Саню буквально поразило это слово сочинение

Протопресвитер Александр Шмеман (1921-1983) — выдающийся пастырь, мыслитель, педагог и проповедник, ­автор научно-богословских сочинений и эссеистской прозы, много сделавший для Православной Церкви в Америке. Осмысление его богословского и литургического наследия, ставшего важной частью церковной науки XX века, особенно актуально в связи со столетием со дня рождения пастыря, которое приходится на этот год.

Фундаментальные богословские труды протопресвитера Александра были посвящены главным образом вопросам церковной истории, постижению истоков и сокровенного смысла православного богослужения и церковных таинств. О том, что сам профессор считал главным в своем богословии, о значении его идей для современной богословской науки рассуждает кандидат богословия, доцент кафедры богословия Московской духовной академии священник Антоний Борисов (№ 12, 2021, PDF-версия).

Различать Божественное и человеческое

Протопресвитер Александр Шмеман для многих представителей православного духовенства и мирян является примером священнослужителя, открытого для всего нового, жертвенно служащего Богу и людям, ищущего действенные способы достучаться до умов и сердец современников.

Подобное мнение о нем сложилось не только благодаря многочисленным печатным трудам покойного пастыря. Воспоминания людей, знавших богослова лично, прямо указывают на его подлинно христианское отношение к жизни и своему служению. По словам его близкого друга, тоже уже покойного, Н.А. Струве, последние дни земной жизни отца Александра были наполнены покаянием с готовностью полностью принять волю Божию: «Полтора года назад Господь посетил Своего верного слугу тяжелым испытанием: болезнью, оставляющей мало надежды на выздоровление. О. Александр не только переносил ее с полным терпением и смирением, но до самых последних дней не переставал ощущать радость и благодарить Бога за все. Роковая болезнь дала о. Александру положить печать подлинности тому, что было сердцевиной его проповеди и священства за целую жизнь: Всегда радуйтесь. За все благодарите (1 Фес. 5:16, 18)»¹.

Вклад отца Александра Шмемана в развитие богословской науки является огромным. Именно благодаря ему в нашей Церкви сегодня обсуждаются многие действительно актуальные вопросы. Любые же обвинения в обновленчестве и модернизме, звучащие в адрес покойного, по словам священника Владимира Вукашиновича, «поверхностны и неточны»: «Шмеман стоит не только на позициях, крайне далеких от всякого либерального модернизма, но даже в отдельных случаях крайне умеренных и консервативных»².

На чем же тогда зиждется убежденность некоторых людей в наличии у протопресвитера чуть ли не протестантских симпатий? Как кажется, на факте проявленного им однажды дерзновения. В предисловии к своему самому, как принято подчеркивать, «научному» труду — «Введению в литургическое богословие» он вспоминает, как отважился снять определенного рода табу: запрет, который касался использования историко-критического подхода к изучению «сферы богослужения, литургической жизни, литургического опыта»³.

Во многом благодаря отцу Александру православный исследователь получил определенного рода свободу в рассуждении над тем, что в нашем богослужении является проявлением богооткровения, а что — исключительно человеческим вкладом. Избавление от табу, снятого литургистом, позволило существенно расширить границы деятельности богослова-исследователя, который теперь оказался способен изучать иные области церковной науки с позиции того, с чем он в данный момент имеет дело, — с Преданием (формой богооткровения) или с преданиями (человеческими обычаями той или иной степени древности)⁴.

Почему это важно и необходимо? По одной простой причине. Здравое различение Предания и преданий позволяет православному христианину избежать перекоса в одну из сторон, отклонения от святоотеческого «царского» пути. Низведение Предания до уровня преданий неминуемо превращает духовную жизнь в квазирелигиозность постмодерна, презрительно относящуюся к традициям и обрядам, — отсутствие живого чувства Откровения делает ­самого человека мерилом духовности и тем самым лишает эту духовность Божественного содержания. В том случае, если предания возводятся на уровень Предания, мы получаем иной, но не менее печальный результат. Подобное отношение превращает церковное сообщество в клуб с особенными правилами поведения, гардеробом, питанием и др. Причем каждый из перечисленных элементов возводится в статус чуть ли не догмата.

Главный ориентир

В каждом отдельном случае и вне зависимости от избранной области (догматика, библеистика, каноника, но прежде всего в области литургической) при стремлении определить, что же перед нами — Божественное или человеческое, мы оказываемся перед непростой задачей. Как отделить вечное от временного? Как актуализировать внешнюю оболочку традиции, не нанеся ущерб ее духовной сердцевине? Как кажется, и в данном случае помочь может отец Александр, не только обозначивший указанную проблему, но и давший инструментарий для ее преодоления.

Автор в своих произведениях неоднократно упоминает идею «отнесенности к главному», которой пронизано его богословское и проповедническое наследие. «Отнесенность» — основное ощущение автора, с детства определившее его религиозный опыт, «интуиция о присутствии в этом мире чего-то совершенно, абсолютно иного, но чем потом все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится»⁵. Сам профессор не смог дать понятию «отнесенности» какого-то строгого фиксированного определения⁶. Хотя явным образом суть этого явления ощущается при чтении строк, посвященных А.И. Солженицыну: «Символом этой отнесенности в романе «В круге первом», например, является Рождество. <…> Зачем понадобилось Солженицыну это Рождество? <…> Но вот, оно есть, оно вспыхнуло своим светом вначале, и его свет незримо озаряет всю эту, казалось бы, мучительную безнадежную повесть. И оно есть в повести потому, что для Солженицына оно есть в мире. <…> …Чтобы отнести всех этих страдающих и умирающих людей к главному — чтобы ясным стало изображение вечности, зароненное каждому»⁷.

Отсутствие четкого определения «отнесенности» не мешает указать на одно из главных и определяющих его свойств, а именно христологичность. Иными словами, установление и поддержание в лице Господа Иисуса связи между Божественным и человеческим; присутствие благодаря пришествию Спасителя в материальном мире жизни Духа, Который не растворяется в тварной реальности, не бежит от нее, но оживотворяет изнутри того, кто в Боге нуждается и к Нему стремится. «Отнесенность» есть еще и та таинственная, но ощутимая связь, которая присутствует в Православии между Преданием и преданиями. В пастырском аспекте она («отнесенность») должна поддерживаться Церковью в «рабочем» состоянии прежде всего в формате богослужения для сохранения (наряду с упомянутыми в Символе веры) главного для отца Александра свойства Церкви — «литургичности», которая во Христе зиждется и только в Нем и благодаря Ему существует.

Именно «литургичность» в понимании автора превращает Церковь из «экклесии» (человеческого собрания) в Тело Христово (1 Кор. 12:27) — ту Богочеловеческую структуру, которую, по замечанию протопресвитера Николая Афанасьева, характеризует таинственное выражение «эпи то авто» (ἐπὶ τὸ αὐτό) (Деян. 2:1, 44, 47 и др.), означающее «на то же самое» и чаще всего переводимое на русский язык как «в одно место». «Эпи то авто», в разъяснении протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «было техническим термином для обозначения евхаристического собрания. Специального слова в те времена не существовало, возможно, и потому, что первохристиане избегали прямо говорить о таинствах в смысле «обрядов», а понимали саму Церковь прежде всего в сакраментальном смысле. Церковь осуществляет себя, становится сама собою, когда ее члены сходятся вместе для свершения общего действа»⁸.

Это общее действо — Литургия — в основании своем и имеет для ученого идею «отнесенности» как опыта встречи с Тайной и выражение данного опыта при помощи верных символических средств. Символических в смысле античного σύμβολον — разломанной монеты или статуэтки, знака, позволяющего двум незнакомым до того лицам опознать друг друга⁹. Верное соотношение закона веры и закона молитвы (lex orandi lex est credendi) достигается только в том случае, если культурные коды нашего богослужения работают в соответствии с идеей «отнесенности» и становятся «мостиками» для верующего, позволяющими достичь главной цели — совершения литургического акта через личное словесное приношение в пространстве общей молитвы церковного собрания.

Тайна Божества, находящаяся в самой сердцевине жизни Церкви, принципиально отличает христианство от прочих религиозных течений, прежде всего гностицизма. Если гностики кичились обладанием некоей тайны, ограничивая доступ к ней всех прочих, то в лице Православия мы видим иное. «В контексте христианства под понятием «тайна» не подразумевается обозначение только того, что является непостижимым и таинственным, загадкой или неразрешимой проблемой. Напротив, тайна есть то, что открывает себя нашему пониманию, но что мы никогда не поймем до конца»¹⁰. Эти слова митрополита Каллиста (Уэра) указывают на еще одно свойство «отнесенности», имеющее не только возвышенное богословское, но и вполне практическое значение — когда тайна Божия в лице Церкви присутствует в мире, освящает его, но миру не подчиняется и в нем не растворяется.

Об этом отец протопресвитер, в частности, говорил во время беседы в г. Гринвилл (штат Делавэр, США) 22 мая 1981 года. Выступление это впоследствии переведено в текстовый формат и озаглавлено «Между утопией и эскапизмом». Здесь американский протопресвитер указывает на две серьезные опасности, возникающие перед Церковью, если она по какой-то причине утрачивает стремление к «отнесенности» или отказывается от нее. Исходом подобного выбора становится либо бездумное стремление к несуществующему «завтра» (утопии), либо бегство от мира, замыкание в пространстве самоценных представлений и субкультурных установок. И то и другое, по его мнению, противоречит евангельскому учению о Церкви как о Царстве ­Божием, которое Спасителем сравнивается или с дрожжами (Мф. 13:33), или с семенем (Мф. 13:31-32). И то и другое, чтобы принести плоды, должно быть помещено в мертвую до времени среду и преобразить ее изнутри¹¹.

Утопия и эскапизм на подобное просто не способны. Первая, представляющая собой «максимальную проекцию в будущее»¹², готова пожертвовать «сегодня» ради «поющего завтра». Но никто не ответит вам на вопрос — «С какой стати завтра должно петь? Ведь люди будут умирать, кладбища расширяться и т.д.»¹³. Никто и ничто по-настоящему не волнуют утописта здесь и сейчас. Он всем готов пожертвовать, все разрушить ради выдуманного им завтра. Странным дополнением к подобной установке отцу Александру видится не менее опасное ­явление — эскапизм, или бегство от действительности. Его он описывал следующим образом: «Уход от действительности начинается с некоего умственного расположения и продолжается как поиск разного рода духовного опыта. Всем известно, что Бога не найдешь на Бродвее в Нью-Йорке, Бога нужно искать на синих горах в Индии, в ашрамах, в методах созерцания»¹⁴.

Эскапист подобно утописту бежит от сегодня, но не ради достижения мифического завтра, а ради замыкания в пространстве выдуманной им действительности, никак не соотносящейся с реальной историей. Насколько подобное опасно, свидетельствует, например, опыт старообрядческого раскола XVI века: «Флоровский считал, что для старообрядцев вместе с реформами Никона кончилась священная история, и потому они уходили «из истории в пустыню». Но на самом деле не столько уход из истории, «внеисторичность», был следствием раскола, сколько, наоборот, раскол — следствием вне­­историчности русской жизни»¹⁵.

Указанное обстоятельство вновь демонстрирует огромную опасность утраты обозначенной доктором богословия «отнесенности», которая (утрата) неминуемо заводит Церковь в ловушку, способную изъять человека или целую общность людей из живой истории, превратив их либо в гоголевского Манилова, равнодушного к настоящему, либо в носителей специфического субкультурья, напрочь оторванного от страданий дня сегодняшнего.

Сохранить верность Откровению

Шмемановская «отнесенность» призывает заботливо относиться к вопрошаниям истории, настаивает на освящении времени. Сын Божий однажды стал участником истории, но при этом не оказался ее пленником. В Спасителе миру была явлена освящающая и исцеляющая сила Божия, переданная Им Церкви и через нее указующая миру, что однажды для него наступит конец и одновременно полное изменение: «Вне эсхатологии невозможна христианская доктрина зла. Либо сам мир становится злом, либо же оно отождествляется с чем-то одним в мире (социальными структурами и т.д.). И то, и другое — ересь. Христа не нужно ни для ухода в мироотрицающий буддизм личного «спасения», ни для «социальной революции»»¹⁶.

Идея «отнесенности» не была выведена протопресвитером на основании каких-то сугубо теоретических изысканий, а имела вполне ощутимую опытную духовную основу. В «Дневниках» отец Александр Шмеман упоминает, что его память сохранила и разделила пройденную жизнь на четыре этапа: тридцатые годы — юность в Париже и причастность к лучшему периоду русской эмиграции; сороковые — война и закат прежнего мира, обретение семьи и рукоположение; пятидесятые — творчество и служение; шестидесятые — жертвенная вовлеченность в жизнь Православной Церкви в Америке и смерть друзей, единомышленников.

Наступившие семидесятые, а затем и восьмидесятые привели отца Александра к мысли: «И вдруг: такое сильное ощущение, что прошлого-то гораздо больше, чем будущего, что все отныне будет итогами, раскрытием того, что уже было, уже дано» (курсив из оригинала. — А.Б.)¹⁷. Уверенность в правильности выведенной им идеи «отнесенности» приходит к отцу Александру ровно в тот момент, когда внутри него возникает ощущение бренности жизни перед лицом Божественной вечности. С высоты прожитых лет он явственно понимал, насколько важно не поддаваться очарованию временного, человеческого и не пытаться заместить им Богооткровенное: «…изучение истории Церкви, конечно, должно освобождать человека от порабощения прошлому, типичного для православного сознания. Но это так в идеале, увы. Помню, как медленно я сам освобождался от идолопоклонства Византии, Древней Руси и т.д., от увлечения, от «игры»»¹⁸.

«Исторический путь Православия» — еще один монументальный труд автора — почти каждой своей страницей показывает и доказывает, насколько опасной является догматизация второстепенного, обусловленная все той же утратой чувства «отнесенности». Вместо того чтобы придать статус неизменной богооткровенной истины смысловому ядру учения, вновь и вновь осуществляется попытка догматизации культурной оболочки, временного контекста керигмы. Это прекрасно видно на примере всех наиболее известных ересей и расколов. Все они в той или иной степени становились следствием неспособности ряда мыслителей пожертвовать собственными культурными предпочтениями ради сохранения верности Откровению.

Арианство, несторианство, монофизитство в различных своих более «легких» проявлениях (например, монофелитства и иконоборчества) строятся на концептах, заимствованных из тех или иных философских систем и возведенных в статус догмата. Римский католицизм, безусловно, является результатом поместного представления о роли апостола Петра и природе церковного первенства¹⁹. Имеющийся исторический опыт позволяет согласиться с выводом, который делает внимательный читатель «Дневников» покойный профессор МДА Н.К. Гаврюшин: «Множество верующих, не исключая и представителей духовенства, часто понимают христианство как некую совокупность правил, норм, ритуалов… которую охотно отождествляют с церковным Преданием. При таком номистическом, или законническом, разумении веры внешнее оказывается неизбежно важнее внутреннего. То, что в конкретный исторический момент времени было свидетельством живого творчества духа, воспринимается благочестивыми, но не вошедшими в разум Истины верующими как закон, обязательные вериги, ибо подлинно духовного мерила у них нет, а передать оное из рук в руки невозможно: его необходимо стяжать»²⁰.

Указанное, впрочем, не означает, что богослов имел к временному выражению тайны Божественной вечности какое-либо презрение. Наоборот, идея «отнесения» помогала отца Александру видеть в литургическом наследии Церкви настоящую сокровищницу средств выражения богатства христианской веры. Но ему было важно, чтобы все это богатство не лежало мертвым грузом, а работало. Чтобы между человеческими преданиями и Божественным Преданием имелось напряжение «отнесенности», не позволяющее Церкви говорить с людьми на исключительно «своем» языке, сосредотачиваться на «своих» проблемах. Православие, по мнению протопресвитера, призвано прислушиваться к вопросам каждого нового поколения и уметь в том числе говорить на языке секулярной культуры. Богословие Церкви должно быть отвечающим, а не нападающим или защищающимся. В наше время недостаточно также лишь в одностороннем порядке возвещать людям некие истины. Надо отвечать на их вопросы. И ответы на эти вопросы должны быть выражены в таких культурных кодах, которые близки и понятны современным слушателям.

Именно в этом смысловом поле следует понимать неприятные на первый взгляд слова профессора: «Только в Церкви можно найти полный образ Христа. Это и есть дело богословия — и больше ничего. Но его одинаково заслоняют и «поп», и «богослов». Один поставил ставку (беспроигрышную) на вечную нужду человека в «священности», другой Самого Христа превратил в «проблему»»²¹. Здесь церковный историк пусть и резко, но в точности повторяет суть апостольской мысли, что никакой человек не имеет права занимать собой место Христа Спасителя или препятствовать общению с Ним, Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5).

Практические предложения по реализации идеи «отнесенности» обнаруживаются в наследии публициста применительно к двум литургическим реформам: произошедшему глобальному изменению богослужебного уклада в Римско-Католической Церкви и, наоборот, несостоявшейся фиксации литургической традиции Православной Церкви в Америке по образцу дореволюционного лекала. В отношении первого отец Александр пишет неутешительные вещи. Модернистский кризис, развернувшийся у католиков на рубеже XIX-ХХ веков, не только, по мнению автора, не понудил Рим внутренне измениться, но, наоборот, усугубил имеющееся положение дел, когда вместо здоровых преобразований в лице II Ватикана произошла уступка сиюминутной выгоде запросов мира сего: «И за это Церковь (Католическая) расплачивается теперешней катастрофой. <…> Церковь ответила утверждением себя как голого авторитета (reductio ad absurdum) и как абсолютизма формул, то есть того же авторитета. И через несколько десятилетий лопнула — Ватикан II и вакханалия: разложение «авторитета»»²².

Искать в богослужении Христа

Католические реформы середины ХХ века стали для Шмемана не реализаций «отнесенности», не попыткой явить миру истинное эсхатологическое лицо христианства, присутствующего здесь, но говорящего о несводимом к земной реальности Царстве Божием, а еще одним не­удачным опытом «очищения»: «Не случайно «постватиканская» Церковь протестантизируется (отказ от авторитета, от понятия “ереси”, от тональности «объективности»). <…> Протестантизм был попыткой спасти веру, очистить ее от ее религиозной редукции и метаморфозы. Но он это сделал ценой отказа от эсхатологии, замены ее «спасением» предельно личным, индивидуальным. И потому — в сущности — отказом от Церкви…»²³

Легко указывать соседу на его неправоту. Значительно сложнее разбираться с собственными проблемами. Тут богослов, надо сказать, реалии нашей церковной жизни критикует нещадно: «На глубине Православие, мне кажется, давно уже «протестантизируется»: «верит» в нем каждый по-своему, но соединены все «религией», то есть храмом и обрядом. Отсюда двойное движение: если от религии к «вере», то к расцерковлению, к уходу в личную религию; если от «веры» к религии — то к Православию, Типикону, кадилу и иконам. Оба движения «неполноценны»: в одном торжествует индивидуализм (отрицание Церкви), в другом — «религия» (редукция Церкви) и, в сущности, тоже индивидуализм»²⁴.

На практике (если говорить прежде всего о богослужении) подобное положение дел проявляет себя в одновременно существующем сохранении Типикона и неследовании ему, в переносе суточных форм богослужения на не предназначенное им время (служение утрени вечером, а вечерни утром), в сокращении служб на основании мнения настоятеля, служащего в данный день рядового священника, регента или даже чтеца. Перечислять эти проявления литургического кризиса можно и дальше, но все они приводят, по мнению отца Александра, к последствиям двух типов: 1) сведению богослужения до уровня службы-схемы (поскольку требования «догматизированного» Типикона в полной мере исполнить невозможно) или 2) игнорированию устава как такового, превращению его в «фон» для выделения отдельных ярких песнопений или иных богослужебных элементов («концертов»).

И здесь вновь выходит на передний план идея «отнесенности»: насколько сложившееся в литургической области положение дел позволяет человеку по-настоящему соприкоснуться с эсхатологической природой Церкви как зачатка грядущего Царства Божия? Если и позволяет, то с большими затруднениями. Отец Александр признает, что Православной Церкви необходима литургическая реформа, но не в духе той, что прошла сначала в протестантизме, а затем в католицизме. В данном случае его мнение в общем и целом совпадает с позицией его современника протоиерея Георгия Флоровского, одного из выразителей принципов «неопатристического синтеза», сводимого к вдохновляющему девизу «вперед — к отцам».

Церкви, по мнению богослова, необходимо вернуться к «православному пониманию Божественной литургии как общего моления, общего приношения, общего благодарения и общего причащения»²⁵. Что на практике означает следующее: «…когда мы вернемся от наших новых и сомнительных обычаев к подлинной православной традиции, открывающейся нам в наших литургических текстах и комментариях отцов, будет исправлено прискорбное положение дел, преобладающее сегодня, при котором верующие более посетители, чем участники богослужения»²⁶.

Литургическая реформа, таким образом, для автора не сводится к каким-то внешним действиям («Существуют проблемы, которые нельзя решить с помощью указов или инструкций. Они никогда не разрешали никаких реальных проб­лем и не похоже, что разрешат их когда-либо в будущем»²⁷). Невозможно преодолеть кризис в области богослужения, редуцировав его до чего-то одного — подвергнув, например, изменению язык службы²⁸ или ее структуру. Речь идет о более глубокой вещи — «богослужение по самой своей природе должно быть понятно и осмысленно и в каждой своей части, в каждом слове, и в целом. Спешим оговорить со всей силой: речь идет совсем не о приспособлении его ко вкусам верующих или «к духу нашего времени», еще менее — о его «упрощении». На наших глазах совершалось достаточно много попыток такого рода «модернизации» службы, и известно, к чему они приводят»²⁹.

Проблема заключается в утрате частью духовенства и мирян понимания христоцентричности богослужения. Иными словами, утраты той самой «»отнесенности» всего к «другому», эсхатологизма самой жизни и всего в ней, который антиномически делает все в ней ценным и значительным. Источником же этого эсхатологизма, тем, что делает это «просвечивание», эту «отнесенность» возможными, является таинство Евхаристии, которым поэтому изнутри и определяется Церковь и по отношению к самой себе, и по отношению к миру, и по отношению к каждому отдельному человеку и его жизни. <…> …Для того чтобы этот опыт («проходит образ мира сего») стал возможным и реальным, нужно, чтобы в этом мире был дан также и опыт того самого, к чему все «отнесено» и относится, что через все «просвечивает» и всему дает смысл, красоту, глубину и ценность: опыт Царства Божия, таинством которого является Евхаристия»³⁰.

Что же делать и как же быть? Проанализировать имеющееся положение дел с точки зрения идеи «отнесенности». Помогает ли нынешний уклад церковных традиций (в том числе богослужебных) совершить богослужебному собранию то, к чему призывают его слова анафоры: «Еще приносим Ти словесную сию и безкровную Службу, и просим, и молим, и мили ся деем: низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащыя Дары сия»? И если находится то, что оказывается пусть древним и привычным, но в конечном счете «средостением», мешающим «отнесенности к главному», Церковь призвана пастырски задуматься над тем, что для нее важнее — человек или суббота?

Православное христианство ставит перед всеми нами нетривиальную задачу: вместо овна или голубицы мы должны предложить Богу «словесное приношение», осуществить в пространстве соборной молитвы Евхаристии свой собственный литургический акт, который абсолютно ничем не похож на языческо-магическое действо. Не о семейном счастье или успехе в карьере призваны мы молиться на Евхаристическом богослужении, но искать и находить в нем Самого Христа, ибо сказано: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и все это приложится вам (Мф. 6:33). Иначе опыт Церкви будет «заменен опытом храма плюс индивидуальной религии, изнутри лишенной всякой веры в смысле «осуществления ожидаемого и уверенности в невидимом»»³¹

Наше словесное приношение Богу, с одной стороны, должно опираться на многовековую литургическую традицию Церкви, а с другой — призвано стать выражением всецелого стремления к Отцу Небесному: духом, умом, чувствами, всей душой и всем телом. Эта полная посвященность, осознанность и устремленность основываются на все той же «отнесенности» — стремлении стать частью церковной реальности соединения вечного и временного, явленного миру во Христе Спасителе Царства будущего века. «Спасение только в углубленном, церковном, соборном и пастырском продумывании и медленном пояснении самой сущности православного богослужения»³², пастырскому разъяснению духовного феномена которого, той самой «отнесенности к главному», посвятил многие годы своего служения приснопамятный протопресвитер Александр Шмеман.

Священник Антоний Борисов

¹ Струве Н. Православие и культура. 2-е изд. М.: Русский путь, 2000. С. 204.

² Вукашинович В., свящ. Литургическое возрождение в ХХ в. История и богословские идеи литургического движения в Католической Церкви и их взаимоотношение с литургической жизнью Православной Церкви. М.: Христианская Россия, 2000. С. 157-158.

³ Шмеман А., протопр. Введение в литургическое богословие. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1996. С. 9.

⁴ «Если мы обратимся к апостольским посланиям, то увидим как бы два понимания церковного Предания: Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы на­учены или словом или посланием нашим (2 Фес. 2:15); Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас… (2 Фес. 3:6). В этих двух отрывках апостол Павел немного по-разному использует этот термин. В первом отрывке он говорит о преданиях во множественном числе, во втором он говорит о единственном Предании. Это выражение позволило православным богословам развить следующую идею: в Церкви есть Предание и предания. Что же такое предания? Это древние обычаи, которые получены со времен апостольских от Христа через апостолов и сохраняются до нашего времени» (Малков П. Введение в литургическое предание: Таинства Православной Церкви. 4-е изд. М.: Изд-во ПСТГУ, 2016. С. 11).

⁵ Шмеман Александр, протопр. Дневники. 1973-1983.  М.: Русский путь, 2005. С. 51.

⁶ «Что такое, в чем эта «отнесенность»? Мне кажется, что именно этого я никак не могу объяснить и определить, хотя, в сущности, только об этом всю жизнь говорю и пишу (литургическое богословие). Это никак не «идея»: отталкивание от «идей», все растущее убеждение, что ими христианства не выразишь. Не идея «христианского мира», «христианского общества», «христианского брака» и т.д. «Отнесенность» — это связь, но не «идейная», а опытная. Это опыт мира и жизни буквально в свете Царствия Божия, являемого, однако, при посредстве всего того, что составляет мир: красок, звуков, движения, времени, пространства, то есть именно конкретности, а не отвлеченности. И когда этот свет, который только в душе, только внутри нас, падает на мир и на жизнь, то им уже все озарено, и сам мир для души становится радостным знаком, символом, ожиданием» (Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 52).

⁷ Шмеман А., протопр. Беседы на радио «Свобода». Т. 2. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. С. 429.

⁸ Мейендорф И., протопр. Введение в святоотеческое богословие. Минск: Лучи Софии, 2007. С. 17.

⁹ «Греческие святые отцы называли Тело Христа, хлеб, на Евхаристии символом. Но они ни в коем случае не имели в виду, что это означает (как понимают это на Западе) чисто символическое присутствие Христа в Евхаристии. Они использовали слово «символ» для обозначения того, что западные теологи имеют в виду под понятием «реальное присутствие». Символ указывает на то, что одна реальность может не только означать другую реальность, но и являть и передавать ее нам, и поэтому символ — больше, чем знак. Я знаю, что химическая формула Н2О означает воду, хотя никакой воды в самой формуле нет. У символа нет подобных ограничений, он участвует в той реальности, на которую указывает. Символ не просто умозрителен и воображаем, он — онтологичен и экзистенциален. Это — реальность, которая во всей полноте выражается, является и сообщается через другую реальность» (Шмеман А., протопр. Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 242-243).

¹⁰ Каллист (Уэр), епископ Диоклийский. Православный путь. СПб.: Алетейя, 2005. С. 21.

¹¹ «Как закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукою, и не только прикасается, но даже смешивается с нею (потому и не сказано — «положи», но — «скры»), так и вы, когда вступите в неразрывную связь и единение со врагами своими, тогда их и преодолеете. И как закваска, будучи засыпана мукою, в ней не теряется, но в скором времени всему смешению сообщает собственное свойство, так точно произойдет и с проповедью. Итак, не страшитесь, что Я сказал о многих напастях: и при них вы просияете и всех преодолеете» (Иоанн Златоуст, свт. Толкование на Евангелие от Матфея: В 2-х кн.  Книга вторая. М.: Cибирская Благозвонница, 2010. С. 11).

¹² Шмеман А., протопр. Вера и Церковь: Сборник.  М.: Книжный клуб Книговек, 2021. С. 437.

¹³ Там же. С. 438.

¹⁴ Там же. С. 441.

¹⁵ Хондзинский П., прот. «Ныне все мы болеем теологией»: Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. С. 27.

¹⁶ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 159.

¹⁷ Там же. С. 126.

¹⁸ Там же. С. 124.

¹⁹ Выступая в качестве наблюдателя перед участниками II Ватиканского собора, отец Александр констатировал следующее: «В структуре Церкви, безусловно, существует некоторый плюрализм, однако здесь о нем ничего не сказано. Здесь другие приоритеты… и что касается ex sese. В документе (догматической конституции Lumen gentium. — А.Б.) полномочия епископата постоянно рассматриваются как уступка, тогда как папе принадлежит безоговорочная власть. Каждое положение, касающееся епископата, имеет обязательную ссылку на папу и его полномочия» (История II Ватиканского собора. Т. III: Сформировавшийся собор / общ. ред. Дж. Альбериго, А. Бодрова, А. Зубова. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2005. (История Церкви). С. 85).

²⁰ Гаврюшин Н.К. Русское богословие. Очерки и портреты. Н. Новгород: Изд-во Нижегородской духовной семинарии, 2011. С. 638-639.

²¹ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 72.

²² Там же. С. 157.

²³ Там же. С. 348.

²⁴ Там же.

²⁵ Шмеман А., протопр. К вопросу о литургической практике (письмо моему епископу) / Текст: электронный // URL: http://pravoslavie.by/page_book/bogosluzhenie-i-tainstva.

²⁶ Там же.

²⁷ Там же.

²⁸ «Переводчиками движет наивное убеждение, что если «знать» греческий, церковнославянский и английский, то даже с такими шедеврами православной гимнографии, как Великий канон святого Андрея Критского или Акафист Пресвятой Богородице, «не будет проблем». Но, сказать по правде, результаты выходят порой самые плачевные. В лучшем случае мы получаем вялые, невнятные и «сомнительные» (с точки зрения английского языка) тексты вроде следующих: «Не хвались, ибо ты есть плоть, и троекратно ты отречешься от Меня, — от Меня, Кого все создание благословляет и прославляет во все времена»; «Ты подведешь Меня, Симон Петр, — говорит Господь, — едва лишь произнесется это слово о тебе, хоть ты в себе и уверен, и служанка, приблизившись весьма скоро, поверг­нет тебя в смятение». В худшем же случае появляются примерно такие строки: «Телица рыдала, созерцая Тельца, повешенного на древе»» (Шмеман А., протопр. Проблемы Православия в Америке: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 488-489).

²⁹ Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика: Собрание статей 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 175.

³⁰ Шмеман Александр, протопр. Дневники. С. 58.

³¹ Там же. С. 348.

³² Шмеман А., протопр. Богослужение и богослужебная практика. С. 176.

«Церковный вестник»/Патриархия.ru

Моей любимой книгой является «Малыш и Карлсон» шведской писательницы Астрид Линдгрен. Эту книгу я перечитывал уже много раз, я обожаю погружаться в эту удивительную историю. Ее прочтение заряжает меня позитивом и добротой. Книга читается очень легко, на одном дыхании и насквозь пропитана юмором.
В этой книге маленький мальчик, скучает и просит родителей подарить ему щенка, но они отказывают ему. И вот однажды мальчик, чувствуя себя одиноким, знакомиться с летающим человечком, который живет на крыше. Его зовут Карлсон, он очень обаятельный, веселый, неисправимый сладкоежка, любит играть и проказничать. Еще считает себя самым лучшим во всем, любит приврать и приумножить.
Он становиться для мальчика верным другом.
Малыш рассказывает своим близким о новом друге с пропеллером на спине, но они считают это выдумками маленького мальчика.
Читая книгу, поражаешься задору Карлсона, сколько же выдумок и энергии в этом «упитанном мужчине». Вместе с Малышом они обожают развлекаться. Они играют в прятки, взрывают паровые машины. Переодеваясь в приведение, они пугают известных воришек.
Малыш даже был в гостях у этого необыкновенного человечка на крыше, они пили кофе и ели ароматные булочки.
Во время отъезда родители мальчика нанимают домоправительницу Фрекен Бок. Карлсон обожает подшучивать над ней, воруя у нее плюшки. Женщине даже начинает казаться, что она сходит с ума. Родители же мальчика все таки однажды видят его и понимают, что Малыш не выдумывал и Карлсон на самом деле существует.
Очень важно в жизни иметь друзей, с которыми можно интересно проводить время. Эта книга останется в моей памяти на долгие годы, советую всем прочитать эту книгу, вы не пожалеете потраченного времени.

Маленький принц

Точно, это моя любимая книга! И мне понравился мюзикл французский (мы с мамой смотрели по телевизору), а еще целый спектакль, куда мы с подружками ходили. То есть меня взяла с собой Лена (она моя подруга), а ее – старшая сестра, а она шла туда с репетитором по французскому.
И все-таки, книга мне больше по душе! Там столько интересных деталей. Сначала мне ее читатла мама, теперь я сама читаю и перечитываю.
Мне нравится эта настоящая история. Думаю, что инопланетяне бывают и такие, как маленький принц. Не все ведь позожи на осьминогов, не всем сдался наш мир, чтоб его завоевывать. Принцу было так одиноко на своей “однокомнатной” планете! И еще у него не было принцессы! Только Роза – цветок, но она такая капризная, странная.
Интересно он путешествовал по планетам, совсем они разные. Мне было б интересно побывать только на его планете, где рос баобаб. Он чуть не разрушил планетку корнями. И еще здорово, что там всегда можно смотреть прекрасные закаты – круглые сутки, просто переставляй свое кресло!
Так, еще мне нравится Лис. В этой книге нет даже того, что мне не нравится. Даже страшная змея, которая кусает Принца, она поосто помогает ему улететь обратно в космос, вернуться к своим.
Мама тоже любит эту книгу, говорит, что с возрастом я стану понимать ее еще луч. Ну, с высоты лет, наверное.
Пока я не встречала похожих на героев этой книги. Вот с Принцем я б встретилась! Он такой умный и приятный. И красивый. Да, в книге очень красивые рисунки. Мне подарили еще блокнот с такими картинками. Я так поняла, что сам автор (летчик) их нарисовал, как и того самого барашка, чтоб не забыть, чтоб всем показать, что он видел.
Когда-нибудь я выучу французский и прочту эту книгу на том языке, на котором она была написана. Думаю, что все там очень красиво звучит. Вот, рекомендую книжку всем!

Два капитана

Моя любимая книга – «Два капитана», написанная Вениамином Кавериным. Эта книга о дружбе, любви, человеческой подлости и предательстве. Она с успехом экранизирована.
Жили-были в небольшом городке два мальчика. Действие книги происходит в 20-30 годы прошлого века в России. Саня плохо разговаривал. Как сказал доктор «немота без глухоты». Попали им как-то в руки дневники полярного капитана. Их было невозможно прочитать. Саня решает стать полярным лётчиком и найти этого капитана. Мальчишки решили сбежать в Москву и сбежали. Там они попали в детский дом.
Саня случайно знакомится с девочкой Катей Татариновой. Она была неродной дочерью директора детского дома. Она приводит его к себе домой. Катя жила с бабушкой и мамой. А их папа был полярным исследователем, он погиб в экспедиции. Вот именно его дневники и попали Сане в руки. Директор детского дома был братом погибшего полярного исследователя. Катя с мамой и бабушкой когда-то жила в родном городе Сани Н-ске.
Катя нравится мальчику с фамилией Ромашов. Он ещё сыграет свою роль в судьбе Кати и Сани. Через несколько лет Саня приезжает в свой родной город, находит дневники капитана и догадывается, что именно его брат специально сделал всё для того, чтобы экспедиция погибла. Причина такой неприязни к брату – банальная зависть и тайная любовь к его красавице-жене.
Саня решает рассказать всю правду Катиной маме. Она не может смириться с мыслью, что живёт с убийцей своего любимого мужа. Мама отравилась. Во всём обвиняют Саню. Он заявляет всем, что докажет свою правоту и найдёт капитана живого или мёртвого. После школы Саня заканчивает лётное училище и отправляется работать на Север. Летая над просторами Арктики, он не перестаёт искать следы капитана Татаринова.
Начинается война. Саню в одном из боёв сбивают. В санитарном поезде он случайно встречается с Ромашовым. Он скидывает его с поезда. Кате же он говорит, что Саня умер. Но он Саня выживает. Волей судьбы, он дотягивает самолёт до небольшого островка в арктическом море и именно там находит останки экспедиции капитана Татаринова.
В большом зале Географического общества в Москве Саня Григорьев, теперь уже капитан ВВС, делает доклад. С экрана смотрит капитан Татаринов и сам обвиняет своего брата в своей гибели. Его дневники прочитаны Саней до конца. Капитан отправил их своей жене по почте, но по вине пьяного почтальона, свалившегося в реку, они попали в руки мальчику Сане. И мечта найти капитана стала главной в жизни Сани Григорьева. В конце книги Катя приезжает к Сане на Север.

Книга Евгений Онегин, написанная А.С. Пушкиным сочинение

С первых страниц произведение поразило меня своей жизненностью. Красивые рифмы легко читаются, начало романтичное, а потому и западающее в душу. Читалась книга на одном дыхании, глава за главой я будто проживал с героями их жизнь, видел сцены своими глазами. Порой во сне мне снились так полюбившиеся отрывки, и я хотел подсказать героям, что с ними произойдет в будущем, дать совет, немного изменить ход событий.
В романе  подробно описывается жизнь людей во времена правления Александра I, тем самым пополняя мой кругозор и историческими фактами. С каждой строкой мне все больше хотелось дочитать книгу, узнать концовку, но еще я сожалел, что она не бесконечна. Даже перечитав ее бесчисленное количество раз, я продолжаю восхищаться автором и его профессионализмом. Заучив любимые отрывки я часто цитирую произведение, восхищаясь звучанием и смыслом прочитанного.
Мне очень понравилась нежная и робкая Татьяна, коей она представлена в начале. Ее безответная любовь западает в душу, хочется пожалеть ее, предостеречь. Как же раздражает безразличие ко всему, себялюбие Онегина. Ведь дядино наследство достается ему по праву и усугубляет природную леность. Ничем не интересуясь, Онегин то и дело предается праздности, что выводит из себя. Для меня Онегин – антигерой, который упустил свое счастье.
Зачем отвергнув однажды, проигнорировав такое трогающее за душу письмо, он пытается разрушить брак Татьяны спустя три года.
Финал романа мне особенно нравится, когда влюбленная, но честная и верная Татьяна, вопреки зову сердца, отвергает любимого и остается со своим мужем. Она выглядит в последних строках такой гордой, что хочется искать в людях ее душевные качества. Переживая за душу отвергнутой девушки, в конце приходит удовлетворение от позора  Онегина, который привык брать от жизни все, взамен оставляя лишь пустоту.
5, 6, 7 класс. Подходит и для 11 класса.

Тематическое направление: Человек путешествующий: дорога в жизни человека.

25.10.2021 00:38:25

Автор: Ольга Лапутина

   Многие говорят, что добиваться своего нужно любой ценой.  Но можно ли идти к цели «по головам»? Думается, на этот вопрос могут быть даны разные ответы. Я полагаю, что нет. Ведь то, как мы добиваемся того, к чему стремимся, влияет и на то, что получим в результате. Если человек будет использовать подлость и другие аморальные методы в  достижении своей цели, то в итоге это может изменить начальные желания, и получит не то, что хотел. В правильности такой точки зрения меня убеждает художественная литература.
   Не всегда благородная цель оправдывает средства. Такой пример приводит Достоевский в произведении «Преступление и наказание». Главный герой хотел бороться с несправедливостью  и доказать себе, что относится к «высшей» касте, уничтожая всех, кого считал виновниками всех бед. Он убил старуху-процентщицу и её сестру. Студент забрал деньги ростовщицы и хотел потратить их на благин дела. Ничего хорошего из этого не вышло. Главного героя стали мучить угрызения совести. Это чуть не свело его с ума. Деньги же не помогли никому, так как от них нуждающиеся отказались, потому что добыты были ужасным путём. Таким образом, автор хочет донести до нас мысль о том, что неправильно выбранные методы искажают цель и результат получается совсем не такой, как задумывался.
   В романе Каверина «Два капитана» есть яркий пример того, как человек использует крайне аморальные методы для достижения цели. Этот персонаж — Ромашов. Он был влюблён в Катю Таринову с самого детства. Ромашов готов был на всё. чтобы быть с ней. Ещё в детстве он добивался своего подставляя всех, шантажируя или донося на кого-то. Во время войны Ромашов оставляет Саню Григорьева умирать раненым, таким образом, избавляясь от соперника. Автор выражает с помощью этого примера мысль о том, идти «по головам» аморально и низко.
   Итак, можно сделать вывод о том, что не все цели не оправдывают средства их достижения. Все приведённые мной аргументы, основанные на читательском опыте, убеждают нас в этом. Я считаю, что идти «по головам» ради достижения цели крайне жестоко и несправедливо по отношению к окружающим. Также, думаю, что, используя такие методы, цель искажается и результат, как следствие, тоже.

Баллы по критериям К1: 1; К2: 1; К3: 1; К4: 1; К5: 1;

Итоговый балл — 5 Зачёт

В центре Киева в подвале жилого дома уже много лет работает ресторан. Из-за громкой музыки, пьяных вечеринок далеко за полночь, криков подвыпивших футбольных фанатов под окнами жильцы исторического здания не могут спать ночами. Полиция ничего не предпринимает, а городские и районные власти отделываются отписками.

Подробнее о этом читайте в материале OBOZREVATEL.

Жильцов никто не спросил

Кошмар для жильцов дома по улице Пушкинской, 45/2 начался лет пятнадцать назад. Тогда в подвале их жилого дома вместо бомбоубежища появился ресторан.

«На первом этаже один бизнесмен соединил квартиру с этими подвальными помещениями. Раньше там находилось бомбоубежище, располагались все домовые коммуникации, трубы, разводка, лифтовая шахта. Все это забрали и обустроили ресторан Podshoffe. Согласия жильцов никто не спрашивал, хотя мы имеем право сами распоряжаться всеми подсобными помещениями нашего дома. Мы отправили с десяток писем в Шевченковскую администрацию Киева, прокуратуру, Киевскую администрацию. Но нам приходили лишь отписки, в которых говорилось, что все по закону», – рассказывает один из жильцов этого дома Михаил.

Видео дня

Жители дома в своих обращениях к власти указывали, что в жилых домах запрещено размещать заведения более чем на 50 посадочных мест. Об этом говорится в Государственных строительных нормах Украины. А в этом ресторане их 140.

Кроме того, согласно этим же нормам, помещение встроенного в жилой дом предприятия питания не может превышать площадь в 150 кв м, а тут 200 кв м. И главное, ресторанам, расположенным в жилых домах, запрещено работать после 22 часов. Однако заведение работает до последнего клиента, а это до часу-двух ночи, а иногда и до утра.

«Писали претензии владельцам ресторана. И вроде бы, когда мы просим их сделать музыку тише, они идут навстречу. Но работают они до глубокой ночи. После этого подвыпившие посетители выходят на улицу, орут, поют, хлопают дверями. А летом еще и оборудуют летнюю площадку под окнами. Вместо положенных по закону 20 кв м они занимают 40-50. Крики, шум, курение, дым поднимается к нам в квартиры, окна открыть невозможно», – говорит Михаил.

Жильцы дома пробовали вешать таблички возле ресторана с просьбой не шуметь, но почему-то сами работники их срывают.

В заведении работают мощные колонки. Когда включают музыку, то вибрация идет по всем стенам здания. «У соседки на втором этаже, когда заходишь в ванную комнату, ощущение, словно ты на танцполе. Город уже спит, машины не ездят, а тут ты словно возле барабанов сидишь», – описывает ситуацию Михаил.

Сотрудники ресторана напали на жильца дома

Иногда разговоры с работниками ресторанов заканчиваются конфликтами. Жилец дома Алексей говорит, что 14 июня они с женой и маленьким ребенком проснулись в 6 часов утра от того, что в этом ресторане гремела музыка.

Сначала туда спустилась супруга и увидела, что в помещении находятся пьяные сотрудники Podshoffe, орет музыка. Она начала снимать все это безобразие, однако молодые люди и даже девушки выбили у нее из рук телефон.

«Когда туда спустился я, они двери закрыли. Я пошел со двора, там как раз стояла группа этих работников. Слово за слово, и они накинулись на меня стали избивать»,– говорит Алексей.

На видео с камер наблюдения видно, как человек шесть накидываются на Алексея, бьют, валят на асфальт и продолжают наносить удары.

В полиции Алексей написал заявление, снял побои. Сотрудники ресторана дали свои объяснительные. Как выяснилось, официально они не устроены в этом заведении. Полиция Шевченковского района Киева даже открыла уголовное производство. Но дальше этого дело не пошло.

«За все эти полгода никто из полиции мне ни разу не позвонил и не сказал, как продвигается расследование. Я несколько раз обращался к ним, писал заявления, спрашивал, что с расследованием? Вроде бы и участковый трубку берет отвечает, что разберемся. Но на этом все. Они разводят руками и говорят: «А что мы можем сделать?» – говорит Алексей.

Заведение также нарушает и карантинные запреты. По словам Алексея, во время первого жесткого локдауна в ресторан приходили посетители: «Делали это тайно, видимо, гости заранее договаривались. Мы сидели на балконе и видели, как в ресторан зашло много людей. Приехала полиция, спросила у нас, работает ли ресторан? Мы сказали «да». Они сели в машину и уехали. Я поднял Реестр судебных решений, нашел, что у них было несколько административных штрафов по нарушению локдаунов, но все они в судах были успешно слиты«.

Правоохранители реагируют гораздо быстрее, когда сам ресторан жалуется на жильцов. Например, когда один из жильцов убрал гирлянду, которую сотрудники заведения незаконно развесили на дереве так, что свет падал в окна и создавал дискомфорт для жителей, полиция отреагировала. Буквально через пару дней участковый выяснял, что там произошло.

Жильцы пытались по-человечески договориться с владельцами заведения. Предлагали им нанимать охрану в дни, когда у них проходят оживленные вечеринки. Бывает это с четверга по субботу. Чтобы охранники наводили порядок под окнами дома, просили не курить, не шуметь. Но в заведении на это не отреагировали.

Танцы на столах и отсутствие сертификатов

Само заведение Podshoffe ориентировано на спортивных болельщиков. Тут часто собираются футбольные и спортивные фанаты. Судя по страничке в Instagram, люди пьют, болеют за свои команды, поют песни, кричат речевки, устраивают танцы, иногда даже на столе. Публику развлекают диджеи, гремит музыка, а на столах можно заметить кальяны.

Судя по видео, отснятое «Новинами України» в ноябре, когда в столице действовали правила «красной зоны» карантина, никто на входе в ресторан не интересовался, есть ли у клиентов прививочный сертификат или ПЦР-тест.

А вызванные полицейские ничего не предпринимали. По словам правоохранителя, в Киеве есть только одна группа, которая проверяет сертификаты о прививках. Но они оказались заняты. Участковый Александр Дунаевский уверял журналистов, что жильцы дома ему жаловались на нарушения в этом ресторане, однако он просил их предоставить ему материалы расследования. «Но пока тишина», – говорит Дунаевский.

Также на видео диджей рассказывает, что у него работает колонка мощностью до 1100 Вт. С помощью такой техники можно устраивать дискотеки на Трухановом острове, но никак не в подвале жилого дома.

В разговоре с журналистом один из собственников ресторана Дмитрий Дубас признает, что его заведение работает после 23 часов. «А чего ему не работать? Мы никого не выгоняем», – говорит он. А вот работу мощных колонок отрицает.

Рестораном-нарушителем владеет футболист

Судя по реестру YOU CONTROL, учредителями заведения Podshoffe являются Дмитрий Дубас и Роман Гринев.

Кстати, Дубас в прошлом футболист. Правда, высоких результатов в спорте он не достиг. Но сейчас владеет любительским футбольным клубом «Мелиоратор», который базируется под Киевом в Буче. За этот клуб даже выступает известный экс-игрок «Динамо» Александр Алиев.

Видимо, из-за любви к футболу одного из владельцев ресторана Podshoffe заведение ориентировано на болельщиков. Тут бывают и представители спортивных медиа, Дубас любит с ними фотографироваться.

Суды закрывают все дела

Удивительно, но в Реестре судебных решений действительно есть несколько дел, которые касаются нарушений карантинных ограничений в работе этого ресторана. Но владельцам всегда удается выходить сухими из воды.

Например, 28 ноября 2020 года в 23:30 ресторан Podshoffe работал, и внутри находилось много гостей. Тогда как в столице действовали ограничения в связи с карантином. Однако суд посчитал, что вина ресторана не доказана, поскольку в материалах дела оказались чеки не этого заведения, а совсем другого, находящегося по другому адресу. Дело закрыли.

Что это – сознательное нарушение или некомпетентность проверяющих?

18 декабря 2020 года в 22 часа 20 минут вновь была зафиксирована работа ресторана Podshoffe. Это также произошло тогда, когда в Киеве действовал карантин, и заведениям общественного питания было запрещено работать после 22 часов.

Однако суд прислушался к пояснениям директора ресторана Podshoffe, который заявил, что его заведение не работало, заказы не принимались и все гости уже рассчитались. А в помещении находились только его друзья и работники ресторана. Дело закрыли.

30 марта уже 2021 года ресторан Podshoffe работал в 01:50, чем вновь нарушил карантинные меры. Но и тут дело закрыли в связи с отсутствием состава административного нарушения.

Во время судебных разбирательств выяснился интересный факт: в заведении работают сотрудники, которые официально тут не оформлены. То есть они вообще не несут никакой ответственности за то, что происходит в ресторане.

К примеру, Шевченковский суд Киева рассматривал протокол полиции о нарушении карантинных мер в ресторане Podshoffe. Там сотрудница 9 апреля 2021 года «поддерживала» клиентов в 21:58, когда в Киеве работа ресторанов из-за карантина была запрещена.

Однако суд дело закрыл. Поскольку сотрудница официально тут не оформлена. По крайней мере суд не получил документов о том, что она работала тут администратором. Наверное, налоговой и Гоструда полезно было бы наведаться в этот ресторан и проверить оформление сотрудников на работу.

К слову, судя по открытым реестрам, заведение не является прибыльным. А значит, кроме того, что мешает жильцам дома спокойно отдыхать, еще и не платит налоги в бюджет.

Кстати, владельцам заведения удается отбиваться не только от штрафов за нарушение карантинных мероприятий. Но и за пьяную езду.

Так, Дубас был задержан 12 сентября 2020 года рано утром за рулем автомобиля Toyota в Буче. В крови ресторатора обнаружили алкоголь – 1,16% промилле. Однако во время первого судебного заседания в материалах дела не обнаружили важный документ – направление на медицинское освидетельствование. Пока бумажку искали, вышел срок давности и Ирпенский городской суд дело закрыл.

Партнеру Дубаса Роману Гриневу повезло меньше. Ему за пьяное вождение 8 января 2017 года (ч. 1 ст. 130 Админкодекса Украины) присудили штраф в 10 200 грн и лишили прав вождения на один год.

OBOZREVATEL будет внимательно следить за этой историей. В следующих публикациях мы расскажем, возможна ли работа развлекательных заведений в жилых домах, как было переоборудовано и введено в эксплуатацию подвальное помещение в здании, которое имеет статус памятника архитектуры, и почему проверяющие органы закрывают глаза на явные нарушения закона.

К сожалению, эта проблема актуальна не для одного дома в столице. Поэтому можете в комментариях рассказать о подобных случаях. Мы, в свою очередь, подготовим инструкцию: что делать и куда жаловаться, если у вас в доме поселился ресторан, который не соблюдает законы.

10 лет тому назад официальные итоги выборов в Государственную думу 6-го созыва вызвали волну негодования в Москве и крупных городах России: было объявлено, что 4 декабря 2011 года «Единая Россия» набрала 49,5%. Но на многих избирательных участках наблюдателями были зафиксированы грубые нарушения. Помимо нечестных выборов ещё одним поводом для недовольства была предстоящая «рокировка»: премьер-министр Владимир Путин объявил, что будет в третий раз претендовать на пост президента на 6-летний срок.

4 декабря в Москве прошли первые несанкционированные акции протеста, 5 декабря до 10 тысяч человек вышли на согласованный митинг на Чистых прудах. Во время шествия к зданию Центризбиркома были задержаны около 300 человек, среди них Алексей Навальный.

10 декабря на Болотной площади собралось не менее 100 тысяч человек. 24 декабря на проспекте Сахарова было более 120 тысяч человек. Протестующие требовали от Кремля аннулировать результаты голосования, провести новые честные выборы. Но требования оппозиции выполнены не были. Власти вернули выборы губернаторов, облегчили регистрацию новых партий.

Протесты продолжились в конце января и были подавлены по приказу Владимира Путина силой 6 мая 2012 года, после разгона мирной манифестации около Болотной площади. Надо ли было браться за оружие протеста? Какие выводы должна сделать оппозиция?

В эфире члены Координационного совета оппозиции в 2011–2012 году Даниил Константинов, Сергей Давидис, Сергей Удальцов, Максим Кац,

^{Видеоверсия программы}

Михаил Соколов: 10 лет протестного движения 2011–12 года, которое началось с митинга на Чистых прудах после выборов в Государственную думу России. Об этом напомнит Анна Хламова.

Михаил Соколов: 28 ноября тогда на митинге «За честные выборы» до голосования было 300 человек, а на Чистые пруды вышли многие тысячи, на Болотной уже было под сто тысяч. Что вы считаете истинной причиной прорыва тогда недовольства граждан?

Сергей Давидис: Это многократно описано, еще в начале того года исследовательской группой Дмитриева это прогнозировалось. Тенденция развития общества была такова, что люди принимали на себя ответственность за разные сферы жизни, росла гражданская активность. Тот тренд, который до этого продолжался, у не слишком политизированных людей вызывал ощущение, что это все должно реализоваться в политическом пространстве, что смогут с помощью существующих инструментов, выборов, наблюдения на них, поддержке кандидатов, голосования, добиться каких-то изменений политического представительства в первую очередь. Когда они столкнулись с тем, что этого представительства жульническими совершенно средствами их лишили, они вышли на улицу, решили воспользоваться, по крайней мере, свободой собраний, свободой выражения для того, чтобы обратную связь какую-то дать власти, для того, чтобы повлиять на ситуацию.

Михаил Соколов: Какое-то значение имело то, что у власти был, по крайней мере, формально Дмитрий Медведев, это был такой тандем? Некоторые вещи, к которым мы уже привыкли, тогда были не совсем возможны, то есть уровень репрессивности режима был явно ниже.

Сергей Давидис: Он и при Путине до Медведева был тоже еще ниже. Независимо от конкретной личности этот процесс шел по нарастающей, медленно, но по нарастающей. При Медведеве был список политзаключенных, который как раз весной по итогам митинга в Кремль относили, в результате один Мохнаткин был помилован за три месяца до конца срока. Дело не в конкретном Медведеве, разумеется, но сам факт этого возвращения Путина, конечно, тоже играл роль. Потому что символическое значение Путина было в прошлом, а Медведев давал какую-то, хотя бы слабую надежду, пусть не объективными своими свойствами, а тем публичным образом, который ему придавали системные либералы.

Михаил Соколов: То есть та рокировка, которая произошла на съезде «Единой России», тоже была таким раздражителем.

Сергей Давидис: Она сыграла дополнительную роль. Характерно, что люди тем не менее рассчитывали, что они смогут с помощью инструментов голосования повлиять на ситуацию. Они вышли на улицы не после объявления о рокировке, а после того, как были сфальсифицированы выборы.

Михаил Соколов: «Голосуй за любую другую партию» – это тоже был лозунг того момента. Даниил, что вы скажете, какова ваша версия? Все-таки интересно, в этот период доходы людей в общем росли, явного какого-то падения не наблюдалось. Похоже, что оппозиционный всплеск носил не экономические причины, а какие-то другие.

Даниил Константинов: Здесь нет противоречия. Потому что люди как раз и идут в политику тогда, не во всех случаях, но часто, когда у них для этого есть возможность, когда удовлетворены какие-то их базовые потребности. В этот момент как раз базовые потребности значительной части наших сограждан были удовлетворены, я хорошо помню это время. Не так давно закончились «жирные, золотые» 2000-е, потом был кризис 2008–2009 года, который был пройден достаточно успешно. И действительно, в этот момент на фоне нормального благосостояния людей рос запрос на гражданские права и свободы. Я хорошо помню, что в течение всего 2011 года я чувствовал буквально порами, как общество разогревается постепенно с каждым месяцем. И уже осенью 2011 года я говорил своим товарищам, в тот момент это были русские националисты, что, поверьте мне, пройдет несколько месяцев, начнется большое общегражданское выступление, в котором мы должны принимать участие. Это чувствовалось.

Приходишь в компанию неполитизированных людей, режиссер, актер, какой-то бизнесмен, молодой чиновник, и все выражают недовольство, все говорят, что не нравится эта ситуация. Все выражают какой-то абстрактный гражданский запрос на уважение человеческого достоинства, которое власть не проявляла. И потом произошло, на мой взгляд, ключевое событие – объявление об обратной рокировке Путина с Медведевым. Я хорошо помню реакцию общества на это. Кстати говоря, не только низов, но и верхов. Я помню знаменитый твит Дворковича: «Да уж, ничего хорошего». То есть общество было уже разогрето. Эта новость повергла общество в уныние, озлобила, к моменту выборов все было уже раскачано. Когда подошел этот момент, фальсификации, которые увидели многие, в том числе и те, кто раньше этого не видел, я имею в виду молодое поколение наблюдателей, которое участвовало в наблюдении на выборах, то сработал такой детонирующий эффект, произошел взрыв.

Михаил Соколов: Давайте мы послушаем о значении этих сомнений мнение Максима Каца.

Максим Кац: Значение огромное. Эти протесты создали ту политическую реальность, в которой мы сейчас живем. Тогда кардинально изменилось внутреннее положение дел в России, гражданское общество оформилось, появилось очень много ответвлений, новых проектов активности, которые стали сих пор обычными, мы к ним привыкли, типа «ОВД-Инфо», фандрайзинг, выборные кампании, некоммерческие организации, но этого всего не было до протестов на Болотной. Так же, как по большому счету не было никакого интереса людей к политике. Но тогда он возник. Тогда же начала возникать реакция государства на это новое положение дел. Все, что происходит до сих пор – это в принципе один и тот же политический процесс, это одна и та же эпоха, одни и те же события по большому счету все эти 10 лет идут.

Михаил Соколов: Как вы считаете, после этих событий началась мобилизация гражданского общества или все-таки до, в период правления Дмитрия Медведева формального, хотя это был такой тандем? То есть какие-то новые процессы начинались, несмотря на достаточную удовлетворенность людей своим материальным положением, его ростом.

Сергей Давидис: Удовлетворенность у разных слоев, наверное, была разная. Но как раз те протесты характеризовались тем, что в первую очередь это были протесты относительно обеспеченного городского образованного меньшинства. И в этом слое люди ощущали себя живущими в общем в большом мире, в большой Европе, и они принимали те модели, которые характерны были в их представлении для этой Европы. Это и тушение пожаров коллективное, это и забота о бездомных, это и наблюдение на выборах.

Михаил Соколов: Кстати, впервые было массовое наблюдение на выборах.

Сергей Давидис: Естественно, эти процессы, ощущение собственной ответственности за происходящее вокруг, конечно, реализовалось до. В ходе протестов все это выплеснулось на улицы, стало визуализировано.

Михаил Соколов: Даниил, что собирались делать ваши политические союзники из комитета «Русского марша» и других организаций, те самые силы, которые сейчас фактически разгромлены существующим режимом?

Даниил Константинов: Дело в том, что в этот момент шел подъем и русского национального движения. Я напомню, что осенью 2011 года прошла кампания «Хватит кормить Кавказ» достаточно активная, несмотря на малочисленность итогового митинга. 4 ноября 2011 года состоялся «Русский марш», который собрал тогда по нашим оценкам около 20 тысяч человек.

Когда я увидел это море людей, то я понял, что в обществе что-то происходит, идет какой-то разогрев. «Русские марши» уже начинались сливаться с общегражданскими. Например, кроме лозунга «Хватит кормить Кавказ» появился лозунг «Хватит кормить Кремль», «Хватит кормить «Единую Россию», «Долой «Единую Россию». Все это звучало как раз на «Русском марше» 2011 года.

Тогда стало понятно, что когда вспыхнет искра общегражданских протестов, то актив националистов пойдет туда же, что, собственно, и произошло. Уже 5 числа, когда после митинга начались эти волнения, прорывы и хождение по Москве, то русские националисты, по крайней мере, мои знакомые, большинство очень активно в этом участвовали. Но какого-то плана единого не было. Я должен сказать, что на мой взгляд, лидеров оппозиции вообще в целом и русских националистов, в частности, эти события застали врасплох. Я помню царящую среди лидеров оппозиции растерянность, я помню все эти разговоры, переговоры по телефону, встречи. То есть люди сами не знали, что делать с этим людским морем, которое вдруг волной поднялось в Москве.

Михаил Соколов: Давайте посмотрим теперь на ситуацию слева. Слово Сергею Удальцову.

Сергей Удальцов: События 2011-12 годов, на мой взгляд, это яркий пример мощного гражданского движения, которое было порождено абсолютно несправедливой, абсолютно незаконной практикой наших властей по фальсификации выборов и по различным антисоциальным законам и вообще практикой удушения гражданских прав и свобод. Был колоссальный всплеск энергии, колоссальный всплеск активности. Но, к сожалению, главный итог всех этих событий заключается в том, что авторитарный режим, если он не готов реагировать на требования народа, если он готов всеми правдами и неправдами цепляться за свою власть, самое главное, если в нем не происходит какого-то раскола внутреннего, то он может по сути дела очень долго держаться у власть, игнорируя такое массовое движение, постепенно его сводя к минимуму и расправляясь затем с организаторами массовых выступлений, что мы и наблюдаем спустя 10 лет.

Итоги, к сожалению, неудовлетворительные, похвастаться нам нечем. По итогам того массового огромного движения сегодня мы пришли фактически, если не к диктатуре, то к ситуации с элементами диктатуры, максимальное закручивание гаек, максимальная ставка на репрессии, разгром или, по крайней мере, очень серьезное ослабление непарламентской оппозиции, максимальный контроль за оппозицией парламентской, максимальные ограничения на уличные собрания, фальсификации выборов с использованием новейших технологий электронных. Дальше перспективы самые негативные.

То есть, к сожалению, как показывает практика, мирный массовой протест против авторитарного режима и против силовиков, к сожалению, проигрывает. Видимо, или требуется еще большая массовость, которой мы тогда не смогли достигнуть, митинги по сто тысяч оказались недостаточны. Может быть, не хватило длительности наших выступлений, то есть воли к победе всему обществу, наверное, не хватило. Я не хочу это называть словом «инфантилизм», у людей были прекрасные порывы, но были некоторые иллюзии насчет того, что можно одним, двумя, тремя митингами с песнями, шариками, ленточками заставить уйти такой авторитарный коррумпированный политический режим.

Как выяснилось, нет, не получается. Спустя 9 лет в Беларуси мы наблюдали похожие события, тоже длительные выходы на улицы, всякие массовые акции, в итоге все равно не привели пока к демонтажу политического режима, против которого они были направлены. То есть эти все итоги надо очень серьезно анализировать. Все равно самые искренние слова восхищения и благодарности тем людям, которые тогда выходили. Итоги, конечно, пока удручают.

Михаил Соколов: Сергей Удальцов уже пытается извлечь уроки. Мы еще не будем с этим спешить. Власть была ли испугана? Я помню, была статья Суркова какая-то примирительная, что-то он там в этом движении искал. Были попытки завести какой-то диалог с Координационным советом оппозиции. Было ли продемонстрировано, что немножко у них дрогнули коленки?

Сергей Давидис: Что у них в голове, и какие они испытывали эмоции – это одному Богу известно. Практические последствия, во-первых, на протяжение практически года, до сентября массово согласовывались большие протестные акции, которые прямо были направлены против режима. Сейчас это воспринимается как что-то совершенно немыслимое.

Михаил Соколов: Как чудо. Это все теперь пандемией объясняют, но тем не менее.

Сергей Давидис: И до того это было на самом деле невозможно, до пандемии большую акцию в Москве согласовать только в годовщину убийства Бориса Немцова, единственный раз в году, когда они шли на это. С другой стороны, так или иначе они пошли на некоторые уступки. Это интерпретировалось именно как уступки, как диалог с обществом. И возвращение выборов губернаторов, пусть кривое, косое, и упрощение процедуры регистрации партий, пусть тоже кривое и косое, которое не позволило зарегистрировать практически ни одну партию.

Михаил Соколов: Сергей Марков, между прочим, представитель провластной политологии, он очень хвастается, говорит, что Болотная победила, это достижение, это достижение. Но потом они Путина обидели, и все пошло нехорошо.

Сергей Давидис: Я как один из организаторов Партии 5 декабря, как раз пытавшийся формализовать запрос тех людей, которые участвовали, столкнулся с двумя отказами. Теперь это в международных инстанциях обсуждается. С третьей стороны мы видим, что даже мироновская фракция приходила в белых ленточках на заседание Государственной Думы. То есть действительно единство несколько нарушилось власти. Ясного понимания того, как действовать, очень короткий период, но этот период был, не было у власти, видимо.

Михаил Соколов: Есть такой вопрос, который я находил всегда у Эдуарда Лимонова, ныне покойного, мы с ним даже поспорили в 2013 году, дело было, о том, можно ли было революционным путем идти.

Эдуард Лимонов: Когда в декабре 2011 года был разорван союз партии «Другая Россия» с либералами в одностороннем порядке, это сделали мерзавцы, которые предали протест и согласились идти на Болотную площадь, сговорившись, как вы знаете.

Михаил Соколов: Лимонов считал, что можно идти революционным путем тогда с Площади Революции на Центризбирком, еще куда-то. Была ли тут развилка перед митингом на Болотной 10-го на самом деле или настроения людей были достаточно миролюбивыми?

Даниил Константинов: Здесь двойственная ситуация. Потому что с одной стороны, оглядываясь назад, хочется с Лимоновым согласиться только в той части, что развилка была и можно было бы попробовать остаться действительно в центре Москвы, я имею в виду протестующим, на Площади революции между ключевыми пунктами государственной власти – Центризбирком, Госдума, Администрация президента и так далее.

Но, во-первых, я категорически не приемлю его тон, сейчас уже покойный Лимонов, но я и тогда не поддерживал, и сейчас не поддерживаю этот тон, когда он рассказывает о предательстве. Никакого предательства не было. Была уступка, были переговоры и компромисс с властью. Это первое.

Второе: на самом деле я хорошо помню настроения протестующих. Я должен сказать, что я приехал тогда на Площадь революции с товарищами посмотреть, что там происходит, а оттуда уже двинуться на Болотную площадь. И когда я увидел толпу протестующих, я все понял – это были в основном взрослые люди, хорошо одетые, представляющие средний класс и интеллигенцию, часто с детьми прямо с собой или на своих спинах, несущие шарики, всевозможные юмористические лозунги против власти, одетые во всякие костюмы. Никакого агрессивного настроя, кроме нескольких групп радикалов, включая нацболов, анархистов, некоторых правых, я не заметил.

Я тогда еще понял, что никакого штурма Госдумы, Центризбиркома, Администрации президента или даже блокировки этих пунктов не будет – это невозможно, потому что люди были настроены миролюбиво. И в этом смысле те лидеры протеста, которые договорились с властью о переносе митинга на Болотную, они на самом деле отражали настроения этих масс, а Лимонов настроение этих масс не отражал, поэтому он остался там в гордом одиночестве с несколькими сотнями, по-моему, нацболов. Невозможен был тогда силовой сценарий, на мой взгляд.

Михаил Соколов: Сергей, вы что скажете о революционных интенциях масс? Были же революционеры, они до сих пор вспоминают, что там за стаканом вискаря предали революцию.

Сергей Давидис: Я согласен с Даниилом, не согласен с Эдуардом Вениаминовичем покойным. Я не ходил в мэрию, никакой стакан вискаря мне не попадался. Тем не менее, будучи одним из руководителей «Солидарности» тогда второго эшелона, мы с товарищами сидели, обсуждали этот вопрос параллельно. Это было наше решение, что да, осмысленно это перенести. Потому что в этой ситуации компромисс был необходим и неизбежен.

Совершенно правильно говорит Даниил, те люди, которые вышли – это их был первый политический публичный опыт. Они искреннее верили в возможность произнесением ими слов, маханием шариком и так далее повлиять на ситуацию. Они абсолютно не готовы и не собирались, как предлагал Эдуард Вениаминович, блокировать ЦИК или еще что-то такое. Более того, мы видели пулеметчиков на кремлевских стенах в этот момент. Если бы тогда был дан повод для того, чтобы устроить силовой разгон – это было бы самым простым решением, власть получила бы моральное оправдание. То, что эта история растянулась на несколько месяцев, по крайней мере, до 6 мая, связано именно с исключительно мирным характером этого протеста, с его моральной правотой. Если бы в силу каких-то силовых действий эта моральная правота была бы утрачена, то все просто кончилось бы гораздо раньше, и все те негативные последствия, которые были, мы бы получили, а того позитивного опыта самоорганизации протеста, который был приобретен, не было бы.

Михаил Соколов: Власть можно было как-то принудить к каким-то политическим решениям в этот момент?

Сергей Давидис: На самом деле мы, естественно, вынуждены анализировать, это как раз вопрос того, что было сделано не так. Наверное, многое было сделано не так. При том все-таки, что, конечно, преувеличивать роль лидеров невозможно, невозможно слить протест. Если десятки тысяч людей не захотели бы идти на Болотную, они бы остались с Лимоновым, который активно их к этому призывал. Кроме «лимоновцев» никто там не остался. В остальных моментах люди были готовы к ограниченному объему собственных укладов, я имею в виду времени, сил. Пошли потом в кафе греться, пить водку или что-нибудь еще. Они были готовы к весьма небольшому количеству жертв, они не готовы были в тюрьму, они не готовы были быть избитыми и много чего еще. Поэтому диапазон планирования у лидеров был тоже очень невелик.

Тем не менее, что лидеры не предложили никакого плана выстраивания каких-то гражданских сетей, то есть просто пустили фактически на самотек все это, что какие-то координационные структуры, основанные на волеизъявлении участников протеста, были созданы фактически только через год, что все отправились на каникулы и не предложили никакой альтернативы – это ошибка и наша тоже. Хоть я к младшей лиге принадлежал, тем не менее, не могу сказать, что я предложил что-то такое. Это была ошибка, все учились – это был первый опыт. И этот опыт был адекватен состоянию умов, настроениям, ожиданиям. Мы этот опыт получили.

Михаил Соколов: Даниил, ваше мнение о том, можно ли было лучше надавить на власть? Условно говоря, не уходить на каникулы на Новый год, например, как раз Навальный вышел из отсидки, можно было некоторым лидерам не ехать на тропические острова.

Даниил Константинов: Можно было, конечно. Конечно, лидеры оппозиции оказались слишком компромиссные, я имею в виду бесконечные переговоры с властями разных уровней, слишком уступчивые, слишком ненастойчивые в ряде требований, например, освобождение политзаключенных. Я, например, считал, что можно было как минимум разменять митинг на Болотной на освобождение тех, кто был арестован в дни перед этим, но этого не было сделано. Слишком, может быть, легкомысленные, я имею в виду эти каникулы зимние.

Но самое главное, ведь лидеров несет масса, я видел эту массу, она не была настроена воинственно. Я хорошо помню, что когда пошли митинги, на которых часть лидеров призывала оставаться, Удальцов призывал периодически остаться, оставались горстки людей жалкие, большинство расходилось. Мы помним знаменитую сцену – Яшин, Удальцов и кто-то там еще в фонтане на Пушкинской площади.

Почему так произошло? Потому что большая часть митингующих в этом не стала участвовать. То есть для меня было очевидно, что заставить людей принудительно участвовать в каких-то радикальных сценариях, даже самых лайтовых ради того, чтобы просто остаться на улице, было невозможно. Кроме того, часто сейчас забывают, анализируя это время, что было холодно. Может быть звучит смешно, минус 20 градусов. Мой знакомый упал в обморок после посещения митинга на Сахарова, зашел в кафе и упал в обморок. В таких условиях оставаться на улице, разбивать палаточные городки, делать что-то подобное Майдана, кажется очень малореалистичным, честно вам скажу.

Многие говорили надо устраивать, тогда говорили Тахрир, сейчас появился термин Майдан, успешный украинский Майдан, тогда говорили Тахрир, сравнивали с успешными примерами «арабской весны». Вот надо делать Тахрир, надо оставаться на площади, надо ставить палатки. Я-то видел, что меньшинство на это готово людей. Если поставить эти палатки, допустим, на тысячу человек, они разогнаны так, как они были разогнаны в Минске, например. Попытка установления палаточного городка в Минске в центре во время одной из очередных волн протеста еще прошлых лет, он был разогнан. Поэтому я думаю, что возможности давить на власть сильнее были, но преувеличивать эти возможности на фоне настроения основной массы протестующих не стоит.

Михаил Соколов: Попробуем протянуть такую ниточку в современность. Есть такое мнение, что может быть вообще не надо было выходить, ведь протесты спровоцировали постепенное, но неуклонное наступление реакции. Давайте послушаем Сергея Удальцова.

Сергей Удальцов: На начальном этапе протестного движения 2011-12 годов была очень серьезная экспансия, рост массовости, огромные надежды, огромные ожидания. Да, в итоге может быть это оказались определенные иллюзии, но тогда совершенно не было ощущения, что это все закончится таким печальным итогом, когда спустя 10 лет мы будем находиться в еще более тяжелых обстоятельствах, наши права и свободы будут еще в большем объеме ущемляться, чем тогда. Поэтому, конечно, тогда у всех были ощущения, что мы сможем добиться очень серьезных изменений.

Напомню, на начальном этапе действительно правящий режим был растерян, нельзя сказать, что он был в панике, но он был растерян, не ожидал такого массового протестного движения. На начальном этапе были определенные переговоры, протестные активисты, лидеры ходили к президенту действующему на тот момент Медведеву, в администрации президента была создана целая рабочая группа по изучению наших предложений по реформе законодательства о выборах, о политической системе. Были, кстати говоря, ряд требований удовлетворены.

В частности, облегчена регистрация политических партий, возвращены выборы губернаторов, выборы мэров были тоже облегчены, контроль за избирательным процессом был усовершенствован. Потом со временем все это откатили назад или выхолостили эти законы. Но на тот момент было ощущение, что мы действительно идем по нарастающей и сможем добиться гораздо больше. Но на каком этапе, видимо, протестное движение и все мы, организаторы этого процесса какие-то, может быть, тактические ошибки допустили, может быть темп этого протеста утратили.

Мы тогда долго обсуждали, нет ли смысла перейти к бессрочным формам протеста. Потому что декабрьские протесты шли по нарастающей, потом была пауза новогодняя почти месяц. И за это время, наверное, власти смогли перегруппироваться, смогли сомкнуть ряды, начали проводить контрмитинги на Поклонной горе в противовес митингам на Болотной, начали активную пропаганду против лидеров протестного движения с использованием самых грязных технологий.

У нас не оказалось своего кандидата в президенты, который это разношерстное, безусловно, протестное движение, широкой коалиции, где были и коммунисты, и либералы, и националисты, и экологи, и гражданские активисты, очень разнообразная публика, у нас не было своего кандидата, которого бы мы могли консолидировано поддержать, кандидата в президенты. Выступая против Путина, мы не могли предложить свою кандидатуру, которая бы всех нас объединила. Это тоже была слабая позиция и не очень убедительная.

Много еще нюансов, из которых складывалось это поражение. Да, не все из лидеров оказались готовы к длительной борьбе, многие на каком-то этапе отошли в сторону. Конечно, сильнейшее противодействие началось, провокации, шельмование, попытки раскола, внедрение в наши ряды всяких троянских коней и лошадей. По совокупности мы сегодня констатируем, что движение, которое начиналось очень воодушевляюще, у всех были колоссальные ощущения, что мы творим историю, перемены вершатся на наших глазах, будет уже завтра буквально совершенно новая Россия, свободная, демократическая, где мы будем свободно конкурировать в парламенте, принимать законы, развивать местное самоуправление и так далее, все это в итоге вылилось в «Болотное дело», репрессии против лидеров оппозиции, раскол движения и затем в течение 10 лет действительно поэтапное удушение непарламентской, несистемной оппозиции. Сейчас мы пришли к тяжелейшей ситуации, из которой непросто будет выбираться – это очевидно.

Михаил Соколов: Все-таки важен этот пункт, на котором концентрируется Сергей Удальцов, что у оппозиции не оказалось кандидата в президенты? В конце концов Михаил Прохоров, прямо скажем, был бизнесмен и связанный с властью. Григория Явлинского не поддержали, его не зарегистрировали. В общем не получилось как-то здесь сконцентрироваться на следующие выборы, отсюда и может быть стратегическое поражение.

Сергей Давидис: Нет, я не думаю. Во-первых, потому что подготовка единого кандидата в президенты, конечно, требовала бы гораздо большего времени, чем было, с декабря фактически, когда уже стартовала президентская кампания. Во-вторых, найти такого кандидата в президенты, который удовлетворил бы не только разношерстную массу участников протеста, а что гораздо важнее, потенциально недовольных жителей страны в целом, значимую их часть. Все-таки это был протест меньшинства. Было исключительно сложно. И наконец власти ничего не стоило не дать возможности этому кандидату участвовать, как, собственно, это случилось с Явлинским, как случилось бы с любым другим, который бы попытался выступить в качестве такового. Поэтому я не думаю, что это является сколько-нибудь критическим обстоятельством.

Михаил Соколов: А что тогда критическое обстоятельство?

Сергей Давидис: На самом деле я согласен с Даниилом, по большому счету все достаточно закономерно. То есть некоторые тактические и может быть даже стратегические ошибки в организации процесса, отсутствие всякого плана – это самом по себе дефект. План можно было и нужно было выработать. Вырабатывать какие-то гражданские институции параллельные.

Михаил Соколов: Координационный совет оппозиции создался же и развалился.

Сергей Давидис: Это было слишком поздно, на излете уже протестного движения, когда никаких надежд не было. Плюс существенные дефекты, опять же естественным образом проистекающие из характера протестного движения, были и в структуре, и в механизме взаимодействия Координационного совета с его избирателями. Я живой свидетель всех этих противоречий и перипетий. Боюсь, что тут тоже немногое можно было сделать, не говоря о том, что поздно.

Михаил Соколов: Давайте дадим слово Максиму Кацу о том, нужно ли было браться за оружие протеста тогда.

Максим Кац: Всегда надо выходить, когда считаешь, что надо выходить. Такие вещи не происходят по плану, по какой-то стратегии. Нет какого-то центра принятия решений, который решает, что сейчас мы выходим, потому что это хорошо, а сейчас мы не выходим, потому что это плохо, а здесь мы используем мирный протест, а тут мы используем не мирный протест. Это тоже иногда обсуждается в этом контексте, что мирный плохо, не мирный надо или наоборот не мирный плохо, мирный надо. На самом деле это спонтанные процессы, которые получаются, когда люди для этого созрели, иногда они получаются совершенно непредсказуемо. Тогда они получились, тогда внезапно совершенно рядовое событие для тех времен, да и для этих времен, как фальсификация выборов, привело к общественному взрыву.

Артур Давлетшин: На ваш взгляд, чего еще можно было добиться протестами от власти?

Максим Кац: Тогда протест сосредоточился на такой гражданской своей составляющей – это было очень модно. Люди говорили: нам не нужны политики, мы хотим, чтобы нас представляли журналисты или писатели, а вот политики нам не нужны. Я помню, даже когда были протесты на ОкупайАбай, Борис Немцов хотел выступить, ему сказали: нет, иди, стой в общей очереди, такие, как ты, нам тут неинтересны. Он пошел, отстоял общую очередь, выступил. И это была ошибка, потому что без политиков профессиональных очень легко людей обмануть, очень легко устроить какие-нибудь провокации, которые были потом устроены в конце, когда это начало прекращаться. Очень легко как-то отвлечь внимание. Без политиков невозможно заниматься политикой.

В результате наши политические силы, которые могли бы тогда усилиться, будь то партия ПАРНАС, которая после этого появилась, или Борис Немцов лично, будь то партия «Яблоко», тогда какие-то зачатки адекватности все-таки были, Явлинский как-то пытался баллотироваться на выборах, будь то даже Навальный, который не стал сразу делать партию, потому что было очень немодно. В итоге не усилились наши политические какие-то представители, в итоге мы остались без политического представительства, без политиков, которые были бы лидерами этой истории, и она в значительной степени, мне кажется, из-за этого ослабла. А так, если бы были политики, то можно было бы много еще чего добиться.

Кроме выборов губернаторов можно было бы добиться того, чтобы они были без муниципального фильтра. Можно было добиться того, чтобы был кандидат на президентских выборах. Можно было на президентских выборах добиться второго тура, потому что было достаточно высокое общественное давление и достаточно низкое желание, толерантность к фальсификациям, их хотели избегать как минимум в Москве, во многих крупных городах. Можно было попробовать добиться избрания мэра Москвы. Собственно, это практически произошло, кампания Навального, которая возникла в результате этих протестов, шла очень активно, почти дошла до второго тура, все-таки чуть-чуть люди не конца поверили, что это возможно. Потому уже были избирательные кампании, где в других регионах губернаторами избирались какие-то системные люди, но не единоросы. Но если бы Навальный был избран мэром Москвы, тогда, конечно же, история пошла по-другому. Во многих такого рода режимах бывает, что столичный регион возглавляет оппозиционный политик, но у нас этого сделать не получилось.

Михаил Соколов: Исторический оптимист Максим Кац. Даниил, вы вылетели из игры где-то в марте, когда против вас было сфабриковано уголовное дело. Вы следили за этими событиями, о которых говорит Максим, из тюрьмы. На ваш взгляд, можно ли было сыграть дальше по-другому? Может быть действительно с кандидатом в президенты, может быть еще с этими мэрскими выборами. Где-то здесь стратегические ошибки просматриваются или просто власть была настолько сильна, что ее невозможно было переиграть и остановить этот процесс консервации России?

Даниил Константинов: Сыграть было можно. Например, когда вы спрашиваете о президентских выборах, то я хочу сказать, что несмотря на разношерстность протеста, а там было три основные линии – либеральная, националистическая и левая, плюс гражданские активисты, экологи, то был человек, который был способен возглавить хотя бы две из трех этих линий, представлять их на президентских выборах – это Алексей Навальный.

Как мы знаем из переговоров Бориса Немцова, Немцов предлагал Навальному, находящемуся в спецприемнике, через Яшина выдвинуться в президенты. Возможно, что это был уникальный исторический шанс. Кстати, на тот момент я знаю как минимум об одной партии, зарегистрированной в установленном законом порядке, Демвыбор, которая предлагала выдвинуть Навального от партии без спора подписей. Он на это тогда не пошел. А потом, когда пошел, было уже слишком поздно.

Но я хочу подчеркнуть важную вещь. То, что многие наши комментаторы упускают из виду, на мой взгляд, они упускают из виду самое главное – сущность режима. Я считаю, в России установлена настоящая полноценная диктатура, и эта диктатура не собирается ни с кем договариваться, не собирается никому уступать место даже немножко, не собирается терпеть никаких оппозиционных мэров, депутатов… что периодически демонстрирует на примерах Урлашовых, Фургалов, Белых и других людей, которых отправляли прямиком с их постов за колючую проволоку.

Поэтому я убежден, что даже если бы Навальный выиграл бы мэрские выборы удивительным образом и занял бы свой пост, я абсолютно убежден, что он лишился бы его при тех или иных обстоятельствах. Например, отправился в тюрьму или был бы опять-таки отравлен. Что за проблема, мы теперь опытные люди, мы знаем, как это делается, мы видим, какие методы власть применяет против оппозиции. А раз власть применяет эти методы против оппозиции, то, наверное, и методология борьбы с этой властью должна быть несколько иной.

Возвращаясь к теме Координационного совета, да, можно было сделать его более эффективным, на мой взгляд, как раз лишив его той само популярной общегражданской журналисткой медийной части. Потому что в штабе революции, на мой взгляд, должны быть профессиональные борцы, профессиональные революционеры, я имею в виду людей, которые годами находились в оппозиции, которые участвовали в протестах, которые могли внятно артикулировать политические требования протестующих и продвигать их. Но, к сожалению, этого не случилось, Координационный совет превратился в аморфную разношерстную непонятную структуру, которая быстро развалилась.

Михаил Соколов: А все-таки сейчас вы на что рассчитываете? Давление Запада может что-то менять в России или уже инструментов совсем не осталось? Вот Байден встретится с Путиным и предотвратят войну с Украиной, например.

Даниил Константинов: Во-первых, давление Запада, конечно, может что-то менять и на международной арене, и в России. Просто мы пока этого давления всерьез не увидели. Давайте признаем, что Запад никакой серьезной борьбы с Путиным по-взрослому не ведет.

Михаил Соколов: Обещают доллары не менять на рубли, рубли на доллары, если Россия нападет на Украину. Это же серьезные меры.

Даниил Константинов: Это уже чуть более серьезная мера. Я, честно говоря, сомневаюсь, что Россия нападет на Украину. Поэтому я думаю, что режим просто будет деградировать в ближайшие годы, вместе с ним будет деградировать вся страна, вся инфраструктура в этой стране, и социальная, и политическая, и жилищная, все ткани общества будут постепенно деградировать и в какой-то момент это может дать сбой. Я лично считаю, что если не будет «черных лебедей», то есть форс-мажорных обстоятельств неожиданных, этот режим сможет просуществовать еще лет 10, потому что через 10 лет Путину и его ближайшему окружению будет по 80 лет, а человек в 80 лет и человек в 70 лет – это совершенно разные вещи. Возможно, что в 80 лет на фоне деградирующей, стагнирующей экономики, на фоне растущей бедности и недовольства этот режим может обрушиться.

Михаил Соколов: Некоторые давно рассчитывают на такие естественные процессы. Наша коллега Юлия Галямина неожиданно сделала такой вывод из событий 10-летней давности: «В долгосрочной перспективе сейчас ситуация в России гораздо позитивнее, чем была тогда. Протестные настроения у части граждан в общественной жизни стали намного шире. И гораздо больше людей по всей стране в нее вовлечены». Вы будете спорить или согласитесь?

Сергей Давидис: Я частично соглашусь, частично нет. Юлия оптимист – это ее очень красит. На самом деле она делает много полезных вещей, которые, если не исходить из позитивной картины мира, просто невозможно делать. На самом деле мы обсуждаем эти события 10-летней давности исключительно в негативном фактически ключе, тем не менее, два момента значимые. Мы говорили о том, что люди на эти протесты вышли, потому что они ощущали себя жителями демократической страны, считали, что у них есть право. Именно поэтому они вышли на улицу, имея эти иллюзии. И режим благополучно свою легитимность на том, что он имитировал демократические процедуры, и люди искренне верили им, и выстраивал. После 2011 года, тем более сейчас, никакую легитимность выстроить таким образом невозможно. Государство, чем дальше, тем больше, начиная с 2011 года, вынуждено откидывать всякого рода имитации, но они настолько жалкие, что поверить им, находясь в своем уме, невозможно.

Михаил Соколов: В общем организовать путинги по воле людей довольно трудно. А тогда были люди, которые выходили сами.

Сергей Давидис: И их все-таки, мне кажется, было немного. По крайней мере, сейчас этих иллюзий нет. То, что эта власть озабочена своим сохранением, весь смысл сохранения этого режима в том, чтобы у власти сохранялись эти люди бесконечно, он понятен примерно всякому, особенно тем, кому она не нравится. Во-вторых, так или иначе это был скачок массовости. Если до этого оппозиционная политика – это было что-то маргинальное, грандиозный, связанный с неполитической темой митинг по Химкинскому лесу собрал три тысячи человек – это был неслыханный рекорд, а так 300 человек – это был отличный большой митинг. Это была маргинальная стигматизированная активность. И неожиданно произошел прорыв, который с тех пор никуда не делся. Даже в 2014 году антивоенные марши выводили 50 тысяч человек в Москве, масштаб, формат уже другой. И с точки зрения общественной поддержки это тоже совсем иначе. В этом смысле я с Юлей соглашусь.

Михаил Соколов: Кстати говоря, надо вспомнить Бориса Немцова, он тоже буквально перед гибелью говорил на эту тему о массовости и роли ее.

Михаил Соколов: По данным Левада-центра, он же «иностранный агент», идет ли страна в правильном направлении, 46 на 44, а насчет сохранения Путина в 2024 года примерно такие же соотношения, то есть почти 50 на 50. Подошло время для опроса Радио Свобода на сегодняшнюю тему.

^{Опрос на улицах Москвы}

Михаил Соколов: У нас в опросе в Твиттере Радио Свобода большинство сообщает, что ничего не помнят. Правда, мы думаем, что это атака ботов. Но с памятью действительно у людей достаточно плохо. Почему люди не помнят или не хотят помнить об этих событиях?

Даниил Константинов: Надо понимать, что в этих процессах принимала участие только часть людей, не очень значительная часть общества, для остальных все это прошло фоном. Выросло уже целое поколение людей, которые вообще не помнят, что это такое. В 2019 году я состоял в одном политическом чате с молодежью, я обнаружил, что у меня спрашивают как у ветерана, у старика: а что же такое было на Болотной и Сахарова? Меня это тогда поразило, потому что для меня это все недавние события.

Вы говорили про высказывание Галяминой, я должен сказать, что я с ней не согласен. Протестные настроения действительно растут в обществе, причем начинают затрагивать уже более широкие слои населения, Сурков называет «глубинным народом». Но надо понимать, что инфраструктура протеста постоянно подвергается все более сильному разгрому. Уже разгромлены основные оппозиционные крупнейшие организации – это и движение Навального, и «Открытая Россия». Огромное количество людей уезжает за границу. Вы знаете, что у нас на днях проходил Форум свободной России в Вильнюсе. Я должен сказать, чем слабее становится оппозиционная структура в России, чем сильнее она подвергается разгрому, тем больше новых людей приходит на форум и в нем участвует.

Михаил Соколов: Все-таки хоть «Мемориал» удастся сохранить?

Сергей Давидис: Мы будем биться до последнего. В любом случае та деятельность, которую мы ведем и в международном, и в правозащитном «Мемориале», она происходит не потому, что нам так хочется, не только потому, а потому что на это есть спрос. Поэтому она продолжится в любом случае. Хотя перспективы именно юридических процедур, которые идут в судах, особого оптимизма не вызывают.