Сочинение бородинская битва величайшее проявление русского патриотизма

Сочинение на тему: Роль личности и народа в истории в романе Толстого «Война и мир».

Сочинение на тему: «Л. Толстой о роли личности и народа в истории (по роману «Война и мир»)»

В своем видении истории Толстой… был национальным художником, гигантом, выражающим этические взгляды народа, сложившиеся за многие столетия

Д. С. Лихачев

Лев Николаевич Толстой отрицал возможность научного познания законов исторического процесса и склонялся к мысли, что течение, направление и характер событий определяются сложением бесчисленного количества факторов. Передвижение стрелок на часах истории, по убеждению писателя, зависит от вращения множества сцепленных друг с другом колесиков. Этими колесиками оказываются люди с бесконечным разнообразием характеров, интересов, устремлений.

Отказываясь уяснить первопричину исторических событий, Толстой старается в определенный исторический момент найти равнодействующую тех, по его мнению, не учитываемых никакой наукой сил, которые приводят в движение стрелки на циферблате истории. Это равнодействующая — дух народа.

Народ в изображении Толстого — решающая сила истории. В романе «Война и мир» это подчеркивается описанием войны как войны народной, а победа над Наполеоном рассматривается как результат патриотических усилий народных масс, не потерпевших на своей земле иноземного насилия.

Роль народа в истории убедительно раскрыта на примере Аустерлиц- кого сражения. Битва под Аустерлицем была проиграна русскими войсками не только из-за несогласованности союзнических армий. Одна из причин поражения состояла в том, что русским солдатам, как показывает Толстой, были чужды цели этой войны на чужой земле ради имперских интересов.

Иное дело — сражение под Бородином. Здесь каждый понимал, что борется за свою землю. Вот почему, не дожидаясь приказания командиров, солдаты перед сражением надевали чистое белье, торжественно и сурово готовясь к исполнению своего долга — умереть, но не допустить врага к стенам древней столицы. Они понимали, что на них легла ответственность за судьбу Родины. Уловив эти настроения солдат, Андрей Болконский приходит к выводу, что Бородинское сражение будет выиграно вследствие того патриотического чувства, которое есть у него самого, у капитана Тимохина, у каждого русского солдата.

Проницательность Толстого заключалась в том, что битву под Бородином он рассматривал прежде всего как нравственную победу русского войска, русского народа, отстаивающего независимость своей страны. Численно превосходящие русских французы не могли победить, потому что начали войну с грабительскими целями. Русская армия, потеряв почти половину войска, к концу сражения стояла так же грозно, как и в начале. И хотя французское войско вошло в Москву, это было уже движением по инерции.

Смертельная рана, полученная под Бородином, предопределила быстрый распад еще недавно могучей армии французов. Писатель подчеркивает, что против Наполеона выступило не только профессиональное войско, но поднялся весь народ. Это была народная и потому справедливая война. Однако формы сопротивления были разные. Особое значение имело партизанское движение, которое питалось народной стихией свободы.

Анализируя ход войны 1812 года и ее результаты, Толстой приходит к выводу, что Россия была спасена не царем, а единением народа и патриотического дворянства во главе с Кутузовым.

По мнению Толстого, предусмотреть или изменить направление исторических событий нельзя, поскольку они зависят от всех и ни от кого в отдельности. Личность сама попадает в зависимость от множества обстоятельств, как только вступает в контакт с окружающим миром. Писатель пояснял, что разумом невозможно влиять на течение событий, потому чтоэто привело бы к уничтожению «возможности жизни». Следовательно, стихийность в историческом развитии не только неизбежна, но и желательна. Она обеспечивает относительную свободу каждого и определяет, в конечном счете, ту или иную закономерность исторического развития.

Народ изображен в романе носителем самых ценных человеческих качеств. Наиболее ярко проявление красоты и мощи народного духа автор показывает в солдатских массах, в их главнокомандующем Кутузове. Успех деятельности Кутузова Толстой видит не в том, что он умелый полководец, а в том, что ему как русскому человеку удалось почувствовать дух армии и понять стремления и желания солдат.

До Толстого никто не раскрывал так широко и наглядно историческое и духовное величие народа. В своих размышлениях о роли личности и народа в истории писатель настроен полемически по отношению к мнению большинства русских и западных историков. Он решительно оспаривает приоритет сильной личности (даже такой выдающейся, как Наполеон) во влиянии на исторические процессы. Для Толстого творец истории — народ. Поэтому роман «Война и мир» будет всегда восприниматься как величайшее произведение мировой литературы, отличающееся художественной полнотой как при изображении общественных отношений, при описании сложного внутреннего мира человека, так и при раскрытии сложнейших историко-философских проблем бытия.

Решая вопрос о том, как Толстой понимал роль личности в истории, следует помнить о главной мысли романа — мысли народной. Толстой хотел прежде всего восстановить правду, но в таком виде, как он — художник, а не историк ее понимал. Правда войны 1812 года в том, что она выиграна народом, только народом. Так называемые великие люди или мешали этой победе (Александр I, Бенигсен), или не мешали (Кутузов). Создавая образы Кутузова и Наполеона, Толстой, как правило, точно воспроизводил внешние обстоятельства их деятельности, однако эту деятельность по-своему, с позиции отрицания роли личности в истории. Поэтому, с точки зрения историков, образы Кутузова и Наполеона не всегда исторически достоверна, но имея в виду художественную идею романа, мы не можем не восхищаться целостностью и художественной законченностью этих образов. Анализируя Кутузова и Наполеона в романе, мы должны думать о мировоззрении Толстого, о роли его героев в романе.

Всюду в романе мы видим отвращение Толстого к войне. Толстой ненавидел убийства — безразлично, во имя чего эти убийства совершаются. Нет в романе и поэтизации подвига героической личности. Одно лишь исключение — эпизод Шенграбенского сражения и подвиг Тушина. Описывая войну 1812 года, Толстой поэтизирует коллективный подвиг народа. Изучая материалы войны 1812 года, Толстой пришел к выводу, что как бы ни была отвратительна война с ее кровью, гибелью людей, грязью, ложью, иногда народ вынужден вести эту войну, который может быть мухи не тронет, но если на него нападает волк, защищаясь, убивает этого волка. Но убивая, он не испытывает наслаждения от этого ине считает, что совершил нечто достойное восторженного воспевания. Толстой раскрываетпатриотизм русского народа, не пожелавшего воевать по правилам со зверем — французским нашествием. Толстой с презрением говорит о немцах, в которых инстинкт самосохранения личности оказался сильнее инстинкта сохранения нации, то есть сильнее патриотизма и с гордостью говорит о русских людях, для которых сохранение их «я» было менее важным, чем спасение отечества. Отрицательными типами в романе являются и те герои, которые откровенно равнодушны к судьбам родины (посетители салона Элен Курагиной), и те, которые прикрывают это равнодушие красивой патриотической фразой (почти все дворянство за исключением небольшой его части — людей типа Кутузова, Андрея Болконского, Пьера, Ростовых), а также те, для кого война — удовольствие (Долохов, Наполеон). Самыми близкими для Толстого являются те русские люди, которые, сознавая, что война — дело грязное, жестокое, но в некоторых случаях необходимое, без всякой патетики делают великое дело спасения родины и не испытывают, убивая врагов никакого наслаждения. Это — Кутузов, Болконский, Денисов и многие другие эпизодические герои. С особенной любовью Толстой рисует сцены перемирия и сцены, где русские люди проявляют жалость к поверженному врагу, заботу о пленных французах (призыв Кутузова к армии в конце войны — пожалеть обмороженных несчастных людей), или, где французы проявляют человечность в отношении русских (Пьер на допросе у Даву). Это обстоятельство связано с главной идеей романа — идеей единства людей. Мир (отсутствие войны) объединяет людей в единый мир (одну общую семью), война разделяет людей. Так в романе идея патриотическая с идеей мира, идеей отрицания войны.

Несмотря на то, что взрыв в духовном развитии Толстого произошел после 70-х годов, в зачаточном состоянии многие позднейшие его взгляды и настроения можно обнаружить и в произведениях, написанных до перелома, в частности в «Войне и мире». Этот роман издан за 10 лет до перелома, и весь он, особенно в том, что касается политических взглядов Толстого — явление момента переходного для писателя и мыслителя. В нем и остатки старых взглядов Толстого (например, на войну), и зародыши новых, которые впоследствии станут определяющими в этой философской системе, что получит название «толстовство». Взгляды Толстого менялись даже на протяжении его работы над романом, что выразилось, в частности, в резком противоречии образа Каратаева, отсутствующего в первых вариантах романа и введенного лишь на последних этапах работы, патриотическим идеям и настроениям романа. Но вместе с тем этот образ вызван был не прихотью Толстого, а всем развитием морально-этических проблем романа.

Страницы: 12

«Житие Феодосия Печерского» «Житие Феодосия», хотя и являлось по существу первым русским житием, сообщило завершенность биографическому жанру. Рассказ о человеке ведется в этом произведении путем выделения только некоторых моментов его жизни: тех, в которых он достигает как бы наивысшего своего самопроявления. Из «Жития» мы узнаем многое об окружающем его бытии и …

Первые печатники До сих пор остаётся нерешённым вопрос о том, кто печатал «анонимные издания». Еще в 1840 году из Новгородского губернского правления в Петербург были доставлены две переплетенные в кожу книги ХVI века, содержащие различные приказные бумаги. Книги попали к деятельному сотруднику Археографической комиссии Н. Бередникову. Знакомясь с собра …

Основные направления в романтической поэзии. Школы и поколенияю Старшее поколение Пролеткульт. Характер лирического героя и романтический тип конфликта в экспрессивной системе. Старшее поколение романтиков: характер лирического героя и художественный конфликт. Маяковский. ЛЕФ. Поэты, не входившие в ЛЕФ. Концепция духовного преображения человечества в художественном наследии Маяковского. …

Образ Кутузова и вопрос о роли личности в истории (По роману Л. Н. Толстого «Война и мир»)

1. «Война и мир» — роман о величии русского народа.
2. Кутузов — «представитель народной войны».
3. Кутузов-человек и Кутузов-полководец.
4. Роль личности в истории по Толстому.
5. Философский и исторический оптимизм Толстого.

Нет в русской литературе другого произведения, где были бы с такой убедительностью и силой, как в романе «Война и мир», переданы мощь и величие русского народа. Всем содержанием романа Толстой показал, что именно народ, поднявшийся на борьбу за независимость, изгнал французов и обеспечил победу. Толстой говорил, что в каждом произведении художник должен любить главную мысль, и признавался, что в «Войне и мире» он любил «мысль народную». Этой мыслью освещено развитие главных событий романа. «Мысль народная» лежит и в оценке исторических лиц и всех других героев романа. Толстой в изображении Кутузова сочетает историческое величие и народную простоту. Образ великого народного полководца Кутузова занимает значительное место в романе. Единство Кутузова с народом объясняется тем «народным чувством, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его». Благодаря этому душевному качеству, Кутузов и является «представителем народной войны».

Впервые Толстой показывает Кутузова в военной кампании 1805-1807 г.г. на смотре в Браунау. Русский полководец не захотел смотреть парадную форму солдат, а стал осматривать полк в том состоянии, в каком он находился, указывая австрийскому генералу на разбитую солдатскую обувь: он не упрекал в этом никого, но ни мог не видеть, как это плохо. Жизненное поведение Кутузова — это, прежде всего, поведение простого русского человека. Он «казался всегда простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные речи». Кутузов действительно очень прост с теми, кого он имеет основание считать товарищами в трудном и опасном деле войны, с теми, кто не занят придворными интригами, кто любит родину. Но далеко не со всеми Кутузов так прост. Это не простачок, а умелый дипломат, мудрый политик. Он ненавидит придворные интриги, но очень хорошо понимает их механику и своим народным лукавством нередко берет верх над опытными интриганами. При этом, в кругу людей, чуждых народу, Кутузов умеет говорить языком изысканным, так сказать, поражая противника его же оружием.

В Бородинском сражении проявилось величие Кутузова, которое заключалось в том, что он руководил духом армии. Л. Н. Толстой показывает, насколько русский дух в этой народной войне превосходит холодную расчетливость иноземных военачальников. Так Кутузов посылает принца Витембургского «принять командование первой армией», но тот, не доезжая до армии, просит еще войска, и тут же полководец отзывает его и посцлает русского — Дохтурова, зная, что он будет стоять за Родину насмерть. Писатель показывает, что благородный Барклай де Толли, видя все обстоятельства, решил, что сражение было проиграно, в то время как русские солдаты стояли насмерть и сдерживали натиск французов. Барклай де Толли неплохой полководец, но в нем нет русского духа. А Кутузову близок народ, народный дух, и полководец отдает приказ о наступлении, хотя армия в таком состоянии наступать не могла. Этот приказ исходил «не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе каждого русского человека», и, услышав этот приказ, «измученные и колеблющиеся люди утешились и ободрились».

Кутузов-человек и Кутузов-полководец в «Войне и мире» неразделимы, и это имеет глубокий смысл. В человеческой простоте Кутузова проявляется та самая народность, которая сыграла решающую роль в его полководческой деятельности. Полководец Кутузов спокойно отдается воле событий. В сущности, он мало руководит войсками, зная, что «участь сражений» решает «неуловимая сила, называемая духом войска». Кутузов-главнокомандующий столь же необычен, как не похожа на обычную войну «война народная». Смысл его военной стратегии не в том, чтобы «убивать и истреблять людей», а в том, чтобы «спасать и жалеть их». В этом заключается его полководческий и человеческий подвиг.

Образ Кутузова от начала до конца построен в соответствии с убеждением Тол-стого, что дело войны шло, «никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс». Тем самым Толстой отрицает роль личности в истории. Он уверен, что ни один человек не в силах повернуть ход истории по своей единоличной воле. Человеческий разум не может играть направляющей и организующей роли в истории, и военная наука, в частности, не может иметь практического смысла в живом ходе войны. Для Толстого величайшая сила истории — это народная стихия, неудержимая, неукротимая, не поддающаяся руководству и организации. Однако писатель отрицал только такую личность, которая ставит себя над массами, не желает считаться с волей народа. Если же действия личности исторически обусловлены, то она играет определенную роль в развитии исторических событий.

Хотя Кутузов и не придает решающего значения своему «я», однако показан Толстым не пассивным, а активным, мудрым и опытным полководцем, который своими распоряжениями помогает росту народного сопротивления, укрепляет дух войска. Вот как Толстой оценивает роль личности в истории: «Историческая личность — суть ярлык, который история вешает на то или иное событие. Вот что происходит с человеком, по мнению писателя: «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических общечеловеческих целей». Поэтому в истории неизбежен фатализм при объяснении «нелогичных», «неразумных» явлений. Человек должен познать законы исторического развития, но в силу немощности разума и неверного, а точнее, по мысли писателя, ненаучного подхода к истории осознание этих законов еще не пришло, но обязательно должно прийти. В этом состоит своеобразный философский и исторический оптимизм писателя.

Украинский вопрос уже более ста лет является одним из самых болезненных, судьбоносных и одновременно загадочных для русского общества. Тот взгляд на свою для русских историю, на этнические границы русского народа и его место среди других, а также на геополитическую будущность России и всего пространства Русской равнины, который утверждает украинская идеология, больно ударяет по русскому самосознанию и сильнейшим образом ослабляет положение нашего народа на международной арене. Нынешнее Российское государство по своей форме и идеологии во многом определено именно успехами украинства в ХХ в., хотя и эти его достижения ещё не слишком велики. Украинство у нас пытались отрицать на корню, не соглашаться с ним отчасти, принимать со всевозможными оговорками, умиротворять и даже полностью признавать как истину. При всём при этом никакой серьёзной дискуссии по украинскому вопросу в обществе не ведётся, даже весьма образованные его круги являются в нём фактически безграмотными. По отношению к любым идейно значимым акциям со стороны Украины принято выражать лишь недоумение, иногда высокомерное, иногда испуганное. Никакой ответной идейной системы на государственном уровне или же общепринятого взгляда на проблемы, актуализируемые украинством, нет. В России до сих пор не существует даже учебников по истории земель Украины и её национальных движений, нет университетской специализации по украинистике, а в газетных статьях или речах политиков царит полный идейный разброд: от утверждений о «вековечной русско-украинской дружбе» до отрицания самого факта существования украинцев. Земли Украины и их население — белое пятно в русском сознании.

Прошедшее с развала СССР пятнадцатилетие многое изменило в отношении к украинцам в России. Если в начале 1990-х отделение Украины казалось чем-то искусственным, противоестественным и потому временным, случайным явлением переходной эпохи, то теперь наступило осознание серьёзных и, возможно, долговременных основ существования независимой Украины, в ней стали видеть соседа, некую реальность, с которой надо будет считаться и впредь. Особенно болезненно ударила по русскому обществу «Оранжевая революция» — былая дружелюбная лексика по отношению к украинцам у многих сменилась почти враждебной, а в сторону Киева стали посматривать с откровенной неприязнью, в которой весьма неприкрыто слышатся обвинения в предательстве «братской любви» и «родственной близости». Постепенно приходит осознание актуальности украинского вопроса, невозможности его игнорировать, а будущее нашей страны всё более мыслится зависимым от тех ответов, которые даст русское общество на вызовы украинской идеологии и политики.

Столь невразумительный взгляд на украинство и столь странное отношение к нему вполне объяснимы. Оно действительно представляет собой явление, выбивающееся из привычных моделей развития общества, труднообъяснимое в традиционных понятиях и абсурдное с точки зрения привычной нам жизненной логики. Тем более запутывает ситуацию крайне слабая разработанность украинской темы, когда привычная тяга к её игнорированию сочетается с объединением под одними именами очень разных явлений и процессов. Здесь не место пускаться в исторические доказательства того, что этничность православного и униатского населения Западной Руси до конца XIX в. была русской. Речь идёт о национальном проекте «Украина», а он, как и большинство национальных проектов, появился уже в XIX веке. Но вот характер этого проекта представляет собою столь своеобразное явление, что на его трактовках стоит остановиться отдельно. Если мы не принимаем откровенно отрицающие всё историческое прошлое украинские националистические версии «исконного» существования украинского народа, то для нас актуальны только вопросы о том, на каких основаниях стала формироваться украинская нация, каковы свойства самого проекта. И здесь часто можно встретиться с той точкой зрения, которая видит украинство как своего рода провинциальный национальный проект.

Такой подход я бы обозначил, используя термин Д.Д. Муретова, теорией «малого национализма». Этот взгляд на украинство состоит в восприятии его как областнического движения, которое, отрицая «проект большой русской нации», возводит в ранг национального краевые особенности Юго-Западной Руси, актуализирует её историческое своеобразие, культурные отличия и т.п., чтобы создать на их основе обособленную нацию. «Есть великий национализм, а есть национализм малый, возводящий ничтожные отличия в степень особого национального сознания» [1]. Н.С. Трубецкой использовал в отношении к украинствующим специальный термин «краевики». «Они хотели бы возвести свою провинцию на степень нации, образующей самостоятельное государство. Предпочитая ценности своей провинции ценностям великой нации, в состав которой они входят, они начинают критиковать её ценности, стараются видеть в ней действительные или воображаемые недостатки и проникаются ненавистью к ней… Такое умонастроение нельзя назвать национализмом; это — провинциализм», — писал об украинстве Н.О. Лосский [2].

Эта точка зрения, имея весьма большое распространение и в современной России, хотя и критикует украинство, отстаивая правоту «большого национализма» перед «малым», тем не менее во многом и оправдывает его. Предпочитать тот или иной тип национализма — личный выбор каждого. «Великие нации создаются двойным процессом: обособлением снаружи и отождествлением внутри. В этом отождествлении погибает кое-что милое нашему сердцу, но таково требование истории» [3], — однако обязательность такого требования ничем не доказана, а защищать в рамках малого национального проекта то, что «мило сердцу», — это скорее моральное право, чем «преступление перед историей». Тем более это так в наш век начинающегося расцвета регионализма, когда во всей Европе старые нации трещат по швам из-за всё более усиливающихся малых национальных проектов, уже добившихся больших успехов и снискавших себе право на определённое признание со стороны старых национальных центров. Можно оспаривать целесообразность малого национализма, но нельзя отрицать его определённых прав на существование.

[1] Муретов Д.Д. Этюды о национализме. II. Великий и малый национализм // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века / Сост. С. Сергеев. М., 2004. С. 187.
[2] Лосский Н.О. Украинский и белорусский сепаратизм // Грани. Frankfurt (Main), 1957, № 39. С. 189.
[3] Муретов Д.Д. Указ. соч . С. 188–189.

Однако такой взгляд на украинство (как на некую аналогию каталонскому, баварскому, черногорскому и т.п. национальным проектам) не способен объяснить значительную часть своеобразных черт украинского проекта и часто заставляет его сторонников вставать в позу недоумения при реальном столкновении с проявлениями этого проекта в жизни. Более того, он крайне неадекватен историческим реалиям Юго-Западной Руси, путая в одном понятии довольно ярко проявившее себя в XIX в. местное «краевое» движение и собственно украинство, возникшее позже и имевшее к первому лишь косвенное отношение.

Украинофильство

Краевое движение, «украинофильство», как оно стало называться, появилось в первой половине XIX в. и впервые по-настоящему ярко проявило себя в 1840-е гг. Само по себе его возникновение вполне закономерно и, можно сказать, оправданно: сформировавшаяся к тому времени единая имперская русская культура, хотя и была создана в значительной степени выходцами как раз из этих земель, по своим идеологиям и исторической памяти была зациклена на Московской Руси как главной государствообразующей территории. Наследие Среднего Поднепровья, да и вообще Западной Руси ждало своей актуализации и одновременно защиты от унифицирующего воздействия общерусской «печатной» культуры. Собственно, такая борьба местных культурных центров за сохранение и развитие своих краевых особенностей внутри становящейся общей национальной культуры призвана обогащать и развивать эту культуру и вряд ли может быть негативно оценена даже крайними приверженцами государственного централизма. Неудивительно поэтому, что московская и петербургская интеллигенция XIX в. весьма положительно относилась к украинофильскому движению и оказывала ему немалую поддержку.

Первые попытки отстоять историю Малой России как особую и значимую часть общерусской истории были сделаны ещё в XVIII в., во время, когда упразднялась Гетманщина. Стихотворное произведение «Разговор Великороссии с Малороссиею» Семёна Дивовича (1762) начиналось с демонстрации обидной неосведомлённости в малороссийской истории: «Кто ты такова родом, откуду взялася? / Скажи, скажи начало, с чего произвелася?» — вопрошала Великороссия. На это Малороссия долго отвечала рассказами о славной казачьей истории, и под конец Великороссия делала вывод: «Довольно, ныне твою правду принимаю, / Верю всему, почитаю, храброй сознаю. / Отсель и чины твои равнять с мерой стану / И от дружбы с тобою вечно не отстану. / Мы будем в неразрывном впредь согласии жить / И обе в едном государстве верно служить. / Посяпоры понимала темно о тебе; / Благодарствую, что протолковала ты мне». Эта неосведомлённость великороссов в западнорусских делах и несколько высокомерное к ним отношение было важнейшим побудительным мотивом для местного патриотизма.

Во второй половине XVIII — первой половине XIX в. появился целый ряд описаний «истории Малороссии», призванных познакомить широкого российского читателя с малоизвестными ему страницами южнорусской истории и поднять моральный статус малорусского дворянства, имевшего казачье происхождение, а во многом и напомнить о его исторических претензиях на особые автономные права. Наиболее известным и популярным сочинением, растолковывавшим казачью историю, стала книга неизвестного автора «История Русов, или Малой России». Она была написана то ли ещё в конце XVIII, то ли в начале XIX в., но стала активно распространяться в рукописных списках в 1820-е гг. (да и, судя по языку, скорее всего тогда и была создана). Имея более литературную и идеологическую, чем научную силу, «История Русов» оказала огромное влияние на всю русскую мысль о Малой России, став также и важнейшим источником украинофильского движения.

Однако и её целью было не провозглашение особого украинского народа, а утверждение Украины как значимой части русских земель и русской истории. Начиналась она с примерно той же констатации, что и цитируемое выше сочинение: «История Малой России до времён нашествия на неё Татар, с Ханом их Батыем, соединена с Историею всея России, или она-то и есть единственная История Российская; ибо известно, начало сея Истории, вместе с началом правления Российского, берется от Князей и Княжеств Киевских, с прибавлением к ним одного только Новгородского Князя Рюрика, и продолжается до нашествия Татарского беспрерывно, а из сего времени бытие Малой России в Общей Российской Истории едва упоминается; по освобождении же ея от Татар Князем Литовским Гедимином, и совсем она в Российской Истории умолчена». Печальная констатация, верная и по сей день. Всё дальнейшее описание опять же преимущественно казачьей истории направлено на увеличение значения малороссийских земель и их дворянства в глазах центральной имперской власти и во всём том, что касается московской истории, и подаётся с вполне, как мы бы сейчас сказали, общерусских позиций. Там нет «сепаратистской» идеологии, какую нередко приписывают «Истории Русов»: это, скорее, наоборот — утверждение общерусскости в ущерб той крайней исторической москвоцентричности, которая возобладала в российской историографии и общественном мнении к тому карамзинскому времени. Автор утверждает русскость обеих частей Руси и говорит о «соединённой России» после «соединения Малороссии с Великороссией» в 1654 г. Однако «История Русов» представляла собой основу для особой идеологии малороссийского дворянства, возрождая в нём автономистские склонности. И главное — с неё началось романтическое увлечение казачьим прошлым, отразившееся в творчестве целого ряда писателей и учёных того времени.

Казачий автономизм — важнейший источник украинофильской мысли — был особой идеологией с довольно старыми корнями. Запорожские казаки, сложившиеся как общность к концу XVI в., имели русское самосознание и православную веру, но наследовали своеобразную сословную идеологию шляхетской Речи Посполитой. Не будучи признаваемы в таком статусе в самом этом государстве, они уже с начала XVII в. настаивали на том, что, будучи воинами, защитниками южных рубежей, они являются рыцарским сословием (шляхтой) и потому должны иметь те же права, что и шляхта польская. Их борьба за свои права и привилегии не принесла им прочного успеха, так как и по происхождению казачьи роды (за некоторыми исключениями) не могли быть восприняты польской шляхтой как ровня, и по религии своей они оставались чужеродным элементом: в то время о предоставлении православным равных прав в воинственно-католической Речи Посполитой можно было разве что мечтать. Однако в борьбе за свои права казаки усвоили основные положения шляхетских сословных представлений, став во многом идейными наследниками Речи Посполитой.

Идеология этого государства, имевшего шляхетско-республиканское внутреннее устройство, основывалась на представлении о шляхте (благородном сословии) как об особом народе, даже по происхождению своему отличном от простого люда. В польском языке сложилось тогда (и продержалось вплоть до начала ХХ в.) понятие народа («naród») как обозначения именно шляхетства, что сильно отличало эту традицию от русской, в которой слово «народ» более применимо как раз наоборот — к населению страны за исключением её элиты. Так вот это польское понятие «народа» запорожское казачество сохранило в своей корпоративной идеологии, и оно только упрочилось со временем, когда из казачьей верхушки сформировался слой местного дворянства Российской империи. Ликвидация Гетманщины в 1764 г. и упразднение особого казачьего полково-сотенного административного уклада в 1783 г. не сразу похоронило это понятие об украинских казаках как о шляхетском «народе», но вызвало довольно продолжительную реакцию и многочисленные попытки отстоять свои особые понятия о социальной организации и сословной исключительности, чему и служили различные писавшиеся тогда «Истории Малороссии». Закономерным проявлением всей этой деятельности стали манифесты о равенстве «народа Малой России» с «великороссами». При этом, надо особенно подчеркнуть, речь шла о «народах» не в том смысле этого слова, который привычен для русской культуры, а о корпорациях дворянского сословия.

Подлинная манифестация украинофильской идеологии произошла только в 1846 г., когда была впервые официально издана (в Москве) «История Русов», а в Киевском университете сложился кружок интеллектуалов (Кирилло-Мефодиевское братство), выдавший тогда несколько текстов, которые и стали классикой всего идейного течения. При этом тексты эти — «Статут» Братства, «Закон Божий (Книга бытия украинского народа)» Н. Костомарова, «Повесть об украинском народе» П. Кулиша — имели для будущего развития местной идеологии особенно большое значение, так как со вступлением в век националистических движений они моделировали что-то вроде особого украинского национализма — по крайней мере, они именно так читались позднее. В статуте Братства «южно-руссы» и «северо-руссы с белоруссами» были разделены как два разных славянских «племени», при этом за первыми признавалась мессианская роль в деле создания федеративной республиканской Славянщины. Впервые говорилось о народе «украинцы» со своим «украинским языком» и даже «украинской кровью». На фоне этого всё время подчёркивалась общая русскость этого народа с его северным собратом, а панславистские идеи не мешали гневным выпадам в сторону поляков. «Поляки, ослеплённые враждою ко всем православным, продолжали свои гонения с намерением окатоличить все Русские земли, которыми ещё владели», — говорилось о XVIII веке [4].

Тексты 1846 г. были одновременно и вершиной процесса сословной реакции на ликвидацию Гетманщины со стороны малороссийского дворянства, и началом нового этапа в развитии украинофильства, связанным уже с идеями новой эпохи. То, что надежды на воссоздание Гетманщины после завоевания Крыма и разделов Речи Посполитой бесперспективны, было уже очевидно, да и потребности в новых условиях освоения степной Новороссии у местного дворянства были другие. Как очевидно было и то, что это дворянство уже давно не является хранителем собственно казачьих традиций. Между тем столь ярко проявивший себя казачий романтизм показал свою способность к гораздо большему демократизму, чем идейный источник казачьих вольностей — польская шляхетская идеология. Если польская шляхта на протяжении всего XIX в. так и не смогла преодолеть узкосословности понятия «польского народа» и привлечь к своей борьбе за независимость простой крестьянский и городской люд, то воспоминания о казачьем прошлом побуждали обращать внимание не только на дворянство, но и на простое население Левобережья, во многом также бывшее потомками казаков и сохранившее казачьи традиции в гораздо большей степени, чем дворянство.

[4] [Кулиш П.] Повесть об украинском народе. СПб., 1846. С. 101–102.

В 1830–1840-х гг. в российской общественной жизни на первый план вышло понятие «народности», сыгравшее в русской культуре огромную роль. «Народность» виделась несколько иначе, чем в более привычной нам и сейчас советской историографии. Понятие «народности» вообще — важнейшее для истории русской общественной мысли XIX в. Оно активно вошло в язык к 1820-м гг. и уже тогда стало очень популярным. Русская традиция употребления слова «народ» как тождественного «простонародью» здесь сыграла важнейшую роль, хотя немалое значение имели и западные идеи. На его формирование оказали большое влияние идеи Ж.-Ж. Руссо, а также немецкой философии (И.Г. Гердер, И.Г. Фихте, мифологическая теория братьев Гримм) и в целом культура немецкого романтизма. Однако понятие оказалось в своих значениях специфически русским.

Народность первоначально понималась как «проявление в литературе национального духа» (П.А. Вяземский, 1819), однако источником и выразителем этого духа признавался исключительно «простой народ», крестьянство. Именно в такой трактовке термин «народность» употребляли славянофилы, ставшие фактически законодателями его значений для культуры того времени. Как писал И.В. Киреевский, «у нас искать национального значит искать необразованного» [5]. Одновременно с этим понятие народности определяло особое отношение к культуре: подлинной, настоящей культурой виделось именно культурное наследие села, а городская культура, тем более культура аристократического слоя понималась как наносная, неподлинная, являющаяся скорее достоянием общеевропейской цивилизации, чем самого народа, — а потому и не составляющая народность, не выражающая национальное лицо.

[5] Киреевский И.В. Девятнадцатый век // Полн. cобр. соч.: В 2 т. М., 1861. Т. 1. С. 82.

Искать русскость требовалось в деревне, так как только она виделась её хранительницей. И из этого же делался вывод о необходимости приближать культуру верхов общества к культуре народной, «идти в народ» за подлинными ценностями, настоящим, не исковерканным городской жизнью языком, моралью — всем, что могло быть названо «национальным». Несомненно, на формирование идеи народности оказал решающее влияние факт культурного разрыва между разными слоями русского общества, произошедший в результате реформ Петра I. С начала XIX в. этот разрыв стал всё более осознаваться как важнейшая проблема России. И понятно, что европеизированная культура верхов воспринималась как наносная, а культура деревни виделась хранительницей исконных русских форм.

Это умонастроение верхов русского общества не было чуждым и дворянству Малороссии. Влечение ко всему народному (в русском смысле слова) проявилось здесь так же ещё в первой половине XIX в. и постепенно себя проявляло всё активнее. Уже в текстах 1846 г. это понятие весьма заметно, и именно оно стало основой для отхода от узкосословной республиканской традиции местного патриотизма к более демократичной, представлявшейся одновременно возрождением старых и подлинных казачьих устоев. По сути, это было переключением с польского понятия слова «народ» на собственно русское, актуальное для всей имперской культуры того времени. Про казачьи войны XVII в. писалось: «Скоро все люди в Украине стали бы казаками, т.е. вольными и равными» [6]. Эта новая волна увлечения идеей «народности» стала основным содержанием развития украинофильских идей почти на всю вторую половину XIX в.

Украинофильство было очень различно: от утверждений культурного своеобразия до почти сепаратистских лозунгов. Однако необходимо подчеркнуть важнейшую черту всего течения: его идеологи никогда не отказывали Украине в русскости и в общности на этом основании с остальным русским народом. Это было именно краевое движение, направленное на сохранение и развитие местных особенностей в контексте общерусской жизни. Понятие об «украинском» употреблялось рядом с такими как «южнорусский народ», «малорусская народность» и т.п. Один из зачинателей украинофильского движения, профессор Михаил Максимович, писал М.П. Погодину: «…и люблю Малороссию, люблю язык её народа, и песни его, и историю как во времена княжеские — от Аскольда до Симеона, так и во времена гетманские — от Ланцкоронского до Разумовского. Что я люблю наш первопрестольный Киев больше, чем ты, это также естественно: ибо, питая к нему любовь общерусскую, и ближайшую к нему любовь — малороссийскую, — я люблю его ещё как родину моего рода» [7].

Главный инициатор деятельности Кирилло-Мефодиевского братства великий русский историк Николай Костомаров, которого заслуженно считают своего рода «отцом украинофильства», писал о необходимости «мыслить на общерусском языке» и подчёркивал своё русское самосознание. Полемизируя на украинскую тему с польским автором, он выступал от лица русского народа: «для нас, русских» [8]. «Две русские народности» — «южнорусская» и «севернорусская», существование которых он отстаивал, представляли для него общерусское достояние, части общей культуры: «Оказывается, что русская народность не едина; их две, а кто знает, может быть их откроется и более, и тем не менее они — русские» [9]. Костомаров развил представление о народности, заявив, что она может быть характеристикой «племени», а не всего народа, поэтому у одного народа может быть «две народности».

Народность, при этом была свойством именно «простого люда», деревни. «Народность малороссийская сосредоточилась исключительно в одном так называемом простонародии» [10]. И для «малорусских народолюбцев» (термин Костомарова) [11] это русское свойство понятия «народ» оказалось стократ усиленным осознанием отсутствия вообще какой-либо «своей» культурной элиты. У Костомарова даже есть специальные рассуждения о «мужицком» характере малорусской народности: «Судьба южнорусского племени устроилась так, что те, которые выдвигались из массы, обыкновенно теряли и народность; в старину они делались Поляками, теперь делаются Великороссиянами: народность южнорусская постоянно была и теперь остается достоянием простой массы» [12]. Отсюда и направленность культурных инициатив также виделась вполне определённой: «Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая, так как и народа малорусского, кроме мужиков, почти, можно сказать, не осталось. А потому эта литература должна касаться только мужицкого круга» [13].

[6] Закон Божий (Книга бытия украинского народа) // Костомаров Н.И. Скотский бунт. М., 2002. С. 394.
[7] Максимович М.А. Ответные письма к М.П. Погодину // Максимович М.А. Собрание сочинений. Т. III: Языкознание. История словесности. Киев, 1880. С. 250.
[8] Костомаров Н.И. Правда полякам о Руси (По поводу новой статьи в «Revue Contemporaine») // Основа. 1861. № 10 (октябрь). С. 105.
[9] Он же. Две русские народности // Основа. 1861. № 3. С. 33.
[10] Он же. Задачи украинофильства // Вестник Европы. 1881. № 2 (февраль). С. 889.
[11] Он же. Украинофильство // Русская старина. 1881. № 2. С.330.
[12] Он же. Две русские народности // Исторические монографии и исследования Николая Костомарова. Т. I. СПб., 1863. С. 286.
[13] Он же. Задачи украинофильства. С. 896.

Обвинение в сепаратистских идеях Н. Костомаров воспринимал наиболее остро и многократно пытался разъяснить свою позицию: «Только при глубоком незнании смысла нашей прошедшей истории, при непонимании духа и понятий народных можно дойти до нелепых опасений расторжения связи двух русских народностей при их равноправности» [14]; «Мысль об отделении Малой России от империи называет автор (оппонент Н. Костомарова. — О.Н.) “жалкою и несбыточною мечтою”. Мы в этом совершенно с ним согласны и прибавим, что если бы существовала у кого-нибудь такая мысль, то она была бы в одинаковой степени нелепа, как мысль о самобытности всякого удельного княжения, на которые когда-то разбивалась Русская земля в удельно-вечевой период нашей истории; но едва ли бы такая мысль могла найти себе долговременное пребывание в голове, не нуждающейся в помощи психиатра» [15].

Важнейшим для него было утвердить значительную роль Малой Руси в общерусской истории и культуре, сложносочинённый характер русского народа: «Малорусы же никогда не были покорены и присоединены к России, а издревле составляли одну из стихий, из которых складывалось русское государственное тело» [16]. Тексты Костомарова полны «общерусской» терминологии: находя две русские народности, он писал и об «общей русской народности», через которую проявлялась «принадлежность к общему русскому миру», «древняя связь его с общерусским миром», с «русским материком» и т.д. [17].

[14] Он же. Мысли южноруса. О преподавании на южнорусском языке // Основа. 1862. № 5. С. 5.
[15] Он же. Украинофильство. С. 322.
[16] Там же. С. 330.
[17] См., напр., его статью «Две русские народности».

Собственно, если говорить об общерусском сознании, то оно заключается именно в утверждении многосоставности Руси, её единства в историческом и культурном разнообразии, а не в провозглашении традиций и систем общественной жизни только одной из её частей образцовыми для определения того, что русское, а что нет. В этом смысле украинофильство было движением как раз подлинно общерусским — особенно на фоне того, с чем оно боролось: с великорусской замкнутостью на истории и культуре только Восточной Руси, с нередко проявлявшимся нежеланием представителей московско-петербургской интеллигенции и чиновничества видеть русскую культуру во всём её многообразии, признавать Западную Русь частью русского исторического пространства.

Против этого и была направлена основная деятельность украинофилов, то есть против «московского партикуляризма» (очень точный термин Н. Костомарова) [18], или же «восточнического русофильства» (как называл это М. Драгоманов) [19]. Вот как описывал это положение дел Костомаров: «Малорусу говорят: ты должен любить вместе с нами один только книжный общий наш язык, потому что этот язык столько же твой, как и наш; но ничего такого, что только твоё, а не наше — ты не смей любить: все это пусть пропадёт, и твоя местная речь должна замениться общим русским языком. Но современные нам малорусы не виноваты, что деды и отцы оставили им в наследие выработанную историею народность хотя и русскую, но отменную от великорусской» [20]. Защита двусоставности Руси стала основой всего движения.

[18] Костомаров Н.И. Правда москвичам о Руси // Основа. 1861. №10 (октябрь). С. 14.
[19] Петрик М. [Драгоманов М.П.] Что такое украинофильство? // Русское богатство. 1881. № 11. С. 124.
[20] Костомаров Н.И. Украинофильство. С. 330–331.

«Двуединая Русь» была кредом и другого лидера украинофильского движения — Пантелеймона Кулиша, который особенно упирал на разграничение функций двух частей Руси — за Восточною оставлял политическое руководство, а за Западной, как хотел он видеть, — духовное. Творчество Кулиша нередко описывается то как идейная эволюция от украинского сепаратизма к общерусскому патриотизму, то как эволюция от общерусских взглядов к украинскому национализму. Этот писатель и историк был действительно не очень последователен в высказываниях своих суждений, благодаря чему в его текстах можно найти подтверждения и тому, и другому подходу. Однако необходимо заметить, что при всём при этом для его взглядов характерна определённая константность, которой он не изменял никогда в жизни: это постулирование общерусскости в её разнообразии.

Сущность своей деятельности он видел в утверждении «русской двойственности»: «з`явились, наперекір царським творителям руської єдности, проводники руської двоістости» [21]. Под конец жизни он описал в письме внучке своего рода формулу общерусского самосознания: «Моє [22] он патріотство починається з Олега й Святослава, захоплює кляземщину й московщину з новгородчиною, вибивається з-під монгольського ярма, помагає нам вибитись із-під єзуїтської Польщі, опановує вкупі з царскою раттю “пучину крови нашої” Крим, визволяє нас із-під ляхо-татарського виродка — козацтва, і достойного чада його — гайдамацтва, в ввійшовши, при світлі царських шкіл, в океан всього світної науки, поновлює бояновську старорущину на звалищах кобзарських дум і живого слова народного. Тимчасом ся старорущина породила вже “новее в народ їх слово”, слово пушкінське, і воно дало нам силу знятись вище простолюдної пісні і повісти. Не вгасала пушкінська новорущина нашого староруського, бояновського духа, а воскресила його. По свій руській природі вона нам не ворожа, — не те вона, що польщизна: бо й її зродили наші ж таки староруськи розуми, ті, що утерявши “матір всіх руських городів”, зібрали докупи яку змогли руську землю під її чада» [23]. «Великий Руський Світ» — так обозначал Кулиш свою страну, объединению которой он посвятил трёхтомное сочинение «История воссоединения Руси» (СПб., 1874). Немало внимания он уделял и защите единства России. В 1857 г. он писал в одном из писем: «Сохрани нас Боже Московської землі одбігати! Се тілько москалі нас одбігали, кидавши нас то орді, то ляхам на поталу… А поки що, будем чинити так, як чинили наші предки. Москва їх одбігає, а вони до Москви горнуться, наче той брат, що покинули рідні брати на самарських степах» [24].

[21] Куліш П.О. До М. Карачевської-Вовківни, 7 липня 1892 // Вибрані листи Пантелеймона Куліша, українською мовою писані / Ред. Юрій Луцький. Нью-Йорк, Торонто, 1984. С. 266.
[22] Украиноязычные цитаты приводятся здесь и далее в оригинале, так как отразить в переводе своеобразие ещё становящегося языка, часто отличного от современной нормы, представляется просто невозможным, а перевод терминов и этнонимии в любом случае может быть спорным.
[23] Куліш П.О. До М. Карачевської-Вовківни, 7 липня 1892. С. 265–266.
[24] Он же. Лист до М. Юзефовича. Стичня 19, 1857 // Вибрані листи Пантелеймона Куліша. С. 92–93.

Общерусский патриотизм П. Кулиша особенно заметен в его описаниях русских отношений с поляками. Очень ярко и поэтично он выразил эти чувства в работе «Владимирия», посвящённой подъярёмной Руси. «В ХVI ст. ставропигиальное (самоуправляющееся) Львовское Братство было нашим набатом против папизма, смешавшего русский язык с польским до неразличимости посредством сочиненной иезуитами церковной унии; но теперь, когда русское православие, вместе с русскою народностью, восторжествовало над польским католичеством во всем… когда всюду древняя вера Киевского Владимира воcсияла вновь на русских займищах из-под развалин польщизны — наша Владимирия остается поди властью преемников Пизоня, Поссевина, Скарги, Кунцевича, Рутского… При обстоятельствах, убийственных для развития и даже существования русского элемента в Червонной Руси, он все-таки не поддался здесь польскому. Правда, он вдался невежественно, подобно нашим украиноманам, в козатчину, от которой сторонился 250 лет назад; он, можно сказать, отатарился, подобно предкам хмельничанам, но уже не при звуках оружия, а под скрипом первых своих беллетристов и публицистов, но тем не менее борется с элементом польским… История разделившейся Руси томила меня в обители Св. Юра больше, нежели в самом городе. Здесь яснее, нежели где-либо, я понимал, как в силу реакции козакам с их побратимами Татарами, едва и вся южная Русь не превратилась в такую польско-русскую помесь, какую видел я во Владимирии. “Это не русская церковь, — думал я, — не русские священнослужители: это костел, в котором метириесают полурусские священнослужители: это Ляхи в православном облачении. Вот чего домогались в Брест-Литовском паписты от наших предков! Они хотели уподобить всю Малороссию Польше и навсегда оторвать нас от великого Русского Мира”» [25].

[25] Кулиш П.А. Владимирия (1894) // Київська старовина. 1998. № 1.

Впрочем, у украинофильства были некоторые своеобразные особенности, которые важно отметить для понимания довольно печальной судьбы всего этого движения. И в первую очередь стоит сказать о таком его «родимом пятне», как концентрация внимания именно и преимущественно на казачьих корнях.

Запорожское казачество, хотя и было русским по самосознанию, всё же представляло собой довольно своеобразный культурный тип, обусловленный степным образом жизни и огромным влиянием на него культуры степных (тюркских) народов. Казачьи войны середины XVII в. были своего рода завоеванием казачеством старорусских земель (собственно, тогда из пограничных «украин» и родилась Украина как особый «казацкий» регион) и, несомненно, это оказало впоследствии большое влияние на их культурный облик. Так как украинофильство выросло из культурного движения, имеющего ностальгический характер относительно Гетманщины и её автономных прав, то и зацикленность на казачьем прошлом в ущерб всей остальной истории этих земель была ему свойственна изначально.

Этот с исторической точки зрения недостаток движения особенно прочувствовал и отразил в своём творчестве П. Кулиш. Именно это его свойство вызывало у Кулиша очень острое — и с течением жизни всё большее — неприятие, постепенно вылившееся в крайне негативную оценку всего казачьего прошлого и роли казаков в русской истории. Сознательную борьбу с романтизацией казачества он сделал важнейшей составляющей своей исторической концепции, о ней же он писал во многих своих статьях и письмах: «Повтікавши од Хмельничан у Харківщину, Вороніжчину і т.д. величали ми себе татарською назвою “козаки”, а свій край і в нових слободах і в давніх займищах звали польським словом Ukraina (по-російськи — Украйна) і плакались над сим словом, неначе в приказці Бог над раком. Тепер ми бачимо, що з давніх-давен були радними з Руссю московською і вірою, й мовою, через те налічуєте Ви нас по московських державах до 40 мільйонів. Розлучив нас із ними лях, кохаючись у козаках поти, поки вони його спалили й зарізали, а недопалену і недорізану Ляхву піймала за чуб правою рукою Москва, держучи лівою за чуба ж таки козака. Навіть хохлом зве нас Москаль через те, що ми взяли на себе образ і подобіє свого наставника Ляха» [26].

Кулиш пытался утвердить, что «не в козаччині наш ідеал національний», а в «словесной автономии», в особенностях южнорусских наречий, указывая на них как на главное основание местного патриотизма. И, несомненно, Кулиш стал одним из отцов украинского литературного языка. Он немало сам на нём писал, он редактировал поэтические сочинения Тараса Шевченко, он разработал особую алфавитную систему для его записи («кулишовка», лежащая — с некоторыми изменениями — в основе современной украинской письменности). Кстати, дальнейшая судьба этой письменности не обрадовала самого автора. Вот как он ещё в 1867 г. в письме к известному русофильскому деятелю Галичины Якову Головацкому описывал своё к ней отношение: «Вам известно, что правописание, прозванное у вас в Галичине Кулишивкою, изобретено мною в это время, когда все в России были заняты распространением грамотности в простом народе. С целью облегчить науку грамоты для людей, которым некогда долго учиться, я придумал упрощённое правописание. Но из него теперь делают политическое знамя. Полякам приятно, что не все русские пишут одинаково по-русски; они в последнее время особенно принялись хвалить мою выдумку: они основывают на ней свои вздорные планы, и потому готовы льстить даже такому своему противнику, как я… Видя это знамя в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания в имя русского единства…» [27]. Однако изобретённая им письменность всё же осталась самым значимым его вкладом в становление украинского национального проекта.

Победила и линия того же Т. Шевченко на так критикуемые Кулишом «козакоманство» и «плебейство», дополненное крайней неприязнью к «Московщине». И причины этого Кулиш, в общем-то, сам хорошо понимал: «Елемент ляхо-шляхетський вкупі з елементом татаро-хлопацьким, народів козаччину нам на погибель, і не погибли ми з нашою старорущиною єдино через те, що братня наша Русь, праведно звана Великою, спромоглась на тверду, законодавчу і виконавчу власть, — не так, як республіки шляхетська і її facsimile — республіка козацька. Очуняли ми, отверезились під її протекцією, навіть під її крутим деспотизмом, і позичили в неї позиченої в німця науки» [28].

[26] Куліш П.О. До С. Носа, 13 мая 1888 // Вибрані листи Пантелеймона Куліша. С. 251.
[27] Отрывок из письма П.А. Кулиша к Я.Ф. Головацкому, см.: Твори Пантелеймона Куліша. Львів, 1910. С. 699–700. Тогда же он писал к О. Патрицкому: «Се-б то — ми собi дома живемо, розмавляемо i пiсень спiваемо не однаково, а коли до чого дiйдеть-ся, то половинити себе нiкому не попустимо. Половинила нас лиха доля довго, i всиловувались ми до одностiйности руськоi крiвавим робом, i вже тепер шкода лядського заходу нас розлучати!» (Там же. С. 698).
[28] Куліш П.О. До М. Карачевської-Вовківни, 7 липня 1892. С. 267.

Действительно, П. Кулишу удалось подчеркнуть одно крайне важное свойство украинофильства, которое сыграло с этим культурным движением злую шутку: имея основания в романтизации казачьего прошлого, оно было чуждо как большей части истории малорусских земель, их культурному наследию, так и имело мало общего с их современным состоянием. Многие национальные движения в Европе рождались в эпоху романтизма, но мало какие были столь оторваны от конкретной реальности своих территорий и имели столь избирательные исторические основания.

В целом также можно сказать, что оппонирование этому свойству украинофильства изнутри самого движения Кулишу не удалось: он остался почти одинок в своих взглядах. Зато оказал немалое влияние на критику движения: в этом отношении верным его последователем был историк украинства Николай Ульянов, выводивший весь «украинский сепаратизм» из «казацкого завоевания». И всё же, несмотря на несомненные исторические основания этих взглядов, хотелось бы подчеркнуть, что украинофильство выросло не из казачьей культуры и не из казачьего движения, а из попыток использовать память о казаках малороссийским дворянством, хотя и имевшим казаков в своих предках, однако казаками уже давно не являвшимся. Если же говорить о самом запорожском казачестве, то современные исследования только подтверждают его огромную роль в деле защиты Православия в Речи Посполитой (а по сути, лидирование в деле этой защиты с 1620-х гг.) и в освобождении значительной части Западной Руси от польского административного и религиозного гнёта. Оно же сыграло огромную роль в истории защиты южных рубежей русских земель, дав блистательные образцы русского героизма.

Приверженность Кулиша к «народной речи», к сельской мове украинных сёл, которую он с друзьями (небезуспешно) старался развить в новый литературный язык, имела основания в тех самых понятиях о «народности», о которых уже шла речь выше. Городская культура Украины виделась не вполне подлинной, ненациональной, а потому достойной отрицания и замещения её «действительно народной» культурой. В основной части России, несмотря на очень широкую и долгую увлечённость в обществе этими свойствами идеологии «народности», тем не менее не смогли создать на сельской основе какой-то новой культурной традиции, претендующей на замещение старой городской культуры. Хотя теоретически попытаться создать на базе одного из многочисленных сельских диалектов альтернативную версию литературного языка можно было почти в любой точке Русской земли. На Украине же (то есть на землях бывшей Гетманщины) это в общем-то удалось.

Большую роль в этом сыграло то, что местная городская культура — вся русскоязычная и основанная на многовековой местной традиции — была признана не национальной не только как городская, но и как «общеимперская», общерусская. На самом деле русская культура, какой она сложилась к XIX в., была основана на западнорусской традиции (в том числе и языковой) едва ли не в большей степени, чем на среднерусской, и роль Киева как культурного центра была для неё никак не меньшей, чем Москвы. В результате городская культура Киева или Чернигова мало чем отличалась от культуры городских центров Великороссии, в чём легко можно было усмотреть и опасность общерусской стандартизации.

Кстати, сам по себе факт малорусского участия в создании общерусской культуры не только признавался, но и подчёркивался украинофилами. Так, например, в стихотворении «Національний ідеал» Кулиш написал: «Так само й Москалю живу вказали мову, / І привели його ід пушкінському слову». Тем не менее эта культура «верхов» виделась оторванной и мало выражающей сельскую стихию Малороссии. Сама по себе эта идея может быть признана абсурдной, ведь городская культура не может быть основана только на сельской традиции — ей естественно наследовать многовековой культурной истории. Но в соединении с новыми националистическими идеологиями эта идея оказалась довольно сильной.

В первую половину XIX в. Европа вступила в эпоху национализма, то есть создания современных наций. Они создавались либо центральными правительствами путём административной централизации и культурной унификации своих стран, либо национально-освободительными движениями народов, не имевших своей государственности. «Весна народов» (1848) сделала идеологию национализма господствующей в европейской общественной мысли и важнейшей составляющей всей политической жизни Европы. Важно отметить, что если в большинстве случаев создание национальной формы жизни было результатом длительного исторического развития, то многие другие народы (особенно в Центральной и Восточной Европе) имели иной исторический опыт и к созданию наций были, по сути, принуждены обстоятельствами международной политики. Речь идёт о народах преимущественно сельских, не имевших своей городской культуры (и связанной с нею политической истории) или же утерявших её вследствие иностранного господства. Эти «плебейские» народы, как тогда выражались, по новым поветриям европейской мысли должны были либо раствориться в крупных нациях, либо, путём активной модернизационной деятельности, добиться создания своих национальных форм государственности [29]. Национализм сельских народов оказался той идеологией, которая была быстро усвоена украинофилами, став новым идейным основанием для всего движения.

[29] Подробнее о городском и сельском типах национализма в истории Европы см.: Неменский О.Б. Национализм городской и сельский // Вопросы национализма. 2010. № 1.

Здесь кроется ещё одна сущностная характеристика украинофильства, выделяющая его из числа других краевых движений. Если «плебейские нации» Европы боролись за освобождение и за преобладание в городских центрах своей земли, не имея своей городской культуры и будучи представлены действительно почти только сельским населением, то у малорусов такая культура была — городские центры этой части Руси никогда не теряли местного культурного облика и продолжали свою многовековую культурную традицию. Однако русское понятие о народности с его постулированием подлинно народного характера только за деревней создало благоприятную почву для формирования особого — нигде более в Европе параллелей не имевшего — национализма, противопоставлявшего сельское и городское население одного и того же народа.

Украинофильство, перейдя на национальные рельсы, воспринимало свой народ именно как «плебейский» и моделировало национальное движение по образцу сельских народов Центральной Европы. Оно утверждало необходимость формирования национальной жизни за счёт местной городской, как будто она была пришлой, чуждой, как культура завоевателя. При этом никаких теорий, которые (пусть и ошибочно), но рассматривали бы местную городскую культуру как культуру иного народа, не было: достаточно было общего признания городской культуры как ненародной, свойственного тогда почти всему русскому интеллектуальному обществу. Так возник ранний украинский национализм, который ещё редко выдвигал действительно националистические идеи (о национальном суверенитете, о независимой Украине), но оказался своеобразной идеологией антигородского национализма. Этот национализм был альтернативой формированию национальной жизни на основе местной городской традиции, имевшей общерусский характер.

Наиболее остро эта проблема «плебейского национализма» проявилась в творчестве Михаила Драгоманова — одного из основных идеологов позднего украинофильства, представлявшего уже довольно крайние его формы. Драгоманов хорошо осознавал, что городская культура его земли ей не чужда, но был убеждённым приверженцем идеи народности, которую защищал в своём украинофильстве. Идею, что в основу национальной жизни должен быть положен «живой народный язык» и деревенские традиции, а городское наследие должно уйти в прошлое как ненародное.

Общерусскость украинской городской культуры виделась ему прямым доказательством её ненародного характера: «Лихо наше було в тому, що наш освітній рух XVI ст., на котрому видно було вплив європейського відродження наук і реформації, не вигорів через Берестейську унію й визвану нею православно-козацьку реакцію, котра дала в нашому письменстві XVII ст. перевагу церковнослов’янсько-руському макаронізму над елементом народним. Через те наші письменники XVII ст. не чули різниці своєї мови від письменської мови московської, також по-своєму макаронічної. А коли ця остання за часи Петра Великого стала органом розширеної державної культури, з досить сильним для тодішньої Східної Європи процентом світських європейських інтересів, то московсько-петербурзька література, котру виробляти помагали за Петра В. й українці, стала ширшою й живішою, ніж тодішня українська, й потягла до себе й наших людей, котрі дивились на неї не як на чужу, а як на свою» [30]. Однако эта общая культура виделась Драгоманову не подлинно народной, а значит и чужой. Он признавал наличие «общей интеллигенции русской или российской, которая складывается из великорусов и малорусов», но утверждал украинцев как народ деревенский, и только за этой деревенской культурой оставлял право на дальнейшую жизнь в национальную эпоху. Народническая направленность виделась ему неизбежно украинофильской: «Украинская национальность почти исключительно и представляется этим последним (простонародьем. — О.Н.), а потому и “чистым” “националам” украинским приходится быть “народниками”. Вообще на Украйне только нелогичный народник может не стать украинофилом, и наоборот. А с какого конца кто начинает — это дело личного развития, не больше» [31].

Своими оппонентами М. Драгоманов видел представителей «старорусского направления», то есть приверженцев местной старой русской культуры. Примечательно, что он всё же признавал за культурой «общества всероссийского» общерусский, то есть общий для великорусов и малорусов, характер. Но культура общества для него — это не культура народа, не народность. Говоря об украинцах, Драгоманов прямо указывал на опыт западных «плебейских» народов, правда, предпочитая сравнивать украинцев скорее с провансальцами: «новіша ідея вартості й права національностей, котрих історія обернула в плебейські й навіть сільські, та ще, як провансали й українці, попридержавних націях, дуже їм рідних» [32]; «Найприродніші наші спільники в Росії — це всі недержавні народи, котрі, виключивши поляків, німців і румин та почасти грузинів і вірмен, суть націями плебейськими» [33]. Это очень важный момент, который надо подчеркнуть особенно: украинцы виделись в числе не «порабощённых» наций, а именно среди «плебейских», то есть задачи украинофильства виделись не в освобождении от иноземной власти, а в создании своей современной культуры, основанной на деревенских традициях.

[30] Драгоманов М.П. Чудацькі думки про українську національну справу // Драгоманов М.П. Вибране. К., 1991. С. 536.
[31] Петрик М. [Драгоманов М.П.] Что такое украинофильство? // Русское богатство. 1881. № 11. С. 124.
[32] Драгоманов М.П. Чудацькі думки… С. 539.
[33] Там же. С. 543.

Это составляло, кстати, основу для его вовсе не враждебного взгляда на Москву и Великороссию. Драгоманов подчёркивал, что для отождествления украинцев с порабощёнными народами нет никаких оснований: «Який же резон ми маємо кричати, що “зажерна Москва” вигнала нашу мову з урядів, гімназій, університетів і т. і. закладів, в котрих народної української мови ніколи й не було або котрих самих не було на Україні за часів автономії, противуставляти цьому “нечуваному варварству” права фламандців у Бельгії або поляків і навіть венгрів у Австрії?» [34]. Он также указывал, что никакой «антиукраинской» политики Российской империи до Екатерины II (ликвидировавшей Гетманщину) не было: «До самих часів Катерини II, коли шкільні книжки українського видання став заміняти московськими та петербурзькими українець же, київський митрополит Миславський, великоруський уряд не робив нічого для культурної денаціоналізації українців» [35]. При этом он даже возлагал на имперский центр ответственность за разрушение русского единства: «Также силой держалась на “старом слоге” и последующая за церковным единством форма единства русского, — половины XVII до половины XVIII века, — эпохи макаронизма церковно-бело-маловеликорусского, Дмитриев Ростовских, Симеонов Полоцких, Феофанов Прокоповичей. Это единство тоже было разрушено прежде всего великорусами после Ломоносова. И здесь тоже история поставила и даже, смеем думать, решила дилемму: или единство, или народное разнообразие. А примириться это разнообразие и здесь не может иначе, как избранием одного языка посредствующим, а вовсе не стиранием всех остальных» [36]. Этим «посредствующим языком» (впрочем, не только для украинцев, но и для всех славянских народов) должен был быть русский: «Таким посредствующим языком в Славянщине, действительно, имеет более всего шансов сделаться язык великорусский, особенно при изменении к лучшему литературных условий в России. Украинцы не могут иметь ничего против этого посредничества и всегда высказывали ему сочувствие и в России, и даже в Австрии» [37]. Ближе к концу жизни Драгоманов активно сопротивлялся «москвожерним і австрофільскім» идеям отрыва Украины от России, выступая резко против москвофобских высказываний: «Такі національні рухи, як український, мусять вибороти собі признання й права — працею культурною й політичною. Наскільки “москалеїдство” може послужити в цій боротьбі? Ми показали в попередньому огляді, як мало воно має за себе історичного резону» [38]; «я кажу одверто, що ніде не бачу сили, грунту для політики державного відриву (сепаратизму) України від Росії, а, окрiм того, бачу багато iнтересiв спiльних мiж українцями i Росiєю, напр. справу колонiзацiї країн мiж Доном i Уралом» [39].

Очень интересно «народническое» мышление Драгоманова проявило себя в его взглядах на общественное движение в Галиции. Говоря о местном «москвофильстве», он находил такие его основания: «Дуже смішно виводити “москвофільство” в Галичині тільки від “московських рублів” або від існування “погодінської колонії”. Безспірно, галицьке “москвофільство” мусить мати свої органічні підстави. Найбільша з них: реакція полонізмові — одного роду з тою, котра привела Б. Хмельницького до підданства Москві. Далі свого роду аристократизм, котрий не вірить в сили самого галицького мужицтва, а обертається до спорідненої держави, котра має уряд, ієрархію, панство руське. Нарешті, притягає галицьку стару партію до Московщини й спорідненість національна» [40]. То есть, помимо реакции на полонизацию, в основе москвофильства виделся «аристократизм» и «национальное родство» — собственно то, что составляло основу для национальной консолидации у любого другого народа Европы, имевшего свою высокую культуру. Однако в этом не было «народности», то есть той самой «веры в силы мужицтва», которая виделась Драгоманову и всем украинофилам вместе с ним единственным достойным основанием для национального движения. При этом он вполне отдавал себе отчёт, что идея общности «украинской народности» Надднепрянщины и Галичины сама по себе весьма сомнительна, ведь «для галичан… придніпрянська історія майже стільки ж чужа, як і приволзька, тоді як історія придніпрянська все-таки має багато точок, спільних з приволзькою й приневською» [41].

[34] Там же. С. 539.
[35] Там же. С. 535.
[36] Петрик М. [Драгоманов М.П.] Что такое украинофильство? С. 110 (сноска).
[37] Там же.
[38] Драгоманов М.П. Чудацькі думки… С. 539.
[39] Там же. С. 540.
[40] Там же. С. 555.
[41] Там же. С. 556.

Не меньше (если даже не больше) негатива вызывало у Драгоманова галицкое краевое движение, пытавшееся создать местные национальные формы жизни на основе специфической для этого края русской городской традиции. Выступая против этой программы «авcтро-рутенизма», направленной, по его словам, против «общеруссизма и украинизма», он указывал, что местная городская языковая традиция есть «не народный язык, а язык Вашей публики и её литературы» [42]. Неудивительно, что на это он получил ответ, в первую очередь выражающий недоумение по поводу столь странного для галичанина того времени представления о том, что есть «народное», «народ». Львовская интеллигенция жила более в контексте польской культуры, и это русское понятие «народа» было для неё странным и непонятным: «Интересно однакъ [43] знати, що Вы понимаете черезъ слово “народъ”? Изъ Вашихъ слôвъ можна тôлько съ всею вероятностью заключити, що “народъ” то селяне, земледельци, — значить “народъ” берете въ значенiю найтеснейшôмъ: яко то само що “найнизiшй” непреосвещенный класъ общества”, або “простый народъ”. Того последнего имени однакъ намъ заказуете употребляти; и въ письмахъ до насъ неупотребляете. Для чого? Нехай буде по Вашому, нехай слово “народъ” озна чае “простый народъ” (plebs)… То следовалобы зъ того тôлько то, що мы все чуемъ себе чи “публику такъ близкими до “народа”, що просто идентификуемся съ нимъ… Еслижъ мы, если сама “публика” т.е. высшая клясса у насъ (бо шляхты не маемъ ни дворянъ) себе воображавъ за “настоящiй народъ” (Вашои дефиннiии), пытаемъ, чи то не верхъ совершенства, чи не бôльше, якъ зближенье? А Вы таки сердитесь!» [44]. Так, украинофильство в лице М. Драгоманова наталкивалось в Галичине на ту культурную границу, которую путём диалога преодолеть было вряд ли возможно.

Такой же, кстати, проблемой была и другая граница — между православной традицией, для Левобережья Днепра безальтернативной, к тому же являвшейся основой старой казачьей идентичности, и галичанским униатством. «Об’являти церкву уніатську національною малоруською святощію — значить розриватись не тільки з історичною малоруською традицією, а й з теперішнім status quo. Клерикалізм уніатський — це галичанський сепаратизм не тільки від України, а й від Буковини, це просто абсурд, тим паче, що в самій Галичині унія майже зовсім не має щирих прихильників в самому попівстві» [45]. При этом Драгоманов хорошо осознавал, что «церковна проповідь защепила й випестила серед нашого народу ідеал царсько-державний, котрого тепер, безспірно, держиться найбільша частина народу» [46]. И надо иметь в виду, что униатство в данном случае отвергалось ещё и на том основании, что оно затронуло главным образом русские городские слои, так и не сумев укорениться в деревне, даже среди формально униатских священников, на что Драгоманов и обращал внимание.

[42] Драгоманов М.П. Украинщина или рутенщина? Другий лист до редакції «Друга» // Другъ (Львов), 1874–1875. См. также: Драгоманов М.П. Літературно-публіцистичні праці. Т. І. К., 1970. С. 408.
[43] В цитате на львовском язычии я оставляю старую орфографию, так как современного варианта того же язычия просто не существует.
[44] Ôтповедь на «второе письмо» г. Украинця (редакции «Друга») // Другї (Львов), 1874–1875.
[45] Драгоманов М.П. Чудацькі думки… С. 556.
[46] Там же.

Впрочем, попытки Драгоманова распространить украинофильскую идеологию на Галицию оказались небезуспешны. Бывший ещё в 1870-х гг. членом москвофильских кружков Иван Франко увлёкся его идеями и стал важнейшим проводником идеологии русских украинофилов в Австро-Венгии. Этот талантливый и высокообразованный писатель и исследователь оказал огромное влияние на распространение украинского литературного языка в Галиции.

Украинофильство, каким оно было в 1870–1880-х гг., уже после весьма подхлестнувших его развитие запретительных Валуевского циркуляра и Эмского указа, являло собой в лице многих своих представителей уже род национализма, и автономистские, а то и сепаратистские тенденции всё более давали себя знать. Это различие — между краевым культурным движением и движением уже политическим было осознано целым рядом русских мыслителей, правда, уже в более позднее время — в первую четверть ХХ в. В начале статьи уже были приведены некоторые цитаты такого рода. Приведу также и суждения Петра Струве из его статьи 1912 г.: «Тут ставится проблема создания из местного “быта” и “наречия” новой национальной и всеобъемлющей культуры, которая должна соперничать с культурой общерусской и вытеснять её с территории “этнографической” Украйны… Я не думаю, что это возможно. Я не думаю также, чтобы со стороны русской общественной мысли было правильно замалчивать истинное положение вещей и, по временным соображениям политической тактики, стирать те редкие грани, которыми одно понимание вопроса отделяется от другого. Разногласие это таит под собой огромную культурную проблему, чреватую — если интеллигентская “украинская” мысль ударит в народную почву и зажжёт её своим “украинством” — величайшим и неслыханным расколом в русской нации, который явится по моему глубочайшему убеждению подлинным государственным и народным бедствием. Все наши “окраинные” вопросы окажутся совершенными пустяками в сравнении с такой перспективой “раздвоения” и — если за “малороссами” потянутся и “белорусы” — “растроения” русской культуры» [47].

Примечательно подчёркивание ненародного характера этого движения, хотя и основанного на идее народности. Как написал тот же Струве, «украинскому движению в России интеллигентский характер присущ гораздо больше, чем всем другим общественным движениям» [48]. При этом надо отдавать себе отчёт, что украинофильство нигде не было массовым и преобладающим даже в интеллигентской среде. Это было увлечение небольшого круга людей на фоне преобладающей общерусской традиции и общерусского патриотизма, причём как на Украине, так и в Галиции. В этом плане считать украинофилов основными представителями взглядов приднепровской или галицийской интеллигенции никак нельзя. И тем более нельзя таковыми считать ранних украинских националистов, то есть сторонников создания особой украинской нации со своим — отдельным от общерусского — национальным языком и государственностью.

Украинофильство показало себя способным на постановку таких задач, однако не они определяли его характер и его основной идейный настрой. В целом на протяжении всего своего существования оно оставалось идейно довольно однородным: его целью было утверждение как минимум двусоставности русской культуры на основе поднятия значения «южнорусской» (хотя в первую очередь приднепровской) культурной традиции и истории. Преодолеть тот «ультрарусский сепаратизм людей середины России» [49], который был и остаётся по сей день важнейшим источником любых сепаратистских идей в других частях Русской земли. В этом смысле оно было собратом другого похожего идейного движения, только на севере Западной Руси — западнорусизма. Хотя, в отличие от него, украинофильство показало гораздо большую тягу к культурному сепаратизму, особенно выразившуюся в языковом творчестве. Желаемая украинофилами двусоставность виделась по-разному: кому-то просто как культурная выраженность, а кому-то и как федеративная государственность с Украиной на особых правах.

Впрочем, это осознание русским обществом опасности перерастания украинофильства в украинский национализм было запоздалым и не замечающим факта появления рядом с ним и потенциально вместо него нового идейного движения под тем же именем, представлявшего для общерусского культурного пространства гораздо большую опасность. Речь идёт об украинстве.

[47] Струве П.Б. Общерусская культура и украинский партикуляризм // Русская мысль. Кн. I. М., 1912. С. 84–85.
[48] Там же. С. 82.
[49] Раньше всего это выражение употреблено, кажется, в статье: М. Т-овъ [М. Драгоманов]. Восточная политика Германии и обрусение // Вестник Европы. 1872, май. С. 239.

Польское влияние

Если говорить об идеологии украинства, то невозможно обойти тему польского фактора в её формировании. Нередко можно услышать мнение, что поляки, собственно, и создали эту идеологию в своих политических целях. Это, конечно, не совсем так, однако польское влияние здесь действительно имело огромную роль и как историческое наследие, и как сознательная деятельность многочисленных представителей польского общества, составлявших дворянское большинство на землях российского Правобережья в Галиции. Само украинство было в значительной степени антипольским, но оно при этом как бы наследовало польскую опцию русской истории.

Корни украинской проблемы, несомненно, в польской экспансии на Русской земле. В середине XIV в. король Польши Казимир III Великий захватил разорённую монголо-татарскими набегами Червонную Русь. На её территории было образовано Русское воеводство, которое, несмотря на название, стало быстро терять своё русское лицо, превратившись в объект активной польской колонизации, а центральный его город Львов стал похож на другие польские города. Те русские земли, которые объединились в XIII–XV вв. вокруг Литвы — княжества, которое обладало достаточно сильным войском, чтобы защищать их от ордынских набегов, — также стали объектом постепенной колонизации польской шляхтой, по мере сближения двух государств. Огромную роль сыграла Ливонская война — тогда Великое княжество Литовское, Русское и Жмудское было вынуждено войти в состав объединённого государства Речь Посполитая под властью Польской короны, перед тем смирившись с аннексией Польской короной тех своих огромных южных владений, которые и составляют теперь центральную Украину (в отличие от оставшихся в составе Литвы земель будущей Белоруссии).

Активная политика Москвы по собиранию под её властью русских земель, начатая ещё в конце XV в., привела к необходимости идейного оформления польского господства над Западной Русью. Многие польские публицисты и историки второй половины XVI и первой половины XVII в. работали над тем, чтобы обосновать отличие народа Западной Руси от Восточной. Они изобрели теорию восточной границы Речи Посполитой как границы Европы и Азии (при том, что до конца XVI в. традиционно на картах Европы находилось место и Московскому княжеству), описывали чудовищно-варварский характер «Московии», её противоположность во всём польской высокой культуре с её зоной влияния. Хотя память об общерусском единстве полностью истребить не удалось, жившие под властью Москвы русские назывались почти исключительно «московитами», «москалями», а имя русское было оставлено только для подконтрольной Западной Руси. Западная Русь почти полностью лишилась своей культурной элиты и имущественной знати — старая русская аристократия ополячилась, а в 1608 г. ушёл из жизни последний православный магнат — князь Константин Константинович Острожский. К середине XVII в. утвердилось обозначение всех земель, на которых преобладающее влияние получило сложившееся в предшествующем столетии на границе с Диким полем казачество, как «украинных» земель, «Украины». Окончание войн, начатых восстанием Б. Хмельницкого, провело новую границу — между Правобережьем и Левобережьем. Через некоторое время на правом берегу Днепра снова и ещё надолго утвердилась польская власть и польская пропаганда.

В деле раскола Руси на Московскую и Польско-Литовскую огромную роль играла церковная политика — начиная с разделения прежде единой Киевской митрополии в XV в., когда появились две митрополии — одна с центром в Москве, а другая с центром в Вильне (нынешний Вильнюс). Последняя в лице нескольких своих иерархов во главе с митрополитом была вынуждена в 1596 г. пойти на унию с Римской церковью, перейдя из послушания Константинополю в послушание Риму и став фактически католической, но с элементами православной обрядности. Большинство православной иерархии тогда отказалось признавать акт Унии и смогло воссоздать православную митрополию в 1620 г. Как писали тогда деятели православного сопротивления, вся политика Рима была направлена на то, «чтобы на Руси не было Руси [50]». Папа Урбан VIII тогда говорил: «Через вас, русские, я надеюсь обратить весь Восток» [51]. После войн XVII в. Униатская церковь получила полное преобладание в оставшихся в составе Польши землях, искореняя в них дух Православия, понимавшегося тогда как «русская вера».

Празднование 4 ноября дня освобождения Москвы от поляков, узаконенное теперь в России, имеет тем больший смысл, что отмечает дату наибольшего продвижения польской экспансии на Русь и, одновременно, начало её отката — то есть переломную точку в огромном, многовековом историческом процессе. Однако она не остановилась даже тогда, когда в конце XVIII в. государство Речь Посполитая было уничтожено, а западнорусские земли, за исключением Галиции, Буковины и Закарпатья, вошли в состав России. На них оставалась польская шляхта, которая уже привыкла считать их своими и вооружилась новой — националистической — идеологией. XIX век — время усиленной полонизации (ополячивания) западнорусских земель уже внутри Российской империи, в том числе и прежде чисто русского Киева.

Тогда же мысль польской интеллигенции снова неустанно работала над тем, как оторвать Западную Русь от России. Вначале разделение «узаконили» в сфере польского языка: этноним «ruski» («ruscy») остался для обозначения западнорусского населения, а «москалей» обозначили через слово «rosjanie», которое для поляка никак с Русью не ассоциировалось [52]. Лидер первого польского антироссийского восстания Т. Костюшко известен и как автор одного из самых ранних открыто заявленных планов русского этноцида — он описывал способы окончательного ополячивания западнорусского населения.

[50] Supplicatia do przeoświeconego i jaśnie wielmożnego przezacney korony Polskiey y W. X. Lit. oboiego stanu duchow nego i świeckiego senatu: w roku tym teraźniejszym 1623 do Warszawy na sejm walny przybyłego. Od obywatelow koron nych I W. X. Lit. wszystkich wobec, i każdego z osobna: Ludzi zawołania szlacheckiego, relligiey staroźytney graeckey, posłuszeństwa wschodniego // Документы, объясняющие историю Западнорусского края и его отношения к России и к Польше / Сост. М.О. Коялович. СПб., 1865. С. 248. Стоит отметить, что в переводе этой фразы, сформулированной по-польски, второе «Руси» точнее было бы писать с маленькой буквы, так как в данном случае это этноним.
[51] «O mei Rutheni, per vos ego Orientem convertendum spero».
[52] Вскоре эту же лексическую операцию «импортировали» в украинский литературный язык.

Однако такие планы довольно быстро показали свою нереалистичность. Новое идейное настроение в польской интеллектуальной среде относительно Западной Руси блестяще сформулировал известный польский историк, религиозный мыслитель и общественный деятель ксёндз Валериан Калинка (1826–1886): «Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России». Описанные им методы отрыва Западной Руси от России могут считаться одной из наиболее ранних и откровенных формулировок того, что несколько позже стало именоваться «украинством». Приведу цитату сколь обширную, столь и значимую [53]: «Исторический процесс, при Казимире начатый, а Ядвигой продвинутый, имевший результатом продвижение западной веры и цивилизации на двести миль на восток, на наших глазах проходит свой второй этап. Реакция Востока на Запад, начавшись с бунта Хмельницкого, постоянно усиливается и отбрасывает нас к средневековым пястовским границам; приговор ещё не произнесён, но дела обстоят очень плохо. Как защититься? Чем? Силы нет, о праве никто и не спрашивает, а прославленная западная христианская цивилизация сама себя отрицает и отступает… Где плотина против того потопа, который после всех моральных прав и материальные нити порвал, и валит, приближается, хлынет в любой день и всё затопит? Где? Возможно, в своеобразии этого русского народа. Поляком он не будет, но обязательно ли он должен быть Москалём? Бог его им не сотворил, не на то его предназначил; им его могут сделать только обстоятельства, собственная ненависть, чужая увёртливая сила и большая хитрость. То самосознание и та жажда к своеобразию, которые появляются у Русина, хватит ли их, чтобы дать отпор российской абсорбции и ассимиляции? Нет: это не Поляк, который, даже будучи проглоченным, не даст себя переварить. У Поляка другая душа и в ней такая стойкая сила, что переваренным он быть не может; но между душой Русина и Москаля такой принципиальной разницы, такой непроходимой границы нет. Но она была бы тогда, когда б каждый из них имел свою веру: и потому Уния была столь мудрым политическим делом, а её запущение столь пагубным. Русь как племя по натуре своей иная, а если б она по совести и по духу была б католической, то собственно Россия была бы возвращена в свои природные границы и в них удерживалась бы, а на Дону, Днепре и Чёрном море было бы что-то иное… Раз уж этот пробуждающийся народ проснулся не в польских чувствах и сознании, то пусть останется при своих, но пусть они будут душой с Западом, а с Востоком только формой связаны. На этот факт мы сегодня повлиять уже никак не можем, но мы должны стараться о таком его в будущем направлении и развороте, так как только этим способом мы сможем удержать ягеллонские приобретения и заслуги, остаться верными миссии Польши удерживать те границы цивилизации, которые она очертила. Русь — это страна и народ, от которого надо суметь отказаться ради того, чтобы его не утратить; пусть она будет собою и пусть будет католической в другом обряде, а тогда и Россия никогда не поднимется и к братским отношениям с Польшей вернётся. А если бы даже — предположим наихудшее — этому никогда не бывать, то и в таком случае лучше Русь самостоятельная, чем Русь российская; если Гриц не может быть моим, как говорится в известной поговорке, то пусть по меньшей мере не будет “ни мне, ни тебе”. Это самое общее историческое и политическое убеждение обо всей Руси. А Галицкая Русь играет в этом деле наиважнейшую роль, решительную, так как она одна ещё имеет средство для спасения русских душ и сохранения своеобразия русской души — Унию. Наша же роль — и более чем роль, так как является исторической и религиозной миссией поляков в Галиции — не препятствовать национальным устремлениям и росту Руси, охранять её, даже помогать им, потому что таким образом уймётся со временем и ненависть к Ляху; охранять Унию и беречь как зеницу ока, и с помощью неё укреплять любовь к вере, её постоянство и единство Руси с Римской церковью» [54].

Как писал виднейший исследователь украинства Н.И. Ульянов, «поляки, в самом деле, по праву могут считаться отцами украинской доктрины», «поляки взяли на себя роль акушерки при родах украинского национализма и няньки при его воспитании», «весь фонд анекдотов, сарказмов, шуточек, легенд, антимосковских выдумок, которыми самостийничество пользуется и по сей день, — создан поляками» [55].

[53] В русской публицистике не раз приводилась эта цитата, однако в весьма вольном пересказе и заметно сокращённая. Этнонимы при настоящем переводе оставлены такими же, как и в оригинале.
[54] Tarnowski A. Ksiądz W. Kalinka. Kraków, 1887. S. 169–170.
[55] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996. С. 5, 8, 83.

Впрочем, были и поляки, ставшие активными деятелями ещё украинофильского движения. Один из виднейших представителей украинофильства польского происхождения — «хлопоман» Владимир Антонович — так писал о своём выборе: «По воле судьбы, я родился на Украине шляхтичем; … я увидел, что поляки-шляхтичи, живущие в Южнорусском крае, имеют перед судом собственной совести только две исходные точки: или полюбить народ, среди которого они живут, проникнуться его интересами, возвратиться к народности, когда-то покинутой их предками, и неусыпным трудом и любовью по мере сил вознаградить всё зло, причинённое ими народу, вскормившему многие поколения вельможных колонистов, которому эти последние за пот и кровь платили презрением, ругательствами, неуважением его религии, обычаев, нравственности, личности, — или же, если для этого не хватит нравственной силы, переселиться в землю польскую, заселенную польским народом, для того чтобы не прибавлять собою ещё одной тунеядной личности, для того чтобы наконец избавиться самому перед собою от грустного упрёка в том, что и я тоже колонист, тоже плантатор, что и я посредственно или непосредственно (что впрочем всё равно) питаюсь чужими трудами, заслоняю дорогу к развитию народа, в хату которого я залез непрошеный, с чуждыми ему стремлениями, что и я принадлежу к лагерю, стремящемуся подавить народное развитие туземцев и что невинно разделяю ответственность за их действия. Конечно, я решился на первое, потому что, сколько ни был испорчен шляхетским воспитанием, привычками и мечтами, мне легче было с ними расстаться, чем с народом, среди которого я вырос, который я знал, которого горестную судьбу я видел в каждом селе, где только владел им шляхтич, — из уст которого я слышал не одну печальную, раздирающую сердце песню, не одно честное дружеское слово (хоть я был и панич), не одну трагическую повесть о истлевшей в скорби и бесплодном труде жизни… который, словом, я полюбил больше своих шляхетских привычек и своих мечтаний. Вам хорошо известно, г. Падалица, и то, что прежде чем я решился расстаться с шляхтой и всем её нравственным достоянием, я испробовал все пути примирения; вы знаете и то, как были с Вашей стороны встречены все попытки уговорить вельможных к человечному обращению с крестьянами, к заботе о просвещении народа, основанном на его собственных национальных началах, к признанию южнорусским, а не польским того, что южнорусское, а не польское; вы были ведь свидетелем, как подобные мысли возбуждали вначале свист и смех, потом гнев и брань, и, наконец, ложные доносы и намеки о колиивщине» [56].

Такой выбор, связанный с определённым самоотречением от своей польской культуры и традиционного польского взгляда, понятное дело, был редкостью. И всё же несомненно, что участие польских украинофилов в общем идейном движении способствовало усвоению им некоторых специфически польских понятий о русском пространстве. К примеру, уже у Драгоманова в его украиноязычных работах господствует различение великорусов и малорусов как «украинцев» и «россиян», что помогало не упоминать об общей русскости.

Действительно целенаправленная работа по расколу русского народа стала осуществляться польскими интеллектуалами после неудавшихся восстаний 1831 и 1863 гг. Центром притяжения польских деятелей, бежавших после их поражения из России, был Львов — столица провинции Галиции (ставшей после разделов Речи Посполитой австрийской). Польский повстанческий генерал Людвик Мерославский писал: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат её. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, и мы будем расти и крепнуть» [57].

Огромную роль в формировании украинства сыграл поляк Франтишек Духинский ещё в 1850-х гг. Это был человек, действительно одержимый ненавистью к России — в этом плане его образ мыслей был специфически польским: Россия виделась извечным агрессором, нападавшим на русские земли Польши и потому виновным в её печальной судьбе. Но для обоснования того, что эти земли именно польские и по праву должны принадлежать Польше, он создал особую расовую теорию и с помощью неё своеобразную концепцию общей истории [58].

В первую очередь он исходил из привычного для польской культуры представления, что вся Русь входила в состав Польши, а Московия к Руси исторически никакого отношения не имеет. В состав Руси, кстати, он включал не только Западную Русь, но и Литву и бывшие земли Великого Новгорода. «Органическое единство» поляков и «русских» он доказывал на основании общего имени «полян» у племён, сыгравших центральную роль в формировании государств Польши и Киевской Руси — собственно, в них виделось одно и то же племя, а «русские» понимались как региональная вариация польского народа. Немало сил было им потрачено на доказательство того, что и по языку, и по религии русские с поляками представляют одну общность. Он воскрешал старую линию униатской историографии, доказывавшей, что Русская церковь (Киевская митрополия) всегда тянулась к единству с Римом и лишь изредка от него отпадала [59] — и то по вине Москвы.

[56] Антонович В. Моя исповедь // Основа. 1862. № 1. С. 89–90.
[57] Цитата по: Щеголев С.Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. Киев, 1912. С. 50–51.
[58] См. основные его работы: Zasady dziejów Polski i inhych krajów słowiańskich. P., 1858–1861; Treść lekcyi historyi polskiej wykładanych w Paryżu. P., 1860; Pologne et Ruthénie. Origines slaves. P., 1861; Nécessité des réformes dans l’exposition de l’histoire des peuples Aryas-Européens et Tourans. P., 1864; Peuples Aryas et Tourans, agriculteurs et nomades. P. 1864.
[59] Впервые в униатской историографии эту теорию высказал в начале XVII в. Лев Кревза, и потом она всегда оставалась важнейшей чертой униатского взгляда на русскую историю. См. об этом: Неменский О.Б. История Руси в «Палинодии» Захарии Копыстенского и «Обороне унии» Льва Кревзы // Україна та Росія: проблеми політичних і соціокультурних відносин / Під ред. В.А. Смолія. Київ, 2003. С. 409–434.

Стремясь доказать этническую чуждость «москалей» и русских, он стал доказывать, что «москали» — вообще не славяне, а народ со смешанными кровями, среди которых преобладала финская (то есть, по его понятиям, кровь кочевых неиндоевропейских народов), которая была также сильно разбавлена опять же туранским татаро-монгольским элементом. Более того, сами москали виделись как народ кочевой, доказательства чему Духинский находил и в современной жизни России, утверждая, что «они останутся кочевниками навсегда», ведь такова их расовая природа. Польско-русское противостояние он рассматривал как конфликт двух рас — земледельцев арийцев и кочевников туранцев. Естественная граница между туранцами и арийцами была обозначена по рекам Днепру, Двине и «речкам Финляндии». В этом плане днепровское Левобережье виделось всё же туранским. Понятно, что туранцами объявлялись и казаки, чья расовая близость с «москалями» и естественная для туранцев агрессивность и была причиной многих бед Польши. Эта же граница понималась и как разделительная линия между европейской цивилизацией и Азией, Востоком, понимаемым как нечто извечно враждебное Европе.

Также актуализировалось старое польское представление о поляках как о «форпосте христианства на Востоке»: московиты, вследствие своей туранской природы, исказили христианскую веру, впав в схизму, а значит, христианами не являются. Противостояние Московии и Польши — это, соответственно, и есть конфликт христианства с «поганскими» народами на Востоке. Московское царство, по утверждению Духинского, не является наследником Киевской Руси и никакого отношения к нему не имело. Россия правит Малороссией вследствие её завоевания, которое произошло в 1709 г. в результате Полтавской битвы. За великорусами он оставлял только наименование «москалей», противопоставляя их «русским», традиционно жившим с поляками. При этом он писал, что наименование «Россия» было украдено «москалями» у «русских», узурпировано при Петре I. Так же украден был и язык, который ему представлялся заимствованным и изрядно подпорченным церковнославянским.

Вся история русско-московских (а значит и польско-московских) отношений описывалась лишь как история постоянной конфронтации. При этом сама эта конфронтация виделась священной борьбой европейской цивилизации христиан-арийцев с варварским туранским Востоком, а потому ей придавался мессианский смысл. Духинский мечтал видеть Европу единой (федерацией во главе с Францией) и как единое целое воюющей с туранской Москвой. Он призывал: «На Днепр! На Днепр! В Киев! О, народы Европы! Там ваше согласие, ведь именно там малороссы ведут борьбу против Москвы, защищая свою европейскую цивилизацию». Так, древняя идея об избранничестве польского народа переводилась со старого религиозного языка на понятия современной и всё более модной тогда расовой теории.

Украинство

Собственно украинство родилось из освоения его представителями польской опции Руси [60]: отрицания общерусского самосознания и культуры, утверждения этнической разобщённости и исконной враждебности с «москалями», осознания принадлежности к польскому пространству «европейской культуры» и особой миссии «на Востоке» в борьбе с «московской азиатчиной». В отличие от украинофильства, имевшего избирательные основания местного патриотизма, украинство оказалось негативным ко всей местной русской истории и традиции: отрицая русскость, но претендуя на русское историческое пространство, оно имеет негативное направление деятельности в борьбе со всем русским. Будучи оторванным от культурной традиции Юго-Западной Руси, украинство явилось своеобразной культурно-политической идеологией создания новой этнонациональной реальности. Юго-Западная Русь была лишь частью этно-культурного целого, но из неё решили сделать отдельную нацию. Главной помехой в этом деле оказалось само население, чем-то отдельным не являвшееся и сохранявшее старое самосознание. Тогда главной идеей стало изменение населения: замена его самоназвания и исторической памяти.

[60] О польской опции Руси см. подробнее: Неменский О.Б. Поляки и русские: народы разных времён и разных пространств // Вопросы национализма. 2010. № 3.

В украинофильском течении были явные ноты культурного сепаратизма, но оно никогда не пыталось отрицать русскость своей земли и общность русской культуры. Его задачей было утверждение местного своеобразия, а не раскол Руси и борьба со всем русским. Оно акцентировало краевое свое образие, но не было антирусской политической партией — смешивать его с идеологией русоцида, как и придавать этой идеологии его основы — по меньшей мере неверно. С другой стороны, украинство, несомненно, основывалось на традиции украинофильства, использовало её. Сам характер украинофильской идеологии с её казачьими корнями и антигородским «народническим» настроем (с изобретением на основе деревенских говоров Полтавщины нового литературного языка) неизбежно придавал ей те черты, которыми потом смогло воспользоваться украинство. Украинофильство утверждало чуждость старой местной городской культуры на основе идеи народности, а украинство просто объявило её результатом русификации.

Для утверждения подобных идей очень значимым фактором оказалось административное способствование их распространению со стороны австрийской власти, получившей, ещё по первому разделу Речи Посполитой, всю Галичину. Вена с активностью подхватила польскую мысль о раздроблении русского народа. Ещё в революционный 1848 год губернатор Галиции граф Франц Стадион фон Вартгаузен произнёс перед русской депутацией галицийского сейма следующие, получившие широкую известность, слова: «Вы можете рассчитывать на поддержку правительства только в том случае, если захотите быть самостоятельным народом и откажетесь от национального единства с народом вне государства, именно в России, то есть если захотите быть рутенами, а не русскими. Вам не повредит, если примете новое название для того, чтобы отличаться от русских, живущих за пределами Австрии. Хотя вы примете новое название, но всё-таки останетесь тем, чем вы были».

Идея использовать для обособления Западной Руси латиноязычное обозначение русских «Rutheni» была не нова, но всё же не прижилась. Равно как не была понята в западнорусском обществе более поздняя идея венских историков различать на письме московских русских как русских «с двумя “с”» и галицийских русских как русских «с одним “с”»: грамматические правила при написании формы прилагательного к слову «Русь» здесь ещё не устоялись, но этнического смысла им никто не придавал. Всю вторую половину XIX в. в Галиции происходил мощный процесс русского национального возрождения. Сильное культурное движение за возрождение русского облика Галиции, Буковины и Угорской Руси, за приобщение к общерусской культуре и использование русского литературного языка началось ещё в 1849 г. благодаря впечатлению от прохода российской армии ген. И.Ф. Паскевича через западнорусские земли (шла она на помощь Вене в деле подавления венгерского восстания). Движение это стало по-настоящему активным после публикации в журнале «Слово» за 1866 г. статьи, отстаивающей принадлежность местных русских к одному народу с русскими в России и проповедовавшей возврат к общерусскому единству. «Москвофильство», как было названо это течение австрийцами, представляло большую опасность для Вены, польский же взгляд на русские этнические различения оказался как нельзя кстати: он отрицал принадлежность местных русских к «московитам» и он же позволял создать идейные основы для дальнейшей экспансии на русские земли во время будущей войны [61]. По настоящему Вена обернулась лицом к украинству только к 1890-м гг., когда будущая война с Россией становилась всё более зримой.

[61] К тому же украинское национальное движение de facto имело и большой антипольский заряд, что позволяло Вене играть на межнациональных противоречиях в Галиции. Вот что писал об этом В. Калинка: «Ссорить между собою разнородные племена, побуждать одних против других — традиционная политика Австрии. В Кракове побуждали евреев против христиан, в Галиции крестьян против помещиков, в Венгрии славян против мадьяр, пришла теперь очередь и русинов побуждать против поляков» (Kalinka W. Galicya i Kraków pod panowaniem Austryackiem. Kraków, 1898. C. 77).

Датой первой публичной презентации украинства можно считать 25 ноября 1890 г., когда в сейме Галиции два русских депутата — Ю. Романчук (представитель «Русского клуба», состоявшего из 16 депутатов сейма) и А. Вахнянин — выступили с заявлением о том, что православно-униатское население Галицкой Руси, называющее себя русским, на самом деле не имеет ничего общего с русским народом, а является другим, ранее не замеченным народом — украинцами. Это было началом т.н. «Новой эры» в политической жизни Галиции. Уже в 1895 г. вместо прежней русской делегации в нём оказалась украинская.

Цель утверждения украинской идеологии была политическая: для австрийцев важно было лишить восточнославянское население Галиции общей идентичности с зарубежными русскими, чтобы задавить сепаратистские пророссийские настроения в крае; для поляков и в Австро-Венгрии, и в России было важно утвердить жёсткую этническую и цивилизационную границу между польской Русью и Русью восточной, уничтожить саму идею общерусского единства как грозящую сломить польское господство (сохраняемое и тогда в социальном отношении и желаемое в будущем как вновь государственное) на западнорусских землях.

Таким образом, задача украинства заключалась в первую очередь в радикальном уничтожении в памяти и актуальной реальности всего, что было общерусским. «Украинцы» и «москали» объявлялись совершенно разными народами, и утверждалось, что так было всегда. Более того, утверждалось, что между украинцами и москалями всегда были конфликтные отношения, эти народы исторически противостояли друг другу, и именно «москали» всегда были главными врагами украинцев. Само русское имя было отобрано у них москалями, а потому украинцы вынуждены его не употреблять, при этом, конечно, не признавая русскими и москалей. Всё, что русское, соответственно отрицалось. Украинцы — древний европейский народ, который всю свою историю страдает из-за соседства с азиатской Московщиной, а борьба с москалями, таким образом, — основная задача украинцев, и более того — их европейская миссия.

Подробную разработку истории на основании такой концепции осуществил Михаил Грушевский — действительно крупный и талантливый историк, много сделавший для изучения прошлого Западной Руси, но описывавший его в соответствии с идеями украинства. Не раз подмечаемая современниками его личная ненависть к России помогла ему быстро переключиться с украинофильских идей на новое украинство. Украинский народ в его работах был задолго до Киевской Руси, также бывшей его государственным формированием. Он разработал теорию преемственности украинской государственности от Киевской Руси через Галицко-Волынское княжество, Великое княжество Литовское и до Гетманщины. При этом отношения с поверхностно славянизированными финскими племенами на востоке (москалями) он рассматривал как исторически конфликтные, и для более позднего времени находил немало украинско-московских войн. Так, только через составление новой, по сути фэнтезийной истории, можно было заретушировать отсутствие украинской этнической идентичности в прошлых столетиях и отрыв украинского языка ото всей литературной традиции западнорусских земель до XIX в. В 1894 г. во Львовском университете была открыта кафедра всеобщей истории со специальным обзором истории Восточной Европы, руководить которой был приглашён М. Грушевский. За двадцать лет этой деятельности (до Первой мировой войны) он сумел воспитать целую плеяду историков новой формации, ставших проводниками новой идеологии.

Через массу каналов (образовательные учреждения, Униатская церковь, газеты и т.д.) в общество стала внедряться украинская идея. Решено было в принципе отказаться от употребления русского имени: «примерно с 1900 года термины “Русь” и “Малороссия” подверглись явному гонению; их ещё трудно было вытравить окончательно, но все усилия направляются на то, чтобы заменить их “Украиной”» [62]. Прежде русское общество стало делиться на два политических лагеря — русских (тех, кто продолжал придерживаться старого самосознания) и украинцев. Хотя и те, кто принял украинское имя, далеко не все были действительно украинствующими. И.И. Тёрох, крупный общественный деятель Галицкой Руси и известный мифолог, писал в своих воспоминаниях, что к началу войны из четырёх миллионов русских «русскими» продолжало себя считать около половины, а «из других двух миллионов галичан, называющих себя этим термином (украинцами. — О.Н.), насильно внедряемым немцами, поляками и Ватиканом, нужно отнять порядочный миллион несознательных и малосознательных “украинцев”, не фанатиков, которые, если им так скажут, будут называть себя опять русскими или русинами. Остаётся всего около полмиллиона “завзятущих” галичан, которые стремятся привить своё украинство (то есть ненависть к России и всему русскому) 35 миллионам русских людей Южной России и с помощью этой ненависти создать новый народ, литературный язык и государство» [63].

В 1908 г. в газете «Галичанин», бывшей органом Русско-народной партии, в ответ на нападки украинофильской газеты «Діло» писалось: «“Діло” упрекает нас тоже между прочим, что мы с термином “русский” делаем какой-то “фокус-покус”. Покорнейше просим извинения, но если кто делает с термином “русский” фокус-покус — это решительно не мы. Мы никогда не употребляли другой термин, как только один и тот же самый, т.е. “русский”; этого термина придерживаемся ныне и за него сражаемся с врагами Руси. Но мы знаем кого-то другого, кто делает невероятные фокус-покусные прыжки с этим названием, употребляя термины: “рускій”, “руській”, “руський”, “украинско-рускій”, “українсько-руський”, “русько-український”, “украинскій”, “український” и т.д. в различных вариантах. “Діло” досматривается фокус-покуса в том, что мы употребляем для нашего народа такой самый термин “русский”, как и для “московского”. Да разве мы тому виноваты, что “москали” принадлежат к русскому народу, ровно как и мы? Пусть “Діло” упрекает историю, что она сделала такой неприятный для него фокус-покус, но не нас. Мы ведь не такие волшебники-чародеи, как украинцы и “Діло”. Они могут “начхать” и на историю, и на логику, и на всякие научные соображения и переделать все так, как им угодно. Одних назовут “москалями”, других “украинцами” и с русским народом вдруг сделался “фокус-покус”: все видели, что где-то был в истории какой-то русский народ, а тут вдруг на глазах целого мира этот народ по мановению украинского волшебного жезла куда-то бесследно пропал. Разве это не настоящий фокус-покус?» [64].

[62] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 256.
[63] Тёрох И.И. Украинизация Галичины // Свободное слово Карпатской Руси, 1962. № 1–2. С. 3–4.
[64] Благодарю Л. Соколова за цитату.

Такое политическое понимание слова «украинец» сейчас утрачено, а напрасно — оно исконное для украинства. И именно в этом смысле надо понимать, например, эпиграф-лозунг к программной книжке одного из основных деятелей политического украинства Н. Михновского «Самостійна Україна» (1900): «Украина для украинцев!». То есть западнорусские земли должны быть переданы не местному автохтонному населению, а политическому движению украинства. Как писал об этом историк украинства А. Дикий: «Сепаратисты под словом “украинец” понимают только своих политических единомышленников; всех же остальных уроженцев Украины… которые стоят на позициях единства России и общерусской культуры, они презрительно называют “малороссами” и “несознательными”» [65]. Кстати, такое же восприятие украинства было со стороны его противников. Д. Марков, член Русского народного совета, депутат Львовского сейма с 1914 г., говорил в суде по обвинению его в «москвофильстве»: «Так как цель украинства негативна, именно разбитие единой национальной культуры русских племён, то я не считаю его культурным движением, я считаю его противным культуре, и уже по этим чисто культурным причинам не являюсь сторонником украинства» [66].

Национальной идеей, под которую создавался украинской партией новый народ, была русофобия, отрицание русскости и борьба с нею. Главная забота «самостийников» — доказать отличие украинца от русского, украинского языка от русского, украинской истории от русской и т.д. В Буковине примерно с 1911 г. от русских богословов, кончавших семинарию, стали требовать письменного обязательства: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем» [67]. Украинизация — это и есть дерусификация, в дерусификации её смысл и назначение. Это идеология отрицания русскости и уничтожения её везде — и в прошлом, и в настоящем, и на любых территориях. Но в рамках украинской идеологии любые попытки сохранить русскую культуру Руси обозначаются как «русификация», так как прежняя историческая русскость начисто отрицается. Так, главной бедой древней Русской земли была объявлена «русификаторская политика Москвы».

[65] Дикий А. Неизвращённая история Украины-Руси. Т. II. М., 2008. С. 331.
[66] Марков Д.А. Последнее слово перед австрийским военным судом. Львов, 1938. С. 55–56.
[67] Щеголев С.Н. Указ. соч. С. 477.

Психологический смысл украинской русофобии прекрасно описывал Н.С. Трубецкой: «Эти же люди… постараются запретить украинцам знание русского литературного языка, чтение русских книг, знакомство с русской культурой. Но и этого окажется недостаточно: придется ещё внушить всему населению Украины острую и пламенную ненависть ко всему русскому и постоянно поддерживать эту ненависть всеми средствами школы, печати, литературы, искусства, хотя бы ценой лжи, клеветы, отказа от собственного исторического прошлого и попрания собственных национальных святынь. Ибо, если украинцы не будут ненавидеть все русское, то всегда останется возможность оптирования в пользу общерусской культуры. Однако нетрудно понять, что украинская культура, создаваемая в только что описанной обстановке, будет из рук вон плоха. Она окажется не самоцелью, а лишь орудием политики, и притом плохой, злобно-шовинистической и задорно-крикливой политики. И главными двигателями этой культуры будут не настоящие творцы культурных ценностей, а маниакальные фанатики, политиканы, загипнотизированные на вязчивыми идеями. Поэтому в этой культуре всё — наука, литература, искусство, философия и т. д., — не будет самоценно, а будет тенденциозно… Политиканам же нужно будет главным образом одно — как можно скорей создать свою украинскую культуру, все равно какую, только чтобы не была похожа на русскую» [68].

«Особенность украинского самостийничества в том, что оно ни под какие из существующих учений о национальных движениях не подходит и никакими “железными” законами не объяснимо» [69], — писал Н.И. Ульянов. Точка зрения, отрицающая обоснованность украинства на местных областных особенностях и обращающая внимание на его иной — искусственный — характер, была прекрасно сформулирована А.И. Савенко ещё в 1919 г.: «Население Малороссии всегда определяло и определяет себя русским и к украинству, которое является не нацией, а политической партией, взращённой в Австрии и служащей видам австро-германской политики, относится явно отрицательно» [70].

[68] Трубецкой Н.С. К украинской проблеме // Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 1999. С. 427.
[69] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 3.
[70] Савенко А.И. К вопросу о самоопределении населения Южной России // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола / Сост. М. Смолин. М., 1998. С. 295.

Украинство изначально — не этничность, а идеологическая партия, которая создаёт под себя нацию. Как таковое, оно не имеет никакого отношения к малороссийскому «малому национализму», возникшему на основе вполне реальной потребности защитить местные культурные особенности Юго-Западной Руси от культурной унификации внутри Российской империи. Оно возникло по воле внешних для Руси сил и направлено на изменение самосознания жителей этой части Руси с вполне определёнными политическими целями. Этим обусловлена искусственность украинства, чуждость его местным традициям и особая агрессивность ко всему русскому. Украинство вовсе не актуализирует местные краевые особенности, оно строит параллельную им культурную общность — новую, искусственную нацию, имеющую конкретные политические цели своего существования.

Это свойство принципиально отличает украинство от краевого малороссийского движения, которое часто ошибочно воспринимается как начало украинства. Виднейшие его деятели, встретившись под конец своей жизни с галицийским украинством, резко осудили его. Они были оппонентами уже Ф. Духинского и его сторонников. Н. Костомаров написал против него ряд специальных статей [71]. Он указывал, что эта идеология «направлена против всех русских, которые осмелились бы заявить, что во всякое время, во всяком случае, при всяком возможном изменении обстоятельств, управляющих судьбами Русской Земли, притязания поляков на принадлежность им юго-западных русских областей возбудят негодование и противодействие всего русского народа» [72]. Не раз очень негативно отзывался об этих идеях и Драгоманов, выступивший потом резко против «программы Романчука», которая была естественным продолжением его критики всего того, что он называл «формальным национализмом», «туманним й шкідливим національством». Ещё более резок был П. Кулиш, говоривший про «недолюдків націоналістів українських» [73]: «Наші ж народом зробили анти народ, так само як ляхи видумали “народ шляхетський”, братарозбивашку “народу козацького”» [74]. Собственно, это и есть самое точное наблюдение о том новом народе, который стали создавать «украинцы»: «анти-народ». Очень негативно воспринял «Новую эру» и И. Франко, организовывавший тогда оппозиционное ей движение.

Идеология украинства оказалась во многом прямо противоположной украинофильству, хотя и основывалась на его наработках. Так, если у Костомарова и Кулиша противопоставление «двух русских народностей» имело смысл для утверждения их взаимодополняемости и нужности друг другу, то идеологи украинства развили этот тезис о противоположных различиях в утверждения об извечной враждебности. Украинцы уже виделись не как «другая русская народность», а как совершенно иной народ, порабощённый москалями. Как писал Николай Михновский, сравнивая украинцев с другими народами, не имеющими тогда своей государственности: «ми визнаємо, що наш нарід теж перебуває у становищі зрабованої нації» [75]. Мысль о двойственной русскости заменила идея колониального статуса Украины, а статус украинца утверждался за тем, кто готов бороться за освобождение от России: «Українцем єсть всякий, хто хоче, щоб Україна перестала бути колонією» [76] (В. Липинский).

[71] См. статьи Н. Костомарова «Ответ на выходки газеты “Czas” и журнала “Revue Contemporaine”» (Основа. 1861. № 2) и «Правда полякам о Руси» (Основа. 1861. № 10).
[72] Костомаров Н. Правда полякам о Руси (По поводу новой статьи в Revue Contemporaine) // Основа. Южнорусский литературно-учёный вестник. 1861. № 10 (октябрь). С. 100.
[73] Кулиш П. До М. Карачевської-Вовківни, 7 липня 1892. С. 269.
[74] Он же. Письмо До С. Носа, 13 мая 1888 // Вибрані листи Пантелеймона Куліша. С. 253.
[75] Міхновський М.И. Самостійна Україна. Київ, 2002. С. 28. (Первоначальное издание: Львів, 1900).
[76] Липинский В.К. Листи до братів-хліборобів про ідею і організацію українського монархізму (1919–1926) // Липинський В. Твори. Архів. Студії / За ред. Я. Пеленського. К., 1995.

Такое изменение потребовало и смены «социальной основы» движения: если украинофилы были «народолюбцами» и их волновало развитие культурных начал украинного крестьянства, то теперь роль носителя национальных начал и творца украинской нации отводилась уже «активному меньшинству» националистов, которые призваны слепить из народа новую нацию. Эта новая «украинская интеллигенция» «стає до боротьби за свій народ, до боротьби кривавої і безпощадної. Вона вірить у сили свої і національні, і вона виповнить свій обов’язок. Вона виписує на свому прапорі ці слова: “Одна, єдина, нероздільна, вільна, самостійна Україна від Карпатів аж по Кавказ”» [77]. Наступило чёткое осознание того, что украинство — идеология не народная, а определённой группы активных интеллектуалов и политиков. «Українство по природі своїй єсть рухом верхів: активних елементів, прибуваючих з Заходу і активних елементів, що виділяються з народніх мас та до перших прилучаються. Яко таке воно єсть рухом аристократичним: хотінням провідної верстви, а не народніх мас» [78].

Вацлав Липинский специально оговаривал опасность опоры на «народные массы», так как они являются частью «единого неделимого русского моря»: «Кожний, хто українство опірає на народніх масах — всякий по моїй термінолоґії український демократ або охлократ — утопить себе і українство в єдинім неділимім руськім морі, до якого маса народня малоруська по інерції своєю тяжкостю і пасивностю прямує. Утопить і утопихься, хоч-би не знати як фальшував він “в народнім дусі” історію не народный, а панської боротьби за окремішність і незалежність України». Основой для утверждения украинства виделась ему только политика, но не культура: «Тільки під політичними, а не під культурно-національними чи соціальними гаслами, можна від Москви відділити Київ і можна в окремій Державі Українській перетворити малоруське племя в Українську Націю» [79]. Дмитрий Донцов даже сформулировал это в качестве лозунга «никогда народ!»: «Провансальці, демократи і прочі народолюбці відповідали — завше народ! Ми відповідаємо — ніколи народ! Народ є для всякої ідеї, чи в її статичному, чи в динамічному стані — чинник пасивний, той що приймає Чинником активним, тим, що несе ідею; тим, де ця ідея зроджується є — активна, або ініціятивна меншість... Це група, яка формує, неясну для “неусвідомленої” маси, ідею, робить її приступною цій масі і, нарешті, мобілізує “народ” для боротьби за цю ідею» [80]. Оправдываясь за свои резкие интонации, В. Липинский писал в обращении к «читателям-врагам»: «І як-би Ви, читаче-вороже, писали свою працю, коли-б всею істотою своєю Ви хотіли України, а бачили, що більшість Українців — це як раз найбільше промовистий і яскравий доказ неможливости істнування України?» [81].

[77] Міхновський М.И. Самостійна Україна. С. 41.
[78] Липинский В.К. Листи до братів-хліборобів. С. XXIV–XXV.
[79] Там же.
[80] Донцов Д. Націоналізм. Львів, 1926. С. 215.
[81] Липинский В.К. Вступне слово для читачів з ворожих таборів // Листи до братів-хліборобів. С. XLV.

Вот это «большинство украинцев», которое самой своей культурой и самосознанием противоречило украинскому проекту, необходимо было изменить, перевоспитать, вырастив «новое племя» с помощью «примусової ідеології супроти мас». Для этого оказывался нехорош даже такой радикальный представитель украинофильства, как М. Драгоманов: Д. Донцов называл его «татарською людиною», и призывал избавиться от «провинциализма» украинофилов, сменив «безхребетне “народолюбство” — в аґресивний націоналізм» [82].

Агрессивна новая идеология была в первую очередь в отношении России и всех тех на Украине, кто не принимал украинства. Про талантливых земляков, не осознавших себя национально украинской интеллигенцией, Н. Михновский писал, что они «віддали свій талант богові чужої, ворожої нам нації». «Московські Молох» «і так вже досить напився української крові й пожер найліпших, найморальньніших синів України» [83]. Противоборство с Россией осознавалось как «великий конфлікт двох цивілізацій, двох політичних, соціальних і культурно-релігійних ідеалів, конфлікт Европа–Росія» [84]. В полном соответствии со старыми идеями польских мыслителей в этом противостоянии «між Росією, як авангардом Азії, з одного боку, і Европою, як цілости, з другого» [85] центральное место отводилось Украине, которая виделась как «історичний антипод Росії на східньоевропейському просторі». Борьба с Россией — это не просто война за освобождение от «колониального гнёта», это «вічна наша боротьба проти хаосу на Сході, в обороні — в своїй власній державності і культурі — цілої культури Заходу». В этой вечной борьбе, по словам Донцова, и есть украинский «колективний ідеал»: «Боротьба з Росією «диктується нам нашими історичними традиціями, нашим географічнім положенням і спеціальною історичною ролею, яку судилося нам грати… В цій якраз лежить українська національна ідея, що мусить буди підставою нашої цілої політичної програми» [86]. А соответственно, украинцы должны искать союза и взаимопонимания со всеми теми государствами, «інтереси яких суперечать в дану хвилину інтересам Росії» [87].

[82] Донцов Д. Націоналізм. С. 225.
[83] Міхновський М.И. Самостійна Україна. С. 47.
[84] Донцов Д. Підстави нашої політики. Відень, 1921. С. 3.
[85] Там же. С. 4.
[86] Там же. С. 72–75.
[87] Там же. С. 87.

Однако такая борьба для украинских националистов видится не только как внешняя, но и как внутренняя: за очищение Украины от всех, кто не разделяет их идеологии. «Усіх, хто на цілій Україні не за нас, той проти нас. Україна для українців, і доки хоч один ворог чужинець лишиться на нашій території, ми не маємо права покласти оружжя» [88], — писал Н. Михновский. Широко известны слова Ярослава Стецько: «Пусть две трети украинской территории будут уничтожены атомными бомбами, лишь бы на одной трети воцарилась украинская держава». Донцов утверждал культ фанатизма, нетерпимости, ненависти к врагам, идеал «нації, сповненої непохитної, фанатичної віри в свою ідею». «України, якої прагнемо, ще нема, але ми можемо створити її в нашій душі. Можемо й повинні опалити цю ідею вогнем фанатичного прив’язання» [89]. В этом плане украинство было очень близко к крайне-правым идеологиям своего времени. Однако, в отличие от них, оно не имело базы в реальных народных основаниях, а потому не могло эволюционировать в спокойный «банальный национализм»: фанатизм и культ борьбы — неизбежные свойства этой идеологии вплоть до наших дней.

«Мы живём в удивительное время, когда создаются искусственные государства, искусственные народы и искусственные языки» [90], — говорил тогда проф. П.Е. Казанский. И не стоит искусственным национальным формированиям приписывать естественное «краевое» происхождение. Мы имеем все основания указывать на «самую “интимную” тайну украинского сепаратизма, отличающую его от всех других подобных явлений, — на его искусственность, выдуманность» [91]. Нация, создаваемая украинством — это скорее антинарод, чем народ: в её основаниях — не этничность и связанное с нею культурное наследие во всей своей полноте, а идеология.

[88] Міхновський М.И. Самостійна Україна. С. 43.
[89] Донцов Д. Націоналізм. Львів, 1926. С. 224.
[90] Цит. по: Смолин М. «Украинский туман должен рассеяться, и Русское солнце взойдёт» // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола… С. 6.
[91] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 278.

Создание антинарода

По-настоящему зверскими методами стала проводиться украинизаторская политика во время Первой мировой войны. Вот как вспоминает это И.И. Тёрох: «В самом начале этой войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи передовых крестьян по спискам, вперёд заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами (сельскими учителями и “попиками”) с благословения преусердного митрополита графа Шептыцкого и его епископов»; «В отместку за свои неудачи на русском фронте (в 1916 г. — О.Н.), улепетывающие австрийские войска убивают и вешают по деревням тысячи русских галицких крестьян. Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, — вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими. Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, усеялась тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название» [92].

От былой политики русского этноцида австрийские власти перешли к откровенному геноциду русских. Была создана сеть концлагерей, главные из которых — Талергоф и Терезин. В них попадал каждый, продолжавший считать себя русским или посмевший остаться верным православию, без воззрения на пол и возраст. Уничтожали даже детей. Теперь в России почему-то не принято вспоминать, что первый в ХХ веке европейский геноцид был совершён именно против людей, придерживающихся русского самосознания. Называются разные цифры этого геноцида, общее для них обозначение — несколько десятков тысяч [93]. Трудно не задаваться вопросом: помнят ли теперь русские об этой ужасной трагедии, которую не смог бы забыть ни один другой народ в мире?

[92] Тёрох И.И. Украинизация Галичины // Свободное слово Карпатской Руси. 1962. № 1–2. С. 8.
[93] См. об этих событиях воспоминания одного из заключённых: Ваврик В.Р. Терезин и Талергоф. М., 2001.

И тем не менее даже после нескольких лет такой украинизации русское самосознание не было уничтожено в этих землях. Власти межвоенной Польши, ставшей на них хозяевами, боялись усиления украинства, всё более склоняющегося к лозунгу «Украина — там, где нет ляха, жида и москаля!», а раскол русского общества на собственно русских и украинцев им был даже выгоден. По переписи 1936 г. в Галиции русскими себя назвали 1 196 885 человек, а украинцами — 1 675 870 чел.

В то же время повышенное внимание к украинскому проекту стала проявлять Германия. Для неё этот проект был как нельзя лучшим средством ослабления и России, и Польши [94]. Ещё в июле 1917 г. канцлер Германии Георг Михаэлис говорил: «Мы должны быть очень осторожны, чтобы литература, с помощью которой мы хотим усилить процесс распада России, не достигла прямо противоположного результата… украинцы всё ещё отвергают идею полного отделения от России. Открытое вмешательство с нашей стороны в пользу независимости украинского государства, несомненно, может использоваться противником с целью разоблачения существующих националистических течений как созданных Германией» [95]. Настоящим апогеем развития украинского проекта можно считать планы Альфреда Розенберга по созданию на завоёванных восточных землях рейхскомиссариата Украина, который должен был бы включать в себя, помимо восточных земель межвоенной Польши и Советской Украины, также и Северный Кавказ, Воронеж, Поволжье с Саратовом, Сталинградом и Республикой поволжских немцев. Столицей всего этого формирования предполагалось сделать г. Ровно. И несмотря на то что эта Украина планировалась фактически без «украинцев», украинское движение мыслилось важнейшим средством к осуществлению этих замыслов.

[94] Некоторые исследователи утверждают активное участие прусских политиков в создании украинского проекта ещё на самых ранних его стадиях. Например, Кость Бондаренко в своей статье «Проект Украина» (см. Интернет) пишет: «Проект “Украина” явился в конце XVIII — начале XIX веков в среде немецких политиков и был подхвачен поэтами-романтиками и вольными каменщиками… В Германии пришли к выводу: восточнославянская страна, где традиционное недоверие к русским можно возвести в ранг идеологии, способна стать надежным бастионом перед лицом угрозы российской экспансии в Европу. Итак — на выходе в этом проекте должно было явиться фактически буферное государство с названием “Украина”, которое стало бы антагонистом России». К. Бондаренко противопоставляет немецкий проект «Украина» французскому проекту «Малороссия». Мне всё же представляется, что для столь обширных выводов скопленной к нашим дням исследовательской базы ещё недостаточно.

[95] Germany and the Revolution in Russia 1915–1918. Z.A.B. Zeman. N. Y., 1958. P. 65–67; цит. по: Смолин М. «Украинский туман…» С. 18.

Параллельно с этим активнейшая украинизаторская политика проводилась в СССР большевиками. Именно большевики стали главной украинизирующей силой на южнорусских землях. Украинство оказалось очень полезной для них идеологией, помогающей провести в жизнь ленинский принцип национальной политики по «сдерживанию старшего брата», «великодержавный шовинизм» которого «в 1000 раз опаснее буржуазного национализма» других народов страны. Для защиты всех старых и новосозданных народов СССР (а такая новосозданность характерна была для целого ряда народов СССР и помимо украинского), для защиты «российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника» [96], были созданы национальные органы власти, широчайшие границы национальных республик и программы проведения активной политики «коренизации». «Восточные границы Украина получила легко: не нужно было побеждать Россию. В роли победителя выступило советское правительство, которое продиктовало побеждённой стороне (России) её границы с Украиной» [97], включив в неё даже обширные западные территории Войска Донского (Луганская и большая часть Донецкой областей). В результате проведения политики украинизации к 1929 г. свыше 80% образовательных школ, 55% школ ФЗО и 30% вузов вели обучение на украинском языке, а к 1931 году 90% газет и 85% журналов выходили на украинском [98]. Л. Кучма в своей книге «Украина — не Россия» писал об этом: «При любом отношении к происходившему в 20-х гг. надо признать, что, если бы не проведённая в то время украинизация школы, нашей сегодняшней независимости, возможно, не было бы. Массовая украинская школа, пропустившая через себя десятки миллионов человек, оказалась, как выяснило время, самым важным и самым неразрушимым элементом украинского начала в Украине» [99]. Лаконично выразил суть этого явления Сашко Крищенко: «Украина родилась от совокупления коммунистов с националистами» [100]. Политика коренизации, будучи ослабленной к концу 1930-х гг., успела воспитать пару поколений, сильнейшим образом изменив самосознание, язык и мировосприятие обработанных ею людей.

[96] Ленин В.И. К вопросу о национальностях или об «автономизации» // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Том 45. М., 1975. С. 357.
[97] Резников К. Украинцы и русские: идеология противостояния // Москва. 1996. № 4. С. 153.
[98] Данные из книги О. Субтельного «Украина. История» (Київ, 1993). С. 478.
[99] Кучма Л. Украина — не Россия. М., 2003. С. 284.
[100] Цит. по: Бондаренко К. Проект «Украина» // Internet.

Однако и после войны политика украинизации по-прежнему проводилась. Несмотря на то что именно с приходом к руководству республиканской партийной организацией Н.С. Хрущёва в 1938 г. принято связывать окончательное завершение политики коренизации, она во многом сохранялась. По-настоящему открыто она снова проявилась после окончания войны в политике Хрущёва по отношению к новым западным территориям УССР (а ведь с февраля 1944 г. Хрущёв, сохраняя пост Первого секретаря ЦК КП(б) У, одновременно возглавлял и правительство республики, став полноценным «хозяином Украины»). Все те жители Галиции и Буковины, Волыни и Закарпатья, которые ещё перед войной сохраняли русское самосознание, теперь просто официально были объявлены украинцами и были вынуждены учить украинский литературный язык. Тотальное воздействие на самосознание жителей этих земель оказалось столь мощным и действенным, что удалось за одно поколение сделать то, что не удавалось прежде австриякам и полякам, — полностью истребить здесь русское самосознание и русскую культуру. Львов, когда-то русский (и столица Русского воеводства с XIV по XVIII в.), а в последние столетия польско-еврейский город, в результате послевоенных перемещений населения на какое-то время снова заговорил по-русски, но уже вскоре стал одним из самых украиноязычных городов УССР.

Наиболее болезненно процесс украинизации проходил в Закарпатье — земле, с XIII в. оторванной от остальных русских территорий в составе Венгерского королевства. Процесс русского национального и православного возрождения в конце XIX — первой половине ХХ в. здесь был столь ярким и массовым, что старания австро-венгерских властей по их украинизации до и во время Первой мировой здесь почти не дали результатов. После войны большая часть Карпатской Руси вошла в состав Чехословакии на правах автономии Подкарпатская Русь. В резолюции съезда Центральной Народной Русской рады в Ужгороде после принятия ею в мае 1919 г. решения о добровольном присоединении к Чехословакии было записано: «Жители нашего края составляют в национальном отношении часть великого русского народа… согласно с волею нашего народа заявляем, что единственно правильным названием нашего края является Карпатская Русь, нашего языка — русский, нашего народа — карпаторусский или просто русский… Во всех школах Рада требует русских учителей и русского книжного языка…» [101].

Тем не менее на деле Прага не стала соблюдать никакие международные договорённости по предоставлению Подкарпатской Руси прав автономной жизни, а взамен этого проводила активную политику денационализации русского населения, промежуточным этапом которой была украинизация. Велась борьба с русским литературным языком и русскими школами, которые все были закрыты. Расчет был вполне точный: как говорил чешский министр образования Вавро Шробар, «никто не согласился бы променять русский литературный язык на чешский или на словацкий. Но с украинским языком мы можем конкурировать» [102]. Карл Крамарж, первый Президент Совмина Чехословакии, предупреждал в публичной речи: «Посмотрите на Карпатскую Русь. Наши отношения к Карпатской Руси страшны, — не будем себя обманывать… Я принужден откровенно признаться, что для меня все понятно, но только не наша политика в Карпатской Руси… Что же, не было ли нашей обязанностью сделать все возможное в Карпатской Руси, чтобы помочь, насколько возможно, освободить этот страшно измученный народ, который так долго был под гнётом Венгрии? Не было ли нашей обязанностью дать ему возможность развиваться по-своему? Мы должны были проявить не только наши административные способности, но и ещё более — наше славянское чувство. Никогда мы не должны забывать, что Карпатская Русь является не только географическим, но и моральным мостом в Россию и по мере того как мы будем относиться к карпатороссам, так и другие русские будут судить о нас. Если же мы ведём политику боязни перед русским движением, то это означает, что мы в Карпатской Руси политически обанкротились. Это невозможно, мы обязаны в этом деле повернуть! Мы обязаны этот полицейский режим, который сегодня там применяется, устранить!..» [103]. Призыв этот, к несчастью, услышан не был.

[101] Цит. по: Смолин М. История «украинского» сепаратизма после 1912 года и до середины ХХ столетия // Предисловие к: Щеголев С.Н. История «украинского» сепаратизма. М., 2004. С. 462.
[102] Памятная записка Центральной Русской Народной Рады, переданная д-ру Милану Ходже, председателю Совета министров Чехословацкой Республики 19 июля 1938 г. // Путями истории. Т. II. Нью-Йорк, 1979. С. 81.
[103] Цит. по: V. Nedzelnitsky. Summary of Carpatho-Russian History. Chicago, 1934. P. 18–19.

В 1944 г., чтобы донести до руководства Союза стремления большинства русского народа Закарпатья, в Москву направилась делегация его представителей, которую возглавили крупнейший деятель православного возрождения в Подкарпатской Руси св. Алексий (Кабалюк) и проф. Пётр Линтур. В своем обращении к Сталину они писали: «Мы не хотим быть ни чехами, ни украинцами, мы хотим быть русскими и свою землю желаем видеть автономной, но в пределах Советской России», и подчёркивали, что «представители православных общин Карпатской Руси» (подавляющего большинства её населения на то время) «решительно против присоединения нашей территории к Украинской ССР». Но решение Москвы было определённым — Закарпатье было присоединено к УССР и в ней стали снова проводить жёсткую политику украинизации. Все закарпатцы, если они не словаки и не венгры, теперь по паспорту объявлялись украинцами, были украинизированы все русские школы, тысячи человек отправлены в концлагеря, где опять действовали специальные украинизаторские программамы перевоспитания. Слова Кабалюка из его обращения к Сталину: «Наша русскость не моложе Карпат» — и по сей день являются лозунгом местного антиукраинского движения.

Проводивший всю эту политику Н. Хрущёв фактически воссоздал на Украине националистическую партократию, так как былое её поколение, проводившее коренизацию, было по большей части уничтожено во время сталинских чисток. В первую очередь он украинизировал почти все партийные и правительственные посты в УССР. Вытеснение русских с руководящих постов в вузах, научных, культурных учреждениях и промышленности, начатое при Хрущёве, было доведено до конца уже в брежневскую эпоху, при П. Шелесте и В. Щербицком. Л. Брежневу же удалось в значительно большей степени провести в жизнь начатую при Хрущёве украинизацию центральных союзных органов власти (в первую очередь Политбюро ЦК). Украинство стало основой самосознания бюрократии УССР, её корпоративной идеологией.

Антирусская сущность украинства

Главная ценность украинской идеологии для враждебных России сил — её антирусская сущность. Это в первую очередь идеология тотального русоцида. «Перед всеми заговорщиками украинской интриги стояла изуверская задача — сделать русских не русскими, а “украинцами”… В этом были заинтересованы все враги русского народа и России в Вене, в Риме и в Берлине, и даже некоторые международные политические партии и организации, каждый из них по-своему, но все одинаково злостно. Украинский сепаратизм казался верным оружием, более сильным, чем военные механизмы и армии, и чтобы придать его действию наибольшую разрушительную силу, не стеснялись никакими средствами» [104]. При этом украинство отрицает русскость совсем не только на той земле, которую очерчивает как свою — русскость отрицается тотально. Ведь, согласно этой идеологии, те, кто сейчас называет себя «русскими» — это либо русифицированные нерусские, либо москали, которые права именоваться русскими не имеют. Для обоснования этого тезиса используется весьма действенный миф о том, что исконное имя великороссов — «московиты», а русское имя они «украли» у украинцев. Украинцы же пользоваться этим именем не могут — оно у них «украдено», и им приходится использовать другое (поэтому, как говорил М. Грушевский, южнорусское население должно «твёрдо и решительно принять название “Украины”, “украинского”» [105]). При этом постоянно доказывается древнейшее происхождение украинского народа. Гениальная по простоте и абсурдности объяснительная схема: «раньше украинцы считали себя русскими, просто потому, что они ещё не знали, что они украинцы». Есть ещё теория «дремлющего украинского самосознания», к которой прибегли авторы книги Л. Кучмы: «В их время украинское сознание ещё не пробудилось настолько, чтобы они подчёркнуто считали себя украинцами» [106].

Цель любых проявлений украинства — стереть русское имя и память о русском народе и Русской земле, чтобы никакие воспоминания о былом единстве не могли прийти человеку в голову. На основе такой идеологии создаётся нация, похожая более всего на орден: её задача — вечная борьба с русскими. Название книги Л. Кучмы — «Украина — не Россия» — идеально точная формулировка украинской идеи, именно в этом «не Россия» заключён национальный смысл, а отнюдь не в пестовании местного своеобразия. Как писал один из основных историков украинства, А. Царинный (А. Стороженко), «всё русское для них — предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения» [107].

[104] Яворский В.Ю. Украина — Русская земля // Свободное слово Карпатской Руси. 1977. № 11–12. С. 7.
[105] Грушевский М.С. Иллюстрированная история украинского народа. СПб., 1913. С. 5.
[106] Кучма Л. Украина — не Россия. С. 159.
[107] Царинный А. Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 252.

Обоснованность украинской идеи не на любви к своему, а на ненависти получила и довольно яркие теоретические выражения. Вот, например, в 1912 г. М. Сриблянский (Никита Шаповал) писал: «Любиш свою мову — ненавидь мову ворога. Вчуєш ворожу мову з милих уст — одцурайся їх. Умій ненавидіти. Коли мова у нас іде про Україну, мусимо оперувати одним словом — ненависть ворогам її. Бо Україна тепер це щось таке невідоме, оточене ворожістю. Де найбільш ворогів — там шукайте Україну. І мусим шукати свою Україну — цеб-то ненавидіти її ворогів. Відродженнє України — сінонім ненависти до своєї жінки московки, до своїх дітей кацапчат, до своїх братів і сестер — кацапів, до своїх батька й матері кацапів. Любити Україну — значить пожертвувать кацапською ріднею, пожертвувать любов’ю до діяльности земства “на полі народної просвіти”… Любов — ненависть, і любов — подвижничество. Ненависть така творча стихія, яка нам уже дала незвичайні зразки поезії, невмирущі, вічні [108]. З ненавистю можна прожити з більшим захватом, ніж що інше, не кажучи вже про те, що ніякої поезії в половинчастій, компромісовій і полохливій любови ніколи не знайдеш» [109].

[108] Имеется в виду творчество Т. Шевченко.
[109] Сріблянський М. Апотеоза примітивній культурі // Українська хата. 1912. №6. С. 350–351.

Такая тотально антирусская позиция имеет два следствия. Во-первых, по своему мироощущению «свідомий» украинец — это вечный боец, он постоянно должен ощущать себя в состоянии войны — ибо пока есть русскость, пока есть русские — он чувствует свою уязвимость и необходимость бороться. И это, в общем-то, по-своему разумно: ведь пока есть русскость, для украинцев всегда сохраняется (пусть и не всегда осознаваемая) возможность оптации к русской идентичности. С другой стороны — без борьбы с русскостью украинское самосознание также немыслимо, а значит, оно и не может никогда полностью победить. Во-вторых, отрицание русскости идёт не только по линии противопоставления «я vs. москаль», но и как отрицание русскости в себе, в своих предках, в своём прошлом.

«Украинизировать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий “Русь”, “русский”, отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную и “украинскую” самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог… отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, от церковно-общественных традиций. Украинство — это недуг, который способен подточить даже самый сильный национальный организм и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения» [110]. А это саморазрушение требует большого напряжения и постоянной работы. А. Царинный так характеризовал «украинца»: «“Украинцы” — это особый вид людей. Родившись Русским, украинец не чувствует себя Русским, отрицает в самом себе “русскость” и злобно ненавидит всё русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом — кем угодно, только не Русским. Слова: Русь, Русский, Россия, российский — действуют на него, как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают украинца старинные предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский. Слыша их, он бешено кричит: “Ганьба!”» [111]. Конечно, здесь описывается «идеальный тип» украинца — большинство воспринявших украинское самосознание в ХХ в. напрямую ему не соответствуют, хотя черты этого образа можно найти почти в любом хоть сколько-нибудь «свидомом» украинце.

С этим связано и то, что некоторые исследователи отказываются видеть в украинстве род национализма. Н. Ульянов определял украинство как сепаратистскую, а не национальную идеологию, потому что «именно национальной базы не хватало украинскому самостийничеству во все времена» [112]. Любым национализмом движет любовь к «своему». Украинским национализмом движет скорее ненависть к своему, к своей же русскости. Национализму самопознания украинская идеология противопоставляет национализм самоотречения, и в этом, наверное, суть уникальности украинства как явления в мировой истории. «Ныне украинское самостийничество даёт образец величайшей ненависти ко всем наиболее чтимым и наиболее древним традициям и культурным ценностям малороссийского народа» [113]. Культура, основанная на такой идеологии, замечательно описана у Н. Трубецкого: «В этой культуре демагогическое подчёркиванье некоторых отдельных, случайно выбранных и, в общем, малосущественных элементов простонародного быта будет сочетаться с практическим отрицанием самых глубинных основ этого быта, а механически перенятые и неуклюже применяемые “последние слова” европейской цивилизации будут жить бок о бок с признаками самой вопиющей провинциальной ветоши и культурной отсталости; и всё это — при внутренней духовной пустоте, прикрываемой кичливым самовосхвалением, крикливой рекламой, громкими фразами о национальной культуре, самобытности и проч. … Словом, — это будет жалкий суррогат, не культура, а карикатура» [114].

[110] Мончаловский О.А. Главные основы русской народности. Львов, 1904. С. 10.
[111] Царинный А. [Стороженко А.В.] Украинское движение… С. 250–251.
[112] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 4.
[113] Там же.
[114] Трубецкой Н.С. К украинской проблеме. С. 427.

Самоотрицание, положенное в основу украинской идеологии, долго было (да и по сей день ещё остаётся) сильнейшим тормозом к её распространению. В XIX — начале XX в., когда её ещё не стали насаждать через репрессии и концлагеря, украинская партия очень ясно ощущала свою оторванность от народа, своё «меньшинство». Оно было чуждо как простому народу, так и большей части интеллигенции тех земель. Украинский сепаратизм, «не будучи народен, шёл не на гребне волны массового движения, а путём интриг и союза со всеми антидемократическими силами, будь то русский большевизм или австро-польский либо германский нацизмы» [115]. Даже чех К. Крамарж называл его «противоестественным» [116].

[115] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 278.
[116] Новое время. 1911, октябрь. № 12804. Интервью.
[117] Родин С. Отрекаясь от Русского имени. Украинская химера: Историческое расследование. М., 2006. С. 129.
[118] Термин «этническая химера» С. Родин определяет вслед за Л.Н. Гумилёвым как явление, возникающее «в зоне активного противостояния двух несовместимых этносов и представляющее собой общность денационализированных, выпавших из родных этносов индивидуумов»; см.: Родин С. Указ. соч. C. 4.

Маргиналия

Именно в том, что основа украинства не в самопознании, а в негативе, отрицающем самопознание, кроется главная сущностная черта украинства. Украинизация возможна только в той среде, которая настолько успела оторваться от своих корней, что приобрела способность их отрицать. Это среда маргинализированных людей — без определённого исторического самосознания, религии, языка и исторической памяти.

Украинская наука очень любит обозначать русских, живших на землях современной Украины в прошлых столетиях, как «рутенов», заимствуя латиноязычное наименование русского народа, широко употреблявшееся в позднее Средневековье и раннее Новое время в католической церковной среде. Так удаётся опять же упразднять имя русское, делать вид, как будто его и не было. Но если мы применим сам принцип латиноязычного воспроизведения этнонима (и политонима) к современной Украине, то страну «Украину» нам надо будет назвать «Маргиналией», а украинцев — «маргиналами» (от латинского margo, marginis — край, граница, окраина). Думаю, сама выбранная украинцами стратегия переименования позволяет нам это сделать. Так как этот латинский корень имеет хождение и в русском литературном языке, то его употребление нам только поможет яснее представлять себе ситуацию на Украине, сущность украинства. Украинизация возможна именно через маргинализацию, то есть через вывод человека (и целых сообществ) из контекста традиционной для них культуры, лишение их своего лица. Вместо лишённого даётся новое, суррогатное, главная функция которого — быть заменой предыдущего и не допускать его возврата. И маргинализация эта является в первую очередь дерусификацией. Это, кстати, признаёт и Л. Кучма: «Украинизация советского типа, о чём часто забывают, имела один общий знаменатель с украинизацией в УНР и Украинской Державе Скоропадского, а именно — дерусификацию» [119].

Главная причина успеха украинизации в ХХ в. — даже не активная украинизаторская политика властей всех мастей, а бешеными темпами шедший процесс маргинализации: массовый переезд людей из деревни в город (следствие индустриализации), мировые войны и голод, уничтожавшие огромную часть населения, гигантские миграционные потоки, и всё это — на фоне уже прошедшей несколько столетий целенаправленной политики по лишению местного населения его культурной элиты, его религии, его языка, его системы образования, его культурной и этнической идентичности. Почти тотальная маргинализация населения Украины позволила в ХХ в. довершить процесс этноцида и создать конкретной политической партией новый народ «под себя», создать его на основе беспамятной и неграмотной «людской массы», остатки самосознания из которой выбивали и системой образования, и административным нажимом, и пропагандой, и концлагерями. Маргинализация населения позволила этому проекту утвердиться — произошёл отрыв от корней, народ дошёл до нужного для украинства состояния беспамятства.

Созданная ещё при самых началах этого процесса новая конфессия — униатство — идеально выражает собою эту маргинальную сущность. Гибрид двух ветвей христианства, признающий догматику Рима («душа с Запада») и обрядность с Востока, мог появиться только при полной потери связности обряда и догматики, при превращении его в формальность и забытьи сущностных основ учения — то есть именно в среде пограничья, когда традиционная привязанность к конфессии предков начинает противоречить реальной культурной наполненности сознания, «западной душе» недополяка («недоляшка», если использовать местное словцо). И совершенно прав Л. Кучма, подписавшийся под тем, что «Греко-католическая церковь является истовой хранительницей и проводником украинства, церковью-мученицей за украинство» [120]. Только такой плод пограничья и утери традиций может быть истинным проводником дальнейшей маргинализации (=украинизации), выражать сущность этого процесса и его самоцель. И поэтому же столь трудно уживается с украинской идеологией традиционное православие — оно чуждо украинству по духу, оно опасно для украинства, оно блокирует процесс маргинализации и не даёт человеку стать полноценным украинцем. В этом смысле вполне можно говорить о православно-украинском конфликте. Украинство — светское выражение униатства — идёт на смену русскости и православию и может сосуществовать с ними только в ситуации горячей или холодной войны.

[119] Кучма Л. Украина — не Россия. С. 284.
[120] Там же. С. 484.

Эта же черта украинства — обоснованность на маргинализированных массах населения, а не на местных традициях и истории, позволяет ему быть столь успешной интегрирующей идеологией на современной Украине. Ведь исторически экс-УССР не представляет собой обособленного единства ни в одном из аспектов. Культурных и исторических различий между Галицией и Слобожанщиной, Закарпатьем и Донбассом, Волынью и Новороссией гораздо больше, чем это возможно для современного унитарного государства. У всех этих земель был слишком разный опыт прошлого и слишком разное культурное развитие, чтобы стать частями унитарной политической системы. Единственное, что их ещё хоть как-то объединяет, — маргинальный характер украинской идеологии, её безразличие к историческим корням. Именно искусственность и антитрадиционность украинства позволила ему объединить их в один проект. Но и это объединение неполноценно — по мере восстановления культурной и региональной идентичности в среде населения Юго-Востока Украины последнее обретает всё более враждебную по отношению к украинству позицию.

Единственный пласт традиционной культуры, который активно актуализирует украинство, постоянно ссылаясь на него и создавая через него видимость своей историчности, — это архаичная деревенская культура. В XIX в. деревня жила по большому счёту так же, как и сотни лет назад. Это тот пласт народной культуры, в котором меньше всего отразилась история, русское прошлое. А потому его легко использовать для любого национального проекта, лишь бы он был славянским. Кроме того, наследие деревенской культуры довольно нейтрально к христианской конфессии, ведь оно сохраняет главным образом ещё дохристианские формы культуры.

Русские корни украинства

Мы остановились на внешних причинах украинства — на действиях сил, заинтересованных в расчленении Руси и упразднении русской народности. Однако среди факторов, сыгравших решающую роль в становлении и победах украинства, есть и ещё несколько, которые можно назвать внутрирусскими. Именно при активной поддержке русских людей и сообществ украинская идея смогла взрасти на русской почве, полностью подчинив себе значительную её часть и продолжая развиваться дальше.

Первое и, возможно, главное: украинство — это западнический проект. Он порождён чисто русским явлением: стремлением стать частью Запада через отказ от своих корней. Как писал Н.С. Трубецкой, «большинство образованных русских совершенно не желали быть “самими собой”, а хотели быть “настоящими европейцами”, и за то, что Россия, несмотря на всё своё желание, всё-таки никак не могла стать настоящим европейским государством, многие из нас презирали свою “отсталую” родину» [121]. Интеллектуальная русофобия с XIX в. была и остаётся для нашего общества признаком человека трезво мыслящего, прогрессивно настроенного. Такой человек знает, в чём беды России, он знает, как сделать её «нормальной страной», т.е. как сделать её Западом. У него есть большой багаж моделей и принципов, он не похож на «мракобеса», вещающего об «особом пути России», копающегося в «непонятном и страшном» православии и отвергающего всё «прогрессивное и светлое». Такими были наши западники, либералы и социалисты, такими были большевики, такими были многие «антисоветчики»-диссиденты, таковы в значительной мере и наши современные либералы.

[121] Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921. С. 83–84.

Однако, помимо русского самоотрицания, идеологической формой которого является украинство, среди причин его становления есть и то явление, которое я бы назвал, используя терминологию Ленина, «великорусским шовинизмом». Это — убеждённость многих великорусов в том, что русское — это только то, что соответствует культурным образцам среднерусского быта, среднерусской народной культуры. Это именно то, против чего так восставали украинофилы. Если москвич или нижегородец встречается с образцами культуры, происходящими с юго-западнорусских земель, но сильно отличающихся от привычных для него, он склонен отрицать их русскость. «Москаль» твёрдо убеждён, что русским может считаться только то, что соответствует его «среднерусским» образцам, и, сталкиваясь с отдалёнными региональными отличиями, заявляет: нет, вы — не русские! Слова М. Грушевского о том, что его землякам придётся отказаться от русского имени в пользу нового — украинского, потому что «москали» под «русским» желают понимать только свои региональные особенности, имеют, к сожалению, свои неоспоримые основания. Этот же подход проявляется и в области истории: русская история пишется по «государственнической» схеме Киевская Русь — Московская Русь — Империя Романовых, и всё западнорусское прошлое остаётся как бы её за бортом, как будто правом наделять земли и их население Русским именем имеет только Москва. Как писал В. Розанов: «центр украинофильства в великороссофильстве» [122]. Высокомерный отказ наследникам западнорусской культуры в Русском имени — сильнейший фактор уничтожения русского самосознания на территории Украины.

Удивительно ли, что оторванные от России куски Русского мира, осознав свою брошенность и русскую «неполноценность», захотели совершить рывок к Западу? Отречение от русского имени и принятие нового — украинского — здесь необходимая часть акта посвящения в новую жизнь, в новую сущность. А русофобия — это не столько нелюбовь к «москалям», сколько отвержение своего постылого прошлого, его связей, его комплексов, его имени. Тем более что к ней просто обязывает сама западная идентичность.

Этот «великорусский сепаратизм» является следствием слабости и самого русского самосознания. «Одни только великороссы отличаются каким-то параличом национальности» [123], — писал М.О. Меньшиков. Русское самосознание аморфно, оно не наполнено определёнными образами границ русскости и не склонно к русской консолидации. Это же является, очевидно, причиной того, что русские до сих пор не выработали адекватного ответа на украинский проект и так и не создали собственно русского национального проекта. «Мы до сих пор не сумели создать из всех племён, так или иначе теперь соединённых вместе в одно государство, нации, сознательного правового союза» [124], — писал И.А. Линниченко своему оппоненту М.С. Грушевскому именно по поводу украинского вопроса. По сути, украинский проект по сей день является единственным национальным проектом для Юго-Западной Руси. В русских, новообращённых в украинство, заметна тоска по национальной идеологии, национальной жизни, национальной перспективе.

[122] Розанов В.В. Малороссы и великороссы (Новое время. 1902, 21 января. № 9297) // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века / Сост. С. Сергеев. М., 2004. С. 99.
[123] Меньшиков М.О. Великорусская партия // Там же. С. 29.
[124] Линниченко И.А. Малорусский вопрос и автономия Малороссии. Открытое письмо профессору М.С. Грушевскому // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола… С. 265.

Невыработанность до сего дня русского национального проекта и соответствующей идеологии оставляет такого русского человека на Украине без выбора. При этом, становясь украинцем, русские подчас оказываются ещё более агрессивными к отверженной ими русскости, чем люди, выросшие в украинских «свідомих» семьях (вспомнить того же Д. Донцова, великоросса по происхождению, которого даже В. Липинский называл «Москалём»). И это же объясняет русскую апатию перед лицом украинского вызова. Украинский сепаратизм «возник и держится вот уже десятки лет по двум главным причинам: мы, русские, не даём ему надлежащего отпора, а он получает всемощную поддержку извне, с вражьей стороны» [125]. Нет идеологии отпора, нет признанного большинством общества общерусского проекта.

И здесь хочется особенно остановиться на этом «отпоре» с русской стороны. Он может идти по двум путям. Во-первых, как открытая борьба с украинством — именно такую стихийную форму он часто принимает в наши дни в среде русских Украины и озабоченных украинским вызовом русских в России. Однако думается, что такая контрагрессия обречена на форму бессильной злобы, так как не имеет достаточных собственных оснований. Другой путь — работа с самой русскостью, лечение «русской болезни» — расширение русского образа в общественном сознании, представлений о русской истории в её не только восточной, но и западной части, абсорбирование образцов малорусской культуры как части русской. Русскость надо расширять и диверсифицировать, чтобы она смогла вобрать в себя то, что актуализировало украинство.

Осознать и признать русскость как более разнородную и разнообразную традицию — это обретение богатства полноценной этничности, это преодоление раскола Руси в русской культуре. Впрочем, оба этих подхода к «русскому отпору украинству» могут сочетаться, дополняя друг друга. Замечательно эту мысль выразил С.Ю. Бендасюк в своей лекции 1938 г. для львовских студентов: «Наша борьба с ним (украинским сепаратизмом. — О.Н.), одновременно и параллельно, может и должна вестись в двух направлениях или двояким образом: нашей русскостью и нашим ему противодействием, активным сопротивлением. Будучи сами русскими, пробуждая и укрепляя сознательность русскости в нашем народе, развивая русскую культуру на нашей родной земле, мы тем самым уже одолеваем и устраняем украинский и всякий сепаратизм без всякой с ним полемики и споров» [126].

Ещё Н.В. Гоголем был предложен выход из тупика украинофильства: это освоение и развитие местной культурной специфики в общерусской культуре и на общерусском языке. И почти всё, что об Украине знают остальные русские, да и весь мир, они знают именно благодаря Гоголю. Он по сей день является примером высокой украинской русской культуры. Этот путь открыт и сейчас.

Восстановление полноценности ущербного ныне русского самосознания тем более необходимо, что наша культура является плодом развития всех частей Руси, а не только Московской. Наш русский литературный язык складывался на ранних своих этапах в Западной Руси, а влияние малороссийской культуры на московскую во второй половине XVII — XVIII в. было столь сильным, что есть и весьма обстоятельная теория о произошедшей в то время почти полной замене старой великорусской культуры на малорусскую. Наиболее чётко тезис о том, что «старая великорусская, московская культура при Петре умерла, та культура, которая со времён Петра живёт и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры», сформулирован в статьях Н.С. Трубецкого. «Эта единая русская культура послепетровского периода была западнорусской, украинской по своему происхождению, но русская государственность была по своему происхождению великорусской, а потому и центр культуры должен был переместиться из Украины в Великороссию. В результате и получилось, что эта культура стала ни специфически великорусской, ни специфически украинской, а общерусской» [127].

Эти выводы во многом подтверждают и филологические исследования. В «Истории русского литературного языка» Б.А. Успенский пишет о формах западнорусского литературного языка, появившихся в XVI в. и называвшихся тогда «простой мовой» (в противовес сакральному церковнославянскому языку): «Действительно, “проста мова” не оказала почти никакого влияния на современные украинский и белорусский литературные языки, не отразившись и на последующей языковой ситуации на территории Украины и Белоруссии. Однако на историю русского литературного языка “проста мова” как компонент югозападнорусской языковой ситуации оказала весьма существенное влияние» [128]. Этому помогло то, что большая часть церковных и культурных деятелей Великороссии конца XVII — начала XVIII в. были с Украины, а главное учебное заведение — московская Славяно-греко-латинская академия — была образована как своего рода филиал киевской и наполнялась первоначально её профессурой и выпускниками.

[125] Бендасюк С.Ю. Историческое развитие украинского сепаратизма. Доклад, прочитанный 12 декабря 1938 г. в Секции русских студентов во Львове. Львов, 1939. С. 3.
[126] Там же. С. 4.
[127] Трубецкой Н.С. К украинской проблеме. С. 418.
[128] Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI–XIX вв.). М., 1994. С. 86. «В основе “простой мовы” лежит актовый канцелярский язык Юго-Западной Руси, официально признанный в польско-литовском государстве как язык судопроизводства. Этот язык, постепенно теряя функции делового языка, становится литературным языком в широком смысле, т.е. употребляется и вне деловых текстов. Став языком литературы (в том числе и конфессиональной литературы), этот язык подвергся нормированию (главным образом на основе орфографии и морфологии). Таким образом, “проста мова” представляет собой книжный (литературный) язык, возникший на основе делового государственно-канцелярского языка Юго-Западной Руси» (С. 68–69).

Я не стал бы полностью соглашаться с тезисом о «подмене» при Петре великорусской культуры малорусской, ведь элементы малорусской культуры всё равно попадали в местную культурную среду и контекст её идеологий. Однако несомненно то, что частичное воссоединение русских земель в середине XVII в. имело следствием преодоление локального вектора развития русской культуры и создание нового пласта подлинно общерусской культурной традиции. Эта укоренённость нашей культуры в западнорусской традиции, наравне с восточнорусской, обязывает нас к общерусской ретроспекции, к признанию как нашего права считать малорусскую и галицко-волынскую (как и белорусскую) традиции для нас своими, так и права различных русских земель на собственную русскость, своё местное своеобразие в общерусской культуре.

Хочу особенно оговориться, что не вижу панацеей в преодолении украинства объединение всех древних русских земель вокруг Москвы. На протяжении уже очень долгого времени Москва играла роль антирусского центра, главного проводника украинизаторской политики в Юго-Западной Руси. Нынешняя Западная Украина была преимущественно русской («русофильской») до тех пор, пока ни была присоединена к Москве. Закарпатье также было преимущественно русским, пока Москва не сочла его украинским. Москва осталась такой и сейчас. Как ни горько это признавать, но лучший способ украинизировать Юго-Восточную Украину — это присоединить её сейчас к Москве. Последняя обязательно сделает всё возможное и невозможное для обеспечения на этих землях максимальных преференций украинскому языку и носителей украинского самосознания, она пойдёт на такие меры, на которые не может решиться современный Киев, и уже через недолгое время мы получим на них мощный очаг русофобии и украинства.

Русскость — самоценна, она не есть и не должна быть лишь орудием в построении огромного государства. Я говорю о необходимости борьбы за русскость, а не за широкую государственность, которая при современных обстоятельствах может оказаться скорее губителем остатков Русского мира в западнорусских землях. Раскол Руси надо в первую очередь преодолевать именно в культуре, в самосознании. А важнейшим способом восстановления общерусского самосознания может быть целенаправленная политика по изменению господствующего дискурса идентичности, структуры русской идентификации.

При проведении переписи населения РФ 2002 г. было совершено такое нововведение в российскую «этническую процессуальность», как официальное признание возможности множественной идентичности по линии вертикальной групповой иерархии (суперэтнос — этнос — субэтнос). Такой тройственный подход к этничности встречается довольно часто, он же господствовал в общественной мысли России дореволюционного времени. Думается, что доведение до сознания граждан возможности тройной этносамоидентификации (суперэтнической — славянской, этнической — (обще)русской и субэтнической — великорусской, белорусской, малорусской, русинской, да и украинской, и т.д.) с упором на региональный компонент самосознания может принципиально изменить сам «дискурс национальности» в России, став основой для формирования новой этнополитической карты постсоветского пространства.

Это принципиально важно и для преодоления ситуации идентификационного вакуума на востоке и юге Украины (да и на многих других менее обширных пространствах), во многом связанного с введёнными в сознание ложными альтернативами типа «либо ты русский, либо украинец». Выведение этнических делений внутри Русского мира на «под-русский» уровень, способное примирить нерусские идентификации восточных славян с их русскими корнями и их русской историей (что даёт возможность сохранить те пласты культуры, которые связаны преимущественно уже с не-русской — или не-общерусской — самоидентификацией), позволило бы сберечь (а во многом и возродить) общерусское самосознание и выбить почву из-под идентификационных конфликтов, обильно возникающих среди восточных славян в последнее время. Для великороссов, кстати, вопрос о выборе между великорусским и русским самосознанием не стоит — они сопряжены. Другое дело — как донести до сознания великороссов ту простую истину, что не только они имеют право на имя Русское, и как донести до других русских, что их особая (новороссийская, малорусская, белорусская и т.д.) самоидентификация может никак не противоречить их русскости. Как их вернуть к тем краевым проектам, которые развивались на их землях в XIX в. и были загублены украинством? Это дело информационной политики, школьных учебников и активности интеллектуальных кругов.

Однако всё это будет невозможно, пока русское общество не решится открыто заговорить об украинской проблеме. Фактически никакой серьёзной дискуссии в России по украинскому вопросу до сих пор не идёт. По отношению к украинству по-прежнему действуют советские нормы политкорректности: ни в коем случае не задеть «младшего брата», не затрагивать «болезненные темы» и ждать, пока «брат» перебесится и образумится. Такая позиция основана на полнейшей безграмотности в украинском вопросе и при этом является идеальным средством обезоруживания русского сознания перед украинским вызовом. Она же является проявлением весьма бестактного высокомерия, позволяя русскому человеку не замечать всех украинских обвинений в адрес его народа, лишь снисходительно улыбаясь в ответ. Это очень своеобразное понимание «братской любви». Между тем, каковы бы ни были успехи украинского проекта, русская идентичность является для нас, русских, самоценной, и отстаивать Русское имя, русский взгляд на историю и русское понимание современных процессов мы не только можем, но и должны.

Неменский Олег Борисович –
научный сотрудник Отдела истории средних веков Института славяноведения РАН
Журнал «Вопросы национализма», вып.5 (2011, № 1)

данное направление можно раскрыть на многих примерах русской литературы. “Война и мир” – это целый кладезь аргументов, поэтому и из этого романа мы можем привести много примеров, раскрывающих данное направление. сразу приходит на ум семейство Курагиных.

их цель – материально обогатиться. какими средствами они этого достигают? абсолютно любыми, им неважно, что о них подумают и как это отразится на окружающих. Элен выходит замуж за Пьера ради того, чтобы завладеть его имениями.

Анатоль увлекается Наташей тоже из-за того, что она богатая невеста.

Андрей Болконский едет на войну в начале произведения для чего? какова его цель? найти “свой Тулон”, прославиться. лишь позже его цель становится более благородной, когда он понимает, что жизнь важнее всего.

очень хорошее высказывание взято в качестве темы к первому направлению. действительно, пока есть верность, пока два человека любят друг друга, о ней не думаешь. но как только кто-то изменит или обманет, то о верности сразу вспоминается, и сразу мы понимаем, какая это ценность в нашей жизни. она как воздух, без нее жить нельзя. она необходима человеку.

в качестве аргументов можно привести увлечение Наташи Ростовой Анатолем Курагиным в романе Л.Н.Толстого “Война и мир”. Анну Каренину из романа “Анна Каренина” Толстого, которая тоже была верна своему мужу, пока не поняла, что он увлечен только своей работой.

написание универсального вступления может позволять выпускникам облегчить себе работу по написанию сочинения на экзамене. написав вступление, им нужно будет только сделать “мостик” к определенной теме и большую часть времени уделить основной части и написанию аргументов.

что можно написать к этому направлению? можно начать с того, что человек и общество – понятия взаимосвязаны. так уж сложилось исторически, что общество всегда влияет на человека и, соответственно, человек на развитие общества тоже. здесь можно говорить и обо всем социуме в целом, и об отдельной группе людей, связанных определенными интересами и взглядами.

но бывает же и такое, когда человек противопоставляет себя обществу, в котором живет. это происходит потому, что он может не приветствовать те взгляды, которые в нем доминируют (здесь можно перейти к проблеме “лишних” людей) или пытается изменить его, но безрезультатно (тема революционеров).

таким образом, начав с общих фраз и собственных размышлений, можно перейти к основной части и к той теме, которую вы выберете по данному направлению.

Для вступления сочинения по направлению “Равнодушие и отзывчивость” нужно дать определения данных понятий, то есть определение понятия “равнодушие” и определение понятия “отзывчивость”.

Итак,

Касательно отзывчивости

Также можно использовать синонимы этих понятий. чтобы чередовать их в тексте сочинения и избегать повторов.Синонимы для слова “равнодушие”.

Синонимы для слова “отзывчивость”

Рекомендую Вам также использовать пояснения к темам, взять из этих пояснений отдельные предложения, переделать их и вставить во вступление к сочинению.

В принципе, мне кажнтся, что количество материала для вступления вполне достаточное.

Безусловно, старшее поколение более мудрое во всех основных жизненных вопросах. Наши родители могут научить нас многому.

Но молодое поколение лучше разбирается во многих вопросах, касающихся информационных технологий, а также, как бы это странно ни звучало, в каких-либо конкретных ситуациях могут выглядеть достойнее, чем старшие.

Например, молодое поколение может лучше относиться к животным, гуманнее относиться к окружающим и тд. (повторюсь – не все, а лишь немногие могут быть лучше своих родителей в каких-либо вопросах).

на каких примерах из русской литературы раскрыть эту тему? В басне Л.Н.Толстого “Старый дед и внучек” родители учатся именно у своего ребенка относиться к пожилому человеку с уважением и ухаживать за ним. Многому можно поучиться и фамусовскому обществу у Чацкого. так, мы видим, что не только старшее поколение – это идеал. А во многих случаях именно молодое поколение проявляет себя достойно.

Наверно в качестве доказательства темы любви, можно привести слова женщины, одной из главных героинь рассказа:

Сюжет этого рассказа развивается вокруг шестидесятилетнего военного –отставника и сорока восьмилетней женщины, которая раньше была у него в прислугах.

Прошло 35 лет и они встретились, но если он желал просто видеть свою любовь молодости, то женщина все эти годы его любила и хранила верность.

Она его не могла простить за то, что он не понял её тогда, а точнее просто отказался, списав все на ошибки молодости. Хотя тут больше имело значение разница в социальном положении.

• Прощаясь он поцеловал ей руки, но он и об этом где-то пожалел…
• Для этого , уже старика, эта женщина, является только объектом его молодого воздыхания и очень жаль, что ему не дано узнать истинное значение Любви.

Аргументы к итоговому сочинению по направлению «Война и мир»

Война становится критическим событием в жизни человека. И не важно, идет ли речь о солдате, погруженном в ход баталий, или о безоружном мирном населении. Война в судьбе каждого оставляет след слома — слома нравственного, духовного, этического. Русская литература подмечает позитивную эволюцию или, наоборот, упадок личности, пережившей войну.

Также она приводит примеры подвигов и уроков мужества и патриотизма. Предлагаем вспомнить ключевые литературные произведения. Само направление посвящено 150-летию одноимённого романа Л. Н. Толстого.

И при подготовке к сочинению из этого тематического блока следует обратить особое внимание на роман-эпопею, однако стоит рассмотреть аргументы на тему войны и мира и из других произведений.

«Война и мир»: аргументы для сочинения

«Слово о полку Игореве» (ок. 1185-1187 гг.)

• В произведении находим:
• 1) тему патриотизма
• 2) проблему народного единения
• 3) мотив героического подвига
• 4) женский образ

Пафос патриотизма считывается буквально с первых страниц произведения.

Сразу мы встречаем Бояна — «старинного соловья», певца, повествующего о подвигах князей и событиях того времени. Боян хвалит правителей за их удаль, храбрость.

Однако сам автор «Слова о полку Игореве», личность которого нам не известна, судит о них по поступкам с точки зрения вклада в общечеловеческое благо.

Так, автор иллюстрирует проявление истинного патриотизма, он подмечает не только личные качества князей, но и их ошибки, которые привели Русскую землю к раздробленности. К примеру, князь Игорь, удовлетворив своё тщеславие, идёт на половцев, обрекая своих воинов на гибель или плен.

В «Слове…» формируется идея единения земель, единения народа, который живет в разобщенных княжествах. «Золотое слово» Святослава напоминает о прежних временах, о воинской славе:

1. А ведь было время — без щитов, Выхватив ножи из голенища, Шли они на полчища врагов, Чтоб отмстить за наши пепелища.
2. Плач Ярославны обращает женские стенания к природным силам:
3. Возлелей же князя, господине, Сохрани на дальней стороне, Чтоб забыла слезы я отныне, Чтобы жив вернулся он ко мне!

Ярославна обращается и к ветру, и к Днепру, и к солнцу. Ее голос слышен издалека. Образ Ярославны вбирает в себя всю боль женщины, ждущей мужа с поля брани.

«Бородино» М. Ю. Лермонтова (1837 г.)

• В произведении находим:
• 1) тему патриотизма
• 2) идею народного духа
• 3) мотив героического подвига
• 4) образ русского солдата

Историю о воинских подвигах автор вкладывает в уста участника баталий. Старый солдат — выходец из народа. В нем будто сливаются голоса однополчан:

Уж мы пойдем ломить стеною, Уж постоим мы головою За родину свою!

Солдат — человек простой, вместе с тем ему присущи честность, храбрость и благородство души.

Солдат не стремится приукрасить события, показать свою значимость, он правдиво, легко и с особым задором повествует о пережитом на войне. Его рассказ лишен скорби и печали от увиденных кровопролитий.

Солдат видит в борьбе против врагов проявление бравой удали русского народа, торжество патриотического начала. Рефреном звучат строки:

Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя: Богатыри — не вы!

«Белая гвардия» М. А. Булгакова (1923 г.)

1. В произведении находим:
2. 1) изображение гражданской войны
3. 2) тему сохранения нравственности в условиях войны
4. 3) тему семейных ценностей
5. 4) тему мужества и благородства

В романе мы видим четкое противопоставление мира Турбиных и пространства гражданской войны.

Дом Турбиных отличается гостеприимством и уютом: в нем находит приют комичный Лариосик, неожиданно приехавший из Житомира. От жестокости и ужасов гражданской войны главные герои отделены стенами своего дома. Им удается сохранять тепло отношений, семейных ценностей, хотя угрозу им представляет пространство за окном.

Пережив потерю матери, Елена Турбина восстанавливает гармонию дома — она заботится о братьях, молится о близких, занимается бытом.

Благородство души проявляют Николка и Най Турс. Най Турс спасает солдат от переохлаждения, требуя, чтобы им были выданы валенки. Его отзывчивость и ответственный подход к людям восхищают Николку.

Николка берет такие уроки благородства себе на вооружение. В романе юноша совершает настоящий подвиг: он идет на риск, чтобы полковник Най Турс был похоронен по христианским обычаям. (Подробнее о героях — см. учебное пособие «Литература.

Русский и литература. 11 класс. Часть 2», А. К. Михальской, с. 69)

Противоположностью главных героев — Елены, Алексея и Николки — становятся Василиса (Лисович), пекущийся только о богатстве и накопительстве, и Тальберг, который предает Елену и сбегает с другой женщиной за границу. Ему чуждо ощущение ответственности по отношению к близким, он обманывает доверие Турбеных.

Нравственный выбор человека, в том числе и в разрушительных апокалиптических условиях войны, оценивается самим автором в соответствии со вторым эпиграфом «Белой гвардии»: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…»

«Судьба человека» М. А. Шолохова (1956 г.)

• В произведении находим:
• 1) изображение разрушительной силы войны
• 2) изображение простого солдата
• 3) идею национального духа
• 4) тему мужества и благородства
• 5) идею обретения смысла жизни после потрясений судьбы

Название произведения М.

 А. Шолохова подчеркивает, что его герой — собирательный образ человека, пережившего войну. Автор написал историю о человеке, заключив в ней историю миллионов. Судьба Андрея Соколова связана с беспощадностью военного бремени (см. учебник «Литература. Углублённый уровень. 11 класс. Часть 2», В. В. Агеносова, с.198).

В довоенное время в его судьбе тоже случались несчастья: Соколову пришлось участвовать в гражданской войне, в 22 года он потерял родителей.

Однако он находит свое счастье с девушкой Ириной, женится на ней, заводит семью, видит, как подрастают дети. У семьи появляются планы на светлое будущее… «А тут вот она, война.

На второй день повестка из военкомата, а на третий — пожалуйте в эшелон…»

Честный крестьянин становится солдатом. Он принимает удары судьбы, но, в то же время, проявляет стойкость духа. Лагерфюрер Мюллер видит его духовную силу и даже выказывает жест уважения русскому солдату.

Андрея Соколова не покидают надежды на лучшее, пока он не получает известие о том, что жена и дочери погибли. Дом, который Андрей строил, как строил свое счастье, был разрушен фашистским снарядом.

Даже День Великой Победы становится траурным для Соколова, потому что в этот день он теряет последнего родного человека — сына Анатолия. Главный герой остается один, он не чувствует своего героизма, торжества освобождения.

Однако смысл жизни обретается Соколовым, когда он встречает Ванюшку, за которым ухаживает как за родным: «Ночью-то погладишь его сонного, то волосенки на вихрах понюхаешь, и сердце отходит, становится мягче, а то ведь оно у меня закаменело от горя…»

«А зори здесь тихие…» Б. Васильева (1969 г.)

1. В произведении находим:
2. 1) изображение разрушительной силы войны
3. 2) образы женщин на войне
4. 3) идею национального духа
5. 4) тему подвига и стойкости духа
6. 5) проблему исторической памяти

Главными персонажами повести Бориса Васильева становятся пять юных девушек, судьбы и характеры которых очень различаются. И объединяет таких разных людей война. Война заставляет их связаться одной целью и пожертвовать своими мечтами и будущим ради этой цели — ради освобождения Родины. «Нету здесь женщин! Нету! Есть бойцы и есть командиры, понятно? Война идет, и покуда она не кончится, все в среднем роде ходить будем…» — возмущается Васков в начале повести. И правда, девушки проходят целый путь перерождения, оказавшись на войне. Однако верно говорят, что у войны не женское лицо. Галя Четвертак — романтическая натура — не может побороть свою трусость. Только автор не укоряет ее за это, так как для девушки враждебность противоестественна. Но и женщины проявляют себя настоящими бойцами. Васкова удивляет усидчивость Лизы Бричкиной, которая примечает в лесу все, вплоть до маленьких росинок. Девушки даже способны совершать отважные подвиги: Соня Гурвич, получив удар ножом в грудь, вскрикивает, за что получает смертельный удар. Так Соня успевает предупредить остальных девушек и Васкова о вражеском присутствии. Смерть Жени Комельковой, девятнадцатилетней девушки, можно назвать героической: «…немцы добили ее в упор, а потом долго смотрели на ее и после смерти гордое и прекрасное лицо…» Перед смертью Риту Осянину не покидает ответственность за сына, она просит Васкова принять его и, получив обещание, она стреляет себе в висок. Война убивает всех героинь повести — убивает красоту, гармонию, естественность, ребячливость.

Проблема исторической памяти, памяти о войне раскрывается в эпилоге — маленьком фрагменте текста повести. Эпилог переносит нас на несколько десятилетий вперед. Лес, в котором погибли бойцы, соседствует, видимо, с базой отдыха, куда люди теперь приезжают порыбачить. Альберт, сын Риты Осяниной, и Васков же приезжают сюда как на место памяти, чтобы установить скромную мраморную плиту.

Военная лирика Константина Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» (1941 г.)

• В стихотворении находим:
• 1) образ Родины
• 2) поэтизацию русской деревни, образа простого народа
• 3) тему единства народа

Образ Родины Константин Симонов воплощает через мотив дороги.

По бесконечно длинной дороге, проходящей через деревни, идут солдаты, изнуренные «злыми дождями». Деревенские жители с отзывчивостью относятся к участи солдат, они подают им кринки, шепчут благословения. Это подбадривает русского бойца за свободу Отечества.

В этом пути лирический герой видит всю Россию:

Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась…

В деревне заключена естественность жизни, естественность чувства, потому что, проходя мимо деревенской местности, герой чувствует единение, связь с предками и целыми поколениями. Это будит национальный дух солдата, он осознает, ради чего ему суждено идти по этой дороге.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина – Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил.

Такая ощутимая поддержка меняет настроение бойца. Он обращается к Алеше — своему собрату-солдату — с рассуждениями о том, что именно война заставляет ощутить этот русский дух. Он слышит его повсюду. Голос русского духа исходит и от людей и от природы: пажитей, лесов. Чувствуя такую связь, герой признается, что горд отдать жизнь за свою Родину:

Я все-таки горд был за самую милую, За горькую землю, где я родился, За то, что на ней умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила…

Последние строфы заключают в себе выражение высокого патриотизма, любви к своей Родине, своему народу. Солдат хочет быть лично причастным к освобождению, счастью своего Отечества, поэтому его покидает страх перед смертью и он готов дальше и дальше идти по бесконечной дороге.

Военная лирика Булата Окуджавы «До свидания, мальчики» (1958 г.)

1. В стихотворении находим:
2. 1) тему военного бремени
3. 2) женские образы

Текст «До свидания, мальчики» был положен Б. Ш.

 Окуджавой на музыку, это автобиографическая песня, в основу которой легли искренние авторские переживания. «Все мои стихи и песни не столько о войне, сколько против нее…» — так высказывался Булат Окуджава.

И это стихотворение-песня не исключение.

В этом произведении война называется подлой. Она опустошила дворы, забрала мальчиков на войну, заставила озорных детей вдруг повзрослеть. Теперь мальчики — солдаты, они должны защищать Родину, «не щадить ни пуль, ни гранат и себя не щадить…»

Автор в первой части стихотворения прощается с мальчиками, во второй части он обращается к девочкам. Потому что война забирает на фронт не только мальчишек, она беспощадно лишает детства, покоя и мира всех.

Девочкам суждено сменить хорошенькие платьица на сапоги и зеленые погоны. Девичьи розовые мечты рассеиваются с приходом войны — теперь никому не придет в голову грезить о свадьбе: «…вместо свадеб — разлуки и дым..

.»

Рефреном стихотворения в обеих частях являются строки, обращенные как к мальчикам, так и к девочкам: «…постарайтесь вернуться назад!» Это негромкая надежда, которую таили в себе миллионы людей, проводивших родных и близких на фронт.

Военная лирика Андрея Дементьева «Баллада о матери» (1967 г.)

• В стихотворении находим:
• 1) тему военного бремени
• 2) образ военных матерей

Центральным в произведении становится изображение образа матери, которая ждет возвращения своего сына с фронта. Тридцать лет она не видела своего сына.

Много лет, как все пришли назад, Кроме мертвых, что в земле лежат.

Но несмотря на это, она верит в то, что сын спасся, что он вернется домой, и надежда дает ей силы жить, в этом мать видит смысл своей жизни. Мать — тот человек, которому не важна военная слава, ордена сына. Ей нужно только то, чтобы он выжил на кровопролитной войне.

Когда в село привезли показывать кино, собралось много народу: и молодые и старики, и кто был на войне и кто не был. Но все имели тяжелые воспоминания о войне: «Трудно было это вспоминать…»

Когда мать видит в герое киноленты своего Алешеньку, она кричит, словно в бреду, она двигается вместе с героем:

Он рванулся из траншеи в бой. Встала мать прикрыть его собой.

Это состояние передалось и другим людям: все кричали вместе с матерью, подбадривали война. Испытав жестокость военного бремени, люди не могли оставаться равнодушными к чужому горю или переживаниям. Солдат же в киноленте — собирательный образ героя, бравого защитника, устремленного к защите Родины.

После просмотра киноленты мать продолжает верить в чудо, она все так же надеется на возвращение сына, надеется даже чуточку больше, ведь только недавно она видела его, звала его. И эта надежда навсегда останется в материнском сердце, которое как ни одно другое любит своего сына.

Также с аргументами на тему войны и мира можно познакомиться в статьях:

1. О литературе военных лет: учебник «Литература. Базовый уровень. 11 класс. Часть 2» Т. Ф. Курдюмовой, с. 52.

2. О русской поэзии периода Великой Отечественной войны: учебное пособие «Литература. Базовый уровень.11 класс» Г. В. Москвина, с. 268.

3. Анализ поэмы «Василий Теркин».

4. Анализ «Кавказского пленника» Л. Н. Толстого.

#ADVERTISING_INSERT#

«Война и мир»: аргументы

10.09.2019

Подборка аргументов для итогового сочинения в 2019-2020 году по направлению «Война и мир» (для выпускников 11 класса).

Что помогает победить на войне? Л.Н. Толстой “Война и мир”

В одиночку выиграть войну невозможно. Только сплоченность народа перед лицом всеобщей беды, подкрепленная храбростью, преодолевающей страх, открывает путь к победе. Читатель с остротой ощущает чувство единства русского народа во время войны.

Борьба за жизнь, свобода объединила самых разных людей. Одержать победу над армией французов и защитить родную землю, русским помог боевой дух, солдатская храбрость, вера в свои силы.

Описание сражений под Шенграбеном, Аустерлицем, Бородино, наиболее ярко демонстрирует сплоченность защитников отечества. Победителями в этой войне выходят не те, кто гонится за наградами и чинами, не карьеристы, а простые солдаты, ополченцы, крестьяне, которые совершают подвиги ежеминутно.

Перед глазами читателя проходят образы Тушина – скромного командира батареи, Тихона Щербатого, Платона Каратаева, купца Ферапонтова, юного Пети Ростова. В них объединились основные черты характера русского народа, которые помогли противостоять врагу.

Все эти люди сражались по собственной воле. Им не нужен был приказ – они встали на защиту собственного дома, земли, родных и близких. И победили.

Война в романе Л.Н. Толстого “Война и мир”

Описывая картины войны 1812 года, Толстой интересуется не солдатскими и офицерскими образами, а поведением и проявлением людских характеров.

В рассказах о партизанах героях ощущается любовь и уважение к ним автора, который показывает, что Денисов, Долохов и Тихон Щербатый (обычный русский мужик), совершая свои подвиги, не демонстрировали жестокость по отношению к врагу.

В партизанском отряде сам командир проявляет жалость к французам, находящимся в плену, по возможности заботится о них. Хотя поведение Долохова, которого в первую очередь волнует карьера, а не пленные, скорее исключение, чем норма.

Автор показывает не только проявление смелости, отваги на войне, но и черствости, безжалостности. Так, смерть Пети Ростова совершенно не трогает Долохова, который мечтает о мести. Ему нужна кровь побежденного врага. Победа в войне добыта русским народом, имеющим добрую душу, а не жестокими карьеристами типа Долохова.

Читатель видит, как искренно Денисов переживает гибель Пети во время атаки на французские позиции. Даже казаки были удивлены реакцией и стоном, напоминавшим «собачий лай», вырывающимся из груди офицера. Но, несмотря на боль утраты, Денисов держит себя в руках и не сгоняет злобу на пленных французах, не выказывает жестокости к ним.

В романе Толстой акцентирует внимание читателя на мысли о гуманности русского народа, об отсутствии у него жажды мести, чтобы любой ценой пустить кровь врагу, даже уже побежденному.

Об этом высказывается в книге главнокомандующий Кутузов, с сочувствием говоря о пленных французах: «Когда они были сильными, их не надо было жалеть, а сейчас можно, поскольку они ведь тоже люди».

Как война раскрывает характер человека? Л.Н. Толстой “Война и мир”

Война заставляет человека проявить свои внутренние черты, то есть показать себя трусом или храбрецом. Примеры можно найти в романе.

Например, Шенграбенское сражение открывает характер офицера Жеркова, из-за трусости которого погибает множество солдат и офицеров.

Багратион поручает ему доставить приказ об отступлении на левый фланг войска. Жерков трусит, он не готов рисковать жизнью ради победы.

Именно в это время французы атакуют левый фланг, приводя защитников в смятение. Командиры не знают что делать. Приказа отступать нет, а вперед идти невозможно. Начинается неразбериха: пехота бежит в лес, гусары решают атаковать врага. Из-за малодушия Жеркова огромное количество русских солдат гибнет.

Совсем по-другому проявляет себя юный Николенька Ростов, который вместе с гусарами отважно бросается в атаку. И, несмотря на полученное ранение, продолжает сражаться. За проявленное мужество его производят в офицеры.

Читатель в этом эпизоде видит последствия страха на войне, который одних парализует, а других толкает на подвиги. Гарантировать спасение жизни не может ни бегство от реальности, ни яростная борьба. Но отвага помогает сохранить честь, увеличивает силы в бою, а это повышает шансы на выживание.

Уроки войны. Л.Н. Толстой “Война и мир”

В романе на примере прозрения одного из главных героев, автор показывает уроки войны. А.Болконский, отправился на войну с восторженным настроением, с предвкушением, что его ждет блестящее будущее кадрового военного. Он готовился к ратным подвигам – карьере офицера. Для осуществления задуманного, он покинул семью, друзей, близких и пошел на войну за славой.

Но на деле все оказалось по-другому. Его охватила горечь и разочарование в тот момент, когда он понял, что его личная битва проиграна.

Все его эпические представления о блеске батальных сцен, окрашенных героическим сиянием, в реальности оказались жуткой кровавой бойней, лишенной привлекательности, наполненной человеческими страданиями, болью.

Увидев все это, герой прозрел, понимая, насколько война страшна и неприглядна. В ней нет ничего стоящего, кроме боли.

Осознав и приняв личное поражение, Болконский переоценил свою жизнь, отдав приоритет семье, дружбе, любви, отодвинув на второй план признание и славу.

Жестокость войны. Л.Н Толстой “Война и мир”

Зачастую романтические представления о неизвестном явлении рушатся, столкнувшись с суровой реальностью.

Яркий пример этому – сцена из романа «Война и мир», когда главный герой А.Болконский сталкивается с войной. Собираясь на фронт, чтобы сражаться с Наполеоном, он рисует в своем воображении героические картины, наполненные доблестью, храбростью, красотой подвига.

Но первое же боевое соприкосновение с французами, сбрасывает ореол романтики и показывает изнанку войны. Под непрерывным обстрелом, среди падающих снарядов, русская армия старается преодолеть мост через реку.

Болконский видит хаос, неразбериху, жуткие крики раненых, растерзанные тела убитых, бегущих солдат, грязь, кровь.

Эта картина поражает его своей реалистичностью и правдой жизни, приносит понимание, что война – не романтика и красота, а жестокость, боль и кровь.

Дети на войне (В. Катаев “Сын полка”)

Детям не место на страшной, бесчеловечной войне. Там люди гибнут, теряют близких, ожесточаются от боли и ужаса. Понимая это, взрослые изо всех сил стараются уберечь детей от кошмаров войны, хотя далеко не всегда это удается. Такова судьба Вани Солнцева, описанная в рассказе Катаева.

Потеряв на войне всех родных, он остается совсем один – бродит по лесу, не зная, как быть, пытается перейти линию фронта, чтобы попасть к «своим».Голодного, напуганного мальчика находят в лесу разведчики. Берут его с собой и приводят в лагерь, доложив командиру о «находке».

Капитан Енакиев, умудренный жизнью человек, понимает, что на фронте не должно быть детей, и отсылает Ваню в детский приемник для сирот. Но мальчик желает воевать и мстить за погибших родителей. Он сбегает, не доехав до места назначения, и возвращается (хоть и не с первой попытки).

Енакиеву ничего не остается делать, как смириться и оставить Ваню в отряде. Он видит его неимоверное желание помочь общему делу, принести пользу. Проявив инициативу, Ваня отправляется на разведку, зарисовывая на страницах букваря план местности, но попадает в руки немцев.

На его счастье, у них начинается суматоха, о нем забывают на время, Ване удается сбежать и вернуться к «своим». Командир восхищен патриотизмом ребенка, продолжая волноваться за него. Стремясь спасти мальчику жизнь, Енакиев отсылает его с важным поручением подальше от линии фронта.

Ваня приносит в батарею письмо от командира. Понимая, что расчету первого орудия предстоит тяжелая битва (по сюжету весь расчет в ней погибает), Енакиев пишет в послании прощальные слова с просьбой позаботиться о Ване.

Ответственность человека за поступки, которые он совершил на войне. В. Гроссман “Авель”

В рассказе автор рассуждает о войне, касаясь одной из ее трагических страниц, небольшого эпизода – взрыва урановой бомбы над Хиросимой, изменившего судьбы людей, городов, стран и всего человечества. Гроссмана интересует война не только как общечеловеческая беда или экологическая катастрофа, а как персональная трагедия человека, вовлеченного в нее разными обстоятельствами.

Читатель знакомится с экипажем самолета, поставившим ранним утром 6-го августа смертоносный груз в небо над Японией. Автор рисует разные характеры, с различным отношением к происходящим событиям и отличной друг от друга реакцией. Самый молодой в экипаже Дж. Коннор – бомбардир.

Именно ему довелось нажать на кнопку, пустившую бомбу в свободное падение на ничего не ведающий, просыпающийся город. И эта ответственность тяжелым бременем ложится на Джозефа. Для него это личная война, на которой каждый солдат – человек, со свойственным ему страхом, слабостью, стремится остаться в живых.

Но бывают ситуации, когда лучше умереть, чем потерять достоинство.

В рассказе автор старается донести, что истинной человечности присуща сопричастность к происходящим событиям и, как следствие, ответственность за них.

Члены экипажа, каждый по-своему реагирует на трагедию 6-го августа. Не всех трогает это событие, не все ощущают себя в ответе за произошедшее. В разговорах звучит оправдание беспрецедентного (даже с точки зрения фашистов) акта разрушения, ставшего якобы общественной необходимостью борьбы с фашизмом всеми силами. Но Дж.

Коннор очень остро, даже болезненно воспринимает случившееся. Испытывает вину и персональную ответственность. Он постоянно моет руки, стараясь смыть с них кровь невинных жертв. Обостренное чувство Мира, дисциплинированность, исполнительность солдата, привитые системой воспитания и государством, не могут ужиться в его сознании, что для юноши становится роковым.

В итоге он сходит с ума, не в силах вынести ношу, выпавшую на его долю.

Нравственная оценка войны. М. Зусак “Книжный вор”

Главная героиня романа – Лизель. Ей девять лет и буквально перед самой войной она попадает к приемным родителям. Из-за связи родного отца Лизель с коммунистами, мать решает отдать дочку на воспитание в чужую семью, чтобы защитить ее от фашистов.

У Лизель начинается новая жизнь в незнакомой обстановке, вдали от родных. Обживаясь, она учится читать, писать, проходит через конфликт со сверстниками, обзаводится новыми друзьями. Но в обычную жизнь ребенка вносит коррективы война, добавляя к детским заботам боль, страх, разочарование.

У девочки никак не укладывается в голове, почему люди убивают людей. От приемного отца она учится доброте и состраданию, невзирая на то, что эти качества во время войны могут принести одни неприятности. Лизель бесстрашно помогает родителям укрывать в подвале дома еврея. Читает ему книжки, ухаживает.

Вместе с другом, которого зовут Руди, дети разбрасывают куски хлеба по дороге, где должны провести колонну пленных. Лизель ощущает уверенность в чудовищности и непостижимости войны.

Как понять, почему люди не хотят жить, радоваться, а начинают убивать, арестовывать тех, кто против, сжигать книги, и повсюду царит смерть.

Показательно, что в книге рассказ ведется от лица Смерти – этой вечной противницы жизни, спутницы войны.

Как дети переживали военные события? Л. Кассиль и М. Поляновский “Улица младшего сына”

Во время войны Родину защищали все: и взрослые, и дети. Невзирая на возраст, ребята стремились помочь родным, городу, стране в тяжелый период борьбы с врагами. Герой повести – обычный мальчик. Его зовут Володя Дубинин, а живет он в Керчи. Действие произведения начинается в послевоенное время.

Подростки, увидев улицу, носящую имя их сверстника, очень удивляются, и у них возникает желание узнать историю Володи. Для этого они отправляются в музей, встречаются с мамой пионера-героя, знакомятся с его товарищами, школой, где он учился. Они узнают, что Володин отец был капитаном военного корабля. Он воспитал в сыне храбрость и стойкость.

Мальчик мечтал, как все обычные ребята о мирной счастливой жизни, строил планы на будущее, но война их жестоко разрушила. Володя храбро встал на защиту своей земли. Ушел в партизанский отряд и стал разведчиком. Рискуя жизнью, добывал ценные сведения из вражеского тыла.

Он первым сообщил новость о готовящемся отступлении немцев – во время проведения разминирования прохода к каменоломне подорвался на мине и погиб.

Володя Дубинин – настоящий герой, который, не страшась, каждый день, совершал подвиг, как многие взрослые, и отдал свою жизнь, чтобы спасти других. Родной город не забыл отважного героя, назвав его именем одну из солнечных улиц.

Забота о ближних в годы войны. Е. Верейская “Три девочки”

Главные героини повести – Наташа, Катя, Люся – подружки, живущие в одной большой ленинградской коммунальной квартире, которые учатся в одной школе. Беззаботное детство девочек оборвалось с приходом войны – впереди трудные испытания, которые ложатся на хрупкие детские плечи.

Школа разрушена, учиться негде. Уроки преподает сама жизнь, заставляя быстрее взрослеть. Еще недавно легкомысленная хохотушка Люся становится организованной и ответственной, Наташа – вдумчивой, Катя приобретает уверенность в своих силах.

Несмотря на сложные жизненные обстоятельства, девочки не утрачивают человеческое достоинство, окружая заботой близких. Трудности еще больше сплачивают их. Огромная коммунальная квартира превращается в одну дружную семью, где каждый думает в первую очередь о другом.

До слез трогает эпизод, когда доктор, не задумываясь большую часть хлебного пайка, отдает маленькому мальчику.

Несмотря на голод, слабость, рискуя умереть голодной смертью, люди всем, что имеют, делятся с ближними. Это объединяет, поддерживает, укрепляет веру в победу. Такие отношения, основанные на любви, заботе, творят чудеса. Они помогли людям пережить тяжелый период истории страны, выпавший на их долю.

Почему люди хранят память о войне? О. Берггольц “Стихи о себе”

Необходимо хранить память о войне, несмотря на то, что тяжелые воспоминания, вызывают боль и сожаления. У тех, кому пришлось столкнуться с потерей близких, на чьих глазах погибли родные, у матерей, потерявших детей – навсегда отпечатались в памяти страницы печальной истории страны. Но это должны помнить и современники.

Сохранить память помогают книги, кинофильмы, песни, стихи, рассказывающие о страшном прошлом. Например, ленинградская поэтесса О. Берггольц обращается к читателям с призывом никогда не забывать военное время, а особенно людей, которые сражались на фронте, терпели лишения и умирали в блокадном Ленинграде от голода.

Автор стихов обращается к желающим уменьшить «в робкой памяти людей» трагические воспоминания, уверенно заявляя, что не позволит забыть «как падал ленинградец на желтый снег пустынных площадей». Поэтесса сдержала слово.

Она прошла всю войну, потеряла мужа в блокаду и как завещание потомкам оставила стихи, очерки, записи в дневниках, чтобы память о войне продолжала жить.

Какие цели важно ставить на жизненном пути? Аргументы Л. Н. Толстой «Война и мир», А. И. Куприн «Чудесный доктор» (Итоговое сочинение (декабрьское))

Жизненный путь часть сравнивают с дорогой, и это неслучайно. Отправляясь в путь, человек посещает новые места, встречается с различными людьми, ищет себя и своё место в мире. Так и в жизни: новые события, встречи, люди, поиски места. И в путешествии реальном, и в «путешествии» по жизни люди ставят или не ставят цели (о последних говорят: «плывут по течению»).

Но какие цели важно и нужно ставить? Об этом я поразмышляю в своём сочинении.

В наше время всё чаще человек ставит перед собой достаточно примитивные цели: поступить в хороший вуз, найти высокооплачиваемую работу, построить дом, купить машину. Всё это, конечно, важно и нужно.

Но разве эти цели достойны высокого звания Человека? Разве Человек пришёл в этот мир только для того, чтобы что-то приобрести? Мне кажется, что высшая цель Человека — научиться отдавать — творить добро, помогать людям.

Именно этому нас учит русская литература.

Вспомним произведение Л. Толстого «Война мир». В начале романа князь Андрей Болконский ищет личной славы: он идет на войну, храбро сражается, в Аустерлицком сражении был ранен.

Именно тогда, глядя на бесконечно высокое небо, он понимает, как низка была его цель, а бывший кумир Наполеон кажется ему мелким и незначительным. Жить для других — эта мысль приходит к нему не сразу.

Мудрый писатель проводит своего героя через множество испытаний, сомнений и разочарований. Князь Андрей работает в комиссии Сперанского над составлением военных законов, однако и это оказалось ненужным.

Он разочаровывается в высшем свете, и только в Бородинском сражении ему открылся истинный смысл человеческого существования — любить людей и жить для них. Но герой, к сожалению читателя, умирает. Однако цель, которую он выстрадал, была, несомненно, высокой.

Размышляя о целях, достойных Человека, я вспоминаю рассказ А. Куприна «Чудесный доктор». В семье Мерцаловых целая череда неприятностей. Глава семьи лишился работы, его жена и дочь больны, денег на лечение нет. Живут герои в ужасных условиях: их дом больше похож на подвал, но так в начале 20 века жили многие.

Поэтому нам понятно желание Мерцалова покончить с собой: многочисленные попытки изменить ситуацию не приносят пользы, смотреть, как близкие угасают, он больше не может… И в этот момент он встречает удивительного человека — доктора Пирогова. Доктор не только подбодрил его, но и выписал рецепт для больной дочери, оставил денег.

По мнению Гриши Мерцалова, сына главного героя (он потом тоже стал доктором) профессор Пирогов является святым человеком и чудесным доктором: “Просто чудо совершил этот святой человек”. Я думаю, что этот доктор так же помогал и другим людям, попавшим в сложную ситуацию.

Ведь известно, что прототипом доктора из этого рассказа является Николай Пирогов — выдающийся русский хирург. Он не только первым применил наркоз, наложил гипсовую повязку в военно-полевых условиях (много сделал и других открытий в медицине), но и был отзывчивым, добрым человеком, который не делил людей на имущих и неимущих, богатых и бедных, своих и чужих.

Его целью всегда было приносить пользу — лечить людей, развивать медицину, и именно этому он посвятил свою жизнь. Мне кажется, что это цель, достойная Человека.

Таким образом, русская литература дала нам прекрасные примеры того, к чему должен стремиться человек. Жить не только для себя, но и для других, приносить пользу — каждый на своем месте. Только тогда наше общество будет развиваться не только в материальном плане, но и в духовном. А это намного важнее.

Аргументы к сочинению ЕГЭ по роману Л.Н.Толстого «Война и мр»

Литературные аргументы по роману Л.Н.Толстого «Война и мир»

Пример для аргумента

Историческая память

Память о войне 1812 года, работа Л.Н. Толстого над романом, достоверность описываемых событий

• Любовь к Родине
• Любимые герои Толстого не говорят высоких слов о
• любви к родине, они во имя её совершают поступки: Наташа Ростова, не раздумывая, уговаривает мать отдать подводы раненым под Бородино,
• Князь Андрей Болконский получает смертельное ранения на Бородинском поле.

Но подлинный патриотизм, по мнению Толстого, в простых русских людях, солдатах, которые без рисовки, без высоких фраз выполняют свой долг, в минуту смертельной опасности отдавая жизнь за Родину.

Люди разных сословий,разных званий, разных национальностей сплотились в борьбе против общего врага, а с такой могучей силой никто не может сладить.

Толстой даже пишет, что под Бородиным французская армия потерпела нравственное поражение – наше войсковыиграло это сражение благодаря духу и патриотизму.

1. Примером истинного патриотизма служит Пьер Безухов, который на собственные деньги он снаряжает ополчение в тысячу человек, сам участвует в Бородинском сражении, остается в Москве, чтобы убить Наполеона.
2. Эпизоды Бородинского сражения, оставление жителями Смоленска, партизанская война
3. Ответственность человека за жизнь окружающих

Кутузов, стремящийся к сохранению русской армии в войне 1805-1806 гг, совет в Филях. Образы Кутузова, Наполеона, Александра I.

• Человек, осознающий ответственность перед родиной, людьми, умеющий в нужный момент понять их, истинно велик. Таков Кутузов, таковы простые люди в романе, которые без высоких фраз выполняют свой долг
• Отцы и дети
• Взаимоотношения в семье Болконских: дети не всегда понимают отца, но за строгостью скрывается огромная любовь и беспокойство за них.
• Атмосфера семьи Ростовых: открытость, доверительные отношения Наташи с матерью
• Воспитание человека
• Воспитание в семье Болконских: гордость, честь, понимание жизни
• Воспитание в семье Ростовых: доброта, искренность, открытость
• Воспитание в семье Курагиных: приспособленчество, стремление к богатству, эгоизм
• Самопожертвование
• Отказ Сони от Николая ради благополучия семьи Ростовых, Соня в эпилоге
• Сострадание, чуткость, милосердие
• Наташа, ухаживающая за раненым князем Андреем,

Попав в плен, Пьер Безухов встретил там простого солдата Платона Каратаева. Платон, несмотря на свои страдания, любовно жил со всеми: с французами, с товарищами. Именно он своим милосердием помог Пьеру обрести веру и научил его ценить жизнь.

1. Человек и власть
2. Наполеон: наслаждение , упоение властью. Гибель улан при переправе через Неман, равнодушие к людям
3. Александр Первый: солдаты-пушечное мясо для удовлетворения амбиций (Шенграбен, Аустерлиц),неспособность принятия стратегически важных решений
4. Воздействие искусства на человека
5. Пение Наташи, влияние на окружающих (влюбленность Денисова), танец Наташи у дядюшки
6. Роль личности в истории
7. Осмысление автором личности Кутузова. Одна из центральных проблем романа – роль личности в

истории. Эта проблема раскрывается в образах Кутузова и Наполеона. Писатель считает, что нет величия там, где нет добра и простоты. По мнению Толстого, влиять на ход истории может личность, интересы которой совпадают с интересами народа. Кутузов понимал настроения, желания масс, поэтому был велик. Наполеон думает лишь о своём

величии, потому обречен на поражение. Толстой доказывает, что именно народ – творец истории. Миллионные массы простых людей, а не герои и

• полководцы бессознательно движут общество вперед,
• создают великое и героическое, творят историю.
• Человек и природа
• Небо Аустерлица
• Старый дуб
• Лунная ночь в Отрадном
• Андрей и Пьер на пароме
• Черствое и бездушное отношение к людям
• Бездушие офицеров Жеркова, Несвицкого к солдатам, стремление выслужиться
• Честь и бесчестие
• Поступки князя Андрея, Пьера( желание защитить честь Наташи после истории с Анатолем), стремление кн.Андрея к честной службе
• Поступки Элен
• Русский язык
• В высшем обществе предпочтение отдаются французскому языку, коверкание русских слов с французскими
• Преданность животных человеку
• Собака Каратаева, следовавшая за ним в плену
• Взаимоотношения личности и коллектива
• Салон Анны Павловны Шерер- «приличьем стянутые маски», неприязнь кн. Андрея к высшему свету, Петя Ростов в партизанском отряде, его умение влиться в коллектив
• Чинопочитание
• Стремление Анны Михайловны Друбецкой добыть сыну чин любой ценой, Борис, стремящийся сделать карьеру.
• Окружение Александра Первого
• Василий Курагин( мнение о Кутузове, когда тот был в опале и когда назначен главнокомандующим)
• Нравственный выбор
• Князь Андрей при Аустерлице

Подчинение воле старому князю Болконскому. Выбор Наташи между Андреем и Анатолем, ошибка.

1. Роль детства в становлении человека
2. Истоки характера формируются в детстве, в семье (см. воспитание человека)
3. Душевная глубина человека
4. Андрею Болконскому пришлось много пережить, многое переосмыслить, прежде чем он смог простить своего врага, умирающего Анатоля Курагина, интригана и предателя, к которому он до этого испытывал лишь ненависть. Этот пример
5. иллюстрирует способность благородного человека достигнуть подлинной духовной высоты.
6. Размышления кн. Андрея о жизни, понимание мира, людей после испытанных ужасов плена Пьером, переживания Наташи, Сони, Марьи
7. Нравственная деградация, низость
8. Для Анны Михайловны Друбецкой и ее сына главная

цель в жизни – устройство своего материального благополучия. И ради этого Анна Михайловна не гнушается ни унизительного попрошайничества, ни применением грубой силы (сцена с мозаиковым портфелем).

• Долохов, отомстивший Николаю (проигрыш 40000 рублей) за любовь Сони,
• Анатоль по отношению к Наташе.
• Элен, ее нравственная деградация, стремление выйти замуж при нерасторгнутом браке.
• Родительская любовь

Помощь графа Ростова Николаю (возврат долга), переживания старого князя Болконского перед смертью о судьбе Марьи, его любовь к детям. Поддержка Ростовыми Наташи в трудные минуты (история с Анатолем, смерть кн. Андрея)

1. Героизм
2. Солдаты на Бородинском поле, батарея Тушина, подвиг князя Андрея
3. Поиск смысла жизни
4. Путь Пьера, вступление в тайное общество, честная жизнь князя Андрея, его размышления перед смертью
5. Маленький человек
6. Сконфуженный, униженный Тушин перед начальством боится оправданий, чтобы не подвести вышестоящее начальство.

Обычно начиная изучение романа, учителя спрашивают о названии романа «Война и мир», а ученики старательно отвечают, что это антитеза (хотя название можно рассматривать в нескольких аспектах – говорю для объективности), но не понимают, при чем здесь сам роман.

А дело в следующем.

Очень многое в романе стягивается к этим противоположным полюсам: Кутузов и Наполеон, война и мир (мирные сцены), истинное и ложное.

Более того, создавая картину жизни общества начала XIX века, Толстой с помощью понятий истинного и ложного рассуждает о некоторых важных вещах, например, целях, красоте, героизме, патриотизме, а путь духовных исканий человека – это путь осознания ложного и истинного в жизни.

Истинный и ложный патриотизм

Патриотизм – это чувство особенное. Спросите меня, люблю ли я родину, я прежде задумаюсь, но отвечу «да» хотя бы потому, что мне неприятно, когда России вредят или делают больно, когда о ней плохо говорит иностранец (это моя привилегия, ведь я живу здесь и знаю мою страну). Очень легко скатиться к квасному патриотизму, а там и до национализма и шовинизма недалеко.

В романе герои тоже делятся на ложных, квасных патриотов, и настоящих.

К первым относятся представители дворянства и высшего света, которые в патриотическом порыве перестали есть французский бульон, говорить по-французски и обрядились в сарафаны и кафтаны.

Куда еще патриотичнее! Князь Ростопчин, генерал-губернатор Москвы в самый ответственный момент выпускал смешные, написанные выспренним языком, никому не нужные афишки-воззвания, и это было, с его точки зрения, патриотично.

Истинный патриотизм проявился в сжигании своего добра перед приходом французов крестьянами и купцами Смоленска, широким партизанским движением, возникшим стихийно, резко и массово, в «скрытой теплоте патриотизма», которую чувствуют все любимые герои Толстого.

Толстой пишет в сценах оставления Москвы, что во всей Европе местная знать никуда не уезжала, когда в их страну входила французская армия, более того, приспосабливались и позже находили французов вполне приятными людьми.

Но с гордостью Толстой пишет о том, что русские уезжали, потому что под французом нельзя было быть, и все. Автор подчеркивает императивность, категоричность «И все». Нет никакой логики. Просто нельзя быть под французом.

И в этом безусловном чувстве – высшее проявление патриотизма, почти бессознательное.

Истинный и ложный героизм

Об этом понятии задумывается князь Андрей, который хочет совершить подвиг и заслужить этим славу.

При Шенграбене он наблюдает сражение, где видит боевую работу, иначе не скажешь, батареи капитана Тушина, скромного и незаметного в другой жизни человека, героические действия отряда капитана Тимохина, умело обратившего в бегство отряды французов, Долохова, разжалованного в солдаты и взявшего в плен французского офицера. Тушин даже не замечает, когда ему отдают приказ отступать: он все делает и делает свою работу.

Потом Тушина почти накажут за потерю орудий, и никто не заметит скромного человека, совершившего подвиг, если бы князь Андрей не вступился за капитана.

Напротив, Долохов на построении после сражения обращает внимание начальства на то, что он взял француза в плен, и что его зовут Долохов, и что он разжалован из офицеров. Подразумевается: «Обратите внимание, я герой! Мне надо награду». На этих примерах князь Андрей впервые задумался об истинности своей цели.

Кто из них герой? Долохов, движимый корыстными целями, или Тушин? Но ведь поступок был героическим и у того, и у другого? Князь Андрей хоть и задумался, но выводов все же не сделал. При Аустерлице он поднимает со знаменем в руках в атаку солдат, которые обречены на гибель, в то время как Кутузову нужно сохранить жизни в этой «битве трех императоров».

Как итог, ложная цель, ложный героизм приводят Андрея к глубокому душевному кризису.

Истинная и ложная красота

Лев Николаевич Толстой – реалист, эпический писатель, а главное требование эпической литературы – писать как в жизни. Вот он и пишет про Наташу Ростову: «Некрасивая, худая…», упоминает про некрасиво растянувшийся рот, когда она плачет, про угловатость, красные пятна на лице… Про княжну Марью всегда пишет прямо: «Некрасивая княжна Марья…».

Про Элен: ослепительная красавица, прекрасно сложенная, полные белые плечи, мраморная белизна кожи… И так далее.

Но! Наташа прекрасна, когда поет, сочувствует, в порыве отдает подводы раненым, потому что она естественна, в отличие от насквозь фальшивой и порочной Элен. «Некрасивая княжна Марья всегда хорошела, когда плакала, а плакала она всегда не от обиды, а от грусти или жалости».

Истинная красота в естественности, милосердии, искусстве, но никак не в скульптурных, но лишенных всякого содержания формах. И горе тому, кто не понимает, какова истинная красота.

Основная мысль Толстого даже не в показе этих примеров, а в движении к истине. Счастье обретает тот, кто может это движение совершить.

анализ романа «Война и мир» Л.Н.Толстого

Материал подготовила Карелина Лариса Владиславовна, учитель русского языка высшей категории, почетный работник общего образования РФ

Роман «Война и мир». Истинный и ложный патриотизм в изображении Л. Н. Толстого

• Сегодня на уроке мы:
• –         
  Поговорим о сути патриотизма.
• –         
  Узнаем, что такое истинный и
  ложный патриотизм с точки зрения Льва Николаевича Толстого.
• –         
  Увидим, кого из героев романа
  можно назвать истинным патриотом, а кого патриотом ложным.
• Одной из главных тем
  романа-эпопеи Льва Николаевича Толстого «Война и мир» является патриотизм.

И это вполне понятно.
Невозможно написать роман об одной из величайших войн в русской истории, не
затронув этой темы.

Патриотизм – это любовь к
своему отечеству, преданность своему народу, готовность к любым жертвам и
подвигам во имя интересов своей родины. Понятие простое и понятное нам с
детства. Но почему Лев Николаевич Толстой разделяет его на истинный и ложный?
Разве может быть любовь к отечеству и готовность к подвигам и жертвам ложной?
Лев Николаевич Толстой утверждает, что может.

Начнём с простого. Кто
такие истинные патриоты?

Согласно пониманию Льва
Толстого, это люди, которые ощущают духовное единение с народом и видят
войну величайшим бедствием в мире. Они готовы пожертвовать своим имуществом и
жизнью ради общей победы.

Истинных патриотов в эпопее
«Война и мир» много.

Прежде всего это семья
Ростовых. В то время, когда дворяне спешно покидают Москву, стараясь спасти
своё имущество, Ростовы отдают подводы, чтобы вывезти из города раненых солдат.
Они готовы жертвовать не только имуществом, но и жизнью. Юный Петя Ростов
рвётся на войну. И родители вынуждены отступить перед его упорством. И Петя
погибает в этой войне.

Истинный патриотизм проявляют
и Болконские. Княжна Марья не желает оставаться под властью французов.
Старый князь, посвятивший всю жизнь служению Отечеству, и перед смертью говорит
о Родине.

Андрей Болконский на войне
познаёт истинную суть патриотизма. То самое «тёплое чувство», которое объединяет
всех солдат на поле боя и даёт силы победить. Болконский рассказывает Пьеру
Безухову, что победа зависит не от количества солдат и их расположения на поле
боя, а от того, с каким настроением они идут в бой.

Истинный патриотизм Пьера
Безухова проявляется в стремлении любой ценой помочь родине. Как
гражданское лицо, он не может воевать подобно своему другу Андрею Болконскому.
Но Пьер на свои деньги снаряжает тысячу человек в ополчение.

Надо заметить, что у Льва
Толстого истинный патриотизм – чувство стихийное, неподвластное разуму. Оно
управляет «движением человеческого роя» и способно объединять людей.

Стихийное чувство патриотизма
способно захватить самое чёрствое сердце. Это мы видим на примере купца
Ферапонтова. Одержимый жаждой наживы скупой Ферапонтов не хотел покидать
Смоленск и оставлять нажитое добро.

Он даже побил свою жену, которая умоляла
его уехать. Ферапонтов готов спорить из-за каждой копейки. «Мужики по три
рубля с подводы просят ‒ креста на них нет!», ‒ возмущается
купец.

Он завидует своему конкуренту Селиванову, сумевшему выгодно продать муку
для армии.

Но начинается бомбардировка
Смоленска и звучат слова о сдаче города.  Ферапонтов видит в своей лавке
солдат, он сам вытаскивает товары на улицу, чтобы отдать им.

Купец, который
трясся над каждым рублём, отдал все свои товары солдатам и поджёг своё
имущество, чтобы оно не досталось французам.

Мысли об имуществе исчезают, купца
захватывает ненависть к врагу и жажда борьбы. Личное отступает перед общим.

«Должны совпасть интересы
отдельно взятых людей, составляющих народную массу, как совпадает движение роя
пчёл, когда из движения отдельных величин рождается общее движение», ‒ пишет Толстой о природе патриотизма.

А кто же такие ложные
патриоты?

Это люди, которые не желают
ни войны, ни мира. Для них важны только собственные удовольствия, возможность
удовлетворить свои амбиции и повысить свой статус. На войну они смотрят как на средство достижения
личных выгод и способны извлечь пользу для себя как из военных побед, так и из
поражений.

Воплощение ложного патриотизма
мы видим в высшем свете. С началом войны светская жизнь не меняется, всё те же
балы, рауты и сплетни.

В кружке Анны Шерер «выражалась патриотическая
мысль о том, что не надо ездить во французский театр».

В то время, когда
войска Наполеона уже захватили Смоленск и шли на Москву «все дело войны
представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро
кончатся миром».

Московский генерал-губернатор граф
Растопчин озабочен тем, как бы ему удержать свою власть. Он призывал
жителей Москвы не уезжать из города, а его приказы были абсурдными и зачастую
взаимоисключающими.

Опасаясь народных волнений,
Растопчин, который знал о том, что Москва будет сдана, не сделал главного. Он
не вывез из города московские святыни, оружие, патроны, порох и запасы хлеба.
Тысячи жителей были им обмануты. Толстой обвиняет генерал-губернатора в том,
что «не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять».

Чтобы отвести от себя народный
гнев, Растопчин сознательно отправил на смерть невиновного человека, сына купца
Верещагина. И пользуясь моментом, сбежал из разорённого города.

Ложным патриотизмом заражён не
только высший свет. Ему подвержены и русские офицеры. Ещё во время европейской
кампании Андрей Болконский замечает, что многие офицеры стараются
выслуживаться, а не служить. Их цель не победа над врагом, а очередной орден
или звание.

Например, Долохов совершает
героический подвиг. Он берёт в плен офицера и останавливает роту. В этом бою Долохов
получает ранение. Но что им движет? Разжалованный Долохов хочет вернуть
офицерский чин и получить награду. Он несколько раз просит командира запомнить
это. Подвиг он совершает не ради общего дела, не ради победы русского оружия, а
ради своей выгоды.

Ещё более показательным
является пример Берга. Получив ранение, Берг назойливо демонстрировал
всем раненую руку до тех пор, пока его не представили к награде.

А после Берг
постоянно рассказывал о полученных под Аустерлицем наградах, чтобы вызвать
восхищение окружающих. Но, пожалуй, отвратительнее всего было его поведение во
время бегства из Москвы.

Пользуясь ситуацией, Берг скупал мебель за бесценок.

Ложный патриотизм Берга во
всей красе проявляется в сцене разговора с Ростовыми. Берг приезжает к Ростовым
в то время, когда все жители спешно покидают Москву. В городе беспорядки, люди
в панике и растерянности.

И тут такая деталь: чистенький холёный Берг приезжает
в Москву «в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких».

Приезжает он без цели только потому, что все остальные в армии отпрашивались
туда по семейным делам.

Рассказывая о настроениях в
русской армии, Берг говорит громко и пафосно. Его фразы искусственны и
фальшивы. Например, он говорит о солдатах: «мы насилу могли удерживать эти,
эти…

да, мужественные и древние подвиги». Толстой акцентирует внимание
читателей и на том, что даже жесты Берга были им подсмотрены у кого-то из
генералов.

Но жесты его неискренни, а поэтому неуместны, неловки и выдают его
фальшь.

Гораздо естественнее звучат
его восторги «шифоньерочкой с аглицким секретом», которую он договорился
купить в одном из разорённых домов.

Берг пытается произвести
впечатление на Ростовых, но попытки его тщетны. Старый князь не выдерживает и
прогоняет его.

Лев Николаевич Толстой
подчёркивает, что офицерский состав русской армии, особенно штаб, заражён
ложным патриотизмом. Тогда как истинными патриотами становятся простые солдаты,
партизаны и ополченцы. И те офицеры, которые идут вместе с солдатами под пули,
а не сидят на тёплых и безопасных должностях в штабе, перебирая бумаги.

А как вы думаете, в период
заграничных походов князь Андрей Болконский был ложным патриотом или истинным?
Ведь на войну он шёл, чтобы удовлетворить своё честолюбие. Найти свой Тулон.
Напомним, что блестящая операция по взятию Тулона принесла молодому и никому
неизвестному Бонапарту славу.

Победа в Тулоне стала началом
его блестящей карьеры и началом пути к императорскому трону. А само слово Тулон
стало метафорическим. Болконский поехал на войну искать свой Тулон.

Так можно ли назвать его
ложным патриотом в этот период? Нет. Андрей Болконский не гоняется за наградами
и чинами, а служит общему делу с полной самоотдачей. В отличие от Берга,
который даже в Отечественную войну стремился усидеть на безопасной должности в
штабе, Болконский и в заграничную кампанию рвётся на передовую в корпус князя
Багратиона.

Неуместная шутка Жеркова
приводит Болконского в ярость. Как можно шутить, когда 40 тысяч человек
погибло, а союзная армия разгромлена? «Мы – или офицеры, которые служим
своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче,
или мы лакеи, которым дела нет до господского дела», ‒ говорит князь
Андрей.

Но истинную суть стихийного
народного патриотизма Болконский постигает только в Отечественную войну 1812
года. Тогда сближается с простыми солдатами, которые зовут его «нашим князем».
И именно он выражает точку зрения Льва Николаевича Толстого на сущность
патриотизма и секрет победы.

В романе «Война и мир»
противопоставляются две войны. Это заграничные походы 1805 – 1807 годов,
центральным эпизодом которых является разгром русских войск под Аустерлицем. И
Отечественная война 1812 года, в которой сокрушительное поражение потерпел
Наполеон.

Заграничную кампанию русской
армии писатель называл «эпохой наших неудач и срама». Почему же Толстой
включает её в роман? Дело в том, что писателя интересовала не механика войны, а
её суть. Почему русская армия потерпела поражение в Европе и победила в России?
С каким настроением солдаты сражались на чужой земле и на своей? Что такое
истинный патриотизм?

Похожее понимание истинного
патриотизма можно встретить у Алексея Николаевича Толстого.

«Патриотизм – это не значит
только одна любовь к своей родине. Это гораздо больше… Это – сознание своей
неотъемлемости от родины и неотъемлемое переживание вместе с ней её счастливых
и её несчастных дней».

Истинное и ложное в романе Война и мир – доклад сообщение

1 Роман «Война и мир»: тема поиска истины.

Лев Николаевич многое повидал за годы своей жизни. Автор не понаслышке знает, что такое высшие круги общества. С аристократами очень приятно общаться. Это любезные, доброжелательные и приятные люди. Они душевно встречают гостей на балах и праздниках. Однако, чем больше человек общается в этих кругах, тем больше он видит фальшь и ложь.

Осознание истинного положения аристократов приходит к главному герою Андрею. Болконский сразу понимает, что ему не место в этом обществе. Герою тошно смотреть на поведение интеллигенции. Они красиво говорят, а за спиной поступают подло. Андрей понимает, что не может притворяться.

В этом отношении автор отражает свои воззрения и мысли. Ведь он тоже однажды разочаровался в высшем свете и начал искать истину у простых людей, таких как ремесленники и крестьяне. Подобное поведение отмечается у Пьера Безухова.

Он многое пережил. Безухов общался с плохой компанией, пьянствовал, позже вступил в ряды масонов. К сожалению, нигде не мог найти успокоение, но всегда хотел сделать мир лучше.

Пошел на войну, позже попал в плен, где находился в окружении простых людей.

Андрей всю жизнь искал правду. Он всего хотел добиться сам. В семье счастья не имел, отправился на войну, где получил ранение. Ранее кумиром Болконского был Бонапарт. После выстрела герой понял, что смысл жизни не в завоевании мира. Андрей даже не заметил хвалебных речей в свой адрес. Ему было все равно. Герой увидел истинную красоту неба.

Вся жизнь героя наполнена поисками истины. Обрести же её герой смог только после получения смертельного ранения. Тогда Болконский познал истинную любовь.

2 Истинный и ложный патриотизм в романе «Война и мир».

Каждый боец идет на войну со своими целями и желаниями. Одни воины мечтают защитить своих матерей и детей, а другие прославиться. Истинный патриотизм присущ Кутузову. Настоящий полководец, который заботился о солдатах, как о собственных детях. Кутузов делал всё, чтобы сохранить как можно больше жизней в бою.

Примером противоположного поведения является Александр Первый. Правитель с большими амбиции. Он не думал о военнослужащих, мечтал о славе. Кутузов выжидал подходящего момента, а царь заставил войско выдвинутся в бой раньше времени. По этой причине множество солдат погибло.

Истинные патриоты думают о том, как быстрее прогнать француза со своей земли, чтобы те не добрались до наших домов. Патриоты озабочены положением своего народа, их состоянием и переживаниями.

3 Истинный и ложный героизм в романе «Война и мир».

Героизм продиктован разными мотивами. Одни жертвуют собой и подвергаются опасности, потому что нет другого выхода. Другие же хотят прославиться и возвеличиться как великие воины и мастера своего дела. Истинный герой не будет хвалиться своим подвигом, его цель достижение положительного результата.

Свое первое ранение Болконский получил, когда пошел в опасное сражение. Он так мечтал о минуте славы, что забыл о своей семье, жене и будущем ребенке. Андрей рисковал неоправданно, только для того, чтобы показать себя. Болконский подверг свою семью серьезным волнениям и переживаниям. Его ранение стало переломным моментом.

4 Истинная и ложная красота в романе «Война и мир».

Истинная красота заключается в чистоте души. В высших кругах было очень много красивых и миловидных девушек, но чистых душой было немного. Примером истинной красоты является милая девушка по имени Наташа Ростова. Именно её душу полюбили Андрей и Пьер.

Примером ложной красоты является девушка по имени Элен Курагина. Она пленила богатого графа Безухова своей красотой. После вступления в брак издевалась над ним, не позволяя приближаться к себе. Элен спокойно и без угрызений совести играла чувствами других, за что впоследствии жестоко поплатилась.

• Жуковский жизнь и творчество
  Жизнь и творчество великого литературного деятеля, писателя, переводчика В. А. Жуковского представляют огромный интерес, так как результаты его деятельности – это своеобразный переворот в рус
• Фет Афанасий
  Поэзия Афанасия Фета была как бы ограждена от многих проблем социального и политического характера. Сам поэт был уверен, что всякое искусство должно служить исключительно красоте.
• Профессия военный
  Есть такая работа – Родину защищать и такая работа требуется к освоению каждым мужчиной. Хотя, пожалуй, не следует относиться к этому столь категорично и однозначно.
• Ландыш майский
  Ландыш – многолетнее растение до 30 сантиметров в высоту, с белыми душистыми цветками, похожими на крошечные кувшинчики. Цветки ландыша, пока они не раскрылись, обращены кверху.
• Оперативная память
  За всё время развития компьютерной техники и информатики, человек смог придумать огромнейшее количество различных вещей, которые сделали компьютеры такими, какими мы их знаем сегодня
• Творчество художника Рериха
  В семье петербургского юриста Рериха, 27 сентября 1874 года родился сын Николай. Ещё в юные годы он проявил себя, как неординарная личность. Он любил читать книги по истории, географии, писал

Истинное и ложное в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

Война и мир Толстого, не побоюсь этого слова, настоящий шедевр мировой литературы. Его читали и читают с удовольствием, с таким же удовольствием прочитала его и я. Теперь смогу поработать над сочинением по теме Истинное и ложное в романе Война и мир.

Кстати, уже по названию мы можем видеть контраст, где к противоположным полюсам стягивается многое в романе. Здесь мы видим такие контрасты, как Кутузов и Наполеон, война и описание мирных сцен. Автор, рассуждая в произведении о таких вещах как красота, цель, любовь, патриотизм, героизм, прибегает к понятиям истинного и ложного.

При этом все это хорошо просматривается, изучая роман и его героев. Вот как раз об я и напишу сочинение с примерами.

Ложный патриотизм

Так как в произведении Толстой затрагивает тему войны и описывает Отечественную войну 1812 года, то будет справедливо начать свое сочинение с рассуждения по поводу настоящего и лжепатриотизма, ведь именно любовь к Родине, отечеству и народу играет большую роль в войне с противником.

Итак, изучив роман, мы смогли увидеть как истинных, так и ложных патриотов. Ко вторым автор относит людей высшего общества, тех кто часто любил собираться в салонах Шерер, Безуховой, Курагиной. Все в чем и смогли они проявить свой патриотизм, так это лишь отказались от разговоров по-французски.

Хотя на их столах продолжали стоять французские блюда, а в разговорах они восхваляли Наполеона. Мало кто из их общества стал на защиту Родины. Но есть в романе и те, кто проявил настоящий патриотизм. Это и Кутузов, и Тушин, и солдаты, что воевали с французами.

Это и простой народ, который отдавал последнее, помогая нашей армии, сжигал нажитое имущество, чтобы ничего не досталось врагу. Это и партизаны, кто не жалея своей жизни, ради блага и свободы страны, шли воевать с неприятелем.

Ложная и истинная красота

Поднимая тему контрастов, автор затрагивает и тему красоты. При этом у Толстого много некрасивых внешне женщин. Среди них мы видим некрасивую и худую Наташу Ростову, некрасивую княжну Марью, в то время как любительница балов Элен ослепительно прекрасна.

Вот только здесь и проявляется ложная красота, где главное не внешность. Внешность, как раз обманчива. Истинная красота в поступках, в душевных качествах. Мы видим, что Наташа прекрасна в своем простосердечии и милосердии.

Марья была прекрасна душой, которая казалось светилась изнутри.

Рассуждая о любви, мы видим, что для автора истинная любовь — это прежде всего чувство душевной близости, когда человек заботится не о себе, а о любимом человеке.

Приводя пример искренних чувств, хочется назвать чету Николай Ростов и Марья, также Пьер и Наташа. Но имеется и лжелюбовь, которая проявилась в любви Пьера к Элен, имевшее только влечение.

Таким примером могут служить и чувства страсти между Анатолем и Наташей.

Истинный и ложный героизм

Хочется сказать и об истинном героизме, который проявляется в героических поступках простых людей, в героизме солдат. Истинный героизм проявил Тушин и Тимохин, позже при Бородинской битве героический поступок мы увидим и от Андрея Болконского.

Хотя во время битвы при Аустерлице Андрея волновала лишь слава и это сложно назвать истинным героизмом. Ложный героизм проявляет и Долохов, который при каждом своем действии не забывает напомнить начальству о том, что за это ему положена медаль.

Вот так на контрасте, автор показывает нам истинное и ложное в своем романе.

Истинный и ложный героизм в романе Л.Н. Толстого «Война и мир». Сочинение по литературе

Лев Николаевич Толстой затронул одну из важных нравственных проблем в романе-эпопее «Война и мир», – понятие об истинном и ложном героизме. На войне с Наполеоном было совершено немало отважных поступков.

По мнению Толстого, героизм может считаться настоящим только в том случае, если человек готов совершить подвиг бескорыстно, не ради наград и славы.

Основной движущей силой героя должно при этом являться чувство долга перед Отечеством, народом и товарищами по оружию.

Роман-эпопея Л. Н. Толстого посвящен двум войнам: 1805-1807 годов и 1812 года. В каждой из этих войн писатель воссоздал эпизоды, которые разительно отличаются друг от друга.

Таким подходом автор подчеркнул значения каждого из этих конфликтов как для истории России, так и для судеб персонажей, которые были в этих эпизодах изображены. Война 1805-1807 годов проходила вне территории России: страна участвовала в ней в качестве союзника.

Говоря об этом историческом периоде, Толстой описывает сражения, где изображает настоящих героев.

Самым ярким эпизодом в Австрии становится Шенграбенское сражение. Писатель выражает свое восхищение командиром Тимохиным и его поведением во время смотра войск и на поле боя. Он совершил атаку и отбросил войска французов, тем самым дав возможность остальным батальонам навести порядок в подразделениях.

Капитан Тушин – это еще один персонаж, которого Л. Н. Толстой считает героем. Этот человек обстреливал французов из четырех пушек, не имевших защиты. Этот малозаметный, скромный человек смог повлиять на исход битвы. На примере капитана автор показывает отличие истинного героизма от ложного.

Когда Багратион отчитывает Тушина за брошенные на поле боя орудия, капитан теряется и не находит, что сказать. Князь Болконский видит замешательство смельчака и заступается за него. В этот момент ему становится несколько обидно за поведение капитана, столь отважного на поле боя и такого беспомощного перед начальством.

Да, смелость и отвага нелегко даются простым солдатам.

Описывая битву под Аустерлицем, Толстой делает акценты не сколько на атаках, сколько на эпизодах, где возникла неразбериха в действиях частей. Болконский участвовал в обеих войнах: в 1805-1807 годах и 1812 году.

Князь Андрей размышлял, по какой же причине битва под Аустерлицем была проиграна? И накануне сражения князь пришел к выводу, что главное значение имеет настроение народа, его дух, чувства людей и сила их патриотизма.

В битве под Аустерлицем солдатам был непонятен смысл боевых действий, защита чужой земли казалась бессмысленным действием. Однако в войне 1812 года все сложилось иначе: перед Наполеоном предстала сплоченная армия, а вместе с ней народ, который был готов самоотверженно сражаться за страну и независимость.

И простые люди, и солдаты знали, за что они борются, тогда как в войне 1805-1807 годов Россия была лишь союзником: люди были вынуждены по приказу отстаивать чужие интересы, а не честь своей Родины и свою свободу. Особенно полнотой это настроение отображено в Бородинской битве.

В день, когда состоялось это сражение, в салоне Шерер собрались гости, чтобы прочитать с патетикой письмо императору. На этом патриотизм высшего света закончился. Автор показал, насколько велика пропасть между простыми людьми и аристократами.

В этот трудный момент люди создавали партизанские отряды, тем самым создавали заслон врагу. «Дубина народной войны поднялась со всею грозною величественной силой». Толстой изображает отряды Долохова и Денисова, повествует о дьячке, который возглавил отряд, о старостихе Василисе, которая смогла побить сотни французов.

Толстой уделил внимание детальным описаниям народных героев, среди которых – Тихон Щербатый, крестьянин из отряда Денисова. Этот человек наделен изворотливостью и огромной жизненной силой: он не щадит врагов, которые ходят по его родной земле.

Щербатый выслеживает французов днем и ночью, и после каждой своей вылазки он возвращался с трофеем: платьем или оружием французов.

Платон Каратаев – персонаж, по замыслу Толстого, противопоставленный Щербатому. Этот человек проповедует покорность и кротость. Платон готов смириться с происходящим и принять жизнь такой, какая она есть. По мнению Каратаева, все – и добро, и зло, идет от Бога, и людям остается только покориться его воле.

Каратаев сохранил «мирные» крестьянские привычки даже в военном быту: старик все время занят каким-то делом и всегда готов оказать помощь другим. Для Платона все люди равны, врагов для него не существует. Образ Каратаева является собирательным и исторически реальным.

Те черты, которыми наделил его автор, присущи немалой части русского крестьянства. Под покорностью божьей воли Платона и его отказу признавать существование опасности и зла скрыты его бессилие и пассивность. Такие качества не помогут в трудное время, когда по родной земле ходит враг.

Лучшими чертами русского человека Толстой наделяет персонажей, активно противостоящих французам.

Кутузов – это еще один важный народный герой. Его образ особенно дорог автору, Толстой изобразил полководца с искренним восхищением и любовью. Писатель демонстрирует читателю две стороны этого персонажа: Кутузов – это хороший и простой человек, который при этом являлся талантливым полководцем.

По мнению Толстого, ключевое достоинство данного персонажа заключается в том, что он связан с народом. Характер великого полководца изображен на совете в Филях: там Кутузов принял решение, которое было единственным верным – отступить. Такая команда напрямую повлияла на исход Тарутинской битвы.

Кутузов мастерски руководит войсками в битве на Бородинском поле. В этом момент можно проследить, что Толстой противоречит сам себе. В романе он высказывал мысль, что только народ способен оказывать влияние на историю, а отдельные личности роли не играют. Кутузов как раз демонстрирует значение отдельного человека в истории.

Гениальная личность – это такое явление в жизни, которое способно круто изменить ее.

Взаимосвязь между передовыми людьми России и народом в ходе войны 1812 года послужила источником движения декабристов. Такие мысли автора прослеживаются через слова юного Николеньки Болконского, сына князя Андрея, когда тот интересовался у Безухова, был бы согласен отец, если остался бы жив, с мыслями дяди Пьера о ситуации в России. Безухов ответил на это: «Я думаю, что да».

Одна из главных проблем, освященных в романе-эпопее Толстого – проблема патриотизма и единства с народом, проблема источника силы духа русских людей – делает этот непростой и местами противоречивый роман понятным каждому. Ведь такая проблема, как патриотизм, не может не волновать читателя.

Ложный и истинный патриотизм в романе Война и Мир

Тема патриотизма глубоко волновала Толстого. В своем произведении он постарался раскрыть данную тему по максимуму. Ложный и истинный патриотизм в романе «Война и мир» противопоставлены друг другу.

Лжепатриоты, преследующие корыстные цели, действующие в угоду собственных интересов и настоящие защитники Отечества, для которых долг, честь и совесть превыше всего.

Война сорвала с лиц людей маски, обнажив их сущность и вывернув наизнанку душу каждого.

Истинный патриотизм

Истинный патриотизм – это настоящие поступки, когда, прежде всего, думаешь о народе, его судьбе. Когда, не задумываясь жизнь отдашь ради Родины. Толстой был убежден, что русский народ глубоко патриотичен.

Он способен непобедимой стеной встать, защищая своих. Война коснулась каждого, кто оказался в то время и в том месте. Она не выбирала, кто перед ней богатый или бедный. Разные слои населения попали под ее жернова.

Каждый как мог в силу своих возможностей пытался внести свою лепту в общую победу над врагом.

Когда французы заняли Смоленск, крестьяне сжигали сено, лишь бы оно не досталось врагам. Купец Ферапонтов решил по-своему проявить патриотичность. Он собственноручно спалил свою торговую лавку, чтобы она не попала в руки французов. Жители Москвы тоже не остались в стороне. Народ не желал оставаться под гнетом самозванцев. Они покидали свои дома, уходя из родного города.

С любовью и гордостью Толстой описывает русских солдат. Бои под Смоленском, Шенграбеном, Аустерлицем, Бородинское сражение пример достойный уважения. Именно в бою проявились их лучшие качества: сила духа, железный характер, готовность самопожертвования, мужество.

Каждый осознавал, что очередной бой может унести жизнь любого из них, но никто не собирался отступать или сдаваться. Они не стремились выглядеть героями, не бравировали своими победами. Они действовали искренне. В каждом шаге чувствовалась любовь к Родине и Отечеству.

Примером настоящего патриотизма стал полководец Кутузов. Против его назначения командующим был сам царь, но Кутузову удалось оправдать возложенное на него доверие. Кутузов чувствовал и понимал солдат. Жил их интересами, заботился о каждом, как о собственном сыне. Для него все были родными и любимыми.

Самым сложным решением в жизни Кутузова во время войны был приказ отступить. Далеко не каждый рискнул бы взять на себя такую ответственность. Трудный был выбор. С одной стороны Москва, с другой вся Россия.

Отступая из Москвы, он сумел сохранить армию, количество солдат которой значительно уступало наполеоновской. Другое проявление патриотизма Кутузова в его отказе воевать за пределами России.

Он был убежден, что народ выполнил гражданский долг перед Родиной и рисковать жизнью лишний раз нет необходимости.

Толстой не обошел вниманием партизан, сравнивая партизанские отряды с крепкой дубиной «поднявшейся со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил…гвоздившей французов…пока не погибло все нашествие».

Ложный патриотизм

Ложный патриотизм весь пропитан фальшью. Поступки этих людей показные, патриотические слова, слетающие с уст пусты. Все, что они делают, только себе во благо, в угоду собственных интересов. В то время, когда настоящие патриоты сражались за Родину, лжепатриоты посещали светские мероприятия, ходили в салоны, разговаривали на вражеском языке.

Не только светское общество вызывает гнев Толстого. Он критикует офицерский состав, предпочитающий просиживать пятую точку в штабах, увиливая от боевых сражений, где льется кровь и гибнут люди. Карьеристы, желающие за чужой счет подняться вверх и получить очередной орден нахаляву.

Автор стремился подчеркнуть, что настоящий патриотизм, искренние чувства к Родине способен лучше всего проявить простой народ. В минуты общего горя люди сближаются.

В них просыпается неведомая сила, способная стереть в пух и прах любого врага.

Донести свою теорию до народа, Толстой попытался через Пьера Безухова, осознавшего, что настоящее счастье состоит в единстве со своим народом. Только когда мы едины, мы непобедимы.

Ложный и истинный патриотизм в романе Война и Мир сочинение

В романе-эпопее «Война и мир» Л.Н.Толстой изобразил долгие и сложные события начала 19 века, поэтому произведение стало одним из важнейших в русской литературе.

Большую часть в романе занимает описание военных действий, что соответствует названию. Тема истинного и ложного патриотизма раскрывается с каждым эпизодом войны глубже и многограннее. На примере разных героев Л.Н.

Толстой показывает истинный и ложный патриотизм, как даже одна личность может пройти путь от одного к другому.

Истинный патриотизм

Война в то время коснулась всех: и солдат, и простых людей, поэтому победа была возможно только общими усилиями. На примере всей «народной массы» читатель может видеть истинный патриотизм. Крестьяне и помещики сжигали собственное имущество, чтобы оно не досталось врагу. Жители Москвы и Смоленска уезжают из городов, чтобы не подчиняться французам.

На примере подготовки перед битвой под Бородино автор показывает патриотизм, переполняющий русских солдат. Перед сражением они всю ночь чистили ружья, отказывались от водки, готовясь к сражению.

Что касается личностей, то истинный патриотизм показан в образах Кутузова, Тушина, Пьера Безухова, Дениса Давыдова, Тихона Щербатого.

Кутузов делал всё, чтобы воодушевить солдат, он заботится о них, живёт их чувствами и мыслями, верит в победу. Батарея Тушина осталась сражаться даже после того, как остальное войско отступило.

Они смогли отразить нападение благодаря смелости и отваге, которая была не ради народного признания, а ради победы над врагом.

Партизанское движение также выражает русскую любовь к родине. Партизаны отдельными группировками стихийно нападали на французское войско. Партизанская война сравнивается с дубиной – такая же неожиданная, но действенная.

Ложный патриотизм

Как бы страна ни стремилась к победе, находились люди, для которых победа была желанной, но не главной. На примере некоторых героев Л.Н. Толстой показывает, что война может быть средством получения славы.

Например, в начале романа таким предстаёт Андрей Болконский. Он мечтает о подвиге, тулоне, как все его будут восхвалять. За признание он был готов даже мать отдать.

Всё изменилось в его сознании после Аустерлица, где он увидел прекрасное небо над головой.

Борис Друбецкой является ярким примером лжепатриота. Он стремится устроиться поудобнее, думает только о продвижении по карьерной лестнице и наградах. Ему казалось заманчивыми именно положение адъютанта при генерале или другом важном лице.

Также автор выражает ложный патриотизм на примере светского общества Петербурга. Несмотря на военные действия, они продолжали ходить на балы, говорить на французском. Ни ничем не помогали стране в достижении победы.

Таким образом, тема истинного и ложного патриотизма в романе раскрывается на контрастах. Истинный патриотизм есть непоколебимая сила в борьбе с врагами, духовная стойкость. Именно любовь к родине привела народ к победе над французами.

`

Ложный и истинный патриотизм в романе Война и Мир

Популярные сочинения

• Сочинение Образ Татьяны Лариной в романе Евгений Онегин 9 класс
  Татьяна Ларина в великолепном произведении всех эпох «Евгений Онегин» – это один из самых ярких образов женщины, описанной в русской литературе. Для А.С. Пушкина Татьяна – это истинное воплощение красоты, женственности и ума.
• Сочинение на тему Свобода
  Свобода – достаточно широкое понятие, которое нужно рассматривать с разных сторон. Она бывает разная, и люди по-разному трактуют и понимают смысл свободы. Однако многие согласятся с тем, что человек считается свободным тогда
• Сочинение-описание картины Март Левитана (4, 5, 6 класс)
  Исаак Левитан известный русский пейзажист, им написана не одна замечательная картина с пейзажном стиле, одна из таких картин сейчас передо мною. Картина