Ревизские сказки рязанской губернии по населенным пунктам в электронном виде

651 Ответ от RubanNB 2021-02-15 10:52:42

652 Ответ от MPyhova54 2021-02-17 11:25:41

653 Ответ от RubanNB 2021-03-01 14:47:39 (2021-03-01 14:48:11 отредактировано RubanNB)

654 Ответ от kiselevava62 2021-03-04 20:33:34 (2021-03-04 20:34:16 отредактировано kiselevava62)

655 Ответ от RubanNB 2021-03-05 10:43:47

656 Ответ от 000kjhl000 2021-04-07 15:00:07 (2021-04-07 15:05:50 отредактировано 000kjhl000)

657 Ответ от lebron1395 2021-04-07 22:20:19

658 Ответ от RubanNB 2021-04-08 10:55:02

659 Ответ от lebron1395 2021-04-08 17:20:22

660 Ответ от leila.antipova 2021-04-14 13:49:05

661 Ответ от RubanNB 2021-04-14 16:12:53

662 Ответ от _Lerika_ 2021-04-16 16:11:52

663 Ответ от sveta12 2021-04-17 15:58:52 (2021-04-17 15:59:28 отредактировано sveta12)

664 Ответ от RubanNB 2021-04-20 10:55:51

665 Ответ от sveta12 2021-04-24 20:12:57

666 Ответ от Floberlica 2021-05-02 11:23:32

667 Ответ от KrotovaTA 2021-05-04 11:41:46

668 Ответ от civil89 2021-11-12 13:14:34

Для меня, как исследователя, первостепенный интерес представляют обобщенные статистические данные, в том числе о болезнях и причинах смерти, которые позволяют реконструировать социально-демографическую картину населения округи, где проживали мои предки из рода Булатовых и Астраханцовых.

Так совпало, что в конце XVIII века их пути пересеклись в окрестностях будущего села Порез. Булатовы в конце 1790-х гг. поселились в починке Шиховском (дер. Шиховская, ныне входит в состав села Порез), основанном их соседом по деревне Поломской в Курчумской волости – Степаном Никифоровым Шиховым[1]. Астраханцовы же перешли в дер. Заболотную еще в середине XVIII века, через несколько лет после 2-й ревизии (РГАДА, Ф. 350, Оп. 2, № 1185, Л. 312), а уже оттуда продолжили свое расселение в деревни Багрышевскую, Лысковскую, Рыбачковскую, Тоскуевскую и другие.

Этот временной отрезок: конца XVIII – первой половины XIX века, особенно хорошо документирован двумя видами письменных источников по генеалогии – метрическими книгами и исповедными росписями (духовными ведомостями). Благодаря дошедшим до нас документам мы гораздо лучше можем реконструировать картину социально-демографического развития интересующей нас местности в 1790-1850-х гг., чем это позволяют сделать источники XVIII века – ревизские сказки и материалы переписей начала XVIII века.

Юго-западная часть Унинского района с давних пор относилась (см. карту) к приходу Троицкой церкви села Пихтовый Мыс (известное также как село Троицкое и Святополье). Храмозданная грамота Казанского Митрополита Тихона на построение при деревне Пихтовый Мыс деревянной церкви во имя Святой Живоначальной Троицы была дана 24 июня 1720 года, эта дата также может считаться днем рождения села. Тогда село и его округа еще относились к Уржумскому уезду Казанской губернии, и поэтому духовная деятельность управлялась в нем Казанским Митрополитом. При образовании Глазовского уезда в конце XVIII века, село было отнесено в его состав. В 1800 году взамен ветхой деревянной церкви принято решение строить каменную, оконченную в 1816 году и освященной во имя Святой Троицы.

Описания этих храмов мы встречаем в «клировых ведомостях», иначе именуемых «ведомости о причте и прихожанах» — ежегодных стандартных отчетах о составе причта и службе священнослужителей. В первый раздел этого вида источников входили описание храма, сведения о дате его постройки, церковном имуществе, расстоянии до соседних сел и другие полезные данные. Из клировых ведомостей за 1814-15 гг. (ЦГАУР, Ф. 351, Оп. 1, №16) мы узнаем, что в селе располагается холодная двуприходная деревянная церковь, без приделов (то есть дополнительных алтарей), освященная в 1760 году во имя Живоначальной Троицы, которая к этому времени пришла в ветхое состояние.

Каменная церковь в селе Пихтовый Мыс была окончена в 1816 году и освящена 12 ноября того же года во имя Живоначальной Троицы ключарем Вятского кафедрального собора, иереем Петром Кулевым. В клировой ведомости за 1826 год (ЦГАУР, Ф. 134, Оп. 1, №565) она описана так: «Церковь с колокольницею каменная двуприходная во имя Живоначальной Троицы с приделом Богоявления Господня». Священнослужители сообщают, что несмотря на отсутствие «больших недостатков» и «исправность утварью», храм нуждается в устроении иконостаса, пола и построения ограды вокруг церкви. Отсутствие иконостаса также фиксируется в 1827 и 1832 гг., но к 1836 году эти упоминания пропадают из документов (ЦГАУР, Ф. 134, Оп. 1, №583, Л. 179), должно быть все работы по строительству и благоустройству храма к тому времени были закончены.

Церковь во имя Троицы Живоначальной в селе Пихтовый Мыс (1816 г.), современное состояние.

Приход был не богат, священники регулярно сетовали в своих отчетах на «посредственное содержание» священно и церковнослужителей за счет «добровольных денежных вознаграждений» прихожан и отсутствие регулярного жалования у служителей причта.

Сегодня руины этой церкви, стоящие на глухой таежной поляне, являются единственным напоминанием о том, что когда-то здесь было село Пихтовый Мыс. Немногие его уроженцы еще предпринимают попытки наведаться на землю предков, что с каждым годом удается все труднее и труднее – местность зарастает лесом, а единственная дорога давно никем не поддерживается. Природа забирает свое: как была эта земля дремучим таежным краем три-четыре века назад, в таковой превратилась и в наши дни, будто не было на ней человека, не расчищали лес, не пахали, не сеяли, не рождали детей и не жили десятки поколений русских людей…

Положение села Пихтовый Мыс располагалось в крайней западной части территории прихода, большинство селений лежали на северо-востоке от села, вдоль старой дороги, соединявшей Пихтовый Мыс с дер. Заболотная, а далее с селом Унинским, а также группировались по берегам рек Керзи и Лумпун и их притокам. Расстояние до большинства селений прихода не превышало 25 км, однако из удаленных и труднодоступных населенных пунктов нужно было «топать» 40-50 км. 

Исторически эти края располагались на пересечении границ Казанского, Уржумского и Хлыновского уездов и выступали ареной интенсивной колонизации русским населением как с севера, так и с юга. Первоначально приход села включал северо-восточный край Завятской новопоселенной волости Уржумского уезда, которая клином «врезалась» вглубь территории Арской дороги Казанского уезда. Но, по мере заселения окрестных земель, расширялась география прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс, которая к 1834 году охватывала территорию площадью более 1000 кв. км. с 1 селом, 16 деревнями и почти сотней починков и займищ, которые относились теперь к Лобанской, Пореской, Рождественской и Лумпунской волостям Глазовского уезда.

Об этнографическом составе населения прихода Троицкой церкви мы можем судить по материалам «Ведомостей о селениях Вятской губернии на 1802 год». Население Лобанской, Пореской и Сырвайской волостей было исключительно русским, состоящим из различных категорий крестьян: черносошных, экономических, ясашных, общее количество которых составляло 2831 душу мужского пола. В противовес им, Ялганская (Елганская) и Астраханская волость, а также Лумпунская волость (совр. центральная и северо-западная части Унинского района) были населены преимущественно удмуртским населением. На указанные две волости приходилось 1786 душ мужского пола, из которых 1496 чел. (83,7%) названы «вотяками», т.е. удмуртами, в числе которых 146 чел. (9,8% от числа удмуртов) были не крещеными и исповедовали традиционные верования.

Нетрудно заметить, что волостное деление носило в большей степени не географический, а этнический характер. Волости как будто пронизывали друг друга, починки и деревни одной волости «вплетались» среди селений другой и их принадлежность к волостям определялась составом их населения – русские – к русским волостям – «вотяки» – к удмуртским и русско-удмуртским. Похожая картина характерна и для церковных приходов: Троицкая церковь села Пихтовый Мыс – русские, Богоявленская церковь села Унинского – новокрещены и русские, Троицкая церковь села Елгань – русские и новокрещены, Сретенская церковь села Зон Шудзи – новокрещены.

Для прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс сохранились метрические книги за период 1790-1844 гг. и исповедные росписи (духовные ведомости) за 1791-1840 гг. (с интервалами), ныне хранящиеся в Центральном государственном архиве Удмуртской республики (ЦГАУР). В 1846 году был открыт приход церкви 40 мучеников в селе Порез[2], в который вошла северная половина бывшего прихода села Пихтовый Мыс.

Автором был произведен анализ 36 метрических книг Троицкой церкви села Пихтовый Мыс за период 1793-1840 гг. и 26 исповедной росписи того же прихода за период 1791-1836 гг. Основные исходные данные для дальнейшего анализа взяты из сводных таблиц, завершающих, как правило, указанные документы по каждому году.

В метрических книгах ранее 1799 года не указывалась причина смерти. Всем метрическим книгам села Пихтовый Мыс присуща детализированная возрастная шкала по смертям, для младенцев младше года указываются месяцы, в которые наступила смерть и даже недели, если младенец умер в первые недели жизни, мертворожденные в отдельную категорию не выделены. Исповедные росписи помимо деления прихожан на сословия, женский и мужской пол, содержат отдельные строки для детей женского и мужского пола, а также градацию «был на исповеди и причастии», «был только на причастии», «не был на исповеди и причастии», иногда с разделением на уважительные (по малолетству, по старости) и неуважительные (по упущению) причины.

Общая характеристика населения, половозрастная структура.

Одним из основных факторов, которые подталкивали церковных иерархов к открытию новых приходов выступала численность прихожан и осуществление миссионерской деятельности по обращению коренных народов в христианство. Безусловно, размер и вместимость церкви, а также определенный штат служителей могли «обслуживать» соответствующую паству. На примере данных о числе прихожан Троицкой церкви села Пихтовый Мыс мы видим, как менялась эта численность за полвека.

Диаграмма 1: Динамика изменения численности населения в 1791-1836 гг. (чел.)

За период с 1793 по 1836 гг. численность населения прихода выросла с 1750 до 7565 человек, то есть более чем в 4,2 раза. Такие высокие темпы прироста населения объясняются не только рождаемостью, но и заметными переселенческими волнами в 1794-1795 гг., 1798-1799 гг. и в 1819-1820 гг. В первом случае население прихода выросло за два года в 1,74 раза с 1750 до 3038 человек и должно быть связано с массовым переселением русских крестьян из Курчумской волости Нолинского уезда. Среди этих переселенцев были мои предки по линии Булатовых, обнаруживающие свое присутствие в метрических книгах 1795 года, а также многие другие семьи, включая упомянутых ранее Шиховых. Во 1819-1820 гг. количество жителей выросло в 1,43 раза с 4080 до 5845 человек и было связано со значительным увеличением числа «раскольников» в структуре населения: в 1818 году их всего 723 человека, а два года спустя 2215. Такое изменение возможно, как вследствие их переселения, так и в результате изменения географии прихода. Нельзя исключать версию, что это население ранее просто не учитывалось. Также мы наблюдаем не обусловленное уровнем смертности снижение населения в 1836 году на 10% (на 860 человек), которое совпадает с уменьшением числа старообрядцев в тот год – на 924 человека.

Обращает на себя внимание тот факт, что в интервале с 1802 по 1813 гг. число жителей прихода не увеличивалось, а снижалось, хотя темпы рождаемости существенно опережали уровень смертности. Вероятно, имел место постоянный отток населения, так как колонизация междуречья рек Чепцы и Кильмези еще продолжалась.

Оценке структуры населения Вятской губернии в первой трети XIX века посвящена статья Цыглеева Э.А., опубликованная в электронном научно-практическом журнале «История и археология»[3]. Автор статьи, со ссылкой на статистический очерк Романова Н.Н., опубликованный к столетию Вятской губернии, приводит данные о численности мужского населения Вятской губернии в 1795-1834 гг.: «В 1795 г. в губернии насчитывалась 365 651 душа мужского пола, в 1808 г. – 467 551, в 1811 г. – 504 698, в 1834 г. – 660 125». Таким образом, население губернии также росло достаточно интенсивно, увеличившись за 40 лет почти вдвое, однако не такими высокими темпами, как это происходило в изучаемом нами районе. Эти данные подтверждают, что, помимо естественного, прироста большую роль играл миграционный приток населения.

Исповедные росписи содержат также информацию о количестве мужского и женского населения, в том числе по группам «взрослые» и «дети». В соответствии с проведенным анализом, наблюдается устойчивое многолетнее преобладание женского населения в группе прихожан прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс.

В среднем за сорок с лишним лет доля мужчин составляла 45%, доля женщин 55% (соотношение 1:1,22). В отдельные «пиковые годы» (1820-1821 гг.) это соотношение увеличивалось до 1:1,32-1,42. Если сегодня в России наблюдается похожий половой дисбаланс, то природа его принципиально иная. В современной России преобладание женщин обеспечивается в возрастной группе старше 55 лет (1:1,16) и особенно в группе старше 65 лет (1:2,3), в то время как в начале XIX века в нашем приходе его обеспечивали молодые женщины детородного возраста и девочки 6-15 лет. Неудивительно, что многие из них «на безрыбье» соглашались венчаться вторым браком со вдовцами, которые были на 15-20 лет старше, а иные вообще оставались без мужа и либо помирали «старыми девами», либо производили на свет незаконнорожденных детей. Так поступила одна моя дальняя родственница из рода Булатовых – Матрона Моисеевна (1805-1848 гг.), никогда не бывавшая замужем, она родила трех незаконнорожденных сыновей, каждый из которых получил фамилию «Булатов» и передал своим потомкам.

Как мы увидим дальше, такая ситуация складывалась в силу высокой младенческой смертности мальчиков. Надо полагать, что подобное явление в демографической картине было временным и локальным. В этом плане показатели Вятской губернии в целом, действительно, отклонялись от общероссийских. Согласно данных, приводимых в сочинении Рашина А.Г. по материалам 10-й ревизии 1858 года[4], по 50 губерниям Российской империи в среднем на 1000 мужчин приходилось 1023 женщины, а в Вятской губернии 1109 женщин. Выше это значение был только в трех других северных губерниях – Ярославской, Костромской и Олонецкой.

Идентичная половозрастная структура характерна и для группы «раскольников», которые хотя и не включались в число прихожан, также учитывались в исповедных росписях по заведенным правилам.

Диаграмма 2: Численность старообрядцев в структуре населения (чел./%).

К слову «раскольники» или старообрядцы составляли значительную долю населения в рассматриваемой местности. К концу XVIII века их удельный вес составлял всего 3%, но уже в 1807 году он возрос до 13%, в 1810 году – до 22%, а к 1820 году достиг 40% от общего числа жителей прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс. С 1823 года их доля постепенно снижалась, однако в абсолютных числах пиковое количество «раскольников» зафиксировано в 1835 году – 3047 человек, из которых 1372 мужчины и 1675 женщин. Очевидно и хорошо фиксируется по источникам два «скачка» роста численности старообрядцев в окрестностях села Пихтовый Мыс: в 1807-1808 гг. (группа около 600 человек) и в 1819-1820 гг. (группа около 1500 человек). В 1836 году, как мы писали ранее, наблюдалась обратная тенденция – 924 старообрядца «покинули» приход, что отразилось на общей численности его жителей. Это могли быть как переселения, так и изменения в результате расширения территории прихода, или изменения методики учета семей старообрядцев.

Основные группы старообрядцев, согласно данных исповедных росписей, были представлены последователями т.н. «поповской секты», или «поповцами» – группой старообрядцев, имевших собственное священство из числа перешедших в раскол священников Русской православной церкви и «поморской секты», то есть «беспоповцами», у которых таинства совершались самими мирянами. Последних было большинство. В 1826 году из 2432 «раскольников» обоих полов, проживавших в 260 дворах, на «беспоповцев» приходилось 181 двор с населением 1816 человек (74,6%) (ЦГАУР, Ф. 134, Оп. 1, № 1544, Л. 227-260 об.).

Если бы могли на некоторое время перенестись в первую четверть XIX века в одну из деревень в окрестностях Пореза, мы увидели бы насколько это был «детский» по составу населения край. Благодаря имеющейся в сводных таблицах исповедных росписей «разбивки» населения на детей и взрослых мы можем оценить их долю в структуре населения прихода в целом.

Диаграмма 3: Половозрастная структура населения (%).

Строго следуя данным источника мы получаем почти 59% детей в структуре населения. Среди детей также преобладали девочки, на долю которых приходилось 53,7% от числа детей.

Необходимо пояснить, кого священники включали в эту категорию? По общему правилу возраст вступления в брак на рубеже XVIII-XIX веков составлял не менее 16 лет для жениха и не менее 16-17 лет для невесты. Конечно, случалось, что жених или невеста могли быть моложе установленного возраста (один мой дальний родственник из 1-й четверти XVIII века в 15 лет уже был отцом), но фактическое содержание метрических книг свидетельствует о массовых браках, начиная с 17-18-летнего возраста для юношей и 18-19 лет для девушек. При этом невеста часто была старше жениха. Надо полагать, что священники записывали «в дети» всех лиц младше допустимого для брака возраста, а также девушек 17-18 лет, которые практически в этом возрасте в брак не вступали.

Брачность и рождаемость.

Рождение детей и брачные отношения были краеугольным камнем крестьянской жизни. По заведенному порядку вступление в брак и деторождение были обусловлены не только желанием, а долгом крестьян перед общиной. По достижении брачного возраста (для юношей он составлял 17-18 лет) родители обязаны были женить сына. Это правило предписывалось канонами Русской Православной церкви.

Сведения о возрасте вступления в брак жителей прихода Троицкой церкви исследованы автором на основании метрических книг за 1795-1799 и 1839-1840 гг. Большим упущением является тот факт, что в метрических книгах 1802-1838 гг. возраст молодоженов не указан.

Проанализировав 81 запись о браках за период 1795-1799 года вырисовывается следующая картина: средний возраст жениха, венчающегося первым браком – 19 лет, невесты – 19,3 года. Женихи старше невест в 22% случаев, в 22% случаев их возраст равен и в 56% случаев невеста старше жениха на 1-3 года. Самый ранний возраст заключения брака для жениха и невесты указан – 16 лет. Самый поздний возраст венчания жениха первым браком – 30 лет, невесты – 22 года.

Доля браков, в котором хотя бы для одного из супругов он является вторым составляет всего 6 случаев из 81: в 3-х из них вдовцами были оба, в 2-х – невеста была вдовой, в одном случае жених был вдовцом. Интересно, что в одном случае брак, в котором жених венчался вторым браком, а невеста первым назван «полуторным» (ЦГАУР, Ф. 134, Оп. 1, №1796, Л. 153-об.).

Спустя 40 лет, когда записи о возрасте венчающихся возвращаются в метрические книги, картина меняется существенно. Исходя из анализа 128 брачных записей за 1839-1840 гг. средний возраст жениха, вступающего в первый брак составляет 20 лет, средний возраст невест остается прежним и составляет 19,2 года. Женихи старше невест в 25 случаях из 96 (26% случаев), в 24 случаях (25%) их возраст равен, в 49% случаев возраст невесты больше. Самый ранний возраст вступления в первый брак для жениха и невесты – 17 лет, самый поздний для жениха составляет 44 года, для невесты 30 лет.

Доля браков, который хотя бы для одного из супругов не являются первым, возрастает до 32 случаев из 128 (25%). В 25 случаях жених является вдовцом, в 4 -оба, в трех случаях – вдова невеста. Выявлено 2 случая третьего брака для жениха. Средних возраст женихов в этой группе браков – 33,8 года, невесты – 25 лет. Надо заметить, что в ряде случаев в метрических книгах не указан возраст невесты или жениха, в основном эти случаи характерны для записей о вторых браках, а также браки, в которых венчаются возрастные женихи 35-58 лет.

В основном венчались в январе и феврале, а также в ноябре и декабре месяце. Весной и летом случаи венчаний были немногочисленны.

Подводя итог, необходимо отметить, что за 40 лет вырос средний возраст вступления в брак юношей и существенно увеличилась доля вторых браков среди вдовцов. Случаев ранних браков не выявлены, либо остались «вне видимости» церкви.

Как мы с вами уже знаем из прочитанного, жители прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс были в массе своей очень юными. Этому способствовали высокие темпы рождаемости. В исследуемом периоде, рождаемость всегда превышала смертность, кроме 1807 и 1821 года, которые характеризовались очень высоким уровнем смертности.

Индекс отношения рождений к смертям в среднем составлял 1,63, это означает, что ежегодно на 100 случаев смертей приходилось не менее 163 рождений. В наиболее благоприятные годы этот индекс приближался к 3 – в 1793, 1794, 1812, 1835 гг., но в среднем стабилизировался в коридоре значений от 1,2 до 1,8.

Индексы рождаемости и смертности, посчитанные без учета «раскольников», составляли для периода 1793-1840 гг. – 51,4 рождения на 1000 жителей ежегодно и 31,5 смерти на 1000 – соответственно. Для сравнения показатели рождаемости Вятской губернии за период с 1861 по 1913 года составляли 53,1 случаев рождения на 1000 человек населения, что ставило ее на 6 место среди 50 губерний, данные по которым были рассмотрены Рашиным А.Г. в статистическом очерке «Население России за 100 лет (1813-1913 гг.)[5].

Диаграмма 4: Показатели рождаемости, смертности (на 1000 чел. населения) и естественного прироста населения.

Сложившееся распределение демонстрирует достаточно низкий уровень рождаемости в периоде с 1806 по 1816 гг. (менее 40 случаев на 1000 населения), что в целом характеризует данное десятилетие как не слишком благополучное: участие России в наполеоновских войнах, «год без лета» в 1816 году вносили свой вклад в снижение уровня жизни населения. С 1817 года рождаемость постепенно возрастает до 55-65 случаев на 1000 населения, но вместе с тем возрастает и смертность до 35-40 случаев. В целом мы наблюдаем положительный естественный прирост населения во всем рассматриваемом периоде, кроме 1807 и 1821 гг.

Надо полагать, что учету поддавались не все случаи рождения и смерти новорожденных. Как мы уже говорили, храм находился на значительном удалении от основных населенных пунктов, в силу этого, часть детей, умерших в первые дни жизни не приняв крещения, не попадали в статистику.

Косвенно эту гипотезу подтверждает низкий коэффициент фертильности женщин в рассматриваемом приходе. Он составляет всего 4,04 случаев рождений на одну замужнюю женщину, в то время, как его ожидание находится на уровне 5-5,5 рождений на одну женщину. В чем же дело?

Во-первых, показатель рождаемости на одну женщину возрастал постепенно, достигнув максимума в начале XX века. Сведения о числе рождений на заключенный брак для первой половины XIX века мы находим в ранее упомянутой книге Рашина А.Г.[6]:

Перед нами сводные данные по многим губерниям Российской империи, но они не настолько сильно отличаются от полученных нами вычислений, чтобы предполагать ошибку.

Во-вторых, нужно учитывать прочие демографические характеристики населения. Деторождение было доступно не всем, некоторые женщины были бесплодны от природы, другие утратили способность к деторождению от болезней, третьи умирали ранее завершения детородного возраста, четвертые выходили замуж за вдовцов 40 лет и старше, которые просто не успевали произвести на свет достаточное количество потомков. Если мы прибавим к этому вероятность сокрытия от взора церкви детей, умерших в первые дни жизни, то получим более высокое значение указанного коэффициента.

Хотя в общей структуре населения нашего прихода преобладали женщины, среди новорожденных ситуация была противоположной. За исследуемые годы на свет появилось 6989 детей, из которых 3599 (51,5%) родились мальчиками, а 3390 (48,5%) девочками.

Диаграмма 5: Соотношение пола новорожденных (чел.).

Доля мальчиков в числе рожденных особенно возросла в «плохое», в демографическом плане, десятилетие с 1806 по 1816 гг. и оставалась доминирующей до 1823 года, с которого доли детей женского и мужского полов в числе рожденных примерно выровнялись.

В первые 5 лет жизни детей ситуация «переворачивалась» из-за высокой смертности мальчиков. В возрастной группе 5-15 лет доля девочек возрастает до 49,5%, а доля мальчиков падает до 50,5% и продолжает снижаться до 20-летнего возраста.

Наши данные также хорошо коррелируются с цифрами статистика и демографа Новосельского С.А., приведенными в книге Рашина А.Г., в части удельного веса полов новорожденных. Для Троицкого прихода на 100 девочек рождалось 106,2 мальчика. Для России в целом в 1830-е гг. – 105,9 случаев рождений мальчиков на 100 девочек[7].

Определенный интерес представляет собой вопрос о продолжительности репродуктивного цикла женщин в конце XVIII – первой половине XIX века. По данным метрических книг массовый возраст невест, вступающих в брак, находился в диапазоне 18-20 лет. Первые роды обычно происходили в первый год брака. Если женщина и ее муж были здоровы, ничто не мешало им производить на свет детей на протяжении трех десятилетий. Автор не искал специально случаи самых поздних родов, упомянутых в метрических книгах. Тем не менее, мне на глаза попадались несколько примеров рождений детей женщинами после 40. Одна из них моя пра (3 раза) бабушка – Евдокия Ельферьева, родившая моего прапрадеда Андрея Ивановича Астраханцова в 43 года (1870). Другие женщины из рода Астраханцовых – Ирина Феодотова стала матерью в 8-й раз (как минимум), родив в 45-летнем возрасте дочь Гликерию (1854), Марина Филиппова родила сына Николая (1843) в 46 лет. Среди представительниц рода Булатовых тоже находятся зрелые матери: Ксения Романова Булатова рождает одного за другим двух сыновей Афонасия и Симеона в возрасте 45 и 46 лет соответственно (1840-1841 гг.). Представляется, что были и более поздние случаи деторождения, но большинство из них происходили в возрасте 18-35 лет. Получается, что каждая замужняя женщина рождала ребенка, в среднем, один раз в четыре года.

В следующий раз, я расскажу вам о продолжительности жизни, смертности и ее причинах среди жителей прихода Троицкой церкви села Пихтовый Мыс.

Как и прежде, прошу читающую публику активнее делиться своими впечатлениями и замечаниями. Особенно интересно узнать мнение тех, кто уже проводил подобные исследования на примере приходов других церквей Вятской губернии.