Сказка о поттером времени оксимирон

По поводу милфы и Екатерины Шульман что нужно понимать.

Как настоящий хищник, Оксимирон питается не зеленой травой т. н. «реальности», а свежим мясом тех, кто воспринимал эту реальность. («Аппроприация», о которой он поет, оно про это)

Так же делал Пелевин, но Окси пошел дальше.

Пелевин берет готовые сгустки бессознательно-общественной, или медийной реальности, из соцсетей. Использует соцсети как китовый ус на аутсорсинге, который за него прочесывает реальность, и дальше имеет дело с продуктами этой первичной обработки.

Окси пошел дальше чем? он не устраивает дальше никаких опытов алхимии и рефлексии — он берет эти нейроны, куда бьется человеческая-общественная мысль, эти мемы, и дальше слепляет эти «точки сборки» общественного интереса, эти «вехи», как кубики Лего, исходя из их неизменности, или ставя на их цельность.

Каждый из кубиков еще не утратил цвета, аромата и смысла тех наборов, из которых их выдернул автор-начетчик — и автор это учитывает, когда отказывается с ними разбираться по-старинке, поштучно, как делали в сборнике «Смена вех». Зачем сменять? все кубики в гости к нам. Как дышит многоголосая блогосфера, вместе с Геннадием Айги шапки из фольги т. д. т.п., так и есть, пусть никто не уйдет обиженным. Репер идет по своим «нуждам сочинительства», как Терминатор по человеческим черепам, после всеобщего апокалипсиса приятно выбеленным, они приятно похрустывают под хромированной пяткой. Верещагинский «Апофеоз войны» это не финал, это полустанок к «Диптиху Мэрилин» Уорхола.

То есть, Оксимирон устраивает «сближение далековатых понятий», как говорил Ломоносов, изобретатель смальты.
Каждый из этих кубиков-мемов, «понятий», сложнокомпонентный, хотя кажется монолитным, кажется «словом». Разница не особо заметна. Тут придется разъяснить. Это примерно как с восприятием звездного неба. Все звезды. Но некоторые яснее, некоторые туманнее. Ясные это звезды, туманные это галактики. По мере вооруженности глаза их все больше, при неизменности словарного запаса Млечного Пути. Орбитальный телескоп видит уже только туманности, ровно и страшно заполняющие небосклон между парой фонарей ближних звезд. Но для бытового, земного глаза каждое сложное явление, эта галактика смыслов, сводится к световой точке. Просто потому что так нам проще. Для ориентации нам достаточно допущения, что все это звезды.

Оксимирон своим альбомом, как настоящий гангста, призывает не верить фейк-ньюз, увидеть эти допущения, которые придуманы власть имущими, чтобы ничего не имущих оболванить («Юность это возмездие», якобы говорил об этом Ибсен), взорвать эти псевдозвезды, чтобы из них высыпались миллиард звезд, в них, в эту кубышку, запиханные. В сталкивании лбами разноуровневых элементов, чтобы те выдавали, от сшибки, нейтрино нового смысла — в этом творческий метод Оксимирона. «Красота и уродство» — это такой ЦЕРН по расшибанию явлений, спекшихся в мем, кажущимися элементарными, друг об друга.

«Екатерина Шульман» в этом психическом реакторе, что очевидно, не имеет ничего общего с человеком, личностью и даже с медийным образом как таковым — «ЕШ» песни «Агент» это сложившаяся рецепция медийного образа Екатерины. Он окутан некоторой надеждой, проткан нитями некоторой желательности, ожидательности — ЕШ это Та, Которая не только Учит, как в Гиперионе Симмонса, но и Которая Наткет своим речевым ткачеством некоторую фату моргану, мару, арматуру рациональности, и в этой клетке уже можно передохнуть, в рваном ядовитом тумане той реальности, которая совсем потеряла берега, цвет, стыд.

То же самое, конечно, относится и к любому другому имени или явлению — например, «пост ГАИ» куда более крупная и ближняя к нам галактика, с огромной черной дырой в центре, позамысловатее и ярче двойная галактика «Американское посольство» и «Александр Гельевич Дугин» и т. д. т. п. Каждая строчка альбома Оксимирона — это вереница плотно упакованных галактик, которые он нанизывает, как куски шашлыка, на шампур рифм. Вообще, безошибочный признак галактики (сложного смысла) — это имя. Перебирание спиральных мурмель-шариков неймдроппинга возможно только, если они галактики, как те туманные шарики в финале Людей в Черном.

Пресловутая «милфа» это одно из качеств этого образа (вы можете самостоятельно разобрать буквы, каждая будет осмысленна и справедлива в вышеуказанном контексте, и каждая лишена какого-то жала — нужно лишь не забывать (что для старшего поколения не так легко дается), что молодежь, которым наговаривает Окси (сам не мальчик), она обращается к вещам с бесстрашной прямотой, без обиняков, требовательно, отодвигая всякую привычную нам сложность — мне страшновато смотреть на этот мир, в котором они живут, мир, с моей стороны кажущийся выгоревшим, обесцвеченным, в котором в том числе выпарены до сухофруктов все те запретные плоды, которые для меня имели в моей юности полновесный смысл — а они говорят свои п…. с простотой адама и евы еще до грехопадения. Короче, слову милф коробится только тот, кто не в курсе, что нас людей в парчовых каблуках сменила молодежь, прямая как сабля.

«Сексуальность» ЕШ из панча Дениса Чужого по ходу дела Оксимирон переименовывает — что технически единственно верно — в «сексапильность», ведь эти почти идентично звучащие слова, если присмотреться, взаимопротивоположны — одно смотрит изнутри, из индивидуальной глубины (до которой никому дела быть не должно), другое рассказывает о впечатлении на других (и тем самым куда более социально допустимо).

Поэтому, скажем, недавний комментарий м-ра Паркера-Кононенко о «сексуальности» показался мне нарушением личных границ, а «сексапильность» в строчке Окси, напротив, выглядел тем жизнерадостным взрывом одобрения, который вырывается из окон траттории, когда мимо проходит Моника Белуччи — взрывом шумным и совершенно незамутненным, «ничего личного».

Итак, «милфа ЕШ» это комплексный, отражающийся медийно, образ, который Оксимирон забирает ячейкой в свой постмодернистский текст. И посмотрим, как непросто он входит, на подложке, где скетч Дениса Чужого и картинка «женщины, которые волновали меня в 18 лет и теперь», в мозаику его текста — а также, как хитро этот кусочек смальты укрепляется, как камень в перстне, в крючочки подводки (Джи Ло и безвинная Ума Турман) и отводки (ASMR), которую все, кажется, пропускают, ошеломленные звуковым выпадом с именем и фамилией.

Напомню подводку и отводку:
«Тиндер вправо, там запись в локальный QAnon, знай
Джей Ло — тупо в урну, заберите Уму Турман
Нету милфы сексапильней, чем Екатерина Шульман
ASMR-фраза «Дворцовый переворот»

Расшифровка:
1) «Тиндер вправо» = в группах знакомства накоротке пространство захвачено местными группами мужско-белых реваншистов, которые в США штурмовали недостаточно Белый, по их мнению, Дом, имей в виду.
2) Про Джей Ло я не знаю, почему там урна, про Уму Турман странно, что она тут возникла, она же была и остается «секс-символом для интеллектуалов». (Но, может, ей пришла отставка, и просто я не курсе)
3) Поскольку жизнь, качнувшись вправо, качнется влево, то поэт признается в симпатии к левым идеям, отрекшись от Кьюа́нона и Джей Ло, и они ассоциируются у него, эти идеи, с Екатериной Шульман, и именно в этом сексапильность идей и их носительницы. А далее ——
3) самое важное, ASMR и «дворцовый переворот», где уже мысленно согрешил автор строк — но слушатель, оглушенный рявком имени и фамилии, отключился на этой строке, не услышал ее.

Екатерине в Ютьюбе действительно регулярно пишут комментарии о том, что затихание звука в конце длинного периода речи (особенно в домашних видео) производит на них впечатление ASMR (о том, что есть такое явление, мне самому пришлось гуглить в свое время). Интимная задушевность шепота, примерно так можно перевести. Благая, один-на-один, весть о новом приближении кометы Шкатулки.

Прошу прощения за расшифровку слов поэта. Но так примерно видится упакованный куб строк, если его разверстать по всем его 6 граням, включая ушки для подклейки резиновым клеем.

Понимаю, что в конце концов вы скажете мне: ок, но расстроена ли Екатерина вольностями чужих о ней снов? Правда ли, что, как пишет Курьер Камчатки и Якутии: «Рэпер Oxxxymiron возмутил россиян из-за сексуализации политолога Екатерины Шульман»?

Правда в том, что Екатерина просто не видит здесь темы для обсуждения.

««Что, читали, как обложили Кончеева, воображаю, как на него подействовало, какой удар, какая неудача».
«Ему наплевать, я знаю это», — ответил Федор Константинович, — и на лице у Васильева изобразилось мгновенное разочарование.
«Ну, это он так, хорохорится», — находчиво возразил он, снова повеселев. — «На самом деле наверное убит».
«Не думаю», — сказал Федор Константинович.
«Во всяком случае, я искренне огорчен за него», — докончил Васильев с таким видом, точно вовсе не желал расстаться со своим огорчением.»

Искренне ваш,
муж Зинаиды Гиппиус

Оригинал

Настал тот момент, когда поколение, выросшее на книгах Джоан Роулинг и фильмах по их мотивам, доросло до жанра «Двадцать лет спустя». Надо сказать, весьма печального и ничем не оправданного, кроме желания легкой наживы. При этом в случае с «Гарри Поттером» встреча будет хоть и абсолютно искусственной, все-таки не такой уж грустной — главные актеры франшизы еще слишком молоды, чтобы подводить итоги и с тоской оглядываться назад.

Пьеса уже обращалась к будущему, приквел «Фантастические твари» — к прошлому, поэтому новому проекту по «Гарри Поттеру» не оставалось ничего, кроме того, чтобы говорить о настоящем. Оно пошло по пути «Друзей» — фанатов ждет реюнион актеров в Хогвартсе, ностальгические разговоры, архивные съемки и интервью. В общем до эпохи «реюнионов» это называлось просто документальным фильмом, только с дополнительными плюшками и гораздо большим бюджетом.  

Следственный комитет начал проверку на предмет «экстремизма и реабилитации нацизма» в отношении двух самых известных представителей российского рэпа — Оксимирона и Noize MC. У обоих недавно вышли новые релизы: Мирон Федоров выпустил первый за шесть лет альбом «Красота и уродство», Иван Алексеев — «Выход в город». Поводом для проверки стало письмо «группы патриотов», в котором исполнителей обвиняли в романтизации экстремизма и унижении правоохранителей. Хотя автор и указывал на сатирический характер обращения, глава СК Александр Бастрыкин поручил провести ряд доследственных действий.

Этому предшествовала целая череда схожих по духу событий: страну покинули популярные рэперы Элджей и Моргенштерн — на их лейбл подали в суд за пропаганду наркотиков, а их самих уже штрафовали за это. Представители общественных организаций требуют от СК проверить певицу Инстасамку, которую обвиняют в пропаганде проституции и распутного образа жизни.

Кажется, в последний раз такие формулировки в отношении популярных музыкантов звучали очень давно — еще в СССР доперестроечных времен. Свидетелем тех событий был музыкальный критик, историк современной музыки Артемий Троицкий. RTVI попросил его сравнить, как было тогда и как сейчас.

Конфликт поколений как повод для проверки СК

Как охарактеризовать то, что сейчас происходит — проверки в отношении Нойза и Оксимирона, приговоры за «пропаганду наркотиков» в отношении Моргенштерна и Элджея…

При всем том, что вы упомянули два различных кейса, между ними есть общее — они оба стали частью процесса отвоевания силовиками ранее утраченных позиций. При этом мы наблюдаем не реставрацию советского режима в чистом виде — в нынешних сюжетах просматриваются не только совковые черты, но и приметы феодальных, монархических порядков.

История с проверкой Нойза и Оксимирона — это, конечно, удивительный абсурд, проза Салтыкова-Щедрина в чистом виде.

Шуточное, сатирическое заявление становится поводом для реакции главы силового ведомства. Мы оказались в реальности, где любая ерническая шутка превращается, буквально, в руководство к действию для тупой полицейской машины.

И это говорит, в частности, об изменения отношения к жанру доноса. Давайте вспомним: в СССР стукачество пусть и было распространено, но считалось занятием презираемым и недостойным. Стукачей было много. Настолько, что — как я узнавал много позже — близкие люди из моего окружения доносили конкретно на меня. Но все это было максимально замаскировано. А сейчас появилась прямо-таки прослойка людей, которая гордо, публично, не скрывая имен и фамилий, занимается доносами — на иноагентов, представителей ЛГБТ, на «оскорбляющих чувства верующих». Появляются целые организации гражданских активистов, которые стучат много и с удовольствием. Стукачество превращается в своего рода социальный лифт — и это, конечно, просто ужас.

Всего этого не было в СССР, а если и было, то старалось оставаться в тени. Видимо, еще жива была память о сталинских временах и репрессиях. Стукачом тогда было быть западло.

Вы сказали, что преследование Моргенштерна и проверка в отношении Оксимирона — это разные кейсы. В чем разница?

Давайте сначала о том, что их роднит. Во-первых, ведомство, которое проверяло артистов, — Следственный комитет (хотя, по-моему, ни для кого не секрет, что за ним маячит ФСБ), а во-вторых — то, что его действия не оставляют никаких иллюзий: государство стремится контролировать все. «Гибридная», «суверенная» и какая хотите еще демократия сменяется тоталитаризмом. Просто от слова total — всеобщий.

При этом ни та же Инстасамка, ни Моргенштерн не являются врагами режима — Алишер так вообще до сих пор казался мне позитивно настроенным лоялистом, относящимся к происходящему в стране довольно восторженно.

Другое дело, что для нынешней сцены он является своего рода реинкарнацией Сергея Шнурова из группы «Ленинград»: скандальный, провокационный персонаж, при этом заточенный под бизнес и под карьеру. С одной только разницей — Шнуров нынешнему истеблишменту, тем же Бастрыкину и Пескову, совершенно понятен. Моргенштерн же для путинской элиты — абсолютная «неведома зверушка».

Что вы имеете в виду?

Давайте объясню на своем примере. Когда Моргенштерн стал активно присутствовать в информационном поле, я сел и стал знакомиться с его творчеством. И столкнулся с удивительным феноменом: я не понял вообще ничего. Например, этот сленг, представляющий из себя сексуально-наркотический новояз; большая часть текстов мне показалась просто нечленораздельной. Оказалось, что его треки — это абсолютно чуждая для меня вещь.

Я это рассказываю вот к чему.

Подоплека конфликта между Моргенштерном и Следственным комитетом — в generation gap, пропасти между поколениями. И я в этой пропасти нахожусь на одном берегу с Бастрыкиным.

Для Бастрыкина и, скажем, Кириенко, Алишер абсолютно непонятен.

И вот тут добавляется вторая особенность Моргенштерна: он находится вне инструментов управления артистами. Первый из них — это телеэфир, на котором сидит вся без исключения попса; там его музыки просто нет. Второй — это корпоративы, обеспечивающие определенным представителям шансона, рока и рэпа до 100% дохода; там Моргенштерну тоже делать нечего — для клерков и топ-менеджеров он абсолютно чуждый персонаж. В общем, возможно, я ошибаюсь, но ни в одной из этих сфер Моргенштерн как следует не присутствует.

И таким образом оказывается совершенно вне контроля. А контролировать, как я уже говорил выше, им очень хочется. Именно поэтому, как мы видим, появляются сообщения о том, что администрация президента ведет переговоры с Моргенштерном: его якобы не будут преследовать, если он вернется и займется подготовкой молодого населения нашей родины к выборам президента (об этом сообщило издание Znak.com, Дмитрий Песков назвал это сообщение «уткой» — Прим. RTVI).

Ну хорошо, а проверка в отношении Оксимирона и Нойза?

Последний альбом Оксимирона не оставил сомнения в том, что художник он вполне политизированный. Да и Нойз, в целом, никогда не стеснялся ни своих политических пристрастий, ни их манифестации в своих песнях. Так что в их случае преследование — чистая политика.

Если у какого-то артиста действительно есть упоминание наркотиков в положительном ключе — допустимо ли его преследование или художнику нужно оставить право говорить о запрещенном?

В нормальном государстве такие вопросы должны решаться не силовыми, а гуманитарными ведомствами — например, министерством культуры. В самых крайних случаях — министерством юстиции и судом. Но их претензии должны иметь стопроцентно законные основания и опираться на право, на Уголовный и Гражданский кодексы и конституцию. Но в данном случае очевидно, что обвинения в пропаганде наркотиков используются не для охраны порядка и не для регулировки неоднозначного контента, а просто для шантажа.

Что же касается Оксимирона или Нойза, то к ним не может быть вообще таких претензий: ни Мирон, ни Ваня Алексеев, насколько мне известно, вообще не поют о наркотиках ни слова, их эта тема просто не интересует.

Как по-вашему, Бастрыкин действительно опирается на запрос консервативной части общества на «принуждение к порядку» или даже «принуждение к духовности» молодых звезд, или такого «запроса снизу» на самом деле нет?

Мне кажется, дело совсем в другом — как я уже сказал, в поколенческом разрыве, в конфликте отцов и детей. Между представителями разных поколений есть непонимание, а если отцы или дети при этом агрессивны и нетолерантны, то это непонимание переходит в неприязнь и стычки; так было с хиппи в 70-х, с металлистами и панками в 80-х, с готами — в 90-х. И это, по большому счету, нормально. Правда, это «нормально» не должно перерастать в репрессии со стороны государства.

А с какой целью правоохранительные органы начали борьбу с молодежью? Мне кажется, это никогда пока добром не кончалось.

На мой взгляд, война идет совсем не с молодежью — а с независимыми, свободолюбивыми людьми. Многие из них старше меня — например, Юрий Дмитриев или Лев Пономарев* (признан Минюстом СМИ-иностранным агентом — Прим. RTVI). Но в случае с музыкантами дело, конечно, именно в столкновении поколений.

В 2018 году уже была мощная волна репрессий в отношении музыкантов — тогда группе «Френдзона» запрещали выступать, группе Icepeak срывали концерты, а рэпера Хаски и вовсе посадили на 12 суток. Это закончилось концертом «Я буду петь свою музыку» в поддержку Хаски, а в Думе даже провели круглый стол с рэперами. В целом, наступило некое примирение. Как вам кажется, есть ли шанс, что и в этот раз удастся договориться?

Никто тогда ни с кем не договаривался. В Думу разговаривать с депутатами пришли совсем не те артисты, концерты которых запрещали. Ситуацию «смикшировали» по одной простой причине — она сработала против тех, кто ее создал. Приведу пример: на группу Icepeak в клубах собиралось по 300 человек, однако после скандала просмотры их клипа «Смерти больше нет» на ютьюбе достигли показателя в 30 миллионов. Какие-то неокончательно безмозглые люди во власти сравнили эти показатели и дали команду «разворот — задний ход».

Что мешает сейчас дать такую же команду?

После тех запретов в Москве были знаменитые протесты 2019 года. После января 2021 года никаких значимых общественных выступлений больше не было, и власть чувствует себя увереннее. Так что можно прогнозировать, что в ближайшее время любые концерты, фестивали и вообще все, что вызывает хоть какие-то сомнения у власти, будут запрещать. И, поскольку медиа в большей степени находятся под контролем, а граждане несколько запуганы, то есть шанс, что большого резонанса эти отмены и запреты в обществе не вызовут. Так ли это — скоро увидим.

«Сейчас Макаревичу пришили бы экстремизм и призывы к насилию»

При взгляде на нынешние репрессии в отношении музыкантов приходит на ум сравнение с застойными временами — знаменитый список лучших рок-групп, записи которых были запрещены ко ввозу в СССР, необходимость «литовать» тексты песен перед выступлением… Вы хорошо помните, что тогда происходило, — можете сравнить?

Эта похожесть обманчива. Нынешняя ситуация в отношении музыкантов и властей с одной стороны — легче, чем была, а с другой — гораздо тяжелее, чем в те же 70-е.

Что вы имеете в виду?

Да, были черные списки. Была цензура в лице худсоветов и необходимость получать «литовки» для того, чтобы петь со сцены определенные тексты. Но, удивлю вас, ни прокуратура, ни МВД, ни даже КГБ специально за музыкантами не гонялись, и ни музыкой, ни культурой всерьез не интересовались. То есть занимались между делом, спустя рукава и глядя на многое сквозь пальцы.

В 1972 году Андрей Макаревич написал песню «Битва с дураками», в которой были строки «Друзьям раздайте по ружью — и дураки переведутся». Стоит ли объяснять, что сейчас он за такие строки просто получил бы как минимум статью за экстремизм, а то и за призыв к свержению существующего строя?

Ну, некоторых просто сажали в тюрьму — как, например, Алексея Романова из группы «Воскресенье».

Да, безусловно. Но только нужно учитывать один факт. Самые большие неприятности у подпольных музыкантов конца 70-х — начала 80-х были связаны с нелегальными заработками. То есть, в частности, с деятельностью по организации нелегальных концертов и торговли записями, и занималось ими ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Именно по такому обвинению посадили в тюрьму Лешу Романова. ОБХСС было абсолютно все равно, кто пел песни на таких концертах — аполитичная группа «Браво», певший про секс и алкоголь Майк Науменко или, скажем, Владимир Семенович Высоцкий.

Не КГБ ли выдавливало этих артистов из залов на нелегальные «квартирники»?

КГБ скорее всю музыкантскую активность курировало. Есть распространенный миф о том, что Ленинградский рок-клуб был создан Комитетом Госбезопасности — это неправда. Но, конечно, там обрадовались такому подарку: с его появлением можно было держать под колпаком всех рокеров, в том числе самых диссидентски настроенных.

Ощутите разницу: песни Нойза и Оксимирона сам СК проверяет на предмет формирования негативного образа сотрудника правоохранительных органов. В Ленинградском рок-клубе тексты тоже проверялись и корректировались сотрудниками самого клуба, при этом самым мягким образом. Например, у Майка Науменко в песне «Дрянь» есть слова «Ты любишь, чтоб все было по первому сорту, но готова ли ты к 502-му аборту?». Литсотрудник ЛРК Нина Барановская попросила Майка заменить строчку про аборты, в результате он стал петь «Прости, дорогая, ты бьешь все рекорды». Ну то есть да, цензура. Но вот именно такая. Речь о том, чтобы за тексты штрафовать или сажать в тюрьму, не шла — как я вам уже объяснил на примере Андрея Макаревича.

То есть принципиальная разница была в том, что в СССР цензурой занимались интеллигентные филологи, а сейчас — правоохранители?

Ну, в некотором роде да. Полицейский исходит из своей профессионального KPI — найти нарушение, привлечь к ответственности нарушителя, получить продвижение по службе, звездочку или прибавку. Понятно, что тетушки из худсоветов к таким карьерным достижениям, скажем прямо, не стремились.

Итак, мы сравнили нынешнюю ситуацию с советской, и судя по вашим словам, подобия между ними не так уж много. Может быть, можно провести параллель не с СССР 70-х, а с США в 60-е — там рок-вторжению тоже предшествовал конфликт рок-н-ролла с истеблишментом?

Разочарую вас — похожего на самом деле здесь мало. Действительно, значительная часть американцев была настроена против рок-н-ролла, но у этого были два основных фактора. Во-первых, расистский — рок-н-ролл воспринимался как музыка черных, и поэтому нетолерантная часть американского общества отрицала его. Во-вторых, христианский — огромное количество американских христиан ополчилось на рок-музыку из-за ее сексуального подтекста, причем не только в текстах, но и на чисто физиологическом уровне — в ритме и звуке. То, что происходит у нас, напоминает скорее Азию или Ближний Восток — например, Китай или Иран.

Беседовал Алексей Крижевский

* признан Минюстом СМИ-иностранным агентом

По теме:

• Глава СК Бастрыкин поручил проверить песни Оксимирона и Noize MC на экстремизм после шуточного обращения5 декабря 2021
• PR-директор Элджея подтвердил отъезд рэпера из России2 декабря 2021
• Что говорят представители Моргенштерна о переговорах с Кремлем по возвращению рэпера в Россию29 ноября 2021

Новости партнеров

Вот уже шестой год я вхожу в экспертный совет премии «Кульминация». Наша задача – из лонг-листа, предоставляемого российскими театральными конкурсами, семинарами и фестивалями, составить для жюри шорт-лист. Таким образом, раз в год мы садимся и читаем всю эту современную драматургию.

По итогам издается сборник самых современных пьес и рассылается по всем театрам страны – чтобы им было из чего выбрать.

Это было логичное решение: подводить итоги того, что представляют другие – более камерные, конкурсы, которые пылесосят новые таланты и новый материал для российских театров в течение года. Каждый, кто связан с театром, знает эту нарастающую проблему – отсутствие материала. Многие театры цепляются за нестареющую классику. Хотя порой правда заключается лишь в том, что «классические пьесы» – это тот самый материал, за который уже не надо платить автору.

Но в стране работают такие институции, как фестиваль «Любимовка», «Маленькая ремарка», Волошинский фестиваль, международный конкурс русскоязычной драматургии «Действующие лица», «Ремарка», всероссийский семинар драматургов «Авторская сцена», театральный фестиваль «Пять вечеров», программа «Первая читка», Международный конкурс драматургов «Евразия», конкурс современной драматургии «Исходное событие». Я неслучайно перечисляю их все – так как «Кульминация» становится не только конкурсом драматургов, но и неофициальным соревнованием для этих институций – кто работает качественней и у кого тоньше нюх на новое и прекрасное.

Мы уже не первый год читаем корпус поданных на «Кульминацию» текстов, и самое простое – впасть в режим grumpy old men и ворчать, ворчать, ворчать. Принципиальные моменты, тем не менее, каждый год только усугубляются, что не означает, конечно, что мы наблюдаем картину упадка и деградации русской драматургии. Просто есть какая-то системная ошибка у большинства новых авторов. Она называется «дописаться до мышей». Сейчас ведь куча всяких недорогих курсов «как писать сценарии», но очевидно, что курсов «как писать пьесы» отчаянно не хватает. А если они есть, то там не учат обращаться напрямую в небо.

Когда мы читаем «На дне», вообще-то нам наплевать, какие лавки были в ночлежке, нам глубоко все равно, был ли у «Бесприданницы» телефон или береста для письма. И вообще – то, о чем люди там, в этих старых, прекрасных пьесах думают и говорят – совершенно универсально. И эти сто лет – не помеха. А может быть – даже помощь. Архетипичные трагедии. Универсальные от слова «универсум», а не от количества гендеров. От слова «вселенная». Поэтому эти пьесы и живут столетия: потому что вопросы задаваемые – они вечные.

Если вы не хотите обращаться к вечности и в то же время сидеть с каменным лицом на сложных щах, то тогда нужно уточнить жанр, в котором вы работаете, потому что лёгкие театральные зрелища – тоже уважаемый, а главное – востребованный жанр. Вам туда. Молодые драматурги сразу хотят вывалить нам на головы все проблемы мира, да так, чтобы они были упакованы в максимально модный skin на манер рэп-причитаний.

Вот, скажем пьеса Микиты Ильинчика Dark Room. Для немодных граждан объясняю: dark room – это темная комната в гей-клубах, где можно заниматься сексом с незнакомцами полностью анонимно («даркрум» для гетеро в Берлине только один – в «Бергхайне», на десятки гейских – мы, гетеро, живем уныло). Вся пьеса – страдания юного гея-сироты, отданного на усыновление за границу. Модный статус жертвы, а также интернет-сайты, скриншоты и прочие скайпы вместо внятного текста. И тем более – вместо явной идеи. Так всегда случается, «когда твоя башка превращается во вселенскую простату» (цитата). Интересно, готов ли русский театр обменять заботу о душе на заботу о вселенской простате? Поклонение телесному низу вообще не в традициях русской литературы и театра. И дело не в призрачной «духовности» – на этом гейско-интернетном поле, например, фантастически точно сыграл Упырь Лихой с его «Славянскими Отаку».

В нынешней подборке новых пьес ощущается вместо обрыдлой «духовности» прямое обращение к духам. Вроде текста Олега Михайлова «Инау Китовой Бухты». От травмы по поводу смерти матери к изложению мифов и легенд туземных народов Сахалина, Камчатки и Чукотки. Айны, чукчи, коряки – тут много кто рассказывает сказки. Рассказал про всех. Только про Кутха не рассказал. А мёртвая мать – кукла. Бабушка Нупа, похожая на Джокера. «Обхватив друг друга, слились в Первую молнию Небесный змей и Богиня-Солнце». Но благодаря этим образам выстраивается какое-никакое повествование, где, наконец, нет места эсэмэскам, социальным сетям и цитатам из «Твиттера» – есть в этом что-то очень человечное.

А еще в нынешних пьесах очень много кукол, мёртвых матерей и отцов. Иногда мёртвая мать и кукла – это одно и то же. Присутствует интерес к психиатрии и психотерапии (Елена Ерпылева, «Тир. Правила игры»). Такое впечатление, что авторы, столкнувшись в жизни с курсом психотерапии, тут же бегут писать пьесу, дабы отработать свои травмы. Но в этом есть что-то мегаинфантильное. По количеству трупов, рассуждающих о судьбах России, конечно, чемпион Дмитрий Ретих («Шочимики – цветочная смерть»). Канва выглядит примерно так: «1826 год, Кронверк Петропавловской крепости. На деревянном помосте виселицы стоят пятеро. 1881 год, плац Семеновского полка. На деревянном помосте виселицы стоят пятеро. 1015 год, Киев. У жертвенной ямы сидят князья-братья Борис и Глеб», и так далее аж до 2826 года. 

Кроме проклятых матерей-кукол, рассуждающих о судьбах страны трупов, девочек-самоубийц, смартфонов и блогеров, мало кто обходится без мата. «Вадик проводит рукой по затылку, рассматривает руку. Возвращается к двери и выписывает на ней кровью – «ПИ», снова прикладывает руку к затылку, морщится, стонет, и выводит дальше – «ДА» (Дмитрий Богославский, «Катапульта»). Есть попытки синтезировать увиденное ранее («Аспирин», Надя Алексеева), где есть и «Приключения Карика и Вали» – они же «Дорогая, я уменьшил детей», и даже мюзиклы из «Петтсона и Финдуса», плюс речитатив, он же коллективный Оксимирон. Но тут хотя бы присутствует фантазия. Во всем остальном присутствует бесконечная «квартира в покосившейся трехэтажке», где ведутся бесконечные разговоры, перемежаемые взаимной агрессией (Татьяна Загдай, «Человек в закрытой комнате», Сергей Ермолин, «Стеклянная луна»).

Иногда квартира в трехэтажке принимает форму автобуса с тремя челночницами, которые едут на Север. И жанр разговоров в покосившейся трехэтажке приукрашивается фольклором народов Севера (Мария Малухина, «Полярная болезнь»). 1996 год, в автобусе едут три девушки – бесконечный нарратив. Бесконечные разговоры за жизнь не выше уровня потолка автобуса. И только песни аборигенов и сказания – глоток свежего воздуха в этом повествовании «Ныряет на дно ловкая выдра Яха’Ерв, хозяин реки, звенят капли воды, как веселый колокольчик…» Что-то много у нас в драматургическом конкурсном наборе аборигенов Крайнего Севера. Мне-то что – я тридцать лет на Крайнем Севере прожил, мне прикольно, но о чем-то это говорит. А о чем, не пойму – может, творчески просыпается Север? Крайний, как плоть.

Самая интересная пьеса конкурсного набора, наверное, тоже про Север и тоже про людей в обстоятельствах. Работа «Чёрная пурга» Анастасии Букреевой сразу даёт картину засыпанного снегом города, по которому бродит медведь с куском кабеля в пасти, символом, а не примитивной декорацией.

И всё, что говорят персонажи – практически каждая реплика – просится в цитаты. Как это было уже с «Человеком из Подольска» Данилова, пьесы, которая вовсе не про Подольск. Наличие таких персонажей, как «Мёртвый шахтер» и «Шахтёр, который умрет через две недели», жутковато актуально. Но, как вы понимаете, пьеса написана не вчера. И нет в этом никакой чернухи, за счет которой пытаются утвердиться менее талантливые авторы. Эта пьеса беременна юмором и удивительно доброй интонацией. «Девушка с золотыми волосами: – Ужасно – это когда нет интернета. Это самое ужасное. А когда наступает чёрная пурга – это ужаснее ужасного. Однажды одна женщина вышла на улицу, и её убило. А потом вышел её муж, и его тоже убило. А потом сына и дочь, собаку, кошку и волнистого попугайчика». А ещё внутри есть и игра, и абсурд – всё то, что отличает хороший текст от поделки по поводу. Это мой личный фаворит.

А ещё мы видим возвращение советско-американского жанра «производственная драма» в виде «Почтамта» Глеба Планкина. Обязательно с матом, ну и в пытошной в отделении полиции, конечно же, висит флаг России и портрет Путина. Вообще любую пьесу с матом можно даже не читать. Потому что автор, использующий мат, а) безнадежно устарел, б) у него нет художественных средств в принципе. И, конечно, можно не читать и не смотреть пьесы, где в ремарках «Из-за стены раздается ругань напополам с песней «Группа крови» группы «Кино» (П. Соколов, «Проверка»). До свиданья. Нужно ли объяснять, почему?

Но дело в том, что по традиции на «Кульминации», на шоу-празднике по поводу вручения наград, «брусникинцы» делают попурри из пьес-конкурсантов. И очень часто диву даёшься – как они умудряются выцепить из, казалось бы, совсем безнадёжных с точки зрения автора (меня) пьес что-то совершенно новое и поразительное. Что говорит о том, что театр – это гораздо более сложное явление, чем отдельные его составляющие. Одна из которых – пьеса как таковая, написанная на бумаге. Или на айпаде. Или в смартфоне. Или на чём там они пьесы теперь пишут.