Щекотка рассказы в школе

Òåáå íàâåðíÿêà õîòÿ áû äîâîäèëîñü ñëûøàòü ñëîâî «ôóò-ôåòèø», è òû èìååøü ïðåäñòàâëåíèå î òîì, ÷òî ýòî òàêîå. Íî ïî÷åìó òàêîé ôåòèø ìîæåò ïîÿâèòüñÿ ó ÷åëîâåêà? Êàê ââåñòè åãî â ñåêñóàëüíóþ æèçíü? Áåçîïàñåí ëè îí? Ðàçáåð¸ìñÿ ïîïîäðîáíåé.

Èòàê, îáëàäàòåëè ôóò-ôåòèøà (åãî åùå íàçûâàþò ïîäîôìèëèåé) — ýòî ëþäè, êîòîðûå ñ÷èòàþò ñåêñóàëüíî ïðèâëåêàòåëüíûìè íîãè. Îíè ïîëó÷àþò ñåêñóàëüíîå óäîâîëüñòâèå îò âçàèìîäåéñòâèÿ ñ íîãàìè (ïîöåëóè íîã, ìàññàæ íîã, íåêîòîðûì íðàâèòñÿ, êîãäà íà èõ ïîëîâûå îðãàíû íàñòóïàþò ñòóïíåé èëè ìàñòóðáèðóþò ñ ïîìîùüþ ñòóïíåé).

Ëþäè ñ ôóò-ôóòèøåì ìîãóò äàæå ñ÷èòàòü èõ íåîáõîäèìîé ÷àñòüþ ñåêñóàëüíîé æèçíè, à îðãàçì áåç èñïîëüçîâàíèÿ íîã â ñåêñóàëüíîì êîíòàêòå èëè â ôàíòàçèÿõ èëè íå íàñòóïàåò âîîáùå, èëè îí íåäîñòàòî÷íî ÿðîê è íå ïðèíîñèò äîëæíîãî óäîâëåòâîðåíèÿ. Ïðåäïî÷òåíèÿ ó ëþäåé ñ ôóò-ôåòèøåì ìîãóò áûòü àáñîëþòíî ðàçíûå: êòî-òî ïðåäïî÷èòàåò ÷èñòûå è óõîæåííûå íîãè, êîìó-òî ïðåäïî÷òèòåëüíû ãðÿçíûå è ïîòíûå, êòî-òî ëþáèò áîëüøèå ñòóïíè, êòî-òî èçÿùíûå è ìèíèàòþðíûå. Äåéñòâèÿ ñ íîãàìè òîæå ìîãóò áûòü ðàçíûìè.

Êàê ìîæåò ïîÿâèòüñÿ òàêîé ôåòèø?

Ñóùåñòâóåò ðÿä ðàçëè÷íûõ íàó÷íûõ òåîðèé î ïðîèñõîæäåíèè ôóò-ôåòèøà. Îí õîðîøî èññëåäîâàí, ïîñêîëüêó ÿâëÿåòñÿ îäíèì èç ñàìûõ ðàñïðîñòðàíåííûõ âèäîâ ñåêñóàëüíûõ ôåòèøåé: â îäíîì èññëåäîâàíèè ôåòèøåé ó÷¸íûå çàìåòèëè, ÷òî îêîëî ïîëîâèíû îïðîøåííûõ ñ÷èòàþò, ÷òî ó íèõ åñòü ôåòèø íà íîãè.

Òåîðèè:
Ýâîëþöèîííàÿ òåîðèÿ: ÷åëîâåê ñ ôåòèøåì ïîäñîçíàòåëüíî õî÷åò ïåðåäàòü ïîòîìñòâó æåëàåìóþ ÷åðòó, â äàííîì ñëó÷àå êðàñèâûå, ñèëüíûå, ñòðîéíûå íîãè, êîòîðûå ïîìîãóò áûñòðî óáåæàòü îò ïðåñëåäîâàòåëÿ èëè äîãíàòü äîáû÷ó. Õîòÿ ýòà òåîðèÿ íåñîâåðøåííà: à êàê áûòü ñ ëþäüìè, êîòîðûõ ïðèâëåêàþò îäíîâðåìåííî íîãè è ëþäè ñâîåãî ïîëà? Ïëþñ ñåé÷àñ ñåêñ ÷àùå âñåãî âîîáùå íå ñâÿçàí ñ äåòîðîæäåíèåì.

Íàó÷íàÿ òåîðèÿ: èññëåäîâàíèÿ ïîêàçûâàþò, ÷òî ñòèìóëÿöèÿ íîã è ãåíèòàëèé àêòèâèðóåò îäíè è òå æå çîíû â ìîçãó. Ïîýòîìó èñïûòûâàòü âîçáóæäåíèå, êîãäà êòî-òî ëàñêàåò òâîè íîãè, ãëàäèò á¸äðà, êîëåíè, öåëóåò è ìàññèðóåò ñòóïíè — ôèçèîëîãè÷åñêè àáñîëþòíî íîðìàëüíî.

Ñîöèàëüíàÿ òåîðèÿ: ôåòèøè ôîðìèðóþòñÿ, â çàâèñèìîñòè îò òîãî, ÷òî ñ÷èòàåòñÿ ñåêñóàëüíûì â òîì èëè èíîì îáùåñòâå, ãäå ôîðìèðóåòñÿ èíäèâèä. Òî åñòü, åñëè âñå âîêðóã ñ÷èòàþò ñåêñóàëüíûìè íîãè — òû òîæå áóäåøü ñ÷èòàòü èõ ñåêñóàëüíûìè. Òàê æå, êàê â ñîâðåìåííîñòè: ñåé÷àñ ñàìîé ñåêñóàëüíîé ÷àñòüþ æåíñêîãî òåëà ñ÷èòàåòñÿ ãðóäü è ÿãîäèöû. Ýòè ÷àñòè òåëà âûñòàâëÿþòñÿ â ýðîòè÷åñêîì ñâåòå, ãðóäü ïðèíÿòî çàêðûâàòü, íî ïðè ýòîì ïîä÷¸ðêèâàòü å¸ ïðèâëåêàòåëüíîñòü.

Îäíàêî ñóùåñòâóþò àôðèêàíñêèå ïëåìåíà, êîòîðûå ñ÷èòàþò ãðóäü îáû÷íîé ÷àñòüþ òåëà è íå ñòåñíÿþòñÿ å¸ äåìîíñòðèðîâàòü, è íèêòî íå ïàäàåò â îáìîðîê ïðÿìî íà óëèöå îò íåâûíîñèìîãî âîçáóæäåíèÿ — ïîòîìó ÷òî â òàêîì îáùåñòâå ãðóäü íå ñåêñóàëèçèðîâàíà è íå ôåòèøèçèðîâàíà. Çàòî òàì ñåêñóàëèçèðîâàíû è ôåòèøèçèðîâàíû íîãè, îíè ïðèêðûâàþòñÿ, ñ÷èòàþòñÿ ÷åì-òî çàïðåòíûì è ïðèòÿãàòåëüíûì. Òî æå ñàìîå ïðîèñõîäèëî è â Êèòàå, òåáå íàâåðíÿêà äîâîäèëîñü ñëûøàòü ïðî «ëîòîñîâûå íîæêè», è äî ñèõ ïîð â Êèòàå íå îñîáåííî â ïî÷åòå áîëüøàÿ æåíñêàÿ ãðóäü, íî çàòî ñ÷èòàþòñÿ ñîáëàçíèòåëüíûìè ìèíèàòþðíûå, èçÿùíûå ñòóïíè.

Êñòàòè, â åâðîïåéñêîé êóëüòóðå ãðóäü ñòàëà ïðèòÿãàòåëüíà è ñåêñóàëüíà, êîãäà å¸ â ýïîõó Âîçðîæäåíèÿ ñâÿçàëè ñ îáðàçîì Äåâû Ìàðèè. Òîãäà ïîñòåïåííî íà÷àë ôîðìèðîâàòüñÿ îáðàç ãðóäè êàê ñèìâîëà æåíñòâåííîñòè, ïëîäîðîäèÿ è æåíñêîãî íà÷àëà.

Ôóò-ôåòèø è ôåòèø íà îáóâü. Åñòü ëè ðàçíèöà?

Êàê òû ïîíèìàåøü, ýòî ëîãè÷åñêè áëèçêèå ïîíÿòèÿ, è ÷àñòî ëþäè ëèáî ïóòàþò èõ, ëèáî ñìåøèâàþò. Îäíàêî ýòî ðàçíûå âåùè. Ëþäè ñ ôåòèøåì íà îáóâü íàõîäÿò ñåêñóàëüíî ïðèâëåêàòåëüíûìè íîãè â îáóâè èëè ïðîñòî îáóâü, äàæå áåç íîã. Íàïðèìåð, ëþäè ñ òàêèì ôåòèøåì ìîãóò ìàñòóðáèðîâàòü ïðè ïîìîùè îáóâè èëè íà íåå, èëè ïðîñèòü ñâîåãî ïàðòíåðà íàäåâàòü îáóâü âî âðåìÿ ñåêñà, èëè íàäåâàòü èõ ñàìèì. ×àñòî ó ìóæ÷èí ôåòèø íà îáóâü ñâÿçàí ñ ôåòèøåì íà íèæíåå áåëüå, îíè ñ÷èòàþò ñîáëàçíèòåëüíîé æåíùèíó â ýðîòè÷íîì êðóæåâíîì íèæíåì áåëüå, ÷óëêàõ è â òóôëÿõ íà øïèëüêå. Èëè ñàìè íàäåâàþò òàêîé íàðÿä…

Êàê ïðîâåðèòü ÷òî òû ôóò-ôåòèøèñò?

Çàïîìíè ÷òî â ôóò-ôåòèøå íåò íè÷åãî äóðíîãî, ïîêà îí íå ìåøàåò æèòü ëè÷íî òåáå, è åñëè òû ñ÷èòàåøü ñîáëàçíèòåëüíûìè íîæêè, åñëè ñ ðàçëè÷íûìè äåéñòâèÿìè ñ íèìè òâîÿ ñåêñóàëüíàÿ æèçíü ñòàíîâèòñÿ ÿð÷å — ïî÷åìó áû è íåò?

Ñåêñ — ýòî ïðî ïðèÿòíûå îùóùåíèÿ è èññëåäîâàíèÿ ñîáñòâåííîé èíäèâèäóàëüíîñòè, òàê ÷òî â æåëàíèè èçó÷èòü ñâîè ôåòèøè è ïðèñòðàñòèÿ íåò íè÷åãî ïîñòûäíîãî.

Åñëè òåáÿ ñåêñóàëüíî ïðèâëåêàþò íîãè, òû ìîæåøü äëÿ íà÷àëà ïîèñêàòü âèäåî ñ ôóò-ôåòèøåì è ïîíàáëþäàòü çà ñâîèìè îùóùåíèÿìè: âîçáóæäàåøüñÿ ëè òû? Õî÷åøü ëè ñäåëàòü ÷òî-òî ïîõîæåå, èëè ÷òîáû òàêîå ñäåëàëè ñ òîáîé? Òû ìîæåøü âíåñòè â ñâîè ôàíòàçèè ýëåìåíò ôóò-ôåòèøà è ïîìàñòóðáèðîâàòü. Èëè ñäåëàòü ñåáå ìàññàæ ñòóïíåé è ïîíàáëþäàòü çà îùóùåíèÿìè. Èëè, åñëè òû õî÷åøü ýòîãî, ìîæåøü ïðåäëîæèòü ñâîåìó ïàðòí¸ðó ââåñòè èãðû ñ íîãàìè â âàøó ñåêñóàëüíóþ æèçíü.

Ïîñòàðàéñÿ áûòü ìàêñèìàëüíî ÷åñòíûì è îòêðûòûì ïåðåä ïàðòíåðîì. Ìîæåøü ïîäãîòîâèòüñÿ çàðàíåå, íàéòè ïàðó ñòàòåé èëè âèäåî î ôóò-ôåòèøå, ÷òîáû ïîäðîáíåå ðàññêàçàòü ÷òî ýòî òàêîå è ñ ÷åì ýòî åäÿò, ïðèâåñòè ïðèìåðû ÷åãî òû õî÷åøü ïîïðîáîâàòü. È äàëüøå îòòàëêèâàòüñÿ îò ðåàêöèè. Åñëè îí ðåçêî ïðîòè⠗ ÷òî æ, ýòî åãî ïðàâî, íå íóæíî íà íåãî äàâèòü. Äàëüøå âñå çàâèñèò îò òåáÿ, òåáå ðåøàòü, êàê ñïðàâëÿòüñÿ ñ îòêàçîì.

Åñëè ïàðòí¸ð îòí¸ññÿ õîðîøî, òî ìîæíî ïîïðîáîâàòü ñëåäóþùåå:
1.Ïîñìîòðåòü ýðîòè÷åñêèå âèäåî ñîîòâåòñòâóþùåãî ñîäåðæàíèÿ âìåñòå. Ïîäåëèòåñü ýìîöèÿìè äðóã ñ äðóãîì â êîíöå, ñêàæèòå, ñ÷èòàåòå ëè âû ýòî ñåêñóàëüíûì, õîòåëîñü áû âàì ÷òî-òî èç ýòîãî ïîâòîðèòü.
2.Ñäåëàòü äðóã äðóãó ìàññàæ íîã è ïîíàáëþäàòü çà îùóùåíèÿìè.
3.Âûìûòü äðóã äðóãó íîãè.
4.Ïîöåëîâàòü îáëàñòü âîêðóã ñòóïíåé, çàòåì ìîæíî ñïóñòèòüñÿ íà ñàìè ñòóïíè, âîçìîæíî, ïåðåéòè ê ïîñàñûâàíèþ è îáëèçûâàíèþ ïàëüöåâ, ïîäîøâû, ïÿòêè.
5.Òàêæå ñóùåñòâóåò ñåêñóàëüíàÿ ïðàêòèêà, ñòîÿùàÿ ÷óòü ïîîäàëü îò êëàññè÷åñêîãî ôóò ôåòèøà. Îíà íàçûâàåòñÿ ôóòäæîá, è å¸ ñìûñë çàêëþ÷àåòñÿ â ñòèìóëÿöèè ìóæñêîãî ïîëîâîãî îðãàíà æåíñêèìè ñòóïíÿìè (ëó÷øå çàðàíåå ïîñìîòðåòü âèäåî è ïî÷èòàòü êàê ýòî ìîæíî ñäåëàòü, íå ïðèíåñÿ âðåä ïàðòíåðó).

Ëó÷øå íà÷èíàòü ñ ìàëîãî è ïîñòåïåííî äâèãàòüñÿ äàëüøå. Íå ðàññ÷èòûâàé, ÷òî ïàðòí¸ð ñðàçó æå áóäåò ãîòîâ çàñóíóòü ñòóïíþ â òâîå òåëî èëè ñîãëàñèòüñÿ, ÷òîáû åìó íàñòóïèëè íà ãåíèòàëèè. Äî òàêèõ ÿðêèõ ïðîÿâëåíèé ôóò-ôåòèøà íóæíî äîéòè ïîñòåïåííî.

Áåçîïàñíîñòü
Ôóò-ôåòèø — îäèí èç íàèáîëåå áåçîïàñíûõ ôåòèøåé, íî ñëåäóåò ïîìíèòü î ãèãèåíå. Íîãè ëó÷øå òùàòåëüíî âûìûòü, îñîáåííî åñëè ïëàíèðóåòñÿ èõ âçàèìîäåéñòâèå ñ ãåíèòàëèÿìè ïàðòí¸ðà è îñîáåííî ïîìåùåíèå èõ âíóòðü. Äàæå åñëè ó êîãî-òî èç âàñ ôåòèø èìåííî íà ãðÿçíûå íîãè — íóæíî õîòÿ áû ïîñòðè÷ü íîãòè, ÷òîáû íå ïîðàíèòü íåæíûå ñëèçèñòûå îáîëî÷êè ðòà, âàãèíû, ÷ëåíà èëè àíóñà, è íå çàíåñòè òóäà çàðàçó.

Ïðèâëåêàòåëüíîñòü

Êàê ìóæ÷èíû, òàê è æåíùèíû, óâëå÷¸ííûå ñòóïíÿìè äðóãèõ ëþäåé, îáû÷íî îòìå÷àþò äëÿ ñåáÿ ðàçëè÷íûå íàèáîëåå ïðèâëåêàòåëüíûå êà÷åñòâà. Íàïðèìåð, êîãî-òî âîçáóæäàþò íîãè è ïàëüöû îïðåäåë¸ííîãî ðàçìåðà. À êòî-òî áîëüøå âîçáóæäàåòñÿ îò åñòåñòâåííîãî «îôîðìëåíèÿ» — öâåòà êîæè, ôîðìû íîãòÿ. Íèêàêèõ îáùèõ âêóñîâ ïðîñòî íå ñóùåñòâóåò.

×òî òàêîå ôóò ôåòèø? Ýòî, â ïåðâóþ î÷åðåäü, ãëóáîêî èíäèâèäóàëüíîå óâëå÷åíèå ñ ñîáñòâåííûìè îöåíî÷íûìè ñèñòåìàìè. Ìíîãèå ëþäè ñ òàêèìè âêóñàìè ïðèçíàþòñÿ, ÷òî ïîäñîçíàòåëüíî äåëÿò âñå ñòóïíè, êîòîðûå ïîïàäàþòñÿ èì íà ãëàçà, íà ñåêñóàëüíûå è íåñåêñóàëüíûå.

Íåêîòîðûå ÁÄÑÌ-èãðû ñîçäàíû âîêðóã óâëå÷åíèå ÷åëîâåêîì ñòóïíÿìè ïàðòí¸ðà è íàçûâàåòñÿ ýòî íàïðàâëåíèå ôóò ôåòèø â ÁÄÑÌ. Íàïðèìåð, ñóùåñòâóþò íåîáû÷íûå äëÿ ÷åëîâåêà ñ ïðîñòûìè âêóñàìè ïðàêòèêè, òèïà óäàðîâ ïî ñòóïíÿì, ñòèìóëÿöèè îùóùåíèé ãîðÿ÷èìè, õîëîäíûìè, îñòðûìè ïðåäìåòàìè. Îñîáî ïîïóëÿðíî ñðåäè ôåòèøèñòîâ òàêîå çàíÿòèå, êàê ùåêîòêà.

Íåêîòîðûå ëþäè ñîâìåùàþò ñâî¸ âîçáóæäåíèå îò êîíòàêòîâ ñ íîãàìè ïàðòí¸ðà è ñâîè ïàññèâíûå íàêëîííîñòè. Îíè èñïûòûâàþò óäîâîëüñòâèå îò òîãî, ÷òî èõ ëþáîâíèê ïðèíèìàåò äîìèíàíòíóþ ïîçó è íàäàâëèâàåò ñâîèìè ñòóïíÿìè íà èõ ëèöî, òåëî, çàñòàâëÿåò èõ îáëèçûâàòü è öåëîâàòü íîãè, îáñàñûâàòü ïàëüöû.

Õî÷ó óçíàòü âàøè ôåòèøè, ïèøè â êîììåíòàðèè;

ìîÿ ãðóïïà â âê: https://vk.com/psychologsex

---

Прежде чем перейти к рассказу о подарке, хочу начать с признания. Да не при внуках будет сказано, учиться в школе не хотелось никогда! Особенно в начальных классах. Неприязнь к занятиям копилась, перерастала в ненависть, а затем и в откровенный бунт. Отправляться в школу по утрам было самым тяжким испытанием. Мучительней всего посещение уроков давалось с наступлением весны.
Знаете, какая главная примета наступления весны в Ташкенте? Это даже не цветение урюка и фиалки, а волшебный ветерок со стороны Чор Су в старом городе. Ветерок, пропитанный шашлычными дымками и ароматом плова. Мы твёрдо знали: если в воздухе запахло пловом и самсой, шурпой и шашлыком, – значит, в город окончательно пришла весна! Начиналась эпидемия узбекских тоев – многодневных свадебных торжеств и обрезаний мальчишеских пиписек. Любая махалля с утра до ночи оглашалась зазывным пением дутаров и карнаев. На эти звуки мы сбегались, как на пеленг, зная, что любой из нас будет допущен к тою и обязательно получит свою заветную тарелку плова и пригоршню сладостей.
С наступлением весны школа превращалась в тюремные застенки. Загнанные в класс, мы, точно зэки в камере, с жадностью тянулись к окнам. Потому что только там, на воле, бурлила жизнь: громыхал на стыках старенький трамвай четвёртого маршрута Чор Су – ТашМИ, колесящий по всему Ташкенту; напротив школы, усевшись прямо на земле, старики-узбеки торговали солёными шариками курта, самопальными конфетами из патоки, горячими кукурузными лепёшками, «стеклянной» сладкой «ватой»; мальчишки резались в орлянку, гоняли самодельный мяч (две сшитых старых тюбетейки, начинённых тряпками), играли в лянгу и ошички; узбечата, смешно перевирая падежи, коверкая спряжения глаголов, учились материться на русском языке…
У нас, в шестом «б» классе, было три окна. За каждую из парт, примыкающую к окнам, постоянно вспыхивали драки, которые нередко заканчивались кровью. Сопатки наши были слабые, а жиденькая кровь – с пониженным гемоглобином (результат послевоенной голодухи). Особенно жестокие бои шли за обладание первой партой. На неё претендовали только двое (остальная мелюзга не в счёт): шестнадцатилетний переросток Колька Мифтяков (кличка «абориген» – в шестом классе он мотал третий срок) и Виталик Изотов (прозвище «колбасник») – упитанный надменный мальчик из сверхобеспеченной семьи: папа – главный технолог мясокомбината, мама – старший фармацевт центральной городской аптеки.
На переменах, не выходя из класса, Виталик бойко приторговывал отцовской колбасой и ливером, которые потихаря таскал из дома, и презервативами из мамашиной аптеки. Презервативы только-только входили в обиход культурных половых сношений и выдавались строго по талонам – две резинки на руки. Какая связь между презервативом и руками, я тогда не понимал, и был уверен, что резинку нужно надевать на пальцы рук. Так я заблуждался до четырнадцати лет, пока не достиг комсомольской зрелости и вступил в ряды ВЛКСМ. Кстати, первое, что я услышал от нашего комсорга по дороге из райкома, где только что мне был вручён билет члена ВЛКСМ, -увлекательный рассказ о правилах применения презерватива.
А тогда, пребывая в пионерском возрасте, мы развлекались тем, что надув презервативы, превращали их в воздушные шары гофрированной формы и выпускали со второго этажа на головы прохожих. Однажды такой воздушный шарик сел на голову методиста РайОНО Разыкова, который направлялся в школу для проверки состояния учебной дисциплины. Методист устроил нашему директору педагогический разнос, а воздушный шарик прихватил домой. Днём с воздушным шариком играл его сынишка, а ночью методист использовал его по прямому назначению.
Делёжка первой парты между Изотовым и Мифтяковым происходила два раза в неделю. Дело в том, что к первой парте у окна примыкал учительский стол, а за тем столом два раза в неделю появлялась Аннета Давидовна Рубинчик – юная застенчивая дама, выпускница Ташкентского инъяза. Аннета вела у нас английский. Стройная красивая брюнетка была застенчива настолько, что не могла себя заставить вслух произнести английское местоименье «ху». Переросток Мифтяков в неё влюбился так, что та боялась в класс войти.
Изотов, в отличие от Мифтякова, в борьбе за парту у окна преследовал свой собственный, сугубо меркантильный интерес. Владея первой партой, он сдавал ее в аренду одноклассникам, оснащая ногу арендатора специальным зеркальцем. Привязав зеркальце к ботинку, временный владелец парты мог в течение урока видеть все, что так таинственно скрывалось под юбкой у Аннеты. Прокат такого зеркальца обходился арендатору в сорок пять копеек за урок – по копейке за минуту. Иметь такие деньги мог далеко не каждый. Лично у меня, по бедности, таких денег не водилось, и я обходился устным пересказом очевидцев.
Несмотря на разницу в летах (четыре года), откормленный на дефицитной колбасе Изотов в своём физическом развитии ни в чем не уступал вечно голодному Кольке Мифтякову. Тем более, чтобы одолеть влюблённого Ромео, Изотов часто нанимал вподмогу братьев Центнеров из 7-го «А», Илью и Михаила, тренирующихся у знаменитого в Ташкенте боксёра Джексона. За свои боксёрские услуги братья щедро получали колбасой. Вдобавок к отцовской колбасе Виталик предлагал боксёрам презервативы из мамашиной аптеки. Но на кой они были нужны боксёрам? Надувать воздушные шары?! Детская забава… Отбросив предрассудки, братья по-мужски спросили у отца: нуждается ли он в презервативах, или, в дополнение к копчёной колбасе, презервативы поменять на ливер? Смутившись, но в то же время оценив практическую смётку сыновей, отец искренне ответил: «Ливер!».
Почему я так подробно рассказал о колбасе? Только потому, что именно с неё все и началось. Дело в том, что юный бизнесмен Изотов кормил подпольной колбасой не только братьев Центнеров, но и круглого отличника Яшку Дрисмана, по прозвищу «Дристун». За кольцо копчёной колбасы (ливером Дристун гнушался!) Изотов списывал у Яшки все контрольные работы. Причём, колбасный гонорар выдавался, как сказали бы сегодня, по предоплате: сначала колбаса, а уж потом – контрольная.
На 2-е марта у нас была назначена контрольная работа по математике. Согласно уговору, отличник получил колечко колбасы непосредственно перед звонком и тут же, на глазах у всех, плотоядно расправился с подачкой.
Прозвенел звонок. В класс вошёл Рябуха, завуч нашей школы.
Если мы кого-то люто ненавидели, так это завуча Рябуху. Матёрый человечище, как сказал когда-то Ленин по другому поводу. А я добавил бы – большая сволочь. Завуча у нас прозвали «Гнус». Причём, кликуха эта шла от самих учителей. Я до сих пор, пугая внуков и жену, вскрикиваю ночью, когда мне снится этот завуч. По-кошачьи мягкая походка, размытые глаза, полувоенный френч, змеиная улыбочка и шестнадцать рыжих волосков, проложенных вдоль лысины – от правого уха к левому виску. (Все шестнадцать волосков мы пересчитали!).
Как правило, Рябуха появлялся в классе в дни проведения контрольных и, в поисках шпаргалок, учинял тотальный обыск. Для оперативности розыскных мероприятий Рябухе помогали старший пионервожатый Хабибулин и завхоз старик Карапетян. Когда завхоз отсутствовал (у него были больные ноги), подменял его учитель пения Козлов. О Козлове говорили, что он был стукач. Вполне возможно: голосом учитель пения похвастаться не мог, потому поющим я его не помню, а вот слухом обладал отменным.
Обыск проходил по всем законам шмона – до трусов. С особым рвением Рябуха потрошил ребят с еврейскими фамилиями. Был даже случай, когда завуч снял с Володьки Фишмана трусы. Этот безобразный инцидент дошёл до городского комитета партии и получил там резко негативную оценку. Рябуху обвинили в грубейшем нарушении основополагающих принципов советской педагогики. А именно: унизительная экзекуция над Фишманом была проведена не в изолированном месте (учительская, кабинет директора, комната партийного бюро, Красный уголок, бытовка), а непосредственно в учебном классе и в присутствии учащихся. Но, принимая во внимание особые заслуги завуча в период службы в органах НКВД, педагог отделался предупреждением.
Итак, 2-го марта, перед началом первого урока в класс вошёл Рябуха. Шевелюра завуча была всклокочена, вид растерян, френч расстегнут, под глазами – траурные тени.
– Ввиду чрезвычайных обстоятельств, – объявил Рябуха, – обыска не будет, уроки отменяются.
Класс взорвался дружным ликованием. И только у Изотова сообщение Рябухи вызвало испуг. Он рванулся к Дрисману:
– Колбасу верни!
Дристун ехидно улыбнулся, выплюнув непрожёванную крошку колбасы. Крошка угодила колбаснику на галстук.
От непоправимости свершившегося факта у Изотова навернулись слезы.
Рябуха по-отечески прижал его к себе:
– Крепись, сынок… – и, обращаясь к классу, злобно прокричал, – Отставить смех! Молчать!
В классе мгновенно воцарилась тишина.
Понизив голос, завуч скорбно произнёс:
– На страну обрушилось большое горе…
Рябуха вынул из кармана носовой платок и принялся сморкаться.
Мы в упор смотрели на Рябуху. Тот, собравшись с силами, наконец-то выдавил:
– Серьёзно заболел товарищ Сталин…
Все происходило, как во сне: гробовая тишина, резкий звук упавшей с парты книги, звон трамвая за окном, молитва муэдзина, доносившаяся со стороны райкома (мечеть находилась по соседству), бледное лицо колбасника (то ли от прискорбной вести, то ли от загубленной понапрасну колбасы)…
А дальше началось невероятное. В единый узел переплелись трагедия и праздник: уроки отменили, но скорбеть по поводу вождя нам было велено в границах школьного двора.
– В этот трудный час вы должны быть под присмотром педагогов, – приказал Рябуха. – В городе возможны провокации. Самовольная отлучка будет означать побег. А любой побег карается суровым наказанием.
В экстренном порядке в школьном вестибюле установили репродуктор и повесили портрет вождя. Под портретом поставили цветы. Каждый час цветы меняли. Каждый час нас загоняли в вестибюль и, выстроив шеренгами поклассно, проводили перекличку. Затем включали радиотарелку, и в наступившей тишине раздавался голос Левитана. Каждый час Москва передавала сводки о развитии болезни Сталина. Тогда впервые в жизни я услыхал о пульсе, о кровяном давлении, о частоте дыхания.
Я испытывал двойственное чувство. С одной стороны я, как и весь народ, искренне переживал за состояние здоровья любимого вождя, но в то же время, в глубине душе, боясь признаться самому себе, я ликовал от неожиданно свалившейся свободы. Уроков нет, контрольные отменены, ходили слухи, что по итогам третьей четверти нам всем поставят отличные оценки.
Мы слонялись по школьному двору, сбивались в стайки и молча, как глухонемые, тайком играли в лянгу. Многие из нас, кто раньше не курил, в знак солидарности дружно закурили. Смолили в глубине двора, прячась за уборной. Болезнь вождя нас здорово сплотила: папироса шла по кругу, каждый делал по одной затяжке и честно отдавал бычок соседу.
Горе благотворно повлияло даже на колбасника Изотова: после очередной прослушки Левитана о состоянии вождя он вынул из-за пазухи все запасы колбасы и, как Иисус Христос, стал раздавать ее бесплатно (кроме Дристуна, конечно, – тот получил уже своё). Что касается презервативов – было решено подбросить их нашим любимым педагогам физику Зиновию Наумовичу Пинскому и математику Соколову Николаю Алексеевичу (нам – баловство, а им – для пользы дела). Уже потом, когда я повзрослел, я понял, что в тот трагический момент им, членам партии, конечно, было не до половых утех. Хотя, спустя три года, когда ХХ съезд КПСС разоблачил культ личности вождя, они с полным правом могли достать из-под матраца те заветные резинки и, не опасаясь угрызений совести и осуждения товарищей по партии, с лёгким сердцем их употребить.
Пошли вторые сутки, как тяжко заболел товарищ Сталин. Судя по медицинским сводкам, состояние вождя час от часу ухудшалось. В перерывах между лянгой и ошичками, футболом и курением в сортире нас исправно собирали в вестибюле и сообщали о слабеющих ударах сердца любимого вождя. Помню, слово взял Рябуха. Встав перед портретом, как партизан перед расстрелом, он обратился непосредственно к вождю:
– Дорогой товарищ Сталин! Ради вашего здоровья я готов отдать собственную жизнь!
Учителя многозначительно переглянулись. (Я говорил уже, что весь педагогический состав, за исключением учителя по пению Козлова, Рябуху люто ненавидел, наградив его подпольной кличкой «Гнус»). О, если бы Рябуха исполнил обещание! Каким бы светлым праздником для каждого из нас явилась эта жертвенная смерть!
И тут я неожиданно поймал себя на подленькой мыслишке: а если, вдруг?! Вдруг, действительно, Рябуха прыгнет под трамвай (туда ему дорога!), или повесится в учительской на люстре – и свершится чудо: товарищ Сталин встанет с койки? Что тогда? Прощай, свобода, и снова – в ненавистный класс?!… Ну, нет! Пусть Рябуха еще немного поживёт. Хотя б недельку. А там – черт с ним! Пусть лезет под трамвай, травится в буфете пирожками с начинкой из собачьей селезёнки, в кабинете химии делает глоток соляной кислоты, под свалившийся кирпич подставляет голову… В конечном счёте выбирать ему, тут вариантов много. И тогда поправится товарищ Сталин, и нас опять загонят на уроки.
Но, слава Богу, покончить с жизнью Гнус не торопился. В результате, медленно, но верно угасал товарищ Сталин, а мы по-прежнему валяли дурака.
Пока не грянул страшный гром. Случилось это пятого числа.
Имеется ввиду не смерть вождя (Сталин так и не дождался обещания Рябухи). Беда в тот день свалилась на меня.
Вот как это было.
В который раз нас собрали в вестибюле, чтобы услышать утреннюю сводку о состоянии вождя. И тут голос Левитана дрогнул. Мы замерли. Наконец, диктор произнёс:
– Сегодня ночью скончался Иосиф Виссарионович Сталин…
Кто-то вскрикнул, кто-то зарыдал, у старика Карапетяна подкосились ноги, и он рухнул на цементный пол.
А я подумал: вот и всё, свершилось. Закончились вольные денёчки, подаренные Сталиным советской детворе. Было грустно и до слез обидно, что со смертью Сталина всё так быстро кончилось…
И тут меня кто-то о с т о р о ж н о щ е к о т н у л. (Я с малолетства не переносил щекотку). Естественно, я засмеялся. Кто сыграл со мной такую злую шутку? Да еще в такой трагический момент?!..
Сегодня, с высоты прожитых лет, я часто размышляю: а не была ли это провокация со стороны Рябухи? Во всяком случае, я помню, как Рябуха, в период борьбы с евреями-врачами, на одном из пионерских сборов обронил в мой адрес: «Не твоя ли мама залечила товарища Каюмова, завотделом Карасуйского райкома?». Когда об этом я спросил у мамы, та грустно улыбнулась. «Сейчас мне трудно объяснить тебе, сынок, – сказала мама, – но, когда ты вырастешь, поймёшь». Дело в том, что мама была главным акушером-гинекологом района и загубить товарища Каюмова могла лишь только при одном условии – если райкомовец Каюмов был скрытый трансвестит.
Явилась ли щекотка провокацией Рябухи, или чьей-то неуклюжей детской шалостью, или результатом стресса, который пережил я в тот трагический момент, – не знаю. Во всяком случае, тогда я не успел опомниться, как был повален на пол. Надо мной стоял Рябуха. Его лицо покрылось пятнами цвета суточной мочи, у него плясали руки. Он издал истошный визг, схватил меня за шкирку и поволок в свой кабинет. Помогал тащить меня старший пионервожатый Хабибулин. Затем к нему присоединился учитель пения Козлов.
– По чьей указке ты смеялся?! Говори! – брызгался слюной Рябуха.
– Я не хотел смеяться. Просто я боюсь щекотки… – проблеял я.
– Кто щекотал тебя?! Фамилии сообщников?! – встрял Козлов.
Я стоически молчал. Да если б я и знал, ни за что бы не признался.
– Срочно приведёшь отца и мать! – приказал Рябуха.
– Будешь отпираться, станешь сиротой! – припугнул Козлов.
– Хабибулин, обыскать мерзавца! – приказал Рябуха.
Не обнаружив ничего в карманах, кроме лянги и ошичек, Хабибулин одним движением спустил с меня штаны с трусами.
– Ты погляди-ка, не обрезанный! – удивился Хабибулин.
– Маскируется, – сказал Козлов.
Рябуха плотоядно засмеялся. Во рту сверкнула железная коронка:
– Ты не туда гляди, а выше. Ты на нос его гляди.
У меня отняли кожемитовый портфель, сняли пионерский галстук, вынули из брюк ремень. Отправили домой срочно привести родителей.
В доме был переполох. Маме стало плохо, отец схватился за линейку и огрел меня по шее. Мама зарыдала…
Вы спросите, что было дальше.
К счастью умер Сталин, страна жила похоронами. Про меня на какой-то срок забыли. А когда вспомнили, было уже не до меня. Оправдали убийц-врачей, арестовали Берию, ну и так далее. Не мне рассказывать…
А то, что так скоропостижно умер Сталин, я до сих пор переживаю. Какие это были славные и беззаботные деньки!..

---