Сказка манси два охотника

Описание

Галерея

Место проведения

Смотрите ещё

Занятия / кружки / секции

Лешие

$ У европейских и азиатских народов бытует поверье о разных мифических существах, водящихся в лесах, — “леших”, как они называются в славянской мифологии. Известно, что под “лешим” подразумевается какое-то мифическое существо, живущее в лесу, имеющее вид человека, но мохнатое (т.е. покрытое шерстью), гораздо более рослое и с$ильное, с мощными руками, со сверкающими глазами… Большую часть времени лешие проводят на деревьях; качаться и “дурачится” для них — самое любимое занятие. При п$риближении человека они хохочут, бьют в ладоши, а если увидят женщину, то норовят затащить ее к себе… Если мы попытаемся придать этим мифическим существам более конкретный образ, то нам не трудно будет придти к предположению, что в преданиях о леших сохранилось какое-то смутное воспоминание о больших антропологических обезьянах, с которыми человеку, может быть, приходилось вести некогда борьбу за свое существование.

$У чувашского лешего два главных названия. Одно — “арсури”, что значит “получеловек”, другое — “упате”, что означает “обезьяна”.

На вопрос о природе леших мы имеем три ответа. Первый, широко принятый современ$ной наукой, гласит: эти существа суть “ирреальные персонажи”, “мыслительные конструкты”, проще говоря, плод воображения суевер$ных людей. Вопрос о “связи” нечистой силы с обезьяной, как и много других законных вопросов, при этом просто обходят молчанием. Второй ответ дан Д.Н.Анучиным и В.А.Ендеровым, согласно которому в образах леших сохранилась память народа о реальных биологических объектах, о человекоподобных существах, с которыми сталкивались наши предки и которые вымерли в далеком прошлом. Третий ответ таков: лешие существуют наяву и в наше время. Профессор К.К.Платонов в книге “Психология религии”$ (1967г.) пишет: “Мне приходилось беседовать со старым забайкальским охотником, который говорил: “Не знаю, есть ли на свете обезьяны, может, их и выдумали, а вот лешего я своими глазами видел, и не один раз”. Опять рядом с лешим обезьяна, хоть и в противопоставлении. Ведь не сказал же охотник: “Не знаю, есть ли на свете жирафы и бегемоты…” Наяву он наверняка их не видел, как и обезьян. Но весьма вероятно, что он видел обезьян на картинке, и это напомнило ему того, кого он “своими глазами видел, и не один раз”.

В древнееврейском оригинале русским “лешим” соответств$ует слово “сэирим” (буквально “косматые”), — “имеется в виду род демона или сверхъестественного существа”, которое, согласно древнееврейскому фольклору, обитает в пусты$нных местах. Как же русские переводчики посмели назвать библейских “косматых”, обитающих в пустыне, русским словом “лешие”?

В старославянском тексте “Ветхого завета” древнееврейским “косматым” и русским “лешим” соответствует слово “бесы”, а в латинском тексте Библии и в текстах целого ряда западноевропейских языков для передачи того же понятия используется с$лово “сатиры”. Сатиры, они же “лесняки косматые” $- подобны людям, но “не суть человеки”.

Итак, у русских переводчиков Библии были столь же веские основания поместить леших в пустыню, как у латинских поместить там сатиров. Лешие, бесы, сатиры, фавны, дивы, насносы, кос$матые демоны горных перевалов — все это, в общем-то, одна компания. С одной стороны, это вроде бы злые духи и сверхъестественные существа, а с другой, они же — “особый род человека, которого ставили в середине между человеческим и звериным родом”, существа, которых Бог создал в спешке и не довел да кондиции человека.

В Вологде ходит легенда: крестьянский сын спросил отца: “Тятьк! Што это такое$ — дьявол, шут, черт, леший, домовой, окаянный? Какое различие между ними?” —$ “Различия почти меж ними нет никакого, а только названия разны”, ответил отец и поведал сыну легенду, которую я привожу здесь в ее вологодском варианте: Был на земле только Бог и дьявол. Бог сотворил человека, и дьявол попробовал сотворить, но сотворил не человека, а черта, и как он ни старался, ни тр$удился, все же не мог сотворить человека, все у него выходили черти. Бог увидел, что дьявол уже сотворил нескольких чертей, рассердился на него и велел Архангелу Гавриилу свергнуть сатану и все нечистую силу с неба. Гавриил свергнул. Кто упал в лес — стал леший, кто в воду — водяной, кто на дом — домовой. “Вот почему их зовут по-разному. А он$и все бесы одинаковы”.

О ВНЕШНЕМ ВИДЕ

Из фольклорных источников следует, что лешие ходят, бродят, бегают и скачут по земле на двух ногах. Даль приводит русское свидетельство: “Леший живет остроголовый, мохнатый”, “С остроголовым (чертом) не шути: перетянет”. “Остроголовость” демоно$в оставляют без объяснения и даже без вопроса. А счет лохматости говорится: чтобы жить в нашем климате, всякому примату нужна либо шуба, либо собственная лохматость. Звериный волосяной покров н$а теле — одно из основных отличий лешего и всей его родни от человека. Это свойство нечистой силы закреплено за ней в прозвище “волосатик” в применении к черту, лешему и водяному, в названии “волосатка”, “косматка”, “лохматка” в применении к червтовкам, лешачихам, русалкам. Абхазский “лесной человек” — абынуавы (он же абнаое) —$ “высокого роста, весь покрыт шерстью. На лице его шерсть образует подобие бороды. И даже уши заросли его, только ладони рук голые”. В коми-зырянском фольклоре лешего обычно называют “мохнатоухим”, а человека “голоухим”. Но не все тело демона покрыто волосами, кое-где “замечаются голые места”, а, значит, и цвет кожи в этих местах. О русских леших сообщается, что “на людей они похожи, только почернее будут”. Кое-г$де на Севере лесовика зовут просто “лесом”. “С виду лес похож на человека, только кровь у него темная, а не светлая, как у людей, потому его и зовут синеобразным”.

“В лесу ночной порою и дикий зверь, и лютый человек, и леший бродит…”. Фольклор настойчиво советует охотникам не ставить избушек и не ложиться спать на тропе, по которой ходит л$еший. Следы черта-лешего ни спутать, ни с каки$ми другими, в том числе и медвежьими. В русской сказке мужик не хотел пойти в лес нарубить дров, говоря жене: „У меня обуть-то печево». Жена посоветовала: „Да ужо обуй решота!» Мужик обул решета, взял топор и пошел в лес. В том месте проезжал на тройке поп, увидел следы и удивился: „Кто это пришоу? Черт не черт, леший не леший, медведь не медведь!»

На русском Севере отмечено выражение „леший ступал» о том, что плохо сделано: “Ну и наработано у тебя, девка, леший ступал”. Если случится кому заболеть, воротясь из лесу, то предполагается, что он, след лешего перешел”.$

Широкие стопы ногайской албасты упоминает Р..Х.Керейтов. Гондатти описывает театрализованное представление на медвежьем празднике манси, где выступают два охотника, “которые вдруг увидели след, похожий на человеческий, но только гораздо больше”. Охотники “испугались, побежали назад, но за ними раздался свист, топот, а затем вдруг на дорогу прямо п$ротив них появился мэнкв (леший), который загородил им путь”.

$На Талыше. Проводник К.А.Сатунина. Мирза, рассказав о своей встрече на охоте с биабан-гули, добавил, что он привел людей к месту встречи. “А там следы — вот какие: две четверти и четыре пальца! Все видели и все мерили. Вот — две четверти и четыре пальца (ики карыш, дерт бармак!), снова повторил рассказчик, откладывая означенную меру на пол)’”. На Памире “распространены рассказы о следах, оставленных якобы гульбиябаиом на влажном песке, глине или на свежевыпавшем снеге ”.$

Коль скоро бесы оставляют следы на земле, для нас не должно быть откровением и упоминание следа, оставляемого ими в “атмосфере”. Согласн$о А.З.Розенфельд. “От гульбиябана исходит резкий, нестерпимый запах, который ощущается на значительном расстоянии”.

Даль в «Толковом словаре» пишет: «Леший нем, но голосист». Это утверждение изумило поэта К.Бальмонта, и он$ прокомментировал его таким образом: «Что же касается этого изумрудного самодура лесов, любящего кружить прямолинейных людей, о нем существует народное слово, являющееся обворожительным и красноречивым противоречием: « Леший нем, но голосист». Один из характерных звуков, присущих лешему, — свист. Это своего рода позывной сигнал нечистой силы. Зеленин упоминает народную примету: «в лесу свистеть опасно: обидится леший». Другой автор приводит слова русской крестьянки: «В избе нельзя свистать и в лес$у нельзя свистать. Это леший свистит только». А теперь вернемся к упомянутой Далем немоте леших. Леший поет «голосом без слов». Грузинская ткашимапа (лесная царица), встретив в лесу мужчину, «объясняется с ним мимикой, без произнесения слов». Леший очокочи («громадное косматое человекоподобное суще$ство»), пересев у костра охотника, «рукой показал, что он голоден». В то же время очокочи может свести человека с ума «своей болтовней». Противоречие»? Ничуть: если можно петь без слов, то почему бы не «болтать без слов», т.е. произносить невнятные, нечленораздельные звуки, каковые и «сводят человека с ума».

Понятной становится запись Даля: «Шел, нашел,$ потерял (поговорка лешего издали; но сошедшись с человеком, он безсловен)». Издали доносящейся «болтовне» лешего можно придать любой смысл, а уж когда столкнешься с хозяином леса нос к носу, становится ясно, что языку он необучен. Чтобы устранить все сомнения Даль записал: «Всякая нежить бессловесна (домовой,$ леший, водяной и пр.)».

«Леший повторяет действия человека». Например, поведение «лешего» на медвежьем празднике у манси: «Охотник в лесу наткнулся на мэнква, стоящего совершенно неподвижно, так что он не знает, мэнкв ли это или пень; чтобы убедиться$, действительно ли это мэнкв, он говорит: «если это леший, то пусть он проделывает все то, что я сейчас сам буду». Стал подымать руку, ногу, поворачивать голову и т.д., но что только он ни делал, все немедленно повторялось, и он убедился, что это мэнкв. Бросился на колени, стал просить пощады и обещал принести в жертву ему двух оленей. В знак пощады и прощения за сомнение мэнкв повернул голову и с присвистом убежал».

Видимо, подражательная способность леших была столь хорошо известна актерам и зрителям этой сцены, что их ничуть не смущало то обстоятельство, что грозное лесное божество, чтобы быть узнанным охотником, повторяло,$ как обезьяна, все действия человека.

Методы ловли леших разные, в основном они убегают. Все на том же медвежьем празднике у манси в изложении Н.Л.Гондатти: „Двое охотников пошли н$а охоту за соболями в такие места, где бывали раньше и где соболей всегда бывало много, но в этот раз ходили долго, а зверей не видели; удивляются, отчего они перевелись, идут вперед: вдруг увидали след, похожий на человеческий, но только гораздо больше, испугались, побежали назад, но за ними раздался свист, топот, а затем вдруг на дорогу прямо против них появился мэнкв, который загородил им путь; делать было нечего, взял один из охотников ружье, зарядил его медной пулей$, которую каждый охотник носит на всякий случай, и выстрелил, целясь прямо в сердце. Выстрел даром не пропал — мэнкв упал мертвым”.

В русской сказке „Леший», из сборника А.Афанасьева, „смелый охотник», повстречав л$ешего, „нацелился р$ужьем — бац! и угодил ему в самое брюхо. Леший застонал, повалился было через колоду, да тотчас же привстал и потащился в чащу.

А вот как ловили татарского лешего „шурале»: „Жители одного починка, находившегося вблизи леса, много потерпев от нападений шурале на их лошадей, ухитрились поймать его. Они намазали спину самого хорошего коня смолой и пустили в табун. К вечеру видят, что на этом самом коне, сломя голову, скачет женщина (шурале). Конь, чуя на себе незнакомого и странного всадника, полным ходом прискакал прямо в починок. Сбежалась вся деревня посмотреть на это чудище. Шурале сидел на лошади лицом наз$ад и все ревел. На нем не было никакого платья, голова маленькая, волосы короткие, глаза большие, груди как у женщины, висели через плечо. На вопросы он не отвечал, а только ревел: былтыр кысгы (прошлый год прищемил)».

$ Вот рассказ, записанный тем же собирателем о лешем-ребенке (чинке) . сравниваемым с мальчиком лет девяти, которого обнаружил плачущим в лесу поздним вечером какой-то старик. Предполагая, что это сын соседа, затерявшийся в лесу, старик берет мальчика, „привязывает к себе» и везет домой. „Едва хозяин въехал во двор, псы так и залились. …$ Он отвязал найденыша$ и передал жене. А та, как взглянула на него при огне, горевшем посреди сакли, так и ахнула, узнав в нем „чинку», щетинистого и с красными маленькими глазками. (Красные глаза у чувашского арсури отмечает В.А.Ендеров). Старуха накинулась на старика и давай его бранить, зачем он привез лешего. Но делать было нечего и чинку пришлось оставить в доме. Ложась спать, чудовище привязали к лавке и продержали в таком положении всю ночь. Утром пришли рабочие и, увидев привязанного мальчика, подтвердили, что это чинка. Затем его рассматривали собравшиеся женщи$ны, которым он показывал жестами, как больно веревки режут его тело. Чинку отвязали, после чего женщины обратились к нему с вопросом, умеет ли он шить. В ответ на это чинка показывал им руками, как шьют. Жестикулируя, леший мычал. Наконец все присутствующие, оставив чинку в сакле на свободе, вышли на крыльцо; а тот невидимо для всех пробрался в сад и’ начал там что-то собирать на земле и есть. В это время раздается лай собак, и псы бросаются к тому месту, где находится$ чинка. Леший, спасаясь от собак, из сада проникает в другой двор, а оттуда в третий, и исчез”.

Но лешие еще и помогали людям. В Белоруссии „охвотники як “дуць на хвоту, дак лесовику молются”. В Архангельской губ$ернии „охотники бывает лисичю ловят, так чтобы он зверя посылал, входят в договор с лешим”. По поверьям забайкальских казаков „иногда леший помогает охотникам тем, что приносит им ночью белок; но белки, которых охотники не успеют ободрать до рассвета, оживают и убегают. За услуги леший от людей требует платы в виде угощения водкой”.

А что будет, если охотник не подавит лешему положенного угощения или как-то иначе обидит его? Ответ находим в сцен$е медвежьего праздника у манси: “Два охотника ловят сетями уток и гусей и очень удачно — каждый раз вытаскивают десятками; объясняют это себе тем обстоятельством, что один из них отлич$но подражает крику разных птиц. Вдруг является дочь мэнква и предлагает сразу им обоим себя в жены, говоря, что удачной охотой они обязаны ей, так как она загоняла птицу прямо в их сети. Они отказываются; та раздраженная уходит, а на прощание говорит, что они ее не забудут. Приступили после этого к охоте и, сколько ни старались, поймать ничего не могли: сидели еще семь дней, запасы уже истощились, пошли домой, н$адеясь там взять из спрятанного в амбаре; приходят, оказывается амбар сгорел; пошли опять на охоту, но по-прежнему безуспешно; поняли они тут, что бороться с дочерью мэнква им не под силу, стали ее призывать, но она уже не являлась, и они в страшных мучениях, в корчах погибают от голодной смерти”.

$ Бывают и такие люди, которые знаются с лесовиком, и лесовик отдает им скотину. Тот человек, значит, и говорить с ним может, и увидать его. Пойдет он на перекресток, засвищет — а он тут и придет. Скажет, можно ли$ отдать ее. Коли можно — завсегда отдаст». Отдать скотину является невозможным в том случае, когда она была „завещана», т.е. обещана лесному царю. Дело в том, что люди, знающиеся с лесовиками, при выгоне скота на пастбище, вступают в соглашение с ним. Лесовик обещает охранять скот от волков, медвед$ей и росомах, но за это получает в дар две или три штуки из стада. Такой союз с лесным духом считается величайшим грехом и слова, посредством которых заключается он, хранятся в глубокой тайне”.

Зная это, вряд ли мы можем считать впол$не надежным следующий преданный гласности способ установления контакта с лешим:

“Кто хочет сойтись с лешим, должен отправиться в лес, срубить тупицей сосну в обхват, но так, чтобы она при падении уронила две, хотя бы небольшие осины. На эти осины мужик встает, обратясь лицом к северу, и говорит: „Лесовик-великан, пришел к тебе раб (имя рек). С поклоном$: заведи с ним дружбу. Коли хоть, так топеря же иди, а не хоть. Как хоть”.

Есть в словаре Даля и еще одно выражение: “Леший подходит греться к кострам, но прячет рожу”.

Чуть подробней об этом сказано у С.В.Максимова: „Он иногда подходит к теплинам дроворубов погреться, хотя в этих случаях имеет обыкновение прятать свою рожу». Прячет, конечно, не от стыда за свою внешность, а, скорее всего от непривычного для него света и жара костра.$

Подходят иногда в холодные ночи погреться к кострам охотников и мордовские „богини леса». О чувашском лешем сообщается, что иной раз, когда дровосеки разложат в лесу огонь, „упете» приходит к ним погреться у костра. Но если горит в огне черемуха, то упете боится близк$о подходить, так как искры от черемухи могут спалить его шерсть «.

Таджикская аджина „зимой приходит погреться у очага; она присаживается к о$гню, а ночью прячется в золе».

Зная эту слабость демонов, люди иногда разыгрывают с ними злые шутки, пример чему приведен в былпчке „Про церковку», записанной в начале века в Белозерском уезде Новгородской губернии:

„Был у мужиков построен стан на пустоше. Поехали oнe$ и квартировали в нем. Повадилась к ним цертовка ходить в обед, когда оне лягут спать. Оне видят, что дело не ладно. С утра до обеда оставили целов$ека калить шширу. Пришли крестьяне на обед, выворотили эту плиту из огня, спахали с ней уголь и положили опеть на старое место. Легли отдыхать, а сами не спят и ожидают гостью. Церез несколько времени идет цертовка в стан с распуппиенным волосам, нагая и с ребенком — и садится на эту шширу. Обожгла всю ж… и изо стана вон. И заревела: …Ой. Ой. Ой! Ой. ой, ой!»,.. Тем цертовку и лишили ходить в стаи».

Добавлю от $себя, что „цертовка» эта была как раз ..полудницей», поскольку повадилась ходить к людям „в обед, когда оне лягут спать».

Обжегся угольком и таджикский гуль, подошедший однажды к костру охотника и ставший подражать действиям человека, ибо опыта обращения с горящими углями у гуля, очевидно, не было. Не по этой ли причине иные д$емоны нетерпимы к огню? В Мордовии записана быличка со слов человека, дед которого заплутался в лесу, сидел ночью у огня, вдруг явилась Вирь-ава, “дед от огня задом — и ушел в кусты”, а она “разметала огонь, забросила в сторону лукошко, но ему вреда не сделала”.

$Лешие способны одевать и носить, пусть и навыворот, одежду, полученную или похищенную ими у человека. Это уже нечто такое, что превосходит способности и наклонности, присущие животным. Соответственно мы должны различать, хотя бы$ теоретически, то, что делают “жильцы стихийные”, так сказать, стихийно, что в подражание человеку, а что вследствие обучения человеком. В карачаевских и брянских лесах лешего “видят с огромной рябиной в руках”. Согласно сообщению из Архангельской губернии, леший переходит дорогу “в образе высокорослого мужика $с огромною дубиною в руках”. “Тяжелыми дубинами” вооружены таджикские гули-явони. “лесные демоны, соответствующие нашим лешим”.

Также лешие ухаживают за своим волосяным покровом. В русской сказке еще упоминается и о том, что леший сидел на колоде. И когда его увидел охотник, был занят тем, что “$ковырял лапоть”. Мы незнаем, дошли ли лешие до “ковырянья лаптей” своим умом или с грехом пополам переняли этот навык у людей.

Согласно „Северным сказкам» Н.Е.Ончукова. пищей лесовику служит „заячья да беличья говядина». Не было недостатка в белках и у забайкальского лешего, который приносил их охотникам в обмен на угощение водкой”.

$Зайцев ловит грузинский чинка, „завлекая их своей игрой». Есть, однако, мнение, что пойманного зайца чинка „не ест, а только мучит”. Питается дичью и киргизской джесгернак. „но любит и человечье мясо, хотя нападает только на спящих людей, одиночек”. Гулю приписывают раскапывание могил и предание трупов.

Чувашский арсурн „питается мясом животных. Поймает, например, оленя и съест всю его гущу”. Грузинская очокочп просит храброго охотника Джвибу, убившего оленя, ..дать ей кусочек оленьего мяса». „В другой раз на охоте встретил Джвиба очокочи, только маленького роста. Они просили у него мяса, но он бросил$ в них пылающей головней, после чего очокочи удалились”.

Якутский чучуна „питается охотой на диких оленей. Ест он мясо оленей в сыром виде. … Говорят, он делает себе запасы (пищи), собирая мышей”. «.Лесная нежить” не прене$брегает сбором урожая диких ягод и фруктов. В.Солоухин рассказывает, что дикие яблони в его родной местности „зов$ут лешовками. предполагая, что леший, то есть тайный хозяин леса, выращивает эти яблони для себя. Почему народ так плохо думает о садоводческих, селекционных и, так сказать, мичуринских способностях лешего», автору не известно.

В XIX веке было записано поверье, что „лешие при наступлении зимы (на Ерофея, 4-го октября) проваливаются сквозь землю, исчезая на целую зиму, а весной опять выскакивают из земли. Расставаясь с лесом, они бесятся, ломают деревья и разгоняют всех зверей по норам: в эту пору крестьяне боятс$я ходить в лес».

Что может означать „сезонность» леших с мифологической точки зрения? Почему бы лесному духу не хозяйничать в лесу в суровую зимнюю пору так же свободно, как и летом? С биологической же точки зрения здесь явное сходство с медведем: кормовая база для всеядного лешего зимой недостаточна, и демон$ коротает неблагоприятную пору в берлоге (ломает деревья, устраивая ее), снижает интенсивность обмена веществ, питаясь жировым запасом, накопленным летом. Подобный механизм накопления жира отмечен у высших приматов: „Во время созревания плодов оранги наедаются до отвала, тучнея на слад$кой диете, и заплывают жиром, набирая его про запас на зиму, когда им снова придется довольствоваться голодным пайком — листьями, корой да сердцевиной стеблей. Именно из-за того, что доступное количество пищи так сильно варьирует в зависимости от сезона, орангутанг и выработали способность накапливать про за$пас такую уйму жира, но этот же самый защитный механизм приводит к тому, что в неволе ранги чудовищно жиреют, если их весь год вволю кормить фруктами”.

Ёсли в тропическом лесу антропоморфной обезьяне потребовался защитный механизм от сезонных колебаний кормовых ресурсов, то у «человекообезьяноподобного» существа в нашем климате такая защита должна быть еще основательней. В этой связи $вспоминается одно из прозвищ домового: „жировик». Причиной ожирения здесь тоже может быть защитный механизм, безотказно срабатывающий на “казенных харчах”.

$ Впрочем, есть упоминания, что не все лешие исчезают зимой, и это тоже сравнимо с поведением медведей, некоторые из которых не ложатся в берлоги («шатуны»). Как пишет В.А.Ендеров, „По суеверным представлениям чувашей д. Асхвы Канашского района, лешие жили на берегах реки, а зимовали, говорят, в к$опне села”.

В работе О.А.Сухаревой „Пережитки демонологии и шаманства у равнинных таджиков» говорится, что „дэв любит детей, особенно девочек, и не вредит им. Не показываясь взрослым, он часто является детям: „если окажется где-нибудь девочка (в одиночестве), он, радуясь, в$ыходит». Любит детей и чувашский арсури: „Рассказывают, будто одна чувашка забыла ребенка в поле. На плач приходит к ребенку арсури и начинает успокаивать его». По рассказам забайкальских казаков, „водяные черти часто выходят из воды и играют с купающимися детьми».$

Видно, из любви к детям человека демоны берут их иногда под полное свое попечительство, ничуть не заботясь о последствиях такого шага.

В фольклоре упоминаются и “притяжения” между людьми и демонами. В белорусском фольклоре одному из леших предъявлено обвинение в том, что „украв ен люльку) дятеночком и заховав на бярезину». П.Ефименко в „Демонологии жителей Архангельской губернии» приводит такой рассказ: „Ходил полесовщик по лесу, стрелял п$тиц, и пришел в избушку ночевать; избушку вытопил, поставил варить птицу, а сам лег на лавку отдыхать. Вдруг залаяла собачка на дворе, и видит, пихается в двери вроде человека необынакновенной величины; потом зашел в избушку, держит младенца в руках и повертывает его перед очагом, хочет отогреть его. Младенец ревит в руках, наконец, чихнул. Полесовщик говорит:$ с нами Свят Дух, яко с нами Бог. Он (леший) бросил младенца, унес стойки и двери, все выломил, вышиб, да и убежал; а младенец у мужика остался. Леший уворовал его у кого-нибудь”.

$ В.Н.Переш в работе „Деревня Будогоща и ее предания (Нокгородск. губ.) пишет, что„лесовые иногда уводят детей и воспитывают их у себя в лесах. Дети дичают, перестают понимать человеческую речь и носить одежду». В Крестецком уезде, в деревне Ямницы „четыре года тому назад, продолжает автор, весовой увел ребенка, мальчика лет$ 13. Нынче мальчик этот воротился; весь он был покрыт кожей, толстой как кора, от одежды остался только ворот, а сверх того, мальчик забыл совершенно говорить и с трудом учился теперь вновь «.$

Лешие, «если увидят женщину, то норовят затащить ее к себе», дочь мэнква предлагает себя охотникам в жены. Народный юмор обыгрывает, например, бессловесность демона, влюбленного в человека, как это видно в демонологической „байке» грузин:

..Каджн-мужчину величают лесным царем, а калжя-женщину$ — лесной царевной. … Лесная царевна, встретив человека (мужчину), выставляет ему обе ладони и показывает на пальцах, на сколько лет она приглашает его в сожительство с нею: покажет десять пальцев, значит приглашает на десять лет: человек, не произнося в ответ ни слова, должен отрицательно кивнуть головой, да и поступать так до тех пор, пока$ каджи, постепенно уменьшая число пальцев на один и, следовательно, годы сожительства на столько же, не дойдет до показания половины мизинца,$ что означает полгода сожительства. Тут уж человеку нельзя не согласиться, а иначе лесная царевна убьет его».

“Брачный союз” человека с дочерью лешего дает потомство. Уже приводились слова Низами Арузи о наснасе, который, “говорят, способен зачать” от человека. А вот, что говорят забайкальские казаки: “Иногда чертовка имеет сожительство с охотниками в лесу и беременеет от них, но $ребенка, прижитого ею от человека, она разрывает при самом рождении его”.

Говорят, время от времени наука объявляет “все наоборот”. Настало это время и в демонологии. Черти, лешие, русалки, домовые — все это школьные, можно сказать, $хрестоматийные примеры того, чего нет и быть не может. Этому самообману науки приходит конец. Под покровом народной фантазии таится великолепная реальность, прямое биологическое открытие которые еще впереди.

Библиография:

1. Д.Баянов. Леший по прозвищу “обезьяна”. М.: Общество по изучению тайн и загадок земли, 1991

2. $В.Даль. Толковый словарь. М., 1955.Т.2.

3. В.А.Ендеров. “Образ лешего (арсури) в чувашском фольклоре”. //Исслед$ования по чувашскому фольклеру. Сб.статей. Чебоксары, 1984.

4. Даль В. Пословицы русского народа. М., Изд.худ. лит.,1957.

Суровые условия рождают суровые нравы. Западная же Сибирь по праву считается одним из самых неприветливых и экстремальных регионов мира. Затяжные зимы с трескучими морозами, ледяные ветры над мерзлыми пустошами, непроглядная тьма северных ночей, покрытая мистическими узорами полярного сияния – все это способствовало формированию очень своеобразного общества. Общества, в котором нет места слабости.

Особенности морали обских угров

Еще относительно недавно угорские народы запада Сибири, ханты и манси, жили в условиях традиционного общества. Фактически, это локальный случай каменного века, получившийся в специальной этнографической литературе название «арктического палеолита». Это означает, что представители этих народов так и не сумели перейти от присваивающего типа ведения хозяйства к производящему, оставшись на одной из самых первых стадий существования человеческого общества. Они были охотниками и собирателями. Специфическое замедленное развитие народов Севера связано, перво-наперво, с очень сложными условиями существования. Из-за суровости климата не могло идти и речи о том, чтобы перейти к более прогрессивным формам ведения хозяйства, таким, например, как земледелие. А скудность кормящего рельефа местности превращала всю жизнь в постоянную борьбу за выживание, обрекая людей на, фактически, кочевой образ жизни. Такая жизнь предполагала постоянную высокую мобильность малых групп. И, если прокормиться можно только постоянно перемещаясь по бескрайним просторам Сибири, то нет никакой потребности в капитальном жилье, нет времени и средств на развитие промышленности или иные формы предпринимательской деятельности.

Жуткие обычаи аборигенов Сибири

Из-за этого обские угорские народности (как, к слову, и многие другие народы севера) оказались как бы в «замороженном» состоянии, сохранив множество архаичных черт. Их традиционная культура была отмечена высокой степенью устойчивости и статичностью: вероятно, нравы угров времен их первых контактов с русскими были не сильно отличны от их обычаев глубокой древности. Порой эти традиции, пришедшие из тьмы веков, шокируют.

Главная цель аборигена Сибири в условиях традиционного общества по сути своей сводится к одной задаче – выжить. Поэтому моральные установки аборигенов зачастую поощряли именно те модели поведения, которые сводились к спасению не отдельного человека, а всей общины целиком. Проиллюстрируем высказывание примером: есть предание о женщине, муж которой заболел и балансировал на грани смерти. Она, стараясь спасти кормильца семьи, приняла страшное решение: избавиться от их грудного ребенка и начать выхаживать своим молоком мужа. С точки зрения манси это исключительно доблестный, поощряемый поступок. Если вдуматься – это и неудивительно, так как в случае смерти мужа-охотника всю семью ждала бы неминуемая погибель от голода и холода.

И это лишь один из частных случаев подобной модели поведения. На самом деле подобная суровая логика распространялась на множество ситуаций: манси часто отворачивались от своих больных родственников, умерщвляли стариков, и, среди прочего, убивали одного из двух родившихся близнецов. Объяснение тому простое: выкормить двоих детей одновременно в суровых условиях севера не просто сложно, а почти невозможно. Поэтому одному ребенку было суждено сгинуть, чтобы выжил другой.

Обычаи манси в контексте других народов Сибири

В корне неверным было бы считать, что традиционное общество манси состояло сплошь из осознанных и холодных социопатов.

Вся философия народа была пронизана духом фатализма. Например: они считали, что боги их наводят только на тех животных, чей жизненный цикл и без того был близок к концу. Манси не приветствовали кровожадности на охоте: напав на колонию бобров, они всегда оставляли в живых две особи – самца и самку – чтобы колония впоследствии могла восстановиться.

Своеобразная этика манси, разумеется, распространялась не только на животный мир. Они проявляли специфическую форму заботы друг о друге. Охотник, которому долгое время не везло на промысле, имел все основания ожидать помощи от своих соседей. Человеку, попавшему в сложную жизненную ситуацию, всегда абсолютно безвозмездно оказывали помощь. А ведь иначе-то и не выжить на севере. Сегодня помогаешь ты, а завтра – тебе.

В сущности, те или иные элементы такого рационального поведения характерны не только для манси, а для всех народов Сибири, которые вели одностороннее хозяйство и никак дополнительно не страховали себя от голода. В умерщвлении стариков были замечены буряты, чукчи, камчадалы, юкагиры и северные якуты. У последних также известны случаи умерщвления нежелательных детей. Менее характерной такая логика поведения была для представителей оседлых групп, в целом это удел охотников-собирателей и полярных оленеводов.

Соприкосновение с христианством не сразу привело к искоренению этих обычаев: образ жизни сибирских аборигенов был настолько отличен от жизни миссионеров, что они просто не могли в своем сознании переложить библейские этические нормы на свой простой, но невероятно суровый быт. И вера Христова проникала в народное сознание в каком-то очень искаженном и странном виде, причудливо переплетаясь с местными верованиями.