, оно предполагалось как метапредметное. И вначале все было почти хорошо: дети в самом деле старались написать что-то свое, небанальное. Но и дети, и учителя страшно боятся сделать не так, поэтому тут же расплодились шаблоны, подпорки для тех, кому трудно строить высказывание: начать надо так-то, затем мне хотелось бы перейти к такому-то вопросу, там привести пример из литературы (примеры взять из того, что все читали: «Войны и мира» или «Судьбы человека»). Эти шаблоны стали восприниматься как закон. И дети стали шпарить по ним. В итоге сочинения стали так похожи одно на другое, что их бессмысленно проверять. А задумывалось это, чтобы показать независимость суждений.
Сочинение мне кажется мертвым жанром: у текста должна быть коммуникативная задача. А многие дети не умеют эти задачи решать. Например, не умеют написать простое письмо преподавателю, поздороваться, обратиться по имени-отчеству. Не понимают, что резюме, рекламная статья, текст для своего блога, комментарий к видео, мотивационное письмо (почему я хочу работать в вашей компании) – это пишется по-разному, разным языком…
У экзаменационного же текста другая задача. Выпускник должен показать, что хорошо ориентируется в изученном материале и владеет навыками, которые должен был усвоить. Но в нынешнем виде итоговое сочинение вообще ничего не проверяет, кроме умения создавать текст по шаблону. И сочинение в ЕГЭ по русскому языку проверяет умение в рамках шаблона продемонстрировать владение общепринятыми морально-этическими нормами и согласиться с утверждением автора, что раньше было лучше, чем сейчас (русский язык засоряется, природа загрязняется, люди стали грубее и уткнулись в гаджеты). Но мне кажется, если даже придумать экзамен, не требующий шаблона, общество тут же выдвинет против него свой шаблон.