Рэй брэдбери рассказы список самые известные

Название: Зарубежная классика
Автор: разные
Издательство: АСТ, Эксмо
Год: 1998-2017
Язык: русский

Формат: FB2
Страниц: 70272

Описание: Зарубежная классика — серия книг знаменитых писателей, ставших классиками всемирной литературы.

Добавлена книга Вирджиния Вулф. Миссис Дэллоуэй. На маяк.

Интервью, которое дал Р. Брэдбери своему биографу Сэму Веллеру в 1990-х годах, посвящено фантастам и фантастике. Не знаю, выходило ли оно раньше на русском языке, поэтому осмелился перевести его сам, опустив лишь вступительное слово интервьюера.

ВЕЛЛЕР: Давайте поговорим о некоторых из ваших современников-фантастов. Что вы думаете об Урсуле К. Ле Гуин?

БРЭДБЕРИ: Я встретил её много лет назад. Она очень хороший писатель. У нее прекрасный стиль. Она создаёт более фантастические произведения.

ВЕЛЛЕР: По вашему мнению, вы повлияли на её творчество?

БРЭДБЕРИ: О, я так не думаю. Мы примерно одного возраста. Не думаю, что есть какое-то влияние. Это как я и Артур Кларк. Я знаю его почти пятьдесят лет, но он пишет научную фантастику другого типа: он адепт технологий. Мы были хорошими друзьями, но я ничего не читал в этой области уже пятьдесят лет. Я не хочу, чтобы мои друзья влияли на меня, и, если у меня возникнет похожая идея, я не хочу расстраиваться или думать, что не должен её использовать.

ВЕЛЛЕР: Как вы познакомились с Артуром Кларком?

БРЭДБЕРИ: Он приехал ко мне в гости примерно в 1952 году. Он опубликовал книгу о космических путешествиях вместе с Клубом Книги Месяца, и как-то вечером я пригласил его к себе домой. Моя жена гостила у матери и отца, поэтому я приготовил ему гамбургеры и угостил вином. Мы с ним очень хорошо ладили.

Когда в 1968 году вышел фильм «2001: Космическая одиссея», я пошел на премьеру в Warner Brothers с Чаком Джонсом, Артуром Кларком и моей женой Мэгги. Фильм длился четыре часа. Когда HAL уничтожает астронавтов на борту корабля, они находятся в саркофагах. Они спят, путешествуя по вселенной, и вы не знаете этих людей. Так что, когда HAL убивает их, это не трогает. Если бы они уделили десять минут персонажам, то их убийство действительно произвело бы эффект, и фильм получился бы намного лучше. Но HAL убивает людей, которых вы не знаете, так что это не считается. Стэнли Кубрик никогда не изучал сценарии. Фильм получился ужасным. Ни настоящего сюжета. Ни персонажей. Зато блестящее упражнение в фотографии и музыке.

Когда всё закончилось, мы вышли из театра, и я сказал Артуру Кларку и Чаку Джонсу: «Пойдемте в бар, сейчас там соберётся вся молодежь. Этот фильм – фильм на двадцать четыре кружки пива. Люди должны выпить много пива, сесть и попытаться объяснить друг другу, что это было». Итак, мы пошли в ближайший бар, и он был заполнен молодыми людьми, которые спорили друг с другом, пытаясь выяснить, что же в фильме имелось в виду. Они говорили то же, что и я. В тот вечер я сказал Артуру, что фильм нужно сократить, по меньшей мере, на два часа. И на следующей неделе из него вырезали минимум час.

Я снова пошел смотреть фильм, но он все еще был слишком длинным. Я засёк время одной сцены, в которой проходит пресс-конференция: она длилась семь минут. О, Боже! Актеры постоянно пустословили! В разговорах не было никакого смысла. Не было ничего умного. Не было ни одной метафоры. Ничего потрясающего. В фильме было много подобных сцен: сцен, которые длились слишком долго. Я мог бы сесть за монтажный стол и сам сократить фильм, и назавтра вы получили бы великолепное кино. Всё, что нужно, это девяносто минут. Вам не нужны три часа.

ВЕЛЛЕР: Давайте поговорим о некоторых других писателях-фантастах, которые в конце 1930-х годов вместе с вами иногда входили в состав Общества научной фантастики Лос-Анджелеса. Роберт Хайнлайн был одним из ваших наставников. Какие у вас воспоминания о нем?

БРЭДБЕРИ: Хайнлайн оказал на меня большое влияние. Он был гуманистом. Он писал рассказы о реальных людях, а не о машинах. У него было огромное влияние. Он старше меня, и когда я встретил его в Обществе научной фантастики, он уже публиковался и сделал себе имя. Я заглядывал к нему домой в Лорел Каньон на Голливудских холмах, и он позволял мне стоять позади него и наблюдать за ним, пока он печатал свои рассказы. Он был очень строгим. Он не разговаривал со мной много лет, потому что я не пошел в армию.

Около двадцати пяти лет назад в отеле Century Plaza проходил съезд научной фантастики, на котором я произносил речь. Хайнлайн в этот момент находился в аудитории, но я этого не знал. Во время выступления я похвалил Боба за то, что он продал мой первый рассказ. И когда мое выступление закончилось, я спустился в зал с фэнами, и вдруг почувствовал руку на своем плече. Это был Хайнлайн, мы помирились после всех этих лет.

ВЕЛЛЕР: Какие у вас воспоминания о писателе А.Э. ван Вогте?

БРЭДБЕРИ: Он приходил на собрания Общества научной фантастики. Он помогал создавать саентологию и дианетику. Он помог продвинуться Л. Рону Хаббарду. Преподавал дианетику. Мы были совершенно разными писателями, он писал совсем другую научную фантастику. Я не мог учиться у него по той же причине, по которой не мог учиться у Айзека Азимова. Они писали научные и технические вещи, которые мне казались скучными.

ВЕЛЛЕР: Вы знали Айзека Азимова. Что вы думаете о его работах? Они родом из другой школы научной фантастики, нежели ваши творения.

БРЭДБЕРИ: Азимов был гением науки и писал в более сухом стиле. Я признаю его гений, но он был помешан на передовых технологиях. Он расскажет вам, как построить ракету. Но я не хочу этого знать. Я хочу знать, как на ней летать! Он писал супергалактические вещи, которые я никогда не умел писать. Но он был очень милым человеком, очень застенчивым*. Я рассказывал вам о нашей встрече с Горбачёвым?

ВЕЛЛЕР: Кратко. Это тот день, когда вы обедали с Горбачевым?

БРЭДБЕРИ. И Горбачевой. Я был приглашен Горбачевым на обед в советское посольство в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1990 году. У меня был с собой экземпляр «Марсианских хроник» на русском языке. После разговора с ним, я поговорил с его женой Раисой Горбачевой и подарил ей экземпляр своей книги. Что ж, у Азимова, опередившего меня, оказывается, тоже была одна из его книг, но он стеснялся её подарить ей. Вот каким парнем он был. Он увидел, что я сделал, побежал назад и вручил свою книгу Горбачевой. Это было так мило. Для образованного человека, для интеллектуального человека он намного умнее, чем я когда-либо буду. У него невероятный IQ, и он напоминал Вуди Аллена.

В тот день одним из самых замечательных моментов на обеде было, когда Горбачев произнес небольшую речь. Я сидел с Юджином Маккарти, политиком, который баллотировался в президенты (я помог ему в его кампании двадцать пять или тридцать лет назад), и Дугласом Фэрбенксом мл. В середине своего выступления Горбачев сказал: «Я хочу упомянуть, что сегодня здесь присутствуют два человека, потому что моя дочь любит их, и мы их пригласили. Это Айзек Азимов и Рэй Брэдбери». Айзек сидел за соседним столиком, и я посмотрел на него, а Дуглас Фэрбенкс посмотрел на меня и подмигнул, а мистер Маккарти зааплодировал. Я покраснел от пяток до кончиков ушей! Что это был за день. Позже, когда я вернулся в отель, я подошел к главному столу и сказал: «Выпустите меня отсюда, я ухожу». Они сказали: «Вы же собирались уезжать завтра». Я сказал: «Да, но я так счастлив, что хочу домой, к жене и кошкам». Итак, я уехал домой рано. Попробуйте уйти лучше. Горбачев был таким милым. Он был очень приятным человеком.

ВЕЛЛЕР: Что касается Азимова, когда вы впервые с ним познакомились?

БРЭДБЕРИ: Мы познакомились, когда нам обоим было по девятнадцать, на Всемирном съезде научной фантастики в Нью-Йорке в 1939 году. Он уже был признан. Он продал свои первые рассказы, а мне оставалось два года до того, чтобы что-нибудь продать.

ВЕЛЛЕР: Вы знали Филипа К. Дика?

БРЭДБЕРИ: Сорок лет назад мы были вместе в баре и разговаривали. Вы встречаетесь с людьми и понимаете, что им не нравится быть живыми. Они не любят говорить. Он казался довольно негативным.

ВЕЛЛЕР: Вы написали своё первое предисловие в 1948 году для сборника «Без чародейства» (Without Sorcery) Теодора Старджона. Когда вы впервые встретили его?

БРЭДБЕРИ: Я познакомился с ним, когда был в Нью-Йорке в конце 1940-х годов. Мы пообедали и стали хорошими друзьями. Я рассказал ему, как сильно он повлиял на меня, когда я был моложе. Он опередил меня в своей карьере и написал несколько замечательных рассказов, которые я проглотил, как только они вышли в «Astounding» и «Worlds Unknown». Короче, он попросил меня написать предисловие, и оно стало самым первым моим предисловием. Думаю, оно получилось вычурным, но искренним. Старджон был странным человеком, в самом замечательном смысле. Он рассказывал мне, что у него есть квартира, в которой пол был одним большим матрасом, и когда он приводил домой подруг и открывал дверь, он подталкивал их на пол, и всё заканчивалось в мгновение ока.

ВЕЛЛЕР: Давайте поговорим о научной фантастике в кино. На ваш взгляд, какой фантастический фильм самый лучший?

БРЭДБЕРИ: «Близкие контакты третьей степени». Это величайший научно-фантастический фильм из когда-либо созданных. Его нужно показывать в Ватикане. Они должны пойти в собор Святого Петра и попросить призрака Папы Иоанна посмотреть его. Почему? Микеланджело писал сценарий. Микеланджело заставил Бога протянуть вниз свой всемогущий палец, а Адам протянул руку навстречу, и они соприкоснулись. «Близкие контакты» – это встреча Бога с человеком и встреча человека с Богом. Это религиозный фильм. Есть только один религиозный фильм, созданный режиссером-фантастом, и сделал его Спилберг.

Я позвонил ему на следующий день после просмотра «Близких контактов» и сказал: «Мистер Спилберг, вчера вечером я смотрел ваш фильм, могу я приехать к вам?» Он сказал: «Да, хотите приехать ко мне в офис?» Итак, я помчался в его офис в Юниверсал-Сити. Когда я вошел, он сказал: «Как вам понравился ваш фильм?» «Что?» – спросил я. Он сказал: «Я бы никогда не создал «Близкие контакты третьего рода», если бы не видел «Оно пришло из далёкого космоса», когда был мальчиком». Я сказал: «О Боже, для меня это большая честь, потому что я думаю, вы сняли величайший научно-фантастический фильм, который я когда-либо видел». Перед тем, как покинуть его офис, я сказал ему: «Теперь я усыновляю вас как своего почетного сына». Когда он писал мне много лет спустя, в конце писем он всегда делал приписку: «Я все ещё ваш сын?»

ВЕЛЛЕР: Что вы думаете о фильмах «Звездные войны»?

БРЭДБЕРИ: Первые три были замечательными. Второй фильм «Империя наносит ответный удар» – лучший, потому что в нем присутствует дзен-буддизм. Его поставил мой друг Ирв Кершнер, а сценарий написала мой великий учитель Ли Брэкетт. Я оставался на связи с Ирвом. Он прекрасный режиссер, снял несколько прекрасных фильмов, но это его лучший фильм.

ВЕЛЛЕР: Что за дзен в «Империи наносит ответный удар»?

БРЭДБЕРИ: Послание дзен – я дзен-буддист – это то, чему я учил людей годами, когда дело касалось писательства. Это то, что говорит Йода: «Не думай, делай». Это чистый дзен.

ВЕЛЛЕР: Вы действительно считаете себя дзен-буддистом?

БРЭДБЕРИ: Хороший ярлык, но я не люблю ярлыки. Мне не нужен ярлык.

ВЕЛЛЕР: Вы были фанатом «Звездного пути»?

БРЭДБЕРИ: Он был очень хорош. Я знал Джина Родденберри. Он хотел, чтобы я писал для сериала. Когда он показал мне пилотную серию, я сказал: «Я не могу заниматься этим, потому что они – ваши персонажи и ваши идеи, они не мои». Я выступал на его поминальной службе. По дороге на похороны я встретил своего друга Стэна Фреберга и пошел к нему в гости, потому что это был печальный день, и мне хотелось поднять настроение. Я пошел в студию Стэна, где он снимал рекламу. Он познакомил меня с молодой женщиной, композитором. Она сказала: «О, мистер Брэдбери, я просто в восторге от «Звездного пути»». И я сказал: «Нет, моя дорогая, я собираюсь его похоронить. Я сейчас еду на его похороны». Она была так смущена. Я сказал: «Это случается постоянно».

Итак, я пришел на поминальную службу по Родденберри и был первым оратором. Я встал и сказал: «Это случилось снова только что: по дороге сюда сегодня меня приняли за Джина Родденберри. Я могу представить, что когда-нибудь в будущем я буду идти по улице в Беверли-Хиллз, и ко мне подбежит женщина и скажет: «О, мистер Родденберри, я думала, вы умерли!» И я отвечу: «Пока я жив»**.

ВЕЛЛЕР: Кто из пишущих сегодня научную фантастику и фэнтези может стать новым Рэем Брэдбери?

БРЭДБЕРИ: Я не читал научную фантастику или фэнтези более пятидесяти лет. Но насколько я могу судить, ближе всего ко мне Грег Баер (Greg Baer). Я знаю его с тех пор, как он учился в старшей школе. Я его папа. Он был художником, он приходил ко мне со своими картинами, а затем постепенно стал писателем. Я подбодрил его, и теперь у него больше наград, чем у меня. Он мне ближе всех. Но много лет назад самым близким мне человеком был Чарльз Бомонт (Charles Beaumont). Он тоже был одним из моих учеников. Он умер молодым. Ему было тридцать восемь лет. У него была какая-то странная болезнь, которая его состарила. Это было похоже на страшилку. В одночасье ему исполнилось восемьдесят.

ВЕЛЛЕР: Как вы реагируете, когда пуристы научной фантастики критикуют вас за несовершенные технологии в ваших рассказах?

БРЭДБЕРИ: Какая разница? Несколько лет назад я выступал на выпускной церемонии в Калифорнийском технологическом институте, и меня представили, сказав: «Вот мистер Рэй Брэдбери, человек, который наделил Марс атмосферой». Так что они шутят над этим. Они меня терпят.

ВЕЛЛЕР: Когда вы были молодым писателем, беспокоились ли вы о науке в своей работе? Делали исследования?

БРЭДБЕРИ: То там, то сям, но не очень. Если вы собираетесь писать «Марсианские хроники», вы не можете позволить людям ходить в скафандрах. Вы должны просто сказать: «Нет, в конце концов, есть атмосфера. Мы этого не знали».

ВЕЛЛЕР: Вы верите, что на других планетах есть жизнь?

БРЭДБЕРИ: Есть миллион планет. Конечно.

ВЕЛЛЕР: Но вы не верите, что нас посещали?

БРЭДБЕРИ: Нет, доказательств нет. Розуэлл – это мешок дерьма. Все это ложь.

ВЕЛЛЕР: Как вы думаете, люди когда-нибудь достигнут Андромеды, ближайшей к нам галактики?

БРЭДБЕРИ: Если мы сможем создать технологию, чтобы путешествовать со скоростью света.

ВЕЛЛЕР: Это случится?

БРЭДБЕРИ: Думаю, да.

ВЕЛЛЕР: А как насчет путешествий во времени?

БРЭДБЕРИ: Нет, путешествий во времени никогда не будет. Это совершенно невозможно.

Мои комментарии:

* А. Азимов застенчивый человек?!

** Долго ломал голову, каким образом Брэдбери приняли за Родденберри, пока наконец до меня не дошло. Брэдбери и Родденбери очень созвучные фамилии. Рэй Брэдбери – Родденбери… Легко спутать. По-видимому, когда молодой женщине-композитору представили известного фантаста, ей показалось что она где-то слышала эту фамилию, связала его с сериалом и хотела сделать РДБ комплимент, сказав, как ей нравиться Стартрек.

Ганна ШЕВЧЕНКО, писатель

14.10.2021

А что, если мы уже живем в мире, где настоящая литература и истина — удел лишь немногих понимающих бессребреников, а вовсе не масс?

Попала я в наши ковидные времена на одно культурное мероприятие. Оно только начиналось, и участники собирались в холле, улыбались, обнимались, обменивались троекратными поцелуями. Видно было, что все они между собой знакомы, даже близки, можно сказать, и чрезвычайно рады друг другу. Их поведение намного напоминало встречу баптистов перед церковной службой, хотя внешне они выглядели скорей как хипстеры: модная одежда, современный стайлинг на волосах, очки в стильной оправе. Я спросила, что это за мероприятие, оказалось — торжественное вручение дипломов участникам литературной школы.

— Э-э, —сказала я себе. — Вот оно что!

О литературных школах я знаю не понаслышке, сталкивалась с ними с разных сторон. Лет десять назад сценарная школа CINEMOTION объявила конкурс на бесплатное место (курс «Художественная проза»), я отправила творческую работу, выиграла и прошла полугодовой курс. Занятия делились на теорию и практику. На практических мы выполняли нехитрые задания и упражнения для усовершенствования стиля письма. Не скажу, что чему-то научилась за эти полгода, к тому времени я уже побывала и на форуме в Липках, и на студии Костюкова, и на семинарах в ЦДЛ от Союза писателей Москвы. Да и можно ли научить художественному слову (Аристотель в одном из своих трудов писал, что научить поэзии нельзя, можно лишь заразить ею, как вирусом)? Но в целом пребывание в творческой атмосфере доставляло мне удовольствие.

На теоретических же занятиях нам читали лекции известные литераторы. От них мы узнавали о трендах и тенденциях книжного рынка, литературных группах, премиях, конкурсах, фестивалях, новых именах. В общем, обо всем, что можно назвать современным литпроцессом и чего не прочитаешь в специальных пособиях (потому что таких еще не написано).

Чуть позже, когда у меня стало что-то получаться, меня несколько раз приглашали в разные школы уже в качестве «звезды». А в этом году я сама начала вести курс короткой прозы в литературной школе журнала «Менестрель».

Делая все это, где-то на заднем фоне я не перестаю думать совсем о другом. О том, что «коронавирус доломал систему книжной торговли», «литература теперь никому не нужна, и все мы, зачем-то продолжающие ею заниматься, необратимо превращаемся в маргиналов и чудаков», а сам литпроцесс «превратился в чисто формальное, бессмысленное по сути воспроизведение механизмов и ритуалов». Обо все этом недавно мы с моим коллегой Михаилом Гундариным даже написали целую серию статей.

Зачем и кому нужны все эти писательские школы? Литература интересна людям все меньше и меньше, а литературных школ все больше и больше. Зачем нужно учить трактористов в стране, где сельское хозяйство пришло в упадок и продукция, произведенная на полях не нужна потребителю?

У Дмитрия Быкова в романе «Сигналы» упоминается некий утопический завод, который производит исключительно сам себя и рабочую атмосферу. Мне кажется это хорошая метафора для описания современного литпроцесса. На теоретических занятиях, слушая о том, какие сейчас неблагоприятные времена для обретения писательского ремесла, одна девушка заметила: «Мы пришли не литературу делать, а получать удовольствие».

Удовольствие — дело большое, но есть еще один аспект. Недавно, перечитывая роман Андрея Дмитриева «Крестьянин и тинейджер», встретила такую мысль: традиционная интеллигенция, которая сегодня верит в слово, в смыслы, в ценности, окажется в положении средневековых евреев, будет всеми гонима и всеми презираема. Об исключительном и незавидном положении «книжников» писали и Рэй Брэдбери в романе «451 градус по Фарингейту», и Стругацкие в «Трудно быть богом». У современных авторов тоже можно встретить подобные мысли: у Татьяны Толстой в романе «Кысь» доступ к культурному наследию имели только выжившие после взрыва «прежние», а у Михаила Елизарова в «Библиотекаре» право читать книги, дающие некую мистическую энергию, могли только члены тайного общества.

А что, если то самое утопическое будущее, обещанное писателями-абсурдистами, фантастами и мистиками, уже наступает? Что, если прорваться через информационный хаос и получить «тайное знание» о новых литературных именах, удачных романах и талантливых стихах можно будет только на занятиях в литературных школах? И обладать знаниями о происходящем в культурном пространстве смогут только немногие избранные и посвященные? Со временем это может трансформироваться в подобие античных философских школ. Александр Македонский очень рассердился, узнав, что его учитель Аристотель издал свои некоторые труды. Он обратился к философу с письмом, где заявил: «Неправильно ты сделал, издав рассуждения, излагавшиеся устно: чем же мы будем отличаться от других, если произведения, на которых мы воспитывались, станут общими для всех? А ведь я хотел бы обличаться знанием того, что прекрасно, а не могуществом».

Умение отделить прекрасное от ужасного Македонский ставил выше могущества. А ведь этому тоже можно научить в литературной школе, если грамотно подобрать учителей.