Слониха щеголиха чуковский какая сказка читать

Название произведения: «Тараканище».

Число страниц: 9.

Жанр произведения: сказка в стихах.

Главные герои: Тараканище, Раки, Гиппопотам, Кенгуру, Воробей, звери.

Характеристика главных героев:

Таракан
— злой и страшный.

Его боялись все звери вокруг.

Считал себя самым могучим.

Воробей
— смелый и отважный.

Открыл зверям глаза.

Съел злого таракана.

Звери
— трусливые и боязливые.

Придумали, что таракан — страшное чудище.

Глупые и наивные.

Краткое содержание сказки «Тараканище» для читательского дневника

Однажды лесные звери испугались странного чудища.

На них шел страшный Таракан.

Звери так его испугались, что разбежались все по канавам и норкам.

Тут Гиппопотам решил, что тот, кто победит злого и страшного Тараканище получит самые лучшие вознаграждения.

Сперва крокодилы и киты вызвались прогнать Таракана, но сами испугались его и убежали.

Затем Гиппопотам стал звать быков и носорогов, только звери тоже боялись выходить, чтоб Таракан не повредил их кожу.

Так Тараканище стал непобедимым.

Он хотел, чтоб лесные звери принесли ему своих детей и он бы их съел.

Испугались животные и стали плакать — никто не хотел своих детей на гибель отводить.

Но тут появилась Кенгуру и пристыдила зверей.

Ведь Таракан был мелким, а звери огромные и зубастые.

Но лесные жители не хотели ее слушать, а только кричали, чтоб и она пряталась от злодея.

Вдруг прилетел Воробей и склевал Таракана.

Так злодея удалось победить.

Все животные обрадовались и стали восхвалять Воробья.

А слон так отплясывал на радостях, что свалил луну с неба.

План пересказа произведения «Тараканище» К. Чуковского

1. Лесные звери катаются на велосипедах и радуются.

2. Появление страшного Тараканище.

3. Таракан хочет проглотить зверей.

4. Раки пятятся назад.

5. Гиппопотам просит зверей прогнать Таракана.

6. Крокодилы и киты бросаются в бой, но сдаются.

7. Носороги и быки бояться шкуру повредить.

8. Таракан — повелитель зверей.

9. Таракан просит принести детей ему на ужин.

10. Кенгуру смеется над великаном.

11. Воробей клюет Таракана.

12. Звериная семья прославляет Воробья.

Детский рисунок-иллюстрация сказка «Тараканище»

Главная мысль стихотворения «Тараканище» К. Чуковского

Главную мысль сказки можно охарактеризовать пословицей «У страха глаза велики».

Звери так испугались важного вида Таракана, что даже не заметили, какой он маленький и бесстрашный против них.

Чему учит сказка «Тараканище» К. Чуковского

Сказка учит нас тому, что не стоит бояться, а нужно смело преодолевать все свои страхи.

Сказка учит тому, что не стоит верить мнению других, а лично разбираться в сложившейся ситуации.

Сказка учит нас быть бесстрашными, смелыми и сообразительными.

Краткий отзыв о сказке «Тараканище» для читательского дневника

Сказка «Тараканище» — забавное и поучительное произведение.

Лесные жители спокойно жили и радовались, пока не появилось странное и страшное чудище — Таракан.

Он так запугал всех зверей, что никто не решался дать ему отпор.

Поэтому Тараканище и стал повелителем всех животных.

Я считаю, что животные приняли Таракана за страшного злодея из-за того, что раньше его никогда не видели.

Для меня настоящими героями стали Кенгуру и Воробей.

Только они высмеяли Таракана и победили его.

Отрывок или эпизод, поразивший тебя больше всего:

И вскричал Гиппопотам: «Что за стыд, что за срам!

Эй, быки и носороги,

Выходите из берлоги

Поднимите-ка!»

Но быки и носороги

Отвечают из берлоги:

«Мы врага бы

На рога бы,

Только шкура дорога,

И рога нынче тоже не дёшевы».»

Какие пословицы подходят к сказке «Тараканище» К. Чуковского

«Не так страшен черт, как его малюют».

«У страха глаза велики».

«От страха глаза лезут».

«Где страх, там и стыд».

«Трус и таракана принимает за великана».

Неизвестные слова и их значения

Усач — рыба с длинными усами.

Стрекач — стремительно убегать.

Наутек — бегство.

Щеголиха — большая и богатая.

Кубарем — быстро скатиться.

В январе, «когда арабы удивили мир, восстав против своих дряхлеющих диктаторов, мы с двухлетним сыном читали классику русской детской литературы — «Тараканище», — пишет в своей статье в

Newsweek
Филип Шишкин, научный сотрудник Asia Society.

В те безумные дни, когда арабы удивляли мир, восставая против своих стареющих диктаторов, мы с моим двухлетним сыном читали классическую русскую детскую книгу «Тараканище». В ней рассказывается о том, как в королевстве, в котором счастливо живут и жуют пряники разные звери, появляется «страшный великан, рыжий и усатый таракан» и начинает запугивать намного более крупных зверей, требуя отдать ему зверят, чтобы он мог съесть их на ужин. Звери превращаются в рыдающее и дрожащее стадо. Волки от страха едят друг друга. Слониха так дрожит, что спотыкается и садиться на ежа.

Таракан безраздельно правит, пока смешливая кенгуру не указывает, что это никакой не великан, а обычное насекомое. Бегемоты просят наглое сумчатое замолчать —«как бы не было нам худа»,—но тут прилетает воробей и глотает таракана. Звери ликуют.

Трудно не воспринимать эту сказку как аллегорию взлета и падения диктаторов.

Деспоты выглядят непобедимыми, когда правят, и до смешного слабыми, когда их свергают. Стоит подданным открыто бросить вызов их фарсу, как диктаторы начинают смотреться крайне нелепо. Зачастую в ответ они принимаются убивать и бросать людей в тюрьму, чем покупают себе еще какое-то время у власти (сразу же вспоминаются Иран, Белоруссия и Узбекистан). Но не менее часто, столкнувшись с по-настоящему общенародными выступлениями, диктаторы быстро съеживаются до размеров своего внутреннего таракана. Тунис — лишь очередной пример этого. На момент публикации этой статьи с массовыми протестами и требованиями отставки сталкивается долговременный правитель Египта.

Корней Чуковский, автор такой веселой детской классики, как «Доктор Айболит» и «Крокодил», написал «Тараканище» в начале 1920-х годов. Имел ли он при этом в виду Сталина? Некоторым читателям тараканьи усы напоминают о знаменитых усах советского диктатора. Русский поэт Осип Мандельштам, арестованный и затравленный до смерти во время сталинских чисток, распространил эту метафору, написав в 1934 году: «Тараканьи смеются усища, и сияют его голенища».

Однако намерения самого автора были не столь очевидны. В 1921 году, когда Чуковский начал писать «Тараканище», Сталин был сравнительно малоизвестным грузинским головорезом, только начавшим пробиваться на вершину коммунистической иерархии. Лишь через много лет он заслужит ту кровавую славу, которая могла бы дать повод для сатиры. Сам Чуковский отрицал наличие в его сказке подобных намеков даже в то время, когда их существование уже можно было бы без опаски признать. Также остается вопрос о том, как «Тараканище» мог пройти через советскую цензуру, не пропускавшую намного более безобидные произведения? Согласно одной из теорий, сатира — если она действительно присутствовала—была настолько резкой, что признавать ее наличие значило бы порочить власть.

Сталин и сам использовал образ таракана для собственных политических целей. В 1930 году, выступая на съезде Коммунистической партии, он обрушился на инакомыслящих коммунистов. «Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезти как следует из норы, — а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить… о гибели Советской власти, — заявил Сталин делегатам съезда. — Мы успокаиваем их и стараемся убедить… что это всего-навсего таракан, которого не следует бояться». Через много лет Чуковский ворчал в своем дневнике о «плагиате» со стороны Сталина: «Он пересказал всю мою сказку и не сослался на автора».

Напомнило несколько вещей:
1) Отрывок из книги
Евгении Гинзбург, «Крутой маршрут» :

«Почти все эти сказки я помнила наизусть и часто читала детям в детском саду, где книг Чуковского совсем не было. Но сейчас, чтобы доставить Кривошею удовольствие, я тут же начала читать их вслух, перелистывая красивые лакированные страницы. И тут мы наткнулись на «Тараканище», которого, конечно, знали и прежде, но как-то не осмысливали. Я прочла: «Вот и стал Таракан победителем и лесов и морей повелителем. Покорилися звери усатому, чтоб ему провалиться, проклятому…» И вдруг всех нас поразил второй смысл стиха. Я засмеялась. Одновременно засмеялся и Антон. Зато Кривошей стал вдруг необычайно серьезен. Стекла его очков переблеснулись рассыпчатыми искрами.
— Что вы подумали? — с необычайным волнением воскликнул он. — Неужели… Неужели Чуковский осмелился?
Вместо ответа я многозначительно прочла дальше:
— «А он меж зверями похаживает, золоченое брюхо поглаживает… Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю…»
— Неужели Чуковский осмелился? — с каким-то просто невиданным возбуждением повторял Кривошей.
Я не замедлила ответить. (Птичка весело продолжала свой путь по тропинке бедствий!)
— Не знаю, хотел ли этого Чуковский. Наверно, нет. Но объективно только так и выходит! Вот послушайте, как реагировали звери: «И сидят и дрожат под кусточками, за зелеными прячутся кочками. Только и видно, как уши дрожат, только и слышно, как зубы стучат…» Или вот это: «Волки от испуга скушали друг друга…»
Кривошей, ни на минуту не останавливаясь, ходил по комнате. Он потирал руки, так крепко сжимая пальцы, что они побелели. — Блестящая политическая сатира! Не может быть, чтобы никто не заметил… Просто каждый боится сказать, что ему в голову могло прийти такое… Такое…
После ухода гостя Антон недовольно сказал:
— Какой-то осадок у меня остался. И чего он так взвинтился? Не надо бы про Тараканище-то… Не хватает нам еще дела об оскорблении величества. Да нет, Кривошей-то, конечно, никому не скажет, но вообще… Давай договоримся: больше никому про это ни слова.
Призывы к осторожности со стороны бесшабашного в смысле свободы высказываний Антона произвели на меня впечатление. И больше никому, ни одной душе, я не высказала соображений по поводу Тараканища.»

2) 9 марта 1956 года, вскоре после «Секретного доклада» Хрущева на ХХ съезде, К. Чуковский сделал в своем дневнике следующую запись: Когда я сказал Казакевичу, что я, несмотря ни на что, очень любил Сталина, но писал о нем меньше, чем другие, Казакевич сказал:

А «Тараканище»?! Оно целиком посвящено Сталину.

Напрасно я говорил, что писал «Тараканище» в 1921-м году, что оно отпочковалось у меня от «Крокодила», — он блестяще иллюстрировал свою мысль цитатами из «Т-ща».

И тут я вспомнил, что цитировал «Т-ще» он, И.В. Сталин, — кажется, на ХVI съезде. «Зашуршал где-то таракан» — так начинался его плагиат. Потом он пересказал всю мою сказку и не сослался на автора. Все «простые люди» потрясены разоблачениями Сталина, как бездарного полководца, свирепого администратора, нарушившего все пункты своей же Конституции. «Значит газета «Правда» была газетой «Ложь», сказал мне сегодня школьник 7-го класса»

3) Вадим Кожинов вспоминал забавный случай из своей молодости, пришедшейся как раз на годы хрущевской «оттепели». «Я в то время, скрывая иронию, небезуспешно уверял иных простодушных собеседников, что 1937 год превосходно изображен в популярной стихотворной сказке Корнея Чуковского “Тараканище”. Сначала там рисуется радостная картина “достижений первых пятилеток”: “Ехали медведи на велосипеде… Зайчики — в трамвайчике, жаба— на метле… Едут и смеются, пряники жуют” и т.д. Но, увы, наступает 1937-й: “Вдруг из подворотни — страшный великан, рыжий (тут я сообщал, что Иосиф Виссарионович до того, как поседел, был рыжеват) и усатый та-ра-кан. Он урчит и рычит и усами шевелит: “Приводите ко мне своих детушек, я их нынче за ужином скушаю”… Звери задрожали — в обморок упали. Волки от испуга скушали друг друга (какая точная картина 1937-го! — комментировал я), а слониха, вся дрожа, так и села на ежа
”, — разумеется, на знаменитого наркома с “удачной” фамилией!
При этом я, естественно, умалчивал о том, что сказка “Тараканище” была опубликована не в 1938-м, а еще в 1923 году, и многие из тех, кому я читал процитированные только что строки, восхищались и меткостью, и редкостной смелостью сочинения Чуковского… И в конечном счете именно такое “толкование” 1937 года преподнесено в сочинениях о Сталине, написанных сыном Антонова-Овсеенко, или высокопоставленным армейским партаппаратчиком Волкогоновым, или литератором Радзинским, — сочинениях, которыми и по сей день увлекаются широкие круги людей, не отдающих себе отчета в том, что в основе “методологии” этих авторов как бы лежит та самая “модель”, которая легла в основу увлекавшего их в детские годы “Тараканища”…
».

Л.-М., Радуга, 1923. 16 с. с ил. Тираж 7000 экз. В издательской хромолитографированной обложке. 28,2х22 см. Редчайшее первое издание!

Кто не помнит легендарные строки:

Ехали медведи

На велосипеде.

А за ними кот

Задом наперёд.

А за ним комарики

На воздушном шарике.

А за ними раки

На хромой собаке.

Волки на кобыле.

Львы в автомобиле.

Зайчики

В трамвайчике.

Жаба на метле…

Едут и смеются,

Пряники жуют.

Вдруг из подворотни

Страшный великан,

Рыжий и усатый

Та-ра-кан!

Таракан, Таракан, Тараканище!

Он рычит, и кричит,

И усами шевелит:

«Погодите, не спешите,

Я вас мигом проглочу!

Проглочу, проглочу, не помилую»

Звери задрожали,

В обморок упали.

Волки от испуга

Скушали друг друга.

Бедный крокодил

Жабу проглотил.

А слониха, вся дрожа,

Так и села на ежа.

«Тараканище» – сказка для детей Корнея Ивановича Чуковского. Рассказывает о том, как все звери боялись таракана, совершенно по непонятным причинам. Он казался им огромным, усатым и ну очень страшным. Однажды прилетел в те места воробей, раз и скушал таракана. То-то радости было у зверей…

Всякий раз, когда Чуковский, кажется, окончательно уничтожен, раздавлен, растерт сапогом и выброшен на свалку истории, он находит в себе силы подняться и сесть за письменный стол. И непоседливая Чуковская муза – то ли сжалившись, то ли снизойдя, то ли просто набегавшись и наигравшись в мячик где-то за радугой, – является, и происходит чудо, которое на языке литераторов обозначается скромным словом «пишется». Полубольной, полуголодный К. И. летом 1922 года сидит в Ольгине – и ему пишется: «Целый день в мозгу стучат рифмы. Сегодня сидел весь день с 8 часов утра до половины 8-го вечера – и казалось, что писал вдохновенно, но сейчас ночью зачеркнул почти все. Однако, в общем, „Тараканище“ сильно подвинулся». Дальше будут разочарования, как обычно: «„Тараканище“ мне разнравился. Совсем. Кажется деревянной и мертвой чепухой – и потому я хочу приняться за „язык“». И снова кропотливая работа над каждой фразой. Окончательный вариант «Тараканища» – это пять страничек текста. Работал над ними Чуковский очень долго, сочиняя (и затем отвергая) множество вариантов – вроде бы хороших и крепких, – но ненужных: «Облапошу, укокошу, задушу и сокрушу», «а за ними лани на аэроплане», «а за ними шимпанзе на козе», «а за ним тюлени на гнилом полене, а за ними – тарантас, в тарантасе – дикобраз. А за ними на теленке две болонки-амазонки поскакали вперегонки: берегись…», «бедные слоны сделали в штаны» (это, похоже, должно было следовать за «волки от испуга скушали друг друга»). «Испугался таракан и забрался под диван – я шутил, я шутил, вы не поняли». Последний вариант искренне жаль. Были варианты непроходные и совсем по другой причине:

А кузнечики газетчики

Поскакали по полям,

Закричали журавлям,

Что у них в Тараканихе весело,

Не житье у них нынче, а масленица,

Что с утра и до утра

И в каждом овраге

Флаги…

(Помните – «делайте веселые лица»?)

Отвечает чиж:

Еду я в Париж.

И сказал ягуар:

Я теперь комиссар,

Комиссар, комиссар, комиссарище.

И прошу подчиняться, товарищи.

Становитесь, товарищи, в очередь.

Начинался «Тараканище» в 1921 году с литературных игр в Студии, о чем подробно рассказала в воспоминаниях Елизавета Полонская. Автор, спрятавшийся за псевдонимом «М. Цокотуха», так передает в «Ех Libris-НГ» историю появления «Тараканища»: «Просматривая недоразобранный архив Корнея Чуковского, сотрудница музея писателя обнаружила среди присланных ему на просмотр рукописей 20-страничный рассказ из жизни дореволюционной деревни (с попом-ретроградом и понятливым мужиком, которому палец в рот не клади), подписанный „Н. С. Катков“. Имя это в современных энциклопедиях отыскать не удалось. Автор довольно скучно и монотонно повторял истины, „давно уж ведомые всем“ „прогрессивно настроенным“ либеральным читателям начала века… На одной стороне рукописи обнаружилась карандашная запись, сделанная Чуковским: „У Н. С. – второй день милиционеры. Никого не впускают и не выпускают“. А дальше следовало то, что мог написать только Чуковский: „А ведь в доме маленькие дети…“ Переворачиваем рукопись – и на обороте, у правого поля, находим вписанный мелким, четким почерком Чуковского студийный экспромт: „Ехали медведи… пряники жуют“, которым теперь начинается „Тараканище“, а дальше, „неожиданно для себя самого“, размашисто и неровно, как всякий черновик, Чуковский записывает: „А за ними великан / Страшный и ужасный / Таракан / С длинными усами / Страшными глазами / Подождите / Не спешите / Усы длинные / Двухаршинные / Захочу / Проглочу“. А внутри карандашного наброска – формула, прямое средоточие перекрещивающихся лучей, оглушительное „Красный таракан“!» Генезис «Тараканища» – длинная история, заслуживающая отдельного рассмотрения. Любой мало-мальски начитанный человек моментально установит интертекстуальные связи между героем Чуковского и многочисленными тараканами русской литературы, непременно сделав акцент на творчестве капитана Лебядкина (вот-вот, и «Крокодил» тоже отсылка к Достоевскому!). Можно и у Чуковского в дневниках и статьях найти немало тараканов («Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан» и т. п.), можно обсудить образ таракана в русской литературе и даже посвятить ему отдельное исследование, но эти игры мы оставим тем, кому они интересны. «Тараканище» вызывало и продолжает вызывать у читателей исследовательские устремления совершенно другого плана: эту сказку – более чем какое бы то ни было произведение детской литературы – принято трактовать как политическую сатиру. О давней традиции искать в невинных сказках злободневную подкладку мы уже говорили выше, в главе «Интеллигенция и революция», и поговорим ниже – там, где речь пойдет о борьбе с «чуковщиной». Кто и когда впервые обнаружил сходство Сталина с Тараканищем – неизвестно. Сразу несколько литературоведов, не сговариваясь, указывают на тождество «тараканьих усищ» у мандельштамовского Сталина и «тараканьих усов» у героя сказки. К моменту развенчания культа личности миф об антисталинизме сказки Чуковского уже цвел махровым цветом, о чем есть запись в дневнике К. И. (Казакевич доказывает ему, что Тараканище – это Сталин, а Чуковский отпирается). Елена Цезаревна Чуковская даже посвятила этому мифу статью «Тень будущего», где писала: «Вряд ли в те годы Чуковский, далекий от партийных дел, даже слышал о Сталине, чье имя начало громко звучать лишь после смерти Ленина и загрохотало в сознании каждого в конце 20-х годов. „Таракан“ – такой же Сталин, как и любой другой диктатор в мире… Очевидно, будущее бросает тень на настоящее. И искусство умеет проявить эту тень раньше, чем появится тот, кто ее отбрасывает». Сталин стал Генеральным секретарем ЦК РКП(б) совсем незадолго до выхода «Тараканища» в свет – 3 апреля 1922 года – и действительно довольно долго оставался в тени. Воистину талант умеет уловить тончайшие колебания атмосферы, а потому способен предсказывать и прогнозировать; это не первый и не последний случай подобного предвидения у Чуковского. Кстати, даже атмосфера ужаса и террора в «Тараканище» передана превосходно:

«И сидят и дрожат под кусточками

За болотными прячутся кочками

Крокодилы в крапиву забилися

Ив канаве слоны схоронилися.

Только и слышно, как зубы стучат,

Только и видно, как уши дрожат».

Есть в сказке и приметы послереволюционных лет:

«А лихие обезьяны

Подхватили чемоданы

И скорее со всех ног

Наутек…»

«У меня к нему Троцкому отвращение физиологическое, – писал Чуковский позже в дневнике. – Замечательно, что и у него ко мне – то же самое: в своих статейках „Революция и литература“ он ругает меня с тем же самым презрением, какое я испытываю к нему».

Кондаков замечает, что Троцкий «прямо глумится над критиком»:

«Но так как корнями своими Чуковский все же целиком в прошлом, а это прошлое, в свою очередь, держалось на мохом и суеверием обросшем мужике, то Чуковский и ставит между собой и революцией старого заиконного национального таракана в качестве примиряющего начала. Стыд и срам! Срам и стыд! Учились по книжкам (на шее у того же мужика), упражнялись в журналах, переживали разные „эпохи“, создавали „направления“, а когда всерьез пришла революция, то убежище для национального духа открыли в самом темном тараканьем углу мужицкой избы».

Кондаков видит в сказках К. И. скрытые выпады против Троцкого: «В том же 1923 году Чуковский ответил всесильному Троцкому двумя „сказочками для детей“ – „Мойдодыром“ и „Тараканищем“. В первой из них словами:

„А нечистым

Трубочистам –

Стыд и срам!

Стыд и срам!“

(почти буквально повторяя укоризны Троцкого) проповедует „чистоту“ страшилище Мойдодыр, в самом имени которого заключено гротескное приказание „мыть“ нечто „до дыр“, т. е. до уничтожения, порчи того предмета, который моют. Не каждый читатель, понятно, догадывался, что речь идет об „идеологической чистоте“ и, соответственно, о партийно-политических чистках в литературе и культуре в целом; тем более немногие могли прочесть весьма изощренный интертекст Чуковского». Версия чрезвычайно соблазнительная. На совпадение «стыд-и-срама» обратил внимание и Борис Парамонов, да и кто бы не обратил? Впрочем, интертекстуальные изыскания совсем не обязательно выводят к истине, хотя и помогают строить очень красивые гипотезы. Парамонов упоминает также, «что „Мойдодыр“, по новейшим исследованиям, – сатира на Маяковского, с которым у Чуковского тоже были достаточно сложные отношения…». И. В. Кондаков предполагает, что Мойдодыр – это карикатурный портрет Троцкого, умывальников начальника и мочалок командира: стоит ему топнуть ногой, как на несчастного грязнулю-писателя налетят, и залают, и завоют, и ногами застучат… «Политических „умывальников“, лаявших и вывших после малейшего сигнала со стороны большевистских „начальников“, было полно во всех редакциях и издательствах Петрограда, с которыми, увы, имел дело „нечистый“ литератор Чуковский, – говорит далее этот исследователь. – Целая свора остервеневших псов. И везде писателя встречали с поучениями в виде самых пошлых прописей, наподобие простейшей морали:

„Надо, надо умываться

По утрам и вечерам…“

или

„умываются мышата,

и котята, и утята, и жучки, и паучки“».

Все справедливо, все красиво, всякое лыко ложится в строку. Вот только «пошлые прописи» об умывающихся мышатах сам Чуковский упоминал (в письме Шкловскому, 1938 год) в числе своих самых ласковых и трогательных строк, говоря о том, что в его книгах– не только юмор, а есть и доброта, и человечность, и нежность… Вот только Мойдодыр, изображенный Анненковым, имеет портретное сходство не с Маяковским и не с Троцким, а с самим Корнеем Ивановичем (на что давным-давно указал Владимир Глоцер) – и наверняка с ведома автора; известно, как требователен Чуковский был к иллюстрациям… Вот только и «Мойдодыр», и «Тараканище» вышли куда раньше, чем книжка Троцкого… Правда, что было раньше, а что потом, установить трудно: «Литература и революция» – 1923 год, а сказки – декабрь 1922-го, зато статьи Троцкого в «Правде» – осень 1922-го, но зато «Тараканище» задумано в 1921-м… Да и надо ли устанавливать, кто первый сказал «э»… И есть ли здесь действительно диалог сказочника с наркомом, и принимать ли на веру остроумную гипотезу о Троцком-Мойдодыре – каждый волен решать сам. Нам остается вслед за Умберто Эко напомнить, что произведение порождает множество интерпретаций, за которые его создатель никак не отвечает. Чуковский об истории создания «Тараканища» рассказывает совсем просто (в предисловии к сборнику 1961 года): «Как-то в 1921 году, когда я жил (и голодал) в Ленинграде, известный историк П. Е. Щеголев предложил мне написать для журнала «Былое» статью о некрасовской сатире «Современники». Я увлекся этой интереснейшей темой… и принялся за изучение той эпохи, когда создавалась сатира. Писал я целые дни с упоением, и вдруг ни с того, ни с сего на меня «накатили стихи»… и пошло, и пошло… На полях своей научной статьи я писал, так сказать, контрабандой:

Вот и стал таракан победителем,

И лесов и полей повелителем.

Покорилися звери усатому,

(Чтоб ему провалиться, проклятому!)».

История создания «Мойдодыра» почти неизвестна. Разве что сам Чуковский в «Признаниях старого сказочника» рассказал о том, как долго работал над каждой строчкой, как вычеркивал вялые и беспомощные двустишия, как долго добивался хорошего звучания. «На днях я перелистал свои старые рукописи и, вчитываясь в них, убедился, что максимально четкая фразеология сказки получалась у меня лишь после того, как я сочинял предварительно такое множество слабых стихов, что хватило бы на несколько сказок, – признавался он. – После того как в моих тетрадях скапливались сотни разнокалиберных строк, предстояло отобрать пятьдесят или сорок наиболее соответствующих стилю и замыслу сказки. Между ними происходила, так сказать, борьба за существование, причем выживали сильнейшие, а прочие бесславно погибали». А что же вдохновение? Действительно, необыкновенная радость и творческий азарт, и удивительное состояние «пишется», когда все получается как надо, – это было знакомо Чуковскому и, пожалуй, выручало его в самые скверные минуты, придавая веры в себя, свою правоту, свое предназначение. «Но в большинстве случаев тот радостный нервный подъем, при котором пишется необыкновенно легко, словно под чью-то диктовку, длился у меня не так долго – чаще всего десять-пятнадцать минут, – делился он самонаблюдениями. – В течение этих коротких мгновений удавалось занести на бумагу лишь малую долю стихотворного текста, после чего начинались бесконечные поиски определительной, ясной образности, чеканной синтаксической структуры и наиболее сильной динамики». Словом, труд, труд и труд – версификаторский и редакторский. Эта сказка вышла с подзаголовком «Кинематограф для детей» (под кинематографом понимались быстро сменяющие друг друга эпизоды; вспомним «кинематограф» Левы Лунца в Студии – стремительные смешные сценки). Посвящение было такое: «Мурке, чтобы умывалась. К. Чуковский. – Ирушке и Дымку – чтобы зубы чистили. Ю. Анненков». «Тараканище» проиллюстрировал Сергей Чехонин. Обе сказки вышли одновременно, перед самым новым, 1923 годом, в издательстве «Радуга» Льва Клячко. Критики сосредоточились на обстреле «Мойдодыра», которому в вину ставили и неуважение к трубочистам, и отношение к детям как к идиотам, и крамольное в эпоху антирелигиозной пропаганды восклицание «Боже, боже, что случилось?» (в конце концов Чуковский вынужден был заменить его на «Что такое, что случилось», пожертвовав внутренней рифмой к следующей строке «отчего же все кругом…»). К «Тараканищу», куда более неблагонадежному с нашей точки зрения, практически никаких претензий не предъявлялось. Можно заметить, насколько часто и сознательно Чуковский пользуется в сказке дактилическими окончаниями, о которых в это время много думал и писал применительно к творчеству Некрасова. «Тараканище» изобилует ими: «Таракан, Таракан, Тараканище», «Проглочу, проглочу, не помилую», «И назад еще дальше попятились…», «Комарики – на шарике», «кусточками – кочками», «забилися – схоронилися», «победителем – повелителем»… Мысли Чуковского о дактилических рифмах наиболее полно сформулированы в книге «Некрасов как художник», которая увидела свет немного раньше «Тараканища». «Вообще дактилические окончания слов и стихов являются одной из главнейших особенностей нашей простонародной поэзии, ибо по крайней мере 90 % всех наших народных песен, причитаний, былин имеют именно такое окончание», – пишет Чуковский. Замечает он и то, что «эти окончания в русской речи дают впечатление изматывающего душу нытья». Нытье – это прежде всего, конечно, о плачах, причитаниях и родственной им лирике Некрасова; но и в «Тараканище» дактилическими рифмами снабжены прежде всего стихи в сценах страха и ужаса. Наблюдения К. И. над детской речью (издательство «Полярная звезда» собиралось выпустить их в 1922 году отдельной книгой «О детском языке» – она анонсирована в «Оскаре Уайльде», но так и не вышла) выливаются в стремительный вихрь хореев в «Мойдодыре», теоретические открытия в области метрики народной поэзии находят практическое применение в «Тараканище», биографические некрасовские штудии перекликаются с собственной бедой. Все, что Чуковский пишет, всегда взаимосвязано и вписано в широкий культурный контекст, нигде он не ограничивается руслом узкоспециальной темы. Потому он так легко переходит от одного занятия к другому; потому ему удается заметить то, чего не видят другие, – и пропустить через себя, изложить взволнованно, вдохновенно и просто. Год этот заложил основу его славы некрасоведа и детского писателя. И тем не менее Чуковский записывал в ночь на 1 января 1923 года: «1922 год был ужасный год для меня, год всевозможных банкротств, провалов, унижений, обид и болезней. Я чувствовал, что черствею, перестаю верить в жизнь, и что единственное мое спасение – труд. И как я работал! Чего я только не делал! С тоскою, почти со слезами писал «Мойдодыра». Побитый – писал «Тараканище». Переделал совершенно, в корень, свои некрасовские книжки, а также «Футуристов», «Уайльда», «Уитмэна». Основал «Современный Запад» – сам своей рукой написал почти всю Хронику 1-го номера, доставал для него газеты, журналы – перевел «Королей и Капусту», перевел Синга – о, сколько энергии, даром истраченной, без цели, без плана! И ни одного друга! Даже просто ни одного доброжелателя! Всюду когти, зубы, клыки, рога! И все же я почему-то люблю 1922 год. Я привязался в этом году к Мурке, меня не так мучили бессонницы, я стал работать с большей легкостью – спасибо старому году!»

Жанр: сказка в стихах

Главные герои сказки «Тараканище» и их характеристика

1. Таракан. Усатый великан. Злой и кровожадный.
2. Гиппопотам. Организатор сопротивления.
3. Кенгуру. Храбрая и насмешливая
4. Воробей. Невзрачный герой.

План пересказа сказки «Тараканище»

1. Веселая поездка
2. Неожиданная преграда
3. Угрозы таракана
4. Бегство зверей
5. Клич бегемота
6. Разгром звериной армии
7. Новое требование таракана
8. Слезы и горе
9. Насмешки кенгуру
10. Смерть таракана
11. Песни и пляски

Кратчайшее содержание сказки «Тараканище» для читательского дневника в 6 предложений

1. Звери весело ехали по дороге, как вдруг впереди встал таракан.
2. Таракан обещал проглотить зверей, и те испугались.
3. Гиппопотам воззвал к зверям, но все боялись таракана
4. А таракан стал требовать отдать ему на съедение детей.
5. Звери прощались с детьми, когда прилетел воробей и съел таракана.
6. Звери устроили праздник с песнями и плясками.

Главная мысль сказки «Тараканище»

Стыдно многим бояться одного.

Чему учит сказка «Тараканище»

Сказка учит бесстрашию, мужеству, самоотверженности. Учит не бояться пустых угроз, не подчиняться диктаторам, действовать смело, вместе, сообща. Учит тому, что самые страшные злодеи на самом деле трусливы и слабы.

Отзыв на сказку «Тараканище»

Мне понравилась эта сказка, хотя мне самой было стыдно за трусость зверей. Они испугались таракана из-за его усов, хотя любой из них был сто крат больше таракана. И совсем плохо, что звери были готовы отдать таракану своих детей. Стыд им и позор!

Пословицы к сказке «Тараканище»

У страха глаза велики.
У страха глаза что плошки, а не видят ни крошки.
Трусость силу отнимает.
Где страшно вдвоем, туда пошли одного.
Не родом славен богатырь, а подвигом.

Читать краткое содержание, краткий пересказ сказки «Тараканище»

Весело и со смехом ехали разные звери — медведи, кот, комарики, раки, волки, львы, зайчики и жаба.
Вдруг из подворотни вышел огромный усатый таракан, который начал рычать и кричать, угрожая проглотить зверей.
Звери перепугались, попадали в обморок, волки скушали друг друга, а слониха села на ежа. Только раки хотели драться, говоря, что у них тоже есть усы. Но при этом пятились назад.
Гиппопотам предложил награду герою, который сразит таракана. Звери воодушевились и бросились в бой. Но увидев усы таракана, опять перепугались и разбежались по лесам и полям.
Гиппопотам попытался поднять на бой быков и носорогов, но те отказались, говоря, что рога и шкура нынче не дешевы.
Так и сидели звери по углам, дрожа и стуча зубами.
А таракан совсем обнаглел и стал требовать, чтобы звери несли к нему детушек на ужин.
Звери плакали и рыдали, не хотели отдавать своих детей таракану, но прощались с малышами.
Вдруг прискакала кенгуру и стала стыдить зверей, называя таракана козявочкой и букашечкой.
Звери стали шикать на кенгуру и гнать ее прочь.
Но тут из-за леса и полей прилетел воробей, клюнул раз — и нет таракана.
Обрадовались звери, стали хвалить героя, стучать в барабаны и отплясывать. Слониха так разошлась, что даже луна с неба упала, и ее пришлось потом гвоздями приколачивать.

Ученый-филолог, поэт и прозаик, Корней Иванович Чуковский будто нарочно решил «захватить» себе все читателей: и крошечных детей, которых даже нельзя назвать читателями, поскольку они еще не умеют читать, и ребятишек постарше, и подростков, и взрослых, посвятивших себя самым разным профессиям, и всех читателей вообще — просто читателей. Среди его сочинений есть и сказки, стихи, и критические статьи, и мемуары, и литературоведческие исследования, и повести, и другие книги, которые не укладываются в обычные представления о жанре. Корней Иванович решил прогнать скуку из литературных жанров, почитаемых за скучные.

Но он не только писатель книг — он составитель сборников и альманахов, переводов М. Твена и Р. Киплинга, редактор переводов, выполненных другими, блестящий лектор, а также исполнитель своих стихов. К нему очень подходит слово, которое так уважительно произносит М. Горький — литератор.

Миллионы читателей — от двух и до глубокой старости — знают Корнея Ивановича прежде всего как веселого, озорного, мудрого сказочника.

В 1916 г. Чуковский познакомился с М. Горьким. В вагоне финляндской железной дороги М. Горький рассказал ему о своем замысле возрождения подлинной детской литературы в России. «После первой же встречи с Горьким я решился на дерзость: начал поэму для детей («Крокодил»), воинственно направленную против царивших тогда в детской литературе канонов», — вспоминал Чуковский. .

Бороться против царивших в детской литературе канонов — вот зачем прилетал Крокодил из далекой Африки в красивый, но скучный город Петроград.

Когда «Крокодил» был написан, Чуковский предложил его одному респектабельному издательству, которое преимущественно выпускало роскошные тома с золотым обрезом и в тисненых переплетах. Редактор был возмущен. «Это книжка для уличных мальчишек!» — заявил он, возвращая рукопись. «Уличных мальчишек» издательство не обслуживало. Тогда Чуковский обратился к Т-ву А.Ф. Маркс, издававшему один из самых популярных русских журналов — «Нива». В этом литературном окружении и появился в печати «Крокодил», сопровождавшийся чудесными рисунками Ре-ми. Сказка печаталась небольшими подачами из номера в номер, как приключенческий роман.

Крокодил гулял по Петрограду, вызывая всеобщее изумление («Крокодил на проспекте» — это почти то же, что «Ихтиозавр на проспекте» в стихах поэта-футуриста), однако никого не тронул бы, если бы какой-то барбос не «укусил его в нос — нехороший барбос, невоспитанный». Крокодил проглотил барбоса, но, защищаясь, превысил меру защиты и стал глотать все подряд. Теперь уже Крокодил стал неправой стороной, и тот, кто заступился бы от впавших в ужас жителей, заслужил бы их благодарность и хорошее отношение автора.

И тогда навстречу Крокодилу вышел храбрый мальчик Ваня Васильчиков, тот самый, который «без няни гуляет по улицам». Крокодилу пришлось, проливая слезы, просить пощады и вернуть всех проглоченных. Победитель «яростного гада» получает награду, комическая преувеличенность которой наводит на мысль, что подвиг, конечно же, был совершен не для нее, а, как все сказочные подвиги, ради силы-удали молодецкой:

И дать ему в награду

Сто фунтов винограду,

Сто фунтов мармеладу,

Сто фунтов шоколаду

И тысячу порций мороженого!

«Яростный гад», вернувшись в Африку, неожиданно оказывается добрым папашей, а потом столь же неожиданно призывает зверей к походу на Петроград — слезы, пролитые Крокодилом, оказались в полном смысле крокодиловыми.

Звери, распаленные призывом Крокодила, пошли войной на Петроград. Ваня Васильчиков снова всех спас и установил вечный мир с побежденными зверями. Теперь и Крокодил, и Ваня, и автор — друзья и приятели.

Что же нового для детской литературы наблюдается в этом произведении?

«Дореволюционная детская поэзия, — писал известный советский литературовед Ю. Тынянов, — отбирала из всего мира небольшие предметы в тогдашних игрушечных магазинах, самые мелкие подробности природы: снежинки, росинки — как будто детям предстояло всю жизнь прожить в тюремном заключении, именуемом детской, и иногда только глядеть в окна, покрытые этими снежинками, росинками, мелочью природы.

Стихи были унылые, беспредметные, несмотря на то, что изображались в стихах главным образом семейные празднества.

Улицы совсем не было…

У всех этих сказок была при этом какая-то мораль: как можно меньше двигаться, как можно меньше любопытствовать, поменьше все интересоваться, созерцать и не утруждать себя и родителей…» .

Улицу сказка Чуковского впервые проложила через владения детской поэзии. На страницах сказки живет напряженной жизнью большой современный город с его бытом, учащенным ритмом движения, уличными происшествиями, скверами, зоопарками, каналами, мостами, трамваями и аэропланами.

И, оказавшись на этой улице, один, без няни, Ваня Васильчиков не только не заплакал, не заблудился, не попал под лихача-извозчика, не замерз у рождественской витрины, не был украден нищими или цыганами — нет, нет, нет! Ничего похожего на то, что случалось с девочками и мальчиками на улице во всех детских рассказах. Не произошло с Ваней Васильчиковым. Напротив, Ваня оказался спасителем бедных жителей большого города, могучим защитником слабых, великодушным другом побежденных, одним словом — героем. Тем самым ребенок перестал быть только объектом, на который направлено действие поэтического произведения для детей, превратился в самого действователя.

Описательности прежней детской поэзии Чуковский противопоставил действенность своей сказки, пассивности литературного героя — активность своего Вани, жеманной «чювствительности» — задорную боевитость. В скольких, например, рождественских стихах и рассказах дети замерзали в праздничную ночь! Этот сюжет на рождество и святки обходил страницы всех детских журналов. Против подобных псевдотрогательных замораживаний протестовал М. Горький своим ранним рассказом «О мальчике и девочке, которые не замерзли». Направленность сказки Чуковского против них же тем очевидней, что «Крокодил» ведь тоже рождественский рассказ: «Вот и каникулы. Славная ёлка будет сегодня у серого волка…». И еще: «То-то свечи мы на ёлочке зажжем, то-то песенки на елочке споем». .

Описанному характеру прежней детской поэзии соответствовала ее поэтика, основой которой был эпитет. Действенный характер сказки Чуковского потребовал новой поэтики. Созданная на основе изучения детской психологии, она оказалась поэтикой «глагольной».

В отличие от прежних детских стихов, где ровным счетом ничего не происходило, в «Крокодиле» что-нибудь происходит буквально в каждой строчке, и поэтому редкое четверостишие имеет меньше четырех глаголов:

Жил да был

Крокодил.

Он по улицам ходил,

Папиросы курил,

По-турецки говорил, —

И все, что происходил, вызывает самое искреннее удивление героев и автора: ведь вот как вышло! Удивительно!

А за ним-то народ

И поет и орет:

— Вот урод так урод!

Что за нос, что за рот!

И откуда такое чудовище?

К созданию своей сказки Чуковский шел от непосредственных наблюдений над детьми. Он учел желания ребенка двигаться, играть, учел, что ребенок не выносит однообразия и требует быстрой смены картин, образов, чувств, и построил свою сказку на калейдоскопическом чередовании эпизодов, настроений и ритмов: Крокодил гуляет по Петрограду, курит папиросы, говорит по-турецки — это забавно и смешно; Крокодил начинает глотать перепуганных жителей Петрограда — это страшно; Ваня Васильчиков одержал победу над хищником — всеобщая радость, бурное ликование; маленькие крокодильчики нашалили и теперь они больны — смешно и грустно сразу; Крокодил устраивает для зверей елку — и снова веселье, песни, танцы, но в далеком Петрограде томятся в клетках зоопарка другие звери — это вызывает обиду и гнев; Горилла похитила бедную девочку Лялечку, мама ищет Лялечку и не находит — снова очень страшно; но храбрый мальчик Ваня Васильчиков опять побеждает хищников, заключает с ними вечный мир — и снова бурная радость и всеобщее ликование.

От смешного к грустному, от грустного к страшному, от страшного к веселому — три таких или приблизительно таких цикла содержит «Крокодил».

«Увлекательная быстрота перехода от причины к следствию», пленившая Блока в лубочном «Степке-растрепке», доведена Чуковским в «Крокодиле» до предела, до краткости формулы, до комизма:

И грянул бой! Война, война!

И вот уж Ляля спасена.

Чуковский добивался от иллюстратора первого издания «Крокодила» соответствия рисунков не только содержанию, но и особенностям стиля сказки. Ему хотелось, чтобы рисунки передавали насыщенность сказки действием, быструю смену настроений, ритм чередования эпизодов. Предложенная Чуковским «вихревая» композиция напоминает те омывающие текст «вихревые» рисунки, которыми нынешние художники иллюстрируют, например, бегство и возвращение вещей в «Мойдодыре» и «Федорином горе». Несомненно, что «вихревая» композиция наиболее точно передает средствами графики бурную динамику сказки Чуковского, ее «глагольность», стремительное чередование грустного, страшного и смешного.

Самым большим новшеством «Крокодила» был его стих — бодрый, гибкий, играющий какой-то, с меняющимися ритмами, с живыми интонациями русской речи, звонкими аллитерациями, удивительно легко читающийся, поющийся и запоминающийся.

Вся сказка искрится и переливается самыми затейливыми, самыми изысканными ритмами — напевными, пританцовывающими, маршевыми, стремительными, разливно-протяжными. Каждая смена ритма в сказке приурочена к новому повороту действия, к появлению нового персонажа или новых обстоятельств, к перемене декораций и возникновению иного настроения. Вот Крокодилица сообщает мужу о тяжком несчастье: крокодильчик Кокошенька проглотил самовар (маленькие крокодильчики ведут себя в этой сказке — и в других сказках Чуковского — подобно большим: глотают что ни попадя). Ответ неожидан:

Как же мы без самовара будем жить?

Как же чай без самовара будем пить?

дает Крокодил выход своему отцовскому горю. Но тут —

Но тут распахнулись двери,

В дверях показались звери.

Тут, как и везде в сказке, смена ритма приурочена к новому повороту действия, к перемене декораций, к возникновению иного настроения. Ритм меняется всякий раз, когда «распахиваются» какие-нибудь «двери», и каждый эпизод имеет, таким образом, свой мотив.

Ритмы сказки Чуковского были частично «сконструированы» им, частично заимствованы у русской классической поэзии. Поэма изобилует самыми забавными, самыми изысканными ритмами, от ритмов детского фольклора, который с таким размахом впервые был использован в детской литературе, до ритмов новейшей поэзии.

Для зачина сказки была использована видоизмененная строфика и ритм стихов о крокодиле, принадлежавших мало кому известному сейчас поэту Агнивцеву:

Удивительно мил

Жил да был крокодил —

Этак фута четыре, не более…

У Чуковского этот ритм становится считалкой. Легко можно себе представить, что вместе с какими-нибудь «Эники-беники ели вареники» или «Катилася торба с верблюжьего горба» в детской игре зазвучит:

Жил да был

Крокодил.

Он по улицам ходил,

Папиросы курил,

По-турецки говорил, —

Крокодил, Крокодил Крокодилович!

Вот врываются явно былинные речитативы, словно это говорит на княжеском пиру Владимир Красно Солнышко:

Подавай-ка нам подарочки заморские

И гостинцами попотчуй нас невиданными!

Затем следует большой патетический монолог Крокодила, вызывая в памяти лермонтовского «Мцыри»:

О, этот сад, ужасный сад!

Его забыть я был бы рад.

Там под бичами сторожей

Немало мучится зверей.

У Лермонтова:

«Я убежал. О, я как брат

Обняться с бурей был бы рад.

Глазами тучи я следил,

Руками молнию ловил…»

Ритм, подобный лермонтовскому, появляется еще в одном месте сказки:

Не губи меня, Ваня Васильчиков!

Пожалей ты моих крокодильчиков! —

молит Крокодил, словно бы подмигивая в сторону «Песни про купца Калашникова…». Ироническая подсветка героического персонажа, достигаемая разными средствами, прослеживается по всей сказке и создает неожиданную для детского произведения сложность Вани Васильчикова: подвиг мальчика воспевается и осмеивается одновременно. По традиции, восходящей к незапамятным временам, осмеяние героя есть особо почетная форма его прославления — с подобной двойственностью на каждом шагу сталкиваются исследователи древнейших пластов фольклора. Героический мальчик удостаивается наибольшей иронии сказочника как раз в моменты своих триумфов. Все победы Вани Васильчикова поражают своей легкостью. Нечего и говорить, что все они бескровны. Вряд ли во всей литературе найдется батальная сцена короче этой (включающей неприметную пушкинскую цитату):

И грянул бой! Война, война!

И вот уж Ляля спасена.

В бойких строчках описания городского праздника:

Все ликуют и танцуют,

Ваню милого целуют,

И из каждого двора

Слышно громкое «ура» —

узнается ритм незабываемого «Конька-Горбунка»:

За горами, за лесами,

За широкими морями,

Не на небе — не земле

Жил старик в одном селе.

В третьей части находим строчки, повторяющие характерные ритмы некоторых поэтов начала 20-го века:

Милая девочка Лялечка!

С куклой гуляла она

И на Таврической улице

Вдруг повстречала слона.

Боже, какое страшилище!

Ляля бежит и кричит.

Глядь, перед ней из-под мостика

Голову высунул кит.

Строчки настолько характерные, что они и не нуждаются в точном ритмическом аналоге для подтверждения связи с ритмами поэтов того времени. Вот, например, интонационно близкие стихи И. Северянина:

В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,

У хорошенькой ласточки переломана лапочка, —

Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю…»

И отец призадумался, потрясенный минутою.

И простил все грядущие и капризы и шалости

Милой маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.

И, наконец, совершенно некрасовские дактили:

Вот и каникулы! Славная елка

Будет сегодня у серого волка,

Много там будет веселых гостей,

Едемте, дети, туда поскорей!

У Некрасова:

Саше случалось знавать и печали:

Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слез.

Сколько тут было кудрявых берез!

«Сказка Чуковского начисто отменила предшествующую немощную и неподвижную сказку леденцов-сосулек, ватного снега, цветов на слабых ножках». .

Нет, не зря прилетал Крокодил из далекой Африки в скучный город Петроград!

Но у сказки оказалась сложная судьба. Ни одна другая сказка Чуковского не вызывала столько противоречивых мнений, главным образом, потому, что критики пытались отождествить некоторые эпизоды «Крокодила» с конкретными историческими событиями, иногда даже с теми, которые произошли после появления сказки.

Каждая сказка Чуковского имеет замкнутый, завершенный сюжет. Но вместе с тем все вместе они легко поддаются циклизации и составляют своеобразный «животный» эпос.

Крокодил из первой детской сказки Чуковского перешел в другие качества главного или второстепенного действующего лица. Некоторые сказки только упоминают о нем, показывая, что действие происходит в том самом сказочном мире, где обитает Крокодил. В «Путанице» он тушит горящее море. В «Мойдодыре» он гуляет по Таврическому саду, глотает мочалу и угрожает проглотить грязнулю. В «Краденом солнце» Крокодил глотает солнце; в «Бармалее» глотает злого разбойника, в «Тараканище» от испуга он проглотил жабу, а в «Телефоне», обедая в кругу семьи, глотает калоши. Вообще глотать — его главная специальность, и проглатывание или кого-нибудь или чего-нибудь служит завязкой («Краденное солнце») или развязкой («Доктор Айболит»). В «Айболите» участвует Бармалей, в «Бармалее» — Айболит. В «Телефоне» кенгуру спрашивает квартиру Мойдодыра, в «Бибигоне» на эту квартиру доставляют искупавшегося в чернилах лилипута. Квартиры разные, а дом — один.

Звериное население сказок сильно разрослось за счет представителей сказочной фауны русского фольклора. Вместе с экзотическими гиенами, страусами, слонами, жирафами, ягуарами, львами, которые фигурировали в «Крокодиле», в сказках теперь живут лопоухие и косоглазые зайчишки, болтливые сороки, длинноногие журавли, добродушные косолапые медведи, смелый комарик, муха-цокотуха, чудо-юдо рыба кит. Появились обычные домашние животные: коровы, бараны, козы, свиньи, куры, кошки-приживалки.

Животные русских народных сказок, появившись в детских книгах Чуковского, значительно увеличили количество слов-названий, расширили предметный словарь, предлагаемый автором читателю.

Писатель отлично знает, что ребенок не воспринимает вещей самих по себе. Они существуют для него поскольку, постольку она двигаются. Неподвижный предмет в сознании ребенка неотделим от неподвижного фона, как бы сливается с ним. Поэтому в сказках Чуковского самые статичные, косные, грузные, самые тяжелые на подъем вещи стремительно двигаются по всем направлениям, порхают с легкостью мотылька, летят со скоростью стрелы! Это увлекает и действительно заставляет следить за бурными вихрями, которые с первой строчки подхватывают и гонят вещи, например, в «Федорином горе»:

Скачет сито по полям,

А корыто по лугам.

За лопатою метла

Вдоль по улице пошла.

Топоры-то топоры

Так и сыплются с горы
.

В сказку «Тараканище» читатель попадает, как будто вскакивает на ходу в мчащийся трамвай:

Ехали медведи

На велосипеде.

А за ними кот

Задом наперед.

Волки на кобыле,

Львы в автомобиле…

Зайчики в трамвайчике,

Жаба на метле…

Все это мчится так быстро, что едва успеваешь заметить, какие здесь перепутались странные виды транспорта — от трамвая, который приводится в действие силой электричества, до метлы, движимой нечистой силой!

В большинстве сказок начало действия совпадает с первой строчкой («Телефон»). В других случаях в начале перечисляется ряд быстро двигающихся предметов, создающих что-то вроде разгона, и завязка происходит уже как по инерции («Путаница»). Перечислительная интонация характерна для сказок Чуковского, но перечисляются всегда предметы или приведенные в движение завязкой, или стремительно двигающиеся навстречу ей. Движение не прекращается ни на минуту. Неожиданные ситуации, причудливые эпизоды, смешные подробности в бурном темпе следуют друг за другом.

Сама завязка — это опасность, возникающая неожиданно, как в приключенческой повести. То ли это вылезший из подворотни «страшный великан, рыжий и усатый Та-ра-кан» , то ли это Крокодил, который глотает солнце, заливавшее до этого страницы сказок Чуковского светом, то ли это болезнь, угрожающая маленьким зверятам в далекой Африке, то ли это Бармалей, готовый съесть Ванечку и Танечку, то ли это «старичок-паучок», который похитил красавицу Муху-Цокотуху прямо на ее именинах, то ли притворяющийся страшным, а на самом деле добрый Умывальник, знаменитый Мойдодыр, то ли страшный волшебник Брундуляк, притворившийся обыкновенным индюком, — всегда опасность переживается как вполне серьезная, ничуть не шуточная.

Всегда героем оказывается тот, от кого труднее всего было ожидать геройства, — самый маленький и слабый. В «Крокодиле» перепуганных жителей спасает не толстый городовой «с сапогами и шашкою», а доблестный мальчик Ваня Васильчиков со своей «саблей игрушечной». В «Тараканище» охваченных ужасом львов и тигров спасает крошечный и как будто даже легкомысленный Воробей:

Прыг да прыг,

Да чик-чирик,

Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана, —

Вот и нету великана.

А в «Бибигоне» лилипут, свалившийся с луны, побеждает могущественного и непобедимого колдуна-индюка, хотя сам лилипут «маленький, не больше воробышка»:

Тоненький он,

Словно прутик,

Маленький он Лилипутик,

Ростом, бедняга, не выше

Вот эдакой маленькой мыши.

В «Мухе-Цокотухе» спасителем выступает не рогатый жук, не больно жалящая пчела, а неведомо откуда взявшийся комар, и даже не комар, а комарик, да еще маленький комарик:

Вдруг откуда-то летит

Маленький комарик,

И в руке его горит

Маленький фонарик.

Неизменно повторяющийся в сказках Чуковского мотив победы слабого и доброго над сильным и злым своими корнями уходит в фольклор: в сказке угнетенный народ торжествует над угнетателями. Положение, при котором всеми презираемый, униженный герой становится героем в полном смысле этого слова, служит условным выражением идеи социальной справедливости.

«Герой волшебной сказки прежде всего социально обездоленный — крестьянский сын, бедняк, младший брат, сирота, пасынок и т.д. Кроме того, он часто характеризуется как «золушка» («запечник»), «дурачок», «лысый паршивец». Каждый из этих образов имеет свои особенности, но все они содержат общие черты, образующие комплекс «низкого» героя, «не подающего надежд». Превращение «низких» черт в «высокие» или обнаружение «высокого» в «низком» в финале сказки — своеобразная форма идеализации обездоленного». Для сказки не важна персона «низкого» героя, важно то, что он в финале проявляет черты «высокого» — оказывается самым сильным и храбрым, выступает как освободитель, устраняет опасность, тем самым укрепляя надежду и уверенность слабых в победе.

И когда опасность устранена, когда уничтожен «страшный великан, рыжий и усатый таракан», когда проглоченное крокодилом солнышко снова засияло для всех на небе, когда наказан разбойник Бармалей и спасены Ванечка и Танечка, когда комар вызволил Муху-Цокотуху из лап кровососа-паука, когда к Федоре вернулась посуда, а к умытому грязнуле — все его вещи, когда доктор Айболит вылечил зверят, — начинается такое веселье, такая радость и ликованье, что, того и гляди, от топота пляшущих свалится луна, как это случилось в сказке «Краденое солнце», так что потом пришлось «луну гвоздями приколачивать»! На страницах сказок Чуковского множество сцен неудержимого бурного веселья, и нет ни одной сказки, которая не заканчивалась бы весельем.

«Радость» — любимое слово Чуковского, и он готов повторять его бесконечно:

Рада, рада, рада, рада детвора

Заплясала, заиграла у костра.
(«Бармалей»)

Ему непременно надо, чтобы «все засмеялись, запели, обрадовались» («Бибигон»). В «Тараканище» радуются звери:

То-то рада, то-то рада вся звериная семья,

Поздравляют, прославляют удалого Воробья!

В «Айболите» тоже радуются звери:

И лечит их доктор весь день до заката.

И вдруг засмеялись лесные зверята:

«Опять мы здоровы и веселы!»

И в «Путанице» радуются звери:

Вот обрадовались звери:

Засмеялись и запели,

Ушками захлопали,

Ножками затопали.

В «Краденом солнце» ребята и зверята радуются вместе:

Рады зайчики и белочки,

Рады мальчики и девочки.

Ничуть не хуже умеют веселиться насекомые в «Мухе-Цокотухе»:

Прибегали светляки,

Зажигали огоньки,

То-то стало весело,

То-то хорошо!

Эй, сороконожки,

Бегите по дорожки,

Зовите музыкантов,

Будем танцевать!

Не только живые существа могут радоваться и веселиться. В «Федорином горе» это случилось с посудой:

Засмеялися кастрюли,

Самовару подмигнули…

И обрадовались блюдца:

Дзынь-ля-ля, дзынь-ля-ля!

И хохочут и смеются:

Дзынь-ля-ля, дзынь-ля-ля!

Даже обыкновенная метла — палка, воткнутая в связку тонких прутиков, — и та:

А метла-то, а метла — весела, —

Заплясала, заиграла, замела…

Рада, рада вся земля,

Рады рощи и поля,

Рады синие озера

И седые тополя…

Наблюдая детей, Чуковский пришел к выводу, что «жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силой именно во время слушания сказки. Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя». Чуковский отмечал великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок переживает, как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.

Чуковский смело предлагает малышу наряду с улыбчивым юмором самую откровенную сатиру.

Доктор Айболит, брошенный на костер разбойником Бармалеем, и не думает просить у подоспевшего на помощь Крокодила избавления от мук. Нет,

Добрый доктор Айболит

Крокодилу говорит:

«Ну, пожалуйста, скорее

Проглотите Бармалея,

Чтобы жадный Бармалей

Не хватал бы,

Не глотал бы

Этих маленьких детей!»

Понятно, что нельзя одновременно сочувствовать такому Айболиту и жалким трусишкам, испугавшимся старичка-паучка («Муха-Цокотуха»), или обнаглевшего Крокодила («Краденое солнце»), или ничтожного таракана («Тараканище»). Никому из них Чуковский не прощает трусости. Никакого уважения не вызовут и те рогатые ничтожества, которые на призыв забодать угнетателя-таракана отвечают репликой, содержащей целую идеологию шкурничества:

Мы врага бы

На рога,

Только шкура дорога

И рога нынче тоже не дешевы…

Сатирические образы в сказках словно для того и существуют, чтобы еще больше возвеличить «маленького героя» и придать большую моральную ценность его подвигу.

Все сказки Чуковского остроконфликтны, во всех добро борется со злом. Полная победа добра над злом, утверждение счастья как нормы бытия — вот их идея, их «мораль». В сказках Чуковского нет морали, выраженной в виде сентенции; некоторые исследователи ошибочно приняли в «Мойдодыре» радостный гимн в честь воды за «мораль»:

Да здравствует мыло душистое,

И полотенце пушистое,

И зубной порошок,

И густой гребешок!

Давайте же мыться, плескаться,

Купаться, нырять, кувыркаться,

В ушате, в корыте, в лохани,

В реке, в ручейке, в океане,

И в ванне, и в бане

Всегда и везде —

Вечная слава воде!

Но, в отличие от других сказок, радость здесь вызвана не победой маленького героя над каким-нибудь чудовищным великаном, напротив — маленький герой как будто бы даже потерпел поражение и должен был сдаться на условиях, продиктованных вражеским главнокомандующим Мойдодыром, полный титул которого занимает целых четыре стихотворные строки:

Я — великий Умывальник,

Знаменитый Мойдодыр,

Умывальников Начальник

И мочалок Командир.

Все началось в ту минуту, когда проснувшийся поутру грязнуля открыл глаза: вещи, сколько их было в комнате, снялись с мест и понеслись. Грязнуля ничего не может понять спросонья:

Что такое?

Что случилось?

От чего же

Все кругом

Завертелось,

Закружилось

И помчалось колесом?

Все объясняется появлением Мойдодыра, который хотя и выглядит очень злым и страшным, но укоряет грязнулю совсем по-домашнему и даже немного озорно. Но затем, распаляясь все больше и больше, он перешел от укоров к угрозам, а от угроз — к действию и двинул на грязнулю своих солдат — мочалки, щетки, мыло. Вот это уже по-настоящему страшно для грязнули, который потому и зовется грязнулей, что терпеть не может умываться…

Грязнуля пытается спастись бегством, но бешеная мочала преследует его. Грязнуля встречает Крокодила с детьми, и он «мочалку, словно галку, словно галку проглотил». Крокодил потребовал от грязнули умыться, иначе:

А не то как налечу,

Говорит,

Растопчу и проглочу,

Говорит.

В «Мойдодыре» в отличие от «Крокодила» две ипостаси Крокодила — добрая и злая — наталкивают героя и читателя на значительное открытие: нужно отличать требовательность друзей от нападок недругов, не всякий, причиняющий неприятность — враг, лекарство бывает горьким. Вот почему грязнулю заставляет умыться Крокодил, защитивший мальчугана от бешеной мочалки. Но, если уж и друзья хотят того же, значит действительно:

Надо, надо умываться

По утрам и вечерам.

Теперь понятно, что Мойдодыр вовсе не враг, а просто у него такой ворчливый, но добродушный характер, и что он не нанес грязнуле поражение, а помог совершиться победе, которую маленький герой одержал над самим собой. Это для него, пожалуй, труднейшая из всех побед.

В «Мойдодыре» особенно наглядно видна условность сказок Чуковского. Это их свойство совершенно органично: чем строже выдержана условность, тем точнее и правильнее сказочная действительность, созданная Чуковским, а разрушение условности ведет к неточному и неправдивому изображению действительности жизненной.

Там, где Мойдодыр говорит о головомойке, есть не только мытье головы, но и угроза. Там, где самовар бежит от неряхи, как от огня, есть не только перекипание воды от слишком сильного нагревания, но и отвращение.

В тех случаях, когда маленький читатель не понимает переносного смысла метафоры, сказка подготовит его к пониманию. Услыхав метафору в другом контексте, маленький лингвист будет ассоциировать незнакомое значение со знакомым. Так осуществляется на деле один из основных принципов сказок Чуковского — принцип языкового воспитания.

В отличие от других сказок, где богато и разнообразно представлен животный мир, в «Мойдодыре» нет зверей, кроме Крокодила и двух его деток. Однако и в этой сказке незримо присутствует целый зоопарк. Все вещи домашнего обихода воспринимаются в «животном» аспекте: «подушка, как лягушка, ускакала от меня», умывальники «залают и завоют», будто собаки, Крокодил глотает мочалку «словно галку». Все предметы ведут себя в сказке как животные: они бегают, прыгают, несутся кувырком, летают и т. д. Например, мыло «вцепилось в волоса, и юлило, и мылило, и кусало, как оса».

Благодаря динамичности образов, стихотворному мастерству, игровым качествам, оригинальности, изяществу всех художественных средств «Мойдодыра» за ним заслуженно укрепилась репутация одной из лучших сказок Чуковского.

Сказка «Телефон» отличается от других сказок Чуковского тем, что в ней нет конфликтного сюжета, в ней ничего не происходит, кроме десятка забавных телефонных разговоров. Разгадка этой загадки состоит в том, чтом связывает разрозненные телефонные разговоры вопреки отсутствию сюжета. Это- игра. Сказки Чуковского вообще вобрали многие черты детских игр, но «Телефон» — игра в чистом виде, вернее — отлично написанный литературный текст к игре в «испорченный телефон». «Телефон» гораздо ближе к таким стихам, как «Мурочка рисует», «Что делала Мурочка, когда ей прочитали «Чудо-дерево», чем к сказкам. Последовательность разговоров в сказке усваивается ребенком с трудом, но для игры годится любой их порядок. Лучше всего запоминается концовка (ставшая, между прочим, поговоркой взрослых), потому что в ней есть действие, есть работа, к тому же нелегкая:

Ох, нелегкая это работа —

Из болота тащить бегемота.

Сказка «Путаница» еще более выразительно, чем «Телефон» отличается от «Мойдодыра», «Федорина горя», «Айболита», «Тараканища», «Краденого солнца» и «Мухи-Цокотухи». В ней как будто происходит совсем непонятные вещи:

Свинки замяукали:

Мяу, мяу!

Кошечки захрюкали:

Хрю, хрю, хрю!

Уточки заквакали:

Ква, ква, ква!

Курочки закрякали:

Кря, кря, кря!

Воробышек прискакал

И коровой замычал:

Му-у-у!

Во всех волшебных сказках животные говорят человеческими голосами. Но воробышек, мычащий коровой, — где это видано, где это слыхано? Об этом же недоуменно спрашивают фольклорные песенки-небылички:

Где это видано,

Где это слыхано,

Чтоб курочка бычка родила,

Поросеночек яичко снес?

Мудрый педагог — народ — сочинил для детей десятки стихов и песенок, в которых все происходит «не так», отлично понимая, что можно утверждать, вопреки очевидности, будто свинья лает, а собака хрюкает, и тем самым обратить внимание на истинное положение, при котором все происходит как раз наоборот. Утверждения, будто бы курочка бычка родила, а поросенок снес яйцо, настолько противоречат уже известным ребенку фактам, что свое понимание вздорности этого ребенок воспринимает как победу над всяким вздором, чепухой, небывальщиной. Подобно любой другой, эта победа делает ребенка счастливым. Мнимое отрицание реальности становится игровой формой ее познания и окончательного утверждения.

Чуковский перенес эту форму в литературную сказку и впервые для ее обозначения стал употреблять термин «перевертыш». Перевертыши есть во многих сказках, а «Путаница» посвящена перевертышам целиком:

Рыбы по полю гуляют,

Жабы по небу летают,

Мыши, кошку изловили,

В мышеловку посадили.

Здесь каждое слово «не так», и ребенок понимает, что здесь все «не так», радуется своему пониманию, и эта радость для него — радость победы «так» над «не так». Следовательно, перевертыш наравне с сюжетной героической сказкой осуществляет победу добра над злом (над «не так») и дает ребенку ощущение счастья, которое, по убеждению малыша, есть норма бытия.

Чтобы помочь малышу, Чуковский с большим тактом вводит в свои перевертыши правильную характеристику вещей и явлений, незаметно подсказывая, чтом «так», а чтом «не так»:

Замяукали котята:

«Надоело нам мяукать!

Мы хотим, как поросята,

Хрюкать!»

Не одни только перевертыши перенес Чуковский из устного народного творчества в литературную сказку. Его сказки буквально пропитаны детским фольклором. Сейчас уже бывает трудно сказать, то ли это Чуковский цитирует детский фольклор, то ли дети цитируют Чуковского:

Рано-рано

Два барана

Застучали в ворота:

Тра-та-та и тра-та-та

— Откуда?

— От верблюда.

— Что вам надо?

— Шоколада.

Многие места живут самостоятельной жизнью в качестве считалок, дразнилок, скороговорок. Грязнулю, к примеру, надо дразнить так:

У тебя на шее вакса,

У тебя под носом клякса,

У тебя такие руки,

Что сбежали даже брюки…

Гибкость языка проверяется умением быстро произносить такие строчки:

Выходила к ним горилла,

Им горилла говорила,

Говорила им горилла,

Приговаривала…

Сказки Чуковского отражают действительность в обобщенной и отвлеченно-условной форме. Форма и содержание его сказок составляют органическое единство: причудливому сказочному содержанию у Чуковского отвечают столь же причудливые сказочные средства.

Мы поможем в написании ваших работ!

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Как у нашего Мирона
На носу сидит ворона.

А на дереве ерши
Строят гнёзда из лапши.

Сел баран на пароход
И поехал в огород.

В огороде-то на грядке
Вырастают шоколадки.

Как у наших у ворот
Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!

Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки,
Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,
Мама с дерева сорвёт
Туфельки, сапожки.
Новые калошки.

Папа по саду пойдёт,
Папа с дерева сорвёт
Маше — гамаши,
Зинке — ботинки,
Нинке — чулки,

А для Мурочки такие
Крохотные голубые
Вязаные башмачки
И с помпончиками!
Вот какое дерево,
Чудесное дерево!

Эй вы, ребятки,
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Драные калошки.
Кому нужны сапоги,
К чудо-дереву беги!

Лапти созрели,
Валенки поспели,
Что же вы зеваете,
Их не обрываете?

Рвите их, убогие!
Рвите, босоногие!
Не придётся вам опять
По морозу щеголять
Дырками-заплатками,
Голенькими пятками!

Анализ стихотворения «Чудо-дерево» Чуковского

Произведение «Чудо-дерево» Корнея Ивановича Чуковского посвящено Мурочке, дочери поэта.

Стихотворение создано в 1924 году. Жанр – фантазия, размер – хореический с рифмой преимущественно смежной, но проскакивает и холостая. В эту пору автор его сражается с формалистической советской критикой, уже известен своей поэзией для детей, работает над фундаментальным трудом по творчеству Н. Некрасова. Интонация и лексика фольклорные, в духе народных потешек и небылиц. Действующие лица здесь – родители и четыре девочки. Интересно, что сам поэт к этому времени как раз четырежды отец. С первых же двустиший начинается жонглирование словами и смыслами. Вновь прошлое слито с настоящим (Мирон и бараны русского райка и лубка с людьми 1920-х годов), народный колорит сменяется советскими реалиями (дороговизна товаров, в данном случае — непродовольственных). Даже двустишия имеют вид вполне законченных произведений и неизменно графичны. Ребенку легко и представить, и нарисовать, скажем, Мирона или тех же ершей. Кстати говоря, лапша и шоколадки – пример органичного соединения традиции и современности. Элемент инверсии с целью усилить эмоциональную нагрузку: как у нашего (наших). Это еще и лексический повтор, анафора. Чудо-дерево: легко и просто запоминается. Вообще, деревья – типичный атрибут мирового фольклора. Есть и внутренние рифмы: не листочки, не цветочки. Любимые детьми уменьшительные суффиксы в словах: калошки, башмачки, голенькими, помпончиками. Дочке поэта Марии было тогда 4 года, она еще была здорова. Спустя несколько лет девочка заболела туберкулезом, от которого и умерла. Итак, на расчудесном дереве растет обувь всех сортов и даже чулки на маленькие ножки. Поэт сравнивает все это богатство с яблоками. Волшебство предназначено не только для собственных детей, а для всех, у кого «рваные сапожки». Мама и папа всех оделяют ботинками и чулками. Появляются сверстницы Мурочки: Маша, Зинка, Нинка. Дочке же предназначены самые красивые вязаные башмачки на свете. Затем идет прямое обращение автора к ребятишкам: кому сапоги – к чудо-дереву беги! На любом базаре можно услышать схожий призыв. Только тут товар дармовой и самый лучший! Лапти наливаются соком, рдеют валенки, и, как плоды, почти падают на землю под собственной тяжестью. На глазах изумленных детей совершается чудо: убогие и босоногие рвут с веток себе обновки. Не нужно платить и копить. Дерево становится символом рождественской елки, на которую приглашены все – и никто не уйдет без подарка. Стихотворение было осуждено советскими деятелями культуры. Во-первых, какие еще проблемы с обувью, во-вторых, почему родители для своей дочки срывают башмачки, а другим предлагают обувь попроще, простонародную.

«Чудо-дерево» К. Чуковского стало популярным мультипликационным фильмом.

A+

A-

Веселое стихотворение о необычном дереве, на котором растут чулки да башмачки. Каждый ребенок может сорвать себе обувку по вкусу – хоть лапти, хоть сапожки…

Чудо-дерево читать

Как у нашего Мирона,
На носу сидит ворона.

А на дереве ерши,

Строят гнёзда из лапши,

Сел баран на пароход,

И поехал в огород.

В огороде-то на грядке,

Вырастают шоколадки.

А у наших у ворот,

Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо

Расчудесное!

Не листочки на нём,

Не цветочки на нём,

А чулки да башмаки,

Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,

Мама с дерева сорвёт

Туфельки, сапожки.

Новые калошки.

Папа по саду пойдёт,

Папа с дерева сорвёт

Маше — гамаши,

Зинке — ботинки,

Нинке — чулки,

А для Мурочки такие

Крохотные голубые

Вязаные башмачки

И с помпончиками!

Вот какое дерево,

Чудесное дерево!

Эй вы, ребятки,

Голые пятки,

Рваные сапожки,

Драные калошки.

Кому нужны сапоги,

К чудо-дереву беги!

Лапти созрели,

Валенки поспели,

Что же вы зеваете,

Их не обрываете?

Рвите их, убогие!

Рвите, босоногие!

Не придётся вам опять

По морозу щеголять

Дырками-заплатками,

Голенькими пятками!

Опубликовано:
Мишкой

04.02.2018 11:15
24.05.2019

Подтвердить оценку

Оценка: 4.8
/ 5. Количестов оценок: 18

Помогите сделать материалы на сайте лучше для пользователя!

Напишите причину низкой оценки.

Отправить

Спасибо за отзыв!

Прочитано 3249 раз(а)

Другие стихи Чуковского

• Федорино горе — Чуковский К.И.

  Известное произведение о неряшливой старушке и сбежавшей посуде. Бабушка Федора не жалела тарелок и чашек, била и не мыла их, не чистила кастрюли и сковородки. И посуда ушла от Федоры в лес. Бабушка сталась одна …

• Айболит — Чуковский К.И.

  Сказка о докторе, который лечил лесных зверей. Зайчики, лисички, волки – все обращались за помощью к доброму доктору. Но однажды к Айболиту прискакал шакал и привез телеграмму от Гиппопотама: «Приезжайте, доктор, в Африку скорей. И …

• Закаляка — Чуковский К.И.

  Короткое стихотворение о том, как девочка нарисовала Бяку-Закаляку и сама её испугалась… Закаляка читать Дали Мурочке тетрадь, Стала Мура рисовать. «Это — козочка рогатая. Это — ёлочка мохнатая. Это — дядя с бородой. Это — …

• Кошкин дом — Самуил Маршак

  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Кошка; Два котенка; Кот Василий; Грачи; Козел; Бобры; Коза; Поросята; Петух; Баран; Курица; Овца; Свинья; Рассказчик. Хор Бим-бом! Тили-бом! На дворе — высокий дом. Ставенки резные, Окна расписные. А на лестнице ковер …

• Про девочку, которая плохо кушала — Сергей Михалков

  Юля плохо кушает, Никого не слушает. — Съешь яичко, Юлечка! — Не хочу, мамулечка! — Съешь с колбаской бутерброд! Прикрывает Юля рот. Супик? — Нет… — Котлетку? — Нет… — Стынет Юлечкин обед. — Что …

Солнечный Заяц и Медвежонок

Козлов С.Г.



Однажды утром Медвежонок проснулся и увидел большого Солнечного Зайца. Утро было прекрасное и они вместе заправили постель, умылись, сделали зарядку и позавтракали. Солнечный Заяц и Медвежонок читать Медвежонок проснулся, приоткрыл один глаз и увидел, что …

Необыкновенная весна

Козлов С.Г.



Сказка про самую необыкновенную весну в жизни Ежика. Погода была замечательная и все вокруг распускалось и цвело, даже на табуретке появились березовые листочки. Необыкновенная весна читать Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил …

Это чей холм?

Козлов С.Г.



История про то, как Крот изрыл весь холм, пока делал себе много квартир, а Ежик и Медвежонок велели ему заделать все дыры. Тут солнце хорошо осветило холм и иней на нем красиво засверкал. Это чей …

Ёжикина скрипка

Козлов С.Г.



Однажды Ежик сделал себе скрипку. Он хотел, чтобы игра скрипки напоминала шум сосны и дуновение ветра. Но у него получилось гудение пчелы, и он решил, что это будет полдень, ведь в это время пчелы летают …

Чарушин Е.И.



В рассказе описываются детеныши разных лесных зверей: волка, рыси, лисы и оленихи. Скоро они станут большими красавцами-зверями. А пока они играют и шалят, очаровательные, как любые малыши. Волчишко Жил в лесу волчишко с матерью. Ушла …

Кто как живет

Чарушин Е.И.



В рассказе описывается жизнь самых разных зверей и птиц: белки и зайца, лисицы и волка, льва и слона. Тетерка с тетеревятами Ходит тетёрка по полянке, бережёт цыплят. А они копошатся, разыскивают еду. Летать ещё не …

Рваное Ушко

Сетон-Томпсон


Рассказ про крольчиху Молли и ее сыночка, которого прозвали Рваное Ушко после нападения на него змеи. Мама учила его премудростям выживания в природе и ее уроки не прошли даром. Рваное ушко читать Рядом с опушкой …

Животные жарких и холодных стран

Чарушин Е.И.



Небольшие интересные рассказы про животных, живущих в разных климатических условиях: в жарких тропиках, в саванне, в северных и южных льдах, в тундре. Лев Берегитесь, зебры — полосатые лошади! Берегитесь, бы­стрые антилопы! Берегитесь, круторогие дикие буйволы! …

Какой самый любимый праздник всех ребят? Конечно, Новый год! В эту волшебную ночь на землю спускается чудо, всё сверкает огнями, слышен смех, а Дед Мороз приносит долгожданные подарки. Новому году посвящено огромное количество стихов. В …



В этом разделе сайта Вы найдете подборку стихотворений про главного волшебника и друга всех детей — Деда Мороза. Про доброго дедушку написано много стихов, но мы отобрали самые подходящие для детей 5,6,7 лет. Стихи про …



Пришла зима, а с ней пушистый снег, метели, узоры на окнах, морозный воздух. Ребята радуются белым хлопьям снега, достают коньки и санки из дальних углов. Во дворе кипит работа: строят снежную крепость, ледяную горку, лепят …



Подборка коротких и запоминающихся стихов про зиму и Новый год, Деда Мороза, снежинки, ёлочку для младшей группы детского сада. Читайте и учите короткие стихи с детьми 3-4 лет для утренников и праздника Нового года. Здесь …

1 — Про малютку-автобус, который боялся темноты

Дональд Биссет



Сказка о том, как мама-автобус научила своего малютку-автобуса не бояться темноты… Про малютку-автобус, который боялся темноты читать Жил-был на свете малютка-автобус. Он был ярко-красного цвета и жил с папой и мамой в гараже. Каждое утро …

2 — Три котёнка

Сутеев В.Г.



Небольшая сказка для самых маленьких про трех котят-непосед и их веселые приключения. Маленькие дети обожают короткие истории с картинками, поэтому, сказки Сутеева так популярны и любимы! Три котёнка читать Три котёнка — чёрный, серый и …

3 — Ёжик в тумане

Козлов С.Г.



Сказка про Ежика, как он гулял ночью и заблудился в тумане. Он свалился в реку, но кто-то вынес его на берег. Волшебная была ночь! Ёжик в тумане читать Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли …

Как у нашего Мирона,
На носу сидит ворона.

А на дереве ерши,
Строят гнёзда из лапши,
Сел баран на пароход,
И поехал в огород.

В огороде-то на грядке,
Вырастают шоколадки.

А у наших у ворот,
Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!

Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки,
Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,
Мама с дерева сорвёт
Туфельки, сапожки.
Новые калошки.

Папа по саду пойдёт,
Папа с дерева сорвёт
Маше — гамаши,
Зинке — ботинки,
Нинке — чулки,
А для Мурочки такие
Крохотные голубые
Вязаные башмачки
И с помпончиками!

Вот какое дерево,
Чудесное дерево!

Эй вы, ребятки,
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Драные калошки.

Кому нужны сапоги,
К чудо-дереву беги!

Лапти созрели,
Валенки поспели,
Что же вы зеваете,
Их не обрываете?

Рвите их, убогие!
Рвите, босоногие!

Не придётся вам опять
По морозу щеголять
Дырками-заплатками,
Голенькими пятками!

Что сделала Мура,

когда ей прочли сказку «Чудо-дерево»

Мура туфельку снимала,
В огороде закопала:
— Расти, туфелька моя,
Расти, маленькая!
Уж как туфельку мою
Я водичкою полью,
И вырастет дерево,
Чудесное дерево!

Будут, будут босоножки
К чудо-дереву скакать
И румяные сапожки
С чудо-дерева срывать,
Приговаривать:
«Ай да Мурочка,
Ай да умница!»

История создания сказки «Чудо-дерево»

Сказка-стихотворение про «Чудо-дерево» Чуковского
написана 1926 году. На волшебном дереве растут галоши, сапоги, туфли, босоножки. Все будут обуты! Вот такое необычное дерево!

Интересна история написания «Чудо-дерева».
На самом деле Корней Иванович написал эту сказку для себя. Он был многодетным отцом, или как выражался сам Чуковский «многосемейным». Было у Корнея четыре ребенка, два мальчика и две девочки, и вопрос с детской обувью стоял очень остро. Каждый месяц кому-нибудь из детей обязательно надо было покупать обувь: то туфли, то галоши, то сапоги, то ботинки. И где-то в глубине души Чуковский мечтал о таком дереве, на котором вместо яблок и груш растет обувь. Вот так и родилась сказка про чудо-дерево.

Ах, если бы такое дерево существовало на самом деле, тогда проблемы с обувью отпали не только у Чуковского, но и у нас с вами.

Интересно
, что Мурочка (Мария) — это не вымышленный персонаж, а дочь Корнея Ивановича Чуковского, которой он посвятил много стихотворений и сказок. Так и сказка «Чудо-дерево» заканчивается повествованием про дочь Чуковского Мурочку, которая посадила новое чудо-дерево.

ЧУДО-ДЕРЕВО

Как у наших у ворот
Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!

Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки,
Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,
Мама с дерева сорвёт
Туфельки, сапожки.
Новые калошки.

Папа по саду пойдёт,
Папа с дерева сорвёт
Маше — гамаши,
Зинке — ботинки,
Нинке — чулки,

А для Мурочки такие
Крохотные голубые
Вязаные башмачки
И с помпончиками!
Вот какое дерево,
Чудесное дерево!

Эй вы, ребятки,
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Драные калошки.
Кому нужны сапоги,
К чудо-дереву беги!

Лапти созрели,
Валенки поспели,
Что же вы зеваете,
Их не обрываете?

Рвите их, убогие!
Рвите, босоногие!
Не придётся вам опять
По морозу щеголять
Дырками-заплатками,
Голенькими пятками!

Тексты стихов Чуковского

КРОКОДИЛ

(Старая-престарая сказка)

Часть первая

Жил да был
Крокодил.
Он по улицам ходил,
Папиросы курил.
По-турецки говорил,-
Крокодил, Крокодил Крокодилович!

А за ним-то народ
И поёт и орёт:
— Вот урод так урод!
Что за нос, что за рот!
И откуда такое чудовище?

Гимназисты за ним,
Трубочисты за ним,
И толкают его.
Обижают его;
И какой-то малыш
Показал ему шиш,
И какой-то барбос
Укусил его в нос.-
Нехороший барбос, невоспитанный.

Оглянулся Крокодил
И барбоса проглотил.
Проглотил его вместе с ошейником.

Рассердился народ,
И зовёт, и орёт:
— Эй, держите его,
Да вяжите его,
Да ведите скорее в полицию!

Он вбегает в трамвай,
Все кричат:- Ай-ай-ай!-
И бегом,
Кувырком,
По домам,
По углам:
— Помогите! Спасите! Помилуйте!

Подбежал городовой:
— Что за шум? Что за вой?
Как ты смеешь тут ходить,
По-турецки говорить?
Крокодилам тут гулять воспрещается.

Усмехнулся Крокодил
И беднягу проглотил,
Проглотил с сапогами и шашкою.

Все от страха дрожат.
Все от страха визжат.
Лишь один
Гражданин
Не визжал,
Не дрожал —

Он боец,
Молодец,
Он герой
Удалой:
Он без няни гуляет по улицам.

Он сказал: — Ты злодей.
Пожираешь людей,
Так за это мой меч —
Твою голову с плеч!-
И взмахнул своей саблей игрушечной.

И сказал Крокодил:
— Ты меня победил!
Не губи меня, Ваня Васильчиков!
Пожалей ты моих крокодильчиков!
Крокодильчики в Ниле плескаются,
Со слезами меня дожидаются,
Отпусти меня к деточкам, Ванечка,
Я за то подарю тебе пряничка.

Отвечал ему Ваня Васильчиков:
— Хоть и жаль мне твоих крокодильчиков,
Но тебя, кровожадную гадину,
Я сейчас изрублю, как говядину.
Мне, обжора, жалеть тебя нечего:
Много мяса ты съел человечьего.

И сказал крокодил:
— Всё, что я проглотил,
Я обратно отдам тебе с радостью!

И вот живой
Городовой
Явился вмиг перед толпой:
Утроба Крокодила
Ему не повредила.

И Дружок
В один прыжок
Из пасти Крокодила
Скок!
Ну от радости плясать,
Щеки Ванины лизать.

Трубы затрубили,
Пушки запалили!
Очень рад Петроград —
Все ликуют и танцуют,
Ваню милого целуют,
И из каждого двора
Слышно громкое «ура».
Вся столица украсилась флагами.

Спаситель Петрограда
От яростного гада,
Да здравствует Ваня Васильчиков!

И дать ему в награду
Сто фунтов винограду,
Сто фунтов мармеладу,
Сто фунтов шоколаду
И тысячу порций мороженого!

А яростного гада
Долой из Петрограда:
Пусть едет к своим крокодильчикам!

Он вскочил в аэроплан,
Полетел, как ураган,
И ни разу назад не оглядывался,
И домчался стрелой
До сторонки родной,
На которой написано: «Африка».

Прыгнул в Нил
Крокодил,
Прямо в ил
Угодил,
Где жила его жена Крокодилица,
Его детушек кормилица-поилица.

Часть вторая

Говорит ему печальная жена:
— Я с детишками намучилась одна:
То Кокошенька Лелёшеньку разит,
То Лелёшенька Кокошеньку тузит.
А Тотошенька сегодня нашалил:
Выпил целую бутылочку чернил.
На колени я поставила его
И без сладкого оставила его.
У Кокошеньки всю ночь был сильный жар:
Проглотил он по ошибке самовар,-
Да, спасибо, наш аптекарь Бегемот
Положил ему лягушку на живот.-
Опечалился несчастный Крокодил
И слезу себе на брюхо уронил:
— Как же мы без самовара будем жить?
Как же чай без самовара будем пить?

Но тут распахнулися двери,
В дверях показалися звери:
Гиены, удавы, слоны,
И страусы, и кабаны,
И Слониха-
Щеголиха,
Стопудовая купчиха,
И Жираф —
Важный граф,
Вышиною с телеграф,-
Всё приятели-друзья,
Всё родня и кумовья.
Ну соседа обнимать,
Ну соседа целовать:
— Подавай-ка нам подарочки заморские!

Отвечает Крокодил:
— Никого я не забыл,
И для каждого из вас
Я подарочки припас!
Льву —
Халву,
Мартышке —
Коврижки,
Орлу —
Пастилу,
Бегемотику —
Книжки,
Буйволу — удочку,
Страусу — дудочку,
Слонихе — конфет,
А слону — пистолет…

Только Тотошеньке,
Только Кокошеньке
Не подарил
Крокодил
Ничегошеньки.

Плачут Тотоша с Кокошей:
— Папочка, ты нехороший:
Даже для глупой Овцы
Есть у тебя леденцы.
Мы же тебе не чужие,
Мы твои дети родные,
Так отчего, отчего
Ты нам не привёз ничего?

Улыбнулся, засмеялся Крокодил:
— Нет, проказники, я вас не позабыл:
Вот вам ёлочка душистая, зелёная,
Из далёкой из России привезённая,
Вся чудесными увешана игрушками,
Золочёными орешками, хлопушками.
То-то свечки мы на ёлочке зажжём.
То-то песенки мы елочке споём:
«Человечьим ты служила малышам.
Послужи теперь и нам, и нам, и нам!»

Как услышали про ёлочку слоны,
Ягуары, павианы, кабаны,
Тотчас за руки
На радостях взялись
И вкруг ёлочки
Вприсядку понеслись.
Не беда, что, расплясавшись, Бегемот
Повалил на Крокодилицу комод,
И с разбегу круторогий Носорог
Рогом, рогом зацепился за порог.
Ах, как весело, как весело Шакал
На гитаре плясовую заиграл!
Даже бабочки упёрлися в бока,
С комарами заплясали трепака.
Пляшут чижики и зайчики в лесах,
Пляшут раки, пляшут окуни в морях,
Пляшут в поле червячки и паучки,
Пляшут божии коровки и жучки.

Вдруг забили барабаны,
Прибежали обезьяны:
— Трам-там-там! Трам-там-там!
Едет к нам Гиппопотам.
— К нам —
Гиппопотам?!

Сам —
Гиппопотам?!
— Там —
Гиппопотам?!*

Ах, какое поднялось рычанье,
Верещанье, и блеянье, и мычанье:
— Шутка ли, ведь сам Гиппопотам
Жаловать сюда изволит к нам!

Крокодилица скорее убежала
И Кокошу и Тотошу причесала.
А взволнованный, дрожащий Крокодил
От волнения салфетку проглотил.

* Некоторые думают, будто Гиппопотам
и Бегемот — одно и то же. Это неверно.
Бегемот — аптекарь, а Гиппопотам — царь.

А Жираф,
Хоть и граф,
Взгромоздился на шкаф.
И оттуда
На верблюда
Вся посыпалась посуда!
А змеи
Лакеи
Надели ливреи,
Шуршат по аллее,
Спешат поскорее
Встречать молодого царя!

И Крокодил на пороге
Целует у гостя ноги:
— Скажи, повелитель, какая звезда
Тебе указала дорогу сюда?

И говорит ему царь:- Мне вчера донесли обезьяны.
Что ты ездил в далёкие страны,
Где растут на деревьях игрушки
И сыплются с неба ватрушки,
Вот и пришёл я сюда о чудесных игрушках послушать
И небесных ватрушек покушать.

И говорит Крокодил:
— Пожалуйте, ваше величество!
Кокоша, поставь самовар!
Тотоша, зажги электричество!

И говорит Гиппопотам:
— О Крокодил, поведай нам,
Что видел ты в чужом краю,
А я покуда подремлю.

И встал печальный Крокодил
И медленно заговорил:

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя,
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог.
Там наши братья, как в аду —
В Зоологическом саду.

О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей,
Они стенают, и зовут,
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из тесных клеток никогда.

Там слон — забава для детей,
Игрушка глупых малышей.
Там человечья мелюзга
Оленю теребит рога
И буйволу щекочет нос,
Как будто буйвол — это пёс.
Вы помните, меж нами жил
Один весёлый крокодил…
Он мой племянник. Я его
Любил, как сына своего.
Он был проказник, и плясун,
И озорник, и хохотун,
А ныне там передо мной,
Измученный, полуживой,
В лохани грязной он лежал
И, умирая, мне сказал:
«Не проклинаю палачей,
Ни их цепей, ни их бичей,
Но вам, предатели друзья,
Проклятье посылаю я.
Вы так могучи, так сильны,
Удавы, буйволы, слоны,
Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придёт,
Что вы нахлынете сюда,
Чтобы разрушить навсегда
Людские, злые города,
Где ваши братья и сыны
В неволе жить обречены!»-
Сказал и умер.
Я стоял
И клятвы страшные давал
Злодеям людям отомстить
И всех зверей освободить.
Вставай же, сонное зверьё!
Покинь же логово своё!
Вонзи в жестокого врага
Клыки, и когти, и рога!

Там есть один среди людей —
Сильнее всех богатырей!
Он страшно грозен, страшно лют,
Его Васильчиков зовут.
И я за голову его
Не пожалел бы ничего!

Ощетинились зверюги и, оскалившись, кричат:
— Так веди нас за собою на проклятый Зоосад,
Где в неволе наши братья за решётками сидят!
Мы решётки поломаем, мы оковы разобьём,
И несчастных наших братьев из неволи мы спасём.
А злодеев забодаем, искусаем, загрызём!

Через болота и пески
Идут звериные полки,
Их воевода впереди,
Скрестивши руки на груди.
Они идут на Петроград,
Они сожрать его хотят,
И всех людей,
И всех детей
Они без жалости съедят.
О бедный, бедный Петроград!

Часть третья

Милая девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала Слона.

Боже, какое страшилище!
Ляля бежит и кричит.
Глядь, перед ней из-под мостика
Высунул голову Кит.

Лялечка плачет и пятится,
Лялечка маму зовёт…
А в подворотне на лавочке
Страшный сидит Бегемот.

Змеи, шакалы и буйволы
Всюду шипят и рычат.
Бедная, бедная Лялечка!
Беги без оглядки назад!

Лялечка лезет на дерево,
Куклу прижала к груди.
Бедная, бедная Лялечка!
Что это там впереди?

Гадкое чучело-чудище
Скалит клыкастую пасть,
Тянется, тянется к Лялечке,
Лялечку хочет украсть.

Лялечка прыгнула с дерева,
Чудище прыгнуло к ней.
Сцапало бедную Лялечку
И убежало скорей.

А на Таврической улице
Мамочка Лялечку ждёт:
— Где моя милая Лялечка?
Что же она не идёт?

Дикая Горилла
Лялю утащила
И по тротуару
Побежала вскачь.

Выше, выше, выше,
Вот она на крыше.
На седьмом этаже
Прыгает, как мяч.

На трубу вспорхнула,
Сажи зачерпнула,
Вымазала Лялю,
Села на карниз.

Села, задремала,
Лялю покачала
И с ужасным криком
Кинулася вниз.

Закрывайте окна, закрывайте двери,
Полезайте поскорее под кровать,
Потому что злые, яростные звери
Вас хотят на части, на части разорвать!

Кто, дрожа от страха, спрятался в чулане,
Кто в собачьей будке, кто на чердаке…
Папа схоронился в старом чемодане,
Дядя под диваном, тётя в сундуке.

Где найдётся такой
Богатырь удалой,
Что побьёт крокодилово полчище?

Кто из лютых когтей
Разъярённых зверей
Нашу бедную Лялечку вызволит?

Где же вы, удальцы,
Молодцы-храбрецы?
Что же вы, словно трусы, попрятались?

Выходите скорей,
Прогоните зверей,
Защитите несчастную Лялечку!

Все сидят, и молчат,
И, как зайцы, дрожат,
И на улицу носа не высунут!

Лишь один гражданин
Не бежит, не дрожит —
Это доблестный Ваня Васильчиков.

Он ни львов, ни слонов,
Ни лихих кабанов
Не боится, конечно, ни капельки!

Они рычат, они визжат,
Они сгубить его хотят,
Но Ваня смело к ним идёт
И пистолетик достаёт.

Пиф-паф!- и яростный Шакал
Быстрее лани ускакал.

Пиф-паф!- и Буйвол наутёк.
За ним в испуге Носорог.

Пиф-паф!- и сам Гиппопотам
Бежит за ними по пятам.

И скоро дикая орда
Вдали исчезла без следа.

И счастлив Ваня, что пред ним
Враги рассеялись как дым.

Он победитель! Он герой!
Он снова спас свой край родной.

И вновь из каждого двора
К нему доносится «ура».

И вновь весёлый Петроград
Ему подносит шоколад.

Но где же Ляля? Ляли нет!
От девочки пропал и след!

Что, если жадный Крокодил
Её схватил и проглотил?

Кинулся Ваня за злыми зверями:
— Звери, отдайте мне Лялю назад!-
Бешено звери сверкают глазами,
Лялю отдать не хотят.

Как же ты смеешь,- вскричала Тигрица,
К нам приходить за сестрою твоей,
Если моя дорогая сестрица
В клетке томится у вас, у людей!

Нет, ты разбей эти гадкие клетки,
Где на потеху двуногих ребят
Наши родные мохнатые детки,
Словно в тюрьме, за решёткой сидят!

В каждом зверинце железные двери
Ты распахни для пленённых зверей,
Чтобы оттуда несчастные звери
Выйти на волю могли поскорей!

Если любимые наши ребята
К нам возвратятся в родную семью,
Если из плена вернутся тигрята,
Львята с лисятами и медвежата —
Мы отдадим тебе Лялю твою.

Но тут из каждого двора
Сбежалась к Ване детвора:

Веди нас, Ваня, на врага.
Нам не страшны его рога!

И грянул бой! Война! Война!
И вот уж Ляля спасена.

И вскричал Ванюша:
— Радуйтеся, звери!
Вашему народу
Я даю свободу.
Свободу я даю!

Я клетки поломаю,
Я цепи разбросаю.
Железные решётки
Навеки разобью!

Живите в Петрограде,
В уюте и прохладе.
Но только, Бога ради,
Не ешьте никого:

Ни пташки, ни котёнка,
Ни малого ребёнка,
Ни Лялечкиной мамы,
Ни папы моего!

Да будет пища ваша —
Лишь чай, да простокваша,
Да гречневая каша
И больше ничего.

Ходите по бульварам,
По лавкам и базарам,
Гуляйте где хотите,
Никто вам не мешай!

Живите вместе с нами,
И будемте друзьями:
Довольно мы сражались
И крови пролили!

Мы ружья поломаем,
Мы пули закопаем,
А вы себе спилите
Копыта и рога!

Быки и носороги,
Слоны и осьминоги,
Обнимемте друг друга,
Пойдёмте танцевать!

И наступила тогда благодать:
Некого больше лягать и бодать.

Смело навстречу иди Носорогу —
Он и букашке уступит дорогу.

Вежлив и кроток теперь Носорог:
Где его прежний пугающий рог?

Вон по бульвару гуляет Тигрица
Ляля ни капли её не боится:

Что же бояться, когда у зверей
Нету теперь ни рогов, ни когтей!

Ваня верхом на Пантеру садится
И, торжествуя, по улице мчится.

Или возьмёт оседлает Орла
И в поднебесье летит, как стрела.

Звери Ванюшу так ласково любят,
Звери балуют его и голубят.

Волки Ванюше пекут пироги,
Кролики чистят ему сапоги.

По вечерам быстроглазая Серна
Ване и Ляле читает Жюль Верна,

А по ночам молодой Бегемот
Им колыбельные песни поёт.

Вон вкруг Медведя столпилися детки
Каждому Мишка даёт по конфетке.

Вон, погляди, по Неве по реке
Волк и Ягнёнок плывут в челноке.

Счастливы люди, и звери, и гады,
Рады верблюды, и буйволы рады.

Нынче с визитом ко мне приходил —
Кто бы вы думали?- сам Крокодил.

Я усадил старика на диванчик,
Дал ему сладкого чаю стаканчик.

Вдруг неожиданно Ваня вбежал
И, как родного, его целовал.

Вот и каникулы! Славная ёлка
Будет сегодня у серого Волка.

Много там будет весёлых гостей.
Едемте, дети, туда поскорей!

Тексты стихов Чуковского

Бедный Федотка — сиротка.
Плачет несчастный Федотка:
Нет у него никого,
Кто пожалел бы его.
Только мама, да дядя, да тётка,
Только папа да дедушка с бабушкой.

Тексты стихов Чуковского

У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада.
— Для кого?
— Для сына моего.
— А много ли прислать?
— Да пудов этак пять
Или шесть:
Больше ему не съесть,
Он у меня еще маленький!

А потом позвонил
Крокодил
И со слезами просил:
— Мой милый, хороший,
Пришли мне калоши,
И мне, и жене, и Тотоше.

Постой, не тебе ли
На прошлой неделе
Я выслал две пары
Отличных калош?
— Ах, те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели
И ждем, не дождемся,
Когда же ты снова пришлешь
К нашему ужину
Дюжину
Новых и сладких калош!

А потом позвонили зайчатки:
— Нельзя ли прислать перчатки?

А потом позвонили мартышки:
— Пришлите, пожалуйста, книжки!

А потом позвонил медведь
Да как начал, как начал реветь.

Погодите, медведь, не ревите,
Объясните, чего вы хотите?

Но он только «му» да «му»,
А к чему, почему —
Не пойму!

Повесьте, пожалуйста, трубку!

А потом позвонили цапли:
— Пришлите, пожалуйста, капли:

Мы лягушками нынче объелись,
И у нас животы разболелись!

И такая дребедень
Целый день:
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень!
То тюлень позвонит, то олень.

А недавно две газели
Позвонили и запели:
— Неужели
В самом деле
Все сгорели
Карусели?

Ах, в уме ли вы, газели?
Не сгорели карусели,
И качели уцелели!
Вы б, газели, не галдели,
А на будущей неделе
Прискакали бы и сели
На качели-карусели!

Но не слушали газели
И по-прежнему галдели:
— Неужели
В самом деле
Все качели
Погорели?
Что за глупые газели!

А вчера поутру
Кенгуру:
— Не это ли квартира
Мойдодыра? —
Я рассердился, да как заору:
— Нет! Это чужая квартира!!!
— А где Мойдодыр?
— Не могу вам сказать…
Позвоните по номеру
Сто двадцать пять.

Я три ночи не спал,
Я устал.
Мне бы заснуть,
Отдохнуть…
Но только я лег —
Звонок!
— Кто говорит?
— Носорог.
— Что такое?
— Беда! Беда!
Бегите скорее сюда!
— В чем дело?
— Спасите!
— Кого?
— Бегемота!
Наш бегемот провалился в болото…
— Провалился в болото?
— Да!
И ни туда, ни сюда!
О, если вы не придете —
Он утонет, утонет в болоте,
Умрет, пропадет
Бегемот!!!

Ладно! Бегу! Бегу!
Если могу, помогу!

Ох, нелегкая это работа —
Из болота тащить бегемота!

Детские сказки

ТОПТЫГИН И ЛИСА

«Отчего ты плачешь,
Глупый ты Медведь?» —
«Как же мне, Медведю,
Не плакать, не реветь?

Бедный я, несчастный
Сирота,
Я на свет родился
Без хвоста.

Даже у кудлатых,
У глупых собачат
За спиной весёлые
Хвостики торчат.

Даже озорные
Драные коты
Кверху задирают
Рваные хвосты.

Только я, несчастный
Сирота,
По лесу гуляю
Без хвоста.

Доктор, добрый доктор,
Меня ты пожалей,
Хвостик поскорее
Бедному пришей!»

Засмеялся добрый
Доктор Айболит.
Глупому Медведю
Доктор говорит:

«Ладно, ладно, родной, я готов.
У меня сколько хочешь хвостов.
Есть козлиные, есть лошадиные,
Есть ослиные, длинные-длинные.
Я тебе, сирота, услужу:
Хоть четыре хвоста привяжу…»

Начал Мишка хвосты примерять,
Начал Мишка перед зеркалом гулять:
То кошачий, то собачий прикладывает
Да на Лисоньку сбоку поглядывает.

А Лисица смеётся:
«Уж очень ты прост!
Не такой тебе, Мишенька, надобен хвост!..
Ты возьми себе лучше павлиний:

Золотой он, зелёный и синий.
То-то, Миша, ты будешь хорош,
Если хвост у павлина возьмёшь!»

А косолапый и рад:
«Вот это наряд так наряд!
Как пойду я павлином
По горам и долинам,
Так и ахнет звериный народ:
Ну что за красавец идёт!

А медведи, медведи в лесу,
Как увидят мою красу,
Заболеют, бедняги, от зависти!»

Но с улыбкою глядит
На медведя Айболит:
«И куда тебе в павлины!
Ты возьми себе козлиный!»

«Не желаю я хвостов
От баранов и котов!
Подавай-ка мне павлиний,
Золотой, зелёный, синий,
Чтоб я по лесу гулял,
Красотою щеголял!»

И вот по горам, по долинам
Мишка шагает павлином,
И блестит у него за спиной
Золотой-золотой,
Расписной,
Синий-синий
Павлиний
Хвост.

А Лисица, а Лисица
И юлит, и суетится,
Вокруг Мишеньки похаживает,
Ему перышки поглаживает:

«До чего же ты хорош,
Так павлином и плывёшь!
Я тебя и не признала,
За павлина принимала.
Ах, какая красота
У павлиньего хвоста!»

Но тут по болоту охотники шли
И Мишенькин хвост увидали вдали.
«Глядите: откуда такое
В болоте блестит золотое?»

Поскакали но кочкам вприпрыжку
И увидели глупого Мишку.
Перед лужею Мишка сидит,
Словно в зеркало, в лужу глядит,

Всё хвостом своим, глупый, любуется,
Перед Лисонькой, глупый, красуется
И не видит, не слышит охотников,
Что бегут по болоту с собаками.

Вот и взяли бедного
Голыми руками,
Взяли и связали
Кушаками.

А Лисица
Веселится,
Забавляется
Лисица:
«Ох, недолго ты гулял,
Красотою щеголял!

Вот ужо тебе, павлину,
Мужики нагреют спину.
Чтоб не хвастался,
Чтоб не важничал!»

Подбежала — хвать да хвать,-
Стала перья вырывать.
И весь хвост у бедняги повыдергала.

Тексты стихов Чуковского

ТАРАКАНИЩЕ

Часть первая

Ехали медведи
На велосипеде.

А за ними кот
Задом наперёд.

А за ним комарики
На воздушном шарике.

А за ними раки
На хромой собаке.

Волки на кобыле.
Львы в автомобиле.

Зайчики
В трамвайчике.

Жаба на метле…

Едут и смеются,
Пряники жуют.

Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!

Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую».

Звери задрожали,
В обморок упали.

Волки от испуга
Скушали друг друга.

Бедный крокодил
Жабу проглотил.

А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.

Только раки-забияки
Не боятся бою-драки:
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великану усатому:

«Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!»
И назад ещё дальше попятились.

И сказал Гиппопотам
Крокодилам и китам:

«Кто злодея не боится
И с чудовищем сразится,
Я тому богатырю
Двух лягушек подарю
И еловую шишку пожалую!»

«Не боимся мы его,
Великана твоего:
Мы зубами,
Мы клыками,
Мы копытами его!»

И весёлою гурьбой
Звери кинулися в бой.

Но, увидев усача
(Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекача
(Ай-ай-ай!).

По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.

И вскричал Гиппопотам:
«Что за стыд, что за срам!
Эй, быки и носороги,
Выходите из берлоги
И врага
На рога
Поднимите-ка!»

Но быки и носороги
Отвечают из берлоги:
«Мы врага бы
На рога бы.
Только шкура дорога,
И рога нынче тоже
не дёшевы»,

И сидят и дрожат
Под кусточками,
За болотными прячутся
Кочками.

Крокодилы в крапиву
Забилися,
И в канаве слоны
Схоронилися.

Только и слышно,
Как зубы стучат,
Только и видно,
Как уши дрожат.

А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутек.

И акула
Увильнула,
Только хвостиком махнула.

А за нею каракатица —
Так и пятится,
Так и катится.

Часть вторая

Вот и стал Таракан
победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться,
проклятому!)
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
«Принесите-ка мне, звери,
ваших детушек,
Я сегодня их за ужином
скушаю!»

Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.

Да и какая же мать
Согласится отдать
Своего дорогого ребёнка —
Медвежонка, волчонка,
слоненка,-
Чтобы несытое чучело
Бедную крошку
замучило!

Плачут они, убиваются,
С малышами навеки
прощаются.

Но однажды поутру
Прискакала кенгуру,
Увидала усача,
Закричала сгоряча:
«Разве это великан?
(Ха-ха-ха!)
Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!)

Таракан, таракан,
таракашечка,
Жидконогая
козявочка-букашечка.
И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы — зубастые,
Вы — клыкастые,
А малявочке
Поклонилися,
А козявочке
Покорилися!»

Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!»

Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далеких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана,
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.

То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!

Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны!
Сычи-трубачи
Трубят!

Грачи с каланчи
Кричат!
Летучие мыши
На крыше
Платочками машут
И пляшут.

А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала.

Вот была потом забота —
За луной нырять в болото
И гвоздями к небесам приколачивать!

Детские сказки

БАРМАЛЕЙ

Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать,-
Не ходите, дети,
В Африку гулять.

В Африке разбойник,
В Африке злодей,
В Африке ужасный
Бар-ма-лей!

Он бегает по Африке
И кушает детей —
Гадкий, нехороший, жадный Бармалей!

И папочка и мамочка
Под деревом сидят,
И папочка и мамочка
Детям говорят:

«Африка ужасна,
Да-да-да!
Африка опасна,
Да-да-да!
Не ходите в Африку,
Дети, никогда!»

Но папочка и мамочка уснули вечерком,
А Танечка и Ванечка — в Африку бегом,-
В Африку!
В Африку!

Вдоль по Африке гуляют.
Фиги-финики срывают,-
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Оседлали носорога,
Покаталися немного,-
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Со слонами на ходу
Поиграли в чехарду,-
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Выходила к ним горилла,
Им горилла говорила,
Говорила им горилла,
Приговаривала:

«Вон акула Каракула
Распахнула злую пасть.
Вы к акуле Каракуле
Не хотите ли попасть
Прямо в па-асть?»

«Нам акула Каракула
Нипочём, нипочём,
Мы акулу Каракулу
Кирпичом, кирпичом,
Мы акулу Каракулу
Кулаком, кулаком!
Мы акулу Каракулу
Каблуком, каблуком!»

Испугалася акула
И со страху утонула,-
Поделом тебе, акула, поделом!

Но вот по болотам огромный
Идёт и ревёт бегемот,
Он идёт, он идёт по болотам
И громко и грозно ревёт.

А Таня и Ваня хохочут,
Бегемотово брюхо щекочут:
«Ну и брюхо,
Что за брюхо —
Замечательное!»

Не стерпел такой обиды
Бегемот,
Убежал за пирамиды
И ревёт,

«Бармалей, Бармалей, Бармалей!
Выходи, Бармалей, поскорей!
Этих гадких детей, Бармалей,
Не жалей, Бармалей, не жалей!»

Таня-Ваня задрожали —
Бармалея увидали.
Он по Африке идёт,
На всю Африку поёт:

«Я кровожадный,
Я беспощадный,
Я злой разбойник Бармалей!
И мне не надо
Ни мармелада,
Ни шоколада,
А только маленьких
(Да, очень маленьких!)
Детей!»

Он страшными глазами сверкает,
Он страшными зубами стучит,
Он страшный костёр зажигает,
Он страшное слово кричит:
«Карабас! Карабас!
Пообедаю сейчас!»

Дети плачут и рыдают,
Бармалея умоляют:

«Милый, милый Бармалей,
Смилуйся над нами,
Отпусти нас поскорей
К нашей милой маме!

Мы от мамы убегать
Никогда не будем
И по Африке гулять
Навсегда забудем!

Милый, милый людоед,
Смилуйся над нами,
Мы дадим тебе конфет,
Чаю с сухарями!»

Но ответил людоед:
«Не-е-ет!!!»

И сказала Таня Ване:
«Посмотри, в аэроплане
Кто-то по небу летит.
Это доктор, это доктор,
Добрый доктор Айболит!»

Добрый доктор Айболит
К Тане-Ване подбегает,
Таню-Ваню обнимает
И злодею Бармалею,
Улыбаясь, говорит:

«Ну, пожалуйста, мой милый,
Мой любезный Бармалей,
Развяжите, отпустите
Этих маленьких детей!»

Но злодей Айболита хватает
И в костёр Айболита бросает.
И горит, и кричит Айболит:
«Ай, болит! Ай, болит! Ай, болит!»

А бедные дети под пальмой лежат,
На Бармалея глядят
И плачут, и плачут, и плачут!

Но вот из-за Нила
Горилла идёт,
Горилла идёт,
Крокодила ведёт!

Добрый доктор Айболит
Крокодилу говорит:
«Ну, пожалуйста, скорее
Проглотите Бармалея,
Чтобы жадный Бармалей
Не хватал бы,
Не глотал бы
Этих маленьких детей!»

Повернулся,
Улыбнулся,
Засмеялся
Крокодил
И злодея
Бармалея,
Словно муху,
Проглотил!

Рада, рада, рада, рада детвора,
Заплясала, заиграла у костра:
«Ты нас,
Ты нас
От смерти спас,
Ты нас освободил.
Ты в добрый час
Увидел нас,
О добрый
Крокодил!»

Но в животе у Крокодила
Темно, и тесно, и уныло,
И в животе у Крокодила
Рыдает, плачет Бармалей:
«О, я буду добрей,
Полюблю я детей!
Не губите меня!
Пощадите меня!
О, я буду, я буду, я буду добрей!»

Пожалели дети Бармалея,
Крокодилу дети говорят:
«Если он и вправду сделался добрее,
Отпусти его, пожалуйста, назад!
Мы возьмём с собою Бармалея,
Увезём в далёкий Ленинград!»
Крокодил головою кивает,
Широкую пасть разевает,-
И оттуда, улыбаясь, вылетает Бармалей,
А лицо у Бармалея и добрее и милей:
«Как я рад, как я рад,
Что поеду в Ленинград!»

Пляшет, пляшет Бармалей, Бармалей!
«Буду, буду я добрей, да, добрей!
Напеку я для детей, для детей
Пирогов и кренделей, кренделей!

По базарам, по базарам буду, буду я гулять!
Буду даром, буду даром пироги я раздавать,
Кренделями, калачами ребятишек угощать.

А для Ванечки
И для Танечки
Будут, будут у меня
Мятны прянички!
Пряник мятный,
Ароматный,
Удивительно приятный,
Приходите, получите,
Ни копейки не платите,
Потому что Бармалей
Любит маленьких детей,
Любит, любит, любит, любит,
Любит маленьких детей!»

Тексты сказок Чуковского

МУХА-ЦОКОТУХА

Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!

Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.

Пошла Муха на базар
И купила самовар:

«Приходите, тараканы,
Я вас чаем угощу!»

Тараканы прибегали,
Все стаканы выпивали,

А букашки —
По три чашки
С молоком
И крендельком:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!

Приходили к Мухе блошки,
Приносили ей сапожки,
А сапожки не простые —
В них застежки золотые.

Приходила к Мухе
Бабушка-пчела,
Мухе-Цокотухе
Меду принесла…

«Бабочка-красавица.
Кушайте варенье!
Или вам не нравится
Наше угощенье?»

Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок —
Хочет бедную убить,
Цокотуху погубить!

«Дорогие гости, помогите!
Паука-злодея зарубите!
И кормила я вас,
И поила я вас,
Не покиньте меня
В мой последний час!»

Но жуки-червяки
Испугалися,
По углам, по щелям
Разбежалися:
Тараканы
Под диваны,
А козявочки
Под лавочки,
А букашки под кровать —
Не желают воевать!
И никто даже с места
Не сдвинется:
Пропадай-погибай,
Именинница!

А кузнечик, а кузнечик,
Ну, совсем как человечек,
Скок, скок, скок, скок!
За кусток,
Под мосток
И молчок!

А злодей-то не шутит,
Руки-ноги он Мухе верёвками крутит,
Зубы острые в самое сердце вонзает
И кровь у неё выпивает.

Муха криком кричит,
Надрывается,
А злодей молчит,
Ухмыляется.

Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик.

«Где убийца, где злодей?
Не боюсь его когтей!»

Подлетает к Пауку,
Саблю вынимает
И ему на всём скаку
Голову срубает!

Муху за руку берёт
И к окошечку ведёт:
«Я злодея зарубил,
Я тебя освободил
И теперь, душа-девица,
На тебе хочу жениться!»

Тут букашки и козявки
Выползают из-под лавки:
«Слава, слава Комару —
Победителю!»

Прибегали светляки,
Зажигали огоньки —
То-то стало весело,
То-то хорошо!

Эй, сороконожки,
Бегите по дорожке,
Зовите музыкантов,
Будем танцевать!

Музыканты прибежали,
В барабаны застучали.
Бом! бом! бом! бом!
Пляшет Муха с Комаром.

А за нею Клоп, Клоп
Сапогами топ, топ!

Козявочки с червяками,
Букашечки с мотыльками.
А жуки рогатые,
Мужики богатые,
Шапочками машут,
С бабочками пляшут.

Тара-ра, тара-ра,
Заплясала мошкара.

Веселится народ —
Муха замуж идёт
За лихого, удалого,
Молодого Комара!

Муравей, Муравей!
Не жалеет лаптей,-
С Муравьихою попрыгивает
И букашечкам подмигивает:

«Вы букашечки,
Вы милашечки,
Тара-тара-тара-тара-таракашечки!»

Сапоги скрипят,
Каблуки стучат,-
Будет, будет мошкара
Веселиться до утра:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!

Детские стихи Чуковского

Была у меня сестра,
Сидела она у костра
И большого поймала в костре осетра.

Но был осетёр
Хитёр
И снова нырнул в костёр.

И осталась она голодна,
Без обеда осталась она.
Три дня ничего не ела,
Ни крошки во рту не имела.
Только и съела, бедняга,
Что пятьдесят поросят,
Да полсотни гусят,
Да десяток цыпляток,
Да утяток десяток,
Да кусок пирога
Чуть побольше того стога,
Да двадцать бочонков
Солёных опёнков,
Да четыре горшка
Молока,
Да тридцать вязанок
Баранок,
Да сорок четыре блина.
И с голоду так исхудала она,
Что не войти ей теперь
В эту дверь.
А если в какую войдёт,
Так уж ни взад, ни вперёд.

Стихи корнея Чуковского

ФЕДОРИНО ГОРЕ

Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.

За лопатою метла
Вдоль по улице пошла.

Топоры-то, топоры
Так и сыплются с горы.
Испугалася коза,
Растопырила глаза:

«Что такое? Почему?
Ничего я не пойму».

Но, как чёрная железная нога,
Побежала, поскакала кочерга.

И помчалися по улице ножи:
«Эй, держи, держи, держи, держи, держи!»

И кастрюля на бегу
Закричала утюгу:
«Я бегу, бегу, бегу,
Удержаться не могу!»

Вот и чайник за кофейником бежит,
Тараторит, тараторит, дребезжит…

Утюги бегут покрякивают,
Через лужи, через лужи перескакивают.

А за ними блюдца, блюдца —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

Вдоль по улице несутся —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
На стаканы — дзынь!- натыкаются,
И стаканы — дзынь!- разбиваются.

И бежит, бренчит, стучит сковорода:
«Вы куда? куда? куда? куда? куда?»

А за нею вилки,
Рюмки да бутылки,
Чашки да ложки
Скачут по дорожке.

Из окошка вывалился стол
И пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, пошёл…

А на нём, а на нём,
Как на лошади верхом,
Самоварище сидит
И товарищам кричит:
«Уходите, бегите, спасайтеся!»

И в железную трубу:
«Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!»

А за ними вдоль забора
Скачет бабушка Федора:
«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Воротитеся домой!»

Но ответило корыто:
«На Федору я сердито!»
И сказала кочерга:
«Я Федоре не слуга!»

А фарфоровые блюдца
Над Федорою смеются:
«Никогда мы, никогда
Не воротимся сюда!»

Тут Федорины коты
Расфуфырили хвосты,
Побежали во всю прыть.
Чтоб посуду воротить:

«Эй вы, глупые тарелки,
Что вы скачете, как белки?
Вам ли бегать за воротами
С воробьями желторотыми?
Вы в канаву упадёте,
Вы утонете в болоте.
Не ходите, погодите,
Воротитеся домой!»

Но тарелки вьются-вьются,
А Федоре не даются:
«Лучше в поле пропадём,
А к Федоре не пойдём!»

Мимо курица бежала
И посуду увидала:
«Куд-куда! Куд-куда!
Вы откуда и куда?!»

И ответила посуда:
«Было нам у бабы худо,
Не любила нас она,
Била, била нас она,
Запылила, закоптила,
Загубила нас она!»

«Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!
Жить вам было нелегко!»

«Да,- промолвил медный таз,-
Погляди-ка ты на нас:
Мы поломаны, побиты,
Мы помоями облиты.
Загляни-ка ты в кадушку —
И увидишь там лягушку.
Загляни-ка ты в ушат —
Тараканы там кишат,
Оттого-то мы от бабы
Убежали, как от жабы,
И гуляем по полям,
По болотам, по лугам,
А к неряхе-замарахе
Не воротимся!»

И они побежали лесочком,
Поскакали по пням и по кочкам.
А бедная баба одна,
И плачет, и плачет она.
Села бы баба за стол,
Да стол за ворота ушёл.
Сварила бы баба щи,
Да кастрюлю поди поищи!
И чашки ушли, и стаканы,
Остались одни тараканы.
Ой, горе Федоре,
Горе!

А посуда вперёд и вперёд
По полям, по болотам идёт.

И заплакали блюдца:
«Не лучше ль вернуться?»

И зарыдало корыто:
«Увы, я разбито, разбито!»

Но блюдо сказало: «Гляди,
Кто это там позади?»

И видят: за ними из тёмного бора
Идёт-ковыляет Федора.

Но чудо случилося с ней:
Стала Федора добрей.
Тихо за ними идёт
И тихую песню поёт:

«Ой вы, бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои!
Вы подите-ка, немытые, домой,
Я водою вас умою ключевой.
Я почищу вас песочком,
Окачу вас кипяточком,
И вы будете опять,
Словно солнышко, сиять,
А поганых тараканов я повыведу,
Прусаков и пауков я повымету!»

И сказала скалка:
«Мне Федору жалко».

И сказала чашка:
«Ах, она бедняжка!»

И сказали блюдца:
«Надо бы вернуться!»

И сказали утюги:
«Мы Федоре не враги!»

Долго, долго целовала
И ласкала их она,
Поливала, умывала.
Полоскала их она.

«Уж не буду, уж не буду
Я посуду обижать.
Буду, буду я посуду
И любить и уважать!»

Засмеялися кастрюли,
Самовару подмигнули:
«Ну, Федора, так и быть,
Рады мы тебя простить!»

Полетели,
Зазвенели
Да к Федоре прямо в печь!
Стали жарить, стали печь,-
Будут, будут у Федоры и блины и пироги!

А метла-то, а метла — весела —
Заплясала, заиграла, замела,
Ни пылинки у Федоры не оставила.

И обрадовались блюдца:
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
И танцуют и смеются —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

А на белой табуреточке
Да на вышитой салфеточке
Самовар стоит,
Словно жар горит,
И пыхтит, и на бабу поглядывает:
«Я Федорушку прощаю,
Сладким чаем угощаю.
Кушай, кушай, Федора Егоровна!»

Стихотворения Чуковского

Лягушонок под тиною
Заболел скарлатиною.
Прилетел к нему грач,
Говорит:
«Я врач!
Полезай ко мне в рот,
Всё сейчас же пройдёт!»
Ам! И съел.

Тексты стихов Чуковского

Рады, рады, рады
Светлые берёзы,
И на них от радости
Вырастают розы.

Рады, рады, рады
Тёмные осины,
И на них от радости
Растут апельсины.

То не дождь пошёл из облака
И не град,
То посыпался из облака
Виноград.

И вороны над полями
Вдруг запели соловьями.

И ручьи из-под земли
Сладким мёдом потекли.

Куры стали павами,
Лысые — кудрявыми.

Даже мельница — и та
Заплясала у моста.

Так бегите же за мною
На зелёные луга,
Где над синею рекою
Встала радуга-дуга.

Мы на радугу
вска-ра-б-каемся,
Поиграем в облаках
И оттуда вниз по радуге
На салазках, на коньках!

Чуковский сказки скачать

КРАДЕНОЕ СОЛНЦЕ

Солнце по небу гуляло
И за тучу забежало.
Глянул заинька в окно,
Стало заиньке темно.

А сороки-
Белобоки
Поскакали по полям,
Закричали журавлям:
«Горе! Горе! Крокодил
Солнце в небе проглотил!»

Наступила темнота.
Не ходи за ворота:
Кто на улицу попал —
Заблудился и пропал.

Плачет серый воробей:
«Выйди, солнышко, скорей!
Нам без солнышка обидно —
В поле зёрнышка не видно!»

Плачут зайки
На лужайке:
Сбились, бедные, с пути,
Им до дому не дойти.

Только раки пучеглазые
По земле во мраке лазают,
Да в овраге за горою
Волки бешеные воют.

Рано-рано
Два барана
Застучали в ворота:
Тра-та-та и тра-та-та!

«Эй вы, звери, выходите,
Крокодила победите,
Чтобы жадный Крокодил
Солнце в небо воротил!»

Но мохнатые боятся:
«Где нам с этаким сражаться!
Он и грозен и зубаст,
Он нам солнца не отдаст!»
И бегут они к Медведю в берлогу:
«Выходи-ка ты, Медведь, на подмогу.
Полно лапу тебе, лодырю, сосать.
Надо солнышко идти выручать!»

Но Медведю воевать неохота:
Ходит-ходит он, Медведь, круг болота,
Он и плачет, Медведь, и ревёт,
Медвежат он из болота зовёт:

«Ой, куда вы, толстопятые, сгинули?
На кого вы меня, старого, кинули?»

А в болоте Медведица рыщет,
Медвежат под корягами ищет:
«Куда вы, куда вы пропали?
Или в канаву упали?
Или шальные собаки
Вас разорвали во мраке?»
И весь день она по лесу бродит,
Но нигде медвежат не находит.
Только чёрные совы из чащи
На неё свои очи таращат.

Тут зайчиха выходила
И Медведю говорила:
«Стыдно старому реветь —
Ты не заяц, а Медведь.
Ты поди-ка, косолапый,
Крокодила исцарапай,
Разорви его на части,
Вырви солнышко из пасти.
И когда оно опять
Будет на небе сиять,
Малыши твои мохнатые,
Медвежата толстопятые,
Сами к дому прибегут:

И встал
Медведь,
Зарычал
Медведь,
И к Большой Реке
Побежал
Медведь.

А в Большой Реке
Крокодил
Лежит,
И в зубах его
Не огонь горит,-
Солнце красное,
Солнце краденое.

Подошёл Медведь тихонько,
Толканул его легонько:
«Говорю тебе, злодей,
Выплюнь солнышко скорей!
А не то, гляди, поймаю,
Пополам переломаю,-
Будешь ты, невежа, знать
Наше солнце воровать!
Ишь разбойничья порода:
Цапнул солнце с небосвода
И с набитым животом
Завалился под кустом
Да и хрюкает спросонья,
Словно сытая хавронья.
Пропадает целый свет,
А ему и горя нет!»

Но бессовестный смеётся
Так, что дерево трясётся:
«Если только захочу,
И луну я проглочу!»

Не стерпел
Медведь,
Заревел
Медведь,
И на злого врага
Налетел
Медведь.

Уж он мял его
И ломал его:
«Подавай сюда
Наше солнышко!»

Здравствуй, солнце золотое!
Здравствуй, небо голубое!

Стали пташки щебетать,
За букашками летать.

Стали зайки
На лужайке
Кувыркаться и скакать.

И глядите: медвежата,
Как весёлые котята,
Прямо к дедушке мохнатому,
Толстопятые, бегут:
«Здравствуй, дедушка, мы тут!»

Рады зайчики и белочки,
Рады мальчики и девочки,
Обнимают и целуют косолапого:
«Ну, спасибо тебе, дедушка, за солнышко!»

Сказки Корнея Чуковского

СЛОНИХА ЧИТАЕТ

У слона была жена
Матрёна Ивановна.
И задумала она
Книжку почитать.

Но читала, бормотала,
Лопотала, лопотала:
«Таталата, маталата»,-
Ничего не разобрать!

Часть первая

Ехали медведи
На велосипеде.

А за ними кот
Задом наперёд.

А за ним комарики
На воздушном шарике.

А за ними раки
На хромой собаке.

Волки на кобыле.
Львы в автомобиле.

Зайчики
В трамвайчике.

Жаба на метле… Едут и смеются,
Пряники жуют.

Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!

Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую».

Звери задрожали,
В обморок упали.

Волки от испуга
Скушали друг друга.

Бедный крокодил
Жабу проглотил.

А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.

Только раки-забияки
Не боятся бою-драки:
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великану усатому:

«Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!»
И назад ещё дальше попятились.

И сказал Гиппопотам
Крокодилам и китам:

«Кто злодея не боится
И с чудовищем сразится,
Я тому богатырю
Двух лягушек подарю
И еловую шишку пожалую!»

«Не боимся мы его,
Великана твоего:
Мы зубами,
Мы клыками,
Мы копытами его!»

И весёлою гурьбой
Звери кинулися в бой.

Но, увидев усача
(Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекача
(Ай-ай-ай!).

По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.

И вскричал Гиппопотам:
«Что за стыд, что за срам!
Эй, быки и носороги,
Выходите из берлоги
И врага
На рога
Поднимите-ка!»

Но быки и носороги
Отвечают из берлоги:
«Мы врага бы
На рога бы.
Только шкура дорога,
И рога нынче тоже
не дёшевы»,

И сидят и дрожат
Под кусточками,
За болотными прячутся
Кочками.

Крокодилы в крапиву
Забилися,
И в канаве слоны
Схоронилися.

Только и слышно,
Как зубы стучат,
Только и видно,
Как уши дрожат.

А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутек. И акула Увильнула,
Только хвостиком махнула.

А за нею каракатица —
Так и пятится,
Так и катится.

Часть вторая

Вот и стал Таракан
победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться,
проклятому!)
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
» Принесите-ка мне, звери,
ваших детушек,
Я сегодня их за ужином
скушаю!»

Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.

Да и какая же мать
Согласится отдать
Своего дорогого ребёнка —
Медвежонка, волчонка, слоненка,-
Чтобы несытое чучело
Бедную крошку
замучило!

Плачут они, убиваются,
С малышами навеки
прощаются.

Но однажды поутру
Прискакала кенгуру,
Увидала усача,
Закричала сгоряча:
«Разве это великан?
(Ха-ха-ха!)
Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!)

Таракан, таракан,
таракашечка,
Жидконогая
козявочка-букашечка.
И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы — зубастые,
Вы — клыкастые,
А малявочке
Поклонилися,
А козявочке
Покорилися!»

Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!»

Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далеких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана,
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.

То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!

Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны! Сычи-трубачи
Трубят!

Грачи с каланчи
Кричат!
Л етучие мыши
На крыше
Платочками машут
И пляшут.

А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала.

Вот была потом забота —
За луной нырять в болото
И гвоздями к небесам приколачивать!

Анализ стихотворения «Тараканище» Чуковского

«Тараканище» Корнея Чуковского было напечатано в издательстве «Радуга» и проиллюстрировано С. Чехониным.

Стихотворение задумано весной 1921 года, воплощено на бумаге в окончательном варианте и издано – в конце следующего года. Автору его в эту пору 40 лет, он известен как литератор, критик, исследователь наследия Н. Некрасова. Жанр – стихотворная сказка, частично писанная изобретенной поэтом строфой (пассаж про шишку, раков-забияк). Это хореические стихи с парной рифмовкой и холостой строкой (без рифмы). Ритм считалочки, дактилические окончания строк. Завязка динамична и сразу захватывает внимание читателя или слушателя. Персонажи фольклорны, но вне амплуа. Техника, городской пейзаж – все как у людей. Жаба на метле – прямиком из какого-то старого заклинания. «Едут и смеются»: утопический мир, над которым уже нависла угроза. Беда идет «из подворотни». Кошмарный сон наяву: рычащий таракан. Родом он из сочинений графомана И. Лебядкина, героя «Бесов» Ф. Достоевского. Перечислительные градации сыплются как из рога изобилия. Вот и злодей (суффикс только подчеркивает его монструозность, архетипичность; неологизм смысловой, а не просто речевой) не только разражается рыком, превосходящим всякое воображение, но еще и «усами шевелит», что повергает каждое второе животное в обморок. «Скушали друг друга»: абсурдная вежливость. Оказывается, есть и царь: Гиппопотам. Его речь – будто из русских народных и пушкинских сказок, и даже «Конька-Горбунка» П. Ершова. Интонация величавая, былинная. Награда опять-таки из разряда нелепиц. Впору разве что цапле или дятлу. «Веселой гурьбой» жертвы было кинулись к зловещей фигуре стоящего со скрещенными на груди руками насекомого. Его мощная харизма валит с ног. Фольклорная усеченная глагольная форма: разбежалися, испугалися. Те, кто покрупнее по идейным соображениям биться с узурпатором отказались. Крокодил, проглотивший впопыхах жабу (может, сразу с метлой), залег в крапиве. Зло торжествует. Пример парентезы: чтоб ему провалиться, проклятому! «Медвежонка, слоненка» требует он себе на прокорм. Кенгуру – первая ласточка победы, она хихикает и обидно оскорбляет усача. Наконец, Воробей (он даже не говорит, а чирикает!) «взял и клюнул». Воробей – свой человек, его подвиг не устрашает. Луна падает с неба от их ликования. Все азартно тащат ее из трясины, чтобы водрузить обратно. Горе забыто. Получен ли урок? Версия, что здесь изображен И. Сталин — несостоятельна по датам, да и угаданный типаж тирана универсален. Восклицания, вопросы, повторы (то-то рада). Животные очеловечены, уменьшительные суффиксы (хвостиком), есть инверсия (покорилися звери), диалоги, амплификация (воют, рыдают, ревут). Писатель явно выражает сочувствие простодушным недотепам, следит за сюжетом с таким интересом, будто сам не знает, чем дело кончится.

Несомненна связь «Тараканища» К. Чуковского с устным народным творчеством, баснями И. Крылова, лимериком и даже с «Ревизором» Н. Гоголя.