Служба в дисбате рассказы отслуживших

21 Дек 2021, 08:29

Трое мужчин, содержащихся в новосибирском СИЗО-1, пожаловались на издевательства. Один рассказал, что сотрудники повредили ему руку после жалоб на плохое самочувствие, другой заявил, что его избили заключенные, а администрация учреждения грозилась «оборвать его жизнь в любой момент», третий — объявил голодовку и вскрыл вены после неоказания ему медпомощи.

В декабре 2021 года трое заключенных новосибирского СИЗО-1 написали обращения о пыточных условиях содержания в учреждении. Родственники одного из них предоставили Тайге.инфо копии писем. Редакция рассказывает о жалобах арестованных.

Голодовка и члены ОНК

Заключенный новосибирского СИЗО-1 Сергей Кобец объявил голодовку и вскрыл вены в знак протеста, сообщили Тайге.инфо его родственники.

В качестве причин голодовки Кобец указал ограничение доступа к личным вещам, подделку документов администрацией учреждения, подписанных якобы самим заключенным, отказ в назначении курса лечения травмы грудного отдела и другие. Он отказался принимать пищу, пока к нему не приедет прокурор Новосибирска Роман Сивак.

«По вполне понятным основаниям регистрация письменного заявления [о голодовке] в журнал не занесена», — рассказал заключенный в обращении, подписанным им и еще двумя заключенным.

14 декабря Кобеца перевели в одиночную камеру и дали ему подписать рапорт, в котором говорилось, что он якобы дал устные показания о голодовке из-за «несогласия с режимом содержания».

«Таким методом администрация СИЗО в очередной раз скрывает истинные причины голодовки, приходится идти на крайние меры», — уточнил Кобец.

Тайга.инфо уже писала о Сергее Кобеце, который весной 2021 года жаловался на избиение и издевательства со стороны сотрудников СИЗО-1. В знак протеста он несколько раз объявлял голодовку, дважды «вскрывался» и зашивал себе рот, но не получил медицинской помощи. Мужчина обращался в службу собственной безопасности ФСИН и к уполномоченной по правам человека. Он жаловался на неоказание помощи и незаконную принудительную госпитализацию в туберкулезный диспансер.12 октября в СИЗО-1 приезжали члены ОНК Новосибирской области вместе с прокурором по надзору, которые проверяли «информацию о нарушении прав» Кобеца. По словам родственницы Сергея, комиссия попросила разрешения у сокамерников сфотографировать их кровати, потому что «красиво заправлены». Однако ни одного вопроса про невыдачу лекарств заключенному не задали. Позже прокурор и председатель ОНК Евгений Анисимов пригласили его побеседовать в присутствии начальства СИЗО. На его рассказы Анисимов ответил: «Мы вам поможем, пожалуйста, всегда пишите нам, не режьтесь только»

«Анисимов забыл подписать мое согласие на обработку персональных данных. То есть моего личного дела Анисимов даже не касался, так как не имел на это права. После проверки ОНК отчиталась, что содержащихся под стражей хорошо кормят, а медпомощь — высший класс», — передали слова Кобеца родственники.

Материалы проверки направили в отдел Следственного комитета по Дзержинскому району, которые рассматривал следователь Чеботарев. Он, по словам заключенного, даже не опросил его и свидетелей, не потребовал журнал регистрации травм у СИЗО и медсанчасти и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела

«После вынесения указанного постановления следователем Чеботаревым через 10 суток замруководителя следственного отдела Латыпов передал мне документ, в котором указал, что по моему заявлению все еще ведется проверка. Интересно получается: следователь отказывает в возбуждении дела, а его начальник даже не знает об этом», — возмутился Кобец.

Из ответа ФСИН 17 ноября и Минздрава 29 октября заключенному следует, что лечат его в стационаре МСЧ-11 и туберкулезной больнице ЛИУ-10, куда Кобеца якобы поставили на учет с 6 июля 2018-го «с хроническими заболеваниями».

«Вот только МСЧ-54 ФСИН предоставили ложные сведения для проверки, потому что хронических болезней у меня никогда не было, а в тубдиспансер меня увезли в недобровольном порядке абсолютно здоровым, — рассказал заключенный. — В МСЧ-11 же вообще отсутствуют стационарные условия. И если бы они тут были, страшно представить, сколько бы заключенных оставили тут свои жизни с такими начальниками как [врио начальника медсанчасти Зоя] Кречетова, но зато точно знаю, что первый в этом списке был бы я. Без реагирования Москвы тут не разберешься. Как процветал беспредел, прикрывающийся формальными отписками, так и будет. Надеюсь, это не закончится для меня летальным исходом в стенах СИЗО».

«Будешь писать жалобы — тебя поместят в карцер»

Второй заключенный, заявивший об издевательствах в СИЗО-1 — 34-летний Дмитрий Клементьев. Утром 22 апреля 2021-го его собирались этапировать в суд. Перед этим он сказал сотруднику СИЗО Железнову, что плохо себя чувствует, и попросил вызвать медика. За три с половиной часа никакой помощи мужчина не получил, рассказали родственники Кобеца.

«Железнов пригласил других сотрудников СИЗО, которые применяли ко мне необоснованную физическую силу, заломали мне руки за спиной в разные стороны, хотя я даже не сопротивлялся. Надели наручники, специально застегнули их слишком жестко, отчего я испытал сильную физическую боль. В спецмашине меня посадили в одиночный отсек — „стакан“», — рассказал в письме Клементьев.

По словам заключенного, сотрудники, когда заталкивали его в «стакан», видели, что он зацепился левым предплечьем за замок камеры и получил рваную рану. Клементьев сказал об этом Железнову, но тот ответил, что ему **** [наплевать], и он «отпишется», после чего пнул заключенного по копчику.

Только после того, как Клементьева привезли в Новосибирский областной суд, сотрудники конвоя вызвали скорую. Больше четырех часов у него шла кровь из раны. Когда заключенный вернулся в СИЗО, то обратился к администрации, но сотрудники пригрозили ему: «Будешь писать жалобы — тебя поместят в карцер, подумай над этим хорошо, ведь тебе еще отбывать срок».

Тем же вечером Клементьев написал две жалобы и передал их дежурному корпуса. К заключенному вызвали сотрудника оперативного отдела СИЗО, но тот сказал, что заявление не примет, и ушел.

23 апреля перед очередным этапом в суд Клементьева досматривал Железнов. Он нашел у заключенного документ с жалобой, разозлился и дважды ударил его кулаком в висок. В суде Клементьеву снова вызвали скорую, медики зафиксировали ушиб. Сотрудники СИЗО снова заявили ему: «Мы-то отпишемся, что бы ни случилось, а тебе будет еще хуже».

Очередное написанное Клементьевым на Железнова заявление «о превышении должностных полномочий» дежурный сотрудник ему вернул и предложил отправить через ящик для писем, а также «наотрез отказался» регистрировать документ в журнале.

«Все заявления о противоправных действиях сотрудников администрации так и не дошли до адресатов, так как не покинули территорию СИЗО и исчезли бесследно», — отметил Клементьев в письме.

После жалоб к заключенному приехал тот же следователь из Дзержинского райотдела С К Чеботарев, который отказался возбуждать дело по заявлению Сергея Кобеца. Он опросил заключенного и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Но следователь, по словам Клементьева, не стал смотреть записи с камер наблюдения и с регистраторов сотрудников ФСИН.

«Постановление Чеботарева об отказе в возбуждении дела находится в обжаловании. Зато вместо приобщения справки от „скорой“ и рапорта конвоя суда о ране он [следователь] приложил справку от МСЧ-11 с ложной информацией о якобы самопорезах», — считает заключенный.

После допроса Клементьева администрация СИЗО поставила его на профилактический учет как «склонного к членовредительству и суициду».

Насилие в кабинете администрации

12 ноября сотрудники СИЗО-1 вызвали в кабинет 25-летнего Михаила Семенова «для проведения беседы». В помещении оказались еще трое заключенных, с которыми у него были конфликты. Семенов пытался уйти, но сотрудники перегородили ему выход и оттолкнули от двери, говорится в письме.

«Далее заключенные начали оказывать на меня психологическое и моральное давление, с периодичностью нанося мне удары по разным частям тела, лица и ног, отчего я испытывал сильную физическую боль на протяжении 20−30 минут, в то время когда сотрудники администрации молча наблюдали за всем происходящим в кабинете, даже не пытаясь вмешаться», — рассказал Семенов.

При этом оперативники просили заключенных бить мужчину так, чтобы не осталось синяков, уточнил Семенов. После нападения сотрудники администрации предупредили заключенного, что он может умереть в СИЗО: «Хочешь жить — молчи».

Семенова вернули в камеру, а всех, кто с ним содержался, перевели в другую. Он попытался вызвать фельдшера из МСЧ-11, но медик отказался, потому что врио начальника медсанчасти Зоя Кречетова якобы дала указание «ничего у него не регистрировать».

«Фельдшер закрыл форточку на дверях моей камеры и ушел, оставив меня мучиться с острой болью в левой части тела. Ко мне не приходили врачи, сколько бы я ни пытался вызвать их в камеру», — пожаловался заключенный.

15 ноября Семенова этапировали в суд, туда же вызвали и скорую помощь. Медики диагностировали ссадины за ушами и перелом ребра. Заключенного хотели отвезти в больницу, но судья отказала, потому что «нужно провести заседание». Мужчина рассказал обо всем супруге.

«После того, как меня вернули в СИЗО, конвой высказал администрации, что те скрыли мои травмы. Также конвой написал рапорт о том, что „скорая“ всё зафиксировала, — уточнил Семенов. — Тут же сбежались работники медсанчасти и стали уговаривать меня подписать бумагу, якобы я сломал ребро, потому что выпал из окна. Я не стал подписывать. Врачи психанули и ушли, бросая мне разные угрозы».

Несколько жалоб «в разные инстанции» написала и жена заключенного. После этого, по словам Семенова, на него начал давить «спецконтингент черной масти». Мужчину якобы заставляли писать «нужные» показания, иначе с ним «произойдет несчастный случай».

«Некоторое время я отказывался, но после разговора с управлением, когда осознал, что они все заодно и далеко не шутят, начал делать так, как они хотят. Единственное, чего я не выполнил — оговор своей супруги. Позже я понял, что они хотели напугать ее уголовной ответственностью за дачу якобы ложных показаний», — добавил заключенный.

Перед тем как давать «нужные» показания, Семенова снова увезли в суд, где он попросил жену записать видео с его рассказом, но конвой запретил. Заключенному все же удалось передать запись своему адвокату.

«Всё может быть по справедливости, если материалы проверки направить не в отдел СК по Дзержинскому району, а в другой правоохранительный орган, не относящийся к территории СИЗО», — подчеркнул Семенов.

Семенов утверждает, что в отделе СК по Дзержинскому району, все дела о «превышении должностных полномочий» сотрудниками СИЗО-1 остаются «без выявленных нарушений», после чего выносится постановление об отказе в возбуждении.

«В основном, следователем Чеботаревым почему-то», — отметил заключенный.

Тайга.инфо обратилась за комментарием в ГУФСИН по Новосибирской области.

Ирина Беляева

побывал там, где находится «страшный сон» любого солдата — где нет перекуров, увольнений, улыбок… Есть только беспощадная, бессмысленная Дисциплина. Ему повезло попасть в мулинский дисбат. Именно повезло, так как он оказался там в качестве корреспондента. Ниже его фотографии и рассказ о батальоне, где сутки состоят из восьми часов строевых упражнений на плацу, восьми часов зубрежки устава или (для счастливчиков) тяжелого физического труда в цеху железобетонных изделий, и восьми часов сна.

Мы выехали чуть свет в составе восьми человек на так называемый «пресс-тур для блоггеров». К счастью, все мы оказались профессиональными журналистами, а блоггеры благополучно проспали, поэтому никто не мешал работать. Но это лирика. А практика состояла в том, что после пяти часов пути мы припарковались у КПП в/ч 12801. А дальше фотки и немного подписей под ними.

Форма устаревающего уже образца со штампами «Конвой» на спине и цифрами на груди и рукавах (номером роты). Это сделано, чтобы конвоирам было легче опознавать своих подопечных. Все время в строю. Строевая подготовка занимает треть суток в жизни осужденного солдата в дисбате. Другие две трети поделены между хозработами, изучением устава и сном. Смысл прост – дисциплинарный батальон – не тюрьма, это воинская часть, пребывание в которой призвано вернуть оступившемуся солдату уважение к дисциплине. И оно прививается. Вчерашние дебоширы и отморозки ходят по струнке, застенчиво потупив потухший взор. Неукоснительное и даже доведенное до абсурда следование букве и духу армейского устава – эффективнейший метод. Те, кто прошли дисбат, по статистике оступаются потом крайне редко – по словам замкомбата в течение последнего года было лишь два запроса из суда с просьбой дать характеристику бывшим местным «питомцам».

Прибытие «молодого пополнения». Я бы не рискнул назвать этот момент самым радостным в жизни рядового С. Г., хотя он, по видимому, еще не осознает, куда попал. Замполит зачитывает ему приказ о зачислении в третью дисциплинарную роту. Теперь у него будет несколько свободных минут в течение десяти месяцев, чтобы поразмышлять, стоило ли отказываться убирать казарму, как это делают все дневальные, находящиеся в наряде. В дисбате самые гордые джигиты с утра до вечера пашут, как пчелки, лишь бы заслужить УДО.

А это – текст приговора, если кому интересно.

И еще трое новичков. Глаза пока еще блестят, в них еще читается любопытство — как-никак, новая страница в жизни. Лучше бы было ее не открывать. Но уже слишком поздно.

Солдаты-мусульмане собрались на пятничную молитву в импровизированной мечети, устроенной в клубе. Выходцы с Северного Кавказа составляют 42% контингента, и мулла приезжает к ним каждую пятницу.

В деревянной церквушке св. Сергия, построенной руками самих солдат, тоже многолюдно: батюшка рассказывает о житии святых апостолов Варфоломея и Варнавы. У меня есть сильное подозрения, что священника попросили приехать специально по случаю нашего визита – день, прямо скажем, не воскресный и не праздничный. Зато ребята могут хоть на несколько минут оторваться от отупляющей рутины.

Крест поцеловали, снова в строй, и шагом марш – в этой части передвижение может быть только двух видов: строевым шагом или бегом. Третьего не дано.

Хоззона. Работать в бетонном цеху – привилегия, ее надо заслужить. И хотя работа тяжелая и монотонная, она позволяет хоть отчасти вырваться из замкнутого круга – строевая, уборка, строевая, наряд, строевая, уборка…

Заборы, колючая и режущая проволоки, запретка, автоматчики на вышках, свирепые собаки – бежать практически невозможно. Хотя прецеденты были. Многие попытки кончились очень плохо: собаки не ведают милосердия, а часовые стреляют на поражение сразу после предупредительного выстрела.

Паек обыкновенный, солдатский — в этом дисбат не отличается от любой другой части.

Эта часть, в отличие от прочих, делится на две части: одна — обычная, вторая за колючкой и шлюзовыми дверями. В первой — казармы охраны, там тоже работает «контингент», или «переменный состав», но всегда под присмотром четырех автоматчиков. Патроны в рожках — боевые, все по-настоящему.

На самом деле чисто внешне это все похоже на обычную воинскую часть, и стороннему наблюдателю не совсем понятно, что внушает такой ужас многим поколениям солдат еще с середины XIX века, когда появились первые дисбаты. На самом деле, это может понять, наверное, лишь тот, кто служил. Помните первые две недели в учебке? Бесконечную муштру, отбои-подъемы, «отставить — на исходную», бессмысленную работу до полного изнеможения, строевую на морозе или под палящим солнцем и ни минуты личного времени. Так вот, здесь все (и гораздо хуже) это ВСЕГДА, с первого и до последнего дня. И никаких поблажек никогда. Я отлично понимаю, что нам показали глянцевую картинку — слишком уж все выглядит правильно и образцово: в жизни так не бывает. Я не знаю, что происходит в казарме ночью, когда закрывается решетка в спальный отсек — нельзя забывать, что многие из здешних обитателей успели пройти через СИЗО и поднабрались тамошних традиций. Офицеры утверждают, что ничего не происходит, и может быть, так и есть, но я этого не знаю.

В Советской Армии было 16 дисбатов, в Российской еще недавно было 4, сейчас осталось два — в Мулино, и на Дальнем Востоке, в Уссурийске. В конце года будет решаться вопрос об их существовании. Нужны они или нет? Аргумент за — это все-таки не тюрьма, и судимость с осужденного снимается сразу по окончании срока. Аргумент против — при переходе на годичный срок призыва многие солдаты, совершившие преступления просто не успевают сюда попасть: срок службы истекает раньше окончания следствия и суда, и они автоматически становятся «клиентами» общеуголовной системы наказаний. Именно поэтому в казармах, рассчитанных на 800 человек всего 170, и это со всей Европейской части России.

Мое оценочное мнение: я за контрактную армию, но пока ее нет, военная система наказаний все еще эффективна.

А в идеале, раз военных судит военный суд, то и сидеть они должны в военных СИЗО и военных тюрьмах, как это, например в Штатах. Вне зависимости от званий и рангов. Все-таки армия — слишком отдельная структура. В 2002-2006 гг. уже была попытка отменить гауптвахту, которая в итоге закончилась ее восстановлением. И я, сидевший на «губе» три раза (правда, недолго), отлично помню, каким эффективным сдерживающим инструментом она была.

Кстати, для особо талантливых представителей в дисбате есть своя собственная гауптвахта. я даже не могу представить себе, что же ждет попавших туда. Лучше, наверное, и не знать.

Дисбат

Дисциплинарный батальон
(«дисбат
») — особое воинское подразделение, в котором отбывают наказание осуждённые за уголовные преступления военнослужащие в период прохождения срочной службы и курсанты ВВУЗ, до получения ими первичного офицерского звания. Создан в этих же целях в соответствии с действовавшим ранее уголовным кодексом . Срок службы осуждённым в «дисбате» не засчитывался в общий срок службы, за исключением особых случаев (приказ командующего округом). В конце 80-х срок прохождения службы по решению Военного Трибунала был увеличен до трёх лет. Дисбаты имелись в каждом округе, с делением на «морские» и «сухопутные». Военнослужащие делились на «постоянный» состав (не осуждённые, занимавшие должности от командиров отделения до ком.бата) и «переменный» состав — осуждённые. «Постоянному» офицерскому составу присваивалось звание на одно выше, чем в обычных подразделениях (ком.взвода — капитан, ротный — майор, комбат — полковник). Военнослужащий, направленный в Дисбат («дизель») решением Военного Трибунала, по прибытии в Дисбат лишается воинского звания, которое ему восстанавливается по отбытии срока службы в Дисбате (или освобождении по УДО). Военнослужащий, направленный в дисбат (применение к осужденному ст. 34 У.К. РСФСР) решением Военного Трибунала, по отбытии назначенного срока, не имел судимости (ст. 57 У.К. РСФСР).

С конца лета 1942 г. на основании Приказа № 227 Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина создаются фронтовые штрафные батальоны для офицеров и армейские штрафные роты — для красноармейцев, сержантов и старшин. Боевое расписание штрафных частей Красной Армии — гг. насчитывало 60 штрафных батальонов и 1049 штрафных рот. После окончания Великой Отечественной войны они преобразуются в дисциплинарные батальоны и под этим названием сохраняются и после распада СССР в вооружённых силах Российской Федерации, Украины, Белоруссии и других стран СНГ.

В настоящее время порядок и условия содержания осуждённых военнослужащих в Дисциплинарных батальонах определяются «Положением о дисциплинарном батальоне в Вооружённых Силах РФ» утверждённом постановлением Правительства Российской Федерации от 4 июня г. N 669 и Приказом Министра обороны РФ N 302 от 29 июля 1997 г. Время нахождения осуждённого в Дисциплинарном батальоне в срок военной службы не включается (за исключением случаев ходатайства командования части на имя Командующего военным округом, в подчинении которого находится Дисциплинарный батальон, о зачёте срока пребывания в Дисциплинарном батальоне в срок действительной военной службы), но осуждённые остаются военнослужащими и носят погоны рядовых (матросов). По отбытии 1/3 срока наказания осуждённый, вставший на путь исправления, может быть зачислен в «разряд исправляющихся» и допущен к несению службы в наряде или к работам за территорией части (под конвоем или без него). По отбытии не менее половины срока наказания осуждённые из числа зачисленных в «разряд исправляющихся» могут быть представлены к условно-досрочному освобождению (УДО).

Литература

• Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия.- / Гл. ред. М.М. Козлов. -М.: Сов. Энциклопедия, 1985. -832 с. с илл., 35 л. илл.

Wikimedia Foundation
.
2010
.

Синонимы
:

Смотреть что такое «Дисбат» в других словарях:

Сущ., кол во синонимов: 1 батальон (10) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов


дисбат
— ДБ дисбат дисциплинарный батальон воен., образование и наука ДБ Словарь: Словарь сокращений и аббревиатур армии и спецслужб. Сост. А. А. Щелоков. М.: ООО «Издательство АСТ», ЗАО «Издательский дом Гелеос», 2003. 318 с … Словарь сокращений и аббревиатур


дисбат
— дисб ат, а … Русский орфографический словарь


Отдельный дисциплинарный батальон (одисб) («дисбат») формирование в вооружённых силах России, воинская часть (отдельный батальон), в котором отбывают наказание осуждённые за уголовные преступления военнослужащие в период прохождения военной… … Википедия

— … Википедия

См … Словарь синонимов


— (нем. Diesel): Дизельный двигатель двигатель внутреннего сгорания. Дизельное топливо Дизель поезд разновидность моторвагонного поезда с дизельной тягой Рудольф Дизель (1858 1913) немецкий инженер и изобретатель, создатель… … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Муштра (значения). Муштра Cadence Жанр драма … Википедия

Не следует путать с Чарли Чином гонконгским и тайваньским киноактёром 1970 х начала 1990 х годов. В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Шин. Чарли Шин Charlie Sheen … Википедия

Юрий Михайлович Брайдер Дата рождения: 1 августа 1948(1948 08 01) Место рождения: Дзержинск, Минская область … Википедия

К военнослужащим применяются особые правила, начиная с условий труда, заканчивая привлечением к ответственности. Законодательство РФ предусматривает такой вид наказания, как дисбат. Расшифровка проста: дисбат — это дисциплинарный батальон. Такие формирования по-прежнему существуют.

На законодательном уровне отбытие наказания обусловлено Уголовным кодексом (ст.55), «Положением о дисциплинарной воинской части» от 04.06.1997 №669, Приказом Министра обороны от 20.10.2016 №680.

Что такое дисбат в армии

Дисбат в армии — место, куда отправляются отбывать наказание военнослужащие, в «послужном списке» которых появилось нарушение уголовного законодательства, действующего в России.

Подобные формирования известны со времен царской армии, но в более или менее привычной для нас форме появились в СССР за год до начала Великой Отечественной войны. Туда направлялись на срок от полугода до 2-х лет по причине самовольных отлучек из мест расположения части. Впоследствии в такие батальоны посылали всех, кто совершил незначительные общеуголовные преступления. С началом войны эти подразделения перестали существовать, а вместо них появились штрафные части. Военнослужащие, отбывающие наказания в дисбатах на тот момент, были отправлены в обыкновенные или штрафные части. Для командиров и рядового состава создавались отдельные формирования.

После окончания войны штрафные части были ликвидированы, им на смену вновь пришли дисциплинарные батальоны. Они существуют до сих пор не только в России, но и в странах бывшего Союза, некоторых странах СНГ.

По сути, дисбат заменяет тюрьму, но подобное наказание назначается в отдельных случаях.

Отличия гауптвахты от дисциплинарного батальона

Дисциплинарный арест, подразумевающий , назначается не за преступления, а за грубые нарушения дисциплины только . К проступкам можно отнести дедовщину, самоволки со стороны призывников, опоздание из увольнения, отпуска или после выписки и другие.

В дисбат направляются лица, признанные виновными в совершении преступления и осужденные судом. К таким деяниям можно отнести:

• неисполнение приказа;
• оскорбление военнослужащего;
• сопротивление вышестоящему начальнику по званию и должности, насильственные действия в отношении его;
• самоволка;
• дезертирство;
• оставление тонущего корабля;
• утрата имущества и подобные случаи, предусмотренные гл.33 УК РФ.

Дисбат и «губа» имеют существенные различия. Прежде всего, основание для назначения наказания — преступление (дисбат) и дисциплинарный проступок (гауптвахта). Отличаются и сроки: для дисбата пределы от 3-х месяцев до 2-х лет, арест не превышает 30-ти суток.

Остались ли данные формирования в России

Дисциплинарные батальоны и части как способ наказания существуют и сейчас. Известно о 2-х действующих дисциплинарных частях:

• Вч 12801 — 28 одисб, расположенный в Нижегородской обл., п. Мулино;
• Вч 44311 — 36 одисб, Читинская обл., Чита-45, Каштак-45.

Иные части, в составе которых действовали подобные подразделения, были расформированы. Возможно, вместо них созданы иные части, имеющие другие номера.

Таким образом, исправление осужденного в виде его содержания в дисциплинарной воинской части практикуется до сих пор: такое наказание предусмотрено законодательными нормами и техническими возможностями системы исполнения приговоров.

Отправка в особую часть используется редко. К примеру, в 2014 году туда направили 181 человека, в 2015 — 191 виновного, в 2016 перевели всего 120 человек. По минувшему году статистика еще не сформирована.

Основания для зачисления в дисбат

Главное основание — это судимость за совершение преступного деяния. В Уголовном кодексе выделена отдельная глава, посвященная военной службе. Среди входящих в нее преступлений имеются дедовщина, дезертирство, самоволка, неисполнение приказа, нарушение правил караульной и другой службы, оставление тонущего корабля, нарушение правил кораблевождения и прочие.

Ст.55 Уголовного кодекса определяет условия, наличие которых исключает возможность не попасть в дисбат:

• прохождение срочной службы;
• подписание контракта и определение на должность рядового или сержантского состава при условии, что осужденный не прошел службу по призыву;
• совершенное правонарушение квалифицировано как преступление, предусмотренное гл. 33 УК РФ);
• в иных случаях, когда преступление и личность осужденного позволяют произвести замену наказания.

Офицеры, находящиеся на соответствующих должностях, и контрактники, отслужившие «срочку», в дисбаты не попадают.

Сроки несения службы в дисциплинарном батальоне

Срок службы в дисбате не может быть больше 2-х лет. Минимальный срок нахождения равен 3-м месяцам.

Время отбывания в специальных формированиях в качестве наказания не подлежит включению в службу. Соотношение между пребыванием в дисбате и нахождением в общегражданских колониях принимается, как 1:1 (сутки в дисбате равны суткам в колонии).

Порядок содержания военнослужащих в ОСДИБе

Период пребывания в особой части не включается в службу, между тем, бывают и исключения. Для этого осужденный обязан владеть специальностью, и успешно ее применять на деле. Дополнительно он не должен замечаться в нарушениях дисциплины и положений уставов. Для таких военнослужащих после освобождения, возможно, будет сделано исключение (применяется довольно редко), и срок наказания засчитан.

Режимы

Особенность этого способа исправления заключается в том, что, независимо от предыдущих достижений, лица, попадающие туда, равны, поскольку находятся в звании солдат или матросов. Форма одежды также одинакова.

Распорядок дня устанавливается командиром. В целом, он должен соответствовать следующим цифрам: работа и сон — по 8 часов, один раз в неделю осуществляется военная подготовка, на нее отводится 6 часов, прием пищи — 3 раза в день.

Правила, по которым происходит отбывание наказания, утвержденные обозначенным выше документом №680, определяют список и количество вещей, допущенных для хранения. К ним относятся: спички, сигареты, мыло, носовые платки, зубная паста и щетка, бритвы, крем для бритья, а также шампунь, зеркало, крем для обуви, тетради, авторучки, простые карандаши и некоторые другие вещи. Иные, не перечисленные в списке, должны изыматься должностным лицом.

Осужденным положены свидания: краткосрочные — до 4-х часов дважды в месяц, длительные (3-е суток) 4 раза в год, но только с женой или родителями. Для длительных свиданий выделяется отдельная комната, на это время осужденный освобождается от выполнения своих обязанностей. Количество свиданий с адвокатом не ограничено. Любая из перечисленных видов встреч по желанию заменяется телефонным разговором.

В месяц может быть отправлена только одна посылка, на передачи, полученные на свиданиях, и бандероли ограничения не установлены. Содержимое проверяется должностным лицом, запрещенные вещи подлежат изъятию и хранению до момента освобождения. Список разрешенных вещей перечислен в приложении №2 к упомянутому приказу.

На письма и телеграммы ограничений нет, включая их отправку и получение. Вся доставленная корреспонденция вскрывается в присутствии представителя части, запрещенные предметы изымаются. Содержимое письма остается конфиденциальным.

В исключительных обстоятельствах осужденным предоставляется краткосрочный отпуск до 7-ми дней без учета дороги, но это, скорее всего, исключение, чем правило.

Поощрения и взыскания

Добросовестное отношение к обязанностям и соблюдение дисциплины разнообразно поощряются: подарком, денежной премией, предоставлением дополнительных свиданий, благодарностью, снятием наложенного взыскания. По истечению 1/3 установленного срока возможен перевод в более мягкие условия, позволяющие осужденному перемещаться по территории без конвоя, тратить неограниченное количество денег на продукты, и даже выходить на свидания за пределы части. В отношении особо отличившихся граждан разрешена подача ходатайства о замене наказания.

В качестве мер негативного воздействия за нарушение порядка используется выговор, строгий выговор и арест, замена мягких условий обычными.

В очередной раз, по приглашению пресс-клуба Министерства обороны , который регулярно организовывает пресс-туры для блоггеров, я поехала изучать воинскую жизнь изнутри. На этот раз часть была не совсем обычной — 28 отдельный ДИСЦИПЛИНАРНЫЙ БАТАЛЬОН в Мулино.

Папа, служивший в армии в 80-е годы, рассказал, что дисбата солдаты всегда боялись как огня. Бытовало мнение: уж лучше зона, чем дисбат. Так что в часть я заранее ехала полна сочувствия и сострадания к ребятам, попавшим в нечеловеческие условия. Теперь могу всем откровенно сказать: никаких «нечеловеческих» условий нет, никто никого не мучает. Дисциплина, строгий распорядок дня, работа и почти полное отсутствие свободного времени — вот, собственно, и все, что отличает дисбат от обычной воинской части.

И еще по поводу сравнения с зоной: только 5% ребят, отбывавших наказание в дисбате, в последующем совершают преступления. Думаю, все мы догадываемся, что процент вышедших из тюрьмы и совершивших преступление повторно, очень высок.

За что попадают в дисбат?

Прежде всего меня интересовали судьбы людей, попавших в дисциплинарный батальон. Кто, почему, на какой срок осужден, признает вину или нет и т.д. Спасибо начальству части за разрешение задавать вопросы и беседовать с любым из солдат, в том числе с вновь прибывшими.

Это Егор, ему 21 год. Служил в Твери в военно-воздушных войсках. На 7-ом месяце службы повздорил с парнем из нового призыва, ударил его.
Спрашиваю: зачем ты это сделал?
«Хотелось показать, что я лучше. Теперь, конечно, понимаю, что был не прав, но уже ничего не исправить».
За синяк сослуживцу Егор отбудет в дисбате 8 месяцев. Не знаю, искренне или нет, но говорит, что условия нормальные, мало чем отличаются от армии, «только за нами следят серьезно».
«Здесь я стал спокойнее. Понял, что причинять боль нельзя. И тем более это не стоит того, чтобы терять 8 месяцев свободы. Когда вернусь домой, мечтаю поступить в университет, учиться на психолога».

У Сергея другая история. Он только прибыл в часть, осужден на 10 месяцев. Свою вину, вероятно, не признает, и уж точно не ожидал, что за неподчинение приказам будет наказан. А зря…

Выписка из приговора (фото ниже):

«Около 23 часов 4 января 2011 года рядовой Григорьев будучи дневальным по подразделению… в казарме не имея уважительных причин и действуя умышленно, уклоняясь от исполнения ряда обязанностей воинской службы и желая создать себе облегченные условия для ее прохождения,… открыто и демонстративно отказался выполнить устный приказ дежурного по данной воинской части об уборке закрепленных за дневальным по роте помещений казармы…»

Ну и еще много историй можно было бы рассказать, но все они похожи: неисполнение приказов, самовольное оставление части, не вернулся с увольнения, избил сослуживца… Их действительно жаль, но потом понимаешь: находятся они в дисбате за дело, и прав тот командир части, который не покрывает неуставные отношения среди солдат.

Число отбывающих наказание в дисбате не растет: сейчас там находятся 200 человек (для сравнения в 2004 году было более 700). Это радует=)

Чем занимаются солдаты в дисбате?

Дисбат — это прежде всего дисциплина. Распорядок дня таков:

6.30 — подъем
6.40 — контрольное построение на плацу
50 минут зарядки
Затем утренний туалет, заправка постели
8.20 — завтрак
9.00 — построение, поднятие флага
9.10 — 13.50 — учебные занятия для лиц, находящихся в карантине (тех, кто здесь не более 2-х недель)
Остальные в это время занимаются общественно-полезным трудом, работают в железо-бетонном цеху (фото будут ниже)
14.00 — обед. Затем личное время.
16.00 — контрольное построение
до 17.50 — занятия и общественно-полезный труд
18.00 — 18.50 — те, кто находится в карантине ежедневно проходят медосмотр на наличие синяков и следов от побоев (по словам начальства части, это нонсенс в дисбате, но таковы правила)
19.20 — 19.50 — ужин
Затем личное время
21.50 — построение и вечерняя прогулка (20 минут)

Работа в железо-бетонном цеху. Выручка от проданной продукции поступает на счет части. Работа ОЧЕНЬ нелегкая, но воспитание бойцов возможно исключительно через труд, и никак иначе. Приходится трудиться.

А это обед:

Кормят неплохо. Суп, гречка с курицей, овощной салат, морс. И.о. командира части дал слово, что это не показуха и такое питание у ребят каждый день.

«Пойдемте смотреть наших пуделей и болонок» сказали нам, и мы пошли. Милые песики))

Стоять пришлось в стороне, потому как ну очень меня смущала эта огромная псина, сотрясающая решетку и душераздирающе воющая, а особенно смущал солдат, который рукой держал шатающийся замок на двери вольера. Потом нам рассказали, что 3 года назад осужденный пытался сбежать. Задержали его именно собаки. 16 укусов + перекрестный огонь по ногам от охраны. Больше сбегать никто не пытался.

Показательные выступления

Итоги таковы

Многого я не успела спросить, время было очень ограничено, например, как служится в части роте охраны (это обычные призывники).

Тем же, кто попал сюда не случайно, а за дело, тяжело не столько физически, сколько морально. Колючая проволока, 2 системы охраны, ночью территорию также охраняют собаки. Каждые два часа — построение и проверка состава. Сроки немаленькие — от 3х месяцев до 2х лет. По истечению срока парень отправляется дослуживать армию, только уже в другую часть. Встречи с родственниками разрешены (4 раза в год), но только с самыми близкими — родителями, братьями, сестрами и женами. Разрешена также 1 посылка в месяц, но перечень предметов строго ограничен.

Но не было бы таких частей (а дисбатов у нас сейчас два — в Мулино и в Чите), многие пошли бы отбывать срок за решетку.

Вывод: служишь — относись к армии серьезно. Уважай правила и сослуживцев. Хоть в дисбате никаких ужасов я не увидела, но попадать туда не советую.

Дисциплинарный батальон – дисбат или как его еще называют солдаты «дизель» – это специализированное военное подразделение, куда направляются рядовые, совершившие тяжелые правонарушения во время прохождения службы в рядах военнослужащих.

Дисбат в армии – это подразделение, сформированное для отбывания наказания солдат, которую присудили высокопоставленные управляющие за совершение ими правонарушений. Они могут быть разнообразными, но в основном это уголовные преступления. Также, дисциплинарный батальон предназначен для нахождения в нем курсантов училищ или университетов военного направления до того момента, пока им не были присвоены звания рядовых в рядах войск России.

За что попадают

Причиной создания подобных подразделений связано с тем, что в процессе службы, некоторые рядовые совершают преступления, за которые им необходимо ответить. Предусмотрено, что данный отрезок времени не вычитается из года службы, за некоторым исключением, который предусматривается командующим военными силами той местности, где проходит служба рядового. Следовательно, после окончания срока наказания, солдат отправляться дальше проходить службу, те законные недели или дни, которые остались.

Причины, по которым служащие могут быть отправленными для отбывания срока:

• если военный суд вынес вердикт, относительно которого солдат должен понести наказание;
• если рядовой совершил преступление, которое будет уголовно наказуемо.

В том случае, если солдат от начала и до конца отбыл срок и вышел на свободу, дабы окончить свою службу, документального подтверждения того, что он совершил уголовное преступление, не будет.

Вердикт, решающий судьбу правонарушителя, может быть вынесен исключительно военным судом. В дисциплинарный батальон могут попасть солдаты, чьи правонарушения не причисляются к тяжким и не могут нести за собой наказание сроком более двух лет. Самые распространенные преступления, совершаемые военнообязанными – уход на волю или дедовщина по отношению к другим солдатам.

К слову, в дисбате в армии живут не по уставам УПК, а придерживаются общевоинского устава. После отбывания наказания, военнообязанный в обязательном порядке отслуживает оставшийся срок службы в своем подразделении. Лишь в том случае, если вышеперечисленные пункты будут выполнены, служащий получает свои документы обратно, при этом без записи о его правонарушении.

Отличия дисциплинарного батальона от обычной воинской части проявляются в следующем:

• беспрекословное подчинение уставу;
• крайне четкий и жестко распланированный день;
• недопустимо наличие увольнительных.

Солдаты, поступающие в дисциплинарные отряды, чаще всего выполняют задания и работу по хозяйству.

Особенности штрафного батальона

Сформированные дисциплинарные батальоны рассчитаны на 350 преступников. Все детали их пребывания и наказания расписаны в документе Правительства, тогда еще СССР, Российской Федерации, подписанном в 4 числах июня 1997 года – № 669, а также, Приказом Министерства Обороны Российской Федерации № 302 от 29 июля того же года.

Опираясь на данный документ и выносятся упомянутые ранее требования. К примеру, исключения из срока отбывания службы времени прохождения службы. Если же солдату необходим его учет, как время отбывания службы, рекомендуется отправить прошение командованию воинской части главному военному представителю той местности, где находится армия и подразделение. В ходатайстве нужно указать причину, по которой солдат нуждается в данном решении и прошение об учете времени пребывания в дисциплинарном батальоне в срок службы.

Если главнокомандующий одобрит ходатайство, солдат, даже будучи в батальоне специального назначения, не лишается звания военнослужащего и по-прежнему носит погоны рядового. После прохождения трети времени наказания, если солдат отличился примерным поведением, его могут перенаправить в отряд исправляющихся. Более того, он может получить возможность службы в наряде или к исполнению обязанности рабочего вне воинской службы. Также, исполнение решения может происходить под присмотром конвоя или же без него.

Срок пребывания в дисбате чаще всего составляет не более двадцати четырех месяцев. Причиной этому могут быть: воровство, неуставное отношение. В большинстве случаев, солдат отправляет в дисциплинарный батальон на срок от 5 до 17 месяцев.

Когда в дисциплинарный батальон прибывают новые солдаты, их в обязательном порядке проводят через карантин. После этого им предназначено 30 дней усиленной подготовки. В случае прохождения, далее рассматривается их распределение по ротам.

Режим

Как было упомянуто ранее, в спецбатальоне предусмотрен строгий распорядок дня со всеми вытекающими из этого запретами. Встречи с близкими строго ограничены и расписываются по определенному графику. Они рассчитаны лишь ненадолго, чаще всего от двух до трех часов, при этом за данной процедурой будет следить конвой.

Все передачи от родственников, лишь за небольшим исключением, запрещены. В дисбате нет места кофе, чаю и уж тем более, алкоголю. Не менее строгие запреты относительно канцтоваров. Осужденный имеет право держать лишь одну ручку, два стержня и не более девяти конвертов.

Дисциплинарные батальоны не должны восприниматься как место тюремного заключения. Однако в данном месте присутствуют элементы зоны. Неоднократно предпринимались попытки бегства, однако, они не приводили ни к чему хорошему, а лишь к надбавке дополнительного времени к сроку заключения.

В том случае, если осужденные вели себя примерно, им может быть выделена такая привилегия, как вычет данного времени из срока службы. Многие стараются проявить себя с лучшей стороны, дабы как можно скорее выйти из дисбата.

Окончание наказания

До недавнего времени, когда военнослужащий отбывал свой срок, ему выдавили денежные средства и отправляли обратно в часть, где он заканчивал свой срок службы. Но во времена советской власти, часто происходило так, что данные граждане совершали преступления по дороге обратно, вследствие чего главнокомандующие пришли к выводу о том, что при отправке, их необходимо сопровождать. Но в связи с тем, что подобные ответственные лица, готовые на это, редко попадаются и отправка обратно может занять некоторое время.

В дисбате не разрешается общение между осужденными, также их перемещение. В связи с этим, люди, совершившие аналогичное правонарушение или же сообщники должны быть распределены в разные подразделения. За все время отбывания наказания, зачастую им не удается даже увидеться. Если же они преступают данное правило, непременно предполагается наказание в виде гауптвахты.

Чаще всего, перед поступлением в дисциплинарный батальон, солдаты пребывают в следственном изоляторе. Это приводит к тому, что юноши перенимают манеру поведения тех, кто уже отбывает наказание, что может привести к плачевным переменам в их характере и, как понятно, нерадостным последствиям. После выхода их жизнь меняется и более подробную информацию об этом можно отыскать в многочисленных видео в интернете.

КРЕЩЕНИЕ

Разведрота выехала из полка ночью. БМП с выключенными фарами покатили на север. Огни полка скоро исчезли, и беспредельная теплая весенняя ночь проглотила колонну.
Солдаты сидели на верху гусеничных машин и смотрели на тяжелые цепи созвездий. Костомыгин тоже глядел на сияющие цепи и думал, что рокот моторов слышен в самых дальних кишлаках на самом краю этой степи, если, конечно, у нее есть край…
Спустя полчаса низко над степью появилась тусклая луна. Луна медлительно всходила, ночь светлела, и глазам открывались холмистые мохнатые черно-белые пространства.
Впереди забелели стены и башни. Колонна стремительно приближалась к кишлаку.
«Эй, не спите!» — сказал ротный, прижав ларингофоны к горлу, и все командиры БМП услышали его и по очереди отрапортовали: номер такой-то вас понял. Пушки развернулись влево и вправо, солдаты зашевелились и взялись за автоматы.
Колонна, не сбавляя скорости, промчалась сквозь кишлак, и ничего не случилось.
Костомыгин успел увидеть темные оконца башен, дома с плоскими крышами, густые сады за дувалами, ушастый силуэт осла возле сарая.
За кишлаком дорога — теперь она была отлично видна — пошла под уклон и внизу уткнулась в мерцающую реку. Все на той же скорости машины форсировали мелкую широкую реку и поехали дальше.
В кишлаке с цветущими садами Костомыгин наглотался душистого воздуха, и теперь во рту у него было сладко. Он подставлял лицо теплому ветру, ощущал тяжесть подсумка на боку, чувствовал, как туго зашнурованы полусапожки и как свободен и легок масккостюм, — и ему все это нравилось: эта луна, эта страшная степь, и цветочная сладость во рту, и удобная форма, и оружие на груди, и этот бег могучих машин по нескончаемой черно-белой равнине под чужими яркими созвездиями.
Возле гряды низких холмов колонна остановилась. Солдаты соскакивали с машин, разминали ноги.
Рота построилась в колонну по двое и зашагала по дороге. Водители-механики остались в машинах.
Рота двигалась вдоль холмов. Все молчали и угрюмо поглядывали на макушки холмов, отчетливо проступавших на фоне звездного неба. Луна переплыла на западный край неба, стала бронзовой и светила уже не так ярко.
Костомыгин услышал, как шедший следом Опарин, как и он, зеленый «сынок», звякнул пряжкой ремня и открутил крышку фляжки. Тут же раздался глухой удар, и Опарин налетел на Костомыгина. Костомыгин обернулся. Опарин, вобрав голову в плечи, продолжал шагать, торопливо надевая фляжку на ремень. Позади него крупно вышагивал высокий, длинноногий сержант Шварев.
«Надо быть начеку», — подумал Костомыгин, отворачиваясь.
«Чижи», то есть ребята, отслужившие шесть месяцев, предупреждали «сынов», что они должны быть настороже и делать только то, что скажут; говорили, что все оплошности «сынов» на операции по возвращении в полк будут «разбираться» старослужащими, разведрота — это вам не артбатарея, и не хозвзвод, и не пехота, и всё должно быть «от и до», не хуже, чем у всяких там «беретов». За месяц службы в роте Костомыгин достаточно насмотрелся на дедовские суды, и на предстоящем «разборе» ему совсем не хотелось быть в числе обвиняемых. А Опарин вот уже и попал в это черное число. Надо ухо востро держать.
Луна скрылась, и степь снова стала черной, и звезды засветились ярче. Рота мерно шагала вдоль холмов.
Посвежело. В степи свистнула птица.
Впереди послышался топот.
— Бегом! — приказал громким шепотом Шварев, и Костомыгин побежал. «Опаздываем», — сообразил он.
Они долго бежали, потея и глотая пыль.
Костомыгин придерживал одной рукой автомат, другой — флягу. Но подсумок с магазинами больно колотил по другому боку, и он отпустил автомат и начал придерживать подсумок. Автомат, ударяясь о грудь, причинял еще большую боль, и он снова схватился за него.
Они бежали так быстро и долго, что у Костомыгина в груди расхрипелось, и он поклялся не притрагиваться отныне к сигаретам, отныне и во веки веков.
Наконец они добежали до крайнего холма и увидели в степи силуэты башен, домов и дувалов. Ветер дул от кишлака, и Костомыгин уловил все тот же ласковый аромат цветения. Ветер подул сильнее, мощная цветочная волна окатила запыленных, тяжело дышащих людей в мокрой, терпко пахнущей одежде.
Под последним холмом была развилка: одна дорога, та, по которой они бежали, вела в кишлак, а другая уходила в степь. Два взвода во главе с лейтенантами ротный послал к кишлаку, остальные залегли на холме, укрывшись за валунами и направив стволы ручных пулеметов и автоматов на развилку.
Костомыгин тщательно прижимался к камням и чувствовал, как они влажны и как приятно холодят живот и грудь. Он сплевывал пыльную, вязкую слюну и думал: ну, теперь можно глотнуть из фляги или еще нет? Оглянулся по сторонам, осторожно расстегнул ремень, подтянул, не снимая с ремня, фляжку к груди, открутил крышку, пригнул голову, приложился вытянутыми губами к горлышку и насосал полный рот воды. Прополоскав рот, он проглотил воду, пожалев выплюнуть. Еще раз присосался к фляжке, а потом закрутил крышку, застегнул ремень, вытер губы и подумал: покурить бы.
В небе осталась одна звезда — Венера. Дорога посветлела, кишлак приблизился. Дорога была пуста. Все смотрели на нее, и Костомыгин смотрел, думая о том, что все это бессмысленно: никто здесь не появится, и никакой стрельбы не будет, — просто взойдет солнце, и они вернутся в полк. Это была его первая операция, и он не верил, что она будет настоящей, одной из тех, о которых так живописно рассказывали ротные ветераны.
Ему стало лень глядеть на дорогу, по которой никто не пойдет, он зевнул и прикрыл глаза, чтобы дать им отдых… Он проспал не дольше минуты и очнулся, вздрогнув. «Не расслабляйся», — сказал он себе и снова принялся истово таращиться на дорогу.
Рассвело, и в кишлачных садах защелкали соловьи, и петух несколько раз подряд покрыл картавой бранью их ласковые трели. А когда покраснел восток и покраснела степь на востоке, над кишлаком разнесся резкий призывный вопль. С Костомыгина вмиг слетела сонливость, он взялся за автомат и, вытянув шею, заглянул за камни. Вопль повторился, и у Костомыгина сжалось сердце: вот она, война!.. Но лежавшие рядом солдаты были спокойны. Он покосился на них, помялся и все же решил тихо спросить у «чижа» Медведева, что это там такое. Медведев хмыкнул и прошептал, что это ихний поп орет.
Взошло солнце. Степь зеленела до горизонта, в кишлаке кричали петухи, мычали коровы, ревел ишак, и небо было полно светозарной голубизны, — какая еще к черту война!..
Ротный встал, отряхнулся и сказал:
— Курите.
Солдаты поднимались, шумно зевали, переговаривались, чиркали спичками и затягивались сигаретным дымом, прикрывая глаза.
Ротный хмуро глядел на кишлак.
— Саныч, — сказал он радисту, — давай отзывай наших от кишлака и ямщикам передай — пусть гонят сюда телеги.
— Товарищ капитан, а может, караван уже прошел в кишлак? — предположил Шварев.
Капитан покачал головой.
— Нет. По расчетам, от гор сюда им идти как раз ночь. Пока не стемнеет, они никуда не могут тронуться, — значит, они отошли от гор вчера поздно вечером и к утру должны были подойти сюда.
— Нет, ну а вдруг?
— Ну, если у них верблюды реактивные, — нехотя откликнулся ротный.
Радист запрашивал взводы, залегшие в степи вокруг кишлака. Затем вызывал на связь водителей-механиков.
Ротный сел на камень, снял панаму, достал расческу и начал не спеша причесываться. Шварев слонялся вокруг него, поддавал ногой мелкие камни и печально посвистывал.
— Ну что ты ёрзаешь, Шварев? — недовольно окликнул его ротный.
— Товарищ капитан, а может, они как-нибудь умудрились просочиться в кишлак?
— Ну а наши ребята там зря, что ли, полночи валялись? Если только, конечно, они там не дрыхли…
— А может, товарищ капитан, прошмонаем кишлачок? Вдруг он набит оружием и духами?
Капитан задумчиво продул расческу, аккуратно вложил ее в футляр и спрятал. Шварев выжидательно смотрел на него.
— Сколько у тебя там меток, Шварев? — устало спросил капитан.
— Каких меток?
— На прикладе, на прикладе, Шварев. Что я, не знаю, где вы метки ставите? Все знаю, Шварев. И когда-нибудь за порчу оружия три шкуры спущу.
— Разве это порча? Мы легонько. Маленькие царапинки, и все, — сказал с улыбкой стройный сероглазый Салихов.
— А ты зачем на прикладе метки ставишь?
Салихов покраснел и пожал плечами:
— Где же отмечать?
— Тебе? На пятках и кулаках.
Все засмеялись.
«У всех лица бурые, а у него — млечное. Что он, специально бережется от солнца?» — вдруг подумалось Костомыгину, глядевшему на удлиненное ласковое лицо Салихова.
Салихов был любимцем роты. У него был мелодичный голос, и на гитаре он играл отлично. Он никогда ни с кем не ругался, не трогал «сынов» и не кричал на них. Все свободное время он проводил на спортплощадке вместе с земляком из пехотной роты, — их тренировки собирали много зевак. Если же погода была скверная, лежал на кровати с книгой. В миру его ждала большеглазая, черноволосая девушка с таким же нежно-млечным лицом, как и у него; ее большая фотография хранилась в тумбочке, и ротные бабники иногда тайком вынимали ее и сладострастно рассматривали. Салихов очень часто получал от своей девушки пухлые конверты, и все завидовали ему. На шее у него висела кожаная ладанка с прядью ее волос, — и все завидовали Салихову. Костомыгину хотелось сойтись с ним поближе. Он отводил душу в письмах старшему брату, но что письма? Совсем другое дело — живой разговор с умным собеседником. Он думал, что Салихов тоже, наверное, измучился жить без родственной души, но стеснялся подойти к нему и завести речь о серьезных книгах и всем таком прочем. Он надеялся, что Салихов как-нибудь сам заговорит с ним. Но Салихов не заговаривал и вообще почти не замечал «сынов».
— Так сколько у тебя царапин на прикладе, Шварев? — спросил капитан, наблюдая за возвращающимися от кишлака взводами.
— Шесть.
— И все мало тебе?
— Мало.
— Ты настоящий Дракула, Шварев.
Все засмеялись.
— А что вы ржете? — с усмешкой спросил ротный. — Вы знаете, кто такой Дракула?
— Нет, — откликнулся кто-то.
— Ну так и нечего.
— А кто он такой, товарищ капитан? — угодливо спросил «чиж» Медведев. — Он что, тоже меточки ставил?
— Нет, — ответил капитан. — Он княжил в пятнадцатом веке и прибивал гвоздями шапки…
— К головам? — догадался Медведев.
Капитан кивнул, и все захохотали так, будто он бог весть как остроумно пошутил.
— Ну, я до этого еще не докатился, — с довольной улыбкой сказал Шварев. — Так что какой я Дракула?
— Да, — согласился капитан. — Разница есть. Он был не сержант, а князь.
Подъехали БМП. Солдаты разделились на экипажи, достали сухие пайки: консервированный свиной фарш, консервированный сыр, сахар и хлеб — и приступили к завтраку, рассевшись на земле вокруг машин. Шварев вмиг опустошил банку с фаршем, прикрывая глаза от удовольствия, съел нежный желтый сыр, похрумкал весь сахар, выдул полфляжки воды, замер, к чему-то прислушиваясь, и вздохнул:
— Только раздраконил.
— Да! — откликнулся водитель Мамедов. — У тебя там ба-а-льшой дракон! — Он ткнул пальцем в поджарый живот Шварева и засмеялся. — Все хаваешь и хаваешь, а мяса нэ нарастишь никак. Тэбя дэвушки лубит нэ будут. Они упитанных лубят.
— Ну-у, — Шварев расправил плечи, — ну-у, Мамед, у вас, может, животами бабочек и удовлетворяют, а наших матрешек… им надо что-нибудь посущественней! — Он взглянул на Опарина и прикрикнул: — Что лыбишься! Жри быстрей, на операции все быстро нужно делать: жрать, с…
Опарин перестал улыбаться, запустил ложку в розовую мякоть и вдруг сказал:
— Товарищ сержант, хотите? Мне что-то не лезет, я вон лучше сырку пожую.
Костомыгин взглянул на Опарина и отвернулся.
Все-таки порядочная скотина этот Опарин. Старается во всем угождать «старикам», надеясь, что они благосклоннее к нему будут и перестанут каждую минуту оскорблять и угнетать. Он единственный из «сынов», кто стирает носки и одежду старослужащим. Остальные наотрез отказались и были биты жестоко, но зато теперь с этим никто к ним не пристает, а Опарин обстирывает всех «дедов» и поныне.
«Кто гнется, того и гнут», — предупреждал старший брат, и Костомыгин, послужив немного в армии, убедился, что это так. Только он прибавил бы теперь к сказанному братом вот что: но нужно всему знать меру. Вон Крылов, он не знал этого, его строптивости не было предела, он отказывался выполнять даже самые необидные и мелкие поручения «дедов», и ему устроили «жизнь по уставу». Ни один человек в армии не живет по уставу; ежедневно и еженощно неукоснительно выполнять уставные требования и предписания — это выше человеческих сил, и ни рядовым, ни генералам, ни маршалам это не под силу, и самый бравый вояка взвоет в первый же день «жизни по уставу». И Крылов не выдержал и написал домой мрачное и правдивое письмо. Родные отослали это письмо в Министерство обороны, и вскоре в полк прикатила гремящая «телега», начались расследования. Крылов призывал «сынов» рассказать всю правду, но никому не хотелось рассказывать правду; «сыны» трезво рассудили, что всех «стариков» в дисбат не упекут, наказать могут одного-двоих, а с остальными придется как-то сосуществовать, — и Крылов оказался в одиночестве. В ходе расследования выяснилось, что его кантовали законно — по уставу, и дело прикрыли, а Крылова отправили служить в подсобное хозяйство — на свинарник. Костомыгин часто видел его возле столовых: грязный, небритый Крылов выносил баки с объедками и опрокидывал их, обливая жижей руки и сапоги, в железную столитровую бочку на колесах, — эту «двуколку» таскал белый трофейный ослик Дух.
Нет, всему нужно знать меру. Меры не знал Крылов, меры не знает Опарин, — даже если он и впрямь не хочет есть, мог бы предложить фарш кому-нибудь из своих, хотя бы и ему, Костомыгину. Да, вот два полюса: Опарин и Крылов, и нужно ни туда, ни сюда не скатиться. «Напишу брату, что он скажет на это?» — подумал Костомыгин.
— Слушай! — резко сказал Шварев. — А ежели, к примеру, зимой мне будет холодно, отдашь свою шинель? Знаешь, какие тут зимы? У-у!
— Э, да ты зимой будэшь мамкины блыны хавать, — напомнил Мамедов.
— Погоди, Мамед, — отмахнулся Шварев. — Ну, Опарыш, отдашь?
Опарин испуганно поглядел на него.
— Отвечай.
— Если очень нужно будет… — пробормотал Опарин и умолк.
— А если бы у тебя баба тут была, уступил бы бабу?
— Ну, вы скажете, товарищ сержант, — застенчиво улыбнулся Опарин.
— Нет, но предположим. Отвечай.
Опарин растерянно заморгал.
— Отвэчай, чморына болотная, — процедил сквозь зубы Мамедов, улыбаясь глазами.
Опарин вздрогнул и сказал едва слышно:
— Это слишком…
— Что-о? — вскричал Шварев.
— Слишком фантастический пример, — добавил Опарин.
— А, жук! Тварь скользкая. Какой ты разведчик? Тебя нужно гнать вслед за Крыловым. Жри свой фарш. Не хочется ему. На операции надо жрать через силу.
— Как похаваешь, так и повоюешь, — вставил Мамедов.
— Ясно? — спросил Шварев. — Это уже вторая ошибка. Помнишь первую?
— Помню, — уныло ответил Опарин, принимаясь за фарш.
Шварев закурил и взглянул рассеянно на Костомыгина.
— Костыль, а ты что отвернулся? Гордый, да?
— Просто смотрю на кишлак, — откликнулся Костомыгин.
— Нэ-э-т, — сказал Мамедов, — нэ просто. Он прэзирает Опарыша.
— Ты презираешь Опарыша? — спросил Шварев.
— Нет, — соврал Костомыгин.
— Ну, а то гляди, в два счета превратишься в Опарыша.
— Вообще-то сыны припухли, — заметил Мамедов, прихлебывая из фляжки. — Я вчэра потрэбовал цивыльную сигарэту, а Костыль нэ принес.
— Серьезно? — Шварев, сощурившись, уставился на Костомыгина.
— Надо, надо подкрутыт им гайки. Мы всё Опарыша воспытываем, а про остальных забыли.
— Так, — сказал Шварев. — Вернемся в полк, Костыль, и мы с Мамедом увидим пачку «Явы», Опарыш сосчитает до ста, и мы увидим пачку «Явы». Понял?
— Понял, — отозвался Костомыгин.
— Что?
— Так точно, — поправился Костомыгин.
— Эх! эх! прыпухли! — покачал головой Мамедов.
Позавтракав, все уселись на верху машин, и колонна тронулась в обратный путь.
Возле кишлака на берегу той реки, что так красиво мерцала под луной минувшей ночью, колонна нагнала старенькую желтую открытую «тойоту», набитую вооруженными людьми в разноцветных чалмах и просторных одеждах. Рядом с шофером сидел худощавый усач в форме офицера царандоя. Он вышел из машины и, улыбаясь, направился к БМП ротного.
— Мондана бощи хуб ести! — поприветствовал он ротного.
Ротный наклонился с машины и пожал его смуглую руку.
— Как дела, Акбар?
— Хуб, командир, — ответил офицер, выискивая среди солдат на БМП кого-то. Увидев таджика Кучечкарова, он махнул ему рукой: — Ахат!
— Эй, Кучечкаров! — позвал ротный, обернувшись назад.
К ним подошел хрупкий чернявый солдат. Пожав руку афганскому офицеру и коснувшись три раза щекой его колючей щеки, Ахат начал переводить. Выяснилось: они едут в полк, чтобы сообщить о прибытии большого каравана с оружием в соседний кишлак Паджак. Ротный недоверчиво спросил: откуда они знают, что с оружием? Может быть, верблюды нагружены тряпками, съестным и всякой всячиной, может, это обычный караван бродячих торгашей? Офицер обиделся и ответил, что в Паджаке у него есть свои люди и у этих людей острый глаз и честные языки. Ротный спросил, когда караван появился в Паджаке. Офицер сказал, что на рассвете. Но, возможно, они уже смылись, предположил ротный, вы отправились к нам в полк, а они в это время и смылись. Куда же они днем пойдут, что, их бешеный шакал покусал, возразил офицер Акбар.

— Кто это? — спросил Костомыгин Шварева.

— А, из Спинди-Улии ребята, у них там отряд самообороны, — небрежно сказал Шварев. — Чуть что — к нам в полк, за подмогой бегут. Но угощать горазды. Мамед, помнишь шашлыки?
Мамедов закачал головой и сладко зацокал.
— Ну, кажется, будет дело, — сказал Шварев, и глаза его заблестели. — Эй, Костыль, Опарыш! Будет вам крещение! Чую, неспроста они в полк поперлись.
Усач уже терял терпение, горячился и размахивал руками, убеждая ротного, что его сведения не липа. Ротный и сам догадывался, что это так, — караван, который они поджидали, свернул в Паджак, вот и все, — но он все же дотошно расспросил Акбара обо всем: сколько верблюдов, сколько людей, не появлялись ли в Паджаке подозрительные типы в последнее время и так далее, и только после этого связался с полком и попросил соединить его с кэпом. Минут через десять кэп ответил.
Переговорив с кэпом, ротный махнул афганцам, его машина развернулась и поехала по дороге вдоль реки; за ней потянулась и вся колонна, афганцы на раздолбанной «тойоте» пристроились в хвосте.
— Будет вам крещение, сынки! — крикнул Шварев, хлопая Костомыгина по плечу.
Опарин изобразил радость на лице и воинственно тряхнул автоматом.
Колонна летела в солнечных клубах пыли над мелкой сверкающей рекой. Колонна ревела, выбрасывала черные дымы и грозно хрустела траками гусениц, и Костомыгин, завороженный и оглушенный грохотом и стремительным движением сквозь солнце, пыль и густой полынный аромат степи, думал, что напишет брату обалденное письмо, обалденное!
Эта ночь, этот запах цветущих садов, эта луна, эти холмы под звездами, соловьи, засада, вопли муэдзина на заре, разочарование, а потом эта встреча, и вот — солнце, пыль, лязг и копоть, и ожидание, и неизвестность: что там будет, в этом Паджаке? какой он, Паджак? как они будут захватывать караван? сколько там мятежников? какие они, мятежники? свирепые, бородатые… кто погибнет? а вдруг кто-то погибнет? Вон Опарин возьмет и погибнет, вот он сидит рядом, а через час погибнет… или он сам, Костомыгин, погибнет — успеет вспомнить всё и всех и умрет в пыли, палимый солнцем, его тело отправят домой, и будут над ним рыдать друзья и родные…
Он был уверен, что на этот раз все будет настоящим и он напишет брату про свой первый настоящий рейд, напишет, потому что он не погибнет и вообще никогда не умрет. Ну, впрочем, когда-нибудь, может, и умрет, но это будет черт знает когда, через уйму лет, через тысячу лет!
Паджак оказался небольшим кишлаком, мало чем отличающимся от других, увиденных нынче Костомыгиным: серые дувалы — высокие и низкие, серые башни — круглые и многогранные, серые дома — квадратные и прямоугольные коробки с узкими оконцами — и очень зеленые, очень дремучие сады. Паджак стоял на берегу реки. Вокруг простирались уже чахнувшие, буроватые степи. А в Паджаке зеленели и благоухали сады. Как только колонна подъехала к кишлаку, Костомыгин ощутил душистый запах, и во рту у него снова стало сладко.
Он был уверен, что на этот раз все будет настоящим и он напишет брату про свой первый настоящий рейд, напишет, потому что он не погибнет и вообще никогда не умрет. Ну, впрочем, когда-нибудь, может, и умрет, но это будет черт знает когда, через уйму лет, через тысячу лет!
Паджак оказался небольшим кишлаком, мало чем отличающимся от других, увиденных нынче Костомыгиным: серые дувалы — высокие и низкие, серые башни — круглые и многогранные, серые дома — квадратные и прямоугольные коробки с узкими оконцами — и очень зеленые, очень дремучие сады. Паджак стоял на берегу реки. Вокруг простирались уже чахнувшие, буроватые степи. А в Паджаке зеленели и благоухали сады. Как только колонна подъехала к кишлаку, Костомыгин ощутил душистый запах, и во рту у него снова стало сладко.
Солдаты облачились в бронежилеты, надели каски и попрятались за машины, опасаясь снайперов. Но кишлак выглядел вполне мирно: возле дувалов гуляли куры, старик прогнал по улице горбатую корову, там и сям то и дело показывались любопытные мальчишки, они вытягивали шеи и таращились на запыленные машины кафиров[1].
Солнце полыхало в голубом небе, и было очень жарко, чертовски жарко. Солдаты обливались потом, курили и поглядывали из-за машин на кишлак.
— Ну, сейчас мы накроем голубчиков, — сказал Шварев, затягиваясь сигаретой.
— Чего же мы ждем? — спросил Костомыгин.
— Ишь, нетерпеливый, — усмехнулся Шварев. — Дядя Витя знает, что делает. (Дядей Витей «деды» между собой называли ротного.) — Уж ты не беспокойся, он знает свое дело.
Но прошло полчаса, и Шварев тоже начал нервничать и недоуменно посматривать в сторону машины ротного.
— Мамед, — позвал он механика-водителя, — что это он, правда, волынку тянет?
Мамедов пожал плечами:
— Черт его знаэт. Может, пэхоту кэп подкинет?
Шварев поморщился.
— Да сколько там этих караванщиков? Ну штук десять, ну, от силы — двадцать.
— А вдруг вэсь кишлак вооружится?
— Пока будем пехтуру ждать, духи все оружие закопают, попробуй потом докажи, что это тот самый караван, который мы всю ночь прождали. — Шварев сплюнул.
— Нэт, лучше подождать. С пэхотой веселее, — возразил Мамедов.
— Товарищ сержант, можно мне попить? — спросил Опарин.
— Можно Машку через ляжку! — рявкнул Шварев.
— Разрешите? — поправился Опарин.
— На операции воду нужно беречь, — сказал Шварев.
Опарин вздохнул и покосился на сияющую реку.
— Да что ты на реку смотришь! Из рек пьют только ослы и местные, их никакая хреновина не берет — им-му-ни-те-т. А ты желтуху сразу схватишь. Или тиф. Или еще какой-нибудь сифилис.
— Ясно, — сказал Опарин, облизывая сухим языком окаймленные черной запекшейся грязью губы.
Шварев вдруг замер, прислушиваясь.
— Что? — спросил Мамедов.
— Кажется, едут, — откликнулся Шварев.
Теперь и остальные услышали далекий гул и, повернув головы, начали глядеть на дорогу. Вскоре они увидели над степью пыльные хвосты.
Костомыгин нащупал планку предохранителя и сдвинул ее вниз до упора.
К кишлаку подъехали пехотная рота и четыре танка. Спустя десять минут операция началась.
Ахат Кучечкаров поднес к лицу мегафон и проорал кишлаку несколько отрывистых фраз, выдержал паузу и опять покричал.
Сдаться предлагает, понял Костомыгин.
Прошло несколько минут, но никто не появился, не вышел. Костомыгин удивленно глядел на кишлак и не мог понять, когда это хозяева умудрились очистить улицы от кур, ослов и мальчишек, — кишлак был пуст и нем.
Ахат вопросительно взглянул на ротного. Ротный сказал: «Хватит». И Ахат сунул мегафон в люк.
Несколько БТРов и БМП медленно двинулись на кишлак, солдаты в касках и бронежилетах с автоматами наперевес пошли за машинами. Они вошли в кишлак с одной стороны (чтобы не перестрелять друг друга, догадался Костомыгин) и рассыпались по улочкам. Кишлак молчал.
Кто-то застучал прикладом в двери. Костомыгин вздрогнул, услышав резкий стук по дереву.
— А мы сюда, — сказал Шварев, сворачивая к обнесенному низким дувалом дому. Он ударил ногой в крепкие ворота, и немного погодя ворота растворились, и на улицу вышел старый костлявый человек с клюкой. У него было сморщенное лицо, желтые руки, покрытые прозрачной шелухой, и равнодушные глаза.
— Нис, нис душман, — проскрипел он.
Шварев молча отстранил его и прошел во двор.
— Медведь! На входе! — бросил он Медведеву и побежал к дому. Опарин, Костомыгин, Салихов и несколько пехотинцев кинулись за ним.
Они обрыскали двухэтажный дом, но никого, кроме кучки женщин в чадрах и детей, набившихся в крошечную, самую дальнюю комнату, и ничего, кроме тряпок, посуды и съестных припасов, не обнаружили. Кто-то из пехотинцев предложил задрать бабам чадры, — вдруг это не бабы? Но Салихов запротестовал, а Салихова весь полк знал в лицо, и все видели не раз, какие штучки он выкидывает вдвоем с земляком на спортплощадке, и никто не посмел его ослушаться. Они вышли во двор.
— Сараи проверим, — сказал Шварев, и все пошли было к сараям, но тут вдруг щелкнул выстрел, у ворот вскрикнули, и они метнулись к выходу.
Возле ворот сидел и крякал Медведев.
В кишлаке поднялась стрельба: солдаты поливали очередями окна, сады и крыши; застучал пулемет, разорвалась граната.
Подкатила БМП, и Медведева потащили к машине. Костомыгин тупо глядел, как Медведева подняли наверх и опустили в люк… Он ощутил ногами, что по земле пробежала дрожь, и удивленно посмотрел под ноги. Рядом взвились пыльные султанчики, и Костомыгин откинулся спиной на дувал.
— Сюда! — заорал Шварев, и Костомыгин, опомнившись, вбежал в ворота. От ворот полетели щепки, Костомыгин схватился за лицо и замотал головой.
— Что? Что? — кричал Шварев, отрывая его руки от лица. — Что? — Он нагнулся и заглянул в его лицо. — А! Ерунда! Щепки!
Костомыгин протер глаза, проморгался и оглянулся.
— Что делать? — спросил он у Шварева.
— Бей очередями по тому дому! — Шварев ткнул пальцем в сторону соседнего дома и дал по его окнам очередь.
И Костомыгин, прячась за дувалом, начал выпускать длинные очереди по соседнему дому.
— Болван! — крикнул Шварев. — Береги патроны!
Было жарко. На зубах скрипела пыль. Хотелось сбросить горячую тяжелую каску и громоздкий бронежилет. Костомыгин выпускал короткую очередь, выжидал и снова высовывался из-за дувала и посылал несколько пуль в окна высокого и огромного дома, но никак не мог застичь врасплох пулеметчика. Пулеметчик давал очередь из окна и прятался, переходил к другому окну и бил оттуда.
В кишлаке шла стрельба. То и дело рвались гранаты. В воздухе висела пыль, и сильно пахло порохом. Взрыкивали скорострельные пушки БМП, глухо и крупно стучали пулеметы. Пороховая вонь смешалась с запахом цветущих деревьев, и Костомыгина тошнило. Чертовски надоело привставать и стрелять, и снова пригибаться, и снова вставать, нажимать на курок и опять прятаться за дувалом. И такая жара, и так воняет порохом и цветами, и в ушах звенит, в горле пересохло, пулеметчик все лупит и лупит, и нет и не будет этому конца, а Медведев, наверно, все еще скулит и выгибается в душной машине, и нет и не будет этому конца… Из какого окна он сейчас будет бить? А где Опарин?
В кишлаке шла стрельба. То и дело рвались гранаты. В воздухе висела пыль, и сильно пахло порохом. Взрыкивали скорострельные пушки БМП, глухо и крупно стучали пулеметы. Пороховая вонь смешалась с запахом цветущих деревьев, и Костомыгина тошнило. Чертовски надоело привставать и стрелять, и снова пригибаться, и снова вставать, нажимать на курок и опять прятаться за дувалом. И такая жара, и так воняет порохом и цветами, и в ушах звенит, в горле пересохло, пулеметчик все лупит и лупит, и нет и не будет этому конца, а Медведев, наверно, все еще скулит и выгибается в душной машине, и нет и не будет этому конца… Из какого окна он сейчас будет бить? А где Опарин?
Костомыгин обернулся и увидел слева от себя мокрую, красную рожу с выпученными глазами. Костомыгина затошнило еще сильнее. Он хотел заставить Опарина стрелять, а не стоять столбом перед дувалом с вобранной в плечи головой и опущенным автоматом, но вдруг сообразил, что пулеметчик уже не стреляет. Он осторожно выглянул и обшарил глазами пустые черные окна. Поднял голову еще выше и увидел, как из дверей дома во двор вышел широкоплечий мужчина с поднятыми руками, за ним сгорбившийся парень, а позади этих двоих шли Салихов и пехотинец.
— Они их взяли! — потрясенно закричал Костомыгин Швареву.
— Опарыш! Костыль! — крикнул Шварев на бегу, и Костомыгин с Опариным побежали за ним.
Они выбежали на улицу, достигли ворот соседнего дома и ворвались в тесный дворик.
Шварев молча подлетел к горбоносому, сухопарому, плечистому мужчине в разорванной длиннополой голубой рубахе и ударил его в подбородок прикладом. Горбоносый запрокинул голову, но устоял на ногах. Большеглазый парень, стоявший чуть позади мужчины, съежился и вскрикнул, как будто это его ударили с разбегу прикладом. Мужчина выпрямился. Изо рта у него плыла кровь.
— Какая ж сука Медведева подстрелила? — крикнул Шварев.
Мужчина смотрел на него исподлобья, и на его заросших черной щетиной щеках бугрились желваки. Парень стащил с головы грязную чалму и закрыл ею лицо.
— Ну что? — спросил Салихов.
— Они Медведя подстрелили, — сказал Шварев, оглядываясь.
Салихов кивнул.
— Так, — сказал Шварев, утирая потное лицо рукавом. — Все. Мурд, ребята, мурд. Все, хана, — сказал он пленным, и плечи парня задрожали, а у мужчины сузились глаза.
— Так, — пробормотал Шварев, — так… — Он оглянулся еще раз, встретился взглядом с глазами Опарина и повторил: — Так.
— Тогда давай быстрей, — пробасил пехотинец, — пока офицеры не видели их. — Он подошел к парню и направил дуло автомата в чалму, которой тот все еще прикрывал лицо.
— Погоди, — остановил его Шварев. Он опять обернулся и посмотрел на Костомыгина и Опарина. — Погоди… Костыль! Бьешь по мужику. Опарыш! Вот этого кончишь.
— Молодые? Ну-ну, — одобрительно проговорил пехотинец, отступая в сторону.
Костомыгин почувствовал, как у него замерзает затылок. Противно, когда в такую жару так сильно мерзнет что-нибудь. У него застучали зубы. Он сжал зубы и посмотрел на Шварева: что он говорит? кому это он?
— Ну! — крикнул Шварев.
Солнце висело низко над степью, и край степи под солнцем, и узкая полоса неба над солнцем были рдяные. Раскаленный горький воздух медленно остывал. Длинная колонна змеилась по вечерней степи, и над нею качались серые флаги пыли. Колонна возвращалась в полк. На верху машин, устало опустив плечи, сидели солдаты. Пленные со связанными руками находились внутри машин.
Пыль лезла в глаза и глотки, но солдаты не спускались внутрь: наедет машина на мину, и находящиеся внутри просто размажутся по стенкам, а сидящие наверху всего лишь слетят на землю. Эту простую истину знали все, воевавшие в Афганистане. Знали об этом и пленные караванщики. Они потели внутри машин, вздрагивали, когда машина подлетала на ухабе или ударялась брюхом о камень, и молились аллаху, чтобы он убрал с пути все мины. А может, молились, чтобы всех: и ненавистных кафиров, и их самих — разорвал к чертовой матери мощный фугас. Да, если машина нарывалась на фугас, то редко кто оставался в живых: десятитонные машины опрокидывались, как пустые жестянки, и сидящие наверху превращались в лепешки.
Колонна везла в полк одиннадцать пленных и уйму трофеев: итальянские мины, крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, ящики с патронами и гранатами, солидный груз медикаментов — американских и западногерманских.
Пехотные офицеры были довольны операцией и знали, что кэп тоже будет очень доволен. Командир разведроты был хмур и зол: по дороге в полк скончался Медведев — пуля порвала ему кишки, — а командир первого взвода, лейтенант, был серьезно ранен в голову. Не удалось на этот раз чисто сработать…
Костомыгин, один из всего экипажа, лежал внутри БМП на ящиках со снарядами. Он курил сигарету за сигаретой, и ему было наплевать, рванет мина под его машиной или не рванет.
«Мне все равно», — злобно думал он.
Ему на самом деле было это безразлично, подорвется или не подорвется машина. Он думал об Опарине, и о Салихове, и о том горбоносом мужчине с окровавленными губами. Он хотел не думать обо всем этом, хотел как-нибудь заснуть, заснуть таким сном, чтобы проснуться через тысячу лет и ничего не помнить. Но не думать и не помнить не получалось. И он думал и помнил.
Он отлично помнил все, хотя во время боя ему казалось, что это не он, и все было призрачным и смутным. Но теперь это было отчетливым и походило на замедленные кадры фильма.
Он прекрасно помнил всё, все звуки, голоса, движения. Помнил, как землю под ним пробрала дрожь, как хрустнуло дерево ворот и щепки ударили в лицо, как они бегали по сумеречным комнатам дома, как кто-то из пехоты предложил проверить женщин под чадрами, может, у них усатые морды? И то, как он устал стрелять по окнам соседнего дома, а потом увидел во дворе горбоносого мужчину с поднятыми руками, и парня, и Салихова, и пехотинца… Все-таки интересно, как им удалось провернуть это дело? Интересно?.. Какая теперь разница!.. Плевать.
Он влепил короткую очередь в широкую грудь горбоносого, и тот упал, повыгибался на земле, выдувая носом алые пузыри, и замер.
…Но Медведев же умер по дороге в полк! Ведь он умер? Так и нечего…
А Опарин? Кто бы мог подумать. Ну кто бы мог подумать?..
Костомыгин думал об Опарине. Он ненавидел Опарина. Вспоминал, как, оглянувшись, увидел его потное, красное, трусливое лицо с выпученными глазами, и стонал от отвращения и ненависти.
«Он это из трусости не сделал. Он трус. Он трус», — повторял Костомыгин, но легче от этого не становилось.
Опарин не выстрелил. Шварев грозил ему, кричал на него, но Опарин не выстрелил. Что ему стоило нажать на курок, ну что ему стоило? Он обливался слезами и просил отпустить его. Отпустить? Куда? Домой к мамаше? Он совсем чокнулся, он истекал слезами и просил, чтобы его отпустили… Боже, что с ним будет в полку!
«Какая мне разница, что будет с этим слизняком! К черту его. Он трус, обыкновенный трус, и нечего о нем думать. Вот Салихов…» — думал Костомыгин, затягиваясь сигаретой. Он накурился уже до тошноты и едва сдерживался, чтобы не стравить, но доставал из пачки новую сигарету и прикуривал. «Вот Салихов… Неужели там был еще и Салихов?» — спрашивал себя Костомыгин, морщась.
Но в тесном дворике был и Салихов. Это же он вместе с пехотинцем захватил мятежников, долбивших из пулемета.
Да, там был и Салихов. И когда Салихов понял, что Опарин не будет стрелять, что Опарин скорее сам застрелится, чем будет стрелять, когда он это понял, он подошел к парню, который все не отнимал от лица свою растрепанную грязную чалму, и убил его рукой. Он убил его пустой рукой, и это никого не удивило. Он это так быстро сделал, что можно было подумать, будто парень умер своей смертью, — вдруг остановилось сердце, и он замертво упал.
Костомыгина трясло на ящиках со снарядами, он затягивался сигаретой, и ему не хотелось умирать черт знает когда, через тысячу лет. Ему хотелось, чтобы сердце остановилось сейчас. Но оно не останавливалось.

# Олег ЕРМАКОВ «Зимой в Афганистане» / рассказы.

 
 
 
— Ôèë, — âåðíóâøèñü ïîñëå çàíÿòèé ñ ðåïåòèòîðîì ïî àíãëèéñêîìó ÿçûêó, Ìàêñ îáðàòèëñÿ ê ñòàðøåìó òîâàðèùó, — èñòîðèÿ âàøåãî çíàêîìñòâà  ñ Äåíîì âûçûâàåò ëèøü âîñòîðã. À êàê  â êîìàíäó ïîïàë  Êèð?
— Çíàåøü, — Ôèëèïï ñëåãêà ïðèçàäóìàëñÿ, — çäåñü ñèòóàöèÿ âåñüìà çàïóòàííàÿ. Äàâàé, ÿ òåáå ñíà÷àëà ïðèò÷ó ðàññêàæó, è òîãäà ìíîãîå ñòàíåò ïîíÿòíûì.

«Çåëèìõàí, åãî ìëàäøèé áðàò Àðáè è èõ ïðèÿòåëü À÷åìåç ñîáðàëèñü ïðîãóëÿòüñÿ ïî âå÷åðíåé Ìîñêâå. Âñòðåòèëè â ïàðêå îäèíîêóþ áëîíäèíêó è òóò æå ïðèøëè â âîñòîðã îò å¸ êðàñîòû. À çàòåì, íå ìåøêàÿ íè ìãíîâåíèÿ,  íàáðîñèëèñü íà íå¸ è âñòóïèëè  â ïîëîâóþ ñâÿçü â îñîáî èçâðàù¸ííîé ôîðìå.
Ïðîäîëæàÿ ïðîãóëêó, þíîøè çàâèäåëè âäàëè êðåïêîãî ñâåòëîâîëîñîãî ïàðíÿ. È ñðàçó æå íàïðàâèëèñü ê íåìó. Ïîñëå íåäîëãîãî âûÿñíåíèÿ  îòíîøåíèé ñâåòëîâîëîñûé áûë çàðåçàí. Îí îêàçàëñÿ ñèëüíûì è äåðçêèì,  à ýòî î÷åíü îïàñíî.
Âåñåëî áåñåäóÿ, ïðèÿòåëè íàòêíóëèñü íà ëàð¸ê è, íå ðàçäóìûâàÿ, îãðàáèëè åãî. Äåíåã íèêîãäà íå áûâàåò ìíîãî!
À çàòåì îíè ðàñïîëîæèëèñü íà ñêàìåå÷êå, ÷òî ñòîÿëà íà êðàþ ëóæàéêè,  ÷òîáû íåìíîãî   ïåðåäîõíóòü.  Ñòàðøèé áðàò, Çåëèìõàí, îòëó÷èëñÿ íà íåñêîëüêî ìèíóò. Ïîëüçóÿñü ìîìåíòîì, Àðáè ðåøèë âûêóðèòü   õîðîøóþ ñèãàðåòó,  ñîñòàâèâ êîìïàíèþ äðóãó.   Âäðóã îí ïîáëåäíåë îò ñòðàõà, è ìåòíóëñÿ â êóñòû.
— ×òî ñëó÷èëîñü, Àðáè, — óäèâëåííî ñïðîñèë ïîñëåäîâàâøèé çà íèì À÷åìåç.
— Ñìîòðè, —  âåñü, äðîæà îò èñïóãà, îòâåòèë Àðáè, — âèäèøü, Çåëèìõàí  óæå     âîçâðàùàåòñÿ. Åñëè îí óçíàåò, ÷òî ÿ êóðþ, òî îáÿçàòåëüíî îá ýòîì ðàññêàæåò îòöó!»

— Íåñîìíåííî, — ïðîäîëæèë Ôèëèïï, — àáñòðàãèðîâàíèå â ïðèò÷å äîâåäåíî äî ãðîòåñêà, äî àáñóðäà. Íî ýòè õóäîæåñòâåííûå ïðè¸ìû èìåþò ñâîè äîñòîèíñòâà. Èíôîðìàöèÿ äîëæíà ïðîëîìèòü ìîçã, èíà÷å íåò ãàðàíòèè íà óñâîåíèå.  Íî, êàê óòî÷íÿåò íàðîäíàÿ ìóäðîñòü, «ñêàçêà áûëü, äà â íåé íàì¸ê». Îäíàêî  äåéñòâèòåëüíîñòü âñåãäà æåñò÷å è ïîäëåé.

 íàøó ÷àñòü ïîñòóïèëî ïîïîëíåíèå. Âñå íîâîáðàíöû áûëè ðîäîì èç Äàãåñòàíà. Åù¸ äî ïðèõîäà â àðìèþ ðîäñòâåííèêè è îòñëóæèâøèå çåìëÿêè íàñòðîèëè èõ íà ïîëíîå íåïîä÷èíåíèå àðìåéñêèì ïîðÿäêàì. Íî æèòü îíè ñîáèðàëèñü íå ïî çàêîíàì ãîð, à ïî ïîíÿòèÿì êðèìèíàëüíîãî ìèðà. Áåðÿ ïðèìåð ñ âîðîâ â çàêîíå, îíè ïîëíîñòüþ îòêàçûâàëèñü ðàáîòàòü: «Òðÿïêó â ðóêè äàæå âçÿòü çàïàäëî, ñëóæáó ïóñòü ðóññêèå íåñóò!» Âìåñòî ïðèâû÷íîé âñåì è óæå âðîäå êàê óçàêîíåííîé äåäîâùèíû, îíè íà÷àëè âûñòðàèâàòü ýòíîâùèíó.

Íà âåðøèíå âëàñòè ðàñïîëàãàëèñü äàãåñòàíöû è äðóãèå, ïðèñîåäèíèâøèåñÿ ê íèì ñåâåðîêàâêàçöû. Ñëåäóþùóþ ñòóïåíü çàíèìàëè àðìÿíå, ÷óòü íèæå ðàñïîëàãàëèñü àçåðáàéäæàíöû. Çàòåì øëà î÷åíü øèðîêàÿ ïðîñëîéêà: ñëàâÿíå, íàðîäû Ïîâîëæüÿ è Ñèáèðè.  ñàìîì íèçó íàõîäèëèñü íåìíîãî÷èñëåííûå óçáåêè è òàäæèêè. Ýòà ñòðóêòóðà òî÷íî êîïèðîâàëà êðèìèíàëüíóþ èåðàðõèþ. Àâòîðèòåòû, ìóæèêè è îïóùåííûå, òîëüêî ïî íàöèîíàëüíîìó ïðèçíàêó. Îôèöåðû æå äåëàëè âèä, ÷òî íè÷åãî îñîáåííîãî íå ïðîèñõîäèò. Âëàñòü «äåäîâ»    çàìåíÿëàñü   âëàñòüþ íàèáîëåå îðãàíèçîâàííîãî ýòíîñà. Âñåãî ëèøü! Çàòî êàçàðìà ñòàíåò ñâåðêàòü, è âñå çàäà÷è áóäóò âûïîëíåíû â ñðîê. Âîò òîëüêî âîçðàñò¸ò êîëè÷åñòâî ñàìîâîëüíî îñòàâèâøèõ ÷àñòü è ïîêàëå÷åííûõ ñîëäàò. Íî òóò, êàê ïî¸òñÿ: «Îòðÿä íå çàìåòèë ïîòåðè áîéöà!»

Ïîñòåïåííî ïîä÷èíÿÿ ðîòó, äàãåñòàíöû äåéñòâîâàëè âåñüìà îñòîðîæíî. Ïîäàâëÿÿ ñëàáûõ, íà ïåðâûõ ïîðàõ îíè ïðåäïî÷èòàëè ñèëüíûõ íå òðîãàòü è, ïî âîçìîæíîñòè, ñ íèìè äîãîâàðèâàòüñÿ. Íî ÿ ïðåêðàñíî ïîíèìàë, êàê äåéñòâóåò ýòîò ìåõàíèçì.  È ñòàë ñîáèðàòü âîêðóã ñåáÿ íàèáîëåå ðåøèòåëüíî íàñòðîåííûõ ðóññêèõ ïàðíåé, ôîðìèðóÿ äåéñòâèòåëüíîå ÿäðî ïðîòèâîäåéñòâèÿ.  Êîíôëèêòà æäàòü, äîëãî íå ïðèøëîñü. Äàãåñòàíöû ãðàáèëè ñîëäàò íà ïî÷òå, ÊÏÏ, â ìàãàçèíå, â òóàëåòå. Äàæå íà æåëåçíîäîðîæíîì âîêçàëå «ïàñëè» ïðèáûâàþùèõ èç îòïóñêà ñîñëóæèâöåâ.

 Èìåííî â îòäåëåíèè ñâÿçè è ïðîèçîø¸ë êîíôëèêò. Êàâêàçöû ñîâåðøåííî íå îæèäàëè îðãàíèçîâàííîãî îòïîðà è âìåñòî äåíåæíîé äàíè ïîëó÷èëè óâåñèñòûõ çóáîòû÷èí. Ñðåäè ãðóïïû ñîïðîòèâëåíèÿ îñîáåííî âûäåëÿëñÿ Êèðèëë. Ôèçè÷åñêè êðåïêèõ ïàðíåé õâàòàëî, à âîò áåññòðàøíûõ è ÷åñòíûõ ïðèõîäèëîñü èñêàòü äí¸ì ñ îãí¸ì.  Ìû ñäðóæèëèñü î÷åíü áûñòðî.
— ×óðêè ñåãîäíÿ æå ïðÿìî â êàçàðìå  îáÿçàíû óñòðîèòü  íî÷ü äëèííûõ íîæåé, — íå âûçûâàþùèì âîçðàæåíèé ãîëîñîì ñðàçó   ïîñëå ïîòàñîâêè çàÿâèë Êèð, — åñëè îíè íå ñäåëàþò ýòîãî, çíà÷èò ñëîìàëèñü. Íî íèêòî íå ïîçâîëèò èì ñîâåðøèòü áåñïðåäåë! Ìû  îïåðåäèì èõ. Ýòî áóäåò íå ïðîñòî äðàêà, à ìÿñèëîâî. Íàäî èõ êàëå÷èòü, âûâîäèòü èç ñòðîÿ. Åñëè ìû íå ïðåâðàòèì èõ â òîëïó èíâàëèäîâ, îíè ñìîãóò ñãðóïïèðîâàòü ñèëû, ïîäòÿíóòü ðåçåðâû èç äðóãèõ ÷àñòåé. Òîãäà âñåì íàì òðóáà.

Êòî-òî èç ïàðíåé íàïîìíèë, ÷òî ñóùåñòâóåò äèñáàò.
— Ìû ïðèäàäèì ýòîìó äåëó ýòíîïîëèòè÷åñêóþ îêðàñêó! – óõìûëüíóëñÿ  Êèð, — ãëàâíîå, ÷òîáû â «âûñîêèõ êàáèíåòàõ» âñå äàâàëè àáñîëþòíî îäèíàêîâûå ïîêàçàíèÿ. È òîãäà îíè çàõëåáíóòñÿ â ñîáñòâåííûõ ñîïëÿõ. Ñàìîå áîëüøåå, ÷òî íàì ãðîçèò, ðàñôîðìèðîâàíèå ÷àñòè. Íî åñëè ÷åñòíî, ðàäè òîãî, ÷òîáû çàìî÷èòü ïàðó-òðîéêó ýòèõ îáíàãëåâøèõ óáëþäêîâ, ÿ ãîòîâ è ñðîê îòìîòàòü!
Îáãîâîðèâ  äåòàëè ïðåäñòîÿùåé àêöèè, ïîñëå îòáîÿ âñå ñîëäàòû ñî ñïîêîéíîé äóøîé çàíÿëè ñâîè ñïàëüíûå ìåñòà. Çà êàæäûì íàèáîëåå çíà÷èìûì âðàãîì áûë çàêðåïë¸í áîåö. Äåëàëîñü ýòî ñ ó÷¸òîì ñèë ó÷àñòíèêîâ ïðåäïîëàãàåìûõ ñõâàòîê, êîòîðûå äîëæíû áûëè ñëèòüñÿ â åäèíîå ïîáîèùå. Íà âåñü áîé îòâîäèëîñü íå áîëåå îäíîé ìèíóòû.

×òîáû íå ïîçâîëèòü êàâêàçöàì ïåðåõâàòèòü èíèöèàòèâó, ðåøèëè íà÷àòü ïî÷òè ñðàçó ïîñëå îòáîÿ. Íî÷íóþ òèøèíó êàçàðìû îãëàñèë äîíîñèâøèéñÿ ñ ìîáèëüíèêà Êèðà  ìàðø «Ïðîùàíèå ñëàâÿíêè», êîòîðûé ñòàë   ñèãíàëîì àòàêè. Ìãíîâåííî âñêî÷èâ ñ êîéêè, ÿ ðèíóëñÿ ê  íàìå÷åííîìó îáúåêòó. Ýòî áûë îäèí èç ñàìûõ ñèëüíûõ, è ñàìûõ äåðçêèõ äàãåñòàíöåâ ÷àñòè. Ëèøü òîëüêî Êèð âûáðàë ñåáå åù¸ áîëåå îïàñíîãî ñîïåðíèêà. Ìîèì  ãëàâíûì îðóæèåì ÿâëÿëñÿ  ñîëäàòñêèé ðåìåíü ñ òÿæ¸ëîé ìåòàëëè÷åñêîé ïðÿæêîé – áëÿõîé.  îïûòíûõ ðóêàõ òàêîé ðåìåíü ïî÷òè çàìåíÿë è íóí÷àêó è áåéñáîëüíóþ áèòó.

Ïîäëåòåâ ê âðàãó, ïåðâûé óäàð ÿ  íàí¸ñ ïî ãîëîâå. À çàòåì, îòáðîñèâ â ñòîðîíó îäåÿëî, ñòàë ìîëîòèòü ïî ïàëüöàì è êèñòÿì ðóê. ß äîëæåí áûë ñëîìàòü, à ëó÷øå ðàçäðîáèòü êîñòè íèæå çàïÿñòèé, ÷òîáû ýòè ðóêè äîëãî, î÷åíü äîëãî íå ñìîãëè âçÿòü íè àâòîìàò, íè íîæ, íè äàæå ëîæêó.  «Òîëüêî ì¸ðòâûé èíäååö íå âûñòðåëèò!» — ìåëüêíóëà â ãîëîâå  ñòàðàÿ àìåðèêàíñêàÿ ïîñëîâèöà. ß  îòëè÷íî ñïðàâèëñÿ ñ ïåðâîé ÷àñòüþ ïëàíà. Ïîòåðÿâøèõ ôèçè÷åñêóþ âîçìîæíîñòü îêàçûâàòü ñîïðîòèâëåíèå äàãåñòàíöåâ âûâîëàêèâàëè â ïðîõîä ìåæäó ðÿäàìè êîåê è óæå òàì äîáèâàëè íîãàìè. Íè îäèí èç àðìÿí è àçåðáàéäæàíöåâ, êîòîðûõ íå êîñíóëàñü ýêçåêóöèÿ, íå ïðèø¸ë íà ïîäìîãó èçáèâàåìûì.

À â ãîëîâå  íàáàòîì ñòó÷àëè ñëîâà Êèðèëëà. «Ìû îáÿçàíû çàãíàòü â íèõ ñòðàõ:  æèâîòíûé, èíñòèíêòèâíûé. Ïðîñòî âáèòü ýòî îùóùåíèå óæàñà â èõ ìîçãè. Îíè ïîíèìàþò îäíó ëèøü ñèëó, è ïîêëîíÿþòñÿ òîëüêî åé. Âñå ìûñëè è ÷óâñòâà íàäî ñðàçó îòðèíóòü. ×òîáû çàäàâèòü è îïóñòèòü èõ, ìû äîëæíû â ýòîò ìèã, óïîäîáèòüñÿ èì. È íèêàêîé æàëîñòè!»

Ñëåäñòâèå ïî äåëó íà÷àëîñü åù¸ äî ðàññâåòà. Íî âñå, êòî áûë çàìåøàí â äðàêå, âîïðåêè îæèäàíèÿì íà÷àëüñòâà è «íåïèñàíîìó êîäåêñó ÷åñòè», ïðåâðàòèëèñü â «äåø¸âûõ ñòóêà÷åé». «Âûâîðà÷èâàÿ íàèçíàíêó ãðÿçíîå áåëü¸», òî åñòü, íàçûâàÿ âåùè ñâîèìè èìåíàìè, ìû  ïðîñòî çàãíàëè â òóïèê äÿäåíåê ñ áîëüøèìè çâ¸çäàìè íà ïîãîíàõ. Òàì íå áûëî ïðèâû÷íîãî êàíöåëÿðèòà âðîäå «ðÿäîâîé Àáäóëêåðèììàõìóäáàáàåâ óãðîæàë ìíå óãðîçîé ïîñòàíîâêè âîïðîñà î âîçìîæíîé óãðîçå ïðèìåíåíèÿ ôèçè÷åñêîé ñèëû äëÿ îñóùåñòâëåíèÿ ðàñïðàâû». Ïîä ôðàçàìè, â êîòîðûõ êàçóèñòè÷åñêèì ñî÷åòàíèåì ïàäåæåé ëåãêî   óòîïèòü ëþáóþ,  äîëæíóþ ñîäåðæàòüñÿ â ïðåäëîæåíèè ìûñëü, íå ïîäïèñàëñÿ íè îäèí èç ó÷àñòíèêîâ ïîáîèùà. È ïðèõîäèëîñü, ñêðèïÿ ïåðüÿìè è äóøîé ôèêñèðîâàòü íà áóìàãå: «Çàìîë÷è, ãðÿçíàÿ ðóññêàÿ ñâèíüÿ! Íå îòäàøü áàáêè, ìû òåáÿ ñíà÷àëà îïåòóøèì, à ïîòîì çàðåæåì!» Äåëî ìîãëî ïðèîáðåñòè îãðîìíûé ðåçîíàíñ è äîéòè äî öåíòðàëüíûõ ÑÌÈ. Ïîýòîìó ÷àñòü áûñòðî ðàñôîðìèðîâàëè, à âèíîâíèêîâ çàâàðóõè îòïðàâèëè äîñëóæèâàòü ïîëîæåííûé ñðîê â ðàçíûå ìåñòà.

                ***

— Äàâàé íåìíîãî ïåðåäîõí¸ì. — Ïðåäëîæèë Ôèëèïï. ×óâñòâîâàëîñü, âîñïîìèíàíèÿ äàþòñÿ åìó íåëåãêî. — ×òî òàì ó íàñ íîâåíüêîãî íà ñàéòå?
— Àãà, íåïëîõî, — ñ ÿâíûì óäîâëåòâîðåíèåì ïðîèçí¸ñ îí,  ïðîñìàòðèâàÿ ìàòåðèàë, — êîò¸ë áóðëèò, íàêàïëèâàÿ  ýíåðãèþ, ïàð â ñâèñòîê íå óõîäèò.   «Êîãäà â ñòîëèöå Ðîññèè âîçíèêíóò ãåòòî äëÿ ðóññêèõ?»  Ðåçêî, óìíî, ñèëüíî.
— À âîò åù¸, — çàìåòèë Ìàêñ, — ñìîòðè.

«Íîâûé èíòåðíàöèîíàëèçì. Ðåëèãèÿ ñèëüíåå êðîâè».
 Àíàëèçèðóÿ  ïðîèçîøåäøåå â ×å÷íå, ãäå ïðîäîëæàëàñü  âîéíà ìåæäó  Ðîññèåé è ìèðîâûì òåððîðèçìîì, ïðèêðûâàþùèìñÿ ëè÷èíîé èñëàìà, àâòîð çàìåòêè ïèñàë.
«Î÷åíü ìíîãèå  ñîëäàòû ðîññèéñêîé àðìèè, ìóñóëüìàíå, ïî ðåëèãèîçíîé ïðèíàäëåæíîñòè, â öåëîì ïîääåðæèâàÿ ðîññèéñêóþ ãîñóäàðñòâåííîñòü, âåçäå è âñþäó ïðè âîçìîæíîñòè îáúåäèíÿëèñü ïðîòèâ ðóññêèõ.  Îíè îò÷¸òëèâî ïîíèìàëè, ÷òî Ðîññèÿ –   äàëåêî íå áåäíîå ãîñóäàðñòâî, ïðîæèâàòü â êîòîðîì, ÿâíîå ïðåèìóùåñòâî.  Ðóññêèå æå – ïðîñòî òîëïà «÷ìîøíèêîâ», èõ íàäî  «äàâèòü» è «îïóñêàòü». Ðîññèéñêàÿ ãîñóäàðñòâåííîñòü íóæíà ýòèì ëþäÿì, ÷òîáû  ñ  áåñêðàéíåé  áëàãîäàòíîé çåìëè  èõ íå âûòåñíèëè êèòàéöû èëè àðàáû. À  ðóññêèå íåîáõîäèìû êàê ðàáî÷àÿ ñèëà äëÿ ôàáðèê è ïîëåé».   

Äðóãîé àâòîð æàëîâàëñÿ. «Ñîñåäêà, ñóêà, ñ ÷¸ðíûì æèòü ñòàëà. ß åé ñ õîäó. «Òû ÷òî æ äåëàåøü, òû æå íàöèþ ïîçîðèøü!»
 À îíà, óæå  êàê çîìáè, ãîâîðèò òî÷íî ïî-êàâêàçñêè, òîëüêî ñëîâà ðóññêèå: «Êàêàÿ íàöèÿ? ×òî òû íåñ¸øü? Íèêàêîé ðóññêîé íàöèè äàâíî  íåò. À ýòè äåñÿòêè ìèëëèîíîâ ðóññêîÿçû÷íûõ èëè ðóññêîãîâîðÿùèõ âîâñå íå íàöèÿ. ×òî èõ îáúåäèíÿåò? ßçûê? Èñïàíöû, ìåêñèêàíöû è ôèëèïïèíöû òîæå íà îäíîì ÿçûêå ãîâîðÿò, íî îíè æå íå ñ÷èòàþò ñåáÿ åäèíûì öåëûì! Ñóäüáà? Äà, îíà ó âàñ íà âñåõ îäíà, âû ïåðåäîõíèòå êàê ìóõè.   Íûíåøíåå ïîêîëåíèå ðóññêèõ ñòàíåò ïîñëåäíèì.

Äà ÿ ëþáëþ ýòîãî ìóæ÷èíó, õîòü îí â äâà ñ ëèøíèì ðàçà ñòàðøå ìåíÿ. ß îáîæàþ, çâåðèíûé âçãëÿä åãî áîëüøèõ ÷¸ðíûõ ãëàç. Ìåíÿ ñâîäÿò ñ óìà åãî âîëîñàòûå íîãè, åãî ñìóãëàÿ êîæà. È åãî áåçóìíûé íàòèñê â ïîñòåëè. Îí íàñòîÿùåå æèâîòíîå, íåîáóçäàííûé, íåóäåðæèìûé õèùíèê. È ÿ õî÷ó åãî êàæäîé êëåòî÷êîé,  êàæäîé ìèòîõîíäðèåé. Õî÷ó âñ¸: èãðó ìóñêóëîâ, çàïàõ òåëà, êèïÿùóþ ñòðàñòü.  Äàæå êàâêàçñêèé àêöåíò çàâîäèò ìåíÿ. ß îáîæàþ åãî ïîëíîñòüþ, âñåãî áåç èçúÿíîâ. Îí ìîé ïîâåëèòåëü, è ÿ ñ÷àñòëèâà, áûòü åãî ðàáûíåé. ß æàæäó ðîäèòü îò íåãî ñûíà. È ó ìîåãî ñûíà íå áóäåò íè÷åãî îò âàñ, ðóññêèõ. Îí ñòàíåò êàê äâå êàïëè âîäû ïîõîæ íà îòöà; òàêîé æå äåðçêèé, íåóñòðàøèìûé, àãðåññèâíûé. À âû, ñòàäî ñëþíòÿåâ. ß èñïûòûâàþ íåïðåîäîëèìûé ñòûä çà òî, ÷òî ðîäèëàñü ðóññêîé. Íî ìîèì äåòÿì íå ïðèä¸òñÿ òåðçàòüñÿ ýòèì».

È ÷òî ìîã ÿ,   ñêàçàòü åé. Îíè æå ñäåëàëè èç íå¸ ôàíàòè÷êó, çîìáè! À íà äíÿõ íàøëè å¸ ñ ïðîëîìëåííûì ÷åðåïîì. Ïðÿìî ó ïîäúåçäà ëåæàëà. Îá îäíîì æàëåþ, îïåðåäèë ìåíÿ êòî-òî. Çíà÷èò, åñòü åù¸ äóõ áîðüáû, õâàòàåò îò÷àÿííûõ  ëþäåé. Íàäî îáúåäèíÿòüñÿ è ìî÷èòü. Ðåçàòü èõ ñóê è â ñîðòèðàõ, è íà óëèöàõ, è ïðÿìî â ïîñòåëÿõ».

Äðóãîé àâòîð äåëèëñÿ ñâîèìè íàáëþäåíèÿìè è ðàññóæäåíèÿìè.
«Äîáèðàëñÿ ÿ êàê-òî íà  ýëåêòðè÷êå îò Êàëàí÷¸âñêîé äî Ôèëåé.  È âûíóæäåííî  îòîðâàëñÿ îò ÷òåíèÿ,  îáðàòèâ  âíèìàíèå íà òð¸õ    áåäíî îäåòûõ àçèàòîâ ñ êðàéíå ò¸ìíîé êîæåé. Ïî âíåøíîñòè, ñêîðåå âñåãî îíè, áûëè äðàâèäàìè. Âåäü äàæå ñðåäè òàäæèêîâ è àçåðáàéäæàíöåâ òàêàÿ ïèãìåíòàöèÿ —  ÿâëåíèå âåñüìà ðåäêîå. Âåëè ñåáÿ îíè íåóâåðåííî, òî÷íåå, äàæå ðîáêî. Áûëî âèäíî, ÷òî ýòî íèçêîîïëà÷èâàåìûå ðàçíîðàáî÷èå, ãîòîâûå çà ìèñêó ïîõë¸áêè âçÿòüñÿ çà ëþáîå, ñàìîå ãðÿçíîå äåëî.

Íàïðîòèâ íèõ ñèäåëà  áîìæåâàòîãî âèäà ñòàðóõà. Íå îñòàâàëîñü íèêàêèõ ñîìíåíèé, ÷òî æåðíîâà ìåãàïîëèñà  äàâíî óæå â òðóõó ïåðåò¸ðëè âñå å¸ íåêîãäà ñóùåñòâîâàâøèå ïðåäñòàâëåíèÿ î ìîðàëè è íîðìàõ ýòèêåòà. Òàêèõ, êàê îíà  ìíîãî áîëòàåòñÿ ïî ïåðåïîëíåííûì ýëåêòðîïîåçäàì. Ñàìûå äåðçêèå è íàõàëüíûå, îáëèâàÿñü ïðîòóõøåé ìî÷îé, êëÿí÷àò  ïîäàÿíèÿ. Ëþäè íåçàìåäëèòåëüíî ñóþò â äàâíî íè÷åãî, êðîìå áóòûëêè, íå äåðæàâøèå ëàäîíè ìîíåòêè. ×òîáû ðàñïðîñòðàíÿþùåå  íåñòåðïèìóþ âîíü ñóùåñòâî òîò÷àñ  óäàëèëîñü. Òå, ÷òî íå òàê íàãëû, ñíóþò ñ îãðîìíûìè ðþêçàêàìè, íàáèòûìè áóòûëêàìè è ñïëþùåííûìè àëþìèíèåâûìè áàíêàìè. Èñïîëüçóÿ èõ êàê äóáèíó è ùèò îäíîâðåìåííî, ñïåöèàëèñòû ïî âòîðñûðüþ ïðîñòî ðàçãîíÿþò ñ äîðîãè øàðàõàþùèõñÿ â ðàçíûå ñòîðîíû ïàññàæèðîâ.

Áîìæèõà ïîñûëàëà ýìèãðàíòàì ìíîãî÷èñëåííûå íåâåðáàëüíûå ñèãíàëû, ãëàñÿùèå: «Ðåáÿòà, âû ìíå ñèìïàòè÷íû, ÿ âàñ óâàæàþ è ñ÷èòàþ çà îòëè÷íûõ ïàðíåé!» Çàíÿòûå ñîáîé, àçèàòû ñîâåðøåííî íå îáðàùàëè íà íå¸ âíèìàíèÿ. Îäíàêî íà Ôèëÿõ «ãîñòÿì ñòîëèöû», êàê è ìíå, íåîáõîäèìî áûëî âûõîäèòü. Íà ïðîùàíüå ñòàðóõà íåïðîèçâîëüíî äîòðîíóëàñü äî ñàìîãî êðóïíîãî èç íèõ, ïî âèäó ÿâíî ëèäåðà ãðóïïû.  È ñ  îãðîìíîé äóøåâíîé òåïëîòîé ñêàçàëà: «Íó, ñ÷àñòëèâî, ìàëü÷èêè!»

«Äàâíî ëè, — ñïðàøèâàë ÿ ñåáÿ â òîò ìèã, — ïîñëåäíèé ðàç îíà òàê èñêðåííå æåëàëà ñ÷àñòüÿ ñîáñòâåííîìó ñûíó, åñëè îí ó íå¸ êîãäà-òî è áûë?  Èëè ñîñåäêå ïî ëåñòíè÷íîé ïëîùàäêå,  äîïóñòèì,  æèëü¸ åù¸ íå ïðîïèòî?»
«×åì îáîñíîâàí å¸ äóõîâíûé ïîðûâ? — íåäîóìåâàë ÿ. — Âåäü îíà íå ìîæåò íå çíàòü, ÷òî ïîñëå òð¸õ – ïÿòè ëåò ãðÿçíîé, èçíóðèòåëüíîé ðàáîòû, ýòè ìèãðàíòû, îïèðàÿñü íà äèàñïîðó, îáÿçàòåëüíî ïðèîáðåòóò ñåáå ìåñòà íà îäíîì èç ìíîãî÷èñëåííûõ ðûíêîâ Ìîñêâû. À çàòåì ñòàíóò íàíèìàòü íà ðàáîòó «õîõëóøåê»  èëè ìîëäàâàíîê ñ êóïëåííûì ðîññèéñêèì ãðàæäàíñòâîì, òðåáóÿ çà âåñüìà è âåñüìà ñêðîìíóþ îïëàòó òðóäà, íåïðåìåííî è  ñåêñóàëüíûå óñëóãè.   Äàæå íà ýòîì ýêîíîìÿ êàæäûé äîëëàð è äàæå  öåíò!  Òàê ÷òî æå çàñòàâëÿåò å¸ ïðîÿâëÿòü èñêðåííþþ ñèìïàòèþ ê ÷óæàêàì?!»   

 ïàìÿòè òóò æå âñïëûëè ìíîãî÷èñëåííûå ëèöà ïðîæèâàþùèõ â îêðóãå  «ñàìîê». Çà ñòàêàí âîäêè è, â ëó÷øåì ñëó÷àå, êóñîê æàðåíîé áàðàíèíû, îíè áåç ïðîáëåì ëîæàòñÿ  ïîä «÷åõîâ» è «õà÷èêîâ».   
È êàê îëèöåòâîðåíèå  ýòèõ è ïîäîáíûõ èì æåíùèí ïåðåä âçîðîì  èç íåáûòèÿ âåêîâ ÿâèëàñü èíäåàíêà Ìàëèí÷èí: ïåðåâîä÷èöà Êîðòåñà  Ìàðèíà.  Ðàäè ñòðàñòè ê áåçæàëîñòíîìó è áåñïîùàäíîìó êîíêèñòàäîðó, ïðîñòî èñïåïåëèâøåìó àöòåêîâ, è ñîçäàííîå èìè ãîñóäàðñòâî, îíà âñòàëà íà ïóòü ïðåäàòåëüñòâà è èçìåíû. Âî ìíîãîì áëàãîäàðÿ ýòîé æåíùèíå, èñïàíöû ñìîãëè îïðåäåëèòü ñëàáûå ìåñòà ïðîòèâíèêà è âûðàáîòàòü ñòðàòåãèþ óñïåõà. Íî ÷òî äâèãàëî åþ â òå äíè?  Ëþáîâü? Ëþáîâü ê âðàãàì, íà òâîèõ ãëàçàõ óíè÷òîæàþùèõ òâîþ ðàñó? Çíà÷èò è òàêàÿ ëþáîâü âïîëíå ìîæåò ñóùåñòâîâàòü?!»

                ***

— Âñ¸ êëàññíî,  Ìàêñ, — Ôèëèïï, óëûáàÿñü, âûøåë èç Èíòåðíåòà, — åñëè  äåëà ïîéäóò òàê è äàëüøå, ê âåñíå óñòðîèì ãðàíäèîçíûé ôëåøìîá, à òî  è ïîëíîöåííûé ìèòèíã.  Äàâàé çàêîí÷èì òåìó íàñ÷¸ò íàøèõ ñ Êèðîì ïåðèïåòèé. Òàì åñòü î ÷¸ì ñêàçàòü!

Âåðíóëñÿ ÿ èç àðìèè. Ó ìåíÿ äÿäüêà æèë â Âàëåíòèíîâêå. Äîëãî  îò íåãî âåñòåé íå áûëî. Ðåøèë,  ïðîâåäàþ, ðàçáåðóñü ÷òî äà êàê. Âûåõàë íà çàðå, ó âîðîò äÿäþøêèíîãî äîìà îêàçàëñÿ óæå â ïîëñåäüìîãî óòðà. Ïîñòîÿë äëÿ âåðíîñòè, ïÿòü ìèíóò ïîä îêíàìè, à çàòåì  ðåøèòåëüíî ïîñòó÷àë â ïðèáèòóþ íà êàëèòêó ìåòàëëè÷åñêóþ  ïëàñòèíó.  äîìå ïîñëûøàëîñü øàðàõàíüå è ñëåäîì îòêðûëîñü îêíî. Íà ñâåò áîæèé âûñóíóëîñü çàñïàííîå ÷åðíîóñîå  ëèöî ñ òèïè÷íî êàâêàçñêèìè ÷åðòàìè.

Äëÿ áîëüøèíñòâà ðóññêèõ ðîññèÿí ýòíîíèìû àáàçèí, àâàðåö, ìàíñè,  òàáàñàðàíåö,  ñåëüêóï çíà÷àò íå áîëüøå ÷åì áóøìåí,  ãóàðàíè, çóëóñ, ìÿî, òëèíêëèò. Íî íå äëÿ ìåíÿ, Ìàêñ.  Ìàëî,  ïðîñòî   ðîäèòüñÿ ñ îáîñòð¸ííûì ÷óâñòâîì   âîñïðèÿòèÿ  äåéñòâèòåëüíîñòè. Âçàèìîîòíîøåíèÿ ýòíîñîâ âñåãäà áûëè äëÿ ìåíÿ çàãàäêîé. Âåäü ñòàë æå ñûí âåëèêèõ ïîýòîâ Ãóìèëåâà è Àõìàòîâîé  ýòíîëîãîì îò Áîãà. Êàê Ìåíäåëååâ õèìèêîì, à Êàëàøíèêîâ îðóæåéíèêîì.
ß  ñðàçó ïîíÿë, ÷òî ïåðåäî ìíîé àçåðáàéäæàíåö. Åù¸ äî òîãî, êàê  òîò óñïåë ðàñêðûòü ðîò.

— Òåáÿ êòî ïðèñëàë! – ñâåðëÿ ãëàçàìè, íàãëî ñïðîñèë ÷åðíîóñûé, — â òàêóþ ðàíü ðàçâå õîäÿò. ×òî? Ëîìàåò?!
ß ìãíîâåííî âñòàâèë âûðèñîâûâàþùèéñÿ ôðàãìåíò â öåïü ñîáûòèé, êîòîðûå  äîëæíû áûëè ïîñëåäîâàòåëüíî ïðîèçîéòè, ïåðåä òåì êàê ìîãëà ñîñòîÿòüñÿ  ýòà áåñåäà. Íàïðàøèâàëñÿ ðÿä òîñêëèâûõ âûâîäîâ.
 — ß òåáÿ ðàíüøå íý âèäåë, — ïðîäîëæàÿ «èçó÷àòü» «êëèåíòà», äàëüøå ïðîùóïûâàë ïî÷âó ÷åðíîóñûé. Òû ÷òî õîòýë âçÿòü?

Âñ¸ ñðàçó ñòàëî ÿñíî. È ÿ ñïðîñèë ïðîñòî äëÿ ïîäñòðàõîâêè.
— Äÿäüêà òóò ìîé æèâ¸ò. Ãäå îí?
— Êàêîé – òàêîé äÿäüêà? – ñ íåñêðûâàåìîé óãðîçîé ñïðîñèë ÷åðíîóñûé.
— Íèêîëàé Ïåòðîâè÷.
— Òû ÷òî ãîíèøü! – ïî ïîÿñ âûâàëèëñÿ èç îêíà êàâêàçåö, — íýò çäýñü íèêàêîé äÿäüêà. Òóò ÿ æèâó!
— À Íèêîëàé Ïåòðîâè÷ êóäà ïîäåâàëñÿ? —  Íà âñÿêèé ñëó÷àé, ïðèãîòîâèâøèñü îòðàçèòü íåîæèäàííûé óäàð, òâ¸ðäî ñïðîñèë ÿ.  — Îí îáèòàë çäåñü ðàíüøå.
— Ñëóøàé, ý, — ÷åðíîóñûé ñ âîçìóùåíèåì âñêèíóë ðóêàìè, — Ìóñëèì,   äîì ïðîäàâàòü äåëàë, ÿ ïîêóïàòü äåëàë.  Íîòàðèóñ ïå÷àòü ñòàâèë, ïîäïèñü ñòàâèë. Âñ¸ çàêîííî.  ß íèêàêîé Íèêîëàé Ïåòðîâè÷  çíàòü íå çíàþ, è çíàòü íå õî÷ó. Òû ïîêóïàòü íå áóäåøü, óõîäè. Ïðîáëåìû èùåøü – áóäóò ïðîáëåìû!
Âîëíóÿñü, àçåðáàéäæàíåö îêîí÷àòåëüíî ñëîìàë ãðàììàòè÷åñêèé ñòðîé ðóññêîãî ÿçûêà. Âïðî÷åì, ÿ ïîíÿë âñ¸ è áåç ñëîâ. Ñ  ïðåçðåíèåì óõìûëüíóâøèñü  ÷åðíîóñîìó â ëèöî, ÿ ìåäëåííî ïîâåðíóëñÿ è,  íå ñïåøà, çàøàãàë â ñòîðîíó ñòîÿùåé ïîîäàëü ìàøèíû.

— Ýé, ñûíîê, — èçäàëåêà  äîí¸ññÿ ïèñêëÿâûé ñòàðóøå÷èé ãîëîñ. ß íå ñðàçó ïîíÿë, ÷òî îáðàùàþòñÿ èìåííî êî ìíå.
— Ñûíîê, — ïîñëûøàëîñü áëèæå. Õóäåíüêàÿ, àêêóðàòíåíüêàÿ áàáóëüêà ñ êîçîé íà ïîâîäêå ÿâíî íàìåðåâàëàñü äîãíàòü ìåíÿ. ß  îñòàíîâèëñÿ, îãëÿíóëñÿ.
— Âèäåëà ÿ, — ñ õîäó íà÷àëà ðàçãîâîð ñòàðóøêà, — êàê òû îáùàëñÿ ñ Ñåëèìîì. Ñëóøàé ñþäà, ÷òî ÿ ñêàæó. Íèêîëàé-òî â ïîñëåäíåå âðåìÿ ïèë   ïî-÷¸ðíîìó. Ïðîñòè Ãîñïîäè äóøó åãî ãðåøíóþ. Ìóñëèì  òîò,  òîãäà åù¸ ïàëàòêó äåðæàë íà ñòàíöèè. Íó, äàâàë â äîëã ïîä ïðîöåíòû. Ñêîëüêî òàì Êîëüêà  çàäîëæàë, ñåé÷àñ óæ áûëü¸ì ïîðîñëî. À Ìóñëèì  è ãîâîðèò: «Íåìåäëåííî âîçâðàùàé, äåíüãè íóæíû».

Íó, à ó Íèêîëàÿ   äåíüãè îòêóäà?  Çà äóøîé êîïåéêè íå áûëî. Äà è äóøè-òî òîé, óæ  ïðîñòè ìåíÿ Ãîñïîäè, õîòü äí¸ì ñ îãí¸ì èùè. Âñ¸ óøëî ïîä÷èñòóþ. À ÷¸ðíûå îêðóæèëè åãî, è íó ñòðàùàòü, çàïóãèâàòü: «Äîì ïîäïèøè, íå òî õóæå áóäåò». Íàëèâàþò, äà óãðîæàþò. Òóò âñÿ îêðóãà çíàëà, êàê äåëî áûëî. Íèêîëàé-òî ÷óìíîé ñòàë, óæ ÷òî òàì, â âîäêó ñûïàëè, îíè ìàñòåðà åù¸ òå.

Äîãîâîðèëèñü. Äîì ê Ìóñëèìó ïåðåø¸ë, à Íèêîëàé  îñòàëñÿ ïðîïèñàííûì.  Íå õîçÿèí  óæå, à æèòü ìîæåò. Íîòàðèóñ âèäíî êóñîê óõâàòèë. Èíà÷å êàê æå? Îí, Êîëüêà-òî, íè äíÿ òðåçâûì íå áûë. Òàê, áåç äåíåã, êòî áû ïüÿíîãî ê áóìàãàì äîïóñòèë?! Ïîíàåõàëî ÷¸ðíûõ â äîì ýòîò, ðîâíî òó÷à. À ïüÿíèöà-òî   áîëüíî èì íóæåí? Âîò è ïðîïàë Íèêîëàé. Â÷åðà áûë, à ñåãîäíÿ íåòó.

Ñîñåäè çàáåñïîêîèëèñü, ó÷àñòêîâîìó äàâàé ãîâîðèòü. À îí òîëüêî óëûáàåòñÿ: «Ãðàæäàíå, íå òðåâîæüòåñü, áóäåì ïðèíèìàòü ìåðû». À ÿ òàê äóìàþ, ÷òî ÷¸ðíûå è åìó áàðàøêà â áóìàæêå ñóíóëè â êàðìàí. Êòî-òî èç äà÷íèêîâ äàëüøå ïèñàë, íàâåðõ. Íî âîç è íûíå òàì. Ó íèõ, ó õà÷èêîâ ýòèõ, òóò íåïîäàë¸êó öåõ ÷åáóðå÷íûé. Òàê ëþäè òàêîå ãîâîðÿò, óïàñè Ãîñïîäè!
Ñòàðóõà íà÷àëà íåèñòîâî êðåñòèòüñÿ, ÷òî-òî, áîðìî÷à ñåáå ïîä íîñ.
— ×òî ãîâîðÿò? — ïåðåñïðîñèë ÿ.
— Ñîáàêè â îêðóãå ïðîïàäàþò! Ðàíüøå âîí áåçäîìíûõ ñêîëüêî áûëî?! À òåïåðü, õîòü øàðîì ïîêàòè!
— Íó, è ëþäè òîæå èñ÷åçàþò, – íåñìåëî äîáàâèëà îíà, îãëÿíóâøèñü ïî ñòîðîíàì.

— À Ñåëèì òóò, êàê îêàçàëñÿ, — ñêîðåå äëÿ ïîðÿäêà, ÷åì äëÿ äåëà ñïðîñèë  ÿ.
— À ýòî Ìóñëèì äîì âðîäå áû ïðîäàë åìó. Ó íèõ-òî,  êàê îíè ãîâîðÿò: «ðóêà ðóêó ìîåò, ðóêà áåëûé áûâàåò». — Ñòàðóøêà íåóìåëî èçîáðàçèëà àêöåíò è ñ òîñêîé äîáàâèëà. –Ìóñëèì óåõàë, à Ñåëèì çäåñü æèâ¸ò è ãåðû÷åì òîðãóåò.
— ×åì? – åäâà ñäåðæèâàÿ ñìåõ, ïåðåñïðîñèë  ÿ. Íåñìîòðÿ íà âåñü òðàãèçì ìîìåíòà, ñëûøàòü æàðãîííîå îáîçíà÷åíèå ãåðîèíà èç óñò ïðåñòàðåëîé æåíùèíû áûëî ïðîñòî çàáàâíî.      

— Óæ ÿ, ñûíîê, è íå çíàþ ÷åì, — îïðàâäûâàÿñü, îòâåòèëà ñîáåñåäíèöà, — äà òîëüêî âñå òàê ãîâîðÿò. À îí íå ìåíüøå, ÷åì ïîëîâèíó îêðóãè   ïðèñòðàñòèë. Íó, à âëàñòÿì îïÿòü äåëà íåò. Âñ¸ ïðèêîðìëåíû. Òîëüêî âîò Êîëüêó æàëêî. Êàêîé —  íèêàêîé, à ñîñåä áûë. Êîãäà çàáîð ïîïðàâèò, à òî è â îãîðîäå ïîäñîáèò. Õîòü è çà ïîëóëèòðó, îäíàêî æ, äåëàë. À âîò ñãèíóë è  ïîëó÷àåòñÿ êàê â ïðèñêàçêå: «Óìåð Ìàêñèì, íó è õðåí ñ íèì!»

«Äà, — ñ òîñêîé ïîäóìàë  ÿ, — êåñàðþ êåñàðåâî, à ñëåñàðþ ñëåñàðåâî. Âîò òåáå áàáóøêà è âñÿ ýòíîëîãèÿ,  íàóêà îá ýòíîñàõ. Ïðàêòè÷åñêèå çàíÿòèÿ!»
— Íó, ëàäíî, — îáðàòèëñÿ ÿ ê ñòàðóøêå,  ïîíèìàÿ, ÷òî ãîâîðèòü áîëüøå íå î ÷åì, — ïîéäó ÿ, ïîæàëóé.
 Ñèòóàöèÿ â Âàëåíòèíîâêå ïî÷òè êàê äâå êàïëè âîäû áûëà ïîõîæå  íà òî, ÷òî ïðîèñõîäèëî â àðìèè, îòêóäà  åäâà óäàëîñü óí¸ñòè íîãè. Äà, ïî êðóïíîìó ñ÷¸òó, è ïî âñåé îãðîìíîé ñòðàíå!

— ×òî òû ñûíîê, — îò íåîæèäàííîñòè îíà âñïëåñíóëà ðóêàìè, — à Íèêîëàÿ, äÿäüêó òâîåãî, êòî  ðàçûñêèâàòü áóäåò? Óáèëè æå åãî, êàê ïèòü  äàòü, óáèëè!
 — Ãäå èñêàòü, — ãîðåñòíî óëûáíóëñÿ  ÿ, — â ÷åáóðå÷íîì öåõó?!
ß âîâñå íå æåëàë õîòü ÷åì-òî   îáèäåòü äîáðîäóøíóþ æåíùèíó.  Ìãíîâåííî îñîçíàâ, ÷òî áûë ñëèøêîì ãðóáûì, ÿ òóò æå ïðèìèðèòåëüíî äîáàâèë.
— Âû óæ èçâèíèòå ìåíÿ, ýòî ÿ ñ ðàññòðîéñòâà. Çíàåòå, êàê-òî íå ïî ñåáå. Âèäèìî, ìíå ëó÷øå óéòè.
— Êîíå÷íî, êîíå÷íî, ñûíîê, ñòóïàé ñ Áîãîì, — äðóæåëþáíî îòâåòèëà îíà, — çíàìî äåëî. Âîíà íà òåáå ëèöà íåò.

— Íó, äàâàé, Ýñòåðñèäà, — ñòàðóøêà ïîòÿíóëà   ïîâîäîê, óâëåêàÿ çà ñîáîé êîçó, — øàãàé, ìèëàÿ. Ñêîðî óæ «Âåðíûé àíãåë» íà÷í¸òñÿ. Êàê ýòî Õîñå Ìàðòèíåñ ñìîã ñêðûòüñÿ, óìà íå ïðèëîæó?
 «Ýñòåðñèäà, — íåîæèäàííî ïîéìàë ÿ ñåáÿ íà ìûñëè, — ýòî, èç êàêîãî æå ñåðèàëà? Äà, ïîõîæå, çà âðåìÿ ñëóæáû â àðìèè ÿ âåñüìà «îòñòàë â êóëüòóðíîì ðàçâèòèè».

***

— ß ïîíÿë, Ìàêñ, ÷òî íå ñìîãó æèòü, ïîêà íå îòîìùó, — Ôèëèïï íà âðåìÿ ïðåðâàëñÿ, çàäóìàëñÿ, — ïîíèìàåøü, äåëî íå â òîì, ÷òî ÿ   ñèëüíî ëþáèë ðîäñòâåííèêà àëêàøà è çà íåãî  ãîòîâ áûë ïîäâåðãíóòü ñåáÿ ñìåðòåëüíîìó ðèñêó. Âîâñå íåò. Íî â öåíòðå Ðîññèè â äâóõ øàãàõ îò Ìîñêâû èíîçåìöû, èñïîëüçóÿ íàðêîòèêè êàê îðóæèå, ìåòîäè÷íî óáèâàëè ìîé íàðîä. Âîçìîæíî, êîíêðåòíûé Ñåëèì è íå ñòàâèë òàêèõ ãëîáàëüíûõ öåëåé. Åìó ïðîñòî íóæåí áûë ñáûò òîâàðà.  Ïðîäàâàòü ñìåðòü  âûõîäèëî âûãîäíåå, ÷åì îâîùè.  È îí, íå çàäóìûâàÿñü, ïðåäïî÷¸ë áîëåå ýôôåêòèâíûé áèçíåñ  ìåíåå ýôôåêòèâíîìó. Ãîñóäàðñòâî, ïàðàëèçîâàííîå êîððóïöèåé, îêàçàëîñü áåññèëüíûì ïåðåä ýòíîêðèìèíàëîì. È ÿ  ðåøèë, ÷òî äîëæåí âîññòàíîâèòü ñïðàâåäëèâîñòü.

— Ìàêñ, — Ôèë ñåðü¸çíî ïîñìîòðåë íà ïðèÿòåëÿ, — ïîéìè, â òå äíè ÿ òàê è ðàññóæäàë: â òàêèõ êàòåãîðèÿõ è òàêèìè ñëîâàìè.
Êîíå÷íî, âûïîëíèòü ýòó çàäà÷ó îäíîìó áûëî íåâåðîÿòíî ñëîæíî. È ÿ âñïîìíèë î íàä¸æíîì àðìåéñêîì  äðóãå. Ìû ñâÿçàëèñü, ÿ  îáúÿñíèë åìó ïîëîæåíèå äåë è ïîïðîñèë ïîìîùè. Çíàåøü, îí ñîãëàñèëñÿ, íå çàäóìûâàÿñü. È  ïðèåõàë, áðîñèâ âñå äåëà.

Ìû äîëãî ÷åðåç îïòèêó ñëåäèëè çà îáúåêòîì.  Áûëî òî÷íî óñòàíîâëåíî, â êàêèå äíè è ÷àñû ïðèåçæàåò êóðüåð. Íà «òî÷êå», åñòåñòâåííî, íè áîëüøèõ äîç íàðêîòèêîâ, íè çíà÷èòåëüíûõ ñóìì äåíåã  íå ñêàïëèâàëîñü. Òàì ïðîæèâàë ëèøü îäèí Ñåëèì. Èçðåäêà ïîÿâëÿëñÿ ñìåíùèê. Êðóãëîñóòî÷íàÿ ðàáîòà èçìàòûâàåò. Âåäü êëèåíòû ïîÿâëÿëèñü â ëþáîå âðåìÿ  áåç âûõîäíûõ è ïðàçäíèêîâ.

Îäíàêî íà áåçðûáüå è ðàê ðûáà. Ìû ðåøèëè, ÷òî ñ ïëîõîé îâöû ëó÷øå øåðñòè êëîê, ÷åì íè÷åãî. Ðèñêîâàëè   ìû æèçíüþ,    è îïåðàöèÿ äîëæíà áûëà ïðèíåñòè õîòü êàêóþ-òî ïðèáûëü. Êðîìå íîæåé, íèêàêîãî îðóæèÿ ó íàñ íå áûëî. Íî íà íàøåé ñòîðîíå îñòàâàëèñü  ñìåëîñòü è âíåçàïíîñòü. Êóðüåð ïðèåçæàë âñåãäà â ñóìåðêàõ íà ñòàðîé ïîòð¸ïàííîé «äåâÿòêå». Òàêàÿ âðÿä ëè âûçîâåò ïîâûøåííûé èíòåðåñ ó ìåíòîâ.  Îí îñòàíîâèëñÿ, òùàòåëüíî îãëÿäåëñÿ. Íàðêîòèêè áûëè ñïðÿòàíû â òàéíèêå â ãëóáèíå ñàëîíà è äëÿ òîãî, ÷òîáû äîñòàòü èõ, òðåáîâàëîñü âðåìÿ. Ñåëèì âûøåë íàâñòðå÷ó, îòêðûë çàñîâ íà êàëèòêå.  ýòî âðåìÿ Êèð  óæå æäàë â çàñàäå çà  íîâåíüêîé «Àóäè» õîçÿèíà. Çàáîð áûë íåâûñîêèì, òðóäíîñòåé íå ïðåäñòàâëÿë. À ãàðàæ  î÷åðåäíûå  âëàäåëüöû äîìà íå ñòðîèëè.  ëþáîé ÷àñ  âîçìîæíà ïåðåêî÷¸âêà. È ñòîèò ëè âêëàäûâàòüñÿ â îáîðîòíûå ôîíäû?!

Åäâà Ñåëèì  è åãî íàïàðíèê   ïîðàâíÿëèñü, ÿ âûñêî÷èë èç-çà êóñòîâ è íàí¸ñ êóðüåðó óäàð íîæîì  ïîä ëîïàòêó.
— Çíàåøü, Ìàêñ, — Ôèëèïï ïðåðâàë  ðàññêàç, âîññòàíàâëèâàÿ â ïàìÿòè äåòàëè, — íå êàæäûé äåíü ïðèõîäèòñÿ ðåçàòü æèâîãî ÷åëîâåêà, êàê êàáàí÷èêà íà Ðîæäåñòâî.  îáùåì,  êëèíîê  ñêîëüçíóë ïî êîñòè. Ðàíà îêàçàëàñü  ïîâåðõíîñòíîé, íî äëèííîé. Îòòóäà  õëûíóëà êðîâü.  Õîðîøî, íî÷ü áûëà, ïîëîâèíó óæàñà íå ðàçãëÿäèøü. Ïîäåëüíèê Ñåëèìà  çàêðè÷àë è áðîñèëñÿ  âïåð¸ä, íî  íàòêíóëñÿ íà «êîëëåãó». Ýòî è ñïàñëî ñèòóàöèþ. Êèð óæå îãëóøèë õîçÿèíà è, íå ðàñòåðÿâøèñü, âñàäèë êóðüåðó òåñàê ïðÿìî  â áîê. Íîæ ïðîâàëèëñÿ â òåëî ïî ñàìóþ ðóêîÿòü. ß ñëåäîì âîãíàë  êëèíîê â øåþ è, ñòðàõóÿñü, ïåðåðåçàë ãîðëî îò óõà äî óõà. Êîíå÷íî, âñ¸ áûëî ñäåëàíî íåóìåëî è ãðÿçíî. Íî ÿ ïîîáåùàë ñåáå, ÷òî â ñëåäóþùèé ðàç  áóäó ðàáîòàòü áîëåå ïðîôåññèîíàëüíî.

Ìû âòàùèëè òðóï è îãëóøåííîãî õîçÿèíà â äîì. ß ïîäí¸ñ,  ê åãî íîñó   âàòêó ñ íàøàòûðíûì  ñïèðòîì. Îí ïîñòåïåííî ïðèø¸ë â ñåáÿ.
— Ìíå íóæíû òîëüêî äåíüãè è îðóæèå. Âñå äåíüãè! – ëåçâèåì íîæà ÿ  ïðîðåçàë  êàíàâêó, íà ùåêå Ñåëèìà,  — ìû óéäåì,  è òû îñòàíåøüñÿ æèòü.
Îí ìîë÷àë, âèäèìî, íà ÷òî-òî íàäåÿñü. ßâëÿëîñü ëè ýòî áëåôîì, èëè äåéñòâèòåëüíî  çà åãî èãðîé ÷òî-òî ñòîÿëî, âûÿñíÿòü áûëî íåêîãäà. ß ñõâàòèë êóðüåðà çà âîëîñû, ïîäí¸ñ ïåðåðåçàííîå ãîðëî ê   ëèöó Ñåëèìà, è âîãíàë ëåçâèå íîæà â áåçæèçíåííî òîð÷àùèé ãëàç.
— Òû ýòîãî õî÷åøü? – ñïðîñèë ÿ åãî, ñ õëþïàíüåì âûäåðíóâ òåñàê èç ãëàçíèöû.

Îí òóò æå ñëîìàëñÿ. Äåíåã, êàê è ïðåäïîëàãàëîñü, áûëî íå ìíîãî. Êîíå÷íî, ïî ìåðêàì íàðêîáèçíåñà. Ê òîìó æå, êðóïíûå êóïþðû âñòðå÷àëèñü êðàéíå ðåäêî.  Æåðòâû äèëåðîâ ïîêóïàëè èçáàâëÿþùóþ îò ìó÷èòåëüíîé ëîìêè  äîçó íà ïîñëåäíåå.   À âîò ñ îðóæèåì íàì ïîâåçëî.  Ýòî áûë ìíîãîöåëåâîé ðåâîëüâåð êðóïíîãî êàëèáðà «Óäàð». Ñòðåëÿåò  è ïóëåâûìè ïàòðîíàìè, è äðîáîâûìè, è ãàçîâûìè. Ìîæíî  ðåçèíîâîé ïóëåé çàðÿäèòü.  À ñòàëüíàÿ ïóëÿ è äâèæîê àâòîìîáèëÿ ðàçíåñ¸ò,  è æåëåçíóþ äâåðü ïðîáèâàåò.

 ýòîò ìèã â îêíî íàãëî ïîñòó÷àëè. «Êëèåíòû», — ìåëüêíóëî â ãîëîâå. Íàäåÿòüñÿ íà òî, ÷òî íå äîæäàâøèñü îòâåòà, «ñòðàæäóùèé»  óäàëèòñÿ, ìîã òîëüêî íåèñêóø¸ííûé ÷åëîâåê. Ïðèõîäèëîñü èãðàòü âà-áàíê. Âûÿñíèâ, ÷òî ïîêóïàòåëü òîëüêî îäèí, ÿ ðàñïàõíóë îêíî è óäàðèë åãî ïî òåìå÷êó îá¸ðíóòîé òêàíüþ ôîìêîé. Çàòåì âûïðûãíóë â îêíî è âäâî¸ì ìû ìãíîâåííî  çàòàùèëè åãî â äîì.  Ïðèøëîñü ñâÿçàòü íåâîëüíîãî ñâèäåòåëÿ è çàòîëêàòü åìó â ðîò êëÿï. Âðåìÿ íà÷èíàëî ðàáîòàòü ïðîòèâ íàñ.

Êèð ñëèë âåäðî áåíçèíà ñ «Àóäè». Ìû ðàâíîìåðíî  îáðûçãàëè âñå óãëû.  Êèð  îêàçàëñÿ çà ñïèíîé Ñåëèìà è íàáðîñèë íà øåþ óäàâêó. Òîíêèé ñòàëüíîé òðîñ ïåðåõâàòèë ãîðëî, ðàçðåçàÿ êîæó. Íàðêîäèëëåð ñðàçó ïîòåðÿë ñîçíàíèå. ß òóò æå âîãíàë  åìó ïîä ñåðäöå ìàòîâûé  êëèíîê, ñ áëåñòÿùåé çàòî÷êîé ïî êðàÿì. Ïåðâûé íåóäà÷íûé óðîê íå ïðîø¸ë äàðîì, Ñåëèì ñêîí÷àëñÿ ìãíîâåííî.   Íî è Êèð äîâåë  ñâîþ ðàáîòó  äî êîíöà. Ìîæíî ñ÷èòàòü, ìû óáèëè åãî  äâàæäû.  òàêîì äåëå è òðîéíàÿ ãàðàíòèÿ ëèøíåé íå áóäåò.
Ñ ìîáèëüíèêîâ  êóðüåðà è Ñåëèìà ìû  ñ íåáîëüøèì èíòåðâàëîì  ïîçâîíèëè â áëèæàéøóþ ïîæàðíóþ ÷àñòü. È ñäåëàëè äâà ëîæíûõ âûçîâà,  ìåíÿÿ ãîëîñà  ÷åðåç òêàíü.  ÷àñòè  áûëî ðîâíî äâà áîåâûõ ðàñ÷¸òà è ýòî èãðàëî íàì íà ðóêó. Ïîêà ðàçáåðóòñÿ, êóäà ðåàëüíî íàäî åõàòü, òóøèòü áóäåò óæå íå÷åãî. Ìû  çàêèíóëè íàðêîìàíà â «Àóäè», ïîäîæãëè äîì èçíóòðè è âûåõàëè íà äâóõ ìàøèíàõ.  Àâòîìîáèëü Ñåëèìà ìû îñòàâèëè íà îáî÷èíå, ïî äîðîãå âûêèíóâ    íåâîëüíîãî ñâèäåòåëÿ.
Íà ñëåäóþùèé äåíü ìû ïîøëè ðåãèñòðèðîâàòü ôèðìó ïî îáñëóæèâàíèþ è ðåìîíòó öèôðîâîé òåõíèêè. Êèð îñòàëñÿ â Ìîñêâå. Òðîôåéíûå äåíüãè ïîñëóæèëè ñòàðòîâûì êàïèòàëîì äëÿ ñîâìåñòíîãî áèçíåñà. Ìû àðåíäîâàëè ïîìåùåíèå, çàêóïèëè êîå-êàêîå îáîðóäîâàíèå. Äåëî ïîøëî.

https://ria.ru/20211220/kuzgtu-1764297196.html

В России научились добывать редкие металлы из опасных отходов

В России научились добывать редкие металлы из опасных отходов — РИА Новости, 20.12.2021

В России научились добывать редкие металлы из опасных отходов

Способы эффективной переработки отслуживших катализаторов – массовых и опасных отходов химической промышленности – предложили ученые Кузбасского… РИА Новости, 20.12.2021

2021-12-20T03:00

2021-12-20T03:00

2021-12-20T03:02

наука

технологии

навигатор абитуриента

университетская наука

кузбасский государственный технический университет им. т.ф. горбачева

https://cdnn21.img.ria.ru/images/156192/76/1561927691_0:163:3072:1891_1920x0_80_0_0_39604256551e05249c8f708d0a27d1d2.jpg

МОСКВА, 20 дек — РИА Новости. Способы эффективной переработки отслуживших катализаторов – массовых и опасных отходов химической промышленности – предложили ученые Кузбасского государственного технического университета имени Т.Ф. Горбачева (КузГТУ). По словам авторов, их методы позволят извлекать из списанных катализаторов соединения редких и ценных металлов для изготовления сплавов. Об этом сообщили в пресс-службе вуза.Отработанные катализаторы химических производств – крупнотоннажные высокотоксичные отходы, характерные для индустриальных регионов. Их накопление требует особых условий хранения и зачастую приводит к серьезному ухудшению экологии за счет утечек мышьяка, ванадия, серной кислоты и других химикатов в почву и воды.По словам ученых КузГТУ, наиболее перспективное использование таких отходов – переработка ради извлечения оксидов цветных и редких металлов, составляющих значительный объем катализаторов. Эти вторичные ресурсы могут стать источником дорогостоящих материалов для производства сплавов, объяснили специалисты.Исследователи КузГТУ разработали несколько сценариев переработки отработанных катализаторов, предложив новые методы их использования в качестве производственного сырья. По их словам, извлечение полезных компонентов из катализаторов обойдется в два-три раза дешевле добычи из минерального сырья.На долю, например, оксида молибдена, по словам ученых, приходится около 15-20 процентов себестоимости катализатора, что делает повторное использование таких отходов крайне экономически целесообразным. Для извлечения этого и других ценных компонентов специалисты КузГТУ предложили большой спектр металлургических методов, среди которых обжиг, хлорирование, выщелачивание, химическое осаждение, экстракция и другие.В рамках программы развития университета научный коллектив намерен усовершенствовать и расширить методики селективного извлечения ценных оксидов, масштабировав предложенные технологии для применения в промышленности.

https://ria.ru/20211207/kuzgtu-1762394282.html

https://ria.ru/20210816/yagtu-1745344738.html

2021

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/156192/76/1561927691_154:0:2885:2048_1920x0_80_0_0_8d9d174dd7545ded8d43ef048d5d79a8.jpg

технологии, навигатор абитуриента, университетская наука, кузбасский государственный технический университет им. т.ф. горбачева