Айболит — это стихотворение Корнея Чуковского про доброго и заботливого доктора, который лечит зверей. Сказка об отваге, бесстрашии и милосердии доктора, который не смотря на все преграды шёл на помощь всем нуждающимся в его помощи животным. Этот стих обязательно понравится вашему ребёнку, поэтому непременно почитайте его.
Аудиосказка Айболит
Читать сказку Айболит с картинками
Добрый доктор Айболит!
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок,
И медведица!
Всех излечит, исцелит
Добрый доктор Айболит!
И пришла к Айболиту лиса:
«Ой, меня укусила оса!»
И пришёл к Айболиту барбос:
«Меня курица клюнула в нос!»
И прибежала зайчиха
И закричала: «Ай, ай!
Мой зайчик попал под трамвай!
Мой зайчик, мой мальчик
Попал под трамвай!
Он бежал по дорожке,
И ему перерезало ножки,
И теперь он больной и хромой,
Маленький заинька мой!»
И сказал Айболит:
«Не беда! Подавай-ка его сюда!
Я пришью ему новые ножки,
Он опять побежит по дорожке».
И принесли к нему зайку,
Такого больного, хромого,
И доктор пришил ему ножки,
И заинька прыгает снова.
А с ним и зайчиха-мать
Тоже пошла танцевать.
И смеётся она и кричит:
«Ну, спасибо тебе, Айболит!»
Вдруг откуда-то шакал
На кобыле прискакал:
«Вот вам телеграмма
От Гиппопотама!»
«Приезжайте, доктор,
В Африку скорей
И спасите, доктор,
Наших малышей!»
«Что такое? Неужели
Ваши дети заболели?»
«Да-да-да! У них ангина,
Скарлатина, холерина,
Дифтерит, аппендицит,
Малярия и бронхит!
Приходите же скорее,
Добрый доктор Айболит!»
«Ладно, ладно, побегу,
Вашим детям помогу.
Только где же вы живёте?
На горе или в болоте?»
«Мы живём на Занзибаре,
В Калахари и Сахаре,
На горе Фернандо-По,
Где гуляет Гиппо-по
По широкой Лимпопо».
И встал Айболит, побежал Айболит,
По полям, по лесам, по лугам он бежит.
И одно только слово твердит Айболит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»
А в лицо ему ветер, и снег, и град:
«Эй, Айболит, воротися назад!»
И упал Айболит и лежит на снегу:
«Я дальше идти не могу».
И сейчас же к нему из-за ёлки
Выбегают мохнатые волки:
«Садись, Айболит, верхом,
Мы живо тебя довезём!»
И вперёд поскакал Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»
Но вот перед ними море —
Бушует, шумит на просторе.
А в море высокая ходит волна,
Сейчас Айболита проглотит она.
«О, если я утону,
Если пойду я ко дну,
Что станется с ними, с больными,
С моими зверями лесными?»
Но тут выплывает кит:
«Садись на меня, Айболит,
И, как большой пароход,
Тебя повезу я вперёд!»
И сел на кита Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»
И горы встают перед ним на пути,
И он по горам начинает ползти,
А горы всё выше, а горы всё круче,
А горы уходят под самые тучи!
«О, если я не дойду,
Если в пути пропаду,
Что станется с ними, с больными,
С моими зверями лесными?»
И сейчас же с высокой скалы
К Айболиту спустились орлы:
«Садись, Айболит, верхом,
Мы живо тебя довезём!»
И сел на орла Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»
А в Африке,
А в Африке,
На чёрной Лимпопо,
Сидит и плачет
В Африке
Печальный Гиппопо.
Он в Африке, он в Африке
Под пальмою сидит
И на море из Африки
Без отдыха глядит:
Не едет ли в кораблике
Доктор Айболит?
И рыщут по дороге
Слоны и носороги
И говорят сердито:
«Что ж нету Айболита?»
А рядом бегемотики
Схватились за животики:
У них, у бегемотиков,
Животики болят.
И тут же страусята
Визжат, как поросята,
Ах, жалко, жалко, жалко
Бедных страусят!
И корь, и дифтерит у них,
И оспа, и бронхит у них,
И голова болит у них,
И горлышко болит.
Они лежат и бредят:
«Ну что же он не едет,
Ну что же он не едет,
Доктор Айболит?»
А рядом прикорнула
Зубастая акула,
Зубастая акула
На солнышке лежит.
Ах, у её малюток,
У бедных акулят,
Уже двенадцать суток
Зубки болят!
И вывихнуто плечико
У бедного кузнечика;
Не прыгает, не скачет он,
А горько-горько плачет он
И доктора зовёт:
«О, где же добрый доктор?
Когда же он придёт?»
Но вот, поглядите, какая-то птица
Всё ближе и ближе по воздуху мчится,
На птице, глядите, сидит Айболит
И шляпою машет и громко кричит:
«Да здравствует милая Африка!»
И рада и счастлива вся детвора:
«Приехал, приехал! Ура, ура!»
А птица над ними кружится,
А птица на землю садится,
И бежит Айболит к бегемотикам,
И хлопает их по животикам,
И всем по порядку
Даёт шоколадку,
И ставит и ставит им градусники!
И к полосатым
Бежит он тигрятам,
И к бедным горбатым
Больным верблюжатам,
И каждого гоголем,
Каждого моголем,
Гоголем-моголем,
Гоголем-моголем,
Гоголем-моголем потчует.
Десять ночей Айболит
Не ест, не пьёт и не спит,
Десять ночей подряд
Он лечит несчастных зверят
И ставит и ставит им градусники.
Вот и вылечил он их,
Лимпопо!
Вот и вылечил больных,
Лимпопо!
И пошли они смеяться,
Лимпопо!
И плясать и баловаться,
Лимпопо!
И акула Каракула
Правым глазом подмигнула
И хохочет, и хохочет,
Будто кто её щекочет.
А малютки бегемотики
Ухватились за животики
И смеются, заливаются —
Так, что дубы сотрясаются.
Вот и Гиппо, вот и Попо,
Гиппо-попо, Гиппо-попо!
Вот идёт Гиппопотам.
Он идёт от Занзибара,
Он идёт к Килиманджаро —
И кричит он, и поёт он:
«Слава, слава Айболиту!
Слава добрым докторам!»
Смотреть сказку Айболит
Скачать текст сказки Айболит
Скачать docx
Скачать pdf
Другие сказки Корнея Чуковского
Другие сказки о животных
Сказки для детей постарше
Купить книгу вы можете здесь: Айболит
Стояло в поле дерево, было в дереве дупло, в дупле-гнездо, в гнезде-трое птенцов, а с ними их мать, Куклухай-птица.
Пробегал однажды полем хан-волк, увидал Куклухай с ее детками и зарычал:
Это поле мое,
В поле дерево мое,
В дереве дупло мое,
Что в дупле-все мое!
Эй, Куклухай, Куклухай,
Сколько у тебя детей?
— У меня их всего трое,-ответила Куклухай.
Разгневался хан-волк:
— Почему трое?.. Значит, один растет без пары? Отдай его мне, а не то прикажу срубить дерево. Скоро зима, мне дрова нужны.
Заплакала Куклухай, захлопала крыльями и бросила волку одного птенца. Волк проглотил птенца и ушел.
На другой день он пришел опять и опять завыл под деревом:
Это поле мое,
В поле дерево мое,
В дереве дупло мое,
Что в дупле-все мое!
Эй, Куклухай, Куклухай,
Сколько у тебя детей?
— У меня их всего двое осталось, — сказала Куклухай.
— Зачем тебе двое? Живешь ты бедно. Двоих тебе будет трудно вырастить. Отдай мне одного на воспитание.
— Нет! — закричала Куклухай.- Не отдам!
Тогда хан-волк кликнул дровосеков, и дровосеки пришли с острыми топорами.
Горько заплакала Куклухай и отдала волку еще одного птенца.
На третий день пришел волк в третий раз и завыл громче прежнего:
Это поле мое,
В поле дерево мое,
В дереве дупло мое,
Что в дупле-все мое!
Эй, Куклухай, Куклухай,
Сколько у тебя детей?
— У меня теперь один-единственный сын, — ответила Куклухай, чуть живая от горя и страха.
— Ну, я избавлю тебя от забот о нем. Я беру его на службу к себе, а ты гуляй себе по лесам.
— Нет, нет, не отдам своего последнего сынка! Делай, что хочешь, — заплакала Куклухай.
Тогда волк рассердился и приказал дровосекам рубить дерево. Ударили дровосеки топорами, дерево дрогнуло, и последний птенец выпал из гнезда. Хан-волк съел его и ушел.
Громко закричала Куклухай и улетела далеко в лес, села на кизиловый куст и жалобно запричитала:
В поле дерево росло,
было в дереве дупло,
было гнездышко в дупле,
жили деточки в тепле,
а теперь не стало их,
бедных деточек моих.
Откуда ни возьмись прибежал хитрый лис, который давно уже хотел стать ханом вместо волка.
— О чем плачешь, милая Куклухай?-спросил он сладким голосом.
И доверчивая Куклухай поведала лису про свое горе.
— Не плачь, милая Куклухай,-утешает лис,-я добрый. Я помогу тебе отомстить злому волку. А ты лети по лесам и рассказывай всем, какой он злой.
И Куклухай полетела рассказывать о злодействе хана-волка.
А лис пошел прямо к волчьему логову.
— Куда торопишься?-спросил волк, завидев лиса.
— Бегу на мельницу поживиться мукой. Мельничиха пошла к соседям огоньку попросить, и на мельнице никого нет… Хочешь, вместе пойдем, хан-волк?
— Пойдем,-сказал волк.
Пришли они на мельницу. Волк первый забрался в ларь и наелся муки досыта. А когда пришла очередь лису лезть, он сказал:
— Ты, хан-волк, стой на страже. Только смотри, не вздумай удрать!
— Что ты, лис, я и не собирался! Ешь спокойно.
— Нет, хан-волк, лучше давай я тебя привяжу. Это ведь ненадолго.
— Ну, что ж, если ненадолго-привязывай. Лис привязал хвост волка к мельничному колесу и пустил мельницу. Колесо закружилось, и с ним вместе кружился волк, кружился до тех пор, пока не вырвался и не убежал. А хвост свой оставил на мельничном колесе.
Через несколько дней лис, будто случайно, снова попался хану-волку на глаза.
— Разбойник!-закричал волк.-Ты что со мной сделал?
— А что я такое сделал?-лис притворился удивленным.-Я тебя в первый раз вижу.
— Как, разве не ты меня заманил на мельницу? Разве не ты оставил меня без хвоста?
— Что ты, что ты!— —вскричал лис.-Я здесь совсем ни при чем! Я старый лекарь и занимаюсь только лечением ран!
— Вылечи меня, пожалуйста,- попросил волк,- стыдно в лесу без хвоста показаться. Кто же станет уважать бесхвостого хана!
— Никто не станет,-подтвердил лис,-я тебя вылечу. Только помни: слушайся меня! Лис привел волка к стогу сена.
— Спрячься поглубже в стог, — приказал лекарь, — и не вылезай, пока я не позову!
Волк залез в стог, а лис поджег сено и убежал. Волк терпел, пока не загорелась на нем шерсть. Выскочил из стога, бесхвостый, бесшерстный, весь обгорелый…
— Ну вот, — сказал лис Куклухай-птице,-с волком я расправился. Теперь лети, скликай всех птиц и зверей. Пусть выберут меня ханом вместо волка. Я ведь добрый!
И Куклухай полетела из конца в конец по всему лесу и везде пела песни о доброте лиса.
А сам лис тоже рассказывал всем, какой он хороший и как он наказал злого хана-волка.
— Теперь, — говорил он, — надо выбрать нового хана, да чтоб была у него пушистая шкура, да чтобы длинный хвост.
Все согласились выбрать лиса ханом. Только куры были не согласны. Но их никто не слушал.
И стал лис ханом.
Наступила весна, и снова вывела Куклухай птенцов.
Села она на вершину дерева и запела такую песню:
Что за счастье у меня,
Что за детки у меня!
У них растут перышки,
Вырастают крылышки,
Скоро детки полетят,
Будут по лесу гулять…
Не успела Куклухай окончить свою песню, как увидела хана-лиса в богатом нарядном платье с серебряным кинжалом. Лис выступал важно и шел прямо к дереву, а за ним шагали два дровосека с острыми топорами.
Подошел лис к дереву и закричал:
Это поле мое,
В поле дерево мое,
В дереве дупло мое,
Что в дупле-все мое!
Куклухай, Куклухай,
Всех детей мне отдай!
— Послушай, добрый лис,- закричала Куклухай,- ведь это я живу здесь со своими детками, я, Куклухай-птица!.. Ведь мы с тобой раньше были друзьями, пока ты не стал ханом.
— Глупая ты птица, — ответил лис, -не можешь отличить, где правда, а где обман.
И велел дровосекам срубить дерево под корень.
Дерево срубили, лис съел птенцов и ушел.
Так и поплатилась Куклухай за то, что поверила хитрому лису.
Ведь хан-лис ничем не лучше хана-волка.
На чтение 25 мин. Просмотров 9
По тропинке, что вилась над обрывистым берегом реки, шли с удочкой трое ребят. Впереди шагал Вася в отцовской шинели, просторным балахоном свисавшей до самых пят, и в пилотке, сползавшей на нос. За ним шел Дима – сын врача, который жил в доме Васиного отца. Сзади всех, придерживая у подбородка края накинутого на голову теплого платка, семенила младшая Васина сестренка Нюша.
Солнце зашло недавно, однако было темно, как ночью, потому что небо закрывали густые, клубящиеся тучи. Изредка и ненадолго тучи разрывались, и в образовавшийся просвет проглядывали зеленоватое небо и бледные звезды. Время от времени набегал ветерок, и тогда большое ржаное поле справа от тропинки глухо шелестело колосьями.
Слева, под обрывом, поблескивала река, а за речкой, на низком берегу, почти у самой воды топорщился черный лес.
– Полпути прошли, – не оборачиваясь, сказал Вася. – Теперь еще метров триста – и вниз, а там такой омут, что ахнешь.
– Такой омут… мне аж с ручками, – подтвердила Нюша. Дима шел, зажав удочки под мышкой, сунув руки в карманы серого пальто. Вид у него был сонный, недовольный.
– Глупо! – сказал он, зевнув.
– Чего? – обернулся Вася.
– Глупо было так рано выходить. Могли бы поспать до полуночи.
– Рановато, конечно, зато у костра посидим и самую зорьку застанем. У нас знаешь какая рыба? Если на самой-самой зорьке придешь – килограмма три наловишь, а чуть солнышко показалось, – и как отрезало, не клюет.
– Ну, насчет трех килограммов это вы, Васечка, того… немножко хватили.
– Ну, три не три, а знаешь, сколько я прошлый раз наловил? Восемь штук вот таких ершей да еще две плотвички.
– Так бы и говорил «восемь ершей». А то – три килограмма! Любишь ты фантазировать!
Вася больше не спорил. Он замедлил шаги и приглушенно сказал:
– Нюшк!
– А?
– Покажем Димке то место?
– Ага! Дима, сейчас мы тебе такое место покажем! Ты прямо умрешь со страху.
– Какое место?
– Увидишь… Васька, ничего ему не говори! Вася прошел еще немного и вдруг остановился.
– Тут, – сказал он шепотом.
На том берегу у самой воды росли две большие корявые ветлы. За ними виднелась лужайка, отлого спускавшаяся к реке, а в конце лужайки, наполовину закрытые ветлами, неясно белели стены большого дома.
Нюша крепко держалась за рукав Диминого пальто;
– Страшно как!.. Вот увидишь.
Вася подошел к ним поближе. Его лицо, овальное, с носом, похожим на кнопку, было очень серьезно.
– Слушай! – шепнул он и, набрав в легкие воздуху, крикнул: – Эй!
«Эй!» – послышалось с того берега, да так громко, что Дима вздрогнул.
«Эй!» – донеслось еще раз, но уже глуше, отдаленней.
«Эй!» – отозвалось где-то совсем далеко.
– Страшно, да? – спросил Вася. Дима пожал плечами.
– Страшного ничего нет… – начал было он и осекся. «…ашного ничего нет», – отчетливо сказал противоположный берег.
«…ничего нет», – прокатилось в конце лужайки.
«…чего нет», – замерло вдали.
Дима помолчал и продолжал, на этот раз шепотом:
– Обыкновенное эхо. Отражение звука.
– Сам знаю, что отражение, а все-таки боязно. Будто кто-то в развалинах сидит и дразнится,
– В каких развалинах?
– А вон там. Видишь, белые? Там санаторий был, а в сорок первом его разбомбило: фашист не долетел до Москвы и все фугаски тут побросал.
– Восстанавливают его?
– А что восстанавливать? Только две стены остались.
– Говорят, новый построили. В другом месте, – добавила Нюша.
Ребята помолчали. Никому больше не хотелось тревожить эхо. Над рекой стояла мертвая тишина.
– Идем? – прошептал Вася.
– Пошли! – ответил Дима.
Но ребята не успели двинуться с места.
Нюша случайно оглянулась на ржаное поле, колосья которого сливались вдали в темную, серую муть. Мальчики заметили, что глаза у Васиной сестренки странно расширились. Взглянули и они в ту сторону, куда смотрела Нюша. Взглянули и на мгновение оцепенели.
Над рожью по направлению к ним, быстро увеличиваясь в размерах, неслась какая-то тень. Прошло не больше секунды. Нюша тихо вскрикнула и присела, мальчики, словно по команде, припали к земле.
В каких-нибудь трех метрах от ребят пролетела огромная, невиданная птица. Распластав в воздухе черные крылья, она мелькнула над тропинкой, бесшумно скользнула над рекой и скрылась в темной листве одной из ветел, что росли на противоположном берегу. Оттуда донесся легкий шорох, потом все стихло, как будто ничего и не было.
Очень долго ребята боялись шевельнуться. Нюша сидела на корточках, закрывшись платком. Мальчики стояли на коленях, опираясь на локти, пригнув головы к земле. Лишь минуты через две Нюша тихо прошептала:
– Вася!.. Ой, Вася!.. Что это такое было?
Вася осторожно приподнял голову, поправил пилотку.
– Дима… Видел?
Тот молча кивнул головой.
– Птица, да?
Не меняя позы, Дима пожал плечами.
– На ту ветлу села. Да?
Дима опять кивнул.
Вася медленно выпрямился, но продолжал стоять на коленях… Все трое смотрели на ветлу за рекой. Однако в темной листве ее ничего невозможно было разглядеть.
– Орлов таких не бывает, – снова зашептал Вася. – И журавлей таких по бывает: каждое крыло больше метра!
– Такой… только этот… кондор бывает, – сказала Нюша.
– Кто?
– Кондор. Помните, в «Детях капитана Гранта»? Как он мальчишку унес…
Все опять умолкли. Ветлы на том берегу были совершенно неподвижны, и оттуда не доносилось ни звука.
– Притаилась. Высматривает нас, – прошептал Вася. Дима припал еще ниже к земле и пополз в том направлении, откуда они пришли. За ним поползла Нюша, скребя землю носками маленьких сапожек, за Нюшей – Вася, путаясь в своей шинели.
Пилотка опять съехала Васе на глаза. Он наткнулся лицом на кустик репейника и вскрикнул.
«Ой! Ой! Ой!» – трижды отозвалось за речкой.
Все трое вскочили, словно подброшенные, и помчались вдоль обрыва.
Метров триста, если не больше, бежали ребята, пока не очутились на улице маленькой деревушки, у ворот своего дома. Остановившись, они долго не произносили ни слова. Все трое тяжело дышали. Дима обмахивался кепкой, Нюша махала приподнятым над головой краем платка, Вася вытирал лицо пилоткой. Взмокшие светлые волосы его торчали вихрами во все стороны.
– Глупо! – сказал наконец Дима.
– Чего – глупо?
– Кондоры в Советском Союзе не водятся.
– А что же это тогда за птица?
– Такие большие птицы у нас вообще не водятся, – решительно сказал Дима.
Вася пристально смотрел на него:
– Димк!
– Ну?
– А вдруг это взаправду кондор? Случайно залетел…
– Чепуха! Таких случайностей не бывает.
– А вдруг… вдруг это вовсе неизвестная птица!.. Подстрелить бы се, а? Вдруг это для науки такое значение, что… – Вася помолчал, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг бросился в калитку. – Погодите! Я сейчас.
Вернулся он скоро. В руках его было отцовское двуствольное ружье, вместо шинели был надет старенький пиджачок с куцыми рукавами. Пилотку он оставил дома. Он подбежал к Диме и раскрыл перед его носом ладонь, на которой поблескивали две медные гильзы:
– Во! Жаль только, что бекасинник. Пошли попытаемся, а?
Дима отодвинулся от него на шаг:
– Что «попытаемся»? Что ты еще выдумал?
– Подстрелим ее, птицу эту. Вдруг – научное значение! Пошли?
Вася зашагал по направлению к околице. Нюша и Дима очень неохотно двинулись за ним.
– Васька, что ты выдумал! Никуда я не пойду, – сказала Нюша.
– И не ходи. Мы с Димкой вдвоем…
– Со мной? Ну пет! Я не такой дурак. Вася остановился:
– Не пойдешь? Дима пожал плечами.
– Что я там не видел? Думаешь, очень интересно гоняться за какой-то птицей, которая давно улетела?
– А если не улетела? Если у нее гнездо на той ветле?
– А если нет гнезда?
– В лесу пойду искать.
– А если не найдешь?
– А если найду?
– А если и найдешь, все равно дробью не застрелишь. Только разозлишь ее, она тюкнет клювом по голове, вот тебе и капут.
– Ну и пусть капут! Значит, погиб за науку.
– Все героя из себя корчишь, да? А хочешь знать: может, это самая обыкновенная птица. Может, нам только показалось, что она такая большая.
– Так всем сразу и показалось?
– А что ты думал? Бывают оптические обманы.
– Ну тебя! С тобой говорить-то… – Вася махнул рукой и быстро зашагал.
Нюша побежала рядом с ним:
– Вася, я пойду, только я близко подходить не буду. Ладно?
Дима постоял с минуту на месте, пожал плечами.
– Глупо! – сказал он громко и поплелся вслед за уходящими ребятами.
И вот началась охота на невиданную птицу. Идя по тропинке над обрывом, Нюша все время повторяла:
«Вася, я больше не пойду, я боюсь», но все-таки шла все дальше и дальше.
Немного не доходя до того места, где ребята впервые увидели птицу, Вася вспомнил, что еще не зарядил ружье.
Он остановился, обтер рукавом гильзы и вложил их в каналы стволов. Запирая ружье, он тяжело вздохнул:
– Бекасинник! Разве бекасинником такую убьешь!..
– Васька, я боюсь, не ходи! – прошептала Нюша. Вася топтался на месте, тоскливо озираясь по сторонам.
Тучи стали еще плотнее. Лес за рекой казался чернее, гуще, и река под обрывом – глубже и холоднее.
– Стой тут. В случае чего в рожь спрячься, – тихо сказал Вася и двинулся вперед, выставив перед собой ружье. Пройдя несколько шагов, он обернулся: – Нюшк!
– А?
– Если со мной что случится, ты в школе скажи: так, мол, и так…
– Васька, ну тебя!.. Васька, не ходи! – плаксиво начала Нюша, но Вася даже не оглянулся.
Сзади, метрах в пятидесяти от Нюши, смутно маячила фигура Димы.
– Глупо! – негромко донеслось оттуда.
– Тише ты там! Какой-то! – прошипела Нюша.
…Вот и знакомые ветлы на том берегу, поляна за ними, белые пятна развалин… Вася задержал дыхание, прислушался.
Ни звука.
Вася поднял ружье, прицеливаясь в ветлу, потом опустил его, облизнул губы и снова прислушался.
Послышался шорох. Вася резко обернулся: совсем близко от него среди колосьев торчала Нюшина голова. Она прошептала свое обычное: «Вася, я боюсь!» Зато у Васи прибавилось храбрости. Он опять прицелился и громко крикнул:
– Эй!
Эхо трижды повторило его крик и затихло. Ветлы на том берегу не шелохнулись.
– Эй! – снова крикнул Вася. Все было по-прежнему спокойно.
– Улетела, – сказала Нюша.
Вася подошел к самому краю обрыва, прыгнул и съехал но крутой песчаной осыпи на довольно широкий пляж. Не выпуская ружья из рук, он снял тапочки, брюки и пошел к воде. В это время наверху послышались шаги. Вася оглянулся: над обрывом сидела на корточках Нюша, а возле нее стоял Дима
– Ну, что я говорил тебе? Говорил, что ничего не получится? Говорил?
– Здесь не получилось – в лесу поищу, – буркнул Вася и пошел через речку вброд.
– Вася! Вася! – тихо позвала Нюша. Охотник остановился.
– Вася, а вдруг она это нарочно?.. Вдруг сидит на дереве и виду не подает, а потом как выскочит…
Вася постоял, подумал, затем очень быстро, по бесшумно вернулся на берег.
Дима тихонько засмеялся:
– Что ж ты выскочил? А еще горой! Вася не ответил. Нюша и Дима видели, как он ходит по песку, высматривая что-то у себя под ногами. Скоро он нашел сухую корягу, поднял ее, бросил в ветлу и тут же вскинул ружье. Послышался плеск: тяжелая коряга, не долетев до дерева, упала в воду. Вася нашел толстую короткую палку. Вот он взвесил ее в руке… прицелился, как городошник битой… размахнулся… швырнул…
– Мама! – пискнула Нюша.
– Ой! – басом крикнул Дима.
Они увидели, как большая тень отделилась от ветлы и, быстро снижаясь, описывая крутую дугу, понеслась над рекой.
Внизу блеснул красноватый огонь, грохнул выстрел, раскатами прокатившийся по тому берегу. Птица взмыла вверх, перекувырнулась в воздухе и помчалась прямо на маленькую темную фигурку, застывшую с приподнятым ружьем.
– Ма-ма! – протяжно закричала Нюша.
Снова огонь, снова грохот… Птица подпрыгнула в воздухе и… на глазах у изумленных ребят распалась на куски.
Первой пришла в себя Нюша. Она прыгнула на осыпь, съехала по ней и подошла к Васе. То же сделал и Дима.
Около Васи пахло порохом. Даже в темноте было видно, что лицо его совершенно мокро от пота. Он стоял неподвижно, часто дышал.
Нюша тронула его за руку:
– Вася… Чего ты? Испугался, да?
– Ага! – промычал тот и, глотнув слюну, спросил: – Что это было?
Дима отошел в сторону и поднял один из кусков, на которые распалась «птица». Это был продолговатый плоский предмет длиной чуть побольше метра.
С минуту Дима вертел находку в руках. Потом сел на песок и расхохотался, обхватив колени руками и раскачиваясь вперед и назад.
Вася и Нюша приблизились к нему.
– Димка, ты что?
Дима захохотал еще громче.
– Герой! – взвизгнул он, указывая пальцем на Васю. – Охотник! Ты… ты знаешь, что подстрелил? Модель! Авиамодель подстрелил! – Он повалился на спину и принялся болтать в воздухе ногами.
Прошло полчаса. Никто из ребят больше не думал о рыбной ловле. Они притащили Васин охотничий трофей в деревню и теперь рассматривали его на застекленной веранде у Димы, отец и мать которого были сегодня в Москве.
На столе под яркой керосиновой лампой лежали большой, чуть ли не в рост человека, фюзеляж и крыло обтекаемой формы. То и другое было сделано из множества тончайших планочек и папиросной бумаги, покрытой синим лаком. Хвостовое оперение модели сохранилось, но передняя часть фюзеляжа была вся измочалена дробью. Немногим лучше выглядело крыло, из которого среди лоскутков бумаги торчали сломанные планочки. Второго крыла ребята не нашли. Должно быть, его отбросило в реку и унесло течением.
– Так-с! – проговорил Дима, заглядывая внутрь фюзеляжа. – Резинки нет – значит, это планер. Фюзеляжная модель планера.
– Откуда она к нам-то попала? – спросил Вася.
– Хотите знать, откуда она прилетела?.. Со Всесоюзных авиамодельных соревнований. Вы в газетах читали?
– По радио слышал. А где они идут, эти соревнования?
– Не очень уж далеко. На станции С*** по нашей дороге.
– А ты почему знаешь?
– Отец рассказывал, вот почему. Он из вагона видел, как они над аэродромом летают. – Дима прошелся по веранде. – Ты понимаешь, что наделал? Эта модель около двадцати километров пролетела. И это только по прямой. Может быть, она мировой рекорд поставила, а ты ее раздолбал!
Вася стоял, опираясь о ружье, стволы которого почти касались его подбородка. Он обескураженно поглядывал то на Диму, то на исковерканную модель.
– Вася, а тут чего-то написано, – сказала Нюша и ткнула пальцем в фюзеляж.
Дима и Вася подошли поближе к столу. К фюзеляжу был приклеен бумажный ярлычок. Большая часть его была сорвана, а на сохранившемся кусочке можно было прочесть отпечатанные на машинке слова:
…….. дель ‘ 112.
………росим вернуть.
………соавиахима».
– Ясно! – сказал Дима. – Тут было написано: «Модель номер сто двенадцать. Нашедшего просим вернуть туда-то».
– А если я не верну? – спросил Вася.
– Тогда, значит, ты нечестный гражданин. Может, конструктор над этой штукой полгода работал… Может, она мировой рекорд поставила… А если ты не вернешь – все это пропало.
Лицо у Васи было очень несчастное.
– Как же… я ее повезу, такую изуродованную? Дима усмехнулся:
– Это уж дело ваше. Не я на нее охотился, а ты… Вася долго молчал, исподлобья глядя на Диму.
– Попадет, да? – угрюмо сказал он.
– Уж конечно, по головке не погладят. Такую прекрасную модель разбить!
Вася судорожно глотнул.
– А если не повезу… если не повезу – может, и в самом деле у них рекорд пропадет? Дима пожал плечами:
– А ты как думал?
– Димк!
– Что прикажете, товарищ герой?
– Отвези ее… а? И скажешь: так, мол, и…
– Я? Ну нет! Если сам поедешь, я тебя, так и быть, провожу, чтобы ты не растерялся. А отдуваться за тебя… Нет уж, спасибо!
– Димк! А ты никому не скажешь на аэродроме?
– О чем не скажу? – Ну, что это я ее так… Мы знаешь что скажем? Будто мы се так нашли, уже поуродованную.
– Ладно уж! Не скажу.
На следующий день, примерно около часа, Дима и Вася прибыли в электричке на станцию С***.
Оба перед отъездом из деревни надели белые-пребелые рубахи, красные галстуки и тщательно отутюженные брюки. Соломенные Васины волосы были смочены, расчесаны на пробор и держались в таком положении довольно сносно.
Выйдя из электрички, ребята увидели почти у самой железной дороги несколько больших брезентовых палаток, а за палатками – ряд учебных самолетов.
Мальчики направились в ту сторону. Вася тащил завернутый в несколько газет фюзеляж. Вид у «охотника» был такой, словно он идет к зубному врачу. Дима, наоборот, был весел и шагал бодро, держа под мышкой обернутое газетой крыло.
Возле ворот их остановил парнишка с красной повязкой на рукаве. Дима объяснил ему, зачем они приехали.
– В штабе никого сейчас нет, – сказал парнишка. – Идите на поле, там спросите планерный старт.
Ребята пошли на аэродром.
День был ясный, солнечный. То здесь, то там на широком поле колыхались голубые флажки с белыми буквами на полотнищах. Каждый такой флажок обозначал место запуска моделей определенного класса, и возле каждого флажка можно было насчитать несколько десятков авиамоделистов. Здесь звучала и русская речь, и эстонская, и узбекская, и украинская… Тут были студенты и студентки, военные, мальчики и девочки в пионерских галстуках, тут были и пожилые люди, которые годились в отцы этим Мальчикам и девочкам. Одни куда-то спешили, неся в руках красивых птиц, построенных из планочек и папиросной бумаги, другие ползали на животе и на коленях по короткой траве, что-то налаживая в своих хрупких аппаратах, третьи стояли, подняв лица к высокому небу и следя за полетом моделей.
Над головами ребят с легким стрекотом проносились миниатюрные самолеты с резиновыми моторчиками, бесшумно парили модели планеров всех цветов и размеров. Один такой планер, снижаясь, клюнул Диму в затылок. В другой раз товарищам пришлось удирать от модели с бензиновым мотором, которая закапризничала и, свирепо треща, принялась носиться кругами над землей.
Дольше всего ребята задержались возле флажка с буквой «С» на полотнище. Здесь стартовали «схемки» – самые простенькие модели, у которых фюзеляж заменен четырехгранной планочкой. Одна из девочек, с виду чуть постарше Нюши, подняла над головой неказистую «схемку» и, придерживая пальцами пропеллер, обернулась через плечо:
– Иван Андреевич, засеките мне.
Стоявший у флажка человек нажал кнопку секундомера. Девочка выпустила модель, и та очень быстро набрала высоту. Девочка побежала по полю вслед за улетающей «схемкой». Сначала за моделью следил только человек с секундомером. Но та летела все дальше и дальше, девочка упорно бежала за пей, и авиамоделисты, бывшие на старте, один за другим поднимали головы, начинали следить за полетом. Когда модель стала чуть заметной точкой, а девочка маленьким пятнышком, человек с секундомером припал к окулярам стереотрубы, установленной на треноге. Прошла еще минута.
Люди кругом заволновались:
– Самолет!.. Модель уходит!.. Давайте самолет! Человек с секундомером оторвался от трубы и побежал к стоявшему недалеко «УТ-2».
Через минуту самолет с ревом пронесся над стартом и помчался в ту сторону, куда улетела «схемка».
– Димка, видел? – тихонько сказал Вася.
– Что «видел»?
– За такой ерундовской моделью целый самолет послали!
– А ты как думал? Вдруг она рекорд поставила, и никто не узнает. Идем!
Мальчики снова зашагали по аэродрому.
– Дима!
– Что тебе?
– Дима, никому не скажешь, а?.. Здесь такую ерундовскую модель так берегут, а я такой огромный планер покалечил! Не скажешь, Дима, а?
– Я-то не скажу, только по твоему лицу всякий догадается.
Вася вздохнул и замедлил шаги. Видно было, что ему очень хочется удрать с аэродрома. Но было поздно: ребята уже подошли к планерному старту.
– Здравствуйте, товарищ, – обратился Дима к девушке в синем комбинезоне с секундомером в руке. – У вас не пропадала модель?
Та резко обернулась:
– Пропадала. Сто двенадцать? Большая синяя? Неужели нашли? – сказала она быстро и закричала: – Аббас! Аббас! Позовите Аббаса, модель нашлась!
Это взволновало всех моделистов. С гомоном, с радостными возгласами они окружили ребят.
– Вчерашний планер нашелся?
– Где нашли? Далеко?
– Аббас! Аббас! Сюда! Скорей!
Сквозь толпу протиснулся мальчишка одного возраста с Димой. Он был смуглый, большеглазый, с черными курчавыми волосами.
– Нашли? Где она? Где нашли? – проговорил он отрывисто, с восточным акцентом. Наступил страшный момент.
Дима сунул крыло Васе в руки и отошел в сторонку. Аббас выхватил у Васи фюзеляж и начал снимать газету.
– Она… она немного попорченная, – пробормотал Вася. Аббас развернул газету. Моделисты дружно ахнули и затихли, увидев нос планера, превращенный в мочалку.
– Как же это ее угораздило? – послышался негромкий голос.
Рядом с Васей стоял худощавый военный с черными косматыми бровями. На плечах у него были погоны полковника, а на груди – золотая звездочка.
Девушка в комбинезоне внимательно рассматривала остатки планера.
– Сама по себе она не могла так изодраться, товарищ полковник.
Полковник молча кивнул и обратился к Васе:
– Где ты ее нашел?
Вася назвал свою деревню и железнодорожную станцию.
– Неплохо полетала, – задумчиво сказал полковник. – Какая же каналья ее так испортила?
Дима потупил глаза и улыбнулся, не разжимая губ. Вся его круглая физиономия как бы говорила: «Я-то уж знаю, что это за каналья!»
Вася залопотал:
– Мы… Я так ее и нашел, товарищ полковник. Она такая уже была…
– Какая «такая» была?
– Дробью прошибленная.
– Чем? – повысил голос полковник.
– Дро… – начал было Вася и умолк, почувствовав, что проговорился.
Толпа моделистов загудела. Полковник в упор смотрел на Васю:
– Откуда же ты знаешь, что именно дробью? Я, например, старый охотник, но и то не догадался.
Вася молчал. Он смотрел в одну точку и часто помаргивал. Он был такой красный, что казалось, даже волосы его порозовели. Дима улыбался, прикрыв ладонью рот. Аббас подскочил к Васе и закричал, размахивая руками:
– Я знаю!.. Он сам стрелял! Сам дробью модель стрелял! Смотрите, какой лицо! Сам стрелял!..
– Тихо, тихо! Не надо кричать, – мягко сказал полковник и обратился к Васе: – Ну?
Вася теребил пальцами кончики своего галстука и не отрываясь смотрел на них.
– Я… я нечаянно, – еле выдавил он.
– То есть как «нечаянно»?
– Я не знал, что это модель.
– Не знал? За что же ты ее принял? За перепелку? Из левого Васиного глаза скатилась слеза и задержалась на уголке рта. Он быстро слизнул ее.
– За… за кондора принял, – прошептал он еле слышно.
– За кого?
– Кондор… За кондора…
– Ну-ка, расскажи по порядку. Так мы все равно ничего но поймем.
Вася молчал.
– Не хочешь говорить?
– Пусть он расскажет, – сказал Вася и кивнул на Диму. Моделисты придвинулись ближе и затихли. Дима потер ладони и, улыбаясь, начал:
– Понимаете, дело, значит, было так. Иду я ночью на рыбалку. Со мной, значит, вот этот Вася и его сестра. Ну, тут, конечно, они мне рассказывают всякие рыбацкие истории, что в их речке можно поймать три килограмма рыбы, но это к делу не относится. Итак, значит, идем. Вдруг мимо нас пролетает какая-то большая тень, перелетает через речку и скрывается на одном дереве. И тут вот этот «герой» начинает кричать: «Это кондор! Это какая-то загадочная птица! Собой пожертвую для науки, а ее подстрелю!»
Дима разошелся. С большим юмором он рассказывал о том, как Вася и Нюша шли на «охоту», как Вася, полумертвый от страха, кричал над обрывом «эй» и как он в одних трусах начал переходить реку, но, испугавшись, вернулся.
Рассказывал он так остроумно, что моделисты покатывались со смеху. Даже сердитый Аббас начал улыбаться. Даже сам Вася улыбнулся слабой, несчастненькой улыбкой.
Посмеивался и полковник, держа в зубах папироску. Чем дальше подвигался рассказ, тем он все чаще поглядывал на Васю, и тогда в глубоко запавших темных глазах его под косматыми бровями появлялось что-то ласковое.
Когда Дима начал рассказывать о самом сражении с невиданной птицей, полковник, продолжая смеяться, обнял Васю и похлопал его по плечу.
– …Наш «герой» бабахнул второй раз, его «кондор» развалился, и вот вам результат, – закончил Дима, плавным жестом указав на разбитую модель.
Долго в толпе стоял такой гул, что ничего нельзя было разобрать. Одни что-то говорили, другие все еще смеялись. Дима, раскрасневшийся, довольный собой, обмахивался кепкой.
Вася стоял, опустив плечи, и казалось, что он даже похудел за эти несколько минут.
– Занятно! – сказал полковник, когда шум немного утих. Он сдунул с папиросы пепел и обратился к Диме: – Ты, я вижу, человек остроумный, тебе на язычок не попадайся. Но вот что меня интересует: ты ведь тоже не знал, что это модель, так ведь?
– Не знал, – сказал Дима.
– Не знал, что это модель, и был уверен, что это не кондор. Что же ты тогда думал: что это было такое? Дима перестал обмахиваться кепкой.
– Я… я вообще ничего не думал… Я вообще…
– Постой, постой! Как же это «ничего не думал»? Не думает дерево, камень, улитка, но человек-то всегда что-нибудь думает.
Моделисты негромко засмеялись. Дима покраснел.
– Я, конечно, видел, что это похоже на птицу, по я же знаю, что таких больших птиц не бывает.
Полковник смотрел на Диму, чуть улыбаясь:
– «Похоже на птицу, но таких птиц не бывает». Стало быть, перед тобой было некое загадочное явление… И ты даже не попытался его исследовать. Так?
Дима молчал. Молчали и люди, окружавшие его, ожидая, что он ответит. Но Дима так ничего и не ответил.
– Какое же ты имеешь право смеяться над товарищем? Ты вот сидел сложа руки да критиковал, а он в это время действовал. Он-то был уверен, что это какое-то живое чудовище, и не побоялся выйти на него с дробовиком. Пусть он ошибся, но он был героем в тот момент, отважным исследователем, а ты кем был?
– А в результате модель все-таки нашлась, – громко сказал кто-то из моделистов.
– Да, – подхватил полковник, – модель нашлась. Ее вчера выпустили перед самым закатом солнца, не рассчитывая, что она улетит далеко. Но она пошла и пошла… Летчик, погнавшийся за ней, потерял ее: солнце в глаза светило. Модель рекорда не поставила, но результат показала хороший.
– А окажись твой друг таким же, как ты, знаешь, что могло случиться? – сказала девушка в комбинезоне. – Первым порывом ветра модель бы сбросило в реку, и поминай как звали!
– И не было бы у Аббаса ни модели, ни ценного подарка, – вставил кто-то из моделистов.
– Аббас, скажи спасибо охотнику!
– Аббас, извинись!
Аббас взял Васину руку и дважды сильно тряхнул ее.
– Спасибо! Извиняюсь! – сказал он. Моделисты начали расходиться. Полковник снова обнял Васю за плечи.
– Ты на самолете летал? – спросил он. Вася качнул головой.
– Ну идем, я тебя устрою.
Через пять минут жизнь планерного старта шла обычным порядком.
Моделисты бегали по полю, таща за собой планеры на длинных тонких шнурах – леерах. Белые, голубые, желтые, синие птицы взмывали в небо и, отцепившись от лееров, начинали парить.
Дима, хмурый, насупленный, брел по аэродрому, сунув руки в карманы брюк. Иногда он приостанавливался, подымал плечи и негромко произносил:
– Глупо!
Раздался рев мотора. Низко над Димой промчался учебный самолет. Это Вася несся к небу.
Возраст: 6-12 лет.
Направленность: Нежелание учиться. Негативное, отрицательное отношение к учебе.
Ключевая фраза: «Не хочу учиться!»
Жила-была царевна Люба. У нее были родители, которых она очень любила и которые баловали и лелеяли ее, как только могли, с тех самых пор, как она появилась на свет. Люба росла девочкой умной, красивой и живой, однако, привыкнув, что весь мир, который ее окружает, создан только для нее и зависит от ее желаний, она привыкла никогда и к чему себя не принуждать. К счастью, Люба не была злой или жестокой. Она любила проводить дни в играх со своими друзьями — щенками, котятами, попугаями, канарейками и, конечно, с другими детьми — сыновьями и дочерьми придворных.
Когда Любе исполнилось шесть лет, ее родители решили, что пора ей приниматься за учебу, и пригласили Любе шесть профессоров — один должен был обучить царевну письму, другой — чтению, третий — арифметике, четвертый — французскому языку, пятый — рисованию, шестой — танцам. И хотя Люба очень любила рисовать и танцевать, учиться ей не понравилось вовсе. Все профессоры показались Любе злыми волшебниками, которые только притворяются добрыми, и она пожаловалась на них родителям. Те очень удивились, так как знали сами всех шестерых с детства и сами учились у них в Любином возрасте. Родители попытались объяснить царевне, что это только кажется, что профессоры очень даже добрые, просто они строги и требовательны к своим ученикам. Но это ведь справедливо, ведь ты — царевна, и чтобы получить по добающее образование, можно потерпеть и сухость, и строгость, и серьезность, и требовательность учителей.
Но Люба терпеть не собиралась. Учение давалось ей очень тяжело. У нее испортились характер, сон и аппетит. Вскоре дурное Любино настроение стало настоящей болезнью, она перестала заниматься и слегла. Родители не находили себе места. Люба целыми днями лежала в постели, не читала, не играла, даже в окно смотрела редко, и приговаривала, что если ее еще хоть разочек заставят поучиться — «я умру совсем». Родители были безутешны. Они, конечно, больше всего на свете хотели, чтобы Люба выздоровела и была счастлива. Но они также понимали, что Люба — еще царевна, и учиться ей рано или поздно ей придется.
Тут их окликнули: «Эй, безутешные родители!» Они отвлеклись от своей печальной беседы и взглянули в окно. Там стоял незнакомый им человеке бритой головой в оранжевых одеждах. «Вы хотите, чтобы ваша царевна-дочь захотела сама постигать учение и перестала болеть?» — «Да»,— ответили удивленные и смущенные родители, ведь незнакомец, видимо, подслушал их разговор, пускай даже и случайно.
— Я помогу вам. Пустите меня к девочке.
— Но она больна. К ней нельзя.
— Пустое это. Вы ведь хотите Любе счастья, а я знаю, что нужно делать.
Тут родители уж очень сильно удивились, потому что имени Любы они не говорили, это точно. Они решили, что этот незнакомец — какой-нибудь волшебник из далеких стран за морем, и дали свое согласие.
Три дня и три ночи провел незнакомец с бритой головой у постели Любы, а на четвертое утро вышел из комнаты вместе с нею. Родители радостно бросились к царевне, не переставая удивляться блеску ее глаз и здоровому румянцу. «Что вы с ней сделали, о великий волшебник?» — воскликнули пораженные родители. «Если бы это был секрет, мы не могли бы вам его открыть, но это не секрет, и Люба сама всем все расскажет, а у меня много дел, мне нужно идти»,— сказал Великий Учитель (а это, как вы догадались, был именно он), и, попрощавшись, удалился.
Как только он ушел, Люба сказала: «Я хочу учиться. Отдайте меня в ту же школу, что и всех остальных детей отдают. Хочу учиться вместе с ними. Хочу стать такой же мудрой, как этот человек!».— «Что он сказал тебе, Люба?»— спросили родители снова.
«Во-первых, он сказал, что учение — это большая трудность, отказываться от своих трудностей — это значит обременять ими тех, кто тебя любит, но это несправедливо.
Во-вторых, учение — это доблесть, не всякий может ее проявить, но ведь я — царевна Люба, и я могу. Доблесть — это качество сильных, а я хочу быть сильной, хотя это и трудно.
В-третьих, учение — это великая радость, и почему я должна от нее отказываться, если мне будет потом радостно и хорошо?
И в-четвертых, всякое учение ведет к мудрости, потому что, когда я вырасту, мне придется управлять нашим царством-государством».
Пораженные родители отдали Любу в общественную школу, и царевна стала ходить на уроки и выполнять домашние задания, как и все ученики, и делала большие успехи. А когда ей надоедало заниматься и хотелось все бросить и пойти побегать в саду со щенками, котятами и друзьями, она вспоминала слова Великого Учителя о том, что учение — это и трудность, и доблесть, и радость, и снова садилась за учебники.
Вопросы для обсуждения
Почему Любе не нравилось учиться? Может быть, есть еще причины, о которых не написано в сказке? Перечисли все, что сказал Любе Великий учитель. Подумай над каждой мыслью из четырех. Как ты себе ее понимаешь? Согласен ли ты с ней? Что бы ты сказал Любе на месте Великого учителя?
Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы, будто пошли на спор, кто кого переврет.
— Сколько тебе лет? — спрашивает Мишутка.
— Девяносто пять. А тебе?
— А мне сто сорок. Знаешь, — говорит Мишутка, — раньше я был большой-большой, как дядя Боря, а потом сделался маленький.
— А я, — говорит Стасик, — сначала был маленький, а потом вырос большой, а потом снова стал маленький, а теперь опять скоро буду большой.
— А я, когда был большой, всю реку мог переплыть, — говорит Мишутка.
— У! А я море мог переплыть!
— Подумаешь — море! Я океан переплывал!
— А я раньше летать умел!
— А ну, полети!
— Сейчас не могу: разучился.
— А я один раз купался в море, — говорит Мишутка, — и на меня напала акула. Я ее бац кулаком, а она меня цап за голову — и откусила.
— Врешь!
— Нет, правда!
— Почему же ты не умер?
— А зачем мне умирать? Я выплыл на берег и пошел домой.
— Без головы?
— Конечно, без головы. Зачем мне голова?
— Как же ты шел без головы?
— Так и шел. Будто без головы ходить нельзя.
— Почему же ты теперь с головой?
— Другая выросла.
«Ловко придумал!» — позавидовал Стасик. Ему хотелось соврать получше Мишутки.
— Ну, это что! — сказал он. — Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел.
— Вот так соврал! — рассмеялся Мишутка.
— Вовсе нет.
— Почему же ты теперь живой?
— Так он же меня потом выплюнул,
Мишутка задумался. Ему хотелось переврать Стасика. Он думал, думал, наконец говорит:
— Один раз я шел по улице. Кругом трамваи, автомобили, грузовики…
— Знаю, знаю! — закричал Стасик. — Сейчас расскажешь, как тебя трамвай переехал. Ты уже врал про это.
— Ничего подобного. Я не про это.
— Ну ладно. Ври дальше.
— Вот я иду, никого не трогаю. Вдруг навстречу автобус. Я его не заметил, наступил ногой — рраз! — и раздавил в лепешку.
— Ха-ха-ха! Вот это враки!
— А вот и не враки!
— Как же ты мог раздавить автобус?
— Так он же совсем маленький был, игрушечный. Его мальчишка на веревочке тащил.
— Ну, это не удивительно, — сказал Стасик. — А я раз на Луну летал.
— Эва, куда махнул! — засмеялся Мишутка.
— Не веришь? Честное слово!
— На чем же ты летал?
— На ракете. На чем еще на Луну летают? Будто не знаешь сам!
— Что же ты там, на Луне видел?
— Ну, что… — замялся Стасик. — Что я там видел? Ничего и не видел.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Мишутка. — А говорит, на Луну летал!
— Конечно, летал.
— Почему же ничего не видел?
— А темно было. Я ведь ночью летал. Во сне. Сел на ракету и как полечу в космическое пространство. У-у-у! А потом как полечу обратно… Летел, летел, а потом бряк о землю… ну и проснулся…
— А-а, — протянул Мишутка. — Так бы сразу и говорил. Я ведь не знал, что ты — во сне.
Тут пришел соседский Игорь и сел рядом на скамеечке. Он слушал, слушал Мишутку и Стасика, потом говорит:
— Вот врут-то! И вам не стыдно?
— А чего стыдно? Мы же никого не обманываем, — сказал Стасик. — Просто выдумываем, будто сказки рассказываем.
— Сказки! — презрительно фыркнул Игорь. — Нашли занятие!
— А ты думаешь, легко выдумывать!
— Чего проще!
— Ну, выдумай что-нибудь.
— Сейчас… — сказал Игорь. — Пожалуйста.
Мишутка и Стасик обрадовались и приготовились слушать.
— Сейчас, — повторил Игорь. — Э-э-э… гм… кхм… э-э-э…
— Ну, что ты все «э» да «э»!
— Сейчас! Дайте подумать.
— Ну, думай, думай!
— Э-э-э, — снова сказал Игорь и посмотрел на небо. — Сейчас, сейчас… э-э-э…
— Ну, чего же ты не выдумываешь? Говорил — чего проще!
— Сейчас… Вот! Один раз я дразнил собаку, а она меня цап за ногу и укусила. Вот даже шрам остался.
— Ну и что же ты тут выдумал? — спросил Стасик.
— Ничего. Как было, так и рассказал.
— А говорил — выдумывать мастер!
— Я мастер, да не такой, как вы. Вот вы все врете, да без толку, а я вчера соврал, мне от этого польза.
— Какая польза?
— А вот. Вчера вечером мама и папа ушли, а мы с Ирой остались дома. Ира легла спать, а я залез в буфет и съел полбанки варенья. Потом думаю: как бы мне не попало. Взял Ирке губы вареньем намазал. Мама пришла: «Кто варенье съел?» Я говорю: «Ира». Мама посмотрела, а у нее все губы в варенье. Сегодня утром ей от мамы досталось, а мне мама еще варенья дала. Вот и польза.
— Значит, из-за тебя другому досталось, а ты и рад! — сказал Мишутка.
— А тебе что?
— Мне ничего. А вот ты этот, как это называется… Брехун! Вот!
— Сами вы брехуны!
— Уходи! Не желаем с тобой на лавочке сидеть.
— Я и сам не стану с вами сидеть.
Игорь встал и ушел. Мишутка и Стасик тоже пошли домой. По дороге им попалась палатка с мороженым. Они остановились, стали рыться в карманах и считать, сколько у них денег. У обоих набралось только на одну порцию мороженого.
— Купим порцию и разделим пополам, — предложил Стасик.
Продавщица дала им мороженое на палочке.
— Пойдем домой, — говорит Мишутка, — разрежем ножом, чтоб было точно.
— Пойдем.
На лестнице они встретили Иру. Глаза у нее были заплаканные.
— Ты чего ревела? — спрашивает Мишутка.
— Меня мама гулять не пускала.
— За что?
— За варенье. А я его и не ела. Это Игорь на меня наговорил. Наверное, сам съел, а на меня свалил.
— Конечно, Игорь съел. Он сам нам хвастался. Ты не плачь. Пойдем, я тебе свою полпорцию мороженого дам, — сказал Мишутка.
— И я тебе свою полпорцию отдам, вот только попробую разочек и отдам, — пообещал Стасик.
— А вы разве не хотите сами?
— Не хотим. Мы уже по десять порций съели сегодня, — сказал Стасик.
— Давайте лучше это мороженое на троих разделим, — предложила Ира.
— Правильно! — сказал Стасик. — А то у тебя заболит горло, если ты одна всю порцию съешь.
Пошли они домой, разделили мороженое на три части.
— Вкусная штука! — сказал Мишутка. — Я очень люблю мороженое. Один раз я съел целое ведро мороженого.
— Ну, ты выдумываешь все! — засмеялась Ира. — Кто тебе поверит, что ты ведро мороженого съел!
— Так оно ведь совсем маленькое было, ведрышко! Такое бумажное, не больше стакана…