Сказка о мудром пескаре

Бурятские сказки (онтохонууд) — один из богатейших разделов устно-поэти­ческого наследия народа. К ним вполне применимо общепринятое в фольклори­стике деление на три основных вида — волшебные, о животных, бытовые или но­веллистические. Но больше всего зафиксировано бытовых и волшебных сказок.

По своей форме бурятские сказки — произведения в основном прозаические, повествующие о приключениях или богатырских подвигах героев.

Наряду с необычными, чисто «сказочными» явлениями в них рисуются впол­не реальные картины, которые могли иметь место и в повседневной жизни на­рода. Бурятские сказители в своих многочисленных сказках отобразили самые различные стороны материальной и духовной жизни народа, начиная с древней­ших времен до настоящего времени.

Выдумка, фантазия подчиняются основной идее сказки, воплощению высо­ких мыслей, поэтизации героев и их поступков. Сказочный вымысел, волшебст­во, которые являются основными элементами сюжетостроения, возникают на основе реальной жизни и отражают вполне земные дела, встречавшиеся в повсе­дневном быту.

Отличительной особенностью сказок является то, что их рассказывать мо­гут не только признанные сказители — онтохошины, но и те, кому близко и до­рого словесное искусство народа, люди разные по возрасту и роду занятий. Это­му способствуют также относительная подвижность жанра сказок и по сравне­нию с улигерами их небольшой размер.

Богатое и самобытное сказочное творчество бурят давно привлекало путе­шественников, собирателей и любителей фольклора.

В числе зачинателей собирания и публикации бурятских народных сказок были Ф. Миллер, П.С. Паллас, А. Паршин, М. Кастрен, декабрист Н.А. Бес­тужев, революционер-демократ А.П. Щапов, ученые Г.Н. Потанин, А.Д. Руд­нев и др.

Три крупных сборника бурятских сказок, изданные в конце XIX — начале XX в. Восточно-Сибирским отделом Русского Географического общества, свя­заны с именем бурятского этнографа и фольклориста М.Н. Хангалова. В пер­вые два сборника, составленные им и Н.И. Затопляевым, вошли сказки прибай­кальских и забайкальских бурят. По числу сказочных текстов самым большим был третий — «Балаганский сборник» М.Н. Хангалова под редакцией Г.Н. Пота­нина. В данных сборниках широко представлены волшебные сказки, богатыр­ские, сказки о животных. В связи с тем, что публикации бурятского повествова­тельного фольклора на языке оригинала в то время еще не осуществлялись, ска­зочные произведения в этих изданиях давались в русском переводе. Отдельные сказки в этих сборниках представлены в разных вариантах, что является несом­ненной заслугой издателей.

Впервые публикацию бурятских сказок в оригинале и русском переводе осуществил А.Д. Руднев в книге «Хори-бурятский говор», куда вошли 20 ска­зок и 3 улигера. Записи А.Д. Руднева характеризуются точностью, при переводе которых ученый сумел максимально сохранить своеобразие бурятской сказки, что существенно повышает ценность этого издания (Руднев. 1913-1914). Тексты сказок были записаны А.Д. Рудневым от 14-летнего маль­чика Галана Ниндакова.

Ценный вклад в собирание бурятских сказок внес известный монголовед Ц. Жамцарано. Материалы, собранные ученым в экспедициях 1903, 1906, 1913 гг. по Прибайкалью, раскрыли богатство сказочного и эпического творче­ства бурят, выявили таких одаренных улигершинов и онтохошинов, как Маншуд Имегенов, Елбон Шалбыков, Лазарь Бардаханов и др.

Следует отметить, что Ц. Жамцарано впервые применил в своей работе ака­демическую транскрипцию бурятских текстов, что позволило более точно фик­сировать тексты, сохранять диалектные особенности и исполнительский стиль сказочников.

Однако тексты, записанные и частично опубликованные в дореволюцион­ное время, далеко не полно отражали сказочный репертуар бурят. Собиратели и исследователи устного народного творчества в этих изданиях не всегда давали необходимые сведения об исполнителях, что является важным при записи фольклорных произведений. При переводе сказок больше внимания уделялось их сюжетной линии, содержанию. И все же эти пробелы не умаляют огромного значения таких публикаций в деле популяризации бурятских народных сказок, знакомства широкого круга читателей с образцами сказочного эпоса бурят.

Богатые фонды сказок созданы благодаря усилиям нескольких поколений собирателей, среди которых были учителя, ученые, писатели — К.В. Багинов, Н. Норбоев, Ш. Базаров, Х.Н. Намсараев, А.И. Шадаев, К.А. Хадахнэ, С.П. Балдаев, Г.Д. Санжеев, А.К. Богданов, Н.О. Шаракшинова, И.Н. Мадасон и др.

Среди них особо следует отметить собирательскую и научную деятельность ученого фольклориста, этнографа С.П. Балдаева. В его богатейшем фонде име­ется более 110 оригинальных текстов бурятских народных сказок, записанных им в разных районах Бурятии, Иркутской области.

Значительная работа в собирании, публикации и систематизации бурят­ских сказок была проделана учеными-фольклористами А.И. Улановым, М.П. Хомоновым, Г.О. Туденовым, М.И. Тулохоновым, Н.О. Шаракшиновой, Е.В. Баранниковой, С.С. Бардахановой, Д.А. Бурчиной, В.Ш. Гунгаровым, Б.-Х.Б. Цыбиковой.

В ряду изданных сборников бурятских сказок особую значимость представ­ляет академическое двуязычное издание, включающее 3 тома «Бурятских на­родных сказок» (1973, 1976, 1981).

В серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» бу­рятские сказки представлены двумя томами (1993, 2000). В первый том включе­ны волшебные сказки, во второй — сказки о животных и бытовые.

В сказочном репертуаре забайкальских бурят заметное место занимают сю­жеты, основные мотивы которых восходят к древнеиндийским и древнемонгольским памятникам «Панчатантра», «Шэдитэ хэгур» (Волшебный мертвец), «Улигэрун далай» (Море притч). Сюжеты индийского происхождения, включенные в письменные памятники, способствовали обновлению и расширению сказочного репертуара, влияли на обогащение стиля бурятских народных сказок. Особенно заметно влияние сказок из «Волшебного мертвеца» на бурятский репертуар. К этому сборнику генетически восходят многочисленные версии сюжета о «знаха­ре» (Гахай багша), который обладает волшебным свойством находить спрятан­ные драгоценности. Один из вариантов — «О старике со старухой» — был опубли­кован еще Н.А. Бестужевым.

Сюжеты сказок «Волшебные гадальные косточки», «Грозный черный амбань» также заимствованы из сборника «Волшебный мертвец». Но они переос­мыслены по-новому. Так, если в сказках письменного первоисточника функции доброго советчика выполняет лама Шадургу Арши, то в устных версиях он за­меняется традиционным мудрым белоголовым старцем с березовой тростью.

Таким образом, сказки из древнеиндийских и древнемонгольских письмен­ных источников, зафиксированные в основном в районах Бурятии и Читин­ской области, в процессе устного бытования подверглись существенной транс­формации.

Следует отметить, что сказочная традиция бурят, проживающих в Иркут­ской области, не испытала влияния письменных сборников. Она больше сохра­нила оригинальные сюжеты, архаические, этиологические сказки, генетически связанные с народными мифологическими воззрениями. Большую популяр­ность в этом регионе обрели богатырские сказки, активное бытование которых в наше время свидетельствует о богатой в прошлом унгинской, эхирит-булагат-ской эпической традиции.

Исследователь сказочного эпоса бурят Е.В. Баранникова отмечала, что «В исторически сложившемся сюжетном репертуаре бурятских волшебных сказок есть произведения на оригинальные, собственно бурятские сюжеты (к ним относится цикл богатырских сказок о баторах и мэргэнах), а также сказ­ки, основой которых стали сюжеты и мотивы, пришедшие из рукописных ста­ромонгольских сборников различного происхождения» (Памятники фолькло­ра… 1993. С. 14).

Главными героями бурятских сказок на оригинальные сюжеты часто высту­пают обездоленные сироты, невинно гонимые юноши и девушки, которые бо­рются за восстановление справедливости, противостоят чудовищам — шолмосам, мангадхаям, а также ханам, нойонам. Эти сказочные герои чаще всего одержи­вают победу над противниками благодаря находчивости и бесстрашию в различ­ных видах состязаний.

Популярностью в народе всегда пользовались сказки о таких смекалистых и отважных героях, как старик Хээрхэн, Тенохен, Тээсхэн, о маленьком храбреце Торсогин-хубуне.

К числу излюбленных принадлежат сказочные персонажи, у которых вме­сто имен прозвища: Найденыш — Олзо хубуун, Бедный Боролзой, Соплячок – Нюпата Нюсхай, Чернявый дурачок — Муу Хара, Дурачок Монто — Муу Монто, Сирота Боро — Yhitoh Боро. Под видом неказистых и жалких персонажей скры­ваются истинные герои сказки, подлинная сущность которых раскрывается лишь по мере развития сюжета.

Глубокий смысл и оригинальность присущи циклу сказок, повествующих об искусстве сказочников и улигершинов, талантливых певцов и музыкантов. К примеру, сказки «Хурша-парень» (Памятники фольклора… 1993. С. 214) и «Охотник-сказочник» (Памятники фольклора… 1993. С. 218) В первой из них по­этично рассказывается о том, как искусство игры на хуре (музыкальный инстру­мент) помогло бедному парню победить жизненные невзгоды и благодаря по­кровительству хозяина тайги Лээхэя обрести счастье. Во второй сказке, наобо­рот, непочтительное отношение к сказыванию сказок наказывается. В некото­рых вариантах этого сюжета хозяин тайги дарует огонь онтохошину, оставше­муся без огня, за его веселые и остроумные сказки.

По представлениям бурят, сказывание сказок и улигеров являлось одним из условий успеха в охотничьем промысле. Известно, что охотники специально брали в тайгу сказителей, которые за исполнение сказок и улигеров наравне с охотниками получали долю добычи. Нередко сами охотники были искусными сказочниками. В сказках повествуется о том, что владыки гор, вершин, тайги щедро одаривают сказочников-охотников, а тех, кто мешает сказыванию ска­зок, наказывают, оставляя их без добычи.

Среди волшебных сказок имеется цикл, в которых один из родителей высту­пает в облике зверя. Сказки этого цикла характеризуются тотемическими воз­зрениями, животные-тотемы представлялись предками-покровителями, от ко­торых зависит не только удачная охота, но и благополучие в жизни.

Персонажи из мира животных в волшебных сказках выполняют также функции мудрых советчиков и дарителей. И чаще всего это животные, спасен­ные героем от гибели. Так, Бедный Боролзой поочередно выпускает из капка­нов различных животных, а те в благодарность за спасение снабжают героя вол­шебным камнем, при помощи которого тот становится не только богатым, но и занимает ханский трон.

Многочисленны древние мотивы об оборотничестве, когда сказочные пер­сонажи легко превращаются в различных зверей и с такой же легкостью снова обретают человеческий облик. Наибольшее распространение имеют сказки о медведе-оборотне.

Идеи тесной связи и общности человека с представителями животного мира находят соответствия в древних повествованиях многих народов.

Для членов родового общества была особенно важна забота о его увеличе­нии и укреплении. Многочисленность рода обеспечивала им спокойную жизнь. Но женитьба, создание семьи было не простым делом: у монгольских племен в эпоху родового общества допускались только экзогамные браки. Поэтому в ус­тойчивом мотиве бурятских сказок о поисках невесты борьба за нее всегда со­пряжена с большими трудностями и опасностью, поскольку жениху приходится отправляться за невестой далеко за пределы своих земель. Зачастую борьба за невесту в сказках представлена тремя видами единоборств: национальная борь­ба (барилдаан), конные скачки (мори урилдаан) и стрельба из лука (сур харбаан). При этом большая роль в благополучном исходе всех трудностей и испыта­ний, связанных со сватовством и женитьбой, в сказках отводится невесте. Имен­но ее находчивость и мудрость обеспечивают успех в богатырской поездке ее из­бранника.

Сказочные героини — искусницы в любом домашнем труде. Умение шить быстро красивую одежду передается традиционной формулой — например, в сказке о девушке Башалай: «…из шелка с ладонь умела сшить десять шуб, а из шелка с подол — двадцать шуб» (…альганай шэнээн торгоор арбан захатые бутээдэг, хормойн шэнээн торгоор хорин захатые бутээдэг) (Памятники фольклора… 1993. С. 109) или «…дочь Усан Далай хана шьет одежду так искус­но, что швов не видать» (…Уhан Далай хаани басаган оёдолбой хубсаhа оёжо hyyба) (Бурятские народные сказки… 1976. С. 201).

Особое место в ряду сказочных героинь занимает образ матери, вобравший в себя самые разные представления. Когда сын становится взрослым («руки до­стают до тороков, а ноги до стремени»), роль матери в его судьбе приобретает особую значимость в сказке. Мать сама изготовляет для сына снаряжение: «мать смастерила из ветки кустарника лук, а из прутьев стрелы» (…эхэн Гуун Сээжэ гэ-жэ хубуундээ харганаар номо, хабшалгаар годли хэжэ угэбэ) (Памятники фольк­лора… 1993. С. 166). Отправляя сына в дальнюю дорогу, мать снабжает его чу­додейственной пищей, утоляющей голод. Лепешки, сушеный творог, приготов­ленный матерью на своем грудном молоке, обладают волшебной силой. Эта пи­ща не убывает в пути, дает ему силы.

В богатом сказочном фонде бурят имеется также цикл сказок, сюжетом ко­торых является легенда о девушке-лебеде. В одной из ранних публикаций вари­анта данной легенды, принадлежащей Г.Н. Потанину, отчетливо проступают черты и мотивы, свойственные поэтике сказочного жанра: осложняется сюжет­ная разработка. В процессе трансформации генеалогической легенды в сказоч­ное повествование сюжет переосмысляется. В этом случае персонажем сказки является не Хоредой из легенды, а чаще всего обездоленный парень или юноша-сирота. Таковы, к примеру, сказки «Молодец и его жена-лебедь» (Памятники фольклора… 1993. С. 45), «Лебедь и Гаруди» (ХВРК ИМБиТ, Инв. 3349). В ска­зочной трактовке жена-лебедь навсегда принимает облик земной женщины, яв­ляется хранительницей домашнего очага и заботливой матерью.

В составе бурятских волшебных сказок на оригинальные сюжеты широко представлены произведения, воспевающие подвиги мэргэнов и баторов. Это бо­гатырские сказки о Гэсэре, Алтан Шагае, Харасгай Мэргэне и других героях. Возникновение и формирование таких сказок в определенной мере связано с уга­санием улигеров, их жанровой трансформацией. Происходил процесс постепен­ного перехода части улигерных сюжетов в сказочный жанр. Е.В. Баранникова считает, что богатырские повествования — издавна существующая традиционная разновидность бурятских сказок. У них во многом общий с улигерами арсенал ху­дожественно-изобразительных приемов и мотивов. Прежде всего это устойчи­вые эпические формулы, например зачины, указывающие на отдаленность вре­мени, о котором повествуется в произведении. В некоторых вариантах бурятских сказок говорится, что в те давние времена «Земля была теплая… молочное море с лужицу было, а гора Сумбэр с кочку была, дерево на опушке маленьким было, могучий гуран козленком был» (Газарай гэдхэн… hɵн далайн шалбааг байхада, hɵмбɵр уулын болдог байхада, захын модоной загзар байхада, загал улаан гура-най инзаган байхын сагта hан ха) (Бурятские народные сказки… 1973. С. 409).

Подобно баторам и мэргэнам, в улигерах сказочным героям коня даруют не­бесные силы. Народная фантазия наделила сказочного коня волшебными крыльями, которые способны поднять его в воздух «ниже облачного неба, выше верхушек деревьев».

Однако сюжетный состав волшебных сказок претерпевал изменения. Бурят­ские сказки в силу тесной исторической взаимосвязи с другими сибирскими на­родами, а также с русским народом испытали влияние их сказочных традиций.

В бурятской сказке о Хулмадай Мэргэне центральным мотивом является де­журство сыновей у тела умершего отца. Этот мотив представлен в русских сказ­ках типа «Сивка-Бурка». В отличие от русских сказок, где согласно исконно на­родному обычаю, тело отца трех братьев погребено в земле, в бурятских сказ­ках нет могилы и погребальных сооружений. И три сына по воле отца должны караулить не его тело, как в бурятских сказках, а могилу. В бурятских волшеб­ных сказках в подобных эпизодах отразились свои древние обычаи народа: заби­вают коня, переламывают лук и стрелы, принадлежащие умершему, чтобы по­ложить в могилу вместе с их владельцем.

Наряду с чертами, присущими сказкам и других народов, бурятские волшеб­ные сказки имеют свои особенности. Так, из традиционных формул — инициаль­ных, медиальных и финальных — в них представлены только первые две. Фи­нальные формулы в том значении, в каком они употребляются в сказках других народов, у бурят не встречаются. Конец сказки обычно звучит лаконично: «…За­жил счастливо» (…ян бун жаргаба) (Памятники фольклора… 1993. С. 116.); «За­жили они, говорят, спокойной счастливой жизнью» (Амар жаргалаа оложо байhан hyyhau юм hэн гэлсэгшэ) (Памятники фольклора… 1993. С. 106).

Зато инициальные и медиальные формулы отмечены разнообразием и кра­сочностью. Начальные обычно указывают на отдаленность времени действия сказки, рисуя картину «возникновения» земли и ландшафта.

В бурятских волшебных сказках широко используются такие оригинальные жанры фольклора, как благопожелания, пословицы, поговорки, загадки.

Мотивировка выезда героя на поиск невесты обычно передается разверну­той формулой: «Из одной головешки костер не разгорится, из одного человека семьи не будет» (Ганса сусал гал болодоггуй, ганса хун хун болодоггуй) (Памят­ники фольклора… 1993. С. 224.). Сказочно быстрое взросление и мужание героя передается обычно такими словами: «…к утру в шкуре барана не вмещаются, че­рез сутки в шкуре овцы не вмещаются» (…эртээр бэри эрьеын арhанда багтахаяа болино, хоног бэри хонни арканда багтахаяа болино) (Памятники фольк­лора… 1993. С. 142).

Перед единоборством соперники обговаривают условия борьбы, которые представлены в бурятских сказках в виде стабильных фраз: «Силой больших пальцев померяемся или остриями стрел?» (Эрхэйн эршээр болохомнай гу, али hомоной хурсаар болохомнай гу?) (Памятники фольклора… 1993. С. 214). Отец невесты зачастую спрашивает у жениха: «Чей будешь сын? Куда путь дер­жишь?» (Хэнэй хубуун гээшэбши? Хаа хурхэеэ ябанаш?), на что тот отвечает ус­тойчивым иносказанием: «Сам я ехал дорогой жениха, кушак мой — дорогой сва­та» (Бэемни хургэни мурɵɵр, бэhэмни худайн мурɵɵр ябана) (Памятники фольк­лора… 1993. С. 172). Здесь имеется в виду традиционный свадебный обычай бу­рят, по которому родители жениха и невесты при сватовстве обменивались поя­сами (кушаками). Финальная формула, выражающая намек на вознаграждение сказочнику, в бурятской сказке практически не встречается. Она является завер­шением сказочного сюжета.

В целом, основой поэтики традиционных формул волшебной сказки являет­ся свойственная бурятскому стихосложению аллитерация и четко выраженный, ритмически организованный характер. Своеобразию сказочной речи способст­вуют и малые фольклорные жанры: пословицы, поговорки, загадки, которые выполняют определенные функции. Таким образом, художественное совершен­ство и устойчивость формул позволяют одаренных сказочников свободно пере­носить их из одной сказки в другую. Волшебные сказки, как и весь классический фольклор, переживают естественный, необратимый процесс угасания. Тем при­мечательнее, что в наши дни еще встречаются талантливые знатоки и исполни­тели сказок.

Ко второй группе большого сказочного фонда относятся сказки о живот­ных, в которых «животное является основным объектом или субъектом повест­вования» (Пропп. 1984. С. 301). В этой разновидности сказок основными дейст­вующими персонажами выступают звери, птицы, домашние животные. Однако во многих сюжетах вместе с животными действуют и люди. Но животные игра­ют в этих сюжетах наиболее активную роль, и повествование ведется в основ­ном с их позиций.

По определяющему смыслу повествования, стержневой мотивации и функ­циональной направленности сказки о животных условно можно разделить на этиологические и аллегорические.

Этиологические сказки, объясняющие происхождение зверей или птиц, особенности отдельных их черт, органически связаны с мифами, к которым генетически восходят многие сказки. Они древнее аллегорических сказок, ко­торые возникли, на наш взгляд, на более позднем этапе развития человече­ского общества.

В силу живого бытования фольклора до нас дошли многие архаические сю­жеты и мотивы, характеризующие отношение наших далеких предков к миру тайги, интерес к которому был вызван прежде всего главным видом их деятель­ности — охотой. Поэтому абсолютное большинство этиологических сказок объ­ясняет происхождение диких животных и птиц. В сказках этой группы в своеоб­разной художественно-поэтической форме дается объяснение, почему у зайца «разорванные» губы, отчего у ласточки раздвоенный хвост, почему комар и пче­ла жужжат и т.д.

В мифологических сюжетах и этиологических сказках тюрко-монгольских народов немало совпадений в объяснении происхождения тех или иных зверей и птиц, некоторых их особенностей. Например, в архаическом эпосе алтайцев, бурят, тувинцев, калмыков, хакасов сходны в своей основе мотивы, связывающие происхождение медведя с человеком. Мотив превращения че­ловека в животное или, наоборот, животного в человека, связанный с верой древних людей в оборотничество, становится определяющим в некоторых этиологических сказках.

Происхождение сказочных персонажей нередко связывается с мотивом сов­местной жизни человека и медведя, причем герои, рожденные от такого «бра­ка», обладают огромной, сверхъестественной фантастической силой, что позво­ляет им вступать в единоборство с очень сильными противниками и побеждать их. В таких сказочных сюжетах, по-видимому, находят выражение тотемистиче­ские представления.

В произведениях архаической эпики народов Сибири благородную миссию (похищение огня у хранящих его духов) выполняет ласточка. Она, согласно бу­рятским сказкам, выкрала огонь у творца-бурхана . «Увидел бурхан ласточку и выстрелил ей вслед. Стрела насквозь пробила ей хвост. Ласточка принесла лю­дям огонь, свила себе гнездо около дымохода в юрте человека. С тех пор ласточ­ки живут вместе с людьми», — говорится в бурятской сказке (Бурятские народ­ные сказки… 1976. С. 387).

Идентичны хакасско-бурятские мифы и сказки о ласточке — спасительнице человека. Пчеле (в некоторых вариантах комару, оводу), 12-головый змей Гаруди (Айна — хак.) велит узнать, чья кровь слаще. Она попробовала, и ей понрави­лась человеческая кровь. Она спешит сообщить об этом своим повелителям. Но ласточка, чтобы спасти человека, по пути вырывает язык пчеле (комару, оводу), чтобы та не смогла сказать, чья кровь слаще. С тех пор пчела (комар, овод) ли­шилась дара речи и стала жужжать.

Этиологические мотивы во многих сказках переплетаются с аллегорически­ми. К примеру, перекликаются сказки, объясняющие, почему у некоторых птиц нет ноздрей: «Мудрый филин» (тув.), «Буксэргэнэ» (бурят.), «Почему у совы нет ноздрей» (калм.). В них наряду со сходными этиологическими моментами совпа­дают эпизоды, когда мудрые птицы своей находчивостью и остроумными отве­тами приводят в замешательство птичьего хана и спасают своих сородичей.

Образы животных персонажей героического и сказочного эпоса многослой­ны. Для животных — тотемов в историческом аспекте характерен постепенный переход от родоначальников, покровителей, помощников человека к сказочным образам любимых зверей и птиц.

Нередко почитаемые животные в преломлении художественной специфики сказок переходят в свою противоположность. Например, медведь, окруженный ранее ореолом почитания в мифологических, сказочных сюжетах, нередко ока­зывается в роли, явно не соответствующей его прежнему положению в звериной иерархии. Его, как и волка, жестоко обманывают другие животные. В сказках о животных немало эпизодов, в которых медведь, представленный «тугодумом», а волк — «дурнем», попадают в несуразные ситуации. Например, в сказке «Лиса, обманувшая смерть» (Памятники фольклора… 2000. С. 32) медведь с волком ста­новятся жертвами своей же глупости и ограниченности. Лиса хитростью и обма­ном доводит их до гибели.

Медведь и волк — комические персонажи сказок более позднего периода, имеющих аллегорическое звучание, где они становятся воплощением ограни­ченности и тупости.

Наиболее активными персонажами сказок о животных являются медведь, волк и лиса. По основным действующим лицам публикуемые бурятские сказки о животных можно условно разделить на следующие группы: 1) о диких живот­ных; 2) о диких и домашних животных; 3) о зверях, птицах и насекомых; 4) о лю­дях и животных.

Особую группу в богатом сказочном наследии составляют контаминированные сказки, где контаминация сюжетов является одной из характерных черт со­временного бытования сказок всех разновидностей — волшебных, бытовых и о животных. В контаминированных сказочных повествованиях значительное мес­то занимают сюжеты, мотивы, персонажи сказок о животных. Так, например, сюжет сказки о поющем волке встречается у бурят чаще в контаминации с сю­жетом бытовой сказки о ловком старике Табхалайхане, что является одной из особенностей его современного бытования. Волк пением выманивает у старика быка, корову, сына, дочь. Это завязка, начало второй части контаминированного повествования — новеллистического сюжета о старике Табхалайхане, кото­рый путем обмана и различных уловок разбогател и взял себе двух жен.

В варианте этой же сказки под названием «Арнай» (Бурятские народные сказки… 1981. С. 240) нет мотива о поющем волке. Здесь завязкой служит встре­ча главного героя сказки, по имени Арнай, с разными людьми, которые спраши­вают его имя. Арнай, забывший свое имя, говорит встречному, что, если он на­зывает его имя , то отдаст за это свои золотые сани, затем коня, золотую дугу, золотую шапку. Оставшись ни с чем, герой отправляется в путь, с чего и начи­наются его приключения.

Другая контаминированная сказка «Баян Бадма» (Памятники фольклора… 2000. № 28. С. 102) состоит из трех частей, каждая из которых представляет со­бой самостоятельный сюжет. В первой из них главную роль играет представи­тельница животного мира лиса-сваха, которая обманом и хитростью женит ге­роя на ханской дочери. Во второй части разговор птиц — сороки и вороны — ста­новится завязкой повествования. Третья часть включает в себя сюжет о глупом муже и умной жене.

Следует отметить, что иногда один и тот же мотив прослеживается в разных видах современных бурятских сказок. Однако разработка сюжетов, реализую­щих идентичные мотивы, определяется художественно-поэтической специфи­кой каждой из этих разновидностей. Например, мотив добывания волшебного камня присутствует не только в сказке о животных «Мышь, лев и человек» (Па­мятники фольклора… 2000. № 13. С. 68), но и в волшебной сказке «Бедный Боролзой» (ХВРК ИМБиТ СО РАН, Инв. № 3438). В обеих сказках действуют пер­сонажи из животного мира и человек. Если в первой сказке «Мышь, лев и чело­век» животные активны с самого начала повествования, то во второй — повест­вование ведется с позиции главного героя — парня Боролзоя, который в начале спасает медведя, лису, кошку и мышку. Благодарные животные в свою очередь оказывают услугу — добывают волшебный камень. Однако функция волшебно­го камня предыдущей сказки несколько иная, чем в сказке «Бедный Боролзой».

Добывание его в сказке «Мышь, лев и человек» — одно из средств проверки их дружбы, которая не выдерживает испытания.

В богатом арсенале бурятских сказок немало примеров, свидетельствующих о взаимовлиянии и взаимопроникновении сказочных мотивов, сюжетов, о раз­ных пересечениях персонажей и их функций.

В сказках о животных используются отдельные художественно-поэтические приемы, характерные для других разновидностей сказок. К примеру, поединок героев волшебных, а иногда и бытовых сказок начинается с выбора испытаний: «Силой плеч или силой пальцев померяемся?» (Ээмын хусээр болохомнай гу али эрхэйн хусээр болохомнай гу?).

В волшебных и бытовых сказках, когда герою дают задание, персонажи не­редко прибегают к устойчивому выражению, начинающемуся со слов: «Если ты настоящий мужчина…» (hайн эрэ haa) (Памятники фольклора… 2000. № 16. С. 78).

В сказке «Глупый волк» есть выражение, которое часто употребляется в улигерных и сказочных повествованиях при описании многочисленного скота героя: «Идущие впереди чистую воду пьют, сзади идущие грязь слизывают» (…Урда ябаhан адууниинь уhапай тунгалайе уунад, хожом ябаhан адууниинь шабар шабха долёонод) (Памятники фольклора… 2000. С. 78).

Обращение к конкретным текстам разных видов сказок выявляет как об­щие черты в их художественно-поэтической системе, так и своеобразные, отли­чительные.

Сюжетная структура сказок о животных по сравнению с бытовыми и осо­бенно волшебными отличается несомненной простотой. Сказки этой группы строятся в основном на неоднократных повторах. Развитие действия в сказоч­ных сюжетах начинается обычно со встречи животных друг с другом или с че­ловеком. Например, в сказке «Лиса, обманувшая смерть» героиня — лиса встре­чается с зайцем, затем с волком и медведем, которые впоследствии становятся жертвами ее коварства.

В построении сюжета отдельных сказок о животных, в развитии действия ре­шающую роль играют диалоги. К примеру, в сказке «Смерть лисицы» (Памятни­ки фольклора… 2000. № 3. С. 44) диалоги составляют значительную часть текста.

Большинство сказок о животных начинается так же, как бытовые и волшеб­ные. Например: «Давным-давно жила одна лисица с двумя козлятами» (Урайнай урайнай унэгэн эзы хоёр эшэгэтэеэ байгаа) (Памятники фольклора… 2000. С. 42); «Давным-давно жил резвый козленок…» (Урай урай тангагархан эшэгэн ябана hэн ха…) (Памятники фольклора… 2000. С. 62).

Наряду с таким лаконичным началом в сказках о животных, также как в бо­гатырских сказках, встречается и более сложный зачин: «Давным-давно по под­ножию южной горы, по окраинам северной горы, по корням лесных деревьев, меж ветвей и таежной листвы бродила одна лисица» (Урай урай хада урда хадын хормойдо, хойто хадын хамарта, ойн модони орбондо, тайга модони таhалал-да нэгэ унэгэн ябаа ха) (Памятники фольклора… 2000. С. 32).

В этиологических сказках фразы, заключающие объяснение отдельных осо­бенностей тех или иных представителей животного мира, нередко становятся концовкой сказки и они идентичны по своему строению: «С тех пор у зайцев «ра­зорванные» губы» или «С тех пор у ласточки раздвоенный хвост» (Памятники фольклора… 2000. С. 93).

В некоторых сказках о животных заключительная фраза завершается свое­образной характеристикой, раскрывающей, к примеру, натуру волка: «Теперь ни косточки, ни бедренные кости не буду глотать, не хочу еще умирать, — сказал волк… и стал грызть ту же бедренную кость» (Датин яhашье, сэмгэшье урэбтихэбэйб, уигɵɵ ухэхэ дурамни убэй, — гээд тэрэ сэмгэеэ шоно хэрэжэ ороhыма ха) (Памятники фольклора… 2000. С. 60).

Одной из характерных особенностей разговорного бурятского языка явля­ется активное употребление парных слов, что находит выражение и в текстах сказок о животных. Например: «Если съесть с водой-снегом, говоря, не почув­ствовать вкуса-смака, сказал жеребенок волку» (Уhа саhатайгаар холижо эдихэдэ амта шэмтэгуй байдаг гэлсэгжэ); «Птицы-пернатые не стали освобождать из сетей жадного-ненасытного паука» (Шубуу шонхорнууд хумхай харуу абаахайе гульмэ сооhонъ абаабэй) (Памятники фольклора… 2000. С. 78, 88).

В общем бурятском сказочном фонде по количеству сюжетов доминирую­щее место занимают бытовые или новеллистические сказки. Исследователь бу­рятских бытовых сказок Б.-Х. Цыбикова отмечает, что «Бурятскую бытовую сказку от других сказочных разновидностей (сказок о животных и волшебных) отличает определенный тематический диапазон изображения действительности, выражающийся в ее сюжетном составе: система образов и персонажей, специфи­ческий набор художественно-изобразительных средств» (Цыбикова. 1993. С. 12).

Композиция бурятских бытовых сказок представляет собой определенную последовательность в строении сюжета. В этом отношении бытовые сказки не­сколько отличаются от волшебных своей лаконичностью, краткостью, динамиз­мом развития действия. В экспозиции и завязке сказочного сюжета наглядно проявляется бытовой колорит, создаваемый введением специфических для дан­ного народа национальных черт и особенностей. Время в сказочных повествова­ниях мыслится неопределенное — давнее. В отличие от улигера, бытовая сказка оперирует в основном кратким обозначением: было давно.

Бурятские сказки с бытовым содержанием отличаются глубиной идейной и философской мысли, заключенной в них. Темой, материалом бытовых сюжетов являются ситуации из повседневного быта людей, их взаимоотношения в раз­личных проявлениях.

По сравнению со сказками о животных и волшебными бурятские бытовые сказки являются более поздними по происхождению. Формирование этих ска­зок, как самостоятельного жанра связано с периодом классового расслоения об­щества. Именно это и обусловило отличительные особенности бытовых ска­зок — острое социальное содержание, ярко выраженная сатирическая направ­ленность, тесная связь с жизненными реалиями. Каков бы ни был сказочный сю­жет, его персонажи живут и действуют, борются и побеждают во вполне реаль­ных жизненных ситуациях.

В составе бытовых сказок можно выделить отдельные тематические груп­пы: сказки, направленные против злых ханов, нойонов, тайшей, богачей, лам. Однако такая группировка условная, в связи с тем, что часто в одной и той же сказке одновременно присутствуют ханы, нойоны, богачи, ламы. В сатириче­ских сказках они показаны как враждебные представители правящих классов. Им противостоят герои из неимущих слоев народа.

Бурятские бытовые сказки по основным персонажам, с учетом конкретных мотивов, сюжетов, их вариантов условно подразделяются на ряд сюжетно-тематических групп. Можно выделить следующие типы сюжетов: о мудрецах (56 ва­риантов), представляющие обширный сюжетный комплекс, состоящий из не­скольких подтипов — а) о трех умных братьях (11 вариантов), б) мудром старике, находчивом, умном мальчике (17 вариантов), в) мудрой девушке (21 вариант); о проделках хитрецов (40 вариантов); ловком воре (25 вариантов); глупцах (26 ва­риантов); рассказчиках небылиц — «70 небылиц» (20 вариантов); сказки-миниа­тюры; промежуточные сюжеты.

Одной из жанровых особенностей бытовых сказок является своеобразие ис­пользования в них мотивов волшебства и фантастики, выполняющих в бытовых сказках иную функцию, чем в волшебных. Если природа волшебных сказок це­ликом связана с чудесами, фантастическими действиями героев, то в бытовых сказках чудеса и волшебство практически используются в качестве приема для обмана глупых и жадных сыновей богачей, незадачливых шаманов и других со­циальных противников героя.

Вместе с тем наряду с реальными образами людей в бытовых сказках при­сутствуют символические образы Счастья и Несчастья (Памятники фолькло­ра… 2000. С. 256), используются магические слова и выражения, например, няалд-няалд (от глагола — няахя-«приклеивать»), бор-бор, с помощью которых бедняк в сказке наказывает своего обидчика — богатого хозяина вместе с его слугами. В конечном итоге бедняк добивается жизненного благополучия.

Одним из наиболее часто используемых в бытовых сказках художествен­ных приемов является диалог, в ходе которого убедительно раскрываются не­дюжинные ум и находчивость положительных героев. Основой сюжета явля­ются состязание в мудрости, словесный турнир персонажей. Здесь определяю­щее значение придается не поступкам героев, а показу умения дать достойный ответ, заключающий мудрость, красноречие, острословие. Например, в сюже­те сказки «Умный кучер» (Памятники фольклора… 2000. С. 162) диалог персо­нажей построен на одних пословицах. Самобытные сказки бурят, построенные исключительно на игре слов, выявляющие лаконичность, меткость языка по­ложительного персонажа, не имеют аналогов в сказочных вариантах других этносов. Язык сказок, выразительный и емкий, красочно и точно передает стремительность и ловкость героев, с какими они действуют в сложных и без­выходных ситуациях.

Изобретательность и находчивость героев — представителей народа не зна­ют предела. Кажется, для них нет ничего невозможного. Самые трудные задачи они решают хитроумно и ловко, а на все замысловатые вопросы своих против­ников — ханов, богачей и их приближенных — дают неопровержимые ответы, ставя их этим в не только смешное, но и глупое положение.

Следует отметить такую особенность бурятских бытовых сказок: в самих их названиях определяется классовая принадлежность основных персонажей: «Ба­трак», «Бедняк», «Тайша и бедняк», «Крестьянин Тархас». В сказке «Молчун» на классовую принадлежность указывают уже первые ее фразы: «Жили очень бед­ные муж и жена. Скота у них не было, охотились на ласок — этим и кормились» (Узэлэй угытэй, мал гэжэ угы, охотноо алажа эдеэд лэ ябадаг нэгэ убгэ hамган хоёр байгаа) (Памятники фольклора… 2000. С. 258). А в другой сказке говорит­ся так о бедственном положении героя: «Не было у него ни собаки, которая бы лаяла, ни скота, который бы по земле бродил» (Ган гэхэ нохой убэй, газар гэшхэхэ адуу убэй) (Памятники фольклора… 2000. С. 196). Эта фраза является тра­диционной эпической формулой, которая часто используется в сказках с разно­образными сюжетами, она всегда выполняет одну и ту же функцию, определяя социальное положение сказочных персонажей.

В составе бытовых имеются сказки, обличающие людские пороки: жад­ность, лень, глупость, болтливость и другие. Сходство реальных исторических условий, территориальная общность бурят с русским населением Сибири и их близкие контакты, общая идейная направленность антипоповских и антилам-ских сказок обусловили наличие в репертуаре бурятских бытовых сказок тек­стов, близких по содержанию к широко известной русской сказке «Беспечаль­ный монастырь».

Популярными и любимыми героями бытовых сказок являются Будамшу, Балан Сэнгэ, Балдан Сэнгэ. Главный герой сказки «Будамшуу Даа» представлен веселым и озорным, ловким и находчивым пареньком. Будамшу удается ловко и остроумно выставить святейшего Богдо ламу на посмешище перед простым на­родом: он сумел заставить Богдо ламу не только лаять по-собачьи, но и съесть вместо лекарства помет. В сказке намеренно создаются самые сложные и запу­танные ситуации, для того чтобы показать, какие неожиданные и остроумные решения придумывает Будамшу и как ловко он одерживает победу над своими противниками.

Особо следует выделить в бытовых сказках женские образы. Это широко известные Золотые Ножницы — Алтан Хайша, Золотой Наперсток — Алтан Хурабша, мудрая Уен из сказки «Старик Уенэхэн и его мудрая дочь Уен», Шурэл-дэхэн из сказки «Девушка Шурэлдэхэн», красавица Гунжэ Ногон из сказки «Уран Тангарик» (Памятники фольклора… 2000. С. 96, 128, 198) и др. Воспевая достоинства героинь, в сказках отмечаются и такие их качества, как деятель­ность и активность. Например, девушка Шурэлдэхэн выступает первооткрывательницей злаковых культур и снабжает бедняка зернами риса и проса. И таких сюжетов достаточно много.

В сюжетной системе бытовых сказок бурят в контексте со сказками других народов имеются оригинальные, специфически национальные сюжеты, не име­ющие аналогичных вариантов в международном сказочном фонде. «В бурят­ском материале «международные» сказочные сюжеты приобретают специфиче­скую, национальную интерпретацию, обусловленную своеобразием историче­ской жизни бурятского народа, его быта, нравов, художественных традиций» (Цыбикова. 1993. С. 99).

Ценность бурятских народных сказок непреходяща. И заключена она в том, что они выражают идеалы мирной жизни, взаимопонимания между людьми, их единство в борьбе со злом и несправедливостью, глубокую веру в победу добра.

Урок по сказке Салтыкова-Щедрина
«Премудрый пескарь»

Ход урока

1. Мотивация.

 Сегодняшний урок
мы посвятим вопросу, над которым бьется человечество с тех пор, как выделило
себя из животного мира и человек стал осознавать себя существом социальным.
Вопрос таков: В
чем смысл жизни? И поможет нам задуматься, а кому-то и ответить на него сказка Салтыкова-Щедрина
«Премудрый пескарь».

 — Скажите,
пожалуйста, чего вы боитесь в жизни? (ответы учащихся). К этому вопросу мы с
вами вернемся в конце урока.

2. Литературный комментарий.                                                 
( Индивид. сообщ. о сказка С – Щ)

4. Работа над текстом.

Работа над литературными терминами.  ( Худ.
термины  — ЗАПИСАТЬ в тетр.)

Прежде, чем мы
приступим к анализу сказки “Премудрый пискарь”, рассмотрим необходимые термины:
сарказм, ирония, гротеск, гипербола.

САРКАЗМ – едкая язвительная насмешка, с откровенно обличительным, сатирическим
смыслом. Сарказм – разновидность иронии. «Жил-дрожал и умирал-дрожал» (ключевая повторяющаяся деталь – сарказм).
ИРОНИЯ – отрицательная оценка предмета или явления через его осмеяние.
Комический эффект достигается тем, что истинный смысл события замаскирован.

( «какая сласть
щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще премудрого?»)

ГРОТЕСК –
изображение действительности в преувеличенном, уродливо-комическом виде,
переплетение реального и фантастического.
ГИПЕРБОЛА – намеренное преувеличение.

 — На каком
художественном приеме построена вся сказка? Докажите.

 (Вся сказка
построена на ИНОСКАЗАНИИ). История пескаря – иносказание (аллегория);

Словарная работа

Пескарь
– маленькая речная рыбка из семейства карповых.

Пискарь
(устар. назв.) – от сл. «писк».

Пескарь
(совр.) – от сл. «песок».

Мутовка
– палочка для размешивания теста.

Аридовы
веки – долгие века, чрезвычайное долголетие.

Иареда
– библейский персонаж, прожил 962 года (как утверждается в Библии).

Хайло
(просторечн.)

Жизнью
жуировать – наслаждаться.

Остолоп
– глупец.

Аредовы
веки — это крылатое выражение имеет библейское происхождение. В Библии
упоминается Иаред (Бытие, 5:20), который прожил 962 года.

Жуировать,
-рую, -руешь. Развлекаясь, ища удовольствий, вести праздную жизнь.

Bерша,
-и, ж. Плетёная рыболовная снасть конической формы.

Моцион,
-а,м. (книжн.). Прогулка, ходьба для отдыха, лечения.

Снеток,
-тка, м. Небольшая озёрная рыбка семейства корюшковых.

Обыватель
— 1. Постоянный житель какой-либо местности (устаревшее).

2.
Человек, лишенный общественного кругозора, с косными, мещанскими взглядами.

Премудрый
– 1. Преисполненный глубокой мудрости. 2. перен. Очень сложный, замысловатый.

Конформист
– 1.истор. приверженец конформизма. 2. перен., неодобр. тот, кто пассивно
принимает существующий порядок, соглашается с господствующим мнением и т. п.;
приспособленец.

Композиция
сказки «Премудрый пескарь».

 -Как построена
сказка? Проследите основные элементы развития сюжета: экспозиция, завязка,
развитие действия, кульминация, развязка.

Композиция (от лат. Compositio – составление, соединение, связь) – построение,
расположение и взаимосвязь всех частей, образов, эпизодов, сцен произведения.

Сюжет – система событий в худож-ом пр-ии, раскрывающая характеры действующих
лиц и отношение писателя к изображаемым жизненным явлениям.

 Элементы
сюжета: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.

  Экспозиция
в «Премудром пескаре»: рассказ о пескаре, об его отце. О том, как тяжело
приходится жить рыбе в реке…Завещание отца.

  Завязка:
«на ус себе намотал…»

  Развитие
действия: «жил-дрожал…»

  Кульминация:
«стал раскидывать умом…этак весь пискарий род переведется».

  Развязка:
«пискарь исчез».

— какие враги у
пескаря в реке?

— Какую роль в его
жизни сыграли поучения отца? (обращение к словарной работе) Ваше отношение к
этому. В каких классических произведениях встречались заветы отцов своим детям?
Есть ли в них что-нибудь общее?

Работа над заглавием и идеей произведения.
— Как вы понимаете заглавие произведения? В чем смысл заглавия сказки, значение
эпитета «премудрый».

— Подберите
синонимы к этому слову. (Умный, мудрый, башковитый, толковый)

(Пескарь считал
себя премудрым. Но кому смог передать свою «мудрость» герой? Вот поэтому автор
– то и назвал пескаря «премудрым». Но за этим заголовком скрыта ирония,
выявляющего никчемность и бесполезность обывателя, дрожащего за свою жизнь.)

 — Как автор
изображает пескаря? В какие моменты (найдите в тексте) и с какой целью
(объясните) “рыбье” в пескаре становится “человечьим”? (описание пескаря)

—
зачем автор смешивает сказочное и реальное? Приведите примеры.

 (Подчеркивая
связь сказки с реальной действительностью, Щедрин и здесь соединяет элементы
фольклорной речи с современными понятиями. Автор употребляет обычный зачин
(“Жил-был пескарь”), традиционные обороты (“ни в сказке сказать, ни пером
описать”, “стал жить да поживать”), народные выражения (“думу думает”, “ума
палата”, “откуда ни возмись”), просторечия (“распостылая”, “погублять”). И на
этом фоне неожиданно звучат слова: “жизнью жуировать”, “будет моцион делать”,
“отрекомендуется”, “жизненный процесс завершает” и др О пескаре автор говорит
как о рыбе, да вдруг и “проговорится”: “Был он пескарь просвещенный,
умеренно-либеральный…” Пескарь, как и следует мелкой рыбешке, боится щуки,
рака, уды, боится попасть в уху, мечтает полакомиться комаром или мухой, живет
“то в иле, то под водяным лопухом, то в осоке” Рыба как рыба. И вдруг узнаем,
что он “жалованья не получает и прислуги не держит, в карты не играет, вина не
пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется…”)

  — К какой формуле
сводится вся жизнь пескаря? (Жил- дрожал, и умирал – дрожал)

-А что,
действительно, было отрицательным в жизни героя?

(Отрицательным было
для пескаря постоянное чувство страха, трусливая «мудрость», бесполезность
жизни)

-Давайте выясним,
действительно ли пескарю нечем было  похвастаться?

(Конечно, есть чем
похвастаться пескарю: он долгожитель, ведущий здоровый образ жизни, имел свой
дом, вел дневник в назидание потомкам).

-Какие риторические
вопросы задает себе пескарь перед смертью? Зачем они введены в текст
произведения?

(“Какие были у него
радости? Кого он утешил? Кого кому добрый совет подал? Кому доброе слово
сказал? Кого приютил, обогрел, защитил?” На все эти вопросы звучит один ответ –
никого, никому, никаких. Вопросы введены в сказку для читателя, для того, чтобы
он задал их себе и задумался о смысле своей жизни.)

 — Какая жизненная
программа раскрывается в вопросах, возникающих в уме умирающего пескаря?
(“Какие были у него радости? кого он утешил? кому добрый совет подал? кому
доброе слово сказал? кого приютил, обогрел, защитил? кто слышал о нем? кто об
его существовании вспомнит”.)

Папенька научил его
«мудрости жизни»: ни во что не вмешиваться, беречь себя. Теперь сидит всю жизнь
в своей норе и дрожит, как бы не угодить в уху или не оказаться в пасти щуки.
Очень многие люди тогда (да и теперь!) трясутся за свою шкуру, боятся лишнее
слово сказать. Казалось бы, зла от них никакого: какое зло может причинить
человек, который из своей норы редко нос показывает? И все-таки есть от них
зло, и немалое. Только благодаря тому, что сотни, тысячи таких пескариков сидят
по норкам, в мире творится столько несправедливости, что подумать об этом
действительно страшно. Те, кто может в силу недостаточности инстинкта
самосохранения высказаться против, вряд ли будут услышаны. Как их услышат, да и
кто станет слушать, если премудрых пескарей — большинство?

— Почему сатирик
прибегают к иносказанию и рисует не человека-обывателя, а рыбу, наделенную
обывательскими чертами? (словарная работа) Только ли здесь стремление обмануть
цензуру?

(Дело в том, что
образ мелкой, жалкой рыбешки, беспомощной и трусливой, как нельзя лучше
характеризует дрожащего обывателя. К тому же есть старая поговорка: “Молчит как
рыба”. Щедрин приписывает рыбе человеческие свойства и вместе с тем показывает,
что человеку присущи “рыбьи” черты. Смысл этой аллегории раскрывается в словах
автора: «Неправильно полагают те, кто думают, что лишь те пескари могут
считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норе и
дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пескари».
«олицетворение бескрылой и пошлой обывательщины».

Пескарь был
«умеренным и либеральным». С первых этих слов мы видим перед собой не то рыбу,
не то человека — одно слово: ни рыба, ни мясо. Когда хотят описать
невыразительное, бесстрастное, туповатое или самодовольное лицо, говорят:
рыбье.)

 — Как в
продолжение сказки меняется значение слова «Премудрый»? («остолоп», «дурак»,
«срамец»)

 — Какие черты в
пескаре вам наиболее неприятны?