Сказка про живой цветок

Лев Колбачев
20 июня 2021 г. в Москве на Красной площади прошло подведение итогов пятого премиального сезона Литературной премии «Лицей» имени Александра Пушкина для молодых российских писателей и поэтов. Дата неурочная: в предыдущие годы премия вручалась 6 июня – в день рождения А.С. Пушкина, но третья волна ковидной пандемии беспощадно разрушила планы и перекроила сроки. Медицинские маски на лицах, полупустой зрительный сектор, шортлистеры и члены жюри, участвующие в действе по видеосвязи: внешне церемония этого года заметно отличалась от предыдущих. А как обстоит дело с отличиями по существу премиального процесса? Цели и задачи премии всё те же: отделить от «пустой породы» любительской и профессиональной поэзии молодых авторов драгоценные камни лучших текстов, которые своим сиянием украсят литературный процесс в русскоязычном пространстве. Возможно, звучит избыточно цветисто – но не будем забывать, что блеску бриллианта предшествуют часы и дни грязной работы с лопатой и киркой. Эту работу проделали эксперты и члены жюри премии. Как и всякий труд, этот – благороден, и, как и всякого труда, его результаты оценили не все. Попробуем разобраться, как такое могло произойти.

Немного истории

Историки и философы любят поспорить о том, развивается человечество поступательно, или всё повторяется вновь и вновь, а некие базовые принципы, на которых стоят общество и культура, остаются неизменными с древнейших времен. Возможно, в чём-то правы и те, и другие, но трудно не согласиться с утверждением, что одна из самых неизменных вещей – это изменчивость моды. В равной степени эта изменчивость касалась и драгоценных камней, и литературных практик. Камни, которые сейчас украшают продукцию лучших ювелирных домов, ещё пару веков назад могли выбрасывать в отвал карьера: ведь их нужно было не только найти – нужно было ещё понять, с чем имеешь дело, и (самая сложная задача) – рассмотреть красоту в предмете, в котором её до того было видеть не принято. То же из раза в раз происходило и со стихами – признание приносили не только (а часто и не столько) качество текста и мастерство автора, но и обстоятельства времени и события, сопутствующие появлению того или иного стихотворения. К тому, что каждому стихотворению свой черёд, нас отсылают и затверженные из опостылевшей (и отвратившей многих от поэзии вообще) школьной программы строки Цветаевой. Правда, поэтесса сравнивает стихи не с камнями, а с винами – но драгоценными!

Вопрос «своевременности» премированных текстов – именно то, что будоражило околопремиальную общественность все предыдущие сезоны. Не секрет, что главная «линия фронта» в современном литпроцессе по сути дела воспроизводит линию раздела в конфликте поколений, где на одной стороне «традиция», а на другой «современность». Политические, эстетические и другие групповые интересы обычно реализуются уже внутри одного из этих больших лагерей. Премия «Лицей» де-юре была вне этого конфликта: с одной стороны, здесь премируют молодых авторов, тексты которых должны определять будущее литературы и языка, с другой – постоянно ведутся разговоры о наследовании классике вплоть до пушкинских времен. Де-факто же такая позиция расценивалась сообществом как попытка усидеть на двух стульях: присвоение премии как «традиционалисту» так и «авангардисту» вызывало равное число нареканий.

Раскол стал особенно заметен в третьем премиальном сезоне, когда премию получила Оксана Васякина – ярчайшая представительница «современного» направления литпроцесса: и формально, и содержательно, и политически. У премии немедленно усмотрели «левый крен» и вменили ей «разрыв с пушкинскими традициями». Усугубило ситуацию то, что в следующем сезоне в шорт-лист попала Галина Рымбу – не менее знаковая фигура этого же направления и признанная мастерица поэтического слова. Объективно говоря (несмотря на возраст), Г. Рымбу – неподходящая кандидатура для «молодёжной» премии в принципе (по совокупности заслуг её место давно во «взрослой» лиге). Но все формальности были соблюдены, а размытость понятия «молодой литератор» сыграла с жюри премии злую шутку. Фактически, это был цугцванг: присвоить премию второй сезон подряд «авангардистке» означало (в глазах аудитории) предать принцип «равенства стилей и школ», любое же место кроме первого в таком случае отдавало бы крайней несправедливостью в оценке чисто литературного мастерства и заслуг. Поэтому было предсказуемо решено рубить Гордиев узел сплеча, и вместо того, чтобы давать Г. Рымбу второе или третье место – ей не дали никакого.

Благо, на первое место в четвертом сезоне нашелся «компромиссный» кандидат в лице Александры Шалашовой: в её подборке есть и очень традиционная рифмованная лирика, которая подойдёт для консервативной школьной хрестоматии, и верлибры, обращённые к острым темам телесности, травмы и места молодой женщины в современном мире. Собственно, литературные качества текстов при таком удачном сочетании факторов в какой-то степени отошли на второй план. Такой лауреат, по идее, должен был понравиться всем – но как часто бывает при выборе «компромисса», особенно когда дело касается искусства, по-настоящему не понравился никому. С другой стороны, обвинений в ангажированности действительно удалось избежать, а урок четвертого сезона (как мы увидим дальше) был в полной мере усвоен.

Землекопы и ювелиры

После опубликования короткого списка пятого сезона «Лицея» я писал о том, что, по моему мнению, эксперты премии (отбиравшие в шорт-лист подборки поэтов – прозы я в этой статье не касаюсь) сделали свою работу настолько хорошо, насколько это было возможно в имеющихся условиях. В шорт вошли представители очень разных направлений, при этом каждый и каждая из них – своего направления ярчайший представитель. Равноценны и плодотворны ли эти практики – вопрос отдельный, и дать на него объективный ответ «здесь и сейчас» не вполне возможно. Оставим его литературоведам и историкам литературы будущего, свободным от предубеждений и фракционной борьбы сегодняшнего дня (у них будут свои, неведомые нам).

Так или иначе, землекопы отделили от груд пустой породы самые разные драгоценные камни, отобрали десять самых крупных и ярких – а дальше дело было за ювелирами (членами жюри) – какой камень достоин золотой оправы, какой серебряной, а какой объявить безделушкой? В какую сторону дуют ветры моды в этом сезоне?

Понятно, что одной из главных задач жюри было не повторить ошибки сезонов прошлых: большинство критиков предсказывало, что тройка победителей будет включать представителей принципиально разных литературных направлений и практик. Поэтому особое внимание уделялось «крайностям» (в лице Константина Комарова, Дениса Безносова, Ростислава Русакова, Михаила Бордуновского), а первое место пророчили автору самой «разноплановой» подборки (здесь, по мнению многих, фавориткой была Оля Скорлупкина). Относительно общей тенденции «пусть цветут все цветы» они оказались правы: литературные практики конкурсантов принципиальной роли для жюри не сыграли. На принятие решений повлияли совсем другие факторы – и при всей своей для многих неожиданности итоговое решение видится взвешенным, «системным» и логичным (соглашаться ли с такой логикой – другой вопрос, и каждый может ответить на него сам).

Жизнь бывшая и не-бывшая

Самоцветы, которые прилежные старатели добывают на радость нам, зарождаются в толще грунта самыми разными путями. В одних случаях они – результат геологических процессов, с жизнью на земле никак не связанных. Эта геология – часть «вселенских процессов», дитя физики и химии, явлений сверхбольших и сверхмалых. Они всегда завораживали человека именно своей «неотмирностью», нерукотворностью, несвойственностью миру, окружающему нас повседневно. Пример – рубины, изумруды, сапфиры, и, конечно, алмазы. С такими камнями можно сравнить довольно редкие в наше время практики поэзии, построенные на работе с «чистым» языком, его сложностью и богатством возможностей. Их результаты по-своему интересны для умудренных ценителей, и ценность таких опытов несомненна – но для рядового читателя, не обладающего специальными знаниями, они неинтересны. Ребёнок, да и просто обыватель не увидит разницы между таким камнем и стекляшкой (чем вовсю пользуются мошенники), а увлечёт она его только блеском, да и то ненадолго.

Прямая противоположность им в мире минералов – янтарь. Этот камень – сама застывшая жизнь, а ценят янтари не за прозрачность, а, напротив, за включения: застывшего муравья или комара, цветок или травинку. Само явление такого приобщения «обычной» жизни к вечности, неизменности на сотни тысяч и миллионы лет просто не может не отсылать к метафизике. Да и разглядывать древнего и в то же время «вечного» комара, так похожего на того, который надоедливо зудит над ухом прямо сейчас, но иного, куда интересней для многих, чем любоваться безжизненной игрой граней. «Янтарное письмо», построенное на уникальном опыте автора, его способности превратить в искусство настоящее и даже обыденное, овеществить в вечности без потери остроты и самой жизни – очень распространённая сейчас практика. Её принято обвинять в излишней «документальности», но на самом деле это скорее не летопись, а алхимия в её изначальном понимании. Запечатление существенного в стремительно меняющемся мире, да ещё и отобранного пристальным взглядом художника, в итоге помещает в янтарь не просто правду, но правду поэта, о которой говорил Ф.М. Достоевский.

Но взаимодействие жизни и не-жизни не ограничивается солнечными янтарями. Есть ещё опалы. Любимые многими переливчатые камешки, нередко зарождающиеся в результате фоссилизации – процесса не сохранения живого, но его замещения. В опал может превратиться ветка дерева или кость древнего зверя. Но она не сохранится в нём – она станет им. Да, то, что превратилось в опал, безусловно, повлияет на структуру камня, определит в чём-то его достоинства – но утратит свою сущность. Камень впитает только то, что нужно камню, чтобы быть камнем, – остальное смоется, исчезнет, истечёт. И казалось бы, вот она – «золотая середина», вот она – метафора настоящего искусства, искусство «опаловое»? Забрать из живого мира не существенное, но подходящее, быть мембраной, допускающей в ячейки матрицы произведения искусства вещное, но достойное – долг настоящего поэта. В каком-то смысле, такой подход отсылает нас к акмеистам (и как тут не вспомнить «Камень» О.Э. Мандельштама, который первоначально должен был быть «Раковиной» – но фоссилизировался в полной мере).

Собирать или разбрасывать?

Тройка победителей «Лицея» в этом сезоне показалась нам во всём блеске «опаловой поэзии», а «янтарь» остался лежать заброшенным на береговой полосе. Здесь можно порадоваться за жюри и премию: концептуальная цельность и единство в выборе жюри некоей оптики – само по себе всегда хорошо, а преодоление таким способом «разброда и шатания», свойственного для предыдущих сезонов, – тот самый несимметричный ответ на критику из разных лагерей. «Мы летим выше ваших границ» – как бы говорит нам жюри своим решением. И это правда. Но вот куда летим?

Акмеисты противопоставляли свою «опаловую» поэзию прежде всего символистской, избыточно надмирной, не-живой в природном смысле. Она могла воспевать «шестое чувство», но не рождала, как природа и искусство вместе у акмеиста Н.С. Гумилева, органа для него. И те из акмеистов (прежде всего А. Ахматова), которые дожили до торжества соцреализма, отказывающегося от настоящего в пользу подходящего уже на системной и идеологической основе, становились из поэтов «опаловых» – «янтарными». Достаточно сравнить вещи из ранних сборников Ахматовой и «Реквием» или проследить, как менялась и дополнялась на протяжении всего многолетия её создания «Поэма без героя». Вопрос выбора между опалом и янтарем – это вопрос времени (а времена, как сказал ещё один замечательный поэт, не выбирают). Но можно выбрать своё отношение к временам. Быть в них, с ними и со своим народом (да, опять Ахматова), или спрятаться в уютной башне из отлично фоссилизированной слоновой уже-не-кости.

И довольно странно, на мой взгляд, в эпоху неостановимых (и часто страшных) перемен выбирать эстетический эскапизм и предпочитать «сохранение поэта в себе» бытию поэта в миру и поэта мира (причём с любой стороны баррикад – тем ценнее свидетельства, чем с большего количества сторон они поступают). А в мире постмодерна, всеобщей ненастоящести, подлинность видится ценнее эстетизации уместного. Да, небожительство – это прекрасно, но с неба (какой бы красивый вид ни открывался) всё живое видится кишащими букашками, и пренебречь чьей-то судьбой, жизнью и историей во имя общей красоты становится особенно соблазнительно. Именно через такое пренебрежение пламенная комсомолка Зоя Космодемьянская становится чем-то средним между беспринципной мещанкой и евангельским персонажем, чудовищная жизнь и личная трагедия всё чаще покидающих наш мир молодыми современных поэтов – романтичной историей, а писатели-фантасты – теми, кто знает о вселенной и космосе гораздо больше учёных (последнее – цитата из речи ведущего на церемонии вручения «Лицея»).

«Жить тебе в эпоху перемен» считается плохим пожеланием. Многие путают эту эпоху с апокалипсисом – когда почётной задачей кажется «спасти что-то вневременное и вечное». Но время перемен – это время не собирать камни, а их разбрасывать. Спасать поэзией всё, до чего она может дотянуться, настоящая и живая. И тогда эти камни, упав на землю, превратятся в семена. И дадут всходы.

Безусловно, моё несогласие (эстетическое или политическое, впрочем, грань тонка) с позицией жюри «Лицея» в этом сезоне совершенно не означает, что я не ценю заслуг организаторов и жюри или произведений финалистов и победителей. Последних хочется поздравить от всей души, и отдельно отметить решение победителя Ивана Купреянова пожертвовать часть премии в благотворительный фонд, оказывающий помощь детям с врожденными заболеваниями: это могло бы быть неплохим примером для последующих лауреатов этой и других литературных премий. Наоборот, появление у премии зрелой и цельной позиции – это огромный плюс. Определённость всегда прекрасна, а особенно в эпоху всеобщего разброда и шатания. Пожалуй, такой осознанно-определённой «опаловой» премии действительно не хватало русскоязычному литературному пространству. Фокус на «поэзии и поэтичном» как самоценности не менее важен для искусства, чем поэзия как часть жизни, её хранительница и созидательница.

Интересно только, как бы отнёсся к такой позиции великий созидатель и великий протей, живой как жизнь и бывший всегда со своим народом, несмотря на близость к престолам, Александр Сергеевич Пушкин?

Мотивный анализ сказки, языковая реализация мотивов.

Андрей Платонович Платонов

НЕИЗВЕСТНЫЙ ЦВЕТОК

(СКАЗКА-БЫЛЬ)

Жил на свете маленький цветок. Никто и не знал, что он есть на земле. Он рос один на пустыре; коровы и козы не ходили туда, и дети из пионерского лагеря там никогда не играли. На пустыре трава не росла, а лежали одни старые серые камни, и меж ними была сухая мертвая глина. Лишь один ветер гулял по пустырю; как дедушка-сеятель, ветер носил семена и сеял их всюду — и в черную влажную землю, и на голый каменный пустырь. В черной доброй земле из семян рождались цветы и травы, а в камне и глине семена умирали.

А однажды упало из ветра одно семечко, и приютилось оно в ямке меж камнем и глиной. Долго томилось это семечко, а потом напиталось росой, распалось, выпустило из себя тонкие волоски корешка, впилось ими в камень и в глину и стало расти.

Так начал жить на свете тот маленький цветок. Нечем было ему питаться в камне и в глине; капли дождя, упавшие с неба, сходили по верху земли и не проникали до его корня, а цветок все жил и жил и рос помаленьку выше. Он поднимал листья против ветра, и ветер утихал возле цветка; из ветра упадали на глину пылинки, что принес ветер с черной тучной земли; и в тех пылинках находилась пища цветку, но пылинки были сухие. Чтобы смочить их, цветок всю ночь сторожил росу и собирал ее по каплям на свои листья. А когда листья тяжелели от росы, цветок опускал их, и роса падала вниз; она увлажняла черные земляные пылинки, что принес ветер, и разъедала мертвую глину.

Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу. Однако трудно было цветку питаться из одних пылинок, что выпали из ветра, и еще собирать для них росу. Но он нуждался в жизни и превозмогал терпеньем свою боль от голода и усталости. Лишь один раз в сутки цветок радовался: когда первый луч утреннего солнца касался его утомленных листьев.

Если же ветер подолгу не приходил на пустырь, плохо тогда становилось маленькому цветку, и уже не хватало у него силы жить и расти.

Цветок, однако, не хотел жить печально; поэтому, когда ему бывало совсем горестно, он дремал. Все же он постоянно старался расти, если даже корни его глодали голый камень и сухую глину. В такое время листья его не могли напитаться полной силой и стать зелеными: одна жилка у них была синяя, другая красная, третья голубая или золотого цвета. Это случалось оттого, что цветку недоставало еды, и мученье его обозначалось в листьях разными цветами. Сам цветок, однако, этого не знал: он ведь был слепой и не видел себя, какой он есть.

В середине лета цветок распустил венчик вверху. До этого он был похож на травку, а теперь стал настоящим цветком. Венчик у него был составлен из лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как звезда, он светился живым мерцающим огнем, и его видно было даже в темную ночь. А когда ветер приходил на пустырь, он всегда касался цветка и уносил его запах с собою.

И вот шла однажды поутру девочка Даша мимо того пустыря. Она жила с подругами в пионерском лагере, а нынче утром проснулась и заскучала по матери. Она написала матери письмо и понесла письмо на станцию, чтобы оно скорее дошло. По дороге Даша целовала конверт с письмом и завидовала ему, что он увидит мать скорее, чем она.

На краю пустыря Даша почувствовала благоухание. Она поглядела вокруг. Вблизи никаких цветов не было, по тропинке росла одна маленькая травка, а пустырь был вовсе голый; но ветер шел с пустыря и приносил оттуда тихий запах, как зовущий голос маленькой неизвестной жизни. Даша вспомнила одну сказку, ее давно рассказывала ей мать. Мать говорила о цветке, который все грустил по своей матери — розе, но плакать он не мог, и только в благоухании проходила его грусть.

«Может, это цветок скучает там по своей матери, как я» — подумала Даша.

Она пошла в пустырь и увидела около камня тот маленький цветок. Даша никогда еще не видела такого цветка — ни в поле, ни в лесу, ни в книге на картинке, ни в ботаническом саду, нигде. Она села на землю возле цветка и спросила его:

— Отчего ты такой?

— Не знаю, — ответил цветок.

— А отчего ты на других непохожий?

Цветок опять не знал, что сказать. Но он впервые так близко слышал голос человека, впервые кто-то смотрел на него, и он не хотел обидеть Дашу молчанием.

— Оттого, что мне трудно, — ответил цветок.

— А как тебя зовут? — спросила Даша.

— Меня никто не зовет, — сказал маленький цветок, — я один живу.

Даша осмотрелась в пустыре.

— Тут камень, тут глина! — сказала она.

— Как же ты один живешь, как же ты из глины вырос и не умер, маленький такой?

— Не знаю, — ответил цветок.

Даша склонилась к нему и поцеловала его в светящуюся головку.

На другой день в гости к маленькому цветку пришли все пионеры. Даша привела их, но еще задолго, не доходя до пустыря, она велела всем вздохнуть и сказала:

— Слышите, как хорошо пахнет. Это он так дышит.

Пионеры долго стояли вокруг маленького цветка и любовались им, как героем. Потом они обошли весь пустырь, измерили его шагами и сосчитали, сколько нужно привезти тачек с навозом и золою, чтобы удобрить мертвую глину.

Они хотели, чтобы и на пустыре земля стала доброй. Тогда и маленький цветок, неизвестный по имени, отдохнет, а из семян его вырастут и не погибнут прекрасные дети, самые лучшие, сияющие светом цветы, которых нету нигде.

Четыре дня работали пионеры, удобряя землю на пустыре. А после того они ходили путешествовать в другие поля и леса и больше на пустырь не приходили. Только Даша пришла однажды, чтобы проститься с маленьким цветком. Лето уже кончалось, пионерам нужно было уезжать домой, и они уехали.

А на другое лето Даша опять приехала в тот же пионерский лагерь. Всю долгую зиму она помнила о маленьком, неизвестном по имени цветке. И она тотчас пошла на пустырь, чтобы проведать его.

Даша увидела, что пустырь теперь стал другой, он зарос теперь травами и цветами, и над ним летали птицы и бабочки. От цветов шло благоухание, такое же, как от того маленького цветка-труженика.

Однако прошлогоднего цветка, жившего меж камнем и глиной, уже не было. Должно быть, он умер в минувшую осень. Новые цветы были тоже хорошие; они были только немного хуже, чем тот первый цветок. И Даше стало грустно, что нету прежнего цветка. Она пошла обратно и вдруг остановилась. Меж двумя тесными камнями вырос новый цветок — такой же точно, как тот старый цвет, только немного лучше его и еще прекраснее. Цветок этот рос из середины стеснившихся камней; он был живой и терпеливый, как его отец, и еще сильнее отца, потому что он жил в камне.

Даше показалось, что цветок тянется к ней, что он зовет ее к себе безмолвным голосом своего благоухания.

Мотивный анализ сказки, их языковая реализация

В сказке-были «Неизвестный цветок» следующие мотивы:

1) В сказке-были «Неизвестный цветок» мотив жизни (жил – жизнь – живой) на протяжении всего рассказа передан при помощи лексических повторов и однокоренных слов, которые расположены контактно (повторы следуют друг за другом) и дистантно (повторы разделены другими текстовыми элементами) (повтор слов 12 раз) на протяжении всего текста, образуя композиционное кольцо, поэтому выполняют структурообразующую функцию:

1. Жил на свете маленький цветок. 2. …а цветок все жил и жил помаленьку. 3. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. 4. … он нуждался в жизни и превозмогал терпеньем свою боль от голода и усталости. 5. Цветок не хотел жить печально…6. …он светился живым огнем. 7. … он был живой и терпеливый, как его отец, и еще сильнее отца, потому что он жил в камне и 8. Цветок этот рос из середины стеснившихся камней; он был живой и терпеливый, как его отец, и еще сильнее отца, потому что он жил в камне (в конце сказки).

Слова «жизнь», «жить», «живой» помогают представить цветок как живое существо.

2) Мотив жизни в сказке-были тематически связан с мотивом труда, преодоления трудностей. Цветок выполнял тяжелый, изнурительный труд, чтобы выжить:

— Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу.

— Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть.

— Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу.

— …цветок-труженик.

В сказке-были «Неизвестный цветок» мотив труда передан при помощи лексических повторов (5 раз встречается слово «труд» в тексте), анафоры, синтаксического параллелизма (Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу); эпифоры (Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу. Однако трудно было цветку питаться из одних пылинок, что выпали из ветра, и еще собирать для них росу). Антитеза день – ночь, днем – ночью (Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу) использована для раскрытия образа цветка, готового на все ради жизни. Труд бывает радостным, интересным, увлекательным. А цветок выполнял тяжелый, изнурительный труд, чтобы выжить. Он обладает сильным духом.

Неизвестный цветок обладает сильным духом, он может выйти из затруднительного положения. Таким образом, мотивы жизнь – труд выполняют характерологическую функцию, так как раскрывают характер героя, любящего жизнь и умеющего трудиться.

На протяжении произведения встречается мотив трудностей:

Мотив трудностей выражается образами пустыря, камня и глины, которые выступают как метафора трудностей в жизни. Не зря в тексте слово «пустырь» повторяется 13 раз, глина – 10, камень – 10; кроме того в большинстве предложений слова употреблены в пределах одной фразы:

— Он рос один на пустыре…

— На пустыре трава не росла, а лежали одни старые серые камни, и меж ними была сухая мертвая глина.

— Лишь один ветер гулял по пустырю.

— а в камне и глине семена умирали.

— Нечем было ему питаться в камне и в глине.

— Все же он постоянно старался расти, если даже корни его глодали голый камень и сухую глину.

— …трудно было цветку питаться из одних пылинок…

— …мне трудно.

Данный мотив связан с мотивом жизни и образует антитезу: жизнь, труд – пустырь, глина, камень. Автор, возможно, обратил внимание читателя именно на проблему трудностей жизни, которые могут встретить люди. Второе рождение может произойти только благодаря упорному труду – физическому и нравственному. Цветок старался быть тружеником не только для себя, но и способствовал тому, что зацвёл весь пустырь (он произвёл потомство).

Мотив одиночества обнаруживаем при помощи повтора слова «один» (встречается 4 раза), что подчеркивает чувство одиночества, грусти цветка.

— Он рос один на пустыре.

— Лишь один раз в сутки цветок радовался: когда первый луч солнца касался его утомленных листьев.

— Я один живу…

— Как же ты один живешь, как же ты из глины вырос и не умер, маленький такой?

В последнем случае смысл слова «один» усиливает анафора «как же ты…» и риторический вопрос.

Даше были близки и понятны чувства цветка. Она особенно остро почувствовала сиротство цветка, потому что она была в тот момент в разлуке с мамой и ощущала себя одинокой и покинутой.

5) «Свет» в сказке-были – возможно, символ стремления к жизни, счастью.

Мотив света в «Неизвестном цветке» передан сравнением цветка со звездой:

Венчик у него был составлен из лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как звезда, он светился живым мерцающим огнем, и его видно было даже в темную ночь.

Анадиплосис (или подхват — повтор слов или группа слов, заканчивающих отрезок речи, повторяется в начале следующего отрезка речи) связывает два предложения, замедляет действие, добавляет новую деталь в описание. Цветок смело противостоит трудностям жизни: Лишь один раз в сутки цветок радовался: когда первый луч утреннего солнца касался его утомленных листьев.

Даша склонилась к нему и поцеловала его в светящуюся головку.

Тогда и маленький цветок, неизвестный по имени, отдохнет, а из семян его вырастут и не погибнут прекрасные дети, самые лучшие, сияющие светом цветы, которых нету нигде.

«…сияющие светом цветы» — метафора продолжения добрых дел.

Как видим, повторы слов и однокоренных слов «свет», «светлый», «светящуюся» помогают выявлять мотив, который подразумевает мысль о жажде к жизни, стремлении к добру.

Мотив света реализован сравнением цветка со звездой, также в одном случае усилен анадиплосисом. Автор хотел подчеркнуть одиночество цветка; он так же одинок, как и звезда в бесконечном пространстве Вселенной. «Звезда» – это и символ стремления к светлому будущему.

6) Мотив света переплетен с мотивом добра и связан с образами Даши и детей-пионеров, которые удобрили землю, совершили доброе дело, спасли цветок, принесли ему цветку. Движение души детей рождает внутренне движение земли – ее заботу о цветке:

— …они (пионеры) сосчитали, сколько нужно привезти тачек с навозом и золою, чтобы удобрить мертвую глину.

— Они хотели, чтобы и на пустыре земля стала доброй (эпитет).

К данному мотиву семантически близко слово благоухание. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова читаем: Благо, — а, мн. блага, благ, благам, 1. только ед. Добро, благополучие (высок) Стремление к общему благу. [4, с. 44].

— На краю пустыря Даша почувствовала благоухание.

— От цветов шло благоухание, такое же, как от того маленького цветка-труженика.

— Даше показалось, что цветок тянется к ней, что он зовет ее к себе безмолвным голосом своего благоухания (метафора).

Цветок (цветы) всегда будет радовать людей, благоухать, нести им только добро, счастье.

Мотив добра передан в сказке-были Платонова передан повтором слова «благоухание» (3 раза), эпитетом и метафорой.

7) Мотив смерти в сказке-были «Неизвестный цветок» выступает как воскрешение, продолжение новой жизни, а не как ее конец: неизвестный цветок умер, но от него родились другие цветы.

В черной доброй земле из семян рождались цветы и травы, а в камне и глине семена умирали.

А когда листья тяжелели от росы, цветок опускал их, и роса падала вниз; она увлажняла черные земляные пылинки, что принес ветер, и разъедала мертвую глину.

Потом они обошли весь пустырь, измерили его шагами и сосчитали, сколько нужно привезти тачек с навозом и золою, чтобы удобрить мертвую глину.

Однако прошлогоднего цветка, жившего меж камнем и глиной, уже не было. Должно быть, он умер в минувшую осень.

В «Неизвестном цветке» всего слов с семантикой «смерть» встречается 4 раза.

Мотив смерти в сказке-были образует антитезу с мотивом жизни и подчеркивает идею автора: жизнь и смерть существуют рядом друг с другом, но жизнь всегда выше смерти.

Мотив ветра узнается при помощи лексического повтора слов «ветер» (9 раз).

— Лишь один ветер гулял по пустырю; как дедушка-сеятель, ветер носил семена и сеял их всюду — и в черную влажную землю, и на голый каменный пустырь.

— Он поднимал листья против ветра, и ветер утихал возле цветка; из ветра упадали на глину пылинки, что принес ветер с черной тучной земли; и в тех пылинках находилась пища цветку, но пылинки были сухие.

— Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу.

— Если же ветер подолгу не приходил на пустырь, плохо тогда становилось маленькому цветку, и уже не хватало у него силы жить и расти.

Ветер выступает как олицетворение: он помог цветку выжить. В двух случаях повторы слов употреблены с постоянными эпитетами «черная земля», что сближает фрагмент текста с фольклором. В некоторых предложениях полисиндетон усиливает звучание мотива ветра, придает высказываниям эмоциональность и законченность.

9) Мотив дома (пустырь, глина, камень) тесно связан со всеми мотивами, о которых мы уже писали.

На пустыре трава не росла, а лежали одни старые серые камни, и меж ними была сухая мертвая глина.

Как только дети удобрили землю на пустыре, «дом» цветка изменился, стал добрым: «… он зарос теперь травами и цветами, и над ним летали птицы и бабочки». Продолжается род неизвестного цветка, выросли «новые цветы».

2.2. Функции мотивов

Мотивы являются своеобразным строительным материалом текста. В сказке-были «Неизвестный цветок» составляем цепочку мотивов: жить, жизнь, живой – одиночество – труд, трудности – ветер –- пустырь, камень, глина – свет – добро – смерть – благоухание, дом, жизнь. Эти цепочки слов выступают как средство развития сюжета.

Мотивы жизни, света, трудностей, добра, дома повторяются, взаимосвязаны в тексте и образуют кольцо: неизвестный цветок жил и оставил после себя много детей. Как можно понимать цепочку мотивов?

— Маленький цветок жил один в трудных условиях на пустыре среди камней и глины.

— Цветок выжил благодаря труду.

— Цветок выжил, так как ему помогли добрые дети и Даша. Цветок выжил, потому что он нашел друзей.

— Цветок выжил, потому что от него родилась другая жизнь, его душа перешла к его сыну.

— Цветок обрел красивый дом благодаря доброте Даши и детей.

А. П. Платонов связывает особые надежды с детьми. Жизнь человека — напряженный труд души во имя будущих поколений. Именно детям предоставлено право строить будущее. Произведения наводят на мысль об упорстве и стремлении преодолевать все трудности на своем пути. Нередко человек, подобно неизвестному цветку, подвергается самым тяжелым испытаниям. И для того чтобы не сломаться и пройти через все испытания с высоко поднятой головой, требуется немало сил и мужества. История невиданного цветка учит поверить в себя и до конца бороться за свое счастье. Значит, мотивы выполняют сюжетообразующую, структурообразующую функцию, а повторы слов, находясь на протяжении произведения, – ритмообразующую функцию.

Заключение

1) А. П. Платонов – писатель, который особенно трепетно относился к детству. Он оставил после себя такие прекрасные произведения, как «Никита», «Еще мама», «Сухой хлеб», «Цветок на земле» и другие.

2) В результате анализа мы пришли к выводу, что мотивы в сказке-были «Неизвестный цветок» повторяются, переплетаются с другими мотивами в тексте, дополняют друг друга.

Во всех случаях в языковом плане в сказке-были «Неизвестный цветок» мотивы переданы при помощи лексических повторов (все мотивы), анафоры (2), эпифоры (1), анадиплосиса (1), сравнения (1), риторического вопроса (1), градации (1), синтаксического параллелизма (1). Таким образом, есть схожие языковые средства и фигуры речи. Особенность сказки-были «Неизвестный цветок» состоит в том, что все мотивы реализованы повторами слов. Возможно, они являются показателем авторской манеры.

Также произведение построено на антитезе: жизнь – смерть, добро – зло, трудности – счастье, одиночество – семья (дом).

3) Мотивы являются элементом речевого уровня текста, выполняя структурообразующую, сюжетообразующую и ритмообразующую функцию.

4) Мотивы способствуют идейно-тематическому единству текста.

При помощи мотивов актуализируется внимание читателя, доминантные фразы образуют смысловое ядро всего текста. Мотивы выступают как символы высоких нравственных качеств, духовной красоты человека. По мнению Андрея Платоновича Платонова жизнь процветает благодаря труду, доброте. Доброе дело рождает новую счастливую жизнь.