Сказка про кота котофеича

Московский академический музыкальный театр имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко

По телефону с сайта театра «Вернадского, 13» попал в кассу. Сообщил, что хотел бы сделать репортаж, и попросил передать мой контакт режиссёру. Через некоторое время приходит сообщение в WhatsApp: «Здравствуйте, Алексей. Меня зовут Надежда, я администратор театра». Посмотрел на аватарку — знакомое лицо. Перезвонил. «Надежда Карпухина-Карпович? — уточняю я. — Вы же робкий Зайчик в «Трям! Здравствуйте!» и Гертруда в «Гамлете», роковая испанская красотка в «Блэзе» и… мышка в новом спектакле. Почему же администратор?» В трубке смех: «Да, это всё я. Придёте — сами увидите».

Зайчик-Гамлет

Впервые в театр «Вернадского, 13» я попал в 2007 году. На новогоднюю ёлку. Какой-то новый театр, возможно, даже самодеятельный. В полуподвале жилого дома по соответствующему адресу — название от него. Ну, чего ожидать? Тоскливо вспомнил дядю Гену, папу моего друга. Доставив нас на ёлку и посадив в зал, сам удалялся в буфет пить кофе с принесённым из дома коньяком. А ведь интеллигентный человек. «Утренники не по моим нервам», — комментировал он тогда. Но я был за рулём — ничего не оставалось, как сесть вместе с детьми. И не пожалел.

С одной стороны, без всякого коньяка я неожиданно уподобился ребёнку — только что не топал при появлении злодея. А главное, с удивлением заметил, что спектакль только на первый взгляд детский.

Взрослые актёры как будто играли для меня: какие-то шуточки, акценты, непонятные детям, отлично считывались их родителями.

Почти всем актёрам не больше 30 лет. Но это точно была не самодеятельность, не утренник в клубе — абсолютно профессиональная постановка.

За следующие 14 лет я посмотрел почти все детские спектакли — на ёлки всегда давали премьеру. И, если удавалось, не пропускал редкие взрослые постановки. Там вчерашний Железный Дровосек из «Волшебника Изумрудного города» (он же волк, стражник и т. д. в других сказках) выходил Горацио в «Гамлете», а тролль, король, ёжик — в главной роли в «Старшем сыне». Классные драматические актёры — в каждой роли они становились другими. Мне казалось, что рано или поздно им станет тесно на сцене «Вернадского, 13» и они уйдут. В кино, в «большие» театры. Но вот сейчас посмотрел на сайте новогоднюю программу — 2021/22. Новый спектакль «Кот-волшебник и мышиное рождество», категория 4+. В роли Виолетты, белой мышки — мамы, — Надежда Карпович.

«Мой муж — Дед Мороз»

26 декабря, воскресенье. Два представления в день: в 12:00 и в 16:00. Зрители могут прийти за час до начала — в фойе будут игры с героями сказок. И так ежедневно весь новогодний сезон — с 24 декабря по 9 января.

Артисты начинают собираться ближе к 11:00. Первой начинает переодеваться и гримироваться Юлия Лукьяшко (Фружи, белая мышка — дочь). Правда, почему-то не в мышь, а в Снегурочку.

«Все занятые в новогоднем спектакле участвуют и в предварительной программе», — поясняет она.

И точно, в соседней гримёрке натягивает подушку-пузо под костюм весёлого повара Данила Алексеев (Мартон, серая мышь — папа).

Рядом гримируется Арлекин — уже много лет в разных образах детей перед представлением развлекает актриса и сценарист почти всех постановок Евгения Войцеховская. Чуть позже пузо для солидности образа надевает и Сергей Карпович — в спектакле он Кот, но сначала выйдет Дедом Морозом.

«Ага, мой муж — Дед Мороз, — кивает появившаяся Надежда Карпович (многим зрителям известна под прежней фамилией — Карпухина. — RT). — Вся жизнь здесь — где же ещё мужа искать? Вы интересовались, чувствую ли я себя примой. Конечно, чувствую. Особенно когда на мне нужно дошить последние четыре куска сыра (реквизит на сцену. — RT) перед премьерой. Маленький театр — тут каждый отвечает за кучу всего, совмещая много функций, должностей, делает что-то руками. Мальчики даже шить научились. Ощущения примы нет — есть безмерное чувство ответственности. Веду соцсети театра. Когда организационные вопросы решаю, не представляться же мне примой — называюсь администратором».

Одеваться — что-то быстро натянуть, завязать сбоку — актёрам помогает костюмер Анастасия. Как выяснилось, она режиссёр — как и почти все здесь, закончила Щукинское.

Дальше я уже привыкну, что кто-то из артистов будет стоять у рубильника, заменяя техника, и т. д. А Надежда между выходами на сцену будет спешно отвечать на вопросы зрителей в соцсетях от имени администратора.

Сейчас Надежда надевает парик, белое платье с кружевом. Превращается в этакую светскую даму. Потом рисует усики, носик — дама оказывается «элитарной» белой мышью.

«Какая у меня мышь по счёту? Было две в разных редакциях «Щелкунчика». Эта третья. По роли мы белые мыши — родители. Мы спесивые, заносчивые. Считаем серых мышей деревенщиной, — объясняет Надежда. — Эта сказка — разговор о вполне взрослых проблемах восприятия людьми друг друга».

В этот момент из другой гримёрки выходит Михаил Лукичев — уже в костюме её супруга. «По сути, я папа Капулетти», — отмечает он.

В сыроварне живёт семья серых мышей: папа, мама и молодой сын. Обычные, каких много. Растолстевшая, тянущая на себе дом жена, инфантильный, пытающийся избегать принятия решений муж. Рядом с ними селится супружеская пара белых мышей с красавицей дочкой. Это снобы, как будто бы более успешные и активные. Но если присмотреться, то и в этой семье всё то же самое.

А дальше начинается классическая история Ромео и Джульетты: дети влюбляются друг в друга, а родители против. Причина понятна: «они не такие, как мы».

Евгения Войцеховская написала сценарий по мотивам сказки Дюлы Урбана «Все мыши любят сыр». И, в отличие от Шекспира, тут всё заканчивается хорошо — семьи мирит… Кот. Он объясняет родителям, что различие между ними мерещится только им самим. Мол, вы все боитесь кошек, любите сыр. Короче, живите дружно, а то съем.  

«Кот, уходи!» — слышится громкий крик зрителей. Дети, включая четырёхлетних на первых рядах, в восторге. Родители реагируют куда сдержаннее, но, очевидно, замечают написанное специально для них. Узнают себя, свои отношения. «С таким мужем любая превратится в серую мышь», — кажется, кто-то из зрителей это даже проговаривает. Если убрать мышиные интонации — вполне взрослые, серьёзные диалоги.

«Малыши считают какой-то один план, — пояснила мне основатель и художественный руководитель театра Елена Громова. — Но нужно несколько пластов, чтобы вещь была интересна и детям постарше, и взрослым. А постановки формата «ой, детишечки, у-тю-тю» не переношу. Да и дети всегда чувствуют несерьёзное отношение».

Громова говорит, что на некоторых сказках взрослых пробирает настолько, что даже папы плачут. Верю — один из них.

Представление заканчивается. Выход на поклон. Публика не отпускает. Потом ещё выход, на бис. Актёры возвращаются в гримёрку. До начала следующего спектакля целых полтора часа.

«Слушай, а давай, когда мы набрасываемся на Кота, ты встанешь с другой стороны, — предлагает Надежда своему сценическому супругу Михаилу. — Можно добавить действия. Будет весело, если я его веником сверху отметелю».

Мне всегда казалось, что лучше приходить на 12-часовой сеанс: пока актёры свежие и физически, и психологически.

«Наоборот, второй, в 16:00, всегда ярче, — объяснил мне ещё находящийся в образе грустной мыши Данила Алексеев. — Мы ж совы — чем позже, тем активнее. На утреннем спектакле только разыгрываемся, разгоняемся».

Дом и старики

Полине Шитовой 20 лет, ещё студентка театрального. Самая молодая из нынешней труппы. Надежде Карпович, когда она почти 20 лет назад пришла в этот театр, было ещё меньше. Теперь её и оставшихся от первого состава называют «наши старики».

«Ко мне тут в зале бросилась одна мама — она сама в детстве была на нашем представлении, а сейчас привела уже своего ребёнка», — отмечает Надежда.

В обычном театре актёр живёт и взрослеет со своими зрителями. Развитие самого актёра находит оклик в его аудитории. А здесь как в школе — постоянная смена поколений детей, а заодно и их родителей, для которых ты снова скачешь зайчиком или ёжиком.

«Дети от поколения к поколению меняются. Каждый раз нужны новые подходы, — рассуждает Надежда. — Да, у меня есть ощущение, что не сыграла многого, что хотела. Но не сыграла не где-то там, а здесь. Просто потому, что приходится тратить время на что-то другое».

Худрук Елена Громова во время спектаклей сама выполняет работу осветителя — сидит за пультом. Но, пожалуй, она тут одна, для кого театр — единственный источник дохода. Все остальные члены труппы подрабатывают в других местах. Причём отнюдь не всегда искусством. Павел Фартуков (Шома, серая мышь — сын) сейчас играет только по выходным, а по будням занимается продюсированием компьютерных игр в IT-компании.

«Во время самоизоляции всё стояло. Даже сериалы не снимали. Знакомые позвали поучаствовать. Посмотрел, понравилось. И втянулся», — поясняет Павел.

Это при том, что у него — у единственного из всех присутствующих — есть свой агент. Начал сниматься очень рано — в 18 лет получил главную роль в сериале «Невидимки» (2010). И с тех пор участвовал в шести десятках кинопроектов.

«Кино, особенно сериалы, — вообще другое, — говорит Павел. — Пока снимали 70 серий «Невидимок», сменили 27 режиссёров… А тут — дом».

Но дело даже не в семейном уюте своего театра, оберегающего от интриг и прочих проблем в иных местах. «Елена Валерьевна приучила нас к очень высокому качеству, которое редко можно встретить. А если сравнивать с детскими театрами, то я подобного вообще больше нигде не видел», — поясняет Михаил Лукичев.  

Даже в гримёрке Данила Алексеев, как и его герой, продолжает щипать струны на превращённой в этакую балалайку большой деревянной ложке. «Листал Instagram. Гляжу — приятель сейчас в Таиланде на корпоративе. А я как раз вот эту штуку из ложки для роли мастерил. И подумал, что, видимо, чем-то не тем в жизни занимаюсь», — шутит он.  

Данила не только актёр. Он преподаёт в детской студии «Крылья», открытой при театре много лет назад. Реализуется там и как режиссёр. Работа на детскую аудиторию, видимо, особенно располагает к педагогике — детям в студии преподаёт почти вся труппа. Лучших потом приглашают к себе — Юлия Лукьяшко и Полина Шитова как раз из выпускников «Крыльев».  

«Это мой дом, который я с 17—18 лет строю. Надеюсь, что через 20—30 лет я передам свой театр в руки младшего поколения, которое будет с большим задором на сцене, — отвечает Надежда Карпович на мой вопрос о будущем. — На них будут кричать: «Уходи, Кот!», а я буду сидеть в зрительном зале со своими детьми или внуками. Уйду в педагогику. Или нет, сама уже поставлю какой-нибудь спектакль наконец. В таком темпе, как мы работаем сейчас, через 30 лет будет невозможно. Наркотик ли эта суета? Для кого-то да. Синдром отложенного счастья».

Частный нафталин

Театр частный, существует с 2000 года. «Была идея, был спонсор, — рассказывает Елена Громова. — На его деньги мы оборудовали помещение. Набрали труппу по полному штату. Вспомогательный персонал. Уже было начали работать, как бизнес у спонсора расстроился, — в 2002 году мы остались без финансирования. Сотрудников пришлось распустить и искать форму существования». 

Помещение муниципальное, выделено как объекту социального назначения — аренда бесплатная. Расходы — коммуналка, зарплаты актёрам и персоналу. И постоянные, не всегда предсказуемые затраты на декорации, оборудование, ремонты и т. д.

«Театр частный. Никаких грантов, субсидий. Мы живём только за счёт продажи билетов, — говорит Громова. — В зале 108 мест. Билеты от 300 до 1800 рублей. Если заполнено 70%, то мы окупаемся».

Оклад у актёров в штате — 16 тыс. рублей. Остальное — по занятости на сцене. Выходит до 40 тыс. рублей. Как уже было сказано, артисты совмещают функции декораторов, техников, звукооператоров. В штате нет гримёра. «Когда мы закрылись во время самоизоляции, уборщица уехала домой на Украину. И не вернулась. Новую нанимать не стали — убираем теперь сами», — отмечает Громова.

Понятно, что за каждую дополнительную обязанность актёру доплачивают. О размерах сумм можно только догадываться. Определённые деньги приносит театральная студия — месяц занятий стоит 8 тыс. рублей.

Постоянно занятых артистов — 12 человек. Других приглашают по мере необходимости. Сейчас почти все, кто не занят в спектакле про мышей, работают на новогодних шоу, корпоративах, ёлках.

«Почему мы выбрали для новогоднего представления именно такой сюжет? В том числе из-за пандемии, — неожиданно выдаёт Громова. — Роспотребнадзор разрешил только 70% заполнения зала. Если б мы могли продать билеты на все места, то позволили бы себе спектакль подороже — с большим числом персонажей, другими декорациями».

Детский репертуар — почти всегда простой по будням, разве что кроме каникул. Конечно, по вечерам можно давать взрослые спектакли. Но тут уже маркетинг тонкой настройки: как заманить вечером усталого взрослого в малоизвестный театр далеко за Третьим кольцом, сколько назначить за билет, чтоб и зрителю по карману, и самим окупиться? За 20 лет существования театра успешная схема так и не устоялась: взрослых спектаклей пока в репертуаре мало и показывают их сравнительно редко. Но надежды остаются.

«Мы репертуарный театр, — объясняет Громова. — То есть это не проекты какие-то разовые, а постановки, которые идут годами. И мы не площадка для выступлений, а камерный театр. Дающий возможность для глубокого разговора со зрителем. Хорошо ли это, современно ли? Однажды Пётр Наумович Фоменко свой театр назвал нафталином. И мы нафталин, классика. Ничего плохого в этом нет. Лучше нафталин, чем моль».

Третий партнёр

Со сцены снова звучат финальные реплики. Снова Кот произносит речь. Влюблённые берутся за руки. Дети кричат из зала. Аплодисменты, выход на поклон. И на бис. В гримёрку снова один за другим влетают актёры.

«В этот раз зал совсем другой — куда отзывчивее! — делится впечатлениями Полина. — Дети смеялись даже над теми шутками, над которыми никто никогда не смеялся, даже мы».

Утром были в основном организованные группы под присмотром учителя. Это самая сложная аудитория — дети отвлекаются друг на друга. А на второе представление пришли по отдельности, с родителями.

«Конечно, мы же играем не в режиме кинотеатра — ловим реакцию из зала, откликаемся на неё. Зритель — это третий партнёр», — поясняет Надежда.

Всегда было интересно посмотреть, что происходит с актёрами, когда они после поклонов наконец скрылись за кулисами. Посмотрел. И ничего не понял. Впрочем, и они сами свои ощущения объяснить не смогли.

«Надо ли выйти из роли? У кого как, — пожимает плечами Михаил Лукичев. — Мне, например, нужно ещё какое-то время посидеть в костюме».

В целом была атмосфера какого-то очередного достижения. Возможно, потому что премьера — играют всего третий день. Уходя домой, актёры целовали уже спустившуюся из осветительной Громову.

«Впереди ещё 18 ёлок, спектакль набирает обороты!» — произнеся это, Надежда Карпович машинально, видимо, чтобы не сглазить, подняла сжатые кулаки. Глядя на неё, я понял, что ни в какие зрители с этой сцены она не уйдёт.