Интересные и познавательные рассказы о жизни рыб. У каждого вида рыб свои привычки и повадки и очень интересно наблюдать за ними.
Под водой
В подводном мире всё не так, как у нас на земле.
Передвигаться там нужно не стоя, а лёжа. Там очень трудно шагать, но зато просто летать. А прыгать там можно даже вниз головой.
Руки и ноги в этом мире становятся на треть короче, а рыбы, раковины и водоросли — на треть своего роста длинней. Вода сплющивает расстояния и увеличивает предметы.
В подводном мире никогда не бывает дождя и снега. На небе там не звёзды, не тучи, а волны. Между волн перекатываются пузырьки воздуха — блестящие, как звёздочки!
Зимой там не бело, а черно: всю зиму непроглядная ночь.
Там нет горизонта — черты, где земля сходится с небом.
По земле подводного мира не скачут весёлые солнечные зайчики. Там колышутся широкие солнечные ленты — отсветы волн и солнца. Лиловые тени от красных кустов лежат на зыбкой серой земле. Мягкая зелёная дымка заволокла всё вокруг —- нет ни резких теней, ни острых углов.
Всё неверно, призрачно и таинственно.
Всё не так, как у нас на земле.
* * *
Я еле дождался лета: так не терпелось спуститься под воду и увидеть рыб.
Наши озёрные рыбы — не диковина. Ерши, плотва, окуни, щуки — кто их в руках не держал?
Но одно дело — рыба в руке, а другое — в воде. В воде рыба дома, там она живёт. А в руке рыба снёт — умирает.
У снулой рыбы даже цвет неживой—блёклый.
Рыбаки говорят, что снулая рыба вянет.
А то ли дело рыбы живые! Яркие, быстрые, резвые.
Кому на таких посмотреть не охота!
На лицо я надел водолазную маску.
Ноги сунул в резиновые ласты.
Стал я похож на одноглазую лягушку. И, как лягушка, нырнул в воду.
к оглавлению ↑
Пятое имя
Плотвицы совсем как ласточки: стройны, быстры, непоседливы. Но цветом они на ласточек не похожи.
В воде плотвицы кажутся серыми, и рыбаки иногда называют их за это серянками. Или краснопёрками— за красные плавнички.
Плотвицы всегда в движении. То серыми тенями шныряют между водорослей, то разом взметнутся, блеснут, как солнечные зайчики. За этот блеск плотву зовут ещё серебрянкой.
Есть у плотвы и ещё одно имя — четвёртое.
Как-то пробирался я сквозь заросли и выплыл на подводную поляну. Пусто на полянке. Одни пузырьки, будто белые мотыльки, взлетели вверх.
И вдруг вокруг меня вихрем закружили красные искры!
Я даже вздрогнул — глаза!
Красные, блестящие, как огоньки.
Мимо таких глаз не проплывёшь, остановишься: не глаза, а настоящие стоп-сигналы!
За красные глаза многие рыбаки зовут плотву красноглазкой.
Сколько имён у плотвы: серянка, краснопёрка, серебрянка, красноглазка! И все хороши.
Но будь моя воля, дал бы я плотвицам пятое имя — водяная ласточка. Уж очень они резвы и ловки. И хвост, как у ласточки, вилочкой.
к оглавлению ↑
Подводные ежи
В ерше, как и в еже, заметнее всего — колючки.
Голова, хвост, посредине колючки — вот и весь ёрш.
И ещё глаза: лилово-синие, большие, как у лягушки.
Ростом ёрш—с мизинчик. А если с указательный палец, то это уже ершовый старик.
Напугали меня эти старики. Плыву и вижу: дно зашевелилось! Зашевелилось и уставилось на меня точками тёмных глаз.
Это ерши—старик к старику! Сами-то незаметны: хвосты, головы, колючки — всё такое же пятнистое, как дно. Видны одни глаза. Я повис над ершами, свесив ласты.
Ерши насторожились. Пугливые вдруг стали падать на дно, выгибаться и нарочно поднимать облачка мути.
А сердитые и отважные взъерошили на горбу колючки— не подступись!
Как ястреб над воробьями, стал я кружить над ершовой стаей.
Ерши выжидали.
Я стал похрипывать в дыхательную трубку.
Ерши не испугались.
Я вытаращил глаза — им хоть бы что!
Тогда я… чуть не сказал: «Плюнул на ершей»… Нет, я не плюнул, под водой ведь не плюнешь, — а махнул на ершей ластом и поплыл прочь.
Да не тут-то было!
От резкого взмаха ластом со дна взмыла и завихрилась муть. Все ерши устремились к ней: ведь вместе с мутью поднялись со дна вкусные червячки и личинки!
Чем быстрее я работал ластами, торопясь уплыть, тем больше поднимал со дна ила.
Тучи ила клубились за мной, как тёмные грозовые облака. За тучами тянулись стаи ершей.
Отстали ерши только тогда, когда я выплыл на глубину. Но на глубине мне стало не по себе. Я ещё не привык к глубине, — это были ведь ещё мои первые шаги под водой.
Дно опускалось всё глубже и глубже. А мне казалось, что я лечу над землёй и взмываю всё выше и выше. Так и хотелось за что-нибудь ухватиться, чтобы не грохнуться с этакой высоты!
Я повернул назад.
Вот опять заросли. В зарослях ерши. Вроде и веселей: всё живые души!
Ерши-мизинчики плавают в полводы, а старики— на дне. Теперь я нарочно поднял ластами муть. «Старики» и «мизинчики», как воробьи на просо, кинулись на неё.
Я уже больше не пугаю ершей: не хриплю в трубку, не таращу на них глаза.
Просто смотрю.
И потому даже самые пугливые больше не падают на бок, чтобы поднять со дна муть и спрятаться в ней. А самые сердитые не топорщат колючки на горбах.
Покладистые ребята. Колючки в ершах хоть и самое заметное, но не самое главное!
к оглавлению ↑
Рыбята
Светло и весело под водой в солнечный день!
Особенно на мелководье. Там на песчаных полянках растут длинные и тонкие водоросли, похожие на зелёные волосы.
На эти полянки из холодной и сумрачной глубины выплывают мальки — принять солнечную ванну. Мальки толкутся на поляне, как комары- толкуны.
Проплывёшь сквозь мальковый рой—будто под грибным дождиком пробежишь. Всё вокруг сверкает, и тело щекочут лёгкие «дождинки». Мальки заглядывают в маску, виляют хвостишками у самого носа. Но поймать их так же невозможно, как и схватить падающие капли дождя.
Мальки всегда очень заняты. То они сосут листики — зелёные соски. То подвешиваются на губах к водорослям — и висят как блестящие росинки.
Жадные хватают комаров с водяного неба, а любопытные даже высовывают свои носы в наш мир.
Пронеслась однажды над водой мотыльковая метель. Легкокрылые подёнки устлали воду белыми крылышками. Мальки сейчас же высунули носы из воды. Но тут вдруг страшная чёрная тень пронеслась над их головами. Мальки в ужасе брызнули вниз.
Я вынырнул и успел увидеть чёрное чудовище. Это была… ласточка! Она подхватывала упавших на воду мотыльков.
Вот натерпелись мальки страху!
Но рыбята, как и все ребята, не любят унывать. Унеслась ласточка — все сразу за дело. Кто нос в небо, хвостик вниз; кто листик сосёт; кто мотылька за крыло тянет.
Катят по небу серые волны. Колышутся по дну широкие жёлтые ленты-блики.
Между волн перекатываются шарики воздуха, а между жёлтых лент покачиваются мальки. Блестящие, как капельки солнца.
Светло и весело под водой!
к оглавлению ↑
Рыцарь
Никто и никогда не нападал на меня в воде. Даже большие зубатые щуки. И вдруг накинулся малыш, ростом с палец! Тело его защищено широкими блестящими пластинками. Как у рыцаря, закованного в латы. На горбу трезубец — три колючки. На груди ещё две, как два кинжала.
Рыцарь грозно растопырил все свои пять колючек и бесстрашно встал на моём пути. Он прямо весь потемнел от гнева, и глаза его позеленели от злости.
Рыцарь был смел и красив. Спина у него была синего цвета, бока — как серебро, а щёки малиновые.
Я протянул к нему палец. Он кинулся вперёд, ткнул палец трезубцем, и из пальца вязкой струйкой потянулась вверх кровь.
Я попятился назад, поднимая ластами тучи ила. Скорей укрылся за кустом пушистого роголистника и стал смотреть.
И тут открылась мне тайна маленького смелого рыцаря: оказывается, он сторожил свой дом!
Дом его был размером с кулак и похож на кулак, неплотно сжатый: с одной стороны вход, с другой — выход. А в домике была икра.
Никто не мог безнаказанно приблизиться к его дому. Грозя колючками, он бросался даже на больших рыб. Вот проплыла над домиком, извиваясь, как чёрная лента, пиявка. Рыцарь весь побагровел, вцепился в пиявку зубами и стал трепать её, как треплет собака крысу. Водяного скорпиона он схватил за клешню, уволок под широкий лист кувшинки и там выплюнул.
Ни на миг он не забывал о врагах. Даже проплывающий листик и шевелящаяся тень выводили его из себя. Он сразу «менялся в лице», глаза его зеленели, и на скулах выступали красные пятна. Даже белый живот краснел от гнева.
По цвету живота можно было сразу узнать его настроение.
Блестели латы: рыцарь готов был к бою и с крохотным жучком-гладышем, и с великаном-человеком.
Кто бы мог подумать, что даже простая колюшка становится рыцарем, если угрожать её дому!
Колюшка-папа сторожил свой дом.
Колюшка-папа очень заботливая рыбка — не то что колюшка-мама. Колюшка-мама отложит икру— и поминай как звали. А колюшка-папа икру стережёт. А потом пасёт своих непоседливых колюшат. Самых бойких и непослушных, убегающих из дома, он хватает ртом, тащит назад и выплёвывает прямо в дверь.
Говорят, что если разорить колюшкин дом, то колюшка-папа от горя бледнеет — совсем теряет свою яркую боевую окраску. И даже перестаёт есть.
Мне совсем не хотелось, чтоб такая красивая и бойкая рыбка стала бледной и скучной. Я выбрался из куста роголистника и поплыл в сторону от рыбьего домика.
к оглавлению ↑
Голубой рак
Всем известно, что рак красный. Даже говорят: «Красный как рак!» Но красным рак становится только в кипятке. Живой рак бурого цвета. Это тоже всем известно.
Но вот известно ли кому, что среди обыкновенных раков встречаются голубые?
Однажды летом я поймал такого в Грязной речке. Всё у него, как у бурого рака: клешни, глаза на стебельках, раковая шейка. А цвет — голубой!
Панцири обыкновенных раков всегда под цвет тёмного дна, а этот голубой, как весеннее небо. А что, если и его в кипяток, каким тогда станет? Неплохо бы сварить. Ракоеды говорят, что в те месяцы, в которых нет буквы «р» — летом — раки особенно вкусны!
И всё-таки я голубого рака не сварил, пожалел. Выбросил обратно в речку. Ведь может, это всем ракам рак. Может, от него вся порода рачья переменится. Может, не будут они, как водяные крысы, прятаться по тёмным норам, не станут пятиться задом. Может, поднимутся с тёмного дна к подводному небу и заживут среди ярких и красивых рыб. И может, нашу Грязную речку все назовут тогда — речка Голубых раков!
Так что вот: не все раки бурые.
Бывают и голубые.
Да будет и вам это известно!
к оглавлению ↑
Рыбьи пляски
До восхода висело над горизонтом лиловое облачко с огненным ободком. Солнце поднялось багровое, и всё — земля и небо — окрасилось в красный цвет. Сижу под ивовым кустом с узкими красными листьями. Над головой свистят крыльями утки, и крылья у них розовые.
Необыкновенный рассвет!
Красные волны дробятся в красной реке. Алые клубы пара шевелятся над волной.
Чёрные чайки с криками мечутся в вышине, как чёрное вороньё над заревом пожара. Будто обожжённые, они заламывают крылья и падают в горящую реку, выплёскивая снопы искр.
Всё ближе чайки, всё резче их крики.
И вдруг из красных волн стали выпрыгивать чёрные рыбки. Узкие, как листики ивы. Вылетят стоймя и стоймя же, хвостом вниз, падают в красную воду. Вот вылетел целый косячок и рассыпался веером. Вот опять: одна за одной, одна за одной.
Рыбьи пляски!
Гляжу во все глаза.
Неужто и рыбья кровь вспыхнула в это удивительное красное утро?
А посреди реки, в сутолоке волн, движутся два чёрных пятнышка: пятнышко поменьше и пятнышко побольше. Из воды торчит плоская головка да спина горбинкой. Выдра! Вот нырнула, будто растаяла, а из воды тотчас выметнулись рыбки и заплясали: вверх-вниз, вверх-вниз!
Чайки увидали—упали, заломив крылья. Стали хватать рыбок прямо на лету.
Всё сразу стало обыкновенным.
Солнце поднялось, и чёрные чайки стали белыми, чёрные рыбки—серебристыми, красная вода— серой. Лиловое облачко на горизонте шевельнулось и растаяло.
Хищники—чайки и выдра — вслед за пляшущими рыбками скрылись за поворотом реки.
А я лежал у коряги и записывал то, что видел. Начал писать на красном листочке, а кончил на золотом.
к оглавлению ↑
Осень под водой
Вы купаетесь — раздеваетесь, а я купаюсь— одеваюсь. Надеваю тёплое бельё, тёплые брюки и тёплую куртку. На ноги натягиваю шерстяные носки, а на руки—шерстяные перчатки.
Поверх всего—резиновый костюм.
На лицо маску, на ноги ласты — и в воду.
Вы купаетесь летом, а я купаюсь и поздней осенью. Смотрю, какая осень под водой.
Холодно осенью в подводном лесу. Бешеный ветер гонит поверху злые волны. Жёлтые тростники клонятся над водой, будто заглядывают в глубину.
А в глубине всё в движении. Ёрзают по дну утонувшие листья. Покачиваются обомшелые тростники. Набухшие брёвна-топляки переваливаются с боку на бок, как поросята.
Над озером высокое синее небо. На берегах берёзки — горящие свечи. Чёрные строгие ели. Трепетные красные осинки. Золотая осень.
А в подводном лесу золотой осени не бывает. Осень под водой всегда хмурая. Стынет от воды лицо. Не шуршат листья, не посвистывает ветер. Вокруг пустынно и глухо.
Ветви водорослей поломались, поникли, обвисли. Всё поблёкло и покрылось густым слоем мути.
Не играют быстрые блестящие рыбки. Рыбы опустились в тёмную глубину. Лягушки сбились в кучу и зарылись в густой ил. Одни зеленоглазые щуки быстро уходят, поднимая хвостами муть. Длинные тонкие водоросли шевелятся, как ленивые сонные змеи…
Землю скоро укутает снег—наступит белая зима. А воду затянет лёд. И под водой настанет долгая ночь — чёрная зима. И на земле и под водой все с нетерпением будут ждать прихода зелёной весны.
к оглавлению ↑
Шепот рыб
Когда первый раз заглянешь под воду, то хочется только смотреть и смотреть. Но оглядишься — и уже хочется вмешиваться в жизнь подводного мира: хочется рисовать, фотографировать. Но больше всего хочется узнавать. К тебе подплывают рыбы, рты их открываются и закрываются, будто они что-то шепчут…
Чтобы приучить к себе рыб и понять их язык, я устроил под водой сад. Я опустил на дно ёлочки и укрепил их большими камнями. Расчистил песчаные аллейки и обсадил их деревьями- водорослями. Под водорослями разложил большие раковины.
Ночью я зажигал в саду фонарь, рыбы заворачивали ко мне на огонёк и танцевали, и порхали вокруг фонаря, как ночные бабочки.
На песчаной полянке я вбил кол и к колу прикрепил полочку. На полочку сыпал пареное зерно и крупу, клал червяков и кузнечиков. Это была кормовая полочка, совсем такая, как и для птиц. И, словно птицы, на полочку слетались яркие рыбы: окуньки, плотвички, уклейки. Начиналась возня, суматоха, догонялки и отнималки. Точь-в- точь как у птиц! Только не слышно было птичьего чириканья и писка. И не потому, что чириканья и писка не было: крику было даже больше, чем у птиц. Но человеческое ухо так устроено, что не может слышать рыбьего голоса. Для этого нужно иметь особый, сложный прибор.
У меня не было такого прибора, и я не слышал, что говорят рыбы. Но, кроме хитрых приборов, есть на свете простой и верный способ услышать бессловесных животных. И не только услышать, но и понять, что они говорят. Для этого нужно их полюбить…
Мне очень понравились живые рыбы, и потому, наверное, я понял, что они хотели мне сказать.
Рыбы оказались большими хвастунишками! Они хвастали, что люди об их жизни знают совсем мало: куда меньше, чем о жизни зверюшек и птиц. Что вот только теперь, когда даже ребята смогут пользоваться водолазной маской и наблюдать рыб под водой, они расскажут людям кое-что интересное.
Рыбы хвастались, что они спасают людей от комаров и малярии: ведь они так много поедают комариных личинок!
Рыбы говорили, что если они покинут озёра и реки, то ребятам придётся выбросить свои удочки. А озёра и реки станут пустынны и неинтересны, как леса, из которых улетели птицы.
Рыбы жаловались. Они жаловались на жадных рыбаков, которые вылавливали их сетью с мелкой ячейкой. В такой сети запутываются даже мальки, не успевшие пожить и нагулять рыбьего жирку. Они жаловались на бесхозяйственных людей, которые сваливают в озёра и реки всякий хлам и спускают туда загрязнённую воду. От этого гибнут все рыбы: старые и малые.
Щуки и форели жаловались на охотников, которые стреляют в них из ружей во время нереста.
Рыбы просили ребят расчищать стоки в озёрах, а то от застоя в них начинает портиться вода. Жители мелких озёр очень просили пробивать зимой лунки во льду—чтобы не задохнуться.
И за всё это рыбы обещали — все в один голос! — не покидать водоёмов и веселее клевать летом на ребячьи удочки. Даже если приманка на крючке будет невкусная, а поплавок будет такой огромный, что его и под воду-то нелегко окунуть.
Это уже известно: там, где рыба хорошо живёт, всегда веселее клёв!
Вот сколько дел тем, кто захочет не только рыб ловить, но и помочь им.
(Илл. Федотова В.)
Истории о том, как звери и птицы выживают в условиях пустыни, где камни почернели от солнца, глина потрескалась от жары, деревья без тени — на них нет листьев, а ветры не освежают — они горячие, как огонь.
В песках
Пустыня — это жёлтое и голубое. Жёлтое — пески под ногами, вокруг, сколько видит глаз, и ещё дальше— за горизонтом. Голубое — небо. Оно в пустыне такое же неоглядное, как и пески.
Всё в пустыне непривычно и непонятно. Гряды золотистых песков — барханы. Белые болота, засыпанные солью,— солончаки. Рощицы кривых полузасохших деревьев— саксаульники. И такыры — глинистые лысины, гладкие и крепкие, как асфальт.
Ручьи и озёра там без воды—летом вода пересыхает. Деревья без тени — на них нет листьев. Ветры не освежают — они горячие, как огонь. Дожди высыхают, не успев долететь до земли. Даже хорошей погодой в пустыне называют не сухую и солнечную, а пасмурную и сырую! Только весной да осенью можно увидеть в пустыне зелёную травку.
Камни в пустыне почернели от солнца, глина потрескалась от жары. Кусты похожи на мотки колючей проволоки. Пусто в пустыне.
Но это только на первый взгляд. В пустыне много удивительных обитателей — птиц, зверей, ящериц и жуков. И удивительные происходят события.
к оглавлению ↑
Песчанкин дом
Сидела у норки Песчанка и радовалась: до чего же хорошо на солнышке! Би-биб, би-биб! То один бок погреешь, то другой. То спиной вверх, то животом. И если бы не дела и заботы, так весь бы день с боку на бок и переворачивалась. Но дела, дела — траву подгрызать и носить к норке надо. А тут ещё все мешают! Думаете, Орёл в небе просто так кружит? Это он нас, песчанок, высматривает. Думаете, Кот барханный за кустом просто так сидит? Тоже нас подкарауливает. Но Орла и Кота я не очень боюсь, им, здоровенным, в нору ко мне не пролезть. Мне, главное, не проглядеть бы Варана! От него и в норе не спасёшься. Ой — би-би-б! — а он тут как тут! Подкрался злодей зубатый!
Кинулась Песчанка в нору — как сквозь землю провалилась. Варан за ней. Сунул щучью голову в нору и шипит сквозь частые зубы:
— Слышу, слышу — недалеко спряталась. А ну, выходи по-ххорошему! Не ххочешшь? Тогда я к тебе сам приду!
Песчанкина нора — целый подземный лабиринт: ходы, тупики, отнорки. И везде кто-нибудь живёт. Продирается Варан по подземным ходам, а на пути — Жаба.
— Что это за чучело пучеглазое? — шипит Варан.— Ещё и пятнистое!
— Я не чучело,— отвечает Жаба,— я Зелёная Жаба, жиличка Песчанкина.
— А что ты тут, Зелёная Жаба, делаешь, а?
— Я тут ночую или, вернее, днюю. Я существо нежное, кожа у меня тонкая, мне днём под солнцем никак невозможно — засыхаю. Поэтому я днём сплю, а гуляю ночью. Утречком снова в нору. Я у Песчанки угол в норе занимаю. Самый сырой.
— А где же твоя хозяйка? — шипит Варан.—Покажи мне её, я по ней соскучился…
— Не покажу, ни за что! Песчанка меня приютила, а я ей злом за добро? Не хочу неблагодарной быть!
— Тогда я тебя съем, прямо в твоём сыром и тёмном углу! — рассердился Варан.— Вот сейчас и съем!
— А я невкусная, несъедобная,— заурчала Жаба, — у тебя живот заболит.
Щёлкнул Варан зубами, отпихнул Жабу когтистой лапой и давай дальше продираться по лабиринту. На пути у него — Жук-скарабей. Варан посмотрел на него и спрашивает:
— Ты кто такой, навозник, что ли?
Жук-скарабей обиделся:
— Я — священный Жук- скарабей! В древние времена моими изображениями люди дворцы украшали.
Очень удивился Варан:
— Если ты такой знаменитый, так что же ты не во дворце живёшь, а в тёмной норе копошишься?
— Я-то? — растерялся Жук- скарабей.— Так у меня же, как вы справедливо заметили, ещё одно имя есть—Жук-навозник. Так вот я и того… Кое- что собираю здесь—есть-то надо…
Ухмыльнулся Варан.
— Вот и мне надо есть. А Песчанка удрала. Отвечай — куда она спряталась?
— Всё я тебе рассказал,— заскрипел Жук-навозник.— А этого не скажу. Я друзей не выдаю.
— Ты не скажешь — другие скажут, — зашипел Варан,— много вас тут в норе, приживальщиков. Эй, бабочки, Песчанку видели?
В норе Песчанки скрывались от жары и солнечного света ночные бабочки. Они сидели на стенке норы и поводили усиками.
— Мы ничего не видели. Мы ничего не слышали, мы ничего не знаем!—зашелестели бабочки.— Нас тронешь — поперхнёшься, подавишься, задохнёшься!
Варан и сам знал, что крылья у бабочек сухие, жёсткие и в пыльце. Стал продираться дальше. Видит—в от- норке птичка Каменка притаилась. Спрашивает её ласково:
— А ты, Каменка-плясунья, что в норе делаешь? А? Уж не бабочек ли ловишь?
— Нет,— отвечает Каменка,— у меня тут гнездо в отнорке, а в гнезде яички лежат.
— Ага, проговорилась! — обрадовался Варан.— Где гнездо? Давно яиц не глотал, даже охрип маленько. Сейчас горло своё смягчу!
Перетрусила Каменка, стала Варана упрашивать:
— Я,— говорит,— всё сделаю для тебя, только гнездо не трогай.
— Ладно,— отвечает Варан,— не трону твоего гнезда, если ты мне Песчанку покажешь. А не покажешь — берегись!
— Покажу, покажу,— запищала Каменка.— Вон в том отнорке она. Поторопись!
— Вот как я ловко тебя запугал! — обрадовался Варан.— Теперь-то уж Песчанка моя!
И полез, шипя, в отнорок. А Каменка смотрит вслед и хихикает. Она-то знает, кто там, в отнорке, сидит. Нарочно Варана туда послала, чтобы Песчанку спасти.
Чует Варан, что кто-то сидит в отнорке, а кто — не видно. Только хотел спросить, а его самого спрашивают:
— Ты кто такой?
— Я? — удивился Варан.— Я гроза сусликов и песчанок. Я самая большая ящерица в пустыне! Шшшш!!!
— А я,—слышит в ответ,— Хорь-перевязка! Гроза песчанок, сусликов и варанов!
Испугался Варан, заговорил шёпотом:
— Отдай мне мою Песчанку—я и уйду.
А Перевязка ему отвечает:
— Нет тут ничего твоего! Тут всё моё! Я тут охочусь! А ты — моя добыча!
Сцепились Варан с Перевязкой — пыль по подземным ходам заклубилась. Притихли все вокруг, слушают— кто кого? И Песчанка слушает. Она давно из норы вылезла, наверху сидит.
— Страх берёт, как дерутся,— шепчет Песчанка.—
Может, и их, хищников, страх возьмёт, отвадят друг друга от моей норы? Эх, зажила бы я спокойно, в ладу со всеми своими жильцами. Хорошие они у меня, никто Варану не выдал.
Тут под землёй драка кончилась, разбежались Перевязка и Варан в разные стороны. Варан рядом с Песчанкой высунулся из-под земли.
— Эй, Песчанка, куда Перевязка удрала?
— Влево! — испугалась Песчанка.
— Тогда мне вправо! — фыркнул Варан и запылил по пескам.
Тут и Перевязка выскочила из норки:
— Ау, Песчанка, куда Варан побежал?
— Вон в ту сторону побежал! — опять испугалась Песчанка.
— Раз в ту, то мне в другую! — взвизгнула Перевязка и ускакала.
Песчанка посмотрела им вслед, успокоилась—да и за дело. Траву зубами косить, в зубах в нору носить.
к оглавлению ↑
Черепаха
Странный след на песке — словно проехал игрушечный грузовик. Это проползла черепаха. Кончился её долгий зимний сон. Черепаха выползла из норы, в которой спала полгода, и отправилась искать свежую травку.
Вот бы удивились те, кто привык считать черепах медлительными,—черепаха почти бежала! Удивились бы и те, кто считает черепах неуклюжими,— черепаха ловко взбиралась на самые крутые склоны. Правда, однажды она сорвалась, скатилась вниз и перевернулась на спину. И тут бы удивились те, кто привык считать черепах неповоротливыми: черепаха вытянула шею, упёрлась головой в песок—раз! — и встала на ноги! И всё это было видно по её чётким следам.
А вот и сама черепаха. Бойко вышагивает по песку. На пути у неё ящерица—ушастая круглоголовка. Стоит на пяточках — горячо! — и хвостом обмахивается — жарко! Увидела черепаху—как разинет рот до ушей! И даже шире: в углах рта у неё раскрылись веером две красные складки, как уши. Рот с ушами!
Но черепаха даже в сторону не свернула. Знала, что круглоголовка только на вид страшная, а сама безобидная. И пугает она… со страху!
Заяц-песчаник встал столбиком — смотрит на черепаху. Тонкопалый суслик перестал песок рыть и тоже на черепаху смотрит. Саксаульная сойка промчалась мимо. Но черепаха на них не посмотрела. Скорее найти траву: полгода ведь не пила, не ела!
Встретилась на пути ящерица-агама. Надулась, поднялась на кривых ножках, на горле отвисла кожа — как синяя борода. И бока стали синими. Но и это черепаху не испугало — шагает себе напрямик!
Скорпиона не испугалась, фалангу не испугалась. Даже песчаного удав- чика не заметила, хотя он совсем рядом с нею прополз.
Но вот когда накрыла её тень орла, черепаха быстро спрятала в панцирь ноги и голову—словно юркнула в дом и дверь за собой захлопнула!
Орёл рухнул сверху. Скогтил черепаху, взлетел и понёс её к далёкой скале, где он всегда расправлялся со своей добычей. Но тут к нему бросился другой орёл и стал отнимать поживу. Орлы сцепились в воздухе, хрипло крича, а черепаха упала вниз — прямо в густую траву. В ту самую, которую так долго искала!
На память о приключении остались на панцире длинные царапины — следы орлиных когтей.
к оглавлению ↑
Разговоры в песках
ВОРОБЕЙ САКСАУЛЬНЫЙ И ВОРОБЕЙ ПУСТЫННЫЙ
— До чего, сосед, я хитро устроился — взял и свил гнездо в узком дуплишке! Мне теперь даже барханный кот не страшен!
— А я, сосед, ещё хитрее придумал. Я своё гнездо под орлиным гнездом свил! Мне теперь не то, что барханный кот, мне теперь даже каракал — пустынная рысь нипочём. Орлы моё гнездо теперь охраняют!
СЫЧ И УДОД
— Почему ты, Удод, без конца кричишь: «Худо-тут! Худо-тут!»
— А потому, Сыч, что тут хорошо!
— Вот и кричал бы тогда: «Хорошо-тут! Хорошо- тут!»
— Ишь ты какой! Чтобы другие удоды услышали и меня с хорошего места прогнали? Ни за что! «Худо- тут! Худо-тут!»
ЁЖ И ЧЕРЕПАХА
— Эй, Черепаха, а вдруг тебя Лиса схватит, а?
— А я, Еж, в свой костяной панцирь спрячусь и лапками вход захлопну. Лиса зубами пощёлкает и за тобой побежит.
— А я в колобок съёжусь и колючки выставлю. Лиса нос уколет, заплачет, да и уйдёт ни с чем.
ЗАЯЦ-ПЕСЧАНИК И МОХНОНОГИЙ ТУШКАНЧИК
— У тебя, Тушканчик, четыре лапы, а следы на песке только от двух. Ты куда две ноги подевал?
— А у тебя, Заяц, задние лапы на следах почему-то впереди передних. Может, ты хвостом вперёд бегаешь?
— Это у меня, Тушканчик, от скорости: так тороплюсь, что задние ноги передние обгоняют!
— И у меня, Заяц, от скорости: на одних задних скачу, чтобы передние не задерживали!
к оглавлению ↑
Загадочные истории
ПРОПАВШАЯ РУБАХА
Живёт в песках ящерица — сцинковый геккон. Очень красивый геккон. Особенно хороша у геккона кожа- рубаха— вся в золотых и медных чешуях-пуговицах. И штаны хоть куда: чешуйки, как рюшечки и оборочки.
Но всему свой срок: выцвела рубаха, запачкались штаны, протёрлись рукавчики на локотках. Пора одёжку менять.
Для геккона сменить костюм не задача. Надо укрыться в норку подальше от любопытных глаз, да и стянуть с себя лапками износившуюся кожицу-одежонку. А под ней уже готова новая: чистая, в блестящих чешуях, с белыми рюшечками и оборочками на штанах.
Геккон так и сделал: спрятался в тёмную норку и начал переодеваться. И вот геккон во всём новом.
Старой рубахи в норе нет. А старая где рубаха?
(Отгадка)
Старую рубаху, понятно, геккону ни в штопку, ни в стирку не сдать. Но и выбросить жалко!
Как только стянет её геккон с себя, так берёт в передние лапки, складывает в комочек, да и в рот! Съест целиком рубаху—ещё и оближется. Не пропадать же добру!
ГДЕ БЫ СПРЯТАТЬСЯ?
Ни густого деревца, ни зелёного кустика—один песок вокруг. Где же тут тень найти? Невозможно же в таком пекле жить, где от солнца укрыться? Как только обитатели песков не изжарятся?
(Отгадка)
Если бы обитатели песков не знали, куда от солнца прятаться, то многие бы и вправду изжарились заживо.
Песчанки, суслики, ночные бабочки, жуки прячутся в норы. Удавчики, сцинковые гекконы зарываются в глубь песка, во влажный слой. Мелкие птицы прячутся в норы, в колодцы, в тень камня. А орлы, бывает, кружат в тени высокого облака!
ЗАЧЕМ ТУШКАНЧИКУ ХВОСТ?
У тушканчика хвост вдвое длиннее тела: понятно, что он ему очень нужен. А зачем? Зачем тушканчику хвост?
У лошади хвост — мухобойка, у рыбы — весло, у дятла— подпорка. А у тушканчика? Мух ночью нет, плавать ему негде и по деревьям тушканчик, как дятел, не лазает. А хвост — длинней, чем у всех!
(Отгадка)
Сидит тушканчик на задних ножках, в передних держит веточку—обгладывает. А чтобы удобнее было сидеть — на хвост опирается. Хвост у него — ПОДПОРКА И ТОЛКАЧ — помогает при первом прыжке от песка оттолкнуться. А когда поскачет на двух ногах — а это труднее, чем прыгать на четырёх!—хвост помогает ему сохранять равновесие — хвост БАЛАНСИР. И это ещё не всё. На конце хвоста у тушканчика белая кисточка. Для друзей это УКАЗАТЕЛЬ — я тут, за мной! А для врагов — ОБМАНЩИК. Вильнёт на бегу белой кисточкой вправо, а сам прыгнет влево.
к оглавлению ↑
Кто что умеет
Ящерица-круглоголовка может в одну секунду в песок зарыться. Прижмётся к песку животом, задрожит, затрясётся и… «утонет»!
Пустынный козодой может пить… на лету! Пронесётся над самой лужей и подчерпнёт клювом воду.
Пустынная рысь каракал может сбить взлетевшую птицу лапой!
Черепаха может проспать в году восемь месяцев.
Тонкопалый суслик может учуять сквозь песок даже маленькую луковичку тюльпана. А как учует—раскопает и съест.
Песчаный удавчик умеет ползать под песком так же легко, как рыба плавать в воде.
Мохноногий канчик за пятнадцать минут может выкопать в песке нору длиной в полтора метра.
Жёлтый суслик может девять месяцев в году не пить и не есть.
Ушастый ёжик может съесть самую ядовитую змею, фалангу, скорпиона, ядовитого паука тарантула— и хоть бы что! Даже живот не заболит.
(Илл. Чарушина Н.)
Рассказ про обыкновенного воробья по имени Чив, жизнь которого полна забот и приключений. Он благополучно пережил зиму и радуется приходу весны. Пришло время позаботиться о потомстве.
Песенка под окном
Весной в лесах и полях поют мастера песен: соловьи, жаворонки. Люди слушают их, затаив дыхание. Я много знаю птичьих песен. Услышу — и сразу скажу, кто поёт. А нынче вот не угадал.
Проснулся я рано-рано. Вдруг слышу: за окном, за занавеской, птичка какая-то завозилась в кустах. Потом голосок, но такой приятный, будто две хрусталинки ударились друг о друга. А потом просто по-воробьиному: «Чив! Чив!»
Диво!
Хрусталинкой — воробьём, воробьём — хрусталинкой. Да всё горячей, всё быстрей, всё звонче!
Перебирал я в памяти все птичьи песни — нет, не слыхал такой никогда.
А птичка-невидимка не унимается: хрусталинкой — воробьём, воробьём хрусталинкой!
Тут уж и под тёплым одеялом не улежишь! Вскочил я, отдёрнул занавеску и вижу: сидит на кусте обыкновенный воробей! Старый знакомый! Чив Щипаный Затылок. Он всю зиму летал ко мне на подоконник за крошками. Но сейчас Чив не один, а с подружкой. Подружка спокойно сидит и пёрышки чистит. А Чиву не сидится. Он чирикает во всё горло и как заводной скачет вокруг подружки с ветки на ветку — со ступеньки на ступеньку. Тонкие ветки бьются одна о другую и звенят хрусталинками. Потому звенят, что дождевая вода замёрзла на них тонкими сосульками.
«Чив!» — воробей. «Дзень!» — сосулька.
И так это выходит хорошо и здорово, ей-ей, не хуже, чем у заслуженных певцов — соловьёв и жаворонков.
к оглавлению ↑
Воробьиные ночи
Всю зиму воробей Чив прожил в старой печной трубе. Долго тянулись страшные зимние ночи: стрелял мороз, ветер тряс трубу и сыпал сверху ледяную крупку. Зябли ножки, иней вырастал на пёрышках.
к оглавлению ↑
Великий день
Каждый день выше солнце. Каждая ночь хоть на воробьиный скок, а короче.
И вот пришёл он — Великий день: солнце поднялось так высоко, что заглянуло к Чиву в чёрную трубу.
к оглавлению ↑
Сосулькина вода
На крышах сосульки. Днём с сосулек капает вода. Это особая вода — сосулькина. Чив очень любит сосулькину воду. Перегнётся с карниза и ловко подхватит клювом сосулькину капельку, похожую на капельку солнца. Напившись воды, Чив начинает так отчаянно прыгать и чирикать, что прохожие останавливаются, улыбаются и говорят: «Ожил курилка!»
к оглавлению ↑
Весенняя баня
Чив пыжился, волочил крылышки, а хвост задирал. И вдруг увидал себя в снеговой лужице. Чив даже зажмурился: какой он взъерошенный и от сажи чёрный!
В луже он приседал, окунался с головой и бил по воде крылышками. Брызги летели вверх, и в брызгах горела радуга.
Из лужи Чив выскочил свеженький и чистенький. А вода в лужице стала чёрная как сажа.
к оглавлению ↑
Кап! Кап!
Кусты набрякли водой. На каждой ветке гирлянды капель. Сядет воробей — сверкающий дождь! Нагнётся пить, а капелька из-под самого носа кап! Воробей к другой, другая — кап!
Скок, скок воробей. Как, кап капельки.
к оглавлению ↑
Весенний звон
Схватил мороз. Каждая мокрая ветка оделась в ледяной чехольчик. Сел воробей на наклонный сучок — да и покатился вниз, как с горки. Синица тоже поскользнулась — повисла вниз головой. Ворона с лёту ухнула в самую гущину сучьев — вот наделала звону!
к оглавлению ↑
Перекувырк
Каждый день новость. В воздухе появились насекомые! Чив столбиком взлетел с крыши, схватил на лету жучишку и, сделав в воздухе перекувырк, опустился на трубу. Наелся Чив жуков и мух, и начали твориться с ним странные вещи. Он вдруг схватил за загривок своего старого друга Чирика и стал трепать его, как собака кошку.
Чирик орал, дрыгал ножками, бил крылышками. Но Чив трепал его и трепал, пока не выдрал у него клок перьев. А всю зиму они были друзьями. И воду пили с одной сосульки. И отмывались в соседних лужах. Только вода после Чирика стала не чёрная, а рыжая. Потому что всю зиму Чирик спал в щели кирпичной трубы.
А теперь всё пошло кувырком.
к оглавлению ↑
Ступеньки
Обвисшие ветви ивы похожи на зелёные волосы. На каждой волосинке узелки, узелки.
Это почки.
Дождевые капли скатываются по ветвям, весело прыгают с почки на почку. Так на одной ножке прыгают вниз по ступенькам ребята.
Ива сверкает и улыбается.
Зелёные бабочки
На тополях понатужились и лопнули почки. Из каждой почки, как бабочка из куколки, вылупился зелёный листик.
Воробьи расселись по ветвям и стали склёвывать клейких зелёных бабочек. Угощаются; один глазок вверх — нет ли ястреба, другой вниз — не лезет ли кошка?
к оглавлению ↑
Драчуны
От сосулькиной воды и солнца, от жуков и мух, от свежих листиков воробьи ошалели. Драки тут и там! Схватятся на крыше двое — к ним мчит дюжина. Вцепятся друг в друга, трепыхаются, кричат и пернатой гирляндой валятся с крыши на головы прохожих.
к оглавлению ↑
Дерево песен
Вечером все воробьи — битые и небитые — слетаются на особое дерево — дерево песен. Дружным хором провожают они день. Так, песней, провожают они каждый день весны.
Прохожие с удовольствием слушают воробьиный хор, улыбаются.
к оглавлению ↑
Переполох
Чив и его подружка Чука сложили гнездо в щели под карнизом. Выстлали его перьями, волосом, ватой, сеном и тряпочками. А Чука принесла фантик и два трамвайных билета: розовый и голубой. Получилось очень уютно. Чив вспоминал свою дымовую трубу и жалел, что раньше не догадался познакомиться с Чукой.
И вдруг — скрип, скрип, скрип! В люльке к карнизу поднимался штукатур. Поднялся и лопаточкой своей стал заделывать под карнизом щели.
Что тут началось! Все воробьи к нему скачут! Скачут по самому краю крыши, на все голоса ругают штукатура. Но штукатур не понимает воробьиного языка: замазывает щели да от воробьев лопаточкой отмахивается. А гнездо Чива и Чуки выбросил. Полетели по ветру перья, вата, волосы, сено и тряпочки. А фантик и билетики упали вниз.
к оглавлению ↑
Домик-люлька
Чив и Чука заняли скворечник. Ветер покачивал шест и вместе с шестом покачивал их новый домик. Чива укачивало, и он клевал носом. Чука не дремала: она опять наносила в гнездо перья, вату и сухие травники. И опять принесла фантик и трамвайные билетики.
к оглавлению ↑
Выселение
Вернулись с юга хозяева скворечника — серьёзные чёрные скворцы. Молча, деловито работая, они выбросили из скворечника сначала Чива и Чуку и наконец всё их гнездо. Опять полетели по ветру перья, вата, травинки, фантик и трамвайные билеты.
к оглавлению ↑
Лепестковая метель
Засвистывает метель. По улицам течёт белая позёмка яблоневых лепестков. А в тупичках вихри. Белые вихри из яблоневых лепестков.
Некогда!
Везде из-под застрех настырные голоса желторотых воробьят. Старые воробьихи — туда-сюда, вперёд-назад! Залетают в гнёзда, шарахаются назад.
Слышал Чива. Он сидел у старого гнезда — на заброшенной старой трубе. Сидел и чирикал не своим голосом. Потому что в клюве у него торчала гусеница, как папироса. И чирикал он не раскрывая рта, «сквозь зубы». Некогда!
Кончилась воробьиная весна. Хлопот полон рот!
(Илл Чарушина Е.)
| Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 | Картотека художественной литературы для подготовительной группы
| ||||||||