Сказки сквозь камни пьеса читать

Наброски, разрозненные детали, звуки, запахи и ассоциации — из всего этого сплетена канва «Ёжика в тумане», «Сказки сказок» и других работ режиссёра.

В начале была Марьина роща. А в Марьиной роще — деревянный дом, двор, тополь и мальчик, который много лет спустя воспоёт этот пейзаж в одном из главных своих мультфильмов. Речь, конечно, о режиссёре Юрии Норштейне и его мультфильме «Сказка сказок». Но обо всём по порядку.

Норштейн о себе

Автобиография режиссёра — сдержанная, всего две страницы. Родился в 1941 году в эвакуации, учился в художественной школе, потом — на курсах художников-аниматоров. С 1961-го работал на киностудии «Союзмультфильм». Там познакомился со своей будущей женой — художницей Франческой Ярбусовой (именно она нарисовала Ёжика, Лошадку и других неотделимых от нашего культурного кода персонажей).

Норштейн, по собственному признанию, не сразу полюбил мультипликацию. Даже хотел оставить киностудию и заняться искусством. Он так вспоминал: «Мои попытки поступить в художественные заведения оканчивались полным провалом. Как будто сама судьба показывала пальцем моё место в жизни». Отношение к режиссуре изменилось после прочтения книг Сергея Эйзенштейна.

Юрий Норштейн за работой, 1966. (РИА «Новости»)

«Своими учителями» Норштейн называет Андрея Рублёва, Рембрандта, Ван Гога, Гойю, древних художников, создавших наскальные рисунки в пещерах Альтамира и Ласко. Под влиянием этих и других мастеров мультфильмы Норштейна стали своего рода пособием по мировой живописи. Отсылки к шедеврам можно найти во многих кадрах.

Ёжик в тумане: и шут, и святой

«Азбукой и морфологией для мультипликации» Норштейн считает работы Пауля Клее — крупнейшего художника европейского авангарда. Казалось бы, что общего у «Маленького шута в трансе» Клее и эстетики «Ёжика в тумане»? Неподготовленному зрителю может показаться, что ничего. Но, по словам режиссёра, это произведение было «той мерой, которая удерживала фильм в эстетических границах, помогала нам с художником Франческой Ярбусовой не потерять дорогу и не провалиться в слащавость». Сам Клее давал ученикам задание: «Отправьте линию на прогулку». Его «Шут» — та самая линия на прогулке, художник нарисовал его, не отрывая руки от холста. Понимая эту логику, проще представить «скелеты» персонажей Норштейна, воображаемые каркасы, на которых держатся образы.

Пауль Клее «Маленький шут в трансе», 1929. (artchive.ru)

Другой шедевр, без которого был бы невозможен Ёжик, — «Спас Вседержитель». Норштейн сказал в одном интервью: «Когда мы рисовали Ежика, мы смотрели на «Спаса» Андрея Рублёва. Помните эту икону? Должно было быть ощущение всемирности героя. Его взгляд, движения, всё прочее. Я помню, когда мы снимали сцену его встречи с Медвежонком, подошёл мой коллега и товарищ Николай Серебряков, посмотрел на него и сказал: »Божий человек»».

Андрей Рублёв «Спас Вседержитель», фрагмент «Звенигородского чина», 1410-е. (Wikimedia Commons)

Кадр из м/ф «Ёжик в тумане», 1975. (kinopoisk.ru)

Мир вокруг Ёжика

Итак, главный герой мультфильма стал плодом противоречивого союза западного авангарда и древнерусской иконописи. А что насчёт пейзажа? В изображении природы видится ещё больше аллюзий. Например, трава, сквозь которую пробирается Ёжик и в которой забывает свой узелок, напоминает «Большой кусок луга» — одну из наиболее известных «натурных штудий» Альбрехта Дюрера.

Альбрехт Дюрер «Большой кусок луга», 1503. (Wikimedia Commons)

Кадр из м/ф «Ёжик в тумане», 1975. (kinopoisk.ru)

Сцена погружения Ёжика в реку вызывает несколько ассоциаций. Это и Лета, река забвения из древнегреческой мифологии, и картина прерафаэлита Джона Эверетта Милле «Офелия».

Джон Эверетт Милле «Офелия», 1851—1852. (Wikimedia Commons)

Кадр из м/ф «Ёжик в тумане», 1975. (kinopoisk.ru)

Но всё-таки краеугольный камень, на основе которого создаётся весь мир мультфильма, — восточное искусство. Деревья за пеленой тумана — возможно, «Сосновый лес» японского художника Хасэгавы Тохаку. Важен туман и в культуре Китая: мастера Поднебесной изображали его, когда хотели подчеркнуть неуловимость момента, беспрестанное течение жизни, отсутствие статичности в окружающем мире.

Хасэгава Тохаку «Сосновый лес», 16-й век. (Wikimedia Commons)

Кадр из м/ф «Ёжик в тумане», 1975. (kinopoisk.ru)

Влияние Востока прослеживается и в другом аспекте мультфильма. Режиссёр использовал ярусные декорации — как в китайском театре теней. Кроме того, рыба, которая появляется в сцене с рекой, была собрана из фрагментов полупрозрачной плёнки, крепившихся на шарниры. Примерно по такому же принципу собирается традиционная китайская кукла дракона.

Всем сказкам сказка

Другая важная работа Норштейна — «Сказка сказок». Режиссёр назвал мультфильм так же, как турецкий поэт Назым Хикмет — своё стихотворение, а неаполитанский писатель Джамбаттиста Базиле — сказочный сборник. Кроме того, режиссёр сам отмечал аналогию с «Песнью песней». «Фильм »Сказка сказок» дорог мне, потому что он связан с Марьиной рощей. Потому что я прожил здесь почти 25 лет. Потому что оттуда уехал». В анамнезе — Марьина роща, а на экране — вновь туман Востока.

Продолжение — на Diletant.media

Читайте также:

Заговор против Габсбургов

Мятеж на «Баунти»

На лыжах через Гренландию

Настал тот момент, когда поколение, выросшее на книгах Джоан Роулинг и фильмах по их мотивам, доросло до жанра «Двадцать лет спустя». Надо сказать, весьма печального и ничем не оправданного, кроме желания легкой наживы. При этом в случае с «Гарри Поттером» встреча будет хоть и абсолютно искусственной, все-таки не такой уж грустной — главные актеры франшизы еще слишком молоды, чтобы подводить итоги и с тоской оглядываться назад.

Пьеса уже обращалась к будущему, приквел «Фантастические твари» — к прошлому, поэтому новому проекту по «Гарри Поттеру» не оставалось ничего, кроме того, чтобы говорить о настоящем. Оно пошло по пути «Друзей» — фанатов ждет реюнион актеров в Хогвартсе, ностальгические разговоры, архивные съемки и интервью. В общем до эпохи «реюнионов» это называлось просто документальным фильмом, только с дополнительными плюшками и гораздо большим бюджетом.  

О себе он говорил: «Писать могу всё, кроме доносов». И действительно, писал сказки, пьесы, стихи, фельетоны, киносценарии, новеллы, сатирические репризы для Аркадия Райкина и кукольные представления для Сергея Образцова, балетные либретто и смешные подписи к картинкам в детских журналах.

Обладал уникальным чувством юмора, мог рассмешить таких искушённых острословов как Михаил Зощенко и Даниил Хармс. И в то же время он выглядел человеком очень закрытым: было в его судьбе такое, о чём особенно не поговоришь. Например, у него, преуспевающего советского писателя и драматурга, было белогвардейское прошлое.

Настоящая слава пришла к нему посмертно, через 25 лет. Его пьесы-сказки были экранизированы. Нет, пожалуй, сегодня в России такого человека среднего и зрелого возраста, который не помнил бы и не любил фильмы «Золушка», «Сказка о потерянном времени», «Тень», «Убить дракона», «Обыкновенное чудо», «Снежная королева». Эти фильмы сняты по мотивам произведений Евгения Шварца.

Будущий писатель и драматург Евгений Львович Шварц родился в 1886 году в Российской империи, в Казани. Его отец, медик по профессии, был большим любителем театра. Лев Шварц играл на скрипке, хорошо пел, играл в любительском театре. Отец репетировал роли дома, мать подавала реплики, маленький сын с восхищением наблюдал за чудесными превращениями отца то в римлянина, то в русского купца.

Сын Евгений очень рано почувствовал вкус литературного слова. Слово «писатель» до конца жизни было для него священным. Уже, будучи известным литератором, в свои зрелые годы он признавался, что у него язык не поворачивается называть себя писателем. Шутил, что драматургом уже можно.

Мать запомнила эпизод из детства сына: маленького Женю как-то спросили, кем он будет, когда вырастет. Сын долго молчал, потом лёг у маминых ног на ковёр и чуть слышно прошептал: «Романистом». Уже знал такое слово.

Однако до поры до времени это признание считалось в семье просто шуткой, и повзрослевший юноша Евгений Шварц поступил на юридический факультет Московского университета.

Началась Первая мировая война, и стало не до учёбы. После революции молодой человек воевал против новой власти в рядах корниловской армии. Участвовал в легендарном Ледяном походе. Был контужен.

Ещё до октябрьского переворота Евгений Шварц набирался опыта театральной жизни в любительских спектаклях, а в 1921 году с труппой маленького ростовского театрика приехал покорять Петроград.

Театрик сгинул, актёры разъехались по домам, а Шварц остался в этом городе, как он сам выражался «на цыпочках, с робкой улыбочкой» потихоньку подбираться к миру литературы. У него уже появились друзья среди писателей и поэтов. Первыми, кто поддержал его на новом поприще, были Корней Чуковский и Самуил Маршак. Правда, для начала, начинающему литератору пришлось писать фельетоны в газетах и журналах шахтёрского Донецка.

Только с 1924 года Шварц становится сотрудником уникального авторского коллектива редакции детской литературы Госиздата под руководством С. Маршака. Коллектив авторов создал подлинные шедевры детской литературы, которые и сегодня веселят и развлекают маленьких читателей. Тем более, что даже дедушки и бабушки, а также прабабушки и прадедушки помнят многие стихи и шутки-прибаутки наизусть.

Евгений Шварц очень быстро стал популярным автором не только детских стихотворений, но и детских пьес. Например, «Сказки о потерянном времени».

Жизнь, казалось бы, удалась. Но уникальный талант Шварца требовал дальнейшего развития. В начале 30-х годов в Ленинграде был создан новый театр — Театр комедии, главный режиссёр которого, Николай Акимов, заказал молодому драматургу пьесу на современную тематику по мотивам классических европейских сказок. Замысел был непростой. Но талант, мировоззрение Шварца и особенности личности дали уникальный результат.

Одна за другой были созданы пьесы-шедевры: «Голый король», «Тень», «Дракон» и «Обыкновенное чудо». Перемешивая фабулы классических европейских сказок, драматург создал аллегории и символы современных ему проблем. Да и сегодня пьесы живы и не сходят со сцены. Можно каждый год пересматривать замечательные фильмы Марка Захарова, снятые по мотивам пьес Шварца, и находить аналогии с сегодняшним днём. А цитировать Шварца можно сегодня тоже вполне уместно.

Шварц доказал своим современникам и далёким потомкам, что сюжеты, испытанные веками, содержат в себе вечные нравственные проблемы.

Для кого писал Евгений Шварц: для взрослых или для детей? Режиссёр Акимов, который сподвиг драматурга на создание таких оригинальных произведений, очень верно подметил, что написанная для взрослых пьеса «Обыкновенное чудо», имеет большой успех и на утренних спектаклях для детей. Такое очень редко бывает в жизни театров.

Что характерно, детским драматургом себя Шварц никогда не считал и шутливо гневался на своего режиссёра:

«Вы меня три раза обозвали детским драматургом, сами Вы детский драматург, милостивый государь!»

Конец 30-х в истории страны были очень непростыми. Многие друзья Евгения Шварца бесследно исчезли в ходе репрессий. Угроза ареста не раз висела и над ним.

Чтобы «остаться в строю» и просто выжить в это опасное время, Евгений Львович стал писать без опасных сказочных аллюзий. Пьесы «Тень» и «Дракон» в сороковые годы были сняты с репертуара театра.

Драматург правильно понял это предупреждение. Шварц стал писать сценарии к мультфильмам и к художественным фильмам. Это была тоже высококлассная работа: «Золушка», «Первоклассница», «Дон-Кихот», «Марья-искусница».

В послевоенные годы в драматургии Шварца стали усиливаться психологические мотивы. В это время появилась пьеса «Повесть о молодых супругах». Евгений Львович сам имел опыт неудачного первого брака, и в своей пьесе он попытался дать некоторые советы молодожёнам.

Автор серьёзно размышляет о том, как в бытовой круговерти буден не растерять тех драгоценных чувств, которые объединили людей в семью. Сегодня мы видим, что эта проблема стала даже актуальнее, чем в 50-е годы прошлого века.

Есть в творческом наследии драматурга ещё одна книга, над которой он работал последние годы своей жизни. Многие исследователи творчества Шварца считают её важнейшей. Как её назвать? Мы в затруднении.

Слова «дневник» и «мемуары» Евгений Львович не любил. Книга большая. 700 страниц документально-мемуарной прозы. Эта книга без иносказаний и аллегорий. Это откровенные мысли о прошлом и современном. За четыре года до смерти Шварц писал о себе в третьем лице:

«Без людей он жить не может… Всегда преувеличивая размеры собеседника и преуменьшая свои, он смотрит на человека как бы сквозь увеличительное стекло… И в этом взгляде… нашёл точку опоры. Он помог ему смотреть на людей как на явление, как на созданий Божьих».

Такая жизненная позиция и объясняет, вероятно, особенности его неповторимого творческого метода. Неслучайно в сказке «Обыкновенное чудо», которую драматург считал самой главной в своём творчестве, герой говорит такие слова:

«Сказка рассказывается… для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь».

Когда-то Бунин сказал о Чехове:

«До самой смерти росла его душа».

Эти же слова, наверно, можно сказать и о Шварце.

Какие бы проблемы драматург не ставил перед положительными героями своих пьес, с какими бы трудностями их не сталкивал, его герои всегда побеждают зло. И это вдохновляет по сей день режиссёров, актёров, зрителей и читателей.

Под конец жизни Шварц был признан классиком отечественной драматургии. Но он никогда не обольщался на свой счёт и знал, что официальному славословию доверять нельзя. Однажды он подарил другу свою книгу и подписал так: «Шварц, человек, тень».

Писатель Леонид Пантелеев оставил воспоминания о дружеских отношениях с Евгением Львовичем. Пантелееву был памятен их последний разговор.

«Испытываю судьбу, — говорил он со смущённой и даже какой-то виноватой усмешкой. — Подписался на тридцатитомное собрание Диккенса. Интересно, на каком томе это случится».

Драматург Евгений Шварц умер 15 января 1958 года в Ленинграде.

Афоризмы и цитаты Евгения Шварца

• Человека легче всего съесть, когда он болен или уехал.
• Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники.
• Связи связями, но надо же и совесть иметь.
• Очень вредно не ездить на бал, когда ты этого заслуживаешь.
• Когда-нибудь спросят, а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогу тебе сделать тебе ножку маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым.
• Эх, жалко — королевство маловато, разгуляться негде. Но ничего, я с соседями поссорюсь.
• Я встречал множество людей, которые не могут не писать, не могут не играть — и не писатели они, и не актёры.
• Лучшее украшение девушки — скромность и прозрачное платьице.
• Никому и ничему не верить — это смерть. Всё понимать — тоже смерть. А безразличие — хуже смерти.

Вот уже шестой год я вхожу в экспертный совет премии «Кульминация». Наша задача – из лонг-листа, предоставляемого российскими театральными конкурсами, семинарами и фестивалями, составить для жюри шорт-лист. Таким образом, раз в год мы садимся и читаем всю эту современную драматургию.

По итогам издается сборник самых современных пьес и рассылается по всем театрам страны – чтобы им было из чего выбрать.

Это было логичное решение: подводить итоги того, что представляют другие – более камерные, конкурсы, которые пылесосят новые таланты и новый материал для российских театров в течение года. Каждый, кто связан с театром, знает эту нарастающую проблему – отсутствие материала. Многие театры цепляются за нестареющую классику. Хотя порой правда заключается лишь в том, что «классические пьесы» – это тот самый материал, за который уже не надо платить автору.

Но в стране работают такие институции, как фестиваль «Любимовка», «Маленькая ремарка», Волошинский фестиваль, международный конкурс русскоязычной драматургии «Действующие лица», «Ремарка», всероссийский семинар драматургов «Авторская сцена», театральный фестиваль «Пять вечеров», программа «Первая читка», Международный конкурс драматургов «Евразия», конкурс современной драматургии «Исходное событие». Я неслучайно перечисляю их все – так как «Кульминация» становится не только конкурсом драматургов, но и неофициальным соревнованием для этих институций – кто работает качественней и у кого тоньше нюх на новое и прекрасное.

Мы уже не первый год читаем корпус поданных на «Кульминацию» текстов, и самое простое – впасть в режим grumpy old men и ворчать, ворчать, ворчать. Принципиальные моменты, тем не менее, каждый год только усугубляются, что не означает, конечно, что мы наблюдаем картину упадка и деградации русской драматургии. Просто есть какая-то системная ошибка у большинства новых авторов. Она называется «дописаться до мышей». Сейчас ведь куча всяких недорогих курсов «как писать сценарии», но очевидно, что курсов «как писать пьесы» отчаянно не хватает. А если они есть, то там не учат обращаться напрямую в небо.

Когда мы читаем «На дне», вообще-то нам наплевать, какие лавки были в ночлежке, нам глубоко все равно, был ли у «Бесприданницы» телефон или береста для письма. И вообще – то, о чем люди там, в этих старых, прекрасных пьесах думают и говорят – совершенно универсально. И эти сто лет – не помеха. А может быть – даже помощь. Архетипичные трагедии. Универсальные от слова «универсум», а не от количества гендеров. От слова «вселенная». Поэтому эти пьесы и живут столетия: потому что вопросы задаваемые – они вечные.

Если вы не хотите обращаться к вечности и в то же время сидеть с каменным лицом на сложных щах, то тогда нужно уточнить жанр, в котором вы работаете, потому что лёгкие театральные зрелища – тоже уважаемый, а главное – востребованный жанр. Вам туда. Молодые драматурги сразу хотят вывалить нам на головы все проблемы мира, да так, чтобы они были упакованы в максимально модный skin на манер рэп-причитаний.

Вот, скажем пьеса Микиты Ильинчика Dark Room. Для немодных граждан объясняю: dark room – это темная комната в гей-клубах, где можно заниматься сексом с незнакомцами полностью анонимно («даркрум» для гетеро в Берлине только один – в «Бергхайне», на десятки гейских – мы, гетеро, живем уныло). Вся пьеса – страдания юного гея-сироты, отданного на усыновление за границу. Модный статус жертвы, а также интернет-сайты, скриншоты и прочие скайпы вместо внятного текста. И тем более – вместо явной идеи. Так всегда случается, «когда твоя башка превращается во вселенскую простату» (цитата). Интересно, готов ли русский театр обменять заботу о душе на заботу о вселенской простате? Поклонение телесному низу вообще не в традициях русской литературы и театра. И дело не в призрачной «духовности» – на этом гейско-интернетном поле, например, фантастически точно сыграл Упырь Лихой с его «Славянскими Отаку».

В нынешней подборке новых пьес ощущается вместо обрыдлой «духовности» прямое обращение к духам. Вроде текста Олега Михайлова «Инау Китовой Бухты». От травмы по поводу смерти матери к изложению мифов и легенд туземных народов Сахалина, Камчатки и Чукотки. Айны, чукчи, коряки – тут много кто рассказывает сказки. Рассказал про всех. Только про Кутха не рассказал. А мёртвая мать – кукла. Бабушка Нупа, похожая на Джокера. «Обхватив друг друга, слились в Первую молнию Небесный змей и Богиня-Солнце». Но благодаря этим образам выстраивается какое-никакое повествование, где, наконец, нет места эсэмэскам, социальным сетям и цитатам из «Твиттера» – есть в этом что-то очень человечное.

А еще в нынешних пьесах очень много кукол, мёртвых матерей и отцов. Иногда мёртвая мать и кукла – это одно и то же. Присутствует интерес к психиатрии и психотерапии (Елена Ерпылева, «Тир. Правила игры»). Такое впечатление, что авторы, столкнувшись в жизни с курсом психотерапии, тут же бегут писать пьесу, дабы отработать свои травмы. Но в этом есть что-то мегаинфантильное. По количеству трупов, рассуждающих о судьбах России, конечно, чемпион Дмитрий Ретих («Шочимики – цветочная смерть»). Канва выглядит примерно так: «1826 год, Кронверк Петропавловской крепости. На деревянном помосте виселицы стоят пятеро. 1881 год, плац Семеновского полка. На деревянном помосте виселицы стоят пятеро. 1015 год, Киев. У жертвенной ямы сидят князья-братья Борис и Глеб», и так далее аж до 2826 года. 

Кроме проклятых матерей-кукол, рассуждающих о судьбах страны трупов, девочек-самоубийц, смартфонов и блогеров, мало кто обходится без мата. «Вадик проводит рукой по затылку, рассматривает руку. Возвращается к двери и выписывает на ней кровью – «ПИ», снова прикладывает руку к затылку, морщится, стонет, и выводит дальше – «ДА» (Дмитрий Богославский, «Катапульта»). Есть попытки синтезировать увиденное ранее («Аспирин», Надя Алексеева), где есть и «Приключения Карика и Вали» – они же «Дорогая, я уменьшил детей», и даже мюзиклы из «Петтсона и Финдуса», плюс речитатив, он же коллективный Оксимирон. Но тут хотя бы присутствует фантазия. Во всем остальном присутствует бесконечная «квартира в покосившейся трехэтажке», где ведутся бесконечные разговоры, перемежаемые взаимной агрессией (Татьяна Загдай, «Человек в закрытой комнате», Сергей Ермолин, «Стеклянная луна»).

Иногда квартира в трехэтажке принимает форму автобуса с тремя челночницами, которые едут на Север. И жанр разговоров в покосившейся трехэтажке приукрашивается фольклором народов Севера (Мария Малухина, «Полярная болезнь»). 1996 год, в автобусе едут три девушки – бесконечный нарратив. Бесконечные разговоры за жизнь не выше уровня потолка автобуса. И только песни аборигенов и сказания – глоток свежего воздуха в этом повествовании «Ныряет на дно ловкая выдра Яха’Ерв, хозяин реки, звенят капли воды, как веселый колокольчик…» Что-то много у нас в драматургическом конкурсном наборе аборигенов Крайнего Севера. Мне-то что – я тридцать лет на Крайнем Севере прожил, мне прикольно, но о чем-то это говорит. А о чем, не пойму – может, творчески просыпается Север? Крайний, как плоть.

Самая интересная пьеса конкурсного набора, наверное, тоже про Север и тоже про людей в обстоятельствах. Работа «Чёрная пурга» Анастасии Букреевой сразу даёт картину засыпанного снегом города, по которому бродит медведь с куском кабеля в пасти, символом, а не примитивной декорацией.

И всё, что говорят персонажи – практически каждая реплика – просится в цитаты. Как это было уже с «Человеком из Подольска» Данилова, пьесы, которая вовсе не про Подольск. Наличие таких персонажей, как «Мёртвый шахтер» и «Шахтёр, который умрет через две недели», жутковато актуально. Но, как вы понимаете, пьеса написана не вчера. И нет в этом никакой чернухи, за счет которой пытаются утвердиться менее талантливые авторы. Эта пьеса беременна юмором и удивительно доброй интонацией. «Девушка с золотыми волосами: – Ужасно – это когда нет интернета. Это самое ужасное. А когда наступает чёрная пурга – это ужаснее ужасного. Однажды одна женщина вышла на улицу, и её убило. А потом вышел её муж, и его тоже убило. А потом сына и дочь, собаку, кошку и волнистого попугайчика». А ещё внутри есть и игра, и абсурд – всё то, что отличает хороший текст от поделки по поводу. Это мой личный фаворит.

А ещё мы видим возвращение советско-американского жанра «производственная драма» в виде «Почтамта» Глеба Планкина. Обязательно с матом, ну и в пытошной в отделении полиции, конечно же, висит флаг России и портрет Путина. Вообще любую пьесу с матом можно даже не читать. Потому что автор, использующий мат, а) безнадежно устарел, б) у него нет художественных средств в принципе. И, конечно, можно не читать и не смотреть пьесы, где в ремарках «Из-за стены раздается ругань напополам с песней «Группа крови» группы «Кино» (П. Соколов, «Проверка»). До свиданья. Нужно ли объяснять, почему?

Но дело в том, что по традиции на «Кульминации», на шоу-празднике по поводу вручения наград, «брусникинцы» делают попурри из пьес-конкурсантов. И очень часто диву даёшься – как они умудряются выцепить из, казалось бы, совсем безнадёжных с точки зрения автора (меня) пьес что-то совершенно новое и поразительное. Что говорит о том, что театр – это гораздо более сложное явление, чем отдельные его составляющие. Одна из которых – пьеса как таковая, написанная на бумаге. Или на айпаде. Или в смартфоне. Или на чём там они пьесы теперь пишут.