Жил да был на свете мальчик Коля. Очень любил этот мальчик ябедничать на всех. В детском садике его так и звали: Коля-ябеда.
Однажды теплым весенним днем гуляла Колина группа на своей площадке. Все дети играли, а Коля постоянно бегал к воспитательнице, Анне Николаевне, и жаловался на всех.
— Анна Николаевна! – закричал Коля, подбегая к ней. – А Света упала в лужу!
— Ах, — испугалась Анна Николаевна. – Но ты помог ей подняться?
— Нет, — удивленно пожал плечами Коля. – Зачем? Она сама встанет. Я пришел Вам рассказать.
— Я бы сама все рассказала, — обиженно сказала Света, подходя к воспитательнице. – А ты Коля – ябеда!
Коля подошел к ребятам, стоявшим у качелей.
— Пустите меня покачаться, — начал толкаться он.
— Сейчас не твоя очередь, — возмутился Вася.
— Анна Николаевна! – закричал Коля. – А они мне покачаться не дают!
Анна Николаевна тяжело вздохнула, посмотрела на часы и сказала:
— Все, собираем игрушки! Пора обедать.
Когда ребята поели и начался тихий час, Коля внимательно оглядел группу и побежал к воспитательнице:
— Анна Николаевна! – зашептал он. – А Нина, Витя и Олег не спят. Они лежат и шепчутся.
— Коля! – печально покачала головой Анна Николаевна. – Сколько раз я тебе говорила: ябедничать очень-очень плохо! Если ты видишь, что кто-то сделал что-то не так, помоги, объясни, но только не ябедничай!
Коля надулся и лег в свою кроватку. Он долго ворочался с боку на бок, но заснуть никак не мог. Вдруг прямо перед ним появился крохотный желтый шарик. Он начал надуваться, надуваться, надуваться…
— Сейчас лопнет, — подумал Коля.
Но шар не лопнул. Он покрутился перед Колиным носом, а потом внутри шара заклубился красный дым. Коле стало страшно. Он попытался забраться под подушку, но подушку сдуло словно ветром. Дым в шаре развеялся, и на мальчика глянули выпученные лягушачьи глаза. Над ними топорщились зеленые волосы, стоявшие дыбом, словно иголки у ежа. Между глаз торчал толстый длинный нос, похожий на огурец, только он был лилового цвета, а на самом его конце торчали три здоровенные бородавки. Рот был похож на зубастую щель.
— Ты кто? – в ужасе спросил Коля.
— Я – Ябеда! – гордо ответила жуткая голова, показав ему длинный синий язык.
— А что тебе тут надо? – дрожащим голосом поинтересовался Коля.
— Я за тобой! – голова подпрыгнула, и шар качнулся в Колину сторону. Он едва не свалился с кровати.
– Помогите! – прошептал Коля. Но все спали. Анна Николаевна пила у окошка чай и ничего не замечала.
— Помогите! – закричал Коля во весь голос.
Но никто его не услышал. Он почему-то и сам себя не услышал.
Голова в шаре хихикнула и забормотала:
— Тара-бум, тара-бар!
Надувайся новый шар!
Птица в клетке,
Рыбка в сетке,
Ябеде–Коле
Не видать больше воли!
— Ой, что происходит? – заволновался Коля. Вокруг него в одно мгновенье надулся еще один желтый шар, только теперь мальчик оказался внутри. Шар подскочил к потолку, вылетел в открытое окно и полетел над городами, над лесами над морями, над горами. Он летел долго-долго и, наконец, приземлился на зеленой поляне. В городе травка только-только начала пробиваться, а здесь уже вовсю цвели цветы, зеленели деревья, и было очень тепло. Шар неожиданно исчез.
— Приветствую тебя в стране Ябед! – каркнул кто-то сзади. – Поздравляю, теперь ты – один из нас!
Коля оглянулся. Прямо перед ним в воздухе висела лупоглазая голова.
— Я что, тоже теперь такой же страшный? – в ужасе спросил Коля.
— Пока нет, но скоро станешь! – важно ответила голова.
— Я не хочу! – закричал Коля.
— Как это не хочешь? – удивилась голова. – Ты же ябеда, а мы все должны быть такими.
— Я хочу к маме! Верните меня обратно! – заплакал Коля.
— Твое место здесь! – сурово ответила голова и, возмущенно ворча, улетела.
Коля огляделся. Вокруг раздавался странный гомон, словно много-много детей разговаривали одновременно.
— Пчела съела мой нектар! – хлопала крыльями бабочка.
— Медведь взял без спроса мой мед! – жужжала пчела.
— Волк не вытер ноги, когда пришел ко мне в гости, — ворчал медведь.
— Лиса обманула меня, — жаловался волк.
— Заяц опять ел мою морковь, — ныла лиса.
— Белка не хочет угощать меня орешками, — хныкал заяц.
Коля заткнул уши.
— Перестаньте, у меня голова болит!- закричал он. – Сколько можно жаловаться?
— Мы не жалуемся, — удивились все. – Мы ябедничаем. А ты почему молчишь?
— Я не хочу больше ябедничать. Вас противно слушать! – возмутился Коля.
— А раньше тебе очень даже нравилось! – ответили ему все хором и опять начали ябедничать.
К Коле подлетела целая стайка страшных пучеглазых и носатых голов:
— Привет! – закричали они. – Главный Ябеда сказал, что к вечеру ты станешь таким же, как и мы! Потерпи немного.
Весело хохоча, они улетели.
— Подождать! – испугался Коля. – Ни за что! Я не хочу быть ябедой, я домой хочу!
Жалобные и обиженные голоса со всех сторон становились все громче. Коля не выдержал. Сначала он поймал бабочку.
— Пчела съела мой нектар, — обиженно сказала бабочка.
— Найди другой цветок с нектаром. Посмотри, как их тут много! – ответил Коля.
— И правда, — удивилась бабочка. – Как это я сама не догадалась!
Она села на душистый розовый клевер и, довольно причмокивая, начала пить нектар.
Пчела, с обиженным жужжанием кружила рядом с Колей:
— Медведь взял без спроса мой мед!
Коля строго посмотрел на нее и сказал:
— А ты не поделилась с бабочкой нектаром. Ей тоже было неприятно. Собери новый мед, а медведю надо было просто объяснить, что брать чужое нельзя!
— И правда, — удивилась пчела. – Как это я сама не догадалась!
Она улетела собирать новый мед, а Коля пошел к медведю.
— У меня пол в берлоге грязный, — обиженно сопел медведь. – Волк пришел в гости, а ноги не вытер!
— Надо было ему объяснить, а не жаловаться! Ты сам съел у пчелы мед, она обиделась, так делать тоже нельзя!- ответил Коля. – Если бы ты сразу сказал волку, что ноги надо вытирать, то он бы не успел напачкать! Теперь надо просто убрать, а не ябедничать
— И правда, — удивился медведь. – Как это я сам не догадался!
Он взял метлу и принялся за уборку.
Волк подбежал к Коле и завыл:
— Меня Лиса обманула!
— Так объясни ей, что обманывать нехорошо, — удивился Коля. – А когда в следующий раз пойдешь к медведю в гости вытирай ноги, чтобы с ним не ссориться.
— И правда, — сел на задние лапы волк. – Почему я сам не догадался?
И он побежал к лисе.
Коля сел на траву и задумался:
— Получается, и я не должен был ябедничать. Я ведь сам мог разобраться. Когда Света упала, надо было помочь ей подняться. Когда меня не пустили на качели, я должен был просто занять очередь, кататься-то все хотят!
— Безобразие! – закричала неизвестно откуда взявшаяся летающая голова. – Кто его пустил в нашу страну, это же не ябеда! Вернуть его немедленно домой!
— Да, да! – обрадовался Коля. – Верните меня домой! Я никогда больше не стану ябедничать!
— Закрой глаза! – сердито сказала голова.
Коля послушно зажмурился. Он ждал, ждал, но вокруг была тишина. Наконец, ему надоело ждать, и он осторожно приоткрыл правый глаз. Вокруг стояли кроватки, он снова был в своей группе, в своем детском саду.
— Ура! – шепотом сам себе сказал Коля.
Наступило время полдника. Драчун Вася схватил Колину булочку и, хитро прищурившись, сказал:
— Сейчас я ее съем!
Все думали, что Коля как всегда побежит к Анне Николаевне жаловаться, но он только улыбнулся и сказал:
— А я съем твою, и никому не будет обидно! Я больше не ябеда, вот так вот!
Все ребята с облегчением вздохнули. Вася пожал Коле руку, и они сели полдничать, весело болтая ногами.
Сказка Гадкий утёнок, которую написал Ганс Христиан Андерсен, показывает ребятам, что важно не то, как ты выглядишь снаружи, а главное, что у тебя внутри. Утёнок был добр сердцем, но не красив, по мнению других, снаружи. Эта история знакома всем с детства. На ней выросло не одно поколение ребят. Вся сказка сопровождается красочными иллюстрациями.
Аудиосказка Гадкий утёнок
Читать сказку Гадкий утёнок с картинками
Хорошо было за городом! Стояло лето, рожь уже пожелтела, овсы зеленели, сено было смётано в стога; по зелёному лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски — он выучился этому языку от матери. За полями и лугами тянулись большие леса с глубокими озёрами в самой чаще. Да, хорошо было за городом!
На солнечном припёке лежала старая усадьба, окружённая глубокими канавами с водой; от самой ограды вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост.
В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение, её мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею.
Наконец яичные скорлупки затрещали. «Пи! пи!» — послышалось из них: яичные желтки ожили и повысунули из скорлупок носики.
— Живо! Живо! — закрякала утка, и утята заторопились, кое-как выкарабкались и начали озираться кругом, разглядывая зелёные листья лопуха; мать не мешала им — зелёный цвет полезен для глаз.
— Как мир велик! — сказали утята. Ещё бы! Тут было куда просторнее, чем в скорлупе.
— А вы думаете, что тут и весь мир? — сказала мать. — Нет! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, к полю священника, но там я отроду не бывала!.. Ну, все, что ли, вы тут? — И она встала. — Ах нет, не все! Самое большое яйцо целёхонько! Да скоро ли этому будет конец! Право, мне уж надоело.
И она уселась опять.
— Ну, как дела? — заглянула к ней старая утка.
— Да вот, ещё одно яйцо остаётся! — сказала молодая утка. — Сижу, сижу, а всё толку нет! Но посмотри-ка на других! Просто прелесть! Ужасно похожи на отца! А он-то, негодный, и не навестил меня ни разу! — Постой-ка, я взгляну на яйцо! — сказала старая утка. — Может статься, это индюшечье яйцо! Меня тоже надули раз! Ну и маялась же я, как вывела индюшат! Они ведь страсть боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толкала их в воду — не идут, да и конец! Дай мне взглянуть на яйцо! Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай учи других плавать!
— Посижу уж ещё! — сказала молодая утка. — Сидела столько, что можно посидеть и ещё немножко.
— Как угодно! — сказала старая утка и ушла.
Наконец затрещала скорлупка и самого большого яйца. «Пи! пи-и!» — и оттуда вывалился огромный некрасивый птенец. Утка оглядела его.
— Ужасно велик! — сказала она. — И совсем непохож на остальных! Неужели это индюшонок? Ну, да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!
На другой день погода стояла чудесная, зелёный лопух весь был залит солнцем. Утка со всею своею семьёй отправилась к канаве. Бултых! — и утка очутилась в воде.
— За мной! Живо! — позвала она утят, и те один за другим тоже бултыхнулись в воду.
Сначала вода покрыла их с головками, но затем они вынырнули и поплыли так, что любо. Лапки у них так и работали; некрасивый серый утёнок не отставал от других.
— Какой же это индюшонок? — сказала утка. — Ишь как славно гребёт лапками, как прямо держится! Нет, это мой собственный сын! Да он вовсе и недурён, как посмотришь на него хорошенько! Ну, живо, живо, за мной!
Я сейчас введу вас в общество — мы отправимся на птичий двор. Но держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!
Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум и гам! Две семьи дрались из-за одной угриной головки, и в конце концов она досталась кошке.
— Вот как идут дела на белом свете! — сказала утка и облизнула язычком клюв, — ей тоже хотелось отведать угриной головки. — Ну, ну, шевелите лапками! — сказала она утятам. — Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех! Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у неё на лапке красный лоскуток? Как красиво! Это знак высшего отличия, какого только может удостоиться утка. Люди дают этим понять, что не желают потерять её; по этому лоскутку её узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утёнок должен держать лапки врозь и выворачивать их наружу, как папаша с мамашей! Вот так! Кланяйтесь теперь и крякайте!
Утята так и сделали; но другие утки оглядывали их и громко говорили:
— Ну вот, ещё целая орава! Точно нас мало было! А один-то какой безобразный! Его уж мы не потерпим!
И сейчас же одна утка подскочила и клюнула его в шею.
— Оставьте его! — сказала утка-мать. — Он ведь вам ничего не сделал!
— Это так, но он такой большой и странный! — отвечала забияка. — Ему надо задать хорошенькую трёпку!
— Славные у тебя детки! — сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. — Все очень милы, кроме одного… Этот не удался! Хорошо бы его переделать!
— Никак нельзя, ваша милость! — ответила утка-мать. — Он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже, смею даже сказать — лучше других. Я думаю, что он вырастет, похорошеет или станет со временем поменьше. Он залежался в яйце, оттого и не совсем удался. — И она провела носиком по пёрышкам большого утёнка. — Кроме того, он селезень, а селезню красота не так ведь нужна. Я думаю, что он возмужает и пробьёт себе дорогу!
— Остальные утята очень-очень милы! — сказала старая утка. — Ну, будьте же как дома, а найдёте угриную головку, можете принести её мне.
Вот они и стали вести себя как дома. Только бедного утёнка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все — и утки и куры.
— Он больно велик! — говорили все, а индейский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утёнку, поглядел на него и пресердито залопотал; гребешок у него так весь и налился кровью. Бедный утёнок просто не знал, что ему делать, как быть. И надо же ему было уродиться таким безобразным, каким-то посмешищем для всего птичьего двора!
Так прошёл первый день, затем пошло ещё хуже. Все гнали бедняжку, даже братья и сёстры сердито говорили ему:
— Хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода!
А мать прибавляла:
— Глаза бы мои тебя не видали!
Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.
Не выдержал утёнок, перебежал двор и — через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов. «Они испугались меня, такой я безобразный!» — подумал утёнок и пустился наутёк, сам не зная куда. Бежал-бежал, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и печальный, он просидел тут всю ночь.
Утром утки вылетели из гнёзд и увидали нового товарища.
— Ты кто такой? — спросили они, а утёнок вертелся, раскланиваясь на все стороны, как умел.
— Ты пребезобразный! — сказали дикие утки. — Но нам до этого нет дела, только не думай породниться с нами!
Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы позволили ему посидеть в камышах да попить болотной водицы.
Два дня провёл он в болоте, на третий день явились два диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали очень гордо.
— Слушай, дружище! — сказали они. — Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь летать с нами и быть вольной птицей? Недалеко отсюда, в другом болоте, живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: «Ран, рап!» Ты такой урод, что, чего доброго, будешь иметь у них большой успех!
«Пиф! паф!» — раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мёртвыми; вода окрасилась кровью. «Пиф! паф!» — раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пошла пальба. Охотники оцепили болото со всех сторон; некоторые из них сидели в нависших над болотом ветвях деревьев.
Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой. По болоту шлёпали охотничьи собаки; камыш качался из стороны в сторону. Бедный утёнок был ни жив ни мёртв от страха и только что хотел спрятать голову под крыло, как глядь — перед ним охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она приблизила к утёнку свою пасть, оскалила острые зубы и побежала дальше.
— Слава богу! — перевёл дух утёнок. — Слава богу! Я так безобразен, что даже собаке противно укусить меня!
И он притаился в камышах; над головою его то и дело пролетали дробинки, раздавались выстрелы.
Пальба стихла только к вечеру, но утёнок долго ещё боялся пошевелиться. Прошло ещё несколько часов, пока он осмелился встать, оглядеться и пуститься бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утёнок еле-еле мог двигаться. К ночи он добежал до бедной избушки. Избушка так уж обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, оттого и держалась. Ветер так и подхватывал утёнка — приходилось упираться в землю хвостом!
Ветер, однако, всё крепчал; что было делать утёнку? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит совсем криво; можно было свободно проскользнуть через эту щель в избушку. Так он и сделал.
В избушке жила старушка с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать спинку, мурлыкать и даже испускать искры, если его гладили против шерсти.
У курицы были маленькие, коротенькие ножки, её и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила её, как дочку.
Утром пришельца заметили: кот начал мурлыкать, а курица клохтать.
— Что там? — спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утёнка, но по слепоте своей приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.
— Вот так находка! — сказала старушка. — Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну да увидим, испытаем!
И утёнка приняли на испытание, но прошло недели три, а яиц всё не было. Господином в доме был кот, а госпожою курица, и оба всегда говорили: «Мы и весь свет!» Они считали самих себя половиной всего света, притом — лучшею его половиной. Утёнку же казалось, что можно на этот счёт быть и другого мнения. Курица, однако, этого не потерпела.
— Умеешь ты нести яйца? — спросила она утёнка.
— Нет!
— Так и держи язык на привязи!
А кот спросил:
— Умеешь ты выгибать спинку, мурлыкать и испускать искры?
— Нет!
— Так и не суйся с своим мнением, когда говорят умные люди!
И утёнок сидел в углу нахохлившись. Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, и ему страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.
— Да что с тобой?! — спросила она. — Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдёт!
— Ах, плавать по воде так приятно! — сказал утёнок. — А что за наслаждение нырять в самую глубь с головой!
— Хорошо наслаждение! — сказала курица. — Ты совсем рехнулся! Спроси у кота, он умнее всех, кого я знаю, нравится ли ему плавать или нырять! О себе самой я уж не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки хозяйки, умнее её нет никого на свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять?
— Вы меня не понимаете! — сказал утёнок.
— Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймёт! Что ж, ты хочешь быть умнее кота и хозяйки, не говоря уже обо мне? Не дури, а благодари-ка лучше создателя за всё, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, тебя окружает такое общество, в котором ты можешь чему-нибудь научиться, но ты пустая голова, и говорить-то с тобой не стоит! Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя — так всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать да пускать искры!
— Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! — сказал утёнок.
— Скатертью дорога! — отвечала курица.
И утёнок ушёл. Он плавал и нырял, но все животные по-прежнему презирали его за безобразие.
Настала осень; листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их; наверху, в небе, стало так холодно, что тяжёлые облака сеяли град и снег, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во всё горло. Брр! Замёрзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утёнку.
Раз вечером, когда солнце так красиво закатывалось, из-за кустов поднялась целая стая чудных, больших птиц; утёнок сроду не видал таких красавцев: все они были белы как снег, с длинными, гибкими шеями! То были лебеди.
Они испустили какой-то странный крик, взмахнули великолепными, большими крыльями и полетели с холодных лугов в тёплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бедного утёнка охватило какое-то смутное волнение. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже испустил такой громкий и странный крик, что и сам испугался. Чудные птицы не шли у него из головы, и когда они окончательно скрылись из виду, он нырнул на самое дно, вынырнул опять и был словно вне себя. Утёнок не знал, как зовут этих птиц, куда они летели, но полюбил их, как не любил до сих пор никого. Он не завидовал их красоте; ему и в голову не могло прийти пожелать походить на них; он рад бы был и тому, чтоб хоть утки-то его от себя не отталкивали. Бедный безобразный утёнок!
А зима стояла холодная-прехолодная. Утёнку приходилось плавать без отдыха, чтобы не дать воде замёрзнуть совсем, но с каждою ночью свободное ото льда пространство становилось всё меньше и меньше. Морозило так, что ледяная кора трещала. Утёнок без устали работал лапками, но под конец обессилел, приостановился и весь обмёрз.
Рано утром мимо проходил крестьянин, увидал примёрзшего утёнка, разбил лёд своим деревянным башмаком и принёс птицу домой к жене. Утёнка отогрели.
Но вот дети вздумали играть с ним, а он вообразил, что они хотят обидеть его, и шарахнулся со страха прямо в подойник с молоком — молоко всё расплескалось.
Женщина вскрикнула и всплеснула руками; утёнок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда в бочонок с мукой. Батюшки, на что он был похож!
Женщина вопила и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь стояла отворённой, утёнок выбежал, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег и долго-долго лежал там почти без чувств.
Было бы чересчур печально описывать все злоключения утёнка за эту суровую зиму. Когда же солнышко опять пригрело землю своими тёплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах. Запели жаворонки, пришла весна.
Утёнок взмахнул крыльями и полетел; теперь крылья его шумели и были куда крепче прежнего.
Не успел он опомниться, как уже очутился в большом саду. Яблони стояли все в цвету; душистая сирень склоняла свои длинные зелёные ветви над извилистым каналом.
Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! Вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утёнок узнал красивых птиц, и его охватила какая-то странная грусть.
«Полечу-ка я к этим царственным птицам; они, наверное, убьют меня за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше быть убитыми ими, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимою!»
И он слетел на воду и поплыл навстречу красавцам лебедям, которые, завидя его, тоже устремились к нему.
— Убейте меня! — сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же увидал он в чистой, как зеркало, воде? Своё собственное изображение, но он был уже не безобразною тёмно-серою птицей, а — лебедем!
Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца! Теперь он был рад, что перенёс столько горя и бедствий, — он лучше мог оценить своё счастье и всё окружавшее его великолепие. Большие лебеди плавали вокруг него и ласкали его, гладили клювами.
В сад прибежали маленькие дети; они стали бросать лебедям хлебные крошки и зёрна, а самый меньшой из них закричал:
— Новый, новый!
И все остальные подхватили:
— Да, новый, новый! — хлопали в ладоши и приплясывали от радости; потом побежали за отцом и матерью и опять бросали в воду крошки хлеба и пирожного. Все говорили, что новый красивее всех. Такой молоденький, прелестный!
И старые лебеди склонили перед ним головы. А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был чересчур счастлив, но нисколько не возгордился — доброе сердце не знает гордости, — помня то время, когда все его презирали и гнали. А теперь все говорят, что он прекраснейший между прекрасными птицами! Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви, солнышко светило так славно… И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:
— Мог ли я мечтать о таком счастье, когда был ещё гадким утёнком.
Смотреть сказку Гадкий утёнок
Скачать текст сказки Гадкий утёнок
Скачать docx
Скачать pdf
Другие сказки для детей
Другие сказки Андерсена
30-летию Великой августовской демократической революции 1991 года посвящается
(фрагменты будущей книги «От Ельцина до Путина. И обратно»)
КС (короткое сообщение) 40. Ельцин и Путин. Часть 3. Сказка про компромат
Любого правителя любой серьёзной страны окружают мифы. Наша Россия – совсем не исключение. Некоторые мифы прочно поселились в массовом сознании. Хотя по сути они идиотские. Например, что последний русский царь Николай II принимал все важнейшие решения под прямым влиянием полуграмотного старца Григория Распутина. Как будто лохматый Гришка с утра до вечера сидел в канцелярии императора и подписывал бумаги (а именно в этом состоит процесс управления страной).
Есть устойчивый миф о том, что Хрущев развенчал культ личности Сталина из-за того, что «вождь народов» не пощадил сына Хрущева и расстрелял его. Дескать, Хрущев ползал на коленях в кабинете Сталина и вымаливал пощаду для своего сына. А вождь, мол, был непреклонен. За это Хрущев якобы Сталину отомстил после смерти. Примитивная версия. В реальности весь партийный аппарат после смерти Сталина мечтал отказаться от сталинских жёстких методов управления, сформированных ещё в эпоху революции 1917 года и Гражданской войны (когда человеческая жизнь не стоила вообще ничего, а Советская республика ощутила себя «в кольце врагов»).
А Брежневым якобы управляли его медсестра Нина и приехавшая из Тбилиси целительница Джуна. Возможно, они помогали ему бороться с адской бессонницей, но точно не принимали решение о вводе войск в Афганистан. И вообще вряд ли он с ними говорил о политике. Но зато сколько статей про Нину и Джуну написано! Сколько снято фильмов и телепередач! Причём и в России, и на Западе.
Есть устойчивые мифы и вокруг личности Бориса Ельцина. Один из них таков. Мол, Ельцин выдвинул Владимира Путина в преемники, поскольку обладал на него суперкомпроматом. Мол, и семья Ельцина про это знает. Разрешите высказаться на эту щекотливую тему.
Начну с конца. Никакого компромата нет и быть не может. Не существует заветного сейфа, где лежат чудо-материалы. Этих материалов не может быть в принципе и по определению. Ибо надо понимать, как столетиями устроена власть в России. С момента прихода человека на высшую позицию в стране он становится космонавтом. Никакие земные законы на него не распространяются. Неважно, как называется наш правитель. Царь, генеральный секретарь или Президент. И все люди в погонах, и вся гражданская бюрократия подчиняются строго ему. Он – центр не просто принятия всех решений, но бытия всей системы власти. Без его подписи и его слова государственная машина не сможет работать. Поэтому никакая информация о прежней жизни этого человека не имеет никакого значения. Она просто не интересна бюрократии.
На Западе, конечно, по-другому. Там есть реальное разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную. Ветви власти конкурируют между собой. Плюс независимая пресса. Эта конкуренция стимулирует политическую борьбу и поиск слабых сторон друг у друга. Отсюда компромат.
В нашей же системе координат Президент возвышается над всеми ветвями власти. Что даст в этих условиях компромат? Только проблемы для обладателя такого компромата.
Ельцин – суперматёрый аппаратный волк. Как устроена российская власть, он отлично знал изнутри. Сам её реконструировал в новых условиях. Пугать своего сменщика компроматом в условиях безграничности кремлевской власти? На такую глупость многоопытный Ельцин никогда бы не пошёл.
А вот игры в компромат в отношении людей из окружения первого лица вполне в российских традициях. Тут вплоть до уголовных дел. Не исключаются войны против членов семьи. Вспомним, сколько распространялось разных слухов о поведении дочери Брежнева Галины! До сих пор журналисты не могут успокоиться. При жизни Сталина в Москве много шептались на тему сына вождя — Василия.
Но компромат на высоких чиновников – это одно. Это Система допускает. Даже компромат на членов семьи. Но компромат на Первого в России бессмысленен. Как и любые легальные попытки отодвинуть его от высшей власти. Типа громких политических скандалов, расследований, свидетельств каких-то «информированных» лиц. Никакие Моники Левински у нас не пройдут. Любые бумаги и видеофайлы имеют значение только до воцарения. Потом – это пустое. Потом – наступает невесомость и космос. А в космосе главное – здоровье. Главная проблема вождей в России – здоровье. Этот ресурс – самый ценный. И ещё вождь не должен запутаться в своих же интригах. Как это получилось у царя в 1917 году и у Горбачёва в 1991.
Лично Ельцин не любил обсуждать частные проблемы других людей. Перемывать им косточки, сплетничать. Как-то я задал ему вопрос про личную жизнь одного политического деятеля. Он посмотрел на меня так, что я все понял. Больше такого рода вопросов я никогда не задавал. Даже после добрых напитков в разговорах один на один со мной он не ругал кого-то из людей вокруг себя. Не выдавал никакую «эксклюзивную» информацию. Хотя, я думаю, ему много что докладывали.
Монархия всегда держится на святости трона. И на непогрешимости монарха, которому, как сказала по другому поводу Анна Ахматова, «не пристали грехи». А российская государственность – такая, какой мы её привыкли знать – стоит на монархической традиции. Альтернатива которой – русская революция, жестокая и кровавая.
Так складывалась и так продолжается наша история.
Продолжение следует