Смысл рассказа над пропастью во ржи

В 1951 году Сэлинджер опубликовал свое самое знаменитое сочинение – роман «Над пропастью во ржи», принесший ему мировую известность. Эта книга на долгие годы стала бестселлером. А имя ее героя, Холдена, – символом целого поколения, которое не желало мириться с несовершенством «взрослого» мира и искало для себя какое-нибудь действительно стоящее занятие.

• Холден Колфилд – главный герой. Подросток, вылетевший из школы. Находится в поиске себя и своего места в жизни.
• Фиби – сестра Холдена.
• Спенсер – учитель истории
• Мистер Антолини – бывший учитель Холдена.
• Стредлейтер – ненавистный сосед по общаге.

Глава 1

Повествование ведется от первого лица. Автором является Холден Колфилд. Он не собирается воспроизводить свою автобиографию, хочет только рассказать одну «сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством». Холдену семнадцать лет. У него на одной стороне головы много седых волос с самого детства. После этой истории он заболел туберкулезом, едва не умер, и родители отправили его в санаторий отдыхать и лечиться.

Старший брат Холдена, которого он называет Д. Б., работает в Голливуде. Раньше, когда Д. Б. жил дома, он «был настоящим писателем… написал мировую книжку рассказов “Спрятанная рыбка”». Холден считает, что работа в Голливуде – недостойное настоящего писателя дело, и всем сердцем ненавидит кино. Холден больше всего любит «книжки, в которых есть хоть что-нибудь смешное». Увлекают мальчика «такие книжки, что как их дочитаешь до конца – так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется». Его любимый писатель – Д. Б.

Холден учился в Пэнси. Это закрытая средняя школа в городке Эгерстаун. Холден ненавидел Пэнси. У многих ребят, которые там учились, родители считались очень богатыми, но все равно в школе было «полно жулья. Чем дороже школа, тем в ней больше ворюг». В этом году Холден не выдержал четыре экзамена из пяти и был исключен.

Началась эта история в субботу, когда шел футбольный матч с другим колледжем. «Считалось, что для Пэнси этот матч важней всего на свете. Матч был финальный, и, если бы школа проиграла, всем полагалось чуть ли не перевешаться с горя». На матч явились все студенты, кроме Холдена. К тому же Холден только что вернулся из Нью-Йорка с командой фехтовальщиков и спортом был сыт по горло. Соревнование фехтовальщиков в Нью-Йорке не состоялось, потому что Холден, капитан команды, забыл рапиры и снаряжение в вагоне метро. Они с товарищами сели не на ту ветку, и Холдену приходилось все время вскакивать и смотреть на схему, чтобы понять, где выходить. Ребята после этого бойкотировали его всю дорогу. Холдену это казалось смешным.

Глава 2

Холден не пошел на футбол оттого, что собрался зайти к старому преподавателю истории Спенсеру попрощаться перед отъездом. Старушка миссис Спенсер была искренне рада видеть Холдена. Им с мужем было около семидесяти лет. «И все-таки они получали удовольствие от жизни, хоть одной ногой и стояли в могиле». Например, Холдену очень понравилось, что однажды мистер Спенсер показал ему потрепанное индейское одеяло – они с миссис Спенсер купили его у какого-то индейца в Йеллоустонском парке. «Видно было, что старик Спенсер от этой покупки в восторге». По мнению Холдена, замечательно, когда «человек вроде старого Спенсера, из него уже песок сыплется, а он все еще приходит в восторг от какого-то одеяла».

Мистер Спенсер интересовался, что сказал Холдену директор школы, мистер Термер, во время беседы с глазу на глаз, когда принималось решение об отчислении мальчика из Пэнси. Холден понимал, что, в принципе, директор произносил много правильных слов: что жизнь – это честная игра и что надо играть по правилам. Однако у мальчика имелось на этот счет особое мнение. Играть честно в жизни невозможно, ибо, как и в спорте, если попадаешь в команду с высококлассными игроками, то действительно получается потрясающий результат. «А если попасть на другую сторону, где одни мазилы, – какая уж тут игра?»

Мистер Спенсер, не аттестовавший Холдена по истории, чувствовал перед мальчиком свою вину и пытался объяснить ему, почему он не мог поступить иначе. Холден действительно не уделял предмету никакого внимания. Учитель вынул тетрадь Холдена, в которой тот писал реферат на выбранную тему. Тетрадь Спенсер при этом держал «как навозную лепешку или еще что похуже». Он начал зачитывать «антинаучные» отрывки из реферата, а Холден «должен был сидеть и слушать эту несусветную чушь». В конце реферата мальчик сделал приписку для учителя: «Вот все, что я знаю про египтян. Меня они почему-то не очень интересуют, хотя Вы читаете про них очень хорошо». Холден «добавил эту проклятую приписку, чтобы Спенсеру не было неловко его проваливать».

Холден принялся «наворачивать» преподавателю, т. е. говорить то, что человек хотел услышать от него, а не то, что Холден думал на самом деле. Холден говорил неискренне, но зато складно и правильно. Он во всем винил только себя и свою лень и тупость, повторял Спенсеру, что нисколько не сердится на него и понимает, что тот просто исполнял свой педагогический долг по отношению к несобранному, нерадивому ученику. Думал же Холден во время своей патетической речи совершенно о другом. Он вспоминал «пруд в Центральном парке у Южного выхода: замерзает он или нет, а если замерзает, куда деваются утки? Может быть, подъезжает грузовик и увозит их куда-нибудь в зоопарк? А может, они просто улетают?»

Спенсер пытался вскрыть причины отчисления Холдена. Дело в том, что Пэнси – далеко не первая школа, откуда выгоняют Колфилда. Учитель поинтересовался, какого рода затруднения были у мальчика в предыдущих школах. Но он получил неожиданный ответ. Холден не провалил там ни одного экзамена, «просто ушел – и все, главным образом потому, что там была одна сплошная липа. Все делалось напоказ – не продохнешь».

Глава 3

Видно было, что Спенсер изо всех сил, из самых добрых побуждений старался помочь мальчику. Но Холден понимал, что они с ним «тянули в разные стороны», так что контакта не получилось. Спокойно объяснив старику-учителю, что не держит на него зла, Холден свалил все проблемы на свой переходный возраст и ушел под предлогом того, что ему надо перед отъездом забрать физкультурную форму из раздевалки спортзала.

Холден считал себя ужасным лгуном. Идя в магазин покупать какой-нибудь журнальчик, он запросто мог сказать знакомым, что идет в оперу. Соответственно, история про гимнастический зал была тоже враньем. На самом деле Холден просто отправился в свое общежитие.

Холден жил в корпусе имени некоего Оссенбергера. Это выпускник школы, который занимался прибыльным делом – строительством похоронных бюро и жертвовал на Пэнси много денег. Холден был уверен, «что он просто запихивал покойников в мешок и бросал в речку». Холден помнит, как Оссенбергер приезжал в школу, «сначала рассказал пятьдесят анекдотов вот с такой бородищей, хотел показать, какой он молодчага. Сила. А потом стал рассказывать, как он в случае каких-нибудь затруднений или еще чего никогда не стесняется – станет на колени и помолится богу». Холдена просто мутит от такой неприкрытой лжи, ломания комедии перед большой аудиторией. Ему противны эти преуспевающие, самодовольные, неискренние люди.

В общежитии Холден столкнулся с Робертом Экли. Экли тоже пропустил матч. Он вообще никогда никуда не ходил. Экли был старше Холдена, страшно сутулый, и зубы у него были гнилые. В школе его никто не любил и не дружил с ним. Экли ненавидел Стрэдлейтера, соседа Холдена по комнате, и никогда не заходил к ним, если Стрэдлейтер находился дома. Впрочем, по замечанию Холдена, Экли почти всех ненавидел.

Экли принялся бродить по комнате и трогать чужие вещи на столе и на тумбочке. Кроме того, он мешал Холдену читать книгу. Последнего подобное поведение сильно раздражало. Однако сколько раз Холден ни пытался донести свое раздражение до сведения Экли, тот делал вид, что не слышит его.

Глава 4

Экли уселся на подлокотник кресла Стрэдлейтера, угрожая сломать его, и стал чистить ногти. Холден считал это странной привычкой: «зубы у него были заплесневелые, в ушах – грязь, но ногти он вечно чистил. Наверно, считал, что он чистоплотный». В комнату влетел Стрэдлейтер, который собирался после матча на свидание. «Он всегда куда-то летел. Вечно ему было некогда, все важные дела». Стрэдлейтер попросил Холдена одолжить ему на вечер его шикарную замшевую куртку и отправился приводить себя в порядок.

Холдену было нечего делать, и он поплелся за Стрэдлейтером в умывальную «потрепать языком, пока он будет бриться». Стрэдлейтер всегда выглядел отлично, но и его Холден считал нечистоплотным. Он брился ржавой, в волосах, в засохшей пене бритвой, которую никогда не мыл. По мнению Холдена, Стрэдлейтер «безумно в себя влюблен. Он считал, что красивей его нет человека на всем западном полушарии. Он и на самом деле был довольно красивый – это верно. Но красота у него была такая, что все родители, когда видели его портрет в школьном альбоме, непременно спрашивали: «Кто этот мальчик?» Красота у него была какая-то альбомная».

Между делом Стрэдлейтер попросил Холдена написать за него сочинение по английскому языку, потому что у самого Стрэдлейтера, во-первых нет времени (он идет на свидание), а во-вторых, Стрэдлейтер сочинения пишет отвратительно. Причем Стрэдлейтер объяснял собственную неспособность писать сочинения тем, что неправильно расставляет запятые. Это всегда выводило Холдена из себя. Стрэдлейтеру требовалось сделать любое описание (комнаты, дома), «лишь бы вышло живописно». Холдену подобная просьба показалась хамством: ведь Стрэдлейтер прекрасно знал, что Холдена исключили из школы, и тем не менее имел наглость просить делать за себя уроки.

Холден поинтересовался, с кем Стрэдлейтер идет на свидание. Тот вдруг сообщил, что его девушка, Джейн Галлахер, знает Холдена. Позапрошлым летом они с Холденом вместе проводили каникулы. Джейн занималась балетом. Каждый день она упражнялась часа по два, даже в самую жару. Ее мать развелась с отцом, потом вышла замуж за какого-то алкоголика, который писал детективы для радио и бегал по всему дому голый, даже при Джейн. Последнее сообщение очень заинтересовало Стрэдлейтера. Холдену вдруг, без всякой причины, захотелось «сделать дураку Стрэдлейтеру двойной нельсон. Это такой прием в борьбе, хватаешь противника за шею и ломаешь насмерть». Однако вслух Холден принялся размышлять, не пойти ли ему поздороваться с Джейн. Впрочем, он не решился это сделать: не было настроения, а без настроения никогда ничего не получается. Холден только попросил Стрэдлейтера не говорить Джейн, что его вытурили из школы. «У Стрэдлейтера была одна хорошая черта. Ему не приходилось объяснять каждую мелочь».

Глава 5

Стрэдлейтер ушел, а Холден долго «думал о Джейн и о том, что у нее свидание с похабником Стрэдлейтером». Холден сильно нервничал.

Ближе к вечеру Холден с приятелем Мэлом Броссаром из команды борцов, решили поехать на автобусе в Эгерстаун поужинать, а может быть, и посмотреть какой-нибудь фильм. Холден позвал с собой и Экли, которого никто никогда никуда не приглашал. Тот согласился с таким видом, словно делал Холдену великое одолжение.

Пока Экли одевался, Холден открыл окно в комнате настежь и слепил снежок, но никуда его не швырнул, а зачем-то держал в руке. Когда ребята сели в автобус, кондуктор открыл дверцу и велел Холдену выбросить снежок. Тот сказал, что не собирается ни в кого кидать, но кондуктор не поверил. «Никогда тебе люди не верят», – сокрушенно подумал Холден.

Глава 6

Вернувшись в общежитие, Холден попытался сесть за сочинение для Стрэдлейтера, но вновь пришел Экли и, ковыряя на лице прыщи, «все говорил и говорил, монотонным таким голосом, про какую-то девчонку, с которой он путался прошлым летом». Холден был на сто процентов уверен, что весь рассказ Экли – от начала до конца сплошная липа. В конце концов Холдену «пришлось откровенно ему сказать, чтоб он выметался».

Холден никак не мог придумать, описание какого помещения составить для Стрэдлейтера, и решил описать бейсбольную рукавицу своего младшего покойного братишки Алли. У Алли была бейсбольная рукавица, очень «живописная, потому что он всю ее исписал стихами. Он написал эти стихи, чтобы можно было их читать, когда мяч к нему не шел и на поле нечего было делать». Алли умер от белокровия. Холден очень любил его, считал гораздо умнее себя. Алли был не только самый умный в семье, но и «самый хороший, во многих отношениях. Никогда он не разозлится, не вспылит». Когда Алли умер, Холден едва не сошел с ума. Тогда ему было тринадцать лет, и родители хотели показать его психиатру, потому что в ту ночь, когда умер Алли, Холден ночевал в гараже и перебил кулаком все стекла, сам не зная зачем.

Закончив сочинение и переписав в него стихи с рукавицы Алли, которую Холден все время возил с собой, как память о брате, он вновь начал изводить себя мыслями о том, что делают Джейн и Стрэдлейтер. У Холдена были все основания опасаться за репутацию Джейн, потому что он сам пару раз «ходил вместе с этим подлецом на свидания. У него совести нет ни капли. Он начинал с того, что охмурял свою барышню тихим, нежным, ужасно искренним голосом. Стрэдлейтер все уговаривал ее, голос у него был, как у президента Линкольна, ужасно честный, искренний, и потом наступала жуткая тишина».

Стрэдлейтер вернулся, поблагодарил за куртку, просмотрел сочинение и остался очень недоволен. Холден разорвал сочинение и молча лег на кровать. Через некоторое время он принялся расспрашивать Стрэдлейтера о том, как прошло свидание, стараясь, чтоб голос у него не дрожал. Узнав, что они торчали в машине Эда Бэнки, тренера по баскетболу, Холден вскочил с постели и вдруг ударил Стрэдлейтера со всей силы. Спустя мгновение Холден очутился на полу, а Стрэдлейтер сидел сверху, красный как рак. Холден кричал, чтобы Стрэдлейтер не воображал, что может путаться с кем угодно, называл его кретином. Драка кончилась тем, что Холден был залит кровью. Он дрался всего раза два в жизни, и оба раза неудачно. Холден пацифист по натуре.

Глава 7

Холден отправился в комнату Экли (сосед Экли уехал домой до вечера воскресенья) и попросил разрешения переночевать у него. Ему вдруг стало жутко тоскливо. Однако Экли долго «выпендривался», тянул с ответом. Холден не отвечал на вопросы о причине драки. Экли продолжал нудно расспрашивать, «он мог душу вымотать из человека». Наконец Холден заявил, что драка якобы произошла из-за того, что Стрэдлейтер сказал, что Экли гнусная личность, а Холден не мог ему спустить такую дерзость. Лежа ночью в комнате Экли, Холден вдруг совершенно отчетливо понял, что дальше так продолжаться не может. Он решил, что надо выкатываться из Пэнси сию же минуту – слишком там стало грустно и одиноко. Мальчик решил снять номер в отеле в Нью-Йорке и спокойно пожить там до среды, когда, по его расчетам домой должно было прийти официальное уведомление о его отчислении. Холдену не хотелось возвращаться домой, пока родители не получат письмо и не «переварят» его.

Холден очень быстро сложил оба своих чемодана и пересчитал деньги. Денег было немало. Бабушка как раз прислала ему на прошлой неделе перевод. Бабушка у Холдена была очень старая, и путала даты, а потому посылала ему деньги на день рождения раза четыре в год. Вытаскивая на лестницу чемоданы, Холден заорал во всю глотку: «Спокойной ночи, кретины!» Его радовала мысль о том, что он «разбудил всех этих ублюдков».

Глава 8

Холден сел в поезд, который шел в Нью-Йорк. Рядом с ним расположилась дама лет сорока, которая оказалась матерью одного из бывших одноклассников Холдена по Пэнси. «Сын ее был самый что ни на есть последний гад во всей этой мерзкой школе», потому что идя из умывальной всегда старался «ударить кого-нибудь мокрым полотенцем, да еще ударить побольнее… такие не только в детстве сволочи, они всю жизнь сволочи». Но у самой женщины была удивительно милая улыбка, и Холден принялся «наворачивать», т. е. говорить ей приятные вещи о сыне, потому что матерям «только рассказывай, какие у них великолепные сыновья». Представился Холден при этом Рудольфом Шмитом (Рудольф Шмит – старый швейцар в общежитии). Холден говорил, что сын дамы – «очень своеобразный человек, его не сразу узнаешь», т. е. вежливый, скромный и проч. Видно было, как даме приятно слушать вранье Холдена, и он старался вовсю.

Глава 9

На Пенсильванском вокзале в Нью-Йорке Холден первым делом пошел в телефонную будку. Ему хотелось позвонить матери Джейн Галлахер, узнать, когда у Джейн начинаются каникулы, но потом он передумал, потому что звонить уже было поздно. Потом он решил позвонить своей подружке Салли Хейс, потом «одному типу, с которым учился в Хуттонской школе, Карлу Люису», но поскольку Холден его недолюбливал, кончилось тем, что он никому не стал звонить и, простояв минут двадцать в телефонной будке, убрался восвояси.

Глава 10

В гостинице Холдену «дали ужасно унылый номер». Ему, правда, было все равно. «Когда настроение скверное, не все ли равно, что там за окошком». Когда портье ушел, Холден стал смотреть в окно, не снимая пальто. Напротив помещалась другая гостиница. В ее окне Холден увидел, как пожилой мужчина «вынул из чемодана женскую одежду, надел узкое черное платье и стал ходить по комнате маленькими шажками, как женщины ходят, и курить сигарету и смотреться в зеркало. В другом окне видно было, как мужчина и женщина брызгали друг в друга водой изо рта».

Холдену приходит мысль о том, что в душе он «страшный распутник». Иногда он представлял себе ужасные гадости и мог бы даже сам их делать, если б представился случай.

«Если разобраться, так это просто пошлятина. По-моему, если тебе нравится девушка, так нечего с ней валять дурака, а если она тебе нравится, так нравится и ее лицо, а тогда не станешь безобразничать и плевать в нее чем попало. Плохо то, что иногда всякие глупости доставляют удовольствие».

Холден старался придумать повод, чтобы позвонить Джейн. Но настроение у него было скверное, и он принялся обдумывать, как бы его поправить. В бумажнике он отыскал адрес, который ему дал летом знакомый, – «адрес одной особы, не то чтобы настоящей шлюхи, но, как говорил этот малый из Принстона, она иногда и не отказывала». Однако ночной звонок не принес желаемого результата. Особа по имени Фэй Кэвендиш отказалась встречаться с Холденом в такой поздний час.

Холден принялся переодеваться, чтобы сходить в ночной клуб «Сиреневый зал» при гостинице. Он все время хотел позвонить своей младшей сестренке Фиби, которая отличалась тонкой интуицией и хорошо понимала Холдена.

Фиби – родной человечек, она бы положила конец скверному настроению и неприятностям Холдена. Она хорошенькая, умная девочка, у нее отличные отметки в школе. Ей десять лет. Фиби очень сообразительная, но не по-детски привязчивая. По примеру Д. Б., девочка тоже пишет книжки про девушку-сыщика по имени Гизела Уэзерфилд. «Она как будто сирота, но откуда-то появляется ее отец. А отец у нее “высокий привлекательный джентльмен лет двадцати”».

Холден понял, что звонить Фиби тоже уже поздно, и отправился в ночной клуб. Он подсел за столик к каким-то трем девицам-провинциалкам, которые ничего умного сказать не могли, а только глазели по сторонам в поисках столичных знаменитостей, «как будто ждут, что сейчас в зал ввалится толпа кинозвезд». Однако, когда Холден пригласил одну из них на танец, она танцевала очень хорошо – очень пристойно, легко, послушно, «не выпендриваясь», и это очень нравится Холдену. Он ценил в партнерше естественность в танце. Однако общаться с девицей было совершенно невозможно, она не слушала собеседника и все время переспрашивала. Она специально приехала в Нью-Йорк бог знает откуда только для того, «чтобы встать чуть свет и пойти смотреть дурацкую программу в Радио-сити; от этого так скверно стало на душе, просто вынести невозможно».

Не найдя общего языка с провинциалками, Холден вновь впал в тоску. «Нет такого кабака на свете, где можно долго высидеть, если нельзя заказать спиртного и напиться. Или если с тобой нет девчонки, от которой ты по-настоящему балдеешь». Так что Холдену ничего не осталось, как убраться из ночного клуба. Выходя, Холден опять вспомнил про Джейн Галлахер. Ее теперешний образ подружки развратного Стрэдлейтера (такой же, как все его подружки-ломаки) не вязался с теми представлениями, которые остались у Холдена после личного общения с Джейн. Они с ней все лето каждое утро играли в теннис, а после обеда – в гольф, все время были вместе. Именно тогда Холден понял, что «вовсе не надо ухаживать за девчонкой, для того чтобы с ней подружиться».

Нельзя сказать, чтобы Джейн была красавица, но Холдену она по-настоящему нравилась. Она читала много хороших книг и любила стихи. Кроме своих родных, Холден только ей показывал рукавицу Алли, всю исписанную стихами. Джейн было интересно, она любила про него слушать.

Глава 11

Холден вспомнил тот единственный раз, когда они с Джейн поцеловались, да и то не по-настоящему. Была суббота, и дождь лил как из ведра. Холден с Джейн играли в шашки. На террасу вышел ее отчим, которого ребята считали отвратительным типом. Джейн не реагировала на его появление, не ответила, когда он спросил, есть ли в доме сигареты. И вдруг Холден заметил, что девочка плачет. Он встал, подошел к ней и заставил ее потесниться, чтобы сесть с ней рядом, и принялся целовать ее куда попало: в глаза, в нос, в брови, даже в уши. Только в губы не поцеловал, она все время отводила их. Потом Джейн встала, пошла в комнату, надела свой свитер, красный с белым, от которого Холден «просто обалдел», и они пошли в какое-то кино. Холден так и не узнал, из-за чего она рыдала. Холдену было удивительно хорошо с Джейн. В кино они всегда держались за руки. С Джейн почему-то не приходилось беспокоиться, потеет ладонь или нет. Однажды в кино Джейн вдруг ласково погладила Холдена по голове. Это произвело на него потрясающее впечатление.

Глава 12

Холден потащился в ночной кабак к Эрни. Эрни – громадного роста негр, пианист. Он был снобом и не разговаривал с посетителями, если те не были знаменитостями, но играл на рояле он замечательно.

Холден поехал к Эрни на такси. Мальчик разговорился с водителем, задал ему живо волнующий его вопрос – о том, куда деваются утки в пруду в Центральном парке. Водитель неожиданно заинтересованно начал обсуждать этот вопрос. Ничего путного насчет уток он сообщить не сумел, зато дал точную справку относительно рыб: «Рыбы никуда не деваются. Рыбы там и остаются. Сидят себе в пруду, и все». Водитель принял вопрос близко к сердцу, объяснял, кипятясь, что рыбы живут в самом льду, потому что они от природы такие, вмерзают в лед на всю зиму. Холден смущенно примолк, не хотел ввязываться в дискуссию.

Народу у Эрни было очень много. «Больше всего пижонов из школ и колледжей». Стояла тишина, как в церкви, – сам Эрни играл на рояле. У него над роялем висело огромное зеркало, и сам он был освещен прожектором, чтоб все видели его лицо, когда он играл. Рук видно не было. Холден подумал, что если б он сам играл на рояле или на сцене и нравился «этим болванам», то считал бы это личным оскорблением. Они всегда хлопают не тому, чему надо. Если бы Холден был пианистом, он бы заперся в кладовке и там играл.

Холден заказал виски, потому что у Эрни всем подавали, даже шестнадцатилетним, там было почти темно, а кроме того, никому ни до кого дела не было. «Даже на наркоманов внимания не обращали. Вокруг были одни подонки». Холден прислушивался к разговорам за соседними столиками. Таких скучных разговоров он никогда не слыхал. Ему казалось, что собеседники не слушают друг друга, а просто вынуждены находиться вместе. Например, если девушка некрасивая, ей ничего не остается, как слушать любого дурака, лишь бы он пригласил ее куда-нибудь. Или, если девушка красивая, ей все равно приходится пересиливать себя и слушать чушь, которую несет какой-нибудь хлюпик из аристократического семейства, потому что ей надо хорошо выйти замуж.

Холден столкнулся у Эрни с девицей, за которой прежде ухаживал Д. Б., Лилиан. Лилиан познакомила Холдена со своим новым кавалером, моряком. Звали его капитан Блоп. «Он был из тех, кто думает, что его будут считать бабой, если он не сломает вам все сорок пальцев, когда жмет руку». Разговаривать с ними Холдену было не о чем, и он ушел из кабака.

Холден прошел пешком до самого отеля – сорок один квартал – не потому, что ему хотелось погулять, а потому, что ужасно не хотелось опять садиться в такси. По дороге он все время думал о том, какой он слабый и трусливый. Он представлял, как вел бы себя, если б у него что-то украли и имя вора стало ему известно. Холден «вышел бы из его комнаты и даже не дал бы ему по морде. А потом, наверно, пошел бы в уборную, выкурил бы тайком сигарету и делал бы перед зеркалом свирепое лицо. Неприятно быть трусом».

Холден считал, что его большой недостаток – то, что ему безразлично, когда у него что-нибудь пропадает. «Другие могут целыми днями искать, если у них что-то пропало. А у него никогда не было такой вещи, которую он бы пожалел, если б она пропала. Может быть, он поэтому и трусоват. Впрочем, нельзя быть трусом. Если ты должен кому-то дать в морду и тебе этого хочется, надо бить». Но Холден не способен это сделать. Ему «легче было выкинуть человека из окошка или отрубить ему голову топором, чем ударить по лицу».

Глава 13

Холден добрался до своего отеля. Спать ему не хотелось, жить тоже. Настроение стало отвратительным. Он «влип» в ужасную историю. Не успел Холден войти в лифт, как лифтер предложил ему на ночь проститутку. Принципиально Холден был против таких вещей, но его «до того тоска заела, что он даже не подумал». Он согласился взять «девочку на время» за пять долларов. Он не знал, как себя вести с проституткой, и на всякий случай почистил зубы и надел чистую рубашку. Холден сильно нервничал, потому что подобных отношений с женщиной он еще не изведал.

«Сколько раз представлялся случай потерять невинность, но так ничего и не вышло. Вечно что-нибудь мешает». Если девушка говорила ему «нет», Холден всегда слушался, потому что ему было жалко девушку. Он подумал, что мог бы чему-то научиться у проститутки на тот случай, если ему когда-нибудь придется жениться. Из головы у Холдена не шла «гадостная» книжка про некоего Бланшара, который жил на Ривьере, в Европе, и в свободное время «главным образом лупил палкой каких-то баб». Там упоминалось, что настоящий мужчина должен уметь обращаться с телом женщины, как скрипач со скрипкой. Образ скрипки крепко засел у Холдена в сознании и не давал ему покоя. А оставшись наедине с девушкой, Холден совершенно не знал, что с ней надо делать.

В дверь вошла совсем молоденькая девчонка. Холдену стало ужасно не по себе, когда она сняла платье. Он только смутился и ничего не почувствовал. Он растерялся и в конце концов предложил ей взять деньги просто так и поболтать с ним. Холден даже выдумал причину, по которой он не может воспользоваться предложенной услугой, – будто ему должны делать операцию на клавикорду. Девица устроилась у него на коленях, вела себя с ним грубо. Чтобы отвязаться от этой чужой и противной девки, Холден отдал ей деньги. Однако девица потребовала десять долларов вместо пяти. Холден выставил ее за дверь, сел в кресло и выкурил две сигареты подряд. За окном уже светало. Холдену было до невозможности тоскливо и одиноко. Он стал разговаривать вслух с Алли, мысленно воображая реальные ситуации из их с братом жизни, когда Холден мог бы вести себя добрее (например, позволить Алли взять велосипед, тогда как в реальности не дал и проч.).

Холден лег и хотел помолиться, но у него ничего не вышло. Он не мог молиться вообще и терпеть не мог священников. В школах, где Холден учился, все священники проповедовали масляными противными голосами

Глава 14

Утром к Холдену явилась проститутка в сопровождении дюжего лифтера и потребовала денег. Лифтер жестоко избил Холдена, девица вытащила деньги у него из бумажника. Холден ничего не смог сделать, поскольку лифтер угрожал, что иначе его благополучные родители узнают о том, что их сын провел ночь с девкой.

Избитый, истекающий кровью Холден поплелся в ванную. По дороге он стал воображать, что у него пуля в кишках и он идет в ванную за добрым глотком виски, чтобы успокоить нервы и начать действовать. Холден представил себе, как выходит из ванной уже одетый, с револьвером в кармане, и всаживает шесть пуль прямо в жирный, волосатый живот лифтера. Холден мечтал о том, как после совершения мести он позвонил бы Джейн, чтобы она пришла и перевязала рану. Он представил себе, как она держит сигарету у его губ, а он истекает кровью.

«Проклятое кино! Вот что оно делает с человеком». Когда Холден вернулся к реальности, ему больше всего хотелось покончить с собой, выскочить в окно. Он и выскочил бы, если б был уверен, что кто-нибудь сразу подоспеет и прикроет его. Не хотелось, чтобы «какие-то любопытные идиоты смотрели», как он лежит весь в крови. Часов около десяти Холден позвонил Салли Хейс и пригласил ее на утренний спектакль. Она с радостью согласилась. По признанию Холдена, у него «от нее скулы сворачивало, но она была удивительно красивая».

Глава 15

До встречи с Салли Холден отправился завтракать и познакомился с двумя монахинями. У них были скромные, очень дешевые чемоданы. Холдену вспомнилась история с Диком Слеглом, его товарищем по комнате, с которым он жил вместе несколько лет назад. У него были «дрянные чемоданы. Он их держал у себя под кроватью, а не на полке, чтобы никто не видел их рядом с чемоданами» Холдена. Стараясь быть тактичным, Холден тоже спрятал свои чемоданы, чтобы лишний раз не напоминать Дику о разнице их имущественных положений. Но едва Холден это сделал, Дик вытащил их и опять поставил на полку. Холден только потом понял, зачем он это сделал: он хотел, чтобы все думали, что это его чемоданы. Дик называл вещи Холдена мещанскими, что однако не мешало Дику вечно одалживать их у Холдена. Мальчики жили вместе всего два месяца, а потом оба стали просить, чтобы их расселили. И самое смешное, что, когда они разошлись, Холдену ужасно не хватало Дика, потому что у него было настоящее чувство юмора.

«Все дело в том, что трудно жить в одной комнате с человеком, если твои чемоданы настолько лучше, чем его, если у тебя по-настоящему отличные чемоданы, а у него нет. Вы, наверно, скажете, что если человек умен и у него есть чувство юмора, так ему наплевать. Оттого я и поселился с этой тупой скотиной, со Стрэдлейтером. По крайней мере, у него чемоданы были не хуже моих».

Холдену очень понравились монахини, и он пожертвовал им десять долларов. Они обе так его благодарили, что ему стало неловко. Одна из монахинь рассказала, что приехала в Нью-Йорк, чтобы преподавать английскую литературу. Холдену неловко было говорить с ней на эту тему – ведь во многих произведениях, в частности, в «Ромео и Джульетте», которые он читал в этом году, сюжет повествует о любви. Холден не знал, как относится к этому вопросу монахиня. Но она говорила с ним очень естественно, это-то и понравилось мальчику. Он признался ей, что в «Ромео и Джульетте» ему больше остальных нравился Меркуцио, а эпизод гибели Меркуцио заставил горевать намного сильнее, чем когда умерли Ромео и Джульетта. Меркуцио был умный, веселый, а Холдена всегда злость брала, когда таких убивают, да еще по чужой вине. «С Ромео и Джульеттой дело другое – они сами виноваты».

Глава 16

Холдену было очень приятно разговаривать с монахинями. Но было бы еще приятнее, если б он не боялся, что они каждую минуту могут спросить, католик он или нет. Эти две монахини долго не выходили у Холдена из головы. Он пытался представить, как бы смотрелись на их месте его родственницы. Его родная тетя очень много занималась благотворительностью, но она всегда была отлично одета, и когда занималась благотворительностью, она тоже была отлично одета, губы накрашены и проч. Холден пошел на Бродвей. Он искал магазин, чтобы купить пластинку «Крошка Шерли Бинз» для Фиби. Пластинку эту напела лет двадцать назад певица-негритянка Эстелла Флетчер. Она ее пела по-южному, даже по-уличному, оттого выходило ничуть не слезливо и не слюняво. Холден слышал пластинку у одного знакомого, и она сразу полюбилась ему.

Навстречу Холдену попалась семья. Родители разговаривали, а на маленького сына совсем не обращали внимания. «А мальчишка был мировой. Он шел не по тротуару, вдоль него у самой обочины, по мостовой. Он старался идти точно по прямой, мальчишки любят так ходить. Идет и все время напевает себе под нос такую песенку: «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…» И голосишко у него был забавный. Пел он для собственного удовольствия, это сразу было видно. Стало веселее. Даже плохое настроение прошло».

Глава 17

Купив пластинку, Холден взял два билета в театр на спектакль «Я знаю любовь». Холдену не особенно хотелось смотреть эту пьесу, но он знал, что «Салли жить не может без кривлянья».

Холден не любил ходить в театр, потому что ненавидел актеров. По его мнению, «они ведут себя на сцене совершенно непохоже на людей. Хорошие актеры иногда довольно похожи, но не настолько, чтобы было интересно смотреть. А кроме того, если актер хороший, сразу видно, что он сам это сознает, а это сразу все портит». Когда играет актер, Холден почти ничего не воспринимает, и потом ему все равно приходится читать пьесу самостоятельно. Это оттого, что он боится, что актер начнет кривляться и делать все напоказ.

Прежде чем отправиться на спектакль, Холден пытался найти Фиби в парке, где она обычно гуляла, – чтобы отдать ей пластинку. Знакомые ребята сказали, что Фиби с классом на экскурсии в Музее этнографии. Холден отлично знал, где находится этот музей, и пошел прямиком туда. «А потом случилась глупейшая штука. Холден подошел к музею и сразу почувствовал, что ни за какие деньги туда не пойдет. Не тянуло туда – и все, а ведь он весь парк прошел и так ждал этого».

Холден взял такси у входа в музей и поехал в отель «Билтмор». Ехать не хотелось, но он уже назначил там встречу с Салли.

Холден приехал слишком рано, сел на диван и стал разглядывать девчонок. Холден подумал, что большинство из них «выйдут замуж за каких-нибудь гнусных типов. За таких типов, которые только и знают, что хвастать, сколько миль они могут сделать на своей дурацкой машине, истратив всего галлон горючего. За таких типов, которые обижаются как маленькие, когда их обыгрываешь не только в гольф, но и в какую-нибудь дурацкую игру вроде пинг-понга. За очень подлых типов. За типов, которые никогда ни одной книжки не читают. За ужасно нудных типов».

Салли появилась на лестнице. Она была так красива, что Холдену захотелось на ней жениться. В такси он вдруг объяснился Салли в любви, отлично понимая, впрочем, что это было вранье. «Но соль в том, что Холден сам в ту минуту был уверен в этом». Спектакль Холдена совершенно не тронул, потому что артисты «так играли, как будто все время понимали, что они – знаменитые. Когда что-нибудь делаешь слишком хорошо то, если не следить за собой, начинаешь выставляться напоказ». В антракте Холден с Салли пошли курить «вместе с остальными пижонами. Никогда в жизни не видел столько показного ломанья». Салли заметила знакомого пижона, которого Холден сразу определил как светского льва и аристократа. Пижон взялся усталым голосом критиковать спектакль, а Салли на все лады ему поддакивала. Холдену было тошно смотреть на нее.

После спектакля Салли предложила ехать кататься на коньках в Радио-сити, потому что там давали напрокат короткие юбочки, и она хотела лишний раз щегольнуть перед кавалером хорошенькой фигуркой. Однако каталась она плохо, сильно устала и очень обрадовалась, когда представилась возможность пойти отдохнуть в бар и не «выделываться». В баре на Холдена неожиданно «накатило». Он решил поговорить с Салли как с близким человеком, обнажить перед девушкой душу, поделиться теми кошмарами, которые лишили его покоя, попросить помощи. Холдену все осточертело. Он ненавидел жить в Нью-Йорке, ездить в такси и в автобусах, где орет кондуктор, ездить в лифтах, знакомиться с ломаками и пижонами, мерить без конца костюмы, когда просто хочется выйти на улицу. Его раздражало, что люди сходят с ума по машинам. Холдену это не интересно. Ему казалось, что лучше завести лошадь, потому что в лошадях хоть есть что-то человеческое.

Холден признался, что единственное, что держит его в Нью-Йорке – это Салли. У него началась депрессия после отчисления из Пэнси. Он ненавидел все школы, в которых учился. «Сплошная липа. И учатся только для того, чтобы стать какими-нибудь пронырами, заработать на какой-нибудь треклятый «кадиллак», да еще вечно притворяются, что им очень важно, проиграет их футбольная команда или нет. А целые дни только и разговору что про выпивку, девочек, и у всякого своя компания, какая-нибудь гнусная мелкая шайка».

Холден предложил Салли уехать вместе с ним навсегда, жить в туристских лагерях, пока деньги не кончатся. Потом он найдет работу, они поселятся где-нибудь у ручья, а потом поженятся. Салли злым голосом ответила, что он еще слишком мал, чтобы думать о таких вещах, что работать он не может и не умеет. Подобные планы имеет смысл строить, «когда все будет можно» (т. е. когда Холден окончит университет и они с Салли поженятся). Но Холден знал, что «тогда уже будет не то». Они оба будут обременены кучей социальных предрассудков и обязанностей.

Холден «будет работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег, и ездить на работу в машине или в автобусах по Мэдисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино, смотреть дурацкие короткометражки, и рекламу боевиков, и кинохронику. Холден был ужасно зол на себя, что затеял этот разговор».

Разговор кончился тем, что Холден выругался на Салли, потому что она его «довела». Холден извинялся, но она и слушать не хотела. Даже расплакалась. Тогда Холден захохотал, встал и ушел без нее. Он знал, что не надо было ее бросать, но ему уже все осточертело. Самое страшное для Холдена было то, что он искренне предлагал ей бежать с ним и жить у ручья.

Глава 18

Холден снова подумал о Джейн, но так и не позвонил ей. Он вспомнил, что ни разу с ней не танцевал. Она ходила на танцы с отвратительным типом, с Элом Пайком. «Сплошные мускулы – и никаких мозгов. Ей было его жаль, да она и не притворялась. Вся беда с девчонками в том, что, если им мальчик нравится, будь он хоть сто раз гадом, они непременно скажут, что у него комплекс неполноценности, а если мальчик не нравится, будь он хоть самым славный малый на свете, с самым настоящим комплексом, они все равно скажут, что он задается». В конце концов Холден позвонил Карлу Люису. Люис был старше Холдена года на три, и Холден его не особенно любил, но Карл был очень умный – «у него был самый высокий показатель умственного развития во всей школе». Карл договорился с ним о встрече на вечер. Чтобы скоротать время, Холден пошел в кино. Перед фильмом «на сцену выкатился на роликах человек во фраке и стал нырять под маленькие столики. Катался он здорово, но Холдену было скучновато, потому что он все время представлял себе, как тот целыми днями тренируется, чтобы потом кататься по сцене на роликах…

Фильм был до того гнусный, что Холден глаз не мог отвести. Но кого Холден никак не мог понять, так это даму, которая сидела рядом и всю картину плакала. И чем больше там было липы, тем она горше плакала. Можно было бы подумать, что она такая жалостливая, добрая… С ней был маленький сынишка, ему было скучно до одури, и он все скулил, что хочет в уборную, а она его не вела. Все время говорила – сиди смирно, веди себя прилично. Волчица и та, наверно, добрее».

Холден вспомнил, как Д. Б. рассказывал им с Алли, как он был на войне. Алли считал, что Д. Б. это было полезно, потому что он писатель и теперь ему есть о чем писать. Однако Д. Б. «заставил Алли принести ему бейсбольную рукавицу со стихами и потом спросил: кто лучше писал про войну – Руперт Брук или Эмили Дикинсон? Алли говорит – Эмили Дикинсон», которая на войне никогда не была. Так что, причина совсем не в личном опыте, а в искренности чувств, когда берешься делать какое-то дело.

Холдену казалось, что он бы с ума сошел, если б ему пришлось служить в армии. Обдумывая свою гражданскую позицию, он пришел к выводу, что когда начнется война, лучшим для него выходом будет, чтобы его вывели и расстреляли. Холден рад изобретению атомной бомбы. Как только начнется война, Холден сразу усядется прямо на эту бомбу, и его проблемы будут решены.

Холден отправился на встречу с Карлом Люисом в Викер-баре. Это «ужасно изысканный бар, и все пижоны туда лезут». Холден уважал Люиса за широкий кругозор и за эрудицию. В школе, где они собственно и познакомились, Льюс считался репетитором-старшеклассником Холдена. Из всех учеников школы у Люиса оказался самый большой словарный запас. (Учителя устраивали специальные тесты). Но Люис, вместо того, чтобы натаскивать Холдена по разным предметам, «только и делал, что вел разговоры про секс поздно ночью», причем знал про сексуальную ориентацию всех киноактеров и знаменитых людей.

«Просто иногда трудно поверить, что все эти люди – киноактеры и прочее – либо педерасты, либо лесбиянки. Холден иногда ночь не спал, все боялся – вдруг тоже станет психом».

Глава 19

В Викер-баре Льюс сообщил Холдену, что встречается с китаянкой, скульпторшей лет тридцати, потому что восточная философия его больше удовлетворяет, чем западная. Люис считал, что любовь – это общение не только физическое, но и духовное. Холден пытался поговорить с Люисом об этом поподробнее, поскольку, по его мнению, любовь – это в первую очередь духовное общение, но Люис, не выслушав, оборвал его и ушел.

Глава 20

Холден напился, пошел в гардеробную и разревелся оттого, что ему было очень одиноко и грустно. Холден пошел ночью в парк посмотреть на уток и вдруг разбил сестренкину пластинку. Он вынул осколки из конверта и сунул в карман. Уток на пруду не оказалось. Холден сильно замерз и вообразил, что у него начнется воспаление легких и он умрет. Холден представил себе, «как миллион притворщиков явится на его похороны. Они все прискакали, когда Алли умер, вся их свора. Холдена там не было, Холден лежал в больнице. Пришлось лечиться – Холден порезал руку».

Холдену не хотелось, чтобы его похоронили на кладбище. Он надеялся, что, когда он умрет, найдется умный человек и вышвырнет тело Холдена в реку. Он ненавидел кладбище с тех пор, как не стало Алли. Холден несколько раз ходил туда на могилу Алли вместе с родителями. Его бесило, что в дождь «все посетители кладбища мчались к своим машинам. Они-то могут сесть в машины, включить радио и поехать в какой-нибудь хороший ресторан обедать – все могут, кроме Алли».

Глава 21

Перед смертью Холден решил сходить домой и повидать Фиби. Ключ от квартиры у Холдена был с собой, и он задумал пробраться потихоньку в квартиру. Фиби спала в кабинете Д. Б. Она любила спать там в отсутствие старшего брата, потому что это была самая большая комната в квартире и там стоял огромный старый стол. Холден включил свет, но сестренка не шелохнулась. Он поворошил ее учебники и блокноты на столе. Холден даже прочитал ее записную книжку, улыбнулся той милой чепухе, что волновала Фиби.

Наконец Холден решил разбудить Фиби. Он боялся, что явятся родители, а ему хотелось повидаться с ней наедине. Фиби проснулась и обняла Холдена. Она сразу же пригласила брата на спектакль, в котором она будет участвовать – «Рождественская пантомима для американцев». В пьесе у Фиби самая большая роль. Сестренка рассказала Холдену, что видела потрясающий фильм «Доктор». Главный герой, врач, убил неизлечимо больную девочку. «Его на всю жизнь посадили в тюрьму, но эта девочка, которую он придушил одеялом, все время является ему во сне и говорит спасибо за то, что он ее придушил. Оказывается, это милосердие, а не убийство. Но все равно он знает, что заслужил тюрьму, потому что человек не должен брать на себя то, что полагается делать богу».

Общаясь с Фиби, Холден успокоился, перестал волноваться, что его поймают дома. Она пожаловалась, что один мальчишка из школы преследовал ее и даже столкнул с лестницы. Фиби кажется, что он ее ненавидит, поэтому они с подружкой измазали мальчишке весь свитер чернилами. Но Холден объяснил, что, возможно, она просто нравится этому глупому мальчишке, так что «нельзя человеку за это мазать свитер чернилами».

Глава 22

Фиби вдруг пристально посмотрела на брата и почему-то догадалась, почувствовала, что его выгнали из Пэнси. Ей стало безумно жаль Холдена, она уверена, что отец убьет его за это. Холден принялся утешать девочку, сказал, что найдет себе временную работу на каком-нибудь ранчо. Он уверен, что отец пощадит его – в крайнем случае накричит опять, а потом отдаст в военную школу.

Фиби принялась расспрашивать брата о причинах его отчисления. Но ему было до того тошно, что он взмолился, чтобы она прекратила свои расспросы. «Все спрашивают, выдержать невозможно. Зачем, зачем… По тысяче причин! В такой гнусной школе я еще никогда не учился. Все напоказ. Все притворство. Или подлость».

Холден в качестве примера гнусности и подлости привел Фиби один случай, когда на вечере выпускников один старикашка попросил его показать, где находится уборная. Оказалось, что он стремился туда, чтобы проверить, сохранились ли на двери туалета его инициалы, которые он там вырезал, когда сто лет назад учился в Пэнси.

Однако Фиби не разделяет позицию брата относительно школы и людей вообще. По ее мнению, Холдену вообще ничего никогда не нравилось. Холден еще больше расстроился, когда она так сказала. Фиби попросила его сказать ей, что он в принципе любит. К несчастью, Холден никак не мог собраться с мыслями. Ему было трудно сосредоточиться. Холден вспомнил жуткий трагический случай, который произошел с ним в школе. У них учился некто Стейбл, хам и хулиган. Невзрачный, слабый «Джеймс Касл назвал его самовлюбленным остолопом, и один из дружков Стейбла пошел и донес ему. Тогда Стейбл с шестью другими гадами пришел в комнату к Джеймсу Каслу, запер двери и попытался заставить его взять свои слова обратно, но Джеймс отказался. Тогда они за него принялись. Они с ним сделали ужасную гадость, но он все-таки не соглашался взять свои слова обратно, этот Джеймс Касл. Вместо того чтобы отказаться от своих слов, он выскочил из окна». Мертвый Джеймс лежал на асфальте, кругом расползлась лужа крови, зубы у него вылетели, все боялись к нему подойти. Подошел только учитель мистер Антолини, накрыл Джеймса своей курткой, ничуть не заботясь о том, что куртка вся испачкается в крови. На Джеймсе был свитер, который Холден дал ему поносить. «Тем гадам, которые заперлись с ним в комнате, ничего не сделали, их только исключили из школы».

Об этом Холден рассказывает сестре, объясняя, что такой поступок, как совершил Джеймс Касл, ему нравится. Еще ему всегда нравилось сидеть и разговаривать с Фиби или с Алли по душам. Но Фиби раздражает, что Холден все время повторяет одно и то же. К тому же, Алли умер. Но Холден уверен, что «оттого что человек умер, его нельзя перестать любить, особенно если он был лучше всех живых». Для Холдена всегда было необычайно важно, чтобы все было на самом деле искренне. Конечно, он часто задумывался о будущем, о том, какую профессию выбрать.

«Адвокатом, наверно, неплохо, если они спасают жизнь невинным людям и вообще занимаются такими делами, но в том-то и штука, что адвокаты ничем таким не занимаются. Если стать адвокатом, так будешь просто гнать деньги, играть в гольф, в бридж, покупать машины, пить сухие коктейли и ходить этаким франтом. И вообще, даже если ты все время спасал бы людям жизнь, откуда ты знал, ради чего ты это делаешь – ради того, чтобы на самом деле спасти жизнь человеку, или ради того, чтобы стать знаменитым адвокатом, чтобы тебя все хлопали по плечу и поздравляли, когда ты выиграешь этот треклятый процесс, – словом, как в кино, в дрянных фильмах. Как узнать, делаешь ты все это напоказ или по-настоящему, липа все это или не липа?» Холден вспомнил малыша, который напевал песенку на стихи Бернса. Холден представил себе, «как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей играют и не видят, куда бегут, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме него. А Холден стоит на самом краю скалы, над пропастью, и его дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Вот и вся его работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи».

Фиби долго молчала. Наверное, она поняла, что имел в виду отчаявшийся в людях брат. Но она снова вспомнила, как отнесутся к известию о его отчислении родители, и огорчилась. А Холден вспомнил еще об одном человеке, который мог бы понять его израненную душу, и пошел в гостиную звонить по телефону своему бывшему учителю мистеру Антолини. Мистер Антолини был довольно молодой учитель, немножко старше Д. Б., и с ним можно было шутить, хотя все его уважали.

Глава 23

Холден позвонил очень быстро, потому что боялся, что явятся родители. Мистер Антолини был очень приветлив, сказал, что Холден может прийти хоть сейчас. Холден перед уходом выкурил в комнате Фиби сигарету и пригласил сестренку потанцевать. Танцевать с ней ему всегда нравилось, она слушалась, когда он вел. Фиби поделилась с ним своим достижением: теперь она научилась искусственно повышать температуру своего тела: «надо скрестить ноги и думать про что-нибудь очень-очень жаркое. Например, про радиатор. И весь лоб начинает гореть». Из коридора послышались шаги родителей. Холден поспешно спрятался в шкаф. Мама, войдя в комнату, сразу почувствовала запах сигарет, но Фиби не выдала брата, объяснив, что это курила она сама. Фиби не думала в этот момент о том, что ее могут наказать за курение; она заботилась о Холдене, причем искренне заботилась. Мама вышла из комнаты и закрыла двери. Холден вылез из шкафа. Сестренка предложила Холдену свои деньги, которые она копила на рождественские подарки, потому что сам он за несколько дней потратил кучу денег и остался практически без гроша.

Расчувствовавшись, Холден вдруг заплакал. Он вынул из кармана охотничью шапку и подарил Фиби. Он безумно благодарен ей – не за деньги, а за ту искренность, с которой она, не задумываясь, отдала ему последнее, что имела. Он ушел из квартиры, почти не прячась: поймают так поймают. Откровенно говоря, Холдену даже хотелось, чтоб родители поймали его и оставили дома.

Глава 24

Холден поехал к мистеру Антолини и его жене. Они оба были очень образованными людьми, особенно мистер Антолини, хотя когда с кем-нибудь разговаривал, он больше шутил, чем «умничал». В этом Холден усматривал его сходство с Д. Б.

Миссис Антолини была намного старше мужа. У нее случались припадки астмы. Они оба читали все рассказы Д. Б. Мистер Антолини говорил, что если человек умеет писать, как Д. Б., то ему в Голливуде делать нечего. Эту позицию Холден разделял на все сто процентов. Он считал, что брат совершенно напрасно продался киношникам и начал писать фальшивые, неискренние сценарии.

Мистер Антолини, несмотря на поздний час, сразу же приглашает мальчика перекусить. Миссис Антолини даже специально поднимается с постели в бигуди, чтобы сварить Холдену кофе. Мистер Антолини принялся расспрашивать Холдена о причинах его отчисления из Пэнси. Он очень удивился, узнав, что тот провалился по устной речи. Холден считался очень одаренным учеником по английскому языку, талантливо писал сочинения и хорошо излагал свои мысли. Для мистера Антолини известие о том, что Холден провалился по устному английскому – шок.

Холден объяснил, что на этих уроках каждый должен был встать и произнести речь. Если ученик отклонялся от темы, все сразу кричали: «Отклоняешься!» Холдена это бесило, и он получил кол, так как почему-то любил, когда отклоняются от темы. Например, когда отвечал его одноклассник Ричард Кинселла, «страшно нервный малый», у него начинали трястись губы, едва остальные кричали: «Отклоняешься!» Когда у него губы переставали дрожать, он рассказывал интереснее всех. Он начал рассказ об отцовской ферме, а потом сбился на своего дядю, «который в сорок четыре года перенес полиомиелит и никого не пускал к себе в госпиталь, потому что не хотел, чтобы его видели калекой. Конечно, к ферме это не имело никакого отношения, – согласен! – но зато интересно». Мистер Антолини внимательно слушал Холдена. Видно было, что он старался понять мальчика и подобрать слова, которые бы убедили его. Учитель задал ему «короткий, несколько старомодный педагогический вопрос»: не думает ли Холден, что всему свое время и свое место, и если история парализованного дяди представляет такой интерес, то почему бы оратору не выбрать именно эту тему, а не ферму.

Холден принялся объяснять, что «чаще всего ты сам не знаешь, что тебе интереснее, пока не начнешь рассказывать про неинтересное. Бывает, что это от тебя не зависит. Но надо дать человеку выговориться, раз он начал интересно рассказывать и увлекся… Разве можно по чужому желанию все обобщать и упрощать?» А их учитель, мистер Винсон, постоянно «долбил» им, что надо обобщать и упрощать. Мистер Антолини перевел разговор на родителей Холдена, сообщил, что завтракал с его отцом недели две назад, что тот чрезвычайно озабочен судьбой сына. Мистер Антолини признался, что не знает, что сказать Холдену, потому что ему кажется, что мальчик несется к какой-то страшной пропасти.

«Может быть, ты дойдешь до того, что в тридцать лет станешь завсегдатаем какого-нибудь бара и будешь ненавидеть каждого, кто с виду похож на чемпиона университетской футбольной команды. А может быть, ты станешь со временем достаточно образованным и будешь ненавидеть людей, которые говорят: «Мы вроде вместе переживали». Пропасть, в которую ты летишь, – ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти».

Мистер Антолини совершенно ясно представлял себе, как Холден благородно жертвует жизнью за какое-нибудь пустое, ненастоящее дело. Учитель написал на бумажке фразу «Признак незрелости человека – то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости – то, что он хочет смиренно жить ради правого дела» и попросил Холдена никогда не забывать ее содержание.

Мистер Антолини убеждал мальчика, что рано или поздно ему придется решать, куда идти. «И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе это нельзя. Ты мыслящий человек, нравится тебе это название или нет. Ты тянешься к науке.

Когда ты преодолеешь всех этих мистеров Винсонов, ты начнешь все ближе и ближе подходить – разумеется если захочешь, если будешь к этому стремиться, ждать этого, – подойдешь ближе к тем знаниям, которые станут очень дороги твоему сердцу. И тогда ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймешь, что не один ты так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания.

От них ты многому научишься – если, конечно, захочешь. Так же, как другие когда-нибудь научатся от тебя, если у тебя будет что им сказать. Взаимная помощь – это прекрасно. И она не только в знаниях. Она в поэзии. Она в истории.

Но образованные и ученые люди при условии, что они вместе с тем люди талантливые, творческие – что, к сожалению, встречается редко, – эти люди оставляют после себя гораздо более ценное наследие, чем люди просто талантливые и творческие. Они стремятся выразить свою мысль как можно яснее, они упорно и настойчиво доводят свой замысел до конца. И что самое важное, в десяти случаях из десяти люди науки гораздо скромнее, чем люди неученые, хотя и мыслящие.

Есть еще одно преимущество, которое тебе даст академический курс. Если ты достаточно углубишься в занятия, ты получишь представление о возможностях твоего разума. Что ему показано, а что – нет. И через какое-то время ты поймешь, какой образ мысли тебе подходит, а какой – нет. И это поможет тебе не затрачивать много времени на то, чтобы прилаживать к себе какой-нибудь образ мышления, который тебе совершенно не годится, не идет тебе. Ты узнаешь свою истинную меру и по ней будешь подбирать одежду своему уму».

Перед сном мистер Антолини расспросил Холдена, с кем он дружит, с кем встречается, назвал Салли Хейс удивительно красивой девочкой, вспомнил и про Джейн Галлахер. Потом они вместе постелили Холдену постель, и мистер Антолини оставил его одного.

Ночью Холден вдруг проснулся, потому что почувствовал у себя на лбу чью-то руку. Он до смерти испугался. Оказывается, это была рука мистера Антолини. Учитель сидел на полу рядом с диваном и не то пощупал Холдену лоб, не то гладил по голове. Холдену в голову полезли жуткие, нелепые мысли, он представил, что учитель приставал к нему. Холден в ужасе вскочил, поспешно оделся и под предлогом, что ему нужно срочно забрать вещи и деньги из камеры хранения, бросился вон из дома мистера Антолини. Учителя поразила такая странная реакция мальчика. Он не понимал, что творится с Холденом, пытался уговорить его остаться, объяснял, что тоже собирался ложиться спать, но все тщетно. Мистер Антолини проводил Холдена до лифта, попросил возвращаться обратно с чемоданом, обещал оставить дверь открытой. Холден понимал, что повел себя по-идиотски, что получилось неловко, но ничего не мог с собой поделать, не мог остаться в доме Антолини. Когда Холден вышел на улицу, начинало светать. Стоял сильный холод, но Холдену было приятно, потому что он вспотел от страха. Куда идти, Холден совершенно не знал. Брать номер в гостинице на сестренкины деньги он не хотел. В конце концов Холден поехал на метро до Центрального вокзала, где хранились его чемоданы.

Глава 25

Холден решил выспаться в зале ожидания, прямо на скамейке. Он стал думать о мистере Антолини. Даже если тот и был со странностями, то к Холдену он отнесся замечательно. Не рассердился, когда Холден его разбудил среди ночи, пустил в свой дом, угостил, не отчитывал, не стыдил и проч.

Рядом с Холденом на скамейке кто-то забыл журнал, и он начал его читать. Но от этого ему стало еще хуже. «Там было про всякие гормоны. Описывалось, какой у вас должен быть вид, какие глаза, лицо, если у вас все гормоны в порядке, а у Холдена вид был как раз наоборот: у Холдена был точно такой вид, как у того типа, которого описывали в статье, у него все гормоны были нарушены. Там говорилось, что если во рту ранки не заживают, значит, ты, по всей вероятности, болен раком. А у Холдена на губе внутри была ранка уже недели две! Холден высчитал, что, раз у него рак, он через два-три месяца умрет».

В преддверии скорой кончины Холден решил пройтись по улице. Он так вспотел, что у него все белье промокло насквозь. Он был не в себе, боялся переходить улицу, потому что не контролировал себя и мог попасть под машину. Тогда он придумал, как сохранять ясность сознания. Доходя до угла, он начинал про себя разговаривать с Алли, чтобы тот «не дал ему пропасть». Силы совсем оставили его, и Холден уселся на скамью. Пот с него лил градом. Холден просидел на скамье около часа. Наконец он пришел к выводу, что надо уехать. Холден решил не возвращаться больше домой и ни в какие школы не поступать. Он рассудил, что повидается с сестренкой, отдаст ей деньги, а потом выйдет на шоссе и будет голосовать, пока не уедет далеко на Запад, где его никто не знает. Холден решил притвориться глухонемым. Тогда не надо будет ни с кем заводить ненужные глупые разговоры. Если кто-нибудь захочет с ним поговорить, ему придется писать на бумажке и показывать Холдену. Им это так в конце концов надоест, что Холден на всю жизнь избавится от разговоров. Все будут считать, что Холден несчастный глухонемой дурачок, и оставят его в покое. Холден будет «заправлять их дурацкие машины, получать за это жалованье и потом построит себе на скопленные деньги хижину и будет там жить до конца жизни», может, даже женится на хорошей глухонемой девушке. Если у них пойдут дети, Холден их от всех спрячет, купит много книжек и сам выучит их читать и писать.

Холден написал Фиби записку, объяснил, что сегодня же начнет пробираться на Запад, и назначил ей встречу в музее Этнографии, чтобы отдать ее подарочные деньги. Он отдал записку в канцелярию школы Фиби, чтобы ей передали ее официально. Спускаясь по лестнице, Холден заметил написанное на стене похабное слово. Его это взбесило. Холден представил себе, «как Фиби и другие малыши увидят и начнут спрашивать, что это такое, а какой-нибудь грязный мальчишка им начнет объяснять – да еще по-дурацки, – что это значит, и они начнут думать о таких вещах и расстраиваться». Холден вообразил, как ловит этого дурака на месте преступления и бьет «головой о каменную лестницу, пока он не издохнет, обливаясь кровью». Но потом Холден подумал, что у него, труса, не хватит на это смелости. Смелости у него хватило только на то, чтобы стереть слово со стены. Однако на другой стене тоже была похабщина, но только выцарапанная чем-то острым. Этого Холдену уже не стереть. «Будь у человека хоть миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех стен на свете».

Выйдя из школы, Холден вновь подумал, не позвонить ли Джейн Галлахер из автомата, перед тем как податься на Запад, но настроения не было. Он отправился в музей. Какие-то малыши спросили его, где находится отдел мумий. Делать до прихода Фиби Холдену было нечего, и он повел их туда, где лежали мумии. Малыши скрылись, и Холден остался один среди могильных плит. Холдену тут нравилось – тихо, спокойно. И вдруг Холден увидел на стене похабщину, написанную красным карандашом, прямо под стеклянной витриной, на камне. «В этом-то и все несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место – нет его на свете».

Холден плохо себя чувствовал и отправился в уборную, но выходя оттуда, упал и потерял сознание. Это его немного напугало, но потом он успокоился и стал думать о том времени, когда вернется в родной город. Если кто-то из семьи вдруг заболеет и захочет Холдена повидать перед смертью, это единственное, из-за чего он сможет бросить свою хижину и вернуться домой. Он пригласит родных навестить его, но настаивать не будет. Однако Холден обязательно устроит так, чтобы Фиби приезжала к нему гостить на лето, и на рождество, и на пасхальные каникулы. Д. Б. тоже приедет, когда ему понадобится тихий, спокойный угол для работы. Но никаких сценариев в хижине Холдена писать не позволяется, только рассказы и книги. У Холдена будет такое правило – никакой липы в своем доме не допускать.

Появилась Фиби с тяжеленным чемоданом. Холден сначала подумал, что она собрала ему в дорогу вещи, и хотел уже отказаться, потому что решил ехать налегке. Однако в чемодане – немудреные пожитки самой Фиби. Она собралась ехать вместе с братом, бросить школу и родителей. Холдену снова показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он начал говорить, чтобы она осталась, тогда и он останется, но переубедить Фиби ему не удалось. Вдруг Фиби сняла подаренную ей братом охотничью шапку и швырнула ее Холдену в лицо, а сама отвернулась. Холдену стало смешно, он промолчал, поднял шапку и сунул в карман.

Холден предложил обидевшейся сестренке пойти в зоопарк. Она отказалась разговаривать с ним, но все же пошла, правда, по противоположной стороне улицы. Народу в зоопарке было мало, погода скверная, но вокруг бассейна, где плавали морские львы, собралась кучка зрителей. Холден прошел было мимо, но Фиби остановилась и стала смотреть, как кормят морских львов. Холден подошел, стал у нее за спиной и положил руки на плечи, но она присела и выскользнула из-под его рук.

Холден изыскивал любые способы, чтобы помириться с сестренкой. Он предложил ей покататься на карусели, пытался отдать ей ее деньги, но Фиби, сменив гнев на милость, ласково попросила Холдена оставить их у себя. Ему стало неловко – он вдруг понял, как нежно, искренне, глубоко любит его Фиби. Холден даже расстроился, но деньги сунул в карман. Карусель закружилась, и Холден увидел, как Фиби поехала. С ней ехало еще несколько ребятишек. Играла музыка. Все ребята старались поймать золотое кольцо, и Фиби тоже. Холден даже испугался – вдруг она упадет с лошади, но нельзя было ничего ни сказать, ни сделать. После катания Фиби объявила брату, что больше на него не сердится, и вдруг поцеловала его. Потом Фиби залезла в карман Холдена, вытащила красную охотничью шапку и нахлобучила брату на голову. Начался ливень. Все родители бросились под крышу. Один Холден сидел на скамейке. Охотничья шапка немного защищала от дождя, но все-таки Холден промок до нитки. Но ему было все равно. Холден вдруг стал очень счастлив, оттого что Фиби кружилась на карусели. Бежать на Запад больше не имело смысла.

Глава 26

Так закончилась эта незатейливая история. Конечно, Холден бы мог рассказать, что было дома, и как он заболел, и в какую школу его собираются отдать с осени, когда выпишут из санатория, но он не стал об этом писать. Многие люди, особенно психоаналитик, который посещал Холдена в санатории, спрашивали мальчика, будет ли он стараться, когда поступит осенью в школу. Холдену кажется, что это удивительно глупый вопрос: «Откуда человеку заранее знать, что он будет делать?» Д.Б. приезжал к Холдену со своей девушкой, англичанкой, которая будет сниматься в его картине. «Ломается она здорово, но зато красивая» .

Холден стал замечать, что ему «как-то не хватает тех, о ком он рассказывал». Например, Стрэдлейтера или Экли, даже подлеца лифтера. Он советует и читателям «никому ничего не рассказывать. А то расскажете про всех – и вам без них станет скучно».