Села на колени рассказ

Êðûìñêàÿ îñåíü. Áàðõàòíûé ñåçîí. Ïîñëå îïåðàöèè ÿ, îïèðàÿñü íà òðîñòî÷êó, ðàñõàæèâàþ íîãó â ïàðêå, íåäàëåêî îò äîìà. Ñûí ïîäàðèë øàãîìåð. Òûñÿ÷à øàãîâ âïåð¸ä. Òûñÿ÷à — íàçàä. Ñíîâà âïåð¸ä! Äåðåâüÿ ïîëûõàþò â îñåííåì ðàçíîöâåòüå, øóìÿò ëèñòâîé. Ñëàâíàÿ îñåíü! Ãóëÿòü äà ãóëÿòü!

Ïî òåì æå àëëåÿì, îïèðàÿñü íà òðîñòî÷êó, ïðîõàæèâàåòñÿ ìóæ÷èíà ñðåäíåãî ðîñòà ñ ïðèÿòíûì ëèöîì áëàãîðîäíîãî ÷åëîâåêà. Âîçðàñòà ìîåãî — ïåíñèîííîãî. Ìû âñòðå÷àåìñÿ âçãëÿäîì, è ïî÷åìó-òî óëûáàåìñÿ äðóã äðóãó.  Îí ïåðâûì ïðîèçíîñèò: «Äîáðûé äåíü»!  ß îòâå÷àþ òåì æå ïðèâåòñòâèåì. À âñêîðå óæå  øàãàåì â îäíîì íàïðàâëåíèè, çàòðàãèâàÿ â ðàçãîâîðàõ ðàçíûå òåìû. Ìû íå íàñòîëüêî áëèçêî çíàêîìû, ÷òîáû îöåíèòü, îáëàäàåò ëè îí êà÷åñòâàìè, êîòîðûå, êàê ïðèíÿòî ñ÷èòàòü, äåëàþò ìóæ÷èíó ïðèâëåêàòåëüíûì. Ïðîñòî ìíå  íðàâÿòñÿ ìàíåðû ýòîãî ÷åëîâåêà, âåñ¸ëûå èñêîðêè, ïðîáåãàþùèå â åãî ãëàçàõ, è æåëàíèå äåëèòüñÿ âîñïîìèíàíèÿìè.

1. ÑÒÎ ËÅÒ ÍÀÇÀÄ
Íà ñêàìåéêàõ ïàðêà — ìîëîä¸æü. Ñèäÿò ïàðî÷êè â îáíèìêó, öåëóþòñÿ, âûïèâàþò èç ãîðëà, êóðÿò. Äåâî÷êè-øêîëüíèöû, íå ñòåñíÿÿñü, óñàæèâàþòñÿ ïàðíÿì íà êîëåíè. Ãëÿæó íà íèõ, è ìûñëü ìîÿ íåâîëüíî óõîäèò â ïðîøëîå, äàë¸êîå îò òåêóùåãî ìîìåíòà.  ìîëîäîñòü íàøèõ áàáóøåê è äåäóøåê.

— Çà èñòåêøèå ñòî ëåò,  — îòêðûëà ÿ òåìó äëÿ ðàçãîâîðà,  — ïðèðîäà ïî÷òè íå èçìåíèëàñü, à â ïîâåäåíèè ëþäåé, â èõ îòíîøåíèÿõ áîëüøèå ïåðåìåíû. Áûëà ëþáîâü! Äåâóøêè áåðåãëè ñåáÿ äëÿ çäîðîâîãî ïîòîìñòâà. Ñåé÷àñ —  ïðîáû ëþáâè. Ïîðòèò ìîëîä¸æü ñâîè îðãàíèçìû. Êîãî ðîäÿò òàêèå ìàòåðè? Äà è ñìîãóò ëè ðîäèòü âîîáùå? Ó Äàíèèëà Ãðàíèíà â êíèãå «×åëîâåê íå îòñþäà» õîðîøî ñêàçàíî: «Ëþáîâü íóæíà, ÷òîáû äåëàòü æåëàííûõ äåòåé, òî åñòü äîáðîòíîå ïîòîìñòâî, — âåëèêóþ æèâîïèñü, ìóçûêó.

— Äà,  — ïîääåðæàë ïîïóò÷èê.  —  ëþáâè ðîæäàëèñü çäîðîâûå äåòè. Ñòàëè ðåêëàìèðîâàòü ñåêñ. À ãäå ðåêëàìà, òàì òîðãîâëÿ. Ïî çàêîíó êóïëè-ïðîäàæè ïîáåæäàåò òîò, êòî ìîæåò çàïëàòèòü. À ýòî è ïîðîæäàåò âñåîáùóþ áåñ÷óâñòâåííîñòü, àìîðàëüíîñòü.

— ß çàñòàëà â æèâûõ òîëüêî îäíó áàáóøêó. Ïî ìàòåðèíñêîé ëèíèè. Îíà ÷àñòî âñïîìèíàëà îá èñòèííîé îáîþäíîé ëþáâè. Øåñòíàäöàòèëåòíÿÿ Ìàòð¸íà èç êðåñòüÿíñêîé ñåìüè íàíÿëàñü ïðèñëóæèâàòü â áîãàòîé óñàäüáå. Íåãðàìîòíàÿ, íî óìíàÿ, ïðîâîðíàÿ, âûñîêî íðàâñòâåííàÿ äåâóøêà ïëåíèëà õîçÿéñêîãî ñûíà, âîñåìíàäöàòèëåòíåãî  Ïàâëà. Ìîëîäûå ïîëþáèëè äðóã äðóãà. Ðîäèòåëüñêîãî áëàãîñëîâåíèÿ ïîëó÷èòü íå ìîãëè — èç ðàçíûõ ñîñëîâèé. Îáâåí÷àëèñü òàéíî. Ïàâëà ðîäèòåëè ñðàçó æå âûãíàëè èç äîìà, ëèøèëè  âñåõ ñðåäñòâ. Æèçíü ìîëîäîé ñåìüè ñëîæèëàñü òðóäíî. Ïîìîãàëà ëþáîâü.  ëþáâè ðîäèëîñü øåñòåðî äåòåé. Ãðàìîòíûé ñòàðàòåëüíûé Ïàâåë ñòàë êâàëèôèöèðîâàííûì æåëåçíîäîðîæíûì ðàáî÷èì.  1919 ãîäó åãî ïðèçâàëè â Êðàñíóþ Àðìèþ, íî ìåäêîìèññèÿ çàáðàêîâàëà — ñêðûòàÿ ôîðìà òóáåðêóë¸çà ë¸ãêèõ.  1927 ãîäó ïîõîðîíèëà Ìàòð¸íà ìóæà, çàòåì è ÷åòûð¸õ äåòåé. Âðåìÿ áûëî òÿæ¸ëîå. Ãîëîä, áîëåçíè. Äâóõ, îñòàâøèõñÿ â æèâûõ, Òèìîøó è Äóñþ (ìîþ ìàìó), áîãîòâîðèëà. Âñå òÿãîòû æèçíè áðàëà íà ñåáÿ. Øëà íà îãðîìíûå æåðòâû, ÷òîáû âûðàñòèòü äåòåé îáðàçîâàííûìè, äîñòîéíûìè îòöà, å¸ ëþáèìîãî Ïàâëà. Êðàñèâûå, óìíûå äåòè, ñ óíèâåðñèòåòñêèì îáðàçîâàíèåì áûëè å¸ ãîðäîñòüþ. Áàáóøêà æèëà ñ íàìè. Ãîñòè, óõîäÿ, îáû÷íî ãîâîðèëè íàì, äåòÿì: «Ñëóøàéòåñü áàáóøêó. Îíà ó âàñ ïðàâèëüíàÿ!»

ß ñæàëà ñâîé ðàññêàç â òîé ìåðå, â êàêîé îí ïðåäñòàâèëñÿ îòäåëüíûìè âîñïîìèíàíèÿìè, è ãîòîâà áûëà âûñëóøàòü ñïóòíèêà. Åãî îòêðîâåíèÿ íå çàñòàâèëè äîëãî æäàòü.

— Òåïåðü ìîÿ î÷åðåäü èñïîâåäàòüñÿ. Ìîæåò ïðèñÿäåì? Íîðìó øàãîâ âû óæå îòìåðèëè.

Ìû îáîñíîâàëèñü íà óäîáíîé ñêàìåéêå, è ñîáåñåäíèê íà÷àë âîñïîìèíàíèÿ:

«ß çàñòàë â æèâûõ è äåäà, è áàáóøêó. Òîæå ïî ìàòåðèíñêîé ëèíèè. Ëþáîâü âîçíèêëà ó íèõ ñ ïåðâîãî âçãëÿäà. Ñîáûòèÿ ïðîèñõîäèëè íà Óêðàèíå.

Êîðî÷å! ظë 1919-é ãîä.  êîíöå àâãóñòà, êàê îáû÷íî, â Âåëèêèõ Ñîðî÷èíöàõ ïðîõîäèëà ÿðìàðêà. Òóäà è ïðèåõàëè ñ ðîäèòåëÿìè øåñòíàäöàòèëåòíèé Ìèõàèë èç ×åðêàññ, è ÷åòûðíàäöàòèëåòíÿÿ Ïðàñêîâüÿ — èç Êàìåíåö-Ïîäîëüñêîãî. Ïðåäñòàâëÿåòå, êàê äàëåêî ýòè ìåñòà äðóã îò äðóãà? Öåíòð Óêðàèíû è þãî-çàïàä. Íè÷åì ðåáÿòà  îñîáî íå âûäåëÿëèñü. Îí ñðåäíåãî ðîñòà, îíà åìó ïîä ñòàòü. À âîò âñòðåòèëèñü ãëàçàìè è ñðàçó æå âëþáèëèñü äðóã â äðóãà. Âûõîäèò, ÷òî íå âíåøíîñòü ñáëèæàåò ëþäåé, à êàêàÿ-òî âíóòðåííÿÿ ýíåðãèÿ.

Øëà ãðàæäàíñêàÿ âîéíà. Òî áåëûå ïðèäóò, òî êðàñíûå. ×åðêàññû ñ íà÷àëà òîãî ãîäà îêêóïèðîâàëè íåìåöêî-àâñòðèéñêèå âîéñêà.  Êàìåíåö-Ïîäîëüñêîì ðàçìåñòèëñÿ öåíòð  Íàðîäíîé Ðåñïóáëèêè, âíîâü îáðàçîâàííîé â çàïàäíûõ ðàéîíàõ Óêðàèíû. ×òî áóäåò çàâòðà? Íèêòî íå çíàåò!

Êîðî÷å! Ìîëîäûå ïîíÿëè, ÷òî ðîäèòåëè èõ íå ïîääåðæàò. Åñëè ðàññòàíóòñÿ, ïîòåðÿþò äðóã äðóãà. Ìèõàèë íå ðàç ñëûøàë, ÷òî, íà÷èíàÿ ñ êîíöà äåâÿòíàäöàòîãî âåêà, ñåëÿíå öåíòðàëüíîé ÷àñòè Óêðàèíû íà÷àëè ìàññîâî ïåðåñåëÿòüñÿ â Ïðèàìóðüå, ãäå ïðèðîäà òàêàÿ æå, êàê íà Óêðàèíå. Ðîññèÿ â òî âðåìÿ ïðèñîåäèíèëà íîâûå çåìëè íà Äàëüíåì Âîñòîêå. Äëÿ èõ îñâîåíèÿ  òûñÿ÷àìè âûâîçèëè óêðàèíñêèõ êðåñòüÿí. Ïåðåñåëåíöû ïîëó÷àëè áîëüøèå íàäåëû è îáðàçîâûâàëè óêðàèíñêèå ñ¸ëà.
 
Ìèõàèë ïðåäëîæèë Ïðàñêîâüå îòïðàâèòüñÿ íà Äàëüíèé Âîñòîê. Äåâóøêà áûëà ãîòîâà ñëåäîâàòü çà ëþáèìûì õîòü íà êðàé ñâåòà. Ïðàâäàìè è íåïðàâäàìè, íî÷óÿ ãäå ïðèä¸òñÿ, â ÿùèêàõ ïîä âàãîíàìè ÷åðåç ïîëòîðà ìåñÿöà ìîëîäûå äîáðàëèñü äî Õàáàðîâñêà. Îáëþáîâàëè óêðàèíñêîå ñåëî â íåñêîëüêèõ êèëîìåòðàõ îò ãîðîäà è íàíÿëèñü áàòðà÷èòü.

À íà Äàëüíåì Âîñòîêå â òî âðåìÿ òîæå ãðåìåëà Ãðàæäàíñêàÿ âîéíà. Ïðîõîäèë ÷åðåç ñåëî îòðÿä êðàñíîàðìåéöåâ è óâë¸ê Ìèõàèëà ñ ñîáîé. Ïîìíèòå ëåãåíäàðíîãî Ñåðãåÿ Ëàçî? Âîò, ïîä ðóêîâîäñòâîì ýòîãî âîåíà÷àëüíèêà ìîé äåä óñòàíàâëèâàë ñîâåòñêóþ âëàñòü. Áîè âåëèñü îæåñòî÷¸ííûå.  1920 ãîäó ïîñëå òðóäíîãî  âçÿòèÿ âûñîòû áîéöàì ïðåäîñòàâèëè íåáîëüøîé îòïóñê. Ïðèáûë Ìèõàèë íà íî÷ü â ñåëî ê ñâîåé ëþáèìîé. Òàê è ïîëó÷èëîñü, ÷òî â òó íî÷ü ìîÿ ïÿòíàäöàòèëåòíÿÿ áàáóøêà çàáåðåìåíåëà, à â 1921 ðîäèëà ïåðâîãî ðåá¸íêà. Ñûíà.   

Ñîâåòñêàÿ âëàñòü â Ïðèìîðüå óñòàíàâëèâàëàñü àæ ïî 22-é ãîä. Ìèõàèë âåðíóëñÿ äîìîé óæå äåâÿòíàäöàòèëåòíèì. Íà÷àëàñü ñåìåéíàÿ æèçíü ñ ïðèáàâëåíèå êàæäûå äâà ãîäà ïî ðåá¸íî÷êó. Òÿæ¸ëîå áûëî âðåìÿ, íî îò äåòåé íå îòêàçûâàëèñü. Âñå áûëè æåëàííûìè. Èç äåñÿòè äâîå óìåðëè â ìëàäåí÷åñòâå. Îñòàëüíûõ âûõîäèëè, âûðàñòèëè. Ìîÿ ìàòü ðîäèëàñü ÷åòâ¸ðòûì ðåá¸íêîì â 1927 ãîäó. Äåñÿòûé ðåá¸íîê ðîäèëñÿ â ñîðîê ïåðâîì».

Ïîñëå òÿæ¸ëîãî âçäîõà ðàññêàç÷èê äîáàâèë:

—  À äàëüøå áûëà âîéíà…

Âî âçãëÿäå ñîáåñåäíèêà ïîÿâèëàñü ïå÷àëü. Ðåçêàÿ âåðòèêàëüíàÿ ìîðùèíêà, ïðèçíàê óñèëåííîãî âíèìàíèÿ, ïåðåñåêëà ëîá, ïðèäàâ âèä ñîñðåäîòî÷åííîé â ñåáå çàäóì÷èâîñòè. Âûæäàâ ïàóçó, ÿ çàêðûëà òåìó:

— Òðóäíóþ æèçíü ïðîæèëè íàøè äåäóøêè è áàáóøêè, íî îíà áûëà îçàðåíà Ñâåòîì Áîëüøîé Ëþáâè. Ñàìîé ìîùíîé ñèëû âî Âñåëåííîé, ÷òî äàåò ñìûñë æèçíè. Óìíîæàåò ëó÷øåå, ÷òî åñòü â ÷åëîâåêå, âñ¸ ïðåîäîëåâàåò, âñ¸ ïîáåæäàåò.
Ïðîäîëæåíèå http://proza.ru/2021/11/23/705

Речь идет об обнародованном СБУ специальном донесении 75-летней давности на имя первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева о бесчинствах, учиненных бойцами 10-й мотомеханизированной дивизии генерал-майора Павлова над жителями украинского села в ночь на 10 января 1946 года, то есть через 8 месяцев после капитуляции гитлеровской Германии и победы над нацизмом во Второй мировой войне.

Архивные документы о расправе в селе Большой Житин

В документе говорится, что красноармейцы, проезжая мимо села Большой Житин, «были обстреляны неизвестными бандитами», и в ответ на это бойцы части учинили над жителями населенного пункта «дикую расправу».

«В эту ночь были полностью сожжены 23 крестьянских хозяйства вместе с имуществом. В огне сгорело несколько местных жителей, большое количество хлеба и скота. Кроме того бойцы этой части во время пожара грабили имущество населения, насиловали женщин, избивали и убивали граждан села», — написано в спецсообщении.

Как указывается, в ходе расследования было установлено, что в результате зверств «пострадало много семей инвалидов Отечественной войны и лиц, находящихся в Красной Армии».

Так, был сожжен в своем доме инвалид и ветеран войны Карпюк. Убит местный житель и инвалид войны Степан Процюк, его имущество тоже сожжено. У Анны Процюк сожгли хозяйство, одного ее сына инвалида и ветерана избили, а второго увели с собой. Избили и увели с собой инвалида войны Антонюка Даниила Андреевича. Переселенку из Польши Надежду Цвиркалюк и ее трехмесячного ребенка расстреляли. У жены убитого фронтовика Торчанюк Харитины сожжены дом и все имущество. Трое солдат изнасиловали жену красноармейца Николайчук Марию Афанасьевну, мать троих малолетних детей, после чего забрали у нее все вещи и устроили поджог… Далее в документе перечисляются и другие моменты разбойных грабежей и сжигания хозяйства, домов женщин, которые вместе с детьми остались без средств к существованию.

В документе говорится, что это не полный перечень жертв, но предварительный. Расследованием занялось ОКР «СМЕРШ» НКО 13 Армии. Спецсообщение написал нарком госбезопасности УССР Савченко.

Вспоминания очевидцев расправы

• Владимир Процюк, внук убитого Степана Процюка:

«Это было ночью, начал гореть их дом. Кто его поджег? Сначала говорили, что подожгли красноармейцы или НКВДисты…Они начали выскакивать. Дед был с фронта, был раненый, нога не работала, было перебито колено, он ходить хорошо не мог. Он взял кресло. На кресле были его вещи и взял икону, снял со стены. И начал выбегать из дома. Бабушка за ним выбежала. Услышала выстрел, и он упал. Это стрелял в дедушку красноармеец, сказал: «Смотри, Бандера побежал!»

• Лидия Катеринчук, очевидец событий (ей было 7 лет):

«Этот Степан как раз пришел с фронта, без ноги… Я не могу спокойно рассказывать… я помню… На той улице, которая шла вверх, ехали бандеровцы на конях. А на встречу ехала машина с солдатами нашими. Был уже 46-й год. Те, что вышли с той улицы, обстреляли эту машину. Под утро приезжает наверное машин десять. И как сейчас помню, что всех таких, кто с фронта вернулся, и люди такие старые, больные уже, и их всех брали. А кто брал? То ли солдаты советские, то ли бандеровцы, не знаю… Село полностью горело. Горели все дома».

• Раиса Гузева, свидетельница событий:

«Я помню раз, встретились в селе партизаны УПА с красноармейцами, и началась стрельба. Они зашли в дом Процюков, и убили там Процюка Степана и сожгли дом. Потом они пошли дальше. Убили Карпюка Якова. Мы были с мамой в гостях (в селе Ремли). Мама утром вышла и говорит: «Ой, Боже! У нас наверное село горит». Потому что там, говорит, такое зарево… Страшно жилось, потому что ночью приходили одни, а днем — другие. Еще приходили украинцы, чтобы им дали поесть. А днем приходили другие… Война есть война. Правды нет ни там, ни там. Потому что воюют, как говорят, каждый за свою землю».

• Леонид Кравчук, первый президент Украины, родился в селе Большой Житин, свидетель тех событий (было 12 лет):

«Мне было тогда 12 лет. Как раз я родился 10 января (1934 года). Наше село делилось на две части: хутор и само село. Я жил на хуторе, это ближе к Ровно. А там, где произошла эта трагедия, это было село. Поэтому я знал только о том, что это произошло. Но нам давали другую информацию. Мол, это были просто боевые действия между националистами и Красной армией. И не очень рекомендовали, я бы так сказал, говорить об этом часто и громко. Просто: что это была беда такая, это была война. Вот: бандиты напали на советских воинов, и те отбивались, и произошла такая беда. Уже немного позже я узнал больше. Но скажу откровенно, что людей, которые хорошо знали это или были свидетелями, осталось очень мало. Если мне сейчас 88 лет, а тогда было 12, то те, кому тогда было 20, их уже нет в живых никого. Поэтому свидетели, которых сейчас видели, они тоже были маленькими тогда, очевидно, и они знают об это со слов других. Я уже позже, когда я стал главой Верховной Рады и потом президентом, я имел более детальную информацию».

https://www.rbc.ua/rus/styler/vsplyla-pravda-zverstvah-krasnoarmeytsev-1620442601.html

В отеле было только двое американцев. Они не знали никого из тех, с кем встречались на лестнице, поднимаясь в свою комнату. Их комната была на втором этаже, из окон было видно море. Из окон были видны также общественный сад и памятник жертвам войны. В саду были высокие пальмы и зеленые скамейки. В хорошую погоду там всегда сидел какой-нибудь художник с мольбертом. Художникам нравились пальмы и яркие фасады гостиниц с окнами на море и сад. Итальянцы приезжали издалека, чтобы посмотреть на памятник жертвам войны. Он был бронзовый и блестел под дождем. Шел дождь. Капли дождя падали с пальмовых листьев. На посыпанных гравием дорожках стояли лужи. Волны под дождем длинной полосой разбивались о берег, откатывались назад и снова набегали и разбивались под дождем длинной полосой. На площади у памятника не осталось ни одного автомобиля. Напротив, в дверях кафе, стоял официант и глядел на опустевшую площадь.

Американка стояла у окна и смотрела в сад. Под самыми окнами их комнаты, под зеленым столом, с которого капала вода, спряталась кошка. Она старалась сжаться в комок, чтобы на нее не попадали капли.

— Я пойду вниз и принесу киску, — сказала американка.

— Давай я пойду, — отозвался с кровати ее муж.

— Нет, я сама. Бедная киска! Прячется от дождя под столом.

Муж продолжал читать, полулежа на кровати, подложив под голову обе подушки.

— Смотри не промокни, — сказал он.

Американка спустилась по лестнице, и, когда она проходила через вестибюль, хозяин отеля встал и поклонился ей. Его конторка стояла в дальнем углу вестибюля. Хозяин отеля был высокий старик.

— Il piove [дождь идет (ит.)], — сказала американка. Ей нравился хозяин отеля.

— Si, si, signora, brutto tempo [да, да, синьора, ужасная погода (ит.)]. Сегодня очень плохая погода.

Он стоял у конторки в дальнем углу полутемной комнаты. Он нравился американке. Ей нравилась необычайная серьезность, с которой он выслушивал все жалобы. Ей нравился его почтенный вид. Ей нравилось, как он старался услужить ей. Ей нравилось, как он относился к своему положению хозяина отеля. Ей нравилось его старое массивное лицо и большие руки.

Думая о том, что он ей нравится, она открыла дверь и выглянула наружу. Дождь лил еще сильнее. По пустой площади, направляясь к кафе, шел мужчина в резиновом пальто. Кошка должна быть где-то тут, направо. Может быть, удастся пройти под карнизом. Когда она стояла на пороге, над ней вдруг раскрылся зонтик. За спиной стояла служанка, которая всегда убирала их комнату.

— Чтобы вы не промокли, — улыбаясь, сказала она по-итальянски. Конечно, это хозяин послал ее.

Вместе со служанкой, которая держала над ней зонтик, она пошла по дорожке под окно своей комнаты. Стол был тут, ярко-зеленый, вымытый дождем, но кошки не было. Американка вдруг почувствовала разочарование. Служанка взглянула не нее.

— Ha perduta qualque cosa, signora? [Вы что-нибудь потеряли, синьора? (ит.)]

— Здесь была кошка, — сказала молодая американка.

— Кошка?

— Si, il gatto [да, кошка (ит.)]

— Кошка? — служанка засмеялась. — Кошка под дождем?

— Да, — сказала она, — здесь, под столиком. — И потом: — А мне так хотелось ее, так хотелось киску…

Когда она говорила по-английски, лицо служанки становилось напряженным.

— Пойдемте, синьора, — сказала она, — лучше вернемся. Вы промокнете.

— Ну что же, пойдем, — сказала американка.

Они пошли обратно по усыпанной гравием дорожке и вошли в дом. Служанка остановилась у входа, чтобы закрыть зонтик. Когда американка проходила через вестибюль, padrone [хозяин (ит.)] поклонился ей из-за своей конторки. Что-то в ней судорожно сжалось в комок. В присутствии padrone она чувствовала себя очень маленькой и в то же время значительной. На минуту она почувствовала себя необычайно значительной. Она поднялась по лестнице. Открыла дверь в комнату. Джордж лежал на кровати и читал.

— Ну, принесла кошку? — спросил он, опуская книгу.

— Ее уже нет.

— Куда же она девалась? — сказал он, на секунду отрываясь от книги.

Она села на край кровати.

— Мне так хотелось ее, — сказала она. — Не знаю почему, но мне так хотелось эту бедную киску. Плохо такой бедной киске под дождем.

Джордж уже снова читал.

Она подошла к туалетному столу, села перед зеркалом и, взяв ручное зеркальце, стала себя разглядывать. Она внимательно рассматривала свой профиль сначала с одной стороны, потом с другой. Потом стала рассматривать затылок и шею.

— Как ты думаешь, не отпустить ли мне волосы? — спросила она, снова глядя на свой профиль.

Джордж поднял глаза и увидел ее затылок с коротко остриженными, как у мальчика, волосами.

— Мне нравится так, как сейчас.

— Мне надоело, — сказала она. — Мне так надоело быть похожей на мальчика.

Джордж переменил позу. С тех пор как она заговорила, он не сводил с нее глаз.

— Ты сегодня очень хорошенькая, — сказал он.

Она положила зеркало на стол, подошла к окну и стала смотреть в сад. Становилось темно.

— Хочу крепко стянуть волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел на затылке, и чтобы можно было его потрогать, — сказала она. — Хочу кошку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала, когда я ее глажу.

— Мм, — сказал Джордж с кровати.

— И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье…

— Замолчи. Возьми почитай книжку, — сказал Джордж. Он уже снова читал.

Американка смотрела в окно. Уже совсем стемнело, и в пальмах шумел дождь.

— А все-таки я хочу кошку, — сказала она. — Хочу кошку сейчас же. Если уж нельзя длинные волосы и чтобы было весело, так хоть кошку-то можно?

Джордж не слушал. Он читал книгу. Она смотрела в окно, на площадь, где зажигались огни.

В дверь постучали.

— Avanti [войдите (ит.)], — сказал Джордж. Он поднял глаза от книги.

В дверях стояла служанка. Она крепко прижимала к себе большую пятнистую кошку, которая тяжело свешивалась у нее на руках.

— Простите, — сказала она. — Padrone посылает это синьоре.

Автор — Эрнест Хемингуэй

Вам также будет интересно:«Волшебная сила искусства. Потрясающий рассказ Константина Паустовского «Старый повар»