Сказка правда и кривда читать 3 класс

Жили-были в одной деревне два соседа, Иван да Наум, – оба портные. Раз согласились они идти в другие волости, промышлять своим мастерством. Пришли в одно село, начали баб да мужиков обшивать и заработали по двадцати рублей на брата.

Идут в другую волость и заспорили дорогой: как лучше жить – правдой или кривдой. Наум говорит: «Правдой нужно жить», а Иван ему: «Врешь ты: из господ ли, из купцов, или из нашего брата, мужиков, – кто умеет кривить, тот и в сапогах ходит. А у нас на деревне знаешь, чай, старика Архипа? Весь свой век прожил правдою – ни сапогов, ни хорошего платья от роду не нашивал». Наум на своем стоит, не соглашается. Вот, ударились они об заклад, и такой между собой уговор положили: дойти до первого села и спросить у людей: чем лучше жить? Если скажут, правдою, – то криводушный отдаст правдивому свои двадцать рублей; а если скажут, кривдою, – пусть правдивый расплачивается.

Пришли в село, стали по избам ходить да спрашивать: «Скажите, люди добрые, чем лучше жить: правдою или кривдою?» Только, кого ни спросят, от всех один ответ: «Какая теперь правда! За правду не то, что не похвалят, а еще скажут: кляузник». – «Нашли, о чем толковать! Само собой, кривдою жить лучше: кривда в сапогах ходит, а правда в лаптях…» Отдал Наум Ивану двадцать рублей. Принялись они по-прежнему работать, баб, мужиков обшивать. Заработали по тридцати рублей на брата и пошли в третью волость.

Дорогой – те же разговоры: чем лучше жить? Опять поспорили и ударились об заклад на тридцать рублей. Дошли до села, а навстречу купец едет. «Ваше степенство! Реши ты наш спор: чем лучше жить на свете – правдой или кривдой?» Отвечает купец: «Отцы наши говаривали: не обманешь – не продашь. Так неужто нам умней их быть? Наше дело купеческое. Правдой сыт не будешь, кривдой не подавишься; люди ложь – мы то ж!» Отдал Наум Ивану тридцать рублей.

Заработали они в этом селе по пятидесяти рублей на брата; дорогой идучи, опять заспорили и порешили на том: кто теперь проспорит, пусть отдаст другому все пятьдесят рублей. Едет им навстречу барин. «Так и так, сударь, – говорят: – реши ты наш спор. Как решишь, так тому делу и быть». Говорит барин: «Нечего и спрашивать: все люди на одну стать, все кривдой живут». Взял Иван у Наума пятьдесят рублей, и пошли они дальше.

Пришлось им идти лесом и застигла их темная ночь – зги не видно; бредут они ощупью, с дороги вовсе сбились. Как рассвело, стали они искать дороги – нет ни дорожки ни тропиночки: кругом дремучий темный лес без конца-края. Побродили целый день; вечером вынул Иван криводушный из котомки каравай хлеба и стал ужинать, а Науму поесть нечего: ничего он с собой в дорогу не взял. Подумал было он: не поделится ли с ним Иван, только Иван поел, хлеб в тряпочку завернул и в котомку уложил. Так и лег Наум не евши.

Кое-как проворочался он ночь, встал утром натощак – не под силу уж ему смотреть, как товарищ за хлеб принялся, – и стал он просить у него хоть кусочек. Не дал Иван: «Ты, брат, правдивый, на правду надеешься. Пусть она тебя и кормит».

Опять целый день плутали; к вечеру Наум уж чуть-чуть ноги передвигает, отощал совсем. Как сели отдыхать, да принялся Иван есть, начал его Наум опять о кусочке хлеба молить. «Ладно, – говорит Иван, – пусть уж моя кривда теперь тебя выручит: давай, я выколю тебе глаз – тогда дам хлеба». Подумал-подумал Наум: «Ну-ка, – говорит, – коли глаз, если в тебе жалости нет». Выколол ему глаз Иван и дал кусочек хлебца.

Наутро насилу поднялся Наум и побрел вслед за товарищем. Сели отдыхать, и говорит он Ивану: «Христом Богом прошу: дай еще кусочек хлеба, а то совсем помираю». – «Ладно, ради моей кривды, дам еще кусок, коли позволишь и второй глаз выколоть». Испугался Наум, стал просить-молить товарища, чтобы покормил его так; обещает на всю жизнь к нему в батраки пойти. Нет, не соглашается Иван, встал и уходить хочет. Еще больше испугался Наум: страшно одному в лесу оставаться, голодной смертью помирать; а подняться с голоду не может. «Да уж нечего раздумывать, – говорит Иван, – давай глаз, так и быть, покормлю тебя, тогда и поведу за собой, слепого». Заплакал Наум, обернулся кругом, поглядел в последний раз на белый свет, на ясное солнышко и говорит: «Бог с тобой, на, коли последний глаз, если тебе уж так этого хочется!»

Выколол ему Иван последний глаз, дал кусочек хлебца; а как поел он – привязал ему к руке веревочку и повел за собой. Отошли они немного, надоело Ивану вести за собой слепого; вот он завел его в болото и бросил там. «Прощай, – говорит, – кум, не поминай меня лихом, со своей правдой в болоте сидючи». И ушел.

Загоревал-затужил Наум: «Видно, и в самом деле нет правды на свете; одолела меня кривда!» Выбрался кое-как из болота, бредет ощупью, и вдруг слышится ему голос: «Поверни направо и иди все прямиком. Дойдешь до самой чащи, найдешь тропинку; приведет она тебя к старому дубу. Ты на тот дуб влезь, ночи дождись и слушай: что кто под дубом скажет. Как услышишь, так и делай».

Повернул Наум направо, по тропинке дошел до дуба, влез на него и стал слушать.

Подошло время к полуночи, приходят под дуб двое – Правда и Кривда. Правда в лаптях, Кривда в сапогах. Говорит Кривда: «Я сегодня три хороших дела сделала. Первое дело – у помещика воду отняла: пусть его погорюет! Второе дело – царскую дочь испортила: пусть царь поплачет! Третье дело лучше всего – Иван Науму глаза выколол. Поделом Науму: мало меня почитал». Говорит Правда: «А все-таки, Кривда, твое дело недолговечное. Велит помещик раскопать калиновый куст, что в овраге стоит, – и вода у него будет; велит царь от той березы, что на высокой горе против его дворца стоит, отмерить двенадцать сажен на восход солнца, землю тут разрыть и крест, что в земле лежит, найти, да тем крестом царевну благословить – и царевна выздоровеет. Умоется Наум из гремучего ключа, что из-под этого дуба бежит, – и прозреет».

Перетолковали Правда с Кривдой и разошлись. Наум слез с дуба, прислушивается: тут и ключ журчит. Нашел ключ, умылся – и стал зрячим по-прежнему. Ночь в лесу переночевал, а поутру в путь-дорогу пустился.

Недолго и шел он, глядь: просвет показался, лес кончился; около леса идет большая дорога. Пошел он этой дорогою, приходит в барскую усадьбу. Зашел было водицы попросить напиться, а ему говорят: «Иди с Богом! У нас вода дорогая: за десять верст по воду ездим. Наш помещик просто озолотил бы того, кто бы ему воды на месте достал». Попросил тогда Наум, чтобы его к помещику провели. «Так и так, – говорит, – слышал я про вашу, сударь, беду и могу ей помочь». Помещик и слушать не хочет: «У меня, – говорит, – сколько тут колодезников перебывало! Только деньги с меня брали, а ничего не сделали». – «Да мне денег не нужно». – «Когда так, попробуй». Наум взял двух работников, пошел в овраг, раскопал калиновый куст, а вода из-под него как хлынет – весь овраг залила. Диву дался помещик; не знает, как и благодарить Наума. Полный кошель серебра ему отсыпал.

Пожил здесь Наум день-другой, пошел дальше. Недаром пословица молвится: язык до Киева доведет. Так и Науму помогли добрые люди до царя добраться. «Ваше величество, – говорит царю Наум, – слышал я про вашу беду, что дочка у вас больна. Этому делу я помочь могу». Отвечает, ему царь: «Сколько у меня лекарей, ученых людей, перебывало – ничего не помогли; а ты и подавно не поможешь». А Наум все на своем стоит. «Ну, – говорит царь, – помогай. Только, если хуже будет, – сейчас тебе голову долой!» – «На то ваша царская воля». Взял Наум двух слуг царских, пошел с ними на ту гору, что против дворца стояла, отмерил от березы двенадцать сажен на восход солнца; стали тут землю копать – крест нашли. Благословил Наум тем крестом царевну – выздоровела царевна. Несказанно царь обрадовался: «Проси у меня, чего хочешь, – говорит Науму. – Хочешь, дочь за тебя отдам?» – «Что вы, ваше величество! Куда мне, мужику, в царскую родню лезть. Я и ступить-то по-придворному не умею». Отсыпал царь Науму целый четверик золота и отпустил Наума с великою честью.

Вернулся Наум на родину, новую избу купил, всем хозяйством заново обзавелся. Стала молва идти по деревне: разбогател-де Наум, у самого царя в гостях побывал. «Что за притча? – думает Иван. – И с глазами Наум, и с деньгами. Надо проведать его». И пошел к нему в гости.

«С новосельем, кум!» – «Спасибо». – «Ты уж на меня, сделай милость, за прежнее не сердись; ведь сам знаешь: уговор такой был». – «Ничего, слава Богу, я опять зрячим стал». – «Говорят на деревне, будто ты с большими деньгами пришел, у царя в гостях побывал». Промолчал на это Наум. Видит Иван, что так толку не добьешься, дождался, пока подали угощение; тут у хозяина язык развязался, и рассказал он гостю, как услыхал голос на дороге, этого голоса послушался и богачом стал.

Вспало на ум Ивану это средство испробовать. Да вот горе: где тот дуб сыскать, под которым Наум разговор слышал? А сам Наум это место вовсе запамятовал. И порешил Иван идти к знахарю за советом.

Говорит ему знахарь: «Незачем тебе дуб искать: я лучше место знаю. Выходи ты в самую полночь на болото; там увидишь старую лодку. Залезь ты под нее и слушай: что кто скажет. Как услышишь, так и делай».

Лежит Иван под лодкой, слушает. В самую полночь вылезли из болота трое: старый Дедушка-Болотник и двое чертенят. Сели на днище. «Чудные дела на свете творятся, – говорит Дедушка, – то все кривда одолевала, а теперь и правда в силу входит. Слышали, детки, какое счастье Науму-то привалило? Надо бы ему какую пакость придумать!» Иван насторожил уши, хотел голову из-под лодки высунуть, чтобы лучше слышать, да лодку-то и толкни. Всполошились чертенята, вскочили, перевернули лодку и вытащили Ивана. Как завизжат: «Батюшки, чужой!», «Да уж не Наум ли это?» – кричит Болотник. Плохо пришлось тут Ивану – так плохо, что если б скоро петух не пропел, не быть бы ему живому. Избили его черти до полусмерти и в болото бросили.

Утром шли мимо мужики, увидали Ивана в болоте, вытащили и завели в деревню. Сколько не допытывались от него, как он в болото попал, – не сказал Иван. Только промолвил: «И другу и недругу закажу знахарям верить». Да еще с той поры за кривду горой стоять бросил.

115^[1]

Вот, знашь, было какое дело, скажу твоему здоровью. Вот, не во гнев твоей милости, к речи сказать, как мы теперича, с тобой, раскалякались промеж себя двое нашей братьи мужичков, беднеющие-пребеднеющие. Один-от жил кое-как, колотился всеми неправдами, горазд был, знашь, на обманы, и приворнуть его было дело, а другой-от, слышь, шёл по правде, кабы трудами век прожить. Вот этим делом-то они и заспорили. Один-от говорит: лучше жить кривдой; а другой-от говорит: кривдой век прожить не сможешь, лучше жить как ни есть, да правдой. Вот спорили они, спорили, никто, знашь, не переспорил.

Вот и пошли они, братец мой, на дорогу. Пошли на дорогу и решили спросить до трёх раз, кто им навстречу попадёт и что на это скажет. Вот они шли-шли, братец мой, и увидали — барский мужичок пашет. Вот, знашь, и подошли к нему. Подошли и говорят:

— Бог на́ помочь тебе, знакомый. Разреши ты наш спор: как лучше жить на белом свете — правдой или кривдой?

— Нет, слышь, братцы! Правдой век прожить не сможешь, кривдой жить вольготней. Вот и наше дело: бесперечь^[2], слышь, у нас господа отнимают дни, работа́ть на себя некогда; из-за неволи прикинешься, будто что попритчилось — хворь, знашь, нашла; а сам меж этим временем-то в лесишко съездишь по дровицы, не днём, так ночью, коли есть запрет.

— Ну, слышь, моя правда, — говорит криводушный-от правдивому-то.

‎Вот пошли опять по дороге — что скажет им другой. Шли-шли и видают: едет на паре в повозке с кибиткой купец. Вот подошли они к нему. Подошли и спрашивают:

— Остановись-ка, слышь, на часик, не во гнев твоей милости, о чём мы тебя спросим. Реши, слышь, наш спор: как лучше жить на свете — правдой али кривдой?

— Нет, слышь, ребята! Правдой мудрено жить, лучше кривдой. Нас обманывают, и мы, слышь, обманываем.

— Ну, слышь, моя правда, — говорит опять криводушный-от правдивому-то.

‎Вот пошли они опять по дороге — что скажет третий. Шли-шли, вот и видят: едет поп навстречу. Вот они подошли к нему. Подошли, знашь, к нему и спрашивают:

— Остановись-ка, батька, на часочек, реши ты наш спор: как лучше жить на свете — правдой али кривдой?

— Вот нашли о чём спрашивать. Знамо дело, что кривдой. Какая нонче правда? За правду, слышь, в Сибирь угодишь, скажут — кляузник. Вот хоть к примеру, говорит, сказать вам не солгать: в приходе-то у меня разе десятая доля на духу-то бывает, а знамо дело, мы всех записываем. Зато и нам повольготнее; ин раз ладно и молебен заместо обедни.

— Ну, слышь, — говорит криводушный-от правдивому-то, — вот все говорят, что кривдой лучше жить.

— Нет, слышь! Надо жить по-божью, как бог велит. Что будет, то и будет, а кривдой, слышь, жить не хочу, — говорит правдивый-от криводушному-то.

‎Вот пошли опять дорогой вместе. Шли-шли, — криводушный-от всяко сумеет ко всем прилаживаться, везде его кормят, и калачи у него есть, а правдивый-от где водицы изопьёт, где поработает, его за это накормят, а тот, знашь, криводушный-от все смеётся над ним. Вот раз правдивый-от попросил кусочек хлебца у криводушного-то:

— Дай, слышь, мне кусочек хлебца!

— А что за него мне дашь? — говорит криводушный.

— Если что хошь — возьми, что у меня есть, — говорит правдивый-от.

— Дай глаз я тебе выколю!

— Ну, выколи, — он ему говорит. Вот этим делом-то криводушный-от и выколол правдивому-то глаз. Выколол и дал ему маленько хлебца. Тот, слышь, стерпел, взял кусочек хлебца, съел, и пошли опять по дороге.

‎Шли-шли, — опять правдивый-от у криводушного-то стал просить хлебца кусочек. Вот, знашь, тот опять разно стал над ним насмехаться.

— Дай, слышь, другой глаз я тебе выколю, ну, дам тогда кусочек.

— Ах, братец, пожалей, я слепой буду, — правдивый-от упрашивал его.

— Нет, слышь, зато ты правдивый, а я живу кривдой, — криводушный-от ему говорил. Что делать? Ну, так тому делу и быть.

— На, выколи и другой, коли греха не боишься, — правдивый-от говорит криводушному-то. Вот, братец мой, выколол ему и другой-от глаз. Выколол и дал ему маленько хлебца. Дал хлебца и оставил его, слышь, на дороге:

— Вот, стану я тебя водить?

Ну что делать, слепой съел, знашь, кусочек хлебца и пошёл потихоньку ощупью с палочкой.

‎Шёл-шёл кое-как и сбился, слышь, с дороги и не знает, куды ему идти. Вот и начал он просить бога:

— Господи! Не оставь меня, грешного раба твоего!

Молился, слышь, молился, вот и услыхал он голос; кто-то ему говорит:

— Иди ты направо. Как пойдёшь направо, придёшь к лесу; придёшь к лесу — найди ты ощупью тропинку. Найдёшь, слышь, тропинку, поди ты по той тропинке. Пойдёшь по тропинке, придёшь на гремячий^[3] ключ. Как придёшь ты к гремячему ключу, умойся из него водой, испей той воды и намочи ею глаза. Как намочишь глаза, ты, слышь, прозреешь! Как прозреешь, поди ты вверх по ключу тому и увидишь большой дуб. Увидишь дуб, подойди к нему и залезь на него. Как залезешь на него, дождись ночи. Дождёшься, слышь, ты ночи, слушай, что будут говорить под этим дубом нечистые духи. Они, слышь, тут слетаются на токовище.

‎Вот он кое-как добрёл до леса. Добрёл до леса, полазил-полазил по нём, напал кое-как на тропинку. Пошёл по той тропинке, дошёл до гремячего ключа. Дошёл до ключа, знашь, умылся водою. Умылся водою, испил и примочил глаза. Примочил глаза и вдруг увидел опять свет божий — прозрел. Вот как прозрел — и пошёл, слышь, вверх по тому ключу. Шёл-шёл по нём вот и видит большой дуб. Под ним всё утоптано. Вот он влез на тот дуб. Влез и дождался ночи.

Вот, слышь, начали под тот дуб слетаться со всех сторон бесы. Слетались, слетались, вот и начали рассказывать, где кто был. Вот один бес и говорит:

— Я, слышь, был у такой-то царевны. Вот, десять годов её мучаю. Всяко меня выгоняют из неё, никто меня не сможет выгнать, а выгонит, слышь, тот, кто вот у такого-то богатого купца достанет образ смоленской божьей матери, что у него на воротах в киоте вделан.

‎Вот наутро, знашь, как все бесы разлетелись, правдивый-от слез с дуба. Слез с дуба и пошёл искать того купца. Искал, искал, кое-как нашёл его. Нашёл и просится работа́ть на него.

— Хоть год, слышь, проработаю, ничего мне не надо, только дай мне образ божьей матери с ворот.

Купец, знашь, согласился, принял его к себе в работники. Вот работал он у него что ни есть мочи круглый год. Проработавши год, он и просит тот, знашь, образ. Вот купец, слышь:

— Ну, братец, доволен я твоей работой, только жаль мне образа, возьми лучше деньги.

— Нет, слышь, не надо денег, а дай мне его по уговору.

— Нет, слышь, не дам образ. Проработай ещё год, ну, так и быть, тогда отдам тебе его.

Вот этим делом-то, знашь, правдивый-от мужичок работал ещё год. Ни дня, ни ночи не знал, всё работал, такой, слышь, старательный был.

‎Вот проработал год, опять, знашь, стал просить образ божьей матери с ворот. Купцу, слышь, опять жаль и его отпустить и образ-от отдать.

— Нет, слышь, лучше я тебя казною награжу, а коли хочешь, то поработай ещё год, ну, так отдам тебе образ.

Вот так тому делу и быть, опять стал работать год. Работал ещё пуще того, знашь, всем на диво, какой был работящий! Вот проработал и третий год. Проработал и опять, знашь, просит образ. Вот купец, делать нечего, снял образ с ворот и отдал ему.

— На, возьми образ и ступай с богом.

Напоил-накормил его и деньгами, слышь, наградил малую толику.

‎Вот этим делом-то, знашь, взял он образ смоленской божьей матери. Взял его и повесил на себя. Повесил на себя и пошёл, слышь, к тому царю царевну лечить, у которой бес-от мучитель сидит. Шёл-шёл и пришёл к тому царю. Пришёл к царю и говорит:

— Я-де вашу царевну излечить, слышь, смогу.

Вот этим делом-то впустили его в хоромы царские. Впустили и показали ему ту скорбящую царевну. Показали царевну, вот он спросил, знашь, воды. Подали воды, вот он перекрестился. Перекрестился и три земных поклона положил — знашь, помолился богу. Помолился, слышь, богу, вот и снял с себя образ божьей матери. Снял его и с молитвою три раза в воду опустил. Опустил, знашь, и надел его на царевну. Надел на царевну и велел ей тою водою умываться. Вот этим делом-то, как она, матушка, надела на себя тот образ и, знашь, умылась тою водою, вдруг из неё недуг-от, вражья-то нечистая сила, клубом вылетел вон. Вылетел вон, и она, слышь, стала здорова по-прежнему.

‎Вот этим делом-то невесть как все обрадовались. Обрадовались и не знали, чем наградить этого мужичка. И землю, слышь, давали, и вотчину сулили, и жалованье большое клали.

— Нет, слышь, ничего не надо!

Вот царевна-то и говорит царю:

— Я замуж за него иду.

— Ладно, — царь-от сказал.

‎Вот этим делом-то, слышь, и повенчались. Повенчались, и стал наш мужичок ходить в одёже царской, жить в царских хоромах, пить-есть всё и на всё заодно с ними. Жил-жил и принаторел^[4] к ним. Вот как принаторел он к ним, и говорит:

— Пустите меня на родину; у меня, слышь, есть мать, старушка бедная.

— Ладно, — царевна, знашь, жена-то его, сказала. — Поедем вместе.

‎Вот и поехали они вместе, вдвоём с царевной. Лошади-то, одежа, коляска, сбруя — всё царское. Ехали, ехали и подъезжают они, слышь, к его родине. Подъезжают к родине, вот и попадается навстречу им тот криводушный, что, знашь, спорил-то с ним, что лучше жить кривдой, чем правдой. Идёт, слышь, навстречу; вот правдивый-от царский сын и говорит:

— Здравствуй, братец мой, — называет его, слышь, по имени! Тому, знашь, в диковину, что в коляске такой знатный барин его знает, и не узнал его.

— Помнишь, ты спорил со мною, что лучше жить кривдой, чем правдой, и выколол мне глаза? Это я самый!

‎Вот, знашь, он оробел и не знал, что делать.

— Нет, не бойся, я на тебя, слышь, и не сержусь, а желаю и тебе такого ж счастья. Вот поди ты в такой-то лес, — знашь, научает его, как его бог научил. — В том лесе увидишь ты тропинку. Поди по той тропинке, придёшь ты к гремячему ключу. Напейся, слышь, из того ключа воды и умойся. Как умоешься, поди ты вверх по ключу. Увидишь там ты большой дуб, влезь на него и просиди всю ночь на нём. Под ним, слышь, токовище нечистых духов, и ты слушай и услышишь своё счастье.

‎Вот, знашь, криводушный-от по его слову, как по-писаному, всё это сделал. Нашёл лес и ту тропинку. Пошёл по тропинке и пришёл, слышь, к гремячему ключу. Напился, знашь, и умылся. Умылся и пошёл вверх по нём. Пошёл вверх и увидел большой дуб, под ним всё утоптано. Вот он залез на этот дуб. Залез на дуб, знашь, и дождался ночи. Дождался ночи и слышит, как со всех сторон слетались на токовище нечистые духи. Вот как слетелись — и услыхали по духу его на дубу. Услыхали, знашь, по духу и растерзали его на мелкие части.

Так тем, слышь, это дело и покончилось, что правдивый-от стал царским сыном, а криводушного-то загрызли черти.

116^[5]

Жили два купца: один кривдой, другой правдой; так все и звали их: одного Кривдою, а другого Правдою.

— Послушай, Правда! — сказал раз Кривда. — Ведь кривдою жить на свете лучше!..

— Нет!

— Давай спорить?

— Давай.

— Ну, слушай: у тебя три корабля, у меня два; если на трёх встречах нам скажут, что жить правдою лучше, то все корабли твои, а если кривдою, то мои!

— Хорошо!..

‎Плыли они много ль, мало ль, сколь не далече путь свой продолжали, — встретился им купец.

— Послушай, господин купец, чем на свете жить лучше: кривдою или правдою?

— Жил я правдою, да плохо; а теперь живу кривдою, кривда лучше!

Плывут они дальше много ль, мало ль, и встречается им мужичок.

— Послушай, добрый человек, чем на свете лучше жить: кривдою или правдою?

— Известное дело — кривдою; а правдою куска хлеба не наживёшь!

На третьей встрече им сказали то же самое.

‎Отдал Правда три корабля Кривде, вышел на берег и пошёл тропинкою в тёмный лес. Пришёл он в избушку и лёг под печку спать. Ночью поднялся страшный шум, и вот кто-то говорит:

— А ну-тка, похвалитесь: кто из вас нынче гуще кашу заварил?

— Я поссорил Кривду с Правдою!

— Я сделал, что двоюродный брат женится на сестре!

— Я разорил мельницу и до тех пор буду её разорять, пока не забьют крест-накрест палей^[6].

— Я сомустил^[7] человека убить!

— А я напустил семьдесят чертенят на одну царскую дочь; они сосут ей груди всякую ночь. А вылечит её тот, кто сорвёт жар-цвет! (Это такой цвет, который когда цветёт — море колыхается и ночь бывает яснее дня; черти его боятся!)

‎Как ушли они, Правда вышел и помешал жениться двоюродному брату на сестре, запрудил мельницу, не дал убить человека, достал жар-цвет и вылечил царевну. Царевна хотела выйти за него замуж, да он не согласился. Подарил ему царь пять кораблей, и поехал он домой. На дороге встретил Кривду. Кривда удивился богатству Правды, повыспросил у него всё, как что было, да и залёг ночью под печку в той же избушке… Слетелись духи, да и начали совет держать; как бы узнать того, кто испортил им все дела? Подозревали они самого из них ледащего^[8]; как стали его бить да щипать, он бросился под печку, да и вытащил оттуда Кривду.

— Я Кривда! — говорит купец чертям, да всё-таки они его не послушали и разорвали на мелкие кусочки.

Так и выходит, что правдою-то жить лучше, чем кривдою.

117

Однажды спорила Кривда с Правдою: чем лучше жить — кривдой али правдой? Кривда говорила: лучше жить кривдою; а Правда утверждала: лучше жить правдою. Спорили, спорили, никто не переспорит. Говорит Кривда:

— Пойдём к писарю, он нас рассудит!

— Пойдём, — отвечает Правда.

‎Вот пришли к писарю.

— Реши наш спор, — говорит Кривда, — чем лучше жить — кривдою али правдою?

Писарь спросил:

— О чём вы бьётеся?

— О ста рублях.

— Ну ты, Правда, проспорила; в наше время лучше жить кривдою.

‎Правда вынула из кармана сто рублей и отдала Кривде, а сама всё стоит на своём, что лучше жить правдою.

— Пойдём к судье, как он решит? — говорит Кривда. — Коли по-твоему — я тебе плачу тысячу рублей, а коли по-моему — ты мне должна оба глаза отдать.

— Хорошо, пойдём.

Пришли они к судье, стали спрашивать: чем лучше жить? Судья сказал то же самое:

— В наше время лучше жить кривдою.

— Подавай-ка свои глаза! — говорит Кривда Правде; выколола у ней глаза и ушла куда знала.

‎Осталась Правда безглазая, пала лицом наземь и поползла ощупью. Доползла до болота и легла в траве. В самую полночь собралась туда неверная сила. На́большой стал всех спрашивать: кто и что сделал? Кто говорит: я душу загубил; кто говорит: я того-то на грех смустил; а Кривда в свой черед похваляется:

— Я у Правды сто рублей выспорила да глаза выколола!

— Что глаза! — говорит на́большой. — Стоит потереть тутошней травкою — глаза опять будут!

Правда лежит да слушает.

‎Вдруг крикнули петухи, и неверная сила разом пропала. Правда нарвала травки и давай тереть глаза; потёрла один, потёрла другой — и стала видеть по-прежнему; захватила с собой этой травки и пошла в путь-дорогу. В это время у одного царя ослепла дочь, и сделал он клич: кто вылечит царевну, за того отдаст её замуж. Правда приложила ей к очам травку, потёрла и вылечила; царь обрадовался, женил Правду на своей дочери и взял к себе в дом…

118^[9]

В некотором царстве жили два крестьянина: Иван да Наум. Назвались они товарищами и пошли вместе на заработки. Шли-шли, очутились в богатом селе и нанялись у разных хозяев; поработали одну неделю и свиделись в воскресный день.

— Ты, брат, сколько заработал? — спросил Иван.

— Мне пять рублёв господь дал.

— Господь дал! Много он даст, коли сам не заработаешь?

— Нет, брат, без божией помощи сам ничего не сделаешь, ни гроша не получишь!

Тут они крепко заспорили и положили на том:

— Пойдём оба по дороге и спросим у первого встречника: чья правда? Кто проиграет, тот должо́н отдать все свои заработанные деньги.

‎Вот и пошли; сделали шагов с двадцать — попадается им навстречу нечистый дух в человеческом образе. Стали его спрашивать, а он в ответ:

— Что сам заработаешь, то и ладно! На бога нечего надеяться, он ни копейки не даст!

Отдал Наум все свои деньги Ивану и воротился к хозяину с пустыми руками. Прошла ещё неделя; в воскресный день работники опять свиделись и подняли тот же спор. Наум говорит:

— Хоть на прошлой неделе ты и за́брал мои деньги, а мне господь ещё больше дал!

— Ну, — отвечает Иван, — если, по-твоему, тебе бог дал, а не сам ты заработал, то давай опять пойдём до первой встречи и спросим: чья правда? Кто виноват останется, у того отобрать все деньги и отрезать правую руку.

Наум согласился.

‎Пошли они по дороге; повстречался им тот же нечистый и отвечал что́ и прежде. Иван отобрал у товарища деньги, отрубил ему правую руку и оставил одного. Долго думал Наум, что теперь ему без руки делать? Кто кормить-поить станет? Ну да бог милостив! Пошёл к реке и лёг на берегу под лодку:

— Переночую пока здесь, а утром увижу, что делать; утро вечера мудренее.

‎В самую полночь собралось на эту лодку многое множество нечистых и начали промеж себя разговаривать: кто какие козни устроил. Один говорит:

— Я между двух мужиков спор решил в противную сторону, и у правдивого руку отрезали.

Другой на то сказал:

— Это пустое! Только три раза по росе покататься — рука снова вырастет!

— А я, — начал хвастаться третий, — у такого-то барина единственную дочь иссушил: чуть жива ходит!

— Эка! — отвечал четвёртый. — Если кто пожалеет барина, то непременно вылечит дочку. Средство простое: взять такой-то травы сварить да в том отваре искупать её — она и будет здорова!

— В одном пруду, — стал говорить пятый, — мужик поставил водяную мельницу и уж много лет хлопочет, а всё без пользы: только что запрудит плотину, а я прокопаю и выпущу воду.

— Дурак же твой мужик! — сказал шестой чёрт. — Он бы загатил получше плотину, а когда б стала вода прорываться — бросил бы туда сноп соломы: тут бы ты и погиб!

‎Наум всё это слышал и на другой день вырастил свою правую руку, потом исправил у мужика плотину и вылечил дочь у барина. Щедро его наградили и мужик и барин, и зажил он припеваючи. Раз повстречал он своего прежнего товарища; тот удивился, зачал расспрашивать: как-де ты разбогател и откуда руку взял? Наум ему всё рассказал, ничего не утаил. Иван выслушал и думает:

— Постой же, и я так сделаю, ещё пуще его разбогатею!

Пошёл к реке и лёг на берегу под лодку. В полночь собрались нечистые.

— А что, братцы, — говорит один из них, — должно быть, кто-нибудь нас подслушивает. Ведь у мужика рука отросла, боярская дочь выздоровела, и плотина в ход пошла!

Бросились все под лодку смотреть; нашли Ивана и разорвали на мелкие кусочки. Отлились волку коровьи слёзы!

119

Были два брата; один богатый, другой бедный. Богатый сделал пирушку, позвал гостей, позвал и брата. Брат пришёл всех наперво^[10]; после него начали собираться гости. Когда набралось их много, хозяин начал подвигать своего брата ниже; говорит ему:

— Поди-ка ты, брат, пониже!

Брат подвигался, подвигался и додвинулся до самых дверей: больше уж и места нет! А гостей все прибывает… Говорит, наконец, богатый бедному:

— Поди-ка ты к чёрту, дай другим место!

‎Бедный брат вышел на улицу и побежал на́ реку. Ходит по берегу мельник; бедный его и спрашивает:

— Скажи, где чёрт живёт?

Тот отвечает:

— Вон, поди — скочи в бучило^[11].

Вот бедный туда скочил и объявился^[12] в избе — в той избе никого нет. Он запал^[13] тута, чтоб его не видно было, и сидит себе смирно да тихо. Скоро собрались в избу бесёнки; собрались и стали промеж себя похваляться. Один, хромой, говорит:

— Я мельницу прорыл — ни за́ что её не укрепить!

А другие ему в ответ:

— Как не укрепить? Мельник укрепит!

— Чем?

— Он накладёт терновнику да шиповнику; тем дело и устроит!

Мужик слушает их речи…

‎Когда беси убежали из избы, а мужик остался один, — он тотчас выскочил оттуда, вынырнул из-под воды и очутился наверху. Мельник всё по берегу ходит, не знает, не ведает, чем укрепить мельницу. Бедный говорит:

— Награди меня, я укреплю твою мельницу.

— Возьми что угодно; хоть целый воз денег дам, только укрепи, пожалуйста!

— Натаскай терновника да шиповника, тем и устроишь!

Мельник тотчас набил сваи, накидал терновнику, набросал шиповнику, сверху землёй заровнял — и укрепил мельницу, а мужику целый воз денег насыпал.

‎Бедный увёз деньги домой, надо в кладовую таскать, а не в чем. Вот он посылает своего сына к богатому брату и наказывает попросить у него четуху^[14].

Богатый спрашивает:

— На что четуху?

— Деньги из телеги в кладовую носить.

— Какие там деньги? Что вы, смеетесь надо мной, что ли? У вас денег николи не водилось! — и не́ дал четухи.

Мальчик пришёл безо всего и говорит отцу:

— Дядя не́ дал четухи, сказывает: на что вам!

Отец посылает сына в другой раз:

— Поди ещё, да хорошенько попроси.

Мальчик опять к дяде.

— Дай, — говорит, — четуху; надо деньги таскать.

Богатый дивится, не верит:

— Ступай, я сам принесу!

Приносит к бедному брату четуху, увидал полный воз денег и стал спрашивать:

— Скажи, брат, где взял монету! Гляди-ка, у тебя её целые вороха набросаны!

— А помнишь, как ты послал меня к чёрту? Вот я к чёрту сходил и добро получил.

‎Богатому забедно^[15] стало, пошёл искать чёрта. Прибежал на́ реку, а мельник по берегу ходит да радуется, что укрепил свою мельницу. Спрашивает его богатый:

— Где чёрт живёт?

— Вон, поди в бучило!

Он бросился и объявился в избе. Начали бесёнки опять собираться в избу и разговаривают промеж себя:

— Вот мельник укрепил-таки мельницу и терновником и шиповником; теперь не разломать!

Хромой бесёнок стал говорить:

— А что, братцы, не подслушивает ли кто наши речи?

Давай искать везде и нашли богатого брата в углу:

— А! Дак это ты переносишь наши речи?

Взяли его задавили и бросили в омут.

120^[16]

Был-жил Макарка — такой счастливый на рыбу, что за ночь по десяти вёдер налавливал. Вдруг то сделалось, что совсем перестала рыба попадать. Макарка Счастливый сейчас догадался, пошёл на́ реку ночевать и лёг под лодку. Пришли три чёрта и хвастаются; один чёрт говорит:

— Я вот у Макарки Счастливого всю рыбу отнял, не стала к нему в сети попадать.

Другой говорит:

— Я вот в таком-то царстве всю воду остановил: и люди и звери без воды помирают. А можно сделать, что пойдёт вода; надобно цепь сковать да на той цепи в омут опуститься и отомкнуть жилу; только надо скорей вылезать оттудова, а то человек от воды захлебнётся!

Третий говорит:

— А я вот в некотором царстве мучу царицу, в ночь по три платья раздираю.

‎Макарка выслушал эти разговоры, и только убрались черти — он вылез из-под лодки и пошёл в чужую сторону, где народ без воды помирает; пришёл в ту землю и говорит народу:

— Хотите, я вам воду пущу?

Весь народ возрадовался, начал просить:

— Сделай милость, пусти воду!

Сейчас доложили царю. Макарка Счастливый велел сковать цепь во сто сажо́н. Сковали цепь с крюком и опустили Макарку в омут; он отомкнул жилу — вода ударила, потекла, зашумела… а Макарку Счастливого назад выхватили. И скотина и люди — все бегут к воде! Царь пожаловал Макарку Счастливого, наградил его и деньгами и селами.

‎После того отправился Макарка в иное государство, где чёрт у царя жену мучит; пришёл прямо во дворец и говорит царю:

— Хочешь, я то сделаю, что чёрт перестанет царицу мучить?

Царь этому возрадовался:

— Сделай милость! Что хочешь — тебе заплачу.

Макарка Счастливый велел сковать себе долбню в двенадцать пуд да железную шапку, чтоб было что на голову надевать. Настала ночь; надел Макарка железную шапку, взял в руки долбню и сел возле царицыной спальни; а кругом у дворца всё солдаты стоят с ружьями да с пушками, как летит чёрт к царице — сейчас бьют в него и палят, а убить не могут! Прилетел чёрт, увидал Макарку и говорит ему:

— Здорово, Макарка Счастливый!

— Здорово, чёрт!

— Пусти к царице.

— Нет, не пущу! Давай наперёд стукнем один другого по разу.

— Давай!

Вот кинули жребий, кому достанется прежде бить. И досталося прежде бить чёрту.

Как ударил чёрт Макарку Счастливого — тот пошатнулся, а Макарка ударил его — черт с ног свалился, еле-еле в себя пришёл и полетел назад.

На другую ночь принёс чёрт осьмину орехов и начал Макарку Счастливого орехами занимать, только б к царице пустил.

‎Вот они щёлкали, щёлками орехи, и говорит чёрт Макарке:

— Что ж ты меня не попотчуешь своими орехами?

А у Макарки Счастливого были в кармане чугунные орехи:

— Изволь, у меня в кармане есть!

Чёрт эти орехи во рту валял, валял, не мог ни одного разгрызть; так и бросил и говорит опять:

— Пусти к царице!

Макарка не пущает:

— Давай, — говорит, — ударимся ещё по разу!

— Давай!

Ударил чёрт — Макарка наземь упал, а Макарка ударил — убил чёрта до смерти. Царь пожаловал Макарку Счастливого, отдал за него дочь свою замуж; зажил Макарка с царёвою дочкою — просто чудо!

121

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были в одной деревне два соседа — оба портные. Раз согласились они и пошли вместе в иные волости промышлять своим мастерством. Пришли в село, начали баб да мужиков обшивать и заработали по двадцати рублёв на брата. Собрались и пошли в другую волость; те-другие разговоры, и заспорили: чем лучше жить, правдою или кривдою?

— Дурак ты! — забранился криводушный. — Видишь: баре, купцы да торговые люди умеют кривить, так они зато в сапогах ходят; а у нас на деревне, чай, знаешь старика Абрама: весь век свой прожил правдою, а сапогов да хорошего платья сроду не нашивал!

Правдивый стоит на своём, не соглашается.

‎Вот и ударились они об заклад, а уговор был такой: дойти до первого села и спросить у людей, чем лучше жить? Коли скажут: правдою, то криводушный отдаст правдивому свои двадцать рублёв, а коли скажут: кривдою, то наоборот — пусть правдивый расплачивается. Пришли в село и стали ходить по избам да спрашивать:

— Скажите, люди божии, чем лучше жить: правдою или кривдою?

Только кого ни пытают, все в одно слово говорят:

— Нашли о чём спрашивать! Кривде везде лучше, кривда в сапогах ходит, а правда в лаптях!

Отдал правдивый криводушному свои деньги, и принялись по-прежнему работать, баб, мужиков обшивать; заработали по тридцать рублёв на брата и пошли в третью волость. Дорогою те же разговоры; один говорит: правда лучше; другой говорит: нет, кривда лучше!

‎Поспорили и ударились об заклад на тридцать рублёв. Дошли до села; кого ни спросят — всяк одно твердит:

— Где уж нынче правдой жить? Правда-то в лаптях ходит, а кривда в сапогах!

Проспорил правдивый криводушному весь заработок. В третий раз выработали они по пятидесяти рублёв на брата и опять заспорили. Заспорили и решили на том: если кто теперь проспорит, у того и деньги взять и глаза ему выкопать. Знамое дело, правдивый проспорил; криводушный взял у него пятьдесят рублёв, выкопал ему глаза, оставил одного на дороге, а сам ушёл домой.

— Видно, и в самом деле нет на свете правды! — сказал слепой. — Кривда меня перемогла; как мне быть невидущему?

Побрёл ощупью и попал на тропинку; эта тропинка привела его до станка^[17]. Тут нащупал он толстое дерево, влез на самую верхушку и просидел до позднего вечера.

‎Как стемнело, пришёл на то место старец, принёс вязанку дров, сбросил с плеч и сказал:

— Господи благослови!

Немного погодя пришёл другой старец, а там и третий; сбросили с плеч по вязанке дров и также промолвили:

— Господи благослови!

Потом развели они огонь, сели возле костра и стали разговаривать. Один говорит:

— У нашего царя третий год дочь больна; кто её вылечит, за того царь отдаст её замуж.

Другой говорит:

— Царевну просто вылечить; она заболела в самый троицын день. Подал ей за обедней поп просвиру, она стала есть и уронила под пол крошку, ту крошку подхватила лягушка и съела; от того вся беда приключилася. Теперь коли в троицын день взять бычью кожу, помазать её мёдом да положить под церковный пол, лягушка сейчас всползет на кожу, полижет мёду, станет гадовать^[18] и выронит просвирную крошку. Тогда только взять эту крошку, обмыть в воде да скормить царевне — царевна и поздоровеет.

‎На другое утро стали старцы росой умываться и говорят между собой:

— Какая сегодня славная роса! Стоит ею раз-другой помочить глаза — так и слепота пропадёт!

После того старцы ушли, а слепой швец^[19] спустился с дерева, умылся росою — и в ту ж минуту стал видеть лучше прежнего, словно никогда и глаз не терял. Прославил он господа бога и пошёл в тот город, где жила больная царевна. На троицын день явился он к царю, потребовал себе бычью кожу да мёду, сделал всё, как сказывал старец, и вылечил царевну. Царь обрадовался и выдал за него свою дочь.

122^[20]

Были-жили два мужика; у одного было четыре корабля, у другого — три, и поспорили они, чем лучше жить: кривдой али правдой? Правдивый-то и проспорил своему супротивнику все свои три корабля, и попросил он его перевезть себя на корабле на другой берег. Так дело и сделалось. Переехал он на другой берег, и пошёл по пробитой тропинке, и пришёл к дереву, а под деревом место кругом было утоптано, оттого что сюда собиралась нечистая сила. Влез правдивый на дерево, чтоб отдохнуть немножко, не боясь зверя, а за ним вслед собралась туда всякая нечистая сила и стала похваляться своими делами.

Вот один чёрт и рассказывает, как он испортил какую-то царевну: царевна ослепла, оглохла, смутилась разумом, вылечить её никто не сможет; а вылечить её можно: надо только взять из такой-то церкви крест да облить его водою и тою водою умывать и поить больную царевну, да ещё надо из-под такого-то камня достать лягву^[21], вынуть у неё изо рта кусочек просвиры, что она утащила, и дать тот кусочек съесть больной царевне. Правдивый подслушал всё это, добыл и крест и кусочек просвирки и вылечил царевну. Царь отдал ему за то полцарства и в жёны дочь свою, а как умер царь, правдивый сам сделался царем.

А у криводушного мужика всё пошло прахом, богатство все изгибло, и стал он ходить по́ миру и собирать милостыню. Вот раз сделал царь на нищих обед, пришёл и криводушный. Царь узнал его, приказал его остановить и позвать к себе и оставил его ночевать во дворце возле себя. Ночью-то мужику захотелось испить, и видит он: стоит в палатах вода, какою царь умывал свои ноги.

— Ну, — думает он, — ничего, напьюсь и этой; царские ноги не поганы!

А царь увидел, что он хочет испить, и закричал:

— Эй, вестовой, дай человеку напиться! — и ему тотчас принесли чистой воды.

Наутро царь рассказал криводушному всё, что с ним сталось, наградил его и отпустил. Мужику захотелось попытать такого ж счастья, и пошёл он под то же дерево, где был и правдивый, да нечистая сила почуяла его и разорвала на части.

Примечания

Жили-бы ли когда-то два брата: один богатый, а другой бедный. Сошлись они раз вместе и разговорились:

– Хоть как ни тяжело на свете живется, а все ж лучше по правде жить.

А богатый:

– Да где ты правду найдешь? Нет правды на свете, всюду кривда одна. Кривдой лучше жить.

А бедный с ним не соглашается:

– Нет, брат, правдою все-таки лучше.

Тогда богатый:

– Ну, что ж! Давай об заклад биться; пойдем людей спрашивать, кого встретим, того и спросим, – и так до трех раз. Как скажут по-твоему, пускай все мое добро тебе будет; а как по-моему – я все твое добро заберу.

Бедный говорит:

– Ладно!

Вот и пошли они по дороге. Идут, идут, встречается им по пути мужичок, – с заработков идет. Они к нему:

– Здравствуй, добрый человече!

– Здравствуйте!

– Да мы вот спросить у тебя хотим…

– Спрашивайте.

– Как лучше на свете жить: правдой или кривдой?

– Э, добрые люди, – отвечает мужик, – где вы правду найдете? Вот я сколько работал, трудился, а заработал, как кот наплакал, да еще из этих денег хозяин удержал. Да где уж той правдою проживешь! Лучше кривдой жить, чем правдой.

– Ну, брат, – говорит богатый, – вот тебе первый раз моя правда.

Запечалился бедняк, и пошли они себе дальше.

Вот встречают они уж купца.

– Здравствуйте, ваша милость!

– Здравствуйте!

– А что мы вас хотим спросить?

– Говорите!

– Как лучше на свете жить – правдой или неправдой?

– Эх, добрые люди! Где уж правдою проживешь? Вот как начнешь продавать, сто раз и соврешь и обманешь человека. А то и не продашь.

Да и поехал себе.

– Вот тебе второй раз моя правда! – говорит богач.

Ну, бедняк еще больше запечалился, и пошли они себе дальше. Идут и идут, – встречают пана.

– Здравствуйте, пане!

– Здравствуйте!

– А вот мы у вас что хотим спросить.

– Спрашивайте! – говорит.

– Как лучше на свете жить: правдой или кривдой?

– Эх, люди добрые! Где ж теперь та правда на свете? Правдою не проживешь. Это если б мне правдой жить, то…

И, не досказав, поехал себе.

– Ну, брат, – говорит богатый, – теперь давай домой возвращаться, да отдавай мне свое добро.

Идет бедняк домой, да так его тоска гнетет… Забрал богатый брат весь скарб, одну только хату бедняку оставил.

– Пока поживи, – говорит, – мне сейчас она не нужна, а потом ищи себе другую.

Вот сидит бедняк со своей семьей – и хлеба куска в хате нету, и заработать-то негде; везде хлеб не уродил. Терпел бедняк, терпел… дети плачут… Взял он мерку, да и пошел к богатому брату хлеба просить.

– Дай, говорит, – братец, хоть мерку мучицы какой или зерна: есть нечего, дети с голоду пухнут.

А тот:

– Дай, говорит, тебе глаз выколю, – тогда дам муки мерку.

Думал, думал бедняк, пришлось ему согласиться.

– На, говорит, выкалывай, бог с тобой, только дай поесть.

Вот выколол богач бедняку глаз, дал ему мерку муки. Тот взял, приносит домой, а жена как глянула на него – так и вскрикнул:

– Что с тобой сталося? Где же твой глаз?

– Эх, – говорит, – где! Брат забрал!

Да и рассказал ей. Поплакали они, погоревали, да и живут тем хлебом.

Спустя неделю или около того опять хлеба не стало. Взял мужик мерку, опять к брату пошел.

– Дай, – говорит, – братец, хлеба; того, что ты мне дал, не стало!

– Дай выколю глаз, тогда и дам мерку!

– Как же я, – говорит, – братец, буду без глаз на свете жить? Уж ты один выколол. Смилуйся, дай уже так.

– Нет, – говорит, – даром не дам. Дай выколю глаз, тогда дам еще одну мерку.

Пришлось бедняку и на это согласиться.

– На, – говорит, – выкалывай, бог с тобой!

Вот взял богатый брат нож, выколол ему и второй глаз, отсыпал ему мерку муки. Слепой взял и пошел домой. Держась кое-как за плетни, добрался он домой, приносит тот хлеб. Глянула на него жена, так и перепугалась:

– Как же ты теперь без глаз-то на свете проживешь? Мы бы как-нибудь раздобыли, а теперь…

Плачет, горемычная, и слова вымолвить не можеть. А муж и говорит:

– Не плачь, жена! Будем жить, как бог даст, не один же я на свете темный: есть много слепых, живут же люди и без глаз.

А тут скоро и того хлеба не стало, много там его разве – одна мерка, а едоков-то целая семья!

– Ну, жена, – говорит муж, – теперь к брату ходить уже не за чем. Проводи меня за село, к большому тополю, что над дорогой у перекрестка, оставь меня там на весь день, а вечером приходи и домой меня проводишь: кто будет проходить или ехать, может, и подаст кусок хлеба.

Вот отвела его жена туда, посадила под тополем, а сама назад воротилась.

И сидит бедняк… кто-то подал ему немного… А тут уже вечереть стало, а жена задержалась. Поднялся бедняк, собрался один домой возвращаться, да свернул не туда и домой не попал. Идет и идет, сам не знает куда. Вдруг слышит – лес над ним шумит. Приходится ему в лесу ночевать. Побоялся он зверя, взобрался кое-как на дерево, да и сидит там.

Вдруг около полуночи сбегается к тому месту под дубок нечистая сила, а с ними их старшой. Вот и начал старшой спрашивать, кто что сделал. Вот один и говорит:

– Я сделал такое, что брат брату глаза за две мерки ржи выколол.

– Сделал ты хорошо, а все же не так!

– А почему?

– Да если слепой потрет себе глаза той росой, что под этим деревом, то прозреет.

– А кто ж о том слышал, и кто о том знает, что надо так сделать!..

– Ну, а ты что сделал? – спрашивает старшой второго.

– А я в таком-то селе всю воду повысушил, так что и капельки нету, и носят ее туда люди за тридцать, за сорок верст. Много там людей гибнет.

– Хорошо ты сделал, да все же не так, – говорит старшой.

– А почему ж?

– Да если кто отвалит тот камень, что на крайнем огороде лежит, то и потечет из-под него вода на все село.

– О! Да кто ж о том слышал, кто ж о том знает, что надо так сделать?

– Ну, а ты что ж сделал? – спрашивает старшой у третьего.

– В таком-то королевстве есть у короля единственная дочка, так я сделал ей так, что она ослепла, и никакие лекаря ничем ей помочь не могут.

– Ты поступил хорошо, а все ж не так, – говорит старшой.

– Почему?

– Да если помазать ей глаза той росой, что под этим деревом, то она прозреет.

– О! А кто ж о том знает, кто ж о том слышал, что надо так сделать!..

А бедняк сидит себе на дереве и все слышит, что те говорят. Вот, когда разлетелись они, спустился он с дерева, помазал глаза той росой и вдруг прозрел. И раздумался: «Мне бог помог, помогу и я людям».

Вот набрал он той росы с собой в склянку, и пошел.

Идет в то село, где воды нету. А у села повстречалась ему старуха несет два ведра на коромысле. Поздоровался он и говорит:

– Дай мне, бабуся, воды напиться!

– Э-э, сыночек! Ведь несу-то я ее за тридцать верст, а пока домой доберусь, половину расхлюпаю, а семья у меня большая – без воды пропадет.

– А я, – говорит, – как приду к вам в село, дам водицы для всех.

Вот дала она ему напиться да так рада-радешеиька, поскорее в село и людям рассказала… Люди и верят и не верят, выходят ему навстречу, здороваются с ним:

– Спаси нас, добрый человек, от неминучей смерти.

– Хорошо, – говорит, – только мне помогайте! Приведите меня к вашему крайнему огороду!

Провели они его. Начал он искать, начал искать – и нашел тот камень. Как взялись все вместе – подымают камень и сдвигают его… Как ни трудно, а сдвинули! А как сдвинули, так вода из-под него и хлынула. Как пошла, как пошла, – вскоре и колодцы, и пруды, и речки – все водою наполнилось. Люди уж так обрадовались, благодарят того мужика, надавали ему и денег, и скота, и добра разного.

Сел он, да и поехал. Едет да все дорогу в то королевство расспрашивает. Долго ли, коротко ли ехал, а доехал-таки.

Приезжает во дворец королевский и людей спрашивает:

– Слышал я, что у вашего короля дочка больная, ничего с ней лекаря не поделают, а может, я бы ее вылечил.

– Э, милый, куда уж тебе! Тут такие лекаря, да и те ничем не помогут, а ты и подавно.

– А вы все-таки королю скажите!

Не хотели они, а он все настаивает. Что тут делать – сказали.

Зовет его король во дворец. Привели его к королю.

– Ты, – говорит, – можешь мою дочку вылечить?

– Могу, – отвечает.

– Если вылечишь, дам тебе все, что захочешь.

Повели мужика в покои, где королевна лежала. Помазал мужик королевне глаза росою – и прозрела она.

Уж так обрадовался король, что и не рассказать! Надавал мужику столько богатств, что тот домой их уже на лошадях повез.

А тем временем его жена бедствует и не знает, где ее муж. Думает, что уже и на свете нету. Вдруг призжает он ночью домой, стучится в окошко:

– Жена, открывай!

Услыхала она, по голосу узнала да так обрадовалась!.. Выбежала, отворила, ведет в хату, – думает, что он слепой.

– А ну, жена, зажигай свет! – говорит муж.

Зажгла она свет и как глянула на него, так руками и всплеснула: зрячий муж!

– Ой, слава тебе, господи! Да как же это с тобой, муженек, случилось, – расскажи!

– Погоди, надо сначала добро внести!

Как стали добро вносить, – куда уж теперь богатому брату до него!

Ну вот, разбогатели они, и живут себе.

А богатый брат прослышал о том и прибегает:

– Как же это так, брат, что ты и прозрел, и разбогател?

А тот не утаил и все рассказал.

– Так, мол, – говорит, – и так.

Вот и захотелось богатому брату еще больше разбогатеть. Только наступила ночь, пошел он потихоньку в лес, взобрался на дерево, да и сидит. Вдруг около полуночи слетается снова нечистая сила со старшим… Вот и разговорились:

– Что оно значит – никто ведь о том и не знал, а слепой уж брат зрячим сделался, и вода из-под камня течет, и царевна уж выздоровела? Это кто-нибудь нас, пожалуй, подслушивает. А давайте-ка его поищем!

Кинулись искать, глядь на дерево, а там богач… Как схватили они его, так на месте и разорвали.

---

== Читати казку українською мовою ==