Сказка о золотом петушке про что

Спектакль создавался на лаборатории в Karlsson Haus. Комфортно было работать?

У меня есть внутренняя установка не привередничать и работать, когда возможность представляется. А здесь такой вызов: новая среда, новые актёры, новые обстоятельства. Театр небольшой, но по мне так даже лучше, в камерном пространстве работать интереснее. Все вибрации ощущаются, артисты со зрителями глаза в глаза. И машинерия не нужна особо.

Как строилось взаимодействие с артистами? Это же незнакомые люди, не как в театре «АХЕ».

В «АХЕ» мы, конечно, единомышленники, но больше споров чем с Пахой [Павлом Семченко — прим. ред.] ни с кем не бывает. Друг друга переубедить почти невозможно. Актёры больше доверяют, даже пиетет испытывают. Возникали некоторые сложности с поиском решения, концепции, но тотального недоверия не было. Поэтому работа и шла. К тому же, они талантливые ребята.

Когда мы делали спектакль, не было никакого разделения полномочий. Сидели с ребятами, рассуждали, они приносили идеи. Задано было только направление, основная тема. Авторами спектакля являются актёры, а я как зритель смотрю, со стороны, и что-то подсказываю и корректирую.

Озарения — это не мой метод. Курочка по зернышку клюет. «Приносы», этюды появляются. Так попробовали смонтировать, иначе, пересобрали. Моя задача в том, чтобы создать среду, в которой работа будет плодотворной. Как питательный бульон для бактерий.

Вы занимаетесь театром художника. Насколько важен текст?

Мне нравится работать с очень разными текстами. Мы можем делать что хотим с первоисточником, будь то таблица Менделеева, текст Рубинштейна, сказки Пушкина, Библия, Тибетская книга мертвых. Все закидывается в мясорубку и перемалывается, фарш есть в любом случае, просто слегка отличающийся. Всегда происходит деконструкция материала.

Текст в этом спектакле в подчиненной позиции, его гораздо меньше, чем всего остального. Бессмысленно пересказывать историю, которую и так все знают. Все ведь читали сказку, в детстве хотя бы. Конечно, пушкинский язык прекрасный, просто волшебный, но какой смысл выходить на сцену и заниматься мелодекламацией? Важнее порассуждать самим о теме, а не заниматься тупой иллюстрацией фабулы. Для нас сказка — повод сказать о том, что болит или трогает, о том, что интересно. Спектакль складывается из рефлексий, отрывков, кусочков фраз. На сцене просто наша версия происходящего, не претендующая на то, чтобы быть единственно верной и всеобъемлющей.

А почему именно этот материал?

Я не смог вспомнить ничего с подобной тематикой, кроме «Золотого петушка». Конечно, все это старье и архаика, но, к сожалению, практически нет современных авторов, которые мне интересны. С другой стороны, есть в этих архаичных монстрах сила, точно сформулированные вещи, которые всегда актуальны. Вот уже несколько месяцев мы думаем про Салтыкова-Щедрина, и я поражен, что его не запретили до сих пор. Открываешь текст и понимаешь, что современной оппозиции даже не снились такие агитки.  «Петушок» тоже все еще актуальный. К тому же еще и таинственный, интересный. Много смертей, обманов. Ровно то, что происходит и в жизни сейчас.

Про что для вас эта сказка?

Не знаю. Я ее не понимаю. Серьезно, я пытался анализировать текст, как положено: причина действия, следствие, мотивы. У меня все не сходится. Особенно персонаж скопца, звездочёта. Что он хотел? Чья это проекция? Ничего не понимаю. Я прочел много разных теорий про «Сказку о золотом петушке». Слава Богу, ничего не вошло в спектакль. Читать было интересно, я даже попытался на своем косноязычном наречии донести суть некоторых версий до актёров. Но теории прошли мимо, от них в постановке ничего не осталось. Они все перестали быть актуальны, сейчас отсылки к Наполеону или к масонам не работают, даже если они там действительно есть.

В ваших спектаклях часто очень лаконичные выразительные средства. Вы намеренно ограничиваете себя?

Конечно. Это один из методов работы. Чем больше себя ограничиваешь, тем более свободным становишься. Когда доступно все, начинаешь бессистемно тыкаться, пытаешься использовать все интересное, получается каша. Когда все доступно, ничто не провоцирует на поиск. В этот раз я просто вывалил на сцену кучу деревянных предметов и сказал: «Ребята, это наша сценография, с ней и работаем. Если нужно что-то сверх этого, давайте подумаем, но скорее всего нет».

При этом «Золотой петушок» более гламурный, чем большинство ваших постановок. Пайетки, блестки, обнаженные торсы.

Скучно всё время использовать одну краску. Конечно, все мы заложники собственного стиля, найденных и отработанных приемов. Тем интереснее всегда выходить за границы привычного. В сказке же царь, царские дети, воевода, Шамаханская царица. Они должны эффектно выглядеть, но не шить же псевдоисторические костюмы. И тут такая возможность, все в пайетках! Мне нравится этот гламур.

Текст: Алиса Литвинова
Источник: MaskBook
Март 2021

При полицейских порядках в России неизвестно, смог ли бы Пушкин опубликовать многие свои творения, не будь царской опеки. С другой стороны — Николай I и был источником этих порядков, а находиться на «поводке» — пусть даже самого царя — претило свободолюбивой поэтической душе Пушкина. Поэтому его отношение к Николаю менялось в разные годы жизни.

К 1834 г. противостояние «царь — поэт» вновь стало напряженным. Николай I дал Пушкину придворное звание камер-юнкера, но поэт не оценил царской милости и счёл это назначение оскорбительным для своих лет (камер-юнкерами обычно назначали молодых людей). Пушкин возмущался, что царь «одел его в мундир, его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачева и несколько новых русских сказок».

Это сейчас сказки Пушкина привычно считаются литературой для детей, а тогда такое никому бы и в голову не пришло. Пушкинские сказки адресовались взрослым и были, по сути, культурным новаторством — одними из первых литературных сказок, созданных в «народной манере».

В том же году из-под пера Пушкина выходит ещё одна сказка — «О золотом петушке», которой суждено было стать последней в его творчестве.

Обстановка вокруг Пушкина во время её создания привела к тому, что «Золотой петушок» стал, наверное, самой обсуждаемой и спорной из всех сказок поэта.

Тема литературного первоисточника была фактически закрыта с публикацией в 1933 г. исследования А. Ахматовой «Последняя сказка Пушкина». В нём Ахматова вполне справедливо находит истоки сюжета в сборнике рассказов В. Ирвинга «Альгамбра», изданном в 1832 г. По духу и звучанию она весьма далека от «Золотого петушка», но многие сюжетные детали узнаются без труда. Итак…

Повелителя Гранады, мавританского султана Абена Габуза донимают неожиданные военные набеги соседей. Помочь ему решить эту проблему вызывается старый арабский звездочёт и чернокнижник Ибрагим ибн Абу Аюб.

«- Узнай, о царь, что в Египте видел я некое диво, древнее изображение, созданное одной языческой жрицей. Есть город Борса, а над ним гора, и с той горы открывается долина великого Нила, а на горе стоит баран, на нем петух, скрепленные осью. И как стране грозит вторжение, так баран обращается мордой к неприятелю, а петух кричит; и жители города узнают об угрозе, и откуда она, и успевают от нее оборониться».

Правда, для султана звездочёт создаёт несколько другой механизм — магическую медную фигуру всадника с копьем — и водружает на башню. Во время опасности всадник опускает копьё и, подобно компасу, поворачивается в сторону, откуда совершится набег.

В той же башне находится и ещё один артефакт — столик с волшебными шахматными фигурками, благодаря которому султан, подобно вудуистскому жрецу, может наносить врагам урон, просто громя игрушечное войско.

За всё это удовольствие звездочёт требует в дар первое животное с поклажей, которое въедет в ворота дворца. Животным оказывается лошадь, а поклажей — захваченная у христиан готская принцесса. Абен Габуз отказывается отдать звездочёту обещанное, и тот предрекает царству султана великие несчастья. Позже, во время перепалки султана со звездочётом, последний проваливается под землю, захватив с собой и красавицу. По слухам, так они до сих пор и живут в подземных чертогах. «Компас», понятное дело, ломается, и султан до конца жизни страдает от вражеских соседей.

Что же делает с легендой Ирвинга Пушкин? Он отказывается и от фигурки всадника, и от фигурки барана, передав все сторожевые функции Золотому петушку, восседающему подобно флюгеру на спице (вспомним также «птицу-строфилуса» из забракованной поэтом сцены в «Сказке о рыбаке и рыбке»). К тому же петушок Пушкина больше напоминает живую волшебную птицу, нежели механизм.

По черновикам 1833 г. видно, что поэт начинал разрабатывать тему волшебных шахмат («Царь увидел пред собою Столик с шахматной доскою…»), но позже полностью от неё отказался.

Также, в отличие от Ирвинга, звездочёт Пушкина даже не успевает ничего потребовать, как царь вгорячах сам ему говорит: «Волю первую твою Я исполню, как мою». Плюс к этому вполне «дееспособный» Абу Аюб превратился у Пушкина в «скопца», что усиливает комичность его притязаний на восточную красавицу.

Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?

Сама же девица у Пушкина — не готская принцесса, а восточная красавица — шамаханская царица.

Считают, что сам эпитет «шамаханский» поэт почерпнул из сборника Кирши Данилова, и поначалу и звездочёта именовал «шамаханским мудрецом». Подобная отсылка могла быть не случайной, ведь именно в Шемаху — столицу Ширванского ханства, присоединенного к Российской империи в 1805 г. (сегодня Шемаха город в Азербайджане) — ссылали представителей секты скопцов.

«Сказка о Золотом петушке» была единственным произведением поэта, созданным им в последнюю Болдинскую осень в 1834 г. Предчувствуя нападки цензуры, Пушкин сам заменил некоторые строчки сказки: «Помолясь Илье пророку» на «Сам не зная, быть ли проку», а «Но с царями плохо вздорить» на «Но с иным накладно вздорить». Но и этого оказалось мало — изданный в 1835 г., «Золотой петушок» всё равно имел лакуны.

А. С. Пушкин, из дневника:
«Ценсура не пропустила следующие стихи в сказке моей о золотом петушке: „Царствуй, лежа на боку“ и „Сказка ложь, да в ней намек, Добрым молодцам урок“.
Времена Красовского возвратились. Никитенко глупее Бирукова».

Интересно, что бы сказал Пушкин, узнай он о трактовке «Петушка» более поздними критиками? Большинство из них (А. Ахматова, А. Слонимский) настаивали на том, что в образе «вероломного» царя Дадона скрыта сатира на Николая I. Некоторые даже считали, что страсть царя к шамаханской царице инспирирована слухами об обхаживании Николаем I жены Пушкина, а золотой петушок — пародия на двуглавого орла.

Прочтение «Петушка» как скрытой политической сатиры господствовало в советской критике, хотя были и возражения.

Лично мне кажется наиболее верной позиция С. Бонди, который писал, что «на самом деле Пушкин написал шутливую сказку на тему об опасности, гибельности женских чар».

Прочитав сказку Пушкина внимательнее, мы увидим в ней не только иронию, но и сочувствие к Дадону. Это уже в опере Римского-Корсакова «Золотой петушок» царь превратится в трусливого и глупого лентяя, а у Пушкина всё не так:

Жил-был славный царь Дадон.
Смолоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело…

И хотя петушок и кричит «Царствуй, лежа на боку!», царь тут же просыпается и даёт отпор. А после того как из похода не возвращаются двое его сыновей, сам идёт с ратью на их поиски. Сочувственно изображается и горе царя над убитыми сыновьями, благодаря чему сила женских чар шамаханской царицы становится особенно выразительной («И забыл он перед ней Смерть обоих сыновей…»). Именно бессмысленная страсть, заставляющая царя влюбиться в губительницу его детей, а скопца возжелать женщину, приводит к гибели обоих.

Они скорее жертвы дурмана, нежели отрицательные персонажи, а Золотой Петушок не столько мстит, сколько разрушает эти чары — пусть и жестоким способом. Смех же девицы в момент убийства скопца делает её образ уже по-настоящему демоническим.

Исходя из вышесказанного, по-моему, ясно, что «намёк» и «урок добрым молодцам» вовсе не в том, чтобы не спорить с царями, а в том, чтобы не терять голову от женских чар. Вот почему поэт так возмущался «глупостью» цензоров.

На «Золотом петушке» сказочное творчество Пушкина закончилось. Через три года он погибнет на дуэли, причиной которой по иронии судьбы станет именно женщина…

Его же сказки, несмотря на первоисточники, критику и споры, давно уже стали истинно русским явлением, потому что были, прежде всего, рождены из любви поэта к своей родине, своему народу, его культуре и языку.

Как бы ни были извилисты творческие пути поэта, как бы ни делили Пушкина между собой западники и славянофилы, в итоге он стал настоящим выразителем русского народного духа. Духа, который при своей открытости мировой культуре всегда сохраняет неповторимую уникальность.

Как верно сказал ещё Т. Шевченко:

«Учітесь, читайте,
І чужому научайтесь,
Й свого не цурайтесь»…

Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга,глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Дадон,
Инда забывал и сон.
Что и жизнь в такой тревоге!
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу.
Шлет за ним гонца с поклоном.

Вот мудрец перед Дадоном
Стал и вынул из мешка
Золотого петушка.
«Посади ты эту птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный сторож твой:
Коль кругом все будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой беды незваной,
Вмиг тогда мой петушок
Приподымет гребешок,
Закричит и встрепенется
И в то место обернется».
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».

Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож как со сна
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Кири-ку-ку.
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал отпор со всех сторон!

Год, другой проходит мирно;
Петушок сидит все смирно.
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! отец народа! —
Возглашает воевода, —
Государь! проснись! беда!»
— Что такое, господа? —
Говорит Дадон, зевая: —
А?.. Кто там?.. беда какая? —
Воевода говорит:
«Петушок опять кричит;
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется петушок,
Обратившись на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Люди, на конь! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.

Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья.
Петушок кричит опять.
Кличет царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них!
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
И ведет ее к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.

Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо?» — мыслит он.
Вот осьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
И промеж высоких гор
Видит шелковый шатер.
Все в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.
Царь Дадон к шатру спешит…
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве…
Царь завыл: «Ох дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла».
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслося. Вдруг шатер
Распахнулся… и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищен,
Пировал у ней Дадон

Наконец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.
Под столицей, близ ворот,
С шумом встретил их народ, —
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и царицей;
Всех приветствует Дадон…
Вдруг в толпе увидел он,
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
«А, здорово, мой отец, —
Молвил царь ему, — что скажешь?
Подь поближе! Что прикажешь?»
— Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу. —
Крайне царь был изумлен.
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть пол-царства моего».
— Не хочу я ничего!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую царицу, —
Говорит мудрец в ответ.
Плюнул царь: «Так лих же: нет!
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. — Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Вот — въезжает в город он…
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился… и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.

Анализ «Сказки о золотом петушке» Пушкина

«Сказка о золотом петушке» стала последней по времени написания сказкой Пушкина. Он создал ее в 1834 г. в Болдино. Существовало множество версий об источнике произведения. Наиболее убедительной стала версия А. Ахматовой. Она доказала, что Пушкин использовал произведение В. Ирвинга «Легенда об арабском звездочете», входящее в сборник «Сказки Альгамбры». Основная сюжетная линия очень похожа. Образ шамаханской царицы Пушкин взял из сказки «Княжна Милуша». Имя Дадона упоминается в чрезвычайно популярной в царской России «Сказке о Бове-королевиче».

Несмотря на заимствование основного сюжета и главных образов Пушкин создал совершенно оригинальное произведение, насытив его духом русских народных сказок. В «Легенде…» Ирвинга петушок не золотой, а медный. Он не является самостоятельным персонажем и служит всего лишь символом. Пушкинский петушок живет своей особой жизнью, в конце сказки он становится орудием мести звездочета.

Сказка Пушкина, в отличие от «Легенды…», имеет значительный поучительный характер. Царь гибнет от золотого петушка не просто потому, что незаслуженно обидел и убил звездочета. Его смерть – закономерная расплата судьбы за то, что царь предал забвению своих сыновей, прельстившись шамаханской царицей. Еще одним преступлением стало неисполнение собственного слова, а царское слово считалось святым и непогрешимым.

Произведение содержит нападки на царскую власть. При публикации цензурой была вычеркнута строка «царствуй, лежа на боку» и финальный нравоучительный вывод: «Сказка – ложь, да в ней намек». В черновике Пушкина сопоставления с политической ситуацией были более прозрачными: вместо «в ней намек» — «нам урок», «с иным накладно вздорить» — «с царями плохо вздорить». Поправки были внесены Пушкиным для смягчения острой антицарской направленности «Сказки о золотом петушке».

Среди остальных сказок Пушкина это произведение больше остальных оторвано от первоначального фольклорного источника. Волшебные элементы призваны скрыть действительный смысл, заключающийся в нарушении царского слова. Эта тема не встречается в русских сказках и преданиях. В традиционном противостоянии добра и зла царь либо представляет добро, либо символизирует собой высшую справедливость. В «Сказке о золотом петушке» царь сам преступает высший закон, нарушая данное слово. Его смерть символизирует собой справедливое наказание, которого невозможно избежать ни с помощью власти, ни богатства.