Сказка про премудрого пескаря

Михаил Салтыков-Щедрин — создатель особого литературного жанра — сатирической сказки. В небольших историях русский писатель обличал бюрократизм, самодержавие, либерализм. В этой статье рассмотрены такие произведения Салтыкова-Щедрина, как «Дикий помещик», «Орел-меценат», «Премудрый пескарь», «Карась-идеалист».

Особенности сказок Салтыкова-Щедрина

В сказках этого писателя можно встреть и аллегорию, и гротеск, и гиперболу. Присутствуют черты, характерные эзоповскому повествованию. В общении между персонажами отражены отношения, преобладавшие в обществе XIX века. Какие сатирические приемы использовал писатель? Для того чтобы ответить на этот вопрос, следует вкратце рассказать о жизни автора, столь безжалостно обличавшего косный мир помещиков.

Об авторе

Салтыков-Щедрин совмещал литературную деятельность с государственной службой. Родился будущий писатель в Тверской губернии, но после окончания лицея уехал в Петербург, где получил должность в Военном министерстве. Уже в первые годы работы в столице молодой чиновник начал томиться бюрократизмом, ложью, скукой, царившими в учреждениях. С большим удовольствием Салтыков-Щедрин посещал различные литературные вечера, на которых преобладали антикрепостнические настроения. О своих взглядах он оповестил петербуржцев в повестях «Запутанное дело», «Противоречие». За что и был сослан в Вятку.

Жизнь в провинции дала возможность писателю наблюдать во всех подробностях чиновничий мир, жизнь помещиков и угнетенных ими крестьян. Этот опыт стал материалом для написанных позже произведений, а также формирования особых сатирических приемов. Один из современников Михаила Салтыкова-Щедрина однажды сказал о нем: «Он знает Россию, как никто другой».

Сатирические приемы Салтыкова-Щедрина

Его творчество довольно многообразно. Но едва ли не наибольшую популярность среди произведений Салтыкова-Щедрина имеют именно сказки. Можно выделить несколько особых сатирических приемов, с помощью которых писатель пытался донести до читателей косность и лживость помещичьего мира. И прежде всего В завуалированной форме автор раскрывает глубокие политические и социальные проблемы, высказывает собственную точку зрения.

Другой прием — использование фантастических мотивов. Например, в «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» они служат средством выражения недовольства в адрес помещиков. И наконец, называя сатирические приемы Щедрина, нельзя не упомянуть символизм. Ведь герои сказок нередко указывают на одно из общественных явлений XIX века. Так, в главном персонаже произведения «Коняга» отражена вся боль русского народа, угнетаемого столетиями. Ниже приведен анализ отдельных произведений Салтыкова-Щедрина. Какие сатирические приемы использованы в них?

«Карась-идеалист»

В этой сказке воззрения представителей интеллигенции высказывает Салтыков-Щедрин. Сатирические приемы, которые можно встретить в произведении «Карась-идеалист» — это символизм, использование народных поговорок и пословиц. Каждый из героев — собирательный образ представителей того или иного социального класса.

В центре сюжета сказки — дискуссия Карася и Ерша. Первый, что уже понято из названия произведения, тяготеет к идеалистическому мировоззрению, вере в лучшее. Ерш же — это, напротив, скептик, иронизирующий над теориями своего оппонента. Есть в сказе и третий персонаж — Щука. Эта небезопасная рыба символизирует в произведении Салтыкова-Щедрина сильных мира сего. Щуки, как известно, питаются карасями. Последний, движимый лучшими чувствами, отправляется к хищнице. В жестокий закон природы (или веками устоявшуюся иерархию в обществе) Карась не верит. Он надеется образумить Щуку рассказами о возможном равенстве, всеобщем счастье, добродетели. А потому и погибает. Щуке, как отмечает автор, слово «добродетель» не знакомо.

Сатирические приемы здесь использованы не только для того, чтобы обличить жесткость представителей отдельных слоев общества. С помощью них автор пытается донести безрезультатность моралистических диспутов, которые распространены были среди интеллигенции XIX столетия.

«Дикий помещик»

Теме крепостничества отведено немало места в творчестве Салтыкова-Щедрина. Ему было что сказать читателям на это счет. Однако написание публицистической статьи об отношениях помещиков к крестьянам либо издание художественного произведения в жанре реализма на эту тему было чревато для писателя неприятными последствиями. А потому приходилось прибегать к иносказаниям, легким юмористическим рассказам. В «Диком помещике» речь идет о типичном русском узурпаторе, не отличающемся образованностью и житейской мудростью.

Он ненавидит «мужиков» и мечтает их извести. При этом глупый помещик не понимает, что без крестьян он погибнет. Ведь делать он ничего не хочет, да и не умеет. Можно подумать, что прототипом героя сказки является некий помещик, которого, быть может, писатель встречал в реальной жизни. Но нет. Речь идет не о каком-то определенном барине. А о социальном слое в целом.

В полной мере, без иносказаний, эту тему Салтыков-Щедрин раскрыл в «Господах Головлевых». Герои романа — представители провинциального помещичьего рода — погибают один за другим. Причина их гибели — глупость, невежество, лень. Персонажа сказки «Дикий помещик» ожидает та же участь. Ведь от крестьян он избавился, чему сперва был рад, но вот к жизни без них оказался не готов.

«Орел-меценат»

Герои этой сказки — орлы и вороны. Первые символизируют помещиков. Вторые — крестьян. Писатель снова прибегает к приему иносказания, с помощью которого высмеивает пороки сильных мира сего. В сказке присутствует также Соловей, Сорока, Сова и Дятел. Каждая из птиц — аллегория на тип людей или социальный класс. Персонажи в «Орле-меценате» более очеловечены, чем, например, герои сказки «Карась-идеалист». Так, Дятел, имеющий обыкновение рассуждать, в завершении птичьей истории не становится жертвой хищника, но попадает за решетку.

«Премудрый пескарь»

Как и в произведениях, описанных выше, в этой сказке автор поднимает вопросы, актуальные для того времени. И здесь это становится понятным уже с первых строк. Но сатирические приемы Салтыкова-Щедрина — использование художественных средств для критического изображения пороков не только общественных, но и общечеловеческих. Повествование в «Премудром пескаре» автор ведет в типичном сказочном стиле: «Жил-был…». Героя своего автор характеризуется таким образом: «просвещенный, умеренно-либеральный».

Трусость и пассивность высмеивает в этой сказке великий мастер сатиры. Ведь именно эти пороки были свойственны большинству представителей интеллигенции в восьмидесятые годы XIX века. Пескарь не покидает ни разу своего убежища. Он проживает долгую жизнь, избегая встреч с опасными обитателями водного мира. Но лишь перед смертью понимает, сколь много упустил за свою долгую и никчемную жизнь.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин является одним из наиболее известных русских писателей середины XIX века. Его произведения написаны в виде сказок, однако их суть далеко не так проста, и смысл не лежит на поверхности, как в обычных детских аналогах.

О творчестве автора

Изучая творчество Салтыкова-Щедрина, вряд ли можно найти в нём хоть одну детскую сказку. В своих сочинениях автор часто использует такой литературный приём, как гротеск. Суть приёма заключается в сильном преувеличении, доведении до абсурда как образов персонажей, так и событий, которые с ними происходят. Поэтому произведения Салтыкова-Щедрина могут показаться жуткими и чересчур жестокими даже взрослому человеку, не говоря уже о детях.

Одним из наиболее известных произведений Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина является сказка «Самоотверженный заяц». В ней, как и во всех его творениях, заложен глубокий смысл. Но прежде чем начать анализ сказки Салтыкова-Щедрина «Самоотверженный заяц», нужно вспомнить её сюжет.

Сюжет

Начинается сказка с того, что главный герой, заяц, пробегает мимо дома волка. Волк окрикивает зайца, зовёт его к себе, однако тот не останавливается, а ещё больше прибавляет ходу. Тогда волк его догоняет и обвиняет в том, что заяц не послушался с первого раза. Лесной хищник оставляет его возле куста и говорит, что съест через 5 дней.

А заяц-то бежал к своей невесте. Вот сидит он, считает время до смерти и видит — спешит к нему брат невесты. Брат рассказывает, как невесте плохо, и этот разговор слышат волк с волчицей. Они выходят на улицу и сообщают, что отпустят зайца к наречённой проститься. Но с условием, что тот вернётся на съедение через день. А будущий родственник пока останется у них и, в случае невозвращения, будет съеден. Если же заяц вернётся, то, возможно, их обоих помилуют.

Бежит заяц к невесте и прибегает достаточно быстро. Рассказывает он ей и всей родне свою историю. Возвращаться-то не хочется, но слово дано, а заяц слова никогда не нарушает. Поэтому, простившись с невестой, бежит заяц обратно.

Бежит, а на пути у него разные преграды встречаются, и чувствует он, что не успевает в срок. От этой мысли отбивается всеми силами и только прибавляет ходу. Он ведь дал слово. В конце концов заяц еле-еле успевает и спасает брата невесты. А волк им и говорит, что пока не будет их есть, пусть ещё посидят под кустом. Может, когда и помилует.

Анализ

Для того чтобы дать полноценное представление о произведении, нужно провести анализ сказки «Самоотверженный заяц» по плану:

• Характеристика эпохи.
• Особенности творчества автора.
• Персонажи.
• Символизм и образность.

Структура не является универсальной, но она позволяет выстроить необходимую логику. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, анализ сказки «Самоотверженный заяц» которого необходимо провести, часто писал произведения на злободневные темы. Итак, в XIX веке была очень актуальна тема недовольства царской властью и гнёта со стороны правительства. Это нужно учитывать, проводя анализ сказки Салтыкова-Щедрина «Самоотверженный заяц».

Разные прослойки общества реагировали на власть по-разному. Кто-то поддерживал и пытался присоединиться, кто-то, наоборот, всеми силами старался изменить сложившуюся ситуацию. Однако большинство людей окутывал слепой страх, и они ничего не могли делать, кроме как повиноваться. Это и хотел донести Салтыков-Щедрин. Анализ сказки «Самоотверженный заяц» должен начинаться с того, чтобы показать — заяц символизирует именно последний тип людей.

Люди бывают разными: умными, глупыми, смелыми, трусливыми. Однако всё это неважно, если в них нет силы для того, чтобы дать отпор угнетателю. В образе зайца волк высмеивает благородную интеллигенцию, которая проявляет свою честность и преданность по отношению к тому, кто их угнетает.

Говоря об образе зайца, которого описал Салтыков-Щедрин, анализ сказки «Самоотверженный заяц» должен объяснять мотивацию главного героя. Слово зайца — честное слово. Он не мог его нарушить. Однако это и приводит к тому, что жизнь зайца рушится, ведь он проявляет свои лучшие качества по отношению к волку, который изначально поступил с ним жестоко.

Заяц ни в чём не виновен. Он просто бежал к невесте, а волк самовольно решил оставить его под кустом. Тем не менее заяц переступает через себя, чтобы сдержать данное слово. Приводит это к тому, что вся семья зайцев остаётся несчастной: брат не сумел проявить смелость и сбежать от волка, заяц не мог не вернуться, чтобы не нарушить своё слово, а невеста остаётся одна.

Вывод

Салтыков-Щедрин, анализ сказки «Самоотверженный заяц» которого оказался не таким простым, в привычной себе гротескной манере описал действительность своего времени. Ведь таких людей-зайцев в XIX веке было достаточно много, и эта проблема безответного повиновения сильно мешала развитию России как государства.

В заключение

Итак, это был анализ сказки «Самоотверженный заяц» (Салтыков-Щедрин), по плану, который можно использовать и для анализа других произведений. Как видно, простая на первый взгляд сказка оказалась яркой карикатурой на людей того времени, и смысл её лежит глубоко внутри. Для того чтобы понимать творчество автора, нужно помнить, что он никогда ничего не пишет просто так. Каждая деталь в сюжете нужна для того, чтобы читатель понял тот глубокий смысл, который заложен в произведении. Этим и интересны сказки Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Темой обличения трусости с «Премудрым пескарем» сближается одновременно с ним написанный «Самоотверженный заяц». Эти сказки не повторяют, а дополняют друг друга в изобличении рабской психологии, освещая разные ее стороны.

Сказка о самоотверженном зайце — яркий образец сокрушительной щедринской иронии, обличающей, с одной стороны, волчьи повадки поработителей, а с другой — слепую покорность их жертв.

Начинается сказка с того, что бежал заяц неподалеку от волчьего логова, а волк увидел его и кричит: «Заинька! Остановись, миленький!». А заяц только пуще ходу прибавил. Разозлился волк, поймал его, да и говорит: «Приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания. А так как теперь и я сыт, и волчиха моя сыта… то сиди ты вот под этим кустом и жди очереди. А может быть…ха-ха… я тебя помилую!». Что же заяц? Хотел было убежать, но как только он посмотрел на волчье логово — так и «заколотилось заячье сердце». Сидел заяц под кустом да сокрушался, что и жить-то ему столько-то осталось и мечты его заячьи не сбудутся: «Жениться рассчитывал, самовар купил, мечтал, как с молодой зайчихой будет чай-сахар пить, и вместо всего — куда угодил!». Прискакал к нему однажды ночью невестин брат и начал уговаривать сбежать к захворавшей заиньке. Пуще прежнего начал заяц сокрушаться о своей жизни: «За что? чем заслужил он свою горькую участь? Жил он открыто, революций не пущал, с оружием в руках не выходил, бежал по своей надобности — неужто ж за это смерть?». Но нет, не может заяц и с места сдвинуться: «Не могу, волк не велел!». А тут еще и волк с волчихой из логова вылезли. Начали зайцы оправдываться, убедили волка, разжалобили волчиху, и хищники разрешили зайцу проститься с невестой, а брата её аманатом оставить.

Отпущенный на побывку заяц «как из лука стрела» торопился к невесте, прибежал, в баньку сходил, окрутили его, и бегом назад, к логову — вернуться бы к указанному сроку. Обратный путь тяжело зайцу дался: «Бежит он вечер, бежит полночи; ноги у него камнями иссечены, на боках от колючих ветвей шерсть клочьями висит, глаза помутились, у рта кровавая пена сочится…». Он ведь «слово, вишь, дал, а заяц своему слову — господин». Кажется, что заяц очень благороден, думает лишь о том, как бы не подвести своего друга. Но благородство по отношению к волку проистекает из рабской покорности. Более того, он осознает, что волк может его съесть, но в то же время упорно питает иллюзию, что «может быть, волк меня…ха-ха…и помилует!». Эта разновидность рабской психологии пересиливает инстинкт самосохранения и возводится в степень благородства и добродетели.

Заглавие сказки с удивительной точностью очерчивает ее смысл, благодаря использованному сатириком оксюморону — соединению противоположных понятий. Слово заяц всегда в переносном смысле служит синонимом трусости. А слово самоотверженный в сочетании с этим синонимом дает неожиданный эффект. Самоотверженная трусость! В этом заключается главный конфликт сказки. Салтыков-Щедрин показывает читателю извращенность человеческих свойств в обществе, основанном на насилии. Волк похвалил самоотверженного зайца, оставшегося верным своему слову, и вынес ему издевательскую резолюцию: «… сидите, до поры до времени…, а впоследствии я вас…ха-ха…помилую!».

Волк и заяц не только символизируют охотника и жертву со всеми соответствующими им качествами (волк кровожаден, силен, деспотичен, зол, а заяц труслив, малодушен и слаб). Эти образы наполнены злободневным социальным содержанием. За образом волка «скрывается» эксплуататорский режим, а заяц представляет собой обывателя, полагающего, что возможно мирное соглашение с самодержавием. Волк наслаждается положением властителя, деспота, вся волчья семья живет по “волчьим” законам: и волчата играют с жертвой, и волчиха, готовая зайца сожрать, его по-своему жалеет…

Однако заяц тоже живет по волчьим законам. Щедринский заяц не просто труслив и беспомощен, но малодушен. Он заранее отказывается от сопротивления, отправляясь волку в пасть и облегчая ему решение “продовольственной проблемы”. Заяц считал, что волк вправе лишать его жизни. Все свои поступки и поведение заяц оправдывает словами: «Не могу, волк не велел!». Он привык повиноваться, он раб покорности. Здесь авторская ирония переходит в едкий сарказм, в глубокое презрение к психологии раба.

Заяц из сказки Салтыкова-Щедрина «Здравомысленный заяц», «хоть и обыкновенный это был заяц, а преумный. И так здраво рассуждал, что и ослу впору». Обычно сидел этот заяц под кустом да сам с собой разговаривал, рассуждал на различные темы: «Всякому, говорит, зверю свое житье предоставлено. Волку — волчье, льву — львиное, зайцу — заячье. Доволен ты или недоволен своим житьем, никто тебя не спрашивает: живи, только и всего», или «Едят нас, едят, а мы, зайцы, что год, то больше плодимся», или «Подлый народ эти волки — это правду надо сказать. Все у них только разбой на уме!». Но однажды вздумал он перед зайчихой своей здравыми мыслями щегольнуть. «Говорил-говорил заяц», а к нему в это время лиса подползла и давай с ним играть. Растянулась лиса на солнышке, велела зайцу «сесть поближе и покалякать», а сама «комедии перед ним разыгрывает».

Да, лисица насмехается над «здравомысленным» зайцем для того, чтобы в конечном итоге его съесть. И она, и заяц это прекрасно понимают, но ничего поделать не могут. Лисица даже не очень голодна, чтобы есть зайца, но поскольку «где же это видано, чтобы лисы сами свой обед отпускали», то приходится волей-неволей повиноваться закону. Все умные, оправдательные теории зайца, всецело овладевшая им идея о регулировании волчьих аппетитов разбиваются в пух и прах о жестокую прозу жизни. Получается, зайцы созданы для того, чтобы их есть, а не для того, чтобы создавать новые законы. Убежденный в том, что волки зайцев «есть не перестанут», здравомысленный «филозомф» выработал проект более рационального поедания зайцев — чтоб не всех сразу, а поочередно. Салтыков-Щедрин здесь высмеивает попытки теоретического оправдания рабской «заячьей» покорности и либеральные идеи о приспособлении к режиму насилия.

Сатирическое жало сказки о «здравомысленном» зайце направлено против мелкого реформизма, трусливого и вредного народнического либерализма, который был особенно характерен для 80-х годов.

Сказка «Здравомысленный заяц» и предшествующая ей сказка «Самоотверженный заяц», взятые вместе, дают исчерпывающую сатирическую характеристику «заячьей» психологии как в ее практическом, так и теоретическом проявлении. В «Самоотверженном зайце» речь идет о психологии несознательного раба, а в «Здравомысленном зайце» — об извращенном сознании, выработавшем холопскую тактику приспособления к режиму насилия. Поэтому к «здравомысленному зайцу» сатирик отнесся более сурово.

Эти два произведения — одни из немногих в цикле щедринских сказок, которые заканчиваются кровавой развязкой (еще «Карась-идеалист», «Премудрый пескарь»). Гибелью главных героев сказок Салтыков-Щедрин подчеркивает трагизм незнания истинных путей борьбы со злом при ясном понимании необходимости такой борьбы. Кроме того, на эти сказки повлияла и политическая обстановка в стране в то время — свирепый правительственный террор, разгром народничества, полицейские преследованиями интеллигенции.

Сравнивая сказки «Самоотверженный заяц» и «Здравомысленный заяц» в художественном, а не идеологическом плане, можно также провести между ними множество параллелей.

В основе сюжетов обеих сказок лежит фольклорное начало, разговорная речь героев созвучна. Салтыков-Щедрин употребляет уже ставшие классическими элементы живой, народной речи. Связь этих сказок с фольклором сатирик подчеркивает при помощи числительных с нечисловым значением («тридевятое царство», «из-за тридевять земель»), типичных присказок и поговорок («след простыл», «бежит, земля дрожит», «ни в сказке не сказать, ни пером описать», «скоро сказка сказывается…», «пальца в рот не клади», «ни кола, ни двора») и многочисленных постоянных эпитетов и просторечий («пресытехонька», «лиса-кляузница», «растабарываешь», «намеднись», «ах ты, горюн, горюн!», «заячья жизнь», «изладить», «лакомый кусочек», «горькие слезы», «великие беды» и др.).

Читая сказки Салтыкова-Щедрина, всегда необходимо помнить о том, что сатирик писал не о животных и об отношениях хищника и жертвы, а о людях, прикрывая их масками зверей. Точно так же и в сказках о «здравомысленном» и «самоотверженном» зайцах. Излюбленный автором эзопов язык придает сказкам насыщенность, богатство содержания и нисколько не затрудняет понимание всего того смысла, идей и морали, которые Салтыков-Щедрин в них вкладывает.

В обеих сказках в фантастические, сказочные сюжеты вплетаются элементы действительности. «Здравомысленный» заяц ежедневно изучает «статистические таблицы, при министерстве внутренних дел издаваемые…», а о «самоотверженном» зайце пишут в газете: «Вот в „Московских ведомостях“ пишут, будто у зайцев не душа, а пар — а вон он как… улепетывает!». «Здравомысленный» заяц также рассказывает лисе немного о реальной человеческой жизни — о мужицком труде, о базарных развлечениях, о рекрутской доле. В сказке о «самоотверженном» зайце упоминаются события, автором придуманные, недостоверные, но по сути своей реальные: «В одном месте дожди пролились, так что река, которую за сутки раньше заяц шутя переплыл, вздулась и на десять верст разлилась. В другом месте король Андрон королю Никите войну объявил, и на самом заячьем пути сраженье кипело. В третьем месте холера проявилась — надо было целую карантинную цепь верст на сто обогнуть…».

Салтыков-Щедрин, дабы высмеять все отрицательные черты этих зайцев, использовал соответствующие зоологические маски. Раз трус, покорный и смиренный, значит, это заяц. Эту маску сатирик надевает на малодушных обывателей. А грозная сила, которую заяц боится, — волк или лиса — олицетворяет самодержавие и произвол царской власти.

Злое, гневное осмеяние рабской психологии — одна из основных задач сказок Салтыкова-Щедрина. В сказках «Самоотверженный заяц» и «Здравомысленный заяц» героями выступают не благородные идеалисты, а обыватели-трусы, надеющиеся на доброту хищников. Зайцы не сомневаются в праве волка и лисы лишить их жизни, они считают вполне естественным, что сильный поедает слабого, но надеются растрогать волчье сердце своей честностью и покорностью, а лису заговорить и убедить в правоте своих взглядов. Хищники же остаются хищниками.

Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина – известного писателя второй половины XIX века – чрезвычайно разнообразно. Он писал романы, очерки, рассказы, статьи, сказки. Именно в жанре сказки наиболее ярко проявились особенности сатиры писателя: ее политическая острота, глубина гротеска, тонкий юмор. Очень много сказок Салтыков-Щедрин написал в 80-е годы. В это время в стране был жестокий цензурный гнет. Поэтому для борьбы с общественными и человеческими пороками писатель использует аллегорию.

В сказках Салтыков-Щедрин обличает невежественных помещиков и правителей, показывает талантливый, но покорный народ. Сатира на обывателя, смирившегося перед политической реакцией, живущего в своем маленьком мирке мелких забот, развернута в сказках о рыбах и зайцах: «Самоотверженный заяц», «Здравомыслящий заяц», «Премудрый пескарь», «Карась-идеалист» и других.

В центре самой известной сказки – «Премудрый пескарь» — судьба трусливого обывателя, человека, лишенного общественного кругозора, с мещанскими запросами. В произведении писатель ставит важные философские проблемы: в чем смысл жизни и назначение человека.

Сказка отличается стройной композицией. В небольшом по объему произведении автор сумел проследить путь героя от рождения до смерти. В сказке действует ограниченный круг персонажей: сам пескарь и его отец, чьи заветы сын исправно выполнял. Иносказания помогают писателю не только обмануть цензуру, но и создать яркий отрицательный образ. Автор в сказке обличает трусость, умственную ограниченность, жизненную несостоятельность обывателя. Салтыков-Щедрин приписывает рыбе человеческие свойства и вместе с тем показывает, что человеку присущи «рыбьи» черты. Ведь в народной поговорке точно сказано: молчит как рыба.

Сказка «Премудрый пескарь» связана с реальной действительностью. Для этого автор соединяет сказочную речь с современными понятиями. Так, Щедрин употребляет обычный сказочный зачин: «жил-был пискарь»; распространенные сказочные обороты: «ни в сказке сказать, ни пером описать», «стал жить-поживать»; народные выражения «ума палата», «откуда ни возьмись»; просторечия «распостылая жизнь», «погублять» и т.д. А рядом с этими словами звучат совсем другие, иного стиля, иного, реального времени: «жизнью жуировать», «ночью моцион делал», «отрекомендуется», «жизненный процесс завершает». Такое соединение фольклорных мотивов, фантастики с реальной, злободневной действительностью позволило Салтыкову-Щедрину создать новый, оригинальный жанр политической сказки. Эта особая форма помогала писателю увеличить масштаб художественного изображения, придать сатире на мелкого обывателя огромный размах, создать настоящий символ трусливого человека.

В судьбе пескаря угадывается судьба законопослушного чиновника, не случайно автор «проговаривается»: пескарь «прислуги не держит», «в карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется». Но какая это унизительная жизнь «умеренно либерального» пескаря, который всего боится: боится щуки, страшится попасть в уху. Вся биография пескаря сводится к краткой формуле: «Жил – дрожал, и умирал — дрожал». Это выражение стало афоризмом. Автор утверждает, что нельзя иметь такие ничтожные цели. В риторических вопросах содержится обвинение тем, кто не живет по-настоящему, а все только «распостылую свою жизнь… бережет»: «Какие были у него радости? кого он утешил? кому добрый совет подал? кому доброе слово сказал? кого приютил, обогрел, защитил? кто слышал об нем? кто об его существовании вспомнит?» Если ответить на эти вопросы, то станет ясно, к каким идеалам должен стремиться каждый человек. Пескарь считал себя премудрым, автор и сказку свою так назвал. Но за этим заголовком скрыта ирония. Щедрин жестко говорит о никчемности, бесполезности дрожащего за себя обывателя. Писатель «заставляет» бесславно умереть пескаря. В заключительном риторическом вопросе слышится уничтожающий, доходящий до сарказма приговор: «Скорее всего – сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?»

В иных вариантах житейская теория «премудрого пескаря» получила отражение в сказках «Самоотверженный заяц» и «Здравомыслящий заяц». Здесь герои – те же обыватели-трусы, надеющиеся на доброту хищников, «хозяев жизни». Герой сказки «Здравомыслящий заяц» проповедует практическую мудрость: «живи, только и всего». Он считает, что «всякий сверчок должен знать свой шесток» и что «уши выше лба не растут».

Та же рабья мораль у зайца из сказки «Самоотверженный заяц». Этот «обстоятельный» обыватель имел в жизни одну цель: «жениться рассчитывал, самовар купил, мечтал, как с молодой зайчихой будет чай-сахар пить…» Автор с уничтожающей иронией повествует о приземленных запросах «умеренно-аккуратного» зайца. Салтыков-Щедрин делает прямой намек на людей, исповедующих принципы полного невмешательства в течение общественной жизни. Однако от проблем, опасностей, невзгод никому не спрятаться в своем замкнутом мирке. Так и заяц угодил в лапы к волку. Он не стал бороться, а покорился своей судьбе: ждать, когда хищник проголодается и соблаговолит его съесть. Зайцу только горько и обидно, что он обречен на смерть за свою праведную жизнь: «За что? Чем он заслужил свою горькую участь? Жил он открыто, революций не пущал, с оружием в руках не выходил…» Салтыков-Щедрин смело переключает действие из мира животных в мир человеческих отношений. В аллегорических образах зайца и волка угадываются мелкий и крупный чиновники, гонимый и гонитель.

Зайца, трусливого обывателя, не спасают его благонамеренность, законопослушание. Заяц не сомневается в праве волка лишить его жизни, он считает вполне естественным, что сильный поедает слабого, но надеется растрогать волчье сердце своей честностью и покорностью: «А может быть, волк меня… ха-ха… и помилует!» Заяц парализован страхом, боится выйти из подчинения. У него есть возможность убежать, но ему «волк не велел», и он терпеливо ждет милостей.

Сказка наполнена комическими ситуациями. Так, волк согласился «отпустить косого на побывку» к невесте, а в заложники оставил другого зайца. Главный герой за сутки успел в тридевятое царство сбегать, в баню сходить, жениться и вернуться к логову волка. Заяц в дороге проявил чудеса выдержки. У него оказалась недюжинная сила, воля: «Сколько раз сердце в нем разорваться хотело, так он и над сердцем власть взял…» Косой жертвовал собой только ради того, чтобы снова оказаться во власти волка. Автор с откровенной издевкой называет зайца «самоотверженным». Несоответствие между возможностями зайца (например, он крикнул, как сто тысяч зайцев вместе) и тем, на что он себя расходует, помогает разоблачить рабскую покорность обывателя.

Итак, обыватели в сказках Салтыкова-Щедрина – «рыбы» и «зайцы» — не имеют человеческого достоинства, ума. Автор обличает их трусость, беспомощность, глупость. Они пресмыкаются перед сильными мира, прячутся в своих норах или под кустами, страшатся общественной борьбы и желают только одного: сохранить свою «распостылую жизнь».

(«Самоотверженный заяц»)

«Самоотверженный заяц» написана в 1883 году и органично входит в самый известный сборник М. Е. Салтыкова-Щедрина «Сказки». Сборник снабжен пояснением автора: «Сказки для детей изрядного возраста». «Самоотверженный заяц», а также сказки «Бедный волк» и «Здравомысленный заяц» в рамках всего сборника составляют своеобразную трилогию, которая относится к группе сказок, являющихся острой политической сатирой на либеральную интеллигенцию и чиновничество.

Оказывается, самоотверженность зайца заключается в том, что он не хочет обманывать волка, приговорившего его к смертной казни, и, наскоро женившись, преодолевая страшные препятствия (разлив реки, войну короля Андрона с королем Никитой, эпидемию холеры), из последних сил примчался в логово волка к точно назначенному сроку. Заяц, отождествляя собой либерально настроенное чиновничество, и в мыслях не держит, что у волка нет права выносить приговор: «… приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания». Писатель гневно разоблачает рабскую покорность просвещенных людей перед власть имущими, даже эзопов язык не мешает читателю понять, что заяц с его надуманной самоотверженностью выглядит ничтожеством. Вся новоявленная родня зайца, которому волк дал двое суток для женитьбы, одобряет решение зайца: «Правду ты, косой, молвил: не давши слова, крепись, а давши — держись! Никогда во всем нашем заячьем роду того не бывало, чтобы зайцы обманывали!» Писатель-сатирик подводит читателя к выводу, что словесной шелухой можно оправдать бездеятельность. Вся энергия зайца направлена не на противостояние злу, а на выполнение приказа волка.

«-Я, ваше благородие, прибегу… я мигом оборочу… вот как бог свят прибегу! — заспешил осужденный и, чтобы волк не сомневался… таким вдруг молодцом прикинулся, что сам волк на него залюбовался и подумал: «Вот кабы у меня солдаты такими были!» Звери и птицы подивились на зайцеву прыть: «Вот в «Московских ведомостях» пишут, будто у зайцев не душа, а пар, а вон он как улепетывает!» С одной стороны, заяц, безусловно, трус, но, с другой стороны, ведь в заложниках у волка остался невестин брат. Однако и это не является, по мнению писателя, поводом к безропотному выполнению ультиматума волка. Ведь серый разбойник был сыт, ленив, зайцев держал не в заточении. Одного волчьего окрика было достаточно, чтобы заяц добровольно согласился принять свою злую судьбу.

«Самоотверженный заяц» нет сказочного зачина, но есть сказочные присказки («ни в сказке сказать, ни пером описать», «скоро сказка сказывается…») и выражение («Бежит, земля дрожит», «тридевятое царство»). Сказочные персонажи, как и в народных сказках, наделены свойствами людей: заяц посватался, перед свадьбой в баню сходил и т. д. Язык сказки Салтыкова-Щедрина насыщен просторечными словами и выражениями («играючи подбегут», «сердце закатится», «высмотрел дочку», «с другим слюбилась», «волк слопал», «невеста помирает»), пословицами и поговорками («поймал в три прыжка», «схватил за шиворот», «чай-сахар пить», «всем сердцем полюбила», «трет от страху», «пальца в рот не клади», «пустился как из лука стрела», «горькими слезами разливается»). Все это сближает сказку «Самоотверженный заяц» с народными сказками. Кроме того, использование магического сказочного числа «три» (три препятствия на обратном пути к волчьему логову, три врага — волки, лисицы, совы, три часа должны были остаться у зайца в запасе, трижды подгонял себя заяц словами: «Не до горя теперь, не до слез… лишь бы друга из волчьей пасти вырвать!», «неужто я друга не выручу», «Погубил я друга своего, погубил!»), а также самого распространенного сказочного приема гиперболы («Гора на пути встретится — он ее «на Уру» возьмет; река — он и броду не ищет, прямо в плавь так и чешет; болото — он с пятой кочки на десятую перепрыгивает», «ни горы, ни долы, ни леса, ни болота — все ему нипочем», «крикнул, как сто тысяч зайцев вместе») усиливают сходство с народной сказкой.

«Самоотверженный заяц» имеются конкретно-бытовые детали и приметы реального исторического времени, чего не бывает в народных сказках (приснилось зайцу, что он при волке стал «чиновником особых поручений», волк, «покуда он по ревизиям бегает, к его зайчихе в гости ходит», «жил он открыто, революций не пущал, с оружием в руках не выходил», «подговор часовых к побегу», зайцы называли волка «ваше благородие»). В-третьих, писатель использует слова и выражения книжной лексики, причем чем ничтожней повод, тем более высокая лексика употребляется («светящееся волчье око», «осужденный на минуту словно преобразился», «зайца за благородство хвалит», «ноги у него камнями иссечены», «у рта кровавая пена сочится», «заалел восток», «огнем брызнуло», «сердце измученного зверюги»). Своеобразие сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина заключено как раз в чертах отличия от народной сказки. Народная сказка укрепляла веру простых людей в то, что зло когда-нибудь будет побеждено, тем самым, по мнению писателя, приучила людей к пассивному ожиданию чуда. Народная сказка учила самым простым вещам, ее задача была поразвлечь, позабавить. Писатель-сатирик, сохраняя многие особенности народной сказки, хотел зажечь сердца людей гневом, пробудить их самосознание. Открытые призывы к революции, конечно же, цензура никогда не позволила бы опубликовать. Используя прием иронии, прибегнув к эзопову языку, писатель в сказке «Самоотверженный заяц» показал, что власть волков держится на рабской привычке зайцев к покорности. Особо горькая ирония звучит в концовке сказки:

«- Здесь я! Здесь! — крикнул косой, как сто тысяч зайцев вместе.

«Бедный волк». Вот ее начало: «Другой зверь, наверное, тронулся бы самоотверженностью зайца, не ограничился бы обещанием, а сейчас бы помиловал. Но из всех хищников, водящихся в умеренном и северном климатах, волк менее всего способен на великодушие. Однако же не по своей воле он так жесток, а потому, что комплекция у него каверзная: ничего он, кроме мясного, есть не может. А чтобы достать мясную пищу, он не может иначе поступать, как живое существо жизни лишить». Композиционное единство первых двух сказок этой своеобразной трилогии помогает понять политически активную позицию писателя-сатирика. Салтыков-Щедрин считает, что социальная несправедливость заложена в самой природе человека. Необходимо менять мышление не одного человека, а всей нации.

 íåêîòîðîì öàðñòâå, ïîäâîäíîì ãîñóäàðñòâå, âîäèëèñü ùóêè. Ê ñëîâó ñêàçàòü, òàì íå òîëüêî ùóêè âîäèëèñü, íî è ðàçíàÿ äðóãàÿ ðûáêà. Íî ñîâåðøåííî íåâåðîÿòíàÿ èñòîðèÿ ïðîèçîøëà èìåííî ñ ìàëåíüêîé ùó÷êîé.
À äåëî áûëî òàê…
               Â îäíîì ñåìåéñòâå ùóê ðîäèëàñü äî÷êà, è íàçâàëè å¸ Èëèÿ. Áûëà îíà, êàê è âñå äåòè: ìàëåíüêîé, þðêîé, çàáàâíîé è âåñåëîé. Äåíü è íî÷ü íàïðîëåò, îíà ñî ñâîèìè ïîäðóæêàìè, äðóãèìè ðûáêàìè, íîñèëèñü ïî âîäîåìó, èãðàëè â ðàçíûå èãðû: äîãîíÿëêè è ïðÿòêè. Òàê áåççàáîòíî è ðàäîñòíî ïðîõîäèëè èõ äíè.
Ùó÷êà ïîäðàñòàëà, êàê è äðóãèå åå ñâåðñòíèêè.  Ÿ äðóçüÿ óæå ñòàëè âûïëûâàòü èç çàâîäè â áîëüøóþ âîäó, ãäå îõîòèëèñü, à ïîòîì õâàñòàëèñü ñâîåé äîáû÷åé. Òîëüêî Èëèÿ îäíà ïîìàëêèâàëà è ñèäåëà â çàâîäè.
Ó íåå, â îòëè÷èè îò äðóãèõ ùóê, çóáû íå âûðîñëè, íó íå òî, ÷òîáû óæ ñîâñåì, íî òå ÷òî âûðîñëè è çóáàìè-òî íàçâàòü íåëüçÿ áûëî, âñåãî íåñêîëüêî ìàëåíüêèõ, äà êðèâåíüêèõ. Ïîýòîìó, î òîì, ÷òîáû âûõîäèòü â ðåêó íà íàñòîÿùóþ îõîòó, ðå÷è è íå ìîãëî áûòü.
Äîìà ó Èëèè âñå ñîêðóøàëèñü ïî ýòîìó ïîâîäó.
— Êàê æå òû áóäåøü æèòü, êîãäà íàñ íå ñòàíåò? — ãîðåâàëà áàáóøêà-ùóêà, — òû æå ñ ãîëîäó ïîìðåøü. — Îòðîäÿñü òàêîãî íå âèäàëà, ÷òîáû ó ùóêè çóáû íå âûðîñëè.
Èëèÿ î÷åíü ðàññòðàèâàëàñü, äàæå ïëàêàëà èíîãäà. Ÿ âîäèëè êî âñåì æèâóùèì â èõ ðåêå ëåêàðÿì, íî òå òîëüêî ïëàâíèêàìè ðàçâîäèëè. 
Êàê-òî îäíàæäû, ñîáðàëñÿ ùó÷èé ñåìåéíûé ñîâåò. Ñóäèëè-ðÿäèëè è ðåøèëè, îòïðàâèòü ùó÷êó Èëèþ çà ñîâåòîì ê ìóäðîìó Ïåñêàðþ.
Ïðèïëûëà ê íåìó ùó÷êà, ðàññêàçàëà î ñâîåé áåäå. Î÷åíü óäèâèëñÿ ìóäðûé Ïåñêàðü, äîëãî ðàçìûøëÿë, äà ðàññïðàøèâàë – êàê, äà ÷òî?
Ïîòîì è ãîâîðèò:
— Íåò, ùó÷êà, íå çíàþ, ÷åì òåáå ïîìî÷ü.
Èëèÿ òàê îãîð÷èëàñü, ÷òî ìóäðûé Ïåñêàðü ðåøèë åùå ïîäóìàòü.
Íåìíîãî ïîãîäÿ îí, ïîïðàâèâ ñâîþ ãîëóáóþ ëåíòî÷êó, íàäåòóþ ÷åðåç ïëå÷î è ðàñïîëîæèâøèñü ïîóäîáíåå â ñâîåì êðåñëå-êà÷àëêå, ñêàçàë:
— Äàâíèì — äàâíî, êîãäà ÿ áûë åùå ñîâñåì ìîëîä, ñëûõàë ÿ îäíó Ñêàçêó: ïðî Åìåëþ-äóðàêà. Òàê âîò, â òîé ñêàçêå, æèëà îäíà ùóêà-Âîëøåáíèöà, âñå ÷òî íå ïîïðîñèøü — èñïîëíèò.
 Îòïðàâëÿéñÿ-êà òû â òó ðåêó, äîðîãàÿ, è ïîïðîáóé íàéòè òó Ùóêó.
— Êàê æå ÿ ýòî ñäåëàþ, ìóäðûé Ïåñêàðü? —  âçìîëèëàñü ùó÷êà. Ýòî æå ñîâåðøåííî äðóãàÿ ðåêà è îíà ñîâñåì èç äðóãîé Ñêàçêè.
 Ïåñêàðü îïÿòü ïðèçàäóìàëñÿ, è ñíîâà ïîïðàâèë ñâîþ ãîëóáóþ ëåíòî÷êó:
— Åñòü ó ìåíÿ òðîéêà ñêàçî÷íûõ Ðàêîâ. Âîò îíè òåáå è ïîìîãóò äîáðàòüñÿ äî òîé ñàìîé ðåêè. Òîëüêî êàê ïðèáóäåøü òóäà, áóäü îñòîðîæíà: ðåêà íåèçâåñòíàÿ, êòî òàì âîäèòñÿ ñåé÷àñ — òîæå íå ÿñíî, ìíîãî âîäû óòåêëî ñ òåõ ïîð. Äàì ÿ òåáå àäðåñ ñâîåãî äÿäþøêè — Ïðåìóäðîãî Ïåñêàðÿ, îí íå èç ïðîñòûõ, òàì âîîáùå âñå ìåñòà âîëøåáíûå. Îí òåáå è ïîäñêàæåò, ãäå òà Ùóêà âîäèòñÿ, ÷òî ÷óäåñà òâîðèò.
È òóò æå èç-ïîä âîäû âûíûðíóëè Ðàêè è îêàçàëèñü íà ñóøå, à ïîçàäè íèõ êàðåòà èç ñòåêëà ñ ðîäíîé ðå÷íîé âîäîé, ãäå è ðàçìåñòèëàñü ùó÷êà Èëèÿ.
                Äîëãî ëè, êîðîòêî ëè, ïî ñóøå è ïî âîäå, äîáèðàëàñü ùó÷êà Èëèÿ äî íóæíîãî ìåñòà. È âîò, äîñòàâèëè íàêîíåö Ðàêè ùó÷êó â äðóãóþ ðåêó, à òàì èõ óæå æäàëè, è ñîïðîâîäèëè ê äÿäþøêå ìóäðîãî Ïåñêàðÿ.
Âûñëóøàâ ñáèâ÷èâûé ðàññêàç ùó÷êè, è ïðî÷èòàâ äåïåøó îò ñâîåãî ïëåìåííèêà, — Ïðåìóäðûé Ïåñêàðü çàäðåìàë …  Îí áûë ñòàð è íåìíîãî óòîìèëñÿ îò âçâîëíîâàííîé ãîñòüè.
 Ùó÷êà çàãðóñòèëà è ïðèòèõëà. Íî, âíåçàïíî, äÿäþøêà âñòðåïåíóëñÿ è, êàê íå â ÷åì íå áûâàëî, ïðîäîëæèë áåñåäó:
— Ýòî ñîâñåì íåïðîñòîå äåëî, ìîÿ äîðîãàÿ. Ïîòîìó ÷òî, ñ òåõ ñàìûõ ïîð, î÷åíü ìíîãî ðûáàêîâ çà ýòîé Ùóêîé ðàçâåëîñü. Âñåì âîëøåáñòâà ïîäàâàé, — äîáðîäóøíî ïðîâîð÷àë Ïðåìóäðûé Ïåñêàðü.
— Íó-ñ, ïîïðîáóåì ïîìî÷ü òâîåìó ãîðþ, âåäü íå çðÿ æå òû òàêîé ïóòü ïðîäåëàëà.
Îí ïîïðàâèë ñâîþ ãîëóáóþ ëåíòî÷êó íà ãðóäè, ïðèñòàëüíî ïîñìîòðåë íà âçâîëíîâàííóþ ùó÷êó è ñêàçàë: —  ïîïëàâàé ïîêà òóò íåïîäàëåêó, â çàâîäè, ÷òîá òåáÿ äðóãèå ðûáû íå îáèäåëè, è äîæäèñü ïîëíî÷è…
                Îñòàòîê äíÿ Èëèÿ ïðîâåëà â ïðåêðàñíîé çàâîäè.  Îíà ñ íåòåðïåíèåì æäàëà íî÷è è áîÿëàñü, êàê áû ñëó÷àéíî íå óñíóòü.  À êîãäà çàñèÿëè íà íåáå çâåçäû è ïîÿâèëñÿ ìîëîäîé ìåñÿö, î÷åíü óñòàâøóþ îò äîëãîãî ïóòè è âîëíåíèé Èëèþ, âñ¸ æå îäîëåë ñîí.
È âäðóã ïîøåë ñíåã. Ñòàëî õîëîäíî: ðå÷êà ïîêðûëàñü ëüäîì, à âñå ïîäâîäíîå öàðñòâî ðàñêðàñèëîñü â ðàçíîöâåòíûå, èñêðèñòûå öâåòà, è çàñèÿëî ìíîãî÷èñëåííûìè êðèñòàëëàìè ëüäà.
Âíåçàïíî, ùó÷êà óñëûøàëà íàä ñîáîé áàðõàòíûé è ãëóáîêèé ãîëîñ. Îíà ïîäíÿëà ãîëîâó, è òóò æå çàæìóðèëà ãëàçà îò ÿðêîãî ñåðåáðèñòîãî ñâåòà. 
Ïåðåä íåé, â áëèñòàòåëüíîì ÷åøóé÷àòîì íàðÿäå, â íåâåðîÿòíî êðàñèâîé êîðîíå èç êðèñòàëëîâ, íåñïåøíî ïëàâàëà Ùóêà – Âîëøåáíèöà.
— Çäðàâñòâóé Èëèÿ, ïðîìîëâèëà îíà ìÿãêèì, ÷àðóþùèì ãîëîñîì. Çíàþ, çíàþ ÿ ïðî òâîþ áåäó.
 îòâåò, ìàëåíüêàÿ ùó÷êà òîëüêî îòêðûâàëà ðîò è íè÷åãî íå ìîãëà âûìîëâèòü, â ãîðëå ó íåå âñ¸ ïåðåñîõëî, à îíà. âî âñå ãëàçà, ñ âîñõèùåíèåì ñìîòðåëà íà Âîëøåáíèöó.
— Óñïåëà òû êî ìíå âîâðåìÿ, ïîòîìó ÷òî Åìåëÿ óæå èäåò ê ðåêå, ÷òîáû ìåíÿ âûëîâèòü. — Çíàþ, ïóòü íåëåãêèé òû ïðîäåëàëà êî ìíå, — èç äðóãîé Ñêàçêè ïðèåõàëà.  Òàê è áûòü – ïîìîãó òåáå. Íå ïå÷àëüñÿ, ïëûâè äîìîé, ïîñìîòðèøü, ÷òî áóäåò.
È âìèã âñå èñ÷åçëî. Ùó÷êà âçäðîãíóëà, óäàðèëà õâîñòîì è… ïðîñíóëàñü â ñâîåé ëþáèìîé ïîñòåëüêå. Îíà åùå äîëãî íå îòêðûâàëà ãëàç, ÷òîáû ïîäîëüøå ïîáûòü ñ ïðåêðàñíîé Âîëøåáíèöåé.
— Êàêîé ÷óäåñíûé ñîí ìíå ïðèñíèëñÿ — ñêàçàëà Èëèÿ, è âåñåëî ðàññìåÿëàñü. Íà ñìåõ âíó÷êè â êîìíàòó çàãëÿíóëà áàáóøêà-ùóêà è âñïëåñíóëà ïëàâíèêàìè.
— Îé! Èëèÿ, òû âåðíóëàñü è ó òåáÿ ïîÿâèëèñü çóáû?! Äà êàêèå êðàñèâûå!
Ùó÷êà, íåäîâåð÷èâî ïîñìîòðåëà íà áàáóøêó, âûñêîëüçíóëà èç ñâîåé ïîñòåëüêè, ïîäïëûëà ê çåðêàëó è îòêðûëà ðîò.
— Íå ìîæåò áûòü?! – øåïîòîì ïðîèçíåñëà îíà, è òóò æå çàïëàêàëà, à ïîòîì ðàññìåÿëàñü îò ñ÷àñòüÿ. —  Ó ìåíÿ ïîÿâèëèñü çóáû, êàê ó äðóãèõ ùóê, äàæå ëó÷øå! Ïîëíûé ðîò ñàìûõ êðàñèâûõ çóáîâ íà ñâåòå!  – ðàäîâàëàñü ùó÷êà, íå îòõîäÿ îò çåðêàëà.
— Áàáóøêà, ìîÿ ìå÷òà èñïîëíèëàñü! —  è îíè çàêðóæèëèñü â âåñ¸ëîì òàíöå.
Ïîñëå ÷åãî, ùó÷êà Èëèÿ î÷åíü òîðæåñòâåííî âûïëûëà â ñâîþ ðîäíóþ ðå÷êó, è óëûáíóëàñü âñåì ðûáàì ñâîåé áåëîñíåæíîé óëûáêîé.
Âñå çàìåðëè â èçóìëåíèè. Îíè-òî, ìåæäó ñîáîé, âñåãäà æàëåëè ùó÷êó, à ïîðîé, çà ãëàçà, ïîäøó÷èâàëè íàä íåé. È òóò òàêîå!
Ñ òåõ ïîð, Èëèÿ ñòàëà ñàìîé êðàñèâîé ùóêîé, îíà áîëüøå íå ñòåñíÿëàñü è íå ïðÿòàëàñü, à âìåñòå ñ äðóãèìè ùóêàìè ñòàëà ïëàâàòü è îõîòèòüñÿ â ðåêå.

(ñàìîèñïîëíÿþùàÿñÿ ñêàçêà 16.12.2021)

                Ñòàòüÿ Îëüãè Äåíèñîâîé

 2011 ãîäó þáèëåè ó äâóõ âûäàþùèõñÿ ïðåäñòàâèòåëåé êëàññè÷åñêîé ðóññêîé ëèòåðàòóðû XIX âåêà. Ì. Å. Ñàëòûêîâó-Ùåäðèíó èñïîëíèëîñü 185, à Í. Ñ. Ëåñêîâó 180 ëåò ñî äíÿ ðîæäåíèÿ. Îíè ñîâðåìåííèêè, î÷åíü òàëàíòëèâûå ëþäè, ÷òî â êàêîé-òî ìåðå äàåò ïðàâî íà òî, ÷òîá ñðàâíèòü èõ æèçíåííûé è òâîð÷åñêèé ïóòü, òåì áîëåå, ÷òî îäíîìó èç íèõ, à èìåííî Í. Ñ. Ëåñêîâó, â âûñøåé ñòåïåíè áûëî ïðèñóùå ÷óâñòâî ñîïåðíè÷åñòâà. Îáà ïèñàòåëÿ ïî-ðàçíîìó ðåøàëè èäåéíî-õóäîæåñòâåííûå çàäà÷è, ïîñòàâëåííûå ýïîõîé. Íî áûëî, êîíå÷íî, è òî, ÷òî ðîäíèëî èõ. «ß ëþáëþ Ðîññèþ äî áîëè ñåðäå÷íîé», — ãîâîðèë Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí. «ß… äóìàþ, ÷òî ÿ çíàþ ðóññêîãî ÷åëîâåêà â ñàìóþ åãî ãëóáü, è íå ñòàâëþ ñåáå ýòîãî íè â êàêóþ çàñëóãó», — çàÿâëÿë Íèêîëàé Ëåñêîâ.
60-å ãîäû XIX âåêà ÿâèëèñü, êàê èçâåñòíî, ïåðåëîìíûì ìîìåíòîì â èñòîðèè ðóññêîãî îáùåñòâà: ïðåêðàùåíèå Êðûìñêîé âîéíû, âîçíèêíîâåíèå ãëàñíîñòè è íîâûõ òå÷åíèé â ëèòåðàòóðå. Ëèòåðàòóðíûé ïóòü è Ëåñêîâà, è Ñàëòûêîâà-Ùåäðèíà öåëèêîì ïðèøåëñÿ íà ïîðåôîðìåííûé ïåðèîä ðóññêîé æèçíè. Íåñìîòðÿ íà ýòî â ïðîèçâåäåíèÿõ Í. Ëåñêîâà, êàê ïèñàëè êðèòèêè, ÷óâñòâîâàëîñü, ÷òî, â îòëè÷èå îò Äîñòîåâñêîãî, åãî âîëíîâàëî íå ðàçâèòèå áóðæóàçíûõ îòíîøåíèé, à óñòîé÷èâîñòü ñòàðûõ, îòæèâøèõ ôîðì ðóññêîé æèçíè. Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí, â ñâîþ î÷åðåäü, ïèñàë âî âòîðîé ïîëîâèíå 70-õ ãîäîâ: «Äà, êðåïîñòíîå ïðàâî óïðàçäíåíî, íî… îíî èçîáðåëî ïóòû, ñâÿçûâàþùèå ìûñëü, ïîðàçèëî óìû è ñåðäöà äðÿáëîñòüþ».  îòíîøåíèè ê èñòîðèè îíè òîæå áûëè áëèçêè. Ïî ñëîâàì Ëåñêîâà, «èñòîðèÿ ìîæåò èìåòü ñâîé æèâîòðåïåùóùèé èíòåðåñ, îáúÿñíÿÿ íàì íàñòîÿùåå». Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí ïèñàë: «Ñ íåêîòîðîãî âðåìåíè ìû îòêðûâàåì ñîáñòâåííóþ Àìåðèêó. Ýòà Àìåðèêà — íàøå ïðîøëîå, è ïðèòîì î÷åíü íåäàâíåå. Åñòü ëþäè, êîòîðûå äàæå óòâåðæäàþò, ÷òî ýòî ñîâñåì è íå ïðîøëîå, à ïðîñòî-íàïðîñòî íàñòîÿùåå, ðàäè ÷óâñòâà äåëèêàòíîñòè ðàññêàçûâàþùåå î ñåáå â ïðîøåäøåì âðåìåíè». Îáà îíè, íåñìîòðÿ íà êàðäèíàëüíûå ðàçëè÷èÿ, òåïëî îòíîñèëèñü ê äåìîêðàòè÷åñêîìó ïðîñâåòèòåëüñòâó, ïðèäàâàÿ îãðîìíîå çíà÷åíèå ïðàêòè÷åñêîé äåÿòåëüíîñòè.
È âñå æå, ïî÷åìó Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí â èñòîðèè ðóññêîé ëèòåðàòóðû ïîïàë â ðàçðÿä êëàññèêîâ, à Í. Ëåñêî⠗ â ðÿäû òàê íàçûâàåìûõ âòîðîñòåïåííûõ ïèñàòåëåé. Åùå ïðè æèçíè åãî îáâèíèëè, êàê âïîñëåäñòâèè À. Ï. ×åõîâà, â îòñóòñòâèè «îïðåäåëåííîãî îòíîøåíèÿ ê æèçíè» èëè «ìèðîâîççðåíèÿ». Íó, áûë îí íàñòîëüêî ñâîåîáðàçåí, ÷òî íå ïîäïàäàë íè ïîä êàêîå ëèòåðàòóðíîå òå÷åíèå! Äà åùå íàïèñàë çëóþ ñàòèðó íà íèãèëèçì. Ðîìàí Ëåñêîâà «Íåêóäà» Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí íàçâàë «àïåëëÿöèîííîé æàëîáîé». ×òî æ, ðåçóëüòàòîì ñòàëî, íàïðèìåð, òî, ÷òî Ïåòåðáóðãñêàÿ íàöèîíàëüíàÿ áèáëèîòåêà íîñèò èìÿ Ìèõàèëà Åâãðàôîâè÷à Ñàëòûêîâà-Ùåäðèíà, åãî èìÿ çíàêîìî âñåì ïîêîëåíèÿì ðîññèéñêèõ øêîëüíèêîâ, ïîäðîáíî èçó÷àâøèì åãî ñàòèðè÷åñêèå ñêàçêè ïðî ïðåìóäðîãî ïåñêàðÿ äà äâóõ ãåíåðàëîâ, â ÷åñòü íåãî áûëà âûïóùåíà êîãäà-òî ïî÷òîâàÿ ìàðêà… Çàòî ïðîèçâåäåíèÿìè Ëåñêîâà êàê çà÷èòûâàëèñü, òàê è ïðîäîëæàþò çà÷èòûâàòüñÿ òûñÿ÷è ðóññêîÿçû÷íûõ ÷èòàòåëåé. «Ëåâøà», «Î÷àðîâàííûé ñòðàííèê», «Òóïåéíûé õóäîæíèê», «Ëåäè Ìàêáåò Ìöåíñêîãî óåçäà» — ýòî âñå êàê ðàç èç òîãî íàñòîÿùåãî, ÷òî òîëüêî ïðèòâîðÿåòñÿ ïðîøëûì, íàñòîëüêî îáùå÷åëîâå÷åñêèìè è âíåâðåìåííûìè ïðåäñòàþò ïðîáëåìû îòíîøåíèé, ïîäíÿòûå â ýòèõ ïðîèçâåäåíèÿõ. Ì. Ãîðüêèé ãîâîðèë î Ëåñêîâå, ÷òî îí íåðåäêî ïðåâûøàåò êëàññèêîâ «øèðîòîþ îõâàòà ÿâëåíèé æèçíè,
Ì. Å. Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí ãëóáèíîþ ïîíèìàíèÿ áûòîâûõ çàãàäîê å¸, òîíêèì çíàíèåì âåëèêîðóññêîãî ÿçûêà».  ïðîòèâîâåñ èíòåëëèãåíòó è «òåîðåòèêó» (ãîâîðèëîñü ýòî ñ èçðÿäíîé äîëåé èðîíèè) Ñàëòûêîâó-Ùåäðèíó, Ëåñêîâ ñ÷èòàë ñâîèì ïðèçâàíèåì äåìîíñòðàöèþ æèçíåííîé ïðàâäû.
«Íàðîä ïðîñòî íàäî çíàòü, êàê ñàìó ñâîþ æèçíü, íå øòóäèðóÿ åå, à æèâó÷è åþ», — ãîâîðèë îí.
«Òðè ôàêòîðà äîëæíû ëåæàòü â îñíîâàíèè âñÿêîé îáùåñòâåííîñòè: ñâîáîäà, îáåñïå÷åííîñòü è ñàìîäåÿòåëüíîñòü», — áûë óáåæä¸í Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí.  îñíîâàíèè ðîññèéñêîãî îáùåñòâà åùå ëåæèò ãðîìàäíàÿ äóõîâíîñòü, ñ÷èòàë Ëåñêîâ, äàâøèé â êà÷åñòâå îðèåíòèðà äëÿ ëè÷íîñòíîãî ñòàíîâëåíèÿ öåëóþ ãàëåðåþ ñâîèõ ëèòåðàòóðíûõ ãåðîåâ-ïðàâåäíèêîâ, ñèìâîëèçèðóþùèõ «ôèçè÷åñêóþ è íðàâñòâåííóþ ñòîéêîñòü ðóññêîãî íàðîäà ñðåäè âûïàäàþùèõ íà åãî äîëþ ñòðàäàíèé».
À. Ï. ×åõîâ ñ÷èòàë Ëåñêîâà, íàðÿäó ñ È. Òóðãåíåâûì, îäíèì èç ãëàâíûõ ñâîèõ ó÷èòåëåé. Ë. Í. Òîëñòîé ãîâîðèë î íåì, êàê î «ñàìîì ðóññêîì èç íàøèõ ïèñàòåëåé», õîòÿ è îòìå÷àë «èçëèøåê òàëàíòà» â åãî ïðîèçâåäåíèÿõ, èìåÿ â âèäó ïåðåíàñûùåííîñòü íåîëîãèçìàìè è äðóãèìè îñîáåííîñòÿìè åãî ÿçûêà. Ïðàâäà, Ëåñêîâ íèñêîëüêî íå âîëíîâàëñÿ ïî ïîâîäó êðèòèêè, çàÿâëÿÿ: «Ïðèíèìàéòå ìî¸ òàê, êàê ÿ åãî ìîãó äåëàòü. ß ïðèâûê ê îòäåëêå ðàáîò è ïðîùå ðàáîòàòü íå ìîãó». Ê ÷èñëó àôîðèçìîâ Ëåñêîâà îòíîñèòñÿ òàêîé: «ß íå ñ÷èòàþ õîðîøèì è ïðèãîäíûì èíîñòðàííûå ñëîâà… Íàäî áåðå÷ü íàø áîãàòûé è ïðåêðàñíûé ÿçûê îò ïîð÷è». Ñðåäè ïðî÷èõ åñòü çàáàâíûå: «Ãîðå îäíîãî òîëüêî ðàêà êðàñèò», «Ñ ëèòåðàòîðàìè ïîðÿäî÷íîìó ÷åëîâåêó íåáåçîïàñíî çíàêîìèòüñÿ — äåíåã ïîïðîñÿò, à íå äàøü — â êàêîé-íèáóäü ãàçåòêå îòõëåùóò», «Àõ, êðàñîòà, êðàñîòà, ñêîëüêî èç-çà íå¸ äåëàåòñÿ áåçîáðàçèÿ!», «È ëó÷øàÿ èç çìåé — âñå-òàêè çìåÿ».
Èñòîðèþ ãîðîäà Ãëóïîâà, îäíàêî, òîæå íåëüçÿ íå ïðèçíàòü äîñòàòî÷íî ñîâðåìåííîé è àêòóàëüíîé, à å¸ àâòîðà çàñëóæèâàþùèì òàêîãî âûñîêîãî ìåñòà â ðóññêîé ëèòåðàòóðå. È ñåé÷àñ îñòàåòñÿ íàäåÿòüñÿ, ÷òî «íîâîãëóïîâåö áóäåò ïîñëåäíèì èç ãëóïîâöåâ». È âîò åùå: «Áûëè, çíàåòå, ñëîâà, — ãîâîðèë Ñàëòûêîâ-Ùåäðèí Í. Ê. Ìèõàéëîâñêîìó íåçàäîëãî äî ñìåðòè, — íó, ñîâåñòü, îòå÷åñòâî, ÷åëîâå÷åñòâî, äðóãèå òàì åùå… À òåïåðü ïîòðóäèòåñü-êà èõ ïîèñêàòü!» Ñâîé ëèòåðàòóðíûé ñòèëü ïèñàòåëü îáúÿñíÿë òàê: «Ëèòåðàòóðà, íàïðèìåð, ìîæåò áûòü íàçâàíà ñîëüþ ðóññêîé æèçíè: ÷òî áóäåò, åñëè ñîëü ïåðåñòàíåò áûòü ñîëåíîþ?» Þìîðèñòè÷åñêèé äàð Ñàëòûêîâà-Ùåäðèíà áåññïîðåí è äîñòàâëÿåò óäîâîëüñòâèå ÷èòàòåëÿì: «Ãðîìàäíàÿ ñèëà — óïîðñòâî òóïîóìèÿ», «Íåò, âèäíî, åñòü â áîæüåì ìèðå óãîëêè, ãäå âñå âðåìåíà — ïåðåõîäíûå», «Ñòðîãîñòü ðîññèéñêèõ çàêîíîâ ñìÿã÷àåòñÿ íåîáÿçàòåëüíîñòüþ èõ èñïîëíåíèÿ», «Ðîññèéñêàÿ âëàñòü äîëæíà äåðæàòü ñâîé íàðîä â ñîñòîÿíèè ïîñòîÿííîãî èçóìëåíèÿ», «×åãî-òî õîòåëîñü: íå òî êîíñòèòóöèè, íå òî ñåâðþæèíû ñ õðåíîì, íå òî êîãî-íèáóäü îáîäðàòü», «Âî âñåõ ñòðàíàõ æåëåçíûå äîðîãè äëÿ ïåðåäâèæåíèÿ ñëóæàò, à ó íàñ ñâåðõ òîãî è äëÿ âîðîâñòâà», «Ýòî åùå íè÷åãî, ÷òî â Åâðîïå çà íàø ðóáëü äàþò îäèí ïîëòèííèê, áóäåò õóæå, åñëè çà íàø ðóáëü ñòàíóò äàâàòü â ìîðäó».
È óæ, êîíå÷íî, íåëüçÿ íå ñîãëàñèòüñÿ ñ àôîðèçìîì Ñàëòûêîâà-Ùåäðèíà î òîì, ÷òî «âåçäå ëèòåðàòóðà öåíèòñÿ íå íà îñíîâàíèè ãíóñíåéøèõ å¸ îáðàçöîâ, à íà îñíîâàíèè òåõ å¸ äåÿòåëåé, êîòîðûå âîèñòèíó âåäóò îáùåñòâî âïåð¸ä». Ê òàêèì ëèòåðàòîðàì áåç ñîìíåíèÿ îòíîñÿòñÿ è îáà íûíåøíèõ þáèëÿðà, ÷òî äîêàçàëî âðåìÿ — ëó÷øèé ñóäüÿ.

(Ìàòåðèàë èç Èíòåðíåò-ñàéòà).