Âèòàëèé Âàëåíòèíîâè÷ Áèàíêè. Êàê ìóðàâüèøêà äîìîé ñïåøèë
Êíèãà: Â.Áèàíêè. «Ðàññêàçû è ñêàçêè»
Èçäàòåëüñòâî «Íàðîäíàÿ àñâåòà», Ìèíñê, 1978
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 äåêàáðÿ 2002 ãîäà
Äëÿ äåòåé ìëàäøåãî øêîëüíîãî âîçðàñòà.
Çàëåç Ìóðàâåé íà áåðåçó. Äîëåç äî âåðøèíû, ïîñìîòðåë âíèç, à òàì, íà
çåìëå, åãî ðîäíîé ìóðàâåéíèê ÷óòü âèäåí.
Ìóðàâüèøêà ñåë íà ëèñòîê è äóìàåò:
«Îòäîõíó íåìíîæêî — è âíèç».
Ó ìóðàâüåâ âåäü ñòðîãî: òîëüêî ñîëíûøêî íà çàêàò, — âñå äîìîé áåãóò.
Ñÿäåò ñîëíöå, — ìóðàâüè âñå õîäû è âûõîäû çàêðîþò — è ñïàòü. À êòî îïîçäàë,
òîò õîòü íà óëèöå íî÷óé.
Ñîëíöå óæå ê ëåñó ñïóñêàëîñü.
Ìóðàâåé ñèäèò íà ëèñòêå è äóìàåò:
«Íè÷åãî, ïîñïåþ: âíèç âåäü ñêîðåé».
À ëèñòîê áûë ïëîõîé: æåëòûé, ñóõîé. Äóíóë âåòåð è ñîðâàë åãî ñ âåòêè.
Íåñåòñÿ ëèñòîê ÷åðåç ëåñ, ÷åðåç ðåêó, ÷åðåç äåðåâíþ.
Ëåòèò Ìóðàâüèøêà íà ëèñòêå, êà÷àåòñÿ — ÷óòü æèâ îò ñòðàõà.
Çàíåñ âåòåð ëèñòîê íà ëóã çà äåðåâíåé, äà òàì è áðîñèë. Ëèñòîê óïàë íà
êàìåíü, Ìóðàâüèøêà ñåáå íîãè îòøèá.
Ëåæèò è äóìàåò:
«Ïðîïàëà ìîÿ ãîëîâóøêà. Íå äîáðàòüñÿ ìíå òåïåðü äî äîìó. Ìåñòî êðóãîì
ðîâíîå. Áûë áû çäîðîâ — ñðàçó áû äîáåæàë, äà âîò áåäà: íîãè áîëÿò. Îáèäíî,
õîòü çåìëþ êóñàé».
Ñìîòðèò Ìóðàâåé: ðÿäîì Ãóñåíèöà-Çåìëåìåð ëåæèò. ×åðâÿê-÷åðâÿêîì, òîëüêî
ñïåðåäè — íîæêè è ñçàäè — íîæêè.
Ìóðàâüèøêà ãîâîðèò Çåìëåìåðó:
— Çåìëåìåð, Çåìëåìåð, ñíåñè ìåíÿ äîìîé. Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— À êóñàòüñÿ íå áóäåøü?
— Êóñàòüñÿ íå áóäó.
— Íó ñàäèñü, ïîäâåçó.
Ìóðàâüèøêà âñêàðàáêàëñÿ íà ñïèíó ê Çåìëåìåðó. Òîò èçîãíóëñÿ äóãîé,
çàäíèå íîãè ê ïåðåäíèì ïðèñòàâèë, õâîñò — ê ãîëîâå. Ïîòîì âäðóã âñòàë âî
âåñü ðîñò, äà òàê è ëåã íà çåìëþ ïàëêîé. Îòìåðèë íà çåìëå, ñêîëüêî â íåì
ðîñòó, è îïÿòü â äóãó ñêðþ÷èëñÿ. Òàê è ïîøåë, òàê è ïîøåë çåìëþ ìåðèòü.
Ìóðàâüèøêà òî ê çåìëå ëåòèò, òî ê íåáó, òî âíèç ãîëîâîé, òî ââåðõ.
— Íå ìîãó áîëüøå! — êðè÷èò. — Ñòîé! À òî óêóøó!
Îñòàíîâèëñÿ Çåìëåìåð, âûòÿíóëñÿ ïî çåìëå. Ìóðàâüèøêà ñëåç, åëå
îòäûøàëñÿ.
Îãëÿäåëñÿ, âèäèò: ëóã âïåðåäè, íà ëóãó òðàâà ñêîøåííàÿ ëåæèò. À ïî ëóãó
Ïàóê-Ñåíîêîñåö øàãàåò: íîãè êàê õîäóëè, ìåæäó íîã ãîëîâà êà÷àåòñÿ.
— Ïàóê, à Ïàóê, ñíåñè ìåíÿ äîìîé! Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— Íó ÷òî æ, ñàäèñü, ïîäâåçó.
Ïðèøëîñü Ìóðàâüèøêå ïî ïàó÷üåé íîãå ââåðõ ëåçòü äî êîëåíêè, à ñ êîëåíêè
âíèç ñïóñêàòüñÿ Ïàóêó íà ñïèíó: êîëåíêè ó Ñåíîêîñöà òîð÷àò âûøå ñïèíû.
Íà÷àë Ïàóê ñâîè õîäóëè ïåðåñòàâëÿòü — îäíà íîãà òóò, äðóãàÿ òàì; âñå
âîñåìü íîã, áóäòî ñïèöû, â ãëàçàõ ó Ìóðàâüèøêè çàìåëüêàëè. À èäåò Ïàóê íå
áûñòðî, áðþõîì ïî çåìëå ÷èðêàåò. Íàäîåëà Ìóðàâüèøêå òàêàÿ åçäà. ×óòü áûëî íå
óêóñèë îí Ïàóêà. Äà òóò, íà ñ÷àñòüå, âûøëè îíè íà ãëàäêóþ äîðîæêó.
Îñòàíîâèëñÿ Ïàóê.
— Ñëåçàé, — ãîâîðèò. — Âîò Æóæåëèöà áåæèò, îíà ðåçâåé ìåíÿ.
Ñëåç Ìóðàâüèøêà.
— Æóæåëêà, Æóæåëêà, ñíåñè ìåíÿ äîìîé! Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— Ñàäèñü, ïðîêà÷ó.
Òîëüêî óñïåë Ìóðàâüèøêà âñêàðàáêàòüñÿ Æóæåëèöå íà ñïèíó, îíà êàê
ïóñòèòñÿ áåæàòü! Íîãè ó íåå ðîâíûå, êàê ó êîíÿ.
Áåæèò øåñòèíîãèé êîíü, áåæèò, íå òðÿñåò, áóäòî ïî âîçäóõó ëåòèò.
Âìèã äîì÷àëèñü äî êàðòîôåëüíîãî ïîëÿ.
— À òåïåðü ñëåçàé, — ãîâîðèò Æóæåëèöà. — Íå ñ ìîèìè íîãàìè ïî
êàðòîôåëüíûì ãðÿäàì ïðûãàòü. Äðóãîãî êîíÿ áåðè.
Ïðèøëîñü ñëåçòü.
Êàðòîôåëüíàÿ áîòâà äëÿ Ìóðàâüèøêè — ëåñ ãóñòîé. Òóò è ñî çäîðîâûìè
íîãàìè — öåëûé äåíü áåæàòü. À ñîëíöå óæ íèçêî.
Âäðóã ñëûøèò Ìóðàâüèøêà, ïèùèò êòî-òî:
— À íó, Ìóðàâåé, ïîëåçàé êî ìíå íà ñïèíó, ïîñêà÷åì.
Îáåðíóëñÿ Ìóðàâüèøêà — ñòîèò ðÿäîì Æó÷îê-Áëîøà÷îê, ÷óòü îò çåìëè âèäíî.
— Äà òû ìàëåíüêèé! Òåáå ìåíÿ íå ïîäíÿòü.
— À òû-òî áîëüøîé! Ëåçü, ãîâîðþ.
Êîå-êàê óìåñòèëñÿ Ìóðàâåé íà ñïèíå ó Áëîøàêà. Òîëüêî-òîëüêî íîæêè
ïîñòàâèë.
— Âëåç?
— Íó âëåç.
— À âëåç, òàê äåðæèñü.
Áëîøà÷îê ïîäîáðàë ïîä ñåáÿ òîëñòûå çàäíèå íîæêè, — à îíè ó íåãî, êàê
ïðóæèíêè ñêëàäíûå, — äà ùåëê! — ðàñïðÿìèë èõ. Ãëÿäü, óæ îí íà ãðÿäêå ñèäèò.
Ùåëê! — íà äðóãîé. Ùåëê! — íà òðåòüåé.
Òàê âåñü îãîðîä è îòùåëêàë äî ñàìîãî çàáîðà.
Ìóðàâüèøêà ñïðàøèâàåò:
— À ÷åðåç çàáîð ìîæåøü?
— ×åðåç çàáîð íå ìîãó: âûñîê î÷åíü. Òû Êóçíå÷èêà ïîïðîñè: îí ìîæåò.
— Êóçíå÷èê, Êóçíå÷èê, ñíåñè ìåíÿ äîìîé! Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— Ñàäèñü íà çàãðèâîê.
Ñåë Ìóðàâüèøêà Êóçíå÷èêó íà çàãðèâîê. Êóçíå÷èê ñëîæèë ñâîè äëèííûå
çàäíèå íîãè ïîïîëàì, ïîòîì ðàçîì âûïðÿìèë èõ è ïîäñêî÷èë âûñîêî â âîçäóõ,
êàê Áëîøà÷îê. Íî òóò ñ òðåñêîì ðàçâåðíóëèñü ó íåãî çà ñïèíîé êðûëüÿ,
ïåðåíåñëè Êóçíå÷èêà ÷åðåç çàáîð è òèõîíüêî îïóñòèëè íà çåìëþ.
— Ñòîï! — ñêàçàë Êóçíå÷èê. — Ïðèåõàëè.
Ìóðàâüèøêà ãëÿäèò âïåðåä, à òàì ðåêà: ãîä ïî íåé ïëûâè — íå
ïåðåïëûâåøü. À ñîëíöå åùå íèæå.
Êóçíå÷èê ãîâîðèò:
— ×åðåç ðåêó è ìíå íå ïåðåñêî÷èòü. Î÷åíü óæ øèðîêàÿ. Ñòîé-êà, ÿ
Âîäîìåðêó êëèêíó, áóäåò òåáå ïåðåâîç÷èê.
Çàòðåùàë ïî-ñâîåìó, ãëÿäü — áåæèò ïî âîäå ëîäî÷êà íà íîæêàõ.
Ïîäáåæàëà. Íåò, íå ëîäî÷êà, à Âîäîìåðêà-Êëîï.
— Âîäîìåð, Âîäîìåð, ñíåñè ìåíÿ äîìîé! Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— Ëàäíî, ñàäèñü, ïåðåâåçó.
Ñåë Ìóðàâüèøêà. Âîäîìåð ïîäïðûãíóë è çàøàãàë ïî âîäå, êàê ïîñóõó. À
ñîëíöå óæ ñîâñåì íèçêî.
— Ìèëåíüêèé, øèá÷å! — ïðîñèò Ìóðàâüèøêà. — Ìåíÿ äîìîé íå ïóñòÿò.
— Ìîæíî è ïîøèá÷å, — ãîâîðèò Âîäîìåð.
Äà êàê ïðèïóñòèò. Îòòîëêíåòñÿ, îòòîëêíåòñÿ íîæêàìè è êàòèò-ñêîëüçèò ïî
âîäå, êàê ïî ëüäó. Æèâî íà òîì áåðåãó î÷óòèëñÿ.
— À ïî çåìëå íå ìîæåøü? — ñïðàøèâàåò Ìóðàâüèøêà.
— Ïî çåìëå ìíå òðóäíî, íîãè íå ñêîëüçÿò. Äà è ãëÿäè-êà: âïåðåäè-òî ëåñ.
Èùè ñåáå äðóãîãî êîíÿ.
Ïîñìîòðåë Ìóðàâüèøêà âïåðåä è âèäèò: ñòîèò íàä ðåêîé ëåñ âûñîêèé, äî
ñàìîãî íåáà. È ñîëíöå çà íèì óæå ñêðûëîñü. Íåò, íå ïîïàñòü Ìóðàâüèøêå äîìîé!
— Ãëÿäè, — ãîâîðèò Âîäîìåð, — âîò òåáå è êîíü ïîëçåò.
Âèäèò Ìóðàâüèøêà: ïîëçåò ìèìî Ìàéñêèé Õðóù — òÿæåëûé æóê, íåóêëþæèé
æóê. Ðàçâå íà òàêîì êîíå äàëåêî óñêà÷åøü? Âñå-òàêè ïîñëóøàëñÿ Âîäîìåðà.
— Õðóù, Õðóù, ñíåñè ìåíÿ äîìîé! Ó ìåíÿ íîæêè áîëÿò.
— À òû ãäå æèâåøü?
— Â ìóðàâåéíèêå çà ëåñîì.
— Äàëåêîíüêî… Íó ÷òî ñ òîáîé äåëàòü? Ñàäèñü, äîâåçó.
Ïîëåç Ìóðàâüèøêà ïî æåñòêîìó æó÷üåìó áîêó.
— Ñåë, ÷òî ëè?
— Ñåë.
— À êóäà ñåë?
— Íà ñïèíó.
— Ýõ, ãëóïûé! Ïîëåçàé íà ãîëîâó.
Âëåç Ìóðàâüèøêà Æóêó íà ãîëîâó. È õîðîøî, ÷òî íå îñòàëñÿ íà ñïèíå:
ðàçëîìèë Æóê ñïèíó íàäâîå, äâà æåñòêèõ êðûëà ïðèïîäíÿë. Êðûëüÿ ó Æóêà òî÷íî
äâà ïåðåâåðíóòûõ êîðûòà, à èç-ïîä íèõ äðóãèå êðûëûøêè ëåçóò,
ðàçâîðà÷èâàþòñÿ: òîíåíüêèå, ïðîçðà÷íûå, øèðå è äëèííåå âåðõíèõ.
Ñòàë Æóê ïûõòåòü, íàäóâàòüñÿ: «Óô, óô, óô!» Áóäòî ìîòîð çàâîäèò.
— Äÿäåíüêà, — ïðîñèò Ìóðàâüèøêà, — ïîñêîðåé! Ìèëåíüêèé, ïîæèâåé!
Íå îòâå÷àåò Æóê, òîëüêî ïûõòèò:
«Óô, óô, óô!»
Âäðóã çàòðåïåòàëè òîíêèå êðûëûøêè, çàðàáîòàëè. «Æææ! Òóê-òóê-òóê!..» —
ïîäíÿëñÿ Õðóù íà âîçäóõ. Êàê ïðîáêó, âûêèíóëî åãî âåòðîì ââåðõ — âûøå ëåñà.
Ìóðàâüèøêà ñâåðõó âèäèò: ñîëíûøêî óæå êðàåì çåìëþ çàöåïèëî.
Êàê ïîì÷àë Õðóù — ó Ìóðàâüèøêè äàæå äóõ çàõâàòèëî.
«Æææ! Òóê-òóê-òóê!» — íåñåòñÿ Æóê, áóðàâèò âîçäóõ, êàê ïóëÿ.
Ìåëüêíóë ïîä íèì ëåñ — è ïðîïàë.
À âîò è áåðåçà çíàêîìàÿ, è ìóðàâåéíèê ïîä íåé.
Íàä ñàìîé âåðøèíîé áåðåçû âûêëþ÷èë Æóê ìîòîð è — øëåï! — ñåë íà ñóê.
— Äÿäåíüêà, ìèëåíüêèé! — âçìîëèëñÿ Ìóðàâüèøêà. — À âíèç-òî ìíå êàê? Ó
ìåíÿ âåäü íîæêè áîëÿò, ÿ ñåáå øåþ ñëîìàþ.
Ñëîæèë Æóê òîíêèå êðûëûøêè âäîëü ñïèíû. Ñâåðõó æåñòêèìè êîðûòöàìè
ïðèêðûë. Êîí÷èêè òîíêèõ êðûëüåâ àêêóðàòíî ïîä êîðûòöà óáðàë.
Ïîäóìàë è ãîâîðèò:
— À óæ êàê òåáå âíèç ñïóñòèòüñÿ, — íå çíàþ.
ß íà ìóðàâåéíèê íå ïîëå÷ó: óæ î÷åíü áîëüíî âû, ìóðàâüè, êóñàåòåñü.
Äîáèðàéñÿ ñàì, êàê çíàåøü.
Ãëÿíóë Ìóðàâüèøêà âíèç, à òàì, ïîä ñàìîé áåðåçîé, åãî äîì ðîäíîé.
Ãëÿíóë íà ñîëíûøêî: ñîëíûøêî óæå ïî ïîÿñ â çåìëþ óøëî.
Ãëÿíóë âîêðóã ñåáÿ: ñó÷üÿ äà ëèñòüÿ, ëèñòüÿ äà ñó÷üÿ.
Íå ïîïàñòü Ìóðàâüèøêå äîìîé, õîòü âíèç ãîëîâîé áðîñàéñÿ!
Âäðóã âèäèò: ðÿäîì íà ëèñòêå Ãóñåíèöà Ëèñòîâåðòêà ñèäèò, øåëêîâóþ íèòêó
èç ñåáÿ òÿíåò, òÿíåò è íà ñó÷îê ìîòàåò.
— Ãóñåíèöà, Ãóñåíèöà, ñïóñòè ìåíÿ äîìîé! Ïîñëåäíÿÿ ìíå ìèíóòî÷êà
îñòàëàñü, — íå ïóñòÿò ìåíÿ äîìîé íî÷åâàòü.
— Îòñòàíü! Âèäèøü, äåëî äåëàþ: ïðÿæó ïðÿäó.
— Âñå ìåíÿ æàëåëè, íèêòî íå ãíàë, òû ïåðâàÿ!
Íå óäåðæàëñÿ Ìóðàâüèøêà, êèíóëñÿ íà íåå äà êàê êóñíåò!
Ñ ïåðåïóãó Ãóñåíèöà ëàïêè ïîäæàëà äà êóâûðê ñ ëèñòà — è ïîëåòåëà âíèç.
À Ìóðàâüèøêà íà íåé âèñèò — êðåïêî âöåïèëñÿ. Òîëüêî íåäîëãî îíè ïàäàëè:
÷òî-òî èõ ñâåðõó — äåðã!
È çàêà÷àëèñü îíè îáà íà øåëêîâîé íèòî÷êå: íèòî÷êà-òî íà ñó÷îê áûëà
íàìîòàíà.
Êà÷àåòñÿ Ìóðàâüèøêà íà Ëèñòîâåðòêå, êàê íà êà÷åëÿõ. À íèòî÷êà âñå
äëèííåé, äëèííåé, äëèííåé äåëàåòñÿ: âûìàòûâàåòñÿ ó Ëèñòîâåðòêè èç áðþøêà,
òÿíåòñÿ, íå ðâåòñÿ. Ìóðàâüèøêà ñ Ëèñòîâåðòêîé âñå íèæå, íèæå, íèæå
îïóñêàþòñÿ.
À âíèçó, â ìóðàâåéíèêå, ìóðàâüè õëîïî÷óò, ñïåøàò, âõîäû-âûõîäû
çàêðûâàþò.
Âñå çàêðûëè — îäèí, ïîñëåäíèé, âõîä îñòàëñÿ. Ìóðàâüèøêà ñ Ãóñåíèöû
êóâûðê — è äîìîé.
Òóò è ñîëíûøêî çàøëî.
Сказка Как муравьишка домой спешил Бианки читать
Залез Муравей на берёзу. Долез до вершины, посмотрел вниз, а там, на земле, его родной муравейник чуть виден.
Муравьишка сел на листок и думает:
«Отдохну немножко — и вниз».
У муравьев ведь строго: только солнышко на закат, — все домой бегут. Сядет солнце, — муравьи все ходы и выходы закроют — и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.
Солнце уже к лесу спускалось.
Муравей сидит на листке и думает:
«Ничего, поспею: вниз ведь скорей».
А листок был плохой: жёлтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.
Несётся листок через лес, через реку, через деревню.
Летит Муравьишка на листке, качается — чуть жив от страха.
Занёс ветер листок на луг за деревней, да там и бросил. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.
Лежит и думает:
«Пропала моя головушка. Не добраться мне теперь до дому. Место кругом ровное. Был бы здоров — сразу бы добежал, да вот беда: ноги болят. Обидно, хоть землю кусай».
Смотрит Муравей: рядом Гусеница-Землемер лежит. Червяк-червяком, только спереди — ножки и сзади — ножки.
Муравьишка говорит Землемеру:
— Землемер, Землемер, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А кусаться не будешь?
— Кусаться не буду.
— Ну садись, подвезу.
Муравьишка вскарабкался на спину к Землемеру. Тот изогнулся дугой, задние ноги к передним приставил, хвост — к голове. Потом вдруг встал во весь рост, да так и лёг на землю палкой. Отмерил на земле, сколько в нём росту, и опять в дугу скрючился. Так и пошёл, так и пошёл землю мерить. Муравьишка то к земле летит, то к небу, то вниз головой, то вверх.
— Не могу больше! — кричит. — Стой! А то укушу!
Остановился Землемер, вытянулся по земле. Муравьишка слез,
еле отдышался.
Огляделся, видит: луг впереди, на лугу трава скошенная лежит. А по лугу Паук-Сенокосец шагает: ноги, как ходули, между ног голова качается.
— Паук, а Паук, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ну что ж, садись, подвезу.
Пришлось Муравьишке по паучьей ноге вверх лезть до коленки, а с коленки вниз спускаться Пауку на спину: коленки у Сенокосца торчат выше спины.
Начал Паук свои ходули переставлять — одна нога тут, другая там; все восемь ног, будто спицы, в глазах у Муравьишки замелькали. А идёт Паук не быстро, брюхом по земле чиркает. Надоела Муравьишке такая езда. Чуть было не укусил он Паука. Да тут, на счастье, вышли они на гладкую дорожку.
Остановился Паук.
— Слезай, — говорит. — Вот Жужелица бежит, она резвей меня. Слез Муравьишка.
— Жужелка, Жужелка, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись, прокачу.
Только успел Муравьишка вскарабкаться Жужелице на спину, она как пустится бежать! Ноги у неё ровные, как у коня.
Бежит шестиногий конь, бежит, не трясёт, будто по воздуху летит.
Вмиг домчались до картофельного поля.
— А теперь слезай, — говорит Жужелица. — Не с моими ногами по картофельным грядам прыгать. Другого коня бери.
Пришлось слезть.
Картофельная ботва для Муравьишки — лес густой. Тут и со здоровыми ногами — целый день бежать. А солнце уж низко.
Вдруг слышит Муравьишка, пищит кто-то:
— А ну, Муравей, полезай ко мне на спину, поскачем. Обернулся Муравьишка — стоит рядом Жучок-Блошачок, чуть
от земли видно.
— Да ты маленький! Тебе меня не поднять.
— А ты-то большой! Лезь, говорю.
Кое-как уместился Муравей на спине у Блошака. Только-только ножки поставил.
— Влез?
— Ну влез.
— А влез, так держись.
Блошачок подобрал под себя толстые задние ножки, — а они у него, как пружинки складные, — да щёлк! — распрямил их. Глядь, уж он на грядке сидит. Щёлк! — на другой. Щёлк! — на третьей.
Так весь огород и отщёлкал до самого забора.
Муравьишка спрашивает:
— А через забор можешь?
— Через забор не могу: высок очень. Ты Кузнечика попроси: он может.
— Кузнечик, Кузнечик, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись на загривок.
Сел Муравьишка Кузнечику на загривок.
Кузнечик сложил свои длинные задние ноги пополам, потом разом выпрямил их и подскочил высоко в воздух, как Блошачок. Но тут с треском развернулись у него за спиной крылья, перенесли Кузнечика через забор и тихонько опустили на землю.
— Стоп! — сказал Кузнечик. — Приехали.
Муравьишка глядит вперёд, а там река: год по ней плыви — не переплывёшь.
А солнце ещё ниже.
Кузнечик говорит:
— Через реку и мне не перескочить. Очень уж широкая. Стой-ка, я Водомерку кликну: будет тебе перевозчик.
Затрещал по-своему, глядь — бежит по воде лодочка на ножках. Подбежала. Нет, не лодочка, а Водомерка-Клоп.
— Водомер, Водомер, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ладно, садись, перевезу.
Сел Муравьишка. Водомер подпрыгнул и зашагал по воде, как посуху. А солнце уж совсем низко.
— Миленький, шибче! — просит Муравьишка. — Меня домой не пустят.
— Можно и пошибче, — говорит Водомер.
Да как припустит! Оттолкнётся, оттолкнётся ножками и катит-скользит по воде, как по льду. Живо на том берегу очутился.
— А по земле не можешь? — спрашивает- Муравьишка.
— По земле мне трудно, ноги не скользят. Да и гляди-ка: впереди-то лес. Ищи себе другого коня.
Посмотрел Муравьишка вперёд и видит: стоит над рекой лес высокий, до самого неба. И солнце за ним уже скрылось. Нет, не попасть Муравьишке домой!
— Гляди, — говорит Водомер, — вот тебе и конь ползёт.
Видит Муравьишка: ползёт мимо Майский Хрущ — тяжёлый
жук, неуклюжий жук. Разве на таком коне далеко ускачешь? Всё-таки послушался Водомера.
— Хрущ, Хрущ, снеси меня домой. У меня ножки болят.
А ты где живёшь?
— В муравейнике за лесом.муравьишка летит верхом на Майском Хруще
— Далеконько… Ну что с тобой делать? Садись, довезу.
Полез Муравьишка по жёсткому жучьему боку.
— Сел, что ли?
— Сел.
— А куда сел?
— На спину.
— Эх, глупый! Полезай на голову.
Влез Муравьишка Жуку на голову. И хорошо, что не остался на спине: разломил Жук спину надвое, два жёстких крыла приподнял. Крылья у Жука точно два перевёрнутых корыта, а из-под них другие крылышки лезут, разворачиваются: тоненькие, прозрачные, шире и длиннее верхних.
Стал Жук пыхтеть, надуваться: «Уф, уф, уф!» Будто мотор заводит.
— Дяденька, — просит Муравьишка, — поскорей! Миленький, поживей!
Не отвечает Жук, только пыхтит:
«Уф, уф, уф!»
Вдруг затрепетали тонкие крылышки, заработали. «Жжж! Тук-тук-тук!..» — поднялся Хрущ на воздух. Как пробку, выкинуло его ветром вверх — выше леса.
Муравьишка сверху видит: солнышко уже краем землю зацепило.
Как помчал Хрущ — у Муравьишки даже дух захватило.
«Жжж! Тук-тук-тук!» — несётся Жук, буравит воздух, как пуля.
Мелькнул под ним лес — и пропал.
А вот и берёза знакомая, и муравейник под ней.
Над самой вершиной берёзы выключил Жук мотор и — шлёп! — сел на сук.
— Дяденька, миленький! — взмолился Муравьишка. — А вниз-то мне как? У меня ведь ножки болят, я себе шею сломаю.
Сложил Жук тонкие крылышки вдоль спины. Сверху жёсткими корытцами прикрыл. Кончики тонких крыльев аккуратно под корытца убрал.
Подумал и говорит:
— А уж как тебе вниз спуститься, — не знаю. Я на муравейник не полечу: уж очень больно вы, муравьи, кусаетесь. Добирайся сам, как знаешь.
Глянул Муравьишка вниз, а там, под самой берёзой, его дом родной.
Глянул на солнышко: солнышко уже по пояс в землю ушло.
Глянул вокруг себя: сучья да листья, листья да сучья.
Не попасть Муравьишке домой, хоть вниз головой бросайся! Вдруг видит: рядом на листке Гусеница Листовёртка сидит, шёлковую нитку из себя тянет, тянет и на сучок мотает.
— Гусеница, Гусеница, спусти меня домой! Последняя мне минуточка осталась, — не пустят меня домой ночевать.муравьишка муравей
— Отстань! Видишь, дело делаю: пряжу пряду.
— Все меня жалели, никто не гнал, ты первая!
Не удержался Муравьишка, кинулся на неё да как куснёт!
С перепугу Гусеница лапки поджала да кувырк с листа — и полетела вниз.
А Муравьишка на ней висит — крепко вцепился. Только недолго они падали: что-то их сверху — дёрг!
И закачались они оба на шёлковой ниточке: ниточка-то на сучок была намотана.
Качается Муравьишка на Листовёртке, как на качелях. А ниточка всё длинней, длинней, длинней делается: выматывается у Листовёртки из брюшка, тянется, не рвётся. Муравьишка с Листовёрткой всё ниже, ниже, ниже опускаются.
А внизу, в муравейнике, муравьи хлопочут, спешат, входы-выходы закрывают.
Все закрыли — один, последний, вход остался. Муравьишка с Гусеницы кувырк — и домой!
Тут и солнышко зашло.
Залез Муравей на берёзу. Долез до вершины, посмотрел вниз, а там, на земле, его родной муравейник чуть виден.
Муравьишка сел на листок и думает:
«Отдохну немножко — и вниз».
У муравьев ведь строго: только солнышко на закат, — все домой бегут. Сядет солнце, — муравьи все ходы и выходы закроют — и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.
Солнце уже к лесу спускалось.
Муравей сидит на листке и думает:
«Ничего, поспею: вниз ведь скорей».
А листок был плохой: жёлтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.
Несётся листок через лес, через реку, через деревню.
Летит Муравьишка на листке, качается — чуть жив от страха.
Занёс ветер листок на луг за деревней, да там и бросил. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.
Лежит и думает:
Пропала моя головушка. Не добраться мне теперь до дому. Место кругом ровное. Был бы здоров — сразу бы добежал, да вот беда: ноги болят. Обидно, хоть землю кусай».
Смотрит Муравей: рядом Гусеница-Землемер лежит. Червяк-червяком, только спереди — ножки и сзади — ножки.
Муравьишка говорит Землемеру:
— Землемер, Землемер, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А кусаться не будешь?
— Кусаться не буду.
— Ну садись, подвезу.
Муравьишка вскарабкался на спину к Землемеру. Тот изогнулся дугой, задние ноги к передним приставил, хвост — к голове. Потом вдруг встал во весь рост, да так и лёг на землю палкой. Отмерил на земле, сколько в нём росту, и опять в дугу скрючился. Так и пошёл, так и пошёл землю мерить. Муравьишка то к земле летит, то к небу, то вниз головой, то вверх.
— Не могу больше! — кричит. — Стой! А то укушу!
Остановился Землемер, вытянулся по земле. Муравьишка слез, еле отдышался.
Огляделся, видит: луг впереди, на лугу трава скошенная лежит. А по лугу Паук-Сенокосец шагает: ноги, как ходули, между ног голова качается.
— Паук, а Паук, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ну что ж, садись, подвезу.
Пришлось Муравьишке по паучьей ноге вверх лезть до коленки, а с коленки вниз спускаться Пауку на спину: коленки у Сенокосца торчат выше спины.
Начал Паук свои ходули переставлять — одна нога тут, другая там; все восемь ног, будто спицы, в глазах у Муравьишки замелькали. А идёт Паук не быстро, брюхом по земле чиркает. Надоела Муравьишке такая езда. Чуть было не укусил он Паука. Да тут, на счастье, вышли они на гладкую дорожку.
Остановился Паук.
— Слезай, — говорит. — Вот Жужелица бежит, она резвей меня. Слез Муравьишка.
— Жужелка, Жужелка, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись, прокачу.
Только успел Муравьишка вскарабкаться Жужелице на спину, она как пустится бежать! Ноги у неё ровные, как у коня.
Бежит шестиногий конь, бежит, не трясёт, будто по воздуху летит.
Вмиг домчались до картофельного поля.
— А теперь слезай, — говорит Жужелица. — Не с моими ногами по картофельным грядам прыгать. Другого коня бери.
Пришлось слезть.
Картофельная ботва для Муравьишки — лес густой. Тут и со здоровыми ногами — целый день бежать. А солнце уж низко.
Вдруг слышит Муравьишка, пищит кто-то:
— А ну, Муравей, полезай ко мне на спину, поскачем. Обернулся Муравьишка — стоит рядом Жучок-Блошачок, чуть от земли видно.
— Да ты маленький! Тебе меня не поднять.
— А ты-то большой! Лезь, говорю.
Кое-как уместился Муравей на спине у Блошака. Только-только ножки поставил.
— Влез?
— Ну влез.
— А влез, так держись.
Блошачок подобрал под себя толстые задние ножки, — а они у него, как пружинки складные, — да щёлк! — распрямил их. Глядь, уж он на грядке сидит. Щёлк! — на другой. Щёлк! — на третьей.
Так весь огород и отщёлкал до самого забора.
Муравьишка спрашивает:
— А через забор можешь?
— Через забор не могу: высок очень. Ты Кузнечика попроси: он может.
— Кузнечик, Кузнечик, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись на загривок.
Сел Муравьишка Кузнечику на загривок.
Кузнечик сложил свои длинные задние ноги пополам, потом разом выпрямил их и подскочил высоко в воздух, как Блошачок. Но тут с треском развернулись у него за спиной крылья, перенесли Кузнечика через забор и тихонько опустили на землю.
— Стоп! — сказал Кузнечик. — Приехали.
Муравьишка глядит вперёд, а там река: год по ней плыви — не переплывёшь.
А солнце ещё ниже.
Кузнечик говорит:
— Через реку и мне не перескочить. Очень уж широкая. Стой-ка, я Водомерку кликну: будет тебе перевозчик.
Затрещал по-своему, глядь — бежит по воде лодочка на ножках. Подбежала. Нет, не лодочка, а Водомерка-Клоп.
— Водомер, Водомер, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ладно, садись, перевезу.
Сел Муравьишка. Водомер подпрыгнул и зашагал по воде, как посуху. А солнце уж совсем низко.
— Миленький, шибче! — просит Муравьишка. — Меня домой не пустят.
— Можно и пошибче, — говорит Водомер.
Да как припустит! Оттолкнётся, оттолкнётся ножками и катит-скользит по воде, как по льду. Живо на том берегу очутился.
— А по земле не можешь? — спрашивает- Муравьишка.
— По земле мне трудно, ноги не скользят. Да и гляди-ка: впереди-то лес. Ищи себе другого коня.
Посмотрел Муравьишка вперёд и видит: стоит над рекой лес высокий, до самого неба. И солнце за ним уже скрылось. Нет, не попасть Муравьишке домой!
— Гляди, — говорит Водомер, — вот тебе и конь ползёт.
Видит Муравьишка: ползёт мимо Майский Хрущ — тяжёлый жук, неуклюжий жук. Разве на таком коне далеко ускачешь? Всё-таки послушался Водомера.
— Хрущ, Хрущ, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А ты где живёшь?
— В муравейнике за лесом.
— Далеконько… Ну что с тобой делать? Садись, довезу.
Полез Муравьишка по жёсткому жучьему боку.
— Сел, что ли?
— Сел.
— А куда сел?
— На спину.
— Эх, глупый! Полезай на голову.
Влез Муравьишка Жуку на голову. И хорошо, что не остался на спине: разломил Жук спину надвое, два жёстких крыла приподнял. Крылья у Жука точно два перевёрнутых корыта, а из-под них другие крылышки лезут, разворачиваются: тоненькие, прозрачные, шире и длиннее верхних.
Стал Жук пыхтеть, надуваться: «Уф, уф, уф!» Будто мотор заводит.
— Дяденька, — просит Муравьишка, — поскорей! Миленький, поживей!
Не отвечает Жук, только пыхтит:
«Уф, уф, уф!»
Вдруг затрепетали тонкие крылышки, заработали. «Жжж! Тук-тук-тук!..» — поднялся Хрущ на воздух. Как пробку, выкинуло его ветром вверх — выше леса.
Муравьишка сверху видит: солнышко уже краем землю зацепило.
Как помчал Хрущ — у Муравьишки даже дух захватило.
«Жжж! Тук-тук-тук!» — несётся Жук, буравит воздух, как пуля.
Мелькнул под ним лес — и пропал.
А вот и берёза знакомая, и муравейник под ней.
Над самой вершиной берёзы выключил Жук мотор и — шлёп! — сел на сук.
— Дяденька, миленький! — взмолился Муравьишка. — А вниз-то мне как? У меня ведь ножки болят, я себе шею сломаю.
Сложил Жук тонкие крылышки вдоль спины. Сверху жёсткими корытцами прикрыл. Кончики тонких крыльев аккуратно под корытца убрал.
Подумал и говорит:
— А уж как тебе вниз спуститься, — не знаю. Я на муравейник не полечу: уж очень больно вы, муравьи, кусаетесь. Добирайся сам, как знаешь.
Глянул Муравьишка вниз, а там, под самой берёзой, его дом родной.
Глянул на солнышко: солнышко уже по пояс в землю ушло.
Глянул вокруг себя: сучья да листья, листья да сучья.
Не попасть Муравьишке домой, хоть вниз головой бросайся!
Вдруг видит: рядом на листке Гусеница Листовёртка сидит, шёлковую нитку из себя тянет, тянет и на сучок мотает.
— Гусеница, Гусеница, спусти меня домой! Последняя мне минуточка осталась, — не пустят меня домой ночевать.
— Отстань! Видишь, дело делаю: пряжу пряду.
— Все меня жалели, никто не гнал, ты первая!
Не удержался Муравьишка, кинулся на неё да как куснёт!
С перепугу Гусеница лапки поджала да кувырк с листа — и полетела вниз.
А Муравьишка на ней висит — крепко вцепился. Только недолго они падали: что-то их сверху — дёрг!
И закачались они оба на шёлковой ниточке: ниточка-то на сучок была намотана.
Качается Муравьишка на Листовёртке, как на качелях. А ниточка всё длинней, длинней, длинней делается: выматывается у Листовёртки из брюшка, тянется, не рвётся. Муравьишка с Листовёрткой всё ниже, ниже, ниже опускаются.
А внизу, в муравейнике, муравьи хлопочут, спешат, входы-выходы закрывают.
Все закрыли — один, последний, вход остался. Муравьишка с Гусеницы кувырк — и домой!
Тут и солнышко зашло.
Время чтения: 9 мин.
Залез Муравей на берёзу. Долез до вершины, посмотрел вниз, а там, на земле, его родной муравейник чуть виден.
Муравьишка сел на листок и думает:
«Отдохну немножко — и вниз».
У муравьев ведь строго: только солнышко на закат, — все домой бегут. Сядет солнце, — муравьи все ходы и выходы закроют — и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.
Солнце уже к лесу спускалось.
Муравей сидит на листке и думает:
«Ничего, поспею: вниз ведь скорей».
А листок был плохой: жёлтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.
Несётся листок через лес, через реку, через деревню.
Летит Муравьишка на листке, качается — чуть жив от страха.
Занёс ветер листок на луг за деревней, да там и бросил. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.
Лежит и думает:
Пропала моя головушка. Не добраться мне теперь до дому. Место кругом ровное. Был бы здоров — сразу бы добежал, да вот беда: ноги болят. Обидно, хоть землю кусай».
Смотрит Муравей: рядом Гусеница-Землемер лежит. Червяк-червяком, только спереди — ножки и сзади — ножки.
Муравьишка говорит Землемеру:
— Землемер, Землемер, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А кусаться не будешь?
— Кусаться не буду.
— Ну садись, подвезу.
Муравьишка вскарабкался на спину к Землемеру. Тот изогнулся дугой, задние ноги к передним приставил, хвост — к голове. Потом вдруг встал во весь рост, да так и лёг на землю палкой. Отмерил на земле, сколько в нём росту, и опять в дугу скрючился. Так и пошёл, так и пошёл землю мерить. Муравьишка то к земле летит, то к небу, то вниз головой, то вверх.
— Не могу больше! — кричит. — Стой! А то укушу!
Остановился Землемер, вытянулся по земле. Муравьишка слез, еле отдышался.
Огляделся, видит: луг впереди, на лугу трава скошенная лежит. А по лугу Паук-Сенокосец шагает: ноги, как ходули, между ног голова качается.
— Паук, а Паук, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ну что ж, садись, подвезу.
Пришлось Муравьишке по паучьей ноге вверх лезть до коленки, а с коленки вниз спускаться Пауку на спину: коленки у Сенокосца торчат выше спины.
Начал Паук свои ходули переставлять — одна нога тут, другая там; все восемь ног, будто спицы, в глазах у Муравьишки замелькали. А идёт Паук не быстро, брюхом по земле чиркает. Надоела Муравьишке такая езда. Чуть было не укусил он Паука. Да тут, на счастье, вышли они на гладкую дорожку.
Остановился Паук.
— Слезай, — говорит. — Вот Жужелица бежит, она резвей меня. Слез Муравьишка.
— Жужелка, Жужелка, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись, прокачу.
Только успел Муравьишка вскарабкаться Жужелице на спину, она как пустится бежать! Ноги у неё ровные, как у коня.
Бежит шестиногий конь, бежит, не трясёт, будто по воздуху летит.
Вмиг домчались до картофельного поля.
— А теперь слезай, — говорит Жужелица. — Не с моими ногами по картофельным грядам прыгать. Другого коня бери.
Пришлось слезть.
Картофельная ботва для Муравьишки — лес густой. Тут и со здоровыми ногами — целый день бежать. А солнце уж низко.
Вдруг слышит Муравьишка, пищит кто-то:
— А ну, Муравей, полезай ко мне на спину, поскачем. Обернулся Муравьишка — стоит рядом Жучок-Блошачок, чуть от земли видно.
— Да ты маленький! Тебе меня не поднять.
— А ты-то большой! Лезь, говорю.
Кое-как уместился Муравей на спине у Блошака. Только-только ножки поставил.
— Влез?
— Ну влез.
— А влез, так держись.
Блошачок подобрал под себя толстые задние ножки, — а они у него, как пружинки складные, — да щёлк! — распрямил их. Глядь, уж он на грядке сидит. Щёлк! — на другой. Щёлк! — на третьей.
Так весь огород и отщёлкал до самого забора.
Муравьишка спрашивает:
— А через забор можешь?
— Через забор не могу: высок очень. Ты Кузнечика попроси: он может.
— Кузнечик, Кузнечик, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись на загривок.
Сел Муравьишка Кузнечику на загривок.
Кузнечик сложил свои длинные задние ноги пополам, потом разом выпрямил их и подскочил высоко в воздух, как Блошачок. Но тут с треском развернулись у него за спиной крылья, перенесли Кузнечика через забор и тихонько опустили на землю.
— Стоп! — сказал Кузнечик. — Приехали.
Муравьишка глядит вперёд, а там река: год по ней плыви — не переплывёшь.
А солнце ещё ниже.
Кузнечик говорит:
— Через реку и мне не перескочить. Очень уж широкая. Стой-ка, я Водомерку кликну: будет тебе перевозчик.
Затрещал по-своему, глядь — бежит по воде лодочка на ножках. Подбежала. Нет, не лодочка, а Водомерка-Клоп.
— Водомер, Водомер, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ладно, садись, перевезу.
Сел Муравьишка. Водомер подпрыгнул и зашагал по воде, как посуху. А солнце уж совсем низко.
— Миленький, шибче! — просит Муравьишка. — Меня домой не пустят.
— Можно и пошибче, — говорит Водомер.
Да как припустит! Оттолкнётся, оттолкнётся ножками и катит-скользит по воде, как по льду. Живо на том берегу очутился.
— А по земле не можешь? — спрашивает- Муравьишка.
— По земле мне трудно, ноги не скользят. Да и гляди-ка: впереди-то лес. Ищи себе другого коня.
Посмотрел Муравьишка вперёд и видит: стоит над рекой лес высокий, до самого неба. И солнце за ним уже скрылось. Нет, не попасть Муравьишке домой!
— Гляди, — говорит Водомер, — вот тебе и конь ползёт.
Видит Муравьишка: ползёт мимо Майский Хрущ — тяжёлый жук, неуклюжий жук. Разве на таком коне далеко ускачешь? Всё-таки послушался Водомера.
— Хрущ, Хрущ, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А ты где живёшь?
— В муравейнике за лесом.
— Далеконько… Ну что с тобой делать? Садись, довезу.
Полез Муравьишка по жёсткому жучьему боку.
— Сел, что ли?
— Сел.
— А куда сел?
— На спину.
— Эх, глупый! Полезай на голову.
Влез Муравьишка Жуку на голову. И хорошо, что не остался на спине: разломил Жук спину надвое, два жёстких крыла приподнял. Крылья у Жука точно два перевёрнутых корыта, а из-под них другие крылышки лезут, разворачиваются: тоненькие, прозрачные, шире и длиннее верхних.
Стал Жук пыхтеть, надуваться: «Уф, уф, уф!» Будто мотор заводит.
— Дяденька, — просит Муравьишка, — поскорей! Миленький, поживей!
Не отвечает Жук, только пыхтит:
«Уф, уф, уф!»
Вдруг затрепетали тонкие крылышки, заработали. «Жжж! Тук-тук-тук!..» — поднялся Хрущ на воздух. Как пробку, выкинуло его ветром вверх — выше леса.
Муравьишка сверху видит: солнышко уже краем землю зацепило.
Как помчал Хрущ — у Муравьишки даже дух захватило.
«Жжж! Тук-тук-тук!» — несётся Жук, буравит воздух, как пуля.
Мелькнул под ним лес — и пропал.
А вот и берёза знакомая, и муравейник под ней.
Над самой вершиной берёзы выключил Жук мотор и — шлёп! — сел на сук.
— Дяденька, миленький! — взмолился Муравьишка. — А вниз-то мне как? У меня ведь ножки болят, я себе шею сломаю.
Сложил Жук тонкие крылышки вдоль спины. Сверху жёсткими корытцами прикрыл. Кончики тонких крыльев аккуратно под корытца убрал.
Подумал и говорит:
— А уж как тебе вниз спуститься, — не знаю. Я на муравейник не полечу: уж очень больно вы, муравьи, кусаетесь. Добирайся сам, как знаешь.
Глянул Муравьишка вниз, а там, под самой берёзой, его дом родной.
Глянул на солнышко: солнышко уже по пояс в землю ушло.
Глянул вокруг себя: сучья да листья, листья да сучья.
Не попасть Муравьишке домой, хоть вниз головой бросайся!
Вдруг видит: рядом на листке Гусеница Листовёртка сидит, шёлковую нитку из себя тянет, тянет и на сучок мотает.
— Гусеница, Гусеница, спусти меня домой! Последняя мне минуточка осталась, — не пустят меня домой ночевать.
— Отстань! Видишь, дело делаю: пряжу пряду.
— Все меня жалели, никто не гнал, ты первая!
Не удержался Муравьишка, кинулся на неё да как куснёт!
С перепугу Гусеница лапки поджала да кувырк с листа — и полетела вниз.
А Муравьишка на ней висит — крепко вцепился. Только недолго они падали: что-то их сверху — дёрг!
И закачались они оба на шёлковой ниточке: ниточка-то на сучок была намотана.
Качается Муравьишка на Листовёртке, как на качелях. А ниточка всё длинней, длинней, длинней делается: выматывается у Листовёртки из брюшка, тянется, не рвётся. Муравьишка с Листовёрткой всё ниже, ниже, ниже опускаются.
А внизу, в муравейнике, муравьи хлопочут, спешат, входы-выходы закрывают.
Все закрыли — один, последний, вход остался. Муравьишка с Гусеницы кувырк — и домой!
Тут и солнышко зашло.
Залез Муравей на берёзу. Долез до вершины, посмотрел вниз, а там, на земле, его родной муравейник чуть виден.
Муравьишка сел на листок и думает:
«Отдохну немножко — и вниз».
У муравьев ведь строго: только солнышко на закат, — все домой бегут. Сядет солнце, — муравьи все ходы и выходы закроют — и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.
Солнце уже к лесу спускалось.
Муравей сидит на листке и думает:
«Ничего, поспею: вниз ведь скорей».
А листок был плохой: жёлтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.
Несётся листок через лес, через реку, через деревню.
Летит Муравьишка на листке, качается — чуть жив от страха.
Занёс ветер листок на луг за деревней, да там и бросил. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.
Лежит и думает:
«Пропала моя головушка. Не добраться мне теперь до дому. Место кругом ровное. Был бы здоров — сразу бы добежал, да вот беда: ноги болят. Обидно, хоть землю кусай».
Смотрит Муравей: рядом Гусеница-Землемер лежит. Червяк-червяком, только спереди — ножки и сзади — ножки.
Муравьишка говорит Землемеру:
— Землемер, Землемер, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А кусаться не будешь?
— Кусаться не буду.
— Ну садись, подвезу.
Муравьишка вскарабкался на спину к Землемеру. Тот изогнулся дугой, задние ноги к передним приставил, хвост — к голове. Потом вдруг встал во весь рост, да так и лёг на землю палкой. Отмерил на земле, сколько в нём росту, и опять в дугу скрючился. Так и пошёл, так и пошёл землю мерить. Муравьишка то к земле летит, то к небу, то вниз головой, то вверх.
— Не могу больше! — кричит. — Стой! А то укушу!
Остановился Землемер, вытянулся по земле. Муравьишка слез,
еле отдышался.
Огляделся, видит: луг впереди, на лугу трава скошенная лежит. А по лугу Паук-Сенокосец шагает: ноги, как ходули, между ног голова качается.
— Паук, а Паук, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ну что ж, садись, подвезу.
Пришлось Муравьишке по паучьей ноге вверх лезть до коленки, а с коленки вниз спускаться Пауку на спину: коленки у Сенокосца торчат выше спины.
Начал Паук свои ходули переставлять — одна нога тут, другая там; все восемь ног, будто спицы, в глазах у Муравьишки замелькали. А идёт Паук не быстро, брюхом по земле чиркает. Надоела Муравьишке такая езда. Чуть было не укусил он Паука. Да тут, на счастье, вышли они на гладкую дорожку.
Остановился Паук.
— Слезай, — говорит. — Вот Жужелица бежит, она резвей меня. Слез Муравьишка.
— Жужелка, Жужелка, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись, прокачу.
Только успел Муравьишка вскарабкаться Жужелице на спину, она как пустится бежать! Ноги у неё ровные, как у коня.
Бежит шестиногий конь, бежит, не трясёт, будто по воздуху летит.
Вмиг домчались до картофельного поля.
— А теперь слезай, — говорит Жужелица. — Не с моими ногами по картофельным грядам прыгать. Другого коня бери.
Пришлось слезть.
Картофельная ботва для Муравьишки — лес густой. Тут и со здоровыми ногами — целый день бежать. А солнце уж низко.
Вдруг слышит Муравьишка, пищит кто-то:
— А ну, Муравей, полезай ко мне на спину, поскачем. Обернулся Муравьишка — стоит рядом Жучок-Блошачок, чуть
от земли видно.
— Да ты маленький! Тебе меня не поднять.
— А ты-то большой! Лезь, говорю.
Кое-как уместился Муравей на спине у Блошака. Только-только ножки поставил.
— Влез?
— Ну влез.
— А влез, так держись.
Блошачок подобрал под себя толстые задние ножки, — а они у него, как пружинки складные, — да щёлк! — распрямил их. Глядь, уж он на грядке сидит. Щёлк! — на другой. Щёлк! — на третьей.
Так весь огород и отщёлкал до самого забора.
Муравьишка спрашивает:
— А через забор можешь?
— Через забор не могу: высок очень. Ты Кузнечика попроси: он может.
— Кузнечик, Кузнечик, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Садись на загривок.
Сел Муравьишка Кузнечику на загривок.
Кузнечик сложил свои длинные задние ноги пополам, потом разом выпрямил их и подскочил высоко в воздух, как Блошачок. Но тут с треском развернулись у него за спиной крылья, перенесли Кузнечика через забор и тихонько опустили на землю.
— Стоп! — сказал Кузнечик. — Приехали.
Муравьишка глядит вперёд, а там река: год по ней плыви — не переплывёшь.
А солнце ещё ниже.
Кузнечик говорит:
— Через реку и мне не перескочить. Очень уж широкая. Стойка, я Водомерку кликну: будет тебе перевозчик.
Затрещал по-своему, глядь — бежит по воде лодочка на ножках. Подбежала. Нет, не лодочка, а Водомерка-Клоп.
— Водомер, Водомер, снеси меня домой! У меня ножки болят.
— Ладно, садись, перевезу.
Сел Муравьишка. Водомер подпрыгнул и зашагал по воде, как посуху. А солнце уж совсем низко.
— Миленький, шибче! — просит Муравьишка. — Меня домой не пустят.
— Можно и пошибче, — говорит Водомер.
Да как припустит! Оттолкнётся, оттолкнётся ножками и катит-скользит по воде, как по льду. Живо на том берегу очутился.
— А по земле не можешь? — спрашивает- Муравьишка.
— По земле мне трудно, ноги не скользят. Да и гляди-ка: впереди-то лес. Ищи себе другого коня.
Посмотрел Муравьишка вперёд и видит: стоит над рекой лес высокий, до самого неба. И солнце за ним уже скрылось. Нет, не попасть Муравьишке домой!
— Гляди, — говорит Водомер, — вот тебе и конь ползёт.
Видит Муравьишка: ползёт мимо Майский Хрущ — тяжёлый
жук, неуклюжий жук. Разве на таком коне далеко ускачешь? Всё-таки послушался Водомера.
— Хрущ, Хрущ, снеси меня домой. У меня ножки болят.
— А ты где живёшь?
— В муравейнике за лесом.
— Далеконько… Ну что с тобой делать? Садись, довезу.
Полез Муравьишка по жёсткому жучьему боку.
— Сел, что ли?
— Сел.
— А куда сел?
— На спину.
— Эх, глупый! Полезай на голову.
Влез Муравьишка Жуку на голову. И хорошо, что не остался на спине: разломил Жук спину надвое, два жёстких крыла приподнял. Крылья у Жука точно два перевёрнутых корыта, а из-под них другие крылышки лезут, разворачиваются: тоненькие, прозрачные, шире и длиннее верхних.
Стал Жук пыхтеть, надуваться: «Уф, уф, уф!» Будто мотор заводит.
— Дяденька, — просит Муравьишка, — поскорей! Миленький, поживей!
Не отвечает Жук, только пыхтит:
«Уф, уф, уф!»
Вдруг затрепетали тонкие крылышки, заработали. «Жжж! Тук-тук-тук!» — поднялся Хрущ на воздух. Как пробку, выкинуло его ветром вверх — выше леса.
Муравьишка сверху видит: солнышко уже краем землю зацепило.
Как помчал Хрущ — у Муравьишки даже дух захватило.
«Жжж! Тук-тук-тук!» — несётся Жук, буравит воздух, как пуля.
Мелькнул под ним лес — и пропал.
А вот и берёза знакомая, и муравейник под ней.
Над самой вершиной берёзы выключил Жук мотор и — шлёп! — сел на сук.
— Дяденька, миленький! — взмолился Муравьишка. — А вниз-то мне как? У меня ведь ножки болят, я себе шею сломаю.
Сложил Жук тонкие крылышки вдоль спины. Сверху жёсткими корытцами прикрыл. Кончики тонких крыльев аккуратно под корытца убрал.
Подумал и говорит:
— А уж как тебе вниз спуститься, — не знаю. Я на муравейник не полечу: уж очень больно вы, муравьи, кусаетесь. Добирайся сам, как знаешь.
Глянул Муравьишка вниз, а там, под самой берёзой, его дом родной.
Глянул на солнышко: солнышко уже по пояс в землю ушло.
Глянул вокруг себя: сучья да листья, листья да сучья.
Не попасть Муравьишке домой, хоть вниз головой бросайся! Вдруг видит: рядом на листке Гусеница Листовёртка сидит, шёлковую нитку из себя тянет, тянет и на сучок мотает.
— Гусеница, Гусеница, спусти меня домой! Последняя мне минуточка осталась, — не пустят меня домой ночевать.
— Отстань! Видишь, дело делаю: пряжу пряду.
— Все меня жалели, никто не гнал, ты первая!
Не удержался Муравьишка, кинулся на неё да как куснёт!
С перепугу Гусеница лапки поджала да кувырк с листа — и полетела вниз.
А Муравьишка на ней висит — крепко вцепился. Только недолго они падали: что-то их сверху — дёрг!
И закачались они оба на шёлковой ниточке: ниточка-то на сучок была намотана.
Качается Муравьишка на Листовёртке, как на качелях. А ниточка всё длинней, длинней, длинней делается: выматывается у Листовёртки из брюшка, тянется, не рвётся. Муравьишка с Листовёрткой всё ниже, ниже, ниже опускаются.
А внизу, в муравейнике, муравьи хлопочут, спешат, входы-выходы закрывают.
Все закрыли — один, последний, вход остался. Муравьишка с Гусеницы кувырк — и домой!
Тут и солнышко зашло.