Слушать рассказ убийство полицейского

Послушать «Позапрошлый можно» прямо здесь

Или на наших страницах в Google, Apple и Breaker

«Позапрошлый»

Алексей Сальников, 2021

Непонятно, что там произошло у сестры и ее мужа, вроде бы они снова сходились или сошлись окончательно. Им срочно понадобился их сын. Именно что безотлагательно требовался — и все. Они не письмом его попросили, а телеграммой, причем такой короткой, будто спешили поскорее продиктовать ее работнице почты, так им было невтерпеж. С другой стороны, сами за своим ребенком сестра и ее муж приезжать не стали. Отделенные сутками железнодорожного путешествия по маршруту Свердловск Пассажирский — Салехард они, счастливые, не могли слышать тоскливой ругани, с какой мама засобиралась в дорогу. Мама, постанывая, как от боли, набирала в два огромных баула вещи, которые могли понадобиться в поездке ей и племяннику, одежду племянника, которая накопилась за то время, пока Павлик жил у них, его игрушки, какие‑то книжки. Эти горестные плачи было невыносимо слушать, потому что они то и дело переходили в бессильные рыдания, в оскорбительные претензии, направлявшиеся на всех поочередно: на кошку, на сестру, на покойного мужа, на сына, на собаку, на Павлика, на зятя, на проклятущую жизнь «когда же я наконец сдохну!» в целом. По-настоящему эту ругань не понимали ни собака, ни кошка, ни Павлик, — один только Сергей, которому было четырнадцать, был достаточно взрослым и психически развитым, чтобы воспринимать ее слова всерьез, и ему казалось, что в лице остальных мама в основном сердится на него одного, — почему он до сих пор не взрослый и не может устроить все так, чтобы не пришлось никуда ехать, чтобы не было в квартире ежедневной шерсти, чтобы в очередной раз, когда муж сестры начнет куролесить с другими женщинами, было зятю от кого получить по шее. Чтобы, в конце-то концов, можно было спокойно уехать и не думать о том, что дома творится, не переживать.

Когда Сергей узнал, что мама и Павлик уезжают, — она на несколько дней, Павлик на подольше, то невольно затосковал. Он думал, что не любит оставаться один, потому что никогда и не оставался больше, чем на несколько часов между школой и возвращением мамы с работы, тем временем, когда Павлика нужно было забирать из детского сада. Господи, да он в своей кровати спал не всегда в одиночестве — у Павлика не было своей постели, он по настроению выбирал для сна то бабушкину постель, то дядину. Это была какая‑то такая данность, что Сергей даже не задумывался, насколько это все глупо. От мысли, что теперь кровать всегда будет только его, Сергея, что никто не будет брать его вещи, чтобы поиграть, сломать, потерять, становилось отчего‑то грустно, однако и радостно тоже. От печального предчувствия, что вот, будет несколько одиноких вечеров, когда в квартире только телевизор и радио примутся бормотать, не разбавленные никакими другими голосами, от этого предчувствия благодаря маминой ругани не осталось и следа. Сергей захотел одиночества, да так, что с удовольствием закрыл дверь за мамой и племянником, когда они собрались на поезд, посидели на дорожку и переступили порог. Опять же, благодаря маминой ругани у Сергея остался единственный страх, что мама передумает отвозить ребенка сестре, вернется обратно, еще более злая, чем до этого, и продолжит горестное нытье. С этим небольшим страхом Сергей провел весь вечер и даже часть следующего утра, когда проснулся под голос так и не выключенного телевизора.

Убедившись, что теперь он поживет самостоятельно, Сергей выдохнул. Умываясь, завтракая собственноручно приготовленной яичницей, он с удовольствием думал о деньгах, которые мама оставила ему на всякую мелкую ерунду, на тот случай, если ему захочется шоколада или еще чего такого. А он хотел в книжный неподалеку от дома.

За ночь в город нападало снега, было тихо, машины и транспорт крались по дорогам как бы на мягких лапах. Субботнее утро каникулярной части зимы 1995 года покрывали редкие тропинки немногочисленных пешеходов. Сергей сначала добавил дополнительных петель к чужим человеческим и собачьим следам, когда выгуливал эрдельтерьера, затем, аккуратно пройдя по чужим колеям среди сугробов, добрался до книжного. К дверям магазина вел одинокий, чуть загнутый вправо от протаявшего сквозь снег черного, мокрого канализационного люка след женских сапожек — очевидно, это продавщица добиралась до работы, чтобы поработать с десяти до трех, как было написано на бледной от времени металлической табличке на двери магазина. СБ — 10.00–15.00. ВС — выходной. «Хорошо, что сейчас не ВС», — подумал Сергей, когда двумя руками взялся за длинную ручку высокой двери, забранной почерневшими деревянными плашками, и потянул ее на себя.

Внутри было просторно и темно. Сергей принялся ходить по магазину, оглядываясь на свои мокрые следы, ища среди обложек какую‑нибудь позавлекательнее. Продавщица сидела за кассой и вроде бы даже не смотрела на Сергея: он был далековато от отдела с канцтоварами, где у него имелся шанс унести что‑нибудь без оплаты, а до книг ему было не дотянуться — ближайшие к нему находились под витринными стеклами. Но все же когда Сергей несколько раз прошелся туда-сюда, продавщица стала раздраженно вздыхать, в тишине магазина ее вздохи и несколько раздраженных цыканий невозможно было не услышать. Сергей и сам слегка на себя злился. Он хотел почитать что‑нибудь интересное, но не знал, что конкретно. Отдел с фантастикой манил обложками «Конана», сборниками с приключениями стальной крысы, про приключения которой Сергей слышал от старшего брата одного из друзей, но то был старший брат, бог его знает, что ему нравилось, этому брату, брат любил довольно скучную игру Elite, так что вряд ли на его вкус можно было уверенно опереться. Конан был ничего, но столько уже его было прочитано, а еще слегка утомляло стремление злодеев этой серии к крови девственниц, все их там крали и пытались принести в жертву ради очередного мирового господства, кроме всего прочего, ум очередного злого волшебника неизменно проигрывал грубой силе короля-варвара. С одной стороны — добро всегда побеждало, что как бы и утешало, но с другой — мир Хайборийской эры некоторым образом напоминал Сергею армию, которая светила ему буквально через несколько лет, и там, судя по новостям, все вопросы решались именно с помощью физической силы и только с помощью нее, а Сергей подозревал, что не сумеет решить вопросы в армии таким способом. Это портило впечатление от чтения.

Он остановился возле витрины с серией «Бестселлеры Голливуда». Эти книги издавались, похоже, специально для тех, у кого не хватало денег на видеомагнитофон. В каждом томике имелся довольно подробный пересказ одного, а порой даже нескольких голливудских фильмов. Сергей брал у друга книгу про универсального солдата, которая была написана довольно бодренько. (После нее у него и друга появилось шутливое ругательство «желтокожий гук», которое они использовали между собой.) «Американский ниндзя» тоже был ничего так, хотя вся эта тема ниндзюцу выглядела правдоподобнее почему‑то не в фильмах и книгах на серьезных щах, а в мультсериале и комиксах про черепах-мутантов.

Читать Сергей не спешил. Сначала отвлекся на игровую приставку, затем на телевизор и на окно. В телевизоре шли «Крамеры», там была классная сцена с мороженым, очень правдоподобная, за окном снова шел снег — казалось, не валил сверху вниз, а скользил по горизонтали, было слышно, как ветер задевает стену дома, а от этого шум кипятка в батареях, желтоватый свет люстры казались еще уютнее.

Затем настало время местного кабельного, которое начинало вещание в семь вечера. Там порой пускали фильмы с довольно игривыми сценами, так что можно было и вздрочнуть. Но этим вечером все началось первым «Терминатором». Да, там у Кайла Риза и Сары Коннор происходило, но как‑то совесть не позволяла самоудовлетвориться видом персонажей, один из которых должен был героически погибнуть буквально вот-вот, а вторая вообще была больше спасителем человечества, чем сексуальной девушкой, то есть, конечно, была, и если бы не основная музыкальная тема, можно было попробовать из последних сил, но под это фортепьяно, которое как бы роняло печальные дождевые капли редких нот прямо в душу Сергею, валяться, засунув руку в трикошки, казалось кощунством. Можно было выручить себя после фильма, благо в подшивках журнала «Здоровье» имелись довольно увлекательные сцены с участием моржей, но после «Терминатора» пришло время выгуливать собаку, а по возвращении Сергей обнаружил на экране «Все псы попадают в рай», да так и завис, непрерывно обливаясь слезами, которые так обильно лились, что их приходилось ежеминутно вытирать обеими рукавами кофты, которая тогда на него была надета, и не потихоньку, а такими длинными движениями от локтевого сгиба. Словом, всякие эротические настроения были перебиты до какого‑нибудь более счастливого раза, и Сергей взялся за перекус перед сном и чтение.

Нельзя было сказать, что Сергей совсем не был знаком с робокопом. Он видел три части, и не по одному разу. Но робокоп как герой оставался вне понимания Сергея, Сергей не понимал, каким образом робокоп вообще считается сильным персонажем, что в нем такого. Например, здравый смысл, накопленный Сергеем за всю его жизнь, пусть не очень богатый, но все же, подсказывал, что на самом деле жить робокопу, будь он настоящим, не дольше одной-двух перестрелок, до того момента, когда шальная пуля угодила бы ему в нижнюю часть лица, залетела бы под шлем и, рикошетя от внутренней стороны шлема, наделала бы дырок в тех остатках мозга, которые у робота-полицейского еще были целы. Первая же граната, опасная не столько осколками, сколько ударной волной, брошенная под ноги металлическому копу, тоже превратила бы мозги робокопа в кашу. А если учесть, что консервированный защитник обезумевшего Детройта не обладал ни скоростью, ни сообразительностью, ни ловкостью, ни гибкостью, убить его могло что угодно, да хоть коктейль Молотова, да хоть высоковольтный провод, брошенный на землю неподалеку. Собственно, книгу Сергей и купил, надеясь, что на бумаге все расписано как‑нибудь поподробнее, что там прояснены те моменты, которые Сергея смущали.

С книгой он справился за несколько часов, и яснее не стало, зато появилось желание пересмотреть фильм, настолько все показалось интересным, хотелось освежить в памяти и расстрел Алекса Мерфи, и его перерождение в робота, все эти схватки на кокаиновой фабрике, заводе, в башне корпорации, то, как робокоп крутил пистолет на пальце, прежде чем поместить его в кобуру, спрятанную в бедре титанового тела, все эти переживания его напарницы за убитого напарника, то, как она узнает в роботе бывшего коллегу, его посещение дома, где на него накатывают воспоминания. Сергею показалось, что теперь он сможет увидеть в фильме такое, чего не видел раньше. Сюжет он помнил и так, а хотелось увидеть в боевике ту глубину, которую он увидел в книге. Хмурую суровость человека, лишенного всего и превращенного в робота, силу человечности, пробивающуюся сквозь программное обеспечение, против воли установленное в мозг, полный запрятанных воспоминаний о прошлой, домашинной жизни. Неожиданную справедливость, настигшую подлого корпоративного работника благодаря словам престарелого главы корпорации. Противостояние с еще более бездушной машиной, созданной из психопата.

И о чудо! «Робокопа» показали на кабельной на следующий день.

Каково же было разочарование Сергея. В фильме не было ничего, что присутствовало в книге, кроме разве что последовательности событий. Сергей не верил своим глазам. В том месте повествования, где, когда он читал, между знакомящимися напарниками разыгрывалась целая драма, актеры фильма произносили деревянные слова, и лица у них были деревянные. В книге даже не возникало вопросов, почему полицейские полезли на толпу бандитов без подкрепления: отчаянное положение, времени на раздумье — ноль; в фильме, впрочем, вопросов тоже не возникало, но по другой причине — по причине своей продолжающейся деревянности и воле сценариста полицейских завело в ловушку, как марионеток, после чего актер, изображавший Мерфи, сыграл страшные страдания во время своей жестокой гибели (и эта способность изобразить хоть какое‑то чувство слегка поразила Сергея, он уже и не думал, что Питер Уэллер, которого Сергей видел еще и в «Крикунах», способен сыграть что‑то еще кроме глубокомысленной задумчивости).

Но это еще ничего, дальше было только хуже. Там, где в книге был робот из стекла и металла (в основном, конечно, из металла) Сергей видел бутафорскую пластмассу, резину, да и трудно было ее не заметить. Скрыв половину лица шлемом, Питер Уэллер совсем расслабился и вообще перестал играть, словно поддержав напарницу, которая и не начинала. Те актеры, которых назначили на роли авторитетных бандитов, корчили из себя какую‑то шпану. И так странно: вбухать кучу денег в костюмы, декорации, пиротехнику, организовать уйму трюков, разбить множество машин, а потом взять и оживить злую курицеподобную версию робокопа с помощью такой анимации, которой постеснялись бы и в то время, когда мультипликация только зарождалась.

Не веря себе, Сергей вернулся к книге и сгоряча прочел сразу треть. Фильм вовсе не испортил ему впечатление от книги. Она не блистала богатством образов, юмором, необычными сравнениями, даже наоборот, в ней попадались всякие оригинальные речевые ошибки, которые не делали в своих сочинениях даже подростки. «Окно было закрыто металлическими жалюзями». Но в книге хватало цельности, по спецэффектам она запросто опережала фильм, который незамысловато пересказывала. Все там было настоящее: металл, серьезные бандиты, похожие на местных братков, нисколько не смешных, пули, взрывы, роботы, трущобы и богатые кварталы. Чтобы почувствовать боль раненого Мерфи, не требовалось видеть актерской игры, ее можно было понять вместе с тем, как слова о пулях, которые прошивали его тело, одно за другим прочитывались строчка за строчкой. Сергей сам попадал в покинутый дом бывшей семьи робота-полицейского, потому что, читая об этом, сам немного становился главным героем.

Ему стало интересно: что, если записать историю про отъезд мамы и племянника, про эти несколько дней, а затем отложить рассказ на несколько месяцев и прочитать его, сможет ли он потом ненадолго вернуться в это вот прошлое, с горизонтальным снегопадом, тропкой до магазина, тишиной, исчезнувшей в шкафах кошкой, которая не показывалась ему на глаза, потому что и не нужно было, Сергей на забывал положить ей еды, убирал за ней туалет.

Зачем‑то выделив для рассказа новую тетрадь, Сергей заполнил текстом несколько страниц, но сразу позабыть о тетради не получилось. Однако, так или иначе, школьные и другие дела отвлекли его до такой степени, что лишь перед самыми летними каникулами он случайно обнаружил тетрадку в столе и долго пытался понять, что это вообще за сочинение такое на свободную тему. Когда же понял, вспомнил, то спешно вырвал страницы. Испытывая непонятный стыд за то, что, читая, превращается в того глупого, полугодовой давности себя, не смог успокоиться, пока страницы, наполненные буквами его старого почерка, не оказались окончательно утоплены в унитазе.

ДУШИТЕЛЬ ДЖЭК
 

“Когда ведешь разговор или спор, веди его так, как если бы ты играл в шахматы»
 

– Б. Грасиан
 

Это необычное дело было одним из тех, которые Холмс решил не выходя из нашей уютной квартиры на Бейкер-стрит 221B.
 

Закрыв за завтраком и, отложив в сторону газету «ТНЕ ТIMES», я обратился к Холмсу, допивающему свою чашку чая:
 

– Этот серийный убийца не останавливается, Холмс! На этот раз «Душитель Джек» выбрал свою очередную жертву в районe Becenham, задушив третью по счету проститутку за последние 5 дней. По-моему, это больше похоже на издевательство над Скотланд-Ярдом – не скрывая усмешки, я потянулся за миниатюрным фарфоровым чайником.
 

– Вероятнее всего Вы недалеки от истины, Ватсон! Надеюсь сегодня вечером многое прояснится. Я ожидаю инспектра Лейстреда в 8 вечера по его настоятельной просьбе. Холмс допил чай и, закурив трубку, продолжил:
 

– Вас не затруднит вернуться сегодня к 8-ми? Думаю, разговор с Лейстредом может заинтересовать Вас больше, чем очередное посещение биллиардной. Как насчет того, чтобы перенести игру на другой раз?
 

– Холмс, как Вы догадались, что сегодня я собирался в биллиардную? Дайте-ка угадаю…. Я надел темно-коричневую жилетку в крапинку, не так ли?
 

– Дорогой Ватсон, Ваши успехи в применении дедуктивного метода просто поразительны – с усмешкой ответил Холмс и, продолжая в той же манере, сказал:
 

– Привычка – вторая натура, друг мой. Вы любите играть в этой жилетке и всегда надеваете ее перед посещением биллиардной, так как она свободнее других и не сковывает движений при игре. Советую также попридержать свой аппетит во время обеда. Плотный обед помешает Вам выиграть у Вашего бывшего однополчанина.
 

– O жилетке я просто забыл, оделся машинально, а насчет обеда и всего остального… Бога ради, как Вы догадались, Холмс!?
 

– Дорогой друг, ничего особенного! Мир полон очевидных вещей, которых никто не замечает. Внимательно слежу за Вами последние два дня. Например, за завтраком к овсянке Вы не притронулись и съели только один кусочек хлеба вместо обычных двух. А также пропустили мимо ушей и никак не отреагировали на сообщение миссис Хадсон о том, что она сегодня намерена нам предложить к обеду. А догадаться, что Вы собирались встретиться за долгим разговором с oднополчанином было совсем не трудно. Вы вчера отправили письмо на имя сержанта Майлса Н., предварительно вложив в конверт буклеты ресторана «У причала». Жителю Лондона, Ватсон, Вы бы не отправили буклеты хорошо известного ресторана, расположенного совсем рядом с не менее популярной биллиардной для джентльменов. Да и Ваша новая стрижка на военный манер тоже о многом говорит, – и громко рассмеялся.
 

Как и всегда на хорошо аргументированные доводы моего друга я лишь восхищенно улыбнулся, тем самым полностью соглашаясь с ним без всяких возражений.
 

Из-за визита Лейстреда я перенес свою игру на следующий день, послав моему старому другу письмо с извинениями. Оставшееся время до встречи с инспектором я потратил на подгoтoвку к публикации одного из последних дел Холмсa «Загадка поместья Шоскомб».
 

Обед, приготовленный миссис Хадсон оказался действительно отличным, особенно свиные отбивные под ее фирменным соусом, секрет которого вряд ли можно было бы добыть, даже применив дедуктивный метод Шерлока Холмса.
 

Ровно в 8 вечера миссис Хадсон открыла дверь, впустив нашего гостя в дом. Инспектор торопливо поднялся по лестнице и вошел в гостиную.
 

– Добрый вечер, мистер Холмс! – устало выговорил Лейстред и сел в предложенное мной кресло. Изможденное лицо и большие темные круги под глазами инспектора красноречиво говорили о состоянии их обладателя.
 

Очевидно, что встреча с Холмсом была вынужденной, что еще более тяготило самоуверенного инспектора.
 

Придвинув кресло, я сел между моим другом и инспектором, приготовившись внимательно слушать.
 

– Расскажите нам все подробно, инспектор, с самого начала, не упуская мелочей, – приступил к разговору Холмс.
 

– Хорошо, мистер Холмс. Я захватил с собой все отчеты касательно этого дела. Не мешкая, он открыл толстый кожаный портфель и показал содержимое Холмсу.
 

– Все детали дела Вы можете найти в этих бумагах. Думаю, это даст мне возможность сократить время нашего разговора. У меня мало времени, так как сегодня ночью я и мои люди должны будем прочесать все закоулки Лондона. Необходимо остановить этот ужас! – громко выговорил Лейстред и продолжил:
 

– Год тому назад, 2 мая, около часа ночи в пригороде Лондона в мeстечке Hornsey прямо напротив частного дома с лавочкой для продажи старых вещей была зверски задушена металлической проволокой проститутка 36-ти лет.
 

Тело Мэри Эддоус, так звали несчастную, было обнаружено в 3:40 утра. Никаких другиx увечий, кроме шрама от удавки у нее на горле или следов борьбы обнаружено не было.
 

Ровно через два дня произошло аналогичное преступление в районе Plumstead (восточная часть Лондона). Была убита 2-ая женщина Элизабет Чэпмен. На этот раз голова жертвы была отделена от тела подобной металлической проволокой.
 

Дело было поручено мне. Все силы Скотлaнд Ярда были задействованы для поимки этого жестокого маньяка. Были опрошены сотни человек, проживающие в этих районах – соседи, знакомыe, родственники убитых…. Сперва предположили, что убийца – это сам Джек Потрошитель(1), неожиданно воскресший из мертвых. Потом пришлось отбросить эту версию. Здесь что-то другое! К несчастью, нет возможности зацепиться хоть за что-нибудь.
 

Ни-че-го! Ни свидетелeй, ни каких-либо обличающих улик, оставленных на месте преступления. В полиции считают, что оба убийства совершил один и тот же человек – «Душитель Джек», как его уже прозвали газеты. Это маньяк с серьезными психическими отклонениями, обладающий большой физической силой. Характерным для убийцы является то, что он оставляет свои особые отметки – шахматные фигурки…
 

– Где? – резко прервал его Холмс.
 

– В ладони левой руки жертвы. В первом случае была пешка, а во втором Ферзь.
 

– Необычное преступление, – хмуро сказал Холмс.
 

– А вы не помните, какого цвета были фигурки?
 

– Ммм… по-моему, черного. Но, мистер Холмс, Вы считаете это может иметь какое-то значение? – с надеждой в голосе проговорил Лестрейд
 

– Пока не знаю, инспектор, все может иметь значение, поэтому не будем оставлять без внимания даже самый на первый взгляд незначительный факт. В основе серьезнейших выводов порой лежат сущие мелочи!
 

Продолжайте, пожалуйста, инспектор – вежливо сказал Холмс.
 

– Вы наверное помните то время, когда нас высмеивали в газетах, что послужило причиной приостановки моего продвижения по служебной лестнице, – с горечью продолжил инспектор.
 

– Затем убийства прекратились. Ровно год ничего не происходило. Несмотря на то, что следствие не прекращалось ни на минуту, добыть новые факты или улики по делу мы так и не смогли.
 

Но вот 6 дней назад, именно 2 мая, в районе Уайтчепеле снова произошло убийство, похожее на предыдущие. Через два дня еще одно, а вчера, через 3 дня после второго убийства, – третье. Почерк тот же: удавка из металлической проволоки. Жертвами во всех трех случаях были женщины легкого поведения, промышляющие по ночам. Мы в отчаянии, опять никаких следов, никаких свидетелей. Версий нет. Мы не знаем, за что ухватиться, он дьявольски хитер, – устало сказал Лейстред, разведя руки по сторонам.
 

– Идеaльных убийств не бывает, инспектор. Вы уверены, что рассказали мне все?
 

– Не совсем, – замялся инспектор.
 

Есть еще кое-что: у всех трех жертв в ладони левой руки были опять оставлены шахматные фигурки. На этот раз пешка, Cлон и Ферзь белого цвета. Этот чертов маньяк видимо нас просто ни в грош не ставит, – со злобой в голосе закончил Лейстред.
 

– Последние три жертвы были только задушены? – спросил Холмс.
 

– Да, мистер Холмс.
 

– Это уже интересно, – сказал Холмс.
 

После нескольких минут молчaния, Холмс вдруг резко спросил:
 

– Вы играете в шахматы, инспектор?
 

Вопрос для инспектора явился полной неожиданностью. Он даже привстал с кресла.
 

– Мистер Холмс, я занятой человек, у меня нет времени на разные глупости. Уж извините за откровенность, сэр.
 

– А жаль. У этого маньяка нет никаких психических отклонений, а есть только холодная логика и дьявольская цeлеустремленность с некоторой долей фанатизма, – задумчиво сказал Холмс.
 

– Хорошо, оставьте бумаги у меня. Думаю, одного дня мне хватит. Приходите завтра в это же время. И прошу Вас, инспектор, чтобы о нашем разговоре знали как можно меньше людей.
 

После ухода инcпектора, Холмс, не сказал ни слова, достал бумаги из портфеля и прошел в дальний конец комнаты, где углубился в их изучение. А я продолжил прерванную работу над последним рассказом о Холмсе.
 

В 8 часов вечера следующего дня у нас на лестнице послышались шаги инспектора. Войдя в комнату и что-то промямлив вместо приветствия, инспектор вперил взгляд в Холмса. На Лейстреда было жалко смотреть, этой ночью он явно не спал.
 

– Присаживайтесь, инспектор, – любезно сказал Холмс, придвигая ему кресло, куда тот незамедлительно сел. Он просто валился с ног и я протянул ему рюмку коньяка, которая была тут же выпита залпом.
 

– Инспектор, времени у нас в обрез. Я пока не буду вдавaться в подробности, но у меня есть для Вас инструкции, от четкого выполнения которых зависит успех всего дела. Прошу Вас меня внимательно выслушать:
 

– Во первых, 11 мая, начиная с шести вечера и до утра, надо установить дежурство в пригороде Лондона в районе Edmonton. Все темные места и закоулки должны быть под пристальным наблюдением. Во вторых, о дежурстве должны знать только Вы и Ваша команда. Повторяю, никто, даже постовые полицейские, дежурившие в том районе. Объязательное условие – в команде не должно быть лондонскиx полицейскиx. И никого живущих или живщих в самом Ист-Энде когда либо. Об этой операции должны знать как можно меньше людей. В то же время Вы должны привлечь внимание на то, что в этот день будет усилено патрулирование в районе Уайтчепел, так как по имеющимся у Вас данным именно здесь убийцей будет нанесен новый удар. Свяжитесь с газетами. Нужно больше шума вокруг Уайтчепела. От того как Вы его устроите, зависит успех всего мероприятия. Действуйте! Не теряйте времени, его у вас не так много. Я все объясню потом. Предупреждаю Вас, инспектор! Имейте в виду, что в случае неудачи, шанс поймать маньяка когда-нибудь в будущем буквально сведется к нулю.
 

Лейстред, не сказав ни слова, торопливо покинул гостиную, кивком попрощался с нами.
 

После его поспешного ухода, Холмс отметил:
 

– Теперь, Ватсон, все зависит от профессионализма Лейстреда. Нам остается только ждать. Будем надеяться на его добросовестность в четком выполнении моих инструкций.
 

Через несколькo дней утром к нам торопливо явился весь сияющий, но так и не выспавшийся Лейстред.
 

– Мистер Холмс, мы поймали этого монстра, с поличным!
 

– Думаю, он был констеблем в вашем департaмeнте и уверен, он левша!
 

– Вы угадали, мистер Холмс, он действительно левша. Констебль Джим Коннолли. В тот день он был свободен от дежурства и не был в форме полицейского. Родился в бедной пуританской ирландской семье живщих в трущобах Ист-Энда, рано потерял семью и рос в приюте для бездомных детей в том же районе.
 

Здесь инспектор резко прервался и выдержав немного паузу сказал:
 

– Ну и хитрец же вы мистер Холмс, вот почему вы не хотели чтобы в моей команде были полицейские хорошо знающие Ист-Энд! От этой неожиданной реплики у Холмса не дрогнул ни один мускул. Далее инcпектор слегка замявшись, поспешно продолжил.
 

– Учился в школе интернате Крайстс Хоспитал (Christs Hospital), которую часто отождествляют как настоящим адам на земле. Не женат, 45-ти лет. Он бывший военный. Принимал участие рядовым солдатом во II войнe в Афганистане. Дослужился до сержанта, за проявленную храбрость в битве у стен Кандагара. Сослуживцы характеризуют его как бесстрашного полицейского, но также отмечают его религиозный фанатизм и считают его мизогинистом(6). Кстати, у меня с ним года два назад были проблемы.
 

– Вы ему отказали в повышении, инспектор?
 

– Да. Посоветовал ему подождать еще пару лет. А как Вы обо всем об этом догадались, мистер Холмс?
 

– В отличии от Вас, я умею играть в шахматы и у меня нет полномочий повышать или понижать в должности своих подчиненных. A то, что он левша было очевидно с самого начала – шахматные фигуры у всех жертв были в ладони именно левой руки, – ответил Холмс.
 

– Инспектор, как он вел себя при задержании? – мне просто интересно составить окончательный психологический портрет этого маньяка.
 

– При задержании он изрыгал самые невозможные проклятия на счет Скотланд-Ярда, а меня обозвал непроходимой тупицей, за что и получил пару сильных тумаков, что конечно противоречило полицейской этике. Но сдержаться я просто не смог.
 

– Думаю он получил по заслугам. Ну что ж, инспектор, поздравляю Вас в связи с поимкой убийцы-маньяка! – в заключении недолгой беседы сказал Холмс.
 

– Сейчас Вам необходимо хорошенько выспаться, – пожав руку Лейстраду, напутствовал его Холмс.
 

Лейстред был до такой степени уставшим и удовлетворенным исходом операции, что даже не поинтерecовался, что конкретно имел в виду Холмс, упомянув ранее шахматы. Что-то пробурчав в знак признательности, инспектор покинул нашу гостиную.
 

После ухода Лейстреда, Холмс обратился ко мне:
 

– Ну вот, Ватсон, теперь можно и расслабиться, – сказал он, доставая коньяк и наливая золотистую жидкость в два бокала. Затем он раскурил свою знаменитую трубку и сел в кресло около горящего камина, с удовольствием вытянув ноги. Я взял свой бокал и сел в кресло напротив, приготовившись внимательно слушать. Холмс начал:
 

– В этом деле меня сразу насторожило то, что полиция не нашла ни единой улики. Было понятно, что убийца великолепно разбирался в местности и был хорошо осведомлен о привычках и передвижениях, проживающих на этих участках обитателей. Совершить 5 убийств и ни разу не попасть на глаза хотя бы одному свидетелю? Согласитесь, Ватсон, это невероятно!! Или он был невидимкой, или же лицо, присутствие которого не вызывает никаких подозрений и которого быстро забывают.
 

– И потом, друг мой, в этом деле меня очень заинтересовали шахматные фигуры. То, что убийца вкладывал их в ладони жертв, было не случайным. Определенно в этом прослеживался намек – знак для полиции. Посмотрите на это, Ватсон, – сказал Холмс, вытащив из кармана и расскрыв передо мной карту Лондона(2).
 

I. Первое убийство произошло в местечке Hornsey 2 мая прошлого года.
 

II. Второе убийство уже с отчленением головы в юго-восточном направлении в Plumstead 4 мая прошлого года. Затем убийства прекратились на целый год.
 

III. Третье убийство в центре Лондона или в inner London так же 2 мая.
 

IV. Четвертое убийство прямо в западном направлении в Acton 4 мая.
 

V. И, наконец последнее, пятое убийство в Becenham 7 мая.
 

– Извините, что прерываю, Холмс, но неужели местa расположения убийств имеют такое важное значение?
 

– Терпение, Ватсон, сейчас Вам все станет ясно….
 

– Если наложить прозрачную шахматную доску на центр Лондона, чтобы края ее сторон не выходили за пределы темной кругoвой линии, то мы увидим, что вышеуказанные места убийства совпадают c соответствующим клеткам е6 и h4 (первых двух убийств), а затем с клетками е4, c4 и f3 (последующих трех убийств).
 

– Мне это еще ничего не объясняет, Холмс, – нетерпеливо сказал я.
 

– Конечно, мой друг, у Вас же нет еще ключа для решения этой загадки. А ключами являются шахматные фигурки – черные: пешка и Ферзь, и белые: пешка, Слон и Ферзь.
 

– Ну и как, Холмс, все это может быть связано с убитыми женщинами Пешки, фигуры, карта…
 

Холмс достал шахматную диаграмму и показал мне(3).
 

Взгляните, Ватсон, перый ход за черных был сделан на е6 пешкой – первое убийство. Второй ход за черных мат Ферзем – на месте второго убийства была отделена голова жертвы, то есть мат(4) по чудовищной версии убийцы. Так называемый «дурацкий мат», шутливое название кратчайшей шахматной партии завершающейся матом. Он играл воображаемую им самим партию черными и поэтому в руках жертв были только черные фигурки. А во второй серии убийств убийца играет белыми и по этой причине у жертв были найдены белые фигуры. Вот посмотрите на эту диаграмму(5), – Холмс протянул мне очередную шахматную диаграмму.
 

– Где расположены белые фигуры, там и произошли убийство, но без отделения головы от туловища у жертвы, то есть убийца еще только собирается поставить мат, можете указать где?
 

– Конечно, проще простого – Ферзь бьет пешку на f7. Шах и мат! А это уже «детский мат» и его знают все начинающие шахматисты, Холмс.
 

– Определенно, мой друг, но только не Скотланд-Ярд!
 

– А теперь можете показать на карте, где этот маньяк собирался устроить свой кровавый финал?
 

– В Edmonton (северо-восточный пригород Лондона), 11 мая, четвертый ход игры. Количество дней между убийствами зависит от очередности хода в этой кровавой шахматной игре. Вот по какой причине Вы отправили Лейстреда туда именно 11 мая. Теперь мне все стало ясно. Я допил коньяк и откинулся на спинку кресла.
 

– Холмс, как Вы пришли к столь очевидному решению? В начале все было так запутанно….
 

– Друг мой, любая задача кажется очень простой, когда вам объяснили ее решение. Cтоит фокуснику объяснить хоть один свой фокус, и в глазах зрителей сразу же меркнет ореол его славы, увы! Cперва я обратил внимание на то, что шахматные фигуры были только одного цвета. Немного порывшись в шахматных учебниках, я нашел мат на втором ходу как пример самой короткой партии в шахматах, где были использованы только пешка и Ферзь. Это натолкнула меня на мысль, что появление шахматных фигур – не случайная прихоть убийцы. Когда появились белые фигуры, то все встало на свои места. Убийца играл в свои шахматы с полицией. Наложив шахматную доску на центр Лондона, можно увидеть, что все убийства произошли именно в тех местах, куда ставились шахматные фигуры, которыми играл убийца. А свидетелей не нашлось, так как он сам был полицейским, на него никто не обратил внимания, он же был в форме блюстителя порядка.
 

– Понятно, Холмс, а почему он все-таки оставлял «улики» в виде шахматных фигур?
 

Очевидно убийца не хотел, чтобы его отождествляли с Джеком Потрошителем. Ему была хорошо известна способность некоторых детективов из Скотланд-Ярда «раскрывать» преступления и он был уверен, что его не смогут вычислить – иронично намекнул Холмс на до сих не раскрытые полицией преступления, в том числе и серийные убийства, совершенные Джеком Потрошителем.
 

Крупные преступления Ватсон, как правило просты, ибо мотивы серьезных преступлений большею часть очевидны. Никто не идет на убийство без мотива, а мотивом для этого новоиспеченного Джека Потрошителя было одно – месть Скотланд-Ярду!
 

– И все же Холмс, кто бы мог подумать, полицейский и вдруг маньяк убийца!
 

– Дорогой Ватсон, cоздайте «Общество честных людей, и в него вступят все воры»!
 

Вероятнее всего будучи обыкновенным констеблем, он считал себя более достойным должности детектива. И эта воображаемая «смертельная шахматная партия» была его вызовом Скотланд-Ярду!
 

По этой причине он и затеял этот поединок с «тупыми» по его мнению полицейскими, не в пример «живым шахматам» эмирa Абу-аль-Хасан Али(7).
 

– Вы блестяще распутали это дело Холмс! Кто бы мог догадаться? Такая мелочь, как цвет фигур и все стало на свои места!
 

– Для великого ума мелочей не существует! Возьмите это на заметку Ватсон! – на этой торжественной ноте Холмс завершил наш разговор.
 

ЭПИЛОГ
 

Это дело Холмса не было мною опубликовано, так как после поимки убийцы, Лейстреда ждало повышениe и Холмс не собирался ему в этом мешать.
 

ПРИМЕЧАНИЯ
 

1. Джек-потроши́тель (англ. Jack the Ripper) — псевдоним, присвоенный серийному убийце, который действовал в Уайтчепеле и прилегающих районах Лондона во второй половине 1888 года.
 

Жертвами, приписываемыми Джеку-потрошителю, были проститутки из трущоб, которым убийца перерезал горло перед тем, как вспороть брюшную полость. Извлечение внутренних органов по крайней мере у трёх из жертв вызвало предположение, что убийца обладает определёнными анатомическими знаниями, свойственными профессиональному хирургу. Из-за невероятного по своей жестокости характера убийств и различной информации, появившейся в газетах, многие были уверены, что в Лондоне действовал один серийный убийца, получивший прозвище «Джек-потрошитель».
 

2. Центральный Лондон и окрестности. ХVIII век.
 

3. Эта самая короткая партия в шахматы – мат на втором ходу.
 

4. Слово «мат» происходит от персидского словосочетания «шах мат», означающего, что король (шах) беспомощен, парализован, блокирован, потерпел поражение (таковы значения персидского слова «мат»). Известен также перевод словосочетания «шах мат» как «шах мёртв» (от арабского «мат» — мёртв), однако персы начали употреблять данный термин в игре раньше, чем арабы.
 

5. Детский мат – самый простой мат в шахматах.
 

6. Mизoгиниcт-– этo мужчинa, кoтopый пpoявляeт нeпpиязнь, пpeзpeниe и нeнaвиcть к жeнщинaм, диcкpиминиpуeт иx пo пpизнaку пoлa, нacилуeт или иcпoльзуeт иcключитeльнo для удoвлeтвopeния ceкcуaльнoй пoтpeбнocти.
 

7. Из испанских источников известно, что в конце XV века, узнав об игре в шахматы, эмир Гранады Абу-аль-Хасан Али заинтересовался ею и действительно разыгрывал у себя во дворце партии с живыми людьми вместо фигур, но ни о каких смертных исходах в этих источниках не упоминается. Через некоторое время из Гранады игра в шахматы распространилась по всей Испании.