Собрание сочинений том 15 письма 1834 1881

Протопресвитер Александр Шмеман (1921-1983) — выдающийся пастырь, мыслитель, педагог и проповедник, ­автор научно-богословских сочинений и эссеистской прозы, много сделавший для Православной Церкви в Америке. Осмысление его богословского и литургического наследия, ставшего важной частью церковной науки XX века, особенно актуально в связи со столетием со дня рождения пастыря, которое приходится на этот год.

Фундаментальные богословские труды протопресвитера Александра были посвящены главным образом вопросам церковной истории, постижению истоков и сокровенного смысла православного богослужения и церковных таинств. О том, что сам профессор считал главным в своем богословии, о значении его идей для современной богословской науки рассуждает кандидат богословия, доцент кафедры богословия Московской духовной академии священник Антоний Борисов (№ 12, 2021, PDF-версия).

Различать Божественное и человеческое

Протопресвитер Александр Шмеман для многих представителей православного духовенства и мирян является примером священнослужителя, открытого для всего нового, жертвенно служащего Богу и людям, ищущего действенные способы достучаться до умов и сердец современников.

Подобное мнение о нем сложилось не только благодаря многочисленным печатным трудам покойного пастыря. Воспоминания людей, знавших богослова лично, прямо указывают на его подлинно христианское отношение к жизни и своему служению. По словам его близкого друга, тоже уже покойного, Н.А. Струве, последние дни земной жизни отца Александра были наполнены покаянием с готовностью полностью принять волю Божию: «Полтора года назад Господь посетил Своего верного слугу тяжелым испытанием: болезнью, оставляющей мало надежды на выздоровление. О. Александр не только переносил ее с полным терпением и смирением, но до самых последних дней не переставал ощущать радость и благодарить Бога за все. Роковая болезнь дала о. Александру положить печать подлинности тому, что было сердцевиной его проповеди и священства за целую жизнь: Всегда радуйтесь. За все благодарите (1 Фес. 5:16, 18)»¹.

Вклад отца Александра Шмемана в развитие богословской науки является огромным. Именно благодаря ему в нашей Церкви сегодня обсуждаются многие действительно актуальные вопросы. Любые же обвинения в обновленчестве и модернизме, звучащие в адрес покойного, по словам священника Владимира Вукашиновича, «поверхностны и неточны»: «Шмеман стоит не только на позициях, крайне далеких от всякого либерального модернизма, но даже в отдельных случаях крайне умеренных и консервативных»².

На чем же тогда зиждется убежденность некоторых людей в наличии у протопресвитера чуть ли не протестантских симпатий? Как кажется, на факте проявленного им однажды дерзновения. В предисловии к своему самому, как принято подчеркивать, «научному» труду — «Введению в литургическое богословие» он вспоминает, как отважился снять определенного рода табу: запрет, который касался использования историко-критического подхода к изучению «сферы богослужения, литургической жизни, литургического опыта»³.

Во многом благодаря отцу Александру православный исследователь получил определенного рода свободу в рассуждении над тем, что в нашем богослужении является проявлением богооткровения, а что — исключительно человеческим вкладом. Избавление от табу, снятого литургистом, позволило существенно расширить границы деятельности богослова-исследователя, который теперь оказался способен изучать иные области церковной науки с позиции того, с чем он в данный момент имеет дело, — с Преданием (формой богооткровения) или с преданиями (человеческими обычаями той или иной степени древности)⁴.

Почему это важно и необходимо? По одной простой причине. Здравое различение Предания и преданий позволяет православному христианину избежать перекоса в одну из сторон, отклонения от святоотеческого «царского» пути. Низведение Предания до уровня преданий неминуемо превращает духовную жизнь в квазирелигиозность постмодерна, презрительно относящуюся к традициям и обрядам, — отсутствие живого чувства Откровения делает ­самого человека мерилом духовности и тем самым лишает эту духовность Божественного содержания. В том случае, если предания возводятся на уровень Предания, мы получаем иной, но не менее печальный результат. Подобное отношение превращает церковное сообщество в клуб с особенными правилами поведения, гардеробом, питанием и др. Причем каждый из перечисленных элементов возводится в статус чуть ли не догмата.

Главный ориентир

В каждом отдельном случае и вне зависимости от избранной области (догматика, библеистика, каноника, но прежде всего в области литургической) при стремлении определить, что же перед нами — Божественное или человеческое, мы оказываемся перед непростой задачей. Как отделить вечное от временного? Как актуализировать внешнюю оболочку традиции, не нанеся ущерб ее духовной сердцевине? Как кажется, и в данном случае помочь может отец Александр, не только обозначивший указанную проблему, но и давший инструментарий для ее преодоления.

Автор в своих произведениях неоднократно упоминает идею «отнесенности к главному», которой пронизано его богословское и проповедническое наследие. «Отнесенность» — основное ощущение автора, с детства определившее его религиозный опыт, «интуиция о присутствии в этом мире чего-то совершенно, абсолютно иного, но чем потом все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится»⁵. Сам профессор не смог дать понятию «отнесенности» какого-то строгого фиксированного определения⁶. Хотя явным образом суть этого явления ощущается при чтении строк, посвященных А.И. Солженицыну: «Символом этой отнесенности в романе «В круге первом», например, является Рождество. <…> Зачем понадобилось Солженицыну это Рождество? <…> Но вот, оно есть, оно вспыхнуло своим светом вначале, и его свет незримо озаряет всю эту, казалось бы, мучительную безнадежную повесть. И оно есть в повести потому, что для Солженицына оно есть в мире. <…> …Чтобы отнести всех этих страдающих и умирающих людей к главному — чтобы ясным стало изображение вечности, зароненное каждому»⁷.

Отсутствие четкого определения «отнесенности» не мешает указать на одно из главных и определяющих его свойств, а именно христологичность. Иными словами, установление и поддержание в лице Господа Иисуса связи между Божественным и человеческим; присутствие благодаря пришествию Спасителя в материальном мире жизни Духа, Который не растворяется в тварной реальности, не бежит от нее, но оживотворяет изнутри того, кто в Боге нуждается и к Нему стремится. «Отнесенность» есть еще и та таинственная, но ощутимая связь, которая присутствует в Православии между Преданием и преданиями. В пастырском аспекте она («отнесенность») должна поддерживаться Церковью в «рабочем» состоянии прежде всего в формате богослужения для сохранения (наряду с упомянутыми в Символе веры) главного для отца Александра свойства Церкви — «литургичности», которая во Христе зиждется и только в Нем и благодаря Ему существует.

Именно «литургичность» в понимании автора превращает Церковь из «экклесии» (человеческого собрания) в Тело Христово (1 Кор. 12:27) — ту Богочеловеческую структуру, которую, по замечанию протопресвитера Николая Афанасьева, характеризует таинственное выражение «эпи то авто» (ἐπὶ τὸ αὐτό) (Деян. 2:1, 44, 47 и др.), означающее «на то же самое» и чаще всего переводимое на русский язык как «в одно место». «Эпи то авто», в разъяснении протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «было техническим термином для обозначения евхаристического собрания. Специального слова в те времена не существовало, возможно, и потому, что первохристиане избегали прямо говорить о таинствах в смысле «обрядов», а понимали саму Церковь прежде всего в сакраментальном смысле. Церковь осуществляет себя, становится сама собою, когда ее члены сходятся вместе для свершения общего действа»⁸.

Это общее действо — Литургия — в основании своем и имеет для ученого идею «отнесенности» как опыта встречи с Тайной и выражение данного опыта при помощи верных символических средств. Символических в смысле античного σύμβολον — разломанной монеты или статуэтки, знака, позволяющего двум незнакомым до того лицам опознать друг друга⁹. Верное соотношение закона веры и закона молитвы (lex orandi lex est credendi) достигается только в том случае, если культурные коды нашего богослужения работают в соответствии с идеей «отнесенности» и становятся «мостиками» для верующего, позволяющими достичь главной цели — совершения литургического акта через личное словесное приношение в пространстве общей молитвы церковного собрания.

Тайна Божества, находящаяся в самой сердцевине жизни Церкви, принципиально отличает христианство от прочих религиозных течений, прежде всего гностицизма. Если гностики кичились обладанием некоей тайны, ограничивая доступ к ней всех прочих, то в лице Православия мы видим иное. «В контексте христианства под понятием «тайна» не подразумевается обозначение только того, что является непостижимым и таинственным, загадкой или неразрешимой проблемой. Напротив, тайна есть то, что открывает себя нашему пониманию, но что мы никогда не поймем до конца»¹⁰. Эти слова митрополита Каллиста (Уэра) указывают на еще одно свойство «отнесенности», имеющее не только возвышенное богословское, но и вполне практическое значение — когда тайна Божия в лице Церкви присутствует в мире, освящает его, но миру не подчиняется и в нем не растворяется.

Об этом отец протопресвитер, в частности, говорил во время беседы в г. Гринвилл (штат Делавэр, США) 22 мая 1981 года. Выступление это впоследствии переведено в текстовый формат и озаглавлено «Между утопией и эскапизмом». Здесь американский протопресвитер указывает на две серьезные опасности, возникающие перед Церковью, если она по какой-то причине утрачивает стремление к «отнесенности» или отказывается от нее. Исходом подобного выбора становится либо бездумное стремление к несуществующему «завтра» (утопии), либо бегство от мира, замыкание в пространстве самоценных представлений и субкультурных установок. И то и другое, по его мнению, противоречит евангельскому учению о Церкви как о Царстве ­Божием, которое Спасителем сравнивается или с дрожжами (Мф. 13:33), или с семенем (Мф. 13:31-32). И то и другое, чтобы принести плоды, должно быть помещено в мертвую до времени среду и преобразить ее изнутри¹¹.

Утопия и эскапизм на подобное просто не способны. Первая, представляющая собой «максимальную проекцию в будущее»¹², готова пожертвовать «сегодня» ради «поющего завтра». Но никто не ответит вам на вопрос — «С какой стати завтра должно петь? Ведь люди будут умирать, кладбища расширяться и т.д.»¹³. Никто и ничто по-настоящему не волнуют утописта здесь и сейчас. Он всем готов пожертвовать, все разрушить ради выдуманного им завтра. Странным дополнением к подобной установке отцу Александру видится не менее опасное ­явление — эскапизм, или бегство от действительности. Его он описывал следующим образом: «Уход от действительности начинается с некоего умственного расположения и продолжается как поиск разного рода духовного опыта. Всем известно, что Бога не найдешь на Бродвее в Нью-Йорке, Бога нужно искать на синих горах в Индии, в ашрамах, в методах созерцания»¹⁴.

Эскапист подобно утописту бежит от сегодня, но не ради достижения мифического завтра, а ради замыкания в пространстве выдуманной им действительности, никак не соотносящейся с реальной историей. Насколько подобное опасно, свидетельствует, например, опыт старообрядческого раскола XVI века: «Флоровский считал, что для старообрядцев вместе с реформами Никона кончилась священная история, и потому они уходили «из истории в пустыню». Но на самом деле не столько уход из истории, «внеисторичность», был следствием раскола, сколько, наоборот, раскол — следствием вне­­историчности русской жизни»¹⁵.

Указанное обстоятельство вновь демонстрирует огромную опасность утраты обозначенной доктором богословия «отнесенности», которая (утрата) неминуемо заводит Церковь в ловушку, способную изъять человека или целую общность людей из живой истории, превратив их либо в гоголевского Манилова, равнодушного к настоящему, либо в носителей специфического субкультурья, напрочь оторванного от страданий дня сегодняшнего.

Сохранить верность Откровению

Шмемановская «отнесенность» призывает заботливо относиться к вопрошаниям истории, настаивает на освящении времени. Сын Божий однажды стал участником истории, но при этом не оказался ее пленником. В Спасителе миру была явлена освящающая и исцеляющая сила Божия, переданная Им Церкви и через нее указующая миру, что однажды для него наступит конец и одновременно полное изменение: «Вне эсхатологии невозможна христианская доктрина зла. Либо сам мир становится злом, либо же оно отождествляется с чем-то одним в мире (социальными структурами и т.д.). И то, и другое — ересь. Христа не нужно ни для ухода в мироотрицающий буддизм личного «спасения», ни для «социальной революции»»¹⁶.

Идея «отнесенности» не была выведена протопресвитером на основании каких-то сугубо теоретических изысканий, а имела вполне ощутимую опытную духовную основу. В «Дневниках» отец Александр Шмеман упоминает, что его память сохранила и разделила пройденную жизнь на четыре этапа: тридцатые годы — юность в Париже и причастность к лучшему периоду русской эмиграции; сороковые — война и закат прежнего мира, обретение семьи и рукоположение; пятидесятые — творчество и служение; шестидесятые — жертвенная вовлеченность в жизнь Православной Церкви в Америке и смерть друзей, единомышленников.

Наступившие семидесятые, а затем и восьмидесятые привели отца Александра к мысли: «И вдруг: такое сильное ощущение, что прошлого-то гораздо больше, чем будущего, что все отныне будет итогами, раскрытием того, что уже было, уже дано» (курсив из оригинала. — А.Б.)¹⁷. Уверенность в правильности выведенной им идеи «отнесенности» приходит к отцу Александру ровно в тот момент, когда внутри него возникает ощущение бренности жизни перед лицом Божественной вечности. С высоты прожитых лет он явственно понимал, насколько важно не поддаваться очарованию временного, человеческого и не пытаться заместить им Богооткровенное: «…изучение истории Церкви, конечно, должно освобождать человека от порабощения прошлому, типичного для православного сознания. Но это так в идеале, увы. Помню, как медленно я сам освобождался от идолопоклонства Византии, Древней Руси и т.д., от увлечения, от «игры»»¹⁸.

«Исторический путь Православия» — еще один монументальный труд автора — почти каждой своей страницей показывает и доказывает, насколько опасной является догматизация второстепенного, обусловленная все той же утратой чувства «отнесенности». Вместо того чтобы придать статус неизменной богооткровенной истины смысловому ядру учения, вновь и вновь осуществляется попытка догматизации культурной оболочки, временного контекста керигмы. Это прекрасно видно на примере всех наиболее известных ересей и расколов. Все они в той или иной степени становились следствием неспособности ряда мыслителей пожертвовать собственными культурными предпочтениями ради сохранения верности Откровению.

Арианство, несторианство, монофизитство в различных своих более «легких» проявлениях (например, монофелитства и иконоборчества) строятся на концептах, заимствованных из тех или иных философских систем и возведенных в статус догмата. Римский католицизм, безусловно, является результатом поместного представления о роли апостола Петра и природе церковного первенства¹⁹. Имеющийся исторический опыт позволяет согласиться с выводом, который делает внимательный читатель «Дневников» покойный профессор МДА Н.К. Гаврюшин: «Множество верующих, не исключая и представителей духовенства, часто понимают христианство как некую совокупность правил, норм, ритуалов… которую охотно отождествляют с церковным Преданием. При таком номистическом, или законническом, разумении веры внешнее оказывается неизбежно важнее внутреннего. То, что в конкретный исторический момент времени было свидетельством живого творчества духа, воспринимается благочестивыми, но не вошедшими в разум Истины верующими как закон, обязательные вериги, ибо подлинно духовного мерила у них нет, а передать оное из рук в руки невозможно: его необходимо стяжать»²⁰.

Указанное, впрочем, не означает, что богослов имел к временному выражению тайны Божественной вечности какое-либо презрение. Наоборот, идея «отнесения» помогала отца Александру видеть в литургическом наследии Церкви настоящую сокровищницу средств выражения богатства христианской веры. Но ему было важно, чтобы все это богатство не лежало мертвым грузом, а работало. Чтобы между человеческими преданиями и Божественным Преданием имелось напряжение «отнесенности», не позволяющее Церкви говорить с людьми на исключительно «своем» языке, сосредотачиваться на «своих» проблемах. Православие, по мнению протопресвитера, призвано прислушиваться к вопросам каждого нового поколения и уметь в том числе говорить на языке секулярной культуры. Богословие Церкви должно быть отвечающим, а не нападающим или защищающимся. В наше время недостаточно также лишь в одностороннем порядке возвещать людям некие истины. Надо отвечать на их вопросы. И ответы на эти вопросы должны быть выражены в таких культурных кодах, которые близки и понятны современным слушателям.

Именно в этом смысловом поле следует понимать неприятные на первый взгляд слова профессора: «Только в Церкви можно найти полный образ Христа. Это и есть дело богословия — и больше ничего. Но его одинаково заслоняют и «поп», и «богослов». Один поставил ставку (беспроигрышную) на вечную нужду человека в «священности», другой Самого Христа превратил в «проблему»»²¹. Здесь церковный историк пусть и резко, но в точности повторяет суть апостольской мысли, что никакой человек не имеет права занимать собой место Христа Спасителя или препятствовать общению с Ним, Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5).

Практические предложения по реализации идеи «отнесенности» обнаруживаются в наследии публициста применительно к двум литургическим реформам: произошедшему глобальному изменению богослужебного уклада в Римско-Католической Церкви и, наоборот, несостоявшейся фиксации литургической традиции Православной Церкви в Америке по образцу дореволюционного лекала. В отношении первого отец Александр пишет неутешительные вещи. Модернистский кризис, развернувшийся у католиков на рубеже XIX-ХХ веков, не только, по мнению автора, не понудил Рим внутренне измениться, но, наоборот, усугубил имеющееся положение дел, когда вместо здоровых преобразований в лице II Ватикана произошла уступка сиюминутной выгоде запросов мира сего: «И за это Церковь (Католическая) расплачивается теперешней катастрофой. <…> Церковь ответила утверждением себя как голого авторитета (reductio ad absurdum) и как абсолютизма формул, то есть того же авторитета. И через несколько десятилетий лопнула — Ватикан II и вакханалия: разложение «авторитета»»²².

Искать в богослужении Христа

Католические реформы середины ХХ века стали для Шмемана не реализаций «отнесенности», не попыткой явить миру истинное эсхатологическое лицо христианства, присутствующего здесь, но говорящего о несводимом к земной реальности Царстве Божием, а еще одним не­удачным опытом «очищения»: «Не случайно «постватиканская» Церковь протестантизируется (отказ от авторитета, от понятия “ереси”, от тональности «объективности»). <…> Протестантизм был попыткой спасти веру, очистить ее от ее религиозной редукции и метаморфозы. Но он это сделал ценой отказа от эсхатологии, замены ее «спасением» предельно личным, индивидуальным. И потому — в сущности — отказом от Церкви…»²³

Легко указывать соседу на его неправоту. Значительно сложнее разбираться с собственными проблемами. Тут богослов, надо сказать, реалии нашей церковной жизни критикует нещадно: «На глубине Православие, мне кажется, давно уже «протестантизируется»: «верит» в нем каждый по-своему, но соединены все «религией», то есть храмом и обрядом. Отсюда двойное движение: если от религии к «вере», то к расцерковлению, к уходу в личную религию; если от «веры» к религии — то к Православию, Типикону, кадилу и иконам. Оба движения «неполноценны»: в одном торжествует индивидуализм (отрицание Церкви), в другом — «религия» (редукция Церкви) и, в сущности, тоже индивидуализм»²⁴.

На практике (если говорить прежде всего о богослужении) подобное положение дел проявляет себя в одновременно существующем сохранении Типикона и неследовании ему, в переносе суточных форм богослужения на не предназначенное им время (служение утрени вечером, а вечерни утром), в сокращении служб на основании мнения настоятеля, служащего в данный день рядового священника, регента или даже чтеца. Перечислять эти проявления литургического кризиса можно и дальше, но все они приводят, по мнению отца Александра, к последствиям двух типов: 1) сведению богослужения до уровня службы-схемы (поскольку требования «догматизированного» Типикона в полной мере исполнить невозможно) или 2) игнорированию устава как такового, превращению его в «фон» для выделения отдельных ярких песнопений или иных богослужебных элементов («концертов»).

И здесь вновь выходит на передний план идея «отнесенности»: насколько сложившееся в литургической области положение дел позволяет человеку по-настоящему соприкоснуться с эсхатологической природой Церкви как зачатка грядущего Царства Божия? Если и позволяет, то с большими затруднениями. Отец Александр признает, что Православной Церкви необходима литургическая реформа, но не в духе той, что прошла сначала в протестантизме, а затем в католицизме. В данном случае его мнение в общем и целом совпадает с позицией его современника протоиерея Георгия Флоровского, одного из выразителей принципов «неопатристического синтеза», сводимого к вдохновляющему девизу «вперед — к отцам».

Церкви, по мнению богослова, необходимо вернуться к «православному пониманию Божественной литургии как общего моления, общего приношения, общего благодарения и общего причащения»²⁵. Что на практике означает следующее: «…когда мы вернемся от наших новых и сомнительных обычаев к подлинной православной традиции, открывающейся нам в наших литургических текстах и комментариях отцов, будет исправлено прискорбное положение дел, преобладающее сегодня, при котором верующие более посетители, чем участники богослужения»²⁶.

Литургическая реформа, таким образом, для автора не сводится к каким-то внешним действиям («Существуют проблемы, которые нельзя решить с помощью указов или инструкций. Они никогда не разрешали никаких реальных проб­лем и не похоже, что разрешат их когда-либо в будущем»²⁷). Невозможно преодолеть кризис в области богослужения, редуцировав его до чего-то одного — подвергнув, например, изменению язык службы²⁸ или ее структуру. Речь идет о более глубокой вещи — «богослужение по самой своей природе должно быть понятно и осмысленно и в каждой своей части, в каждом слове, и в целом. Спешим оговорить со всей силой: речь идет совсем не о приспособлении его ко вкусам верующих или «к духу нашего времени», еще менее — о его «упрощении». На наших глазах совершалось достаточно много попыток такого рода «модернизации» службы, и известно, к чему они приводят»²⁹.

Проблема заключается в утрате частью духовенства и мирян понимания христоцентричности богослужения. Иными словами, утраты той самой «»отнесенности» всего к «другому», эсхатологизма самой жизни и всего в ней, который антиномически делает все в ней ценным и значительным. Источником же этого эсхатологизма, тем, что делает это «просвечивание», эту «отнесенность» возможными, является таинство Евхаристии, которым поэтому изнутри и определяется Церковь и по отношению к самой себе, и по отношению к миру, и по отношению к каждому отдельному человеку и его жизни. <…> …Для того чтобы этот опыт («проходит образ мира сего») стал возможным и реальным, нужно, чтобы в этом мире был дан также и опыт того самого, к чему все «отнесено» и относится, что через все «просвечивает» и всему дает смысл, красоту, глубину и ценность: опыт Царства Божия, таинством которого является Евхаристия»³⁰.

Что же делать и как же быть? Проанализировать имеющееся положение дел с точки зрения идеи «отнесенности». Помогает ли нынешний уклад церковных традиций (в том числе богослужебных) совершить богослужебному собранию то, к чему призывают его слова анафоры: «Еще приносим Ти словесную сию и безкровную Службу, и просим, и молим, и мили ся деем: низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащыя Дары сия»? И если находится то, что оказывается пусть древним и привычным, но в конечном счете «средостением», мешающим «отнесенности к главному», Церковь призвана пастырски задуматься над тем, что для нее важнее — человек или суббота?

Православное христианство ставит перед всеми нами нетривиальную задачу: вместо овна или голубицы мы должны предложить Богу «словесное приношение», осуществить в пространстве соборной молитвы Евхаристии свой собственный литургический акт, который абсолютно ничем не похож на языческо-магическое действо. Не о семейном счастье или успехе в карьере призваны мы молиться на Евхаристическом богослужении, но искать и находить в нем Самого Христа, ибо сказано: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и все это приложится вам (Мф. 6:33). Иначе опыт Церкви будет «заменен опытом храма плюс индивидуальной религии, изнутри лишенной всякой веры в смысле «осуществления ожидаемого и уверенности в невидимом»»³¹

Наше словесное приношение Богу, с одной стороны, должно опираться на многовековую литургическую традицию Церкви, а с другой — призвано стать выражением всецелого стремления к Отцу Небесному: духом, умом, чувствами, всей душой и всем телом. Эта полная посвященность, осознанность и устремленность основываются на все той же «отнесенности» — стремлении стать частью церковной реальности соединения вечного и временного, явленного миру во Христе Спасителе Царства будущего века. «Спасение только в углубленном, церковном, соборном и пастырском продумывании и медленном пояснении самой сущности православного богослужения»³², пастырскому разъяснению духовного феномена которого, той самой «отнесенности к главному», посвятил многие годы своего служения приснопамятный протопресвитер Александр Шмеман.

Священник Антоний Борисов

¹ Струве Н. Православие и культура. 2-е изд. М.: Русский путь, 2000. С. 204.

² Вукашинович В., свящ. Литургическое возрождение в ХХ в. История и богословские идеи литургического движения в Католической Церкви и их взаимоотношение с литургической жизнью Православной Церкви. М.: Христианская Россия, 2000. С. 157-158.

³ Шмеман А., протопр. Введение в литургическое богословие. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1996. С. 9.

⁴ «Если мы обратимся к апостольским посланиям, то увидим как бы два понимания церковного Предания: Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы на­учены или словом или посланием нашим (2 Фес. 2:15); Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас… (2 Фес. 3:6). В этих двух отрывках апостол Павел немного по-разному использует этот термин. В первом отрывке он говорит о преданиях во множественном числе, во втором он говорит о единственном Предании. Это выражение позволило православным богословам развить следующую идею: в Церкви есть Предание и предания. Что же такое предания? Это древние обычаи, которые получены со времен апостольских от Христа через апостолов и сохраняются до нашего времени» (Малков П. Введение в литургическое предание: Таинства Православной Церкви. 4-е изд. М.: Изд-во ПСТГУ, 2016. С. 11).

⁵ Шмеман Александр, протопр. Дневники. 1973-1983.  М.: Русский путь, 2005. С. 51.

⁶ «Что такое, в чем эта «отнесенность»? Мне кажется, что именно этого я никак не могу объяснить и определить, хотя, в сущности, только об этом всю жизнь говорю и пишу (литургическое богословие). Это никак не «идея»: отталкивание от «идей», все растущее убеждение, что ими христианства не выразишь. Не идея «христианского мира», «христианского общества», «христианского брака» и т.д. «Отнесенность» — это связь, но не «идейная», а опытная. Это опыт мира и жизни буквально в свете Царствия Божия, являемого, однако, при посредстве всего того, что составляет мир: красок, звуков, движения, времени, пространства, то есть именно конкретности, а не отвлеченности. И когда этот свет, который только в душе, только внутри нас, падает на мир и на жизнь, то им уже все озарено, и сам мир для души становится радостным знаком, символом, ожиданием» (Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 52).

⁷ Шмеман А., протопр. Беседы на радио «Свобода». Т. 2. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. С. 429.

⁸ Мейендорф И., протопр. Введение в святоотеческое богословие. Минск: Лучи Софии, 2007. С. 17.

⁹ «Греческие святые отцы называли Тело Христа, хлеб, на Евхаристии символом. Но они ни в коем случае не имели в виду, что это означает (как понимают это на Западе) чисто символическое присутствие Христа в Евхаристии. Они использовали слово «символ» для обозначения того, что западные теологи имеют в виду под понятием «реальное присутствие». Символ указывает на то, что одна реальность может не только означать другую реальность, но и являть и передавать ее нам, и поэтому символ — больше, чем знак. Я знаю, что химическая формула Н2О означает воду, хотя никакой воды в самой формуле нет. У символа нет подобных ограничений, он участвует в той реальности, на которую указывает. Символ не просто умозрителен и воображаем, он — онтологичен и экзистенциален. Это — реальность, которая во всей полноте выражается, является и сообщается через другую реальность» (Шмеман А., протопр. Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 242-243).

¹⁰ Каллист (Уэр), епископ Диоклийский. Православный путь. СПб.: Алетейя, 2005. С. 21.

¹¹ «Как закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукою, и не только прикасается, но даже смешивается с нею (потому и не сказано — «положи», но — «скры»), так и вы, когда вступите в неразрывную связь и единение со врагами своими, тогда их и преодолеете. И как закваска, будучи засыпана мукою, в ней не теряется, но в скором времени всему смешению сообщает собственное свойство, так точно произойдет и с проповедью. Итак, не страшитесь, что Я сказал о многих напастях: и при них вы просияете и всех преодолеете» (Иоанн Златоуст, свт. Толкование на Евангелие от Матфея: В 2-х кн.  Книга вторая. М.: Cибирская Благозвонница, 2010. С. 11).

¹² Шмеман А., протопр. Вера и Церковь: Сборник.  М.: Книжный клуб Книговек, 2021. С. 437.

¹³ Там же. С. 438.

¹⁴ Там же. С. 441.

¹⁵ Хондзинский П., прот. «Ныне все мы болеем теологией»: Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. С. 27.

¹⁶ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 159.

¹⁷ Там же. С. 126.

¹⁸ Там же. С. 124.

¹⁹ Выступая в качестве наблюдателя перед участниками II Ватиканского собора, отец Александр констатировал следующее: «В структуре Церкви, безусловно, существует некоторый плюрализм, однако здесь о нем ничего не сказано. Здесь другие приоритеты… и что касается ex sese. В документе (догматической конституции Lumen gentium. — А.Б.) полномочия епископата постоянно рассматриваются как уступка, тогда как папе принадлежит безоговорочная власть. Каждое положение, касающееся епископата, имеет обязательную ссылку на папу и его полномочия» (История II Ватиканского собора. Т. III: Сформировавшийся собор / общ. ред. Дж. Альбериго, А. Бодрова, А. Зубова. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2005. (История Церкви). С. 85).

²⁰ Гаврюшин Н.К. Русское богословие. Очерки и портреты. Н. Новгород: Изд-во Нижегородской духовной семинарии, 2011. С. 638-639.

²¹ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 72.

²² Там же. С. 157.

²³ Там же. С. 348.

²⁴ Там же.

²⁵ Шмеман А., протопр. К вопросу о литургической практике (письмо моему епископу) / Текст: электронный // URL: http://pravoslavie.by/page_book/bogosluzhenie-i-tainstva.

²⁶ Там же.

²⁷ Там же.

²⁸ «Переводчиками движет наивное убеждение, что если «знать» греческий, церковнославянский и английский, то даже с такими шедеврами православной гимнографии, как Великий канон святого Андрея Критского или Акафист Пресвятой Богородице, «не будет проблем». Но, сказать по правде, результаты выходят порой самые плачевные. В лучшем случае мы получаем вялые, невнятные и «сомнительные» (с точки зрения английского языка) тексты вроде следующих: «Не хвались, ибо ты есть плоть, и троекратно ты отречешься от Меня, — от Меня, Кого все создание благословляет и прославляет во все времена»; «Ты подведешь Меня, Симон Петр, — говорит Господь, — едва лишь произнесется это слово о тебе, хоть ты в себе и уверен, и служанка, приблизившись весьма скоро, поверг­нет тебя в смятение». В худшем же случае появляются примерно такие строки: «Телица рыдала, созерцая Тельца, повешенного на древе»» (Шмеман А., протопр. Проблемы Православия в Америке: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 488-489).

²⁹ Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 175.

³⁰ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 58.

³¹ Там же. С. 348.

³² Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика. С. 176.

«Церковный вестник»/Патриархия.ru

В хронологической таблице Чехова представлены знаменитые произведения и самые значимые события из жизни классика русской литературы. Его работы не оставляют равнодушными людей уже много десятилетий, а образы, созданные в его произведениях – запоминаются надолго. Жизнь и творчество писателя сложно передать в кратком изложении. Но самые важные периоды его жизни помогут учащимся лучше понять прозаика.

Антон Павлович Чехов создал интересный писательский образ, вместе с тем оставаясь незаурядным человеком. Биография Чехова по датам в таблице сможет должным образом ознакомить школьников с ключевыми этапами жизни писателя и станет отличным подручным материалом для написания рефератов по его произведениям.

1860 год, 7 (29) января – Родился Антон Павлович Чехов в городе Таганроге в семье купца 3-й гильдии Павла Егоровича Чехова и его жены Евгении Яковлевны.

1869-1879 – Учеба в Таганрогской гимназии.

1877 – Чехов впервые посещает Москву.

1877-1878 – Чеховым написана первая пьеса без названия («Безотцовщина»).

1879 – Чехов поступил на медицинский факультет Московского университета.

1880, 9 марта – первая публикация Чехова – «Письмо донского помещика Степана Владимировича N. к ученому соседу д-ру Фридриху «(еженедельник «Стрекоза»).

1884 – Окончание медицинского факультета Московского университета;

выход в свет сборника «Сказки Мельпомены. Шесть рассказов А. Чехонте».

1885 – Первая поездка в Петербург. Знакомство с А.С. Сувориным (издателем газеты «Новое время»).

1886 – Напечатан первый рассказ Чехова в газете «Новое время» – «Панихида»;

вышла книга «Пестрые рассказы»;

переезд в дом на Садово-Кудринской улице.

1887 – Вышли книги «В сумерках. Очерки и рассказы», «Невинные речи»;

премьера комедии «Иванов» в московском театре Ф.А.Корша.

1888 – В журнале «Северный вестник» опубликована повесть «Степь»;

вышла книга «Рассказы».

1888, 7 октября – Чехову присуждена академическая Пушкинская премия за сборник «В сумерках».

1889 – Первое представление пьесы «Иванов» на сцене Александринского театра;

после смерти брата Николая (17 июня) уехал в Одессу, затем в Ялту.

1890 – Вышел сборник «Хмурые люди»;

отъезд на Сахалин;

возвращение морем – из Владивостока, через Гонконг, Сингапур, Коломбо, Индийский океан, Суэцкий пролив, Константинополь в Одессу.

1891 – Поездка в Европу, посещение Вены, Венеции, Флоренции, Рима, Неаполя, Помпеи, Ниццы, Монте-Карло, Парижа;

помощь голодающим крестьянам Нижегородской и Воронежской губерний.

1892 – Переезд в Мелихово;

лечение больных во время эпидемии холеры в Тульской губернии.

1893 – Закончена книга «Остров Сахалин».

1894 – Поездка в Европу – Вена, Триест, Венеция, Милан, Генуя, Ницца, Париж.

1895 – Чехов в Ясной Поляне;

чтение Л.Н.Толстым вслух глав романа «Воскресение»;

работа над пьесой «Чайка»

знакомство с И.А. Буниным.

1896 – Чехов начал постройку колокольни в Мелихове;

первое представление «Чайки» в Александринском театре.

1897 – Участие в переписи населения Бавыкинской волости Серпуховского уезда;

строительство школы в Новоселках;

сильное легочное кровотечение;

Чехову пожалована бронзовая медаль за труды по переписи населения;

поездка в Париж, Биарицц;

Чехов избран членом Союза взаимопомощи русских писателей и ученых.

1898 – Работа над трилогией – «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви»;

постройка в Мелихове земской школы;

знакомство с О.Л.Книппер;

покупка земельного участка в Аутке (пригород Ялты) для постройки дачи;

сбор пожертвований для голодающих детей Самарской губернии.

1898, 12 октября – в Москве после операции умер Павел Егорович Чехов, отец писателя.

1898, 17 декабря – премьера «Чайки» в Московском Художественном театре.

1899 – Заключение договора с книгоиздательством А.Ф.Маркса об издании собрания сочинений А.П.Чехова;

знакомство с М.Горьким;

помощь в постройке Мухалатской школы и сбор средств на постройку санатория для туберкулезных больных;

пожалован орденом св. Станислава третьей степени «за отличное усердие в делах народного просвещения»

вышел первый том собрания сочинений Чехова в издательстве А.Ф.Маркса.

1900 – Чехов избран почетным академиком по разряду изящной словесности;

поездка в Европу, Ницца, Пиза, Флоренция, Рим.

1901 – Премьера пьесы «Три сестры» в Художественном театре;

венчание в Москве с О.Л.Книппер.

1902 – Послал в Академию наук письмо с отказом от звания почетного академика.

1903 – Публикация последнего рассказа «Невеста».

1904 – Премьера «Вишневого сада» в Художественном театре;

последняя прижизненная публикация Чехова – пьеса «Вишневый сад».

1904, 3 июня – Чехов с женой уехал в Баденвейлер.

1904, 2 июля – В три часа ночи Чехов скончался.

1904, 9 июля – Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

12 марта 2020Администратор

Рассказы Антона ЧеховаФрагмент из книги В.И. Немировича-Данченко «Из прошлого»Литературные профессииКем на самом деле были знаменитые писателиТест. 10 вопросов о ЧеховеПредлагаем проверить себя на знание творчества Антона Павловича Чехова. Надеемся, чувство юмора не покинет васуДачный сезонКурортное лето. Соленый бриз. Художники, писатели, музыканты искали здесь свое вдохновение«Три сестры». Больше века на сценеОдна из самых известных и популярных пьесЗдесь был ЧеховПутешествие по Чеховским местам7 школ-музеев, в которых учились классикиВспоминаем, где писали первые стихотворения Пушкин и Есенин

Хронологическая таблица жизни и творчества Чехова изложена в этой статье.

Хронологическая таблица Чехова

Антон Павлович Чехов — русский писатель, общепризнанный классик мировой литературы.

1860,17 (29) января – родился в Таганроге в мещанской семье.

1868-1879 — Учеба в Таганрогской классической гимназии. Переезд в Москву

1879-1884 — Учеба в Московском университете на медицинском факультете.

1880 — Публикация первого рассказа «Письмо к ученому соседу». Начинает печатать короткие юмористические рассказы в журналах «Стрекоза”, «Будильник”.

1878-1881 — Работа над пьесой «Безотцовщина».

1884 — окончил университет, занялся медицинской практикой. Рассказы «Хамелеон», «Хирургия», «Брожение умов», «Экзамен на чин».

1888 — повесть «Степь”. Чехову присужденная академическая Пушкинская премия за сборник » В сумерках».

1890 — совершает поездку на Сахалин. Пишет книгу «Остров Сахалин” (1893-1894)

1892 — поселился под Москвой, в деревне Мелихово (ныне Чеховский район). Создает повести и новеллы — «Дуэль”, «Дом с мезонином”, «Палата №6” и прочие.

1897-99 – работа участковым врачом. Создает пьесы «Чайка” «Дядя Ваня”, «Три сестры”.

1901 — женился на актрисе художественного театра О.Л. Книппер. Работа над пьесой «Три сестры».

1902 — вследствие заболевания туберкулезом переселяется в Ялту, где сближается с Горьким.

1903-04 – пишет пьесу «Вишневый сад”.

1904, июнь – в связи с обострением туберкулеза выезжает с женой в Германию для лечения на курорт Браденвейлер.

1904,  9 июля — Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Используемые источники:

• https://obrazovaka.ru/essay/chehov/hronologicheskaya-tablitsa-chehova
• https://worldtable.info/literatura/hronologicheskaja-tablica-zhizn-i-tvorchestvo.html
• https://www.culture.ru/persons/8209/anton-chekhov
• https://biography.wikireading.ru/242654
• https://kratkoe.com/anton-chehov-hronologicheskaya-tablitsa/

«Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå» — öèêë èç íåñêîëüêèõ äåñÿòêîâ ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå, ñîçäàííûõ Èâàíîì Òóðãåíåâûì â ïîñëåäíèå ãîäû æèçíè (1877—1882). Âñåãî â áåëîâîé ðóêîïèñè, ïîäãîòîâëåííîé ïèñàòåëåì, íàñ÷èòûâàåòñÿ 83 ñòèõîòâîðåíèÿ. Ïðè åãî æèçíè â äåêàáðå 1882 ãîäà â æóðíàëå «Âåñòíèê Åâðîïû» áûëà îïóáëèêîâàíà ïîäáîðêà èç 50 ïðîèçâåäåíèé öèêëà. Ê ÷èñëó íàèáîëåå èçâåñòíûõ (è íàèáîëåå êðàòêèõ) ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå Òóðãåíåâà îòíîñèòñÿ «Ðóññêèé ÿçûê».

Èñòîðèÿ ñîçäàíèÿ
Áåëîâîé àâòîãðàô, áåç îáùåãî íàçâàíèÿ, âêëþ÷àåò 83 ïðîíóìåðîâàííûõ ñòèõîòâîðåíèÿ ñ ïðåäèñëîâèåì «Ê ÷èòàòåëþ» è ïåðå÷íåì íàçâàíèé ñòèõîòâîðåíèé. Íàáîðíàÿ ðóêîïèñü, ñîäåðæàùàÿ òåêñò 50 ñòèõîòâîðåíèé, èìååò çàãîëîâîê «Senilia. Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå»[1]. Èìåííî ïîä òàêèì çàãîëîâêîì âñå 83 ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå ïîìåùåíû â Ïîëíîì ñîáðàíèè ñî÷èíåíèé Òóðãåíåâà â 30 òîìàõ (1982).

«Senilia» ïî ëàòûíè îçíà÷àåò «ñòàð÷åñêîå». Äðóãîé çàãîëîâîê, âñòðå÷àþùèéñÿ â ðóêîïèñÿõ ñ ðàííèìè ïîäáîðêàìè ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå, — «Posthuma», òî åñòü «ïîñìåðòíîå», ÷òî ìîæåò ãîâîðèòü î òîì, ÷òî «ýòè ïðîèçâåäåíèÿ íå ïðåäíàçíà÷àëèñü ê ïå÷àòè ïðè æèçíè àâòîðà»[2]. Ñàìûì ðàííèì äàòèðîâàííûì ïðîèçâåäåíèåì öèêëà ÿâëÿþòñÿ «Äðîçä (I)» è «Äðîçä (II)», íàïèñàííûå â àâãóñòå 1877 ãîäà[3]. Îñíîâíàÿ ìàññà ñòèõîòâîðåíèé ñîçäàíà â 1878—1879 ãîäàõ, çàòåì íàñòóïèë ïåðåðûâ, è åù¸ íåñêîëüêî ñòèõîòâîðåíèé íàïèñàíî â 1881—1882 ãîäàõ[4]. Íà îáîðîòå ïåðâîãî ëèñòà áåëîâîé ðóêîïèñè, âêëþ÷àþùåé âåñü öèêë, Òóðãåíåâ ïðèâîäèò ïåðå÷åíü ñòèõîòâîðåíèé ïîä çàãëàâèåì «Ñþæåòû», çà êîòîðûì ñëåäóåò ìåíüøèé ïî ÷èñëó ñïèñîê «Ñíû» è åù¸ îäèí ñïèñîê «Ïåéçàæè», âêëþ÷àþùèé òîëüêî äâà ïðîèçâåäåíèÿ[5].  ïåðå÷íå âñòðå÷àþòñÿ è íàçâàíèÿ 14 ñòèõîòâîðåíèé, ðóêîïèñè êîòîðûõ íå îáíàðóæåíû è êîòîðûå, «ïî-âèäèìîìó, ãîâîðÿò î íåîñóùåñòâë¸ííûõ çàìûñëàõ ïèñàòåëÿ»[6]. Íà ïîñëåäíåé ñòðàíèöå ðóêîïèñè îáîçíà÷åí ãîä «1883!», îäíàêî çà ýòîò ãîä íîâûõ ïðîèçâåäåíèé óæå íå íàïèñàíî[7].

Ïóáëèêàöèÿ ÷àñòè öèêëà áûëà îñóùåñòâëåíà áëàãîäàðÿ íàñòîé÷èâûì ïðîñüáàì Ì. Ì. Ñòàñþëåâè÷à, ðåäàêòîðà æóðíàëà «Âåñòíèê Åâðîïû». Ïîñåòèâ ïèñàòåëÿ ëåòîì 1882 ãîäà, Ñòàñþëåâè÷ ñïðîñèë, âåðíû ëè ñëóõè î òîì, ÷òî Òóðãåíåâ ïèøåò íîâûé ðîìàí. Òîò îòâåòèë îòðèöàòåëüíî è ïîêàçàë «áîëüøóþ ïà÷êó íàïèñàííûõ ëèñòêîâ ðàçëè÷íîãî ôîðìàòà è öâåòà», îáúÿñíèâ, ÷òî ýòî «íå÷òî âðîäå òîãî, ÷òî õóäîæíèêè íàçûâàþò ýñêèçàìè, ýòþäàìè ñ íàòóðû, êîòîðûìè îíè ïîòîì ïîëüçóþòñÿ, êîãäà ïèøóò áîëüøóþ êàðòèíó». Îäíàêî, ïî ñëîâàì Òóðãåíåâà, îí íå ïëàíèðóåò áîëüøîé ðàáîòû, â äîêàçàòåëüñòâî ÷åãî ñîáèðàåòñÿ îòäàòü âñå ëèñòêè Ñòàñþëåâè÷ó â çàïå÷àòàííîì âèäå íà õðàíåíèå âïëîòü äî ñâîåé ñìåðòè.  îòâåò íà ïðîñüáó ðåäàêòîðà Òóðãåíåâ ïðî÷èòàë åìó «Äåðåâíþ» è «Ìàøó», ïîñëå ÷åãî Ñòàñþëåâè÷ ïðåäëîæèë îïóáëèêîâàòü öèêë ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå ñåé÷àñ æå. Ïî ñëîâàì Òóðãåíåâà, íåêîòîðûå èç ïðîèçâåäåíèé «ñëèøêîì ëè÷íîãî è èíòèìíîãî õàðàêòåðà» è íå ïðåäíàçíà÷åíû äëÿ ïóáëèêàöèè.  ðåçóëüòàòå, îäíàêî, Òóðãåíåâ â àâãóñòå 1882 ãîäà îòïðàâèë Ñòàñþëåâè÷ó ñíà÷àëà ñîðîê, à çàòåì åù¸ äåñÿòü ñòèõîòâîðåíèé äëÿ ïóáëèêàöèè â æóðíàëå[8]. Öèêë èç 50 ñòèõîòâîðåíèé áûë îïóáëèêîâàí â «Âåñòíèêå Åâðîïû» ¹ 12 çà 1882 ãîä (ñòð. 473—520) ïîä íàçâàíèåì «Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå È. Ñ. Òóðãåíåâà» ñ ïðåäèñëîâèåì ðåäàêòîðà. Îñòàëüíûå ñòèõîòâîðåíèÿ ïðè æèçíè àâòîðà íå ïóáëèêîâàëèñü.

Æàíðîâîå îáîçíà÷åíèå «Ñòèõîòâîðåíèÿ áåç ðèôì è ðàçìåðà» âñòðå÷àåòñÿ óæå â ðàííèõ ðóêîïèñÿõ Òóðãåíåâà[9]. Ïðè ïîäãîòîâêå ê ïå÷àòè â æóðíàëå îí ïðåäëîæèë çàãîëîâîê «Senilia. 40 ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå» (ïîçæå «40» áûëî èñïðàâëåíî íà «50»), õîòÿ Ñòàñþëåâè÷ ïðåäëàãàë äëÿ öèêëà íàçâàíèå «Çèãçàãè»[9].  æóðíàëå ñòèõîòâîðåíèÿ áûëè ðàçäåëåíû ïî äâóì õðîíîëîãè÷åñêèì ðàçäåëàì: «1878-é ãîä» è «1879—1882 ãã.»[10].

Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå, íå îïóáëèêîâàííûå â 1882 ãîäó, áûëè âïåðâûå îïóáëèêîâàíû À. Ìàçîíîì â Ïàðèæå â 1930 ãîäó, à â ñëåäóþùåì ãîäó Ø. Ñàëîìîí â ìàëîäîñòóïíîì èçäàíèè (òèðàæîì 150 ýêçåìïëÿðîâ) èçäàë âåñü öèêë èç 83 ñòèõîòâîðåíèé. Â ÑÑÑÐ â 1931 ãîäó ïîëíûé öèêë áûë èçäàí ïîä ðåäàêöèåé Á. Â. Òîìàøåâñêîãî[11].

 Ïîëíîì ñîáðàíèè ñî÷èíåíèé Òóðãåíåâà â 30 òîìàõ 83 ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå áûëè îïóáëèêîâàíû â äâóõ ÷àñòÿõ: â ïåðâóþ âîøëî 50 ñòèõîòâîðåíèé, íàïå÷àòàííûõ â «Âåñòíèêå Åâðîïû» (íåêîòîðûå — ñ ïîçäíåéøåé ïðàâêîé Òóðãåíåâà), à òàêæå èñêëþ÷¸ííûé îòòóäà «Ïîðîã», âî âòîðóþ âîøëî åù¸ 32 ñòèõîòâîðåíèÿ, ïðè æèçíè àâòîðà íå ïå÷àòàâøèõñÿ.  ïóáëèêàöèè ñòèõîòâîðåíèÿ íå ïðîíóìåðîâàíû.

Öèêëó ïðåäøåñòâóåò îáðàùåíèå àâòîðà «Ê ÷èòàòåëþ»:
Äîáðûé ìîé ÷èòàòåëü, íå ïðîáåãàé ýòèõ ñòèõîòâîðåíèé ñïîäðÿä: òåáå, âåðîÿòíî, ñêó÷íî ñòàíåò — è êíèãà âûâàëèòñÿ ó òåáÿ èç ðóê. Íî ÷èòàé èõ âðàçäðîáü: ñåãîäíÿ îäíî, çàâòðà äðóãîå, — è êîòîðîå-íèáóäü èç íèõ, ìîæåò áûòü, çàðîíèò òåáå ÷òî-íèáóäü â äóøó.

Ñòèõîòâîðåíèÿ, âîøåäøèå â ïåðâóþ ÷àñòü
Äåðåâíÿ
Ðàçãîâîð
Ñòàðóõà
Ñîáàêà
Ñîïåðíèê
Íèùèé
«Óñëûøèøü ñóä ãëóïöà…»
Äîâîëüíûé ÷åëîâåê
Æèòåéñêîå ïðàâèëî
Êîíåö ñâåòà (Ñîí)
Ìàøà
Äóðàê
Âîñòî÷íàÿ ëåãåíäà
Äâà ÷åòâåðîñòèøèÿ
Âîðîáåé
×åðåïà
×åðíîðàáî÷èé è Áåëîðó÷êà (Ðàçãîâîð)
Ðîçà
Ïàìÿòè Þ. Ï. Âðåâñêîé
Ïîñëåäíåå ñâèäàíèå
Ïîðîã
Ïîñåùåíèå
Necessitas, Vis, Libertas (Áàðåëüåô)
Ìèëîñòûíÿ
Íàñåêîìîå
Ùè
Ëàçóðíîå öàðñòâî
Äâà áîãà÷à
Ñòàðèê
Êîððåñïîíäåíò
Äâà áðàòà
Ýãîèñò
Ïèð ó Âåðõîâíîãî Ñóùåñòâà
Ñôèíêñ
Íèìôû
Âðàã è äðóã
Õðèñòîñ
Êàìåíü
Ãîëóáè
Çàâòðà! Çàâòðà!
Ïðèðîäà
«Ïîâåñèòü åãî!»
×òî ÿ áóäó äóìàòü?..
«Êàê õîðîøè, êàê ñâåæè áûëè ðîçû…»
Ìîðñêîå ïëàâàíèå
Í. Í.
Ñòîé!
Ìîíàõ
Ìû åù¸ ïîâîþåì!
Ìîëèòâà
Ðóññêèé ÿçûê
Ñòèõîòâîðåíèÿ, âîøåäøèå âî âòîðóþ ÷àñòü
Âñòðå÷à (Ñîí)
Ìíå æàëü…
Ïðîêëÿòèå
Áëèçíåöû
Äðîçä (I)
Äðîçä (II)
Áåç ãíåçäà
Êóáîê
×üÿ âèíà?
Æèòåéñêîå ïðàâèëî
Ãàä
Ïèñàòåëü è êðèòèê
Ñ êåì ñïîðèòü…
«Î ìîÿ ìîëîäîñòü! Î ìîÿ ñâåæåñòü!»
Ê***
ß ø¸ë ñðåäè âûñîêèõ ãîð…
Êîãäà ìåíÿ íå áóäåò…
Ïåñî÷íûå ÷àñû
ß âñòàë íî÷üþ…
Êîãäà ÿ îäèí… (Äâîéíèê)
Ïóòü ê ëþáâè
Ôðàçà
Ïðîñòîòà
Áðàìèí
Òû çàïëàêàë…
Ëþáîâü
Èñòèíà è Ïðàâäà
Êóðîïàòêè
Nessun maggior dolore
Ïîïàëñÿ ïîä êîëåñî
Ó-à… Ó-à!
Ìîè äåðåâüÿ
Òåìàòèêà

Áàðîíåññà Þëèÿ Âðåâñêàÿ
Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå Òóðãåíåâà ðàçíîîáðàçíû ïî òåìàòèêå: íåêîòîðûå èç íèõ àâòîáèîãðàôè÷íû è îòðàæàþò ïðîèñõîäèâøèå ñ íèì ñîáûòèÿ (òàêèå, êàê ñìåðòü Þëèè Âðåâñêîé èëè ðåàêöèþ êðèòèêîâ íà ðîìàí «Íîâü»), äðóãèå ïðåäñòàâëÿþò ñîáîé îïèñàíèÿ ñíîâ èëè âèäåíèé, â òîì ÷èñëå âñòðå÷è ñî ñìåðòüþ («Ñòàðóõà», «Íàñåêîìîå») èëè ôàíòàçèåé («Ïîñåùåíèå»).  ðÿäå ïðîèçâåäåíèÿ Òóðãåíåâ îáðàùàåòñÿ ê äåðåâåíñêîé è êðåñòüÿíñêîé æèçíè («Äåðåâíÿ», «Ùè»).  ðàáîòå 1918 ãîäà «Ïîñëåäíÿÿ ïîýìà Òóðãåíåâà» ëèòåðàòóðîâåä Ë. Ï. Ãðîññìàí âûäâèãàåò òåçèñ î òîì, ÷òî òóðãåíåâñêèé öèêë ïðåäñòàâëÿåò ñîáîé ñòðîéíîå êîìïîçèöèîííîå öåëîå — «ïîýìó î ïðîéäåííîì æèçíåííîì ïóòè»; èññëåäîâàòåëü âûäåëÿåò ñëåäóþùèå îñíîâíûå òåìû öèêëà (êàæäîé èç êîòîðûõ, ïî åãî ìíåíèþ, ïîñâÿùåíî ïî òðè ñòèõîòâîðåíèÿ): Ðîññèÿ, Õðèñòîñ, Êîíåö ñâåòà, Ðîê, Ïðèðîäà, Ëþáîâü, Ñìåðòü, Áåçâåðèå è äð.[12].

Èññëåäîâàòåëè îòìå÷àëè áëèçîñòü «Äåðåâíè» ê «Çàïèñêàì îõîòíèêà» è ðàííåìó ðîìàíó ïèñàòåëÿ «Äâîðÿíñêîå ãíåçäî»[13].

 ñòèõîòâîðåíèÿõ «Ðàçãîâîð» î ðàçãîâîðå äâóõ àëüïèéñêèõ âåðøèí Þíãôðàó è Ôèíñòåðààðãîðíà è â ñòèõîòâîðåíèè «Ïðîêëÿòèå» îòìå÷àåòñÿ âëèÿíèå ïîýìû Áàéðîíà «Ìàíôðåä», êîòîðóþ â 1830-å ãîäû ïåðåâîäèë ñàì Òóðãåíåâ[14]. Ýòà ïîýìà óïîìèíàåòñÿ òàêæå â ñòèõîòâîðåíèè «Ó-à… Ó-à!».

«Óñëûøèøü ñóä ãëóïöà…» è «Äîâîëüíûé ÷åëîâåê» îòðàæàþò îòíîøåíèå Òóðãåíåâà ê âðàæäåáíûì îòçûâàì íà åãî ïîñëåäíèé ðîìàí «Íîâü»; ïðîòèâ êðèòèêîâ íàïðàâëåíû òàêæå «Æèòåéñêîå ïðàâèëî», «Äóðàê», «Ãàä», «Ïèñàòåëü è êðèòèê»[15].

«Ïàìÿòè Þ. Ï. Âðåâñêîé», íàïèñàííîå â 1878 ãîäó, íàâåÿíî ñìåðòüþ áëèçêîé çíàêîìîé ïèñàòåëÿ Þëèè Âðåâñêîé, óìåðøåé îò òèôà â äåéñòâóþùåé àðìèè íà Áàëêàíàõ, êóäà îíà îòïðàâèëàñü â êà÷åñòâå ñåñòðû ìèëîñåðäèÿ[16]. Âîñïîìèíàíèÿ î Âðåâñêîé è î ðóññêî-òóðåöêîé âîéíå îòðàçèëèñü òàêæå â ñòèõîòâîðåíèÿõ «Äðîçä (I)» è «Äðîçä (II)».

«Ïîñëåäíåå ñâèäàíèå» íàïèñàíî ïîä âïå÷àòëåíèåì î âñòðå÷å ñ òÿæåëî áîëüíûì Í. À. Íåêðàñîâûì ëåòîì 1877 ãîäà íåçàäîëãî äî ñìåðòè ïîñëåäíåãî[17].

Âåðà Çàñóëè÷
«Ïîðîã» î ðóññêîé äåâóøêå, èçáðàâøåé ïóòü ñëóæåíèÿ ðåâîëþöèîííûì èäåàëàì, áûë ïîäãîòîâëåí äëÿ ïóáëèêàöèè â «Âåñòíèêå Åâðîïû», îäíàêî â èòîãå íå âîø¸ë òóäà ïî öåíçóðíûì ñîîáðàæåíèÿì. Ïî ïðåäïîëîæåíèþ èññëåäîâàòåëåé, ñòèõîòâîðåíèÿ íàâåÿíî ñóäüáîé Â. Ï. Çàñóëè÷ è îò÷àñòè èñïîëüçóåò òåêñò ïîäïîëüíîé ëèñòîâêè, âûïóùåííîé â 1878 ãîäó ïî ñëó÷àþ å¸ ïîêóøåíèÿ íà ãåíåðàëà Òðåïîâà. Òåêñò ñòèõîòâîðåíèÿ Òóðãåíåâà ïîëó÷èë õîæäåíèå â ñïèñêàõ, ëèñòêè ñî ñòèõîòâîðåíèåì áûëè íàïå÷àòàíû â òîì ÷èñëå êî äíþ ïîõîðîí ïèñàòåëÿ è ðàñïðîñòðàíÿëèñü íàðîäîâîëüöàìè ñðåäè ïóáëèêè. Ëåãàëüíî â ðóññêîé ïå÷àòè ñòèõîòâîðåíèå ïîÿâèëîñü òîëüêî â 1905 ãîäó[18].

 ñòèõîòâîðåíèè «Êàìåíü» îòðàçèëèñü âïå÷àòëåíèÿ Òóðãåíåâà îò ïîåçäêè â Ðîññèþ âåñíîé 1879 ãîäà, â òîì ÷èñëå ò¸ïëûé ïðè¸ì ïèñàòåëÿ íà âñòðå÷àõ ñ ìîëîä¸æüþ[19].

 ñòèõîòâîðåíèè «Ïðèðîäà» îòìå÷àåòñÿ âëèÿíèå ïðîçàè÷åñêîãî äèàëîãà èòàëüÿíñêîãî ïîýòà Äæàêîìî Ëåîïàðäè «Èñëàíäåö è Ïðèðîäà»[20].

Íàçâàíèå ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå «Êàê õîðîøè, êàê ñâåæè áûëè ðîçû…» äàëà ñòðî÷êà èç ïîëóçàáûòîãî â òî âðåìÿ ñòèõîòâîðåíèÿ È. Ï. Ìÿòëåâà 1835 ãîäà «Ðîçû». Ïîñëå ïóáëèêàöèè ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå Òóðãåíåâà ñòðî÷êà ïðèîáðåëà ïîïóëÿðíîñòü è ñòàëà êðûëàòîé[21].

Ðóññêèé ÿçûê
Âî äíè ñîìíåíèé, âî äíè òÿãîñòíûõ ðàçäóìèé î ñóäüáàõ ìîåé ðîäèíû, — òû îäèí ìíå ïîääåðæêà è îïîðà, î âåëèêèé, ìîãó÷èé, ïðàâäèâûé è ñâîáîäíûé ðóññêèé ÿçûê! Íå áóäü òåáÿ — êàê íå âïàñòü â îò÷àÿíèå ïðè âèäå âñåãî, ÷òî ñîâåðøàåòñÿ äîìà? Íî íåëüçÿ âåðèòü, ÷òîáû òàêîé ÿçûê íå áûë äàí âåëèêîìó íàðîäó!

«Ðóññêèé ÿçûê» íàïèñàí îäíèì èç ïîñëåäíèõ â öèêëå (â èþíå 1882 ãîäà), è èç ïîçäíèõ ñòèõîòâîðåíèé òîëüêî îí âîø¸ë â ïóáëèêàöèþ â «Âåñòíèêå Åâðîïû»[22]. Ýòî çàêëþ÷àþùåå ïîäáîðêó ñòèõîòâîðåíèå, î êîòîðîì Ì. Ì. Ñòàñþëåâè÷ ïèñàë, ÷òî õîòÿ îíî èìååò âåëè÷èíó «ðîâíî â ïÿòü ñòðîê, íî ýòî çîëîòûå ñòðîêè, â êîòîðûõ ñêàçàíî áîëåå, ÷åì â èíîì òðàêòàòå». Ïî ñëîâàì Ã. Î. Âèíîêóðà â êíèãå 1945 ãîäà, «Ðóññêèé ÿçûê» «èçâåñòåí êàæäîìó ðóññêîìó øêîëüíèêó è âîø¸ë â åæåìèíóòíîå ñîçíàíèå ðóññêîãî ãðàìîòíîãî ÷åëîâåêà»[23].

Ñòèõîòâîðåíèå «Âñòðå÷à» ÷àñòè÷íî ïåðåñêàçàíî (êàê ñîí ãåðîÿ) â ïîâåñòè Òóðãåíåâà «Êëàðà Ìèëè÷»[23].

«Ñ êåì ñïîðèòü…» íàâåÿíî ìíîãîëåòíèìè ñïîðàìè Òóðãåíåâà ñ êðèòèêîì Â. Â. Ñòàñîâûì[24].

«Î ìîÿ ìîëîäîñòü! Î ìîÿ ñâåæåñòü!» íàçâàíî ÷óòü èçìåí¸ííîé ñòðîêîé èç «Ì¸ðòâûõ äóø» Ãîãîëÿ («Î ìîÿ þíîñòü! Î ìîÿ ñâåæåñòü!»)[25].

«ß ø¸ë ñðåäè âûñîêèõ ãîð» ÿâëÿåòñÿ åäèíñòâåííûì â öèêëå ñòèõîòâîðåíèåì â ïðÿìîì ñìûñëå ñëîâà: îíî íàïèñàíî ÷åòûð¸õñòîïíûì ÿìáîì è èìååò ïåðåêð¸ñòíûå ðèôìû[26].

«Êîãäà ìåíÿ íå áóäåò…», ïî ìíåíèþ èññëåäîâàòåëåé, ïîñâÿùåíî Ïîëèíå Âèàðäî[27].

Çàãëàâèå ñòèõîòâîðåíèÿ «Nessun maggior dolore» («Íåò áîëüøåé ñêîðá腻) çàèìñòâîâàíî èç «Áîæåñòâåííîé êîìåäèè» Äàíòå[28].

 ñòèõîòâîðåíèè «Ïîïàëñÿ ïîä êîëåñî» èñïîëüçîâàí îáðàç êîëåñíèöû Äæàããåðíàóòà, êîòîðûé óïîìèíàëñÿ Òóðãåíåâûì íåñêîëüêî ðàç è â äðóãèõ ïðîèçâåäåíèÿõ[29].

Ïðîòîòèïîì ãåðîÿ ñòèõîòâîðåíèÿ «Ìîè äåðåâüÿ», âîçìîæíî, ÿâëÿåòñÿ èñòîðèê è òåàòðàëüíûé äåÿòåëü Ñ. À. Ãåäåîíîâ[30]. Ýòî ïîñëåäíåå ñòèõîòâîðåíèå â áåëîâîé òåòðàäè, çàïèñàííîå ïîä ¹ 83.

Âîñïðèÿòèå
Ñðàçó ïî âûõîäå «Âåñòíèêà Åâðîïû» ñ ïóáëèêàöèåé ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå Òóðãåíåâ ïîëó÷èë ðÿä îäîáðèòåëüíûõ îòêëèêîâ îò äðóçåé è çíàêîìûõ, â òîì ÷èñëå îò Ì. Ì. Êîâàëåâñêîãî, Â. Ï. Ãàåâñêîãî, Æ. À. Ïîëîíñêîé, È. À. Ãîí÷àðîâà, Ë. Í. Òîëñòîãî[31]. Ñòàëè ïîÿâëÿòüñÿ è îòçûâû â ïåðèîäè÷åñêîé ïå÷àòè: òàê, â ñòàòüå Àðñ. Ââåäåíñêîãî â «Ãîëîñå» ãîâîðèëîñü î òîì, ÷òî öèêë Òóðãåíåâà — «äåéñòâèòåëüíî ñòèõîòâîðåíèÿ, ïðîíèêíóòûå ãóìàííîé ìûñëüþ, êîòîðàÿ ïîñòîÿííî è íåóìîë÷íî çâó÷èò â êàæäîì îòðûâêå», à â ãàçåòå «Îäåññêèé ëèñòîê» íåèçâåñòíûé êðèòèê ïèñàë î òîì, ÷òî íà ñòðàíèöàõ æóðíàëà «ðàññûïàíû ïîýòè÷åñêèå èñêðû ìàñòèòîãî õóäîæíèêà, — èñêðû äûøàò ïîýçèåé è ãëóáèíîþ ìûñëè»[32].

Óæå ïðè æèçíè Òóðãåíåâà íåêîòîðûå èç åãî ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå áûëè ïåðåâåäåíû íà åâðîïåéñêèå ÿçûêè. Òàê, ôðàíöóçñêèé ïåðåâîä òðèäöàòè ñòèõîòâîðåíèé ïîäãîòîâèë è îïóáëèêîâàë â äâóõ íîìåðàõ ïàðèæñêîãî æóðíàëà «Revue politique et litt;raire» ñàì Òóðãåíåâ ñîâìåñòíî ñ Ï. Âèàðäî. Ïåðåâîä íàçûâàëñÿ «Petits po;mes en prose», îí âûøåë îäíîâðåìåííî ñ ïóáëèêàöèåé «Âåñòíèêà Åâðîïû» â äåêàáðå 1882 ãîäà.  òîì æå ãîäó ïîÿâèëñÿ èòàëüÿíñêèé ïåðåâîä, à â 1883 — íåìåöêèé, àíãëèéñêèé, äàòñêèé, øâåäñêèé, ÷åøñêèé, ñåðáñêèé è âåíãåðñêèé[33].

«Ñòèõîòâîðåíèÿ â ïðîçå» Òóðãåíåâà «ââåëè íîâûé ïðîçàè÷åñêèé æàíð ìàëîé ôîðìû â ðóññêóþ ëèòåðàòóðó»[34]; â ïîñëåäóþùèå äåñÿòèëåòèÿ ïîÿâèëñÿ öåëûé ðÿä ïðîèçâåäåíèé òàêîãî ðîäà, â òîì ÷èñëå ó ß. Ï. Ïîëîíñêîãî, À. Í. ×åðíûøåâñêîãî, Â. Ì. Ãàðøèíà, Ê. Ä. Áàëüìîíòà, È. À. Áóíèíà, È. Ô. Àííåíñêîãî.

Ëèòåðàòóðà
Ïðèìå÷àíèÿ // È. Ñ. Òóðãåíåâ. Ïîëíîå ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé è ïèñåì â 30 òîìàõ. — Ì.: Íàóêà, 1982. — Ò. 10. — Ñ. 442—529.
Ïðèìå÷àíèÿ
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 442.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 444.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 445.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 445—446.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 447—448.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 449.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 452.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 452—453.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 454.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 455.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 457—458.
 Òóðãåíåâ. ÏÑ47Ñ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 474—475.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 476—477.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 477—478, 517—518.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 480—481, 484—485, 520—521.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 491—492.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 492—493.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 493—498.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 509—510.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 510—511.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 512—513.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 451.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 517.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 521—523.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 523.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 524.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 525.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 528.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 528—529.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 529.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 460—461.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 461.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 466—470.
 Òóðãåíåâ. ÏÑÑ. Ïðèìå÷àíèÿ, 1982, ñ. 464.
Ññûëêè

Ìåäèàôàéëû íà Âèêèñêëàäå
Òåêñò Ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå â Ïîëíîì ñîáðàíèè ñî÷èíåíèé è ïèñåì â 30 òîìàõ (1982) íà ñàéòå Èíñòèòóòà ðóññêîé ëèòåðàòóðû ÐÀÍ
Êîììåíòàðèè â Ñòèõîòâîðåíèÿì â ïðîçå â Ïîëíîì ñîáðàíèè ñî÷èíåíèé è ïèñåì â 30 òîìàõ (1982) íà ñàéòå Èíñòèòóòà ðóññêîé ëèòåðàòóðû ÐÀÍ
Òåêñò Ñòèõîòâîðåíèé â ïðîçå â Ïîëíîì ñîáðàíèè ñî÷èíåíèé è ïèñåì â 30 òîìàõ (1982) íà ñàéòå ÐÂÁ.
(Ìàòåðèàë èç Âèêèïåäèè).               
                )

Александр Петров, иллюстрация к книге Ивана Шмелёва «История любовная»

Роман Ивана Шмелева «История любовная»,
иллюстрациями к которому стали кадры из анимационного фильма «Моя любовь» (автор сценария, режиссер и художник — Александр Петров, обладатель анимационного «Оскара»).
Одно из самых лиричных произведений Ивана Шмелёва — история первой любви и поисков счастья, борьбы света и тьмы, чистоты и греха.

Мультипликатор и одновременно иллюстратор говорит: «После «Старика» (речь идёт о мультфильме «Старик и море», получившем «Оскар») я взял большую паузу, уж очень много энергии забирает каждый фильм. Когда работал в Канаде, так захотелось чего-то русского… Попало в руки собрание сочинений Шмелева, которого до этого я знал, в общем-то, довольно поверхностно. А когда вчитался в этот роман — так вот же оно, российское, близкое, родное. И — моё. Речь идёт именно о первой пробуждающейся любви — детской, наивной. И решительной, и глупой. Со всеми подробностями мятущейся романтической души. Роман написан настолько лёгким языком, и так непосредственны переживания героев… Я влюбился в язык Шмелева. История лирическая, поэтическая — об ответственности человека перед любимым и перед самой любовью.

Ксения Алексеева, иллюстрация к книге Кеннета Грэма «Ветер в ивах»

«Ветер в ивах» Кеннета Грэма —
одна из книг, которые с равным удовольствием читают дети и взрослые. В Англии её много лет ставят рядом с бессмертной «Алисой» Льюиса Кэрролла. Главных героев в книге несколько: крот Мол — романтик и мечтатель, его друг Рэт, принадлежащий к семейству водяных крыс, — реалист, Тод из знаменитого рода жаб — фантазёр и хвастун. Но в книге есть и другие герои: Река, на берегу которой происходит действие повести, Дремучий Лес, обширные луга вокруг. Они живые и одухотворенные. Эта классическая английская сказка, в которой сочетаются юмор и лиризм, проиллюстрирована молодым художником Ксенией Алексеевой с таким же мягким юмором, лиризмом и уютом.

«Ветер в ивах» возник, как это часто бывает с детскими книгами, из устных рассказов: в 1904 году, когда сыну Грэма исполнилось четыре года, отец начал рассказывать ему сказку, в которой участвовали Крот и Крыс; когда через несколько лет сына отправили на несколько месяцев к морю — Грэм продолжил свой рассказ в письмах. По свидетельству домашних и друзей, он и не думал о публикации своей повести. Сделать это его убедили друзья. Подобно Льюису Кэрроллу, который кардинально переработал рукопись «Приключений Алисы» перед публикацией, Грэм отредактировал и значительно дополнил свою повесть. Перевод её на русский язык был создан значительно позднее, чем перевод «Алисы»: в 1980-е годы. В новом издании издательство «Вита Нова» публикует перевод, созданный Виктором Луниным более 40 лет назад.

Артур Молев, иллюстрация к сборнику Осипа Мандельштама «Большая проза»

Новое издание Осипа Мандельштама «Большая проза»,
в которое вошли «Шум времени», «Феодосия», «Египетская марка», «Четвертая проза» и «Путешествие в Армению». Один из этих пяти текстов — «Четвертая проза» — стал своего рода символом веры советской неподцензурной словесности. Книга прозы Мандельштама вышла в свет в серии «Рукописи», посвящённой текстам со сложной издательской и читательской судьбой: распространявшимся в сам— и тамиздате, подвергавшимся цензуре… Издание стилизовано под издательскую папку с ещё не изданной рукописью. Иллюстрации созданы петербургским художником Артуром Молевым, многоплановое творчество которого включает в себя живопись и поэзию, анимацию и музыку; в течение нескольких лет он сотрудничал с известной рок-группой «АукцЫон» в качестве главного художника. Но проиллюстрированы не только тексты Мандельштама, но и комментарии: они дополнены чрезвычайно богатыми фотоматериалами. Комментарии, подготовленные Павлом Нерлером — директором Мандельштамовского центра Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» — и Сергеем Василенко — создателем музейной экспозиции «Осип Мандельштам», составляют почти половину тома.

Борис Диодоров, иллюстрация к книге Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями»

Сказка Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями»,
изданная одна в одном из лучших, если не лучшем, русском пересказе для детей — свободном пересказе 3ои Задунайской и Александры Любарской. Той самой Шурочки Любарской, которой посвящал стихи Николай Олейников. Соавторы работали в ленинградской редакции ДЕТГИЗА. Именно этот пересказ, впервые изданный в 1940 году, стал хрестоматийным детским чтением. Эта сказка открывает большой простор для фантазии художника: её поэтичные пейзажи, фантастические герои, запоминающиеся образы — чего стоит Бронзовый Карл, который гонится за маленьким Нильсом (конечно, Сельма Лагерлёф читала «Медного всадника»). В этом издании — больше 100 иллюстраций классика книжной иллюстрации Бориса Диодорова — знаменитый цикл работ, отмеченный множеством важнейших мировых наград, включая «Золотое яблоко» Международной биеннале иллюстрации в Братиславе.

Самая знаменитая сказка Нобелевского лауреата по литературе, Сельмы Лагерлёф, задумывалась как учебник для первого класса, как книга для чтения о шведской географии, геологии, ботанике и зоологии. Но то, что задумывалось как энциклопедия шведской природы и культуры, воспринимается детьми множества поколений как увлекательная сказка — одна из лучших в мире.

Поль Жув, иллюстрация к изданию «Книг Джунглей» Редьярда Киплинга

«Книги Джунглей» Редьярда Киплинга в иллюстрациях Поля Жува из редкого парижского библиофильского издания

Маугли, Багира, Шер-Хан — эти имена так же хорошо известны детям в нашей стране, как Айболит или Мойдодыр. Пусть дети и не назовут их создателя, пусть и не подозревают, что «Книги Джунглей» состоят не только из историй про Маугли. Впрочем, об этом не подозревают и многие взрослые. Рассказы из «Книги Джунглей», прежде чем они в 1894 году были собраны под одной обложкой, публиковались в английской и американской периодике. Через год вышла «Вторая Книга Джунглей». В этих сборниках рассказы о Маугли перемежаются стихами и историями, не связанными с ним сюжетно, а порой и географически.

В своей автобиографической прозе «Немного о себе» Киплинг пишет: «Рассказы о Маугли предстояло читать детям, прежде чем станет ясно, что они предназначены для взрослых».
Действительно, взрослые могут увидеть в книге не традиционную сказку с очеловеченными животными, но социальную сатиру на тупых бандар-логов или шакалов-лизоблюдов вроде Табаки, или притчу о «естественном человеке», или рассказ о противостоянии Востока и Запада. Но взрослые, да, пожалуй, и дети, любят «Книги Джунглей» не только за это. Это завораживающий мир, где каждый может сказать другому: «Мы одной крови, ты и я».

Александр Головин, эскиз костюма к спектаклю «Маскарад», вошедший в издание пьесы М.Ю. Лермонтова «Маскарад»

Издание «Маскарада» М.Ю. Лермонтова,
в котором материалом для иллюстраций стали эскизы и рисунки Александра Головина к знаменитому спектаклю Всеволода Мейерхольда 1917 года — самому дорогому спектаклю в истории российского театра. Спектакль на сцене императорского Александринского театра готовился шесть лет. Апофеоз перфекционизма и мастерства. 300 тысяч золотом. 4000 эскизов: завесы, кулисы, мебель, зеркала… чернильницы, бумажники, игральные карты… костюмы — каждая деталь была скрупулёзно продумана до последней серебряной или бронзовой нити: даже для маски, которая появлялась в спектакле в течение трёх минут. На сцене не было ни одного готового, «подборного» предмета — даже фарфоровые безделушки были изготовлены по эскизам Головина. Этот шедевр считался утраченным: в 1941 году в здание декорационных мастерских театра попала бомба. Но после возвращения Александринки из эвакуации выяснилось, что декорации не успели доставить после спектакля на склад, и почти все они уцелели. На описи сохранившихся предметов — резолюция тогдашнего руководителя театра Леонида Вивьена: «Спектакль с репертуара снять. Хранить вечно».

Александр Головин — один из самых ярких художников объединения «Мир искусства», обладатель Золотой и Серебряной медалей Всемирной выставки в Париже, академик Академии художеств, главный художник императорских театров.

Юрий Ващенко, иллюстрация к книге «Приключения Алисы в стране чудес»

«Приключения Алисы в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» в иллюстрациях Юрия Ващенко

В начале 2000-х «Вита Нова» издало двухтомник Льюиса Кэррола в иллюстрациях Юрия Ващенко, который давно стал библиографической редкостью. По многочисленным просьбам любителей «Алисы» издательство выпустило книгу большого, «подарочного» формата с этими работами и с комментариями Нины Демуровой, автора канонического перевода «Алисы» на русский язык.
В мире существует свыше 4000 иллюстрированных изданий «Алисы». Какие только художники не иллюстрировали эти сказки — и Сальватор Дали, который воспроизвёл в образах безумного чаепития свои знаменитые растекшиеся часы, известные по картине «Постоянство памяти». И автор серии книг о муми-троллях, писательница и художница Туве Янссон.

В этом ряду — и замечательные современные российкие художники Геннадий Калиновский и Юрий Ващенко. Работы Юрия Ващенко признаны в Британии одними из лучших иллюстраций к книгам об Алисе.
Бертран Рассел, философ, математик, пацифист и правозащитник предлагал издавать книги о приключениях Алисы под грифом «Только для взрослых». Действительно, математик и логик, физик или химик с любым уровнем образования найдут в ней несколько иные смыслы, чем дети. И всё-таки эти книжки остаются прекрасным сказочным детским чтением.

Титульный лист книги Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» с полным циклом цветных иллюстраций Йозефа Л

«Похождения бравого солдата Швейка» с полным циклом цветных иллюстраций Йозефа Лады из редкого пражского библиофильского издания 1955 года

Образ бравого солдата, равно простодушного и хитрого, нелепого и мудрого, уже неотделим от иллюстраций Йозефа Лады. Многие поколения читателей воспринимают Швейка именно таким, каким увидел его первый иллюстратор книги. «Я нарисовал Швейка, раскуривающего трубочку под летящими пулями и гранатами и рвущейся шрапнелью. Добродушное лицо, спокойное выражение, по которому понятно, что он себе на уме, но в случае необходимости может прикинуться дурачком», — писал Лада о своей первой картинке к тексту Гашека.

В марте 1921 года на пражских улицах появились плакаты, на которых было набрано: «Первая чешская книга, переведенная на важнейшие языки мира! Лучшая юмористически-сатиристическая книга мировой литературы! Триумф чешской книги за границей!». В то время, когда составлялся этот рекламный текст, не был еще дописан даже первый из тоненьких выпусков по тридцать две странички, которые затем еженедельно (правда, с нередкими перебоями) выходили до конца жизни автора и продавались по две кроны за штуку. Деньги на издание книги Гашеку ссудили слесарь, жестянщик и маляр. Книга стала значительнейшим явлением не только чешской, но и мировой культуры.

Это поистине народная книга. Ведь книга становится народной, когда имя героя знают лучше, чем имя автора. Дети читают о о Дон Кихоте, о Гулливере, о Робинзоне Крузо и Пятнице, но далеко не всегда могут назвать авторов этих книг. Гашека знают потому, что знают Швейка. Эту книгу читают и перечитывают со смехом — здоровым, не признающим никаких табу и авторитетов.

Г.А.В. Траугот, иллюстрация к изданию «Евангелие от Луки»

«Евангелие от Луки» в иллюстрациях Г.А.В. Траугот

Книга вышла в свет в серии «Священные тексты», в которую входят книги Ветхого и Нового завета. Можно сказать, что это Библия в 30 томах, каждый из которых откомментирован современными учёными и проиллюстрирован современным художником.

Как и все книги из этой серии, «Евангелие от Луки» — это светское издание. В него вошли и историко-литературные примечания, и статья о географическом и политическом положении Палестины во времена Иисуса Христа, и новые иллюстрации классика книжной графики Александра Траугота.

«Из всех евангелистов только у Луки есть эпизод с благоразумным разбойником — я особенно люблю это место Священного Писания. В бесчисленных изображениях голгофы я всегда всматривался в лицо раскаявшегося разбойника. Каждый художник давал свою собственную, индивидуальную характеристику этому персонажу, как будто хотел подчеркнуть, что в общем ряду лицо этого разбойника — чей-то документальный портрет», — говорит художник.

Библейские сюжеты и характеры были источником вдохновения для многих художников. Художники ХХI века рискуют встать в ряд великих предшественников — и смотрятся в этом ряду достойно.

Обложка книги «Японские народные сказки» с иллюстрациями Г.А.В. Траугот

Японские народные сказки в иллюстрациях Г.А.В. Траугот

Принято считать, что в сказках разных народов есть что-то общее. Что даже при несхожести сказочных персонажей сюжетные ходы и описанные ситуации напоминают друг друга. Есть даже принятая классификация стандартных сюжетов, повторяющихся в сказках стран и народов, далёких друг от друга географически и культурно. Но, кажется, японские сказки — совсем особенные, зачастую больше похожие на фантастику, чем на сказки. Они словно бы пришли с другой планеты, совсем из иного мира. Удивительно, но в этом «другом мире» действуют те же неотменяемые нравственные законы. Японские сказки очень психологичны, в них есть глубокое постижение души человека. И графика Г.А.В. Траугот, мягкая и лиричная, нежная и ироничная, очень подходит по духу к этим историям.
В издание вошло тридцать японских сказок, словарик и комментарии к текстам, составленные переводчицей Верой Николаевной Марковой.

Реклама

>

Перейти до основного вмісту