Hanush Schwaiger, Krysar, 1890 Hanush Schwaiger, Krysar, 1900
————————————————————
 öåíòðå ãîðîäà Ãàìåëüí (1) íà Âåçåðå ñòîèò ñòàðèííàÿ ðàòóøà. Îíà áûëà ïîñòðîåíà â ñòèëå Ðåíåññàíñ â 1602ã. Åå ôàñàä ñîõðàíèëñÿ â âåêàõ â ñâîåì ïåðâîíà÷àëüíîì âèäå. Ó ðàòóøè åñòü è ñâîå ñîáñòâåííîå èìÿ. Ñ íà÷àëà XX â. åå íàçûâàþò «Äîì Êðûñîëîâà» (2). Ýòî íàçâàíèå ïðîèñõîäèò îò íàäïèñè íà ñòàðîì íåìåöêîì äèàëåêòå, ÷òî è ïîíûíå âèäíà íà îäíîé èç äðåâíèõ äåðåâÿííûõ áàëîê ñòåíû, îáðàùåííîé ê Áåççâó÷íîé óëèöå (Bungelosenstra;e — áóêâ. «Óëèöà, ãäå çàïðåùåíî áèòü â áàðàáàí»). Îíà ãëàñèò:
ANNO 1284 AM DAGE JOHANNIS ET PAULI WAR DER 26. JUNI — DORCH EINEN PIPER MIT ALLERLEY FARVE BEKLEDET GEWESEN CXXX KINDER VERLEDET BINNEN HAMELN GEBOREN — TO CALVARIE BI DEN KOPPEN VERLOREN.
«Â ÃÎÄÓ 1284  ÄÅÍÜ ÈÎÀÍÍÀ È ÏÀÂËÀ3, 26 ÈÞÍß, ÏÐÈØÅË Â ÃÎÐÎÄ ÍÅÊÈÉ ÄÓÄÎ×ÍÈÊ, ÏÅÑÒÐÎ ÎÄÅÒÛÉ, È ÓÂÅË 130 ÄÅÒÅÉ, ÐÎÆÄÅÍÍÛÕ Â ÃÀÌÅËÜÍÅ,  ÊÀËÜÂÀÐÈÞ ÁËÈÇ ÊÎÏÏÅÍÀ, ÃÄÅ ÎÍÈ È ÏÐÎÏÀËÈ».
Ñîãëàñíî ëåãåíäå, Êðûñîëîâ âåë çà÷àðîâàííûõ äåòåé èç ãîðîäà èìåííî ïî ýòîé óëèöå. Äî ñèõ ïîð â Ãàìåëüíå ñîáëþäàåòñÿ òðàóð ïî ïðîïàâøèì. Òàê, íà Áåççâó÷íîé óëèöå äî ñèõ ïîð çàïðåùåíî èñïîëíÿòü ëþáóþ ìóçûêó, âåñåëèòüñÿ è òàíöåâàòü. Ñâàäåáíûå êîðòåæè ïî ýòîé ïðè÷èíå ñòàðàþòñÿ îáúåçæàòü åå ñòîðîíîé: ïðîåõàòü ïî ýòîé óëèöå â äåíü ñâàäüáû — ïëîõàÿ ïðèìåòà.
×òî æå ýòî çà çàãàäî÷íàÿ «Êàëüâàðèÿ áëèç Êîïïåíà»?
Ïî ýòîìó ïîâîäó èñòîðèêè è ìèôîëîãè äîëãîå âðåìÿ õðàíèëè ìîë÷àíèå. Íî â 1961ã. íåìåöêèì èñòîðèêîì Â. Âåëëåðîì áûëà âûäâèíóòà èíòåðåñíàÿ ãèïîòåçà î íàðîäíûõ ïðàçäíåñòâàõ, ïðîâîäèâøèõñÿ â òî âðåìÿ, êîãäà â Ãàìåëüí ïðèøåë ôëåéòèñò. Ïî äðåâíåé òðàäèöèè 21 èþíÿ, â äåíü ëåòíåãî ñîëíöåñòîÿíèÿ, â íåìåöêèõ ãîðîäàõ è ñåëàõ áûëî ïðèíÿòî óñòðàèâàòü òàíöû è ïðàçäíèêè. Îíè âïîëíå ìîãëè ïðîäëèòüñÿ äî äíÿ Èîàííà è Ïàâëà — 26-îãî èþíÿ, êîãäà ñëó÷èëàñü òðàãåäèÿ: âåñåëÿùèåñÿ äåòè óãîäèëè â ïðèðîäíûé êàïêàí áîëîòî èëè ãîðíîå óùåëüå, èçâåñòíîå ÷àñòûìè îïîëçíÿìè. Äåòåé ìîã ñîïðîâîæäàòü øïèëüìàí, áðîäÿ÷èé ìóçûêàíò, ÷åé ðàçíîöâåòíûé êîñòþì áûë òèïè÷åí äëÿ ëþäåé åãî ïðîôåññèè. Òàê, â õðîíèêå áûëà ñäåëàíà ñîîòâåòñòâóþùàÿ çàïèñü î ïðîïàâøèõ äåòÿõ, ÷üè òåëà òàê è íå íàøëè.
×òî æå êàñàåòñÿ Êîïïåíà è Êàëüâàðèè, òî â 15-òè êèëîìåòðàõ ê âîñòîêó îò Ãàìåëüíà ðàñïîëîæåí ïîñåëîê Êîïïåíáðþããå (Koppenbr;gge).  Ñðåäíèå âåêà íà åãî ìåñòå ñòîÿë çàìîê Êîïïåíáóðã, ïóòü ê êîòîðîìó ëåæàë ìèìî ãîðû Êàëüâàðèåíáåðã. Ðÿäîì ñ ïîñåëêîì Êîïïåíáðþããå íàõîäèòñÿ ìåñòíîñòü, èçâåñòíàÿ ïîä íàçâàíèåì «×åðòîâà Äûðà» áîëîòèñòàÿ êîòëîâèíà ñ ïðèìûêàþùèì ê íåé óçêèì ãîðíûì óùåëüåì. ×åì æå ýòî íå «Êàëüâàðèÿ áëèç Êîïïåíà», ãäå èñ÷åçëè äåòè!
Íî ÷òî ýòî? Â ñêëîíå îòêðûëèñü âîðîòà
Ñâîäû ãëóáîêîãî, òåìíîãî ãðîòà.
È âñëåä çà ôëåéòèñòîì
â îòêðûâøèéñÿ âõîä
Ñ ïëÿñêîé óøåë øàëîâëèâûé íàðîä.
Ð.Áðàóíèíã. «Ôëåéòèñò èç Ãàìåëüíà»
Âïðî÷åì, ÷òî íà ñàìîì äåëå ïðîèçîøëî òîãäà â äåéñòâèòåëüíîñòè, äî ñåé ïîðû íåèçâåñòíî, íî ïðåäàíèå î Ãàìåëüíñêîì êðûñîëîâå â ïåðåñêàçå áðàòüåâ Ãðèìì ðàññêàçûâàåò ñëåäóþùåå.
«..Ëåòîì 1284 ãîäà íà Ãàìåëüí îáðóøèëîñü áåäñòâèå: íåâåäîìî îòêóäà íàõëûíóëè íåñìåòíûå ïîë÷èùà êðûñ. Ïðîæîðëèâûå òâàðè ïðîíèêëè â ïîäâàëû è êëàäîâûå è ñòàëè óíè÷òîæàòü ñúåñòíûå ïðèïàñû.
Íå áîÿñü ëþäåé, îíè øíûðÿëè ïîä íîãàìè â äîìàõ è íà óëèöàõ. Êðûñ ñòàíîâèëîñü âñå áîëüøå è áîëüøå, èõ íå áðàëà îòðàâà, îíè îáðàùàëè â áåãñòâî ñàìûõ õðàáðûõ êîøåê. Æèòåëè Ãàìåëüíà âïàëè â ïàíèêó.
 ýòî âðåìÿ â ãîðîäå ïîÿâèëñÿ íåçíàêîìûé ÷åëîâåê. Îí áûë ñìóãë, êîñòëÿâ è ïðèõðàìûâàë íà îäíó íîãó. Íà íåì áûë òåìíî-àëûé äîðîæíûé ïëàù, à çà ïîÿñîì ôëåéòà.
Ìèíîâàâ ãîðîäñêèå âîðîòà, íåçíàêîìåö íàïðàâèëñÿ ïðÿìî â ðàòóøó è ñêàçàë áóðãîìèñòðó: «Ñëûøàë ÿ, ÷òî âàì ñèëüíî äîñàæäàþò êðûñû. Êàêóþ íàãðàäó äàäèòå âû òîìó, êòî èçáàâèò âàñ îò ýòîé íàïàñòè?» Áóðãîìèñòð âîñêëèêíóë: «Àõ, äîáðûé ÷åëîâåê! Åñëè òû è âïðÿìü ïðîãîíèøü êðûñ, òî ïîëó÷èøü ñòîëüêî çîëîòà, ñêîëüêî ñìîæåøü óíåñòè».
Íåçíàêîìåö ñïðîñèë: «À êòî ïîðó÷èòñÿ, ÷òî òû ìåíÿ íå îáìàíåøü?» Òîãäà âñå æèòåëè Ãàìåëüíà êëÿòâåííî ïîäòâåðäèëè îáåùàíèå áóðãîìèñòðà. Íåçíàêîìåö âûøåë íà öåíòðàëüíóþ ïëîùàäü, äîñòàë èç-çà ïîÿñà ôëåéòó, ïîäíåñ åå ê ãóáàì è çàèãðàë ïðè÷óäëèâóþ ìåëîäèþ.
È âäðóã ê íåìó îòîâñþäó ñòàëè ñáåãàòüñÿ êðûñû. Òàèíñòâåííûé ìóçûêàíò, íå ïåðåñòàâàÿ èãðàòü, ïîøåë ïî óëèöàì ãîðîäà, à êðûñû, çàâîðîæåííûå çâóêàìè ôëåéòû, ïîêîðíî øëè çà íèì.
Âûéäÿ çà ïðåäåëû ãîðîäà, ìóçûêàíò íàïðàâèëñÿ ê ðåêå Âåçåð.  ïðèáðåæíûõ êàìûøàõ ïîêà÷èâàëàñü ëîäêà. Îí ïåðåøàãíóë ÷åðåç áîðò, îòòîëêíóëñÿ îò áåðåãà, è òå÷åíèå âûíåñëî ëîäêó íå ñåðåäèíó ðåêè.
Êðûñû, ïîâèíóÿñü ïðèçûâíîé ìåëîäèè, ñòàëè ïðûãàòü â âîäó. Ñíà÷àëà îíè ïëûëè çà ëîäêîé, ïîòîì ñòàëè òîíóòü è óòîíóëè âñå äî åäèíîé.
Òàèíñòâåííûé ìóçûêàíò âåðíóëñÿ â ãîðîä è ïîòðåáîâàë îáåùàííóþ íàãðàäó. Íî ãàìåëüíöû, êîãäà áåäà ìèíîâàëà, ïîæàëåëè î ñâîåì ñëèøêîì ùåäðîì îáåùàíèè è ïåðåäóìàëè åãî âûïîëíÿòü. Áóðãîìèñòð ïðîòÿíóë ìóçûêàíòó íåñêîëüêî çîëîòûõ ìîíåò è ïîñîâåòîâàë ïîñêîðåå óáðàòüñÿ èç ãîðîäà, ïîêà åãî íå àðåñòîâàëè êàê áðîäÿãó.
Ìóçûêàíò óñìåõíóëñÿ è, íå âçÿâ äåíåã, ïîøåë ïðî÷ü. Ñîéäÿ ñî ñòóïåíåé ðàòóøè, îí îïÿòü äîñòàë èç-çà ïîÿñà ôëåéòó è îïÿòü çàèãðàë íà íåé ìåëîäèþ, íî íà ýòîò ðàç äðóãóþ. Òóò ñî âñåõ óëèö, èçî âñåõ äîìîâ ê íåìó ñòàëè ñáåãàòüñÿ äåòè. Ìóçûêàíò âûøåë çà ãîðîäñêèå âîðîòà è ïîøåë ïî äîðîãå, âñå äàëüøå óõîäÿ îò Ãàìåëüíà. Äåòè áåæàëè ñëåäîì. Âñêîðå âñå îíè ñêðûëèñü çà ãîðèçîíòîì, è ôëåéòà çàìîëêëà âäàëè.
Ñðåäíåâåêîâîìó ÷èòàòåëþ (èëè ñëóøàòåëþ áàëëàä î Êðûñîëîâå) íå íàäî áûëî îáúÿñíÿòü, êåì áûë òàèíñòâåííûé êðûñîëîâ — â òî âðåìÿ êàæäîìó áûëî î÷åâèäíî, ÷òî â Ãàìåëüíå ïîáûâàë ñàì äüÿâîë. Ïî ñðåäíåâåêîâûì ïîâåðüÿì, êðûñû íàõîäèëèñü ó íåãî â ïîä÷èíåíèè.
Î äàëüíåéøåé ñóäüáå ãàìåëüíñêèõ äåòåé ëþäè â ïîñëåäóþùèå ñòîëåòèÿ ðàññêàçûâàëè ïî-ðàçíîìó. Îäíè ãîâîðèëè, ÷òî äüÿâîë óòîïèë èõ â Âåçåðå, äðóãèå — ÷òî çàòî÷èë â íåäðàõ ãîðû Êîïïåíáåðã. Íî ìíîãèå âåðèëè, ÷òî íå÷èñòûé äóõ íå ñìîã ïðè÷èíèòü íèêàêîãî çëà áåçãðåøíûì äåòÿì, è îíè, íåâðåäèìûìè ïðîéäÿ ñêâîçü ãîðó, îêàçàëèñü â áëàæåííîé ñòðàíå âå÷íîé þíîñòè, ãäå æèâóò è ïîíûíå» (4).
ßêîá è Âèëüãåëüì Ãðèìì. Íåìåöêèå ëåãåíäû.
«Äåòè Ãàìåëüíà».1816
×ÈÒÀÒÜ ÄÀËÜØÅ ïî ññûëêå:
{https://vbaden.blogspot.com/p/blog-page_7.html}
*****
Время чтения: 23 мин.
Славен и богат город Гамельн. На главной площади подпирают небо башни ратуши. Ещё выше тянутся к небу шпили собора святого Бонифация. Перед ратушей фонтан, украшенный каменной статуей Роланда. Мелкими брызгами покрыт доблестный воин Роланд и его знаменитый меч.
Отзвонили колокола святого Бонифация. Пёстрая толпа выплывает из высоких стрельчатых дверей собора, растекается по широким ступеням. Идут богатые бюргеры, один толще другого. Блестят золотые цепи на бархатной одежде. Пухлые пальцы унизаны кольцами. Зазывают, заманивают покупателей купцы. Прямо на площади раскинулся рынок. Горами навалена снедь. Сало белее снега. Масло желтее солнца. Золото и жир — вот он каков, славный, богатый город Гамельн!
Глубоким рвом, высокой стеной с башнями и башенками со всех сторон окружён город. У каждых ворот стражники. Если пуст кошель, на колене заплата, на локте дыра, копьями и алебардами от ворот гонят стражники. Каждый город чем-нибудь да знаменит. Знаменит Гамельн своим богатством, золочёными шпилями своих соборов. А гамельнцы знамениты скупостью. Умеют они, как никто, беречь свои запасы, множить добро, отнимать у бедняка последнюю денежку.
Наступил засушливый, неурожайный год. В округе начался голод. А гамельнцам до этого и дела нет. У них амбары полны прошлогодним зерном, гнутся столы от яств. Уже с осени потянулись толпы голодных крестьян в город. Решили хитрые купцы попридержать зерно до весны. К весне прижмёт крестьянина голод, ещё выгодней можно будет продать зерно.
Всю зиму у стен Гамельна, у закрытых ворот, стояли толпы голодных. Лишь стаял снег на полях, приказал бургомистр раскрыть все городские ворота и беспрепятственно пропускать всех. Встали в дверях лавок купцы, руки заложив за пояс, животы выпятив, брови строго нахмурив, чтобы сразу поняли: дёшево здесь ничего не купишь.
Но тут случилось невиданное дело. Пока ослабевший люд тащился в город, внезапно со всей округи, из голодных деревень, с пустых полей в Гамельн хлынули крысы.
Показалось поначалу: не так велика беда. По приказу бургомистра подняли подъёмные мосты, все ворота наглухо закрыли и завалили камнями. Но крысы переплывали через ров и через какие-то ходы, дыры проникали в город.
Открыто, среди бела дня, шли крысы по улицам. В ужасе смотрели жители на страшное крысиное шествие. Голодные твари разбежались по амбарам, подвалам и закромам, полным отборного зерна. И начались крысиные пиры!
Крепко призадумались бюргеры. Собрались на совет в ратуше. Хоть и был бургомистр Гамельна изрядно толст и неповоротлив, но ничего не скажешь — умом крепок. Порой только руками разводили гамельнцы: до чего ж умён, хитёр! И вот, поразмыслив, приказал бургомистр: чтобы избавить Гамельн от нежданной беды, свезти в город со всей округи котов и кошек.
Скрипят телеги по дорогам в Гамельн. На телегах наспех сколоченные деревянные клетки. А в клетках не откормленные гуси и утки на продажу, а коты и кошки. Всех мастей и пород, худые, голодные. Въехали телеги на площадь перед ратушей. Стражники открыли клетки. Во все стороны побежали коты, серые, рыжие, чёрные, полосатые. С облегчением вздохнули бюргеры и, успокоившись, неспешно разошлись по домам.
Но ничего из этой мудрой затеи не вышло. Коты испугались столь обильного угощения. В страхе бежали они от крысиных полчищ. Прятались кто куда, забирались на островерхие черепичные крыши. Худой чёрный кот залез на кровлю собора святого Бонифация и мяукал всю ночь напролёт.
Наутро был вывешен приказ: котов в город заманивать лаской и салом, а из города не выпускать ни одного. Но куда там! Уже через три дня в Гамельне не осталось ни одного кота. Что ж, одно не помогло — надо придумать другое. Не сидеть же сложа руки, глядя, как гибнет добро, любовно скопленное, сбережённое, столько раз считанное!
Над Гамельном плывёт звон колоколов. Во всех церквах служат молебны от засилья крыс. На папертях монахи продают амулеты. Кто обзавёлся таким амулетом — живи спокойно: крыса не подойдет и на сто шагов. Но ничего не помогало: ни молебны, ни амулеты.
С утра на площади глашатаи трубят в трубы, вызывают на суд крысиного короля. К городской ратуше стекается народ. Идут купцы со слугами и домочадцами, мастера со своими подмастерьями. Весь город собрался перед ратушей. Сегодня суд над крысами. Ждут, что прибудет в ратушу сам крысиный король. Говорят, пятнадцать голов у него и одно тело. На каждой голове искуснейшей работы золотая корона размером с лесной орех.
В ратушу набилось столько народу — яблоку негде упасть. Один за другим вошли судьи и расселись под балдахином на золочёных креслах. В чёрных бархатных мантиях, в чёрных шапочках, лица у всех важные, строгие, неподкупные — дрожи крысиный король и вся крысиная братия! Писцы очинили перья. Все ждали. На малейший звук, даже на шелест упавшей перчатки, разом поворачивались все головы.
Не знали, откуда появится преступный король: из дверей, из тёмного угла или из-за судейского кресла. Ждали до вечера. От жары и духоты пожелтели лица судей. Но крысиный король так и не явился. Делать нечего. Тут же за дверьми изловили большущую усатую крысу. Посадили в железную клетку, а клетку поставили посреди стола.
Крыса, пометавшись, затихла в покорной тоске. Забилась в угол. Главный судья Каспар Геллер поднялся с места. Вытер платком взмокшее лицо. Пять амбаров с зерном подчистую разграбили у него крысы, опустошили все погреба. Долго громовым голосом обличал крысиное племя судья Каспар Геллер. Протянув руку над клеткой с крысой, перечислял все преступления, злодеяния и козни проклятых крыс. После него встал судья Гангель Мун, похожий на разжиревшую лису: длинный нос, масленые глазки. Был он хитрее всех в Гамельне. Всё, чем владел, хранил в сундуках, обитых железом, недоступных крысиному зубу. И теперь смотрел он на всех лукаво, под сочувствием скрывая злорадство.
— Ах, милостивейшие судьи! — сказал Гангель Мун голосом сладким и печальным. — Строгостью к виновным, милосердием к безвинным должен прославить себя судья. Потому не следует забывать нам, что крысы тоже божьи твари, и к тому же не наделены они человеческим разумом… Но главный судья Каспар Геллер резко оборвал его:
— Замолчи, судья Гангель Мун! Всем известно, что блохи, крысы, жабы и змеи сотворены дьяволом. Долго совещались судьи. Наконец Каспар Геллер встал и громким голосом огласил приговор:
— «Мы, милостью божьей судьи города Гамельна, повсеместно прославлены своей неподкупной честностью и справедливостью. Среди всех иных тягот, кои великим грузом лежат на наших плечах, озабочены мы также бесчинствами, учинёнными в нашем славном городе Гамельне мерзкими тварями, носящими богопротивное имя — крысы Mus rattus. Мы, судьи города Гамельна, признаём их виновными в нарушении порядка и благочестия, а ещё в воровстве и грабеже. Также весьма нам прискорбно, что его величество крысиный король, нарушив наш строгий приказ, на суд не явился, что несомненно свидетельствует о его злонамеренности, нечистой совести и низости душевной. Посему приказываем и повелеваем: всем упомянутым крысам, а также королю всего крысиного племени к полудню завтрашнего дня под страхом смертной казни покинуть наш славный город, а также все земли, принадлежащие ему. Дано в Гамельне 5 апреля 1284 года».
Потом крысу, подпалив ей хвост, отпустили, чтобы передала всему своему роду строгий приказ гамельнского суда. Крыса мелькнула чёрной молнией и пропала. И все опять, успокоившись, разошлись по домам.
На другой день с утра нет-нет, да и подходили к окнам жители. Ждали, что двинутся крысы вон из города.
Но только напрасно ждали. Солнце стало уже клониться к закату, а проклятое племя и не думало исполнять судебный приговор. А тут вдруг пронеслась страшная весть! Неслыханное дело! В ночь, как состоялся суд, сожрали крысы у главного судьи Каспара Геллера судейскую мантию и шапочку в придачу.
От такой наглости все только рты пооткрывали. Быть беде! И в самом деле, крыс в Гамельне всё прибывало и прибывало. По ночам во многих окнах мигали свечи. Догорит одна свеча — от огарка зажигали другую, и так до утра. Сидели бюргеры на высоких пуховиках, не решаясь спустить ноги с постели.
Уже никого не боясь, шныряли крысы повсюду. Привлечённые ароматом жаркого, пробирались на кухни. Выглядывали из углов, поводя носами, принюхиваясь: «Чем тут пахнет?» Прыгали на столы, прямо с блюд норовили утащить лучший кусок. Добирались даже до окороков и колбас, подвешенных к потолку. Чего ни хватишься — всё сожрали, проклятые. И уже в двери многих домов костлявым пальцем постучал голод.
А тут ещё приснился бургомистру такой сон: будто выгнали крысы из домов прежних хозяев. Он, почтенный бургомистр города Гамельна, бредёт с нищенской сумой. За ним жена, дети. Робко постучал в дверь своего дома. Дверь распахнулась — на пороге крыса в рост человека. На груди — золотая бургомистрова цепь. Махнула лапой — набросились на них другие крысы в шлемах, с алебардами: «Вон отсюда! Нищие! Голодранцы!»
Наутро собрал в ратуше бургомистр всех советников, рассказал свой сон. С тревогой переглянулись бюргеры: «Ох, не к добру это!» Хоть и были бюргеры один скупей другого, но тут решили: ничего не жалеть, лишь бы избавить город от страшной напасти. По всем улицам Гамельна прошли глашатаи. Шли они, нарушив строй и порядок, сбившись в кучу, друг к другу поближе. Город как вымер.
На пустынных площадях, на пустынных улицах, на мостах в полной тишине странно и зловеще звучали трубы и голоса глашатаев:
— Кто избавит славный город Гамельн от крыс, получит от магистрата столько золота, сколько сможет унести!
Но прошло три дня, а в ратушу так никто и не явился. На четвёртый день колокол снова собрал всех бюргеров в ратушу. Бургомистр долго тряс рукавами, подбирал края плаща — не забралась ли крыса? Осунулись, побледнели бюргеры, под глазами чёрные круги. Куда девались румянец и толстые щёки?
Если уж не помогает обещанная награда, видно, больше ждать спасения неоткуда. Не выдержав, закрыл лицо руками бургомистр и глухо зарыдал. Всё, конец! Погибает добрый, старый Гамельн!
И вдруг все услыхали какие-то голоса, шум и движенье внизу, на площади. В зал вбежал стражник и крикнул:
— Крысолов!
В дверь, прихрамывая, вошёл странный человек. Был незнакомец высок и худ. Лицом тёмен, словно хорошенько прокоптили его над огнём. Взгляд пронзительный. От такого взгляда холод пробегал по спине. На плечах короткий плащ. Одна половина камзола чёрная, как ночь, другая красная, как огонь. В чёрную шапочку сбоку воткнуто петушиное перо. В руке же незнакомец держал старинную, потемневшую от времени дудку.
В другое время, конечно, осторожные бюргеры поостереглись бы такого странного гостя: не доверяли они тощим бродягам. Но сейчас все обрадовались ему, как самому желанному гостю. Бургомистр, назвав его «любезный мой господин», сам придвинул ему кресло. Судья Каспар Геллер попробовал даже хлопнуть его по плечу. Но тут же, громко вскрикнув, отдёрнул руку — ладонь словно огнём обожгло.
Слуги спустились в подвалы и принесли бутылки с мальвазией, рейнским и мозельским. Пришелец схватил бутылку мальвазии, зубами вытащил восковую затычку и, запрокинув голову, одним глотком выпил драгоценное вино. Не останавливаясь, опорожнил подряд девять бутылок.
— А не найдётся ли у вас ещё хорошей бочки вина? — спросил незнакомец.
— После, после, любезный мой господин, — медовым голосом сказал Гангель Мун, — сначала дело, а потом уже пир.
А бургомистр, уже не в силах сдержать нетерпение, спросил незнакомца напрямик:
— Скажи, можешь ли ты увести крысиное племя из нашего города?
— Могу, — усмехнулся крысолов. — Эти твари мне подвластны.
— Как? Все до единой?.. — Бургомистр даже привстал с места.
— Я очищу ваш город от крыс. Слово мое, крысолова, крепко. Но и вы своё сдержите. За это дадите мне столько золота, сколько смогу унести.
— Худ как жердь, да и хром в придачу. Такой много не унесёт… — шепнул бургомистр судье Каспару Геллеру. А потом уже, повернувшись к крысолову, сказал громко и важно: — Всё, как договорились, почтенный наш гость. Обмана не будет.
— Так смотрите не вздумайте нарушить своё слово, — сказал крысолов и вышел из ратуши.
Небо стало вдруг серым и мрачным. Всё заволоклось мутным туманом. Вороны, облепившие шпили собора святого Бонифация, поднялись, закружились, усыпали всё небо с зловещим карканьем.
Крысолов поднёс к губам дудку. Протяжные звуки полились из дудки. Слышался в этих звуках щекочущий шорох зерна, струйкой текущего из прорехи в мешке. Весёлое щёлканье масла на сковороде. Хруст сухаря под острыми зубами.
Бюргеры, стоявшие у окон, ахнули и невольно подались назад. Потому что на звуки дудки из всех домов стали выбегать крысы. Выползали из подвалов, прыгали с чердаков. Крысы окружили крысолова со всех сторон. А тот равнодушно пошёл, прихрамывая, с площади. И все до одной крысы побежали вслед за ним. Стоило только умолкнуть дудке, как всё несметное крысиное полчище останавливалось. Но опять начинала петь дудка. И снова крысы покорно устремлялись вслед за крысоловом.
Из улочки в улочку шёл крысолов. Крыс становилось всё больше и больше. Выглядывали из окон мясники, колбасники, сапожники, золотых дел мастера. Ухмылялись. Что ни говори, а приятно смотреть вслед уходящей беде! Трактирщик Иоганн Брандт встал в дверях трактира. Крысы так и хлынули из дверей, чуть не сбив с ног толстяка.
Вслед за крысоловом все крысы двинулись к городским воротам. Стражники едва успели укрыться в башнях. Крысы вышли из города и чёрной лентой растянулись по дороге. Последние, отставшие, перебегали через подъёмный мост — и вдогонку за крысоловом. Всё заволоклось пылью. Несколько раз мелькнул чёрный плащ крысолова, рука с дудкой, петушиное перо… Удаляясь, всё тише и тише звучала дудка.
Через час прибежали в город пастухи. Перебивая друг друга, рассказали:
— Крысолов вышел на берег реки Везер. Прыгнул в лодчонку, которая покачивалась тут же у берега. Не переставая играть на дудке, выплыл крысолов на середину Везера. Крысы бросились в воду и поплыли за ним, и плыли они до тех пор, пока не утонули все до одной. А было их такое множество, что из берегов вышел могучий Везер. Ликует освобожденный от крыс город. Радостно звучат колокола на всех соборах. Весёлыми толпами идут по улицам горожане.
Спасён славный Гамельн! Спасён богатый Гамельн!
В ратуше слуги разливают вино в серебряные кубки. Сейчас не грех и выпить. Вдруг из-за угла появился крысолов и пошёл через площадь прямо к ратуше. Всё также была у него в руке дудка. Только одет он был иначе: в зелёном костюме охотника.
Переглянулись бюргеры. Платить? Э нет…
— Жилист и крепок этот крысолов, — шепнул бургомистр судье Каспару Геллеру, — такой хоть и хром, а унесёт всю казну…
Крысолов вошёл в ратушу. Никто и не поглядел в его сторону. Бургомистр отвернулся, Каспар Геллер уставился в окно. Но, видно, крысолова было не так-то легко смутить. С ухмылкой вытащил он из-за пазухи мешок. Показался этот мешок бюргерам бездонным.
— Я своё слово сдержал. Теперь дело за вами, — сказал крысолов. — Как договорились. Столько золота, сколько смогу унести…
— Милейший… — Бургомистр в замешательстве развёл руками, оглянулся на Гангеля Муна.
— Вот как? Не кошель, не суму — целый мешок золота?.. — хихикнул судья Гангель Мун и в притворном испуге выпучил глаза. Кто-то ещё негромко засмеялся. Ай да хитрец Гангель Мун! Вот как, значит, надо повернуть дело! Золото было обещано в шутку. А бедняга, видно, совсем ума решился: поверил всему. Да ещё захватил с собою мешок.
Тут захохотали все. Бургомистр, советники, цеховые старшины.
— Мешок золота?
— Ха-ха-ха!
— Целый мешок!
— А за что?
— За дурацкие песни? За дудку?
— Уморил!
— Золото ему подавай! А не хочешь ли пинка?
Долго смеялись бюргеры. А странный пришелец молча стоял, и какая-то злобная радость проступала у него на лице. Добро бы просил, требовал обещанное!.. Нет, он молчал. Хитрец Гангель Мун, с опаской косясь на крысолова, наклонился к уху бургомистра:
— Может, отсыпать ему горсть золота? Так… немного, для виду… А потом обложить податью людей победнее, кто вовсе не пострадал от крыс, потому что и так ничем не владел.
Но бургомистр от него отмахнулся. Откашлялся и голосом важным, но отечески ласковым сказал:
— Дело сделано. Надо, как обещано, расплатиться. По трудам и плата. Кошель серебра и выход из города через любые ворота.
А незнакомец тут же показал себя полным невежей. Кошелька не взял и, даже не поклонившись, повернулся спиной и вышел из зала. После него осталось слабое облачко серного дыма. Тут уж совсем развеселились бюргеры. Славно вышло: разом избавились и от крыс, и от крысолова.
Громко звонят колокола святого Бонифация. Все бюргеры с жёнами и слугами отправились в собор к воскресной обедне.
И никто из них не слышит, что снова на площади запела дудка.
«Можно! Можно! Можно! — поёт дудка. — Сегодня всё можно! Я поведу вас в зелёные рощи! На медовые заливные луга! Босиком по лужам! Зарыться в сено! Можно! Можно! Можно!»
Топот маленьких башмаков по деревянным лестницам, по каменным ступеням… Из всех дверей выбегают дети. Бросив игру, бросив прялку, на бегу подтягивая чулок, дети бегут за крысоловом, жадно ловя звуки дудки. Из каждого дома — дети. На каждой улице — дети.
Падают, разбивают коленки, потрут, подуют и бегут дальше. Весёлые, с липкими пальцами, за щекой сласти, в кулаке горсть орехов — дети, сокровище Гамельна. По улице бежит дочь бургомистра Марта. Розовое платье раздувает ветер. А одна нога не обута, только один башмачок натянула в спешке.
Вот уже городские ворота. Дети с топотом пробежали по подъёмному мосту. А крысолов уводит их по дороге, мимо вересковых холмов всё дальше, дальше…
Шли годы. Однажды забрёл в осиротевший Гамельн слепой странник. За несколько медных монет пустил его трактирщик погреться у тёплого очага. Слышал слепой, как стучат о деревянный стол кружки с пивом. И кто-то сказал:
— Откуда ты пришёл, старик? Потешь нас рассказом почуднее, и я, так и быть, поднесу и тебе кружку с пивом.
И слепой старик начал рассказ:
— Много земель исходил я, и вот куда однажды привела меня судьба. Трудно слепцу вести счёт времени: по теплу, идущему от солнца, по холоду, идущему от ночного неба, отличаю я день от ночи. Долго блуждал я по дремучему лесу. Вдруг услышал я звон колоколов. Для слепца звуки то же, что для кормчего свет маяка. Так, идя на звон колоколов, подошёл я к какому-то городу. Стражники не окликнули меня. Я вошёл в ворота и побрёл по улице. Чутко прислушивался я ко всем звукам, стараясь понять, не завела ли меня судьба в недоброе место.
И не мог я не подивиться. Слышал я вокруг себя только молодые голоса. Как птица летал вокруг меня смех. В этом городе больше бегали, чем ходили. Кто-то вприпрыжку обгонял меня. Кто-то бежал мне навстречу. Слышал я, как мяч ударялся в стену. Все голоса были звонкие. Все шаги лёгкие, быстрые. И тогда понял я, что этот город населён одними юношами и девушками. И показалось мне: сложен весь этот город из светлого камня и солнечных лучей.
Был я радушно принят в первом же доме, куда постучал. А когда спросил я, как зовётся этот город, странную сказку рассказал мне мой юный хозяин. Думаю, посмеялся он над бедным стариком, но я не сержусь на доброго юношу. Вот что рассказал он.
Когда были они маленькими детьми, увёл их из родного города человек в зелёной одежде, игравший на дудке. Видно, был это сам дьявол, потому что завёл он их прямо в глубину высокой горы. Но не хватило у него власти, чтобы загубить невинных детей, и после долгих скитаний во мраке прошли дети сквозь гору и очутились в безлюдном, диком месте. Тогда из лесу пришли лани и кормили самых маленьких своим молоком. Без труда приручались дикие козы. Сначала жили дети в шалашах, а потом стали строить город. И легко поднимали они огромные камни, словно камни сами хотели сложиться в стены и башни…
И когда кончил слепец свой рассказ, услышал он старческие вздохи, глухие рыдания, идущие из самой глубины души. Глухой кашель и стоны. Тогда понял странник, что вокруг него одни старики. И весь город показался ему мрачным, печальным и сложенным из тёмного камня. В волнении, прерывающимися от слёз голосами стали спрашивать старики:
— Но где же, где же, в какой стороне лежит тот юный, светлый город?
Но ничего не мог им сказать нищий, слепой странник.
Просмотров: 5301
Истории Гамельнского Крысолова, так же как историям Тристана и Изольды, принца Гамлета или доктора Фауста, суждено, по-видимому, остаться в веках, несмотря на то что нет в ней ни любовной, ни детективной интриги, а жадные горожане и чрезмерно мстительный музыкант, кажется, не должны вызывать у слушателей ни малейшего сочувствия. И все же тень пестрого плаща Крысолова нет-нет да и мелькнет на страницах какой-нибудь современной книги. Потому что в гаме-льнской истории есть тайна. И эту тайну мы сегодня попробуем разгадать.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ДЕТЕЙ
Но сначала вспомним саму легенду. В закромах маленького города в Нижней Саксонии (Германия) хозяйничают крысы. Бродячий музыкант обещает избавить город от этой напасти. В самом деле, заслышав звуки его дудочки, крысы следуют за музыкантом как зачарованные и сами топятся в реке Везер. Однако горожане не хотят платить музыканту обещанную награду. Тогда он с помощью своей волшебной музыки уводит из города всех детей. Об их дальнейшей судьбе разные версии легенды говорят разное. Возможно, дети тоже утонули в реке. Возможно, музыкант увел их в недра горы Копфельберг. Всего, если верить памятной доске, установленной в Гамельне, в тот день погибло 130 детей.
Жутковатая история, не правда ли? И хороший намек для тех, кто любит задерживать зарплату. Однако почему поэты, прозаики и читатели всех времен находят в этом предании своеобразное очарование?
Немецкие баллады выводят из легенды простую и недвусмысленную мораль: Людская жадность — это яд, Сгубивший гамельнских ребят.
Для Гете Крысолов был одним из демонов-обольстителей, одинаково опасных как для грызунов, так и для детских и женских сердец.
Марина Цветаева увидела в легенде историю борьбы музыканта-творца и обывателей-бюргеров.
В стихотворении Иосифа Бродского или в повести Стругацких «Гадкие лебеди» уход детей — следствие неизбежного, извечного разрыва с поколением отцов. (И, как мы увидим, именно эти последние авторы оказались ближе всего к истине.)
И вот еще несколько — более исторических, но также совершенно неправдоподобных версий.
Весной 1212 года из при-рейнской Германии тысячи детей двинулись в путь, поставив своей целью по примеру взрослых крестоносцев достичь Гроба Господня. Их предводителем был десятилетний мальчик Никлас. Из 20 тысяч вышедших в путь до Италии добралось только 7 тысяч. В Бриндизи, невзирая на категорический запрет епископа, подозревавшего, что отец Никласа хочет продать детей пиратам, они сели на корабли. Епископ оказался прав: юных крестоносцев действительно продали в рабство — правда, Никлас с отцом при этом погибли.
В июне в деревне Клуа (близ Вандома в Северной Франции) с такой же проповедью выступил 12-летний пастушок по имени Этьен. Попытки короля Филиппа II воспрепятствовать походу успеха не имели. Этьен собрал около 30 тысяч детей. В Марселе два дельца — Гуго Ферреус и Гийом Поркус — посадили их на корабли и также продали сарацинам. Спустя восемь лет предателей повесил на Сицилии Фридрих II.
История совершенно подлинная. Но каким образом к ней прилепились крысы и жадность гамельнцев? Кроме того, фантазия сказочников чаще склонна к преувеличению, а не к преуменьшению. Поэтому 20 тысяч детей и поход через всю Европу вряд ли могли превратиться в 130 детей и короткий марш от города до берега ближайшей речки. И наконец, легенды относят события в Гамельне к 1376 или 1378 году (о причинах такой точной датировки мы поговорим позднее). Получается, что Крестовый поход и гамельнскую трагедию разделяет более чем сто лет.
Некоторые историки видят в легенде отголосок походов вербовщиков по южногерманским городам с целью вербовки молодежи для переселения на пустующие земли в Моравию, Чехию и даже дальше — в Румынию (Семиградье).
Одним из пунктов назначения был город Хамлинген в Чехии. В 1284 году туда переселились 130 человек -правда, все они взрослые. Возражения против этой версии по сути те же. Непонятно, откуда и зачем в легенде появились крысы. Здесь, кстати, тоже фигурирует число 130, но, как уже сказано, речь идет о взрослых людях. И снова не совпадает датировка.
А самое важное, ни одна из версий не отвечает нам на вопрос: в чем необычайная притягательная сила легенды о Крысолове. Какой смысл вкладывали в эту историю люди, сочинившие ее?
ХРОНИКИ ГОЛОДНОЙ СМЕРТИ
Начнем с самого начала. Что означало для средневековых людей нашествие крыс?
У Марины Цветаевой в «Крысолове» читаем: Переполненьяж складов рисом
Следствие — крысы.
А как обстояло дело в реальности?
Обратимся к замечательной монографии Жака Ле Гоффа «Цивилизация средневекового Запада». «Средневековый Запад — это прежде всего универсум голода, — утверждает французский историк. — Его терзал страх голода и слишком часто — сам голод».
В качестве примера Ле Гофф цитирует записи Рауля Глабера, монаха из Клюни (1032 год). Вот что писал монах: «Сие карающее бесплодие зародилось в странах Востока. Оно опустошило Грецию, достигло Италии, передалось оттуда Галлии, пересекло эту страну и переправилось к народам Англии. Поскольку нехватка продуктов поражала целиком всю нацию, то гранды и люди среднего состояния разделяли с бедняками бледную немочь голода. Разбой власть имущих должен был прекратиться перед всеобщей нуждой. Голод принялся за свое опустошительное дело, и можно было опасаться, что исчезнет почти весь человеческий род. Атмосферные условия стали настолько неблагоприятны, что нельзя было выбрать подходящего дня для сева. Но главным образом по причине наводнений не было никакой возможности убрать хлеб. Продолжительные дожди пропитали всю землю влагой до такой степени, что в течение трех лет нельзя было провести борозду, могущую принять семя. А во время жатвы дикие травы и губительные плевелы покрыли всю поверхность полей. Хорошо, если мюид семян давал одно сетье урожая, а с него едва получали пригоршню зерна.
Если по случаю и удавалось найти в продаже что-нибудь из продуктов, то продавец мог запрашивать любую цену. Когда же съели и диких зверей, и птиц неутолимый голод заставил людей подбирать падаль и творить такие вещи, о каких и сказать страшно. Некоторые, чтобы избежать смерти, ели лесные коренья и траву. Ужас охватывает меня, когда я перехожу к рассказу об извращениях, которые царили тогда в роду человеческом.
Увы! О горе! Вещь, неслыханная во веки веков: свирепый голод заставил людей пожирать человеческую плоть. Кто был посильнее, похищал путника, расчленял тело, варил и поедал. Многие из тех, кого голод гнал из одного места в другое, находили в пути приют, но ночью с перерезанным горлом шли в пищу гостеприимным хозяевам…»
Мор от голода продолжался и в XIII веке. Читаем хроники.
1221-1222 годы: «В Польше три года подряд лили проливные дожди и происходили наводнения, результатом чего стал двухлетнии голод, и многие умерли».
1223 год: «Были сильные заморозки, которые погубили посевы, отчего последовал великий голод во всей Франции».
В том же году: «Очень жестокий голод в Ливонии — настолько, что люди поедали друг друга и похищали с виселиц трупы воров, чтобы пожирать их».
1263 год: «Очень сильный голод в Моравии и Австрии. Многие умерли, ели корни и кору деревьев».
1277 год: «В Австрии, Иллирии и Каринтии был такой сильный голод, что люди ели кошек, собак, лошадей и трупы».
Одной из причин подобного бедствия легко могли стать наши хвостатые знакомые. Например, Базельские хроники отмечают под 1271 годом: «Крысы уничтожают зерно, сильный голод».
Заметим, что особая опасность грозила в такое время детям. Свидетельствует тот же Рауль Глабер: «Детям показывали какой-либо плод или яйцо, а потом их уводили в отдаленное место, там убивали и съедали».
Таким образом, история Крысолова приобретает совсем другие оттенки. Понятна становится столь дотошная датировка авторов легенды: даты подобных бедствий запоминаются на века. Музыкант из наемного работника превращается в спасителя города, и неблагодарность горожан выглядит особенно черной. И наконец, если мы на секунду предположим (а основания для такого предположения у нас вскоре появятся), что дети не погибают в водах реки или в недрах горы, то смысл истории совершенно переворачивается. Крысолов уводит детей из обезумевшего города, спасает от страшной смерти…
И все же несколько вопросов остается. Почему город спасает от крыс именно музыкант? Откуда он появился? Куда уводит детей?
ВЕРСИЯ ПРОППА
Окончательный ответ на все эти вопросы мы неожиданно находим в работе российского этнографа Владимира Яковлевича Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Речь в ней идет об обряде инициации — посвящения подростка в тайные знания племени, превращения его из ребенка во взрослого человека.
Анализируя сказку «Хитрая наука», Пропп водит в ней не просто историю молодого человека, отданного в учение и вернувшегося бывалым ремесленником, но приметы некоего очень древнего обряда — более древнего, чем действительность XIX века, когда сказка была впервые записана. «Учитель, к которому попадает мальчик, — глубокий старик, колдун, леший, мудрец. Иногда он является из могилы, если сказать «ох». Он является, если сесть на пень. Это — дедушка легавой. Из этих примеров видно, что учитель является из леса, живет в другом царстве, берет и уводит от родителей детей в лес на три года (на один год, на семь лет)».
Чему же может выучиться молодой человек от легавого дедушки? Например, он выучивается оборачиваться в животных или понимать птиц: «Отдали они его учиться на разные языки к одному мудрецу аль тоже знающему человеку, чтоб по-всячески знал — птица ли запоет, лошадь ли заржет, овца ли заблеет. Ну, словом, чтоб все знал!» Еще молодой человек учится колдовству: «отдай мне его колдовать», «отдам учиться птичьему языку». О способах, каким производится обучение, сказители почти всегда умалчивают. Ничего не могут они сказать и о жилище учителя.
Очевидно, что мы имеем дело с обрядом посвящения, входящего в систему ритуалов многих примитивных племен. «При посвящении, — пишет Пропп, — юноши вводятся во все мифические представления, обряды, ритуалы и приемы племени. Исследователи высказывают мнение, что им здесь преподносится некая тайная наука, то есть что они приобретают знания. Действительно, им рассказывают мифы племени. Один очевидец говорит, что «они сидели тихо и учились у стариков, это было подобно школе».
Однако суть дела все-таки не в этом. Дело не в знаниях, а в умении, не в познании воображаемого мира природы, а во влиянии на него. Именно эта сторона дела хорошо отражена сказкой «Хитрая наука», где, как указано, герой выучивается превращаться в животных, то есть приобретает умение, а не знание.
Это воспитание или обучение составляет существенную черту посвящения во всем мире. В Австралии (Новый Южный Уэльс) старики учили молодых играть в местные игры, петь песни племени и плясать некоторые корробор-ри, которые были запрещены женщинам и непосвященным. Они вводились также в священные традиции (рассказы) племени и в его науку.
Эти представления и пляски не были зрелищами. Они были магическим способом воздействия на природу. Посвященный обучался всем пляскам и песням весьма тщательно и долго. Малейшая ошибка могла оказаться роковой, могла испортить всю церемонию.
Герои русской сказки приносят от лесного учителя не пляски — они приносят магические способности. Но и пляски были выражением или способом применения этих способностей. Пляска сказкой утеряна, остался только лес, учитель и магическое умение. Но в сказках других типов можно найти некоторые следы и плясок.
Пляски совершались под музыку, и музыкальные инструменты считались священными, запретными. Дом, в котором производилось посвящение и в котором посвящаемые некоторое время жили, назывался иногда домом флейт. Звук этих флейт считался голосом духа. Если это иметь в виду, то станет ясным, почему герой в лесной избушке так часто находит гусли-самогуды, дудочки, скрипки и так далее…»
Если мы вернемся к легенде о Крысолове, то без труда увидим, что перед нами как бы половина сказки «Хитрая наука». Легенда уходит корнями в неолит и приводит нас к основам, на которых выросла вся человеческая цивилизация. Мы слышим рассказ о том, как Учитель, владеющий магической флейтой, уводит из города детей, которым пришла пора пройти посвящение.
Ясно, что этот увод частью населения и прежде всего самими мальчиками воспринимался как бедствие. Они еще не знают, какие великие блага их ждут впереди. Но хотя акт увода и представлялся как акт враждебный, его требовало общественное мнение. Впоследствии же, когда обряд стал отмирать, общественное мнение изменилось.
Вероятно, за более чем тысячелетнюю историю благополучная концовка сказки затерялась, и сама она прилепилась к вполне реальным воспоминаниям гамельнских горожан о голоде, вызванном крысами. А главный ее герой превратился из мудрого лесного старца и спасителя детей в мстительного убийцу.
Иллюстрация Оскара Херфурта к сказке-легенде о крысолове из Гамельна в изложении братьев Гримм
В 1284 году город Хамельн [1] увидел странного человека. Он носил одежду из разноцветной, красочной ткани, поэтому его называли «Пёстрый». Он объявил себя «Крысоловом», обещая освободить город от всех мышей и крыс за некоторые деньги. Горожане согласились с ним и заверили его в определенной плате.
Гамельнский крысолов и магистрат города
Тогда Крысолов вытащил дудочку и заиграл — крысы и мыши сразу же повылазели изо всех домов и собрались вокруг него. Когда он решил, что собрал всех — он повел их к реке Везер.
Крысолов с дудочкой и крысы
Всё полчище грызунов последовало за ним. Он подтянул одежду и вошел в воду, после чего все животные последовали за ним и утонули. Но когда граждане были освобождены от своей чумы, они раскаялись в обещанной награде и отказали ему выдумывая всевозможные оправдания.
Отказ в оплате
Наконец он ушел — со злом и горечью на душе.
Уход крысолова из Гамельна
26 июня, в день Св. Иоанна и Павла, рано утром в семь часов (другие сказали, что это было в полдень) он снова появился в одежде охотника, с ужасным взглядом на лице и в красной, причудливой шляпе и город снова услышал звук дудочки на улице. Крысы и мыши больше не приходили, но в большом количестве бежали дети, мальчики и девочки с четырех лет и старше, в том числе уже взрослая дочь мэра. Целая стая детей последовала за ним, и он вывел их на гору, где исчез с ними.
Крысолов уводит детей из Хамельна
Все это видела няня, которая, неся ребенка на руках, следовала за ними издалека, а затем вернулась и принесла новости в город. Взволнованные родители побежали в городские ворота к своим детям. Матери плакали и рыдали. В течение часа посланники были отправлены повсюду по воде и по земле, чтобы узнать, видел ли кто-либо детей — но все это было напрасно. Всего сто тридцать детей были потеряно. Двое, как говорят некоторые, отстали и вернулись. Один из них был слепым, а другой немой. Слепой не смог указать место, но смог рассказать, как они следовали за дудочником. Немой был способен указать место, но он ничего не слышал. Один маленький мальчик в одной рубашке пошёл вместе с остальными, но вернулся за своей одеждой, и таким образом избежал трагедии, потому что, когда он вернулся, другие уже исчезли в пещере на холме.
До середины XVIII века, и, вероятно, до сих пор, улица, через которую детей вывели в городские ворота, называлась беззвучной, тихой улицей, потому что там не было танцев или музыки. Действительно, когда свадебная процессия на своем пути в церковь пересекала эту улицу, музыкантам приходилось прекращать играть. Гора под Хамельном, где исчезли дети, называется Поппенберг. Здесь были установлены два каменных памятника в виде крестов, один на левой стороне и один справа. Некоторые говорят, что детей провели сквозь пещеру и они оказались в Трансильвании.
Источник
Гамельнский крысолов
Славен и богат город Гамельн. На главной площади подпирают небо башни ратуши. Ещё выше тянутся к небу шпили собора святого Бонифация. Перед ратушей фонтан, украшенный каменной статуей Роланда. Мелкими брызгами покрыт доблестный воин Роланд и его знаменитый меч.
Отзвонили колокола святого Бонифация. Пёстрая толпа выплывает из высоких стрельчатых дверей собора, растекается по широким ступеням. Идут богатые бюргеры, один толще другого. Блестят золотые цепи на бархатной одежде. Пухлые пальцы унизаны кольцами. Зазывают, заманивают покупателей купцы. Прямо на площади раскинулся рынок. Горами навалена снедь. Сало белее снега. Масло желтее солнца. Золото и жир — вот он каков, славный, богатый город Гамельн!
Глубоким рвом, высокой стеной с башнями и башенками со всех сторон окружён город. У каждых ворот стражники. Если пуст кошель, на колене заплата, на локте дыра, копьями и алебардами от ворот гонят стражники. Каждый город чем-нибудь да знаменит. Знаменит Гамельн своим богатством, золочёными шпилями своих соборов. А гамельнцы знамениты скупостью. Умеют они, как никто, беречь свои запасы, множить добро, отнимать у бедняка последнюю денежку.
Наступил засушливый, неурожайный год. В округе начался голод. А гамельнцам до этого и дела нет. У них амбары полны прошлогодним зерном, гнутся столы от яств. Уже с осени потянулись толпы голодных крестьян в город. Решили хитрые купцы попридержать зерно до весны. К весне прижмёт крестьянина голод, ещё выгодней можно будет продать зерно.
Всю зиму у стен Гамельна, у закрытых ворот, стояли толпы голодных. Лишь стаял снег на полях, приказал бургомистр раскрыть все городские ворота и беспрепятственно пропускать всех. Встали в дверях лавок купцы, руки заложив за пояс, животы выпятив, брови строго нахмурив, чтобы сразу поняли: дёшево здесь ничего не купишь.
Но тут случилось невиданное дело. Пока ослабевший люд тащился в город, внезапно со всей округи, из голодных деревень, с пустых полей в Гамельн хлынули крысы.
Показалось поначалу: не так велика беда. По приказу бургомистра подняли подъёмные мосты, все ворота наглухо закрыли и завалили камнями. Но крысы переплывали через ров и через какие-то ходы, дыры проникали в город.
Открыто, среди бела дня, шли крысы по улицам. В ужасе смотрели жители на страшное крысиное шествие. Голодные твари разбежались по амбарам, подвалам и закромам, полным отборного зерна. И начались крысиные пиры!
Крепко призадумались бюргеры. Собрались на совет в ратуше. Хоть и был бургомистр Гамельна изрядно толст и неповоротлив, но ничего не скажешь — умом крепок. Порой только руками разводили гамельнцы: до чего ж умён, хитёр! И вот, поразмыслив, приказал бургомистр: чтобы избавить Гамельн от нежданной беды, свезти в город со всей округи котов и кошек.
Скрипят телеги по дорогам в Гамельн. На телегах наспех сколоченные деревянные клетки. А в клетках не откормленные гуси и утки на продажу, а коты и кошки. Всех мастей и пород, худые, голодные. Въехали телеги на площадь перед ратушей. Стражники открыли клетки. Во все стороны побежали коты, серые, рыжие, чёрные, полосатые. С облегчением вздохнули бюргеры и, успокоившись, неспешно разошлись по домам.
Но ничего из этой мудрой затеи не вышло. Коты испугались столь обильного угощения. В страхе бежали они от крысиных полчищ. Прятались кто куда, забирались на островерхие черепичные крыши. Худой чёрный кот залез на кровлю собора святого Бонифация и мяукал всю ночь напролёт.
Наутро был вывешен приказ: котов в город заманивать лаской и салом, а из города не выпускать ни одного. Но куда там! Уже через три дня в Гамельне не осталось ни одного кота. Что ж, одно не помогло — надо придумать другое. Не сидеть же сложа руки, глядя, как гибнет добро, любовно скопленное, сбережённое, столько раз считанное!
Над Гамельном плывёт звон колоколов. Во всех церквах служат молебны от засилья крыс. На папертях монахи продают амулеты. Кто обзавёлся таким амулетом — живи спокойно: крыса не подойдет и на сто шагов. Но ничего не помогало: ни молебны, ни амулеты.
С утра на площади глашатаи трубят в трубы, вызывают на суд крысиного короля. К городской ратуше стекается народ. Идут купцы со слугами и домочадцами, мастера со своими подмастерьями. Весь город собрался перед ратушей. Сегодня суд над крысами. Ждут, что прибудет в ратушу сам крысиный король. Говорят, пятнадцать голов у него и одно тело. На каждой голове искуснейшей работы золотая корона размером с лесной орех.
В ратушу набилось столько народу — яблоку негде упасть. Один за другим вошли судьи и расселись под балдахином на золочёных креслах. В чёрных бархатных мантиях, в чёрных шапочках, лица у всех важные, строгие, неподкупные — дрожи крысиный король и вся крысиная братия! Писцы очинили перья. Все ждали. На малейший звук, даже на шелест упавшей перчатки, разом поворачивались все головы.
Не знали, откуда появится преступный король: из дверей, из тёмного угла или из-за судейского кресла. Ждали до вечера. От жары и духоты пожелтели лица судей. Но крысиный король так и не явился. Делать нечего. Тут же за дверьми изловили большущую усатую крысу. Посадили в железную клетку, а клетку поставили посреди стола.
Крыса, пометавшись, затихла в покорной тоске. Забилась в угол. Главный судья Каспар Геллер поднялся с места. Вытер платком взмокшее лицо. Пять амбаров с зерном подчистую разграбили у него крысы, опустошили все погреба. Долго громовым голосом обличал крысиное племя судья Каспар Геллер. Протянув руку над клеткой с крысой, перечислял все преступления, злодеяния и козни проклятых крыс. После него встал судья Гангель Мун, похожий на разжиревшую лису: длинный нос, масленые глазки. Был он хитрее всех в Гамельне. Всё, чем владел, хранил в сундуках, обитых железом, недоступных крысиному зубу. И теперь смотрел он на всех лукаво, под сочувствием скрывая злорадство.
— Ах, милостивейшие судьи! — сказал Гангель Мун голосом сладким и печальным. — Строгостью к виновным, милосердием к безвинным должен прославить себя судья. Потому не следует забывать нам, что крысы тоже божьи твари, и к тому же не наделены они человеческим разумом… Но главный судья Каспар Геллер резко оборвал его:
— Замолчи, судья Гангель Мун! Всем известно, что блохи, крысы, жабы и змеи сотворены дьяволом. Долго совещались судьи. Наконец Каспар Геллер встал и громким голосом огласил приговор:
— «Мы, милостью божьей судьи города Гамельна, повсеместно прославлены своей неподкупной честностью и справедливостью. Среди всех иных тягот, кои великим грузом лежат на наших плечах, озабочены мы также бесчинствами, учинёнными в нашем славном городе Гамельне мерзкими тварями, носящими богопротивное имя — крысы Mus rattus. Мы, судьи города Гамельна, признаём их виновными в нарушении порядка и благочестия, а ещё в воровстве и грабеже. Также весьма нам прискорбно, что его величество крысиный король, нарушив наш строгий приказ, на суд не явился, что несомненно свидетельствует о его злонамеренности, нечистой совести и низости душевной. Посему приказываем и повелеваем: всем упомянутым крысам, а также королю всего крысиного племени к полудню завтрашнего дня под страхом смертной казни покинуть наш славный город, а также все земли, принадлежащие ему. Дано в Гамельне 5 апреля 1284 года».
Потом крысу, подпалив ей хвост, отпустили, чтобы передала всему своему роду строгий приказ гамельнского суда. Крыса мелькнула чёрной молнией и пропала. И все опять, успокоившись, разошлись по домам.
На другой день с утра нет-нет, да и подходили к окнам жители. Ждали, что двинутся крысы вон из города.
Но только напрасно ждали. Солнце стало уже клониться к закату, а проклятое племя и не думало исполнять судебный приговор. А тут вдруг пронеслась страшная весть! Неслыханное дело! В ночь, как состоялся суд, сожрали крысы у главного судьи Каспара Геллера судейскую мантию и шапочку в придачу.
От такой наглости все только рты пооткрывали. Быть беде! И в самом деле, крыс в Гамельне всё прибывало и прибывало. По ночам во многих окнах мигали свечи. Догорит одна свеча — от огарка зажигали другую, и так до утра. Сидели бюргеры на высоких пуховиках, не решаясь спустить ноги с постели.
Уже никого не боясь, шныряли крысы повсюду. Привлечённые ароматом жаркого, пробирались на кухни. Выглядывали из углов, поводя носами, принюхиваясь: «Чем тут пахнет?» Прыгали на столы, прямо с блюд норовили утащить лучший кусок. Добирались даже до окороков и колбас, подвешенных к потолку. Чего ни хватишься — всё сожрали, проклятые. И уже в двери многих домов костлявым пальцем постучал голод.
А тут ещё приснился бургомистру такой сон: будто выгнали крысы из домов прежних хозяев. Он, почтенный бургомистр города Гамельна, бредёт с нищенской сумой. За ним жена, дети. Робко постучал в дверь своего дома. Дверь распахнулась — на пороге крыса в рост человека. На груди — золотая бургомистрова цепь. Махнула лапой — набросились на них другие крысы в шлемах, с алебардами: «Вон отсюда! Нищие! Голодранцы!»
Наутро собрал в ратуше бургомистр всех советников, рассказал свой сон. С тревогой переглянулись бюргеры: «Ох, не к добру это!» Хоть и были бюргеры один скупей другого, но тут решили: ничего не жалеть, лишь бы избавить город от страшной напасти. По всем улицам Гамельна прошли глашатаи. Шли они, нарушив строй и порядок, сбившись в кучу, друг к другу поближе. Город как вымер.
На пустынных площадях, на пустынных улицах, на мостах в полной тишине странно и зловеще звучали трубы и голоса глашатаев:
— Кто избавит славный город Гамельн от крыс, получит от магистрата столько золота, сколько сможет унести!
Но прошло три дня, а в ратушу так никто и не явился. На четвёртый день колокол снова собрал всех бюргеров в ратушу. Бургомистр долго тряс рукавами, подбирал края плаща — не забралась ли крыса? Осунулись, побледнели бюргеры, под глазами чёрные круги. Куда девались румянец и толстые щёки?
Если уж не помогает обещанная награда, видно, больше ждать спасения неоткуда. Не выдержав, закрыл лицо руками бургомистр и глухо зарыдал. Всё, конец! Погибает добрый, старый Гамельн!
И вдруг все услыхали какие-то голоса, шум и движенье внизу, на площади. В зал вбежал стражник и крикнул:
В дверь, прихрамывая, вошёл странный человек. Был незнакомец высок и худ. Лицом тёмен, словно хорошенько прокоптили его над огнём. Взгляд пронзительный. От такого взгляда холод пробегал по спине. На плечах короткий плащ. Одна половина камзола чёрная, как ночь, другая красная, как огонь. В чёрную шапочку сбоку воткнуто петушиное перо. В руке же незнакомец держал старинную, потемневшую от времени дудку.
В другое время, конечно, осторожные бюргеры поостереглись бы такого странного гостя: не доверяли они тощим бродягам. Но сейчас все обрадовались ему, как самому желанному гостю. Бургомистр, назвав его «любезный мой господин», сам придвинул ему кресло. Судья Каспар Геллер попробовал даже хлопнуть его по плечу. Но тут же, громко вскрикнув, отдёрнул руку — ладонь словно огнём обожгло.
Слуги спустились в подвалы и принесли бутылки с мальвазией, рейнским и мозельским. Пришелец схватил бутылку мальвазии, зубами вытащил восковую затычку и, запрокинув голову, одним глотком выпил драгоценное вино. Не останавливаясь, опорожнил подряд девять бутылок.
— А не найдётся ли у вас ещё хорошей бочки вина? — спросил незнакомец.
— После, после, любезный мой господин, — медовым голосом сказал Гангель Мун, — сначала дело, а потом уже пир.
А бургомистр, уже не в силах сдержать нетерпение, спросил незнакомца напрямик:
— Скажи, можешь ли ты увести крысиное племя из нашего города?
— Могу, — усмехнулся крысолов. — Эти твари мне подвластны.
— Как? Все до единой. — Бургомистр даже привстал с места.
— Я очищу ваш город от крыс. Слово мое, крысолова, крепко. Но и вы своё сдержите. За это дадите мне столько золота, сколько смогу унести.
— Худ как жердь, да и хром в придачу. Такой много не унесёт… — шепнул бургомистр судье Каспару Геллеру. А потом уже, повернувшись к крысолову, сказал громко и важно: — Всё, как договорились, почтенный наш гость. Обмана не будет.
— Так смотрите не вздумайте нарушить своё слово, — сказал крысолов и вышел из ратуши.
Небо стало вдруг серым и мрачным. Всё заволоклось мутным туманом. Вороны, облепившие шпили собора святого Бонифация, поднялись, закружились, усыпали всё небо с зловещим карканьем.
Крысолов поднёс к губам дудку. Протяжные звуки полились из дудки. Слышался в этих звуках щекочущий шорох зерна, струйкой текущего из прорехи в мешке. Весёлое щёлканье масла на сковороде. Хруст сухаря под острыми зубами.
Бюргеры, стоявшие у окон, ахнули и невольно подались назад. Потому что на звуки дудки из всех домов стали выбегать крысы. Выползали из подвалов, прыгали с чердаков. Крысы окружили крысолова со всех сторон. А тот равнодушно пошёл, прихрамывая, с площади. И все до одной крысы побежали вслед за ним. Стоило только умолкнуть дудке, как всё несметное крысиное полчище останавливалось. Но опять начинала петь дудка. И снова крысы покорно устремлялись вслед за крысоловом.
Из улочки в улочку шёл крысолов. Крыс становилось всё больше и больше. Выглядывали из окон мясники, колбасники, сапожники, золотых дел мастера. Ухмылялись. Что ни говори, а приятно смотреть вслед уходящей беде! Трактирщик Иоганн Брандт встал в дверях трактира. Крысы так и хлынули из дверей, чуть не сбив с ног толстяка.
Вслед за крысоловом все крысы двинулись к городским воротам. Стражники едва успели укрыться в башнях. Крысы вышли из города и чёрной лентой растянулись по дороге. Последние, отставшие, перебегали через подъёмный мост — и вдогонку за крысоловом. Всё заволоклось пылью. Несколько раз мелькнул чёрный плащ крысолова, рука с дудкой, петушиное перо… Удаляясь, всё тише и тише звучала дудка.
Через час прибежали в город пастухи. Перебивая друг друга, рассказали:
— Крысолов вышел на берег реки Везер. Прыгнул в лодчонку, которая покачивалась тут же у берега. Не переставая играть на дудке, выплыл крысолов на середину Везера. Крысы бросились в воду и поплыли за ним, и плыли они до тех пор, пока не утонули все до одной. А было их такое множество, что из берегов вышел могучий Везер. Ликует освобожденный от крыс город. Радостно звучат колокола на всех соборах. Весёлыми толпами идут по улицам горожане.
Спасён славный Гамельн! Спасён богатый Гамельн!
В ратуше слуги разливают вино в серебряные кубки. Сейчас не грех и выпить. Вдруг из-за угла появился крысолов и пошёл через площадь прямо к ратуше. Всё также была у него в руке дудка. Только одет он был иначе: в зелёном костюме охотника.
Переглянулись бюргеры. Платить? Э нет…
— Жилист и крепок этот крысолов, — шепнул бургомистр судье Каспару Геллеру, — такой хоть и хром, а унесёт всю казну…
Крысолов вошёл в ратушу. Никто и не поглядел в его сторону. Бургомистр отвернулся, Каспар Геллер уставился в окно. Но, видно, крысолова было не так-то легко смутить. С ухмылкой вытащил он из-за пазухи мешок. Показался этот мешок бюргерам бездонным.
— Я своё слово сдержал. Теперь дело за вами, — сказал крысолов. — Как договорились. Столько золота, сколько смогу унести…
— Милейший… — Бургомистр в замешательстве развёл руками, оглянулся на Гангеля Муна.
— Вот как? Не кошель, не суму — целый мешок золота. — хихикнул судья Гангель Мун и в притворном испуге выпучил глаза. Кто-то ещё негромко засмеялся. Ай да хитрец Гангель Мун! Вот как, значит, надо повернуть дело! Золото было обещано в шутку. А бедняга, видно, совсем ума решился: поверил всему. Да ещё захватил с собою мешок.
Тут захохотали все. Бургомистр, советники, цеховые старшины.
— За дурацкие песни? За дудку?
— Золото ему подавай! А не хочешь ли пинка?
Долго смеялись бюргеры. А странный пришелец молча стоял, и какая-то злобная радость проступала у него на лице. Добро бы просил, требовал обещанное. Нет, он молчал. Хитрец Гангель Мун, с опаской косясь на крысолова, наклонился к уху бургомистра:
— Может, отсыпать ему горсть золота? Так… немного, для виду… А потом обложить податью людей победнее, кто вовсе не пострадал от крыс, потому что и так ничем не владел.
Но бургомистр от него отмахнулся. Откашлялся и голосом важным, но отечески ласковым сказал:
— Дело сделано. Надо, как обещано, расплатиться. По трудам и плата. Кошель серебра и выход из города через любые ворота.
А незнакомец тут же показал себя полным невежей. Кошелька не взял и, даже не поклонившись, повернулся спиной и вышел из зала. После него осталось слабое облачко серного дыма. Тут уж совсем развеселились бюргеры. Славно вышло: разом избавились и от крыс, и от крысолова.
Громко звонят колокола святого Бонифация. Все бюргеры с жёнами и слугами отправились в собор к воскресной обедне.
И никто из них не слышит, что снова на площади запела дудка.
«Можно! Можно! Можно! — поёт дудка. — Сегодня всё можно! Я поведу вас в зелёные рощи! На медовые заливные луга! Босиком по лужам! Зарыться в сено! Можно! Можно! Можно!»
Топот маленьких башмаков по деревянным лестницам, по каменным ступеням… Из всех дверей выбегают дети. Бросив игру, бросив прялку, на бегу подтягивая чулок, дети бегут за крысоловом, жадно ловя звуки дудки. Из каждого дома — дети. На каждой улице — дети.
Падают, разбивают коленки, потрут, подуют и бегут дальше. Весёлые, с липкими пальцами, за щекой сласти, в кулаке горсть орехов — дети, сокровище Гамельна. По улице бежит дочь бургомистра Марта. Розовое платье раздувает ветер. А одна нога не обута, только один башмачок натянула в спешке.
Вот уже городские ворота. Дети с топотом пробежали по подъёмному мосту. А крысолов уводит их по дороге, мимо вересковых холмов всё дальше, дальше…
Шли годы. Однажды забрёл в осиротевший Гамельн слепой странник. За несколько медных монет пустил его трактирщик погреться у тёплого очага. Слышал слепой, как стучат о деревянный стол кружки с пивом. И кто-то сказал:
— Откуда ты пришёл, старик? Потешь нас рассказом почуднее, и я, так и быть, поднесу и тебе кружку с пивом.
И слепой старик начал рассказ:
— Много земель исходил я, и вот куда однажды привела меня судьба. Трудно слепцу вести счёт времени: по теплу, идущему от солнца, по холоду, идущему от ночного неба, отличаю я день от ночи. Долго блуждал я по дремучему лесу. Вдруг услышал я звон колоколов. Для слепца звуки то же, что для кормчего свет маяка. Так, идя на звон колоколов, подошёл я к какому-то городу. Стражники не окликнули меня. Я вошёл в ворота и побрёл по улице. Чутко прислушивался я ко всем звукам, стараясь понять, не завела ли меня судьба в недоброе место.
И не мог я не подивиться. Слышал я вокруг себя только молодые голоса. Как птица летал вокруг меня смех. В этом городе больше бегали, чем ходили. Кто-то вприпрыжку обгонял меня. Кто-то бежал мне навстречу. Слышал я, как мяч ударялся в стену. Все голоса были звонкие. Все шаги лёгкие, быстрые. И тогда понял я, что этот город населён одними юношами и девушками. И показалось мне: сложен весь этот город из светлого камня и солнечных лучей.
Был я радушно принят в первом же доме, куда постучал. А когда спросил я, как зовётся этот город, странную сказку рассказал мне мой юный хозяин. Думаю, посмеялся он над бедным стариком, но я не сержусь на доброго юношу. Вот что рассказал он.
Когда были они маленькими детьми, увёл их из родного города человек в зелёной одежде, игравший на дудке. Видно, был это сам дьявол, потому что завёл он их прямо в глубину высокой горы. Но не хватило у него власти, чтобы загубить невинных детей, и после долгих скитаний во мраке прошли дети сквозь гору и очутились в безлюдном, диком месте. Тогда из лесу пришли лани и кормили самых маленьких своим молоком. Без труда приручались дикие козы. Сначала жили дети в шалашах, а потом стали строить город. И легко поднимали они огромные камни, словно камни сами хотели сложиться в стены и башни…
И когда кончил слепец свой рассказ, услышал он старческие вздохи, глухие рыдания, идущие из самой глубины души. Глухой кашель и стоны. Тогда понял странник, что вокруг него одни старики. И весь город показался ему мрачным, печальным и сложенным из тёмного камня. В волнении, прерывающимися от слёз голосами стали спрашивать старики:
— Но где же, где же, в какой стороне лежит тот юный, светлый город?
Но ничего не мог им сказать нищий, слепой странник.
Источник