Сказка время всегда хорошее слушать

Главные герои

Другие персонажи

Ясным апрельским утром 2018 года Оля нехотя собиралась в школу. Тем же самым занимался и ее ровесник Витя, но только в 1980 году. Витя был круглым отличником, председателем совета отряда, и в тот день ему предстоял серьезный разговор с завучем Тамарой Васильевной по прозвищу Васса и пионервожатой Танечкой. На повестке дня стояло вопиющее аморальное поведение Жени Архипова, угостившего одноклассников пасхальным куличом, который испекла его бабушка. Для пионера подобное поведение было непростительно.

У Оли были совершенно иные проблемы. На контрольной по математике учительница не дала детям пользоваться гаджетами, и они впервые писали ее ручкой на листке бумаги – «просто как в доисторические времена». После урока форум всей параллели пятиклассников буквально гудел от возмущения. У каждого пользователя был свой ник, но никто не знал, за кем он закреплен, ведь «ник — это наисекретнейшая информация». К примеру, Оля была зарегистрирована как Синичка, но об этом знали только самые верные друзья. Но самое ужасное было впереди – предстоящие экзамены «будут проходить не в виде тестов, а устно». Для школьников, не мыслящих свою жизнь без гаджетов, это было большим ударом.

Ситуация с Архиповым вышла серьезная: Васса требовала, чтобы Женя признал свою бабушку глупой, недалекой женщиной, а он наотрез отказался сделать это. Подобное поведение грозило исключением из школы, проблемами по партийной части у Жениных родителей. Единственный шанс «уцелеть — публично покаяться и признать ошибки».

Но неожиданно все изменилось: Оля оказалась в далеком 1980 году, в то время как Витя очутился в самом настоящем будущем – в 2018 году. Детям пришлось совсем непросто привыкать к новым и совершенно непонятным для них реалиям. Если Оля быстро смогла подстроиться под изменившиеся условия, то Витя долгое время считал, что у него «горячечный бред».

Путеводителем Оли в новую жизнь стала девочка Ира, которая подробно ввела подругу в курс дела. Узнав, с какими проблемами столкнулся Женя Архипов, Оля стала всячески ему помогать. Она оказалась единственным человеком, кто выступил против его исключения из рядов пионеров. Неудивительно, что между ребятами завязалась крепкая дружба.

Тем временем Витя с помощью своего нового друга Ястреба осваивал технические новинки и помогал одноклассникам в подготовке к устным экзаменам, учил «не бояться говорить вслух». Однажды Витя увидел бомжа, который до боли напомнил ему Женю Архипова. Мальчик понял, что его одноклассник, бывший отличник и большой умница, скатился по наклонной только потому, что он, Витя Шевченко, когда-то не заступился за него перед завучем. Мальчик понял, что нужно вернуться в прошлое и «срочно, срочно спасать Женьку». Витя вернулся в родной 1980-й год, а Оля – в 2018-й. Каждому из них удалось справиться с поставленными задачами: Витя спас на собрании Женю, а Оля подготовила ребят к предстоящим устным экзаменам. Так на собственном опыте ребята поняли, что «время всегда хорошее».

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

– Недавно я смотрел в театре спектакль «Я хочу в школу!», поставленный по вашей книге, и мне интересны ваши впечатления от него.

Евгения Пастернак (далее ‒ Е.П.): Мы были на премьере, и впечатление, конечно, совершенно оглушающее. Это был первый в моей жизни случай, когда я вышла из зала и сказала: «Что-то мне слишком быстро». Обычно мне все «слишком медленно» и всегда хочется темпу добавить, а тут я совершенно обалдевшая сидела весь спектакль. Нам очень нравится режиссер, и мне кажется, что дух книги он передал.

– Есть какие-то моменты книги, не вошедшие в спектакль, которые вы хотели бы туда добавить?

Андрей Жвалевский (далее ‒ А.Ж.): Конечно, есть то, что не вошло в эту постановку, но добавить ничего не хочется. Может быть, наоборот, что-то еще убрать.

Е.П. На самом деле впихнуть книгу в спектакль вообще невозможно.

А.Ж. Можно сделать пьесу из рассказа, а из толстой книги – принципиально невозможно. Обязательно надо много выкидывать. И режиссер правильно сделал.

Е.П. Но поскольку инсценировку писал режиссер, а не мы, то это его видение. Мы бы, наверное, сделали немножко по-другому, но сколько людей – столько мнений. Поэтому у режиссера получился очень хороший спектакль.

А.Ж. Нам понравилось.

– Я заметил, что в спектакле «вырезали» всех персонажей-родителей – при том, что в книге их было довольно много.

Е.П. Они просто не влезли, там и так огромное число актеров. На самом деле это была катастрофа: спектакль сокращали за две недели до премьеры, потому что даже в урезанной версии он шел три часа. И интриги-то героев в него с трудом впихнулись.

– Во время репетиций вы общались с режиссером?

А.Ж. И с режиссером, и с актерами, и продолжаем общаться. Режиссер Александр Баркар в минском ТЮЗе будет теперь ставить спектакль по другой нашей книжке – «Смерть мертвым душам». Интересно, что получится, потому что это будет спектакль на белорусском языке, в котором половина действующих лиц – библиотечные книги. Причем там будут уже не только русские классики, но и белорусские. И мы сейчас чуть-чуть помогаем с инсценировкой.

– В одном из отзывов в интернете на спектакль «Я хочу в школу!» кто-то написал: «Как же надо ненавидеть учителей и школу, чтобы поставить подобный спектакль»…

Е.П. Когда книга «Я хочу в школу!» только что вышла, кто-то нас спросил: «А вы не боитесь, что этой книгой развалите систему образования?» Мы сказали, что очень на это надеемся.

А.Ж. Но учителей мы на самом деле любим. В книге об этом написано в первой строке – она начинается с посвящения учителям. Собственно, у меня и мама учитель, и старшая дочь уже учитель, и для нас это, можно сказать, семейная профессия. Но мы не любим людей, которые оказались в школе случайно или которых сломала система.

Е.П. Нет, таких учителей, как Злыдня, я ненавижу.

А.Ж. Да, естественно. Но их мало.

Е.П. Но они есть.

А.Ж. Они есть.

– А когда вы сами учились в школе, у вас были такие «злыдни»?

Е.П. Таких злыдней, как Злыдня, наверное, не было. Но в параллели была: мне повезло, что в моем классе эта учительница не вела. Это абсолютно распространенный типаж. И в каждой школе есть «Анастасия Львовна», которая будет всегда улыбаться и делать гадости. Кстати, с Анастасиями Львовнами я сталкивалась…

А.Ж. Гораздо чаще, чем со «злыднями».

Е.П. …и дочка моя старшая.

А.Ж. Да и я сталкивался.

Е.П. Когда она нежно улыбается, а на самом деле манипулирует. И это еще страшнее, лучше уж орать открыто.

– А были у вас в школе любимые учителя?

А.Ж. У меня был любимым учитель физики, благодаря которому я поступил на физфак и стал физиком. Но, наверное, это все.

Е.П. У меня тоже был очень хороший учитель физики, и я тоже физфак закончила. И еще была прекрасная учительница русского языка и литературы. Вообще, хороших учителей больше, чем плохих. Но просто…

А.Ж. Плохие заметнее, как всегда.

Е.П. Да.

– Вопрос про книгу «Я хочу в школу!»: существовала ли реально такая необычная школа № 34 и есть ли прототипы ваших персонажей?

А.Ж. Нет. Более того, мы думали, что таких школ как та, которую мы описали, вообще не бывает и быть не может. И только потом, когда книга вышла, нам стали показывать похожие школы.

Е.П. По большому счету, сейчас никто не знает, какой должна быть школа, потому что реальность меняется очень быстро. А с учетом того, что школа должна готовить к будущему, естественно, все в полной растерянности, чему вас учить…

– Еще сложно набрать в школу столько гениев, сколько было в 34-й.

А.Ж. Очень важно, что там гений только один – Молчун.

Е.П. Все остальные – обычные дети.

А.Ж. Это нам и хотелось показать, что вы все – гении. Ребенок, который приходит в первый класс, как правило, хочет и любит учиться. Стремление узнать что-то новое заложено в детях природой. Но для людей семи-восьми лет неестественно сидеть рядами за партами и весь урок молчать.

Е.П. Мне очень нравится, как Дима Зицер говорит: тишина на уроке может быть только в одном случае ‒ если урок проходит на кладбище… У каждого человека ‒ свой талант. У меня есть две любимые карикатуры. На одной лампочка рассказывает компьютерам, как устроена свечка. Это пародия на модель современной школы. На второй сидит комиссия и говорит зверям – жирафу, бегемоту, еще кому-то: мы будем вас оценивать по умению лазить на дерево.

А.Ж. Есть известное высказывание Эйнштейна: если рыбу оценивать по умению лазить на дерево, то любая рыба окажется идиотом.

Е.П. У каждого из детей есть что-то, в чем он лучше всех. Задача школы – найти это что-то в каждом, а не пытаться всех построить и одинаково оценить. Единственный важный критерий образованности, по которому невозможно поставить оценки, – это желание и умение учиться. Потому что вы будете учиться не 10 лет, а всю жизнь.

А.Ж. Простой пример. 11 лет назад у тех, кто поступал в первый класс, не было ни смартфонов, ни планшетов. А теперь кто-то из этих детей уже пошел работать специалистом по рекламе в соцсетях. В первом классе его невозможно было этому научить, потому что не было социальных сетей. И так же нынешние первоклассники будут заниматься тем, чего сейчас еще не существует…

– Как вы думаете, по какой еще из ваших книг хорошо было бы поставить спектакль или снять фильм?

А.Ж. Мы пока больше думаем про спектакли, нам это нравится. А фильм было бы хорошо снять по «Открытому финалу». На Западе сейчас много «танцевальных» фильмов – с современными уличными танцами.

Е.П. Я вообще люблю диснеевские подростковые фильмы про какие-нибудь виды спорта. У меня дочка занимается фигурным катанием, и мы с ней смотрели фильм про фигуристов. Понятно, что там показан достаточно мягкий вариант мира спорта, без жесткости, которая есть в реальном спорте. И если бы можно было сделать такое кино про наши бальные танцы, это было бы очень красиво.

– В сети «ВКонтакте» у вас есть группа тест-читателей. Что это такое, как вы отбираете участников и легко ли туда попасть?

Е.П. В группу тест-читателей мы принимаем любого, кто туда «постучится». Группа закрытая исключительно из тех соображений, чтобы наши тексты, которые там выкладываются, не индексировались в поисковых системах и не гуляли по Сети. Мы показываем читателям черновики наших книг и просим написать отзыв о них.

А.Ж. Конечно, это не самый первый черновик – его мы читаем сами и сами выправляем. Но чего-то мы не видим.

Е.П. В каждой книге у нас есть какие-то косяки. Иногда мы что-то придумываем, но забываем об этом написать. Например, в последней книге у нас папа главного героя дружит с мэром города. И в какой-то момент, в середине книги, он вдруг просто приезжает среди ночи к мэру домой. Мы-то, авторы, знаем, что они одноклассники, – просто забыли об этом сказать. А у читателя, естественно, это вызывает недоумение: ни фига себе, какой крутой журналист!

– Сложно ли переписывать уже законченную книгу, когда набирается много значительной правки?

Е.П. Значительной обычно нет. Но если, скажем, десять человек говорят: «В этом месте непонятно», то мы понимаем – что-то мы упустили.

А.Ж. Иногда нам просто в голову не приходит, что какие-то вещи надо объяснять. Скажем, в книге «Пока я на краю» все взрослые читатели очень хотели узнать, как Яков (один из героев) зарабатывал деньги. А нам это было неважно – как, кстати, и подросткам, которые текст читали. Зато все подростки требовали объяснить, почему у главных героев такие клички – Панта, Хантер… Нам казалось – какая разница, клички и клички. Но пришлось объяснять.

– Можете ли вы предсказать успех вашей будущей книги?

А.Ж. Нет, не можем.

Е.П. Для этого у нас и существуют тест-читатели. Когда книжку до ее выхода в свет читают 200–300 человек, они дают нам обратную связь и обычно указывают на все неточности в тексте. Хотя, конечно, не все предсказуемо. В книге «Пока я на краю» ‒ о подростковом самоубийстве ‒ есть героиня лесбиянка. И нам казалось, что нас за это четвертуют. А знаете, какая была главная претензия взрослых к этой книге? Что девочка после 9-го класса уходит из школы.

А.Ж. Да, это оказалось там самым «страшным». Но мы не стали ничего менять, потому что это наша принципиальная позиция. Мы считаем, что ничего страшного в таком уходе из школы нет. Потому что высшее образование сейчас ничего не гарантирует. И оно вообще не обязательно для того, чтобы стать счастливым человеком.

– Расскажите, с чего вы обычно начинаете работу над новой книгой?

Е.П. С идеи. Последнюю нашу книжку, «Минус один», мы придумали, когда летели в самолете. Но это было абсолютное озарение: буквально за три фразы мы придумали главную интригу, и из нее мгновенно выросла новая книжка. Там очень простая и понятная мысль, но если ее расскажешь, то «сдашь» весь сюжет.

А.Ж. И половина удовольствия от чтения потеряется.

– Меняетесь ли вы сами после написанных книг?

А.Ж. Конечно. Например, после книги «Охота на василиска» я мало того что перестал употреблять алкоголь, так еще и сбросил 20 кг веса. Тогда мы, работая над книгой, поговорили с психологами и наркологами о зависимостях, о том, что зависимость от еды – такая же зависимость, как от наркотиков. Но только, может быть, она не так выражена.

Е.П. Она не такая вредная, от этого все-таки не умирают.

А.Ж. От лишнего веса тоже умирают, диабет можно получить раньше. Просто это не так ярко видно. Всегда надо решать проблему, а не заедать и запивать ее.

Е.П. Книги «Охота на василиска» и «Пока я на краю» психологически были для нас самыми тяжелыми – из-за тем.

– Первые книги у вас были с хорошим концом – например, «Правдивая история Деда Мороза». Сейчас они стали гораздо серьезнее…

А.Ж. Взрослеем.

Е.П. Но наша новая книга, «Сиамцы», очень легкая. Она про любовь и с хорошим концом. Мы тоже устали серьезных тем.

А.Ж. Мы их чередуем: после жесткого «Василиска» у нас была абсолютно детская волшебная сказка «Бежим отсюда!» – про прекрасных школьников, у которых директором работает ведьма.

Е.П. После «Василиска» мы очень долго отходили. И потом шутили, что полгода провели «на наркотиках» – внутри этой темы и с постоянным общением с наркоспециалистами.

А.Ж. Они спокойно говорят совершенно чудовищные вещи, которые тоже надо научиться спокойно воспринимать.

Е.П. Знаете, что самое страшное было? Я ведь тоже мама подростков, и у меня был один вопрос: что мне делать, если я узнаю, что ребенок употребляет наркотики? И нарколог сказала: «Надо обнять ребенка и сказать: я тебя очень люблю».

А.Ж. «Мне не нравится, что ты делаешь, мне больно от этого, но я тебя все равно поддерживаю».

Е.П. Я пыталась принять эту мысль очень долго. Несколько месяцев… Чисто психологически это единственно правильный ход, потому что запрещать бессмысленно.

– Вы встречались специально с такими подростками?

Е.П. С подростками нет. Честно говоря, духу не хватило. Я знала живьем одного, но он не наркоман, а игроман. Он играет в азартные игры в казино. И это человек, который врет. Вообще это главная черта наркомана – врут они потрясающе убедительно.

А.Ж. И он сам в свою выдумку верит. У любого человека с зависимостью есть всего одна цель. И даже если он будет знать, что его за это очень сильно накажут, он все равно не остановится.

Е.П. Он может перед тобой на колени встать. Все что угодно ‒ ради того, чтобы ты ему дал деньги или еще что-то. И, честно говоря, это страшно.

А.Ж. Ой, давайте лучше к другой теме.

– В ваших книгах всегда присутствует сленг. Его не слишком много, но и не мало. Как вы решаете, когда его нужно использовать?

Е.П. Со сленгом очень тяжело. Мы себя в нем ограничиваем по двум причинам. Во-первых, мы для себя решили, что сленг в прямой речи героев может быть, потому что семиклассник должен говорить как семиклассник. Но в авторской речи мы его себе позволить не можем. Хотя иногда жаль, я бы оставляла. А во вторых, у сленга есть одна очень неприятная особенность: он везде очень разный. В Питере ‒ один, в Екатеринбурге ‒ другой, в Минске ‒ третий. Когда мы начинаем активно его использовать, половина народа нас просто не понимает. Мы-то пишем, естественно, на минском, потому что вокруг нас минские школьники и они так общаются. А московские школьники потом возмущаются, что «мы так не говорим». Начинаем разбираться и выясняем, что это действительно «белоруссизм».

А.Ж. Но сленг и со временем меняется: проходит пять лет, и так уже никто не говорит. Поэтому с ним надо быть очень аккуратным. Но при этом мы его не боимся. Если он нужен, значит, должен быть.

– Я заметил, что в ваших книгах среди главных героев девочек больше, чем мальчиков.

А.Ж. А все почему? Потому что Женя главнее, она мне приказывает. На диктофоне не будет видно, а она сейчас смеется. В последней книге мы «исправимся». Женя даже жаловалась, что «Минус один» – больше моя книга, чем ее. Там кроме мамы есть девочки «на подхвате», но главный герой – мальчик, и его друг – мальчик. И про папу очень много.

– Есть ли у вас книга, которая была написана очень быстро и легко?

Е.П. Нет. Есть, наоборот, самая «длиннописавшаяся» книга – «Смерть мертвым душам». Потому что мы сделали две тактические ошибки. Одна ‒ «мистическая»: мы начали очень много рассказывать про книгу в процессе написания, а это плохая примета – говорят, так делать нельзя. А вторая ‒ совершенно практическая: мы решили, что мы крутые.

А.Ж. Мы изменили подход. Обычно, когда мы придумываем книгу, то после идеи следующий этап – это составление плана. Мы должны понять, куда мы придем. Начальную и конечную точку мы должны знать совершенно четко.

Е.П. Но есть книжка Стивена Кинга «Как писать книги», где он советует совершенно другой подход. Кинг советует брать героя и ставить его в какую-то чудовищную ситуацию.

А.Ж. Например, со второго этажа течет кровь. И все. А дальше пускай герой выпутывается, а вы за ним записывайте. Мы пытались так написать. Но не смогли.

Е.П. Написали семь глав, а потом все вычеркивали и выкидывали. Через полгода мы поняли, что нам все равно нужен план. И начали писать заново.

Беседу вел Иван Дёмин
Фото Галины Соловьевой

Иван Дёмин, обладатель диплома «Книжный эксперт XXI века», член детской редакции «Папмамбука», 12 лет, г. Москва.

Книги Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак

Рассказ Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак «Время всегда хорошее» напоминает читателям о вечных ценностях, таких как доброта, дружба, верность. Фантастическая история написана соавторами в 2008 году. Идея повести родилась после того, как Евгения Пастернак пыталась объяснить своей дочери, что такое школьная форма и пионерский галстук. Произведение «Время всегда хорошее» в кратком содержании и целиком можно прочесть онлайн в интернете.

Аннотация к книге

Автор повести Андрей Жвалевский — белорусский писатель, драматург и сценарист. Книга «Жизнь всегда хорошая» затрагивает вечные вопросы истинных человеческих ценностей, заставляет задуматься детей и взрослых о прошлом и будущем, поразмыслить над тем, важно ли, в какую эпоху живёт человек, или многое зависит от него самого.

Основные проблемы, описанные в произведении:

• бесполезное провождение времени подростков за компьютером;
• неумение общаться друг с другом, глядя глаза в глаза, без электронных устройств;
• отсутствие фантазии;
• ограниченное мышление.

Главы книги оформлены в виде записей дневника по датам. Повествование ведётся от первых лиц главных героев сказки — Оли и Вити. Повесть рекомендована для чтения детям среднего и старшего школьного возраста, а также их родителям.

Действующие лица

Двое главных героев «Время всегда хорошее» — обычные школьники, девочка Оля и мальчик Витя. Характеристика персонажей:

Оля Воробьёва (ник Синичка) — ученица шестого класса, добрая и отзывчивая девочка.

Витя Шевченко — пятиклассник, пионер, отличник, благородный мальчик с чувством ответственности.

Как и все подростки, они ходят в школу, общаются со сверстниками, радуются и огорчаются. Только Оля живёт в 2018 году, а Витя — мальчик из далёкого 1980 года.

Краткий пересказ произведения

Обычная жизнь пятиклассницы Оли не обходится без ежедневного общения с гаджетами. Для друзей виртуального пространства Оля придумала ник Синичка. Ник — это страшная тайна, никто из окружения Оли не должен его узнать.

У Вити, живущему в 1980 году, тоже много друзей. Товарищи много времени проводят вместе, обсуждая свои подростковые радости и проблемы.

Во время ночного сна сказочным образом Оля и Витя меняются временами: девочка переносится в 1980 год, а мальчик попадает в 2018 год. Для Оли переселение в прошлое становится похожим на одну из компьютерных игр, где нужно пройти несколько уровней, чтобы вернуться домой. Витя же, оказавшийся в будущем, сильно растерян и долго не может освоиться среди непонятно говорящих сверстников и новинок технического прогресса.

Привыкнув к новым условиям, ребята сталкиваются с проблемами, каждый — в своём новом времени.

Оля изо всех сил пытается помочь мальчику — пионеру Жене, угостившему одноклассников пасхальным куличом, который испекла для него бабушка. Поступок Жени вызвал резкую критику и осуждение в пионерских кругах, ведь в советское время шли гонения на религиозные убеждения и пропагандировался атеизм. Девочке из будущего сложно понять причину негативного отношения к Жене, её попытки защитить нового товарища от нападок не увенчались успехом. Жене грозит исключение из пионерских рядов.

Витя в 2018 году занят решением совсем других сложностей. Мальчик из советского времени с удивлением выясняет, что дети будущего совершенно не умеют общаться, им сложно даже просто поддерживать беседу. Шокирующим известием для новых друзей Вити становится необходимость сдавать экзамены не привычным компьютерным тестированием, а в устной форме. Ребята в замешательстве, но Витя организовывает клуб, где дети начинают учиться разговаривать друг с другом, высказывать и объяснять свои мысли и чувства.

Затем дети вновь меняются местами, каждый возвращается в своё время. Оля переживает, что не успела помочь Жене.

Повесть изучается в школьной программе на факультативных уроках литературы. По желанию школьники могут использовать сюжетную линию для написания сочинения.

Книга А. Жвалевского позволяет посмотреть на повседневную жизнь современных подростков в другом ракурсе. Чтение помогает осознать многогранность окружающего мира и важность поступков каждого человека, способного проявлять лучшие свои качества.

Отзывы читателей

Хорошие современные книги встречаются не так часто. Повесть А. Жвалевского — из таких редко попадающихся книг. Прочитать её можно бесплатно в интернете. Чтение будет полезным и интересным и детям, и их родителям.

Екатерина Ивановна

Книга о мальчике Вите и девочке Оле из разных времён. Легко читается, на одном дыхании. Из книги я много узнала о детстве моих родителей. Рекомендую почитать всем.

Алёна

Книга Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак в 2010 году заняла третье место при подведении итогов национальной премии на лучшую книгу для детей, поэтому я решила ее прочесть. Сюжет книги таков: девочка Оля из 2018 года и мальчик Витя из 1980 меняются местами. Прочитав книгу, можно убедиться, что настоящая дружба творит чудеса.

Антонина Александровна

Предыдущая

«Что такое любовь?» — задает вопрос в темноте взрослый мужской голос. Так начинается фильм. Юг России, наши дни. Видимо, пионерлагерь, в котором педагог, смахивающий на физрука, проводит воспитательную беседу с десятком подростков. В ответ возникают разные реплики. Например, «Любовь — это чипсы». Но педагог невозмутим. Он читает, подглядывая в телефон, тринадцатую главу из Первого послания апостола Павла, которую прозвали «Гимном любви». Про то, что «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится»… ну, и так далее. Тема ребят волнует, они даже начинают вслух обсуждать: «Правда, вот как понять, того я парня выбрала или нет?» Педагог продолжает читать, игнорируя вопрошания.

С такой интонацией возвращается к зрителю Николай Хомерики с авторским фильмом, которых он не делал практически десять лет. Да не просто возвращается: «Море волнуется раз» в этом году стал победителем «Кинотавра».

Дискотека всё в том же вроде бы пионерлагере. Слова «видимо» и «вроде бы» мне придется часто употреблять, потому что этот фильм во многом создан в виде притчи: многие детали весьма условны. То снег пойдет под Геленджиком в августе, то рай на Земле ненадолго возникнет, на что режиссер с оператором нам укажут сильно размытым фоном и благостной музыкой. Но пока, на дискотеке, музыка не благостная — звучит «Девочка, танцуй» коллектива под названием «ARTIK & ASTI». Это та песня, где «Номер его в блок / В Инстаграме в бан. / Он явно не тот, / Кто был Богом дан». Девочки с блестками на висках, с сережками в форме сердечек, их руки согнуты в локтях, ладони стремятся к небу. То чуть-чуть приседая, то выпрямляясь, они переминаются с ноги на ногу. Но вот главная героиня Саша (только что танцевавшая со спортсменом) застывает, встретившись взглядом с Колей — кудрявым пареньком, который грызёт шоколадку, опершись на стенку. 

Главную роль сыграла Ольга Бодрова (дочь Сергея Бодрова-младшего, актриса театра «Мастерская Петра Фоменко»), для нее это дебют в большом кино. Дебют, который закончился призом за лучшую женскую роль на всё том же «Кинотавре». Коля — Валерий Степанов, выпускник Московской театральной школы Олега Табакова, студент ГИТИСа.

Следующий кадр: Саша и Коля едут на грузовике вдоль черноморских пейзажей. Видимо, познакомившись в пионерлагере, они решили проверить свои чувства на прочность (или просто интересно провести время) и теперь едут в дом (точнее, на дачу) Колиной бабушки. Дом находится в лесу. В нем нет туалета и душа, но есть старая одежда, неработающие радио и печка и главное — крыша над головой. Ребята запаслись консервами, сгущенкой и крабовыми палочками — не пропадут! 

Другой вопрос — сохранят ли они «свежесть чувств»? Ведь игра во взрослых связана не только с тем, что Саша носит ремень с надписью Moschino (скорее всего, подделку, на что указывают другие элементы ее одежды и плохонький телефон), но и с обзывательствами «дурой» и «давалкой». При том что в остальные моменты хочется делиться с любимым человеком половинкой последнего печенья, отдавать ему свою куртку, чтобы согреть, ну и вообще — жить ради любимого. Только не всегда получается. 

Любопытно и необычно на протяжении двух часов следить за двумя персонажами. Вот что сказал Николай Хомерики в интервью журналу «Сеанс» по этому поводу: «Я устал от больших съемок. Может, подсознательно думал, что чем сложнее конструкция, тем сложнее будет искать деньги, и поэтому хотелось сконцентрироваться на минимальном количестве актеров и объектов. Я начал с героев. Придумал, какими они будут, потом придумал тех, с кем они встречаются, но даже с четырьмя актерами и двумя объектами было сложно найти финансирование». Два объекта — это два дома, две дачи в сказочном летнем лесу. Николай Хомерики: «Я хотел какое-то подобие субтропиков, это связано с моим детством, которое прошло в Абхазии и Сочи. В Абхазии снимать сложно и опасно даже без пандемии, а с пандемией — втройне. А в Сочи просто очень дорого, да и там всё застроено, нам же был нужен живой участок. Методом исключения оказалось, что российские субтропики заканчиваются в Геленджике».

Не последнюю роль в этом фильме играют герои Юлии Ауг и Андрея Смолякова: в середине фильма, уже став одним целым, Саша и Коля выясняют, что те — их соседи. И, конечно, очень важна фигура оператора — Николая Желудовича, который умело превращает происходящее то ли в притчу, то ли в сказку, то ли и в то, и в другое сразу. Николай снимал много документальных проектов — например, «Норильск. От первого лица» с Александром Расторгуевым. Несмотря на то, что они с Николаем Хомерики до этого не работали вместе (режиссер, как он сам признается, выбрал оператора «интуитивно»), союз состоялся. «Мне важно, что у человека есть документальный аппарат. Эта история — как жизнь, важно, чтобы оператор не просто свет красиво ставил или рельсы умел прокладывать. Он должен чувствовать, что происходит, должен понимать, когда нужно включить камеру, когда выключить, как и куда смотреть. У нас же многое было построено на импровизации», — сказал Николай Хомерики. Часть кадров, кстати, снята на пленку, что тоже добавляет происходящему сказочности.

Сказочности и притчевости, из-за которых на финальных титрах я был в некоторой растерянности. Все-таки жанровое кино привычнее и понятнее: вот герой, вот его цель, вот то, что ему мешает. Здесь конфликт несколько иного рода. Саше постоянно снится волна, которая смывает город вместе с ней. Но Коля ее будит. 

Позже внутри появилось нестерпимое чувство того, что надо бы быть нежнее. Думаю, это чувство не случайно. Ведь что значит «море волнуется раз»? Это детская игра. Когда эту фразу в ней произносят, всем надо сразу же немедленно застыть. И в этом смысле, как мне кажется, этот фильм про то, что что бы там не случилось, каждому из нас необходимо сохранить внутри себя вот это первое чувство счастья от встречи двух одиночеств. Потому что как только оно проходит, наступает смерть.

30-летию Великой августовской демократической революции 1991 года посвящается
(фрагменты будущей книги «От Ельцина до Путина. И обратно»)

КС (короткое сообщение) 40. Ельцин и Путин. Часть 3. Сказка про компромат

Любого правителя любой серьёзной страны окружают мифы. Наша Россия – совсем не исключение. Некоторые мифы прочно поселились в массовом сознании. Хотя по сути они идиотские. Например, что последний русский царь Николай II принимал все важнейшие решения под прямым влиянием полуграмотного старца Григория Распутина. Как будто лохматый Гришка с утра до вечера сидел в канцелярии императора и подписывал бумаги (а именно в этом состоит процесс управления страной).

Есть устойчивый миф о том, что Хрущев развенчал культ личности Сталина из-за того, что «вождь народов» не пощадил сына Хрущева и расстрелял его. Дескать, Хрущев ползал на коленях в кабинете Сталина и вымаливал пощаду для своего сына. А вождь, мол, был непреклонен. За это Хрущев якобы Сталину отомстил после смерти. Примитивная версия. В реальности весь партийный аппарат после смерти Сталина мечтал отказаться от сталинских жёстких методов управления, сформированных ещё в эпоху революции 1917 года и Гражданской войны (когда человеческая жизнь не стоила вообще ничего, а Советская республика ощутила себя «в кольце врагов»).

А Брежневым якобы управляли его медсестра Нина и приехавшая из Тбилиси целительница Джуна. Возможно, они помогали ему бороться с адской бессонницей, но точно не принимали решение о вводе войск в Афганистан. И вообще вряд ли он с ними говорил о политике. Но зато сколько статей про Нину и Джуну написано! Сколько снято фильмов и телепередач! Причём и в России, и на Западе.

Есть устойчивые мифы и вокруг личности Бориса Ельцина. Один из них таков. Мол, Ельцин выдвинул Владимира Путина в преемники, поскольку обладал на него суперкомпроматом. Мол, и семья Ельцина про это знает. Разрешите высказаться на эту щекотливую тему.

Начну с конца. Никакого компромата нет и быть не может. Не существует заветного сейфа, где лежат чудо-материалы. Этих материалов не может быть в принципе и по определению. Ибо надо понимать, как столетиями устроена власть в России. С момента прихода человека на высшую позицию в стране он становится космонавтом. Никакие земные законы на него не распространяются. Неважно, как называется наш правитель. Царь, генеральный секретарь или Президент. И все люди в погонах, и вся гражданская бюрократия подчиняются строго ему. Он – центр не просто принятия всех решений, но бытия всей системы власти. Без его подписи и его слова государственная машина не сможет работать. Поэтому никакая информация о прежней жизни этого человека не имеет никакого значения. Она просто не интересна бюрократии.

На Западе, конечно, по-другому. Там есть реальное разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную. Ветви власти конкурируют между собой. Плюс независимая пресса. Эта конкуренция стимулирует политическую борьбу и поиск слабых сторон друг у друга. Отсюда компромат.

В нашей же системе координат Президент возвышается над всеми ветвями власти. Что даст в этих условиях компромат? Только проблемы для обладателя такого компромата.

Ельцин – суперматёрый аппаратный волк. Как устроена российская власть, он отлично знал изнутри. Сам её реконструировал в новых условиях. Пугать своего сменщика компроматом в условиях безграничности кремлевской власти? На такую глупость многоопытный Ельцин никогда бы не пошёл.

А вот игры в компромат в отношении людей из окружения первого лица вполне в российских традициях. Тут вплоть до уголовных дел. Не исключаются войны против членов семьи. Вспомним, сколько распространялось разных слухов о поведении дочери Брежнева Галины! До сих пор журналисты не могут успокоиться. При жизни Сталина в Москве много шептались на тему сына вождя — Василия.

Но компромат на высоких чиновников – это одно. Это Система допускает. Даже компромат на членов семьи. Но компромат на Первого в России бессмысленен. Как и любые легальные попытки отодвинуть его от высшей власти. Типа громких политических скандалов, расследований, свидетельств каких-то «информированных» лиц. Никакие Моники Левински у нас не пройдут. Любые бумаги и видеофайлы имеют значение только до воцарения. Потом – это пустое. Потом – наступает невесомость и космос. А в космосе главное – здоровье. Главная проблема вождей в России – здоровье. Этот ресурс – самый ценный. И ещё вождь не должен запутаться в своих же интригах. Как это получилось у царя в 1917 году и у Горбачёва в 1991.

Лично Ельцин не любил обсуждать частные проблемы других людей. Перемывать им косточки, сплетничать. Как-то я задал ему вопрос про личную жизнь одного политического деятеля. Он посмотрел на меня так, что я все понял. Больше такого рода вопросов я никогда не задавал. Даже после добрых напитков в разговорах один на один со мной он не ругал кого-то из людей вокруг себя. Не выдавал никакую «эксклюзивную» информацию. Хотя, я думаю, ему много что докладывали.

Монархия всегда держится на святости трона. И на непогрешимости монарха, которому, как сказала по другому поводу Анна Ахматова, «не пристали грехи». А российская государственность – такая, какой мы её привыкли знать – стоит на монархической традиции. Альтернатива которой – русская революция, жестокая и кровавая.

Так складывалась и так продолжается наша история.

Продолжение следует

И.Виттель― Добрый день, это «Эхо Москвы», это программа «Виттель. Реальность», как вы уже догадались, я Игорь Виттель, продолжаем нашу серию передач, назовём это так, посвящённую российскому вину. Сегодня у нас в гостях Шамиль Алиев, главный винодел Дербентской винодельческой компании. Для тех, кто слушал наши эфиры, посвящённые российскому вину – вы, наверное, заметили, что я неравнодушен к Дагестану. Неравнодушен во всех смысл. Поэтому, или не поэтому, так случайно вышло, скажем – у нас сегодня в гостях, повторюсь, Шамиль Алиев, главный винодел Дербентской винодельческой компании. Начнём мы не только с дагестанского вина, поскольку мы всё время говорим о винных гидах России, то первый мой вопрос вам, Шамиль, как вам «Винный гид России», насколько он адекватно рассказывает о российском вине, и о дагестанском вине? Есть ли у вас такое вообще понятие — дагестанское вино?

Ш.Алиев― Добрый день, дорогие слушатели. Как меня представили, меня зовут Шамиль Алиев, и мне очень приятно, что мы сегодня проведём беседу с вами. Да, «Винный гид России» — на данный момент мы с ним вплотную работаем, получаем обратную связь и понимаем, какую большую, гигантскую работу проводят наши коллеги. Они с выездом на предприятия, выездом в регионы, анализируя, изучая вина конкретного производителя, делают большую аналитическую работу, и в том числе работу по обзору. И на сегодняшний день он имеет определённый статус, быть в винном гиде очень престижно, и на сегодняшний день это одна из организаций, которая делает большую работу, нам важно, виноделам я имею в виду, мы получаем обратную связь в виде определённой критики, определённого мнения или похвалы.

И.Виттель― Смотрите, Шамиль, у меня сразу возникает вопрос. Вот представьте меня, например, насколько я, такой типичный потребитель, человек, о вине знающий не скажу, чтобы много, но знающий, в том числе знающий достаточно много о дагестанском вине, но, в принципе, Дагестан для очень многих не выглядит как винный регион. Вообще Россия не выглядит для многих как страна виноделов, согласитесь – если глядеть со стороны на Россию, да, нам приходится доказывать своё место и пробиваться. Для внутреннего рынка – ну окей, мы уже, наверное, привыкли к российскому вину, допустим – но дагестанское вино (не в обиду сказано), я сейчас говорю уже с точки зрения человека, который познакомился с дагестанским вином и его люблю, тем не менее, не особо Дагестан воспринимают как винный. У нас знают дагестанский коньяк, это правда. Более того, я считаю, что лучше Дагестана нету на этом рынке недорогих коньяков. Многие для себя открывают Дагестан как винодельческий регион. И я в последнее время общаюсь с людьми, которые ездят, возвращаются от вас с одним таким спорным достаточно мнением, что Дагестан – это большое количество жемчужин среди огромного количества некондиции. Насколько справедливо такое мнение?

Ш.Алиев― Знаете, понятие, что дагестанские коньяки – бренды, да, это приятно и это есть, потому что несущие бренды историю этих коньяков заводы некоторые, чего скрывать, кизлярский коньячный – 150 лет, дербентскому коньячному комбинату тоже не меньше…

И.Виттель― Не будем называть бренды – регион.

Ш.Алиев― Региональный бренд коньяка есть, но почему бы Дагестану не развиваться, есть несколько интересных проектов, в том числе винных, которые будут развиваться и будут давать бренды, Там регион своим положением, самый южный регион России с большим количеством солнечных дней, с тёплой зимой, с циклоном каспийского бассейна – тут просто все карты в руки для того, чтобы делать хорошее качественное вино. В том числе и для игристых – потому что есть предгорья, где можно держать виноградники из белых сортов, которые будут в прохладном климате созревать осенью, и сама низменность позволяет получать такие плотные красные вина. То есть, виноград очень вольготно себя чувствует, единственная небольшая проблема с водой – для того, чтобы был полив такой плановый, и республика имеет особые ресурсы в этом плане, потому что у нас много рек, много заводей, и если правильно использовать этот ресурс, можно сделать качественный правильный полив на время созревания. И тут все карты в руки, как я сказал, можно сделать очень красивые и правильные вина. Но другой вопрос, отношение к работе, отношение к профессионалам, участие профессионалов, инвестиции

И.Виттель― Простите, ради бога, я вас перебью и позанудствую. Вы можете делать всё, что угодно, вы можете делать прекрасное вино – вы вообще можете делать лучшее вино на свете. Но пока потребитель о нём не узнает – понимаете, потребитель, приходящий в магазин, он не понимает, а почему он должен брать дагестанское, когда на полках стоит, вот смотрите, я сейчас вам сделают такой сложный, наверное, комплимент. Я как потребитель, приходя в магазин, не зная, что вообще существует дагестанское игристое, не будем называть бренды, не будем называть регионы, вряд ли бы его взял – ну с чего бы? Когда посетитель приходит в магазин, он видит некую цену на полках. Возможно, как специалист по маркетингу, скажу – правильно оформленный бренд, этикетку, он это воспринимает как-то эмоционально, но в принципе он берёт на полке то, что дешевле, или, если ему надо – то, что подороже, и он это знает. Игристое – Франция, Испания, Италия и так далее – с чего он будет брать дагестанское? С другой стороны, я же обещал комплимент, все мои знакомые силовики самого высокого уровня пьют розовое игристое дагестанское. Почему – для меня было загадкой. Но если бы они для меня не сказали в своё время, «Игорь, вот это вот круто» — я бы в жизни не вздумал попробовать. Вы можете производить всю жизнь продукт самого высокого качества. Вопрос в том, как об этом узнает потребитель и поймёт. Я говорил до разговора с вами, у меня очень много знакомых, которые занимаются российским вином. Они говорят: очень много жемчужин, среди огромного количества, простите за выражение, шлака. Как донести до потребителя, во-первых, как произвести то, что можно продать потребителю – действительно продать, не убедить его – а сказать, вот это вот хорошо, и потребитель ответит: это лучше. Я знаю, что у вас итальянские энологи. Без итальянских энологов мы справимся или нет?

Ш.Алиев― Знаете, мы же способные товарищи. Вот я отношу себя к категории таких молодых виноделов, то есть, нового поколения. Если в Дагестане будут с тем же рвением, с каким я работаю, собираю информацию по крупицам со всей России в том числе, выжимаю всё, что можно взять у итальянцев – и в итоге делать очень качественный продукт, который понравился в том числе и вам, если таких в Дагестане ещё людей будет 3-4-5, они будут стараться это делать, двигать бренд, презентовать – не стесняться вывозить свою продукцию на выставки, показывать людям, рассказывать о нём, показывать не только за данный бренд, а рассказывать вообще за регион, говорить за культуру – двигать, есть же такое понятие «культура пития, культура виноделия, культура региона» — через эти ресурсы, участвовать в профильных выставках, участвовать в непрофильных выставках, быть продуктовым спонсором в разного рода мероприятиях – только так узнаются бренды. Если есть бренд коньяка Дагестана, он же тоже как-то развился какими-то усилиями, кто-то старался это сделать. Такими же усилиями можно сделать и другие бренды, в том числе и вина, и в целом оно имеет место быть.

И.Виттель― Подождите, Шамиль, давайте ещё раз, я буду занудой сегодня, адским занудой. За долгие годы, очень долгие годы. За века весь мир узнал Бордо, весь мир узнал некоторые винодельческие регионы других стран. Но никогда в жизни Дагестан не звучал для всего остального мира и даже для остальной России как винодельческий регион, да? Как винодельческий в смысле вина, не как коньяк. И даже коньяк занимает определённое очень место. Вот сейчас вы приходите и говорите: ребята, мы крутые, и я знаю как человек пробовавший, как человек знающий, как человек, которому, уж простите, ну принесли в клюве, сказали: «Вот это круто». Я попробовал и сказал: «Это круто, это замечательно». Но повторю, очень многие люди – не просто публика, которая заходит в магазин и принимает решение, а люди, которые разбираются, они говорят: «Отдельные жемчужины (и отдельные – не 1-2 на 1000, их много, жемчужин, но на огромное количество не очень того. Ну смотрите, например, простите, что обращаюсь к соседним регионам и не российским – Грузия, да? У нас в советское время Грузия – винодельческий регион, бла-бла-бла, любимое вино Сталина. Но мы же понимаем прекрасно, что Грузия – очень специфический винный регион, и то, что они делали, грузинское виноделие – это домашнее вино. Когда Грузия пришла на мировой рынок и сказала: «Мы хотим продавать», опять-таки, появились французские, немецкие, итальянские энологи, которые сказали: замечательно, у вас есть виноград, у вас есть условия для производства, мы сейчас будем делать – и сделали. Но назвать это грузинским вином — только по месту происхождения. У вас что?

Ш.Алиев― Расцвет грузинского виноделия имел очень серьёзный административный ресурс.

И.Виттель― В советское время или сейчас?

Ш.Алиев― Советское. Но наследие советского виноделия было для них как опорой, потому что республика винодельческая, сельскохозяйственная, и они ставили акцент на виноградодельческом комплексе и дальше двигались, развивали его. Я тоже был в Грузии, если посмотреть, у них очень сильно развиты малые формы хозяйства, вместо больших огромных заводов.

И.Виттель― Тогда извините, на секундочку перебью – а вот для России и Дагестана что лучше, это маленькие винодельческие хозяйства, фермы или это крупные, относительно крупные, не говорим об огромной промышленности, не буду опять называть бренды, видел в Грузии прекрасное производство с французским, теперь уже немецким вином.

Ш.Алиев― На регион – это уже маркетинг. Вы сами говорите, что есть потребность, ниша свободная вина, поэтому рождается для Дагестана, я считаю, 3-4 больших мегапроекта – только в плюс, даже ещё к тому, что сейчас есть. Давайте посмотрим на соседей – Краснодарский край, как минимум, 10 огромных больших проектов, не будем их называть – но они же не работают с производством 10-20-30 миллионов бутылок в год, почему же нашему региону так же не работать и не поконкурировать на рынке?

И.Виттель― Я же с вами не спорю, я только за, чтобы российское вино продавалось лучше, чем продавались наши зарубежные конкуренты, при условии, что оно будет не хуже. Более того, я за Дагестан, потому что Дагестан для меня – отдельная моя личная территория, это мой кусок сердца, это мне очень бы хотелось.

Ш.Алиев― Это очень приятно.

И.Виттель― Но я ставлю себя сейчас на место человека, заходящего в магазин. Вот заходит человек в магазин винный, смотрит и не очень понимает: а с чего я сейчас возьму дагестанское, почему? Он же принимает решение, либо вы вкладываете огромные деньги в бренд (как вы называли сейчас Краснодарский край, я понимаю, кого вы имеете в виду, это огромные деньги в бренд), это действительно уже понимание того, что этот бренд (особенно в игристых винах, в тихих у нас хуже). В игристых винах мы знаем, я уже не смотрю в магазине на те игристые, которые делает Италия, Испания или шампанское, которое делает Франция. Я говорю: о, цена, качество, я заранее уверен в этом бренде. Абсолютно понятно, большие деньги вложены в бренд, в строительство этого бренда, долгие годы. Заходя на полку российских вин, если бы я не бывал (я попалюсь, что бывал на многих выставках, и мы с вами знакомы, по-моему, если мне не изменяет память, лично), если бы мне не предложили люди и я не попробовал – я бы в жизни не пошёл пробовать дагестанское, почему? Дагестанский коньяк знаю, вино не знаю. Тогда возникает вопрос. Давайте, мы как маркетологи скажем: недорогую линейку, мы не занимаемся, не вкладываем большие деньги в бренд, мы про дорогое, мы про самое высококачественное, мы общаемся, что называется в Америке, «board to now» – такая устная легенда о том, что это круто. Понимаю. Как вы продвигаетесь?

Ш.Алиев― Если говорить про регион, то, конечно, у меня своё мнение есть про продвижение региона, потому что я этнический дагестанец, родился и вырос там.

И.Виттель― Не бывает же так, Шамиль, не мне вам рассказывать – этнический дагестанец. Аварец, лезгин, ногаец – давайте так.

Ш.Алиев― Моральное право имею, но фактическое нет, потому что за весь регион говорить — у нас есть достаточно сильные производственные бренды. Но за себя могу сказать, что развивать бренд – нужно говорить о своих винах, своих достижениях – но даже в том месте, где я работаю, мы не останавливаемся на достигнутом, мы двигаем вверх и в цене, и в линейке, чтобы было интересно, могу сказать про сорта: например, в белых сортах очень хорошо играют совиньон, ркацители, в красных – мерло, пине-нуар, кабернье совиньон. Очень хорошо приживаются и дают свои органолептические качества урожаю местного региона. Есть в планах делать вообще супер-крутые линейки, которые будут выдерживаться на французских вариках, акациях.

И.Виттель― Я честно вам покажу, у меня телефон в руке, подсказки. Люди, которые вернулись только что из Дагестана, пишут: «Потрясающие эндемики, но очень мало». Что ответите?

Ш.Алиев― Как правило, хорошего всегда мало, понимаете? Мы, в частности, небольшой срок нашему проекту, мы молодые. В некоторых вещах мы, можно даже сказать, экспериментируем. Да, получилось мало хорошо, будем немного увеличивать. Слишком много хорошо не бывают, все это понимают. Держать качество при огромной стране и масштабных количествах невозможно, это любой, большой даже проект.

И.Виттель― Смотрите, если у вас есть узкая ниша, если люди говорят – потрясающие эндемики, которые на международном рынке могли бы продаваться, но их надо продавать, их надо убеждать, что они готовы купить, и ладно, тут мне пишут профессионалы в продаже: «Не хотят, не слушают нас, как продавать. Ну вот смотрите, Европа. На полке стоит Новый свет, не говоря уже обо всех европейских линейках, тут приходят люди с хорошим качественным вином из Дагестана и говорят: «Ребята, а мы самые крутые». Через кого вы продвигаетесь?

Ш.Алиев― Знаете, вопрос немножко можно было бы переадресовать, если бы я был не один

И.Виттель― Вы один наедине со мной.

Ш.Алиев― Да, как я представитель, который непосредственно это вино делает, отвечает за его качество, за его уровень.

И.Виттель― Перефразирую. У вас, вот вы как производитель, вы же потребитель других. Честно, положа руку на сердце… Что ещё про вас знаю, конкретно про ваши бренды и про Дагестан. У вас есть Ркацители ценой на полке ниже 300. Дагестанское, сейчас не про ваше конкретно. Я прихожу в магазин и смотрю на полке вино дешевле 300. У нас есть такая нижняя психологическая отметка, которая у многих людей вызывает отторжение, ниже 300 российское вино хорошее – нее. Вот как вы объясните человеку как производитель вина, что дагестанское ркацители, недорогое, оно не хуже, а во многом и лучше аналогичных сортов грузинских, европейских – не ркацители, конечно, но других похожих сортов?

Ш.Алиев― Как и любую другую нишу и любую другую условно вещь, нужно пробовать и сравнивать, и делать собственные выводы. Я, например, если импорт пробую – я не останавливаюсь на одном, я сравниваю мерло одного региона с мерло других регионов и останавливаюсь на том, что мне понравится. Да, на полках есть очень много всего, не всё заслуживает внимания.

И.Виттель― Есть у человека в голове идиотское абсолютно предубеждение. Знаете, как говорят в Америке, предубеждение – мать всех … не буду цитировать, как они говорят, скажем так, всех неприятных ситуаций. Помните, у нас французское вино для нас – это всё, итальянское, испанское. Ну вот как сейчас, мы не можем сказать, дагестанское вино – это хорошо.

Ш.Алиев― Вот сейчас вас угостили и вы говорите, что кто-то отзывается – уже есть какая-то сподвижка, и уже хорошо. А откуда появились бренды итальянские, испанские, португальские? Люди поехали за границу, ищут возможности отдохнуть, что-то попробовать. Они пробуют, с этими брендами приезжают сюда в Россию, здесь ищут на полках. Это всё взаимосвязано – туризм, регион, культура, интерес к региону— всё.

И.Виттель― Подождите, Шамиль, я вам скажу, откуда взялось предубеждение. Когда случилась Перестройка, нам открылись зарубежные рынки, и люди сказали: всё иностранное хорошо, всё отечественное плохо. Я не знаю, насколько они правы, ну потому что я как человек, видимо, действительно старше вас, я как человек, пробовавший алкоголь в то время, да, у нас не было, наверное, в то время – про советское не буду говорить. Но российское, которое сравнимо с зарубежным – его и не было. Хотя сейчас, кстати, многие говорят: а что осталось хорошего от советского виноделия? Остались ли старые лозы или всё повырубали? Что у нас осталось, откуда взялось виноделие в Дагестане? Я, честно, вообще не слышал в советское время о Дагестане. Может, его и не было?

Ш.Алиев― Да нет, почему, наш регион по сбору винограда очень часто был первым по России. Если помните, большие производственные мощности были сосредоточены в столицах, Санкт-Петербурге, Москве, Краснодаре, именно по розливу. Это было устроено так в советское время, и регионы, которые находятся там, хозяйственные нагрузки, которые на себя брали, плюс виноградники России, условно, там в Дагестане, в окраинах, в Краснодарском крае – они были поставщиками уже сырья, чтобы разливали заводы, которые находятся в больших мегаполисах. Они вагонами и большими цистернами отправляли.

И.Виттель― Вы спросите, если вы не помните, спросите у родителей. Не было у нас брендов таких серьёзных. У нас были грузинские, на полках – молдавское ещё. К ужасу моему. Хотя, молдавское же отличное тоже вино бывает – у нас остался в памяти, не буду называть его, бренд вин. Про коньяки, в основном, говорили. Вот сейчас то, что вы делаете – если вот так объективно, как винодел, поставить рядом с – ну не со столовым вином, столовое не хочется сравнивать. Мы знаем, в Европе есть недорогие, но же не столовые сорта. Вот мы на этой полке где – наверху, вровень, ниже? Я говорю сейчас про дагестанские.

Ш.Алиев― Если мы говорим о том, что мы производим – я смело скажу, что это выше среднего, что касается Европы. Я вижу эмоции наших итальянцев, которые приезжают сюда, производят и с нами дегустируют нашу финальную продукцию, они у нас участвуют от лозы до розлива бутылки.

И.Виттель― Отлично, это специалисты. А на полках итальянцы видят у себя и, у вас же, кстати, есть же экспортные программы, вот итальянцы у себя видят немного.

Ш.Алиев― Есть даже такие случаи, когда они забирают определённые бренды на рынке наших вин с собой в Италию, чтобы пробовать их со своими коллегами и получать отзывы от них. Определённый интерес …

И.Виттель― Я про массового потребителя. Понятно, что приезжают итальянцы, тем более, что у вас итальянские энологи, и говорят: ребята, это потрясающе, нам страшно нравится. А я говорю о массовом потребителе.

Ш.Алиев― А я говорю о массовом продукте, который мы с ними делаем. У них задача – большая стратегическая задача итальянцев в нашем регионе на нашем производстве – сделать массовый большой сегмент продукции, доступный по цене именно на российских полках.

И.Виттель― Дагестанские энологи есть или всё-таки приходится пользоваться зарубежными?

Ш.Алиев― В частности, я, например

И.Виттель― Один.

Ш.Алиев― Ну и ребята – нет, почему, есть группа виноделов наших, примерно тоже моего возраста. У нас есть девочка с Крыма, которая вышла замуж за – у нас есть местный парень, который работает …

И.Виттель― Мы можем говорить о том, что дагестанские виноделы могут производить массовое производство качественного вина, которое можно продавать на экспорт, или мы на внутренний рынок замкнулись?

Ш.Алиев― Я считаю, что вполне можем конкурировать на экспорт – вопрос цены и позиционирования.

И.Виттель― Мы можем это делать (опять-таки повторюсь, мы – это я причисляю себя к дагестанским виноделам, ибо симпатизирую). Мы как страна, мы как Дагестан, мы как люди, которые симпатизируют российскому и дагестанскому виноделию, можем продавать на экспорт без помощи государства? Хватит ли у нас денег, давайте так – возможно, у вашей компании и ваших коллег достаточно денег на брендостроительство на внутреннем рынке. Определённых сортов. Тем более, я знаю, что у вас есть определённые линейки аппер-класса, высокого. В целом на продвижение дагестанского вина за границу, российского вина за границу – мы можем обойтись без государственных денег, без государственного продвижения?

Ш.Алиев―Какой бы не был, в России сегодня какая очевидность – какой бы ни был сильный бренд, государственный ресурс административный – всегда только в помощь. Вы же сами сказали…

И.Виттель― Я понимаю, что хорошо был. Но можем ли мы, ваша компания, мы привлекли итальянских энологов, мы делаем продукт не хуже зарубежных конкурентов в этой категории, понимаем, что логистика, что продвижение, что маркетинг, всё вместе цену делают выше. Но даже с учётом этого мы хороши. Окей, вы готовы выйти на международный рынок без государственных денег и сказать: ребята, вот мы здесь такие замечательные, покупайте. И будут покупать.

Ш.Алиев― Я как человек фундаментальный, скажу одну вещь: сначала надо закрепиться у себя в регионе, и чтобы люди знали твой бренд, а потом уже его двигать за пределы.

И.Виттель― Хорошо, мы про эно-туризм ещё хотели поговорить, у нас мало времени остаётся. Значит, приезжают люди. Я наблюдаю за очень многими людьми, которые, особенно в момент пандемии, тут многим повезло, стали для себя открывать – это очень смешно наблюдать, когда люди взрослые, продвинутые говорят: «О, у нас туризм есть! О, у нас ещё эно-туризм есть» Вот это безумно смешно, чем они занимались предыдущие 40-50 лет своей жизни, абсолютно непонятно.

Ш.Алиев― Турция, Египет.

И.Виттель― Да, ну вряд ли, люди продвинутые всё-таки ездили не по курортам, а по всему миру. И тут опаньки! У меня есть близкий товарищ, который возит экскурсии по Дагестану, думаю, вы его знаете, называть в эфире не буду, он возит туда иностранцев, и иностранцы сходят с ума – я сейчас не про эно-туризм говорю, просто сходят с ума от Дагестана. В восторге возвращаются, некоторые вообще остаются. Я несколько раз был в Дагестане, для меня это открытие нового мира. Я этот мир вместе с собой, как другие, кто побывал в Дагестане, оставил частичку своего сердца, возвращаюсь и говорю: «Ребята, вы не представляете себе, срочно езжайте, срочно смотрите». Но мне кажется, это всё недостаточно для того, чтобы это было массово. Таких туристов мало, я бы даже не назвал это туризмом. Вернулся – сразу хочешь обратно, это не туризм, это частичка сердца. То же самое с вином – поехали, у них такое вино есть! Ну это что – это тысяча людей. А сколько вы выпускаете бутылок?

Ш.Алиев: 2―3 миллиона в год.

И.Виттель― Правильно. 2-3 миллиона в год – это не тот рынок, когда люди ездят, возвращаются и говорят: «Ребята, это клёво». Ну сколько людей я подсажу на дагестанское вино?

Ш.Алиев― Думаю, что в ваших силах – человек 500-1000.

И.Виттель― Но они каждый едут, подсаживают… Я сейчас рассказываю, ребята, это круто. Но в целом, чтобы превратить это в массовый продукт?

Ш.Алиев― Нужно как сказать – участвовать везде. И в ресторанах, и…

И.Виттель― Давайте так. Вы чувствуете, вот к вам приезжают люди, возвращаются – после этого сколько к вам людей приезжают наслушавшись о вас? Можете представить динамику себе?

Ш.Алиев― Те, кто попадает к нам?

И.Виттель― Да.

Ш.Алиев― Процентов 90 мы слышим отзывы в социальных сетях, мы везде представлены, слышим отзывы, процентов 90 положительные. Что понравилось, что вкусно. Единственное негативное, что мы испытываем – что они его иногда не находят.

И.Виттель― У вас пробуют, а потом не находят. И тут возникает вопрос. Сейчас будет вопрос, наверное, неприятный не для вас, а для всего российского ритейла. Они не хотят ставить на полки, вы в преферанс играете?

Ш.Алиев― Нет

И.Виттель― Но, наверное, слышали. Просто был такой старый преферансный анекдот, когда двое игроков подсадили третьего на мизере, он от огорчения умер. И вот они идут за его гробом, один говорит: «Вот зайдите вы не в пичку, а в черву, было бы не 7 взяток, а 10» — «Да и так неплохо получилось». Понимаете, у них и так всё неплохо получается, у российского ритейла. Им неинтересно ставить без каких-то бюджетов, без всего, новых – что я вам рассказываю, вы и так это прекрасно знаете без меня – новые бренды, новых производителей. Чего нам ещё хотеть, какое ещё дагестанское вино, у нас вон французское разлетается.

Ш.Алиев― Да, абсолютная правда.

И.Виттель― Выход из этого?

Ш.Алиев― Может быть…

И.Виттель― Свои сети, объединение независимых производителей небольших?

Ш.Алиев― Это тяжело, свои сети. В одиночку ничего не получится, объединяться – у каждого свои интересы. Опять-таки, здесь господдержка нужна – здесь да.

И.Виттель― В каком виде господдержка? Выходит наше руководство верховное и говорит: «Ребята, мы тут решили, что российское важнее всего, поэтому давайте так – 50%

Ш.Алиев― 30

И.Виттель― Ну я решил 50, вы 30. Вы скромно. А нет, 30 для импорта, 70 для отечественного?

Ш.Алиев― Да.

И.Виттель― Хорошо, 50 на 50. Из них 10 Дагестану, это отдаём Крыму, это Краснодарскому краю. И тут наши возмущённые: «Тут у нас хамон отняли с пармезаном, а вы ещё хотите нас любимого вина лишить?» Мы не можем лишить насильно, они выбрали себе любимого производителя. Поддерживаю вас. Понимаете, дело в том, что это вот вечная задача между производителем и ритейлом, оно всегда так. Последние 20 лет своей жизни я в каждом эфире и на телевидении, и на радио всегда говорю: «Ребята, смотрите, у нас есть прекрасные производители, продукты их не хуже, они лучше». Директорам пофиг: «У нас продаётся, зачем они нам нужны? Занесите нам маркетинговый бюджет». В результате выясняется, что вино этого производителя, которое по себестоимости, грубо говоря, 120, со всеми начислениями маркетингами и прочим на полочке стоит 400, а какая-нибудь дешёвая столовая Испания 300. И что делает потребитель? Оно и понятно. Поэтому я вам сейчас что предлагаю: давайте сейчас вместе обратимся к нашему государству. Товарищи, поддержите отечественного производителя. Оно нам надо, это рабочие места, это наши виноделы, мы должны гордиться.

Ш.Алиев― Знаете, там целая система образуется, посёлкообразующая, градообразующая, когда виноделие и виноградарство, участвуют рабочие и крестьяне, которые кормят своих детей, которые работают на виноградниках с утра до ночи, виноград передают на винодельню – винодельня начинает работать с утра до ночи. Это целый комплекс хозяйственной структуры. Это рабочие места, в посёлках .которые сейчас пустеют, молодёжь сбегает в город. Если тут даже такая небольшая, можно сказать, 20-30% помощь от федеральных властей…

И.Виттель― Это возможно, кстати, может быть, компенсацию затрат – потому что, конечно, сети не словят. Я лично, как человек, который долгое время имеет к этому некоторое отношение, за то, чтобы сети были независимы, они строились, были компенсации за строительство этих сетей. Неважно, что вы производите – вино, сыр, мясные продукты – в Дагестане прекрасная баранина, дай бог здоровья вашим бараноделам, простите. Пастухам и мясопроизводителям, уж поверьте, вашу баранину я люблю, и Дагестан может накормить всю страну – кстати, тоже очень обидно, да? У нас есть Дагестан, есть Калмыкия, которые бараниной могут завалить всю страну, но опять-таки. Я за то, чтобы государство тем или иным способом поддерживало, и желаю вам всяческого успеха, и дорогие слушатели, потребляйте российское, приезжайте. Я сейчас не буду говорить про эно-туризм, это отдельная история, но от себя, как от человека, добавлю, неоднократно я оставлял там своё сердце, так же, как когда-то оставил в Грузии, а потом узнал, что есть Дагестан. Главное, не бойтесь – есть сейчас предубеждение, «Ой, сейчас нас там украдут», особенно молодые девушки, которые едут в Дагестан: «Ой, нас украдут сейчас, там так страшно». Потом, как было сказано в последней серии выдающегося сериала «Последний министр» — «Они и возвращаться не хотят». Правда, там это было сказано не про Дагестан, но про Дагестан можно умножить на десять. Поверьте мне, вы навсегда останетесь в Дагестане – если не телом, то сердцем. Шамиль, спасибо вам огромное, с наступающими праздниками. До встречи в Дагестане, до встречи в Дербенте, я надеюсь, что мы с вами там ещё увидимся. Напомню, это была программа «Виттель. Реальность», я, как вы уже догадались, Игорь Виттель, в гостях у меня был в гостях у меня сегодня был Шамиль Алиев, главный винодел Дербентской винодельческой компании. Ну и, прежде чем попрощаться, всё-таки на улице у нас не только снег, но и пандемия, поэтому прививайтесь, прививайтесь, ревакцинируйтесь, социальная дистанция, маски, а главное – берегите себя, пожалуйста, и потребляйте отечественное. Пока, берегите себя