Сочинение если бы я был ученым

Филипп Никитин учится на четвертом курсе истфака СПбГУ. Он занимается научной деятельностью, изучает пашковское движение и активно старается показать себя в академической среде. А еще: играет в футбол и очень любит общаться. Ему 21 год, он приехал из маленького поселка городского типа в Кемеровской области и уже — написал и издал книгу. 

«В. А. Пашков (1831 — 1902). Жизнь и служение» — это биография лидера пашковского движения, Василия Александровича Пашкова, написанная Филиппом на втором курсе исторического факультета. Писал он ее сам, под надзором научного руководителя и миссии «Свет на Востоке». Ездил в архивы, на конференции и съезды, чтобы собрать не многочисленную информацию об этом феномене русской церкви. Пашков был одним из первых евангелистов в России, религиозным деятелем и лидером движения российских евангельских христиан-пашковцев. Для Пашкова добрые дела были центром всего христианского вероучения, и этому он посвятил всю свою жизнь. Некоторые протестантские ответвления в современной России до сих пор считают себя преемниками пашковцев.

Я узнала у Филиппа, каково это — быть настоящим исследователем, учась на бакалавриате, как молодому ученому издать книгу и почему пашковцы — это интересно.

— Почему ты выбрал именно такую сферу научных интересов?

— По ряду причин. С детства мне вообще нравилась история. Я помню, в мои лет шесть-десять родители купили на день рождения энциклопедию, она до сих пор где-то лежит. У меня был какой-то интерес, родители его увидели, за что я благодарен им. Я помню, как я брал у старших братьев и сестер учебники по истории. 

В 2017 году, когда я поступал, было 500 лет Реформации, весь мир праздновал. Выходила куча литературы, и я на этой волне думал: «О, круто, буду заниматься Реформацией». Меня привлекала история евангельских христиан-баптистов и в принципе все протестантское. У нас в поселке жили Свидетели Иеговы, я с ними спорил часто, разговаривал. Когда я поступил, я узнал, что были пашковцы. Это такой нестандартный пример русского религиозного диссидентства, потому что большая часть этого диссидентства в конце XIX века была крестьянами или средним классом, а тут передовые игроки — аристократы. Например, сам Пашков был пятым-шестым по количеству земельной собственности в России. Он был представителем известного дворянского рода, полковником гвардии в отставке, императору лично балы устраивал в своем доме. Или Алексей Павлович Бобринский — правнук Екатерины II, граф, министр путей и сообщения. Это довольно известные люди, по сути, элита — и она начинает верить в Бога, устраивать богослужения и тратить богатства на помощь ближним. Пашков открывает свой дворец, пускает туда людей, там до полутора тысяч человек его слушало! 

Я сам себя ни к какой конфессии не причисляю, но мне не нравятся слова, которые я слышу от некоторых: «Кто верит — это все убогие. Кто православный — они все тупые, некрасивые, поэтому пошли в религию». А тут кейс, который все эти заявления переворачивает. Люди имеют, по сути, все: у них есть власть, деньги. И они все равно в чем-то нуждаются, что-то их побуждает, и они каются и меняют свою жизнь, посвящая себя богу. Вот этот феномен меня и привлекает. 

Эту тему я пытаюсь поместить в какой-то социально-политический или социально-культурный контекст того времени. После отмены крепостного права, обсуждался вопрос социального неравенства, появился термин «покаянное дворянство», которое испытывало чувство вины по отношению к крестьянам. Были те же народники. И в этом смысле мне интересны пашковцы, поскольку, благодаря своей вере, они стирали социальные барьеры. Их дамы-аристократки ездили в дома к бедным женщинам, помогали им, устраивали их на работу. Пашков открыл в своем доме столовую, куда студенты и рабочие приходили. По-моему, это круто и достойно внимания, когда аристократ спускается вниз и ставит себя на равные с низшим или средним классом. 

Почти шестьдесят лет назад издательство Чикагского университета опубликовало одну из самых влиятельных книг 20-го века под названием «Структура научных революций», автором которой был американский историк науки Томас Кун.

Данная работа стала одной из самых цитируемых академических книг всех времен, а термин «смена парадигмы», предложенный ученым, стал самым часто используемым термином в дискуссиях об организационных изменениях и интеллектуальном прогрессе. Так, например, один только поиск в Google выдает более 10 миллионов ответов по данному запросу [The Guardian, 2012].

Несмотря на такую неожиданную популярность, на автора обрушилась и волна критики. О том, что такого необычного написал в своей работе Томас Кун и в чем именно его не поддержали коллеги, поговорим в данной статье.

Основные идеи концепции Томаса Куна

Главная функция, которую выполнил Кун с помощью своей книги, заключается в том, что он единолично изменил философский взгляд на мышление человека. Удивительно, но сам автор изначально не ставил перед собой такой задачи.

Томас Кун родился в 1922 году в Цинциннати, изучал физику в Гарварде, окончил его с отличием в 1943 году, после чего увлекся военными разработками. Он попал в элитное Общество стипендиатов университета и, возможно, продолжал бы работать над квантовой физикой до конца своих дней, если бы ему неожиданно не поручили начать преподавать курс естествознания для студентов-гуманитариев в рамках общеобразовательной программы  [The Guardian, 2012].

Данный проект был детищем президента-реформатора Гарварда Джеймса Конанта, который считал, что каждый образованный человек должен иметь хотя бы минимальное представление о науке. Курс был построен на исторических примерах, и его преподавание заставило Куна впервые подробно изучить старые научные тексты.

В то время, как и сейчас, физики не особо увлекались историей. Однако, встреча юного Томаса с научными работами Аристотеля оказалась озарением, изменившим его жизнь и карьеру [Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2004].

«Вопрос, на который я надеялся ответить, – вспоминал он позже, – заключался в том, сколько из механики знал Аристотель, сколько он оставил для открытия такими людьми, как Галилео Галилей и Исаак Ньютон. Учитывая эту формулировку, я быстро обнаружил, что Аристотель почти ничего не знал. Когда я его читал, он казался мне не только невежественным в механике, но и ужасно плохим ученым-физиком. Его сочинения казались мне полными вопиющих ошибок, в них отсутствовали логика и наблюдательность» [The Guardian, 2012].

Читая «Физику» Аристотеля, Кун удивился тому, насколько это «неправильно». Как мог человек, который так блестяще владел остальными темами, так ошибаться, когда дело касалось физики?

Вскоре ученый понял, что Аристотель вкладывал в базовые концепции другие значения, в отличие от современных физиков. Мыслитель, например, использовал термин «движение» для обозначения не только изменения положения, но и любого изменения в целом. Физика Аристотеля просто отличалась от физики Ньютона, но никак не уступала ей [Scientific American, 2012].

Благодаря данному открытию Кун осознал, что если кто-то хочет понять аристотелевскую науку, он должен знать об интеллектуальной традиции, в которой работал древний мыслитель [The Guardian, 2012]. Или, говоря простым языком, чтобы понять научное развитие, нужно понимать интеллектуальные рамки, в которых работают ученые.

До появления концепции Томаса Куна в общепринятом взгляде на науку доминировали философские идеи о том, как она должна развиваться («научный метод»), вместе с героическим повествованием о научном прогрессе как «добавлении новых истин к запасу старых знаний или увеличении приближения теорий к истине и, в особых случаях, исправлении прошлых ошибок» [Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2018].

Иными словами, до Куна существовала интерпретация научной истории, в которой исследователи, теоретики и экспериментаторы прошлого проделали долгий путь если не к «истине», то, по крайней мере, к большему пониманию сущности.

У ученых есть мировоззрение или «парадигма» –  общепризнанное научное достижение, которое на какое-то время предоставляет модельные проблемы и решения сообществу практиков [SimplyPsychology, 2020].

Книга Куна породила целую индустрию комментариев, интерпретаций и толкований. Его акцент на важности сообществ ученых, сгруппированных вокруг общей парадигмы, по существу вызвал рост новой академической дисциплины – социологии науки, в которой исследователи начали изучать научные дисциплины так же, как антропологи изучали экзотические племена. В данной дисциплине наука рассматривалась не как священный, неприкосновенный продукт просвещения, а как просто еще одна субкультура [The Guardian, 2012].

Огромное влияние работы Томаса Куна можно измерить по изменениям, которые она вызвала в словаре философии науки: помимо «смены парадигмы», Кун поднял само слово «парадигма» из термина, используемого в определенных формах лингвистики, в его текущее более широкое значение.

Частое использование фразы «смена парадигмы» сделало ученых более осведомленными и во многих случаях более восприимчивыми к реальным изменениям [SimplyPsychology, 2020].

По мнению Куна, выбор парадигмы поддерживался логическими процессами, но не определялся ими. Ученый считал, что данный выбор представляет собой консенсус сообщества ученых. Он утверждал, что принятие или отклонение какой-либо теории – это не только логический, но и социальный процесс.

Томас Кун утверждал, что научные революции, заменяющие одну парадигму другой, всегда приводили к новым, более точным теориям и представляли собой истинный прогресс, однако не приближая к истине о том, как устроен мир.

Последовательные идеологии несоизмеримы. Кун утверждал, что более поздняя парадигма может быть лучшим инструментом для решения головоломок, чем более ранняя. Но если каждая парадигма определяет свои собственные головоломки, то, что является головоломкой для одной парадигмы, может быть совсем не головоломкой для другой [Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2004].

Наука не меняет свою парадигму в одночасье. Как выразился Кун, «новая научная истина не побеждает, убеждая своих оппонентов и заставляя их увидеть свет, а потому, что ее противники в конечном итоге умирают, и вырастает новое поколение, знакомое с ней» [SimplyPsychology, 2020].

Одним из источников силы и настойчивости структуры является ее глубокая двусмысленность, которая объясняет, почему она одинаково привлекает как релятивистов, так и поклонников науки. Сам Кун признал, что «большая часть успеха книги и некоторые критические замечания связаны с расплывчатостью идей» [Scientific American, 2012].

Основные фазы развития науки по мнению Томаса Куна

Томас Кун, изучив историю науки, утверждал, что она не развивается поэтапно, основываясь на нейтральных наблюдениях, а характеризуется революциями в научном мировоззрении.

В своей работе Томас Кун раскрыл парадигму о том, как научные революции влияют на развитие науки. Центральное утверждение автора состоит в том, что тщательное изучение истории науки показывает, что развитие в любой научной области происходит через ряд фаз.

Первую он окрестил «нормальной наукой». На этом этапе сообщество исследователей, разделяющих общую интеллектуальную структуру, называемую парадигмой или «дисциплинарной матрицей», решает головоломки, возникающие из-за несоответствий (аномалий) между тем, что предсказывает парадигма, и тем, что обнаруживается в результате наблюдения или эксперимента [The Guardian, 2012].

В этой фазе научная работа заключается в формулировании идеи и решении возникающих ею головоломок, а основная задача ученых состоит в том, чтобы решать головоломки или проблемы принятой парадигмы. Иногда она впадает в состояние кризиса из-за некоторых внутренних и внешних факторов, когда ученые начинают терять уверенность в способности и эффективности механизма решения ее загадок. Кризис для Куна – это «обычная прелюдия» к научной революции или смене парадигмы [SpringerLink, 2018].

Аномалии допустимы и не вызывают отклонения от теории, поскольку ученые уверены, что каждую из них можно объяснить в будущем. Они проводят большую часть своего времени на этапе дрейфа модели, борясь с появившимися аномалиями, при этом могут сами того не осознавать.

На стадии нормальной науки должна отсутствовать критика. Если бы все ученые критиковали теорию и тратили время на ее опровержение, никакая детальная работа никогда бы не была выполнена.

«Нормальная наука, деятельность, в которой большинство ученых неизбежно проводят почти все свое время, основана на предположении, что научное сообщество знает, на что похож мир. Успех этого предприятия во многом обусловлен готовностью сообщества отстаивать это предположение. Нормальная наука, например, часто подавляет фундаментальные новшества, потому что они обязательно подрывают ее основные обязательства» [SimplyPsychology, 2020].

В большинстве случаев аномалии разрешаются либо постепенными изменениями парадигмы, либо обнаружением ошибок наблюдений или экспериментов. Как сказал философ Ян Хакинг: «Нормальная наука стремится не к новизне, а к прояснению существующего положения вещей. Она имеет тенденцию открывать то, что она ожидает открыть» [The Guardian, 2012].

Вскоре аномалии выходят на новый уровень, становясь более серьезными. Кризис развивается, поскольку они подрывают основные предположения парадигмы, а последовательные попытки их устранения терпят неудачу. В этих обстоятельствах правила применения существующей модели смягчаются и разрабатываются идеи, бросающие вызов модели, уже существующей. Начинает развиваться «экстраординарная наука», где существуют одновременно несколько конкурирующих теорий [SimplyPsychology, 2020].

Если аномалии удастся устранить, то кризис закончится и фаза нормальной науки возобновится. Если нет, то произойдет научная революция, которая предполагает смену ранее принятой идеи. Сам кризис разрешается революционным изменением мировоззрения, при котором на смену несовершенной парадигме приходит новая. После того, как это произошло, научная область возвращается к нормальной науке, основанной на новой структуре [Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2004].

В период научной революции, по мнению Куна, в сообществе ученых нет общепринятой парадигмы. Множественные теории конкурируют друг с другом до тех пор, пока не наступит новый период нормальной науки, когда одна из конкурирующих парадигм получает поддержку большинства, и большинство ученых снова работают вместе, чтобы решить свои задачи [SpringerLink, 2018].

В конце концов будет установлена ​​новая идеология, но не в результате какого-либо логически убедительного обоснования, а вследствие психологических и социологических причин.

Новая теория лучше объясняет наблюдения и предлагает модель, которая ближе к объективной внешней реальности. При этом новую парадигму нельзя ни доказать, ни опровергнуть с помощью правил старой парадигмы, и наоборот.

Теория научных революций Томаса Куна подразумевала, что последнее, что пытаются сделать ученые, – это опровергнуть теории, заложенные в их парадигму.

Ученые принимают доминирующую идеологию до тех пор, пока не появятся аномалии, после которых они начинают подвергать сомнению уже существующую идею.  Появляются новые теории, которые бросают ей вызов, и в конечном итоге одна из этих новых теорий становится принятой в качестве новой основы.

Томас Кун предполагал, что история науки – это циклический процесс, чередующий период нормальной науки, в котором большинство ученых работают в рамках одной доминирующей парадигмы, с периодом научной революции, в которой существует множество конкурирующих теорий [SpringerLink, 2018].

Критика Томаса Куна

Версия Куна о том, как развивается наука, сильно отличалась от мнения большинства философов. Там, где в стандартном описании наблюдался устойчивый накопительный «прогресс», он видел разрывы – набор чередующихся «нормальных» и «революционных» фаз, когда сообщества специалистов в определенных областях погружались в периоды беспорядков, неопределенности и беспокойства [The Guardian, 2012].

Это, в свою очередь, не могло не вызвать ряд несогласий с его точкой зрения. Именно тот факт, что версия Куна сейчас кажется ничем не примечательной, в каком-то смысле является величайшим мерилом его успеха. Но в 1962 году на него обрушилась лавина критики в ответ на то, что он бросил вызов сильным, укоренившимся философским предположениям о том, как работает и должна работать наука.

Отдельным поводом для негатива послужил тот факт, что ученый, так открыто критиковавший философские подходы, сам не имел никакого философского образования.

Английский философ Александр Берд указывал, что значение Томаса Куна в истории философии науки в чем-то парадоксально. С одной стороны, он был одним из самых влиятельных и важных философов науки второй половины двадцатого века. С другой стороны, в настоящее время наследие Куна мало чем отличается от других в том смысле, что большая часть его работ больше не имеет никакого философского значения [SpringerLink, 2018].

С точки зрения Берда, начиная с 1970-х годов, все больше и больше философов симпатизировали натуралистическому подходу к философским вопросам, тогда как Кун придерживался более радикального подхода. Это то, что Берд называл «неправильным поворотом Куна». Следствием этого методологического поворота является то, что Кун не смог сформулировать и исследовать концепцию парадигмы, как сам того хотел [SpringerLink, 2018].

Берд утверждал, что успех книги «Структура научных революций» объясняется его натурализованным изложением истории и практики науки в терминах парадигм. В частности, Кун использует эмпирические данные, чтобы обосновать зависимость наблюдения от теории. Поэтому неудивительно, что его поздние работы с менее натуралистическим подходом мало повлияли на современную философию науки.

Многие люди были в ярости от описания Куном большей части научной деятельности как простого «решения головоломок» – как будто самый серьезный поиск знаний человечества был простой задачей уровня обычного кроссворда.

Способность мыслить, рефлексировать и задаваться вопросами – одно из важнейших умений человека. Именно эти функции делают людей осознанными и разумными. Однако мозг человека устроен таким образом, что периодически создает запутанные схемы и подкидывает новые загадки, решить которые удается далеко не сразу (наша онлайн-программа «Когнитивистика» направлена как раз на то, чтобы научить вас решать сложные задачи, избегая при этом ловушек мышления).

Кун был одним из самых неоднозначных мыслителей, что помогает объяснить, почему его до сих пор интерпретируют столь разными и даже противоречивыми способами. Его взгляд на науку стал «постоянной частью репертуара историков, философов и людей, занимающихся научными исследованиями в целом», как недавно отметил философ Ян Хакинг [Scientific American, 2012].

«Структура научных революций», возможно, является самым влиятельным из когда-либо написанных трактатов о том, как развивается (или не развивается) наука. Он примечателен тем, что породил модный термин «парадигма». Это также способствовало появлению банальной идеи о том, что личности и политика играют большую роль в науке. Самый глубокий аргумент книги был менее очевиден: ученые никогда не смогут по-настоящему понять «реальный мир» или даже друг друга [Scientific American, 2012].

Учитывая это, можно было подумать, что Томас Кун ожидал, что его собственное сообщение будет хотя бы частично неправильно понято. Однако спустя три десятилетия после публикации книги, в одном из интервью, он, казалось, был глубоко огорчен широтой непонимания его работы. Особенно его расстроили заявления о том, что он назвал науку иррациональной  [Scientific American, 2012].

Отрицая взгляд на науку, как на непрерывный процесс строительства, Кун считал революцию деструктивным, а также творческим актом. Автор новой парадигмы встает на плечи гигантов (по выражению Ньютона), а затем бьет их по голове. Он или она часто молоды или новички в этой области, т.е. не полностью обучены [Scientific American, 2012].

Томас Кун утверждал, что фальсификация не более возможна, чем проверка; каждый процесс ошибочно подразумевает существование абсолютных стандартов доказательства, выходящих за рамки любой индивидуальной парадигмы. Новая парадигма может решать головоломки лучше, чем старая, и может дать больше практических приложений.

«Но нельзя просто описать другую науку как ложную», – сказал Кун. Он предположил, что то, что современная физика породила компьютеры, ядерную энергетику и проигрыватели компакт-дисков, не означает, что она более верна в абсолютном смысле, чем физика Аристотеля.

Точно так же Кун отрицал, что наука постоянно приближается к истине. В конце своей работы он утверждал, что наука, как и жизнь на Земле, развивается не к чему-то, а только от чего-то [Scientific American, 2012].

Кун утверждал, что парадигмы продолжают меняться по мере изменения человеческой культуры. «Разные группы и одна и та же группа в разное время, – сказал он, – могут иметь разный опыт и, следовательно, в некотором смысле жить в разных мирах» [Scientific American, 2012].

Сам Кун часто говорил, что гораздо больше любит своих критиков, чем поклонников [Scientific American, 2012]. Он был расстроен, обнаружив, что стал покровителем всех потенциальных научных революционеров. «Я получаю много писем, в которых говорится: «Я только что прочитал вашу книгу, и она изменила мою жизнь. Я пытаюсь начать революцию. Пожалуйста, помогите мне», и сопровождаемые рукописью размером с книгу» [Scientific American, 2012].

Ученый заявил, что, хотя его книга не была направлена ​​на поддержку науки, он не выступал против нее. На его взгляд, именно жесткость и дисциплина науки делают ее настолько эффективной при решении проблем. Более того, она производит «величайшие и самые оригинальные всплески творчества» из всех человеческих начинаний.

Кун признал, что отчасти виноват в некоторых антинаучных интерпретациях его модели. В конце концов, в «Структуре научных революций» он назвал ученых, приверженных парадигме, «наркоманами». Он также сравнил их с персонажами с промытыми мозгами в романе Оруэлла «1984». Ученый настаивал, что не имел в виду снисходительность, используя такие термины, как «зачистка» или «решение головоломок», для описания того, что делают большинство ученых [Scientific American, 2012].

Что касается слова «парадигма», Кун признал, что оно «безнадежно злоупотреблялось» и «вышло из-под контроля». Он согласился с тем, что частично виноват в этом, поскольку не определил в своей работе парадигму так четко, как мог бы.

В послесловии к более поздним изданиям своей работы ученый рекомендовал заменить парадигму термином «образец», но это так и не прижилось. В конце концов он оставил всякую надежду объяснить, что он имел в виду на самом деле [Scientific American, 2012].

Сторонники разных парадигм могут спорить вечно, не разрешая своих основных различий, потому что они вкладывают основные термины – «движение», «частица», «пространство», «время» – в разные значения. Таким образом, обращение ученых является как субъективным, так и политическим процессом.

Это может потребовать внезапного интуитивного понимания – вроде того, что, наконец, достиг Кун, размышляя над Аристотелем. Тем не менее ученые часто принимают парадигму просто потому, что она поддерживается другими людьми с хорошей репутацией или большинством сообщества.

Заключение

«Структуру научных революций» Томаса Куна, возможно, следует рассматривать не как философское произведение, а как литературное, которое является предметом для многих интерпретаций. Однако, несмотря на большое количество споров вокруг работы и разочарования самого автора, его книга по-прежнему остается одной из самых неоднозначных и провокационных в научном мире.

Принимать или не принимать идеи Куна за истину – личный выбор каждого. Однако, понять его точку зрение необходимо, чтобы сделать собственный вывод относительно формирования науки.